Иван Любенко

Убийство на Васильев вечер

Выражаю искреннюю благодарность старому другу — д.м.н. Долгалёву А.А.
I

Ядовитым и жгучим назову я жало ахреба, Ядовитее его лишь жгучий язык клеветника. Арабская поговорка


30 декабря 1908 года.



Ставрополь уже отметил Рождество и теперь ждал прихода нового 1909 года. Горожане ещё не устали от праздника. Днями они посещали рождественскую ярмарку, лавки и магазины Николаевского проспекта, где скупали всевозможные продукты, в особенности, не забывая молочных поросят, без которых вечер 31 декабря, именуемый Васильевым (в честь святителя Василия Кесарийского) был не вечер. Казалось, что и достаток в новом году не появится в доме, если хозяин не накроет богатый стол и не угостит всех родственников и друзей, зашедших в гости. Недаром в народе говорили: «Свинку, да боровка припасай для Васильева вечерка». Другой, весьма приметной особенностью Васильева дня, было гадание. Народ говаривал, что всё нагаданное на вечер 31 декабря — сбудется. И погоду примечали. Не зря местные старики учили: «если на Василия ветер дует с юга — год будет богатый; с востока — повезёт с урожаем фруктов, овощей да ягод; с запада — рыбы будут полные сети, а молока — полные крынки». «Вьюга будет — орехов полные корзины», «если тепло и без снега — к неурожаю и хворям», да и северный ветер — к беде, разрухе и голоду». А старая ворожея Кулешиха, помнившая ещё времена, когда казаки бились с горцами у стен крепости, а сам город состоял из Казачьей станицы да десятка улиц, вещала детворе, что «на Василия ведьмы крадут месяц, чтобы он не освещал их ночных прогулок с нечистыми духами». Её слушали, крестились истово и уходили, не оглядываясь, подозревая, что и сама она по ночам летает на метле.

Едва только город погружался во власть фотогеновых, газовых, а кое-где и дуговых фонарей, наступала вторая часть уходящего дня — застолье и развлечения. Кто беднее — оставался дома или навещал родственников, а кто побогаче — хаживал по трактирам, ресторанам, кафешантанам и театрам. Правда, надо признаться, что синематограф любили все: крестьяне, приехавшие в город продать свой товар, мещанское сословие, интеллигенция, военные, чиновники. И даже сам …хозяин губернии не раз был замечен публикой в «Солее». Синематограф покорил всех, благо и цена на билеты была на любую толщину кошелька: от трёх рублей за ложу на четверых в «Биоскопе», до гривенника за место на лавке в «Синематографе Парфиняно».

Не стала исключением из общего правила и семья Клима Пантелеевича Ардашева — присяжного поверенного Ставропольского Окружного суда, вернувшегося в город своего детства полгода назад.

Этот день адвокат вознамерился целиком посвятить супруге — Веронике Альбертовне, и потому с самого утра чета отправилась за покупками. К пяти часам пополудни горничная Варвара уже дважды нанимала извозчика, и сани, доверху гружённые коробками и свёртками, отсылались домой — на Николаевский проспект 38 в большой одноэтажный особняк с причудливой стеклянной дверью в виде огромной замочной скважины.

Чего греха таить, денег для своей половины Клим Пантелеевич не жалел. И не только потому, что доходы позволяли, а, главным образом, от того, что супружница, сменившая ещё в июне привычный Санкт-Петербург на провинциальный Ставрополь, с трудом привыкала к тихой и спокойной жизни южного патриархального городка, который хоть и был губернской столицей, но, на самом деле, больше походил на уездный город. Нет, тут, как и положено, присутствовали все атрибуты губернии, начиная от дворянского собрания и, заканчивая театром, но сам городишко можно было проехать на извозчике из конца в конец за каких-нибудь полчаса, а при хорошей паре гнедых или чалых — всего за четверть часа.

Ещё недавно Ардашев — коллежский советник, чиновник по особым поручениям МИД России, а потом и начальник Азиатского департамента — проводил в тайных заграничных командировках немало времени, но всегда возвращался живым и здоровым. На счету сорокалетнего рыцаря плаща и кинжала было достаточно успехов: создание агентурной сети в Британской Ост-Индии (на Цейлоне, в Карачи, Бомбее и Хайдарабаде), вербовка высокопоставленного чиновника английской колониальной администрации в Дели и получение турецко-английского плана блокирования проливов Босфор и Дарданеллы.

Жизнь бросала Ардашева, как девятый вал, и в 1905 г., вернувшись в Одессу из заграничной командировки на борту греческого судна с документами на имя австро-венгерского подданного, тайный посланник Российской империи привёз с собой не только тяжёлую форму тропической лихорадки, но и сквозное ранение обеих ног. Это был результат очень опасной операции по перехвату личного послания премьер-министра Великобритании Артура Бальфура представителю Соединённого Королевства на ожидаемых российско-английских консультациях по разграничению сфер влияния в Персии.

Пули задели и мышцы, и суставы. После трёх перенесённых операций, диагноз врачей был неутешителен: передвигаться начальник Азиатского департамента МИД России сможет только с помощью пары костылей. К глубочайшему сожалению, о выполнении деликатных поручений за границей не могло быть и речи.

По особому соизволению Государя коллежский советник Ардашев получил из рук Николая Александровича золотой перстень с вензельным изображением «Высочайшего имени Его Императорского Величества», орден Владимира IV степени с бантом, а так же единовременную денежную выплату в сто тысяч рублей. От любезно предложенной ему преподавательской работы на кафедре восточных языков при учебном отделении министерства иностранных дел он отказался и вышел в отставку.

Рассудив здраво, Клим Пантелеевич, пришёл к глубокомысленному заключению, что на тот момент закончилась только первая фаза его жизни, а новая может стать не менее интересной и захватывающей. Надо только принять правильные решения.

Прежде всего, следовало самостоятельно разработать методику лечения повреждённых суставов и начать их тренировку.

Не стоило так же забывать, что оставались так и не оконченные два курса Петербургского университета, где юный и полный энергии студент постигал основы юридических наук, пока не увлёкся персидским и турецким языками. Внезапный интерес к Востоку и заставил бросить юридическое поприще, перейдя на факультет востоковедения, который он успешно окончил. Вот тогда-то и пригласили молодого выпускника на неведомую ему работу в недавно организованный специальный отдел при внешнеполитическом ведомстве Российской империи. Но всё это было в прошлом. Теперь следовало экстерном закончить факультет правоведения и потом, минуя обязательный пятилетний срок работы помощником присяжного поверенного, стать адвокатом. Если выполнение первого условия зависело всецело от Клима Пантелеевича, то второе, казалось нереальным. Это правило никогда не нарушалось. Никогда до Ардашева. Потребовалось личное вмешательство его бывшего начальника, принца Ольденбургского, чтобы Министр юстиции Щегловитов издал особое распоряжение, по которому Ардашев мог заняться адвокатской практикой уже в 1907 году.

Между тем предстояло решить, где пройдёт эта вторая часть его жизни. Ответ напрашивался сам собой: в тихом, сытом и солнечном, раскинувшемся на возвышенности, в окружении лесов и бескрайних степей, городе. Там, где прошло его детство и юность, в Ставрополе.

Для Вероники Альбертовны переезд в Ставрополь был не просто переменой места жительства, а трагедией. Здесь не устраивало буквально всё. И даже новый особняк в самом центре, с молодым садом и родниками не радовал душу.

Отбоя от клиентов у столичного адвоката не было. Он занялся практикой по уголовным делам. Особенностью его работы было то, что Ардашев соглашался представлять интересы только тех подсудимых, в чьей невиновности был абсолютно уверен. Отсюда и метод защиты — отыскивание настоящего преступника. Только за полтора года ему удалось раскрыть более десятка злодееяний, оправдав, тем самым, своих подзащитных. Полицмейстер, начальник сыскного отделения, судебные следователи города и товарищ прокурора, участвовавший в судебных заседаниях, чувствовали себя посрамлёнными после каждого вердикта присяжных заседателей о полной невиновности клиентов Ардашева.

