Лори Фариа Столарц

История Джейн N

© Е. Музыкантова, перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Посвящается тем, кому хватает смелости делиться своими правдивыми историями, и тем, кто по-настоящему их слушает.


Сейчас

Пролог

Дорогой (ие) читатель (и)!

Десять месяцев назад я не знала, что пружина из матраса может послужить самодельным оружием, а стержень из бачка унитаза – молотком.

Десять месяцев назад я никогда бы не подумала, что обоняние может настолько обостриться, что тяжелый запах собственного дыхания выдергивает даже из крепкого сна, а вареный рис обладает совершенно ясным ароматом, не слабее жареного попкорна.

Десять месяцев.

Тому назад.

Я никогда не задумывалась, насколько важен свет – и как без него алогичные мысли, словно крысы, грызут мозг, сводя человека с ума.

У меня также не было никаких причин предполагать, до какой степени я узнаю себя: маслянистый запах собственных волос, соленый привкус крови и четкое ощущение немытого тела (когда всю кожу покрывает ороговевший слой клеток и зуд, словно от ползающих по конечностям муравьев, доводит до исступления).

Можете звать меня Джейн N. Ради сохранности собственного рассудка я решила не раскрывать имя. Соответственно, имена всех других людей и названия мест – также выдумка. Я хочу рассказать историю в деталях, но не смогу, если придется до паранойи опасаться, что меня вычислят. Истории я люблю, но до сегодняшнего дня написать свою не пыталась. Хотя меня просили, и не раз. Киноагенты и издатели предлагали шестизначные суммы, только бы получить полный доступ к тому, что случилось за семь месяцев моего отсутствия. Я всех их послала подальше. Хочу сделать это сама, на своих условиях.

Может, я повела себя как стерва.

Но мне все равно.

Год назад в таком случае я бы запела совершенно иначе. Тогда меня волновало чужое мнение, а еще я верила в человеческую доброжелательность.

Теперь же я девушка, которая спит в шкафу с ножом под подушкой и никому, кроме себя, не доверяет.

Все говорят, мне нужно полечиться. Но у терапевтов свои цели, наименьшая из которых – помочь мне. Они просто хотят залезть ко мне в голову, прославиться на громком деле, продать полученную информацию желтым газетам и оплатить обучение своих детей. Я уже говорила, что параноик? (Вроде да.) В любом случае становиться чьим-то источником заработка я не собираюсь. Лучше сама все расскажу. А потом, однажды, кто знает… Возможно, мои слова уберегут какого-то беднягу от тех же ошибок, что совершила я.

Искренне ваша,

Джейн N

Тогда

1

Тем утром, десять месяцев назад, шел дождь. Я помню, потому что рано встала в надежде отправиться на пробежку. Но минутная стрелка дошла до четверти девятого, а небо упорно не желало проясняться. На улице были сплошь лужи, а я только-только купила новые кроссовки – фиолетовые «найки» с ярко-зелеными вставками и толстыми розовыми шнурками. Забавно сейчас о них вспоминать; если бы я так не тревожилась о чистоте новой обуви, то не потеряла бы почти год жизни.

Уже стоя в костюме для пробежки, я отвернулась от окна, понимая, что облака внезапно не рассеются, солнце волшебным образом не покажется, а покрытые сине-зеленой радужной пленкой бензина лужи в ближайшие минуты не высохнут.

Мне так хотелось выбежать в восемь. Надеялась увидеть симпатичного парня, который тоже бегал по утрам. Мы кивали друг дружке, пересекаясь у фонтана, всегда примерно в половине девятого. Отважится ли он выбежать в дождь? Может, просто послать все подальше и надеть старые кроссовки?

Я уже пошла за ними, когда на телефон пришло сообщение от Шелли.

«Сюрприз! Вернулась домой из чертова кемпинга на день раньше. Вкратце: оч надо повидаться. В 9 норм? В «Омлете и всем таком»? Спасем мой потерпевший крушение ДР».

Как я отреагировала? Пришла в восторг. Я больше недели не видела Шелли, свою лучшую подругу. Но не прошло и двух секунд, как мозг пришел в себя, и я вспомнила: подарок-то остался на работе.

«Давай чуть позже? – написала я. – Иду на пробежку».

«Пожаааалуйста», – ответила Шелли, сопроводив сообщение кучей хмурых смайликов.

