Паоло Бачигалупи

Специалист по калориям1

Мамы нет, папы нет, бедный я сирота! Деньги? Дашь денег? Мальчишка сделал «колесо», потом перекувырнулся посреди улицы, поднимая липнущую к голому телу желтую пыль.

Лалджи остановился посмотреть на белобрысого попрошайку, который замер у него под ногами. Внимание, кажется, придало парнишке храбрости: он еще раз перекувырнулся. Улыбнулся, сидя на корточках и глядя на Лалджи снизу вверх, расчетливо и напряженно; ручейки пота и грязи стекали у него по лицу.

— Деньги? Дашь денег?

Город вокруг них был почти безмолвен в этот жаркий день. Несколько фермеров в рабочих комбинезонах вели мулов на поля. Здания, спрессованные из «всепогодного» камня, заваливались на соседей, словно пьяные, в пятнах от дождя и в трещинах от солнца, однако, как и следовало из названия материала, они все равно держались. В дальнем конце узкой улицы начинались тучные поля с «СоейПРО» и «Хай-Ростом», волны шелестящей растительности катились до самого голубого горизонта. Все было в основном так, как и во всех небольших городах, какие повидал Лалджи, путешествуя вверх по реке, просто еще один фермерский анклав, обязанный выплачивать долги за пользование интеллектуальной собственностью и отправлять калории в Новый Орлеан.

Мальчишка подполз ближе, заискивающе улыбаясь и покачивая головой, словно готовая напасть змея.

— Деньги? Деньги?

Лалджи сунул руки в карманы на случай, если у попрошайки имеются сообщники, и полностью сосредоточился на мальчишке.

— А с чего я должен давать тебе деньги?

Мальчишка уставился на него, озадаченный. Он раскрыл рот, затем снова закрыл. Наконец вернулся к тому, с чего начал: эта часть выступления была ему более привычной.

— Ни мамы? Ни папы? — Теперь это звучало скорее как вопрос, лишенный внутренней убежденности.

Лалджи поморщился от отвращения и примерился, чтобы дать парню пинка. Мальчик отшатнулся в сторону, упал на спину в отчаянной попытке увернуться, и Лалджи тут же развеселился. По крайней мере, у мальчишки быстрая реакция. Он развернулся и зашагал дальше по улице. У него за спиной завывания попрошайки звучали отчаянным эхом:

— Ма-а-амы не-е-ет! Па-а-апы не-е-ет!

Лалджи в раздражении помотал головой. Мальчишка сколько угодно мог кричать о деньгах, однако за ним он не потащился. Никакой это не настоящий попрошайка. Работает от случая к случаю, скорее всего на мысль его натолкнули какие-нибудь чужаки, забредшие в городок и проявившие щедрость к нищему светловолосому ребенку. Ученые из «Агро-Гена» или «Растениевода Среднего Запада» и прочие аграрники охотно проявляют к горожанам в провинции показную щедрость.

Сквозь дыры в убогих постройках Лалджи снова мельком увидел буйную поросль «СоиПРО» и «Хай-Роста». Все эти выставленные напоказ калории пробуждали в воображении волнующие фантазии о том, как можно было бы загрузить баржу и отправить ее вниз по течению, минуя шлюзы, в Сент-Луис или Новый Орлеан, в пасти заждавшихся мегадонтов. Напрасные мечты, конечно, зато зрелище изумрудных полей являлось более чем достаточным доказательством, что ни у одного ребенка здесь нет оснований попрошайничать. Только не рядом с «СоейПРО». Лалджи снова с неодобрением покачал головой и свернул на тропинку, зажатую между двумя домами.

В темном переулке тек едкий ручей из отработанных «всепогодных» масел. Пара чеширцев, прятавшихся в безлюдном месте, бросилась прочь и исчезла, растворившись в ярком солнечном свете. Здесь же, привалившись к своим видавшим виды соседям, стояла кинетическая мастерская, добавляющая запаха навоза и животного пота к вони «всепогодных». Лалджи навалился на дощатую дверь мастерской и протиснулся внутрь.

Солнечный свет пронзал сладко пахнущий навозом сумрак ленивыми золотыми лучами. На одной стене висело два раскрашенных вручную плаката, кое-где оторванных, но все еще читаемых. «Неучтенные калории означают голодающие семьи!» «Мы следим за отчислениями и использованием права на интеллектуальную собственность!» Фермер с семейством таращился пустыми глазами поверх суровых слов. За распространение этих плакатов платили «Чистые Калории». На другом плакате красовался коллаж из торговой марки «Агро-Гена», сжатых пружин, зеленых рядов «СоиПРО», залитых солнечным светом, и улыбающихся детишек среди слов «Мы обеспечиваем мир энергией!» Лалджи с кислым видом изучил плакаты.

— Уже вернулся? — Владелец мастерской вышел из намоточной, вытирая руки о штаны и смахивая грязь и солому с ботинок. Он посмотрел на Лалджи. — Запаса моих пружин оказалось недостаточно. Пришлось лишний раз кормить мулов, чтобы набрать тебе джоулей.

Лалджи пожал плечами, он ожидал, что в последнюю минуту хозяин начнет торговаться, точно так же, как делал обычно Шри-рам, поэтому из любопытства напустил на себя оскорбленный вид.

— Ну? И сколько?..

Хозяин покосился на Лалджи, потом втянул голову в плечи, его тело будто приготовилось к обороне.

— П-пять сотен. — Голос его сорвался, как будто кляп собственной поразительной алчности оцарапал ему горло.

Лалджи нахмурился и дернул себя за ус. Неслыханно. Калории еще даже не перевезли. Городок купается в энергии. И, несмотря на висящие в мастерской добропорядочные плакаты, то, что калории, питающие эту кинетическую мастерскую, были должным образом учтены, вызывало сильные сомнения. Только не при непосредственной близости от нее вводящих в искушение зеленых полей. Шрирам часто говорил, что использовать учтенные калории — все равно что швырять деньги в компостную яму.

Лалджи еще раз дернул себя за ус, соображая, сколько следует заплатить за джоули, не привлекая к себе чрезмерного внимания. Должно быть, богачи регулярно посещают этот городишко, раз хозяина мастерской обуяла такая алчность. Почти наверняка какие-нибудь ответственные за калории лица. Очень может быть. Городок расположен близко к центру. Может быть даже, этот самый город участвует в выращивании главных драгоценностей для энергетической монополии «Агро-Ген». Но все равно не все, кто проезжает через город, настолько богаты.

