Малика Ферджух
Мечтатели Бродвея. Том 1. Ужин с Кэри Грантом
Кузине-скайе Анни Саварен (Саварен Одна Такая!) под огнями мюзик-холла
Иллюстратор Маргарита Чечулина (Greta Berlin)
Автор обложки Алена Зайцева
Редакция благодарит Бориса Михайловича Фрумкина за консультацию при подготовке русского издания
Originally published under the title Broadway Limited T. 1. Un dîner avec Cary Grant. Written by Malika Ferdjoukh
© 2015 l’école des loisirs, Paris
© Издание на русском языке, перевод на русский язык. ООО «Издательский дом «Тинбук», 2020
Действующие лица
В ПАНСИОНЕ «ДЖИБУЛЕ», ЗАПАДНАЯ 78-я УЛИЦА, НЬЮ-ЙОРК
Сестры, хозяйки пансиона
Миссис Селеста Мерл
Артемисия
Горничные
Истер Уитти
Черити
Их жильцы
Джослин Бруйяр, студент, француз, пианист
Манхэттен (Венди Балестреро), танцовщица
Хэдли Джонсон, танцовщица, сигарет-гёрл
[1], продавщица пончиков
Пейдж Гиббс, актриса
Шик (Фелисити Пендергаст), модель, «золотоискательница»
[2]
Эчика Джонс, актриса
Урсула Келлер, певица
Огден (два года), племянник
Бетти Грейбл, кошка
Мэй Уэст, тоже кошка
[3]
№ 5, тихий песик
Джильда, четырехместный двухдверный «шевроле»
Дидо и
Просперо Беззеридес, соседка и ее папа
В КЛУБНОМ РЕСТОРАНЕ «ПЛАТИНУМ»
Ванда, сигарет-гёрл 1
Пегги, сигарет-гёрл 2
Милтон Тореска, их хозяин
В НОЧНОМ КЛУБЕ «РУБИНОВАЯ ПОДКОВА»
Юдора Флейм, певица и танцовщица, исполнительница экзотических танцев
Лью, постановщик
Майк Ониен, хореограф
Мэнни, пианист
ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ, ВОЗДЫХАТЕЛИ И ПРОЧИЕ ВЕРНЫЕ РЫЦАРИ
Эддисон Де Витт, критик в «Бродвей спот»;
Аллан Конигсберг, начинающий гений;
Арлан, солдат;
Космо Браун, «золотой мальчик» в поиске;
Эрни Калкин, он же
Пробка, бездарный танцор;
Джей Джеймсон Тайлер Тейлор, он же
Джей Джей;
Люк, герой-любовник в театральной школе;
Нельсон Джулиус Маколей, воздыхатель из далекого прошлого;
Рубен Олсон, секретарь звезды;
Скотт Плимптон, скорая помощь;
Силас, он же
Дриззл, виртуоз укулеле;
Ули Стайнер, звезда;
рассыльный компании «Федерал Раш»;
Уайти, осветитель на Си-би-эс.
Приглашенные звезды
Кларк Гейбл, Марго Ченнинг, Клифтон Уэбб, Джеймс Стюарт, Грейс Келли, Вуди Аллен, Дин Мартин, Джерри Льюис, Рональд Колман, Сара Воан…1948. Под самый Хэллоуин…
1
Begin the Beguine[4]
Дверь молодому человеку открыла девушка. Рой красных листьев влетел с порывом ветра в дом, точно стайка ведьмочек дождалась своего часа.
Девушка была черненькая и, кажется, улыбалась. Трудно сказать с уверенностью: изрядной величины розовый пузырь жевательной резинки закрывал половину лица. Молодой человек услышал, как что-то булькнуло, – возможно, это было «да?».
– Добрый вечер.
Он крепче сжал ручку чемодана и поднялся на пять из семи ступенек крыльца, где кучи таких же листьев по углам, похожие на толстых рыжих котов, терпеливо ждали дворника. Он поставил чемодан, сложил карту города, которую держал в другой руке, – на ветру это удалось с трудом – и спрятал ее в карман дафлкота[5].
– Это пансион «Джибуле»?