Мне не хотелось ее разочаровывать. У подруги и без того выдалось на редкость дерьмовое лето – и встреча семнадцатого дня рождения в унылом кемпинге с семьей, обожающей распевать шлягеры, к тому же совершенно без сотовой связи, определенно счастья ей не добавила.

«Ау! Ты там?» – позвала Шелли.

Я глянула на часы. Если выйду сейчас, успею заскочить в магазин, забрать подарок и явиться в «Омлет и все такое» к девяти. «Увидимся на месте», – ответила я.

Мама уже встала и сидела за кухонным столом в халате с узором из снежинок (ну и что, что на дворе лето?).

– Привет. – Она подняла глаза от своего журнала «Вяжем с умом». На обложке был портрет какой-то ошпаренной курицы, вяжущей шарфик, причем полотно сильно смахивало на вспученный попкорн. – На пробежку собралась?

– Уже нет.

– Отлично, тогда можем поболтать за чашкой кофе.

– Прости, некогда. Поболтай с папой.

– Ага, только он еще в кровати, соня эдакий. – Мама скривилась. – Похоже, наши воскресные посиделки остались в прошлом.

– Не пора его поднимать?

– Я уже пыталась. Он вчера допоздна работал… лег далеко за полночь.

– Я бы осталась, но обещала Шелли позавтракать с ней, – объяснила я.

– Она уже вернулась?

– Да, и мне нужно срочно добыть ей подарок.

– Что ж, ты определенно по адресу. У меня куча сувениров.

Мне не хотелось спорить, но в том, что касалось дарения, мы с мамой условно жили на разных планетах. Если она обитала в мире «я купила это на распродаже, сама не знаю зачем, так что пока засуну это в и без того переполненный ящик со всяким хламом», я жила во вселенной «мои друзья мне как родные, так что я тщательно выбираю подарок каждому из них».

Тем не менее мама выскочила из-за стола и побежала через всю кухню к бельевому шкафу, где хранила свою сокровищницу. Похоже, перспектива найти-таки применение некоторым спонтанным приобретениям взбодрила ее даже больше, чем напиток из кофейных зерен, которые папа привез из Новой Гвинеи.

Пару минут спустя мама вернулась с ящиком и выудила бейсболку с принтом в виде дынь.

– Шелли очень пойдет, у нее как раз лицо в форме сердечка.

Как сочетаются сердца и дыни было за пределами моего понимания. Видимо, мама почувствовала мои сомнения, потому что вновь нырнула в ящик и достала устройство для лепки снежков (!), перчатки из искусственного меха и бирюзовые часы, которые своим видом кричали «нафталин!».

– Что не так? – спросила мама, заметив отвращение на моем лице.

Вместо того чтобы констатировать очевидное, я прикусила язык.

– Я уже купила Шелли подарок. Он в магазине у Нормы. Можно я съезжу туда на твоей машине?

Мама посмотрела в окно, и уголки ее губ опустились. Она всегда до смешного переживала, если мне нужно было ехать в дождь или снег (не говоря уже о тумане, слякоти, мокром снеге, граде и темноте).

– Нет, ты, конечно, можешь отвезти меня сама, – предложила я, точно зная, что мама не почует подвоха. – Подождешь, пока я упакую подарок, а потом подбросишь меня в «Омлет и все такое». Я напишу, когда соберусь домой. Если, конечно, у тебя не будет времени отвезти нас с Шелли в торговый центр или кино…

– Бери машину, – перебила мама. – Только езжай аккуратно.

– Спасибо. – Воспрянув духом, я схватила ключи с крюка.

Когда же почти семь месяцев спустя я наконец вернулась домой, мои чудесные кроссовки – фиолетовые, с ярко-зелеными вставками и толстыми розовыми шнурками – так и стояли в шкафу, спасенные от дождя и грязи. Совершенно как новые.

А вот я была разбита.

Практически сломлена.

Во всех.

Возможных.

Смыслах.

Сейчас

2

Наутро я просыпаюсь и вижу маму.

На полу.

Рядом со мной.

Посреди коридора, прямо у их с папой комнаты.

Мама касается шрамов на моей руке – темно-розовых полосок, что тянутся от костяшек к запястью, точно нити разорванной паутины. Мягкий свет моего фонарика отражается в маминых голубых глазах. Она начинает напевать одну из мелодий «Звуков музыки», как делала всегда, когда я прибегала к ним с папой, если мне снился кошмар.