— Две сотни.

Хозяин облегченно заулыбался, показывая кривые желтые зубы: его вина сделалась очевидной, когда Лалджи начал торговаться.

— Четыре.

— Две. Я могу стать на якорь на реке, и мои собственные намотчики сделают ту же работу.

Хозяин засопел:

— На это уйдут недели. Лалджи пожал плечами:

— Время у меня есть. Можешь впустую слить джоули обратно в свои пружины. Я сам сделаю всю работу.

— У меня семья, которую нужно кормить. Три?

— У тебя под боком столько калорий, сколько и некоторым богатым семьям в Сент-Луисе не снилось. Две.

Хозяин угрюмо покачал головой, но повел Лалджи в намоточную. Навозная мгла сгустилась. Огромные, в два раза выше человеческого роста, барабаны, хранящие кинетическую энергию, стояли в темном углу, грязь и навоз налипли на их точные, высокой емкости, сжатые пружины. Солнечные лучи проникали в зияющие дыры в крыше, там, где из нее выдуло ветром дранку. Лениво шевелились ошметки навоза.

Полдюжины гипертрофированных мулов механически выполняли свой нудный труд, их ребра медленно вздымались, на боках виднелись соленые разводы от пота, которым они истекали, заводя лодочные пружины Лалджи. Они выдували воздух через ноздри; внезапно донесшийся запах Лалджи встревожил их, и их толстые ноги замерли. Мышцы, похожие на булыжники, проступили на костлявых телах, когда они остановились. Животные смотрели на Лалджи обиженно, почти разумно. Один мул показал крепкие желтые зубы, похожие на зубы хозяина.

На лице Лалджи отразилась досада.

— Покорми их.

— Я уже кормил.

— У них все кости видны. Если хочешь получить с меня деньги, покорми еще раз.

Хозяин возмутился:

— Они и не должны быть жирными, они должны заводить твои чертовы пружины. — Но все-таки кинул по две горсти «СоиПРО» в кормушки.

Мулы засунули головы в корзинки, истекая слюной и постанывая от вожделения. В своем нетерпении один мул пошел было вперед по кругу, передавая энергию опустошенным пружинам мастерской, но потом, кажется, понял, что от него не требуется работы и он может есть без всяких помех.

— Они просто не созданы для того, чтобы жиреть, — пробормотал хозяин мастерской.

Лалджи чуть улыбнулся, отсчитывая пачку банкнот и передавая деньги хозяину. Тот снял заведенные пружины Лалджи с намоточных барабанов и поставил рядом с невольниками-мулами. Лалджи поднял одну пружину, охнув под ее тяжестью. Ее масса осталась точно такой же, как когда он принес ее в кинетическую мастерскую, но сейчас она, кажется, почти вибрировала от заключенного в ней труда мулов.

— Помочь?

Хозяин не сдвинулся с места. Он косился на кормушки мулов, все еще прикидывая, не удастся ли помешать их трапезе.

Лалджи тянул с ответом, наблюдая, как мулы приканчивают остатки своих калорий.

— Нет. — Он снова взвалил на себя пружину, ухватившись поудобнее. — За остальными придет мой помощник.

Повернувшись к двери, он услышал, как хозяин оттаскивает от мулов кормушки, а они ворчат, сражаясь за провизию. И в который раз Лалджи пожалел, что вообще согласился на эту поездку.



Предложение исходило от Шрирама. Они сидели под навесом на крыльце дома Лалджи в Новом Орлеане, сплевывая сок бетеля в сточную канаву в переулке, глядя, как льет дождь, и играя в шахматы. Вдалеке, в сером утреннем свете, мелькали велорикши и просто велосипедисты, проблески зеленого, красного и синего, проезжающие мимо входа в переулок в своих блестящих от дождя, зерненых полимерных пончо.

Игра в шахматы была многолетней традицией, ритуалом, который свершался, если Лалджи бывал в городе, а у Шрирама появлялась возможность оставить на время свою маленькую кинетическую компанию, занимавшуюся взведением домашних и лодочных пружин. Между ними существовала добрая дружба, ставшая еще и плодотворной, когда Лалджи добыл неучтенные калории, которым предстояло кануть в пасти голодного мегадонта.

Оба они играли в шахматы не слишком хорошо, и поэтому партии часто сводились к серии обменов, совершаемых в головокружительной последовательности, к непрерывному уничтожению, в результате которого поле с еще недавно аккуратно расставленными фигурами представляло собой картину полного разорения, и оба оппонента изумленно моргали, пытаясь сообразить, стоило ли подобное безобразие баталии. И вот после одного из такого «зуб за зуб» разгромов Шрирам спросил Лалджи, может ли тот подняться вверх по реке. Выше южных штатов.

Лалджи помотал головой и сплюнул кроваво-красный сок бетеля в выходящую из берегов сточную канаву.

— Нет. Невыгодно заходить так далеко. Слишком много джоулей придется потратить. Пусть лучше калории сами плывут ко мне.

Лалджи с удивлением заметил, что у него до сих пор сохранился ферзь. Он взял им пешку.

— А если вся потраченная энергия будет оплачена? Лалджи засмеялся, дожидаясь, пока Шрирам сделает свой ход.

— Это кем? «Агро-Геном»? Полицейскими, охраняющими интеллектуальную собственность? Только их лодки ходят так далеко по течению и против него.

Он нахмурился, осознав, что его ферзю теперь угрожает оставшийся конь Шрирама.

Шрирам молчал, не прикасаясь к фигурам. Лалджи оторвал взгляд от доски и изумился серьезности лица Шрирама.

— Я заплачу. Я сам и кое-кто еще. Есть один человек, которого некоторые из нас хотели бы доставить на юг. Весьма необычный человек, — произнес Шрирам.

— Так отчего бы не отправить его на юг на гребном судне? Вверх по реке идти дорого. Сколько уйдет гигаджоулей? Мне придется заменить лодочные пружины, и что тогда скажет мне полицейский патруль? «Куда это ты направляешься, странный индиец, на своей маленькой лодчонке с таким количеством пружин? Собираешься в дальнее путешествие? А с какой целью?» — Лалджи покачал головой. — Пусть этот человек сядет на паром, наймет баржу. Дешевле обойдется, разве нет? — Он махнул рукой на шахматную доску. — Твой ход. Тебе предстоит взять мою королеву.

