— Вы свободны, — сказал полицейский. — Доброй дороги. Далеко едете?

— Нет, в Энепери и Сан-Пелайо. Затем нужно вернуться, чтобы открыть магазин, — соврал он. Неужели все правда закончится вот так просто?

— Хорошего дня, — сказал полицейский, делая шаг назад.

— И вам, — он вежливо улыбнулся.

Он слишком резко нажал на газ. Не стоит так торопиться. Если они не заподозрят его теперь, это будет чудом. Но это нисколько их не насторожило. В зеркало заднего вида он видел их обоих — один сидел с телефоном, другой держал в руках хлеб. Еще несколько секунд — и контрольно-пропускной пункт остался позади. Его скрыли эвкалиптовые деревья вдоль дороги на Мачичако.

* * *

А вот и перекресток. Он включил левый поворотник, намереваясь свернуть на проселочную дорогу. Однако в последний момент он передумал и продолжил движение по главной дороге. Едва ли до места назначения ему еще раз встретится патруль.

Небо из черного стало уже бледно-голубым. Розоватые облака предвещали восход солнца.

— Уже близко. Скоро все закончится, — объявил он, слегка обернувшись. — Ты в меня не верила. Но, как видишь, тебе есть чем гордиться: ты произвела на свет далеко не идиота.

Сара не отвечала. Ее размеренное дыхание едва улавливалось за ревом двигателя.

— Во всем виновата Хулия. Если бы она не сунула свой нос в твой дом, нам не пришлось бы сюда ехать. Она продлила твои мучения. Ты знаешь, что она тоже может быть твоей дочерью? — спросил он, не ожидая ответа. — По-твоему, несправедливо, что ты встретила нас вот так, в свой последний час? А ты представь, как мы всю жизнь мучились, тщетно пытаясь найти ответы.

На следующем перекрестке он повернул в сторону маяка Мачичако. Неплохой вариант покончить с жизнью этой женщины. Правда, не такой грандиозный, как он планировал.

— Знаешь, что хуже всего? — спросил он печально. — Мне придется убить собственную сестру. Я всегда хотел, чтобы у меня была сестра. Она бы любила меня, а я любил бы ее в ответ. Я бы защитил ее от всего зла этого мира, от всех жестоких людей, которые пытались бы причинить ей вред, как они это сделали со мной. Что мне теперь делать?

Лес на подступах к Бискайскому заливу начал редеть, море становилось главным элементом пейзажа. Две лодки возвращались в порт Бермео после ночной рыбалки. Стая чаек — их крики угадывались на расстоянии — ссорилась из-за отходов, которые рыбаки выбросили за борт, прежде чем причалить. В любой другой день он остановился бы, чтобы неспешно понаблюдать за этой картиной, возможно, даже сделать фотографию. Но этим утром такая мысль даже не пришла ему в голову. Ему не терпелось добраться до места назначения.

— По крайней мере, я преподал урок этому ублюдку, который запятнал имя Хулии. За этим журналюгой теперь хвостом будет ходить полиция. Не так уж и сложно взломать чей-то аккаунт в «Твиттере», если ты полжизни провел среди компьютеров.

Он посмотрел на небо. День будет прекрасный — высокие розовеющие облака и южный ветер. Правда, для его плана это не имело значения, все зависело только от моря. Часы подсказали, что ему нужно поторопиться. Прилив уже начался, и если он хочет закончить работу, сейчас самое время.

На горизонте показался Сан-Хуан-де-Гастелугаче, и он сморгнул слезы на глазах. Зачем Хулия вмешалась? Он чувствовал себя ужасно опустошенным при мысли, что ему придется убить и ее тоже.

— Вот мы и на месте. Не жалуйся. Если бы мне нужно было выбрать место смерти, мое решение было бы очень простым. Теперь каждый раз, когда кто-нибудь увидит открытку из этого места, он будет вспоминать, что случилось здесь с тобой. Я дарю тебе бессмертие.

Небольшая дорога, пахнущая свежим асфальтом, спускалась к бухте, где словно бы плыл Гастелугаче. Остров представлял собой голую скалу, и даже редкие мазки травы не способны были смягчить его суровый облик. Море вокруг было белым и пенистым — волны яростно набрасывались на скалу, словно намереваясь разрушить ее. Эта природная картина была исполнена драматизма, особенно в этот одинокий час. Ее дополняли творения человеческих рук — мост, связывающий остров с материком, и мощеная тропа, которая вела к вершине скалы. И все это венчал монастырь, имевший такое значение для рыбаков.

Сколько семей, должно быть, молились в этих пропитанных солью стенах за своих близких, пропавших в шторм? Много. И все же он был уверен, что если бы море сыграло с ним злую шутку, его семьи здесь бы не оказалось.



Март 2018

Стена источала влагу, совсем как булыжники мостовой, которые сияли в свете уличных фонарей. Не было слышно ни шагов, ни голосов — лишь стук дождевых капель, стекающих с карнизов. Время от времени ему вторил гул мусоровоза вдали.

Я еще раз осмотрелся, чтобы убедиться, что вокруг никого нет. Улица была пустынной. Эта ночь была выбрана идеально. Время — три часа ночи — тоже.

— Начнем, — сказал я себе и положил руки на песчаник в поисках выемок, за которые можно было зацепиться.

Несколько секунд спустя я был внутри. Я приземлился в огороде, посреди капустной грядки. Я зря боялся, что собака предупредит о моем вторжении. Здесь не было никаких животных.

