Кэролайн Б. Куни
Притворись моей сестрой
© Андреев А.В., перевод на русский язык, 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
I
После исчезновения сестры отец начал не просто самостоятельно каждое утро отвозить их в школу, но еще и все время держал за руки.
Ни разу за все сто восемьдесят учебных дней в году, начиная с детского сада и до шестого класса, детям семьи Спринг не разрешали ездить на школьном автобусе. Ни разу за это время Джоди не разрешили войти или выйти из школы без постоянного присутствия папы.
Дети вылезали из машины. Правой рукой он брал Джоди, а левой – Стивена. Они пересекали парковку, заходили в здание школы, потом в класс, и только там мистер Спринг передавал руку дочери учительнице. Потом окидывал внимательным взглядом коридор, словно похитители могли прятаться за стендом с именами победителей научной викторины. Дальше он повторял процедуру со Стивеном.
В течение многих лет Джоди считала такое поведение совершенно нормальным. Но однажды, когда Стивен учился в четвертом классе, он сказал: «Если кто-то продолжит держать меня за руку, я его укушу». И предупредил, что готов носить нож, автомат, ядерную бомбу, чтобы взорвать потенциальных похитителей, но никогда больше не позволит водить себя за руку.
Тогда четвероклассник выразил чувства, которые никто не хотел озвучивать.
– Ненавижу Джен! – кричал Стивен. – Ненавижу сестру за то, что она испортила нам жизнь! Могла бы сделать так, чтобы ее тело нашли. Тогда мы бы ее похоронили и успокоились! А вместо этого приходится каждый день волноваться! Ненавижу!
Сейчас Стивену семнадцать. Джоди помнила сцену, которую устроил брат, словно она была вчера. Мама с папой сидели, не проронив ни слова, как куклы. Еще помнила, что никто не накричал на него за те ужасные слова.
Долгие годы переживаний были для семьи как сметающий все на своем пути торнадо. Постоянные волнения отделили их друг от друга, и каждый чувствовал себя не составляющей одной семьи, а соседом по квартире.
После той истерики Стивена все долго молчали. Даже близнецы, которых нельзя было назвать самыми послушными в мире детьми и которые очень часто доставали всех своим поведением, понимали, что на этот раз лучше рот не открывать.
Потом папа вытянул в обе стороны руки, словно римский раб, которого должны распять. Каждый вечер за ужином они произносили молитву. Именно это он и хотел сделать, но, судя по напряженным рукам и глубоким морщинам вокруг рта, складывалось ощущение, что он призывает совсем к другому. Джоди сидела между ним и Стивеном и думала, что, если протянет брату руку, он ее обязательно укусит.
Но не укусил. Вместо этого мальчик расплакался. Он часто плакал когда был маленьким. После того как ему исполнилось семнадцать, в мире не существовало ничего, что могло бы заставить Стивена Спринга расплакаться. В ситуациях, когда десятилетний плакал, семнадцатилетний пускал в ход кулаки.
Они взялись за руки, и папа произнес совсем иные слова. Он сказал: «Господи, сегодня мы собираемся похоронить Джен. Мы ее любим, но теперь ее нет с нами, и мы хотим с ней попрощаться. Спасибо Тебе за то, время, которое Ты дал с ней провести. Но надо продолжать жить дальше. Спасибо Стивену за то, что он об этом напомнил».
Тогда Джоди было всего девять лет, она училась в третьем классе. Тогда девочка разжала ладони и высвободила руки, чтобы вытереть слезы. Она так никому и не призналась, что плакала не из-за того, что ей не хватало сестры, а потому что семья наконец освободится от Джен, поставят ее на полку, как прочитанную книгу, и больше не будут упоминать.
– Дай Джен ангела-хранителя, – добавил папа.
Обычно, когда мистер Спринг читал молитву, Джоди чувствовала, что он обращается непосредственно к детям, призывая их хорошо себя вести и быть благодарными за все. Но в тот раз все было иначе. Папа обращался непосредственно к Господу. Девочке казалось, если посмотреть вверх, то получится Его увидеть. Но эта мысль испугала ее еще сильнее, чем возможный укус Стивена.
– Позаботься о Джен, где бы она ни была. Помоги нам больше не вспоминать ее имя. Помоги нам быть семьей из шести человек и навсегда позабыть, что мы были семьей из семи.
Папа сжал ладонь Джоди.
Джоди – ладонь Стивена.
Это повторил каждый, и рукопожатие прошло по кругу. Судя по всему, Господь услышал молитву, потому что комок в ее горле неожиданно исчез, а близнецы заговорили о спорте. Они болтали на эту тему всегда, даже когда были совсем маленькими. Казалось, мальчики играли с бейсбольными, футбольными и теннисными мячами чуть ли не с рождения. Стивен показал всем контрольную работу по географии, за которую получил четверку с плюсом – сорок два очка из пятидесяти возможных. Семья снова объединилась. Все встало на свои места, вошло в норму: от количества стульев за обеденным столом до количества подарков под елкой. Теперь их было шесть человек. Седьмой член семьи исчез.
Мама с папой больше не звонили мистеру Моллисону, агенту ФБР, который возглавлял поиски дочери. Достаточно долго он был практически членом семьи, как дядя Пол или тетя Лауллен. На следующий год никто не вспоминал Джен в день ее рождения, никто не плакал в годовщину исчезновения.
Мистер и миссис Спринг оставались, пожалуй, самыми вдумчивыми и аккуратными родителями во всем штате Нью-Джерси, но их дети вели себя так же. И не из-за боязни, что их похитят. Они просто привыкли к порядку, к тому, что надо всегда сообщать родителям о своем местонахождении, никогда не задерживались и не опаздывали. Это были дети, знакомые с ужасом, который может произойти в этом мире.
Поэтому сейчас Джоди никак не могла осознать, что ее сестра, оказывается, жива, что с ней ничего плохого не случилось, и теперь она приедет домой. Все ужасы, которые они себе представляли, оказались лишь вымыслом.
Джен не умерла.
Ее не мучили и не пытали.
Над ней не издевались, не убили и даже не пугали!
С ней все эти годы все было в полном порядке.
Это просто удивительно! Джоди вспоминала волнения и переживания, которые они испытали за одиннадцать с половиной лет. Конечно, не все это время. После тех слов отца страх за судьбу сестры почти исчез, потому что девочка верила: папа договорился с Господом. Если они говорили, что надо перестать волноваться, как она могла не верить? Однако в подростковом возрасте страх за Джен иногда появлялся снова. Это могло произойти, например, когда она приносила из библиотеки книгу, где героиней была рыжеволосая девочка по имени Джен. Когда Стивен впервые пригласил девушку на свидание, оказалось, что ее звали Джен. Или по телевизору шел фильм или программа о похищении детей. Или, когда на почте ее взгляд падал на стенд с черно-белыми фотографиями и надписью: «Вы видели этих детей?»
Тогда она снова начинала чувствовать то, что чувствовала ранее. Начиналась паника, из-за которой не получалось думать ни о чем другом. Она ощущала злость и досаду, что в жизнь их семьи так бесцеремонно вмешались. Когда Джен исчезла, Брайан и Брендан были еще совсем малышами, их возили в двухместной коляске. Девушка помнила, что в то время все, к чему прикасались братья, становилось липким. Ее отношения с ними начались с того, что надо было обходить ребят стороной и избегать контакта. Иначе можно было оказаться измазанной сладостями. Так или иначе, с годами мало что изменилось, и она все так же стремилась держаться от них подальше. Когда сестра исчезла, Джоди ходила в детский сад, а Стивен – в первый класс. С тех времен у обоих были четкие воспоминания, они уже понимали, что произошло.
