Потом позади вдруг хрустнула ветка, и едва я успел обернуться, как мулатка налетела на меня, толкнув с разбегу с такой силой, что я закачался, замахал руками и плюхнулся в воду.

— Никто вообще?

Кит медленно подошла ближе, стараясь не привлекать внимания Фэйт. «Если я отвлеку её, она может испортить заклинание», – подумала Кит, затем, снова тише, добавила: «А ещё, если она меня увидит, то поинтересуется, почему я за ней шпионю, а потом ОЧЕНЬ нехорошо на меня посмотрит».

Побарахтавшись там какое-то время, я, промокший насквозь, выбрался наконец на мелководье, в то время как мулатка и её подруга отплыли подальше, и теперь вода закрывала их по шею.

— Никто, насколько мне известно. Конечно, может быть, туда ездили десятки людей, а я не знал. О своем отце я знал только то, что писали газеты. Правда, недавно мне стало известно, что Кестер посещал бунгало.

Фэйт бормотала заклинание про себя, затем медленно, но уверенно пошла вперёд выверенными шагами. Она трижды обошла вокруг дерева по часовой стрелке, потом развернулась и снова взмахнула руками. Когда она обошла дерево в последний раз, в стволе открылась дверь. Внутри, как заметила Кит, виднелась лестница.

Я ухмыльнулся.

— Вон Кестер, доверенный секретарь вашего отца?

Фэйт стала спускаться вниз по лестнице. Ещё не осознав, что делает, Кит прошла вслед за ней через магическую дверь. Девочка шла на цыпочках, так тихо, как могла, спускаясь по белой спиральной лестнице всё ниже и ниже. Кит осознавала, что делает что-то запретное, но отступать было уже поздно, поэтому она решила идти дальше. Она рассуждала так: да, мне нельзя туда спускаться, но если я не узнаю, что там, то могу пропустить всё веселье.

   — Buenos dias[27].

— Да. Он обмолвился об этом вчера вечером. Сказал, что был там недели две назад, чтобы организовать там кое-какой ремонт…

Они шли уже минут десять, и у Кит разболелись от усталости ноги и даже кружилась голова. Лестница ярко освещалась, а от приглушённых звуков девочке казалось, что на самом деле она где-то далеко-далеко отсюда.

   — Buenos dias, — ответила мулатка.

— Подождите-ка. Я, должно быть, чего-то не понял.

Но наконец Кит добралась до подножия лестницы. Прямо перед собой она увидела золотую дверь, украшенную причудливыми узорами, которые напоминали змей. На двери не было ни ручки, ни замочной скважины. Фэйт нигде не было видно.

   — Я направляюсь в Ялапу. Я купец, — солгал я.

Я думал, что вчера вечером Кестер находился в Грин-Медоу, возле Плезантвилла, а после того, как ему сообщили об убийстве, направился оттуда в бунгало и по дороге исчез.



Мулатка ухмыльнулась в ответ.

— Верно.



   — Ты больше похож на мальчишку, чем на купца.

— А вы были на Лонг-Айленде. — Фокс нахмурился. — Где же вы могли видеть Кестера?

Даже не задумываясь, Кит приложила руку к двери. Ей показалось, что именно это и нужно сделать.

Девушки были примерно тех же лет, что и я, но казались постарше. Мулатка сказала что-то негритянке; я решил, что она перевела наш разговор. Если чернокожая девушка работает на полях, она, скорее всего, плохо знает испанский язык или не знает его вовсе.

— В Грин-Медоу. Мы с сестрой ужинали с ним там, а потом я уехал на Лонг-Айленд.

Дверь открылась, и за ней обнаружилась огромная зала с высоким потолком.

   — Мой отец богатый купец. Я помогаю ему в торговле, — продолжал я приукрашивать действительность.

На лбу у Фокса появилась еще одна морщина.

В центре залы Кит увидела горы из золотых монет, драгоценных камней, блестящих кубков – настоящая сокровищница! Если бы Кит не была так удивлена, то пришла бы в восторг. Она бы завизжала от изумления и бросилась прямо в кучу блестящих монет и камней. Но сверху, над сокровищами, она увидела нечто ещё более поразительное…

Мулатка рассмеялась и покачала головой.

— Думаю, мне пора перестать читать газеты. Они сообщили, что ваша сестра находилась в Адирондаке.

   — Ты одет как пеон.

Глава 12

— Она там и была. Но вчера днем она прилетела на встречу, которую я устраивал с Кестером. Он был для нас как бы офицером связи с отцовской штаб-квартирой. Я не раскрываю никаких секретов. Все наши друзья любят поговорить об этом. Видите ли, если нам нужно начать какие-то финансовые переговоры, мы отправляемся к Кестеру. Когда несколько лет назад я решил стать коммунистом, то в первую очередь известил об этом именно его.

   — Я специально так оделся, чтобы бандиты не попытались меня ограбить.

Дракон в библиотеке

— О-о! Так вы коммунист?

Обе девчонки казались мне чертовски привлекательными. Мулатка, хоть и не из тех, вызывающих, красавиц, какие во множестве подвизаются в любовницах у богатых кабальеро, подкупала свежестью и задором юности, но особенно меня очаровала негритянка. Она походила на выточенную из чёрного камня, идеальных пропорций статуэтку; грудь африканки ещё только-только начала наливаться спелостью.

Кит увидела огромное существо, покрытое блестящими зелёными чешуйками. Судя по всему, оно спало, положив голову на груду сокровищ.