Я бежал к главному зданию монастыря, когда кое-что заставило меня остановиться.

Они были прекрасны — все как на подбор, изящные, и даже в темноте было ясно, что они красные как кровь.

Протянув руку, я дотронулся до цветов. На ночном холоде исходивший от них ореховый запах чувствовался острее. Это были представители сорта Abba, ранней разновидности, которая не требует особенного ухода. Двойной ряд лепестков невозможно было ни с чем спутать. Это были первые тюльпаны, которые я посадил, узнав, что именно этот цветок моя мать спрятала в моих пеленках, когда бросила меня. Я поморщился при мысли, что, возможно, она сорвала его в этом самом саду.

Теперь такие простые сорта мне больше не интересны. Я создал вид, которым моя мать могла бы гордиться. Я был полон решимости доказать ей, что покинутый ею сын на это способен. «Мать императора». Мне нравилось название, которое я придумал. Это был плод упорного труда, длительного ожидания и множества разочарований. Было нелегко, но в конце концов семена дали всходы. Теперь у меня были луковицы, которые дремали в ожидании того дня, когда начнется основная часть задуманного мной торжества.

Эта ночь была решающей в моем плане. Если в монастыре все пройдет как по маслу, то всего четыре месяца — именно столько понадобится тюльпанам, чтобы расцвести, — будут отделять меня от кульминации моей работы.

Я двинулся дальше. Дверь, которая вела из огорода внутрь здания, была открыта. Они облегчили мне задачу.

— Ну здравствуйте, — прошептал я пустому коридору.

Здесь странным образом смешивались запахи выпечки, благовоний и старого здания. Пол в парадной части был каменным. Здесь располагались алтарь, комната для посетителей и прихожая. Непривычно было видеть вертушку с внутренней стороны. Сколько раз за свою жизнь я стоял по другую сторону поворотного механизма. Матери очень нравилось печенье, которое пекли монахини, и она вечно отправляла меня его покупать.

Мысли о ней не вызывали ни капли жалости. Я вспомнил, как она лежала в постели в больнице «Крусес», а жизнь покидала ее со скоростью, изумлявшей врачей. Конечно, она умерла одна, как того и заслуживала. И теперь покоилась в одиночестве в арендованной нише на кладбище[34].

Ее смерть была только началом. Теперь начиналось самое сладкое, второй этап моей мести.

Первое препятствие обнаружилось, едва я ступил на лестницу, ведущую на второй этаж. Именно там, если верить плану здания, находился архив монастыря. Но там же располагались и кельи монахинь.

Старое дерево под ногой протяжно застонало. И это был не единичный случай. Каждый мой шаг сопровождался скрипом и треском — монахини обязательно поймут, что в монастырь пробрался незваный гость.

Я повернулся, чтобы вернуться тем же путем, что и пришел, но тут же начал упрекать себя. Я не мог сдаться, когда до цели рукой подать. Это же просто монашки. В худшем случае они просто испугаются меня и сбегут.

Я поднимался все выше, пока не оказался в длинном коридоре, по обе стороны которого располагались двери. Все они были закрыты, никаких признаков движения. Здесь было темно, хоть глаз выколи.

«Кельи», — сказал я себе.

Чтобы добраться до архива, мне нужно было пересечь весь коридор. Я словно очутился в логове льва.

Я затаил дыхание, но единственным звуком здесь был стук моего собственного сердца. А оно колотилось так громко, что я боялся разбудить монахинь, спавших за этими дверями.

«Это всего лишь монашки», — повторил я про себя.

Чтобы заглушить звук шагов, я снял обувь, а затем направился в сторону библиотеки.

Из келий доносился храп, кашель и даже шепот. По телу пробежали мурашки при виде многочисленных распятий и изображений святых на стенах. Мне казалось, будто за мной следят.

Когда я наконец вошел в архив и включил фонарик, лучше не стало. Дева Мария, висевшая на почетном месте, казалась настолько живой, что ее глаза следовали за мной, куда бы я ни двигался. Ее тень танцевала на стене каждый раз, когда луч фонарика перемещался по комнате.

Любопытным образом жития святых на полке перемежались кулинарными книгами. Названия я читать не стал, они меня не интересовали. Я пробежался по полкам с фонариком и уже решил было, что ничего не найду. Но вот же они, в неприметном уголке. Кожаные корешки с позолоченными надписями, записные книжки на пружине и старые ежегодники. Здесь же хранились связки писем и синие папки с документами.

Мне потребовалось много времени, чтобы разобраться в бумагах. Эти женщины хранили все, начиная от счетов за пасхальные свечи до старых рецептов выпечки, которую уже никто не делает.

Было почти пять утра, когда я нашел то, что искал. Это была учетная книга с колонками имен и фамилий.

ДОНОРЫ. ПОЛУЧАТЕЛИ.



Заголовок каждого списка выглядел довольно загадочно. Как можно назвать тех, кто бросает ребенка, и тех, кто его забирает?

Я листал страницы, пока не дошел до тысяча девятьсот семьдесят девятого, года моего рождения.

Вот то, что я искал.

В одной колонке были указаны имена матерей, бросивших своих детей в монастыре, в другой — семьи, которые нас забрали. Во втором списке я нашел имена своих приемных родителей.

Я почувствовал эйфорию. Как только мои тюльпаны расцветут, я смогу покончить с женщиной, которая предала меня и лишила той жизни, которая мне предназначалась.

