Геннадий Геннадьевич Сорокин

Афера для своих

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.



© Сорокин Г. Г., 2021

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021

1

В декабре 1992 года Председатель Верховного Совета Российской Федерации Руслан Имранович Хасбулатов совершал поездку по Сибири. После посещения Новосибирска он прибыл в соседнюю область. В аэропорту его встречали глава администрации области, представители профсоюзов и политических партий левой направленности. Произнеся краткую приветственную речь, Хасбулатов поехал в гостиницу отдохнуть с дороги, а начальник его личной охраны и референт решили осмотреть областной театр оперетты, где в субботу, 19 декабря, должна была состояться встреча Руслана Имрановича с областными чиновниками и представителями трудовых коллективов промышленных предприятий области.

Перед выступлением высокого московского гостя сотрудники милиции проверили театр оперетты несколько раз, даже служебно-разыскную собаку, натасканную на поиск взрывчатки, в зрительный зал выпустили. Собака-ищейка была умная, но голодная. Пробежав по залу, она почувствовала запах мышей, живших под сценой, и сосредоточилась на поиске щели в углу у лестницы. Внимательно наблюдавший за ее действиями кинолог сделал вывод, что взрывчатки в зале нет, и увез собаку в питомник.

Начальник охраны Хасбулатова местной милиции не доверял. С непроницаемым выражением лица он выслушал доклад о готовности здания к выступлению спикера парламента и стал лично обходить складские и служебные помещения. За ним следом, как нитка за иголкой, потянулись несколько человек в камуфляжной форме с пистолетами Стечкина на боку, референт в модной итальянской дубленке и два представителя правоохранительных органов принимающей стороны. От МВД парламентскую делегацию должен был сопровождать заместитель начальника областной милиции, но он сказался больным и отправил вместо себя Романа Георгиевича Самойлова, исполняющего обязанности начальника УВД областного центра. Вторым местным силовиком был подполковник Министерства безопасности России Цветков.

Закончив осмотр, начальник охраны спустился в фойе и сообщил местным силовикам результаты проверки:

– В здании все подготовлено, замечаний нет. Внутри театра до утра останется наша охрана. Никого посторонних в театре быть не должно. В восемь утра я проведу повторный осмотр, и тогда начнем подготовку к визиту Руслана Имрановича.

Не попрощавшись, главный телохранитель спикера уехал. Референт и несколько мужчин в камуфляже остались в фойе.

– Вы можете быть свободны, – сообщил референт Самойлову и Цветкову. – У нас это не первое выступление. Ребята знают, как действовать.

Роман Георгиевич и чекист вышли из театра. Цветков сел в поджидавшую его «Волгу» и укатил на площадь Советов. Самойлов остался на крыльце. Закурил, посмотрел на крышу жилого дома сталинской постройки напротив театра, усмехнулся.

«Какой добросовестный начальник охраны у Хасбулатова! Во все закоулки в театре заглянул, гримерки актеров проверил, а крышами и чердаками в зданиях напротив театра даже не поинтересовался. Завтра московский гость помпезно подъедет к парадному входу, отщипнет кусочек хлеба от каравая, макнет в солонку. Минут пять он, не прикрытый телохранителями, будет стоять спиной к проспекту. Притаившийся на крыше снайпер снимет его с первого выстрела. Спрашивается, к чему вся эта показуха, если потенциально опасные точки никто не проверял, люки на чердак не опечатывал?»

– Роман Георгиевич, – к Самойлову подошел командир батальона патрульно-постовой службы Стародумов, – как посты расставлять будем?

– Сними с маршрута два экипажа. Первый автомобиль поставим у служебного входа, второй – вот тут, на площади перед театром.

– Э нет, так не пойдет! – вмешался в разговор референт, неожиданно появившийся рядом с милиционерами. – Автомобиль патрульно-постовой службы поставьте между зданием театра и жилым домом. На прилегающей к театру площади автомобиль ставить нельзя, это плохо скажется на имидже Руслана Имрановича. Получится, что мы боимся кого-то, а нам в своей родной стране некого опасаться.

Самойлову захотелось сказать: «Это ты метко подметил, дружище! Твоему боссу в Сибири ничего не угрожает. У нас его никто всерьез не воспринимает. Это в Москве он – фигура, а у нас – болтун из телевизора, пустомеля, заезжий мужичок с ротой охраны из земляков и родственников».

– Вы поняли, как посты расставить? – переспросил референт.

Роман Георгиевич молча кивнул и поехал в управление.

В 22.00 патрульные автомобили заняли посты у театра оперетты, охранники Хасбулатова закрылись в здании изнутри.

