– Но это… – Он замолчал, подыскивая правильное и, главное, необидное слово. В голову пришла целая фраза: – Это не похоже на правду.

– Вы многого не знаете, – заметила Эмма Леонидовна.

– Я многое видел, – сказал Кречетов.

– Ну, хорошо… Желаете по гамбургскому счету? – Она встала с дивана, пересекла гостиную и скрылась в библиотеке. Минуту спустя вернулась и протянула Кречетову старинную карточку, похожую на открытку: – Читайте.

Забрав открытку, он долго не отрывал взгляда от ее лица, словно оттягивая момент, когда будет нужно задать вопрос. Потом спросил:

– Что это?

– Приглашение на свадьбу.

– А если подробнее?

– Там все написано. И вот что я вам скажу: с этого все и началось! – провозгласила Эмма Леонидовна и направилась к лестнице. – Спокойной ночи. Я ухожу.

– Можно? – Ирина Владимировна вынула открытку из рук Кречетова и, развернув, прочитала вслух: – Сергей Иванович Велихов и его супруга Варвара Поликарповна просят вас почтить своим присутствием бракосочетание их дочери Анны Сергеевны с Иваном Петровичем Самаровым. Венчание состоится пятого октября тысяча девятьсот второго года в Соборной церкви… – она подняла глаза и сказала: – Кажется, в этом доме кто-то сошел с ума.

Но Кречетов возразил:

– В подобных случаях говорят: тот, кто упорствует в своем безумии, в один прекрасный день окажется прав.

Глава 10. Флэшбэк № 1

Москва, Арбат

1903 год

Жизнь Анны Сергеевны была мучительной, как может быть мучительна жизнь интеллигентного человека, способного испытывать стыд. Она изменяла мужу и от этого непереносимо страдала.

Бесстыдный, неинтеллигентный человек мог изменить супругу, ударить ребенка или запустить в обществе сплетню. Удержать его от этого мог только страх. Культурному человеку из дворянской среды, каковой была Анна Сергеевна, такие поступки претили исключительно из чувства стыда, потому что стыд – это чувство свободного человека, а страх – чувство раба.

Так случилось, что Анна Сергеевна сделалась рабой своего чувства. И то, что она не любила мужа, не преуменьшало глубины ее падения и не избавляло от необходимости соблюдать светские приличия. Понимая, что нет ничего хрупче и уязвимее репутации замужней женщины, она стыдилась, испытывала страх и хранила измену в тайне.

Но, как известно, все, что хранится в тайне, когда-нибудь, да выйдет наружу.

Девятнадцати лет от роду Анна Сергеевна вышла замуж за вдовца, пятидесятилетнего профессора медицины, который служил в университете на кафедре диагностики.

Их первая встреча состоялась в доме ее родителей, куда Иван Петрович ввалился с мороза. В бобровой шубе он показался Анне Сергеевне большим неуклюжим зверем. Однако, сняв шубу и передав ее лакею, Иван Петрович оказался моложавым плотным мужчиной в двубортном костюме английского сукна.

В профессоре не было ничего, что могло бы привлечь Анну Сергеевну, тем не менее через месяц у них состоялась помолвка. Иван Петрович подарил невесте серьги с бриллиантами, дорогую шаль и золотые часы. Однако вопреки заведенному обычаю, до самой свадьбы не докучал ей визитами – говорил, что много работает.

В октябре они поженились.

Супружеская жизнь Ивана Петровича и Анны Сергеевны текла ровно, без каких-нибудь сантиментов или райской поэзии. Жили каждый на своей половине, встречались за ужином или когда у Анны Сергеевны появлялась нужда в деньгах. Первого числа каждого месяца профессор выдавал жене определенную сумму и не одобрял превышения бюджета. Тем не менее, когда Анна Сергеевна просила денег, никогда ей не отказывал.

Со временем профессорская должность обеспечила Ивану Петровичу обширную клиентуру, и он сосредоточился на частной врачебной практике: консультировал платежеспособных пациентов, считая, что для бедных есть бесплатные лечебницы и больницы.