Ну, может быть, не совсем. Никто на самом деле не понимал, что же произошло в тот день в торговом центре. Неизвестно, куда исчезла Джен, кто ее взял и взял ли, а если и взял, то зачем. Тем не менее она прекрасно знала, какие последствия это имело для всей семьи.
Не верилось, что, оказывается, все эти годы девушка пребывала в добром здравии и была счастлива. Семье Спринг не надо было волноваться. Мама с папой даже слова произнести не могли от облегчения и счастья.
Джоди представила все свои кошмары, будто разложила их на кровати, как чистое белье, перед тем как убрать его на полку. Она мысленно смотрела на прошлые страдания, меньше, чем когда-либо ранее, понимая, почему и за что они свалились на ее семью.
Стивен, понятное дело, очень злился. Он не отличался большим терпением и периодически «взрывался» по тому или иному поводу. Парень заявил, что Джен должна была страдать так же, как и все остальные члены семьи.
– Ни в коем случае не говори так, когда она приедет, – предупредил папа.
Родители кричали, смеялись, обнимались и вообще находились в состоянии чрезвычайного возбуждения и эйфории. Джоди не хотела, чтобы члены ее семьи вели себя слишком шумно и эмоционально. Она считала, что пора всем наконец перестать держаться за руки, сесть за стол и прочитать молитву.
– Давайте успокоимся, не надо так сильно возбуждаться, – неоднократно предлагала она.
Но ничего не получилось. Когда мама думала, что никто на нее не обращает внимания, она немного передвигала стулья вокруг стола так, чтобы понять, куда лучше поставить седьмой стул. Он должен стоять там, когда в доме появится так долго отсутствовавшая дочь. Миссис Спринг клала руки на его спинку, танцевала вокруг что-то похожее на чечетку. Со стороны это выглядело ужасно смешно: седеющая сорокатрехлетняя женщина с растрепанными волосами отплясывает в кедах. На линолеуме кроссовки издавали скрипящий звук, а не стучали и не щелкали, как полагается.
– Нам всем будет непросто, – предупреждала она потом каждый вечер. – Джен выросла в другой семье, поэтому, вполне возможно, у нее будут другие ценности, – и тут же заливалась смехом, как ребенок. Она сама не верила в то, что говорила, и была уверена, что все будет радостно и легко. – Нам будет непросто привыкнуть друг к другу, – добавляла она главным образом для Стивена.
Тот не особо хорошо находил общий язык с людьми.
Джоди хотела стать посредником между Стивеном и Джен. Она была уверена, что легко найдет общий язык со своей вновь обретенной родственницей. Как ни крути, они сестры, их имена начинались с одной буквы. Они почти как близнецы. Брайан и Брендан обращали мало внимания на все остальное, кроме самих себя. Джоди им завидовала, потому что у каждого был самый близкий друг, который был частью его самого и с которым можно было поделиться самыми сокровенными секретами.
Именно такие отношения она собиралась построить с Дженни.
По вечерам, лежа в своих кроватях, отделенных друг от друга небольшим столом, они будут делиться друг с другом тем, чем обычно делятся сестры. Джен расскажет о своем похищении то, что никогда никому не рассказывала. Джоди, в свою очередь, поделится секретами собственной жизни, радостями и горестями, которыми она так и не нашла смелости поделиться с подругами Николь и Кэтлин. А те вообще считали, что ее комната слишком маленькая, чтобы делить ее с кем-то другим. Там было две кровати, высокий шкаф и небольшой письменный стол. Среди кассет, свитеров, заколок и обуви сложно будет найти место для вещей второго человека. Девушка неустанно перебирала и перекладывала их, пока они не начали занимать ровно половину пространства. Многое отправилось на помойку; то, чем редко пользовалась, она сложила в бумажные пакеты и унесла на чердак.
Часть карманных денег девушка потратила на специальную надушенную бумагу с английскими узорами для прокладки полок. Бумага пахла, наполняя комнату приятным ароматом. Этот запах наверняка понравится Джен.
Ее маме нравились похожие имена. Имена Джоди и Джен подходили друг к другу. Как и Брайан и Брендан. Стивен был самым старшим ребенком в семье, и мама с папой хотели родить еще ребенка, которого назвали бы Стейси вне зависимости от пола. После исчезновения девочки никто, конечно, не заводил об этом никаких разговоров. Так что в семье были Джоди и Джен, Брайан и Брендан, а также Стивен. Мог или могла быть Стейси.
Джен была почти на два года младше. Когда они были маленькими, то частенько ссорились и дрались, а Джоди искала поддержки у Стивена. На протяжении многих лет девушка думала о произошедшем. Если бы тогда в торговом центре, она, как и следовало, держала сестру за руку, то ее бы не украли. Может ли она при встрече сказать, что пропажа Джен – во многом ее вина? Стоит ли признаваться? Если Джен ответит, что сестре не стоит переживать, ведь теперь она дома и счастлива, тогда можно спокойно все рассказать. А если скажет, что ненавидит ее за это? Девушка положила расческу с надписью «Джен» на кружево, которым решила украсить полку.
В семье были кружки, майки, браслеты, бумага для письма, сумки и другие предметы с вышитыми или как угодно написанными детскими именами, потому что мама любила их покупать. К приезду дочери женщина хотела приобрести как можно больше предметов с именем «Джен». И найти такие вещи не составляло труда, потому что это имя было распространенным и популярным. Они взяли столько всего, что им в какой-то момент стало стыдно.
– Придется вынимать их по одной, – смущенно сказала мама.
За всем смехом и суетой скрывались годы волнений. Маму начало часто трясти, особенно руки, она худела. Никто не комментировал ее поведение, потому что все члены семьи ужасно волновались. Все переживали по разным поводам. Например, что они будут есть в первый вечер после ее приезда? Что скажут соседям? Как отвозить Джен в школу? Как обнимать? Какой окажется их повзрослевшая сестра? Любит ли она шутки? Или она застенчивая? Будет ли бояться членов своей предыдущей семьи? И вообще – какая она?
Джоди выдвинула ящик шкафа, в котором ее вещи занимали ровно половину пространства. Ей было приятно это делать, словно она открывала свою жизнь и принимала в нее пропавшую сестру.
«У меня есть сестра, – думала девушка. – Она не умерла, не пострадала. Ее сохранил и возвращает нам ангел-хранитель».
Джен приедет завтра.
II
Ее спальня в Коннектикуте была просторной, хорошо обставленной и залитой солнцем, в которой Дженни Джонсон жила беспечно и радостно. В комнате стояли предметы, свидетельствовавшие о ее прошлых увлечениях: на полках расположились значки и ленты, полученные за конную езду, которой она увлекалась в четвертом классе; там же лежала флейта, а на полу стоял пюпитр с нотами, оставшиеся от увлечения музыкой в шестом, и помпоны чирлидера времен седьмого класса.
Мама Дженни окинула взглядом комнату, словно осматривала интерьер средневекового замка в Европе, в котором много веков назад люди вели странное и малопонятное нам существование. Но сейчас все изменилось: странным и непонятным стало существование семьи Джонсон.
Девушка сделала движение, чтобы обнять маму, но та отступила на шаг. На самом деле она очень любила обниматься…
– Я этого не перенесу, – прошептала миссис Джонсон. Она смотрела не на дочь, а на интерьер комнаты. После отъезда Дженни это все, что у них останется.
– Мамочка, пожалуйста, не злись на меня.
Она не понимала, как жить дальше, если ее отвергает собственная мать. Дженни чувствовала себя маленькой девочкой, просившейся сесть маме на колени.