Я укрыта теплым одеялом. Точно мама принесла. Я-то взяла с собой только подушку и холодную простыню с кровати.

Сколько мама уже лежит тут и смотрит, как я сплю? Хочу спросить ее, как-то объяснить, почему я здесь. Рассказать, что прошлой ночью шкаф уже не показался мне достаточно надежным укрытием.

Мама перестает петь. Я открываю рот… но не нахожу нужных слов.

– Спи, – шепчет она, подсовывая руку себе под голову. У мамы нет ни подушки, ни одеяла, только кости и плоть, да хлопковая ночная рубашка, что отделяет ее от холодного твердого пола. – Завтра будет новый день.

Вот только мне не хочется думать о завтра. Я мечтаю остаться здесь, в промежутке между днями, месте, где не нужно переживать, что кого-нибудь расстрою или скажу что-то не то.

Месте без ожиданий.

Тогда

3

Улицы были тихими тем утром, десять месяцев назад. Возможно, всему виной дождь – а точнее, глубокие лужи, из-за которых я и не отправилась на пробежку. Облака все никак не давали небу проясниться – это я запомнила, потому что ярко горели фонари, отбрасывая длинные полосы света на мокрый асфальт.

Я заехала на заднюю парковку «Шкафа Нормы», бутика, где работала. Хозяйка, Норма, пару месяцев назад вручила мне собственный комплект ключей, решив, что я заслужила ее доверие и могу открывать и закрывать магазин сама.

Я вошла через черный ход, чувствуя до странного затхлый запах восковых свечей, которые она все пыталась продать. Вообще Норма человек хороший, но у нее столько нерабочих идей касаемо того, что можно выставить у кассы, чтобы спровоцировать посетителей на спонтанные покупки. Вот у нас и торчало шесть громоздких ящиков, попусту занимающих место.

Я закрыла за собой дверь и включила свет. Подарок Шелли уже недели три лежал на полке за кассой и все никак не мог попасть ко мне домой. Почему – ведь я за него сразу заплатила, – можно объяснить только банальной ленью. Теперь это еще один повод упрекнуть себя.

Я открыла коробку. Внутри лежал браслет из стерлингового серебра с аметистами и подвеской-звездочкой. Шелли обожала аметисты – не только за их фиолетовый цвет, но и за предполагаемую способность отражать негативную энергию. А еще подруга увлекалась звездами – любовалась ими, загадывала желания… Всякий раз, когда мы возвращались домой поздно ночью, она смотрела на небо и расшифровывала небесные узоры.

На открытке тоже была звезда – металлическая, розовая, на непроницаемо-черном фоне, что напомнил мне ночное небо. Я уже написала внутри поздравление.

«Дорогая Шелли!
Никогда не забуду тот день, тринадцать лет назад, когда вы с твоей мамой постучались к нам, решив познакомиться с новыми соседями. Ты спросила меня, не хочу ли я поиграть, показала свою коллекцию слаймов, и моя жизнь изменилась навеки.
Знаю, я уже это говорила, но ты мне как сестра. И сегодня я загадаю на самую яркую звезду, чтобы мы всегда оставались так же близки. С Днем рождения, моя подруга навеки.
С любовью,
Джейн»

Я завернула коробку в лиловую бумагу, убрала в мешочек, затянула шнурки и завязала их затейливым узлом – и тут в дверь постучали. Через стекло заглядывал какой-то парень лет двадцати, может, двадцати одного года, не сильно старше меня.

Поймав мой взгляд, незнакомец помахал рукой и разулыбался, словно мы сто лет знакомы. Может, и правда встречались? В питомнике, где я подрабатывала волонтером? Или он видел меня на пробежке?

Я обошла кассу и указала на знак:

– Мы закрыты.

Он умоляюще сложил руки, мол, пожалуйста-пожалуйста.

– У нас с подружкой сегодня годовщина отношений. – Стекло приглушало его голос. – Через час мне за ней заезжать, а подарка нет. Пожалуйста… я такой дурак.

Стоит признать, парень был симпатичный, что определенно заставляло идти ему навстречу: высокий, с темно-карими глазами и легкой щетиной, словно он только что вылез из кровати. Выцветшая зеленая футболка намокла от дождя и облепила торс. Капли катились по лицу и стекали по шее.

Он выглядел таким беззащитным.

