Клайв Баркер

Книги крови III–IV: Исповедь савана









Книга крови III

Рою и Линн
Сын целлулоида

(Пер.с англ. Н. Волковой)

1

Трейлер







Барберио чувствовал себя прекрасно, несмотря на пулю в бедре. Да, рана имела вид неприглядный, а в груди что-то хрипело и щелкало при каждом глубоком вдохе, но Барберио улыбался: он на юле, и это главное. Никому — слышите?!! — никому он больше не позволит себя запереть. Воздух свободы кружил голову, на все остальное было наплевать. Живым, в любом случае, он не дастся. Если не повезет и его накроют копы, придется вставить дуло в рот и нажать на курок. Но обратно в камеру? Ни за что!

В неволе жизнь тянется слишком долго. Невыносимо долго. Этот урок заключенный Барберио усвоил уже через два месяца пребывания в тюрьме: вереница до тошноты однообразных дней сводит с ума, и скоро вам начинает казаться, что лучше сдохнуть, чем продолжать существование в вонючей дыре, куда вас забросили злая судьба и доблестное правосудие. Лучше тихо повеситься в камере ночью, чем ждать завтрашнего дня — такого же поганого, как и сегодняшний. Новые сутки, новые восемьдесят шесть тысяч четыреста секунд постылой жизни за решеткой…

Безрадостной перспективе Барберио предпочел побег.

Сначала он купил пистолет на тюремном черном рынке. Это стоило дорого, и Барберио отдал практически все, что имел. Дальше он действовал просто и тривиально: перелез через стену. Несомненно, не обошлось и без божьей помощи. Судьба была благосклонна к беглецу в тот день, и он удрал без особых проблем — если не считать пса, пущенного по его следу.

А что же копы? Они проявили чудеса сообразительности. Они искали Барберио в таких местах, куда он никогда бы не сунулся. Они обвинили в укрывательстве его брата и невестку (те даже не знали, что Барберио на свободе), а также выпустили бюллетени с описанием внешности сбежавшего преступника, каким он был до заключения, весом на двадцать фунтов больше нынешнего.

Все эти подробности Барберио узнал от Джеральдины — дамы, за которой он ухаживал в старые добрые времена Она перевязала ему ногу и дала бутылочку успокоительного, что теперь почти пустая лежала в его кармане. Барберио получил ласку и сочувствие и продолжал путь, уповая на идиотизм полисменов и на бога, что помогал ему до сих пор.

Он называл этого бога Синг-Сингом и представлял в виде толстого малого с улыбкой от уха до уха, с куском салями высшего качества в одной руке и чашкой крепкого кофе в другой. Синг-Синг был как сытое брюхо, и от него пахло, как в доме у мамочки в те далекие годы, когда мамочка еще не выжила из ума, а Барберио оставался ее гордостью и любимчиком.

К сожалению, однажды Синг-Синг отвернулся, оставив подопечного на произвол судьбы. Какой-то не в меру сообразительный коп увидел Барберио на скамейке в тенистой аллее и признал в нем разыскиваемого преступника из бюллетеня. Этот щенок (не старше двадцати пяти) явно метил в герои. Он был слишком туп, чтобы правильно отреагировать на предупредительный выстрел Барберио: укрыться и дать тому уйти. Вместо этого коп двинулся навстречу потенциальной жертве.

У Барберио не было выхода. Он открыл огонь.

Полисмен успел выстрелить, но Синг-Синг вновь обратил свой взор на Барберио, и пуля, нацеленная в сердце беглеца, попала в ногу. Ответный выстрел поразил копа прямо в лоб. Несостоявшийся герой упал на землю в лужу собственной крови, а Барберио пошел прочь, чертыхаясь и искренне сожалея о содеянном Ему никогда раньше не приходилось стрелять в человека Убитый полицейский — скверное начало.

Синг-Синг по-прежнему хранил его. Повязка Джеральдины остановила кровь, ликер помог забыть о боли, и вот полдня спустя он здесь — усталый, но живой. Ему удалось невидимкой пройти через весь город, нашпигованный полисменами так густо, что казалось невероятным ускользнуть от их внимания. Теперь Барберио просил у своего покровителя лишь об одном: о тихом убежище, где можно спокойно отдохнуть, перевести дыхание и обдумать дальнейшие действия. Час-другой сна, впрочем, тоже не помешает.

Плохо, что у него ужасно болел живот: мучительная тянущая боль возрастала, становилась все невыносимее. Надо бы немного отдохнуть, а затем позвонить Джеральдине, чтобы она подыскала врача. Барберио планировал убраться из города до полуночи, но теперь начал сомневаться в принятом решении. Лучше пересидеть где-нибудь нынешнюю ночь и большую часть следующего дня, а затем, когда пулю извлекут из ноги и силы его восстановятся, поскорее покинуть здешние места.

Но — проклятье! — живот болел все сильнее. Барберио предполагал, что это язва — следствие кошмарного питания в тюрьме. От помоев, которые там называли пищей, у многих ребят страдали желудок и кишечник.

Ничего — несколько дней на диете из пиццы и пива, думал Барберио, и все наладится.

Слова «рак» в лексиконе Барберио не было, и он никогда не думал о болезни применительно к самому себе. Это естественно для человека с пистолетом в кармане и пулей в ноге, скрывающегося от преследования: бык, идущий на бойню, тоже не обращает внимания на какую-то трещинку на копыте. Тем не менее боль, что мучила Барберио, указывала именно на раковую опухоль.



За кинотеатром «Палас» некогда располагался ресторан, но три года назад случился пожар, все сгорело, и с тех пор земля не расчищалась. Никто не проявлял особого интереса к этой территории, ни у кого не возникало желания что-либо заново здесь отстроить. Прежде тут было шумно и многолюдно — давно, в шестидесятые годы. На протяжении полутора десятилетий кинотеатры, бары и рестораны переживали буйный расцвет, затем наступил неминуемый спад, и владельцы стали понемногу прикрывать заведения. Все меньше публики заходило вечерами в кинотеатр, но он не закрылся, оставаясь напоминанием о тех далеких временах, когда развлечения были более невинными, чем теперь, а обстановка в городе — более мирной и спокойной.