После блестящего раскрытия таинственного убийства директора московского отделения Торгового дома Бушерон господина Жоржа Делавинь и его двадцатилетнего сына Людовика, «Московский листок» поместил фотографический снимок Клима Пантелеевича с подробным описанием истории расследования этого запутанного дела. Через неделю ту же статью перепечатала парижская «Le Figaro» и слава адвоката Ардашева, перешагнула границы Империи. Гонорары выросли. Достаток, искренняя любовь и уважение — это всё, что мог дать Клим Пантелеевич супруге. Но ей хотелось большего. Веронику тянуло в столицу — к дворцам, балам и приёмам. Видя это, Клим Пантелеевич от досады грустнел, уходил в себя, замыкался в кабинете и просиживал до утра за керосиновой лампой, работая над рассказом, пьесой или повестью. Это новое увлечение пришло неожиданно, и теперь он печатался под псевдонимом Побединцев. Любил он и шахматы, и карты, и бильярд. Это были игры, в которых Клим Пантелеевич почти никогда не проигрывал, если, конечно, перед ним не сидел гроссмейстер, признанный мастер бильярда или заядлый картёжник.

Нельзя сказать, что в Ставрополе не было общества, в котором Вероника Альбертовна могла бы чувствовать себя так же как в столице, общаясь с дамами своего круга. Нет, дело совсем не в этом. Журфиксы у Высоцких, и приглашения в другие дома состоятельных горожан, конечно же, случались, но всё это было похоже на пародию их недавней петербургской жизни. Там — в столице — всё было иначе. Казалось, даже воздух в Петербурге был другой. Что уж говорить о магазинах! Была и иная причина не любить Ставрополь: в столице она почти не изводила себя мыслями о том, что Господь не дал ей ребёнка. А здесь, увидев на улице мальчика или девочку, она едва сдерживала слёзы, чувствуя некую вину перед супругом, хотя Клим ни разу за всю совместную жизнь не упрекнул её за это.

Выйдя из очередного модного магазина-салона, Ардашев сказал жене:

— Итак, дорогая, приглашаю тебя в «Гранд-Отель». Ещё утром я абонировал столик на двоих у эстрады. Хозяин отеля Троятов мне хвастался, что сегодня у него будет необычный вечер. Ожидается выступление французских танцовщиц. В Ставрополе они проездом.

— Это же чудо! Не может быть!

— Вот и думаю, что не может быть, — улыбнулся присяжный поверенный. — С точки зрения железнодорожного сообщения Ставрополь — тупик. Некий транспортный аппендицит. И никого «проезда» тут быть не может. Сдаётся мне, что сии актрисы к Парижу имеют такое же отношение, как Нижний рынок к Елисейским полям. Но, думаю, лучше посмотреть, а потом уж давать оценку… А вот и извозчик. — Адвокат сделал едва заметный знак и сани остановились.

— На Александровскую, любезный. К «Гранд-Отелю», — помогая усесться Веронике Альбертовне, велел Ардашев.

II

Ресторан в гостинице «Гранд-Отель» в Ставрополе считался лучшим. Сюда и в обычные дни было трудно попасть, а в рождественские праздники — и подавно. Метрдотель почётных гостей знал в лицо и потому, едва завидев присяжного поверенного, устремился навстречу.

— Милости прошу, дорогие Клим Пантелеевич и Вероника Альбертовна. Столик ждёт вас.

— Вы очень любезны. Скоро ли начнётся танцевальная феерия?

— С минуту на минуту…

— Клим Пантелеевич! Вероника Альбертовна! Добрый вечер! — раздался чей-то голос. — Давненько я вас не видел.

Ардашев обернулся.

— Здравствуйте-здравствуйте, Василий Фёдорович! Тоже решили посмотреть на француженок?

— А что ещё прикажете делать в нашей провинциальной дыре, в особенности, если вдовец так и не нашёл своего счастья? Это вот вам хорошо с Вероникой Альбертовной. А мне — скукота… Только и осталось, что пальмы в зале в кадки сажать да попугаев разводить… Кстати, позвольте поинтересоваться, какие планы у четы Ардашевых на Васильев вечер? — сверкнув глазами, задал вопрос невысокий, щуплый человечек лет сорока с аккуратными усиками-щёткой и клиновидной бородкой.

— Собственно никаких. Родственников у нас в Ставрополе нет. Собирались остаться дома, — пожав плечами, ответил Ардашев.

— Тогда, приглашаю вас ко мне, — проговорил Иванов. — В восемь пополудни. Обещаю очень интересную программу. Во-первых, новейшая игра от Императорской карточной фабрики игра «Флирт цветов», во-вторых, — необычный праздничный стол магрибской кухни, в которой вы, дорогой Клим Пантелеевич, прекрасно разбираетесь, в-третьих, среди приглашённых ваш постоянный соперник за шахматной доской — доктор Нижегородцев и несколько моих друзей со своими нежными и любящими половинами. Чрезвычайно буду рад видеть вас в моём скромном особняке, тем более, что 31 декабря — день ангела у Василия.

Ардашев посмотрел на супругу, но она отвела взгляд, предоставив ему право самому принимать решение.

— В таком случае, Василий Фёдорович, не вижу причин для отказа.

— Итак, в восемь пополудни у меня на Мавринской. Жду! — Иванов склонил учтиво голову и удалился. Ардашевы проследовали к своему столику.

Погас свет, и зажглись огни рампы. Заиграла весёлая музыка, слегка напоминающая польку, но в темпе марша. Занавес открылся и на сцену выехал огромный торт. Первый ряд — шесть женщин, второй — четыре, а третий — две. Торт стал вращаться и танцовщицы, облачённые в балетные тюники, спустились вниз с пьедесталов и образовали на сцене круг. Оркестр играл всё быстрее. Мандолина и гитара задавали темп. Дамы, взявшись за руки, кружили вокруг. Вдруг от них отделись две танцовщицы, вышли на авансцену и стали выполнять немыслимые прыжки через спину, точно гимнастки. Публика рукоплескала. Вспыхнул свет. Двенадцать красавиц кланялись зрителям. Залу накрыла волна оваций и между рядами стали ходить два мальчика с букетами. Их охотно покупали и тут же бросали на сцену.

Так продолжалось почти час. Уже под самый занавес над ухом адвоката раздался голос:

— Простите, сударь, вам просили передать.

Присяжный поверенный повернул голову, и официант протянул Ардашеву согнутый вдвое листочек, вырванный, очевидно, из записной книжки.

— Кто просил?

— Не знаю. Записку вместе с чаевыми передал мальчуган, продававший цветы. Он указал на вас.

— Где он?

— Убежал куда-то, — простодушно ответил тот и удалился.

Клим Пантелеевич развернул послание. Карандашом было написано: «На Мавринской может случиться убийство».

— Что там, милый? — вопросительно проворковала Вероника Альбертовна.

— Какая-то чепуха. Вероятно, нас с кем-то спутали. — Адвокат убрал записку в карман.

Концерт продолжался, но Ардашевы вскоре покинули ресторан к радости компании студентов, толкущихся у самого входа перед строгим швейцаром в ожидании освободившегося столика.

Извозчик стоял рядом и, поймав на себе заинтересованный взгляд, тут же подал сани к входу. Вскоре они неслись вниз по Театральной, а потом и Николаевскому проспекту до самого дома под № 38 не встречая преград. Снег падал перьями, точно на небе распороли огромную подушку. Город не спал. Повсюду слышался смех и весёлые голоса. Приближался Васильев вечер.