– Если опять облажаюсь, мне крышка. – Парень пронзил грудь воображаемым колом и закатил глаза.

Только тут я заметила, что его руки покрыты татуировками: ветви дерева словно вырастали из запястий, пробивались сквозь волоски на предплечьях и переплетались с мускулами.

Наконец парень рухнул на колени и вытянул сложенные руки, умоляя открыть.

Я невольно рассмеялась и ощутила укол зависти – вот бы кто-нибудь ради меня так убивался.

Я достала связку ключей из кармана и принялась возиться с замком. Рассмотрев, чем я занята, незнакомец еще пуще заулыбался. Я тоже повеселела. Исполню его желание и стану спасительницей.

Он поднялся и коснулся пальцами двери. В те три неловкие секунды, пока ключ поворачивался в скважине, я ощутила эту близость: трепет в груди, жар, что мгновенно разлился по лицу, точно от лихорадки.

Я вгляделась в незнакомца сквозь стекло: верхняя губа была чуть полнее нижней. Он медленно сглотнул – адамово яблоко на шее дернулось – и уставился на мой рот.

Внезапно мы оба прекратили улыбаться.

Атмосфера изменилась.

Никаких шуток.

Я открыла дверь и отступила назад.

– Спасибо, – произнес он, затворяя ее за собой. – Ты правда меня спасаешь.

Голос был хриплым, словно его хозяин давно не высыпался. Незнакомец пах дождем, мускусом и землей. Такой аромат мы с успехом могли бы продавать, запечатай его в бутылки. Карие глаза задержались на мне несколько дольше, чем положено.

Тому, у кого есть подружка.

Тому, кто сегодня отмечает годовщину отношений.

Парень тоже почуял неловкость, прикусил губу и замялся.

– Увидел свет в магазине и решил попытать счастья.

И я так была этому рада – внезапно даже перестала сердиться на дождь и эти лужи, грозящие испортить новые кроссовки.

– На самом деле мы открываемся позже, но я тоже заскочила за подарком.

Он снова ослепительно улыбнулся, отчего на щеке появилась ямочка.

– Прямо судьба.

Я заставила себя отвести глаза, все-таки у парня уже есть подружка.

– Тебе помочь с выбором?

Он повертел головой и сделал несколько шагов к витрине. «Шкаф Нормы» славился самой модной одеждой в городе, а также широким выбором аксессуаров, от повседневных шарфов до украшений, шляп и сумок.

– Что нравится твоей подружке? – спросила я.

– Ну, она девушка спортивная. Но украшения любит. Может, браслет подойдет.

Занятно, что и он пришел за браслетом. Я повела его к нужной витрине.

– Дай знать, если что-то приглянется.

– Она у меня не слишком яркая, не любит чересчур выделяться.

– Как насчет этого? – Я указала на браслет, о котором вздыхала с первой секунды, как увидела: цепочка сердечек из стерлингового серебра с изумрудами. Увы, даже со своей скидкой я не могла себе его позволить.

– Да, – кивнул парень. – Такой стиль она любит.

Я достала браслет и подала ему. Незнакомец глянул ценник – сто восемьдесят долларов.

– Знаю, дороговато, но камни настоящие, – заверила я его.

Он расправил браслет на ладони. Там, где заканчивались корни вытатуированного дерева, виднелась клешня краба.

– Слушай, а ты на себя примерить не можешь? Я бы так лучше понял.

Мне следовало тогда насторожиться, сообразить, что предположительно спешащий человек не станет тянуть время. Вместо этого я послушно нацепила браслет, одной рукой застегнув его на запястье.

Смотрелось великолепно, и чувства определенно отразились на моем лице: отчаянное желание обладать такой красотой.

– Ну как?

– Идеально, – ответил парень, снова ловя мой взгляд. – Беру.

Конечно, мне было грустно расставаться с браслетом. Я несколько раз уже надевала его, молясь, вдруг Норма выставит украшение на распродажу. И все же отрезала ценник, завернула подарок в бумагу и повернулась за коробкой.

Тогда все и произошло.

Оплетенные нарисованными ветками руки обхватили мою грудь.

Каким-то куском ткани зажали мне рот.

Я отшатнулась и попыталась закричать. Однако тряпка заглушала голос, а ноги двигались как-то неправильно: шаркали, заплетались, подкашивались.