– Я – не твоя мама, – миссис Джонсон произнесла это таким мрачным тоном, словно ее вели на эшафот.
После выяснения, как девочка на самом деле оказалась в их семье, красота женщины потускнела, элегантность исчезла. Казалось, вся ее жизнь трещит по швам. Миранда Джонсон теряла уже вторую дочь. Много лет назад пропала Ханна, а теперь уходила и Дженни.
– Нет, ты— моя мама! – девушке казалось, что все ее тело, как и жизнь, выворачивают наизнанку. И почему она должна жить в семье Спринг? Почему не спорила, не визжала и не топала ногами?
Адвокаты терпеливо объяснили, что, так как Дженни фактически еще не исполнилось пятнадцать лет (оказалось, что она была на целый год младше, чем предполагали Джонсоны), девочка считается несовершеннолетней, следовательно, она обязана слушаться указаний своих родителей. Мистер и миссис Джонсон не являлись ими. Это были мистер и миссис Спринг, которые хотели, чтобы родная дочь жила с ними в их доме, расположенном в другом штате.
Каким романтичным все казалось в первую неделю после того, как все стало известно. Из глубин далекого прошлого появляется настоящая семья! Девочка узнает о том, что была похищена таким образом, что преступление осталось неизвестным даже для самих похитителей!
Но сейчас все казалось совсем не таким. Это стало сильнейшим ударом для тех, кого она называла мамой и папой. Друзья уже давно перестали обращаться к родителям «мамочка» и «папочка». Большинство говорило «отец» и «мать», но для Дженни они все еще были «мамой» и «папой». И что же она сделала с ними?
Мама, спотыкаясь, ходила по своему красивому дому, словно потерянная. Ее красавец отец, тренировавший в свободное время школьную команду, осунулся и стал молчаливым. Все это было на ее совести. Она могла поступить по-другому, могла вообще ничего не предпринимать. Могла бы позабыть множество странных вещей, которые не складывались в единую картину.
«Если бы…», – все время размышляла она. Если бы тогда в столовой не взяла в руки пакет с молоком Сары-Шарлотты. Ведь ей недаром поставили аллергию и запретили его пить! Это можно было бы воспринять как четкое указание, что не стоит даже смотреть на пакеты молока, на которых и печатали фотографии пропавших детей. Но в тот осенний день Дженни схватила его.
Если бы тогда, выпив молоко, тут же бросила пакет в мусор…
Если бы не лезла в архивы и не читала, что писали о похищении в газетах…
Если бы не рассказала обо всем Риву…
Если бы тот не сообщил Лиззи…
Хотя при всем этом семья Спринг полностью была права. По крайней мере, в моральном плане. Ведь она была их ребенком. А если так, то и жить должна с ними.
Будущее казалось таким страшным, что не хотелось о нем и думать. Завтра она сядет в машину, ее провезут через территорию двух штатов и передадут в руки другой семьи. Она окажется там, где у нее есть три брата и сестра, которую она совершенно не помнила. И под пытливым взором СМИ и заинтересованной общественности придется начать ходить в новую школу. Дженни с трудом представляла, как сможет со всем этим справиться.
А каково будет маме и папе?
На первом этаже собрались ее друзья. Сара-Шарлотта настояла на необходимости устроить прощальную вечеринку. На деле получилась не вечеринка, а полная катастрофа. Подруга утверждала, что это важное событие, и была совершенно права. Но было ли оно тем, которое надо отмечать? Вот в этом-то Дженни не была уверена.
Девушка понятия не имела, что чувствовали члены ее семьи в Нью-Джерси. Она с ужасом думала, что ее ждет впереди. Все эти люди были ей незнакомы, казалось, Дженни попала в безвыходную ситуацию, потому что теряла тех родителей, которых знала и любила.
Главное – сохранять спокойствие. Полное спокойствие.
Именно так и повторяли ей и самим себе родители.
Некоторое время семья Джонсонов была настолько спокойна, что Рив поинтересовался, не ездят ли они по ночам к гробовщику, чтобы их бальзамировали.
На душе стало теплее, когда Дженни подумала о нем. Чувство юмора было с Ривом в любых ситуациях.
«Но я теряю и его, – пронеслась в голове мысль. – Мой первый парень. Мой единственный парень. Я уже и с ним не смогу говорить».
Все это часть договоренности с семьей из Нью-Джерси. Никаких разговоров.
Хотя на дворе был очень холодный январь, сосульки на ветвях деревьев, в ее комнате было уютно и тепло, она вся была залита солнечным светом.
Девушка протянула руку. Осторожно, словно боясь обжечься о раскаленное железо, прикоснулась к плечу матери. На какой-то момент это действие заставило правду исчезнуть.
Мать с дочерью обнялись и встали, покачиваясь, крепко держа друг друга в объятиях. Чувства, охватившие их за эти последние несколько недель, переполняли – любовь, страх, надежда и злость.
«На самом деле мы не были спокойны, как думал Рив, – подумала она. – Мы пытались приспособиться к новой ситуации».
– Мама! – прошептала Дженни. – Не злись на меня.
Женщина начала медленно целовать ее лицо, словно хотела его хорошенько запомнить.
– Я не злюсь на тебя, дорогая, – отвечала она. – Как я могу? Я же тебя люблю. Ты – вся моя жизнь. Я злюсь на Ханну. За то, что она два раза нас так сильно подвела.
Ханна. Это было уравнение, состоявшее из одних неизвестных. Никто ничего не знал и не хотел знать о ее судьбе.
– И больше всего я злюсь на… – она не закончила предложения.
«…на семью Спринг», – хотела сказать миссис Джонсон. Родители не произносили этого вслух. При этом никто не позволил себе устроить истерику с криками: «Как вы можете забирать нашу девочку?! Это – наш ребенок, Дженни Джонсон, не Джен Спринг!»
«А я злюсь на них больше всех, – подумала девушка. – Они не теряли надежды. Продолжали меня искать. Сделали так, что фотография появилась на пакете молока. Меня угораздило увидеть его. И вот сейчас семья Спринг забирает меня!»
Во время переговоров никто ей не угрожал. Никто не сказал, что она попадет в тюрьму, если не захочет вернуться в старую семью. Просто, когда открылись все факты произошедшего, выяснилось, что она носит фамилию не Джонсон, а Спринг. Следовательно, Дженни обязана жить в семье, в которой родилась. Через адвоката те передали, что в этом случае не будут разыскивать Ханну и не будут выдвигать против нее никаких обвинений.
Ханна, вполне возможно, уже давно забыла тот день, когда угнала автомобиль и украла ребенка. Но все, что она тогда сделала, по сей день влияет и меняет их жизни. Фрэнк и Миранда Джонсон не переживут, если еще и настоящая дочь пойдет под суд. Они и без того с неимоверным трудом переживают все происходящее.
Где бы ни была Ханна сейчас, они не хотели, чтобы ее искали.
Значит, Дженни должна покинуть родителей, когда нужна им больше всего. Покинуть и уехать жить с совершенно незнакомыми людьми.
«Как я буду их воспринимать? – думала она. – Как незнакомцев? Что почувствую, войдя в дверь их дома? Вспомню ли всех, как только усядемся за одним столом?»
На первом этаже продолжалась бесполезная прощальная вечеринка. Она была не в честь окончания школы и отъезда в колледж. И не по поводу поездки этим летом в Европу. Это не празднование того, что родители получили повышение, и теперь семья переезжает в Калифорнию или Техас.