Таким образом, супруг Анны Сергеевны преобразовал свое ремесло и саму медицину в орудия личного обогащения. Плодами многотрудных служений явились несколько доходных домов и трехэтажный особняк на Арбате в сердце Москвы, куда он перебрался с женой, ассистентами, прислугой и доверенным помощником – Фролом. Фрол был простым мужиком, ходил по дому в сапогах, носил косоворотку и пил чай из блюдечка. Однако именно ему профессор доверял больше всего.

Обширная практика Ивана Петровича, в особенности его взрывной и грубый характер, порождали множество слухов, которые расползались по всей Москве. В одной из таких небылиц говорилось, что однажды, явившись к больному, профессор выбил тростью окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух.

Другая небылица гласила, что, начав с весьма скромного гонорара (пяти целковых), Иван Петрович мало-помалу увеличил его до пятисот рублей. Справедливости ради стоит заметить, что такую сумму он взял лишь однажды на Масленицу с купца, который обожрался блинами. Тем не менее стараниями злых языков к Ивану Петровичу навсегда приклеился ярлык «корыстолюбивого адепта недугов», которому было выгодно, чтобы пациенты болели.

Отсутствие врожденной интеллигентности и особый психологический склад Ивана Петровича никак не сочетались с супружеством и не отвечали человеколюбивой профессии врача. Как личность, он соединил в себе три несочетаемые ипостаси: блестящее образование, превосходное знание медицины и бескультурье простого человека.

Иван Петрович происходил из местечковых мещан и, как человек из низов, жил по принципу: «Мне ничего не дали, ну так я всего добьюсь сам, вырву, заберу у жизни свое».

Учась в гимназии и не имея денег для покупки своих учебников, Иван Петрович готовился по чужим на переменках между уроками, и при этом был лучшим учеником. Факультет медицины в Московском университете он окончил с медалью и так же успешно защитил диссертацию на степень доктора медицины.

За девять лет супружеской жизни Анна Сергеевна изучила супруга и открыла для себя его потаенные стороны. Но это не только не усилило ее привязанности к Ивану Петровичу, а напротив, окончательно от него отвратило.

Поэтому было неудивительно, что, когда из Ростова к ним в дом приехал племянник Самарова Николай, Анна Сергеевна влюбилась в него, да так, что совсем потеряла голову.

«Любовь – это бабочка, которую никак не поймать, но, как только перестанешь за ней гоняться, она сама сядет тебе на плечо». Наивная фраза из ее девичьего дневника сбылась и, наконец, обрела смысл.

Николай Самаров был очень хорош собой: статный, изящный и умный молодой человек. Иван Петрович рядом с ним казался большим, неуклюжим зверем. К тому же Николай виртуозно играл на фортепьяно, чем окончательно размягчил сердце Анны Сергеевны.

Влюбившись, она дала себе зарок любить только его душу, но этим дело не обошлось. Ее падение свершилось через несколько месяцев, когда Николай, к тому времени уже состоявший на службе, вдруг заболел и слег. Иван Петрович осмотрел племянника, предписал ему оставаться дома, а сам уехал на вызовы.

Большую часть дня Анна Сергеевна провела в своих комнатах. Но когда вечером она вышла в гостиную, то обнаружила там Николая. Он бросился к ее ногам и с жаром воскликнул:

– Я люблю вас, Анна Сергеевна! Я весь в вашей власти.

Николай глядел на нее глазами, полными восторга и обожания. Тот момент оказался решающим в судьбе и жизни Анны Сергеевны. Сдержись она тогда, не дай волю чувствам, все бы получилось иначе.

Однако вышло, как вышло. В ответ на признание Николая Анна Сергеевна сказала, что тоже любит его. В течение следующих недель их чувства переросли в пылкую страсть. Случайно встретившись в коридоре или на лестнице, они тайком обнимались, и Николай горячо шептал ей на ухо:

– Любите меня… Прошу вас, любите меня, дорогая…

Не успевая погасить свое возбуждение, она забегала в гостиную, и сидевший в кресле Иван Петрович внимательно глядел на нее поверх газеты:

– Что у тебя стряслось?

