28

Коттедж на мониторе светится зеленым, потому что съемка велась в темноте. Уродливость оттенка дополняет положение камеры. Она смотрит сверху вниз и вызывает головокружение.

– Камера включается от движения, – объясняет Чет. – Она записывает, только если сенсор ловит изменения. Когда движение замирает, сенсор выключает камеру. Каждая запись сохраняется в отдельный файл. Это, например, стоп-кадр той ночи, когда она была установлена.

На экране дверь приоткрыта. Именно это включило камеру. Я могу разобрать только чью-то ногу, окрашенную в зеленый цвет.

Чет переходит к следующему монитору. В подвале Особняка их три. Большая часть площади занята аккуратными рядами коробок и мебелью в паутине, как и предсказала Минди на нашей с ней экскурсии. Однако один угол отделен. Там чистые некрашеные стены, а пол покрыт белым линолеумом. Именно там стоят мониторы и два системных блока – на металлическом столе, плотно, словно книги на полке.

Чет занимает скрипящее офисное кресло перед столом. Все остальные – Тео, Френни, детектив Флинн и я – стоят за ним.

– Довольно дорогостоящая затея, чтобы следить за одним коттеджем с помощью одной камеры, – замечает Флинн.

– Это проверка, – отвечает Чет. – Мы планируем установить еще несколько по всему лагерю. Для безопасности. Такие у нас мысли.

Френни хмурится. Мы все знаем, что никакого лагеря не будет, если Кристал, Саша и Миранда не найдутся до конца дня. Ее прекрасному последнему лету может прийти конец.

– Камеру можно настроить на постоянную съемку. Это у нас здесь. – Чет показывает на третий монитор, на котором запечатлен «Кизил» днем. – Обычно постоянное наблюдение отключено, за ним некому смотреть. Я включил его на случай, если девочки вернутся.

Я смотрю на экран в надежде увидеть Сашу, Кристал или Миранду. Возможно, они идут обратно из затянувшегося похода и не знают, что все тут с ума посходили. Вместо этого я вижу Кейси. Она разводит плачущих девочек по коттеджам. Минди ей помогает. Она мельком смотрит на камеру, проходя мимо.

– Записи хранятся здесь. – Чет открывает папку на центральном экране. Внутри несколько десятков пронумерованных файлов. – В названии зашифрован день, час, минута и секунда. Время, когда была сделана запись. Например, вот файл 0630044833. Он был создан 30 июня в четыре часа сорок восемь минут и тридцать три секунды утра.

Он кликает по файлу. Картинка оживает. Дверь открывается, и я вижу, как выхожу из коттеджа и неловко иду прочь. Я хорошо помню этот момент. Я иду в душевые на рассвете. У меня куча воспоминаний и полный мочевой пузырь.

– Почему вы не спали? – спрашивает Флинн.

– Я в туалет ходила, – резко отвечаю я. – Полагаю, за это в тюрьму не сажают.

– А есть записи прошлой ночи?

Чет проверяет папки.

– Даже несколько.

Флинн поворачивается ко мне.

– Вы говорили, что поняли, что их нет, около пяти, так?

– Да. Но они были внутри, когда я заснула.

– Во сколько вы заснули?

Я трясу головой и не могу вспомнить. Я не следила за временем из-за виски и воспоминаний.

– Есть один файл, созданный в промежуток от полуночи до четырех. И три – от половины пятого до половины шестого.

– Давайте посмотрим.

– Так, вот этот был записан в час ночи.

Чет кликает. На экране появляется «Кизил». Сначала никакого движения не видно. Я не понимаю, почему заработала камера. Но потом в кадре появляется бело-зеленое пятно. Это три оленя, мама с двумя детенышами. Их глаза светятся желтовато-зеленоватым светом. Они осторожно проходят мимо «Кизила». Это занимает двадцать секунд. Второй олененок покидает кадр, дергая белым хвостом, и камера отключается.