— Нет, уже нет. Я был им всего два месяца. Я тогда так ужасно заскучал, чувствовал себя бесполезным. Мне вообще нужна какая-то работа. Что, если стать детективом? У вас нет вакантного места?

До сих пор мне доводилось — если вспомнить Цветок Змеи и супругу алькальда — лишь прикасаться к женщинам и ощущать их прикосновения, но возлежать с женщинами пока ещё не приходилось ни разу. Сейчас, глядя на этих двух девушек, я невольно задумался о том, каково было бы заняться с ними любовью.

«Это же дракон», – подумала Кит.

Должно быть, подружки прочли мои мысли, поскольку переглянулись и расхохотались.

— Сейчас нет. — В тоне Фокса не было ни малейшей насмешки. — Но я подумаю об этом. После ужина с Кестером ваша сестра тоже поехала с вами на Лонг-Айленд?

Это в самом деле был дракон.

Моя ухмылка сделалась шире, хотя я и почувствовал, как мои щёки стали горячими от смущения.

— Нет, с чего это! — Джеффри насупил брови. — Мистер Фокс, моя сестра не убивала отца, так же как и я.

Кит уставилась на гигантского ящера. У него была длинная морда с заострённым носом, словно клювом. Кит смотрела на сложенные крылья, на мускулистые зелёные плечи мифического существа. На какое-то мгновение Кит представила, каково бы это было – летать над Лондоном, размахивая такими крыльями. У неё засосало под ложечкой от волнения и страха.

Потарахтев о чём-то с подружкой на своём наречии, мулатка лукаво посмотрела на меня и спросила:

Этот там… как его зовут?., убедил меня, что убийца — Энди Грант, но теперь, когда я знаю, кто его племянница, я считаю, что он просто олух. Тот, я имею в виду в полиции, как его зовут.

Чешуйчатые бока дракона медленно-медленно поднимались и опускались. Каждый раз, когда он выдыхал, из ноздрей вырывались маленькие клубы дыма.

   — Со многими ли женщинами ты занимался любовью?



— Ваше мнение вполне резонно, — заявил Фокс. — Ведь у него нет доказательств, что Грант имел при себе оружие. Единственный мотив, который ему приписывают, — возмущение по поводу увольнения с работы, — просто смешон. Помимо этого у Дервина нет ничего против Гранта, за исключением того, что он оказался на месте преступления.

   — Очень многие ищут моей благосклонности, — ответил я, с напускным безразличием пожимая плечами.



— Нет, есть еще кое-что. Грант солгал.

После очередного перевода, сопровождавшегося хихиканьем и переглядыванием, мулатка спросила:

Кит почувствовала, как её тянет к дракону. Она слышала тихий шум магии, исходивший от него. Казалось, что он – неотъемлемая часть магического мира. Ещё не осознав, что происходит, Кит уже стояла на коленях. Она аккуратно положила правую руку дракону на бок. Чешуйки были холодными и немного шершавыми. Её пальцы слегка покалывало, а чешуйки начали теплеть. Кит охватила жаркая волна.

— Солгал? О чем?

   — А был ли ты близок с девушками, у которых африканские корни?

Потом всё стемнело.

   — Нет, — честно признался я, — но мне бы очень хотелось.

— Насчет времени, когда он туда приехал, или, может быть… Как бы то ни было, он солгал. Он сказал, что, когда заглянул в окно, отец сидел в комнате, курил сигару и слушал по радио джазовую музыку. А было начало двенадцатого. Это невозможно. Если бы это в самом деле было между одиннадцатью и половиной двенадцатого, то отец смотрел бы по телевизору Дика Барри. Он не пропустил ни одной его передачи за последние три года.

На одно мгновение!

   — Но прежде чем заполучить африканку, ты должен узнать, что именно доставляет нам удовольствие.

Фокс презрительно фыркнул.

Кит моргнула, и снова стало светло. Она по-прежнему была в пещере, но что-то изменилось.

С этими словами эбонитовая красотка забралась на большой камень и села напротив меня. Одной рукой она прикрывала грудь, другой — волосы в ложбинке между ногами.

— И только-то? Может, в бунгало его вкусы и симпатии менялись или, может, кто-то другой включил радио. Это ни о чем не говорит.

Дракон проснулся и смотрел на неё зелёными блестящими глазами. Он приоткрыл рот и зарычал, обнажив острые зубы.

   — Любовь на нашем языке называется «апендо», — промолвила мулатка. — Любит человек сердцем, неудовольствие получает с помощью мвили — тела.



— Нет-нет, — запротестовал Джеффри. — Грант наверняка лжет. Спросите любого из тех, кто знал отца. Год назад, когда Дик Барри перенес свою передачу с семи на одиннадцать вечера, отец изменил свой распорядок и стал позднее ложиться спать. Миллион против одного, что если он находился в комнате, где есть радио, в одиннадцать вечера, был в своем уме и имел свободу действий, то он слушал Дика Барри. Наверное, мне не стоило бы рассказывать вам, как объясняет это тот, в полиции, но я все же расскажу. Он думает, что Грант вошел в комнату, угрожая отцу оружием, и что именно Грант сам специально включил радио, чтобы заглушить звук выстрелов. Потом ему, конечно, пришлось говорить, что передавали программу джазовой музыки, потому что, возможно, кто-то ее слышал. Неприятно об этом говорить, но мне кажется… На кого это вы так смотрите?

Она помахала рукой вверх-вниз, указывая на обнажённую подругу.



— Извините, — тихо сказал Фокс. — Прошу прощения, мистер Торп. И прошу извинить меня за внезапное решение, которое я принял. Мне нужно поскорее кое-куда съездить. Поэтому, будьте добры, пересядьте в свою машину… — Он высунулся в окно и крикнул; — Дэн!