Его внимание привлек внезапный шум в саду справа, за железной оградой. Чей-то силуэт вынырнул откуда ни возьмись, скорее всего прямо из клумбы хризантем. Юноша в жизни не видел таких огромных хризантем… и даже представить себе не мог, что в них может спрятаться человек.
Пригибаясь под порывами ветра, фигурка, закутанная в меха орехового цвета, скачками продвигалась к дому. Она помедлила, заметив его, и прижала палец к губам.
– Это пансион «Джибуле»? – повторил он, обращаясь к брюнетке, так и рассматривавшей его на пороге (у другой, скрытницы в мехах, насколько он мог разглядеть, волосы были светлые, заплетенные в косы и уложенные вокруг головы). – Пансион миссис Селесты Мерл?
Розовый пузырь лопнул – хлоп! – и тотчас скрылся в карминном ротике. Подбоченившись, девушка перенесла вес на одну ногу, тихонько покачивая другой между двумя ступеньками. Кивком она указала на чемодан.
– Ставлю ужин с Кэри Грантом, у вас там нет свежей спаржи?
– …
– Значит, вы не из лавки.
Поджав губки, она оглянулась через плечо, потом покосилась на пустую улицу, где только рыжие клены размахивали ветвями, точно возмущенные дивы на сцене.
Тем временем белокурая беглянка в мехах юркнула за толстый ствол, кажется, клена, обхватила его и начала карабкаться. Из кармана шубки выглядывали туфельки на шпильках. Она была босиком.
– И всё-таки, это пансион «Джибуле»?
Выгнувшись – и заслонив вид на безрассудную фигурку, – его собеседница указала на табличку на фоне лиловой каменной стены.
Волосы девушки, подстриженные до середины ушей, дерзко завивались наружу.
– Что, не умеешь читать, а признаться стыдно?
Ногтем того же цвета, что и губки, девушка постучала по табличке.
– Пансион «Джибуле», – прочла она по слогам. – Д. Ж. И. Б. У…
– Читать я умею, – перебил ее молодой человек вполне миролюбиво. – Надо же было с чего-то начать.
Беглянка с белокурыми косами, забравшись на ветку, уже наполовину скрылась в окне первого этажа на уровне середины ствола. Пола ее шубки билась на ветру вызывающе, как пиратский флаг… Еще несколько секунд – и дом поглотил ее.
– Джибуле – это French, – заметила девушка на крыльце. – Ты тоже француз?
Она дунула вверх. Густая прямая челка на миг взлетела, открыв лоб.
– Ты в том месте, но не в то время. Сегодня среда.
Этот факт она констатировала со вздохом. Молодой человек не стал спрашивать, при чём тут среда, ему хотелось скорее войти. Он взялся за чемодан. Сжимавшие ручку пальцы поднимались один за другим, опускались и поднимались вновь, словно играли на невидимых клавишах сонату.
– Нервничаешь? – спросила девушка, и в глазах у нее заплясали искорки смеха.
Он отметил, что глаза у нее синие. Отливающие разными оттенками.
– Есть повод, – продолжала она, выпятив губки, – если ты не принес спаржи для нашего Капитана Блая.
Ему внезапно не понравился ее смех. Он поднялся на оставшиеся ступеньки, споткнулся о две пузатые тыквы в углу у перил (и что только делают овощи на крыльце?).
– Кто такой Капитан Блай? – рискнул он поинтересоваться.
– Он укрощал мятежников на «Баунти». А я Фелисити. Для всех на свете просто Шик.
С этими словами, повернувшись на каблуках столь же грациозно, сколь и насмешливо, она впустила его в скупо освещенный холл.
Миновав вторую дверь и еще две ступеньки, покрытые ковровой дорожкой, молодой человек оказался в просторной гостиной, посреди маково-красного ковра и оживленного разговора.
– Для твоего же блага надеюсь, – шепнула ему (скороговоркой прямо в ухо) Фелисити-для-всех-на-свете-просто-Шик, – что в твоем чемодане всё-таки найдется спаржа.
Ее слова так походили на угрозу, что он и сам от всей души этого пожелал. Увы, кому, как не ему, было знать содержимое его чемодана: три рубашки, смена белья, нотная тетрадь, брюки, нуждавшиеся в глажке, туалетные принадлежности, экземпляр «Тома Джонса» Филдинга и карманный словарик, англо-французский и франко-английский в одном томе.