– Все, больше ничего нет. А вот это без пяти пять, – говорит Чет.

Он снова кликает. Экран озаряется. Вид точно такой же. На картинке нет оленей, но открывается дверь.

Миранда выходит первой. Она высовывает голову, осматривается, проверяет, чисто ли на горизонте. На цыпочках спускается по ступенькам, одетая в поло с логотипом лагеря и шорты. В руке у нее зажат бледный прямоугольник. Телефон.

Следом выходят Саша и Кристал. Они держатся вместе. Кристал несет фонарик, а из кармана ее шорт торчат свернутые в трубочку комиксы. Я даже могу различить краешек щита Капитана Америки. Саша несет бутылку воды. Она роняет ее, закрывая дверь. Бутылка катится за пределы кадра. Саша бежит и на секунду исчезает. Потом все они о чем-то говорят, явно не подозревая, что их снимают. Они уходят направо, к центру лагеря, исчезают одна за одной.

Сначала Миранда, потом Кристал и наконец Саша.

Я отмечаю, в каком порядке они уходят. Вдруг придется их рисовать. Мысль столь ужасна, что я начинаю ненавидеть себя.

– А вот это пять минут спустя, – говорит Чет, открывая файл.

Мне даже не надо смотреть на экран. Я босиком выхожу из коттеджа в майке и шортах, тех, в которых заснула. Я делаю паузу у двери, растираю плечи, потому что прохладно. Я ухожу в противоположном направлении, к душевым. Я знаю, чего ждать, но все равно будто удар в живот пропускаю.

Пять минут. Пять минут после их ухода.

Пять чертовых минут.

Я начинаю сомневаться во всем. Если бы я проснулась пораньше. Если бы не думала о том, почему их нет. Если бы я пошла в столовую, а не к душевым.

В любом из этих случаев я могла бы поймать девочек. Я могла бы их остановить.

Кроме всего прочего, я выгляжу виноватой. Я выхожу через несколько минут после девочек. Это совпадение, но выглядит так, будто я намеренно выждала, чтобы идти за ними на расстоянии. Неважно, что я пошла в другом направлении. На следующем видео я иду обратно, обходя коттеджи. Я смотрю на изображение и вижу сжатые челюсти и пустоту во взгляде. Я знаю, что с ума сходила от волнения, но другие решат, что это гнев. Что я следую за девочками.

– Я искала их, – говорю я на опережение. – Я проснулась и поняла, что их нет. Посмотрела в душевых, а потом поискала среди коттеджей, после чего отправилась на другую сторону.

– Вы уже это говорили, – заявляет детектив Флинн. – Но доказательств нет. Данное видео подтверждает, что вы вышли из коттеджа вскоре после девочек. И теперь их никто не может найти.

– Я ничего с ними не делала!

Я смотрю на Чета, Тео и Френни, молчаливо умоляя помочь мне. Но у них нет на то причин. Я не удивляюсь, когда Френни вдруг начинает говорить:

– Обычно я таким не делюсь. У всех есть право на частную жизнь и ее тайну, особенно, если речь идет о прошлом. Но в данных обстоятельствах я чувствую, что должна. Эмма, пожалуйста, прости меня.

Она смотрит на меня виновато и с жалостью. Мне не надо ни того, ни другого, и я отвожу взгляд.

– Несколько лет назад мисс Дэвис проходила лечение в психиатрической больнице. Мы не знаем, что у нее было за заболевание.

Она говорит, а я смотрю на третий монитор. На прямую трансляцию. Сейчас территория пуста. Нет ни девочек, ни Минди с Кейси. Только дверь, снятая в хичкоковском ракурсе.

– Мы узнали об этом во время проверки. Несмотря на советы адвокатов, мы пригласили ее на лето. Мы не думали, что она представляет угрозу для себя или детей, но все же приняли меры.

Флинн мгновенно понимает:

– И вот поэтому вы установили камеру.