   — Тело — это бустани, то есть сад, сад удовольствий и блаженства. У каждого человека, мужчины и женщины, есть орудия для возделывания этого сада.

– Ой! – Кит отступила на шаг. – Пожалуйста, не ешьте меня. Простите, что я вас разбудила.

Иди сюда! Вылезай из машины!

Она указала на лицо негритянки.

– Ты никого не разбудила, – послышался голос позади неё. – Дракон ещё спит. Мы сейчас во сне дракона. Никто никого не съест. Наверное.

— Но, боже мой, — недовольно проговорил Джеффри, — я стараюсь… делаю все возможное…

   — У людей есть индомос — губы, и улими — язык. Они позволяют распробовать вкус фруктов, растущих в чудесном саду.

Кит обернулась и увидела, что рядом с ней стоит Фэйт. И она явно была недовольна. С другой стороны, не похоже было, что она собирается превратить Кит в лягушку, – уже неплохо.

Девушка-мулатка наклонилась и слегка соприкоснулась губами с губами подружки.

— Я вижу, мистер Торп. И поверьте, ценю это. Спасибо. Почему бы вам не написать мисс Грант письмо? Садись, Дэн, садись! Если вы не возражаете, мистер Торп… спасибо… женщины всегда прочитывают письмо, прежде чем вернуть нераспечатанным. До встречи. Осторожно, я…

– Значит, ты следила за мной, – сказала Фэйт.

Я никогда не видел подобной близости между девицами, и это зрелище меня просто ошеломило.

Автомобиль тронулся, выехал на бетонное покрытие, набирая скорость. Баритон Фокса выводил что-то похожее на мелодию из «Парада деревянных солдатиков».

– Да, немного. Чуть-чуть… Я увидела, как вы идёте, и пошла следом. В том же направлении. Позади вас.

   — В этом саду есть дыни — тикити.

Сзади донесся настойчивый бас Дэна:

Фэйт подняла бровь.

Она отвела руку, прикрывавшую «дыню» молодой груди.

— Что такое? За нами гонятся?

– Что ж. Теперь ты здесь. О том, насколько опасно идти за волшебниками, не зная, куда именно они направляются, поговорим потом.

   — Ты можешь попробовать всю дыню, — она поцеловала грудь, пробежав губами по её округлости, — или же только тамнатунда — клубнику. — Мулатка нежно пробежала языком вокруг сосков другой девушки.

— Нет. Мы поймаем птичку, десять миллионов против одного!

– Но… где мы?!

Мой член стал набухать и пульсировать, тогда как сам я стоял неподвижно, зачарованный этим представлением.

– Можно сказать, мы в воображении дракона. Здесь обитает сознание дракона, пока спит его тело. Здесь может произойти всё что угодно.

— Но вы поворачиваете на юг! — крикнула Нэнси прямо Фоксу в ухо. — Я не… Куда мы едем?

Мулатка погладила рукой живот подруги, медленно проведя ладонью вниз, от груди до промежности.

– Он может сделать мне больно?

— Едем работать, мисс Грант! Едем в Нью-Йорк, чтобы найти кого-нибудь, кто знаком с Диком Барри.

   — Этот кустик прикрывает маруфуку бустани — запретный сад. — Она отвела ладонь африканки в сторону и положила на её лобок свою собственную.

Фэйт покачала головой.

Через два часа Дэн и Нэнси сидели за столиком в углу огромного зала с кондиционером на Мэдисон-авеню возле Шестидесятой улицы. Нэнси пила оранжад, а Дэн заканчивал прохладительный напиток с мороженым под названием «Поплавок на гребне волны».

   — А в этом саду пребывает екунди еупе кипепео. — Эбонитовая девушка медленно развела ноги, выставив напоказ лоно. — Розовая бабочка. — Мулатка коснулась пальцем розовой области.

– Твоё тело осталось в реальном мире. И моё тоже. Мы – гости во сне дракона, но на самом деле нас здесь нет.

Дэн уговаривал девушку не волноваться.

   — А есть ещё тайный гриб — кийога, растущий в этом саду. Если на него нажать, сад увлажняется.

Кит огляделась.

— Да разыщет он его, вот увидишь. Из-под земли достанет. И насчет дяди не беспокойся. Все образуется.

Что именно она проделывала своим пальцем, мне видно не было, но чернокожая девушка ёрзала от удовольствия. Надо полагать, мулатка имела в виду такой же «гриб», какой я обнаружил между ног у жены алькальда.

– Какой-то скучный сон. Ему снится его же собственная спальня.

Если уж тебе так хочется поволноваться, волнуйся из-за меня. Ведь я не даю тебе заснуть, вот моя миссия… Ага, вон он опять идет. Нашли его, Тек?

   — В саду есть цветок — уа. У него имеется отверстие в стебельке, так что мёд — асали — можно получить с помощью пчелы. Пчела, ниуки, — это мужчина. Его привлекают нектар цветка и желание попробовать мёд.

– Это лишь часть моего сна, юная волшебница. Мой сон огромен. А ты всего лишь стоишь на пороге.

Текумсе Фокс подошел к столику и покачал головой.

Красавица прервала свои объяснения и одарила меня обольстительной улыбкой.

Голос был сладким, как мёд, и тёплым, как какао. Но под сладостью и теплотой таились опасность и огонь. Кит вздрогнула и отступила на шаг.

— Нет еще. Ты дождешься, Дэн, что в один прекрасный день у тебя схватит живот, — сказал он, кивая на прохладительные напитки и мороженое. — Поехали.