Тяжело дыша, она улыбалась:

– Решительным образом ничего!

– У тебя лицо пошло пятнами.

– Да это я так, пробежалась…

Анну Сергеевну не раз посещала мысль, что нужно открыться мужу и покончить с постыдной тайной. Но в очередной раз, встретившись с Николаем, она решительно передумывала, считая, что не вправе отказывать ему в чувствах, и давала себя обнять где-нибудь в уголке, скрываясь от мужа.

Дабы не порочить дом супруга и благодетеля, они стали встречаться в меблированных комнатах по тем дням, когда Анна Сергеевна выбиралась к портнихе в Замоскворечье. Николай приезжал туда загодя, и когда в комнате появлялась Анна Сергеевна, он поднимал густую вуаль шляпки и жадно обцеловывал ее смущенное лицо.

Анна Сергеевна стыдилась этой связи, боялась разоблачения и одновременно была счастлива. Ее сомнения и безмолвные монологи сводились лишь к одному: рано или поздно придет расплата, и она была готова оплатить свой смертный грех.

За ужином Анна Сергеевна вглядывалась в лицо Ивана Петровича, стараясь понять, знает ли он об измене. Но тот был ровен, и его отношение к жене оставалось все тем же.

Однако в светском обществе уже обсуждалась связь молодой жены Ивана Петровича с его племянником. Как ни скрывались любовники, их видели входящими в меблированные комнаты. Новость стремительно расползлась по московским салонам и сделалась секретом Полишинеля.

И это был второй поворотный момент в жизни Анны Сергеевны.

Друзья и знакомые полагали, что рано или поздно профессор узнает об измене жены, и последствия будут чудовищными по своей разрушительности.

Эти предположения оказались пророческими. Кто-то уже готовил перо и бумагу, чтобы присвоить Ивану Петровичу титул рогоносца.

В минуты душевного смятения Анна Сергеевна подходила к зеркалу и наблюдала, как страдания уродуют ее лицо своей изменчивой тенью, как от дыхания запотевает стекло и будто покрывается густым траурным крепом. Черты ее лица размывались и таяли в глубине зазеркалья.

В такие моменты с ее губ слетали слова:

– Вот так же и я сама когда-нибудь сгину… И никто меня не найдет.

Глава 11. Здесь что-то нечисто

Москва. Арбат

Наше время

Очередная утренняя пробежка привела Кречетова в замешательство. Он понял, что в его теле что-то разладилось. Возникло ощущение ирреальности, смазались краски. Сигналы мозга по нейро-мышечным связям достигали рук и ног на сотую долю секунды позже. Кречетов чувствовал это запаздывание и не желал мириться с нежданной немощью, считая ее преддверием старости.

Он увеличил темп и побежал немного быстрее, но тут же вспотел, и это тоже было неправильным. Обычно его футболка намокала, когда он возвращался с пробежки. Теперь это произошло в начале пути.

Вдруг его обогнала бегущая женщина и, не оборачиваясь, на ходу, обронила:

– Догоняйте.

По голосу Кречетов узнал Ирину Владимировну. Ускорившись, он приложил все усилия, чтобы ее догнать, но не сумел и свернул на другой маршрут.

В то же утро они встретились за завтраком. Кречетов чувствовал неловкость, хотя Ирина Владимировна всем своим видом показывала, что не придает значения спонтанному спринту.

Завтрак на этот раз был накрыт на кухне, вместе с ними за столом сидели Эмма Леонидовна и студент Константин.

– Тебе сегодня в институт? – спросила домоправительница.

– Мне ко второй паре, – ответил тот.

– Еду на Ленинский, – заметил Кречетов. – Могу подвезти.

– Неловко вас утруждать.

– Мне не трудно, поеду мимо.

– У меня есть время поваляться. Из дома выйду через час. А вы езжайте без меня. Так будет лучше, – сказал Константин, взял со стола булку и встал, чтобы уйти.

Кречетов утвердительно кивнул:

– Значит, договорились. Встречаемся через час во дворе возле моей машины.