В два часа ночи у театра оперетты появился Валерий Оленев, оперуполномоченный шестого отдела[1] городского УВД. Валерий возвращался с веселой пирушки, был в хорошем настроении и слегка пьян. Проходя мимо театра оперетты, он ощутил жгучее желание оповестить мир о своем прекрасном настроении и о девушке Тане, согласившейся встретиться с ним в более интимной обстановке, чем переполненная гостями квартира друзей Оленева. Кричать на улице ночью было неприлично, но чувства рвались наружу, и надо было что-то делать. Но что? Валера хлопнул себя по груди, улыбнулся. Решение найдено! Из наплечной кобуры он достал служебный пистолет, с которым не расставался уже год, уверенным движением передернул затвор, выстрелил в воздух и тут же оказался в свете фар притаившегося в тени патрульного «уазика».

– Что за черт! – пробормотал Оленев, пряча пистолет в наплечную кобуру. – Здесь же не должно быть поста.

– Ты рехнулся? – спросил подбежавший к Валерию командир взвода ППС. – Ты другого места стрелять не нашел?

– А что случилось-то? – не понял Оленев. – Подумаешь, один раз пальнул.

Парадные двери театра распахнулись, и на крыльцо выскочили двое мужчин в камуфляже с пистолетами в руках.

– Эй! – закричали они. – Что случилось? Кто стрелял?

– Мама дорогая! – изумился Оленев при виде охранников Хасбулатова. – Это кто такие?

– Заткнись, сволочь! – прошипел командир взвода, повернулся к крыльцу и громко сказал: – Никто не стрелял. Машина мимо проезжала, у нее колесо лопнуло.

– Э, какое колесо? Ты нас, наверное, за дурачков считаешь? – закричали охранники. – Ты что, думаешь, что мы звук выстрела от колеса не отличим? Это кто такой рядом с тобой стоит? Террорист? Его из Москвы прислали? Отвечай сейчас же, или мы подмогу вызовем, весь город на уши поставим!

Командир взвода ничего не успел ответить. Со стороны площади Советов на пятачок перед театром оперетты влетел «уазик» командира батальона ППС. С первого взгляда оценив обстановку, Стародумов принял единственно правильное решение – сгреб Оленева в охапку и увез в городское УВД, под защиту родных стен. Охранники Хасбулатова повозмущались еще немного и закрылись в здании. По телефону они доложили о происшествии начальнику охраны, тот выехал из гостиницы на место происшествия, прошелся вокруг здания и уехал назад. Разбуженный среди ночи Хасбулатов выслушал доклад начальника охраны, подумал и сделал вывод:

– Это люди Ельцина нас провоцируют на ответные действия. Мы на мелкие провокации поддаваться не будем, сделаем вид, что ничего не произошло. Ельцин должен понять, что в Сибири народ за нас, за Верховный Совет, а не за него, узурпатора.

На рассвете командир взвода нашел на обочине дороги отстрелянную гильзу и зашвырнул ее через дорогу в сугроб. Оставлять вещественное доказательство при себе он не рискнул – вдруг чекисты нагрянут, обыск учинят, объясняйся потом, откуда гильза в кармане взялась.

Дежурный по городскому УВД, узнав о происшествии, вызвал начальника управления. Приехав на работу, Роман Георгиевич устроил Оленеву грандиозную выволочку.

– Ты специально у театра оперетты пострелять решил? – кричал он на поникшего оперуполномоченного. – Скажи спасибо, что охрана Хасбулатова по тебе огонь не открыла. Изрешетили бы тебя, как дуршлаг, и доложили бы Руслану Имрановичу, что уничтожили опасного террориста.

– Я не знал, что к нам Хасбулатов приехал, – оправдывался Оленев. – Честное слово, не знал.

– Признавайся, зачем ты стрелял? – потребовал Самойлов. – Покуражиться решил, смелость свою показать?

– Роман Георгиевич, – взмолился Оленев, – я не виноват! Я же не знал, что к нам московская делегация приехала. Шел мимо и выстрелил… от избытка чувств. Я с такой девушкой познакомился, что мне хотелось всему свету рассказать, какая она классная.

Самойлов разом успокоился и повеселел. Чужая глупость иногда настраивает на миролюбивый лад.

– Как мне тебя наказать? – спросил он Оленева. – Выбирай: выговор или строгий выговор?

– Выговор, конечно, – пробормотал оперуполномоченный. – За один-единственный выстрел в воздух строгий выговор – это много. Да и не хотел я на неприятности нарываться. Просто так получилось: он приехал, я пришел, и мы столкнулись там, где не надо. Сидел бы он в своей Москве, пререкался с президентом, над депутатами прикалывался. Они каждый день по телевизору такую чушь несут, что непонятно, откуда репортаж ведут: из парламента или психбольницы.

– Не твое дело народных избранников критиковать, – засмеялся Самойлов. – Тем более что ты им – брат родной. Они в словоблудии соревнуются, ты – перед театром оперетты стреляешь. Интересно, если бы ты пальнул перед зданием Верховного Совета, они бы твою шутку оценили или упекли бы тебя на лесоповал лет на десять?