Шрирам задумчиво наклонял голову то в одну сторону, то в другую, но не спешил продолжить игру.

— Дешевле, да…

— Но?..

Шрирам пожал плечами:

— Быстрая маленькая лодка привлечет к себе меньше внимания.

— Что же это за человек такой?

Шрирам внезапно воровато огляделся вокруг. Метановые лампы светились голубыми призрачными огоньками за закрытыми, испещренными каплями дождя окнами соседей. Дождь ручьями стекал по окрестным крышам, выбивал мокрую дробь в пустом переулке. Чеширец взывал к подруге откуда-то из мокроты, едва слышный за шумом текущей воды.

— Крео сейчас дома?

Лалджи удивленно поднял брови:

— Он отправился в спортзал. А что такое? Какое это имеет значение?

Шрирам пожал плечами и смущенно улыбнулся:

— Кое-что должно оставаться только между старыми друзьями. Людьми, связанными крепкими узами.

— Крео работает со мной много лет.

Шрирам что-то неразборчиво пробурчал, снова огляделся вокруг и вытянулся вперед, понизив голос, вынуждая и Лалджи податься ближе.

— Есть один человек, которого очень хотели бы найти энергетические компании. — Он постучал по своей лысеющей голове. — Очень умный человек. Мы хотим ему помочь.

Лалджи втянул воздух сквозь зубы:

— Потрошитель генов?

Шрирам избегал смотреть в глаза Лалджи.

— В некотором смысле. Специалист по калориям. Лалджи скроил гримасу отвращения:

— Еще одна причина не участвовать в этом деле. Я не имею ничего общего с этими убийцами.

— Нет, нет. Разумеется, нет! Однако же… когда-то ты привез с собой грандиозную вывеску, разве не так? Несколько смазанных жиром пальм, таких скользких, и ты въехал в город, и Лакшми2 вдруг улыбнулась тебе, этакому энергетическому разбойнику, и вот теперь ты торговец антиквариатом. Какие поразительные перемены!

Лалджи пожал плечами:

— Мне повезло. Я знал одного человека, который помог мне пройти шлюзы.

— Так в чем дело? Повтори это.

— Если за ним охотятся энергетические компании, дело будет опасным.

— Но не невыполнимым. Шлюзы пройти легко. Гораздо легче, чем провезти нелицензированное зерно. Или что-нибудь такое же огромное, как вывеска. А это будет просто человек. Ни одна ищейка им ничуть не заинтересуется. Посадишь его в бочку. Все пройдет легко. А я оплачу. Все твои джоули и еще сверху.

Лалджи пожевал орех бетеля, сплюнул красным, снова сплюнул, размышляя.

— А какую пользу получит от этого специалиста по калориям такой второстепенный владелец кинетической компании, как ты? Потрошители генов охотятся на большую рыбу, мелкая рыбешка их не интересует.

Шрирам улыбнулся с несчастным видом и пожал плечами, словно осуждая себя самого.

— Тебе не кажется, что в один прекрасный день «Ганеша Кинетик» может стать крупной компанией? Вторым «Агро-Геном», может быть?

Они оба засмеялись над этим абсурдным предположением, и Шрирам сменил тему.



Полицейский с собакой преградил Лалджи путь, когда тот подходил к своей лодке, неся заведенную пружину. Псина ощетинилась при его приближении и рванулась с поводка, ее тупой нос подрагивал от желания добраться до него. Патрульный из службы по охране интеллектуальной собственности с трудом сдерживал собаку.

— Нужно тебя обнюхать.

Снятая каска уже лежала на траве, но он все равно обливался потом, запакованный в серый бронежилет и с навешенным на него тяжелым пружинным ружьем и патронташем.

Лалджи застыл. Звериный рык раздался откуда-то из глубины глотки, и собака двинулась вперед. Она обнюхала его одежду, скаля жадные зубы, обнюхала еще раз, затем черная шерсть вокруг шеи начала переливаться синим, она расслабилась и вильнула купированным хвостом. Села. Розовый язык вывалился из улыбающейся пасти. Лалджи кисло улыбнулся собаке в ответ, радуясь, что не везет с собой контрабандных калорий и ему не придется разыгрывать пантомиму послушания, когда патрульный потребует квитанции, и не придется доказывать, будто бы за зерно уплачены все пошлины и все лицензии на руках.

Когда собака поменяла цвет, патрульный тоже несколько расслабился, но все равно внимательно рассмотрел Лалджи, отыскивая в нем сходство с какой-нибудь хранящейся в памяти фотографией. Лалджи терпеливо ждал, знакомый с правилами проверки. Многие пытались присвоить честные прибыли «Агро-Гена» и ему подобных компаний, но, насколько было известно Лалджи, он не числился в картотеках полиции по охране интеллектуальной собственности. Он — торговец антиквариатом, имеющий дело с хламом предыдущего столетия, а не какой-нибудь энергетический бандит, чье изображение хранится в корпоративных фотоархивах.

Наконец патрульный махнул, чтобы он проходил. Лалджи вежливо кивнул и пошел вниз по ступеням к невысокому речному причалу, где стояла его узкая лодка. По реке проползали неуклюжие зерновые баржи, низко сидящие в воде под тяжестью груза.

Движение на реке, хотя и достаточно интенсивное, не могло сравниться с тем, что творилось во время сбора урожая. Тогда калории, выдоенные из таких городков, как этот, заполняли всю Миссисипи вниз по течению. Баржи перекрывали главные потоки речной системы в Миссури, Иллинойсе, Огайо, забивали тысячи мелких рек. Некоторые из этих калорий отправлялись только до Сент-Луиса, где их пожирали мегадонты, отрыгивая джоули, но остальные, основной поток, шли до Нового Орлеана, где ценное зерно грузили на клиперы и дирижабли крупных энергетических компаний. Оттуда они отправлялись по всей земле с попутными ветрами или по морю, чтобы поспеть обратно к следующему посевному сезону и чтобы весь мир продолжал есть.