   — Тебя привлекает этот цветок?

– Ой. Он говорит! – ахнула она.



Напряжение у меня между ног достигло предела, во рту пересохло, и я выразил согласие весьма невнятно, словно рот мой был набит хлопком.

– Не «он», а «она».



На миг на лице мулатки появилось печальное выражение.

Кит перевела взгляд с дракона на Фэйт, потом обратно.

Спустя еще два часа Дэн и Нэнси сидели друг против друга в отдельной кабинке ресторана-гриль с фонтаном в отеле «Черчилль». Она потягивала охлажденный ананасовый сок, он трудился над «Земляничным блаженством».

   — Но видишь ли, девушка не может позволить пчеле пробовать мёд в любое время, когда той хочется, потому что у пчелы есть жало. Ты знаешь, что происходит, когда пчела жалит женщину?

– Как это возможно?

Ты совершенно не права, — убежденно говорил Дэн. — Самый подходящий возраст для мужчины, чтобы жениться, это где-то от пятидесяти до пятидесяти пяти лет. Я могу назвать тебе с десяток серьезных причин, но не стану делать этого сейчас, потому что ты почти засыпаешь и не сможешь их по достоинству оценить.

Я молча покачал головой.

– Ты уже заходила в книги, правильно? – спросила дракониха. – Почему бы не зайти и в сон? Сон и книга очень похожи, если как следует подумать. Они создают картинки в твоей голове.

К тому же ты слишком молода. Я собираюсь жениться лет через пятнадцать. Скажем, женился бы я в двадцать пять. Что бы со мной сейчас было? Я знаю одного парня, его фамилия Покорни, так вот он как-то сказал…

   — Женщина беременеет! — И девушки с плеском выскочили из воды.

Кит подумала, что эта дракониха какая-то странная. Но, с другой стороны, Кит не знала, что для драконов считается нормальным. Это был первый дракон, которого она встретила. Или, если уж быть точными, первый с половиной (вспомним Догона!).

Опять возвращается, смотри. Ну что, нашли его, Тек?

Я бросился было за ними, но поскользнулся на глинистом дне, а когда, наглотавшись воды, выбрался на сушу, подружки уже исчезли в кустах.

– Как давно вы здесь обитаете? – спросила Кит.

— Нет, — ответил Фокс. — Пошли.

Мокрый и опечаленный, я побрёл обратно, к лагерю путешественников. Женщины по-прежнему оставались для меня загадкой. То есть с позиции попрошайки и вора я понимал их прекрасно, однако отдавал себе отчёт в том, что как мужчина в Книге Желаний ещё не начал читать даже первую главу.

– Полагаю, я здесь с самого начала. Время идёт, но я не знаю, сколько его прошло. – Дракониха повернула длинную заострённую морду к Фэйт. – Напомни мне, когда случилось это… с огнём? Когда всё горело?



– Великий лондонский пожар? – спросила Фэйт. – Лет триста пятьдесят назад.



18

– Вот тогда я просыпалась в последний раз. – Дракониха моргнула. – Когда я просыпаюсь, происходят ужасные вещи. Волшебники поддерживают мой сон; они рассказывают мне истории, чтобы населять мир моих снов. Они поддерживают тишину.

Опустились летние сумерки. Дэн и Нэнси расположились за столиком на высокой террасе «Эскимо-Виллидж» — в нью-йоркском «Уорлдз-Фэйер». Перед Дэном медленно таял «Сладкий айсберг», превращаясь во «вчерашний снег»; Нэнси охлаждала свои пальчики о стакан чая со льдом и лимоном.



Фэйт подошла к драконихе, медленно, но уверенно, и положила руку на её огромную голову.

Дэн хмыкнул.

Когда солнце поутру взошло, я не мог устоять перед искушением исследовать окрестности и нырнул в заросли агавы, исчезнув из поля зрения как своих спутников, так и индейцев, охранявших поле от возможных воров.

– Мы делаем всё возможное, чтобы в библиотеке была тишина. К счастью, небольшой шум не может разбудить дракона. Но когда приходит оживлённая школьная экскурсия, это уже довольно опасно. Или когда проводятся встречи с писателями. Хорошо, что Дракка любит истории. Даже самые громкие истории её не будят.

— Если тебе это ничего, то и я выдержу, — объявил он.

Агава — это огромное растение с листьями шире моей стопы, превосходящее высотой рост взрослого человека. Моему мальчишескому воображению листья агавы порой представлялись гигантскими венцами ацтекских богов. Некоторые растения, такие как даривший нам жизнь маис, обладали определённой внутренней силой. Агава виделась мне воином растительного мира, причём не только из-за торчавших, как наконечники, копий остроконечных листьев, но и благодаря мощи, особой живительной силе, содержавшейся как в соке, так в стеблях и листве.

– Верно. – Дракониха обнажила зубы. Кит подумала, что это, должно быть, улыбка. – Истории делают мои сны больше. Больше места для прогулок.

Нэнси с удивлением взглянула на него.

– Так вот зачем вы заставляете меня читать для «Времени историй»? – спросила Кит.

Подобно женщине, которая умеет готовить, шить, воспитывать детей и при этом ещё и ублажать мужчину, агава обеспечивает индейцев очень многим: из её волокна делают грубую ткань для одежды, одеял и вьюков, из шипов изготовляют иголки, а высушенными листьями топят очаги и кроют крыши.

— Выдержишь что?

И в то же время, как и в женщине, приносящей не только пользу, но и волнующую радость, в агаве сокрыт некий пьянящий дух.

