– Все, что я могу вам пока сказать, – со вздохом продолжила сержант, – это то, что на ее скелете не было опасных для жизни повреждений. Инспектор Риз попросил врача осмотреть ее в морге для составления уточненного отчета. Шея Вин не была сломана, череп цел, никаких следов удара по голове не обнаружено.

Каммингс время от времени поглядывала на прохожих, которые, казалось, ее узнавали.

– У нее было несколько переломов, но кости срослись задолго до того, как она умерла. Это ключица с левой стороны, правая рука и правое запястье.

– Да, – произнесла Френсис, на мгновение закрыв глаза. – Ключицу сломал Оуэн, ее брат. Это случилось, когда она была еще совсем маленькой, еще до того, как я познакомилась с ней, но она рассказала мне об этом – это было совершенно случайно. Они прыгали на кровати тети Айви, и Вин свалилась на пол. Она ударилась о подоконник. Оуэн был намного больше ее – ну, как и все остальные. Но он не специально, он не хотел… Он никогда не причинял ей вреда. А правая рука – это на совести Кэрис, ее сестры. Она застала нас в своей комнате, когда мы рылись в ее вещах, и вывернула Вин руку. Сильно скрутила ее. Я не думаю, что она хотела сломать ее, но Кэрис не поймешь. У нее всегда был жуткий характер. А насчет запястья я ничего не знаю. Возможно, это было еще до того, как я познакомилась с ней… – Френсис на мгновение задумалась, потом покачала головой. – Билл Хьюз лупил их так, что мама не горюй. Я удивлена, что у нее только три перелома.

– Боже мой, – пробормотала Каммингс.

Френсис снова задумалась.

– Если бы ее ударили по голове или если бы она ударилась головой, от чего могла умереть, это определенно оставило бы след на костях? – спросила она.

– Думаю, что да. Но я проконсультируюсь у врача.

– Я помню, по тогдашним разговорам и по газетам тоже… кровь была найдена во дворе лепрозория. Как вы считаете, в отчете будет сказано о количестве? Я имею в виду, были ли это просто капли, как будто она разбила губу, или… – Френсис сделала паузу, чтобы сглотнуть.

Каммингс наблюдала за ней с озадаченным видом.

– И еще я знаю, что там нашли кое-что из ее одежды, но непонятно, что именно… – Френсис замолчала, чувствуя, что ей стало жарко.

Каммингс выжидательно молчала, позволяя Френсис договорить.

– Мне просто нужно быть уверенной, – сказала Френсис.

– Уверенной в чем, миссис Пэрри?

– В том, как она умерла. Где именно. И была ли вообще…

Френсис замолчала. Она не смогла заставить себя произнести это вслух и заметила, как в глазах женщины-полицейского мелькнуло удивление.

– Миссис Пэрри, пожалуйста, что вы недоговариваете? – живо спросила Каммингс. – Вы что-то вспомнили? Так ведь? Что-то такое, что вы… о чем вы раньше не говорили? – Она на мгновение остановилась, подбирая слова. – Может, то, о чем вы не хотели бы вспоминать? – сформулировала она.

Френсис не смогла вымолвить ни слова и только покачала головой. Каммингс подождала, потом поджала губы.

– Хорошо. Знаете, газеты – неплохой источник. Полагаю, в библиотеке найдется архив хроники тех времен? Если хотите помочь, то можете пойти и поискать…

– В библиотеку идти не нужно, – перебила ее Френсис. – Миссис Хьюз вырезала все публикации об этом деле. Она их все сохранила.

– Ну, тогда вам следовало бы их просмотреть… может, вы что-то упустили тогда. – Каммингс не отрывала от нее пристального взгляда. – Вдруг вспомните что-нибудь.

* * *

Когда Френсис постучала в дверь дома тридцать четыре, ответа не последовало. У девушки засосало под ложечкой, голова кружилась. Она стояла среди руин и смотрела на дом Кэрис, обреченный на снос, чувствуя слабость в ногах и пытаясь собраться с силами, чтобы снова обойти все те места, где можно было бы спросить о Дэви. И тут появился Оуэн. Он улыбнулся, когда увидел ее. Его улыбка была все такой же привлекательной, как и тогда, когда они были детьми, хотя теперь в ней было больше печали, чем радости. Но в тот момент это была единственная улыбка, которая могла вызвать у Френсис желание улыбнуться в ответ. Оуэн был одет в униформу цвета хаки – мешковатые брюки и рубашку с многочисленными карманами, и то и другое было слегка коротковато для него. На поясе ремень; высокие сапоги, а на голове лихо заломленная пилотка.

– Привет, Френсис, – поздоровался Оуэн, смущенно стаскивая пилотку.

Это был излишне вежливый и слишком формальный жест для них, но он не смог от него удержаться. Посмотрев на свою пилотку, Оуэн рассмеялся, а пилотка так и осталась у него в руке. Сердце у Френсис сжалось, но она улыбнулась:

– Выглядишь молодцом.

– Рядовой Хьюз пятого батальона графства Сомерсет, ополчение города Бата, взвод Стозерта и Питта, к вашим услугам, мэм. – Оуэн щелкнул каблуками и отдал честь.

– Прирожденный солдат.

– Вот решил по дороге домой заехать и посмотреть, как там мама.

– Кажется, дома никого нет. – Френсис посмотрела на пустые окна. – Если только она не заметила, что я иду, и не спряталась.

– Не глупи. Как ты? Ты что-то бледная.

– Со мной все в порядке. Я просто не обедала, вот и все. Снова была сегодня в больнице, они звонили в Бристоль, но там тоже нет новостей. Я как раз собиралась пройтись по приютам для беженцев и…

– Френсис, – перебил Оуэн, коснувшись ее руки, – никто не ждет, что ты будешь днями и ночами напролет заниматься его поисками. Ты и сейчас уже на ногах еле стоишь.