Моя радость была недолгой — все оказалось не так просто. В этом списке не было ни имен детей, ни дат рождения, ни какой-то еще информации, которая могла мне помочь. Кто из этих семи женщин моя мать?

— Проклятье, — пробормотал я.

Сзади послышался шум, и я насторожился. Выключив фонарик, я подождал несколько минут. Тишина. Только где-то вдалеке раздавался приглушенный храп. В коридоре тоже никто не ходил. Ложная тревога — но мне было пора.

Я вырвал из книги страницу, которая меня интересовала, а остальное убрал обратно.

Но стоило мне сделать первый шаг за порог, как раздался какой-то скрип, и я замер.

Дверь одной из келий открылась.

Сердце в груди бешено застучало.

Посередине коридора возникла фигура, больше похожая на тень. Она замерла, наблюдая за мной. Наверное, она испугалась не меньше моего.

Этого я не предвидел. Монахиня загораживала мне путь. Если я хочу сбежать отсюда, мне придется как-то разобраться с ней. Я нашел то, что мне нужно, и не мог позволить какой-то монашке разрушить мой план.

Я собирался просто оттолкнуть ее, но понял, что передо мной настоятельница. Неожиданно во мне проснулась ярость. Эта старуха всю жизнь возглавляла монастырь. Я представил, как она передает меня шкиперу, который забрал меня домой с намерением осчастливить свою жену — а та возненавидела меня с первого же дня.

Все произошло так быстро, что я даже не помню, как это случилось. Знаю только, что я с силой сжимал ее горло, пока ее глаза не побледнели, а дыхание не пропало. Я убил ее. Вернее, так я тогда думал.

Я осмотрелся: вдруг наша возня разбудила кого-то еще.

Но в коридоре было пусто.

Я ощутил восторг. Я стал богом. Теперь я решаю, кому жить, а кому умереть. И на этот раз все было гораздо проще, чем с матерью, которую пришлось отравлять месяцами.

Именно в тот момент, пока я стоял в полумраке коридора над распростертой на полу монахиней, ко мне пришло осознание, что моя работа должна быть более масштабной. Раз я не знал, кто из женщин в списке — моя мать, у меня остался только один вариант. И он мне нравился.

Я просто покончу с ними всеми.

Моя месть будет грандиозной.

75

Суббота, 3 ноября 2018

Хулия стояла на краю скалы, подножие которой пропадало в тумане, поднимающемся из моря. Она высокая, настолько высокая, что никто не переживет падения оттуда. Хуже всего то, что она знала, что именно это ее ждет. Ее время вышло, как и время Сары и многих других женщин, чья единственная вина заключалась в том, что одна из них могла быть матерью убийцы.

— Твоя очередь, — послышалось сзади.

Его голос так долго казался ей голосом друга. Теперь она знала, что это не так. Это была всего лишь маска.

Его рука обхватила затылок. Ее тепло — всего лишь иллюзия. Это рука, которая подтолкнет ее к концу. Хорошо хоть, он выбрал море, чтобы убить ее. Она бы не пожелала лучшего места для смерти. Возможно, он действительно ее брат.

Она никогда не узнает. Как только волны примут ее в свои объятия там, внизу, все закончится, и ее вопросы останутся без ответа.

— Agur[35], Хулия. Ты заставила меня это сделать, — сказал убийца. Его голос дрожал, но рука, толкающая ее в пустоту, была тверда.

Падение — быстрое, резкое, внезапное. Все кончено. Совсем не так, как в тот день в Пиренеях, когда она прыгала с тарзанкой. Нет, на этот раз веревка не удержит ее в последний момент. У этого путешествия конец будет другим, и он немилосердно приближался.

Лицо первым погрузилось в пучину. Вода заполнила ноздри, мешая дышать. Она попыталась грести. Но ее руки по-прежнему были связаны за спиной.

— Хулия, Хулия!

Откуда эти голоса?

— Очнись, Хулия!

Кто-то дал ей пощечину. Она приоткрыла глаза. Над ней нависла чья-то тень. У нее не было ни глаз, ни рта, лишь нечеткий контур.

— Ее накачали наркотиками. Она сейчас заснет. Еще воды!

В лицо снова плеснули из ведра. Но клейкая лента больше не сжимала ей рот, и она смогла откашляться.

Хулия снова открыла глаза. На этот раз очертания стали отчетливее. Сестеро смотрела на нее с беспокойной улыбкой. Чема рядом с ней тоже улыбался, хотя в глазах у него блестели слезы.

— «Скорая» уже едет, — объявил полицейский в форме с рацией в руке.

— Не нужно. Это просто хлороформ. — Звук собственного голоса удивил Хулию. Можно было подумать, что она пьяна. Глаза слипались. Ей нужно поспать.

— Подожди, поспишь позже. — Сестеро потрясла ее за плечи. Другие полицейские поспешно пытались избавить ее от веревок. — Нам нужно, чтобы ты сказала, где Сара.

Хулия повернулась туда, где раньше находилась вторая пленница. Там никого не было. Подвал был пуст. Кроме нее, здесь были только полицейские. И, конечно, равнодушные тюльпаны, продолжавшие свой безмятежный танец. Сквозь окно больше не проникал свет, наступила ночь.

— Он забрал ее, — смутно припомнила она.

— Куда?

Глаза закрывались. Сестеро снова превратилась в тень.