Джунгли из ржавых проводов и полусгнивших лесов на задворках «Паласа» устраивали Барберио как нельзя больше.

Нога его ужасно болела, усталость валила с ног, да и желудок не оставлял в покое. Надо поскорее заснуть на несколько часов. Пора прикончить бутылку и подумать насчет Джеральдины.

Вокруг шныряло множество кошек. Они бродили и сидели в густых зарослях травы и разбежались при появлении Барберио. Он расчистил место для отдыха, отбросив прочь несколько гнилых досок. Земля была усеяна кошачьим и человечьим дерьмом, остатками старых костров, консервными банками, но беглеца устраивало и такое убежище.

Барберио прислонился к стене и излил на землю остатки завтрака вперемешку с ликером. Когда рвотные судороги прекратились, он устало вытер лоб рукой. В паре шагов от него стояла хибарка, сооруженная из балок, полуобгоревших досок и ржавых железных листов, — наверное, когда-то в ней играли дети. «Великолепно», — подумал Барберио, — «вот и убежище. Что может быть лучше?»

Синг-Синг улыбался ему во все тридцать два зуба.

Слегка постанывая (живот чертовски болел), Барберио прошел несколько шагов, нащупал вход в хижину и протиснулся внутрь.

Он явно не первым использовал это место для ночлега. Под левой рукой, которой Барберио оперся о землю, что-то подозрительно чавкнуло. Очевидно, дерьмо. Звякнули осколки стекла. Вонь стояла такая, будто рядом проходили канализационные трубы. Паршивенькое, конечно, пристанище, но ничего не поделаешь. Здесь безопаснее, чем на улице. Барберио сел поудобнее, привалился спиной к стене и глубоко вздохнул.

Казалось, все тревоги и страхи дня отступили, но не прошло и минуты, как тишину разорвал вой полицейской сирены. Звук приближался. От ощущения покоя и безопасности не осталось и следа. Они убьют его; Барберио это знал, чувствовал каждой клеткой своего измученного тела. Полисмены просто играли с ним: дали почувствовать свободу, а на самом деле неотрывно следили за каждым движением, кружа рядом, как акулы. И никакой надежды на спасение нет. Он убил полисмена. Боже, что с ним теперь сделают? Копы не церемонятся с теми, кто покушается на их товарищей.

Синг-Синг, что будем делать? Не надо смотреть так удивленно. Ситуация непредвиденная, да, но можно попытаться из нее выбраться.

Несколько долгих секунд Барберио решительно ничего не приходило в голову. Затем перед его мысленным взором физиономия бога растянулась в многообещающей ухмылке и Барберио ощутил, как что-то давит ему в спину. Дверные петли! Он опирался на дверь, сам того не замечая.

Преодолевая боль, он поднялся и негнущимися пальцами стал ощупывать ржавое железо. Небольшое вентиляционное отверстие позволило исследовать внутреннюю поверхность двери. Что бы там могло быть? Чья-то кухня или потайной ход — какая, к черту, разница. Внутри всегда безопаснее, чем снаружи, — это первый урок, который усваивает ребенок, покинувший утробу матери. Барберио слышал приближающийся вой сирены. Этот проклятый звук заставлял сердце учащенно биться, а кожу — покрываться мурашками.

Его пальцы шарили в поисках замка. Через секунду Барберио выругался: замок, конечно же, был. Огромный, старый, покрытый ржавчиной и пылью.

«Ну же, Синг-Синг, придумай что-нибудь! — заклинал Барберио. — Помоги мне войти, подари мне еще одну передышку, и я буду верен тебе до смерти».

Барберио толкнул замок, но безрезультатно — то ли железка слишком крепкая, то ли руки слишком ослабли. Скорее всего, то и другое вместе.

Полицейские подобрались уже совсем близко. Проклятый вой сирен врывался в уши Барберио. Сердце его готово было выпрыгнуть из груди.

Он вытащил из кармана пистолет и попытался использовать оружие в качестве лома Рукоятка оказалась слишком коротка и не обеспечивала нужной силы удара Барберио почти отчаялся, когда проклятая штуковина крякнула и поддалась. Замок упал, осыпав все вокруг толстым слоем ржавой пыли. Барберио вытер лицо, едва сдержав победный вопль.

Теперь надо побыстрее забраться внутрь, сбежать из этого кошмарного мира. Барберио вцепился пальцами в отверстие и потянул на себя. Дикая боль пронзила его желудок и кишечник, отдалась в ноге.

«Открывайся, черт тебя возьми! — молил Барберио. — Иначе будет поздно!»

Дверь со скрипом отворилась.

Барберио от неожиданности пошатнулся, повалился на спину, опять угодив рукой в дерьмо, но тут же вскочил. Он пристально вглядывался в темноту по другую сторону двери, стараясь хоть что-нибудь различить.

«Пусть теперь эти ублюдки меня ищут, — торжествующе подумал Барберио. — Я нашел теплую норку, где можно от них укрыться».

Внутри, и правда, было тепло, даже жарко, судя по горячему веянию из приоткрытой двери. Похоже, помещением давно не пользовались: воздух был довольно затхлым.

Затекшая нога тупо ныла, когда Барберио ступил в зияющую черноту неизвестности. Едва он оказался внутри, звук сирены замер невдалеке. Копы остановились где-то за углом. Скоро, очень скоро послышатся тяжелые шаги служителей закона.

Он едва чувствовал онемевшую ногу — она болталась, как кусок мяса, распухшая ступня казалась размером с дыню. Барберио захлопнул за собой дверь. Он ощущал какую-то детскую радость: словно это игра, а он убегал от погони, смог перепрыгнуть через канаву и убрать мостик. Ему не приходило в голову, что копы способны открыть дверь и последовать за ним. Логика страуса: раз я не вижу преследователей, то и они не видят меня.