Тамс! —
громовым голосом пророкотал кто-то невидимый. —
Лучший друг вашего желудка! Скажи изжоге прощай!
Десять центов в любой аптеке. Остерегайтесь подделок!
И артиллерийским залпом оркестр грянул свинг.
Никогда в жизни юноша не видел такой огромной радиолы. Если бы можно было заглянуть внутрь, он бы вряд ли удивился, обнаружив там удобно разместившийся джаз-оркестр Бенни Гудмена в процессе записи.
Еще один голос, на сей раз из жизни, точнее, из угла комнаты, обратился к нему:
– Входи же! Тебя здесь не съедят… По крайней мере, пока не познакомятся поближе.
Тамс и Эн-би-си приглашают!
Сегодня вечером новая серия вашего любимого сериала
«Свидание с Джуди»! В роли Джуди…
Молодой человек застыл, прижимая к поле дафлкота свой чемодан без спаржи.
– Не стесняйтесь. Решительно, нам с вами суждено поближе познакомиться… Почему бы не начать прямо сейчас?
Девушка, вышедшая из полутемной ниши, – в пушистой кофточке, голова замотана полотенцем, островки кольдкрема на носу и подбородке – решительным шагом направлялась прямо к нему. Щелчком поправив на носу очки, она протянула ему руку с растопыренными пальцами.
– Привет, меня зовут Манхэттен. С удовольствием бы вас поцеловала, но я мокрая, только что вымыла голову.
Она крутанулась, словно танцуя, в сторону музыкального шкафа. Шик сплюнула жевательную резинку в пепельницу и показала пальцем на свою кольдкремовую подружку.
– На прошлой неделе у Манхэттен были мозги. Она променяла их на пергидролевые волосы.
Манхэттен вырубила Бенни Гудмена и отвернулась к овальному зеркалу, рассматривая свою измазанную мордашку.
– …А это Хэдли, – продолжала Шик.
Ее он до сих пор не замечал. Сидя по-турецки на пуфе у камина, где языки пламени подбирались к незадачливому полену, упомянутая Хэдли держала в обнимку круглую тыкву и выковыривала из нее мякоть острием огромного, очень похожего на саблю ножа. Не поднимая головы, она удостоила его движением руки – нечто среднее между взмахом крыла и прострелом плеча. Очевидно, это было приветствие, и молодой человек вежливо поздоровался.
Шик маршевым шагом пересекла гостиную и включила радиолу, тем самым позволив узнать, что Джуди из сериала не в чем пойти на Хэллоуин со своим женихом Делмером и у нее осталось девять минут, чтобы раздобыть карнавальный костюм.
– Добрый вечер, – отважился молодой человек. – Меня зо…
– Шик? Ты еще не одета? – осведомилась Манхэттен. – Я думала, тебя сегодня пригласил Ромео.
– No, signora. С Ромео у меня finito.
– Третий разрыв за четыре месяца, – пробормотала себе под нос Хэдли. – И почему же на этот раз? – спросила она вслух.
– Ха! – фыркнула Шик. – Если бы парни так радовали, как палантин из розовой норки…
– Расскажи-ка нам! Со всеми подробностями, пожалуйста.
Все обратились в слух.
– Ох, все они одинаковы, – вздохнула Шик. – Только галстуки меняются.
– Он с тобой порвал? Или ты с ним?
– Добрый вечер, – повторил погромче молодой человек. – Меня зовут Дж…
– Уважающая себя девушка должна порвать немедленно, если ухажер дарит ей рожок для обуви!
– Рожок для обуви? Ромео подарил тебе рожок для обуви?
– Из чистого серебра. Тяжелый, как чушка. Я отказалась, а вы как думали? У меня есть принципы.
– Зря, могла снести его в ломбард. Хватило бы на палантин из розовой норки.
– На первых свиданиях Ромео дарил мне фиалки.
– Ну, когда понадобится надеть лодочки, фиалки тебе точно не пригодятся, – заметила Манхэттен.
На мраморной каминной полке красовалась тыква, скромного размера, зато с зубастой улыбкой, она отбрасывала дрожащие отсветы на полосы обоев. Пустая тыква со свечой внутри? Какая же загадочная связь существует у американской демократии с бахчевыми культурами?