Лалджи посмотрел, как медленно проходят мимо баржи, перегруженные, раздутые от своего богатства, затем подхватил заведенную пружину и спрыгнул на борт лодки.

Крео лежал на палубе в той же позе, в какой Лалджи оставил его, мускулистое тело намазано маслом и сверкает под солнцем: светловолосый Арджуна,3 ожидающий славной битвы. Разделенные на косички волосы, цвета спелой пшеницы, рассыпались вокруг головы нимбом, привязанные к концам косичек кости лежали, будто фишки, брошенные гадателем, на горячей палубе. Он не шевельнулся, когда Лалджи спрыгнул на палубу. Лалджи встал перед Крео, мешая тому загорать. Молодой человек медленно открыл голубые глаза.

— Поднимайся. — Лалджи опустил свою ношу на мускулистый живот Крео.

Крео шумно выдохнул и обхватил пружину руками. Он легко сел и переложил тяжесть на палубу.

— А остальные пружины заведены?

Лалджи кивнул. Крео взял пружину и пошел вниз по узкому трапу в машинное отделение. Когда он вернулся, вставив пружину в зубчатую передачу двигателя, то заявил:

— Твои пружины полное дерьмо, все без исключения. Не понимаю, почему ты не поставил что-нибудь побольше. Нам приходится заново заводить их каждые — сколько? — двадцать четыре часа? А на паре больших пружин мы бы прошли весь путь.

Лалджи угрюмо посмотрел на Крео и мотнул головой в сторону патрульного, который все еще стоял на берегу реки, глядя на них сверху. Лалджи заговорил, понизив голос:

— И что мы потом скажем властям Среднего Запада, когда поднимемся вверх по реке? Когда все их патрульные начнут приставать с вопросом, куда это мы собрались. Будут ходить тут, интересуясь, зачем это нам такие большие пружины. И какие это у нас дела выше по течению? — Он покачал головой. — Нет, ни в коем случае. Так лучше. Маленькая лодка, небольшое расстояние, кому тогда какое дело до Лалджи и его глупого белобрысого помощника? Никому. Нет, уж лучше так.

— Ты всегда был дешевкой. Лалджи покосился на Крео.

— Тебе еще повезло, что ты не ходил по реке сорок лет назад. Тогда тебе пришлось бы грести вверх по течению вручную, вместо того чтобы бездельничать, предоставляя выполнять всю работу чудесным заводным пружинам! Вот тогда мы посмотрели бы, на что годятся твои мускулы.

— Если бы мне повезло, я родился бы во времена экспансии и мы до сих пор использовали бы бензин!

Лалджи хотел что-то возразить, но мимо них прошла патрульная лодка, оставляя за кормой глубокий след. Крео метнулся к тайнику, где у них хранились пружинные ружья. Лалджи кинулся вслед за ним и захлопнул крышку тайника.

— Они не за нами!

Крео уставился на Лалджи, какое-то мгновение не понимая, затем облегченно выдохнул. Он отошел от спрятанных ружей. Лодка с патрулем прошла вверх по реке, половина ее палубы была занята массивными высокоточными заведенными пружинами, накопленные джоули так и лились от высвобождающихся молекул. Оставленная лодкой пенная волна раскачала их суденышко. Лалджи ухватился для равновесия за фальшборт, а патрульная лодка уменьшилась до размеров пятна и затем исчезла за растянувшимися цепью баржами, заслоняющими обзор.

Крео выругался вслед лодке:

— Я бы запросто их снял. Лалджи глубоко вздохнул:

— И нас бы перебили.

Он взглянул на берег: заметил ли патрульный, как они запсиховали? Патрульного не было видно. Лалджи мысленно вознес благодарности Ганеше.4

— Не люблю, когда они болтаются поблизости, — сетовал Крео. — Они похожи на муравьев. На последнем шлюзе их было четырнадцать. Еще один здесь на берегу. И теперь лодки.

— Мы сейчас в центре энергетической житницы. Ничего удивительного.

— Ты сделаешь на этой поездке кучу денег?

— А почему тебя это интересует?

— Просто ты никогда раньше не брался за такую рискованную работу. — Крео вскинул руку, указывая на город, на возделанные поля, на грязную широкую реку и массивные баржи, перегораживающие ее. — Никто не поднимается так высоко по течению.

— Моей выручки хватает на то, чтобы платить тебе. Это все, что тебе следует знать. А теперь отправляйся за остальными пружинами. Когда ты слишком много думаешь, у тебя мозги размягчаются.

Крео с сомнением покачал головой, но перепрыгнул на причал и пошел вверх по лестнице к кинетической мастерской. Лалджи отвернулся к реке. Тяжело вздохнул.

Патрульная лодка была первым звоночком. Крео слишком уж рвется в драку. Им просто повезло, что они не превратились в куски рваного мяса, расстрелянные из пружинных ружей патрульных. Он устало покачал головой, вспоминая, был ли он хоть когда-нибудь таким же безрассудно самоуверенным, как Крео. Едва ли. Даже когда был мальчишкой. Наверное, Шрирам прав. Даже если Крео и заслуживает доверия, он все равно опасен.

Караван барж, груженных «тотально-питательной пшеницей», прополз мимо. Счастливые снопы с их логотипа улыбались по всей грязной реке, обещая «здоровое завтра» заодно с фолатами, витамином В и свиным белком. Еще одна патрульная лодка пронеслась по реке, виляя между баржами. Находившиеся на ее борту патрульные холодно оглядели Лалджи, скользя мимо. У Лалджи по коже пошли мурашки. Стоит ли овчинка выделки? Если бы он как следует подумал, его чутье дельца — взращенное в нем тысячелетним существованием кастового общества — сказало бы ему. «нет». Однако была еще Гита. Когда каждый год на Дивали5 он подсчитывал свои долги, разве он мог сосчитать все, что задолжал ей? Как можно расплатиться за то, что стоит больше всех прибылей, полученных за всю жизнь?

«Питательная пшеница» неуклюже проползла мимо, бездумно призывая и не давая ответа.

— Ты хотел знать, есть ли что-то такое, что стоит твоего путешествия вверх по реке.

