Бернадин Эваристо
Девушка, женщина, иная
Bernardine Evaristo
GIRL, WOMAN, OTHER
Copyright © Bernardine Evaristo, 2019
This edition is published by arrangement with Aitken Alexander Associates Ltd. and The Van Lear Agency LLC
© Таск С., перевод на русский язык, 2021
© ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Глава первая
Амма
1
Амма
идет по променаду вдоль фарватера, разрезающего ее город, мимо медленно проплывают утренние баржи
слева пешеходный мостик в морском стиле, прогулочная дорожка похожа на палубу, а пилоны на мачты
справа изгиб реки, уходящей на восток мимо моста Ватерлоо в сторону купола собора Святого Павла
забрезжил рассвет, и еще гуляет ветерок, но скоро город задохнется от жары и испарений
впереди на променаде скрипач играет что-то в меру благодушное
вечером в Национальном театре у Аммы премьера «Последней амазонки из Дагомеи»
* * *
она вспоминает, с чего началась ее театральная карьера
она и ее тогдашняя подружка Доминик прославились тем, что устраивали шоу, оскорблявшие политические вкусы зрителей
актеры натренированными голосами что-то выкрикивали за их спинами и исчезали
они верили в публичный протест, взрывоопасный и откровенно вызывающий для оппонентов
помнится, она вылила кружку пива на голову режиссеру, у которого полуголые черные женщины бегали по сцене, как идиотки
и дала деру в темные переулки Хаммерсмита
с воплями
маргинал Амма десятилетиями закидывала ручными гранатами истеблишмент, который ее отверг
пока мейнстрим не начал воспринимать то, что ранее казалось радикальным, и у нее не появилась надежда найти в нем свое место
случилось это, лишь когда три года назад Национальный театр впервые возглавила женщина-худрук
после бесконечных вежливых отказов от ее предшественников однажды утром в понедельник сразу после завтрака, когда впереди не маячило ничего, кроме теледрам в интернете, раздался звонок
мне понравилась пьеса, хотим ее поставить, не хотите выступить заодно и режиссером? я понимаю, что свалилась как снег на голову, но, может, выберетесь к нам на чашечку кофе на неделе?
приближаясь к серому холодному арт-комплексу в стиле брутализма, Амма делает глоток американо с привычной добавкой кое-чего покрепче
по крайней мере в наши дни как-то пытаются оживить эти похожие на бункеры бетонные строения неоновыми лампочками, а сам арт-комплекс заслужил репутацию скорее прогрессивного, чем традиционалистского
в тот приснопамятный день она ожидала, что едва переступит порог, как ее выгонят взашей, это было время, когда в театр приходили во всем блеске
а на людей в затрапезе смотрели с осуждением
сегодня она ждет на свою пьесу любознательных зрителей, а в чем они придут, ей до фени, сама одета в стиле «идите лесом», хотя с годами ее прикид претерпел изменения, что правда, то правда: ушли вечные джинсовые брюки, берет Че Гевары, палестинский шарфик на шее и непременный значок с двумя соединившимися женскими символами (эта девушка ничего не скрывает)
теперь она зимой носит серебристые или позолоченные кроссовки, а летом безотказную обувку от «Биркин»
зимой – черные слаксы, мешковатые или в обтяжку в зависимости от того, какой у нее в данный момент размер, двенадцатый или четырнадцатый, и топ размером поменьше
летом – гаремные узорчатые шаровары под коленку
зимой – яркие асимметричные рубашки, джемперы, пиджаки, куртки
и круглый год – обесцвеченные короткие дреды, торчащие, как свечи на именинном торте
в ушах большие серебряные серьги, массивные африканские браслеты, розовая помада
ее неувядаемый особый почерк
Язз
недавно высказавшаяся о ее стиле, – мам, так выглядят сумасшедшие старухи, – уговаривает ее закупаться в «Марксе и Спенсере», как все нормальные матери, и делает вид, что она не имеет к ней никакого отношения, когда они идут по улице вместе
Язз отлично знает, что Амма никогда не будет нормальной, тем более ей всего пятьдесят с гаком, еще не старая, хотя попробуйте это объяснить девятнадцатилетней, но в любом случае старение – это не то, чего надо стесняться
тем более, когда все человечество состарилось
хотя иногда складывается впечатление, что среди своих друзей она одна готова отмечать приход старости
это ведь большая удача – не умереть досрочно, – говорит она им, пока ночь сгущается вокруг кухонного стола в ее уютном домике с верандой в районе Брикстона
все наворачивают принесенную ими еду: тушеный турецкий горошек, цыпленок в ямайском маринаде, греческий салат, карри из чечевицы, жареные овощи, марокканский ягненок, рис с шафраном, салат из свеклы и листовой капусты, африканский рис с лебедой и паста без растительного белка для особо раздражающих приверед
все подливают себе вина, водочки (меньше калорий) или чего-то безвредного для печени, как прописал врач
она ждет одобрений, дескать, бросает вызов модному брюзжанию по поводу надвигающейся старости, но вместо этого встречает озадаченные улыбки и недоуменные вопросы: а как насчет обострения артрита, потери памяти и приливов горячего пота, сопровождающих менопаузу?