Внезапно всё вокруг – эта гостиная, этот пансион, маковый коврик, малопонятная болтовня трех девушек, оркестр, свинг, светящиеся тыквы, радио, дурацкий радиосериал и всё остальное – показалось молодому человеку абсурдным и поистине чудесным.
Он улыбнулся. Вот он и в Америке.
– Добрый вечер. Меня зовут…
– Кто-то звонил?
Хлопнула дверь, и в гостиной появилось новое лицо. Крупная женщина на ходу вытирала большие черные руки о светло-голубой передник, в который были упакованы ее бедра.
– Прекрасный Принц. Я сама ему открыла. Истер Уитти, – представила ее Шик. – Она здесь якобы убирает. На самом деле, когда пыль уже нельзя не заметить, просто гасит свет.
Истер Уитти окинула гостя оценивающим взглядом.
– Вы принесли мне свежую спаржу для Дракона?
Шик опередила его.
– Проголодалась я от этих разговоров. Что-нибудь осталось в леднике?
– Лед для похмельной головы и муравьи.
Молодой человек опустил чемодан на пол.
– Меня зовут Джосли́н Бруйя́р, я новый жилец, и я не привез, увы, никакой спаржи, – выпалил он единым духом.
Так уж повелось, следовала пауза, когда он называл свою фамилию. Во Франции он к этому привык – смешно называться Туманом[6]. Но… здесь, в Нью-Йорке? По-английски «Бруйяр» вроде бы ничего не значит.
– Джос-ли́н?
Шик повторила имя так, как произнес его он сам, на французский манер.
– …ЛИН? – прыснула Манхэттен, хотя, что касается имени, чья бы корова мычала.
В дальнем конце гостиной открылась дверь, и вошла четвертая девушка.
– Мисс Фелисити? – позвала она. – Ваша ванна готова.
– Будь добра, принеси мне ее сюда, – рассеянно откликнулась Шик.
Тревожный звоночек тренькнул в мозгу Джослина Бруйяра. Словно не дающий покоя вопрос. Важный вопрос. Его мама называла это «Алиса увидела Белого Кролика»… Ну и в какую нору он бежал?
Тут перед ним встала Истер Уитти.
– Как, вы сказали, вас зовут?
– Джослин Бруйяр. Я приехал из Парижа.
Он рискнул улыбнуться, но улыбка вышла до того унылой, что получить такую в свой адрес ему самому не хотелось бы.
– А вас? Как вас зовут? – спросил он последнюю девушку.
– Меня… Че́рити, – ответила она с опозданием на такт, словно ей нужно было время подумать, и заправила в прическу крутой каштановый завиток, свесившийся на щеку.
Черити. В учебниках английского американок звали Джейн, Мэри, Энн, Эмили. Уж никак не Шик или Черити, не Истер Уитти и не Манхэттен. И даже не Хэдли – разве что у Хемингуэя.
Он скромно потупился. Если бы только поймать этого окаянного Кролика и улепетывающий с ним вопрос!
– Я сбегаю за миссис Мерл, – предложила Истер Уитти тоном заботливой сиделки.
– Я сама!
Шик скрылась. Манхэттен поправила полотенце на голове.
– Берегите Землю и пароходы, – фыркнула она загадочно. – Чтобы не иссякли наши источники снабжения сильным полом.
– Ну, я пошла к плите, – сказала Истер Уитти.
Но уйти и не подумала. Она чего-то ждала, как ждут темноты, чтобы увидеть огни фейерверка.
– Выпьете что-нибудь? – приветливо улыбнулась она. – Девушкам миссис Мерл запрещает спиртное, но молодым людям… У вас, французов, наверно, свои вкусы?.. Ну же, говорите! – повысила она голос, скрывшись в стенном шкафу до завязок передника. – Осталась текила. Если с лимоном, текила – просто дар Божий. Как младенцы. Ну, я пойду…
И опять Истер Уитти никуда не пошла. Приближались чьи-то шаги.
– Миссис Мерл, нам надо сообщить вам кое-что, – почти кричала Шик (должно быть, хотела их предупредить) в холле.