III


Каменный терем Василия Фёдоровича Иванова стоял почти в самом конце Мавринской улицы. Одноэтажный дом имел театральную залу со сценой и кулисами, отделанную дорогим паркетом, золотой росписью по стенам и лепниной по потолку. Полы в фойе были покрыты мрамором. Комнаты для гостей ничем не уступали другим помещениям. Всюду роскошь: картины Клевера и Семирадского в вызолоченных рамах, китайские напольные вазы, бархатные шторы и дорогая антикварная мебель. Откуда такое богатство у недавнего чиновника, учёного и селекционера, возглавлявшего губернскую опытную станцию? Ответ прост: перейдя с государственной службы в коммерцию, Василий Фёдорович Иванов занялся поставками ставропольского зерна за границу через Новороссийский порт. Это и приносило прибыль. Всё бы хорошо, да сорокалетний коммерсант так и не устроил свою личную жизнь после смерти супруги. Откровенно говоря, многие незамужние барышни грезили стать его жёнами, но Василий Фёдорович так и не мог остановиться ни на одной из них. Правда, поговаривали, что не гнушался он адюльтером и с замужними ставропольскими красавицами. Словом, женским вниманием Иванов обделён не был. Даже заезжие столичные актрисы, в том числе и оперные, нередко выступали на одной из сцен его театрального салона. Да и он сам нередко принимал участие в любительских спектаклях.

С западной стороны к дому, а точнее к спальным комнатам, примыкал зимний сад, устроенный на манер стеклянной галереи. Чего там только не было! Девять разновидностей пальм, привезённых из Сочи. Редкие для здешних мест птицы свободно жили в зимнем саду и перелетали с пальмы на пальму: певчий сорокопут, похожий на снегиря, обладающий удивительным голосом, блестящий скворец необычайного окраса, то ли сине-зелёного, то ли зелёно-чёрного со стальным блеском самого пера, пара желтоклювых токо и, конечно же, попугаи: жако, ара и корелла. Эта часть зала была отгорожена сеткой от потолка до самого пола. За ней был устроен бассейн с диковинными рыбами. Рядом с ним — террариум со скорпионами, представлявший собой большой стеклянный ящик с внутренним покрытием из песка, мха, коры орхидей, сверху закрытый застеклённой рамой.

Надо признать, что хозяин дома держал двери зимнего сада открытыми, и его частыми гостями были не только любознательные учащиеся гимназий, семинаристы, но и простые горожане.

Ардашевы прибыли в гости точно к назначенному часу и не с пустыми руками. Клим Пантелеевич преподнёс имениннику дорогущий «Waterman» — самопишущее золотое перо. Иванов, которого, удивить в этой жизни, казалось бы, уже нечем, искренне благодарил адвоката и его супругу за подарок.

Новогоднее настроение создавала не только рождественская ёлка, наряженная всевозможными украшениями и установленная в главной зале, но и струнный квартет «Букет» (две скрипки, альт и виолончель), игравший Моцарта, Бетховена, Танеева и Чайковского. Сей квартет в Ставрополе был известен, главным образом, благодаря своему дамскому составу: двум очаровательным скрипкам, ослепительной блондинке альту, и стройной брюнетке виолончели. Концерты «Букета» пользовались популярностью, и его выступления хорошо оплачивались.

Вечер, как и обещалось, начался с игры «Флирт цветов». В ней принимали участие восемь человек: располневший, пожилой уже в сущности человек — заведующий городским ломбардом отставной губернский секретарь Емельян Лукьянович Сафронов с молодой женой Анной Евграфовной — актрисой ставропольского драматического театра; усатый, чем-то похожий на таракана — коллежский асессор Иван Кузьмич Краснопеев с очаровательной супругой блондинкой Натальей Сергеевной; преподаватель физики Ставропольского учительского института Александр Николаевич Шилохвостов, в очках, лысый, как бильярдный шар, человек и его жена — Антонина Андреевна — совсем непривлекательная особа под сорок лет; Ангелина Тихоновна Нижегородцева, всегда в чудесном настроении; и сам хозяин дома. Адвокат Ардашев и доктор Нижегородцев коротали время за игрой в шахматы за соседним столиком. Вероника Альбертовна Ардашева сидела тут же и листала дамский журнал.

— Итак, дамы и господа, напоминаю правила игры «Флирт цветов», — выговорил хозяин вечера. — В колоде девяносто шесть карт. Вся колода раздаётся сразу. На любой карте одиннадцать названий цветов. Напротив каждого цветка — фраза. Стало быть, одиннадцать фраз на карте. Если вы желаете что-то сказать своему партнёру или партнёрше втайне от других, то не надо шептаться. Достаточно передать ему карту и назвать цветок. А фраза напротив и будет той самой вашей мыслью. Например, давайте представим, что наш любезный Иван Кузьмич давно и тайно влюблён в супругу доктора Нижегородцева. Тогда он передаёт ей карту и называет упомянутый в ней цветок, допустим, тюльпан. Напротив него — строка: «Вы сегодня адски милы». Но Ангелина Тихоновна, к сожалению Ивана Кузьмича и счастью для Николая Петровича Нижегородцева не отвечает ему взаимностью и, передавая в ответ свою карту, называет другой цветок, положим, орхидею. Напротив неё фраза: «А рыльце-то у тебя в пушку. Что скажет жёнушка твоя, когда узнает?»…

— Ого! Такого поворота я не ожидала, — рассмеялась Ангелина Тихоновна.

— А почему бы и нет? — расплылся в улыбке Краснопеев. — Всякое может случиться. Любовь, знаете ли, болезнь опасная.

— Вижу вам уже натерпится начать игру. Но позвольте я закончу объяснение…А вот, если бы их желания совпали, то госпожа Нижегородцева могла бы в ответ назвать и азалию, рядом с которой стоит иное предложение: «Любимый, как долго я тебя ждала!». Всем ясно? Таким образом, надеюсь, ваши чувства вновь приобретут остроту и яркость. Что ж, сдаю колоду. Каждый получает по двенадцать карт. Я начинаю… с госпожи Сафроновой:

— Сирень.

— Ромашка, — ответила актриса и расплылась в улыбке.

— Теперь очередь Ангелины Тихоновны, — пояснил Иванов. — Прошу вас передать карту кому вздумается. Здесь не обязательно соблюдать правила часовой стрелки. Главное, сохранять очерёдность. Ваш ход. Кто примет вашу карту?

— Иван Кузьмич, — вздохнула Нижегородцева. — Ну, хорошо, пусть будет астра…

Тем временем, Ардашев, игравший белыми фигурами и доктор Нижегородцев — чёрными, уже разыграли Ферзевый гамбит. Николай Петрович выбрал защиту Чигорина. Игра постепенно перешла в миттельшпиль[1]. Адвокат рвался к левому флангу противника. Чёрный Слон Нижегородцева оказался под ударом. И по всему выходило, что «жить» ему осталось не более одного хода. Партия обострялась. Музыка струнного квартета умиротворяла. Время от времени, слышался переливчатый женский смех.

— Ландыш, — пролепетал нежный голосок.

— Ага! А вам левкой! — пробасил кто-то.

— Что? Да как вы смеете? Получайте гвоздику, — возмутилась дама.

— Герань, — выговорил настойчивый мужской голос.

— Колокольчик, — пропела чья-то супруга.

— Ой, тогда калла, — разочаровано заявил чей-то муж, не получив взаимного расположения у чужой, но тайно обожаемой, жены.

— Роза, я говорю вам роза, — дрожащим голосом проронила гостья.

— Генурис, простите гинура,…».

— Надо же, генурис… — чуть слышно вымолвил присяжный поверенный, помрачнел и, не отрывая взгляда от шахматной доски, мысленно перенёсся к событиям восьмилетней давности.



31 декабря 1899 г., Египет, Каир, Эль-Карафа (Город Мёртвых).