Я слепо потянулась; пальцы наткнулись на что-то мягкое – детские комбинезоны. Я помнила их веселую расцветку в полоску и ромашки. С силой потянула, надеясь добыть вешалку и как-то ею отбиться.

Что-то упало – стойка? манекен? – и ткань выскользнула из моих пальцев.

– Просто расслабься, – сказал незнакомец, поймав мои руки и прижав к моей груди. – Я не сделаю тебе ничего плохого.

В голове словно возник огненный оранжево-желтый шар; он ослепил меня, выплевывая разноцветные брызги, точно жерло вулкана.

Я хотела укусить похитителя, но тряпка не давала. Язык стал тяжелым и неповоротливым, слишком большим, чтобы говорить или кричать.

Пахло чем-то приторно-сладким.

А во рту образовался фруктовый привкус с нотками горечи.

Меня охватил водоворот мыслей и вопросов. Это все происходит на самом деле? Не может быть. Что я сделала? Откуда он знал?

В памяти всплыл пронзительный голос мисс Ромер, которым она читала нам лекции по самообороне на уроках медицины.

Мисс Ромер знала, о чем говорит.

Она встречалась с полицейским.

И, по ее словам, смотрела достаточно криминальных сводок по телевизору.

«Не давайте похитителю вас увезти. Боритесь изо всех сил. Пинайтесь, кричите, кусайтесь, царапайтесь. Делайте что угодно».

Голова была словно в дурмане, но я отказывалась сдаваться. Попыталась выдернуть руки, но те по-прежнему были прижаты к моей груди.

Огляделась, чем бы отбиться, но в пределах досягаемости стояли лишь ящики со свечами, потрепанные коричневые коробки с нарисованными на них серебряными фитильками. Их очертания размылись и поплыли. В глазах потемнело.

Тело стало слишком тяжелым.

А мир померк.

Сейчас

4

Мама приготовила на ужин наше любимое блюдо, пасту – домашние маникотти со сливово-томатным соусом бабушки Джин. Папа взял на себя десерт – брауни с помадкой. Вид шоколадных кексов всегда словно переносит меня назад, во времена средней школы, когда Шелли заявила, что может съесть их все меньше, чем за три минуты. Я поймала ее на слове. Подруга набила рот брауни. Я дождалась момента, когда Шелли станет похожа на хомяка, а затем исполнила танец маленьких утят, попутно еще и строя рожицы. Разумеется, проглотить Шелли уже ничего не смогла, слишком уж хохотала. Шоколад потек у нее изо рта, из носа, и мы рухнули на пол, содрогаясь от смеха. И нам стало не до пари, ведь очевидно было, что мы обе победили.

Я скучаю по Шелли.

Очень.

И по бабушке скучаю. Она умерла в последний год ДТКМП (До Того Как Меня Похитили), и теперь ее дух жил только в нашей пище – соусах, тушениях и самодельных клецках.

Сидя здесь, за обеденным столом, пока одно блюдо сменяет другое, я и саму себя чувствую лишь тенью прежней Джейн, и не могу не задаться вопросом: а в чем живу я?

Папа отпивает вина. Оно очень темное, почти как черничное. Мама говорит, за последние десять месяцев отец освоил виноделие.

– У него появилось хоть какое-то занятие. Клянусь, если б не вино и работа, думаю, он бы просто сошел с ума от переживаний.

Ее слова – точно кислота на мои открытые раны. Мало того что я испортила свою жизнь, еще и умудрилась навредить отцу.

– Как твоя комната? – спрашивает мама.

– Моя комната?

– Да, – кивает она. – Тебе удобно? Или что-то еще нужно?

– Еще?

– Если хочешь, пройдемся по магазинам. – Ее лицо проясняется. – Одежда, книги, постельное белье, канцелярские принадлежности…

– Можно в другой раз?

– Конечно. – Она выдавливает фальшивую улыбку.

Я отвечаю не менее фальшивой.

– Я тут еще хотела спросить… ты общалась с Энджи? – Мама вскидывает брови, словно уже знает ответ.

Энджи работает в приюте для животных, где я была волонтером. Доставили новых собак, и подруга хочет меня с какой-то из них познакомить.

– Она сегодня звонила, – отвечаю я, сосредотачиваясь на цветочной композиции по центру стола. Водяные лилии. Лепестки похожи на лезвия канцелярских ножей.

– Вы договорились встретиться?