Это была вечеринка в честь исчезновения человека и его имени. Она сядет в машину Дженни Джонсон, а вылезет в Нью-Джерси с именем Джен Спринг, девочкой, которой не существовало двенадцать лет.
Просто какая-то ирония судьбы. В начальной и средней школе она ненавидела свои банальные имя и фамилию и постоянно стремилась их изменить. Хотела поменять фамилию на Джонстоун, получить имя, открывающее новые возможности, и забыть эти.
Что ж, все произошло так, как она хотела, судьба предоставила ей эту возможность. Такую, о которой она даже не могла мечтать. Казалось, матери, которая ее сейчас обнимала и прижимала так сильно, как могла, уже виделся могильный камень с именем и фамилией «Дженни Джонсон». А что думала другая, биологическая, мать? Что думал биологический отец, братья и сестра? Что это были за люди? Что сулила встреча с ними?
Дженни отпустила мать и подошла к окну. Она даже не знала, почему выпустила из объятий самого дорого человека на земле. Больше такого не повторится, не будет подобного накала чувств, такой интенсивной агонии любви, потому что они обе этого не вынесут. Их следующее, последнее, объятие, будет скорее формальным. Обе изобразят наигранное спокойствие, в чем очень преуспели в последнее время.
В дверь комнаты постучали. Это вряд ли была Сара-Шарлотта, потому что та руководила парадом на первом этаже. Кто еще мог бы себе позволить подняться наверх и побеспокоить Дженни и миссис Джонсон?
Она открыла дверь. Ну конечно, Рив. Он спасал во многих ситуациях, но не мог спасти в этой. Девушка натянуто улыбнулась.
«Хотя бы он будет поддерживать контакт с мамой, – подумала она. – Она будет для него все той же соседкой. А я потеряю ее навсегда. Наш дом останется домом для него, в котором он так много раз завтракал, обедал и ужинал, когда его «доставали» члены собственной семьи».
На самом деле она завидовала. Родители Рива были самыми настоящими родителями, его, как и прежде, будут звать Рив, и он не уедет из этого города.
– Народ расходится, – произнес он.
Рив всегда озвучивал факты, никогда не предлагал никаких решений или действий. Даже после того как она призналась, что ее фотография напечатана на пакете молока, он не настаивал на необходимости предпринять какие угодно действия по этому поводу. Парень дал ей возможность бесконечно говорить, хотя единственное, чего ему хотелось, целовать ее.
– Дженни! – послышался с первого этажа возглас подруги.
– Иду! – ответила девушка и удивилась, насколько радостно звучал ее голос. Она взяла Рива за руку, повернулась спиной к женщине, стоявшей в освещенной солнцем спальне, и пошла вниз.
«Получается, – думала она, – мне понравилось, что меня украли? И когда я приеду в мою биологическую семью, выяснится, что я помогла себя украсть или как минимум совершенно этому не противилась. И как могут родители продолжать меня любить, когда я сама их предала?»
III
Мистер и миссис Джонсон не чувствовали в себе сил долго ехать по автобану, платить сборы за пользование дорогами и искать точное место проживания семьи Спринг. В особенности когда в конце путешествия их ждало расставание с дочерью, поэтому было решено, что Дженни отвезет один из адвокатов.
Рив стоял, прислонившись к стене гостиной, и смотрел в окно в ожидании появления машины. Он хотел выйти и попрощаться с девушкой. Мама запретила ему появляться в доме Джонсонов до приезда адвоката, чтобы не мешать семье. Рив и так полжизни прожил, постоянно нарушая покой соседей, поэтому считал, что и на этот раз может сделать то же самое, но после долгих споров с матерью сдался.
В ту ночь он плохо спал, хотя был уверен, что все-таки лучше, чем члены семьи Джонсон. Он любил Дженни, правда сейчас у него складывалось ощущение, что она порвала связи со всем миром и с ним в том числе. Рив всегда считал ее «сумасшедшей» рыжей и в данном случае использовал это в качестве комплимента. Девушка казалась ему воздушной и светлой, как надежда и радость. Но на данный момент описание Дженни в смысле сумасшедшей приобрело иной смысл – она стала испуганной и рассеянной. Парень считал, что Джонсоны зря согласились на условия семьи Спринг, а те были не правы, когда их выдвигали: девушке пришлось пообещать больше не связываться с Джонсонами. Как можно было просить не звонить, не писать и не встречаться с людьми, которые ее вырастили?
Но семья Спринг хотела вернуть свою дочь (даже сейчас ему было очень сложно признать, что она не является дочерью Джонсонов) и желала, чтобы та резко разорвала все старые контакты и связи. Риву казалось, что его любимую приперли к стенке и поставили в ситуацию, когда курящего или пьющего человека заставляют резко и бесповоротно отказаться от зависимости. Правда, в данном случае это была зависимость от семьи, в которой она выросла. Получалось, мистер и миссис Джонсон – это не любовь Дженни, а вредная привычка, от которой та сможет избавиться за три месяца.
– Ладно, все не так плохо, как ты думаешь, – сказала миссис Шилдс сыну.
К ее отъезду его мама решила напечь разной вкусной еды. Так уж она реагировала на все серьезные изменения. Она готовила и пекла на похороны и свадьбы, чтобы приветствовать новых соседей, пожелать всего доброго друзьям, которые после выхода на пенсию переезжали во Флориду. Рив удивлялся ее поведению. Почему, когда мистер и миссис Джонсон прощаются со своей единственной дочерью, его мать приготовила запеканку из курицы с овощами? Почему, когда Дженни превращалась в Джен, она решила напечь четыре дюжины двойных шоколадных печений?
– Все очень плохо, – ответил он и протер рукавом свитера запотевшее от его дыхания окно.
– Если бы я была членом семьи Спринг, которым я, к счастью, не являюсь, – продолжила мама, – то я бы двенадцать лет ужасно переживала по поводу пропавшего ребенка. Помнишь, что было, когда Лиззи исчезла всего на одну ночь? Хотя ей тогда и было восемнадцать лет, я все равно позвонила в полицию, но…
Как с ней частенько случалось, мать Рива не довела мысль до конца. Он чувствовал, что теряет терпение, и усилием воли заставил себя стоять без движения. Нужно отнести запеканку Джонсонам, потому что мама смущалась и не хотела их отвлекать.
«А как, по ее мнению, я сам себя чувствую в этой ситуации?» – подумал Рив.
– …Если хочешь что-то позабыть, другого выхода нет. Надо думать о новом, а не о старом. Поэтому, как мне кажется, это правильное решение, чтобы быстрее свыкнуться с новой жизнью.
Риву совершенно не улыбалось, что его самого не будет в этой «новой жизни». Он хотел быть ее парнем. Рив учился в выпускном классе и уже подумал, кого собирается пригласить на выпускной бал и ужин.
Он понятия не имел, какими людьми могут оказаться эта семья Спринг. Есть ли у них чувство юмора? Как они отнесутся к звонку и просьбе отпустить девушку на выходные, чтобы она могла быть его дамой на выпускном балу?
«Хватит мечтать, – сказал он сам себе. – Любые планы расстраиваются, когда оказывается, что ты влюблен в человека, который был похищен».
К дому Джонсонов подъехал длинный автомобиль черного цвета с тонированными стеклами. Такое ощущение, что Дженни уезжает на катафалке.
«Я ничего не подарил ей на память о себе. У нее нет ни одной вещи, которая могла бы ей обо мне напоминать. И вообще, когда мне разрешат ей позвонить, как мне к ней обращаться: Джен или Дженни?»
У него неожиданно пропало желание выходить на улицу. Он с ужасом подумал о предстоящем.