Амма проходит мимо юной уличной музыкантши
она одаривает девушку ободряющей улыбкой, которая отвечает тем же
она выуживает несколько монет и кладет их в раскрытый футляр от скрипки
пока не готовая отказаться от курева, она облокачивается на парапет и зажигает сигаретку, ненавидя себя за это
в юности реклама объясняла ее поколению, что с сигаретой в зубах они будут выглядеть взрослыми, гламурными, могущественными, умными, желанными и, главное, классными
и никто им не сказал, что это их погубит
она смотрит на реку, чувствуя, как теплый дымок спускается в пищевод и успокаивает нервы в споре с выбросом адреналина, чему поспособствовал кофеин
сорок лет театральных премьер, и она все еще держится
что, если ее заклюют критики? отвергнут консенсусом третьестепенных рецензий? о чем только думал великий Национальный театр, распахивая дверь перед никчемной самозванкой?
самозванка, ха, а кто написал пятнадцать пьес и поставил больше сорока; как сказал о ней один критик, Амма Бонсу – надежный партнер, умеющий брать на себя риски
что, если зрители, принявшие спектакль на предпремьерном показе стоячей овацией, сделали это по доброте душевной?
слушай, Амма, заткнись, ты же бой-баба со стажем, забыла?
смотри
у тебя фантастический кастинг: шесть старых актрис (прожженные ветераны), шесть делающих карьеру (пока скорее борются за выживание) и три начинающих (наивные претендентки), одна из которых, талантливая Симона, ходила на репетициях с глазами на мокром месте, так как дома не выключила утюг, или оставила работающей плиту, или забыла закрыть окно в спальне, и тратила драгоценное время на панические звонки сожительницам
каких-то пару месяцев назад она бы продала в рабство родную бабушку, чтобы заполучить такое приглашение, и вот уже ведет себя, как испорченная примадонна, не так давно приказала своему помрежу, когда они остались в репетиционной комнате вдвоем, принести ей латте с карамелью
как я устала, сорвалась на фальцет Симона, намекая на то, что Амма ее совсем заездила
надо ли добавлять, что она сразу поставила крошку Симону на место
крошку Симону Стивенсон, полагавшую, что если ее сразу после драматической школы пригласили в Национальный театр, то завтра она покорит Голливуд
жизнь откроет ей глаза
и довольно скоро
в такие минуты Амме очень не хватает Доминик, которая давно отчалила в Америку
а могли бы вместе отметить звездный час ее карьеры
они познакомились в восьмидесятых на пробах художественного фильма, действие которого происходило в женской тюрьме (а в чем еще сниматься?)