Ардашев очнулся. Темнота. Попытался поднять голову — сильно ударился лбом о каменную плиту. Тело затекло и ныло от однообразного положения. Попробовал приподнять ногу, но шершавая каменная поверхность больно ударила по коленной чашечке. «А, может, мне это просто снится? Да нет же, мокрый пот, нечем дышать. Где я? В могиле? В склепе? Меня что…заживо похоронили? Сколько я тут нахожусь? Но как это могло случиться? Стоп-стоп. Первым делом надобно успокоиться и постараться всё вспомнить. Весь день я составлял опись находок в лагере австрийских археологов. А вечером, к руководителю экспедиции доктору Хольцеру пришли эти двое. Представились голландскими археологами из Александрии. Сказали, что ведут там раскопки. Хольцеру ничего не оставалось, как пригласить их к ужину. Они достали из рюкзака консервы и коньяк. Сидели за столом и говорили о науке. Пили, ели, а потом вдруг я почувствовал себя плохо и ушёл в палатку. Прилёг на походную койку. Всё. Больше ничего не помню…Выходит, эти двое меня и похоронили заживо? Но как они вывезли меня из лагеря? И зачем? Проще было отравить…Так-так… Надо думать, как отсюда выбраться. Помнится, читал когда-то в одном романе, что делать, если человек заснул летаргическим сном, а его приняли за мёртвого и заживо закопали в гробу. Во-первых, нельзя тратить воздух. В классическом гробу запас воздуха, примрно, на час, максимум, на два. Потому необходимо глубоко вдыхать и медленно выдыхать. Вдохнув, нельзя глотать, это вызывает гипервентиляцию — опасное явление, которое происходит при частом поверхностном дыхании, когда вдох производится в верхней части грудной клетки, что приводит к снижению уровня углекислого газа в крови. Кричать бессмысленно. Крик приводит к панике. В результате усиливается сердцебиение и дыхание, а значит и расход воздуха. Ни в коем случае не стоит зажигать спички или зажигалку, это отнимает кислород…Кстати, а что у меня в карманах? Часы? Отлично. — Ардашев опустил руку, вынул золотой «Мозер», открыл крышку и завёл. Механизм заработал. Он нажал на кнопку — заиграла привычная музыка. Саркофаг, точно гитарная коробка усилил звучание. Извне донёсся чей-то голос. А вот теперь надо было звать на помощь. Набрав полные лёгкие воздуха, прокричал:

— Энахуна![2]

Послышалась арабская речь, и плита сдвинулась. От яркого света разведчик зажмурился.

— Ахреб![3] — произнёс кто-то.

Ардашев открыл глаза: на груди сидел скорпион. Местные бродяги с интересом разглядывали европейца…

— Ваш ход, Клим Пантелеевич, — нетерпеливо выговорил доктор Нижегородцев.

— Да-да, простите, задумался… Ну что ж, тогда я возьму вашу пешечку и объявлю шах. Слону недолго осталось почивать…

— Не страшно. Им и закроюсь.

— Это ещё как сказать, дорогой Николай Петрович. Вам опять шах Конём и, по-моему, мат.

— Как же это я не заметил? — разочарованно вымолвил доктор.

— Бывает.

К столу, где играли во «Флирт цветов» подошла горничная и что-то шепнула хозяину. Иванов поднялся и объявил:

— Дорогие дамы и господа, прошу всех перейти в соседнюю комнату. Стол уже накрыт. Попробую вас удивить магрибской кухней. Мне удалось на две недели выписать из столицы повара, который знает в этом толк. Милости прошу.

Гости послушно поднялись и прошли в другую залу. Туда же проследовал и струнный квартет.

— Итак, я, пожалуй, расскажу вам немного о тех краях, которые мне недавно довелось посетить, — начал хозяин дома. — Не скрою, магрибская кухня мне особенно запомнилась, во время путешествия по Северной Африке и Ближнему Востоку. Кстати, именно оттуда я привёз самого ядовитого бледно-жёлтого, так называемого палестинского скорпиона, именуемого генурисом. Укус его смертелен. Если вы не хотите быть его жертвой, то берите его за последний сегмент хвоста там, где жало. Это паукообразное существо живёт не более пяти лет. Охотится ночью. Его жертвами обычно становятся черви, многоножки, сверчки и мухи. Я его кормлю один раз в неделю. Это двенадцатый ядовитый скорпион моего террариума. В природе насчитывается множество видов этих паукообразных, более полутора тысяч, но только пятьдесят из них ядовиты настолько, что их укус может привести к смерти. В Северной и Западной Африке проживают племена, отлавливающие гигантских скорпионов и собирающие их яд.

— Простите, Василий Фёдорович, а чем можно объяснить ваш интерес к этим достаточно неприятным существам? — убирая в карман очки, осведомился учитель.

— Не знаю, Александр Николаевич. Трудно сказать. Привлекает и всё. Может, виновата культура древнего Египта, которая насквозь пропитана образом этого создания. Вспомните, хотя бы Богиню Селкет в виде сфинкса-скорпиона… Но давайте вернёмся к магрибской кухне. Здесь на столах лежат приборы: вилки, ложки, ножи. В Марокко ложку используют, только для того, чтобы полить бульоном блюдо. Всё едят руками. На стол, как видите, поданы алкогольные напитки, тогда как в этих магометанских странах алкоголь строжайше запрещён. В данном случае, я постарался предложить вам угощения сродни тем, что бывают в богатых аристократических домах Рабата, Касабланки или Тлемсена. Обычно там обед начинается с горячего таджина, затем подаются салат мишуи, бастелла, бриуаты. Потом несут жаренную птицу, мясные таджины, и, наконец, кускус. Гости не прикоснуться к еде пока хозяин дома не скажет… — он потёр нос и смущенно добавил: — простите, запамятовал…

— Бисми лла! Магометанский термин для обозначения фразы, с которой начинается каждая сура Корана, кроме девятой: «во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного», — помог Ардашев.

— О да! Благодарю вас! Должен сказать, друзья, Клим Пантелеевич прекрасно владеет арабским и знает тамошнюю магрибскую жизнь лучше меня. Вы, как я понимаю, не раз бывали в тех краях? — осведомился Иванов у Ардашева.

— Да, вояжировал лет восемь назад, — скромно признал присяжный поверенный, — продолжайте, прошу вас, очень интересно.

Рассказ длился ещё пару минут, после чего все приступили к еде.

Гости вели себя непринуждённо, и, то и дело, поднимали бокалы за именинника. Незаметно подкрался и Новый 1909 год. К утру, устав от излишеств, пары стали расходиться.


IV


— Эх, Ефим Андреевич, кто бы мог подумать? Был человек, и нет. А ведь денег девать было некуда…Мерзостей этих понатащил со всего света. От них и почил. И надо же — аккурат на Васильев вечер!

— И не говорите, — Поляничко открыл табакерку, размял пальцами щепоть табаку и поочерёдно заткнул зельем обе ноздри. — Ирония судьбы, Антон Филаретович. Но, право слово, того чёрного скорпиона вы зря затоптали. Небось редкий был вид, огромный, размером со среднего речного рака. Его в музей надобно было сдать, в коллекцию господину Прозрите-те-те… — начальник сыскного отделения вынул белоснежный платок и, прикрыв им нос, смачно чихнул, а потом высморкался. — Прозрителеву. Да-с. Простите-с. Ох и зол этот табачок! До слёз пробирает, точно хрен! Недавно купил в лавке на Александровской. А городовой, молодец. Всех скорпионов собрал. Не побоялся.

— А как было не прикончить эту тварь? Вы же видели, как он хвост поднял, будто петух, и попёр на меня, и попёр, — огрызнулся Каширин.

— Веником бы прикрыли его и в совок, да в ящик. И крышку бы задвинули. Дел-то. А что если этот паукообразный немалых денег стоил? Не зря же Иванов его из-за дальних морей привёз.

— На свою погибель, — вздохнул помощник начальника сыскного отделения.

— Это да. Ну что там, доктор скоро закончит осмотр? Тут и слепому всё ясно. Нечего антимонию разводить. Выпишем разрешение на погребение — и дело с концом. Праздник всё же, а мы тут вокруг трупа хоровод водим, а надобно вокруг ёлки.