Но даже если копы и заглянули на задворки кинотеатра, Барберио их не услышал. Может быть, они заблудились или подъехали лишь для того, чтобы подобрать с тротуара какого-нибудь несчастного панка. Вот и замечательно; здесь беглец неплохо отдохнет.

Забавно, но внутри воздух оказался не таким уж затхлым. Он вовсе не напоминал удушливую застойную атмосферу чердака или подвальной каморки. Напротив, он был живым. Не свежим, конечно, этого сказать нельзя: пахло старостью и пылью, ни малейшего дуновения, ни сквозняка. Но все вокруг словно пронизывали некие вибрации. У Барберио шумело в ушах, по коже пробежали мурашки. Нечто, содержащееся в воздухе, проникало в Барберио, оно щекотало ему ноздри, его будто окатывали холодным душем, и в голове вдруг неизвестно откуда стали появляться странные картины. Барберио больше не чувствовал боли в желудке и в затекшей ноге. Или же он просто не обращал внимания ни на что, кроме видений? Видения переполнили его: танцующие девушки и целующиеся парочки, прощание на вокзалах, темные старинные особняки, комедианты, ковбои и рыцари, морские приключения — события и лица, никогда не встречавшиеся ему в жизни. Впрочем, на все это не хватило бы и миллиона жизней. Тем не менее Барберио ощущал волнующую реальность образов. Ему хотелось плакать при виде сцен прощаний, смеяться над комиками, подбадривать ковбоев и наслаждаться красотой женщин.

Куда он попал? Барберио, с трудом отгоняя от себя видения, попытался различить что-нибудь в полумраке. Он стоял в закутке шириной чуть более четырех футов, но довольно длинном. За его спиной была металлическая пыльная дверь, впереди — стена, сквозь трещины в которой пробивался мерцающий свет. Барберио слышал голоса из-за стены. Очевидно, с другой ее стороны находился экран, где шел сейчас последний вечерний фильм. Это был «Сатирикон» Феллини. Впрочем, Барберио не мог узнать картину — он не только никогда не видел ее, но даже и не слышал о Феллини. Барберио предпочитал морские приключения, боевики, а главное — фильмы с танцующими девочками. Что угодно с танцующими девочками.

Он был здесь абсолютно один, но вдруг ощутил странную вещь: словно тысячи глаз смотрели сейчас на него.

Это необыкновенное, незнакомое чувство оказалось приятным. Множество глаз внимательно следили за ним, публика то смеялась, то плакала, а чаще просто неотрывно следовала за каждым его шагом.

Барберио не понимал, что происходит. Он утратил связь с реальностью, перестал понимать, где он и что с ним. Он не чувствовал своего тела, больная нога больше не беспокоила, будто ее и не было. К сожалению (а возможно, к счастью), Барберио не знал, что рана его снова открылась, кровотечение не останавливается и потеря крови грозит ему смертью.

Примерно через полчаса, когда на экране шли заключительные кадры «Сатирикона», Барберио скончался в темном узком промежутке между обратной стороной экрана и стеной кинотеатра.

В помещении «Паласа» раньше располагалась церковь евангелистов. Если бы Барберио, умирая, поднял взгляд, он смог бы увидеть совершенно неуместную в кинотеатре фреску, изображающую явление Святого Духа, и отошел бы в мир иной очищенным и просветленным. Но Барберио, умирая, грезил о танцующих девочках. Возможно, так лучше для него.

Стена, через которую пробивался и падал на бездыханное тело тусклый свет, предназначалась для того, чтобы закрыть фреску от любопытных глаз. Возвести такую перегородку — мудрое решение; по крайней мере лучше, чем заштукатуривать фреску или выставлять ее на всеобщее обозрение. Возможно, тот, кто обустраивал помещение, втайне подозревал, что кинотеатр вскоре тоже сгорит, лопнет, как мыльный пузырь. Тогда можно будет сломать перегородку, и здесь вновь будут поклоняться не Гарбо, а Господу.

Но этого не произошло. Мыльный пузырь не лопнул, некоторые фильмы приносили хорошие кассовые сборы, и про закуток, где умер Барберио, позабыли. Ведь никто не знал о его существовании. Если бы злосчастный беглец обыскал все строения города от чердаков до подвалов, нигде он не нашел бы места более укромного и безопасного.

Однако уже на протяжении пятидесяти лет воздух в маленьком помещении жил своей жизнью. Он впитывал в себя вибрации, исходящие от экрана, и тысячи, десятки тысяч глаз посылали свою энергию в этот резервуар. Полвека в кинотеатре бушевали киношные страсти, и воздух впитывал, в себя человеческие симпатии и антипатии. Он проникался силой, переполнялся ею, был заряжен уже до предела. Назревал взрыв. Не хватало лишь катализатора…

Им стали раковые клетки Барберио.

2

Основной сюжет

После двадцатиминутного ожидания в душном фойе девчонка в желтом платье выглядела весьма взволнованной. Было почти три часа утра, уже закончились ночные сеансы.

Восемь месяцев прошло с тех пор, как Барберио умер в душном закутке за экраном. Восемь долгих месяцев жизнь шла своим чередом. Кинотеатр не слишком процветал, но ночные сеансы по пятницам и субботам всегда давали хороший кассовый сбор. Сегодня демонстрировались два фильма с Иствудом: спагетти-вестерны. Девочка в желтом платье не походила на поклонницу вестернов. По мнению Берди, вестерн — не женский жанр. Возможно, девушка пришла посмотреть на Иствуда, а не фильм. Хотя Берди никогда не понимала, в чем привлекательность его вечно прищуренного лица.

— Чем могу помочь? — участливо спросила Берди.

Девчонка вздрогнула и взглянула на нее хмуро и недоверчиво.

— Я жду своего приятеля, — ответила она — Его зовут Дин.

— Вы его потеряли?

— Он пошел в уборную и до сих пор не вернулся.

— А не был ли он… гм… не было ли ему плохо?

— Нет-нет, — быстро произнесла девчонка, отметая нее сомнения в трезвости своего друга.

— Я пошлю кого-нибудь поискать его, — сообщила Верди.

Было уже поздно, она жутко устала за день — совершенно без сил, как выжатый лимон. Идея провести здесь еще полчаса не слишком привлекала. Берди хотела домой, в теплый душ и спать, просто спать. В тридцать четыре года, решила она, с сексом пора завязать. Кровать — только для сна, особенно у таких толстух.

Берди толкнула дверь в зал и почувствовала тошнотворный запах пота, воздушной кукурузы и сигарет. Здесь было на несколько градусов жарче, чем в фойе.

— Рики!

Рики закрывал выход из кинотеатра.

— Проклятая вонь почти исчезла, — сообщил он.

— Хорошо.

Несколько месяцев тому назад в кинозале, около экрана, появилась странная вонь.

— Уже все нормально, — повторил Рики.

— Не мог бы ты мне помочь?

— А что нужно?

Он медленно побрел навстречу по проходу между кресел, позвякивая ключами. Сегодня он был в футболке с надписью «Хорошо умереть молодым».

— Что случилось?

— Девочка потеряла своего друга. Говорит, он пошел в сортир и не вернулся.

— В сортир?

— Да Посмотри, пожалуйста Тебя это не слишком затруднит?

Рики изобразил на лице подобие вежливой улыбки. Отношения у него с Берди сейчас были натянутые: слишком много времени проведено вместе, а это не помогает сохранить симпатию. Они изрядно надоели друг другу. К тому же Берди сделала несколько весьма язвительных замечаний относительно знакомств Рики, задев его больные места, и он отреагировал соответственно. Более трех недель они дулись друг на друга и не разговаривали, теперь же наступило перемирие. Они здоровались и обменивались деловыми фразами, не более.

Рики нехотя побрел по пыльной ковровой дорожке обратно к выходу, рядом с которым находилась дверь в туалет, по дороге поднимая сиденья кресел. Когда-то зал был недурно оборудован, и кресла знавали лучшие времена. Их давно уже пора сменить или хотя бы заново обить, а четыре места в шестом ряду уже не спасет никакая починка, их придется выбросить. Рики заметил новую поломку в третьем ряду. Какому-то безмозглому подростку, видимо, наскучило или кино, или его девчонка, или то и другое вместе, и он не нашел ничего лучшего, как разворотить сиденье. Впрочем, несколько лет назад Рики и сам проделывал подобные штуки, считая их протестом против бесчеловечного буржуазного общества вообще и капиталистов, содержащих кинотеатр, в частности. Да, в те времена он натворил немало глупостей…

Берди наблюдала, как он приоткрывает дверь мужского туалета, просовывает голову внутрь, затем входит.

«Ухитрится и здесь разыграть комедию», — улыбаясь, подумала она.

Если честно, когда-то он ей нравился. В былые дни (месяцев шесть назад) худые мужчины с тонкими носами и энциклопедическим знанием фильмов с Де Ниро были в ее вкусе. Теперь же она смотрела на него как на затонувший корабль надежды. Бисексуал-теоретик, употребляет легкие наркотики, одержим ранними фильмами Поланского, символический пацифист. Ничего нового, ничего интересного. Единственное, что осталось в нем по-прежнему привлекательным, призналась она себе, — это довольно сексуальная задница.

Берди подождала несколько секунд, поглядывая на дверь туалета. Затем решила вернуться в фойе и проверить, как там девчонка. Все было в порядке: девочка прислонилась к перилам и неумело затягивалась сигаретой, как плохая актриса, изображающая нервозное ожидание. Она почесывала ногу, задирая и без того короткое платье.

— И что? — спросила она.

— Менеджер пошел искать Дина.

— Спасибо.

На стройных ножках девочки кое-где виднелись красные прыщи, которые она чесала. Они портили эффект от ее внешности.

— Аллергия, — пояснила она — Когда я нервничаю, вечно выскакивает.

— Да, неприятно.

— Дин сбежал, это точно. Сбежал, как только я отвернулась. Он всегда так поступает. Ему плевать на всех.

Берди видела, что девушка едва сдерживает слезы. Нет, только не это. Берди не умела справляться с плачущими девчонками. Лучше скандалы, крики, шум. Но только не слезы.

— Все будет хорошо. — Берди с трудом подобрала слова, дабы предотвратить рыдания.

— Не будет, никогда не будет! — покачала головой девочка. — Вы не знаете его. Он ублюдок, грязный, мерзкий ублюдок. Никогда не задумывается о том, что делает. — Она бросила на пол недокуренную сигарету и стала втаптывать ее в пол носком туфли, ожесточенно растирая пепел. — Все мужики такие, да?

Девочка взглянула на Берди с детским простодушием Ей было не больше семнадцати. Пожалуй, даже меньше. Макияж нанесен мастерски, но тушь слегка размазалась и тени под глазами выдавали усталость.

— Да, к сожалению, одинаковые, — ответила Берди, опираясь на свой многолетний горький опыт.

Она вдруг подумала, что никогда не была хорошенькой, как эта усталая нимфетка. Слишком маленькие глаза, слишком толстые руки… Надо быть честной с собой — не руки, а вся она невыносимо толстая. Но такие руки — самая неприятная черта, считала Берди. Множество мужчин предпочитают женщин с огромным бюстом; некоторым нравятся необъятные задницы, но едва ли найдется хоть один, кто прельстится на большие женские руки. Всем хочется обхватывать запястье подруги двумя пальцами, но запястье Берди обхватить непросто. Точнее сказать, не без злорадства констатировала она, наблюдается полное отсутствие запястий — толстые кисти рук переходят в толстые предплечья, а затем, постепенно, в толстые плечи. Такое отпугнет любого нормального мужчину. Хотя, конечно, дело не только в телесных недостатках: Берди всегда была оригинальна и самостоятельна, а это не самые удобные качества для женщины. Но сама она предпочитала считать, что неудачи на личном фронте вызваны толстыми руками.

А девочка, стоявшая перед ней, была стройной и свежей, с запястьями тоненькими и хрупкими, будто стеклянными.

— Как тебя зовут? — спросила Берди.

— Линди Ли.

— Не волнуйся, Линди, сейчас все уладится.

Рики решил, что ошибся. «Ведь это не может быть мужской туалет», — сказал он себе.

Он стоял на главной улице небольшого городка — точно такого, какой он видел в сотнях вестернов. Начинался ураган, и пыльная буря заставила сощурить глаза. Все вокруг заволокло песком и пылью. Сквозь вихри и пелену в охристо-сером воздухе можно было разглядеть склад, контору шерифа и салун. Они стояли там, где по логике вещей предполагались туалетные кабинки. Вырванная с корнем сухая трава носилась в горячем воздухе. Земля под ногами явно была сухой почвой прерий; по крайней мере, менее всего это походило на кафель. Ни следа чего-либо, хоть отдаленно напоминающего сортир кинотеатра.

Рики взглянул направо — на дальние дома улицы, едва различимые в желтой дымке. Конечно, все это не может быть реальностью: перспектива, старые домишки, песок под ногами и в воздухе. Все это бред. Возможно, если Рики сконцентрируется и сосредоточится на том, чтобы вернуться в реальность, мираж исчезнет. Или же он сумеет разобраться в его природе: какие-то сложные световые эффекты или черт знает что еще. Рики тщательно сосредоточился, но успеха не достиг. Иллюзия не желала раскрывать свою истинную сущность и сохраняла все признаки реальности.

Ветер усилился. Хлопнула дверь склада, со скрипом отворилась и вновь захлопнулась. Донесся еле уловимый запах навоза. Эффект был великолепен, проклятое наваждение действовало на каждый орган чувств. Рики восхитился создателем этой игрушки, кем бы тот ни был. Однако пора возвращаться в реальный мир.

Он повернулся к выходу — и обомлел: дверь туалета пропала за песчаной завесой. Исчезла полностью, будто и вовсе не существовала! Внезапно Рики почувствовал себя очень неуютно.

Дверь склада продолжала хлопать под порывами ветра. Голоса, едва слышные сквозь завывания бури, перекликались вдалеке. Где салун, где контора шерифа? Все исчезло во мгле. Рики охватило забытое ощущение из раннего детства: панический страх, когда ребенок теряет руку взрослого. Но сейчас в роли взрослого выступал здравый рассудок.

Где-то слева прозвучал выстрел, слегка приглушенный завыванием бури. Рики явственно услышал, как что-то просвистело рядом с ухом, а затем почувствовал резкую боль. Он поднес руку, чтобы потрогать мочку уха; пальцы коснулись чего-то влажного и теплого. Рики потрясенно смотрел на пальцы и не верил, что это кровь, настоящая кровь. Кусок уха был оторван, мочка сильно кровоточила Либо кто-то всерьез хотел размозжить ему череп и промахнулся, либо эта идиотская шутка зашла слишком далеко.

— Эй, люди! — крикнул Рики в никуда, во вздымающийся песок, пытаясь определись местоположение противника.

Ответа не последовало. Вокруг бушевала буря, взвивались порывы горячего ветра и высушенный под палящим солнцем сорняк. Стрелявший мог находиться в двух шагах и, притаившись, ждать неосторожного движения жертвы, чтобы выстрелить вновь.

— Мне это не нравится, — неуверенно, но громко произнес Рики, смутно надеясь, что реальный мир услышит его и придет на помощь.

Никакой реакции. Он порылся в карманах в поисках пары таблеток или чего-нибудь, что помогло бы исправить ситуацию или поднять настроение. Но не нашлось даже завалящего валиума. Рики почувствовал себя голым. Он словно заблудился посередине кошмара Зейна Грея.

Прогремел второй выстрел На этот раз Рики не слышал свиста и решил, что в него попали. Но отсутствие боли и крови опровергало эту мысль.

Затем хлопнула дверь салуна и совсем рядом послышался человеческий стон. В кружащемся мареве на секунду образовался просвет. Рики показалось (ручаться он не мог), что из дверей, спотыкаясь, вывалился юноша, а позади него осталась нарисованная комната со столами, зеркалами и потягивающими виски посетителями. Прежде чем удалось разглядеть подробности, просвет исчез, все опять заволокло песком, и вдруг… Юноша оказался совсем рядом Уже мертвый, с посиневшими губами, он медленно падал прямо на руки Рики. Одет он был не как персонаж вестерна: под жакетом в стиле пятидесятых виднелась футболка с улыбающимся Микки-Маусом.

Из левого глаза Микки текла кровь. Пуля безошибочно нашла сердце жертвы.

Парень приоткрыл глаза и спросил слабеющим голосом:

— Что, черт побери, происходит?

И испустил дух.

Последние слова прозвучали не особенно изысканно, но чертовски прочувствованно. Рики тупо уставился в лицо юноши. Мертвец отяжелел, и не оставалось другого выбора, кроме как опустить его на землю. Когда труп парня коснулся почвы, на мгновение показалось, что под ним смутно видны кафельные плитки. Однако через секунду все исчезло в поднявшейся пыли, и Рики вновь стоял на главной улице проклятого города с трупом у ног.

Его охватило вдруг лихорадочное возбуждение, руки и ноги тряслись, зубы стучали. Он ощутил сильнейшее желание помочиться. Еще полминуты, и он не выдержит.

Где-то здесь рядом, в этом диком мире, должны быть писсуары, думал Рики, пытаясь как-то успокоиться. Здесь должна быть стена с облезлой штукатуркой, испещренная неприличными рисунками и номерами телефонов сексуально озабоченных посетителей. Здесь должны быть смывной бачок, и коробка для туалетной бумаги, где бумаги нет вовсе, и сломанные сиденья. А также запах мочи и дерьма.

«Найди их! — заклинал себя Рики. — Найди хоть что-то реальное, иначе этот материализованный бред окончательно затмит твой разум».

Если исходить из того, что салун и склад расположены на месте туалетных кабинок, то писсуары следует искать позади. Значит, заключил Рики, надо сделать шаг назад. В любом случае хуже не будет. Да и что может быть хуже, чем стоять посреди иллюзорного мира и ждать, когда придет помощь? Или когда тебя подстрелят, как куропатку…

Два шага, два осторожных шага. Только воздух, пыль в лицо и песок под ногами. Однако третий шаг — боже, неужели? — принес желанный результат: Рики уперся рукой в холодную кафельную стену. Он невольно издал радостный вопль. Это, вне всякого сомнения, писсуар, и найти его в столь безумном мире не менее приятно, чем жемчужное зерно в куче навоза Запах хлорки и испражнений казался божественным ароматом.

Рики провел еще раз рукой по облупленной стене, дабы удостовериться, что не обманулся, затем расстегнул штаны и стал освобождать мочевой пузырь. Черт, неужели он победил, неужели кошмар рассеялся? Если теперь он повернется, то не увидит ни трупа, ни пыльной бури, ни склада, ни конюшен… Несомненно, все это химический эффект, паршивые стимуляторы вдруг сыграли с ним дурную шутку. Рики стряхнул последние капли на ботинки, когда сзади послышался голос героя вестерна:

— Ты решил поссать на моей улице, парень?

Это сказал Джон Уэйн — его характерный голос с ленцой и проглатыванием конечных согласных. Рики был не в силах повернуть голову. Сейчас его прострелят насквозь, речь Джона не оставляла в том сомнений: легкое растягивание слов, скрытая агрессия, угрожающие интонации невинного, казалось бы, вопроса. Ковбой вооружен, а в руках у Рики — только собственный член: защита от пистолета, прямо скажем, слабая. Рики застегнул штаны, затем медленно поднял руки. Впереди таяла в воздухе, заволакиваясь пеленой, туалетная стена Слышались завывания бури. Кровь из раненого уха капала на землю.

— Послушай, парень, сейчас ты снимешь свой ремень с кобурой и положишь на землю. Все ясно?

— Да.

— Делай это медленно, тихо и аккуратно, а потом опять поднимешь руки.

Медленно, как приказано, Рики отстегнул ремень, вынул его из джинсов и бросил на пол. Ключи должны были зазвенеть, упав на кафель. Рики надеялся из последних сил, что это случится и реальность вновь обретет свою власть. Ничего подобного. Звук был приглушенным, будто ключи действительно упали на песок.

— Замечательно, — сказал Уэйн. — Ты начинаешь кое-что понимать. Что ты теперь мне скажешь?

— Я извиняюсь, — неуверенно произнес Рики.

— Извиняешься?

— Ну да…

— Не думаю, что ты так просто отделаешься.

— Но это какая-то ошибка…

— Ничего не знаю. От вас, приезжих, вечно одни неприятности. Чего стоил этот мальчишка; спустил штаны по самые щиколотки и гадил в салуне! Где вас, сукиных сынов, учили таким манерам? В ваших долбаных школах?

— Я, право же, не знаю, как объясниться…

— Не стоит труда. Ты вместе с мальчишкой?

— Если можно так сказать…

— Не говори загадками!

Рики почувствовал, как холодный ствол пистолета уперся ему между лопаток. Джон продолжал:

— С ним ты или без него?

— Мои слова означают…

— Твои слова ничего не значат здесь, на моей территории. Как и твоя жизнь, запомни. — Уэйн отстранился. — А теперь, парень, ты повернешься, и мы посмотрим, что у тебя внутри.

Рики уже видел такие сцены: человек поворачивается, и Уэйн стреляет. Никаких дебатов, ни минуты на обсуждение этики происходящего; пуля всегда более права, чем словесные аргументы.

— Поворачивайся, я сказал.

Медленно, очень медленно Рики повернулся к герою вестерна. Перед ним стоял вполне реальный человек — или столь же великолепно, как все остальное здесь, выполненная иллюзия. Уэйн среднего периода, тех времен, когда он еще не приобрел брюшко и нездоровый цвет лица Старый добрый Уэйн, весь в пыли после долгих путешествий, глаза сощурены от пристального вглядывания в горизонт. Рики никогда не любил вестерны. Он ненавидел стреляющие ружья, возвеличивание грязи и дешевый героизм. Его поколение засовывало цветы в жерла танков и призывало заниматься любовью вместо войны; Рики до сих нор не изменил убеждений.

Лицо человека, стоявшего перед ним, — бескомпромиссное, подчеркнуто мужественное — воплощало всю официальную ложь о славе американских первопроходцев, о справедливости правосудия, о нежных сердцах суровых людей. Рики ненавидел это лицо; руки его непроизвольно сжались для удара.

Черт возьми, если этот актер, кто бы он ни был, намерен пристрелить Рики, почему бы не вмазать напоследок ублюдку по физиономии? Импульсивно, не успев ничего толком сообразить, Рики сжал кулак и резко выбросил его вперед. Костяшки пальцев встретили подбородок Уэйна. Актер оказался более медлительным, чем персонаж на экране. Он пропустил удар, и Рики получил возможность выбить пистолет из рук противника. Он закрепил победу серией ударов по корпусу, какие видел в кино. Вид со стороны, наверное, был захватывающий.

Ковбой был крупнее и крепче Рики, но не устоял перед натиском. Он покачнулся и отступил, запутавшись шпорами в волосах мертвого юноши, споткнулся о тело и упал.

Рики при виде поверженного врага ощутил незнакомое прежде возбуждение, почти ликование. Боже, он одолел самого крутого в мире ковбоя! Победа пьянила, и Рики едва сдерживал радостный вопль.

Буря усиливалась. Уэйн лежал на земле, утирая кровь с разбитых носа и губы.

