– Что с ним будет? – спросил Алекс с нотками радости и волнения в голосе.

– Как минимум, он будет сидеть пожизненно. Как максимум – получит смертельную инъекцию.

– Смертная казнь? – спросил Алекс.

– Я не должна тебе этого говорить, но я знаю, как это, когда что-то не дает тебе покоя всю жизнь. Мужчина, напавший на тебя, был серийным убийцей. Прежде чем добраться до тебя, он убил четырех человек. Ты должен был стать его пятой жертвой, а я едва не стала шестой.

Алекс раскрыл рот, едва не уронив челюсть на пол.

– Серийный убийца? Я спасся от серийного убийцы?

– Да. Не многим это удалось.

Желаю всем вам удачи!

По Алексу было видно, что он не знает, что сказать.

Обучение началось с физической и психологической подготовки. Эверард впервые осознал, сколь неполноценно жил раньше — и физически, и духовно: в сущности, он был лишь наполовину тем, кем мог бы стать. Эти тренировки давались ему нелегко, но тем радостнее было впоследствии ощущать полный контроль над своим телом, над эмоциями, которые, благодаря дисциплине чувств, стали глубже, осознавать, насколько быстрее и точнее стал он мыслить.

– Черт подери. Думаю, стоит купить лотерейный билет, пока удача на моей стороне, – сказал он.

– Удача здесь ни при чем. Ты его поборол. Можешь собой гордиться.

В процессе обучения у него был выработан рефлекс про-I ив разглашения сведений о Патруле: в беседе с непосвященными он теперь не смог бы даже намекнуть на существование такого института. Это стало для него Совершенно невозможным — как прыжок на Луну. Кроме того, он изучил все уголки и закоулки психики человека двадцатого века.

– Кто он такой? Он живет где-то неподалеку?

Темпоральный — искусственный язык, на котором патрульные всех времен и народов разговаривали друг с другом, не опасаясь посторонних, был чудом простоты и выразительности.

– Местный. Это все, что я могу сказать, но уверена, очень скоро ты узнаешь все из новостей. Надеюсь, в ближайшее время тебе не понадобится твоя машина, поскольку полиция немного подержит ее у себя как улику.

Эверард полагал, что хорошо разбирается в военном деле, но здесь ему пришлось освоить боевые приемы и оружие многочисленных поколений, живших на протяжении пятидесяти тысяч лет: и приемы фехтования бронзового века, и циклический бластер, способный аннигилировать целый континент. При возвращении в свое время его снабдят небольшим арсеналом, но в случае командировок в другие эпохи явные анахронизмы разрешались только в крайних случаях.

Алекс усмехнулся.

Затем началось изучение истории, естественных наук, искусств и философии, а также особенностей произношения и поведения. Последнее относилось только к периоду между 1850 и 1975-м годами; перед выполнением заданий в других временных отрезках патрульный должен был получить сеанс гипнопедического инструктажа. Именно гипнопедия позволила пройти весь курс обучения за три месяца.

– Эта машина – кусок металлолома, так что я рад от нее избавиться. Мне все равно. Но хотелось бы получить мое кольцо для ключей обратно. Думаете, это возможно? Если полиции оно больше не нужно?

Эверард ознакомился с организацией Патруля Времени. Где-то «впереди», в таинственном будущем лежала цивилизация данеллиан, но прямая связь с ней почти отсутствовала.

Элла заметила, что в Алексе кое-что переменилось, будто он что-то сдерживал в себе.

Патруль был сформирован на полувоенный манер — со званиями, но без уставных формальностей. История делилась на регионально-временные интервалы; в каждом из них действовала сеть резидентур, подчинявшихся региональному штабу, который размещался под вывеской какой-нибудь фирмы в крупном городе одного из двадцатилетий данного периода. В его времени таких отделений было три: Запад, Россия и Азия. Их штаб-квартиры находились в Лондоне, Москве и Бэйпине (так тогда назывался Пекин) беззаботного двадцатилетия 1890—1910-х, когда маскировка не требовала таких усилий, как в последующие годы, которые контролировались только небольшими филиалами, такими, как «Компания прикладных исследований». Рядовой работник резидентуры жил обычной жизнью обычного гражданина своего времени. Темпоральная связь осуществлялась курьерами или крохотными автоматическими капсулами, снабженными устройством, исключающим появление двух разных посланий одновременно.

Организация была настолько огромна, что Эверард иногда сомневался в ее реальности. И он все еще не мог оправиться от потрясения, вызванного новизной и необычностью происходящего…

Наставники относились к своим подопечным по-дружески и при случае были не прочь с ними поболтать. Как-то раз с Эверардом разговорился седой ветеран, сражавшийся в Марсианской войне 3890 года, а теперь обучавший их управлению космическими кораблями.

— Вы, ребята, схватываете все буквально на лету. С кем приходится адски трудно, так это с парнями из доиндустриальных эпох. Мы теперь даем им только азы и даже не пытаемся двинуться дальше. Был тут у нас один римлянин времен Цезаря — толковый малый, но у него никак не укладывалось в голове, что машину нельзя понукать, как лошадь. А вавилоняне вообще не представляют, что во времени можно путешествовать. Приходится кормить их россказнями о битвах богов.

— А чем вы кормите нас? — спросил молчавший до этого Уиткомб.

Космический волк, сощурившись, взглянул на англичанина.

— Правдой, — ответил он. — Той, которую вы в состоянии принять.

— А как здесь оказались вы?

— Нас накрыли неподалеку от Юпитера. По правде говоря, от меня осталось совсем немного. Это немногое забрали сюда и вырастили для меня новое тело. Из моих людей не уцелел никто, меня самого считали погибшим, поэтому возвращаться домой не имело смысла. Жить по указке Корпуса Управления — радости мало. Вот я и обосновался здесь. От-ничная компания, работа непыльная, отпуск в любую эпоху. — ()п усмехнулся. — Погодите, вот попадете еще в период упадка Третьего Матриархата! Веселая там жизнь, скажу я вам.

Эверард молчал. Он был просто зачарован зрелищем огромной Земли, поворачивающейся на фоне звезд.

С однокурсниками Эверард подружился. Их объединяло очень многое — да и как могло быть иначе? Ведь в Патруль отбирали людей сходного типа, со смелым и независимым складом ума. Завязалось несколько романов. Разлучать возлюбленных никто не собирался, и они сами выбирали, в какой год — его или ее — им отправиться после учебы. Девушки Эверарду нравились, но головы он старался не терять.