– Да, – признает Френни. – Я подумала, что вам следует знать. Я хотела бы показать вам, что мы хотим помочь с поисками. И я ни в коем случае не имею в виду, что Эмма имела отношение к исчезновению девочек.

Впрочем, всем ясно, что говорит она именно об этом. Я смотрю на монитор и не хочу отводить взгляд, потому что мне снова придется столкнуться с Френни лицом к лицу. Я не уверена, что смогу.

На экране в кадр заходит девочка. У нее прямая спина и уверенный шаг. Она знает, где находится камера. Сначала я думаю, что это кто-то из детей. Возможно, она выскользнула из соседнего коттеджа, чтобы посмотреть на полицию у столовой.

Потом я вижу светлые волосы, белое платье и цепочку на шее.

Это Вивиан.

На записи.

Я издаю полустон, и звучит он страшно и растянуто.

Чет замечает первым:

– Эмма? Что случилось?

Моя рука дрожит, но я показываю на монитор. Вивиан по-прежнему там. Она смотрит в камеру и хитро улыбается, будто знает, что я смотрю. Она машет рукой.

– Вы это видите, да?

– Что? – спрашивает Тео. Его брови хмурятся, и он становится похож на заботливого врача.

– Ее. У «Кизила».

Все они поворачиваются к монитору, подходят ближе и закрывают обзор.

– Там ничего нет, – говорит Тео.

– Вы видели пропавшую девочку? – спрашивает Флинн.

– Вивиан. Я видела Вивиан.

Я пробиваюсь к монитору. Все, что я вижу, это «Кизил» под странным углом. Вивиан там нет. Там вообще никого нет.

Я говорю себе: «Этого не может быть».

Я говорю себе: «Я не схожу с ума».

Но в этом нет никакого толку. Мною завладели паника и страх. Тело немеет. На краю обзора появляется мягкая чернота. Она ползет все ближе, пока я не перестаю видеть что-либо. Моя рука судорожно тянется вперед, пытаясь за что-то ухватиться. Она ищет Тео. Или детектива Флинна.

Слишком поздно.

Рука выскальзывает, хотя ее кто-то хватает, я падаю на пол подвала и тут же теряю сознание.



Пятнадцать лет назад

Толстовка лежала на столе в здании ремесел и искусств. Рукава ее были широко раскинуты. Именно так мать обычно клала вещи, которые я должна была, по ее мнению, носить. Они были на виду и как будто призывали меня надеть их. Однако полиция не хотела, чтобы я надевала эту толстовку. Ей нужно было, чтобы я ее опознала.

– Ты узнаешь ее? – спросила полная женщина-полицейский, мягко улыбаясь.

Я посмотрела на толстовку – оранжевую, с белой надписью «Принстон» на груди – и кивнула:

– Это толстовка Вивиан.

– Ты в этом уверена?

– Да.

Она надевала ее на посиделки у костра. Я помню, потому что пошутила, что в ней Вивиан похожа на маршмеллоу. Она ответила, что пока толстовка защищает от комаров, на моду можно наплевать.

Полицейский на другом конце стола посмотрел на свою коллегу. Он кивнул и быстро сложил толстовку. На нем были латексные перчатки. Я не понимала, зачем.

– Вы нашли ее в «Кизиле»?

Женщина проигнорировала вопрос.

– Вивиан уходила из коттеджа в этой кофте?

– Нет.

– Подумай немного. Не торопись.

– Мне не нужно время. Она была не в ней.

Если я и вышла из себя, то это было оправданно. Девочки пропали больше суток назад, и все теряли надежду их найти. Я чувствовала это по всему лагерю. Напоминало течь в ванне с водой. Оптимизм иссякал по капле. Здание ремесел и искусств заняла полиция. Оттуда они организовывали поисковые отряды, координировали добровольцев и, в моем случае, спокойно допрашивали тринадцатилетних девочек.