Константин удивленно взглянул на Кречетова и сообразил, что избежать совместной поездки не выйдет.

– Хороший мальчик, – сказала Эмма Леонидовна, когда он ушел. – Много занимается и точно знает, что ему нужно.

– Завидное качество, не у всех оно есть, – с улыбкой заметила Ирина Владимировна и обратилась к Кречетову: – Мне тоже нужно на Ленинский проспект. Подвезете?

Он нехотя проронил:

– Поедемте.

– Значит, через час во дворе возле вашей машины, – Ирина Владимировна повторила его слова, поднялась и направилась к лестнице.

Проводив ее взглядом, Кречетов со значительным опозданием заметил:

– Только не задерживайтесь…

– Мне тоже несимпатична эта особа, – вполголоса заметила Эмма Леонидовна.

– А я не говорил, что она мне не нравится.

– У меня есть глаза. Ничего объяснять не надо.

В ответ он обронил: «Впрочем, неважно», как будто это и в самом деле не имело никакого значения. Но, переведя взгляд на Халида, Кречетов понял, что тот прислушивается к их разговору. В движениях повара была заметна нервозность, казалось, воздух вокруг него был наэлектризован, еще немного – и заискрит. В конце концов, он с грохотом уронил половник, которым помешивал суп.

– Халид! – вскрикнула Эмма Леонидовна. – Руки дырявые?

– И на молодца бывает оплох… – ответил он.

– Половник крепче в руках держи, эрудит! Да за супом лучше присматривай.

Халид прикрыл глаза и замер у плиты. Потом выключил конфорку, снял передник и быстрым шагом вышел из кухни.

– Ты куда?! – встревожилась Эмма Леонидовна.

– Мне надо! – сказал Халид.

Вскоре они услышали, как открылась и захлопнулась входная дверь, после чего Кречетов вопросительно взглянул на домоправительницу.

Она махнула рукой:

– С ним такое бывает.

– Часто?

– В последнее время – да. Нервный уж очень стал.

– Я это вижу. – Кречетов поднялся со стула и предупредил: – Скоро вернусь, надо поговорить.

Он вышел в прихожую, выглянул в окно и увидел, что Халид курит во дворе. Приглядевшись, заметил, что повара бьет озноб и у него дрожат руки.

Кречетов вернулся в столовую и сел на свое место.

– Может, чайку? – предложила домоправительница.

– Я бы предпочел кофе.

Эмма Леонидовна отошла к кофеварке и вскоре вернулась с чашкой.

– Сахар не положила, кладите сами.

– Спасибо. – Кречетов опустил в кофе кусок сахара и повторил: – Нам нужно поговорить.

– Так ведь уже говорим, – улыбнулась она.

– Расскажите мне про Халида.

– Он – араб.

– Я это заметил.

– Халид достался Михаилу от друга.

– Что значит достался? – нахмурился Кречетов. – Он не вещь.

– Не нужно меня воспитывать! – решительно заявила Эмма Леонидовна. – Сказала и сказала. Нечего придираться.

– Простите… Стало быть, до вас Халид работал на другого хозяина?

– Так и есть, – кивнула она. – Только проработал он там недолго. Хозяин умер, и Халид лишился работы. Тут его и подобрал Михаил, нанял учителя русского языка…

– Это я уже слышал, – прервал ее Кречетов. – Знаете, отчего умер предыдущий хозяин Халида?

– Спросите лучше у Миши. Я не интересовалась.

– Болезнь?

– Слышала краем уха, что его убили.

– Что еще вы слышали этим ухом? – Кречетов усмехнулся.

– Спросите лучше у Миши, – повторила домоправительница.

– Ну, а каков он в общении?

– Кто? – спросила Эмма Леонидовна.

– Халид, мы говорим о нем.

– Он – исполнительный.

– Это все, что можете сказать?

– Про поговорки вы уже знаете.

– Есть у него семья?

– Пятеро детей и жена, живут в Египте, на его родине.

– Часто их навещает?