Фэйт кивнула.

— Ладно, ладно, — пробурчал он. — Голову даю на отсечение, ни за что не угадаешь.

Мягкая сердцевина этого защищённого копьями листьев растения наполнена agua miel, медовой водой. Однако в отличие от пчелиного этот «мёд» не сладок, а, напротив, представляет собой мутную, белёсую, кисловатую на вкус жидкость. Свежий сок агавы больше всего походит на болотную водичку, а перебродив, приобретает вкус кислого козьего молока. Но будьте осторожны! Это молоко возьмёт в плен ваше сознание быстрее, чем испанское вино, отправив вас с улыбкой на лице блуждать в блаженстве.

– Это важная часть твоих обязанностей волшебника. Именно от драконов мы получаем наши силы, так что даже если бы у нас не было задачи обеспечить драконий сон, мы всё равно остаёмся перед ней в долгу.

— Слишком жарко, и я очень устала для того, чтобы отгадывать. Все это вообще представляется мне совершенно сумасбродной затеей. Прославленный Текумсе Фокс несколько часов подряд таскает нас за собой и прочесывает пять районов города, стараясь разыскать болтуна, который рассказывает байки по радио. У меня нет никакой охоты отгадывать.

Медовая вода, которую мы называем пульке, была хорошо известна моим предкам ацтекам. Они называли её октли, напиток богов.

Кит попыталась осмыслить тот факт, что её магические силы связаны с драконами. А потом ей в голову пришла мысль.

— Ладно. Повторяю: если ты в состоянии это терпеть, то и я тоже смогу…

Магуэй — это местное название агавы — растёт медленно, зацветает лишь на одиннадцатый год, и в пору цветения из центра его, словно меч, поднимается высокий стебель. Индейцы, культивирующие это растение, знают, когда должен появиться цветок, и в нужное время вскрывают его, пробравшись среди колючих листьев, и сцеживают свежий сок.

– А Алите и Джошу можно читать для «Времени историй»? Они же не волшебники.

Нэнси махнула рукой с усталым раздражением.

Из каждого растения можно получить соку на дюжину порций пульке в день, причём добыча производится несколько месяцев подряд. Tlachiqueros, добытчики, по нескольку раз в день собирают свежий сок в выдолбленные из тыквы бутыли, после чего переливают его в бурдюки из свиной кожи. Иногда сок высасывают из тыквы через трубочку и выплёвывают в бурдюк, чтобы слюна поспособствовала брожению. В течение нескольких дней жидкость выдерживается в кожаных мехах или деревянных бочках.

– Формально не обязательно, чтобы истории читали именно волшебники. Истории обладают собственной магией. Но нам необходимо, чтобы КТО-НИБУДЬ их читал. Так что традиционно эту обязанность возлагают на волшебников. Равно как и обязанность поддерживать порядок на библиотечных полках и расставлять книги по местам.

— Что терпеть? — опять повторила она свой вопрос. — О чем ты вообще говоришь?

Чистый перебродивший пульке называется pulque bianco, белый пульке. Мои предки ацтеки усиливали его крепость с помощью древесной коры под названием куапотль. Есть ещё pulque amarillo, жёлтый напиток, который получается, если добавить жжёного сахара. Поскольку оба упомянутых ингредиента повышают крепость напитка, наш добрый король Филипп запретил добавлять в пульке куапотль и сахар, но индейцы продолжали это делать.

— Я говорю о том вон верблюде за столиком у колонны, который глаз с тебя не сводит.

– Мне не нравится, когда книги стоят неправильно, – сказала дракониха. – Когда кто-нибудь ставит историческую книгу на полку с научной фантастикой или остросюжетный детектив – к детским книжкам с картинками… – Дракониха вздрогнула. – У меня от этого чешуя чешется. И я начинаю просыпаться.

Мои предки почитали пульке, потому что его пил сам Кецалькоатль, Пернатый Змей. Подобно грекам, обожавшим трагедии, ацтеки сочинили легенду о том, что пульке появился в результате трагической любви.

— А-а… — Нэнси бросила косой взгляд в сторону колонны. — Я его не заметила.

– Так вот почему нам надо расставлять книги? – спросила Кит. Ей стало не так обидно из-за того, что приходилось заниматься всякой скукотой.

Бог по имени Пернатый Змей влюбился в Майауэль, прекрасную девушку, которая была внучкой одной из звёздных ведьм цицимиме, и убедил её убежать с ним. Они укрылись на земле и слились воедино, превратившись в одно дерево.

— Прямо не заметила.

– Расставлять книги по полкам – не скукота, – сказала дракониха. – Благодаря этому упорядочивается мир.

— Да, не заметила. А если бы и заметила? — Она еще раз взглянула в ту сторону. — В чем он провинился?

Однако цицимиме пустилась в погоню. Бабка прекрасной Майауэль принадлежала к тем страшным демонам женского рода, самым ужасным из обитающих в ночи, которые преобразились в звезды, чтобы иметь возможность с неугасающей злобой наблюдать за лежащим внизу миром людей. Питая злобу против всего живого, они насылали различные напасти — поветрия, засухи и голод, — а порой (именно тогда происходили затмения) даже пытались украсть солнце, вынуждая тем самым ацтеков ради возвращения светила приносить многочисленные человеческие жертвы.

Кит вздрогнула.

— Я не говорю, что он провинился. Но раз ты спрашиваешь, посмотри на снаряжение, которое лежит на стуле рядом с ним. Похоже, профессионал. Если ты все же не прочь угадать, то могла бы сказать, что это фоторепортер какой-то газеты.