Как ни странно, но самая прочная дружба возникла у него с молчаливым и угрюмым Уиткомбом. Что-то привлекало его в англичанине: славный малый и вдобавок хорошо образованный. Славный, но какой-то потерянный…

Однажды они отправились прогуляться верхом — на лошадях, отдаленные предки которых спасались сейчас бегством из-под копыт своих гигантских потомков. В надежде подстрелить кабана-секача, которого он недавно видел поблизости, Эверард взял с собой ружье. Оба были одеты в форму Академии: легкие шелковистые серые костюмы, дававшие ощущение прохлады даже под палящими лучами желтого солнца.

— Не пойму, почему нам разрешают охотиться, — заметил Эверард. — Допустим, я убью саблезубого тигра — скажем, в Азии, — который при других обстоятельствах съел бы одного из насекомоядных предков человека. Разве будущее от этого не изменится?

— Нет, — ответил Уиткомб, успевший продвинуться в изучении теории темпоральных перемещений гораздо дальше своего товарища. — Понимаешь, пространственно-временной континуум ведет себя как сеть из тугих резиновых лент. Его нелегко деформировать — он всегда стремится возвратиться к своему «исходному» состоянию. Судьба одного насекомоядного не играет никакой роли, все определяется суммарным генофондом популяции, который достанется затем человеку.

Точно так же, убив в эпоху средневековья одну овцу, я новее не уничтожаю тем самым все ее потомство, которым, году к 1940-му, могут стать все овцы в мире. Несмотря на гибель своего далекого предка, овцы останутся там же, где и были, причем с теми же самыми генами: дело в том, что за такой длительный период все овцы (и люди тоже) становятся потомками всех ранее существовавших особей. Компенсация, понимаешь? Какой-нибудь другой предок рано или поздно передает потомкам те гены, которые ты считал уничтоженными.

Или вот, допустим, я помешал Буту убить Линкольна. Даже если я сделал это со всеми возможными и невозможными предосторожностями, то скорее всего Линкольна застрелит кто-нибудь другой, а обвинят все равно Бута.

Только из-за этой эластичности времени нам и разрешают путешествовать в прошлое. Если ты захочешь что-нибудь изменить, то тебе придется как следует все изучить, а потом еще и изрядно попотеть…

Он презрительно скривил губы.

— Внушение! Нам все твердят и твердят, что если мы вмешаемся в ход истории, то нас накажут. Мне нельзя вернуться в прошлое и застрелить этого проклятого ублюдка Гитлера в колыбели! Нет, я должен позволить ему вырасти, развязать войну и убить мою девушку…

Какое-то время Эверард ехал молча. Тишину нарушали только скрип кожаных седел да шелест высокой травы.

— Прости, — наконец сказал он. — Ты… ты хочешь рассказать об этом?

— Да. Правда, рассказ будет коротким. Ее звали Мэри Нельсон, она служила в женских вспомогательных частях ВВС. После войны мы собирались пожениться. В 1944 году она была в Лондоне. Все случилось семнадцатого ноября — я никогда не забуду эту дату. Она пошла к соседям — понимаешь, у нее был отпуск и она жила у матери в Стритеме. Тот дом, куда она пришла, был разрушен прямым попаданием снаряда «фау», а ее собственный дом совершенно не пострадал.

Кровь отхлынула от щек Уиткомба. Он уставился невидящим взглядом в пространство перед собой.

— Будет чертовски трудно не… не вернуться назад, хотя бы за несколько лет до этого. Только увидеть ее, больше ничего… Нет, я не осмелюсь.

Не зная, что сказать, Эверард положил руку на плечо товарища, и они молча поехали дальше.

Несмотря на то что каждый занимался по индивидуальной программе, к финишу все пришли одновременно. После краткой официальной церемонии выпуска началась шумная вечеринка. Все клялись помнить друг друга и договаривались о (будущих встречах. Затем каждый отправился в то время, откуда прибыл, с точностью до часа.

Выслушав поздравления, Эверард получил от Гордона список агентов-современников (некоторые из них работали в секретных службах вроде военной разведки) и вернулся в спою квартиру. Не исключено, что позднее ему подыщут работу на какой-нибудь станции слежения, а пока все его обязанности (для налоговой инспекции он числился специальным консультантом «Компании прикладных исследований») сводились к ежедневному просмотру десятка документов — он должен был искать в них все относящееся к темпоральным путешествиям. И быть наготове.

– Возможно. Оно представляет для тебя ценность? – спросила она.

Случилось так, что первое задание он нашел для себя сам.

Алекс пожал плечами.

3

– Мама подарила мне его, когда у меня появилась первая машина. Она умерла через пару месяцев после этого.

Было непривычно читать газетные заголовки, зная заранее, что за ними последует. Пропадал эффект неожиданности, но печаль не проходила, потому что трагичной была сама эпоха.

– Мне жаль это слышать. К сожалению, полиция не нашла кольца от ключей, когда обыскивала дом.

Ему стало понятнее желание Уиткомба вернуться в прошлое и изменить историю.

Расстроенный Алекс снова пожал плечами.

Но, конечно, возможности одного человека слишком ограничены. Вряд ли он изменит что-то к лучшему, разве что чисто случайно; скорее испортит все окончательно. Вернуться в прошлое и убить Гитлера и Сталина или японских генералов?.. Но их место могут занять другие, еще похлеще. Атомная энергия может остаться неоткрытой, а великолепный расцвет Венерианского Ренессанса так никогда и не наступит. Ни черта мы не знаем…

– Ясно. Что ж, бывает.

Он выглянул в окно. В чахоточном небе мерцали отблески городских огней, улицу заполняли автомобили и спешащая куда-то безликая толпа. Небоскребы Манхэттена отсюда не были видны, но Эверард и так мог представить, как они надменно вздымаются к облакам. И все это — только один водоворот на Реке Времени, протянувшейся от мирного доисторического пейзажа Академии до невообразимого будущего данеллиан. Сколько триллионов человеческих существ жило, смеялось, плакало, работало, надеялось и умирало в ее струях!

– Я понимаю, как это тяжело. Когда я была ребенком, кое-кто тоже забрал у меня кое-что, и все, о чем я мечтала, – вернуть это. Больше двадцати лет я надеялась, что однажды это вернется, и нет ничего больнее, чем просыпаться и понимать, что его нет.

Ну что ж… Эверард вздохнул, раскурил трубку и отвернулся от окна. Долгая прогулка не уменьшила его беспокойства: несмотря на поздний час, тело и мозг настоятельно требовали действия… Он подошел к книжной полке, выбрал наугад книгу и раскрыл ее. Это был сборник рассказов об Англии времен королевы Виктории и Эдуарда VII.

– Хреново, правда?