— Вставай, — приказал Рики решительным голосом, стараясь не упустить преимущество, добытое с таким трудом.

Уэйн усмехнулся.

— Неплохо, сынок, — заметил он, потирая подбородок. — Из тебя получится настоящий мужчина.

Буря шумела вокруг, песок летел в глаза и уши Рики, кружил в воздухе, сплошной пеленой укрывал Уэйна. Внезапно Рики потерял его из виду. Перед ним была форма, которая одновременно являлась и не являлась Уэйном. В ней проступало нечто нечеловеческое.

Пыль залепила глаза Рики. Он отступил на несколько шагов, совершенно потрясенный. Ветер хлестал в лицо, толкал, шумел в ушах. Внезапно Рики увидел дверь, и руки его уперлись в стену. Это выход, о боже, это спасение!

Оказавшись в тишине и безопасности кинотеатра, он заплакал (впервые с тех пор, как начал бриться и пообещал себе всегда быть крутым), а потом впал в ступор.

В фойе Линди Ли рассказывала Берди, почему она не любит кино.

— Дин любит фильмы про ковбоев. Мне они не нравятся. Наверное, я не должна говорить вам…

— Нет, говори, все в порядке.

— Но я действительно не в восторге от этих фильмов. У вас, наверное, все иначе. Вы ведь здесь работаете.

— Мне тоже нравится далеко не все.

— Правда? — Девочка выглядела изумленной. Многое в этом мире, похоже, изумляло ее. — А я вот, знаете, люблю кино про животных.

— Про животных?

— Ну да, про их жизнь и всякое такое прочее.

Берди сразу поняла, что оратор из девчонки никудышный, но, несмотря на некоторую косноязычность, Линди Ли была очень и очень мила.

— Интересно, что их там задержало? — нахмурилась Линди.

Рики отсутствовал несколько минут в реальном времени. Но в кино время течет по своим законам.

— Пойду взгляну, — сказала Берди.

— Он ушел без меня, я знаю, это точно, — снова повторила девочка.

— Не расстраивайся, сейчас все выясним.

— Спасибо.

— Все будет хорошо.

Берди легко коснулась тонкого запястья девушки и двинулась прочь. Оставшись одна, Линди вздохнула Дин был не первым мальчиком, бросившим ее. Ей не везло с приятелями. Но сейчас, если честно, она была не слишком расстроена Линди придерживалась своих представлений о том, какие отношения и с кем ей заводить. С Дином явно не стоило поддерживать близкое длительное знакомство. От его волос и рук несло дизельным топливом, он был наглым и ненадежным. Ну и черт с ним; как говорит в таких случаях мама Линди, не последняя рыбка в море.

Девушка изучала расписание фильмов на следующую неделю, когда какой-то стук сзади заставил ее обернуться. Посреди фойе сидел толстенький серый кролик. Шерсть кое-где вылезла, и была видна нежная розовая кожица Зверек смотрел на Линди.

— Привет, — улыбнулась девочка.

Кролик начал вылизывать шкурку, потешно переставляя лапки и быстро шевеля ноздрями.

Линди любила животных. Единственный киножанр, интересовавший ее, — съемки зверей в естественной среде обитания. Затаив дыхание, она наблюдала за таинственными танцами скорпионов, потешными ужимками обезьян, быстрыми антилопами… Но больше всего девочка любила кроликов.

Кролик подпрыгнул, затем остановился в нерешительности, секунду подумал и сделал еще пару прыжков к девочке. Линди наклонилась, чтобы погладить животное. Кролик был мягким и теплым, он уткнулся ей в ладонь влажным носиком Глазки у него блестели, как бусинки. Кролик помедлил с минуту около Линди и поскакал мимо нее вверх по ступенькам.

— Ой, не думаю, что нам с тобой следует туда подниматься, — сказала Линди.

Наверху, куда направился кролик, было темно. Светящееся табло на стене гласило: «Только для обслуживающего персонала». Кролик остановился на предпоследней ступеньке и повернулся к девочке, словно призывая следовать за собой, и Линди взбежала по ступенькам.

— Эй, где ты? — крикнула она в темноту, но зверек исчез.

Вместо него что-то странное смотрело из темноты светящимися глазами.

Для Линди Ли не требовалось создавать сложные иллюзии — как, например, для Рики. Девчонка и так была погружена в мечты. Легкая добыча.

— Привет, — сказала Линди Ли, слегка напуганная присутствием непонятного существа в темноте.

Но ответа не последовало. Она старалась разглядеть хоть какие-нибудь очертания, но тщетно: ничего. Не видно лица, даже не слышно дыхания.

Линди отступила на шаг, собираясь сбежать вниз по ступеням, но не тут-то было. Существо настигло ее в одно мгновение. Несчастная не успела издать ни звука, когда ее схватили и утянули наверх, в темноту проема. Все произошло за считанные секунды. Фойе снова погрузилось в ночную тишину и покой, словно ничего и не случилось.

— Рики! О боже, Рики!

Берди склонилась над бездыханным телом приятеля и потрясла его. Затем прислушалась: нет, дыхание есть, хоть и слабое. Сначала ей показалось, что парень истекает кровью, но при детальном рассмотрении выяснилось: у Рики всего лишь слегка оцарапано ухо.

Она встряхнула его посильнее, но с тем же результатом. После нескольких попыток все-таки удалось нащупать пульс. Очевидно, на Рики напали. Возможно, это сделал отсутствующий приятель Линди. В таком случае, где он сейчас? Наверное, по-прежнему скрывается в туалете, вооруженный и безумный. Берди не до такой степени дура, чтобы проверять это лично. Подобные ситуации она видела в тысяче фильмов. Женщина в опасности — весьма трогательный и увлекательный сюжет. В темной комнате притаился вооруженный бандит или хищная тварь, а героиня, дрожа от страха, переступает порог. Нет, Берди не последует этому клише. Она будет действовать благоразумно: преодолев естественное любопытство, немедленно вызовет полицию.