– Вы прочитали мои мысли?!

Цицимиме сумела узнать в дереве Майауэль и, оторвав часть растения, скормила внучку другим демонам. То, что осталось от возлюбленной, безутешный Кецалькоатль предал земле, оросив своими слезами, и из праха погибшей красавицы произросло растение магуэй (или агава), из сока которого производят пьянящий напиток, что дарит людям такую же радость, какую Пернатому Змею и прекрасной Майауэль приносила их любовь.

— Ну и что, если репортер?

– Ну, можно и так сказать. Но ты сейчас в МОЁМ сне, – сказала дракониха. – Так что можно сказать, что я прочитала СВОИ мысли.

Однако, по моему разумению, если боги ацтеков употребляли пульке так же рьяно, как и их поклонники, это вполне могло стать причиной поражения, которое они потерпели от испанского Бога. Отец Антонио, тоже пивший пульке, когда не мог добыть вина для утоления своей жажды, утверждал, что брожение придаёт напитку привкус тухлого мяса, но я всё-таки продолжаю считать его больше похожим на болотную жижу.

— Так ведь ты же сегодняшняя сенсация, не так ли?

Кит попыталась понять, что это значит, но мозг начал постепенно плавиться. Тогда она решила сосредоточиться на том, что было понятнее.

Индейцы обожали пульке и давали его даже детям. Правда, ацтеки порицали пьянство, хотя считали его позволительным для людей пожилых, чтобы подогреть кровь, женщин после родов и больных, чтобы подкрепить силы. А вот здоровых взрослых людей, напившихся до беспамятства, в первый раз остригали наголо, во второй раз сносили их дома, а в третий раз приговаривали к смертной казни.

— Но… но он… — явно встревожилась Нэнси. — Он ведь не может об этом знать.

– Значит… если дракон… если она… если вы… проснётесь… Не понимаю, почему происходят ужасные вещи? Потому что у вас плохое настроение, когда вы просыпаетесь? Неужели это вы подожгли Лондон, когда проснулись в прошлый раз? Когда я пытаюсь разбудить старшего брата до полудня, он кидается в меня всем, что под руку попадёт – у вас тоже так?

¡Dios mio! Вздумай алькальд Веракруса пойти на такие меры, через неделю в городе не осталось бы ни индейцев, ни полукровок.

— Отчего же, может, если читает бульварные газетки и имеет хороший глаз и нюх. — Дэн мрачно склонился над лужицей, оставшейся от его «Сладкого айсберга». — Допускаю, что ты могла не заметить, как он на тебя глазеет. Естественно, ты к этому привыкла. На тебя полные залы народу глазеют. Это же твоя работа — надевать всякие платья и вышагивать взад-вперед, чтобы люди могли посмотреть на тебя. Ты прекрасно понимаешь, что у тебя и лицо, и фигура взглядогеничные, поэтому ты и…

Но дракониха лишь тихо всхлипнула.

Добрый клирик немало сокрушался по поводу свойственного индейцам повального пьянства.

— Взглядогеничные? Что это значит?

– Это несправедливо, – сказала она. – Я не виновата.

   — Они пьют, чтобы забыть о своих невзгодах, — частенько говорил он. — Пьют по-другому, не так, как белые. Мои espanol hermanos, братья-испанцы, тоже любят выпить, но знают меру. Индейцы, к величайшему сожалению, пьют, когда выпадает случай, не зная и не желая знать ни нормы, ни меры. Они пьют по воскресеньям и в праздники, на свадьбах и крестинах, на именинах и похоронах — был бы только повод.

— «Геничный» означает «порождающий», «вызывающий». Следовательно, «взглядогеничный» — это «вызывающий взгляды».

– Она не специально это делает, правда же, Дракка? – спросила Фэйт, потом повернулась к Кит. – Когда дракон просыпается, он невольно выделяет сильный поток магии. Эта магия опасна – слишком много силы оказывается в мире единовременно. Эта сила может менять реальность. Может вызывать чуму, землетрясения… даже что-нибудь ещё похуже. Но это не вина дракона. Виноват тот, кто разбудил дракона. Ну, по крайней мере, если сделал это специально.

А уж когда повод находится, они льют пульке себе в глотки до тех пор, пока их сознание не оказывается в плену, а сами они не валятся с ног. Говорят, что один индеец может выпить столько, сколько дюжина испанцев. — Он погрозил мне пальцем. — Это не преувеличение, Бастард. Мои братья по крови указывают на приверженность пьянству как на один из пороков, внутренне присущих индейцам. Может, оно и так, остаётся только понять, почему этот порок получил среди них столь широкое распространение только после того, как мы высадились на их побережье.

— То есть ты хочешь сказать, что мое лицо и фигура притягивают взгляды?

– Кому такое может пригодиться? – удивилась Кит. – И зачем кому-то вызывать чуму, землетрясения и прочее подобное специально?

— Именно так.

Отец Антонио раздражённо воздел руки — так часто бывало, когда его вера вступала в противоречие с тем, что он видел собственными глазами.

Фэйт покачала головой.

— Мисс Грант!

   — Воскресенье стало для индейцев днём всеобщего пьянства. Почему? Полагаю, это своеобразный способ протеста против религии, которую мы им навязали. Ты знаешь, что святой крест вблизи рыночной площади пришлось убрать, потому что собаки и пьяные индейцы постоянно мочились на него?

– Я долго училась волшебству и магии, но мне так никто и не смог ответить на этот вопрос. – Фэйт показала на дракониху. – Но я точно знаю, что защищать дракона – наш долг. Поддерживать её сон. Сохранять в безопасности. Читать ей книги.