– Не урони запеканку, – напутствовала мама. – Скажи Дженни, чтобы она поделилась печеньем с членами ее новой семьи. Аккуратней! И прикрой дверь, чтобы холод не попал в дом.
Иногда Рив просто не переносил поведение женщин. Какие они все-таки практичные. Как его мать могла думать о прикрытой двери, когда происходили такие ужасные события? Он повернулся, чтобы сказать, что не собирается прощаться с Дженни, держа запеканку под мышкой.
Глаза миссис Шилдс были заплаканными.
Это было как удар в живот. Он почувствовал, что и сам плачет.
«О, Боже! Только не это! Слезы и куриная запеканка…»
– Мама, пойдем вместе, – произнес он и тут же понял, как в этот критический момент ему нужна ее поддержка. Не для того чтобы донести эту чертову запеканку, а чтобы вынести ужас расставания, чтобы пережить ситуацию, в которой отец и мать теряют своего ребенка, когда человека, которого он любит, увозят неизвестно куда.
Рив и миссис Шилдс отправились на улицу и подошли к машине.
Одновременно с ними вышли Дженни, миссис и мистер Джонсон.
Рив с одобрением отметил, что все Джонсоны выглядели прекрасно. Родители, видимо, совершили над собой неимоверное усилие. На миссис Джонсон был элегантный алый костюм, золотые сережки и цепочка, волосы были тщательно завиты. Мистер Джонсон впервые за последние дни был гладко выбрит. На нем были штаны из плотной ткани, а из-под нового свитера выпирал свежий воротничок белой рубашки.
Дженни была в теплом пальто, поэтому остальной наряд не был виден. Вместе с Сарой-Шарлоттой они потратили кучу времени на выбор правильной одежды, в которой она появится в семье Спринг.
– Как думаешь, во что мне лучше одеться? – спросила его однажды Дженни.
– В одежду, – ответил он.
На самом деле девушка выглядела сногсшибательно. Ее тяжелые длинные волосы были заколоты. Риву очень нравилось, что рядом с Дженни он выглядел таким взрослым и высоким. Бо́льшую часть жизни у него была только одна цель – вырасти выше 183 сантиметров. Когда достиг этой цели, то начал работать над мускулами. Лишь после того как подкачался, можно было заняться учебой. Он вряд ли попадет в один из лучших колледжей, зато выглядел изумительно.
– Отлично выглядишь, – прошептала Дженни. Девушка подумала, что следующими, кто услышит ее смех, будут члены семьи Спринг.
Он ее обнял. Но не так, как хотел. Просто как сосед соседку. А хотел… впрочем, не надо об этом думать. Подобного сейчас точно не получится.
Все начали прощаться и сохраняли полное спокойствие. Адвокат пожал всем присутствующим руки, потом открыл для Дженни заднюю дверь. Она посмотрела на сиденье так, как большинство людей посмотрело бы на электрический стул.
– Мама, – произнесла девушка.
Та схватила ее и крепко обняла.
Обе удержались и не расплакались.
Потом миссис Джонсон сделала глубокий вдох и быстро проговорила:
– Будь нашей хорошей девочкой. Сделай так, чтобы мы гордились. Покажи им, что мы были для тебя хорошим родителями.
«Все, – подумал Рив. – Хватит, достаточно. Уезжайте».
Дженни в последний раз обняла отца. Тот ничего не сказал, лишь поцеловал свою любимую дочь. По его морщинистой щеке медленно ползла одинокая слеза. Девушка села в салон автомобиля, адвокат завел двигатель и сдал назад. Если она и махала рукой, этого не было видно из-за тонированных стекол.
Адвокат выехал на дорогу, переключился с заднего хода и повел машину вперед. В сторону Нью-Джерси.
Миссис Джонсон начала падать.
К счастью, ее успели подхватить супруг и Рив.
– Главное, чтобы Дженни этого не увидела, – прошептала миссис Джонсон.
Черный автомобиль исчез из виду. Девушка не видела.
– Я уверена, вам понравится запеканка, – постаралась поддержать ее миссис Шилдс. – Пойдемте в дом. На улице январь, не стоит долго находиться на холоде. Идем.
И все направились в дом Шилдсов.
А Рив еще долго стоял на улице. Лишь через некоторое время он заметил, что держит под мышкой сверток с шоколадным печеньем, который забыл отдать Дженни.
«Три месяца молчания, – подумал он. – Мне эти печенья точно пригодятся. Чтобы пережить это время сладкое будет просто жизненно необходимо».
IV
Стивен боялся собственных перепадов настроения, а именно приступов ярости и гнева. Если бы он был спортсменом, то смог бы бороться с этим при помощи физической активности. Но в отличие от младших братьев он не любил спорт, а от него раздражался только больше. Иногда парень записывался в какую-нибудь команду, но ему было сложно заставить себя заниматься выбранным видом спорта до конца учебного года.
Однако Стивен знал, что агрессивное настроение заметно уменьшалось, когда он доводил себя до состояния физической усталости. В предвыпускном классе он занимался плаванием. Ученики должны были пять дней в неделю утром тренироваться в спортзале и столько же раз в неделю плавать во второй половине дня. В тот год его чувства были под контролем. Но он не остался в команде пловцов, потому что редко на чем-то концентрировался.
Кроме приступов агрессии у парня были периоды беспокойства и волнения. Стивену не нравилось быть подростком. Он мечтал поскорее уехать как можно дальше из маленького по площади дома и от требовательных родителей.
Когда его сестра исчезла, ему было шесть лет. С тех пор, пожалуй, самым доминирующим чувством в семье Спринг было чувство страха. Мать ужасно переживала, когда кто-то из детей задерживался. Если Стивен обещал быть дома в 17:15, а приходил в 17:40, на маме буквально лица не было. Побледневшая, она, дрожа, расхаживала по дому из угла в угол, периодически прикасаясь холодными ладонями к телефону и отдергивая их назад. Когда миссис Спринг переживала, у нее была привычка засовывать руки в карманы джинсов. Если женщина подбегала к двери в подобном положении, значит, она была в ужасе и таким способом как бы сдерживала саму себя.
Если Стивен опаздывал, мать встречала его со смешанным чувством недовольства и облегчения, которые испытывают родители, дождавшиеся своих детей. Но суть в том, что Дженни так и не вернулась. Родители боялись и переживали по разным поводам. Они потеряли ребенка и были в ужасе, что могут потерять еще одного. Мистер и миссис Спринг боялись всего: активного движения на дорогах, брызгающего из раскаленной сковородки масла, острых предметов и глубокой воды. И это не полный список.
Они внушали детям, что, переходя через дорогу, надо сначала посмотреть в обе стороны. Также надо себя вести и в любых жизненных ситуациях – осторожно, аккуратно, взвешенно, два раза подумать и рассмотреть все возможные варианты. Казалось, страх был живым существом, поселившимся в их доме вместо потерянного ребенка. Дженни исчезла, зато страх пришел.
Стивен всей душой ненавидел такое положение вещей. Он был уверен, что сам в состоянии разобраться со своей жизнью. Они жили в Нью-Джерси, а он мечтал переселиться на другое побережье: в Калифорнию, Орегон, Юту, Монтану, Вайоминг. Куда-нибудь подальше, где родители не будут доставать его своими волнениями. Из этих мест он бы звонил им раз в неделю: «Привет, мама, все хорошо, жизнь прекрасна, у меня куча друзей, увидимся на Рождество».