Лалджи с Шрирамом стояли в намоточной «Ганеша Кинетик», наблюдая, как попавшая не по адресу тонна «Супервкуса» обращается в джоули. Пара мегадонтов Шрирама трудилась над мотальными веретенами; громоздкие и неповоротливые, они обращали только что переработанные калории в кинетическую энергию, закручивая главные резервные пружины мастерской.

Прити и Биди. Массивные создания едва ли напоминали слонов, которые некогда снабдили их образцами своих ДНК. Потрошители генов воплотили в них идеально сбалансированное сочетание мускулатуры и аппетита с одной-единственной целью: поглощать калории и безропотно выполнять чудовищные объемы работы. Исходящий от них запах стоял повсюду. Мегадонты двигались с трудом.

«Животные стареют», — подумал Лалджи, и вслед за этой мыслью пришла другая: он и сам стареет. Каждое утро он находил новые седые волоски в усах. Он, естественно, выдирал их, но на их месте все время вырастали новые. А теперь еще и суставы стали болеть по утрам. Да и у самого Шрирама голова блестела, как полированное дерево. Он когда-то успел облысеть. Жирный и лысый. Лалджи не понимал, когда они умудрились сделаться такими старыми.

Шрирам повторил вопрос, и Лалджи отмахнулся от своих мыслей.

— Нет, мне ничего не нужно вверх по течению. Это вотчина энергетических компаний. Я уже смирился с тем, что ты развеешь мои останки над Миссисипи, а не над священным Гангом, но я не настолько сильно стремлюсь в следующую жизнь, чтобы позволить своему телу болтаться по волнам где-нибудь в Айове.

Шрирам нервно заломил руки и огляделся. Он понизил голос, хотя равномерного стона шпинделей было вполне достаточно, чтобы заглушить любой звук.

— Прошу тебя, друг, есть люди… которые хотят… убить этого человека.

— А меня это должно волновать? Шрирам успокаивающе замахал руками:

— Он знает, как делать калории. «Агро-Ген» мечтает до него добраться, и очень сильно. То же самое и «Чистые Калории». Он отрекся от них и всех подобных компаний. Его интеллект дорогого стоит. Он нуждается в ком-то надежном, кто мог бы переправить его вниз по реке. Кто не дружен с патрулями.

— И раз он враг «Агро-Гена», я должен ему помогать? Какой-нибудь бывший компаньон клики из Де-Мойна? Какой-то экс-добытчик калорий, руки которого в крови, и ты думаешь, что он поможет тебе делать деньги?

Шрирам покачал головой:

— Ты говоришь так, будто этот человек нечистый.

— Мы говорим о потрошителе генов, верно? Разве он может обладать какой-то моралью?

— Он генетик. Не потрошитель генов. Генетики дали нам мегадонтов. — Он махнул на Прити и Биди. — А мне — средства к существованию.

Лалджи развернулся к Шрираму:

— Так ты, значит, находишь утешение в подобных смысловых тонкостях? Ты, человек, погибавший от голода в Ченнаи, когда все зерно было заражено генерированным «Ниппоном» долгоносиком? Когда земля превратилась в алкоголь? Когда «Ю-Текс», «Хай-Рост» и все прочие культуры пришлись так кстати? Ты, кто с остальными торчал в порту, когда прибыло зерно, и видел, как его огородили и приставили охрану в ожидании, когда явятся люди с деньгами, чтобы его купить? Что общего может быть у меня с подобными людьми? Да я скорее плюну ему в глаза, этому специалисту по калориям. Да пусть его схватят черти из «Чистых Калорий», вот что я скажу!



Город оказался ровно таким, как описывал Шрирам. Тополя и ивы росли по берегам реки, а над ними висели остатки моста, кое-где над водой еще виднелась призрачная паутина поломанных ферм и обвалившихся опор. Лалджи с Крео глядели на ржавеющую конструкцию, паучью сеть из стали, кабелей и бетона, плавно уходящую в воду.

— Как ты думаешь, сколько можно взять за сталь? — спросил Крео.

Лалджи кинул в рот горсть семечек подсолнуха «Пест-Резист» и принялся разминать их зубами. Он сплевывал шелуху, одну за другой, в реку.

— Немного. Слишком много энергии уйдет на то, чтобы вытащить, а потом переплавить. — Он помотал головой и в очередной раз сплюнул. — Слишком убыточно связываться со сталью. Лучше использовать фастгенное твердое дерево или «всепогодные».

— Но ими не покрыть такого расстояния. Сейчас такого не делают. Разве что в Де-Мойне. Я слышал, они там жгут уголь.

— И еще у них электрические фонари, которые горят всю ночь, и компьютеры размером с дом. — Лалджи махнул рукой, решив сменить тему, и отвернулся, чтобы закончить швартовку. — Кому теперь нужен такой мост? Убыточно. Паром с мулом послужат не хуже.

Он спрыгнул на берег и полез вверх по разрушенным ступеням, уводящим от реки. Крео пошел за ним.

На вершине крутого подъема начинался разрушенный пригород. Построенный, чтобы обслуживать большие города далеко за рекой, когда поездки были делом обычным, а бензин — дешевым, сейчас пригород достиг последней стадии разрушения. Никчемный город, выстроенный из дешевых материалов, быстротечный, как вода, и легко оставленный, когда ездить из него на работу стало слишком накладно.

— Что, черт возьми, это за место? — спросил Крео. Лалджи цинично улыбнулся. Он кивнул на зеленые поля за рекой, до самого горизонта поросшие «СоейПРО» и «Хай-Ростом».

— Настоящая колыбель цивилизации, а? «Агро-Ген», «Растениевод Среднего Запада», «Чистые Калории», у всех здесь поля.

— Правда? Тебя это волнует?

Лалджи развернулся и поглядел на караван барж, идущий вниз по течению; с высокого берега они уже не казались такими чудовищно громадными.

— Если бы мы смогли превратить все эти калории в безликие джоули, то сделались бы богачами.

— Давай мечтай дальше. — Крео глубоко вдохнул и потянулся. У него в спине хрустнуло, и он поморщился от этого звука. — Я теряю форму, когда так долго правлю лодкой. Надо мне было остаться в Новом Орлеане.

Лалджи удивленно поднял брови:

— Тебе не нравится наше путешествие? — Он указал на реку. — Где-то там, может быть, на этих самых акрах, «Агро-Ген» создал «СоюПРО». И все кругом думали, какие они замечательные люди. — Он поморщился. — А потом пришел долгоносик, и вдруг всем оказалось нечего есть.