Разговор отвлек внимание Дэна и Нэнси от «верблюда» за столиком у колонны, поэтому они не заметили его ловких и проворных действий с камерой. Теперь, когда он неожиданно выкрикнул ее имя, оба повернулись, обратив к нему лица, и одновременно моргнули, ослепленные светом вспышки. Но Дэн, еще не успев открыть глаза, уже прыгнул вперед, и теперь моргать пришлось «верблюду»: кулак Дэна угодил ему в челюсть и опрокинул навзничь между столов и стульев, а камера полетела по полу. Поднялись крик и суета, в зал стремительно выбежали официанты.

– Адриан Солт! – воскликнула Кит, внезапно испугавшись. – Если он придёт, снесёт библиотеку и построит торговый центр, то разбудит дракониху, правильно? Экскаваторы её разбудят!

Далее, пусть пьянство действительно губительный, присущий индейцам порок, но если так, пристало ли испанским господам извлекать из этого прибыль? Ведь гонят пульке из агавы, а бо́льшая часть плантаций принадлежит владельцам гасиенд. Кроме того, говорят, что испанские вина заставляют индейцев терять голову быстрее, чем пульке. Эти крепкие вина завезли в деревни странствующие испанские торговцы, которые не только набивают карманы за счёт продажи хмельного, но и скупают за бесценок ещё оставшуюся у индейцев землю: ведь когда между ушами у них плещется вино, их можно уговорить на что угодно.

Над всем этим вдруг прозвучал властный голос:

– Экскаваторы? – переспросила дракониха. – Мне нравятся рассказы об экскаваторах!

Так или иначе, с точки зрения индейца, пульке приближает человека к некоему священному порогу, что и понятно, ибо две эти культуры — агава и маис — составляют основу местной жизни. Может даже показаться, что между агавой и ацтеками существует некое мистическое родство. Растение умирает вскоре после цветения, и держава ацтеков тоже погибла, просуществовав недолго и перед этим достигнув расцвета.

— Могу я спросить, что все это значит?

– Но настоящий экскаватор вам вряд ли понравится. Они шумные, – сказала Фэйт. – Впрочем, раз уж ты теперь знаешь о драконихе, могу тебя успокоить, Кит. Совет Волшебников временно наложил на Дракку приглушающее заклинание. Экскаваторы её не разбудят.

От философских размышлений меня оторвало противное урчание в желудке. Тортилья с вулканическими перцами была съедена несколько часов назад, а в настоящий момент, не тратя своих сокровищ в виде двух реалов и нескольких оставшихся какао-бобов, я мог подкрепить себя только соком агавы. Хотя бы сырым... если, конечно, мне не удастся украсть перебродивший.

Повернувшись, Дэн сердито посмотрел на Текумсе Фокса и покачал головой:

– Но если библиотека закроется, мы всё равно не сможем снова попасть сюда, – сказала Кит. – Нам нужно его остановить!

— Думаю, у меня все же схватило живот.

Я знал, что на гасиендах индейцы часто прячут сосуды с брагой подальше от глаз надсмотрщиков и управляющих, и теперь, озирая поле, задавался вопросом, где тут лучше всего было бы устроить такое укрытие. Лично я, уж конечно, не оставил бы такое сокровище на одной из голых прогалин, а засунул его в самую гущу, достаточно далеко, чтобы не попадалось на глаза, но, однако, так, чтобы в любой момент можно было найти.

– Мы его остановим, обещаю, – сказала Фэйт. – Но сейчас нам надо идти. Магия, необходимая, чтобы находиться здесь, очень утомляет. Если мы задержимся слишком долго, то не сможем выбраться.

— Надеюсь, что живот. — Фокс взял Нэнси за руку. — Идемте отсюда.

Итак, я стал обходить заросли, выискивая подходящие места намётанным взглядом воришки. Чутьё и опыт меня не подвели, хотя времени на поиски ушло больше, чем я думал. Глиняный кувшин с перебродившим пульке был найден примерно за полчаса, однако столь долгие поиски я приписал не своим просчётам, но исключительно невежеству индейцев, спрятавших напиток не так хитро, как сделал бы это я сам.

– Возвращайтесь в любое время, – ответила дракониха. – Мне нравится встречаться с людьми. Люди рассказывают истории.

Дэн двинулся за ними с видом человека, которого можно остановить лишь с большим трудом и ценой громадных усилий. Поэтому никто даже не предпринял такой попытки.

– Обязательно. И обещаю, что буду оберегать ваш сон, – отозвалась Кит.

Стоило пульке пролиться струйкой по моему горлу, как из желудка по всему телу начало распространяться тепло. А поскольку было понятно, что спать ночью на земле, имея в качестве одеяла только накидку, будет холодновато, я снова приложился к кувшину с божественным напитком, впрок запасаясь теплом.



– Мне так часто говорят, – печально сказала дракониха. – Но потом я просыпаюсь. Я слышала, что давным-давно одного дракона не просто разбудили. Его убили. А следом за ним умерли все большие ящеры.

Вернувшись в лагерь, я сел под облюбованным ранее хвойным деревом, привалившись к стволу. Голова моя малость кружилась, но настроение заметно улучшилось, за что, видимо, следовало благодарить Пернатого Змея.



Дракониха, к удивлению Кит, расплакалась.

Неподалёку остановился на привал владелец плантации сахарного тростника, сопровождаемый тремя своими vaquero и негром-рабом. Последний, как я заметил в свете лагерного костра, был сильно избит: мало того что по его лицу прошлись кулаками, так ещё, судя по рваной окровавленной одежде, беднягу изрядно отходили плетью. Ничего необычного в этом зрелище не было — я не раз видел жестоко избитых африканцев, индейцев и полукровок. Насилие и страх — это именно то, что позволяет меньшинству держать в подчинении большинство.