– Но я ничего не могу сделать, Оуэн. А Кэрис… Она считает, что он мертв.

– Это я знаю, – со вздохом ответил Оуэн. – Она опять стала к бутылке прикладываться, как будто это поможет.

Френсис кивнула, и повисла пауза. Девушка опустила руку в карман и снова сжала пальцами брошь Вин. Она должна была отдать ее Оуэну, чтобы тот вернул Дениз, но знала, что не сделает этого. Френсис хотела оставить ее себе – как доказательство. Вот только чего? Ей хотелось расспросить Дениз Нойл, где именно та ее нашла. И вдруг ей захотелось поделиться с Оуэном своими размышлениями о Перси Клифтоне – вернее, не о Перси Клифтоне, а о неизвестном мужчине, который скрывался под этим именем. Она хотела рассказать ему и о своих подозрениях, и о своих попытках докопаться до правды. А также рассказать ему о том, что ее преследует невыносимое, тяжкое чувство вины, связанное не только со смертью Иоганнеса, но и со смертью Вин. Рассказать, что она пытается вытянуть из памяти события прошлого, что она была в полиции и что за ней, похоже, следят. Но слова замерли у Френсис на языке – нет, она была еще не готова. И вместо всего этого она произнесла:

– Я думала о тебе сегодня. Вспоминала твой футбольный мяч, который ты украл и с которым потом никогда не расставался.

– Неужели? – Оуэн снова улыбнулся. – Да будет тебе известно, что это была вовсе не кража. Я нашел его, вот так-то. Господи, а с чего ты вдруг вспомнила об этом?

– И что с ним стало? Наверно, его и нет уже давно…

– Ты что, смеешься? Он все еще у меня.

– Ага!

Отчего-то этот разговор о мяче основательно взбодрил Френсис.

– У меня. Приходи как-нибудь, покажу, если не веришь. Очень хороший мяч. Мы с Невом много раз с ним играли, и с Колином будем играть.

– Я помню, как ты пинал его о стену лепрозория. Я выглянула наружу и увидела тебя. Ты и не знал, что мы там.

При упоминании об этом лицо Оуэна вытянулось.

– Этого никто не знал. Как бы я хотел, чтобы это было не так, – сказал он.

Френсис промолчала.

– А чья это была идея отправиться туда?

– А ты как думаешь, чья? – чуть слышно спросила Френсис.

Она не стала напоминать, что именно Оуэн натолкнул Вин на эту мысль своими рассказами о призраках.

Оуэн кивнул:

– Она всюду совала свой нос. Да, такова была Вин. Наша бабушка Ловетт называла ее мышкой.

Оуэн отвернулся, и на его скулах заходили желваки.

– Мы всегда приходим к разговору о ней… Каждый раз, – тихо сказал он.

– Да, трудно удержаться. В любом случае я всегда думаю о ней. А ты тоже?

– Да, – ответил Оуэн. – Но только это все бесполезно. Я просто хочу… – Он покачал головой, но так и не сказал, чего хочет.

– Я так рада тебя видеть, Оуэн, – вдруг вырвалось у Френсис; она не хотела это говорить и почувствовала, что лицо у нее вспыхнуло.

Оуэн улыбнулся, но вид у него был обеспокоенный.

– Ну что, пойдем дальше? – сказал он.

– В каком смысле?

– В центры для беженцев. Я пойду с тобой. По дороге зайдем в кафе и возьмем тебе тарелку супа или еще чего-нибудь, чтобы ты подкрепилась.

– Хорошо, – с благодарностью согласилась Френсис. – Спасибо.

Желание поделиться с Оуэном своими страхами и подозрениями, упорядочить весь этот хаос, царивший у нее в голове, стало еще сильнее, когда они шли рядом и не нужно было смотреть друг другу в глаза. Мелькающие картинки сырого темного места, яркий солнечный свет. Охвативший ее ужас и странные запахи. Разъяренная Вин, уходящая прочь. «Заглянули под каждый камень». Но хотел ли Оуэн обсуждать все это? Френсис не желала ничего от него скрывать, но еще больше она не желала, чтобы он услышал то, чего слышать не хотел, и не было никакого способа удовлетворить оба эти желания. Она терзалась чувством вины, не покидавшим ее с восьми лет, и страдала от стыда, который окрашивал все ее переживания из-за потери Дэви. Кроме того, в цепи событий прошлого, теперь постоянно ворочавшегося на дне ее памяти, все еще оставались звенья, которые Френсис не могла восстановить. Но ее переполняла решимость сделать это – и узнать правду. Даже если это оттолкнет от нее Оуэна навсегда. Френсис представила себе, как лицо Оуэна омрачается, как он с отвращением отворачивается от нее… И больше уже никогда не улыбнется ей своей потрясающей улыбкой. Френсис охватило сомнение.

7

Пятница

Пятый день после бомбардировок


Нора Хьюз медленно спускалась по лестнице, неся маленькую потрепанную картонную коробку. Утро было дождливое. Френсис слышала, как вода журчит в водосточных трубах и льется на землю, сбивая пыль на дороге и впитываясь в обугленные бревна разрушенных строений.

– Вот, держи, – сказала Нора, на ее лице появились тревожные морщинки. – Хотя я не понимаю, зачем все это нужно изучать снова.

– Спасибо, – сказала Френсис. – Я просто хотела… Не могу даже объяснить. Наверное, потому, что тогда я была ребенком и могла понимать лишь часть из того, что происходило вокруг.

Нора кивнула и опустилась в кресло.