— А кому выписывать? У покойника ни жены, ни детей. Жил анахоретом, да любвиобильничал. Это всем известно. Говорят, давеча для него в спальне целый дамский оркестр музицировал в чём мать родила.

— Ну, положим, не оркестр, а квартет…

— Скажите тоже, Ефим Андреевич! Квартет! Мало что ли? Это, как-никак четыре дамочки. Одна краше другой. Представляете? Вот вы, хоть раз с четырьмя мамзельками кувыркались?

— Грех это, супружнице изменять. Седьмая заповедь.

— Вот и я про то… Так что будет Иванов в аду на сковородке жариться. И поделом.

— Не нравятся мне ваши измышления, — Поляничко расправил нафиксатуаренные усы и грозно посмотрел на подчинённого. — Вы когда последний раз в Успенском храме были? Что-то давненько я вас там не видывал. Или церковь поменяли?

— Никак нет-с. Куда же я от отца Михаила денусь?

— Так приходите чаще. А то не молитесь, не каетесь, не причащаетесь…Отсюда мысли у вас греховные в голове роятся, как червяки в гнилом яблоке. Не гоже стражу порядка в таком разумении рассуждать.

— Виноват-с.

— Я вот, признаться, за птичек переживаю. Посмотрите, какая красота. Кто их теперь кормить будет, заботиться?

— Может, в первую гимназию обратиться? У них там зоологический уголок… Глядишь, возьмут да и рассуют по клеткам.

— А пальмы? Их-то куда? Может, в ресторацию какую? Нет, тут надобно иного рода действия применить, по циркуляру: отписать отношение городскому голове. Пусть кумекает.

— И то дело, Ефим Андреевич. На то он и голова. И с рыбками пущай разберётся. А нет, так и на сковородку можно. Там зеркальные карпы ого-го! Фунта на три-четыре, а то и на пять-шесть потянут.

— Да побойтесь Бога, Антон Филаретович! Нешто можно так, а?.. Красота-то какая, а вы — «на сковородку». Была бы весна, я бы сам их в Сипягин пруд выпустил. Пусть бы размножались, малёк бы пошёл. Нет-нет, без городской власти мы только дров наломаем. Как придём в управление, напишите отношение: так, мол, и так, в результате несчастного случая, причинившего смерть купцу первой гильдии Иванову Василию Фёдоровичу, посредством укуса скорпиона на Васильев вечер в канун нового 1909 года…

В этот момент в фойе послышались чьи-то шаги.

— Видать уже фельдшера подъехали на больничной карете, а наш эскулап до сих пор в чистописании упражняется. Тоже мне, письмоводитель нашёлся, — вздохнул Поляничко и повернулся к двустворчатой двери, ведущей в зал.

— Добрый день, господа.

— О! Господин присяжный поверенный! А позвольте полюбопытствовать: каким сквозняком вас сюда занесло? — осклабился Каширин.

— Тем же, что и вас. Я ведь был среди гостей, и когда уходил, Василий Фёдорович был в добром здравии.

— И, вероятно, в сильном подпитии, если столкнул крышку со стеклянного ящика, в котором сидели скорпионы. Они, окаянные, и повылазили. Один супостат добрался до спальни и ужалил бедолагу прямо в шею, — резюмировал Поляничко.

— Позвольте-позвольте, господа, но это же нонсенс! Они не могли самостоятельно выбраться из этого ящика.

— Да бросьте, господин адвокат, морочить нам голову! — Каширин махнул рукой и открыл портсигар. — Совершенно ясно, что купец заснул спьяну, а его питомцы с ним расправились. Вы вот упомянули, что были вчера в числе приглашённых, а, говорят, тут в запрещённую «железку» резались на астрономические суммы. Вы в этом участвовали?

— Что за чушь! Мы с доктором Нижегородцевым играли в шахматы, остальные были заняты «Флиртом цветов». Игра есть такая. Цветы называли: ландыш, розу, генурис, простите, гинуру… — Ардашев вновь мысленно унёсся в прошлое.

1 января 1900 г., Египет, Каир, резиденция российского военного агента[4].

…Через сутки после своего удивительного спасения «австрийский археолог» пил чай в кабинете полковника Евстафьева.

— А всё-таки, Клим Пантелеевич, вы везунчик. Выпутались из такой ситуации! Британцы не простили вам утечки турецко-английского плана блокирования проливов Босфор и Дарданеллы, и потому решили расправиться столь изуверским способом. Вместо яда, добавили в коньяк снотворного и заживо замуровали в гробнице на кладбище мамлюков. Кстати, завербованного вами агента они прикончили. Но перед смертью долго пытали. Он-то вас и выдал.

— Вполне вероятно.

— Хорошо, что британцы вашего золотого Мозера не забрали, не смородёрничали. Часики-то и спасли. Англичане всё предусмотрели, а вот не знали, что нас православных Господь в беде никогда не оставит, тем более на Васильев вечер. — Полковник подошёл к окну, и, заложив руки за спину, спросил: — А скорпиона, думаете, они вам подбросили?

— Безусловно. Это очень опасный вид. Самый ядовитый. Так называемый палестинский скорпион, или генурис. К тому же, в тёмное время суток он выходит на охоту, а днём, когда в пустыне стоит адская жара, отдыхает. Ночью ведь прохладно и запахи становятся острее, да и жертвы спят, к ним легче подползти незаметно и ужалить. Меня, как вы понимаете, англичане «хоронили» ночью. А в это время скорпион не стал бы искать укрытия в склепе.

— Что ж, послезавтра можете отправляться в Россию. В Александрию прибывает «Королева Ольга». Слава Богу, эта командировка для вас закончилась успешно. Благодарю за службу…

— А не разрешите ли, господа, осмотреть труп? — осведомился Ардашев.

— Да Бога ради, — запросто ответил Поляничко. — Только зачем? Или вы не верите в то, что укус скорпиона может быть смертельным?

— Так вы позволите? — настоял Ардашев.

— Прошу.

Клим Пантелеевич прошёл в спальную комнату.

Труп был раздет и лежал на кровати. Его исподнее покоилось рядом, на стуле. Трудно было поверить, что ещё несколько часов назад это мёртвое тело было живым человеком со своими страстями, заботами и мечтами. А теперь называлось просто — останки. Жизнь скоротечна, но ещё призрачнее — граница перехода из одного мира в другой.

— А, Клим Пантелеевич! Пришли полюбопытствовать? Говорят, вы тоже были на этом празднике? — поинтересовался толстый, невысокий, с бегающими свиноподобными глазками, человек. Звали его Анатолий Францевич Наливайко, судебный врач.

Присяжный поверенный кивнул и спросил:

— Место укуса не покажете?

— Да вот оно. Скорпион забрался спящему на шею, тот, видимо, решил его стряхнуть, и получил укус. След характерный. И покраснение имеется. Я всё отразил в протоколе. Хотите прочесть?

— Пожалуй, я для начала осмотрю труп.

Адвокат обошёл тело и остановился у ног. Присев, он стал рассматривать подошвы умершего, а потом вдруг повернулся к доктору и спросил:

— Не одолжите лупу?

— Да, пожалуйста.

— Не кажется ли вам доктор, что на правой пятке след от укола шприцем? Ардашев протянул ему лупу.

Наливайко подошёл и принялся изучать место, на которое указал Клим Пантелеевич.

— Похоже, — кивнул медик.

— Согласитесь, что укол сделан непрофессионально. Даже кровь запеклась.

В спальню вошли Поляничко и Каширин.

— Что вы этим хотите сказать? — с недоумением выговорил судебный врач.

— Дело в том, господа, что купец первой гильдии Василий Фёдорович Иванов скончался не от укуса скорпиона, пусть даже самого ядовитого, именуемого генурисом, или палестинским скорпионом, а от укола в пятку. След его хорошо виден.

— То есть как? — спросил Каширин.