Миссис Мерл была пока лишь китайской тенью в форме чайника на стене и радостным голосом.
– Спаржа! Не хотите же вы сказать, что нашли ее?
– Нет, миссис Мерл, не хотим сказать.
Отчего это все девушки тепло улыбаются ему? Так, наверно, улыбаются висельнику, поднимающемуся на эшафот.
Алисин Кролик высунул лукавую мордочку из норы… и в мозгу Джослина молнией вспыхнул чертов вопрос, с самого начала не дававшийся в руки. Он открыл рот и снова закрыл его.
Миссис Мерл оказалась дамой далеко за пятьдесят. Неумолимое время и рисовая пудра придавали маслянистую расплывчатость ее лицу, наверняка очень хорошенькому когда-то, да и сейчас еще вполне ничего. Платье, застегнутое на сотню крошечных пуговок, обнимало ее шею лиловым бархатом; выглядело это несколько старомодно, зато выгодно подчеркивало естественную мягкую рыжину пышной прически. Когда она подошла, протягивая руку, легкий аромат (что-то из бабушкиного сундука?) окутал Джослина.
– Селеста Мерл. Я управляю этим пансионом. Чем могу вам помочь?
– Джослин Бруйяр. Из Парижа. Я брониро…
– Джос… ли́н? – повторила миссис Мерл. – Вы хотите сказать Джо́слин?
Она назвала его на американский манер, французы произносят так женское имя Джослина. Да нет же. Он не Джослина. Он Джослин. Вот только Джослин по-английски произносится как… Ладно, к черту. Алисин Кролик больше никуда не убегал, он уселся, посмеиваясь, рядом и наконец подсказал ему этот – неуловимый, но теперь вполне ясный – вопрос.
– Этот пансион… Здесь принимают только девушек?
Миссис Мерл отступила на шаг. Ее руки поднялись, собираясь прижаться к щекам, но передумали по дороге и упали.
– Oh dear[7], ну да. Исключительно девиц. Выключите радио, Истер Уитти, пожалуйста. Я не слышу, что говорит мне этот милый молодой человек.
Милый молодой человек не произнес ни слова, но Истер Уитти повиновалась. Повисла гнетущая тишина.
– Как… как такое могло случиться? – выдавил он наконец. – Вы же получили мое письмо. Я объяснил вам, что я…
– Боже мой! Действительно, в письме было написано, что вы кузина мистера Стива О’Дэя.
The cousin. Ох уж этот дикий и безалаберный язык, это же надо свалить мужской и женский род в одну кучу!
– Сожалею. Я кузен Джослин. А не кузина Джослина.
– Ох… dear, dear, dear…
Одна рука, покинув щеку, указала на рамку под красное дерево, которую он не заметил, входя:
ПАНСИОН ДЛЯ ДАМ
Джентльмены, бойфренды, женихи (официальные и прочие) в комнаты, в коридоры и на лестничную площадку не допускаются.
В ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫХ СЛУЧАЯХ ЗА РАЗРЕШЕНИЕМ НА ВИЗИТ ОБРАЩАЙТЕСЬ В ДИРЕКЦИЮ.
Ротик какой-то шутницы приложил печать в виде поцелуя (помадой красивого смородинового цвета) с краю, как раз на слове «комнаты».
– Я только что пересек Атлантику, – продолжал Джослин – он совсем приуныл и был близок к панике, – черт-те сколько проторчал в таможне, на паспортном контроле… В общем, уже поздно, а я знаю только один адрес в Нью-Йорке: ваш.
– О, что вы, на улице мы вас не оставим. Бедный мальчик. Куда же вы можете пойти? Я знаю очень милый отель на Западной 22-й улице, там наверняка есть места…
– Это совершенно невозможно! Я не могу пойти в отель! – Голос его сорвался. – Ни в какой отель я не собирался. Я приехал учиться в Пенхалигон-колледж. Стив О’Дэй указал мне ваш пансион…
Стив, американский муж его кузины Одетты – они поженились через пятнадцать месяцев после высадки союзников в Нормандии[8], три года назад, – заверил его, что некая миссис Мерл, подруга его тети, держит boarding house[9] с очень скромными ценами. Очевидно, Стив не знал о его… скажем так, женской ориентации.