Внезапно одна из сносок в тексте привлекла его внимание — всего несколько фраз о трагедии в Эддлтоне и о необычной находке в древнем бриттском кургане. Темпоральное путешествие? Он улыбнулся своим мыслям.

– Да, поэтому я не смогла отдать это полиции, – сказала Элла.

И все же…

Она достала блеснувший кусок металла из кармана и положила его на кровать Алекса. На нем были выгравированы слова: «АЛЕКС, НЕВАЖНО, КАК ДАЛЕКО МЫ ДРУГ ОТ ДРУГА, – ТЫ ВСЕГДА БУДЕШЬ В МОЕМ СЕРДЦЕ».

«Нет, — подумал он. — Ерунда».

Алекс увидел кольцо и сразу же прикрыл рот рукой и ахнул. Он вытер рукавом глаза, на которых выступили слезы.

Все же проверить стоит, хуже от этого не будет. Судя по сноске, произошло это в Англии в 1894 году. Можно пролистать старые подшивки лондонской «Тайме». Хоть какое-то занятие…

– Что за… Где вы его достали?

Похоже, что другой цели у этой глупой затеи с просмотром газет и не было: просто изнывавший от скуки мозг ухватился за первую попавшуюся идею.

Элла пожала плечами.

До открытия публичной библиотеки еще оставалось время, а он уже стоял на ступенях перед входом.

– Так выглядит настоящая магия, – засмеялась она.

Первая статья была датирована 25 июня 1894 года, за ней последовали еще несколько. Эддлтон, небольшой поселок в графстве Кент, был известен, главным образом, поместьем времен короля Якова, принадлежавшим лорду Уиндему, и древним могильным курганом. Владелец поместья, страстный археолог-любитель, занялся раскопками, воспользовавшись помощью эксперта Британского музея Джеймса Роттерита, приходившегося ему родственником. Лорд Уиндем обнаружил захоронение, но довольно бедное: несколько полусгнивших и проржавевших предметов, а также человеческие и лошадиные кости. Там же находился ящичек, выглядевший, в отличие от всего остального, как новенький и наполненный слитками неизвестного металла, предположительно какого-то сплава свинца или серебра. Лорд Уиндем вскоре слег от неизвестной болезни с признаками отравления сильнодействующим ядом. Косвенные улики указывали на то, что Роттерит подсыпал своему родственнику какого-то восточного снадобья. 25 июня лорд Уиндем скончался, и в этот же день Скотланд-Ярд арестовал ученого. Семья Роттерита наняла известного частного детектива, который путем остроумных рассуждений, подтвержденных опытами на животных, сумел доказать, что обвиняемый невиновен и что причиной смерти лорда Уиндема явилась «смертоносная эманация», исходящая от слитков. Роттерит, который только заглядывал в ящик, не пострадал.

На самом деле Элла и сама не знала. Прошлой ночью, когда ее везли в больницу, она сунула руку в карман и нашла там кольцо для ключей. Возможно, она подняла его с пола, когда искала оружие во время драки. А может быть, забрала у него, когда избивала до полусмерти.

Ящик вместе с его содержимым выбросили в Ла-Манш. Все поздравляют детектива. Конец фильма.

– Спасибо вам большое. Думаю, это не случайность, – сказал Алекс, сдерживая слезы. – Это кольцо спасло меня. Я знаю, что мама смотрела на меня сверху, когда этот психопат пытался убить меня. Это она ему помешала.

Эверард еще некоторое время сидел в длинном тихом зале. Да, негусто. Хотя, конечно, это происшествие наводит на вполне определенные мысли.

Элла улыбнулась.

Но почему в таком случае викторианское отделение Патруля не провело расследования? Или провело? Вероятно. Вряд ни они станут оповещать всех о его результатах.

– Могу я о чем-то тебя попросить? Никому не говори, что я дала тебе это.

И все-таки докладную записку послать стоит.

Алекс искренне покачал головой.

Вернувшись в квартиру, Эверард взял одну из выданных ему маленьких почтовых капсул, вложил в нее рапорт, набрал координаты лондонского отделения и дату: 25 июня 1894 года. Когда он нажал на последнюю кнопку, капсула исчезла. С приглушенным хлопком воздух заполнил пространство, где она только что находилась.

– Это наш секрет. Спасибо вам.

Через несколько минут капсула возникла на прежнем месте. Эверард открыл ее и вынул большой лист бумаги с аккуратно напечатанным текстом. Ну да, конечно: пишущие машинки к 1894 году уже были изобретены. Он теперь владел скорочтением и прочел ответ за несколько секунд.

Впервые за всю неделю Элла испытывала лишь положительные эмоции. Она видела плоды своей тяжелой работы. Она увидела в Алексе немного себя, но Алекс теперь был свободен от оков, которые сдерживали бы его до конца жизни, если бы убийца сбежал. Элла знала, что сделала важное дело для семей жертв, но видеть настоящие слезы радости, настоящую благодарность перед собой, было самой лучшей наградой. Впервые она чувствовала, что все это стоило того. Правосудие свершилось.



Может, это и не залечит душевные раны, но это был знак того, что он боролся с трудностями и выжил, чтобы рассказать об этом. Алекс обязательно услышит о недавних убийствах в новостях и, возможно, его будут донимать распросами о произошедшем всю его жизнь. Элла надеялась, что эта безделушка позволит ему помнить о том, что он вышел из этой схватки победителем.




Милостивый государь!
В ответ на Ваше послание от 6 сентября 1954 г. подтверждаю сим его получение и выражаю искреннюю признательность за Ваше внимание. Расследование здесь только что началось, но в настоящий момент мы заняты предотвращением убийства Ее Величества, а также балканским вопросом, проблемой опиумной торговли с Китаем в 1890 г. (22370) и пр. Несмотря на то что мы можем, конечно, уладить текущие дела и вернуться затем назад, чтобы заняться Вашим вопросом, желательно не делать этого, поскольку одновременное нахождение в двух разных местах может оказаться замеченным. Поэтому будем весьма признательны, если Вы, а также квалифицированный британский агент сможете прибыть сюда для участия в расследовании. Если Вы не уведомите нас об отказе, будем ожидать Вас по адресу: Олд-Осборн-роуд, 14-Б, 26 июня 1894 г. в полночь.
С глубочайшей признательностью,
Ваш покорный слуга Дж. Мэйнуэзеринг


* * *





Дальше следовала колонка пространственно-временных координат, плохо сочетавшаяся со всей этой цветистостью стиля.

Эверард позвонил Гордону и, получив его одобрение, договорился о подготовке темпороллера на «складе» компании. Затем он послал записку Чарльзу Уиткомбу в 1947 год, получил в ответ короткое «согласен» и отправился за машиной.