Я провела там час прошлым вечером, меня доставала пара детективов, задававших вопросы по очереди. Обмен репликами, этот словесный теннисный матч, утомил меня. У меня даже шея болела, я все время вертела головой, смотря то на одного, то на другого. Что на них было надето? Что сказала Вивиан, выходя из коттеджа? Я умолчала о том, что я сказала ей и как я не пустила их обратно.

Мне было слишком стыдно. И я чувствовала огромную, всепоглощающую вину.

Теперь мне задавали вопросы по новой. Впрочем, у женщины было куда больше терпения, чем у тех детективов. Она выглядела так, словно хочет прижать меня к своей большой груди и сказать, что все будет хорошо.

– Я верю тебе.

– Где вы нашли толстовку?

– Я не имею права разглашать эту информацию.

Я бросила взгляд в дальний угол комнаты. Толстовку передавали еще одному полицейскому штата. Он тоже был в перчатках. Сквозь тонкий латекс светилась его кожа. Он убирал толстовку в картонную коробку для улик. Ужас затопил мое сердце.

– Кто-то из девочек мог поделиться с тобой секретом? Тем, что не знали другие? – спросила она.

– Не знаю.

– У них были секреты?

– Я не знаю, что можно назвать секретом. Я не знаю, кому и что они рассказывали.

Я специально вела себя, как стервозный подросток. Я хотела стереть жалость с ее лица. Я не заслужила подобного отношения. Но женщина наклонилась ближе. Так обычно делала тот крутой психолог из нашей школы. Она всегда говорила, что она нам друг, а не надзиратель.

– По большей части подростки убегают. А убегают они потому, что должны с кем-то встретиться. С бойфрендом. Или любовником. Обычно данного человека не одобряют остальные. Запретный плод. Девочки о таком не говорили?

Я не была уверена, что мне можно отвечать. Я не понимала, что происходит.

– Они убежали? Вы так считаете?

– Милая, мы не знаем. Может, и убежали. Именно поэтому нам нужна помощь. Иногда девочки убегают, чтобы встретиться с парнем, а он в итоге причиняет им вред. Мы не хотим, чтобы кто-то причинил им вред. Мы хотим найти их. Если ты что-то знаешь, нам может помочь любая мелочь. Я буду очень рада, если ты со мной поделишься.

Я вспомнила о книжке «Милые кости». На поле нашли тело мертвой девочки-подростка. Ее убил жутковатый сосед.

– Вивиан кое с кем встречалась.

Глаза женщины засияли, но она тут же отклонилась назад и принудила себя успокоиться.

– Она, случайно, не упоминала имя?

Эд Макбейн

– Вы думаете, он мог что-то с ней сделать?

– Мы узнаем, когда поговорим с ним.

Колыбельная

Я решила, что это утвердительный ответ. Это значило, что они думают, будто Вивиан, Натали и Эллисон не просто потерялись. Они думают, что девочки мертвы. Убиты. Три милых скелета где-то в лесу.

Город на этих страницах — вымышленный. Все персонажи и места действия — выдуманы. Лишь порядок действий полиции основан на установленной методике расследований.

– Эмма, – сказала она. – Если ты знаешь его имя, ты должна помочь нам.

Я открыла рот. Сердце колотилось так сильно, что у меня стучали зубы.

– Это Тео. Теодор Харрис-Уайт.

Глава 1

Я не поверила в собственные слова, даже когда произнесла их вслух. Но я хотела верить. Мне хотелось думать, что Тео имеет отношение к исчезновению. Что он может причинить им вред. Ведь он уже сделал больно одному человеку.

Оба детектива имели детей. Юная няня казалась одних лет с дочерью Мейера. Ребенок в кроватке напомнил Карелле его близняшек в младенческом возрасте, что было довольно давно.

Мне.

Он разбил мое сердце и даже не узнал об этом.