– Я написал вам от его имени. Вы согласились меня…
– Конечно, конечно… Но я тогда не знала, что вы Джослин. Понимаете?
Он сощурился: глаза заливал пот.
– А нет ли чего-нибудь равноценного? Я имею в виду скромный пансион… для мужчин?
– Скромность и мужчины? – вздохнула Манхэттен. – Не оксюморон ли это?
– Лично я таких не знаю, – буркнула Черити.
– Гм, гм, – кашлянула Шик. – Если и есть такие пансионы, в них совсем не место ягненку вроде тебя.
– Миссис Мерл, – взяла слово Манхэттен, поправив большим пальцем очки. – Бедняжка проделал очень долгий путь. Нельзя ли всё-таки дать ему комнату на день или два? Он такой молоденький, совсем еще мальчик, он…
Такой трагизм звучал в ее голосе, что Джослин ожидал услышать в заключение «почти не мужчина».
– …он никого не побеспокоит.
– Надо спросить, что скажет Артемисия, – решила Селеста Мерл.
Шик направилась к полкам будто бы за книгой; по дороге она тихонько шепнула Джослину:
– Ее сестра… Она же Капитан Блай. Она же Дракон!
Хэдли на пуфе снова принялась разделывать тыкву, от которой на время отвлеклась.
– С такими чудесными волосами, – проговорила она тонким голоском, вырезав в корке ряд острых зубов, – он не может не быть хорошим мальчиком.
Миссис Мерл вышла, с облегчением бормоча свои dear, dear. Поежившись под взглядами четырех девушек, Джослин почесал бровь.
– Я догадываюсь, что вы думаете, – вздохнул он.
– Надеюсь, что не догадываешься! – прыснула Шик.
Он устало рухнул в глубокое кресло с подлокотниками и по очереди посмотрел каждой в лицо. Написанное на них сочувствие плохо скрывало главное: каким развлечением стала для всех эта история.
– Вы смеетесь над глупым французом, который ошибся дверью.
– Ничего подобного! – весело воскликнула Манхэттен. – Шик! Кончай так улыбаться, будто только что кем-то поужинала.
– А все эти тыквы, – вдруг спросил он, – со свечами внутри… Зачем это?
– Хэллоуин, – коротко ответила Черити.
– Хэллоуин?
– День поминовения и праздник тыкв, – прощебетала Хэдли. – Во Франции это, кажется, называется… Туссо́н?
– Туссéн, День всех святых. Но я никогда не видел, чтобы во Франции носили тыквы на могилы.
– О, мы тоже не носим, – рассмеялась она. – Мы расставляем их дома, чтобы было светлее. Чтобы было теплее. Чтобы улыбаться, как бы ни было грустно.
От ее певучего голоса и веснушчатого личика неудержимо хотелось улыбнуться, как бы ни было грустно. И Джослин улыбнулся.
– Ну и попал же я в переплет, а? За шесть тысяч километров от дома.
– Мы что-нибудь придумаем.
– Вот только эту мисс Артемисию, похоже, трудно будет уговорить.
– Что да, то да, – согласилась Шик. – Старая грымза.
– В буфете еще есть текила, – напомнила сквозь зубы Истер Уитти. – Только смотрите, крепкая, жуть. Когда я в последний раз приложилась, неделю потом свою голову искала.
Звякнул колокольчик. Черити побежала открывать. В прихожей послышались голоса, и в сопровождении девушки на маковый ковер ступил мужчина в зеленом комбинезоне и такой же фуражке.
– У меня тут, – начал он, заглядывая в бумажку, – багаж для леди по имени Джосселин Бролард.
Джосселин Бролард. Джослин сдержал вздох. К этому придется привыкать.
– Это я.
Мужчина приподнял козырек фуражки и смерил его взглядом, в котором изумление сменилось жалостью.
– Видит бог, я тысячу раз проклинал моего старика за то, что он назвал меня Видмер Шлампф, но не хотелось бы мне зваться Джосселин.
– А я довольна, что мой папаша назвал меня Истер Уитти, – отозвалась Истер Уитти. – Всё лучше, чем Видмер!