– Ясно. Думаешь, что это надо обязательно выяснить. Только что это может изменить?

– Есть вести от Билла? – спросила Френсис, чтобы сменить тему.

Тень беспокойства пробежала по лицу Норы.

– Нет. Пока нет.

Она плотнее закуталась в свою кофту; в комнате было сыро.

– Все с ним в порядке. Скоро появится.

– Как вы думаете… Ну… ему известно о том, что Вин нашли?

– Откуда мне-то это знать? – озадаченно сказала Нора.

– Да. Извините. А вы были там… Вы уже приняли какое-нибудь решение насчет похорон?

– Я… кое-что сделала…

Нора явно не хотела говорить об этом, поэтому Френсис оставила и эту тему.

– Я бы взяла эту коробку с собой в «Вудлэндс», если вы не против. Чтобы не занимать вашу гостиную…

– Знаешь, мне бы не хотелось, чтобы ты ее уносила. Тем более такой дождь на улице.

Кивнув, Френсис осторожно открыла коробку, не очень ясно представляя себе, что ей следует искать. Сказать матери Вин, что она разговаривала с полицией, Френсис не осмелилась. Она надеялась узнать то, чего не знала раньше, то, что заставит ее вспомнить произошедшее. Для этого ей нужно было точно понимать, как умерла Вин и от чего именно она погибла. На самом верху коробки лежала вырезка краткой статьи из «Кроникл энд геральд», освещавшей историю обнаружения останков Вин. Френсис отложила ее и замерла – под ней оказалась вырезка с расплывчатым изображением Иоганнеса. Прошло уже двадцать четыре года с тех пор, как она в последний раз видела его лицо, и вот он здесь, в полный рост, с руками, связанными за спиной, под заголовком «Сбежавший немецкий заключенный, виновный в убийстве ребенка». Над тощей шеей выделялось круглое изможденное лицо, рот был слегка приоткрыт, а в глазах застыли изумление и страх. Френсис прикоснулась кончиками пальцев к изображению, чувствуя, что ей трудно дышать.

Она достала статью и прочла ее, чувствуя, как в ней поднимается гнев. Иоганнеса называли вражеским шпионом, извращенцем, убийцей невинных людей:

Эбнер воспользовался наивностью детей самым коварным и бессердечным образом, заставляя их выполнять его приказы и служить его порочным целям.


Ему объявляли смертный приговор едва ли не с ликованием, хвалили работу полиции за поимку преступника. Как будто полицейские и правда что-нибудь для этого сделали, подумала Френсис. Как будто он не был доставлен им, как теленок, насмерть перепуганный и безвольный. Несправедливость произошедшего Френсис ощущала почти физически; во рту у нее появился металлический привкус, лицо запылало от стыда. Она пристально смотрела на фотографию Иоганнеса, пытаясь увидеть его как бы со стороны, глазами человека, который не знал его и верил тому, что о нем говорили и писали. Но как ни старалась, не могла разглядеть в нем никого, кроме затравленного подростка. В статье его называли извращенцем. Значит ли это, что в его действиях был сексуальный подтекст? Френсис просмотрела всю статью в поисках более подробной информации, но безуспешно. Лишь темные намеки на какие-то ужасные обстоятельства. Ничего конкретного о том, какие предметы одежды Вин были найдены рядом с ее туфлей. Когда Вин обнаружили, на ней была надета ее желтая кофточка. Френсис своими глазами видела ее полуистлевшие остатки. Кофточка, к которой всегда была приколота подаренная ею брошь.

Френсис молча положила статью обратно в коробку, чувствуя на себе пристальный взгляд Норы. Под вырезкой об Иоганнесе было еще несколько статей, где рассказывалось о первых лихорадочных поисках Вин уже после того, как обнаружили кровь и одежду во дворе лепрозория, после ареста Иоганнеса и его «отказа сотрудничать». Ни слова о том, сколько было крови – достаточно ли для того, чтобы говорить, что Вин умерла от пореза или колотой раны. Сама Френсис мало что помнила о тех днях. В памяти сохранилось лишь то, как ее держали дома и как она сбежала, чтобы поискать Вин там, где они обычно играли. Она обошла все их сокровенные уголки, кроме одного. Френсис заставила себя мысленно вернуться назад: перед ее взором мелькнула картина какого-то сырого места, сумрак которого пронизывали редкие лучи солнечного света, а затем она увидела уходящую Вин, в ярости размахивающую руками. Вин, вернись! Она вспомнила, как ее несколько часов допрашивал полицейский со зловонным запахом изо рта и она говорила только с одним желанием, чтобы он молчал. Но о том, что было дальше, об аресте Иоганнеса и суде над ним, она ничего не помнила. Просто белое пятно. А затем, однажды утром в конце ноября, мать усадила ее на колени и сказала, что плохой человек больше никому не причинит вреда. Френсис потребовалось некоторое время, чтобы понять это.

Дверь резко распахнулась, и в комнату поспешно вошла Кэрис, придерживая накинутый на голову плащ. У Френсис сердце ушло в пятки. Кэрис опустила корзину с покупками на пол и, тяжело дыша, закрыла дверь.

– Не смогла достать бекона. И сосисок тоже. Куда подевались эти чертовы сосиски? – проворчала она, отдуваясь.

– Ничего страшного, – успокаивающе сказала Нора. – Обойдемся.

Кэрис посмотрела на Френсис, сидевшую на стуле с коробкой вырезок на коленях.

– Будь я проклята! – произнесла она. – Ты опять здесь. Только подумайте!

– Привет, Кэрис.

– Похоже, мне незачем спрашивать, привела ли ты Дэви. – язвительно проговорила Кэрис. – Верно?