В этом городе большинство управляющих домами в двенадцать выключают отопление, а сейчас уже три ночи. В квартире страшный холод. Детективы, техники, врач — все работают в верхней одежде. Родители ребенка тоже как вошли в дом, так и остались: он — в черном суконном пальто с белым шелковым шарфом поверх воротника; она — в норковой шубке, длинном зеленом шелковом платье и зеленых атласных туфлях на высоком каблуке. Оба оглушены случившимся, лица застыли, только блуждающий взгляд выдает полную неспособность сосредоточиться на чем бы то ни было.

И теперь я могу отомстить.

– Ты уверена? – переспросила женщина.

Праздник, первый день Нового года.

Я попыталась убедить себя, что делаю это не просто из ревности. Тео был как-то в этом замешан, логично? По возвращении Вивиан, Натали и Эллисон должны были отыскать вожатую, раз уж ткнулись в запертый коттедж. Они не стали этого делать, ведь они ушли на несколько часов, а еще пили алкоголь. И то, и то могло привести к отлучению от лагеря. Поэтому они пошли к тому, кому могли доверять. К Тео. Теперь они пропали. Скорее всего, они мертвы. Это не совпадение.

Тело девушки распростерто в коридоре, на полпути к спальне ребенка, которая расположена в дальнем конце квартиры, рядом с запасным выходом. Следы взлома на оконной раме и подоконнике в детской показывают, каким образом он проник в квартиру. Мобиль[1] с оборванным шнуром лежит рядом с кроваткой...

Именно такую ложь я рассказала себе.

– Уверена.

Моноган и Монро стоя глядели на мертвую девушку. Низко надвинутые на лоб шляпы, руки в карманах пальто. В департаменте журналистам однажды сказали, что в городе так носят шляпы только люди из отдела по расследованию убийств. Автор шутки сам служил в отделе по расследованию, он острил со знанием дела. В этом городе детективам отдела поручают надзор за следствием. Вот для чего им, вероятно, нужны шляпы: чтобы выглядеть надзирающими и контролирующими.

Сообщение о двойном убийстве, совершенном этой ночью, поступило на местный участок. Участок Восемьдесят семь. Детективам Мейеру Мейеру и Стиву Карелле... Удачи вам, парни!

Через несколько минут мне разрешили вернуться в «Кизил». Вокруг здания ремесел и искусств гудели люди. Полицейские, репортеры… Вдали выли ищейки. Полиция начала обыскивать пикап. Я заметила их, когда шла. Они заглядывали внутрь и рыскали в бардачке.

Врач наклонился над телом девушки. Совсем еще подросток. Моноган подумал, сейчас он скажет: причиной смерти является удар ножом.

Я отвернулась – и увидела поисковый отряд, возвращавшийся из похода по лесам. Он состоял из жителей города, пришедших помочь. В толпе я увидела несколько знакомых лиц. Работница кухни, которая положила мне блинчики на тарелку четвертого июля (казалось, что прошло несколько недель). Рабочий, все время чинивший что-то в лагере.

Моногана вытащили сюда с вечеринки. Он выпил достаточно, чтобы не утратить чувства юмора, хотя вряд ли в происходящем можно было найти что-то смешное. Мертвая девушка на полу, блузка разорвана, юбка задралась, обнажив бедро, в груди — нож. Кулон — золотая цепочка с украшением из ляпис-лазури, — свернувшейся змейкой лежит рядом. Моноган взглянул на медэксперта и загадочно ухмыльнулся. Монро все это время оставался безучастным.

И Тео. Он выглядел просто ужасно. Майка потемнела от пота, волосы запутались, на щеке была грязь.

Я бросилась к нему, не зная, что собираюсь делать. Я злилась на Вивиан и была в ужасе, переживала за нее. Я злилась на Тео и была влюблена в него. Я оказалась прямо перед ним, сжала руки в кулаки и стала бить его по груди.

— Она мертва, — сказал медэксперт.

– Где они? – выкрикнула я. – Что ты с ними сделал?

Тео не пошевелился и даже в лице не поменялся.

Теперь факт смерти считался установленным.

Мое воспалившееся сознание решило, что он был готов к такому повороту событий, знал, что я его поколочу.