Она наблюдала за тем, как Алекс покинул отделение вместе с отцом, пока ждала кофе из автомата, чтобы зарядиться перед долгой дорогой домой. Пока машина жужжала, сзади возникла тень. Кто-то подошел сзади, слишком близко для незнакомца.

Темпороллер был оснащен антигравитационным генератором и напоминал мотоцикл с двумя сиденьями, но без руля и колес. Эверард ввел в машину координаты места, где должен был встретиться с Уиткомбом, нажал стартер и оказался на другом складе.

В отражении на торговом автомате Элла увидела размытые очертания человека, которого она видела днем ранее.

Лондон, 1947 год. Он на мгновение задумался, вспоминая, чем сейчас занимается тот Эверард, который на семь лет моложе… Он сейчас в Штатах, учится в колледже.

– Так вы думали, я – серийный убийца, да? – спросил голос.

Протиснувшись мимо охранника, вошел Уиткомб.

Элла обернулась и оказалась лицом к лицу с доктором Ричардсом, которого она ошибочно считала убийцей. Рипли рассказала ей о своей встрече с ним прошлым вечером. На лице Эллы отразились поражение и стыд.

— Рад увидеть тебя снова, старина, — сказал он, обменявшись с другом рукопожатиями. Осунувшееся лицо осветилось хорошо знакомой Эверарду обаятельной улыбкой. — Значит, викторианская эпоха?

– И я ошибалась. Извините, – сказала она, надеясь, что он не разозлился из-за ее предположения.

— Она самая. Забирайся.

Его глаза были воспаленными, красными. Элла вдруг почувствовала глубокую вину за то, что вообще могла предположить его причастность.

Эверард вводил новые координаты. Теперь их целью было учреждение, точнее, личный кабинет его главы.

– Откуда вы узнали?

Один миг, и все вокруг них преобразилось. Дубовая мебель, толстый ковер, горящие газовые светильники — перемена была разительной. Электрическое освещение в это время уже существовало, но солидная торговая фирма «Дэлхаус энд Роберте» за модой не гналась. Из кресла навстречу им поднялся крупный мужчина с густыми бакенбардами и моноклем. Несмотря на напыщенный вид, в Мэйнуэзеринге чувствовалась сила. Его безукоризненный оксфордский выговор Эверард понимал с большим трудом.

– Ну, я заподозрил что-то неладное, когда включил телефон и обнаружил там двадцать пропущенных звонков.

— Добрый вечер, джентльмены! Надеюсь, путешествие было приятным? Ах да, виноват… Ведь вы, кажется, еще новички в нашем деле? Поначалу это всегда приводит в замешательство. Помню, как был шокирован, попав в двадцать первый век. Все такое неанглийское… Но что поделаешь, так устроен мир! Только другая грань все той же вечно новой Вселенной… Вы должны меня извинить за недостаток гостеприимства: мы сейчас страшно заняты. Немец-фанатик, узнавший в 1917 году секрет темпоральных путешествий от какого-то беспечного антрополога, украл его аппарат и явился сюда, в Лондон, чтобы убить Ее Величество. На его поиски уходит чертовски много времени.

Элла обезоруживающе улыбнулась.

— Вы его найдете? — спросил Уиткомб.

– И все?

— А как же. Но работа дьявольски сложная, джентльмены, особенно когда приходится действовать тайно. Мне хотелось бы нанять частного детектива, но единственный подходящий чересчур умен. Он действует по принципу, согласно которому, устранив заведомо невозможное, вы всегда приходите к истине, какой бы неправдоподобной она ни казалась. Однако боюсь, что идея темпоральных путешествий может показаться ему не столь уж неправдоподобной.

– Нет. Во-вторых, я понял, что что-то не так, когда агент ФБР ворвалась в палату моего отца в поисках меня.

– Ох, – Элла усмехнулась. – Что ж, похоже, мы выдали себя.

— Готов поспорить, это тот самый человек, который расследует Эддлтонское дело, — сказал Эверард. — Или он возьмется за него завтра? Впрочем, это неважно: мы уже знаем, невиновность Роттерита он сумеет доказать. Важно другое: есть все основания предполагать, что кто-то пробрался в прошлое к древним бриттам и затеял какую-то авантюру.

– Самую малость.

— Ты хочешь сказать, к саксам, — поправил друга Уиткомб, который успел навести справки. — Очень часто путают бриттов и саксов.

– На самом деле мне очень жаль. Ваша секретарша сказала, что вы празднуете день рождения, и я неправильно все поняла. Это целиком и полностью моя вина. Не вините в этом полицию или кого-то еще.

— Столь же часто путают саксов с ютами, — мягко заметил Мэйнуэзеринг. — Кент, насколько я помню, захватили юты. М-да… Одежда вот здесь, джентльмены. И деньги. И документы. Для вас подготовлено все. Мне иногда кажется, что вы, полевые агенты, не вполне осознаете, скольких трудов стоит управлениям проведение одной, даже самой незначительной операции. Ха! Пардон. У вас есть план действий?

– Все нормально. Мы все порой ошибаемся. Бог свидетель, я сам сделал несколько ошибок в секционной, и знаете что? Ошибки всегда можно простить, если ты имеешь смелость признать их. Вы имеете, поэтому спасибо вам.

— Думаю, да. — Эверард начал снимать одежду двадцатого века. — О викторианской Англии мы оба знаем вполне достаточно, чтобы не привлекать к себе внимания. Я, пожалуй, так и останусь американцем… Ах да, вы уже указали это в моих документах.

Элла не ожидала такой реакции от человека, которого она считала убийцей.

Мэйнуэзеринг помрачнел.

– Я ценю ваше понимание. Многие повели бы себя иначе на вашем месте, – улыбнулась она.

— Если, как вы говорите, инцидент с курганом попал даже в художественную литературу, то нас просто завалят докладными. Ваша пришла первой, за ней последовали две другие — из 1923 года и из 1960-го. Боже милосердный, ну почему мне не разрешают завести робота-секретаря?

– Все хорошо. Не совершая ошибок, ничему не научишься. Что ж, не буду вас задерживать. Вам, наверное, нужно идти.

Эверард сражался с непокорным костюмом. Размеры одежды для каждого патрульного хранились в архиве управления, и костюм пришелся ему впору, но только сейчас он смог оценить удобство одежды своего времени. Чертов жилет!

Элла задумалась. Ей отчаянно хотелось остаться и поговорить, извиниться за то, что сделала такие предположения о ком-то, кого едва знала, едва не испортив ему жизнь.