– На моей памяти только раз. Халид не злоупотребляет нашим великодушием, опасается потерять работу.

– Зарплату пересылает домой?

Эмма Леонидовна удовлетворенно кивнула:

– Каждый месяц, только получит – сразу же в банк. Он копит на дом и землю. После возвращения планирует заниматься земледелием. – Она развела руками и задалась риторическим вопросом: – А что там растет? Египет – он и есть Египет, одни пустыни.

– Значит, как поваром вы Халидом довольны, – не то утверждая, не то спрашивая, произнес Кречетов.

– Любимый борщ Михаила готовить умеет, и слава богу. Главное, чтобы хозяин был доволен, остальное меня не волнует. – Во взгляде домоправительницы промелькнул некий вызов, и Кречетов понял, что лишние люди в доме ее не радуют.

– Как с ним работается?

– Где попрошу, а где и прикрикну. Если есть за что, могу отчитать.

– У Халида кто-нибудь есть?

– Кого вы имеете в виду? – вздрогнула Эмма Леонидовна.

– Женщина. – Кречетов помолчал и предложил ей выбор: – Или мужчина.

– Про эту срамоту даже не заговаривайте! – запротестовала она.

– Ну, так есть кто-нибудь или нет?

– Нет, нет и нет! Я предупредила его: как только замечу, сразу же – увольнение. Дом Самаровых не место для блуда.

Кречетов усмехнулся:

– Зачем же так сразу? За пределами дома он волен делать что хочет.

– У Халида нет выходных.

– А если ему что-то понадобится – лекарство или одежда? И как он отлучается в банк?

– Халида отвозит водитель. Конечно, когда свободен.

– А если водитель занят?

– Халид ждет, когда тот освободится.

– Ну что же… Не много вы мне рассказали, – резюмировал Кречетов.

– Все, что знаю. Выдумывать не обучена.

– Давайте поговорим про водителя.

– Его зовут Валерий, ему двадцать пять, он москвич, – скороговоркой протараторила Эмма Леонидовна, как будто это было чем-то незначительным или неважным.

– Водитель живет здесь?

– Нет, у себя дома. Если начистоту, о нем и сказать-то нечего. Работает всего ничего, около месяца.

– Тогда я должен задать вам еще один вопрос.

– О прежнем водителе? – Эмма Леонидовна напряглась и снова выдала скороговорку: – Он был приезжим. Жил в доме, на первом этаже. Потом попал в аварию и погиб.

– Стало быть, смерть не насильственная, – с облегчением заключил Кречетов.

Эмма Леонидовна поднялась со стула и, осторожно ступая, направилась к двери, которая вела в коридор. Выглянув, она осмотрелась и тут же возвратилась назад. Пригнувшись к столу, прошептала:

– Говорю я вам, здесь что-то нечисто…

– Стены виноваты, – с пониманием обронил Кречетов. – Садитесь и давайте поговорим про ваших горничных.

– А что про них говорить, – Эмма Леонидовна нехотя вернулась на свое место. – Обе проверенные, приехали с Украины, работают по несколько лет. Ни та ни другая не замужем, обеим по тридцать пять.

– Пора бы им замуж.

– Было бы за кого, наверное, вышли бы.

– Что еще можете рассказать?

– Про Лесю и Василину?

– Мы говорим про них.

– Нет. Больше ничего. Извините.

Допив кофе, Кречетов поднялся со стула и направился к двери:

– Я на вас не в обиде. Кое-что вы все-таки рассказали.

– Мальчика не забудьте, – напомнила Эмма Леонидовна.

– Что? – Кречетов обернулся.

– Костика в институт отвезите. – Домоправительница встала и, смахнув со скатерти крошки, недовольно добавила: – Ну, и эту прихватите, раз обещали.

Поднимаясь по лестнице, Кречетов подумал, что Эмма Леонидовна могла и не напоминать про Константина. Эту поездку он затеял только для того, чтобы поговорить с парнем наедине, прощупать его, порасспрашивать. Парик и маска не выходили у него из головы и не давали покоя. Зачем они Константину? И, главное, почему он их прятал?