— Хулия! Где Сара? Этот ублюдок наверняка что-то говорил! Куда он ее увез?

Собрав последние силы, Хулия открыла глаза.

— В дом дракона и Дейнерис[36], — пробормотала она, слегка дотронувшись до новой татуировки Сестеро.

— Она не соображает, — с досадой сказал Чема. — Мы ничего от нее не добьемся.

— Какой дракон? Сугаар? — Сестеро снова потрясла ее за плечи. — Давай, Хулия! Сейчас не время для татуировок. Нам надо спасти эту женщину!

Веки Хулии дернулись. Голова раскалывалась. Опять этот проклятый кондиционер. А кто мешает ей спать? Ах да… Сестеро. Дракон… Дом дракона.

— Дракон и камень. Вот что он сказал.

Сестеро озадаченно на нее посмотрела и потерла рукой татуировку.

— Он ничего не говорил о ламиях? Сара живет в Ламиаране…

Хулия покачала головой, и от этого боль усилилась. Чема бросился поддержать ее, чтобы она не ударилась.

— Дракон и камень.

Сестеро молча смотрела на нее несколько секунд. Затем ударила ладонью по лбу, приоткрыв рот. Она улыбалась.

— О боже, внимание всем подразделениям… — воскликнула она, включив рацию. — Этот подонок намерен убить ее в Гастелугаче. Дракон и камень, «Драконий камень» из «Игры престолов». Всем немедленно туда. Предупредите все воздушные и морские подразделения.

Хулия ощутила, как теплые губы Сестеро коснулись ее лба. А затем она провалилась в спокойный, но полный надежды сон.

76

Суббота, 3 ноября 2018

Звон колокола пронзил тишину на рассвете. Металлическое сияние неба сливалось с морем, которое приобретало свой обычный зеленовато-синий оттенок по мере того, как свет становился более интенсивным. Волны прилива с силой бились о берега Гастелугаче и соседнего островка Акече — тот был меньше размером, и мост не соединял его с материком.

Десятки, а то и сотни чаек устремились вверх, испугавшись металлического звона. Их крики немедленно заглушили все остальные звуки — волны исчезли, как исчезло и все вокруг. Весь мир стал одним пронзительным, беспорядочным гвалтом.

Он дернул за веревку, и колокол пробил вновь. Здесь пахло солью и свежестью начинающегося дня, а также сухими водорослями и влажными скалами. Проще говоря, жизнь, пахнущая жизнью.

С вершины Сан-Хуан-де-Гастелугаче казалось, будто мир замер.

Вокруг не было никого.

Только она.

Клейкая лента не давала ей позвать на помощь. В широко открытых глазах плескался ужас. Она знала, что ее ждет.

Ему было нисколько ее не жаль. Он не чувствовал жалости ни к одной из женщин, которых он приговорил к смерти. И все же на его глазах выступили слезы. Так было и в предыдущие разы. Он оплакивал не своих жертв, а самого себя. Хотел бы он быть достаточно сильным, чтобы посмотреть правде в глаза. Почему она бросила его, почему обрекла на детство, которое ему не предназначалось? Он никогда не узнает. Он не хотел знать. Правда может причинить боль. Он не может допустить, что причина окажется не той, которую он придумал для себя за годы страданий. Она оставила его в монастыре из эгоизма — вот и все. Вот почему она заслуживала смерти. Она поступила так с ним, хотя он ни в чем не был виноват. Она убила его при жизни, она похоронила его в гробнице — в том доме, где он получал лишь презрение и боль.

Динь-дон…

Колокол продолжал звонить. Мобильный телефон, который он держал в свободной руке, передавал металлический гул в прямом эфире. Тюльпан на двери часовни отлично дополнял картину. Его насыщенный красный цвет контрастировал с камнем стен и непритязательно темным деревом.

— Добро пожаловать, — прошептал он, глядя на счетчик зрителей.

Несмотря на ранний час, к онлайн-трансляции присоединились уже три тысячи человек. Скоро их станет еще больше. Впервые в жизни он чувствовал себя значимым.

Его взгляд упал на женщину, которая могла оказаться его матерью. На мгновение он ощутил искушение повернуть камеру в ее сторону, чтобы продемонстрировать зрителям весь ужас ее мучений. Это ведь то, чего они так ждут: никто не заходит в социальные сети, чтобы посмотреть на колокол.

Нет, это безумие. Так он даст полиции подсказку, которая может спасти Саре жизнь.

Он зарыдал, не сдерживаясь. Хулия все испортила, ему пришлось принять самое трудное решение в своей жизни. И ему было неприятно осознавать, что он оказался слабее, чем думал.

Это что, сирена?

Звук становился все отчетливее, как и вид темной машины, мчащейся по дороге. Из-за слез синий ореол от стробоскопа на автомобиле казался ярче.

Он не ожидал, что они окажутся здесь так быстро. Прилив еще не достиг максимума, и его работа не закончена. Они все испортят, совсем как Хулия.

* * *

Мне нравится прижимать нос к твоей головке и нюхать твои светлые волосы — совсем как у твоего отца. Он был бы рад узнать, что после возвращения в Америку по эту сторону океана осталась частичка него. Он хороший человек, он не из тех, кто пренебрегает собственными детьми. Я уверена, что он любит тебя, что каким-то образом он узнал о твоем существовании — сердце подсказало ему, и он любит тебя, любит всей душой, как и я. Ты изменила мою жизнь. Ты делаешь меня счастливой, и я чувствую себя так, будто мне больше ничего не нужно.