— Послушайте, — начал он. — Дело вряд ли окажется опасным. Поскольку сейчас мы находимся здесь, то оно должно было оказаться неопасным, а?

– Передавайте отцу поздравления, – сказала она.

— Так-то оно так, — сказал Мэйнуэзеринг. — Но допустим, что вы, джентльмены, отправляетесь во времена ютов и обнаруживаете там этого нарушителя. Но вам не везет. Прежде чем вы успеваете выстрелить в него, он стреляет в вас сам. Возможно, он сумеет подкараулить и тех, кого мы пошлем после вас. Тогда ему удастся устроить промышленную революцию или что-нибудь в том же духе. История изменится. Поскольку вы попадете в прошлое до поворотного пункта, вы будете существовать и дальше… пусть в виде трупов. А мы… Нас здесь никогда не будет. И не было. Этого разговора никогда не было. Как сказано у Горация…

– Спасибо, но не получится. Он умер прошлой ночью.

— Не беспокойтесь! — рассмеялся Уиткомб. — Сначала мы исследуем курган в этом времени, а потом вернемся к вам и решим, что делать дальше.

– Умер? О, боже, мне так жаль, – чувство вины усугубилось, она ощущала его в желудке. – Вы в порядке?

– Да, то есть я потерял его уже давно, если быть честным. Все к этому шло. Я просто рад, что мне удалось провести с ним немного времени, прежде чем он ушел.

Он наклонился и начал перекладывать содержимое своего чемоданчика в чудовищное изделие из цветастого материала, называвшееся в конце девятнадцатого века саквояжем: два пистолета, изобретенные в далеком будущем физические и химические детекторы, а также крохотную рацию для экстренной связи с управлением.

– Это большее, что вы могли получить. Воспоминания – это дневник, который мы вечно носим с собой. Пока он в вашем сердце, он с вами. Мой отец так же живет в моем сердце.

Мэйнуэзеринг тем временем листал справочник Брадшо.

– Мне жаль это слышать, но, кажется, у нас много общего. Жаль, что вам нужно так быстро уезжать.

— Завтра утром вы можете уехать кентским поездом 8.23, — сказал он. — Отсюда до вокзала Чаринг-Кросс добираться не более получаса.

– На самом деле прямо сейчас. Мой самолет до Вашингтона отправляется через несколько часов.

— Хорошо.

– Жаль. Хотел бы я полететь с вами. Я никогда не был в Вашингтоне. Как там?

Эверард и Уиткомб снова уселись на темпороллер и исчезли. Мэйнуэзеринг зевнул, оставил записку секретарю и отправился домой. В 7.45 утра, когда роллер материализовался на том же самом месте, клерк уже сидел за своим столом.

– Людно и воняет серой, но, думаю, вам понравится, – пошутила она. – Вам нужно приехать. Могу узнать, есть ли там вакансии коронера, если хотите.

4

Именно тогда Эверард впервые по-настоящему ощутил реальность темпоральных путешествий. Умом он их, конечно, воспринимал и раньше, в меру восторгался, но и только: чувствам они ничего не говорили. А теперь, проезжая по незнакомому Лондону в двухколесном кебе (самом настоящем кебе, запыленном и помятом, а вовсе не в имитирующем старину экипаже для катания зевак-туристов), вдыхая воздух, в котором, по сравнению с городом двадцатого века, было куда больше дыма и совсем не было выхлопных газов, наблюдая за уличной толчеей — за джентльменами в цилиндрах и котелках, за чумазыми чернорабочими, за женщинами в длинных платьях (не за актерами, а за живыми людьми, разговаривающими и потеющими, веселыми и печальными — за людьми, занятыми своими делами), он с неожиданной остротой ощутил, что и сам находится здесь. Его мать еще не родилась, его дедушки и бабушки только что поженились. Президентом Соединенных Штатов был Гровер Кливленд, Англией правила королева Виктория, творил Киплинг, а последним восстаниям американских индейцев еще предстояло произойти… Да, это было настоящее потрясение.

Уиткомб волновался меньше, но и его не оставил равнодушным увиденный воочию один из дней былой славы Англии.

— Я начинаю понимать, — прошептал он. — Там, в будущем, все еще спорят, был ли этот период эпохой неестественных пуританских условностей и почти не прикрытой жестокости или последним расцветом клонящейся к упадку западной цивилизации. Но, глядя на этих людей, понимаешь, что справедливо и то и другое: историю нельзя втиснуть в рамки простых определений, потому что она складывается из миллионов человеческих судеб.

— Конечно, — сказал Эверард. — Это справедливо для любой эпохи.

Поезд оказался знакомым: он почти не отличался от тех, что курсировали по английским железным дорогам в 1954 году. Это дало Уиткомбу повод для едких замечаний о нерушимых традициях. Через несколько часов они прибыли на маленькую сонную станцию, окруженную ухоженными цветниками, и наняли там коляску, чтобы добраться до поместья Уиндема.

Вежливый констебль задал несколько вопросов и пропустил их. Они выдавали себя за археологов (Эверард — из Америки, Уиткомб — из Австралии), спешно приехавших в Англию, чтобы встретиться с лордом Уиндемом по поводу его находки, и потрясенных его безвременной кончиной. Мэйнуэзеринг, который имел связи, наверное, повсюду, снабдил их рекомендательными письмами от какого-то авторитета из Британского музея. Инспектор Скотланд-Ярда разрешил им осмотреть курган («Дело ясное, джентльмены, все улики налицо, хотя мой коллега и не согласен — ха, ха!»). Частный детектив кисло улыбнулся и окинул прибывших пристальным взглядом: в чертах его лица, да и во всей его высокой худой фигуре было что-то ястребиное. Повсюду за ним ходил прихрамывая какой-то коренастый усатый мужчина, по-видимому секретарь.

Продолговатый курган до самого верха зарос травой: расчищено было только место раскопок. Стены могильника когда-то были обшиты изнутри грубо обтесанными балками, но они давным-давно обрушились, и их сгнившие остатки валялись на земле.

— В газетах упоминался какой-то металлический ящичек, — сказал Эверард. — Нельзя ли на него взглянуть?

Инспектор кивнул и повел их к небольшой пристройке. Основные находки были разложены там на столе и представляли собой лишь куски ржавого металла и обломки костей.

— Хм-м… В высшей степени необычно, — сказал Уиткомб. Его взгляд был прикован к гладкой стенке небольшого сундучка, отливавшей голубизной: какой-то неподвластный времени сплав, которого в эту эпоху еще не знали. — Не похоже на ручную работу. Вряд ли такое можно сделать без станка, а?