Роман Георгиевич нажал кнопку прямой связи с дежурной частью, вызвал начальника смены.

Старший оперативный дежурный появился так быстро, словно ожидал вызова за дверью, а не двумя этажами ниже.

– Сергей Дмитриевич, – обратился к нему Самойлов, – оперуполномоченный Оленев вчера пренебрег правилами безопасности при чистке оружия в оружейной комнате и допустил случайный выстрел. Не дожидаясь утра, подготовьте рапорт о происшествии, поищите гильзу. Я думаю, она под стеллажи с оружием закатилась.

– Все сделаем, Роман Георгиевич! – заверил дежурный.

– Оленев, – продолжил Самойлов, – иди в дежурную часть, напиши объяснение об утрате патрона и до утра оставайся в управлении. Мало ли что может случиться!

В дежурной части Сергей Дмитриевич отобрал пистолет у Оленева, выстрелил из него в пулеуловитель, подобрал с пола пустую гильзу и приобщил ее к рапорту. На место отстрелянного боеприпаса вложил свой неучтенный патрон. Утром Самойлов ознакомился с рапортом дежурного и наложил на него резолюцию: «В приказ по личному составу. За проявленную халатность при обращении со служебным оружием Оленеву – выговор».

На этом забавное ночное происшествие закончилось, не причинив никому особого вреда. Последствия необдуманного поступка Оленева наступят через месяц, в январе.

2

В связи с приездом московской делегации суббота была объявлена в городском УВД рабочим днем, но работать в свой законный выходной день никто из сотрудников милиции не собирался. Сразу же после развода оперативники и следователи собрались в кабинете Воронова – обсудить ночные приключения Оленева.

– Повезло тебе, Валера, – высказал общее мнение Владимир Бериев. – Роман Георгиевич пока пребывает в благодушном настроении. В январе его утвердят в должности, и он начнет гайки закручивать, за каждый патрон отчет требовать.

– Мужики, пива ни у кого нет? – жалобно простонал Оленев. – Колосники горят, спасу нет. Вчера ночью все нормально было, а сегодня с утра сушняк душит.

– Ты, хасбулатовский стрелок, о спиртном даже не думай! – сказал Ефремов. – Начнутся разборки, дернут на ковер, а от тебя перегаром за версту нести будет. Чтобы в норму прийти, попей крепкого горячего чая. Крепкий сладкий чай – лучшее средство от алкогольного отравления.

– Я выпил-то вчера совсем ничего, так, за компанию пару рюмок пропустил, а сегодня трясет всего и ломает, как алкоголика. Это все стресс, а его чаем не снимешь! – объяснил свое состояние Оленев. – Глоток пива сделаю, хуже не будет.

– По этой дороге Хасбулатов на завод «Строймаш» поедет? – перебил страждущего товарища оперуполномоченный Киселев. – Между институтом и швейным училищем проспект как на ладони.

Мужики заинтересовались, подошли к окну.

– Если из гранатомета шарахнуть, как раз в его машину попадешь, – со знанием дела сказал Бериев.

– Ты что, с катушек съехал? – набросился на него Никифоров. – Как ты из гранатомета в закрытом помещении стрелять будешь? Куда у тебя струя от ракеты пойдет? В стену за твоей спиной?

– Что ты мне прописные истины талдычишь? – набычился Бериев. – Я в армии из гранатомета стрелял и знаю, какая у него струя и в какую сторону она пойдет. Перед тем как стрелять, надо окно и дверь открыть, тогда никаких помех не будет.

– Из РПГ в лимузин не попадешь, – оценив расстояние до проспекта, сказал Ефремов. – Перед проездом кортежа Хасбулатова проспект перекроют. Его автомобиль будет мчаться на скорости километров сто, не меньше. Ты даже прицелиться не успеешь.

– Наводчика надо на улицу послать, – предложил кто-то из оперов, – он отмашку даст, и можно будет на опережение стрелять.

У окна начался спор: можно ли попасть из гранатомета в автомобиль, если он появится между домами всего на пару секунд? Большинство спорщиков склонялось к мнению, что по движущейся мишени прицельно не выстрелить.

«Знал бы Хасбулатов, какие вопросы в городской милиции обсуждают, – подумал Лаптев. – Вот бы он подивился! А еще забавнее было бы, если бы сейчас с гранатометом в руках вошел Самойлов и сказал, что надо шарахнуть по автомобилю Хасбулатова. Все бы сразу же нашли сто причин, лишь бы стрелять не заставили. Бериев первым бы сказал, что РПГ в первый раз в глаза видит и не представляет, с какой стороны в него гранату вставляют».

Дверь в кабинет распахнулась, и вошел замполит управления, но без гранатомета, с ежедневником под мышкой.