Они принесли тебя на следующий день, когда я уже потеряла всякую надежду. Мне до сих пор стыдно вспоминать, как я, стоя на коленях, благодарила настоятельницу за то, что он сжалилась над нами. Теперь я знаю, что это была просто стандартная процедура в этом отвратительном месте.

Несколько дней назад я услышала крики в дальней келье. Отчаянный, душераздирающий плач. И я знала, что послужило ему причиной. Кричал не голодный ребенок, которому требовалось внимание. Кричала такая же девушка, как я, чье время вышло. Ее проблема, как и обещала настоятельница, просто исчезла. У этой девушки отобрали головку, к которой можно прижать нос, и милое личико, которым можно было любоваться, пока кормишь.

Прости меня за то, что я залила твое безмятежное лицо слезами, прости меня за то, что я так крепко обняла тебя, что ты от испуга проснулась. Ничего не могу с собой поделать. При одной мысли, что однажды они придут за тобой и все закончится, я чувствую, как мое сердце разбивается на тысячу осколков. Я умру внутри, понимаешь?

Я ненавижу их всей душой. Почему они так со мной поступили? Почему мои родители решили так меня наказать? Я никогда не смогу простить их за то, что они забрали у меня самое ценное.

Никогда.

Я никогда не вернусь в то место, которое когда-то называла домом. Когда я выйду отсюда, когда эти чудовища с распятиями заберут тебя и вырвут из меня жизнь, я уеду. Так далеко, что никто никогда не найдет меня.

Однажды я проснусь, услышав, как хлопнула дверь, а твоя кроватка будет пуста. И когда настанет этот миг, у меня едва ли хватит сил об этом написать. Возможно, это последнее, что я пишу в своей жизни. Я не могу представить себе будущее без тебя.

Я знаю, что ты никогда не сможешь прочитать это письмо, но я надеюсь, что каким-то образом ты узнаешь, что я люблю тебя всей душой. Когда тебя вырвут из моих рук, я больше никогда не смогу улыбаться. Надеюсь, ты будешь счастлива.

Где бы ты ни была, куда бы ни занесла тебя жизнь, надеюсь, ты знаешь, что я люблю тебя так, как никогда никого не любила и не полюблю!

Голоса, я слышу голоса. Ключ в двери. Это моя келья.

Они идут, моя малышка. Они уже здесь.

77

Суббота, 3 ноября 2018

Сестеро выскочила из машины, когда та еще не остановилась. Она знала, что одна-единственная секунда может стать решающей, когда над чьей-то жизнью навис дамоклов меч. Она держала в руках телефон. Весь экран занимало изображение колокола. Теперь его звон слышался одновременно через динамик и вживую, со стороны часовни.

— Вперед, идемте все вместе. Айтор, поторопи воздушные и морские подразделения. Они уже должны быть здесь… Он здесь. Не знаю, что он задумал, но он не выберется отсюда, — заявила она, обращаясь к коллегам.

Две патрульные машины на полной скорости мчались по дороге. Их сирены разорвали напряженную тишину бухты и заглушили металлический звон колокола. Когда прибудут вертолет и патрульный катер, Сан-Хуан-де-Гастелугаче станет идеальной мышеловкой.

Но что-то не сходилось. К чему такой самоубийственный выбор? Зачем ждать их в месте, откуда нет выхода?

— Мы должны взять его живым, — сказала Сестеро, и ей неприятно было сознавать, что это было скорее предупреждение для нее самой, чем для других. — Абсолютный приоритет — жизнь Сары, она не должна пострадать.

Пояснения были излишни. Протоколы действий в случае захвата заложника говорят об одном: главное — спасти его. Все остальное вторично.

Зазвонил телефон. Это был Мадрасо, он сообщил, что уже едет. Он умолял Сестеро не спешить, но в то же время просил освободить Сару любой ценой. Они не могут позволить себе еще одну смерть, особенно с учетом того, что все телеканалы страны транслируют в прямом эфире происходящее в Гастелугаче.

— Нужно было вызвать саперов, — заметив Чема, который стал спокойнее с тех пор, как они нашли Хулию. — Все это очень странно.

Закрыв глаза, Сестеро прикусила губу. Он прав. Возможно, это ловушка.

— Мы не можем себе этого позволить. Сколько они будут добираться сюда? Жизнь этой женщины висит на волоске. Мы будем осторожны, осмотримся на подходе к часовне, но нам необходимо подняться туда сейчас же.

Снова сирены. На этот раз к ним спешила машина «Скорой помощи».

Полицейские рванули к вершине по извилистому каменному мосту. Колокол по-прежнему звонил, но его частично заглушал шум волн и крики чаек, парящих в воздушном потоке.

Сестеро посмотрела наверх. Под бледным небом, скудно усеянным золотистыми облаками, развернулась картина, от которой захватывало дух. Как судьба может разыгрывать такие жестокие шутки? Они ведь собирались в ближайшее время съездить в Гастелугаче, и вот теперь она здесь — на месте преступления.

— Что, черт возьми, он задумал? — спросил Чема. Его галстук развевался на ветру, будто флаг.

— Понятия не имею. Кажется, это финал, он решил сдаться. Я не понимаю. Если он собирается уничтожить всех рожениц семьдесят девятого, остались еще две. Какой в этом смысл?