– Ради бога! Успокойся уже, ладно, – попыталась унять ее Нора. – Своим постоянным буйством ты делу не поможешь. Френсис делает все, что в ее силах.

Последовала пауза, и Кэрис, казалось, немного остыла. Она медленно выдохнула, покачала головой и подошла к Френсис. Увидев вырезки, нахмурилась:

– Что ты здесь делаешь?

– Я просто хотела взглянуть.

– Зачем? – требовательно спросила Кэрис.

– Просто… Я много обо всем этом думала. С тех пор, как ее нашли.

Френсис опустила голову. Пристальный напряженный взгляд Кэрис был невыносим. И Френсис с удивлением поняла, что та была трезвой. Френсис не могла припомнить, когда последний раз видела ее в таком виде. Запах мокрых волос и одежды Кэрис заполнил комнату, и ее присутствие стало казаться всеобъемлющим.

– И что ты там ищешь? – холодно спросила она.

У Френсис задрожали руки.

– Ничего, – ответила она.

– Тогда, может быть, и смотреть нечего?

– Будь добра, поставь чайник, Кэрис, – попросила Нора напряженным голосом.

Кэрис неохотно разобрала покупки и прошла в заднюю комнату.

– Занятно, что она снова дома, – сказала Нора. – Совсем как тогда, когда была ребенком. По правде говоря, я очень рада, что она рядом.

Она понизила голос и добавила:

– Я надеялась, что Клайв вернется из Лондона, учитывая, что теперь здесь много работы после налетов да Дэви пропал…

Нора отвела взгляд, произнося имя внука, и Френсис вновь ощутила тяжесть вины за произошедшее.

– Мы послали ему весточку обо всем этом и о том, что дом снесут сегодня вечером, но… – Нора покачала головой. – До сих пор не было ответа.

– Лондон не самое безопасное место, – сказала Френсис.

– Это так, но мы бы узнали, если бы с ним что-то случилось. Просто он всегда любил являться без предупреждения, так что остается только надеяться…

– Но… вы думали, что он поспешит вернуться из-за того, что… Дэви… – неуверенно произнесла Френсис.

Нора поджала губы.

– По правде говоря, Клайв почти и не знает паренька-то. Такой стыд. С тех пор как родился Дэви, он стал чаще отсутствовать… то одно, то другое. Ну, ты понимаешь. С другой стороны, ну а что там знать-то о нашем Дэви, верно? – печально добавила она. – Заблудшая душа.

– А я ведь все слышу, – раздался голос Кэрис.

Она появилась в дверях, раскрасневшаяся, с горящими глазами, но неожиданно осеклась, словно что-то внутри ее вдруг надломилось, и Кэрис расплакалась. Она выглядела такой несчастной, что Френсис отвела взгляд.

– Господи! Моя бедная девочка, – проговорила Нора, с трудом поднимаясь и пытаясь ее обнять.

– Да перестань ты, мама, – ответила Кэрис. – Господи, мне нужно выпить.

Френсис быстро просмотрела остальные вырезки, надеясь найти хоть что-то, что могло бы пролить свет на прошлое, погребенное в ее памяти.

Опасения по поводу безопасности пропавшей восьмилетней девочки из Бата Бронвин Хьюз стали более основательными после того, как были обнаружены предметы одежды ребенка, а также пятна крови…


Никаких новых подробностей не было. Туманные упоминания о жестокости и насилии, о воодушевляющем духе добрососедства, благодаря которому люди оказывали помощь в поисках, а также о том ужасе, который это преступление вызвало у жителей города. Тише, сестренки! Френсис боролась с желанием уничтожить все эти жалкие заметки, ничего не говорившие о Вин, ничего не говорившие о правде, от которых не было никакого толку и которые Нора хранила в течение долгих лет. Девушка снова пристально вгляделась в фотографию Иоганнеса, пытаясь вспомнить все те моменты, когда она с ним встречалась. Но чем больше усилий она прилагала, тем более расплывчатыми становились эти воспоминания. Френсис убрала вырезки, вернула коробку Норе и отправилась на работу, понимая, что опять потерпела неудачу.

* * *

Эксельсиор-стрит была типичной улицей Долмитса – прямая, узкая, с одинаковыми кирпичными домами по обе стороны, обращенными друг к другу. Она отличалась от других улиц Бата и, возможно, была бы более к месту в каком-нибудь из больших промышленных городов на севере. Стены домов были грязными от копоти, водосточные желоба забиты листвой, а между окнами верхних этажей тянулись бельевые веревки. Тут и там виднелись пробоины от шальных осколков снарядов, сброшенных в прошлую Пасху; а дома под номерами три и шестнадцать просто исчезли. Дверь дома номер девятнадцать была темно-синей, в углублениях резного наличника виднелся толстый слой пыли. Разбитые стекла в оконных рамах заменили войлоком и брезентом, и поэтому район выглядел еще более печальным, чем Бичен-Клифф-Плейс. Френсис никогда раньше здесь не бывала. Она даже не могла себе представить, что Оуэн может тут жить, но, когда она постучала, именно он открыл дверь и с удивлением уставился на нее.

– Сегодня утром я навещала твою маму, и она сказала, что у тебя выходной и ты занимаешься ремонтом. Я как раз возвращалась домой после работы и… вот решила зайти, вдруг ты узнал чего-нибудь… Или тебе нужна моя помощь, – выпалила Френсис.

– Ну хорошо, заходи, – сказал Оуэн.

Парадная дверь вела в небольшую прихожую, от которой поднималась узкая прямая лестница. Оуэн провел Френсис в гостиную. Там был постелен видавший виды ковер, местами протертый до основания. Простенький диван, обитый темно-коричневой тканью. На стенах полосатые обои. Френсис осмотрелась, пытаясь представить себе жизнь Оуэна здесь: женатый мужчина, с супругой и детьми. Она чувствовала себя незваной гостьей.