Эверард осторожно приблизился. Он уже догадывался, что находится внутри, а человека, прибывшего из так называемого атомного века, не нужно учить, как действовать в подобных ситуациях. Он достал из саквояжа радиометр и направил его на ящик. Стрелка дрогнула — едва заметно, но…

— Интересная штучка, — заметил инспектор. — Могу ли я узнать, что это такое?

— Экспериментальная модель электроскопа, — солгал Эверард.

Он осторожно открыл крышку ящика и подержал детектор над ним. Боже! Такого уровня радиоактивности достаточно, чтобы убить человека за сутки. Окинув взглядом несколько брусков с тусклым отливом, лежавших на дне ящика, он быстро захлопнул крышку и сказал дрогнувшим голосом:

— Будьте с этим поосторожней!

Благодарение небесам, кто бы ни был владельцем этого дьявольского груза, там, откуда он прибыл, умели защищаться от радиации!

Сзади бесшумно подошел частный детектив. Его худое лицо выражало охотничий азарт.

— Итак, сэр, вам известно, что это такое? — спокойно спросил он.

— Думаю, да.

Эверард вспомнил, что Беккерель откроет радиоактивность только через два года. Даже о рентгеновских лучах станет известно не раньше чем через год. Нельзя говорить ничего лишнего…

— Этот металл… В индейских племенах я слышал рассказы о редком металле, очень похожем на этот и чрезвычайно ядовитом…

— Очень любопытно. — Детектив принялся набивать большую трубку. — Вроде ртутных паров, так?

— Выходит, коробку в могильник подбросил Роттерит, — пробормотал полицейский.

— Инспектор, да вас просто засмеют! — перебил его детектив. — Я располагаю тремя убедительными подтверждениями полной невиновности Роттерита; загадкой оставалась только реальная причина смерти его светлости. Но, судя по словам этого джентльмена, все произошло из-за яда, находившегося в захоронении… Чтобы отпугнуть грабителей? Непонятно, однако, как у древних саксов оказался американский металл. Не исключено, что гипотеза о плаваниях финикийцев через Атлантику не лишена оснований. Когда-то у меня возникло предположение о наличии в уэльском языке халдейских корней, а теперь этому, похоже, нашлось подтверждение[6].

Эверард почувствовал вину перед археологией. Ладно, ящик скоро утопят в Ла-Манше и все о нем забудут. Под каким-то предлогом они с Уиткомбом быстро откланялись и ушли.

По пути в Лондон, оказавшись в купе, англичанин достал из кармана покрытый плесенью кусок дерева.

– Это было бы здорово. А если нет?

— Подобрал возле захоронения, — пояснил он. — По нему мы сможем определить возраст кургана. Дай-ка, пожалуйста, радиоуглеродный счетчик.

– Тогда проверю, нет ли у них вакансий серийного убийцы.

Он вложил кусочек дерева в приемное отверстие, повертел ручки настройки и прочел ответ:

Они оба засмеялись.

— Тысяча четыреста тридцать лет, плюс-минус десяток. Курган появился… м-м… в 464 году; юты тогда только-только обосновались в Кенте.

– Хорошо. У меня есть ваш номер телефона, – сказал он.

— Если эти бруски до сих пор так радиоактивны, — пробормотал Эверард, — какими же они были первоначально, а? Ума не приложу, как можно совместить столь высокую радиоактивность с большим периодом полураспада, но, выходит, в будущем могут делать с атомом такие вещи, которые нам пока и не снились.

– Напишите мне в этот раз, хорошо? Я буду ждать.

Они провели день как обычные туристы, а Мэйнуэзеринг, получивший полный отчет о командировке, рассылал тем временем запросы в различные эпохи и приводил в действие гигантскую машину Патруля. Викторианский Лондон заинтересовал Эверарда и даже, пожалуй, очаровал, несмотря на грязь и нищету.

Они попрощались и разошлись в разные стороны. Элла не знала, увидит ли его снова, но возможность – лучше, чем ничего.

— Мне хотелось бы жить здесь, — сказал Уиткомб, и на лице его появилось мечтательное выражение.

— Вот как? С их медициной и зубными врачами?

ЭПИЛОГ

— Но зато здесь не падают бомбы! — В словах англичанина послышался вызов.

Элла открыла глаза. Она была на высоте тридцати тысяч футов над землей. Она сидела, закинув ногу на ногу, в белом кожаном кресле, а рядом стюардесса наливала напитки для людей в соседнем зале. Напротив сидела Рипли, активно печатая что-то на своем ноутбуке.

Когда они вернулись в управление, Мэйнуэзеринг уже собрал необходимую информацию. Заложив пухлые руки за спину и сцепив их под фалдами фрака, он расхаживал взад-вперед и, попыхивая сигарой, выкладывал новости.

Рипли заметила ее взгляд.

— Металл идентифицирован с большой степенью вероятности. Изотопное топливо из тридцатого столетия. Проверка показывает, что купец из империи Инг посещал 2987 год, чтобы обменять свое сырье на их синтроп, секрет которого был утерян в эпоху Междуцарствия. Разумеется, он предпринял меры предосторожности и представлялся торговцем из системы Сатурна, но тем не менее бесследно исчез. Его темпомобиль тоже. Судя по всему, кто-то из 2987 года установил, кто он такой, а затем убил его, чтобы завладеть машиной. Патруль разослал сообщение, но машину тогда так и не нашли. Отыскали ее потом, в Англии пятого века, — ха-ха — двое патрульных, Эверард и Уиткомб!

– Прости, я разбудила тебя? Ненавижу делать эти отчеты, поэтому печатаю их, как угорелая.

Американец ухмыльнулся:

– Нет, не разбудили. Думаю, я все еще утомлена.

— Но если мы уже со всем управились, о чем тогда беспокоиться?

– Неудивительно. Когда вернемся, возьми пару выходных, дальше смотри по состоянию.

Мэйнуэзеринг изумленно взглянул на него.

Перспектива вернуться в разведывательный отдел теперь казалась ей странной. Не то чтобы она переросла его, но она чувствовала, что за прошедшие несколько дней сделала для мира больше, чем за последние двадцать восемь лет. Но пусть даже так, с такими ранами, такой ли жизни она хочет для себя в будущем? Хочет ли она закончить, как Рипли: каждую неделю летать по стране, поглощая подробности самых жутких убийств в Америке?