— Этот ублюдок не собирается сдаваться, — возразил Чема. — Это уловка.

Сестеро не хватало воздуха на разговоры. Сколько ступеней они уже преодолели — сто, сто пятьдесят? Сколько еще им осталось?

— Но у него нет отходного пути. Уловка это или нет, он в ловушке.

Из-за поворота показался железный крест. За ним другой и третий.

— Крестный путь, распятие Христа, — сказал Чема, словно угадывая ее мысли. — Этот ублюдок играет с нами. Наверху ждет смерть, последняя остановка.

Никаких возражений. Сестеро была с ним согласна. Оставалось лишь понять, чья смерть — Сары Карретеро или ее похитителя? Что задумал этот мерзавец?

— Мы остановим его. Здесь больше никто не умрет. Никто!

До вершины оставался последний лестничный пролет. Лучше перевести здесь дыхание, иначе у похитителя будет явное преимущество.

Он вооружен?

Где этот чертов вертолет? Неужели от базы так далеко лететь?

С воздуха они смогут наблюдать за происходящим у часовни. Пока же им известно только то, что транслирует через видео преступник, — и слышен ритмичный звон колокола.

— Вперед? — предложил Чема. В белой рубашке и с развевающимся на ветру галстуком он был похож на агента ФБР из американского кино.

Сестеро прикинула в уме. С ней шесть человек, включая Айтора и Чему. Еще один фургон с подкреплением едет сейчас по дороге в Бермео, а внизу уже припаркованы две машины «Скорой помощи». А это что за фургон со спутниковой антенной?

— Сюда едет телевидение, — проворчала она. — Чема, сделай так, чтобы у них не было доступа туда, я не хочу устраивать шоу. Остальные, прикройте меня. Мы поймаем его. Живым. Если он не вооружен, никто не должен стрелять. Это ясно?

Все ответили «да». Компания подобралась пестрая: одни были в форме, другие в штатском. Но все с табельным оружием. Неизвестно, что задумал Убийца с тюльпаном, но если он рассчитывал выйти сухим из воды, его ждет сюрприз.

— Вперед!

Они побежали, в висках стучало. Всего четырнадцать ступенек, четырнадцать шагов до встречи, которую назначила не она. Нет, это встречу задумал убийца, который держит в страхе всю округу. Мяч на его стороне, но сожалеть по этому поводу некогда.

Три ступени, две…

На одной из каменных плит показался след, который, по легенде, оставил Иоанн Креститель.

— Стоять! — приказала она, замерев на месте и преградив путь остальным. Мысль о взрывчатке начала казаться очень реальной. Все это слишком странно.

— Вы опоздали, — с равнодушным видом заметил Альваро Ордунья. Он отпустил веревку колокола, и звон начал стихать.

— Где она? — спросила Сестеро, оглядевшись. Никаких следов взрывчатки — и пропавшей женщины.

Альваро улыбнулся. Это была не счастливая улыбка победителя, он казался грустным, подавленным.

— Куда ты ее дел? — Сестеро подошла ближе, направив на него пистолет.

— А это уже ваша работа, — усмехнулся он и свел запястья перед лицом, чтобы легче было его арестовать.

Сестеро не стала терять времени даром. Ее напарники застегнули на нем наручники. Сара могла быть только в часовне. Здесь больше нет никаких укромных уголков. Дверь была заперта. Один, два, три удара о замок — и дерево поддалось. Внутри было темно, но часовня была маленькой, и при свете дня фонарик не требовался.

Над алтарем возвышался нос лодки, а с деревянного потолка свисали несколько моделей кораблей. Кроме этого, здесь были только скамьи и потушенные свечи.

— Никого, — сказал Айтор и выбежал на улицу. — Этот ублюдок сбросил ее с обрыва.

Сестеро следовала за ним. Ее обуревали ярость и чувство беспомощности.

— Где Сара? Где? — крикнула она, схватив задержанного за грудки.

Альваро пожал плечами. Снова эта грустная улыбка. Его взгляд упал на море. Руки Сестеро сжались, и она едва подавила желание задушить его.

C базы в Бермео приплыла спасательная лодка. Среди экипажа оказался Рауль, и он помахал им. Он присоединился к поискам, как только до него смогли дозвониться. Рауль глубоко переживал из-за исчезновения Хулии — как и все остальные.

Почти сразу же из-за покрытых соснами скал, наклонившихся к морю, показался вертолет.

Возможно, еще не все потеряно. С воздуха и моря найти женщину будет проще.

— Она едва ли выжила после падения отсюда, — заметил Чема, склонившись над обрывом. Шестеро других полицейских прочесывали окрестности и глядели на Бискайский залив с импровизированных смотровых площадок на вершине скалы.

Сестеро знала, что он прав. Если он сбросил ее отсюда, она, скорее всего, разбилась о камни. Даже если она упала в море, это вряд ли ее спасло. Кто мог выжить, ударившись о воду с высоты восьмидесяти метров?

Она схватила убийцу за горло.

— Что ты с ней сделал? Отвечай, или я убью тебя прямо здесь! — Ее руки сжимали его шею с такой силой, что лицо Альваро побагровело. Она была в ярости. Никаких шуток — она намерена покончить с этим негодяем.

— Ане! — послышалось за спиной. Разумеется, это был Айтор Гоэнага, ее ангел-хранитель.