— Именно так, и никак иначе.

— Вы согласны с доводами адвоката? — Поляничко уставился на доктора.

Тот пожал плечами и вымолвил неуверенно:

— Возможно-с…

— И что прикажете нам теперь делать, господин присяжный поверенный? Где искать убийцу? — процедил сквозь зубы помощник начальника сыскного отделения.

— Совершенно понятно, что преступник был среди гостей. Итак, я перечислю всех присутствующих (кроме хозяина и дамского оркестра, горничная и повар — они не в счёт): заведующий городским ломбардом Сафронов с женой Анной Евграфовной, Иван Кузьмич Краснопеев с супругой Натальей Сергеевной, учитель физики Ставропольского учительского института Шилохвостов с женой — Антониной Андреевной, доктор Нижегородцев с супругой и, соответственно, я с Вероникой Альбертовной.

— Если убрать вас с женой и доктора Нижегородцева с супругой, то тогда останутся только шестеро? — предположил Поляничко.

— Вы правы.

— Но как узнать, кто преступник?

— У меня есть некоторые подозрения, но они должны подтвердиться. Для этого мне потребуется ваша помощь. Придётся выяснить несколько моментов, о которых я вам сейчас расскажу. Думаю, на это уйдёт два-три часа, не более. Затем, попрошу вас пригласить сюда всех, кого я перечислил, включая и доктора Нижегородцева.

— С женой? — осведомился Каширин.

— Не обязательно. Как нет необходимости в присутствии и моей супруги. Но прежде, чем все вчерашние гости здесь соберутся, я должен буду получить от вас ответы на мои вопросы. А они будут следующие…


V


Вечером первого января в Ставрополе стояла тихая, безветренная погода, что для этих мест большая редкость. Мороз крепчал. Снег скрипел под полозьями, как старый паркет. Луна, как гигантская люстра, освещала небо. Её свет сливался со снегом, образуя белый, фон, который, точно экран синематографа, отображал на своей поверхности дома, деревья и редких прохожих.

К особняку на Мавринской подъезжали сани. Вчерашние гости с каменными лицами входили в дом. В передней их встречал городовой.

Присутствующие расселись в большой зале. Владелец ломбарда Сафронов с супругой утонули в двух глубоких креслах, Краснопеевы — предпочли разместиться за столом. Поляничко, сидя на стуле, с невозмутимым видом читал «Северокавказский край», а Каширин явно недовольный тем, что в праздничный день пришлось находиться на службе, с досадой тушил в хрустальной пепельнице очередную папиросу, бросая нетерпеливые взгляды в сторону Ардашева. Между тем, сам присяжный поверенный прохаживался от одного окна к другому с неизменной коробочкой ландрина в руках. Он ждал появления четы Шилохвостовых. Наконец, к восьми вечера собрались все.

— Итак, дамы и господа, — начал Ардашев, — всем вам известно, что вчера ночью Василий Фёдорович Иванов умер от укуса скорпиона. Однако есть подозрение на то, что его убили. Именно поэтому я и попросил господ полицейских собрать в этой зале всех, кто был приглашён покойным на вчерашний Васильев вечер.

— То есть, как убили? Разве он не умер от укуса этой ползущей твари? — удивился заведующий городским ломбардом.

— Нет.

— Простите, Клим Пантелеевич, я беседовал с судебным медиком, — вмешался доктор Нижегородцев, — там, действительно, было покраснение на шее покойного и явный след от укуса. Разве нет?

— Как раз, след от укуса меня и смутил. Дело в том, Николай Петрович, что мне приходилось видеть последствия нападения этого паукообразного существа. Покраснения были сильнее выражены, и их площадь занимала бóльшие участки тела. В данном же случае, оно минимально и не переходит в ярко багровый цвет. Как вы думаете, почему?

— Вы хотите сказать, что укус был произведён уже в мёртвое тело?

— Совершенно верно. Злоумышленник, надев кожаные перчатки, сначала произвёл смертельный укол в спящего беспробудным сном Иванова, а потом вошёл в другую комнату, открыл крышку стеклянного ящика, в котором находились скорпионы, и достал их по одному.

— Разве? Вы в этом уверены? — удивился Шилохвостов. — А что, если, кто-то ненароком сдвинул крышку террариума и скорпионы сами вылезли?

— Скорпионы не ползают по таким гладким поверхностям, как стекло. Вы можете в этом убедиться. Подойдите, откройте ящик и посмотрите. Нет ничего хуже, господа, чем безосновательный спор… Итак я продолжу: злоумышленник, надев перчатки, достал самого ядовитого, палестинского скорпиона и поднёс к шее уже мёртвого человека. Генурис, почувствовав стеснение, выбросил яд в тело покойника. С момента наступления остановки сердца уже прошло сколько-то времени (по моим представлениям, около четверти часа). За этот период кровь ушла с периферийных капилляров в крупные сосуды, что привело к изменению обычного цвета тела на бледный, затем и синюшний. При таких обстоятельствах след от ужаливания скорпиона уже не выглядит таким ярким, как при укусе живого человека. Кроме того, несмотря на то, что Иванов выпил несколько таблеток веронала (коробка стоит на прикроватной тумбочке), он бы в любом случае проснулся, если бы на него напал жёлтый обитатель Ближневосточной пустыни. Да и потом: от укуса палестинского скорпиона умирают через семь-двенадцать часов и только лишь в случае полного отсутствия какой-либо медицинской помощи. Вероятнее всего, убийца, чтобы не вызвать подозрения, покинул особняк вместе со всеми. Но потом, дождавшись ухода горничной и повара Иванова, вернулся. Как мне представляется, преступник подсыпал купцу веронал в бокал с алкоголем. Однако, чтобы у нас не было вопросов, почему хозяин дома не проснулся от укуса скорпиона, злоумышленник положил на его прикроватную тумбочку коробку со снотворным.

— Звучит складно, — согласился Краснопеев. — А как вы определили, что он был в кожаных перчатках?

— Во-первых, сейчас зима и все люди нашего круга носят кожаные перчатки. Во-вторых, перчатки из толстой кожи никакой скорпион не прокусит, а без этого их было не достать из террариума. В-третьих, допускаю, убийца осведомлён о том, что любого человека можно отыскать по оставленным им отпечаткам пальцев.

— Вы сказали, что преступник поднёс скорпиона к телу мёртвого человека. В таком случае, потрудитесь объяснить присутствующим, каким образом хозяин дома был убит? И перестаньте говорить загадками! Вытащили меня из дома на ночь глядя, неизвестно зачем! — возмущённо выпалила актриса Сафронова.

— А что вас так возмутило, Анна Евграфовна? — пожал плечами присяжный поверенный. — Среди нас — преступник. Кто он вы скоро узнаете. В конце концов, погиб человек, пригласивший вас в свой дом, так что потерпите. Думаю, всё станет ясно минут через двадцать.

— Да как вы смеете подозревать нас! Кто вы такой? — подскочил заведующий ломбардом и затряс кулаками.

— Извольте вести себя подобающим образом, — оторвавшись от газеты, сердито выговорил начальник сыскного отделения. — Сядьте, господин Сафронов.

Клим Пантелеевич прошёлся по комнате, остановился и, глядя на актрису, изрёк:

— Тем не менее, я отвечу на вопрос госпожи Сафроновой о способе убийства: Иванову была сделана инъекция в правую пятку. Она и стала смертельной. А укус скорпиона, как вы понимаете, был нужен для того, чтобы пустить расследование по ложному пути.

— Хотел бы я знать, кто этот негодяй, — барабаня по столу пальцами, вымолвил коллежский асессор Краснопеев. — Надо же! Как всё обтяпал!

— Вы правы, Иван Кузьмич, — согласился Ардашев, — преступник не глуп. Однако он не знает, что с самого начала его затея была обречена на неудачу.

— Ох, как интересно! — удивился Шилохвостов. — А почему?