В глубине души он понимал, что заслужил это.

— Застрелена, верно? — спросил с ухмылкой Моноган.

Врач не потрудился ответить ему. Он щелкнул замками чемоданчика, поднялся на ноги и прошел в гостиную, где Карелла и Мейер пытались добиться от потрясенных родителей ответов на кое-какие вопросы.

29

Этого не может быть.

— Мы сделаем вскрытие по возможности быстро, — сказал эксперт и пояснил: — Праздники... Пока что можно сказать, что одна зарезана, а другая задушена.

Я не схожу с ума.

Мейер поблагодарил его.

Слова врезаются в мою голову, как только я прихожу в себя. Я мгновенно сажусь – и ударяюсь лбом о что-то твердое. Голова пульсирует от боли, и я чувствую, что болит она целиком, ломит еще и затылок.

Карелла молча кивнул.

– Ого, – говорит кто-то. – Полегче.

Он вспомнил, как много лет назад, вставая среди ночи покормить близнецов, он брал одного из кроватки, а другому, лежащему на подушке, помогал свободной рукой, поддерживая бутылочку с соской. При следующем кормлении очередность менялась. Один из близнецов всегда при этом находился у отца на руках.

Я несколько мгновений не понимаю, что происходит. Потом осознаю, что я в лагере «Соловей». Что это «Кизил». Что я вломилась головой в верхнюю кровать. Говорит Тео. Он сидит на моем ящике для вещей и читает Сашин «Нэшнл Джеографик». Ждет, пока я очнусь.

...Мертвый ребенок в спальне в конце коридора.

Я тру голову, лоб и затылок. Лоб уже проходит, а затылок начинает болеть сильнее.

— Миссис Холдинг, скажите, пожалуйста, — спросил Мейер, — в котором часу вы вернулись домой?

– Ты здорово навернулась в подвале, – говорит Тео. – Я немного смягчил падение, но ты сильно ударилась головой.

Гейл Холдинг — блондинка, голубые глаза, двадцать восемь лет, веки подведены в тон зеленому платью, губной помадой не пользуется — непонимающе взглянула на Мейера.

Я вылезаю из кровати и встаю, держась за койку Миранды на случай, если мне понадобится опора. Мои ноги словно гуттаперчевые, но я все-таки могу стоять. Вокруг остаются маленькие обрывки темноты, захватившей меня в Особняке. Я моргаю, и они исчезают.

— Извините?..

– Тебе нужно отдохнуть.

— В половине третьего, — ответил за нее муж.

Сейчас это невозможно. Не при нем же. Да и руки у меня болят от волнения. Я не могу успокоиться. Я осматриваю коттедж и вижу все то, что уже увидела этим утром. Кровать Саши аккуратно заправлена. Под одеялом Кристал спрятался плюшевый медведь.

– Их так и не нашли?

Питер Холдинг. Тридцать два года. Шатен, волосы прямые, небрежно падают на лоб. Узел черного галстука слегка съехал набок. Мертвенно-бледное лицо, в глазах — то же потрясение. Они оба выглядят смертельно раненными.

— Дверь была закрыта? — спросил Мейер.

Тео мрачно качает головой. Ноги начинают дрожать, словно умоляя меня прилечь. Я хватаюсь за койку Миранды еще крепче и продолжаю стоять.

— Да.

— Вы открыли ее ключом, чтобы войти?

– Флинн рассказал семьям. Он спросил, связывались ли девочки с ними. Ответ отрицательный. Бабушка Миранды даже не знала, что у нее есть мобильный телефон, поэтому мы не знаем, какой у нее оператор.

— Да. Я был пьян, с дверью пришлось повозиться. Но в конце концов я открыл ее.

– Флинн поговорил с работниками кухни?

— Свет был включен или нет?

— Включен.