Сестеро повернулась к своим спутникам. Они бросили поиски и с любопытством наблюдали за развернувшейся сценой. В глазах некоторых из них она прочла одобрение. Удивительно, но в их числе был и Чема.

— Ане, ты способна на большее. Мы добрались до него благодаря тебе, — сказал он, подойдя ближе. — Не марай из-за него руки. Так ты сделаешь ему одолжение. Он получит пожизненное.

Неужели это Чема только что положил руку ей на плечо? Неужели он пытается удержать ее от ошибки вместо того, чтобы спокойно стоять в сторонке, ведь командование перейдет к нему?

— Скажи мне, где Сара. — Сестеро едва узнавала собственный голос, искаженный гневом.

Освободившись от смертельных объятий, Альваро упал на колени. Он шумно кашлял. Его дыхание — мучительный хрип, заглушающий прилив волн.

— Говори, ну же! — приказал Чема. Он тоже был вне себя, это было слышно по его голосу, всегда такому спокойному. — Что ты с ней сделал?

Ему приходилось перекрикивать гул вертолета. Тот летел очень низко. Преступник попытался выдавить из себя улыбку. Он тянул время.

— Ее забрало море, — тихо пробормотал он.

Чема пришел в ярость. Сестеро никогда не видела его таким. Казалось, он вот-вот ударит задержанного. Он занес правый кулак над лицом Альваро, но в последний момент сдержался.

— Ты сбросил ее? Сукин сын! — воскликнул Чема, склонившись над обрывом. К нему присоединились остальные. Белая пена контрастировала с бушующим морем. Если Сара упала со скалы, то она точно мертва.

— Когда ты ее сбросил? Она связана? — спросила Сестеро. Она цеплялась за остатки надежды.

Альваро уставился в пол, не обращая на нее внимания. Сестеро повторила вопрос, схватив его за волосы и заставляя смотреть прямо в лицо.

— Море забрало ее.

Он что, плачет? На его глаза навернулись самые настоящие слезы.

— Ты мразь! — Сестеро толкнула его на землю. Повернувшись к полицейским в форме, она добавила: — Уведите его в машину. Я не хочу его видеть.

Альваро не сопротивлялся. В сопровождении двух полицейских он начал спускаться к патрульным машинам. Передвижная телевизионная станция развернула антенну — все было готово к прямому эфиру в утренних новостях. Оператор, занявший позицию на каменном мосту, снимал патруль. Число полицейских, собравшихся в бухте Гастелугаче, впечатляло. Телезрители, которые смотрели трансляцию на маленьком экране, не смогут обвинить их в несерьезном отношении к делу. И все же им не удалось спасти Сару Карретеро. Сестеро чувствовала вину. Радость от ареста убийцы омрачали затянувшиеся поиски. Где пропавшая женщина? Ей придется послать за дайверами, если тело опустилось на дно.

Ей было неприятно, что она уже думает о Саре как о трупе. Куда подевалась надежда? Пока не найдено тело, она должна верить, что та все еще жива.

У одного из крестов Убийца с тюльпаном обернулся. На этот раз по его лицу скользнула мимолетная улыбка, которая уязвила гордость Сестеро.

— Жертва обнаружена, — объявил голос Рауля по радио. Сестеро огляделась в поисках спасательной лодки. Та подплыла очень близко к берегу, рядом с мостом, соединяющим Гастелугаче с материком. — Он привязал ее к одной из опор. Она тонет.

Следующие несколько минут металлический голос напарника продолжал звучать в ушах Сестеро. Приказы следовали один за другим на бешеной скорости. Но они были излишни. Все и так знали, что делать. И делали это. Речь шла о спасении Сары Карретеро. Остальное было неважно.

Исчезли рев волн в бухте, шум пропеллера, крики полицейских, пытающихся добраться до веревок, которыми была привязана пострадавшая… Для Сестеро мир сузился до лица жертвы — женщины с потерянным взглядом, которую то и дело с головой накрывали волны.

Патрульный катер безуспешно пытался приблизиться к ней. Ему мешали скалы. Вертолет тоже не мог пролететь между каменными опорами. Сестеро попросила веревку. Она спустится сверху. Рядом с ней стоял Чема. Он неожиданно сорвал с себя галстук и закатал рукава рубашки. Зачем ему нож в зубах?

Какой-то полицейский пытался помешать ему спрыгнуть. При таких волнах это безумие.

Слишком поздно. Чема уже барахтался в безжалостной белой пене, не в силах обрести контроль. Море болтало его, как тряпичную куклу. Если никто ему не поможет, он утонет, как Сара Карретеро.

Сестеро начала спуск. Несколько полицейских травили веревку, конец которой доходил почти до самого моря. Когда Сестеро спустилась ближе к жертве, вся надежда испарилась. Бискайский залив яростно обрушивался на мост, и голова женщины безвольно запрокидывалась при каждом натиске волн. В лучшем случае она без сознания, в худшем — прилив уже лишил ее жизни.

— Быстрее! Мне нужно вниз, — приказала Сестеро тем, кто ее опускал.

Едва договорив, она заметила, что Чеме удалось ухватиться за Сару. Его руки ловко перерезали веревки, опутывавшие жертву. Удивительно, как ему удалось найти на это силы: он кашлял и тяжело дышал.

— Поднимай ее, скорее! — крикнул он, помогая Сестеро привязать Сару к веревке, свисавшей с моста.

Голос Чемы звучал не громче шепота, и тут волна накрыла его с головой.