Он тренировал свое тело, чтобы уметь усмирять и не демонстрировать злость. Стивен не сжимал кулаки, не скрежетал зубами, не щурил глаза, не краснел и не бледнел. Ярость циркулировала в крови, словно демон. Он никогда не ходил к психологу, хотя родители делали это часто. Ему не хотелось говорить об этом, частично из-за стыда, частично чтобы не давать отцу с матерью лишний повод для волнений. Если бы это произошло, они бы наверняка почувствовали себя ответственными за происходящее с сыном.
Но они были ни при чем. Во всем виновата только сама Джен.
Ладно. Он знал, что подобные чувства тоже неправильны. Нельзя винить потерявшегося в торговом центре трехлетнего ребенка в том, что творилось в течение двенадцати лет после его исчезновения. И понимал, что младшая сестра, которую он практически не помнил, но которая являлась причиной многих его страданий, сама наверняка много переживала. Но Стивен считал, что они должны были съехать из этого дома, оставить ужас пропажи в нем, закрыть за собой дверь.
Их дом с комнатами на разных уровнях был небольшим. Входная дверь расположилась в центре дома на среднем уровне, откуда можно было подняться в маленькую кухню. С левой стороны от входа находилась гостиная и комната, где они ели. С правой стороны были спальни: две среднего размера, одна большая – и один единственный туалет на весь дом. Внизу – гараж на два автомобиля, игровая комната с камином и комната со стиральной машиной.
Когда родители, ужасно гордые тем, что им удалось наскрести денег на первоначальный взнос, купили его, у них было двое детей: Стивен и Джоди. Тогда он идеально подходил для семьи из четырех человек. Спальня Стивена была покрашена в красный цвет, а Джоди – в солнечно желтый. Потом мистер и миссис Спринг присмотрели особняк в колониальном стиле: дом на четыре спальни с тремя ванными комнатами, с огромной кухней, специальной рабочей комнатой, в которой можно что-нибудь мастерить, и огромной, как футбольное поле, площадкой. Семья была близка к тому, чтобы сделать предложение владельцам, как мама повезла всех пятерых детей в торговый центр, чтобы купить им обувь.
Иногда Стивен ездил к тому дому, хотя дорога заканчивалась тупиком и он никого в тех местах не знал. Его семья так никогда и не переехала. Мистер и миссис Спринг хотели оставаться, где и жили, чтобы Джен могла их найти. Даже агент ФБР говорил, что новую жизнь не построить вокруг исчезнувшей и, скорее всего, давно мертвой девочки. Он неоднократно советовал: «Переезжайте. Вам нужен дом побольше».
Но мама не хотела менять телефонный номер, не хотела переезжать и жить по другому адресу. Она говорила: «А что, если…» – но так и не заканчивала предложение. Да и как она могла его закончить? Ведь Джен не возвращалась домой. Даже если бы хотела, трехлетний ребенок вряд ли в состоянии запомнить адрес и телефонный номер, иначе наверняка уже давно позвонила бы.
Иногда, находясь в своей маленькой комнате, которую он делил с близнецами, Стивен думал: «Джен, ты виновата, что у меня нет собственной комнаты». Но потом осознавал, что не имеет права винить сестру, которую, возможно, пытали и бросили мертвой в непроходимом лесу в каком-нибудь другом штате. Не мог обвинять Джен, у которой отняли жизнь, на которую та имела полное право. Он думал, что злится только потому, что вынужден жить в одной комнате с близнецами, а те были такими же дружелюбными, как две осы.
Стивену казалось, что он совершенно не понимает Брайана и Брендана. Несмотря на то что жил практически у них на голове, братья во многом оставались для него незнакомцами. Близнецы были полностью самодостаточными, представляли собой как бы закрытый от окружающих пакет. Наверное, жизнь каждого была прекрасной, но вот жить вместе с ними не доставляло никакого удовольствия.
У старшего было много друзей. Он был популярным, но никогда не раскрывал душу так, как Брайан и Брендан раскрывали свои друг перед другом. Близнецам во многих случаях не обязательно было говорить, они понимали друг друга без слов.
– Я хотела, – сказала много лет назад мать, – хотя бы раз быть с Джен на одной волне так, как близнецы между собой. Просто для одного разговора. Тогда я могла бы соединиться с дочерью умом, душой и сердцем.
Но та исчезла, и никто не знал, что произошло.
Стивен знал ребят, которые верили в медиумов и экстрасенсорное восприятие, которые утверждали, что, если сильно напрячься, можно общаться с духами, но считал, что с этим лучше не связываться. Зато подобным пыталась заниматься мать. Она страстно хотела выйти с девочкой на связь, внимательно вслушивалась в эфир, чтобы услышать ее крики и плач. Но ничего не смогла услышать.
Несмотря на это, родители были счастливыми людьми. Они обожали своих четырех детей. Вся их жизнь строилась вокруг семьи. Взрослые были заняты, как пчелки, часто смеялись. Только у них не было Джен… Потеря дочери была подводной частью айсберга их существования, горем, которое не исчезало. Иногда Стивен обращал внимание, что мама замирала, моя посуду или ставя грязные тарелки в посудомойку, взгляд становился отсутствующим, и она поворачивалась к небольшому окошку с видом на внутренний двор.
– О чем ты думаешь, мам? – спрашивал он, хотя прекрасно знал ответ. Она думала о Джен, о том, каково ей сейчас: холодно, голодно, боится ли девушка или чувствует боль.
– Будет ли сегодня дождь, – отвечала в таких случаях мать, повернувшись к нему с улыбкой, за которой старалась скрыть настоящие мысли.
Периодически Стивен подыгрывал.
– Наверное, не будет. Смотри, облаков совсем нет, – говорил он.
А иногда отказывался играть в ее игры.
– Мам, она мертва. Значит, у нее все в порядке. Ей не холодно, не голодно и не больно.
Потом, когда стал старше и выше матери, просто молча обнимал ее, ощущая при этом горечь и боль женщины.
За неделю до Рождества Стивен второпях делал себе ход-дог. В шесть тридцать у близнецов должен был начаться матч по баскетболу, ни у кого не было времени на нормальный ужин. Джоди ела равиоли прямо из консервной банки. Это показалось Стивену настолько омерзительным, что он повернулся к ней спиной и пробормотал:
– Ты ешь, как опоссум из мусорного ведра.
Держа в одной руке хот-дог, отец вбежал в спальню, чтобы снять костюм и переодеться в любимые хлопковые брюки и красный свитер (в цвете команды, за которую играли близнецы). Мать разогрела бейглы и намазывала на них плавленый сыр, бормоча, что у нее не останется времени на чистку зубов. Все хотели успеть к началу игры, в которой участвовали младшие.
В гостиной, упираясь звездой в потолок, стояла наряженная елка, под которой лежали завернутые в красочную бумагу подарки. Стивен уже перерос желание тискать и щупать упакованный сюрприз, чтобы понять, какой он. Близнецы же периодически забирались под елку, щупая собственные свертки, желая понять, что там внутри. В центре стола находилась широкая ваза, наполненная елочными украшениями. Ее было практически не видно из-за наваленных газет, почты, тетрадей с домашней работой и счетов. К дверце холодильника были прикреплены магнитиками полученные перед Рождеством открытки с поздравлениями, которые можно было почитать, разговаривая по телефону.
Стивен откусил сразу половину хот-дога и сконцентрировался на том, чтобы его прожевать и не задохнуться. И тут раздался телефонный звонок. Если бы его рот не был забит едой, он ответил бы. Мама переложила бейгл из правой руки в левую, сняла трубку и произнесла: «Алло».