– Будь как дома, – сказал Оуэн, приглашая ее присесть, при этом сам садиться не собирался.

– Спасибо, – ответила Френсис.

Они какое-то время молча стояли лицом друг к другу. В Оуэне проглядывали черты Билла Хьюза. Но он был выше и стройнее, а вот волосы такие же темные, как у Билла, и вытянутое лицо, и форма носа… Билл ломал ему нос по меньшей мере дважды за все эти годы. Но со стороны Оуэна никогда не исходило никакой агрессии. Френсис не могла припомнить ни одного случая, когда бы он проявил вспыльчивость, жестокость или просто недоброжелательность. Наверное, думала Френсис, Билл Хьюз мог быть таким же, до того как потерял свою первую семью, но та трагедия его изменила. Еще в детстве Френсис твердо знала, что Биллу Хьюзу нельзя доверять. Точно так же она знала, что доверять можно его сыну. И она всегда доверяла Оуэну.

– Я что-то давно не встречала твоего старика, – сказала Френсис.

Оуэн выглядел озадаченным.

– Я имею в виду, со второй бомбежки. Пару раз была в доме твоих родителей, но его не видела.

– В последнее время ему трудно передвигаться, да и спина побаливает. Так что, если он где-то засядет, надо хорошо постараться, чтобы выманить его оттуда.

– Ты имеешь в виду, в одном из пабов?

– Да, как правило. Или дома – иногда он просто лежит в постели. Порой находит себе и другие кровати, бог знает где и как. – Оуэн горько усмехнулся. – Мама обычно не волнуется, если он не показывается ей на глаза недели две, а то и больше. Думаю, ей даже нравится отдохнуть от него время от времени.

– Но… ведь его могло убить во время бомбежки, верно?

– Ну, – Оуэн явно встревожился, – его все здесь знают, и он не уходит далеко. Кто-нибудь обязательно пришел бы и рассказал. Кроме того, он стреляный воробей. Чтобы его убить, потребуется больше чем пара бомб.

Оуэн засунул руки в карманы и оглядел комнату – неопрятную, с застиранными занавесками на окнах. Френсис не стала напоминать ему, что упало больше чем пара бомб.

– Он тебе зачем-то нужен?

– Нет, – Френсис отрицательно замотала головой. – Я просто думала обо всем этом. Когда мы были маленькими, знал ли он… Знал ли он вообще об Иоганнесе? Ну, до того, как исчезла Вин. Если бы ему стало известно, что мы брали у него еду и все остальное, ему бы это не понравилось, верно?

– Держу пари, что не понравилось бы, – сдержанно ответил Оуэн. – Но, как я понимаю, он так ничего и не узнал. Пойдем на кухню, я поставлю чай. Хочешь чая? Думаю, и молоко есть.

– А чего-нибудь покрепче нет? – спросила Френсис.

Оуэн глянул на часы – было только два часа дня, и пожал плечами.

– Почему бы и нет? – сказал он.

Когда Френсис поднялась, ее внимание привлекла фотография в рамке, стоявшая на столике. Свадебный портрет Оуэна и Мэгги. Мэгги – в кружевном платье с неглубоким вырезом и рукавами до локтей; Оуэн – в простом, но ладно сидевшем на нем костюме, с розой в петлице. Мэгги – невысокого роста, стройная; ее лицо нельзя было назвать красивым, но у нее была милая улыбка, а волосы украшал венок из крошечных белых цветов. Под платьем проступал округлившийся живот. Оуэн выглядел таким юным и таким беззащитным… Френсис не могла оторвать от его изображения глаз, и Оуэн смутился, заметив это. А затем он постучал пальцем по фотографии – по животу Мэгги.

– Это наш Нев. Отец напился на свадьбе и затеял драку с дядей Мэгги. К счастью, отец упал прежде, чем успел покалечить кого-нибудь. У Клайва в тот день было плохо с легкими, так что Кэрис танцевала с другим парнем, и Клайв разозлился из-за этого. Потом Энни закатила истерику. Бог знает из-за чего. И довела маму до безумия. Вообще говоря, все, что я помню после того, как сказал «да», – это череда скандалов и драк. То был настоящий прием в стиле Хьюзов, – сказал он, и Френсис улыбнулась.

Стекло на кухонном окне уцелело, и сквозь него просачивался бледный свет. Френсис оглядела узкую газовую плиту, маленький буфет, тарелки на полке у стены. Одна ножка стола была сломана и опиралась на два кирпича. К стенам были приколоты детские рисунки, на одном из стульев висело вязаное одеяло, а на сушилке для посуды пылились четыре блюдца и столько же подставок для яиц со сказочными персонажами Беатрис Поттер. Френсис вспомнила о Дэви, который едва ли знал, для чего нужна тарелка, когда она познакомилась с ним, и от этого у нее засосало под ложечкой. Оуэн проследил за ее взглядом, прикованным к сушилке для посуды. Нахмурившись, он потянулся к ящику с пивом, стоявшему в углу у раковины, открыл бутылку и протянул ей.

– Бокал нужен? – спросила он.

Но Френсис покачала головой:

– Так сойдет.

– Ты делаешь все, что в твоих силах, Френсис, – мягко сказал он.

Френсис сделала большой глоток пива, отводя глаза в сторону и боясь расплакаться.

– Папа говорит, что надежды найти кого-нибудь живым в этих развалинах теперь почти не осталось, – сказала она.