обе были разочарованы, когда им предложили на выбор роль рабыни, служанки, проститутки, няньки или преступницы
и того не дали
они честили свою судьбу в голимой кафешке в Сохо, поедая жареное яйцо с беконом, засунутые между двумя кусками сырого белого хлеба, и запивая крепким чаем, а за окном занимались своим делом уличные проститутки
это было задолго до того, как Сохо превратится в модную колонию геев
ты на меня посмотри! – сказала Доминик, и Амма посмотрела – в ней не было ничего от служанки, мамаши или преступницы
суперклассная, красотка, выше многих, стройнее многих, рельефные скулы, глаза с поволокой и густые темные ресницы, реально бросающие тени на лицо
вся в коже, короткостриженая, если не считать зачесанной набок черной бахромки, катается по городу на разбитом старом мотоцикле, который сейчас прикован цепью
они что, не видят живую богиню? – выкрикивает Доминик и, с вызывающим жестом прилизав свою черную бахромку, принимает знойную позу, и все головы поворачиваются в ее сторону
Амма была ниже ростом, с африканскими бедрами и ляжками
идеальная рабыня, сказал ей один режиссер, когда она пришла на пробы в пьесе о женской эмансипации
как пришла, так и ушла
а в случае с Доминик, когда та пришла попробоваться в викторианской драме, ассистент по кастингу сказал ей, что она напрасно тратит его время, поскольку тогда в Великобритании вообще не было черных
были, отрезала она, назвала его невеждой и удалилась
да еще хлопнула дверью
в лице Доминик Амма нашла родственную душу, и вместе они многим давали пинка под зад
а в результате оставались без работы
в тот день они перешли в местный паб, где продолжили разговор и еще добавили винишка
Доминик родилась в Бристоле, в районе Сент-Пол, от афро-гайанской матери Сесилии, потомка рабов, и индо-гайанского отца Уинтли, чьи предки были независимыми чернорабочими в Калькутте
она была старшей из десяти детей, выглядевших скорее чернокожими, чем азиатами, и таковыми себя считавших, тем более что их отец ассоциировал себя с афро-караибами, с которыми он вместе вырос, а не с индийцами, сравнительно недавно перебравшимися в Англию
Доминик еще в пубертатном возрасте смекнула о своих сексуальных предпочтениях, но мудро держала свои догадки при себе, не будучи уверенной, как ее друзья и семья на это отреагируют, и не желая стать социальным изгоем
пару раз она попробовала с парнями
им понравилось
она терпела
в шестнадцать лет, мечтая о карьере актрисы, она приехала в Лондон, жители которого публично гордились тем, что они аутсайдеры
она спала на набережной под арками и на ступеньках магазинов на Стрэнде, а когда ей задавали вопросы в жилищной ассоциации для черных, она врала со слезами на глазах, что сбежала от отцовских побоев
инспектора по предоставлению муниципального жилья, уроженца Ямайки, это не впечатлило, ну бил тебя, и что?
тогда она повысила градус до сексуального насилия и получила спасительный угол в хостеле, а спустя полтора года, после недели слезных звонков в службу по квартирному обеспечению, она получила однокомнатную квартиру в небольшом квартале пятидесятых годов в Блумсбери
мне пришлось пойти на это, сказала она тогда Амме, да, не самый красивый поступок, но никто же не пострадал, мой отец никогда не узнает
она задалась целью просветиться по части «черной» истории, культуры, политики, феминизма и открыла для себя в Лондоне альтернативные книжные лавки
захаживала в магазин «Сестринская община» в Ислингтоне, где автором каждой книжки была женщина, и читала запоем; она не могла себе позволить ничего купить, поэтому одолела на ногах еженедельные выпуски «Домашних девочек: антологии черных феминисток», а также все произведения Одри Лорд, какие только попались ей на глаза
владельцы книжных лавок, похоже, не имели ничего против
когда меня, уже политизированную, приняли в совершенно традиционную драматическую школу, я там устраивала разборки по каждому поводу, Амма
единственная чернокожая во всей школе
она желала знать, почему мужские роли в шекспировских пьесах не могут исполняться женщинами, не говоря уже о межрасовом кастинге; она кричала на режиссера, а остальные студенты, включая девушек, помалкивали
я тогда поняла, что рассчитывать могу только на себя
* * *
на следующий день директриса отвела меня в сторонку
ты здесь как будущая актриса, а не политик
если будешь и дальше мутить воду, тебе придется уйти
считай, что тебя, Доминик, предупредили