Под столом вонзаю в бедро свой нож для масла и жалею, что он недостаточно острый.

– Джейн?

– Нет, не договорились. – С трудом сглатываю, давя на лезвие сильнее.

– А как Шелли?

Смотрю в окно, представляя, как стою на подоконнике.

– С Шелли ты разговаривала? – не унимается мама.

Ищу какое-нибудь оправдание. Украдкой смотрю на папу, не придет ли он мне на помощь, но увы. Отец смотрит в свою тарелку так, словно тоже мечтает выпрыгнуть из окна.

– Шелли звонила, – признаюсь я. Шелли постоянно звонит. Сегодня предложила принести мне ланч: один сэндвич с авокадо, помидорами и моцареллой, а другой – с начинкой из кокосового молока, взбитого блендером с бананом и арахисовым маслом. Мои любимые. Она знает. И все же я отказалась, мол, занята.

– И чем таким ты занята? – спросила Шелли.

– Может, в другой раз, – предложила я и тоже это почувствовала, в дыре, на месте которой когда-то было мое сердце, – ужасное тянущее ощущение, проникающее глубоко в грудь.

– В пятницу мы с Мелли и Таней идем в кино, – продолжила Шелли. – Хочешь с нами?

– С каких пор ты с ними зависаешь?

– С тех пор, как Мелли на физике нечаянно пролила мне на колени пепто-бисмол. Пришлось до конца дня ходить в лабораторном халате. При короткой юбке. В общем, долгая история, – рассмеялась Шелли. – В любом случае они хотели бы, чтоб ты пошла с нами.

– Прямо так и сказали?

– Конечно. Мы все не против.

Возможно, я подумала, они просто хотят расспросить меня про семь месяцев плена. А может… они меня жалеют. В любом случае ответ оставался прежним: ни за что.

Повесив трубку, я представила, как троица сидит в кино, ест шоколадные шарики и обсуждает планы на колледж, – и внезапно почувствовала горечь.

Горечь.

И одиночество.

И гнев.

И сожаление.

Ведь если они наслаждались жизнью, будто ничего и не случилось, я застряла в своей как раз из-за всего, что произошло.

– Вкусно? – спрашивает мама, стаскивая меня с воображаемого подоконника. – Ты едва притронулась к еде.

Она не понимает, что заправленные томатом блюда мне больше не по душе. Я пыталась объяснить в первую неделю после возвращения, когда мама сделала капеллини, похожие на спагетти, под томатным соусом маринара, но увидела лишь искреннее недоумение. Она не поняла. Не желала ничего слушать, ведь так старалась сама приготовить и пасту, и соус с нуля, прямо как бабушка Джин.

– Звонила доктор Уайт, – сообщает мама, когда я не отвечаю. – Думаю, стоит назначить еще одну встречу.

– Мне не нравится доктор Уайт.

– Потому что она слишком старая?

– Потому что у нее в кабинете пахнет восковыми свечами.

Мама морщится, словно мой ответ не имеет смысла. Мне хочется написать «услышь» на каждом ее ухе: «Услышь наконец мои слова, вложи их себе в рот, проглоти, как свою домашнюю пасту». Ведь на самом деле я уже пыталась поговорить.

С ней.

С папой.

С докторами.

С полицией.

Все заявляют, мол, ты можешь без стеснения излить душу, но на деле это работает, только если я говорю то, что они готовы услышать. В ином случае взрослые морщат лоб, поднимают брови, поджимают губы и качают головой.

Отводят взгляд.

Зажимают руками рты.

И оставляют меня.

Еще более одинокой, чем прежде.

Чем в те семь месяцев. Но взрослым не понять.

– При чем тут вообще восковые свечи? – спрашивает мама.

Папа тем временем продолжает пить. На дне его бокала кусочки чего-то. Ему нужно долить. А мне нужно вернуться в четыре серых стены своей комнаты.

– Обещай, что пойдешь, если я тебя запишу, – говорит мама.

Ненавижу доктора Уайт.

– Из-за нее я чувствую себя сумасшедшей.

– Почему?

– Потому что она считает меня сумасшедшей.

Родители переглядываются, однако не пытаются отстоять мое душевное здоровье.

– У меня есть идея получше, – предлагаю я. – Может, мне написать о том, что случилось?

– В смысле книгу? – Мама смотрит на отца, проверяя его реакцию.