— Дорогой мой, вы же еще ни с чем не управились! Для вас и для меня, с точки зрения нашего индивидуального биологического времени, эту работу еще предстоит сделать. И не думайте, пожалуйста, что успех предрешен, раз он зафиксирован в истории. Время эластично, а человек обладает свободой воли. Если вы потерпите неудачу, история изменится. Упоминание о вашем успехе пропадет из ее анналов, а моего рассказа об этом успехе не будет. Именно так это и происходило в тех считанных эпизодах, когда Патруль терпел поражение. Работа по этим делам все еще ведется, и если там достигнут наконец успеха, то история изменится и окажется, что успех был как бы «всегда». Tempus поп nascitur, fit,[7] если можно так выразиться.

До сегодняшнего дня она бы сказала, что нет. Но то чувство, когда она сказала Алексу, что поймала монстра, который бы, несомненно, охотился бы за ним вечно, было незабываемым.

— Ладно-ладно, я просто пошутил, — сказал Эверард. — Пора в путь. Tempus fugit,[8] — он умышленно воспользовался игрой слов, и его намек достиг цели: Мэйнуэзеринг вздрогнул.

Рипли слишком громко захлопнула ноутбук.

– Ты бы сделала это еще раз, Дарк?

Выяснилось, что даже Патруль располагает весьма скудными сведениями о времени появления англов, когда римляне покинули Британию и стала рушиться романо-британская цивилизация. Считалось, что этот период не заслуживает особого внимания. Штаб-квартира в Лондоне 1000 года выслала все имевшиеся в ее распоряжении материалы и два комплекта тогдашней одежды. Часового сеанса гипнопедии оказалось достаточно, чтобы Эверард и Уиткомб смогли бегло разговаривать на латыни, а также понимать основные диалекты саксов и ютов; кроме того, они усвоили обычаи тех времен.

Элла выглянула в окно и наблюдала, как крошечные здания под ней исчезают из виду. Под ними появились облака.

Одежда оказалась крайне неудобной: штаны, рубахи и куртки из грубой шерсти, кожаные плащи; все это скреплялось многочисленными ремнями и шнурками. Современные прически исчезли под пышными париками цвета соломы, а чисто выбритые лица и в пятом веке вряд ли кого-нибудь удивят. Уиткомб вооружился боевым топором, а Эверард — мечом, сделанным из специальной высокоуглеродистой стали, но оба гораздо больше полагались на ультразвуковые парализующие пистолеты XXVI века, спрятанные под куртками. Доспехов не прислали, но в багажнике темпороллера нашлась пара мотоциклетных шлемов. Во времена самодельного снаряжения они вряд ли привлекут к себе чрезмерное внимание; к тому же они наверняка окажутся куда прочнее и удобнее тогдашних шлемов. Кроме того, патрульные захватили немного продуктов и несколько глиняных кувшинов с добрым английским элем.

– Не знаю. А что? Вы бы хотели, чтобы я продолжила?

— Превосходно! — Мэйнуэзеринг вынул из кармана часы и сверил время. — Я буду ждать вас обратно… э-ээ… скажем, в четыре часа. Со мной будут вооруженные охранники — на тот случай, если вы привезете нарушителя. Ну а после выпьем чаю.

– Это не мне решать. Помнишь, что я тебе говорила? О том, чтобы не романтизировать эту работу?

Он пожал им руки.

– Конечно.

— Доброй охоты!

– Я говорила серьезно. Твои таланты могут быть полезными и в других сферах, поэтому не думай, что ты обязана и дальше этим заниматься. Эдис захочет, чтобы ты вернулась, когда прочитает мой отчет. Я в этом не сомневаюсь, но решать только тебе. Не позволяй ему уговорить тебя.

Эверард уселся на темпороллер, установил на пульте управления координаты кургана в Эддлтоне (год 464-й, лето, полночь) и нажал кнопку.

– Не позволю. Спасибо за совет, но, по правде говоря, это нелегкий выбор. Часть меня хочет этого, но другая кричит: «ни в коем случае!»

– Если у тебя возникнут вопросы, обращайся ко мне в любое время, хорошо?

Элла на мгновение задумалась.

– Что ж, у меня есть вопрос.

5

– Ну же.

Было полнолуние. Вокруг простиралась большая пустошь, уходившая к темной полосе леса, закрывавшей горизонт. Где-то завыл волк. Курган уже был на месте: во времени у них получился недолет.

– Несколько дней назад вы сказали, что за свою карьеру только раз охотились на подражателя.

Подняв с помощью антигравитатора роллер вверх, они осмотрели окрестности, скрытые за густой и мрачной стеной леса. Почти в миле от кургана лежал хутор: усадьба из обтесанных бревен и кучка надворных построек. На притихшие дома безмолвно лился лунный свет.

Рипли откинулась на сидении, явно понимая, к чему клонит Элла.

— Поля обработаны, — отметил Уиткомб вполголоса, чтобы не нарушать тишину. — Как тебе известно, юты и саксы в большинстве своем были йоменами. Они и сюда-то пришли в поисках земель. Только представь: всего несколько лет, как отсюда изгнали бриттов.

– Так и есть.

— Нам надо разобраться с погребением, — сказал Эверард. — Может, стоит двинуться дальше в прошлое и засечь момент, когда курган насыпали? Пожалуй, нет. Безопаснее разузнать все сейчас, когда страсти уже улеглись. Скажем, завтра утром.

– Кто это был? Потому что я не слышала о серийных убийцах-подражателях в США. По крайней мере, о тех, которые требовали вмешательства ФБР.

Уиткомб кивнул. Эверард опустил роллер под прикрытие деревьев и прыгнул на пять часов вперед. На северо-востоке вставало ослепительное солнце, высокая трава серебрилась от росы, гомонили птицы. Патрульные спрыгнули с роллера, и он тут же с огромной скоростью взлетел на высоту десять миль; оттуда его можно будет вызвать с помощью миниатюрных радиопередатчиков, вмонтированных в их шлемы.

Рипли залпом выпила миниатюрную бутылочку виски и взглянула вверх на мигающий знак, сигнализирующий о том, что можно отстегнуть ремни. Она так и сделала.

Они, не таясь, подошли к деревне, отмахиваясь топором и мечом от набросившихся на них с лаем собак довольно дикого вида. Войдя во двор, они обнаружили, что он ничем не вымощен и плюс к тому утопает в грязи и навозе. Несколько голых взлохмаченных детей глазели на них из обмазанной глиной хижины. Девушка, доившая низкорослую коровенку, взвизгнула, крепыш с низким лбом, кормивший свиней, потянулся за копьем. Эверард поморщился. Он подумал, что некоторым горячим приверженцам теории «благородного нордического происхождения» из его века следовало бы побывать здесь.

– В далеком 1995 году я поймала парня по имени Люсьен Майерс. Слышала о таком?