– Но ведь Дэви сейчас не под развалинами, верно? Он наверняка где-то прячется. Или он сейчас с кем-то, кто его приютил. Разве не так?

– Да. Я надеюсь, что это так… если только он не с тем… кто желает ему зла.

– Господи, лучше бы я тебе этого не говорил.

– Но вдруг это так, Оуэн? Что, если это тот же человек, который убил Вин?

– Да брось ты – сколько лет прошло с тех пор! Френсис, пожалуйста, присядь на минутку.

Они сидели друг против друга за маленьким столиком, и молчание между ними было странным – не неловким, но каким-то выжидательным. Френсис заметила на столе детский рисунок карандашом – аэроплан, а в просторной кабине пилот с широкой улыбкой на лице. Большая часть линий была стерта, но сами углубления на лаковом покрытии сохранились. Френсис провела по ним пальцами, вспоминая фигурки, которые Вин рисовала мелом во дворе лепрозория.

– Это Колин нарисовал, – пояснил Оуэн, улыбаясь. – Всего за несколько дней до налета. За это Мэгги надрала ему уши, и он разревелся. Упрямый паренек. Что бы ему ни велели, все делает наоборот. Мэгги сказала ему, что рисовать на столе он не может. Именно поэтому он нарисовал это и пояснил: «Видишь, мама, – я могу».

– Настоящий Хьюз.

– Это точно, – согласился Оуэн.

Френсис заметила, что и волосы, и руки у него были в пыли.

– Как идут ремонтные работы? – спросила она.

– Хорошо, но я решил немного передохнуть, – ответил он. – Я сегодня все ноги истоптал. Утром ездил к Мэгги и детям в Батфорд и пытался убедить ее, что бомбежек больше не будет и что крыша уже не течет.

Оуэн глубоко вздохнул:

– А теперь она говорит, что вернется, когда я тут порядок наведу. Вся эта пыль и копоть, для детей это вредно, ну и для нее тоже.

– Но… на это же уйдут месяцы, а может, и годы!

– Похоже на то. – Оуэн сделал глоток, избегая встречаться взглядом с Френсис. – Я не думаю, что она говорит серьезно, просто не готова еще. Но все равно было очень приятно повидаться с детьми, сама понимаешь.

– Не сомневаюсь, – ответила Френсис, чувствуя, что Оуэн что-то недоговаривает. Когда он поднял глаза, то она уловила в них желание быть услышанным и понятым.

– Ну просто… приятно возвращаться домой, где тебя ждут и рады тебя видеть, – словно оправдываясь, сказал Оуэн.

Френсис кивнула, вспомнив о Джо.

– Вы с Мэгги женаты четырнадцать лет?

– Да. Нев уже был на подходе. – Оуэн отвернулся, на мгновение задумавшись. – Мы подумали, а почему бы не попробовать? У девушки, на которой я рассчитывал жениться, были другие планы, так что… Сожалеть об всем этом нет смысла. Вон, три новые жизни тому подтверждение, и каждая из них маленький драгоценный камешек.

– Конечно. В этом весь смысл брака – чтобы создать семью.

Оуэн внимательно посмотрел на нее:

– Не только это… Есть еще привязанность, опора на старости лет, все такое. Любовь. Если сильно повезет.

Френсис ответила не сразу.

– Ну, – сказала она, когда молчание затянулось, – может, мне помочь тебе… Чтобы они вернулись побыстрее…

– Это совсем не обязательно.

– Когда рук много, работа спорится. Я хотела бы помочь.

Детская комната была такой же убогой, как и весь дом, – крохотная, примерно восемь на восемь футов. У стены лежали два тюфяка – один делили четырнадцатилетний Нев и его брат Колин, другой – Сара и кузина Дениз. Еще там был комод, сильно поцарапанный и растрескавшийся, и несколько игрушек в ящике – жестяной волчок, несколько автомобильчиков и поезд. На стене висело изображение белой утки, которая вела к водоему желтых утят. По потолку шли трещины, похожие на молнии, – от каждого угла к огромной дыре в середине, но обломки и упавшую штукатурку Оуэн уже вымел. Через щели в черепице проглядывало небо и время от времени вспыхивали искорки солнечного света.

– Что ж, – печально сказал Оуэн. – Думаю, с крышей у меня все более-менее в порядке. Основная часть черепичных плиток цела. Есть, конечно, те, которые треснули и требуют замены… Я смогу заняться этим самое раннее в следующем месяце, когда мне заплатят. Очень надеюсь, что нам выдадут премию…

– Я так понимаю, что брать что-либо на развалинах считается грабежом? – спросила Френсис.

– Наверное. – Оуэн на мгновение задумался, потом покачал головой. – В любом случае это неправильно.

– Да, ты прав.

– Проклятые немецкие ублюдки! Даром им это не пройдет.

Френсис поморщилась. Она слышала это повсюду – проклятия и оскорбления в адрес немцев. Все это она помнила еще с детства, с времен первой войны. Наверное, это срабатывал предохранительный клапан, через который можно было стравливать страх и отчаяние из-за всего происходящего. Как бы то ни было, обычно добрые и рассудительные люди в результате превращались в дикарей. Френсис всегда становилось не по себе от таких высказываний – она начинала нервничать, как будто вот-вот должно было произойти что-то ужасное и неотвратимое.

– Немцы тут ни при чем. Их и наши лидеры начали эту войну, а не мы и не они. И мы делаем ровно то же самое, – сказала она, не сдержавшись, зная, что ей не стоило бы развивать эту тему.

Оуэн хмыкнул.

– Ну не знаю, Френсис. Не мы это затеяли, а они…

– Гитлер это затеял.

– Они его выбрали! И если мы не будем воспринимать их как врагов, то как же мы должны бороться с ними?