В понедельник в одиннадцать часов вечера Нэнси Грант крепко спала в комнате на втором этаже в доме Фокса. Крепкий сон отчасти объяснялся здоровой и цветущей молодостью, отчасти крайней усталостью и отчасти таблеткой, которую миссис Тримбл растворила для нее в стакане воды. Присутствие Нэнси в доме Фокса было вызвано тем фактом, что дом этот находился значительно ближе к Уайт-Плейнс, чем маленькая квартирка в Нью-Йорке, которую она делила с девушкой, тоже работавшей в фирменном магазине «Хартлспун». Дядя Энди спал — или, может быть, не спал — где-то в Уайт-Плейнс, где именно, она не знала. Его задержали в качестве важного свидетеля, и освобождение под залог пришлось отложить до утра, несмотря на уже выдранные Натом Коллинзом пух и перья. Если Энди предъявят обвинение в убийстве, что представлялось вполне возможным, то об освобождении не может быть и речи. Но Нэнси все же спала в силу трех указанных выше причин.

– Динозавры! – ахнула Кит. – Из-за смерти дракона вымерли ДИНОЗАВРЫ.

Прикрыв глаза, я прислушивался к рассказу рабовладельца, хозяина гасиенды к востоку от Веракруса, который беседовал с другим gachupin. Речь как раз шла об этом рабе.

– Пора прощаться, – сказала Фэйт и широко зевнула. – Что-то спать… хочется.

Внизу, в большой комнате, забитой вещами, собралось человек пять. Дэн Пейви и покусанный пчелами мужчина играли в триктрак; невзрачный молодой человек и мужчина с короткой шеей и длинными седыми усами спорили, склонясь над кроссвордом; Текумсе Фокс играл на гитаре дуэтом с черноволосым маленьким итальянцем. Но в десять пятьдесят восемь Фокс отложил гитару, включил радио, нашел нужную программу и отрегулировал громкость. Бойкий мужской голос заговорил: «…Представлюсь сам, потому что в прошлый раз диктор по ошибке назвал меня Дюбарри, и мне пришлось полчаса говорить фальцетом, но, мало того, я еще вынужден был делать это на французском, чего не умею без музыки. Итак, вас приветствует Дик Барри…»

— Это escapade[28], — пояснил хозяин. — Нам потребовалось три дня, чтобы его изловить. Ему уже досталось, но это только цветочки. Настоящую кару он понесёт на плантации, на глазах у всех: после такого урока всем черномазым будет неповадно даже помышлять о побеге.

Кит попрощалась с драконихой. Дракка пожелала им удачи.

Невзрачный молодой человек бросил:

   — Хорошо бы ещё заодно изловить и всех тех разбойников-маронов, от которых на дорогах житья не стало, — заметил его собеседник. — По всей округе грабят и насилуют. А испанцев убивают без пощады.

Фэйт и Кит поднялись по бесконечной лестнице, всё дальше удаляясь от драконьего логова. Они медленно прошли по лесу, расположенному под библиотекой, затем поднялись к вращающемуся книжному шкафу и в конце концов вернулись в реальный мир.

— Вот уж не предполагал, что любопытство заставит вас пасть так низко.

И тут я понял, что видел плантатора раньше: он заходил иногда в церковь в Веракрусе. Этот человек всем был известен как грубый, жёсткий, волосатый hombre malo[29], который кастрировал своих рабов и насиловал рабынь, а уж порол, без различия пола и возраста, всех невольников, попадавшихся ему на глаза. Даже его соотечественники испанцы были о нём дурного мнения. Как-то раз, когда я зашёл в церковь — в ту пору меня приводило туда всякое порицание со стороны отца Антонио, — этот злодей тоже появился там вместе с рабом, юношей примерно моих лет, которого он жестоко избил за какой-то проступок. ¡Que diablo![30] Он привёл мальчика в церковь обнажённым, с болтающимся реnе, причём даже не привёл, а приволок на собачьем поводке.

В тот самый реальный мир, в котором существует спящий дракон!

Ответа он не получил. Фокс сидел неподвижно в течение следующих десяти минут.

Когда я поведал об этом клирику, он сказал, что нечестивец будет гореть в аду.

«…Я находился в вестибюле отеля „Черчилль“, а по нему расхаживал коридорный и беспрестанно повторял:

Глава 13

   — В душах некоторых людей кипит чёрная злоба, которая выплёскивается наружу в виде жестокости. Этот человек ненавидит чернокожих. Он заводит рабов, чтобы издеваться над ними. Он организовал Santa Hermandad, так называемое Святое Братство — местное испанское ополчение, якобы для поддержания королевского закона, а в действительности же для того, чтобы охотиться на беглых рабов, как другие охотятся на оленей.

«Вызывают Дика Барри, вызывают Дика Барри, вызывают Дика Барри…» Я возьми и брякни ему по привычке:

Слишком опасно

И теперь я вспоминал слова клирика, прислушиваясь к громкой похвальбе этого человека, взахлёб рассказывавшего и об охоте на беглецов, и о своих утехах с африканскими женщинами. Каково это — быть рабом сумасшедшего, человека, который может бить тебя, когда ему вздумается, и насиловать твою жену из прихоти? Принадлежать безумцу, который способен убить тебя просто так, под настроение?

«Ставь пузырь, и путь к моему сердцу откроется…»