Крео скорчил рожу:

— Я не вникаю во все эти тайные заговоры.

— Ты даже не родился, когда это произошло. — Лалджи развернулся и повел Крео в разрушенный пригород. — Зато я помню. Ничего подобного никогда раньше не случалось.

— Монокультуры. Они уязвимы.

— «Басмати»6 не был монокультурой! — Лалджи махнул рукой назад, на зеленые поля. — «СояПРО» — монокультура. «Чистые Калории» — монокультура. Потрошители генов создают монокультуры.

— Как скажешь, Лалджи.

Лалджи мелком взглянул на Крео, пытаясь понять, собирается ли молодой человек продолжать спор, но тот внимательно оглядывал разрушенную улицу, и Лалджи ничего больше не сказал. Он пошел дальше по улице, следуя заученным указаниям.

Все улицы были нелепо широкие и совершенно одинаковые, такие просторные, что по ним могло бы запросто пройти стадо мегадонтов. Двадцать велорикш легко проехали бы по таким улицам бок о бок, а этот город был всего лишь вспомогательным пригородом. После такой мысли Лалджи побоялся размышлять дальше на тему, как сильно изменилась жизнь.

Ватага детишек наблюдала за ними из дверного проема разрушенного дома. Половины досок в нем не хватало, оставшаяся половина была разбита и торчала из фундамента, как кости скелета, с которого содрали все мясо.

Крео показал детям свое пружинное ружье, и они разбежались. Он выругался вслед удаляющимся фигурам.

— Какого лешего мы здесь ищем? Ты охотишься за какой-то очередной древностью?

Лалджи пожал плечами:

— Ну, говори уже. Все равно через пару минут мне придется тащить это на борт. К чему такие тайны?

Лалджи взглянул на Крео:

— Тебе ничего не придется тащить. Это человек. Мы ищем одного человека.

Крео недоверчиво хмыкнул. Лалджи не удосужился ответить.

Они подошли к перекрестку. Посреди дороги лежал старый разбитый светофор. Вокруг него, сквозь асфальт, пробивалась уже отцветшая трава. Торчали желтые головки одуванчиков. На другой стороне перекрестка поднималось высокое кирпичное здание, руины культурного очага, продолжающего стоять, выстроенного из лучших материалов, чем дома, которые он обслуживал.

Чеширец промчался по зарослям сорняков. Крео попытался его подстрелить. Промазал.

Лалджи изучал кирпичное здание.

— Это здесь.

Крео проворчал что-то и выстрелил в другого промелькнувшего чеширца.

Лалджи подошел рассмотреть разбитый светофор, из праздного интереса пытаясь понять, стоит ли он чего-нибудь. Светофор был ржавый. Лалджи медленно обошел вокруг него, прикидывая, не прихватить ли что-нибудь с собой вниз по реке. В некоторых руинах периода экспансии до сих пор сохранились ценные предметы. В таком же вот месте он нашел вывеску «Коноко», в пригороде, который вскоре поглотили поля «СоиПРО». Вывеска сохранилась идеально, очевидно, она никогда не висела под открытым небом и не стала жертвой разъяренных толп во время энергетического уплотнения. Он продал ее представителю «Агро-Гена» более чем за целый контрабандный груз «Хай-Роста».

Женщину из «Агро-Гена» вывеска развеселила. Она повесила ее на стену в окружении менее значительных артефактов эпохи экспансии: пластиковых стаканов, компьютерных мониторов, фотографий с несущимися автомобилями, ярко раскрашенными детскими игрушками. Она повесила вывеску на стену, а затем отошла, пробормотав, что, судя по всему, это была мощная компания… даже международная. Международная.

Она произнесла это слово почти с сексуальным вожделением, разглядывая красочный полимер. Международная.

На какой-то миг Лалджи захватила представшая перед ней картина: компания, добывающая энергию в самых удаленных частях планеты и продающая ее еще дальше спустя какое-то время, компания, у которой покупатели и инвесторы — со всех континентов, а ее представители пересекают часовые пояса так же привычно, как Лалджи переходит улочку, чтобы навестить Шрирама.

Женщина из «Агро-Гена» повесила вывеску на стену, как голову трофейного мегадонта, и в этот момент, находясь рядом с предметом, олицетворяющим самую мощную энергетическую компанию на свете, Лалджи ощутил вдруг острую тоску из-за того, насколько измельчало человечество.

Лалджи стряхнул с себя воспоминания и снова медленно оглядел перекресток, отыскивая признаки присутствия его будущего пассажира. Полным-полно чеширцев резвилось на руинах, их дымные мерцающие тела вспыхивали на солнце и исчезали в тени. Крео снова взвел пружину ружья и выбросил облако дисков. Мерцание дернулось и застыло, превратившись в тусклые, черно-бело-рыжие кровавые ошметки.

Крео снова перезарядил пружинное ружье.

— Так где этот тип?

— Думаю, он появится. Если не сегодня, то завтра или через день.

Лалджи поднялся по ступеням культурного центра и протиснулся между створками дверей. Внутри не было ничего, кроме пыли, сумрака и птичьего помета. Он отыскал лестницу и поднимался по ней, пока не нашел разбитое окно, из которого можно было выглянуть. Порыв ветра загромыхал рамой окна и дернул Лалджи за усы. Пара ворон кружила в голубом небе. Внизу Крео перезарядил ружье и выстрелил в очередного мерцающего чеширца. В ответ раздалось сердитое мяуканье. Кровавые пятна расползались по поросшей сорняками мостовой, стайка животных пустилась наутек.

Вдалеке окраины пригорода уже перетекали в поля. Его время сочтено. Скоро дома запашут, и все здесь покроет безупречный ковер «СоиПРО». История пригорода, пусть глупая и быстротечная, позабудется, растоптанная под пятой идущего маршем энергетического развития. Небольшая потеря с точки зрения здравого смысла, однако же где-то в глубине души Лалджи коробило от мысли о стирании времени. Он слишком много времени потратил, пытаясь вспомнить Индию своего детства, чтобы испытывать удовольствие от ее исчезновения. Он спустился по запыленной лестнице обратно к Крео.

— Никого не нашел?