– Не знаю. – Френсис на мгновение задумалась. – Не знаю.

– Ну вот и все.

Какое-то время они молчали.

– Только не вздумай говорить об этом с кем попало, ладно? – попросил Оуэн. – Людям это очень не нравится. Можешь оказаться в лагере как вражеский агент, если не будешь осторожной.

Френсис не стала ни возражать, ни иронизировать над этим замечанием, так как Оуэн, по-видимому, все же был прав.

– Не буду, – устало пообещала она.

И они занялись потолком. Сначала нужно было убрать поврежденные доски и штукатурку вокруг отверстия, чтобы выставить потолочные балки и прибить планки, так что вся уборка Оуэна пошла насмарку из-за новой порции обвалившейся штукатурки.

– Я об этом не подумал, – признался он, кашляя в облаке пыли и глядя вниз на груду обломков. – Пустая трата времени – зря старался.

– Да, – согласилась Френсис и коротко улыбнулась, увидев его удрученное лицо. – Потом я помогу тебе прибраться. Это не займет много времени.

– Спасибо, но это уже слишком, с тебя и так достаточно…

– Ну ладно…

Френсис не решилась признаться, что ей просто не хочется уходить и что рядом с ним ее смятение и тревожный шум мыслей в голове немного стихают.

– В последнее время ты тоже мне достаточно помогал, – неловко добавила она.

– Награды за это я не жду, – сказал Оуэн, помолчал, потом улыбнулся. – Но отказываться я не стану. Берись за другой конец этой доски, и давай ее выломаем.

Они не разговаривали, пока латали дыру – небрежный ремонт на скорую руку, которого не позволил бы себе ни один уважающий себя строитель. Френсис чувствовала легкое тепло от второй бутылки пива, разогревшей кровь, и ни о чем не думала, кроме работы. Возможно, именно поэтому казалось, что не прошло нескольких лет с тех пор, как они последний раз непринужденно общались друг с другом. Запах их тел медленно заполнял маленькую комнату, смешиваясь с запахом дерева и штукатурки. От Оуэна всегда пахло мастерской «Стозерта и Питта» – запах машинного масла и металла, странно притягательный.

– Френсис? – позвал Оуэн, чтобы привлечь ее внимание. – Замечталась?

Он улыбался, стоя на верхней ступеньке лестницы.

– Передай-ка мне молоток.

– Вот этот? Держи.

– Что с тобой?

– Да я… – Френсис замялась. – Знаешь, я была в полиции. Насчет Вин.

Оуэн немного повозился с молотком, снимая с рукоятки кусочки краски.

– Зачем? – спросил Оуэн.

– Затем, чтобы… я думаю, нужно снова заняться расследованием.

Оуэн промолчал.

– Они согласились вернуться к этому делу. Ну… один из них согласился.

– А почему ты считаешь, – сказал Оуэн, пожав плечами, – что им следует снова заняться расследованием?

– Ты знаешь почему, Оуэн! Иоганнесу не было известно, где она живет. Он боялся ступить даже за порог лепрозория… И я сказала им то, что должна была сказать еще двадцать четыре года назад. Иоганнес Эбнер не убивал твою сестру.

Эти слова, казалось, не помещались в маленькой комнате. Стоя на верхней ступеньке лестницы, Оуэн, отложив молоток, повернулся к Френсис. Его лицо выражало печаль и – она ясно это видела – страх.

– Я знаю, – сказал он.

– Что?.. – Френсис была ошарашена. Она ожидала, что он будет убеждать ее бросить это дело и снова станет доказывать, как она ошибается. – Что ты знаешь?

– Просто…

Оуэн покачал головой и стал спускаться по лестнице. По щекам у него разлился густой румянец, и Френсис догадалась: он жалеет, что проговорился.

– Я к тому, что в принципе он мог это сделать. Он прятался там, где она умерла. И ему было плохо. – Оуэн снова покачал головой. – Но я думаю… зачем ему было это делать? Меньше всего он хотел, чтобы его обнаружили, верно? Ничто так не помогает в этом деле, как похищение маленькой девочки, да еще и ее одежда, разбросанная на пороге дома, в котором ты прячешься, так, что ли? И я помню лицо Иоганнеса, когда его забирали оттуда. Ты, кажется, не видела – вроде тебя там не было в тот момент, да и вообще, ты была еще совсем маленькой. Но я видел его лицо, оно было просто… окаменевшим. Он был сбит с толку. Как будто он не мог понять, как его нашли, и почему, и куда его везут.

Френсис закрыла глаза, ее душил стыд – стыд, который она все еще с трудом понимала.

– О боже, – прошептала она.

– Кроме того, – продолжал Оуэн, – ты его знала. Больше никто. Раз уж Вин… раз уж ее не стало… Никто, кроме тебя, не мог бы вступиться за него. И вот теперь ты его защищаешь. Так как же я стану утверждать, что ты ошибаешься? Но, Френсис, он мертв. Они оба мертвы. Слишком поздно, и уже ничего не изменишь. Ему ты не поможешь.

– Нет, не поздно – не может быть поздно! – Френсис сморгнула слезы, глядя прямо в глаза Оуэну. – Понимаешь, я говорила не то, что следовало бы сказать. Мне задавали такие вопросы… Я говорила то, что они хотели услышать. Они использовали меня против него. И я не защитила его! Этого уже не изменишь, я знаю… Но я могу найти того, кто это сделал! – Френсис постаралась выровнять дыхание. – Единственное, в чем можно обвинить Иоганнеса, так это в том, что настоящий убийца вышел сухим из воды.

– Френсис, – сказал Оуэн, – неужели ты думаешь, что есть хоть какой-то шанс узнать это спустя столько лет?