– Вот вы где все собрались! – весело сказал он. – И ты, герой дня, тоже здесь? Как головка-то, не побаливает? Руки с перепоя не трясутся?

– Ничего у меня не болит, – пробурчал в ответ Оленев.

– Александр Евгеньевич, – Ефремов встал, прикрыв собой Оленева, – ответьте мне на один животрепещущий вопрос: в честь чего сегодня рабочий день объявили?

– Ты разве не знаешь? – «удивился» замполит. – К нам с рабочим визитом Хасбулатов приехал.

– Вот и я про то! К нам приехал председатель парламента, а мы сидим на работе, словно он не государственный деятель, а глава бандитской шайки. Чего мы от его визита ждем? Погромов, что ли? Я понимаю, когда на праздник усиление объявляют. В праздник люди пьют, воруют, режут друг друга, но приезд Хасбулатова не праздник. Рюмку за его здоровье никто не поднимет, так чего мы ждем?

– Не занимайся демагогией! – одернул Ефремова замполит. – Не мне и не тебе решать, когда и по какому поводу объявлять усиление.

– Во сколько Хасбулатов в театре оперетты выступление закончит? – спросил Лаптев.

Замполит обрадовался перемене разговора и пояснил:

– В час дня Руслан Имранович закончит встречу с активом области и поедет на завод «Строймаш». Там он встретится с коллективом предприятия, пообедает в ресторане «Сибирь» и вылетит в Томск. Часов в пять он должен быть в аэропорту.

– У нас же нет прямого рейса до Томска? – не подумав, спросил стажер Тягур. – На чем он полетит?

– Володя, ты, ей-богу, как дитя малое! – засмеялись мужики. – У Хасбулатова собственный самолет «Ту-154», а ты его захотел на регулярном рейсе отправить?

– До особого распоряжения всем быть на месте, – напомнил замполит и вышел.

– Наш Руслан Имранович как царь путешествует, – посмотрев вслед замполиту, сказал Бериев. – У Николая II собственный поезд был, у Хасбулатова – самолет.

– О, про царя! – встрепенулся Воронов. – Расскажу вам почтенный случай, который в один миг изменил мое отношение к Николаю II.

Мужики замолкли, расселись кто куда. Воронов был отменный рассказчик, и истории с ним приключались – заслушаешься. Одна байка об отмене собственной свадьбы чего стоила!

– В прошлом году, – начал Воронов, – в мае, пришла разнарядка – отправить одного следователя на курсы повышения квалификации в Свердловский юридический институт. Коллеги как узнали об учебе, так тут же каждый нашел сто причин, лишь бы не ехать. У всех, как по команде, жены заболели, дети захворали, престарелым родителям некому помочь картошку высаживать. Я тоже решил отмазаться и говорю: «Меня на учебу отправлять смысла нет. Я только в прошлом году диплом получил и еще ничего забыть не успел». Самойлов выслушал всех и отправил на учебу меня. Говорит: «У тебя детей нет, картошку сажать не надо, так что ты – наш единственный кандидат». Делать нечего – я взял под козырек, сложил вещи в сумку и поехал на Урал. В институте я пару раз сходил на занятия, понял, что ничему они меня не научат, и стал целыми днями слоняться по городу. Если кто не был в Свердловске, то в двух словах опишу его: огромный красивый город, основной вид транспорта – трамваи. Итак, погожим весенним деньком занес меня черт на улицу Свердлова. Иду, смотрю – на обочине площадка выровнена, огромный деревянный крест стоит, хоругви висят, стенды с книгами и иконами выставлены, а напротив них, на пятиэтажном доме, по всему фронтону растяжка «Слава ленинской политике международных отношений!». Я в задумчивости вытащил сигарету из пачки и зашел на эту площадку. На ней – никого, только около креста сидят пять здоровенных бородатых мужиков в косоворотках и сапогах. На одном из них форма не то железнодорожника, не то казака, но с двуглавым орлом вместо кокарды. На специальной подставке стоит двухкассетный магнитофон, из которого доносится заунывная музыка. Я подошел к стенду, читаю: «На этом месте был Ипатьевский дом». Дальше я ничего прочитать не успел. Ко мне сзади подошел мужик в форме и говорит: «Не курите на месте гибели императора!» Я показал ему незажженную сигарету: «Я не курю!» Мужик этот оскалился и как забасит: «Не кощунствуйте на святом месте!» Краем глаза я вижу, что остальные бородачи смотрят в нашу сторону и кулаки потирают – приготовились меня уму-разуму учить. Я не стал спорить и ушел. Напомню вам – был май 1991 года. Советская власть еще не рухнула, а монархисты уже воспряли и хотели мне ни за что ни про что все косточки переломать. А я-то им, бородачам, ничего плохого не сделал и память императора не оскорблял. Теперь суть! