Ведь как это обычно работает? Благодаря светской шумихе все вокруг знают, что такой-то крутыш купил своей жене или другому члену семейства дорогое украшение. Его могут даже разок-другой продемонстрировать широкой публике, после чего заботливо упаковывают на хранение в сейф, а любимой жене для употребления выдается дубликат – более дешевую копию украшения.
Просто глупо дарить и тем более позволять носить собаке настоящие бриллианты неслыханной ценности.
До сего момента Саша был уверен, что драгоценности – это просто хорошо сработанная бижутерия, но слова Блондина заставили его задуматься. Или морды сами не знают, что им поручено искать, вот и навоображали себе тут золотые горы, или…
Или эти драгоценности принадлежали совсем не Степашке?
Это была какая-то очень важная мысль, в которой крылась отгадка на многие вопросы. Саша это всем своим нутром чувствовал.
Но толком обдумать ее Саша не успел. Морды вновь вернулись к нему. На этот раз они выглядели куда более уверенными. Значит, получили точные указания, как им действовать дальше.
– Вставай, урод!
– Твоя взяла!
– Везем тебя на то место, где ты запрятал цацки.
– Показывай дорогу!
Легко им распоряжаться! А вот Саша совсем не был уверен, что он должен что-то там показывать. Ну, допустим, покажет он им правильную дорогу, приедут они на шиномонтажку, заберут сундучок. А потом что будет?
Очень Саше не нравилось, как подозрительно топорщатся куртки у этих двоих. И как раз слева, где удобно устроится кобура. А если они всех там на шиномонтаже перестреляют как ненужных свидетелей? Или даже, допустим, оставят в живых, но возьмут в заложники – снова плохо.
Очень уж не нравилась Саше вся эта кутерьма вокруг собачьих ошейников с подвесками. И как-то сама собой пришла в голову мысль не отдавать сундучок этим мордам. Как угодно хитрить, изворачиваться, но не отдавать!
И все же он не мог придумать подходящего места, куда бы отвезти этих двоих. К себе домой? Но кто ему там поможет? Ведь Саша живет с родителями, которые далеко не спортсмены. Да и будут ли они дома?
Который сейчас вообще час? В окно Саша мог видеть, что на улице было уже темно, но осенью вообще темнеет рано. Может, родители еще с работы не вернулись, тогда и помощи от них ждать никакой не придется.
Ребята в шиномонтажке, где и находится сундучок, тоже не вариант, не смогут они вовремя сориентироваться.
– Куда же ехать?
Они втроем уже сидели в машине, и морды требовали сказать им точный адрес, куда предстоит ехать.
И тут Сашу осенило! Он вспомнил, куда он ехал, когда на него напали и похитили. Он ехал к Екатерине Прокофьевне, спасать ее от рук Василия.
Если не доехал, значит, Василий уже сделал свое черное дело, и старушка, скорее всего, мертва.
Ничего тут не попишешь, Саша не доехал, трагедия свершилась. Нужно смириться и принять это. Но если так уж случилось, то у Виктора дома должно быть полно полиции. И Коршунов тоже будет там, это совершенно очевидный факт.
И Саша назвал адрес Виктора.
Морды выглядели довольными. Всю дорогу они переглядывались и рассуждали, на что потратят премию, которая им теперь полагается за хорошую работу.
Как понял Саша, обе морды служили у Дмитрия Григорьевича в охране уже давно, успели привыкнуть к беззаботной и спокойной жизни, и сегодняшнее приключение приятно щекотало им нервы, позволив поиграть в далекие и лихие девяностые, которые они по молодости лет вряд ли смогли застать.
Но когда они приехали к дому Виктора, выражение морд у обоих изменилось. Разочарование и злость проступили на них.
– Мы же тут тебя и забрали!
– Тот же самый двор. Вон и тачка твоя стоит.
Саша заглянул в машину. Барона в салоне не оказалось.
– А собака моя где?
На этот вопрос Саша ответа не получил.
– Вот еще!
– Станем мы за твоей собакой следить!
Впрочем, следов крови на месте нападения на Сашу видно не было. А значит, имелся неплохой шанс, что Барон успел удрать от злодеев.
Увы, но защита хозяина до последней капли крови не входила в число достоинств этой породы. Защищать хозяина от других собак – это Барон умел. Но все люди в его представлении были существами высшего порядка, на них он никогда не нападал, максимум облаивал.
До самого последнего момента Саша не знал, что его ждет в квартире у Виктора. С одной стороны, он надеялся, что там будет полиция, а с другой – надеялся, что с Екатериной Прокофьевной все в порядке и вызывать полицию ее домочадцам не пришлось.
И когда дверь ему все-таки открыл сам Коршунов лично, сердце у Саши дрогнуло.
– Екатерина Прокофьевна! – вырвался у него горестный стон. – Это я один виноват!
Коршунов, казалось, в ответ удивился и собирался что-то сказать. Но в этот момент в квартире раздался лай, потом скрежет по двери и сразу после этого звонкий цокот собачьих когтей по паркету. И наконец, из-за угла на всех парах к дверям подлетел Барон, услышавший голос хозяина и мчавшийся сейчас поздороваться с ним.
При виде своей обезумевшей от радости собаки Саша и сам забыл о всех своих бедах.
– Барон, Бароша! – трепал он уши псу. – Ты живой! С тобой все в порядке!
– Мы нашли собаку во дворе. Бегал, словно бездомный. Выл, плакал, нас увидел, кинулся как к родным и единственным. Дрожал весь. Что случилось? Почему ты его оставил без присмотра?
Но ответить Саша не смог. Барон увидел лица людей, стоящих за спиной хозяина, мигом все вспомнил и разразился злобным лаем, не забывая порой еще и рычать.
На шум в дверях своей комнаты появилась Екатерина Прокофьевна.
При виде ее Саша ахнул, а потом протер глаза.
Нет, все осталось по-прежнему, перед ним была Екатерина Прокофьевна, живая и невредимая.
– Что это с твоей собакой? – недовольно осведомилась она. – Что он так громко лает? Саша, угомони животное, у меня сейчас голова от этого шума лопнет!
– Екатерина Прокофьевна! – воскликнул Саша. – Дорогая вы наша бабушка! Вы живы!
– Саша, ты меня удивляешь. С чего бы мне умирать? Тем более сейчас, когда у меня сидит дорогой гость. Я тебя очень прошу, заставь свою собаку замолчать, а то Васенька подумает о нас, что мы все тут такие невоспитанные. Сначала Витя на него напал. Потом следователь целых два часа допрашивал. Теперь ты с собакой пожаловал. Ни единой минутки не дадите нам с ним спокойно пообщаться.
И Екатерина Прокофьевна величественно скрылась в дверях своей комнаты, где виднелся силуэт молодого мужчины.
– Кто это у нее? – оторопело уставился Саша на Коршунова.
– Василий.
– Внук Степана?
– Он самый. Сам понимаешь, им есть о чем поговорить.
– Так Василий, получается, не убийца? – пробормотал Саша. – А вы тогда почему тут?
Коршунов открыл было рот, но к этому моменту морды окончательно потеряли всякое терпение, и Саша получил тычок в спину.
Он был таким выразительным, что Саша все понял без всяких слов.
– Мне нужно отдать ребятам сундучок.
– Какой?
– Тот, в котором был Степашка.
– Ты же его отдал.
– Степашку отдал, а сундучок нет. Ребята говорят, нужно отдать. Он ведь все еще тут?
И Саша выпучил глаза на Коршунова, мол, выручай, вся надежда на тебя.
Саша был уверен, что опытный следователь разберется в ситуации правильно, сумеет подыграть и вообще что-нибудь придумает для нейтрализации тех двух морд.
И Коршунов не подвел. Он оценил и наливающийся под глазом у Саши синяк, и подсохшие царапины у него на щеке, и общую встрепанность его образа.
И, кивнув, развел руками:
– Так, а нет тут этого сундучка.
– Почему?
Торн Сейшл Стюарт
– Бабушка сильно возмущалась, что мы с кладбища какую-то вещь в дом принесли, уверяла, что это не к добру, пришлось сундучок вынести.
Влюблённые из Хоарезма
– Куда?! – рявкнули морды, не сдержав эмоций. – Отдать! Вернуть! А то мы тут вам всем кости пересчитаем и на кладбище закопаем!
(Санкт-Петербург, «Северо-Запад», 1996, том 21 «Конан и Сердце Аримана»)
Напрасно они это сказали, ох, напрасно. Выражение лица Коршунова приняло то на редкость безмятежное выражение, которое было чревато многими неприятностями для злодеев. Но морды этого не знали, они были полностью уверены в своих силах и в том, что у них все под контролем.
– Так мы это мигом, – любезно произнес Коршунов. – Отдадим и вернем! У меня в машине сундучок находится. Хороший сундучок, вам он и впрямь так нужен? А то я бы его у вас купил.
Пролог
– Не продается! – рявкнули морды хором.
Коршунов продолжал издеваться:
— Вон из моего дома, ишачий помет! Забирай свои дурацкие побрякушки и убирайся! Твой хозяин — лжец и сын лжеца! Он еще заплатит мне неустойку за то, что подсунул такое барахло!
Маленький кхитаец пятился под натиском огромного брюха звездочета, бормоча на ходу:
– Полтора рубля, не глядя? А? Что скажете?
— Неужели почтенному Бахраму не понравился ковер? Если нужны другие цвета или ворс недостаточно мягок, мастер Тай…
– Пошевеливайся!
— Чтобы я больше не слышал этого имени!— взревел почтенный Бахрам, багровея.— Клянусь Эрликом, еще ни один человек не посмеялся надо мной столь недостойным образом! И не пристало мне, постигающему тайнопись природы, избраннику Единого, читающему, как в раскрьггой книге, тайные предначертания Судьбы, объясняться с ничтожным слугой ничтожного ткача! Убирайся, или я велю слугам гнать тебя палками до самого города! И никаких свадеб! Если этот узкоглазый полукровка еще раз сунется в мой сад, клянусь милостями Эрлика…
– А то в лоб получишь!
И чтобы слова не расходились с делом, морды угрожающе шагнули к нему.
Но тут из-за резной решетки окна раздался тонкий девичий крик, а вслед за ним столь бурные рыдания, что Бахрам, крикнув напоследок:
Коршунов вздохнул.
— Вон, нечестивец! Передай своему хозяину, что я буду оставлять на его ковре дорожные туфли, входя в дом. Вон!— захлопнул за кхитайцем ореховую калитку с вырезанными на ней многочисленными магическими символами и знаками и устремился к дому.
– Ладно, ребятки, ваша взяла. Напросились вы, я вас задерживаю.
Старый слуга постоял еще, слушая, как осыпает жестокого отца упреками дочь, прекрасная Фейра, поцокал языком, покачал головой. Бережно завернул в шелковый платок, отвергнутый Бахрамом свадебный подарок.
Морды захохотали, а Коршунов крикнул:
A как выбирал его хозяин на огромном базаре Хоарезма! Едва объявлен был сговор, старый ткач сам отправился с сыном в ювелирные ряды и разыскал эти свадебные украшения работы вендийского мастера.
– Денис, Фефелов!
Здесь были золотой тяжелый браслет, большие бусы и золотая цепочка, что по старинному туранскому обычаю дарит жених невесте в знак неразрывного союза, — все вещи с крупными рубинами редкой чистоты. Торговец запросил немыслимые деньги, но мастер Тай только взглянул сыну в глаза — и заплатил, не торгуясь.
И когда из кухни мгновенно, как двое из ларца, одинаковых с лица, возникли его помощники, кивнул им на морды и произнес:
В сыне, красавце Юлдузе, унаследовавшем от матери-туранки смуглую кожу и темные миндалевидные глаза, а от отца — невысокий рост и маленькие руки и ноги, Тай Цзы видел смысл всей своей жизни.
– Оформляйте этих двоих!
Морды растерянно попятились.
Приехав в Туран совсем юношей, он выучился у хоарезмских мастеров ковроткачеству, но изображал не затейливые узоры и сложные орнаменты с вплетенными письменами, а бабочек, птиц, барсов и леопардов, цветы и травы. Да так искусно, что за его коврами вскоре стали приезжать купцы из самого Аграпура и иных, более дальних городов. Про его ковры говорили, что, когда на них выткано отражение луны в озерной глади, его хочется зачерпнуть ладонью.
– Ты чего, дядя?
Тай Цзы выстроил себе в Хоарезме богатый дом, стал именоваться — мастер Тай, завел большую мастерскую, набрал учеников. Не прошло и трех лет, как он посватался к дочери своего соседа, такого же ткача, и луну спустя Наирин вошла в его новый дом.
– Совсем берега попутал?
А через год родился Юлдуз, наследник.
– Или тебе жить надоело?
Мастер Тай рано овдовел — его сыну тогда не исполнилось и пятнадцати лет. Горе его было безмерно. Но время лечит все раны, и, оправившись от потери, Тай всю свою любовь и мудрость отдал сыну. К двадцати годам мальчик превратился в статного, красивого юношу, и лишь чуть раскосые глаза выдавали в нем полукровку. Отец передал сыну все секреты своего мастерства, научил видеть красоту в самом невзрачном цветке. Старость подбиралась к мастеру, глаза его видели все хуже, теперь он садился за ткацкий стан только ради особых заказов. Юлдуз работал за двоих, но учеников распуст устил. При накопленных отцом день ах они могли бы жить безбедно и, не работая, но юноше нравилось его ремесло, нравилось, что заказы на ковры делались за полгода вперед, так много было желающих иметь на тахте или на стенах ковер из мастерской Тая. Но когда натянутая основа стала простаивать на станах, когда на рисунках к новым коврам среди зарослей олив и тамарисков стала появляться тонкая девичья фигурка с черными косами почти до пят, мастер Тай, как ни был близорук, а разглядел, что близка свадьба.
– Так мы это мигом поправим!
Астролог Бахрам был частым гостем в его доме, да и Тай Цзы нередко наезжал к нему в уединенную усадьбу над горным озером. Ниже по склону ютилась маленькая деревушка по весне утопающая в бело-розовых цветах садов. От нее вилась широкая тропа, вливаясь в дорогу на Хоарезм, до которого от той развилки было не более полудня пути, и то если идти весьма неспешным шагом.
Коршунов посуровел:
– Я тебе не дядя, а старший следователь. И не советую оказывать сопротивление, я стреляю быстро и метко.
Старики любили сидеть на тенистой веранде за кувшином вина и кальянами, глядеть на дорогу, по которой пылят идущие в Хоарезм караваны, и вести долгие беседы о том, как толкуют совмещения звезд в Туране, и как в Кхитае; что вернее: сухие стебли тысячелистника или потроха черной курицы, убитой на новолунье.
В руках у него откуда-то появилось оружие, отчего морды совсем притихли. Они-то до своего оружия даже потянуться не успели. Вот что значит отсутствие жизненной практики.
Единственный раз приехал в дом мудреца Бахрама Юлдуз — по настоянию отца, из вежливости — и с той поры не знал покоя, увидев чернокосую Фейру.
Сашу так и подмывало сказать ребятам: это вам не боевик. Тут все всерьез.
Бахрам был не прочь отдать дочку за сына старинного приятеля, но поставил условие: мастер Тай своими руками соткет ему особый, невиданный ковер. Они долго обсуждали, заперевшись, каким он должен быть, особый ковер, и, вернувшись в Хоарезм, мастер Тай сел за работу в своей маленькой мастерской, куда не пускал никого, даже сына.
В итоге морды безропотно позволили надеть на себя наручники и прошли вместе с полицейскими на кухню, где планировался их допрос.
Тем временем был объявлен сговор, и Юлдуз целую луну — пока отец работал над ковром — ежедневно приезжал к Чистому озеру. Близился Весенний праздник Откровения Тарима, зацветали сады, словно наряжались ради скорой свадьбы. Через месяц почтенный Бахрам получил ковер и велел присылать свадебный дар и готовиться к торжеству.
Коршунов хлопнул Сашу по плечу, мол, дело сделано. И прошел туда же. Саша за ним. Пришел, посмотрел на эти две морды и удивился самому себе. Как эти двое могли внушать ему страх? Ведь сопляки же оба, чуть постарше Саши. Насмотрелись боевиков, вот и возомнили о себе невесть что.
Тем же вечером, торопясь успеть до удара большого гонга, возвещавшего конец базарного дня, отец с сыном отправились в ювелирный ряд и купили драгоценности невесте. А наутро старый Чонг, служивший хозяину еще в Кхитае, отправился к дому над Чистым озером…
Очень опасная тенденция, что срабатывает на экране, то никогда не работает в жизни.
Чонг еще раз вздохнул — и пошел прочь. Очень ему не хотелось огорчать хозяев — старого, что ковер не пришелся по нраву, молодого — что сватовство, как видно, не состоялось. Какая-то блажь нашла на вспыльчивого, капризного астролога, у которого в доме не задерживался более года ни один слуга, и с которым мог ладить только терпеливый мастер Тай. Известно ведь, мудрецы подчас ведут себя совсем как избалованные дети…
Упав со скалы, уже не встанешь. Попав под автоматную очередь, от пуль не увернешься. Это жизнь, ребята, жизнь, а не кино.
Однако ковра Бахрам не вернул, в чем старый Чонг видел добрый знак. Может, каприз пройдет, и все еще наладится.
– Ладно, ребята, рассказывайте, зачем вам нужен этот сундучок.
Утешая себя этой мыслью, кхитаец встряхнулся и зашагал по широкой дороге, обсаженной пыльными карагачами. Солнце садилось, а вернуться в город надо было до заката.
Морды не стали ломаться и рассказали, как сегодня днем их вызвал к себе хозяин, который велел им поехать в одно место и поговорить там с одним человеком.
С последними криками петухов закрывались большие ворота Хоарезма, и опаздавшему приходилось ночевать в поле.
– Забрал, понимаешь, у меня одну вещь и не хочет ее отдавать.
Одной вещью был сундучок, а одним нехорошим человеком Саша.
Глава 1. Ночной визит. Мишрак
– Но я не собирался присваивать сундучок себе, – возмутился Саша. – Я собирался его отдать, как только выдастся свободная минутка. Зачем мне чужое!
В тесное помещение караулки при огромном дворе казарм вошел маленький невзрачный человечек и, щуря глаза с темноты на яркий свет факелов, проговорил:
Но Дмитрий Григорьевич, похоже, не верил в честность других людей, а может, просто не любил ждать. Он решил, что Сашу нужно поторопить. Кто-то из его подручных с помощью компьютерной программы сумел зафиксировать мобильный Саши, а также слышать все, что тот говорил. И таким образом, Дмитрий Григорьевич мог дать указание, где и в какой момент мордам нужно встречать Сашу, они получили от хозяина указания и двинулись в нужном направлении, где и в самом деле перехватили Сашу. Собственно говоря, больше эти двое ничего полезного рассказать не могли. Их увели.
— Не подскажут ли мне доблестные воины, где я могу найти неустрашимого Конана-киммерийца, ун-баши непобедимой армии повелителя Илдиза?
А Коршунов задумчиво посмотрел на Сашу:
— А на что он тебе?— грубо перебил его один из стражников.
– Где ты его спрятал?
В руке человечка звякнули монеты.
Саша быстро понял, что следователь спрашивает про сундучок, и ответил:
— Господин мой велел не отвечать на праздные вопросы, но разрешил проявить щедрость. Так, где я могу найти Конана?
– На шиномонтажке забыл.
Под алчными взглядами солдат серебро перекочевало в карман старшего.
– Едем туда немедленно! Что-то очень уж подозрительной кажется мне такая активность нашего Дмитрия Григорьевича.
— Что ж, я думаю, ты найдешь его в «Красном Соколе». Это к закату от храма Эрлика Вездесущего, на улице Двенадцати Ступеней.
Сундучок стоял там, где его и поставил Саша. Хотя сперва душа у Саши ушла в пятки, когда он не увидел на том месте заветного сундучка. Но оказалось, что работники случайно закидали сундучок промасленной ветошью, под которой он и нашелся.
— Благодарю тебя, украшение туранского воинства. Не найду ли я там же помощника его, Харру?
– Ура!
Но, получив деньги, стражники немедленно потеряли интерес к посетителю.
– Открывай!
— Ступай, ступай. Они там наверняка половиной отряда.
Саша открыл, и они вдвоем уставились на многочисленные подвески, брелки и брошки.
Бормоча бесчисленные благодарности, человечек, пятясь, вышел из караулки. Оказавшись на улице, он вдруг выпрямился, отчего стал выглядеть лет на десять моложе, снял затертый халат, вывернул его и надел снова. Теперь по улицам Аграпура шагал не пожилой слуга, а молодой господин, зажиточный, самоуверенный и праздный. И когда он остановил запоздалого прохожего, чтобы справится, как короче пройти к трактиру «Красный Сокол», тот объяснил поспешно и подробно, и долго еще кланялся вслед щедрому господину за брошенный на ходу медяк.
– Не понимаю, – пробормотал Коршунов, пропуская сквозь пальцы украшения Степашки. – Просто не понимаю. Обычная дребедень, которой полно в любом ларьке. Цена всему этому великолепию тысяч десять, и то если продавать в розницу. И еще побегаешь за покупателями. В чем дело?
В «Красном Соколе» царила обычная вечерняя толчея. Пышная Пила, хозяйка заведения, каким-то непостижимым образом умудрялась обслуживать всех разом.
Саша тоже был в недоумении. К чему вся эта беготня и суета? Зачем Дмитрию Григорьевичу эти побрякушки? На «Авито» он их, что ли, надумал выставлять? Или у Вероники в салоне прилавок откроют? Руки его машинально перебирали собачьи украшения, но внезапно глаз зацепился за одну вещь. Она блеснула красным из глубины сундучка, словно маня к себе Сашу.
Девушки ее сновали между столов из кухни в залу и обратно на кухню с подносами, заставленными всевозможной снедью и выпивкой. Пила не так давно выкупила трактир у прежнего хозяина. Он и при нем-то не пустовал, а бывшая танцовщица сумела сделать «Красного Сокола» обычным местом сбора всех любителей вечерних развлечений пяти окрестных кварталов. Были здесь и свои завсегдатаи, для которых Пила держала свободным отдельный стол — лучший, у окна.
– А это что? – пробормотал юноша и, потянув за тонкую цепочку, извлек на свет камешек в форме ягодки-малины.
Следователь выбор одобрил:
В этот вечер — как и в прошлый, и в позапрошлый — за ним сидели Конан, Харра и еще четверо солдат личной гвардии Повелителя Илдиза. Пила нет-нет, да улучала минутку подлететь к старым друзьям: перекинуться сплетней, залиться хохотом над нехитрой казарменной шуткой, и не слишком возмущалась, когда крепкая солдатская рука невзначай отвешивала ей шлепка по пухлому заду. Несмотря на то, что в общей зале сновало туда-сюда не меньше полудюжины хорошеньких девчонок, дородной хозяйке неизменно оказывались подобные знаки внимания — не так давно она была самой дорогой шлюхой в округе. С тех пор ее немного разнесло, да и положение хозяйки таверны не позволяло опускаться до торговли собой, но она была все еще невероятно хороша, и любой из настоящих ценителей не отказался бы завалить ее на огромную постель в одной из верхних комнат.
– Симпатичная вещичка. Камешек, как живой, горит. Ягодка словно изнутри светится. Да и цепочка по виду золотая.
Такая честь оказывалась, но нечасто и лишь избранным. И Конан входил в их число.
– Она и есть золотая, – прошептал Саша, который уже все понял и у которого от волнения пересохло во рту.
Появившись в столице Турана, Аграпуре-иль-Раззуфе, то есть Аграпуре Ослепительном, более полутора лет назад, из множества самых разнообразных ночных заведений киммериец избрал эту тогда еще мало кому известную таверну. Сказать по правде, в первые месяцы службы в армии ему были просто не по средствам ни огромные пышные залы борделей улицы Цветных Фонарей с их бассейнами и фонтанами, с пестрыми мозаичными полами, с девушками, умевшими отнять у мужчины все силы без остатка; ни роскошные винные погреба Веселого квартала, где шум застолья перекрывало ворчание и гудение молодого вина в гигантских кедровых бочках.
Он азартно принялся рыться в собачьей бижутерии, отбрасывая в сторону то, что казалось ему малопривлекательным и, бережно откладывая в кучку те вещи, которые казались ему знакомыми.
Со временем владыка Илдиз сумел в полной мере оценить достоинства бесстрашного наемника-киммерийца, молодого, сильного гиганта, в котором неслыханная мощь сочеталась с кошачьей ловкостью и грацией. Не прошло и года, как Конан, отличившись в нескольких боях, стал правой рукой Фархана, начальника своего отряда, а вскоре, письменным фирманом повелителя, сделался ун-баши и сам. Учение у Фархана пошло ему на пользу — короткое время спустя Конан сумел заставить подчиняться себе весь десяток головорезов, поступивший в его распоряжение.
Следователь с интересом наблюдал за его работой:
– Ты что это затеял?
Щедрость государя и сундуки богатых аграпурских ротозеев, чьи дома Конан посещал время от времени — разумеется, совершенно неофициально, — открыли ему двери самых дорогих увеселительных домов, коими изобиловала столица Турана. Киммериец прошел лучшую школу воровства, обучаясь этому искусству в столице воров, Шадизаре, и в короткий срок снискал себе титул короля воров. Аграпур, город сказочных богатств, имел, разумеется, свою гильдию Промышляющих-Под-Покровом-Ночи. Но Конан не пожелал сходиться с местными мастерами, и лишь изредка наносил опустошительные визиты в сокровищницы столичных богачей.
Вместо ответа Саша достал из кармана фотографии, полученные им от подруг погибшей актрисы.
Искусство воровства требовало времени и внимания. К тому же, рассуждал он со всем простодушием варвара, раз уж он продал свой изворотливый ум и верную руку повелителю Илдизу, не следует одновременно искать себе славы на иных поприщах, пусть и более прибыльных.
Следователь взглянул на них и крякнул:
Но когда молодость и азарт брали верх над благоразумием, — а это случалось нередко — наемник Конан превращался в разбойника Конана, а затем, если поход к сундукам бывал удачным, — в гуляку и кутилу Конана.
– Да это же… Это же ее подвеска!
В такие ночи золото текло рекой из его кошелька, и хозяйки самых прославленных, самых дорогих борделей, где в полумраке и дымке благовонных курений прячутся обольстительнейшие и искушеннейшие гурии, сами спешили открыть двери дорогому гостю. А слава, очень скоро ставшая здесь, как прежде в других городах и странах, верной спутницей Конана, открывала ему иные, более запретные двери. За резными калитками в высоких, неприступных стенах, окружавших дома вельмож и богатых купцов, его встречали жаркий страстный шепот, нетерпеливые обьятия и поцелуи прямо на пороге. И нередко просыпался он среди парчовых подушек на ложе томной красавицы, не знавшей иного гостя, кроме опостылевшего тучного старого мужа, нерадивого к своим обязанностям.
Саша кивнул:
– И подвеска, и колье, и серьги. А еще диадема и пояс!
Но даже став ун-баши, киммериец предпочитал проводить свободные вечера здесь, в «Красном Соколе», чье нехитрое и пестрое общество, толчея, пьяные выкрики и хохот были Конану милее всех тех заведений, где любили отдыхать ленивые начальники гвардии и где из дружбы или любопытства иногда появлялся и он. Но ему скучно было ежевечерне мять благоухающие шелка гигантских постелей, на которых резвилось сразу по несколько пар, или нежиться в бассейнах с розовой водой, где подносы с едой плавали среди лотосовых листьев, а нагие девушки алчно слизывали текущие по подбородку гостя вино и жир от жаркого.
После этих слов следователь не стал мешкать и присоединился к Сашиным поискам.
Прежде чем войти в трактир, двуликий человек снова спрятал парчу под истрепанной хлопковой подкладкой, согнулся и придал своему лицу умоляющее выражение. Протолкавшись меж столов, он засеменил к Пиле, разливавшей вино по кувшинам:
Вдвоем работа у них пошла быстрее. То и дело они сверялись с фотографиями, и это здорово облегчало поиски.
— Достойная хозяюшка, не укажешь ли, который из почтенных твоих гостей капитан Конан?
И пока удивленные работники шиномонтажки наблюдали за ними, следователь с Сашей всего за считаные минуты отобрали из общей массы те ювелирные украшения, которые, без всяких сомнений, принадлежали Леночке.
— Вон тот,— кивнула Пила в сторону хохочущего черноволосого гиганта.— У окна с краю. А на что он тебе?
Бедный шпиц Степашка не имел и не мог иметь к этим бриллиантам никакого отношения. Но именно их отдала Леночка своему таинственному молодому родственнику, попавшему, по его словам, в трудную жизненную ситуацию.
Но юркий человечек уже исчез в толпе. Секунду спустя он вынырнул перед киммерийцем и солдатами.
Глава 14
— Да простят меня доблестные воины, но мне нужно сказать два слова вашему начальнику и его помощнику.
Конан моментально перестал смеяться и положил ладонь на рукоять меча.
Когда Саша разогнул спину, перед ними набралась приличная кучка изделий из золота и платины, украшенных самоцветами и бриллиантами. Во второй кучке, которая значительно превосходила размерами первую, лежали изделия из латуни и серебряных сплавов, служившие маскировкой для основного клада. Но Коршунов смотрел только на маленькую кучку, в которой изделия были куда тоньше, изящнее и… явно много дороже.
— Ты кто такой? Откуда ты здесь взялся?
– Вот то сокровище, за которым гонялся убийца актрисы.
Вместо ответа человечек, прижимая руки к груди, потянулся к уху грозного воина и что-то ему прошептал. Конан нахмурился.
Саша вздрогнул:
— Харра, ты идешь со мной. А вы, ребята, долго здесь не засиживайтесь, завтра наша смена. Чтобы к утру у меня все сияли, как алмазы в короне повелителя. Ясно?
– Убийца? Но я думал, что Леночку убил Василий! Он же ее родственник!
Солдаты заворчали в том смысле, что, мол, конечно, ясно, но не лучше ли им будет пойти с Конаном, потому как ночи нынче темные и одного Харры, если что…
– Родственник, да…
— Я сказал, а вы слышали,— отрезал Конан.— А, Пила! Ну, разве что по последней.
– Молодой родственник.
Шумно выхлебав кружку, капитан кивнул своим, чмокнул Пилу и вышел вслед за семенящим посланцем.
– И что? Ты же видишь, у кого были драгоценности?
За ним вышел Харра, настороженный и молчаливый. В отличие от черноволосого, скуластого и синеглазого Конана, помощник его был рыж, круглоголов, а глаза имел желто-зеленые, хитрые донельзя. За своего ун-баши он был готов зарезать любого.
– Они были… они были в земле. Хранились в могиле деда Степана. Даже не так, в могиле шпица Степашки.
Ночной посетитель ему не понравился сразу, и потому Харра немедленно схватился за меч, когда тот, выйдя из трактира, вдруг распрямил спину и глянул на Конана молодыми смеющимися глазами.
– А как они туда попали?
— А теперь,— потребовал киммериец,— покажи мне знак.
– Ну… вместе с телом собачки.
Незнакомец с готовностью протянул ему старую истертую золотую монету. Конан покрутил ее в пальцах и вернул гонцу.
– А собачку кто хоронил?
— Ну,— ворчливо сказал он,— зачем же я понадобился многомудрому Мишраку так срочно и в такой поздний час?
– Дмитрий Григорьевич с женой, – упавшим голосом произнес Саша. – Так что же, значит, в итоге это Дмитрий Григорьевич завладел драгоценностями Леночки? Но как? Почему она их ему доверила?
Услышав имя Мишрака, Харра, было, изумленно отвесил челюсть, но глянув на невозмутимого начальника, принял такой же безразличный вид.
– Он ее убедил.
— Это он пусть скажет тебе сам,— ответил посланец.— Мне было велено лишь разыскать и привести вас к нему, не привлекая ничьего внимания. Что я и делаю.
– Что же он ей сказал?
С этими словами он развернулся и пошел вперед, не утруждаясь проверить, следуют за ним вызванные или нет. Конан помянул Нергала и двинулся за посланником главы тайной службы Повелителя Илдиза. Они шагали по ночному городу. Гонец Мишрака уверенно вел их по лабиринту темных улиц. Харра, ворча что-то о неугомонности тайной службы, не отставал от Конана ни на шаг.
– Правду. Он ее родственник.
Мишрак ибн Сулейн был самой таинственной и самой значимой личностью в Туране — после самого Повелителя Илдиза. Поговаривали, что государь не делает и шагу без совета со своим всезнающим визирем.
– Дмитрий Григорьевич?.. Но он совсем немолод.
Его агенты и шпионы наводняли города, в каждом селении был свой тайный осведомитель, и Мишрак, сам едва способный ходить из-за давней болезни ног, всегда был в курсе всего, что происходит в стране.
– Это для тебя он кажется почти стариком. А для возрастной Леночки очень даже молод.
Будучи сановником старым и опытным, он лучше других знал недостатки Илдиза и умел их компенсировать. Илдиз Великолепный, Повелитель Турана, был слаб здоровьем, вял и не слишком умен. Ни одна из его жен еще не принесла стране наследника, а трое дочерей Илдиза, все редкие красавицы, уже были выданы замуж в ближние и дальние союзные государства.
– И что же… Он тоже Быков?
Поговаривали, что если бы не Мишрак, неусыпно следящий за всеми дворцовыми интригами, страна давно бы потонула в междоусобицах, ибо существовали младший брат государя с отцовской стороны, и племянник, сын брата любимой жены государя. Оба были молоды, энергичны и терпеть не могли друг друга. Повелитель Илдиз же души не чаял в обоих и непременно желал их видеть при дворе.
– Он сын Григория, якобы сгинувшего во время войны племянника Михаила. Только Григорий вовсе не погиб, он даже не пропал без вести, он просто не пожелал объявиться перед своей родней, сочтя войну подходящим для этого предлогом. Почему он так сделал, почему прервал отношения со своей семьей, сказать затрудняюсь. Скорее всего, дела у него шли настолько хорошо, что в родне он попросту не нуждался. А может, даже побоялся, что в долг примутся просить, разных поблажек клянчить начнут. А возможно, опасался, что старший брат не одобрит тот образ жизни, который вел Григорий. Быковы – люди основательные и серьезные, семья для них была на первом месте. А Григорий был ветреным человеком. Женщин менял так часто, как получалось. Опять же, на службе воровал все, что не приколочено и не раскалено добела. Трижды чуть было не попал под трибунал, но всякий раз находился кто-то, на кого он перекладывал ответственность. Лгал, заискивал, выслуживался и сделал неплохую карьеру, несмотря на то что только официально был женат пять раз! Впрочем, четыре последних брака пришлись уже на то время, когда Григорий вышел в отставку. Все-таки на службе он был вынужден соблюдать приличия. Развод для офицера – это плохо. Но уж в отставке дал себе волю! А вот ребенок у него был всего один, сын Дима, родившийся в первом браке, которого отец бросил и с которым не общался до самых последних дней. Но под конец дал все-таки слабину, вызвал к себе сыночка и поведал ему, должно быть, семейную тайну о кладе из золотых монет, которые хранились у старшего мужчины в роду и были своего рода семейной казной.
Мишраку стоило большого труда уговорить Илдиза, отдать одному Султанапур, а другому Хоарезм, два богатейших и, что важнее, отдаленных от столицы и друг от друга города Турана.
– И Дмитрий Григорьевич пожелал завладеть кладом?
Не первый раз Мишрак призывал к себе Конана.
– Не скрою, такая мыслишка у него появилась.
Это имя варвар услышал в первый же день, когда полтора года назад явился к военачальнику Азалату, набиравшему новые отряды в туранское войско. Имя главы тайной службы произносили шепотом, с опаской и оглядкой, ибо неосторожное слово могло стоить болтуну головы. Но произносили часто, ибо, ни о ком не рассказывали столько занимательнейших, а порой и совершенно неправдоподобных историй, как о Мишраке. Очень скоро Конану довелось и увидеть героя этих легенд — когда визирь пожелал встретиться с человеком, победившим обладателя Руки Нергала, могущественного талисмана.
– Но зачем ему? Он и так богат!
Но следователь отвлекся на свой смартфон, отправлял кому-то сообщение.
История эта произошла с Конаном почти случайно, и он полагал, что об этом событии не знает никто, кроме него, да еще тех двоих, что почти похитили его прямо с поля боя. В том бою мало кто уцелел, да и сам Конан спасся чудом. Призвавшие его заговорщики хотели, чтобы он одолел их градоправителя, превратившегося из-за талисмана в носителя злой силы. Никто не видел, как, оскользаясь в крови, уходил Конан за девочкой-подростком из-под стен города, никто не мог слышать его беседы с принцем и его магом, составившим этот заговор, ибо они позаботились, чтобы ни одна живая душа не узнала об их раскинутых сетях, где Конану отводилась роль и приманки, и охотника. Однако Мишрак знал.
Саше он рассеянно велел:
Конан запомнил это, а Мишрак запомнил Конана.
– Мы уезжаем. Складывай все драгоценности обратно в сундучок.
Ну все так все. Саша аккуратно сложил сперва собачью ювелирку, потом аккуратно устроил поверх нее драгоценности Леночки. Но следователь запустил руку внутрь, извлек дешевую бижутерию и прикрыл сокровище сверху. Лишь после этого он соизволил ответить на вопрос Саши:
С тех пор, а особенно после того, как киммериец стал ун-баши, начальником отряда личной гвардии владыки Турана, каждое задание, предполагающее серьезную опасность, предварялось кратким посещением дома-крепости в Квартале Шорников. Последний раз Конан был отправлен почти в одиночку воевать с черным магом Эремиусом, хозяином одного из Каменьев Курага.
– Хочешь знать, зачем такому богачу, как наш Дмитрий Григорьевич, золотые монеты семьи Быковых? Ну, во-первых, ты про его финансовое положение многого еще не знаешь. А во-вторых… деньги лишними не бывают. Тем более такие огромные деньги.
Второй Камень остался у его ученицы, волшебницы Илляны, и она хотела, чтобы Конан добыл ей талисман учителя. Эремиус употреблял силу Камня во зло, превращая людей в чудовищ и заставляя служить себе, Илляна же казалась белой волшебницей. Но получив с помощью Конана и своей названной сестры Раины второй Камень, волшебница утратила душу и превратилась в слепое орудие Камней, желавших только крови и власти. В последний миг киммериец сумел предотвратить воссоединение талисманов, и они с Раиной едва спаслись от гнева уцелевшего Камня. Сам ли он пожрал себя, уничтожила ли его, пожертвовав собой, Илляна, но Конан с тех пор не видел ни Камня, ни волшебницы — и не сожалел об этом. Держава была спасена от нашествия жутких Трансформ, Раина уехала в Аквилонию, страну, близкую к ее родине, Боссонию, а Конан получил от Мишрака увесистый мешочек с золотом и просьбу не слишком распространяться о происшедшем.
– Ну, сколько там в сундучке могло поместиться золота. Несколько килограммов золота могут стоить миллионов десять. Для Дмитрия Григорьевича – это ерунда.
Но ни разу еще вызов к Мишраку не сопровождался такими предосторожностями. Миновав охрану у обитых белым металлом ворот в высокой беленой стене, они прошли знакомой Конану чередой коридоров. Харра был здесь впервые и затравленно оглядывался на каждую подозрительную дверь. На середине большой крытой галереи, огибавшей внутренний двор с толпящимися внизу у костров воинами, Харра тихонько дернул ун-баши за рукав:
– Не золота, – поправил следователь, – а золотых монет. Монет! А монеты – это уже совсем другая песня. Некоторые монеты стоят гораздо дороже того металла, из которого они сделаны. Нужный год выпуска, и вот уже одна-единственная монетка потянет на сотни тысяч. А если такая монетка не одна, а их там десять… сто… тысяча? Монеты собирали не один год, и не одно поколение семьи Быковых вложилось в этот семейный общак. Собирали еще со времен императора Павла, после которого правил его сын Александр, потом другой сын Николай, потом были еще два Александра и еще один Николай. Посчитай, портреты скольких императоров оказались в заветном сундучке. Было ради чего вступить в игру.
— Зачем тут столько серебра на каждой третьей двери? Ему что, деньги девать некуда?
– А при чем тут бриллианты Леночки?
— Сквозь серебро не проходят чары, — тихо ответил Конан.
– Полагаю, что Дмитрий Григорьевич сам нам обо всем расскажет, у него это получится куда лучше. Поехали в отдел, он сейчас тоже туда подъедет.
Харра почел за лучшее больше не задавать вопросов.
– Он приедет?
Наконец они вошли в маленький внутренний дворик, где вокруг бассейна, обсаженного кипарисами, не было никакой иной обстановки, кроме ковров и подушек на низких мраморных скамьях. Конан подмигнул уже знакомым ему чернокожим девушкам-телохранительницам и увидел, как в полутьме блеснули в ответ их улыбки.
– Я только что послал ему сообщение, что сундучок с драгоценностями собачки его жены находится у меня и я жажду лично передать ему этот трофей. Так что он не просто приедет, он прилетит!
— Приветствую тебя, Конан,— прогудел Мишрак, и тебя, доблестный Харра. Рад, что вас разыскали еще до полуночи, потому что к часу я должен бьпь во дворце.— Он махнул рукой, и двуликий провожатый исчез за боковой дверью.— Располагайтесь.
– А про то, что драгоценности Леночки тоже там, вы ему не сказали?
Конан, кивнув в знак приветствия, молча опустился на вышитые подушки. Харра сел рядом, пытаясь держать в поле зрения всех девушек разом.
Коршунов закряхтел, что означало у него высшую степень хорошего настроения.
— Давненько мы не виделись, а, Конан?— сощурился Мишрак.— Я думаю, это только к лучшему. Но нынче у меня к тебе новое дело. Знаешь ли ты, что происходит в Туране раз в четыре года в канун Весеннего праздника Откровения пророка Тарима?
– Не сказал, – согласился он. – Решил, пусть это станет для него сюрпризом!
— Видимо, нет, я здесь только второй год.
Следователь оказался совершенно прав.
— А ты, Харра?
Когда они со своим золотым трофеем прибыли в отделение, Дмитрий Григорьевич уже был там. Глаза его вспыхнули, когда он увидел сундучок в руках у следователя.
— Знаю,— с важностью ответил Харра,— я ведь родился и вырос в Хоарезме. Раз в четыре года, в лишний день, нарочно дарованный нам Эрликом имено для этих целей, в загородном доме мудрейшего Бахрама собираются лучшие звездочеты и гадальщики Турана. Десять следующих дней они испрашивают волю богов самыми различными способами, а затем составляют пророчество для всех нас, недостойных.
– Вы его нашли! – воскликнул он, протягивая руки к добыче. – Жена будет без ума от счастья! Она так привязалась к этой собачке, любая вещица, оставшаяся на память, будет ей в радость. Милая, добрая моя женушка! Если бы меня она любила хотя бы вполовину так сильно, как эту собачку. Вы же их мне отдадите прямо сейчас?
— Гадальщики!— фыркнул Конан.
– Несколько скучных формальностей, и вы их заберете.
— Скорее, мудрецы,— поправил его Мишрак.— Умение прозревать грядущее — по звездам ли, по куриной ли печени,— есть великое искусство, и кто знает, быть может, когда-нибудь и ты будешь нуждаться в звездочете, который сможет правильно распорядиться твоею судьбой, повинуясь воле Эрлика и законам Его пророка. Во всяком, случае, до сих пор их пророчества и советы не пропадали всуе. Государь им очень верит. Должен признаться, я тоже. У меня было множество случаев убедиться в истинности весенних предсказаний…— Мишрак помолчал, что-то вспоминая, потом продолжил:— Дело вот в чем: при гадании всегда присутствует один из визирей повелителя. По истечении десяти дней он должен доставить ларец со свитком повелителю Илдизу. Визиря в дороге охраняет отряд из дворцовой гвардии. Так вот, сегодня ночью я намерен склонить государя к тому, чтобы он послал со светлейшим Уртаном ибн Закиром не кого-нибудь, а именно тебя. Повелитель очень доверяет тебе с тех пор, как вы с Джумой спасли его дочь, принцессу Зосару, от того безумца в горах.
Дмитрий Григорьевич немножко огорчился из-за того, что не может забрать драгоценности прямо сразу, но следователь не позволил ему раскиснуть:
Именно после упомянутого подвига Конан получил под свое начало отряд и все беспокойство, с этим сопряженное. Мишрак откинулся на подушки и, усмехаясь, смотрел, как распрямляется расслабленная спина, и загораются злым синим огнем глаза киммерийца.
– Пройдемте в мой кабинет, там все и обсудим.
— Я не ослышался, о, мудрейший и благороднейший начальник тайной службы?— произнес Конан, закипая.— Ты призвал меня среди ночи со столькими предосторожностями только затем, чтобы я довез визиря Уртана, десять дней жарился на солнышке под Хоарезмом, а потом привез визиря обратно в столицу? Клянусь Кромом! Да мои ребята взбесятся со скуки прежде, чем народится новая луна!