Оставив Рики лежать на том же месте, она вышла в фойе.

Там никого не было. Возможно, Линди Ли не стала дожидаться своего дружка, а нашла на улице кого-то другого, кто проводит ее до дому. Так или иначе, входная дверь в кинотеатр захлопнута, а Линди исчезла, оставив после себя лишь слабый запах детской пудры «Джонсонс». Прекрасно, одной проблемой меньше, решила Берди и направилась в кассу, где стоял телефон. Она почти радовалась, что у девчонки хватило здравого смысла закончить свое неудачное свидание.

Берди сняла трубку и немедленно услышала голос, вкрадчиво проговоривший:

— Не правда ли, уже слишком позднее время для телефонных звонков?

Это не оператор, Берди была уверена — ведь она не успела даже набрать номер. В любом случае голос в трубке чертовски походил на голос Питера Лорра[1].

— Кто говорит?

— А вы меня не узнаете?

— Я хочу позвонить в полицию.

— С удовольствием помогу вам. Чем могу быть полезен?

— Немедленно убирайтесь! Это возмутительно! Мне нужно дозвониться в участок.

— Весьма сожалею.

— Кто вы?

— Вот, вы уже включились в игру.

— У меня неприятности… Не могли бы вы…

— Бедный Рики!

Странно, откуда этот неизвестный мерзавец знает Рики? Бедный Рики, сказал он. Дико.

Берди почувствовала, как лоб покрывается испариной. Ситуация все больше и больше пугала ее.

— Бедный, бедный Рики, — опять промурлыкал голос в трубке. — И все же я уверен, что нас ждет счастливый конец, не так ли?

— Это вопрос жизни и смерти. Освободите линию! — настаивала Берди, удивляясь своей выдержке.

— Я знаю, — ответил Питер, или кто он там был. — Не правда ли, это возбуждает?

— К черту! Освободите линию! Или помогите мне…

— Помочь? К чему? Что такая толстая глупая девчонка, как ты, может сделать в подобной ситуации?

— Заткнись, ублюдок!

— С превеликим удовольствием.

— Я знаю тебя?

— И да и нет. — Голос в трубке странно менялся.

— Один из друзей Рики, да?

Идиотские игры. Эти парни иногда позволяют себе совершенно дурацкие шутки.

— Ладно, пошутили — и будет, — спокойно сказала Берди. — Теперь мне нужно дозвониться в участок, пока не случилось ничего серьезного.

— Конечно-конечно, я понимаю. — Голос становился все более мягким. — Как не понять… — Теперь голос был женским, акцент и интонации изменились. — Ты пытаешься помочь мужчине, которого любишь, это так трогательно.

Это был голос Греты Гарбо. Не узнать ее невозможно.

— Бедный Ричард, — вздохнула Гарбо. — Он так старался, несчастный.

Она говорила нежно, как агнец. Берди онемела. Преображение казалось невероятным, интонации стали настолько же безупречно женственными, насколько мужественными были в начале разговора.

— Хорошо, вам удалось произвести на меня впечатление. Не могу ли я теперь наконец связаться с копами?

— Сегодня чудная ночь, Берди. Замечательная ночь для прогулок при луне. Как хорошо было бы нам, двум милым девушкам, пройтись и подышать воздухом.

— Вы знаете мое имя?

— Да, конечно. Я ведь рядом, совсем близко.

— Что вы подразумеваете под словом «близко»?

Ответом был смех. Низкий грудной смех Греты Гарбо.

Берди больше не могла этого выносить. Трюк был исполнен мастерски, и она даже начала поддаваться иллюзии, будто действительно разговаривала со звездой.

— Нет, вы не убедили меня, — из последних сил сохраняя спокойствие, произнесла Берди. Затем ее терпение лопнуло, и она заорала в трубку: — Подонки! — так громко, что задрожала мембрана. И швырнула трубку на рычаг.

Берди вышла из кассы и направилась к входной двери. Ее ждал неприятный сюрприз: дверь была не просто закрыта, а заперта снаружи на ключ. Берди тихо ругнулась.

Неожиданно фойе стало теснее, чем обычно, словно пространство вдруг сузилось. И запас терпения тоже вдруг иссяк. Берди почувствовала, что она на грани истерики, но усилием воли сдержалась. Надо все обдумать, решила она. Итак, первое: дверь заперта. Линди Ли не делала этого, Рики тоже не мог, а уж за себя Берди ручалась. Следовательно…

Второе: здесь находится некто посторонний. Возможно, преступник или маньяк. Это он (она, оно) только что разговаривал по телефону. Следовательно…

Третье: он, она или оно имеет доступ к другому аппарату в этом здании. Второй телефон стоит в складском помещении. Но Берди не собиралась проявлять чудеса героизма и подниматься наверх по темным ступенькам. Следовательно…

Четвертое: нужно отпереть дверь тем ключом, что имеется у Рики.

Вот конкретный выход. Надо взять у Рики ключи. Итак, вперед.

Она пошла через фойе в зал. Лампы вокруг то гасли, то вспыхивали, словно подмигивая. Или это мерещится с перепугу? Нет, точно. Кажется, Берди улавливала в этом мерцании какой-то ритм, словно биение сердца.

Некогда над этим задумываться. Вперед.

Она ускорила шаг. Впереди послышались тихие стоны: Рики приходил в себя. Верди наклонилась к нему, но не обнаружила ни связки ключей, ни ремня, на котором она висела.

— Рики… — позвала Берди.

Стоны усилились.

— Рики, ты меня слышишь? Это я, Берди.

— Берди?

— Да, я. У нас неприятности. Мы заперты. Где твои ключи?

— Ключи?

— У тебя была связка ключей, Рики. — Она говорила медленно и внятно, словно беседовала с дауном — Куда она делась? Подумай.

У Рики, очевидно, что-то прояснилось в мозгу, и он сел, обхватив руками голову.

— Мальчик, — сказал он.

— Какой мальчик?

— В туалете. Он мертв.