— Ответ на этот вопрос я обязательно дам, но чуть позже, — объяснил адвокат. — Всему своё время. А пока давайте вернёмся в самое недалёкое прошлое, то есть в игру «Флирт цветов».

— Уместно ли это в данный момент? — скривив губы, спросила госпожа Краснопеева.

Пропустив вопрос, Ардашев продолжал:

— Как вы помните, мы с доктором Нижегородцевым сражались на шахматной доске, когда шла игра «Флирт цветов». И в тот самый момент, когда чёрный Слон Николая Петровича попал в ловушку и его Королю грозил мат, я услышал последние упоминания цветов: ландыш — левкой, гвоздика — герань, колокольчик — калла, роза — гинура. Меня тогда поразило, что парные названия растений шли на одну и ту же букву и только последние не совпали. Эти сочетания так и отобразились в моей памяти. Колода «Флирта», та самая, и сейчас лежит на столе. Так давайте узнаем, что же сообщали друг другу игроки.

В зале стало тихо. Было слышно, как в бассейне плескались золотые карпы.

Ардашев взял карту и прочёл:

— Ландыш: «Вы сегодня адски милы», левкой: «Не торопись, мой верный друг»; гвоздика: «Я влюблён, влюблён как мальчик», герань: «Ой, милый, тебя хочу я. Сил больше нет сдержать мне страсть»; колокольчик: «Вы завладели моим сердцем», калла: «Зачем так тонко, так хитро всю душу взволновали? Безжалостно зажгли огнём своих речей!»; роза: «Оставьте, право, эту мысль», гинура: «Соперник будет мёртв. Поверьте».

— Какой стыд, — Краснопеев вытер носовым платком пот со лба и окинул супругу недовольным взглядом.

Шилохвостов кашлянул и сказал:

— Простите, Клим Пантелеевич, но для чего вы нам эти карты читаете? Это же игра. И какое отношение сии изречения имеют к убийству?

— На первый взгляд — никакого, если бы не одно «но». Тот, кто упомянул гинуру, сначала оговорился и вместо «гинуры» сказал «генурис» — а это название палестинского скорпиона, того самого, который и укусил покойного. Оговорки — вещь обычная, но имеющая природу своего образования. Чаще всего её появление связано с тем, о чём думает человек. Крутился у него в голове «генурис», вот он взял карту и прочёл вместо «гинуры» «генурис», — заключил присяжный поверенный.

— Браво-браво, — захлопал в ладоши заведующий ломбардом. — Метод достойный быть упомянутым в уголовных романах, но не в реальной жизни. Или вы таким путём пытаетесь отыскать убийцу? Смех, да и только. Ни доказательств, ни улик. Пустое.

— Возможно, вы и правы, господин Сафронов. Скажите, вы страдаете сердечными припадками? Мучает ли вас грудная жаба? Храпите ли вы по ночам?

— Ну уж…Это вас не касается. Устроили тут, не пойми что…

— Как хотите, можете и не отвечать. Здесь находится ваш личный врач, — доктор Нижегородцев. И я попрошу его назвать господам полицейским те лекарства, которые он вам прописал. Если же Николай Петрович откажется это сделать, тогда вы сами будете допрошены в качестве свидетеля у судебного следователя. Так как? Скажете?

Сафронов пожал плечами и ответил:

— А я в этих сигнатурах не разбираюсь, — он повернулся к жене. — Лапушка, скажи им.

— Доктор Нижегородцев прописал инъекции строфантина три раза в неделю, а в другие дни муж принимает на ночь бромистый калий для успокоения, — ангельским голоском пропела актриса.

— А позвольте полюбопытствовать, — продолжал Ардашев, — кто делает уколы?

— Фельдшер Никонов из местного лазарета.

— Благодарю вас. А теперь, господа, я попрошу каждого из вас вспомнить, какое он покупал лекарство в аптеках за последние две-три недели. Ответ соблаговолите написать на бумаге и передать мне. На каждом листе указаны ваши фамилии. Думаю, пяти минут будет достаточно для выполнения этой моей просьбы. — С этими словами присяжный поверенный раздал всем присутствующим, включая и доктора Нижегородцева, по полулисту почтовой бумаги и карандаши.

— У меня вопрос к господам полицейским, — возмутился Краснопеев. — Как долго ещё будет продолжаться этот бенефис господина Ардашева? Если вы кого-то подозреваете, так тогда и скажите, но зачем подвергать унижению невиновных людей? А посему, ни я, ни моя супруга больше участвовать в этом шарлатанском водевиле не будут. Позвольте откланяться.

— А я попросил бы вас остаться, — сухо выговорил Поляничко.

— Нет уж, увольте, — коллежский асессор покачал головой и шагнул к выходу. За ним встала и жена.

— Тогда напоследок, Иван Кузьмич, ответьте всего на один вопрос, — бросил вдогонку Ардашев, — зачем третьего дня в Красной аптеке вы покупали средство от крыс, основанное на цианистом калии?

— Я? — смутился Краснопеев, — нн-не-е помню, — он посмотрел виновато на супругу, — для крыс? Ах да! Повадилась тут одна лазить в каретный сарай. Вот я и решил с ней покончить.

— И как? Отравили?

— Какое вам до этого дело? Мне тут больше делать нечего, — зло выговорил чиновник.

— Я приказал городовому никого не выпускать без нашего разрешения — напомнил о себе Каширин. — Так что лучше сядьте.

— Вы поступаете незаконно. Я буду жаловаться, — пробубнил коллежский асессор и опустился на стул. — А на вас, господин Ардашев, подам в суд.

Присяжный поверенный ничего не ответил, а только собрал у присутствующих листки, бегло их просмотрел, передал Поляничко и заключил:

— Успокойтесь, господин Краснопеев. Вы вне всяких подозрений. Убийца купца Иванова — преподаватель физики и естествоведения Ставропольского учительского института Александр Николаевич Шилохвостов.

Каширин тут же подошёл к учителю и стал позади него.

Шилохвостов тревожно забегал глазами. Он искал поддержки во взгляде, но так и не нашёл. Глотая волнение, катающееся по горлу, вымолвил:

— Это ошибка, господа, Что за бред? Какие доказательства? — Александр Николаевич попытался подняться, но рука помощника начальника сыскного отделения опустилась на его плечо.

— Доказательств на вашу беду более чем достаточно, — ответил адвокат. Начнём с того, что именно вы перепутали цветок гинуру, называемый в народе ещё и «женским счастьем», с генурисом, упомянутым мною палестинским скорпионом, от укуса которого ещё не придумали вакцину. Как я уже объяснял, так бывает, когда держишь в голове совсем другую мысль. Это свойственно человеку. Надеюсь, всем понятно, что господин Шилохвостов, отвечая розе на фразу «Оставьте, право, эту мысль», назвав гинуру, сказал: «Соперник будет мёртв. Поверьте».

— Господа, — водя ладонями по лысой голове, бормотал учитель, — это же бездоказательная фантазия! Абсурд…Какая роза? Какой соперник?

— Роза — ваша любовница актриса Сафронова. Случилось так, что после вас она завоевала и сердце купца Иванова, потому-то вы, страшный ревнивец, и решили с ним расправиться. Вероятнее всего, через час, когда Иванов уже отпустил прислугу и повара, вы вернулись. Придумали предлог. Василий Фёдорович открыл дверь, возможно, предложил выпить. Вы согласились и подсыпали в его бокал снотворное. Потом, когда он стал буквально засыпать за столом, отвели его в спальню. Дождались пока он погрузится в сон. Вынули шприц (весь вечер он был у вас в футляре от очков, но тогда случая его применить не представилось), надели перчатки, и сделали укол в пятку. Убедившись, что Иванов мёртв, открыли крышку террариума и взяли «палестинского скорпиона», которого и приложили к шее уже убитого вами купца. Естественно, достали и остальных, чтобы все подумали, что они сами разбежались.

— Да как вы смеете, адвокатишка, унижать нас?! — вскрикнула актриса, передёрнула плечами, посмотрела на мужа и добавила: — не верь никому, милый, я люблю только тебя. Всё остальное — вздор!

Заведующий ломбардом растерялся, но так ничего и не сказал, и остался сидеть, потупив в пол глаза.

— Актриса есть актриса. Она и в жизни меняет одну роль на другую. Наблюдает, как за неё дерутся любовники. И это доставляет ей удовольствие. Догадываясь, о планируемом убийстве своего второго любовника первым, госпожа Сафронова по какой-то причине решила поиграть со мной, как с человеком, который защищает клиентов тем, что находит настоящих преступников. Она, увидев меня в ресторане «Гранд-Отель», послала мне через мальчика, торгующего цветами и официанта вот этот листок, — Ардашев вынул из кармана небольшой кусочек бумаги и прочёл — «На Мавринской может случиться убийство». Пять слов написаны с наклоном, присущим женскому почерку. Вы ведь не будете отрицать, что были с мужем в ресторане «Гранд-Отеля»? — Адвокат не отводил от Сафроной взгляда. — Почему вы не отговорили Шилохвостова? Или хотели посмотреть, хватит ли у него смелости ради вас убить другого человека? Вы всё продолжаете играть разные роли, и вам нравится изображать коварную любовницу… Кстати, от вас Шилохвостов и узнал о болезнях Емельяна Лукича. Именно вы рассказали ему, что вашему мужу прописали строфантин. Наверняка, пояснили, что это лекарство используют при лечении болезней сердца, но стоит немного переборщить с дозой и человек мгновенно умирает. Правда, для этого желательно ввести лекарство внутривенно, а не внутримышечно. Но это обстоятельство не смутило вашего первого любовника… Понимая, что для смертельной инъекции нужен дополнительный яд, учитель купил в аптеке черемичную воду — известное средство от паразитов, вшей, — продолжал присяжный поверенный. — Кстати, его так же можно использовать и для роста волос. Однако злоумышленник, в силу полного облысения, не мог применить это лекарство по прямому назначению, поэтому он сделал из него яд и добавил в шприц со строфантином. Позвольте мне не вдаваться в детали приготовления полного смертельного снадобья. Обойдёмся без рецепта. Одно скажу: несколько часов назад господа полицейские вскрыли лабораторный класс господина Шилохвостова и обнаружили в корзине для мусора не только битые ампулы строфантина, но и пустой пузырёк черемичной воды из Красной аптеки. Сохранился даже ярлычок с датой изготовления. Тут же были найдены и сопутствующие предметы: чашка Петри, песчаная баня (кварцевый песок в металлической коробке) и фарфоровая ёмкость — чудовищный набор отравителя. Провизор вспомнил, что несколько дней назад продал Александру Николаевичу и строфантин, и черемичную воду. Однако наш учитель не стал упоминать об этом в листке, который я ему передал. Бумага девственно чиста, — Ардашев продемонстрировал присутствующим пустой полулист с надписью «Шилохвостов А.Н.».

— Но, Клим Пантелеевич, вы не привели доказательств того, что мой муж и актриса Сафронова были любовниками, — едва сдерживая слёзы, вымолвила Антонина Андреевна.

— На листе, вырванном из записной книжки, с надписью «На Мавринской может случиться убийство» остался продавленный след от письма на предыдущем, верхнем листке. Чтобы он был лучше заметен, мне пришлось посыпать на него порошком от карандашного грифеля. В результате проступила строка «Саша, я твоя навеки. Прости». Вчера, я заметил у госпожи Сафроновой тот же самый блокнот, и абсолютно уверен, что линия отрыва этого листка совпадёт с линией отрыва в записной книжке. Как минимум, госпожа Сафронова подлежит ответственности за недонесение властям подготавливаемого тяжкого преступления — смертоубийства купца Иванова Васи. Но это уже дело суда.

Поляничко тут же подошёл к актрисе и велел:

— Соблаговолите предъявить.

— О чём вы? — подкатив глаза, наиграно удивилась театральная дива.

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

Сафронова безропотно открыла сумочку, и передала начальнику сыскного отделения записную книжку. Поляничко открыл её, нашел вырванное место, взял у адвоката листок и приложил — линия отрыва совпала.

— Подлец, какой же ты подлец! Я так и знала, что ты мне изменяешь! — жена Шилохвостова горько разрыдалась. — Теперь я понимаю, зачем ты вернулся в этот дом. А мне сказал, что забыл очки…

Повисла тишина. Только было слышно пение диковинных птиц и хриплое дыхание заведующего ломбардом.

— Позволите вопрос? — Краснопеев поднял руку, как гимназист.

— Пожалуйста.

— А почему укол пришёлся именно в пятку?

— Пятку спящего человека легче ухватить и удержать, став к нему спиной, если он вдруг проснётся. Да и заметить след от укола не так просто. К тому же, всегда можно подумать, что человек просто наступил на что-то острое.

— Вы сказали, что господин Шилохвостов и раньше носил с собой шприц, но не смог им воспользоваться. По вашим словам, он прятал его в футляре. Как вы это установили? — поинтересовался доктор Нижегородцев.

— Ещё за столом, я обратил внимание, что Александр Николаевич достал очки из кармана, а не из футляра, который весь вечер находился на столе. И когда он собирался уходить, то очки так же убрал во внутренний карман пиджака, а футляр — в боковой. Согласитесь, это странно. Вот я и подумал, что шприц «Рекорд-Брюно» прекрасно в этом футляре помещается. Кстати, футляр и сейчас лежит на столе, но теперь уже, очевидно, с очками. Возможно, в нём остались капельки той ядовитой смеси, которой он и был наполнен. В данном случае, эксперт-криминалист сможет это выяснить. Стало быть, появится ещё одна очень важная улика.

Ардашев повернулся к учителю и сказал:

— Потрудитесь, сударь, передать футляр полиции.

Каширин тут же забрал тёмно-синюю коробочку.

— А вот, чей веронал остался на прикроватной тумбочке, — я сказать не могу — признался адвокат. — Возможно, на этот вопрос ответит дактилоскопическое исследование, но выяснение этого обстоятельства уже не играет большой роли.

— Не надо никакого исследования, — чуть слышно выговорил Шилохвостов. — Это я принёс снотворное. — Он поднял голову и добавил: — Я ни о чём не жалею. Мой брак — постылая осень. И лишь Анна скрашивала моё существование…А Иванов, зная, о наших отношениях, всё равно домогался её, и, в конце концов, добился своего. Он растоптал короткое счастье. Да, я простил Анечку, но не Иванова, который унизил меня, а потом ещё пригласил к себе на Васильев вечер. Я не боюсь каторги, потому что меня больше нет. Перед вами говорящий труп без души, без сердца, без чувств…Если сможете, не поминайте лихом.

Все умолкли. Сафронова боялась поднять глаза. А её муж, закрыв лицо руками, раскачивался из стороны в сторону, точно сошёл с ума. И только английские напольные часы, не замечая человеческой трагедии, продолжали спокойный и размеренный ход.

— Если об отношениях господина учителя и актрисы вы узнали, благодаря блокнотному листу, то, как вы догадались о тайной связи Иванова и актрисы? — справился Краснопеев.

— Было понятно, что у господина учителя мог быть только один мотив для совершения преступления — ревность. Естественно, я не имел ввиду ревность по отношению к его супруге. И потому оставалась предположить адюльтер госпожи Сафроновой и Иванова. Как видите, всё подтвердилось.

— И всё-таки, Клим Пантелеевич, как вам удалось так быстро распутать это сложное дело? — не унимался любознательный коллежский асессор. — Что вам помогло? Были же, наверное, какие-то подсказки?

— Я изменил общепринятое правило и сначала определил возможные мотивы убийства, а потом отобрал наиболее вероятных кандидатов в преступники. Отбросить неверные версии помогли господа полицейские, за что я им исключительно благодарен.