Лалджи покачал головой. Крео хмыкнул и выстрелил в очередного чеширца, чуть не попал. Он хорошо стрелял, только едва видимые животные представляли собой нелегкую мишень. Крео взвел пружину и снова выстрелил.

— С ума сойти, сколько здесь чеширцев!

— Здесь их некому истреблять.

— Хочу забрать шкурки и отвезти их в Новый Орлеан.

— Только не на моей лодке.

Многие из мерцающих животных разбежались, наконец сообразив, на что способен их враг. Крео снова взвел пружину и прицелился в дрожащий огонек дальше по улице.

Лалджи с благодушным видом наблюдал.

— Ни за что не попадешь.

— Смотри. — Крео старательно целился. На них упала чья-то тень.

— Не стреляйте!

Крео развернулся вместе с ружьем. Лалджи замахал на него рукой:

— Стой! Это он!

Вновь прибывший оказался худощавым стариком, лысым, если не считать засаленного седого пуха и бровей, тяжелая нижняя челюсть густо заросла щетиной. Грязная и изодранная мешковина прикрывала его тело, в запавших глазах светилось некое знание, пробудившее в Лалджи давнее воспоминание о виденном когда-то садху,7 посыпанном пеплом, все это — спутанные волосы, пренебрежение к одежде, отстраненность во взгляде — результат просветленности. Лалджи прогнал от себя воспоминание. Этот человек вовсе не святой старец. Просто человек, к тому же потрошитель генов.

Крео снова прицелился в далекого чеширца.

— На юге я получил бы по голубой банкноте за каждого убитого зверя.

— Здесь вам никто ничего не заплатит, — сказал старик.

— Верно, но это же вредители.

— Не их вина, что мы сделали их слишком совершенными. — Старик неуверенно улыбнулся, словно примеряя новое выражение лица. — Прошу вас — Он опустился перед Крео на колени. — Не стреляйте.

Лалджи положил руку на пружинное ружье Крео.

— Оставь чеширцев в покое.

Крео нахмурился, но все-таки разрядил механизм, раздался вздох высвободившейся энергии.

Специалист по калориям произнес:

— Я Чарльз Бауман. — Он выжидающе смотрел на них, будто надеясь быть узнанным. — Я готов. Я могу ехать.



Гита умерла, теперь Лалджи был в этом уверен.

Временами он притворялся, будто может быть иначе. Притворялся, будто она могла обрести какую-то новую жизнь, даже после того, как он уехал.

Но она умерла, и он был в этом уверен.

Это был его тайный позор. Один из наростов на его жизни, приставший к нему, словно собачье дерьмо к ботинкам, умаляющий его в собственных глазах; как и тот случай, когда он кинул камень и разбил голову мальчику, без всякой причины, просто посмотреть, сможет ли, или когда он выкапывал из земли зерна и съедал одно за другим, слишком оголодавший, чтобы с кем-то делиться. А потом была Гита. Вечно была Гита. И то, как он бросил ее и уехал, чтобы жить поближе к калориям. И то, как она стояла в доках и махала, когда он отчаливал, хотя она сама оплатила его переезд.

Он помнил, как догонял ее, когда был маленьким, следуя за шуршанием шальвар-камиза,8 а она мчалась впереди, волосы черные и черные глаза и белые-пребелые зубы. Он не знал, действительно ли она была так красива, как он помнил. В самом ли деле ее умащенная черная коса блестела так, как ему казалось, когда она сидела с ним в темноте, рассказывая истории об Арджуне и Кришне,9 Раме10 и Ханумане.11 Как много всего потеряно! Он задумывался иногда, правильно ли он помнит ее лицо, или же он подменил его лицом какой-нибудь болливудской актрисы12 со старого плаката, одного из древних плакатов, которые Шрирам держал в укромном месте в мастерской и ревностно оберегал от влияния света и воздуха.

Долгое время он думал, что вернется назад и отыщет ее. Что сможет ее накормить. Что станет посылать деньги и пищу на свою истребленную насекомыми родину, существующую ныне лишь в его воображении, в его снах, когда он в полусознательном состоянии бредил пустыней, черными и красными сари, женщинами в песках, их черными волосами и серебряными браслетами и голодом, — последние его воспоминания были полны голода.

Он фантазировал, что сумеет контрабандой перевезти Гиту через сверкающее море, поближе к бухгалтерам, высчитывающим квоты на сожжение калорий для всего мира. Поближе к калориям, как однажды сказала она сама, давным-давно. Поближе к людям, которые обеспечивали стабильные цены, учитывая возможные ошибки, и управляли энергетическим рынком, защищая его от переизбытка пищи. Поближе к этим маленьким божкам, в чьей власти, большей, чем у Кали,13 было разрушить мир.

Но теперь она уже умерла, либо от голода, либо от болезней, он был в этом уверен.

Уж не поэтому ли Шрирам обратился к нему? Шрирам знал о его жизни больше, чем кто-либо другой. Шрирам нашел его вскоре после его приезда в Новый Орлеан, узнал в нем своего соотечественника, не одного из индийцев, давно обосновавшихся в Америке, а того, кто говорит на диалектах деревень пустыни, кто все еще помнит, какой был страна до нашествия генномодифицированного долгоносика, листоверток и корневой гнили. Шрирам спал на полу рядом с ним, когда они оба работали в намоточных мастерских за одни лишь калории, и ничего больше, и были благодарны и за это, как будто бы они сами были модифицированными долгоносиками.

Естественно, Шрирам сумел подобрать слова, чтобы отправить его вверх по течению. Шрирам знал, как сильно он хочет привести в равновесие то, что его утратило.



Они шли за Бауманом по пустым улицам, сворачивали в сохранившиеся переулки, петляли между изъеденными термитами деревянными постройками, спотыкались о бетонные фундаменты и металлическую арматуру, слишком бесполезную, чтобы брать ее с собой, и слишком упрямую, чтобы проржаветь и рассыпаться. Наконец старик заставил их протиснуться между ободранными корпусами двух ржавых автомобилей. Пройдя между ними, Лалджи с Крео ахнули.