Все могло бы получиться, если бы не Ирина Владимировна. В ее присутствии Константин вряд ли разговорится. Кречетов это понимал и злился как никогда. Теперь ему предстоит поработать шофером, только и всего. День был потерян.



С матерью Юлии он встретился через час, она ожидала его у машины.

– Боялись, что уеду без вас? – спросил Кречетов.

В ответ она улыбнулась:

– Были такие мысли.

– А если я попрошу вас не ехать?

– Ну уж нет!

– Могу оплатить такси.

– Это лишнее.

– С вами трудно договориться.

– Думали, я не поняла? – спросила вдруг Ирина Владимировна.

– О вас я не думал, – ответил Кречетов.

– Вы нарочно везете Константина, чтобы поговорить.

– Даже если и так. Ну и что?

– Я знала!

– Тогда для чего вы напросились в попутчицы?

– Чтобы узнать всю правду.

– Где-то я уже это слышал… – пробормотал Кречетов и сел в машину.

Ирина Владимировна открыла дверцу с другой стороны и села на переднее сиденье рядом с ним.

– Вы что-нибудь нашли в его комнате?

– С чего вы взяли?

– В противном случае вы бы оставили Константина в покое. Но вы ищете с ним общения.

– А вы продолжаете мне мешать, – мягко посетовал Кречетов, растягивая губы в улыбке. Он увидел, что Константин подходит к машине, и проронил: – Теперь молчите.

– А ведь я могла бы помочь… – начала она.

Но Кречетов сдавленно прикрикнул:

– Молчите!

В дороге он несколько раз заводил разговор, прощупывая Константина с разных сторон, но ни одна из попыток не принесла нужного результата. Константин отвечал на вопросы пусто и вежливо. Он словно обладал знанием дипломатии, умел сказать так, чтобы ничего не сказать. В какой-то момент Кречетов внутренне разозлился, предположив, что мальчишка делает это намеренно. По счастью, Ирина Владимировна всю дорогу молчала, подчинившись его приказу. В сложившейся ситуации она могла бы нарваться на неприятность.

Константин показал проезд к учебному корпусу, попросил остановиться и, поблагодарив, вышел из автомобиля.

– Паршивец… – почти любя, проронил Кречетов, когда за ним захлопнулась дверь.

– Я же вам говорила…

– Молчите.

– А ведь я могла бы помочь.

– Чем? – усмехнулся Кречетов.

– Вы задавали глупые вопросы.

– Полегче на поворотах.

– Ну, хорошо… Они были неправильными. А я, между прочим, изучала детскую психологию и помогла бы вам наладить контакт.

– Для начала вам бы наладить контакт с собственной дочерью, – заметил Кречетов.

– А вот это называется бить по больному, – сказала Ирина Владимировна.

– Простите, сорвалось… – не договорив, Кречетов услышал, как захлопнулась дверца, и сам выбрался из машины. – Я же извинился, постойте!

Пройдя метров пятьдесят, Ирина Владимировна вдруг развернулась и побежала обратно. Прежде чем заскочить в салон, она прошептала:

– Быстро в машину…

Кречетов сел и удивленно развернулся:

– Что вы творите?

– Он мог нас заметить!

– Кто? – удивился Кречетов.

– Он не вошел в здание…

– Вы про Константина?

– Я видела, как он садился в автобус.

Автомобильный двигатель тут же взревел, и Кречетов деловито осведомился:

– Номер автобуса?

– Сто сорок пять, – сказала Ирина Владимировна.

– Его нужно догнать.

Глава 12. Это неправда

Автомобиль шел в хвосте сто сорок пятого автобуса. Перед остановками Кречетов тормозил и «сканировал» выходящих пассажиров, отыскивая среди них Константина. Но тот вышел на конечной, в богом забытом месте на окраине Москвы. Константин пересек железнодорожное полотно и нырнул в пролом в бетонном заборе, который огораживал отживший свое завод.

– Что будем делать? – спросила Ирина Владимировна.