У всех членов семьи Спринг были рыжие волосы и очень светлая кожа, которая плохо переносила загар. Несмотря на это, никто из них не был белым как мел. А вот лицо снявшей трубку матери стало именно таким. Стивен даже посмотрел на пол, чтобы увидеть, не появилась ли на полу лужа крови. Глаза матери широко раскрылись, а потом закрылись. Стивен вскочил, чтобы поймать женщину, которая, как ему казалось, должна потерять сознание и упасть. Он решил, что по телефону сообщили какие-то ужасные новости. Может, помер кто-то из родственников…
– Это Джен, – прошептала миссис Спринг. – Она увидела свою фотографию на пакете молока.
Это произошло месяц назад. Весь он прошел под знаком родительского счастья и его собственного ярко выраженного недовольства. Парень не испытывал никакой радости от того, что вскоре в доме появится пропавшая сестра. Это ощущение не покидало его, оставляя во рту неприятный привкус, портило настроение и делало невкусным любую еду.
«Я должен привыкнуть, – говорил он себе. – Я – старший, и должен подавать хороший пример».
Но на самом деле его мучила только одна мысль – вскоре в этом и без того тесном доме появится еще один человек.
V
Первые несколько дней прошли как в тумане. Дженни казалось, что ей нужны очки для зрения. Или транквилизаторы. Или собака-поводырь. Или справочник с информацией о том, как себя вести. Она ощущала физический ужас.
Все было крайне абсурдно. Впервые за двенадцать лет она оказалась с настоящей, биологической семьей, в доме, где росла раньше. И впервые находилась в состоянии парализующего страха. Она перестала быть дочерью Фрэнка и Миранды Джонсон – людей умных и продвинутых – и превратилась в трехлетнюю дочь Джонатана и Донны Спринг. Девушка чувствовала, что потеряла бо́льшую часть словарного запаса, которым обладала ранее, и общалась при помощи односложных слов. Ее восприятие мира стало восприятием трехлетней девочки, окруженной огромными, нависающими над ней монстрами.
«Нет, они не монстры, – уверяла она саму себя. – Это твои биологические родители, братья и сестра. Самые что ни на есть настоящие. Ты сама эту кашу заварила. Поэтому давай, Дженни, запрыгивай в бассейн. Вода нормальная, не переживай».
Тем не менее девушка, образно говоря, стояла у края бассейна, но была не в состоянии окунуть в него даже большой палец ноги. Не говоря о том, чтобы броситься в воду.
Находясь среди тех, кто был на нее похож внешне, она чувствовала себя крайне странно. За столом вокруг сидели рыжеволосые и кудрявые люди. У сестры волосы были короткими, она практически никогда не причесывалась, симпатичная и слегка похожая на маленького эльфа. Эта Джоди очень шумно спала: поворачивалась во сне, стонала и сбрасывала с себя одеяло. Она засыпала с включенной радиостанцией, транслировавшей рок-музыку.
За исключением случаев, когда Дженни оставалась на ночь у Сары-Шарлотты или Адаир, она не помнила, чтобы вообще спала с кем-то в одной комнате (а в тех случаях, когда ночевала у подруг, сна как такового было мало). Девушка чувствовала, что, даже если и привыкнуть к громкому дыханию и другим звукам, которые издавала Джоди, было сложно освоиться в доме, полном угрожающего и незнакомого.
У близнецов волосы были блестящими и рыже-золотыми. Дженни никак не могла научиться различать их. Братья не были совершенно одинаковыми, просто она постоянно путала имена. Оба начинались на букву «Б», что не делало жизнь проще. Если бы одно из имен начиналось на другую букву, все было бы значительно легче. Она постоянно называла Брайана Брендоном и наоборот. Мальчикам это, понятное дело, совсем не нравилось.
– Может, нам надеть бейджики с именами? – предложил однажды один из них.
– Тогда подскажите, как вас различать, – попросила она с натянутой улыбкой.
– Я красивее, – заявил Брендан. – У меня больше веснушек, глаза более карие и больше девчонок, – и ухмыльнулся. У него еще были более кривые зубы, которые так и просили брекетов.
«Хорошо, – подумала она, – значит Брендан – это брекеты. Так и запомню. Если у него будет открыт рот, точно не ошибусь».
Волосы старшего брата Стивена были более темными, лежали ровно, были менее кудрявыми и всегда расчесанными. Он был высоким, худым и имел невообразимо большие ступни. Глядя на них, можно было лишь дивиться тому, какими огромными могут быть ноги. Хотелось надеяться, что рано или поздно тело их догонит, а сам Стивен превратится в мужчину впечатляющего роста и гармоничных пропорций.
Парень часто недружелюбно косился на Дженни. Вполне возможно, в душе он мечтал, чтобы ее кто-нибудь убил в трехлетнем возрасте. Ему, наверное, было бы гораздо проще, если бы от сестры остался только камень на могиле вместо появления в доме совершенно незнакомого человека.
Несмотря на то что Стивен ее откровенно пугал, на него было смотреть проще, чем на Джоди, Брендана, Брайана и новых родителей. Она не чувствовала никакой внутренней связи с этими людьми. Если бы ей показали на двух любых сотрудников ближайшего супермаркета или банка и сказали, что это ее родители, она бы с большей вероятностью поверила в то, что это ее мама и папа. Девушка не чувствовала в себе сил их обнимать. Воспоминание о последнем объятии с миссис Джонсон никак не пропадало из памяти, словно запах любимых духов, и все еще ощущался последний поцелуй отца.
Поэтому она звала новых родителей мистер и миссис Спринг. Это было, конечно, крайне некорректно, но пока ничего с этим поделать не удавалось. На лице застыла полуулыбка, хотя было чувство, что сами губы онемели и потеряли чувствительность, как от новокаина в зубоврачебном кабинете.
Родители звали ее Джен. Именно такое имя ей дали при рождении. Для них это была дочь, которую они двенадцать лет ждали и искали. От этого у девушки возникало ощущение, что у нее есть невидимый близнец. Когда к ней обращались по имени Джен, казалось, что разговор идет с кем-то другим.
«Возьми себя в руки», – периодически напоминала она сама себе.
Девушка пробовала глубоко дышать, медитировать, укоряла себя, даже пыталась молиться, хотя семья, в которой она выросла, не была религиозной. Зато семья Спринг была религиозной – они каждый вечер молились перед ужином, многословно благодарили Господа и держались за руки. Что это вообще за люди? Нет, они не могли быть членами ее семьи.
Миссис Спринг была очень разговорчивой, постоянно рассказывала ей разные истории, часто смеялась, расспрашивала детей, как у них дела, проверяла домашнее задание, узнавала, как те написали контрольную или сочинение. Она суетилась весь день, как пчелка, работала днем, а по вечерам занималась детьми и их внешкольными мероприятиями. Казалось, женщина только и делала, что переходила от одного занятия к другому.
Мистер Спринг очень любил ощущать физический контакт с детьми. Он поднимал их на руки, словно они были малышами, в шутку боролся с мальчиками, бросался в них подушками, бежал наперегонки к пульту. Джен старалась держаться подальше от этих бурных проявлений активности, поближе к стене или крупным предметам мебели, чтобы ее не сбили с ног.
В новом доме и пахло совсем не так. В семье по утрам вместо апельсинового сока пили яблочный. Дженни же считала, что лучшее начало дня – именно стакан апельсинового сока. Еще ели овсяную кашу с разными вкусовыми добавками из индивидуальных пакетиков. Ей она казалась на вкус опилками для хомяков. Девушка мечтала о посыпанном корицей тосте и половинке грейпфрута. А тут даже не держали хлеба, никто не ел бутерброды!
«Да как можно жить без них?» – удивлялась она.