Подсолнухи качались у них над головами. Заросли широких плотных листьев хлестали по ногам. Сухие кукурузные стебли шуршали на ветру. Бауман обернулся на их удивленные возгласы, и его улыбка, сначала неуверенная, сделалась широкой от нескрываемого удовольствия. Он засмеялся и замахал, предлагая идти дальше, продираясь через сад из цветов, и трав, и еды, цепляясь своей драной мешковиной за высохшие кочаны капусты, на которых зрели семена, и путаясь в плетях канталуп. Крео с Лалджи пробирались сквозь заросли, огибая лиловые кусты баклажанов, помидоры с алыми круглыми плодами, шуршащие оранжевые перцы. Пчелы громко гудели между подсолнухами, тяжело нагруженные пыльцой.

Лалджи остановился среди зарослей и окликнул Баумана:

— Все эти растения, они не созданы?

Бауман остановился и пошел назад, вытирая с лица пот и овощной сок, улыбаясь:

— Ну, смотря что подразумевается под словом «созданные», но нет, эти растения не принадлежат ни одной энергетической компании. Некоторые из них — даже прямые наследники настоящих. — Он снова улыбнулся. — Или очень близкие родственники.

— Как же они выжили?

— Ах, это. — Он протянул руку и сорвал помидор. — Генномодифицированные долгоносики «Ниппона», листовертки или, может быть, цибискозные бактерии, вы это имеете в виду? — Он впился зубами в помидор, и сок брызнул на его заросший седой щетиной подбородок. — На многие сотни миль нет других наследников настоящих растений. Это островок в океане «СоиПРО» и «Хай-Роста». Они образуют вокруг непреодолимый барьер. — Он задумчиво посмотрел на сад и снова откусил кусок помидора. — Но теперь, когда приехали вы, разумеется, выживут лишь немногие из этих растений. — Он покивал Лалджи и Крео. — Вы принесли с собой какую-нибудь инфекцию, а большинство этих раритетов способно выжить только в полной изоляции. — Он сорвал еще один помидор и протянул его Лалджи. — Попробуйте.

Лалджи посмотрел на блестящую алую кожицу. Откусил кусочек и ощутил разом сладость и кислоту. Улыбаясь, он протянул помидор Крео, тот откусил кусок и поморщился от отвращения.

— Меня устраивает «СояПРО».

Он отдал помидор Лалджи, который с жадностью прикончил его.

Бауман улыбнулся аппетиту Лалджи:

— Думаю, вы достаточно пожилой человек, чтобы помнить, какой была настоящая еда. Можете есть до нашего отъезда, сколько захотите. Они все равно погибнут.

Он развернулся и снова побрел через заросший сад, отводя в стороны сухие кукурузные стебли властными движениями рук.

За садом стоял разрушенный дом, накренившийся так, будто на него сел мегадонт, прогнувшиеся стены были в дырах. Обрушившаяся крыша съехала набок, с одной стороны находился водоем, глубокий и спокойный; его гладь тревожили только водомерки. Была прорыта дренажная канава, чтобы направлять дождевую воду в пруд.

Бауман обогнул пруд по краю и исчез на ведущей вниз крошащейся лестнице. К тому времени, когда Лалджи с Крео нагнали его, он уже завел пружину фонарика, и его тусклая лампочка неровным светом заливала подвал, пока раскручивалась пружина. Он еще раз завел фонарик, озираясь кругом, потом нашарил спички и зажег лампу. Замоченный в растительном масле фитиль давал высокое пламя.

Лалджи осмотрел подвал. Здесь было пусто и сыро. Пара соломенных тюфяков лежала на разбитом бетонном полу. В углу находился компьютер, корпус красного дерева и крошечный экран поблескивали, ножной привод был истерт от частого употребления. У стены располагалась кухня, где на полках буфета во множестве выстроились банки с зерном, мешочки с продуктами свисали с потолка, чтобы до них не добрались грызуны.

Старик указал на стоящий на полу рюкзак:

— Вот мой багаж.

— А что делать с компьютером? — спросил Лалджи. Бауман хмуро посмотрел на машину:

— Ничего. Он мне не нужен.

— Но он стоит денег.

— Все, что мне требуется, заключено у меня в голове. Все, что есть в этой машине, идет от меня. Мой жир превратился в знания. Мои калории с помощью ножного привода перешли в анализ данных. — Он поморщился. — Иногда я гляжу на этот компьютер, и все, что вижу, — себя, сходящего на нет. Я когда-то был толстяком. — Он многозначительно покачал головой. — Я не стану по нему скучать.

Лалджи начал протестовать, но тут Крео вздрогнул и вскинул пружинное ружье:

— Здесь еще кто-то есть.

Лалджи увидел ее, пока Крео говорил: девушку, сидящую на корточках в углу, скрытую тенью, худенькое, внимательно глядящее веснушчатое создание со слипшимися каштановыми волосами. Крео со вздохом опустил ружье.

Бауман помахал рукой:

— Выходи, Тази. Это те люди, о которых я тебе рассказывал.

Лалджи пытался понять, сколько времени она просидела вот так, в темноте подвала, дожидаясь. Она производила впечатление существа, которое почти срослось с этим подвалом: висящие сосульками волосы, темные глаза, почти поглощенные расширенными зрачками. Он развернулся к Бауману:

— Мне казалось, речь шла только о вас. Радостная улыбка Баумана угасла.

— И вы из-за этого повернете назад?

Лалджи рассматривал девушку. Кто она, любовница? Его дочь? Удочеренная дикарка? Он так и не решил. Девушка втиснула ладонь в ладонь Баумана. Старик успокаивающе похлопал ее по руке. Лалджи помотал головой:

— С ней нас будет слишком много. Я согласился доставить вас. Я продумал способ, как вас перевезти, как спрятать от пограничников и патрулей. А ее, — он махнул рукой в сторону девушки, — я брать не обязан. И вас-то везти — слишком рискованно, а с ней риску — в два раза больше? Нет. — Он энергично замотал головой. — Это невозможно.

— Но какая разница? — спросил Бауман. — Это ничего вам не стоит. Сила течения перевезет нас всех. У меня есть запас пищи на нас обоих. — Он подошел к буфету и принялся снимать стеклянные банки с бобами, чечевицей, кукурузой и рисом. — Вот, смотрите.

— Пищи у нас более чем достаточно, — ответил Лалджи.

— Надо полагать, «СоиПРО»? — покривился старик.

— А чем плоха «СояПРО»? — возмутился Крео.