Элла слышала. Люсьен Майерс убил пять женщин в сельской местности Айовы. Он был малоизвестен вне круга заинтересованных лиц, однако его преступления остаются одними из самых садистских в современной истории.

На пороге большого дома появился седобородый мужчина с топором в руке. Как и все люди этого времени, он был на несколько дюймов ниже среднего мужчины двадцатого века.

– Конечно. Вы получили награду за его поимку.

Перед тем как пожелать гостям доброго утра, он встревожен-но оглядел их.

– Верно. Все знают Майерса, но мало кому известно, что в 1998 году кое-кто вдохновился его преступлениями. Настолько вдохновился, что начал их копировать.

Эверард вежливо улыбнулся.

– О нет, я не знала об этом.

— Я зовусь Уффа Хундингсон, а это мой брат Кнубби, — сказал он. — Мы ютландские купцы, приплыли сюда торговать в Кентербери (в пятом веке это название произносилось как «Кент-уара-байриг»), Мы шли от того места, где причалил наш корабль, и сбились с пути. Почти всю ночь проблуждали по лесу, а поутру вышли к твоему дому.

– Возможно потому, что ему так и не удалось стать серийным убийцей. Но тот парень, или скорее одержимый фанатик, связался с Майерсом в тюрьме. Майерс дал ему мое имя, и после того, как тот убил женщину в Айове, он пришел за мной.

— Я зовусь Вульфнот, сын Альфреда, — ответил йомен. — Входите и садитесь с нами за стол.

Элла попыталась представить, какой была бы жизнь, если бы изо дня в день тебя преследовал монстр, жаждущий мести. Оказавшись под прицелом одного из таких психопатов, она сама испытала огромное потрясение, но когда за тобой активно охотятся – это самый настоящий кошмар. Но еще хуже тот факт, что ты не знаешь, что на тебя объявил охоту некто, чьей миссией было подвергнуть тебя пыткам и убить. Элла испытывала сильное сочувствие, смешанное с вновь обретенным уважением к Рипли.

Большая, темная и дымная комната была заполнена до отказа: здесь сидели дети Вульфнота с семьями, а также его крепостные крестьяне со своими женами, детьми и внуками. Завтрак состоял из поданной на больших деревянных блюдах полупрожаренной свинины, которую запивали из рогов слабым кислым пивом. Завязать разговор не составило труда: эти люди, как, впрочем, и обитатели любого захолустья, любили посудачить. Гораздо труднее оказалось сочинить правдоподобный рассказ о том, что происходит в Ютландии. Раз или два Вульфнот, который был совсем не глуп, ловил их на явных несоответствиях, но Эверард твердо отвечал:

– И он добрался до вас? – спросила Элла.

— До вас дошли ложные слухи. Пересекая море, новости приобретают странный вид.

– Добрался. Он похитил меня на своем фургоне и увез в заброшенную хижину. Я проснулась привязанной к стулу перед столом, полным хирургических инструментов. Он сказал мне выбрать орудие, которым он убьет меня. Сказал, что если я не выберу, он использует их все. В точности, как Майерс поступал со своими жертвами.

Он с удивлением обнаружил, что люди здесь не потеряли связи с родиной. Правда, разговоры о погоде и урожае не слишком отличались от подобных разговоров на Среднем Западе двадцатого века.

Элла быстро осознала, почему Рипли не хотела говорить об этом раньше. Элла изучала подробности жутких преступлений, которые не поддавались человеческому пониманию, чаще, чем следовало, но было что-то в том, как Рипли рассказывала детали своей истории, что поразило ее, как никогда ранее. Теперь между Эллой и наводящими ужас подробностями не было отстраненности. Она не могла абстрагироваться. Ей не только пришлось непосредственно слушать подробности, но и чувствовать эмоциональное потрясение жертвы. Элла поняла, что теперь все для нее изменилось. Неужели отныне так будет с каждым делом, над которым она будет работать?

Только спустя некоторое время Эверарду удалось как бы невзначай спросить о кургане. Вульфнот нахмурился, а его толстая беззубая жена поспешно сделала охранительный знак, махнув рукой в сторону грубого деревянного идола.

– Господи. Это… Я не знала. Извините, что заставила вас вспоминать об этом.

— Негоже заговаривать об этом, — пробормотал ют. — Лучше бы чародея похоронили не на моей земле. Но он дружил с моим отцом, умершим в прошлом году, а отец не хотел никого слушать.

Рипли посмотрела на телефон, а затем положила его рядом и выглянула в окно. Повисла долгая пауза, и ни одна из них не хотела ее нарушать. Элла переживала, что расстроила Рипли, заставив вспомнить об этом.

— Чародея? — Уиткомб насторожился. — Что это за история?

– Я никогда не рассказывала никому о том, что на самом деле произошло, – продолжила Рипли к большому облегчению Эллы.

— Что ж, почему бы не рассказать ее? — Вульфнот задумался. — Чужеземца того звали Стейн, и появился он в Кентербери лет шесть назад. Должно быть, он пришел издалека, потому что не знал наречий англов и бриттов, но, став гостем короля Хенгиста, вскоре научился говорить по-нашему. Он преподнес королю странные, но полезные дары и оказался хитроумным советчиком, на которого король стал полагаться все больше и больше. Никто не осмеливался перечить ему, ибо у него был жезл, метавший молнии. Видели, как он крушил с его помощью скалы, а однажды, в битве с бриттами, он сжигал им людей. Поэтому некоторые считали его богом Вотаном, но этого не может быть, ибо он оказался смертен.

Последовала еще одна пауза. Элла очень хотела, чтобы Рипли продолжила. Она думала, что, возможно, услышав о травме Рипли, она сможет притупить боль от собственной.

— Вот оно что. — Эверард едва сдержал лихорадочное нетерпение. — А что он делал, пока был жив?

Но Элла не могла заставить себя заговорить.

— Давал королю мудрые советы — я же говорил… Это он сказал, что здесь, в Кенте, мы не должны истреблять бриттов и звать сюда все новых и новых родичей из земли наших отцов, а напротив, должны заключить мир с жителями этого края. Мол, наша сила и их знания, которые они переняли у римлян, помогут нам создать могучую державу. Может быть, он и был прав, хотя я, признаться, не вижу особой пользы от всех этих книг и бань, а тем более — от их непонятного бога на кресте… Но, как бы то ни было, он был убит неизвестными три года назад и похоронен здесь как подобает: с принесенными в жертву животными и с теми вещами, которые его враги не тронули. Мы поминаем его дважды в год, и, надо сказать, его дух нас не тревожит. Но мне до сих пор как-то не по себе.