Какого черта никто никогда не заботится о моей?

– Ты же не собираешься делиться своей историей? – спрашивает мама.

Я набиваю рот пастой, совсем как Шелли теми брауни, чтобы не пришлось отвечать – чтобы ни одну из моих инициатив не раздавили, как ягоды кислого винограда.

Тогда

5

Я лежала на спине, а поверхность подо мной качалась из стороны в сторону. Я открыла глаза, но ничего не увидела. Меня окружала темнота – и страх заполз под кожу, точно стайка пауков.

Я попыталась встать. Голова ударилась обо что-то твердое. Раздался гудок машины. Мое сердце начало колотиться.

Я попыталась на ощупь определить, что вокруг, обнаружила над головой что-то вроде крыши и постучала по ней костяшками.

Играла музыка – какая-то песня в стиле кантри – под аккомпанемент инструментов: гитары, клавишных, барабана и губной гармоники. Меня швырнуло вперед, и я впечаталась лицом в твердую поверхность. Что-то потекло по губе и попало на язык – кровь.

Я резко пришла в себя.

– Не отпускай свою любо-о-овь, – пел мужской голос.

Слезы покатились по моему лицу, а к горлу подступила желчь. Дрожа всем телом, я сунула руку в карман куртки и с облегчением обнаружила там телефон. Проверила – две палочки сигнала, три непрочитанных сообщения, пропущенный звонок от Шелли плюс еще один от мамы. Я не стала читать или слушать голосовую почту. Просто набрала пароль. Первая попытка – неверно. Вторая – нечаянно нажала «Удалить».

Наконец с третьей я разблокировала экран и позвонила маме.

– Ты где? – в панике спросила она. Наверное, Шелли связалась с ней, когда я не появилась в кафе.

Слова потоком хлынули у меня изо рта:

– Мам, он меня забрал… ты должна мне помочь, мам. Не знаю, где я. Не знаю, что происходит. Я в багажнике его машины.

Ужас вышел на новый уровень, ведь теперь, когда я произнесла эти слова, они стали реальностью. Я никогда еще не слышала, чтобы мой голос звучал так испуганно.

– Кто тебя забрал? – спросила мама.

– Парень. Из магазина.

– Нормы? Джон, – позвала она моего отца. – Сейчас же звони 911.

На заднем плане послышался голос папы. Что он говорит?

– Она в багажнике машины, – сообщила ему мама.

Вой вырвался из моей глотки, когда внезапно я осознала: парень, что меня похитил… он же когда-то остановится. Меня заставят выбраться наружу. И что тогда?

Что тогда?

– Мам, – прохныкала я.

– Слушай меня внимательно, – велела она. – Вокруг тебя нет никаких защелок? Что-нибудь светится в темноте? Потяни это. Там должен проникать свет. Багажник откроется.

– Нет! – заплакала я. – Нет никаких защелок, ничего не светится.

– Ладно, хорошо, осмотрись. Может, внутри есть что-то полезное? Какое-то оружие? Что-то острое?

– Инструмент или зонтик? – подсказал папа. – Отвертка, кабель, чистящие средства?

Я отчаянно прищурилась, но так ничего и не увидела. Только нащупала тонкий слой ковролина и внутреннюю поверхность самого багажника.

– Можешь определить, где задние фары? – спросила мама. – Скорее всего, их закрывает панель. Отдери ее и ударь по фаре – изо всех сил, чтобы выбить стекло. Потом высунь руку наружу и маши, чтобы другие водители тебя заметили.

Я снова принялась шарить вокруг, но ничего не нашла – ни панели, ни фар. Ну почему? Почему я не могу их отыскать?

А песня все звучала.

«Не отпускай свою любооовь… Дари себя ей вновь и внооовь… Чтоб не ушла твоя любооовь…»

– Джейн? – позвала мама.

– Не вижу, – пробормотала я. – Не знаю.

Разве у меня нет приложения для фонарика? Я же точно его скачивала! Я проверила экран, но не увидела характерного фиолетового значка.

– Ты должна сейчас отключиться от нас и набрать 911, – сказала мама.

– Мам, нет.

– Джейн. Дыши глубоко. Папа сейчас говорит с ними. Уже дал им твой номер, но они хотят, чтоб ты сама их набрала.

– Нет. – Слезы хлынули еще пуще. Я не хотела разъединяться с родителями.