– Ни шагу из машины, – сказал Кречетов. – Я скоро вернусь. На всякий случай закройтесь на центральный замок.

Она попыталась возразить, но Кречетов не стал ее слушать, вышел из машины и направился к пролому в заборе. Проникнув на территорию, он увидел Константина: тот шел в метрах ста от него между обветшалыми заводскими корпусами, похожими на железные скелеты инопланетных чудовищ. Их трубы-ребра были рваными, как будто здесь произошло межгалактическое побоище.

Территория производила гнетущее впечатление. Было видно, что завод постигла жалкая участь: служить пристанищем для бомжей и зарастать густыми кустарниками.

Кречетов едва не пропустил ворота, куда неожиданно свернул Константин. Добежав до этого места, он тоже вошел в ангар, оглядел проржавевшее нутро железного сооружения и понял, что парень срезал путь и прошел насквозь. Выскочив из ангара на параллельный проезд, Кречетов огляделся и, не увидев Константина, чертыхнулся.

В машину он вернулся в дурном настроении.

– Упустили? – догадалась Ирина Владимировна.

Кречетов не ответил, и она повторила:

– Видели, куда он пошел?

– Куда вас отвезти? – вместо ответа спросил Кречетов.

– Разве вы не возвратитесь к Самаровым?

– Сейчас – нет. У меня дела.

– Зря вы так… – грустно проронила она. – Я же не виновата.

– А я вас ни в чем не виню.

– Надеюсь, вы понимаете, что с парнем что-то неладно?

– Я понимаю.

– С этим нужно разбираться.

– Я разберусь.

– Да что вы заладили: я, да я! – возмутилась Ирина Владимировна. – Скажите, какой Терминатор!

– Куда вас отвезти? – спокойно спросил Кречетов, не отреагировав на ее провокацию.

– Да вам хоть кол на голове теши, все равно не проймешь.

Он завел двигатель и тронул машину с места.

– Отвезу к метро, там сами разберетесь.

В дороге, чуть успокоившись, Ирина Владимировна попросила подбросить ее до Патриарших прудов. Кречетов согласился, хотя ему было не по пути.

Как только она вышла из машины, он позвонил в автосалон и попросил пригласить к телефону бухгалтера Татьяну Васильевну. Ему ответили, что она заболела и ушла домой раньше.

Это было некстати, и Кречетов очень расстроился. Ниточки, ведущие к сыну, одна за другой рвались, но он не собирался с этим мириться. Изрядно себя накрутив, Кречетов решил отправиться к дому Сергея и сидеть в подъезде хоть до утра. Даже если он не дождется сына, рано или поздно в девяносто вторую квартиру кто-нибудь войдет, и все прояснится.

Доехав до закрытого шлагбаума, Кречетов припарковался на прежнем месте. На пути к подъезду ему пришла хорошая мысль: обойти соседей и показать фотографию сына. Возможно, так появится какая-то информация. На этот случай он мог использовать служебное удостоверение и сделать вид, что проводит следственные мероприятия в рамках уголовного дела.

Прежде чем войти в подъезд, он переворошил портмоне, отыскивая фотографию сына. Снимок был маленький, три на четыре, такой легко потерять, но он все же нашелся. Как раз в этот момент из подъезда вышел мужчина, и Кречетов беспрепятственно проник внутрь.

Он вызвал лифт и уже нажал восьмую кнопку, когда услышал крик:

– Придержите!

Голос был женским, и это обстоятельство помешало ему уехать. Кречетов успел придержать дверь, в кабину заскочила женщина в шляпке с опущенными полями и встала к нему спиной.

– Вам какой? – спросил Кречетов.

– Восьмой, – ответила она.

Лифт стал подниматься, он достал карточку сына и тронул женщину за рукав:

– Могу вас побеспокоить?

– Что вам нужно?

Неожиданно для себя Кречетов узнал голос Татьяны Васильевны, в особенности ее вопрос, которым она встретила его в бухгалтерии автосалона. Он ответил так же, как в тот первый раз:

– Сына ищу. – А потом взял ее за плечи и развернул к себе. – Значит, так?