– Может быть, и есть. Я могу…

– Нет, ты не можешь! Это невозможно! – Оуэн повысил голос, заставляя ее замолчать. – В конце концов, ты сама себе навредишь, Френсис! Ты… доведешь себя до безумия. Слишком поздно!

– Но я… Я многое помню! То, о чем я никогда никому не рассказывала.

– Что именно? – спросил Оуэн после секундной паузы.

Он выглядел обеспокоенным, и у Френсис появилась новая ужасная мысль, что он что-то скрывает, скрывает от нее.

– Я… Я… – Френсис попыталась собраться и привести свои мысли в порядок.

Перси Клифтон. Это имя чуть не слетело с ее языка. Но было бы бессмысленно говорить о нем, бессмысленно спрашивать Оуэна, знает ли он Перси Клифтона. Конечно, он не знал его, как и Френсис. По всей вероятности, Перси Клифтон был мертв. Настоящий Перси Клифтон – а не тот человек, который лежал без сознания в госпитале. Ей было нужно, чтобы он очнулся, поговорил с ней и ответил на ее вопросы. При одной мысли об этом ее сердце учащенно забилось. Тише, сестренки! Заглянули под каждый камень.

– Я думаю… – неуверенно начала Френсис, и снова перед ее внутренним взором возник образ Вин, в гневе уходившей прочь. – Мне кажется, я видела Вин в тот день, когда она исчезла, – продолжила Френсис, тщательно подбирая слова. – Я солгала полиции. Не знаю почему! Я не могу вспомнить почему. Вин пришла ко мне домой и позвала с собой… Но я… Я была очень расстроена и… Я отослала ее прочь. Сама. А потом мне захотелось позвать ее обратно – я помню, как смотрела ей вслед и хотела позвать. Но я этого не сделала. – Френсис прикрыла рот рукой, когда смысл сказанного стал ясен им обоим.

Слезы застили ей глаза.

– Если бы я пошла с ней… если бы я вернула ее, она, возможно, осталась бы жива!

– Френсис, нет, – сказал Оуэн, делая шаг вперед и хватая ее за руки. – Здесь нет твоей вины! Слышишь?

Стук в дверь заставил их обоих вздрогнуть. Оуэн еще раз сжал ее руки и спустился вниз, чтобы открыть дверь. Френсис слышала, что он говорил, но не могла понять, что именно. Ее трясло, потому что теперь она была абсолютно уверена, что отослала Вин одну прямо в руки убийцы.

– Френсис! – крикнул Оуэн, поднимаясь по лестнице. – Надевай пальто. Мы должны идти.

– Что случилось?

Френсис выскочила ему навстречу, и он протянул ей телеграмму. Он не улыбался, но в его глазах поблескивали живые искорки, и ее сердце бешено заколотилось. Она быстро пробежала глазами телеграмму:

СООБЩЕНИЕ ДЛЯ МИСТЕРА О. ХЬЮЗА ИЗ ЦЕНТРА СКОРОЙ МЕДИЦИНСКОЙ ПОМОЩИ, КОМБ-ДАУН. МАЛЬЧИК, 5–6 ЛЕТ, ПОСТУПИЛ С РАНЕНИЯМИ, НЕ ОПОЗНАН. НАЙДЕН В БЕАР-ФЛЭТ, 30/4.


– Ох… – сказала она, глядя на Оуэна. – Это Дэви – точно он. Они нашли его!

– Пойдем. – Оуэн передал ей пальто.

* * *

Центр скорой медицинской помощи в Комб-Дауне занимал огромный доходный дом в викторианском стиле, где в прошлом столетии обретались тысячи бедняков Бата. У него был строгий фасад с центральным портиком, над которым возвышались громадные часы, а за ними тянулись диагональные крылья в форме буквы Y – мужское крыло, женское, котельная, пекарня и лазарет. Френсис оплатила проезд на автобусе за них обоих, потому что до Комб-Дауна было добрых полторы мили, и все это в гору, а ей не терпелось увидеть Дэви. Они прошли через дверь под часами и поспешили к стойке администратора.

Высоченный потолок, казалось, взмывал ввысь; пахло паутиной и пылью, хотя помещение выглядело безупречно чистым. Каменные стены были голыми; свет шел из высоких окон с резными створками и от одинокого стеклянного фонаря, висевшего на длинной цепи высоко над их головами. Френсис протиснулась сквозь небольшую группу людей, которые о чем-то спорили у стойки регистрации.

– Боюсь, вам придется подождать своей очереди, мадам, – резко сказала ей секретарша.

Она была погружена в изучение каких-то бумаг, раскинув руки над кипой всего этого добра, как будто его могло унести ветром.

– Нам нужно только понять, куда идти. – Френсис протянула женщине телеграмму. – Наверное, он в детском отделении – если только не в операционной. Видите ли, мы не знаем, насколько серьезно он ранен и когда именно его привезли.

– Это ваш сын, верно? – спросила секретарша, пробегая глазами сообщение.

– Мой племянник, – вмешался Оуэн.

– Хорошо. Сестра Портри! – окликнула секретарша. – Простите, что отвлекаю вас, сестра, но не могли бы вы помочь этой паре?

Она передала телеграмму невысокой полной женщине. Медсестра бросила на них быстрый взгляд и кивнула.

– Идите за мной, пожалуйста, – сказала она.

Френсис взглянула на Оуэна и улыбнулась, не обращая внимания на его смущенный вид.

Каблуки сестры Портри стучали по кафельному полу, поскрипывала кожа ее туфель; они следовали за ней по пустынным коридорам, в гулкой больничной тишине.

– Как он, вы не знаете? – спросила Френсис.