— Чема! — крикнула Сестеро, а веревка уже тянула ее вверх. — Чема!

Ответа не было — только рев моря, недовольного своим пробуждением в то ноябрьское утро.

78

Понедельник, 5 ноября 2018

— Он верил, что ты его сестра.

Ветер, поднимавшийся с моря до высот Сан-Педро-де-Ачарре, развевал волосы Хулии, и те беспорядочно падали на ее плечи. Несколько прядей закрыли лицо, обрамляя ее губы.

— А это так?

— Нет, конечно, нет, — сказала Сестеро. — Но Альваро Ордунья искренне верил в это, поэтому он пожертвовал собой в Гастелугаче. Он не смог убить тебя.

Хулия стояла, отвернувшись. Ее взгляд был прикован к причудливым рисункам, которые создавали в устье море и песок с пляжа Лайда.

— Он не хотел убивать свою сестру, но хотел убить мать, — сказала она.

Над морем, в нескольких метрах от часовни, парил орел. Сестеро следила за тем, как он летит в тишине, готовый спикировать на жертву при первой возможности.

— Потому что он ненавидит свою мать, — заметила она.

— Но почему?

Именно этот вопрос Сестеро раз за разом задавала задержанному.

— У него было плохое детство, если верить документам, найденным криминалистами на его компьютере. Еще он хранил там сотни видео очень жестокого содержания — именно так, мы предполагаем, он развил тягу к театральности, — и какое-то время писал тексты, которые планировал разместить на «Фейсбуке» после того, как закончит свою работу. Он чувствовал себя важной персоной и хотел, чтобы весь мир узнал из первых рук, как он стал Убийцей с тюльпаном. Он писал, что его приемная мать страдала биполярным расстройством и винила его в своем бесплодии. Он вырос в атмосфере презрения, и рядом не было отца — большую часть года тот проводил в море. А узнав, что они не его родные родители…

— Он обвинил в своей дерьмовой жизни ту, что оставила его в монастыре, — подхватила Хулия. Она вздохнула. — Но разве это повод для убийства?

Сестеро помедлила с ответом. Поезд — такой же, как тот, что оборвал жизнь Наталии Эчано, — пересек пейзаж, раскинувшийся снизу: словно металлическая гусеница, которая пробиралась между болотами и небольшими населенными пунктами.

— Человеческий разум — причудливая вещь. По словам Сильвии, детство Альваро Ордунья было наполнено тем, что психологи называют амбивалентной привязанностью. Он получал со стороны матери и любовь, и полное презрение. Такие отношения губительны для незрелого детского ума.

Хулия со вздохом кивнула. Нелегко было примириться с тем, через что они прошли за последние несколько дней, и некоторые раны никогда не заживут полностью.

— Как Сара?

— Лучше. Думаю, она какое-то время будет держаться подальше от моря, и я ее не виню. Ее выпишут из больницы через пару дней, — сказала Сестеро.

— Чема был бы счастлив. Ему удалось спасти ей жизнь.

— Она спрашивала о нем сегодня. Хотела поблагодарить его.

Пейзаж внезапно исказился: цвета смешались, все потемнело. Но это всего лишь слезы. Подняв ладонь, Сестеро вытерла их. Перед ней снова возник Урдайбай, но уже через несколько секунд грусть вернулась.

— Он был очень смелым, — сказала Хулия. Слова звучали прерывисто, они были надломлены болью.

Сестеро ничего не ответила. Это было выше ее сил. Даже с открытыми глазами она по-прежнему видела, как ее напарник разрезал веревки Сары Карретеро посреди бушующих волн. Больше его никто не видел, и как они не пытались его найти, пока врачи реанимировали пострадавшую, все было зря. Рауль позже обнаружил его тело на дне моря. Течение утянуло его к подножию статуи Девы Марии на дне бухты Гастелугаче.

Ане прикусила губу. Готовность, с которой Чема бросился в бурное море, — это лучший урок человечности, который когда-либо преподал ей полицейский.

Сколько времени они провели в молчании? Прилив немного отступил, всплыли золотые островки, которые когда-то были покрыты водой, поезд исчез, отбыв к какой-то дальней станции.

— Он выиграл. Мы остановили его только тогда, когда он сам этого захотел, — сказала Хулия.

Сестеро покачала головой.

— Это не так. Твое появление в Ламиаране заставило его сдаться. Иначе он продолжал бы убивать до тех пор, пока не прикончил бы всех женщин, чьих детей забрали монахини.

— Значит, хорошо, что я все-таки нарушила протокол.

Сестеро грустно улыбнулась.

— Разумеется, ты поступила неправильно, но ты помогла довести это дело до конца. И это ты навела нас на Гастелугаче. Если бы ты не сказала нам о Драконьем камне, Сара была бы мертва. Она обязана жизнью и тебе.

Хулия наконец-то повернулась к ней. Она смотрела прямо, и ее глаза молили о честности.

— Она моя мать?

— Нет. К сожалению.

Хулия поджала губы и кивнула, не скрывая разочарования.

— Зачем они это делали? — спросила она, снова отвернувшись к морю.

— Они считали себя выше добра и зла. Играли в бога. Им решать, кому быть матерью, а кому нет. А еще они зарабатывали на этом. Деньги и услуги, потому что они помогли многим влиятельным семьям, и те чувствовали себя в долгу перед ними всю оставшуюся жизнь.