– Да. Они все живут в соседнем городе и работают в местной школе. Они были рады получить работу на лето. Они приезжают на машине вместе перед завтраком и уезжают после ужина. Прошлым вечером никто не остался в лагере. И никто не приехал рано с утра сегодня. Даже Марвин.

— Когда вы заметили что-то необычное?

Вся моя информация, все попытки помочь Флинну были лишены смысла. Я чувствую, что в груди копится разочарование, подпирает грудную клетку.

— Ну, пока... мы... Энни не было в гостиной, когда мы туда вошли. Поэтому я позвал ее... и... и когда я... когда она... не ответила, я подумал, что она, должно быть, с ребенком. И не отвечает, потому что боится разбудить девочку.

— Что было потом?

Тео откладывает журнал в сторону и спрашивает:

— Я пошел в детскую и... нашел Энни в коридоре. Зарезанную.

– Ты хочешь поговорить о том, что случилось в Особняке?

— Не могли бы вы назвать ее фамилию?

– Не особо.

– Ты сказала, что видела Вивиан.

— Флинн. Энни Флинн.

У меня пересыхает во рту, мне трудно говорить. Язык кажется липким и тяжелым, я не знаю, как произносить слова. Рядом с Тео стоит бутылка воды. Он протягивает ее мне, и я выпиваю все до дна.

Это сказала женщина.

– Да. – Я прочищаю горло. – В реальном времени, рядом с коттеджем.

– Но я посмотрел, Эмма. Там никого не было.

Пришла немного в себя. Осознала, что эти люди здесь для того, чтобы помочь. И надо сказать им все, что требуется. Карелла подумал, что она сейчас начнет кричать.

– Я знаю. Это…

Ему очень хотелось оказаться в это время в каком-нибудь другом месте.

Я не в состоянии подобрать правильное слово. Галлюцинация? Игра воображения?

– Стресс, – говорит Тео. – На тебя свалилась куча всего.

— Вы когда-нибудь приглашали ее раньше? — спросил Мейер. — Эту няню?

– Но я видела ее раньше. Много лет назад. Поэтому меня послали лечиться. Я думала, что больше никогда ее не увижу. Но… здесь, сейчас, я ее вижу постоянно.

— Да.

Тео склоняет голову и смотрит на меня особенным взглядом. Как на пациентов с плохим диагнозом.

— Она казалась вам надежной?

– Я поговорил с матерью. Мы пришли к выводу, что не нужно было тебя приглашать сюда, даже с самыми благими намерения. Но мы не думаем, что это твоя вина. Она лежит на нас. Мы недооценили возможный эффект. То, как это на тебя повлияет.

– Ты имеешь в виду, что мне нужно уехать?

— О, да!

– Да. Я думаю, так будет лучше.

— Никаких проблем с мальчиками или...

– Но девочки?

– Их ищут прямо сейчас. Поисковый отряд разделился на две группы. Одна прочесывает леса справа от лагеря, другая – слева.

— Нет.

– Мне нужно идти с ними, – говорю я, нетвердо шагая к двери. – Я хочу помочь.

— Никогда не заставали ее с кем-нибудь, возвращаясь домой?

Тео перекрывает дорогу:

— Нет-нет.

– Ты не в том состоянии, чтобы бродить по лесам.

— Потому что подростки...

– Я должна найти их.

— Нет.

– Их найдут. – Тео хватает меня за руки и удерживает на месте. – Обещаю. Мы думаем добавить людей завтра, если понадобится. За двадцать четыре часа мы обыщем каждый квадратный метр этой территории.

— Какой-нибудь парень, с которым она дружила, или...

Я не напоминаю ему, что подобные меры ни к чему не привели пятнадцать лет назад. Тогда обыскали все. Нашли только толстовку.

— Никогда ничего такого.

– Я остаюсь, – настаиваю я. – Я не уеду, пока их не найдут.

Все это сказал Холдинг, вернувшийся домой пьяный как сапожник, а минуту спустя оказавшийся достаточно трезвым, чтобы набрать 911 и сообщить об убийстве. И Карелла удивился, почему Холдинг был столь откровенен, чтобы сказать, как он был пьян.