ясное дело, вступила Амма: закрой рот или тебя вышвырнут
а мне боевой дух достался от отца Квабены, журналиста, выступавшего за независимость Ганы
в один прекрасный день он узнал, что его собираются арестовать за подстрекательство, тогда он быстро перебрался сюда и устроился рабочим на железной дороге, а с моей будущей матерью познакомился на станции «Лондонский мост»
он тогда уже работал контролером, а она в офисе над главным вестибюлем
он сделал все, чтобы проверить у нее билет, а она сделала все, чтобы покинуть вагон последней и перекинуться с ним несколькими словечками
моя мама Хелен, полукровка, родилась в Шотландии в тридцать пятом
ее отец, нигерийский студент, исчез, как только окончил Университет Абердина
даже не попрощался
спустя годы ее мать узнала, что он вернулся к жене и детям в Нигерии
она даже не подозревала, что у него есть семья
хотя мама была не единственной метиской в Абердине тридцатых и сороковых годов, ей одной из немногих дали это почувствовать
она бросила школу и поступила в колледж делопроизводства, а потом рванула в Лондон, туда как раз стали приезжать африканцы на учебу и на заработки
мама ходила на танцы и по клубам в Сохо, и мужчинам нравились ее более светлая кожа и распущенные волосы
она считала себя дурнушкой, пока африканцы ее не переубедили
видела бы ты ее тогда
нечто среднее между Леной Хорн и Дороти Дандридж
та еще дурнушка
мама рассчитывала провести их первое свидание в кино, а после в своем любимом Африканском клубе здесь, в Сохо, она сделала достаточно намеков на то, что любит танцевать под хайлайф и западноафриканский джаз
вместо этого он ее повел на собрание социалистов в задней комнате паба «Слон и замок»
где мужики накачивались пивом и толковали о независимой политике
она старалась изображать интерес под впечатлением от его интеллекта
а на него, я полагаю, произвело впечатление ее молчаливое согласие
они поженились и переехали в Пекхэм
я была их последним ребенком и первой дочкой, пояснила Амма, выпуская сигаретный дым в насквозь прокуренной комнате
три моих старших брата стали юристами и врачом, они послушно следовали ожиданиям нашего отца, тогда как я не испытывала никакого давления
его интересовали только мое замужество и будущие внуки
он считал, что моя актерская карьера – это временное хобби, пока я не вышла замуж и не родила
наш папа социалист, верящий в то, что революция улучшит жизнь всего человечества
буквально
я говорю маме, что она вышла за патриарха
а она мне: Амма, посмотри на это под другим углом: твой отец родился мальчиком в Гане двадцатых годов, а ты девочкой в Лондоне шестидесятых
ты это к чему?
ты не вправе ждать, что он тебя «поймает на лету», как ты любишь выражаться
я называю ее апологетом патриархии и в сговоре с системой, которая подавляет женщин
она мне: человек сложное существо
а я ей: давай без этого покровительственного тона
мама отрабатывала на службе восемь часов, воспитывала четырех детей, вела домашнее хозяйство и следила за тем, чтобы у патриарха был хороший ужин и чтобы каждое утро его ждала чистая выглаженная рубашка
а он тем временем спасал мир
его единственной обязанностью было принести для воскресного обеда мясо из лавки – этакое подобие охоты для жителя пригорода
сегодня, когда все дети разъехались, мама явно чувствует себя невостребованной и все свободное время убирается в доме или меняет декор
она никогда не жаловалась на судьбу и не спорила с отцом, что только говорит о ее угнетенном положении
как-то мама мне призналась, что в самом начале их отношений она попробовала подержать его за руку, но он резко высвободился со словами, что это все английские штучки, и больше она не пыталась
при этом он каждый год дарит ей на День святого Валентина самую слащавую открытку и обожает сентиментальную музыку кантри – воскресными вечерами сидит на кухне и слушает альбомы Джима Ривза и Чарли Прайда
в одной руке стаканчик с виски, а другой смахивает слезу
* * *
папа живет ради предвыборных кампаний, демонстраций, пикетирования парламента и распространения «Социалистического работника» на рынке в Льюисхэме
я выросла, слушая за ужином его проповеди о кознях капитализма и колониализма, а также о преимуществах социализма
кухонный стол был его амвоном, а мы его паствой или, скорее, заложниками
он нам насильно скармливал свои политические взгляды
если бы он вернулся в Гану после обретения ею независимости, то мог бы там достичь известных высот
а так стал пожизненным президентом нашего семейства
он знать не знает, что я лесбиянка, не дай бог! мама не велела ему говорить, я ей-то с трудом призналась, хотя она начала что-то такое подозревать, когда писком моды были юбки в обтяжку и завитой перманент, а я носила мужские джинсы «Ливайс»
она считает, что у меня такой период и к сорока я эту блажь выкину из головы
отец «голубеньких» на дух не выносит и похохатывает над гомофобными шуточками, которыми комедианты потчуют зрителей по телику каждый воскресный вечер, когда не издеваются над тещами и чернокожими
Амма рассказала, как она первый раз пошла на собрание чернокожих женщин в Брикстоне, когда еще училась в школе, в последнем классе, увидела объявление в местной библиотеке
дверь ей открыла Элейн – великолепный афронимб, стройные ноги, обтянутые голубыми джинсами, и такая же облегающая джинсовая рубашка
Амма захотела ее, как только увидела, и прошла за ней в комнату, где женщины сидели на диванах, стульях и подушках прямо на полу, скрестив ноги и потягивая кофе и сидр
она села на пол, приткнувшись к изодранному кошачьими когтями затрапезному креслу, и, ощущая рукой теплую ногу Элейн, нервно принимала зажженные сигареты, ходившие по кругу
она слушала дебаты – что значит быть чернокожей женщиной
что значит быть феминисткой в стране, где организации белых феминисток дают тебе понять, что ты здесь нежеланна
что ты испытываешь, когда слышишь «ниггер» или когда тебя избивает бандюган-расист
как относиться к тому, что белые мужчины пропускают вперед и уступают в общественном транспорте место белой женщине (признак сексизма), но не черной (признак расизма)
Амме этот опыт был хорошо знаком, и она вместе со всеми покрикивала: «Мы тебя услышали, сестра!» и «Мы тоже через это проходили, сестра!»
было такое ощущение, что она пришла с мороза в теплую комнату
в конце первого вечера, когда все откланялись, Амма сказала, что готова задержаться и помочь Элейн перемыть все чашки и пепельницы
они предались любви на продавленном диване в сиянии уличных фонарей и под аккомпанемент полицейской сирены
так хорошо ей бывало, только когда она сама себя ублажала
такое возвращение домой
когда она в следующий раз пришла на собрание
Элейн терлась с другой женщиной
а ее не видела в упор
больше она туда не ходила
Амма и Доминик опустошили не один бокал красного вина, пока их не выставили из заведения
они решили основать собственную театральную компанию, чтобы их актерская карьера состоялась, ибо ни та ни другая не собирались ради приглашения на работу приносить в жертву свои политические взгляды
или просто сидеть и помалкивать
вот же самый очевидный путь вперед
они набросали варианты на толстой туалетной бумаге, прихваченной в уборной
лучше всего их цели отражало название – театральная компания «Женщины из буша»
в театре, где царит молчание, зазвучат их голоса
там будут рассказываться истории о чернокожих и азиатских женщинах
они создадут театр по собственным законам
это стало девизом их компании
«по нашим законам
или ни под каким видом»
2
Жилые помещения превратились в репетиционные комнаты, старые колымаги перевозили реквизит, костюмы покупали в магазинах секонд-хенд, декорации строили из мебели, выброшенной на помойку, приглашали подруг в помощницы, всему учились на ходу, вместе ловили удачу
заявки на гранты печатали на старенькой пишущей машинке с отсутствующими клавишами, для Аммы бюджет казался чем-то вроде квантовой физики, сама мысль о том, что она будет прикована к рабочему столу, приводила ее в ужас
всякий раз, когда она опаздывала на административные совещания и уходила раньше времени, ссылаясь на головную боль или месячные, это сильно удручало Доминик
дело кончилось выяснением отношений, когда она вошла в канцтовары и тут же выбежала на улицу с жалобами на внезапную паническую атаку
она устраивала Доминик разносы, когда та не успевала написать обещанный сценарий, прогуляв полночи в клубе, или забывала свои реплики во время шоу
полгода после основания компании они постоянно ругались, будучи друзьями
и уже начинали догадываться, что не могут вместе работать
Амма назначила у себя решающее объяснение
за вином и заказанной китайской едой Доминик призналась, что получает больше удовольствия от подготовки гастролей, чем от выхода перед зрителями, то есть ей больше нравится быть собой, чем примерять на себя чужие роли
Амма же призналась, что любит писать пьесы, ненавидит административную работу и не уверена, что она хороша как актриса: вспышки гнева выходят у нее отлично, но этим ее диапазон, похоже, ограничивается
в результате Доминик стала менеджером, а Амма худруком
они нанимали актрис, режиссеров, художников по костюмам и рабочих сцены, устраивали гастроли по стране, продолжавшиеся месяцами
их пьесы «Как важно быть женщиной», «Дезорганизованный брак», «Хитрые уловки» и мюзикл «УЖГ»
[1] игрались во дворцах культуры и библиотеках, в экспериментальных театрах, на женских фестивалях и конференциях
они раздавали листовки зрителям, входившим и выходившим из театра, а по ночам нелегально развешивали постеры на рекламных щитах
о них начали писать в альтернативных массмедиа, они даже попробовали выпускать самиздатовский ежемесячный журнал «Женщины из буша»
но из-за низких продаж – и, если уж говорить всю правду, низкопробных статей – свет увидели всего два номера после громкого запуска проекта летним вечером в Сестринском писательском клубе
куда женщины приходили, чтобы выпить на халяву, а заодно потусить и поболтать
* * *
Амма подрабатывала в бургерной на площади Пикадилли
где продавала гамбургеры из переработанного картона, украшенного регидратированным лучком и резиновым сыром
и все это она съедала бесплатно во время обеденного перерыва, отчего на лице выступали красные пятна
регламентированный оранжевый нейлоновый костюм и шляпка превращали ее в обслугу, к которой посетители подкатывались с предложениями
в эти часы она не была той эффектной, артистичной и в высшей степени индивидуалистичной бунтаркой, какой являлась по своей сути
она бесплатно раздавала поджаристые пирожки с ароматизированными леденцами бежавшим из дома и снимавшим дешевое жилье парням, своим новым дружкам, работавшим рядом с железнодорожной станцией
ей в голову не могло прийти, что спустя годы она будет их хоронить
ребята не понимали, что небезопасный секс – это танцы со смертью
а кто тогда понимал?
ее домом была заброшенная фабрика в Дептфорде – бетонные стены, обваливающийся потолок и полчища крыс, неподвластных никаким ядам
позже она не раз переезжала в такие же грязные норы, пока не оказалась в самой желанной норке Лондона, в бывшем офисном квартале, чем-то напоминавшем советский, на задворках Кингз-Кросс
ей повезло: она узнала о нем раньше, чем туда нахлынули желающие
там она жила на верхнем этаже, пока в один прекрасный день судебный пристав не велел подогнать к главному входу гидравлический экскаватор
за этим последовали буйные ответные меры и тюремные сроки для головорезов, посчитавших, что судебному приставу хорошо бы надавать по заднице
они окрестили это «битвой за Кингз-Кросс»
а само здание получило известность как Свободомия
им всем повезло, так как владелец, некто Джек Станифорт, проживающий в свободном от налогов Монте-Карло и получающий доходы от семейного бизнеса – производства столовых приборов в Шеффилде, проникся симпатией к жильцам, когда до него дошли новости от его компании по недвижимости
в свое время он служил в интербригаде, принимавшей участие в гражданской войне в Испании
плохое вложение капитала в здание, расположенное в одном из самых убогих районов Лондона, можно было проигнорировать как ненужное примечание к его доходным статьям
если жильцы будут содержать дом в приличном состоянии, то они могут там проживать бесплатно
написал он
жильцы прекратили нелегально подключаться к электросетям и открыли официальный городской счет
то же самое с газом, который до сих пор шел после брошенной в автомат пятидесятипенсовой монетки
понадобилась система управления, и однажды субботним утром жильцы собрались в вестибюле для обсуждения повестки
марксисты потребовали учреждения центрального комитета Рабочей республики Свободомия, что Амма сочла перебором, их «принципиальное противостояние правящей клике капиталистов» выглядело в ее глазах просто как отговорка, чтобы не работать
хиппи предложили создать коммуну для общего распределения, но они демонстрировали такой пофигизм и расслабуху, что остальные их легко перекричали
защитники окружающей среды желали запрета аэрозолей, пластиковых пакетов и дезодорантов, что обратило против них большинство, даже панков, которые, казалось бы, не нюхали мятные пары
вегетарианцы потребовали полного запрета мяса, веганы пошли еще дальше – никаких молочных продуктов, макробиотики предложили, чтобы все ели на завтрак парную белокочанную капусту