Мужчина вышел и вскоре вернулся, катя на маленькой тележке сундук. Отстегнув ремешки, он сбросил его на ковер. И остался стоять, словно ждал чего-то.
Джослин наконец понял и поспешил достать из кармана монетку. К счастью, он сообразил обменять свои франки, сойдя с «Королевы Шарлотты», чтобы купить билет до Пенсильванского вокзала.
– Хоть бы Капитан Блай смягчилась, – вздохнула Хэдли. – Из-за этой спаржи она зла как сто чертей.
– Поверить не могу, что моя судьба зависит от пучка зелени!
– Каждую среду вечером подавай мисс Артемисии овощной суп, – изрекла Истер Уитти, со зловещим видом указав пальцем на люстру. – Но сегодня лавочник завез столько тыкв, что для других овощей не осталось места.
– Капитан Блай готова загубить невинную душу ради этого супа, – подтвердила Шик.
Хэдли поставила готовую тыкву на камин, зажгла вставленную внутрь свечу. Уже четыре светящиеся тыквы ухмылялись на мраморной полке. Джослин смотрел на них, хмурясь всё сильнее.
– Но только по средам, – улыбнулась Хэдли. – В остальные дни недели она не требует овощей и довольствуется младенцами.
На лестнице послышались шаги миссис Мерл, и она вошла в гостиную со сконфуженным видом.
– Моя сестра сказала, что не потерпит даже мужского духа в доме. Мне очень жаль, мой бедный мальчик. Таковы наши правила.
– Может быть, я сам с ней поговорю? Попробую убедить ее, что не замышляю ничего дурного.
– Легче убедить Дж. Э. Гувера и его ФБР не шпионить за Америкой, – хихикнула Шик.
– Или удава станцевать степ.
– Не забывайтесь, Истер Уитти. Еще одна дерзость, и я буду вынуждена вас уволить.
– Вы меня двенадцать лет увольняете, миссис Мерл. Никого в Нью-Йорке столько не увольняют.
– Ладно… – уныло вздохнул Джослин. – Пойду попробую сунуться в этот отель.
– Оставьте сундук. Пусть побудет здесь, пока вы не устроитесь.
У двери он вдруг замешкался. Круто развернулся.
– Сундук. Я тут подумал… Моя мама… Может быть…
Опустившись на колени перед сундуком, он принялся лихорадочно расстегивать ремни. На глазах у всех поднял крышку и, волнуясь всё сильнее, стал вытаскивать содержимое.
Запрыгали по полу книги, посыпались партитуры, полетели свитера, из стопки пижам выпала упаковка шоколадных треугольников «Тоблерон», плюшевый олененок покатился кувырком и скрылся в куче одежды. Джослин вынырнул, победоносно подняв руки – в каждой была зажата стеклянная банка.
– Вот!
Он встал, потрясая банками, в которых плескалась густая жидкость.
– Я так и думал. А ведь я не хотел. Она настаивала… Говорила, чтобы не болталась в сундуке моя музыка, метроном, коробка с канифолью и всё такое, понимаете? Плюшевого олененка тоже она подсунула. И батончик. Она вообще-то боится, что я буду тосковать по дому. Или по ее стряпне. Или по всему вместе. Мама непревзойденная повариха и вечная наседка. Стоило мне отвернуться…
Ошеломленные девушки молчали. Тем более что говорил он по-французски, перемежая свою речь взрывами смеха в потолок.
– Кто не пробовал супов моей мамы, тому незнакомы радости жизни!
Манхэттен дотянулась до ближайшей банки, прижалась к ней носом, встряхнула, вызвав внутри маленький жирно-зеленый водоворот.
– Из спаржи? – спросила она, блеснув глазами за стеклами очков.
– Понятия не имею. Из лука-порея? Щавеля? Или спаржи, как знать?
– Хоть не из лягушек? – встревожилась Истер Уитти.
Прическа миссис Мерл колыхнулась, как вынутое из духовки суфле, когда она, в свою очередь, с надеждой понюхала банку, будто могла уловить запах сквозь стекло.
– Вы думаете? О, dear, dear. Тут что-то написано… Я без очков, и это, полагаю, по-французски.
Затаив дыхание, Джослин поднял банку к свету. Лампа отбросила на наклейку победный золотой луч.