— Извините меня, сэр, — сказал Мейер, — но... когда вы узнали, что ваша дочь?..

— Ее нашла я, — ответила миссис Холдинг.

Внезапно в комнате воцарилось молчание.

Вдалеке слышится тарахтение. Оно разносится по долине подобно грому. К поискам присоединился вертолет. Звук мне знаком, потому что я его слышала пятнадцать лет назад. Коттедж трясется, когда вертолет пролетает прямо над нами, очень низко, едва не касаясь верхушек деревьев. Тео морщится, словно от боли.

– Мать не доверяет тебе, Эм, – громко говорит он, стараясь перекричать вертолет. – Я и в себе-то не уверен.

Кто-то рассмеялся в кухне. Там сейчас работали техники. Возможно, один из них только что пошутил.

Я тоже прибавляю громкости:

— У нее на лице была подушка, — сказала миссис Холдинг.

– Клянусь, я ничего им не сделала!

И снова тишина.

— Я убрала ее с лица девочки. Оно было синее.

– Как ты можешь быть в этом уверена? Ты бы вообще ничего не запомнила из прошлой ночи, и это было бы вполне нормально.

Холдинг обнял жену за плечи.

Вертолет улетает прочь, в сторону озера. В коттедже воцаряется тишина. В ней висят слова Тео – и подразумеваемое обвинение.

— Со мной все в порядке, — сказала она.

Прозвучало резко. Почти как \"оставь меня в покое, черт побери!\".

– О чем ты говоришь?

— Когда вы ушли из дому? — спросил Мейер.

– Флинн пообщался с преподавателями. Со всеми. Кейси говорит, что видела тебя у душевых и что ты выглядела пьяной. Бекка призналась, что вы выпили бутылку виски, пока все были на костре.

— В половине девятого.

— Вы сказали, что отправились в гости?

– Я сожалею. – Мой голос звучит так тихо, что я удивляюсь, что Тео его слышит.

— Да.

– Так ты пила прошлой ночью?

— Куда именно?

Я киваю.

– Боже мой, Эмма. Тебя могли увидеть девочки.

— Это в нескольких кварталах отсюда. Угол Двенадцатой и Гровера.

– Я сожалею, – повторяю я. – Я поступила глупо и неправильно. Я вообще не знаю, что на меня нашло. Но это не означает, что я что-то сделала с девочками. Ты же видел запись. Ты видел, что я пошла их искать.

На этот раз говорил Холдинг. Его жена снова умолкла. Вернулось отсутствующее выражение лица. Она опять снимает подушку с лица ребенка. Снова и снова перед глазами белая подушка. Синее лицо девочки как на экране. Мгновение, расколовшее ее жизнь. Снова и снова.

– Или пошла по следу. Трудно сказать с уверенностью, что это было.

— Вы звонили домой оттуда? — спросил Мейер.

– Неправда. Ты меня знаешь. И ты знаешь, что я бы не причинила им вреда.

— Да, около половины первого. Проверить, как дела.

У него нет никаких причин мне верить. В конце концов, я столько раз врала. Одно его слово – и я окажусь в той же ситуации, что и он пятнадцать лет назад. Я прекрасно понимаю, что мы поменялись местами.

— В тот момент все было как обычно?

Я склоняю голову и смотрю в его карие глаза, принуждаю посмотреть на меня. Я хочу, чтобы он меня увидел. По-настоящему. Если он это сделает, он узнает ту девочку, которой я когда-то была. Он узнает тринадцатилетного подростка, который его обожал, и перестанет обращать внимания на двадцативосьмилетнюю женщину с кучей проблем.

— Да.

– Пожалуйста, поверь мне, – шепчу я.

— На звонок ответила няня?

Проходит мгновение. Одна секунда, но мне кажется, что она длится вечность. Моя судьба висит на волоске. Потом Тео шепчет:

— Да.