Ужасно хотелось домой. Однажды в машине с Ривом, когда тот искал уединенное место, чтоб провести время со своей девушкой, она почувствовала себя дурно, ибо начала понимать, в какую историю может ввязаться с новой семьей. Тогда парень остановил автомобиль, и ее вырвало на какие-то кусты. В этом доме она тоже постоянно чувствовала себя дурно, болел живот.
«Я уже не в состоянии ничего проглотить, – с тоской размышляла она. – Поэтому какая разница в том, что они не едят бутерброды?»
В доме была всего одна ванная. Сколько Дженни себя помнила, у нее всегда была личная комната. А теперь приходилось делить ее с шестью людьми! В ванной стоял таймер, который надо было включать перед тем, как залезаешь в душ. Горячая вода шла ровно три минуты, после надо было заканчивать мытье. Три минуты! Ей казалось, что за это время она не успевает полностью намокнуть.
Там нельзя было держать личных предметов гигиены за исключением зубной щетки. У каждого члена семьи было пластиковое ведерко, в котором лежал шампунь, шапочка для душа и другие необходимые вещи. Это ведерко надо было потом забирать в комнату. Перед дверью вечно стояла очередь: как только Дженни заходила, тут же начинались разговоры:
– Что ты там делаешь?
– Давай побыстрее. Мне надо наложить макияж.
– Мне через пять минут выходить.
– Джен, давай ты лучше меня в коридоре подождешь.
Ни минуты покоя! Эти люди нападали на нее, как стервятники.
Когда они не стояли в очереди в ванную, не кормили ее совершенно непонятной и непривычной едой и не рассматривали, то постоянно лезли в душу с разными вопросами.
– Не хочешь взглянуть на свои детские фотографии? – спросила однажды миссис Спринг.
С одной стороны, Дженни была бы не против. В Коннектикуте ее смущало отсутствие своих детских фото. Она сидела и взвешивала все «за» и «против», думая, что увидит себя маленькую в обществе этих людей в качестве члена их семьи. Возможно, на руках у родителей, в высоком детском стульчике, на детском сиденье в салоне автомобиля. Девушка плотно сжала губы и отрицательно помотала головой.
– Если начнешь к нам хорошо относиться, это не будет предательством по отношению к мистеру и миссис Джонсон, – заметила женщина.
Дженни расплакалась.
– Я понимаю, что ты еще морально не готова называть нас мамой и папой, – произнесла миссис Спринг и расплакалась сама. – Я понимаю, это очень важные для каждого человека слова. И осознаю, что может пройти много времени, тебе больно. Но, Джен, тут ты можешь расслабиться, веселиться, смеяться и обниматься.
«Я не Джен! – крикнула она про себя. – Я – Дженни!»
Тем не менее девушка кивнула и позволила миссис Спринг себя обнять. Все это время она стояла не шевелясь, слабо представляя себе, что когда-либо сможет позволить себе взаимные объятия. Ей не без труда удалось позволить себя обнять.
– Расслабься, Джен! – язвил Брендан. Или Брайан. – Вытри пот с лица. Ты пережила то, что тебя обняли! И заслужила медаль!
Тут пришлось рассмеяться.
– Представь, что попала в летний лагерь, – советовала Джоди. У нее были такие же большие карие глаза, как у близнецов. Она отбрасывала волосы со лба назад таким же движением головы, как миссис Джонсон. – Первые дни скучаешь по дому. Но очень скоро понимаешь, что это лучшее время твоей жизни.
«Лучшее время моей жизни?!» – с возмущением думала Дженни. Она прожила в этом доме несколько дней, но ей казалось, что потеряно уже сто лет. У нее даже мысли стали такими хаотичными, что перестали быть похожи на собственные. Это был просто какой-то бессмысленный кошмар.
Потом ее попытался обнять мистер Спринг. Он был огромным, как медведь, и его рыжая борода неприятно щекотала лицо. Дженни попыталась отстраниться. Выражение его лица стало грустным, когда он заметил это. Она ранила его чувства. Стивен и Джоди обменялись взглядами, смысл которых Дженни не поняла. Лица близнецов ничего не выражали. Девушка даже не осмелилась взглянуть на миссис Спринг. Как получается, что самый важный для ребенка человек превращается в совершенно незнакомого человека? Ей казалось, что она никогда не сможет назвать женщину «мамой».
«Будь нашей хорошей девочкой. Сделай так, чтобы мы тобой гордились. Покажи им, что мы были для тебя хорошим родителями».
– Простите меня, – выговорила она. – Я пытаюсь. Честное слово. Но это… так сложно. Меня уже два раза забирали из собственной семьи.
Дженни заставила себя не плакать. Она не хотела показывать им, как сильно испугана.
– Только Джонсоны не были твоей настоящей семьей, – вежливо заметил мистер Спринг. – Они прекрасные люди, и мы будем бесконечно им благодарны за то, что они заботились о нашей дочурке. Но сейчас ты находишься в родной семье, дорогуша.
Ей абсолютно не нравилось, что незнакомые люди называют ее «дорогушей».
– И кроме всего прочего, – произнесла Джоди, – мы не отнимали тебя у семьи Джонсон. Ты сама позвонила, сама узнала себя на фотографии на пакете молока. И сама хотела вернуться.
– Я не хотела возвращаться, – пробормотала Дженни. – Я просто хотела вам сказать, что у меня все в порядке, чтобы вы не волновались.
Теперь получалось, что волновались за нее родители в Коннектикуте. Они два раза потеряли дочь.
«Ох, мамочка! – подумала она, чувствуя, что в груди все горит. – Я и дышать здесь не могу! Я хочу домой!»
– Мы любим тебя! – произнесла миссис Спринг и провела ладонью по ее волосам, словно та была ее собственностью, словно была матерью Дженни. – И очень рады, что ты вернулась домой.
VI
– Сегодня у тебя первый школьный день, – сказала миссис Спринг. – Возможно будет непросто. О тебе много говорили.
Дженни любила понедельники, потому что ей нравилось ходить в школу. Там были друзья, Рив, учителя, которые ее хвалили. Но новая семья в пятницу и новая школа в понедельник – это уже слишком.
«Интересно, – подумала она, – каково живется детям в приемных семьях? Да еще в ситуации, когда они регулярно меняются?
Она не знала, куда спрятаться от пытливых глаз. В этой семье было слишком много любопытных, тех, кто за ней пристально следил. Она твердо решила, что не отправится в школу со слезами на глазах. Ей выдали блокнот, было радостно, что у нее есть что-нибудь, за что можно держаться. На синей обложке большими белыми буквами было написано «Джен».
Эти люди обожали свои имена. Они успели подарить кружку с надписью: «Джен», именные стаканы, ложку и десяток карандашей. Даже на наволочке подушки было вышито имя «Джен».
«Я Дженни. Дженни. Дженни».
Она перевернула блокнот надписью внутрь, чтобы ее не видеть, и заставила себя посмотреть на миссис Спринг. Та начала седеть и набирать вес. Она мало интересовалась своим внешним видом. Женщина надела юбку и блузку, которые плохо сочетались между собой. Поверх был свитер, который висел на ней, как мешок. На запястье болтались какие-то простые часы на черном ремешке. У Дженни и ее мамы была целая коллекция красивых часов, которые они подбирали под одежду, серьги и другие аксессуары.
Джоди помогла сестре подобрать одежду, чтобы первый день в школе она не сильно выделялась. Ту поразило количество одежды, которую та привезла с собой.
– У тебя, по-моему, есть все и даже больше, – сказала она, глядя на коллекцию часов и гору свитеров.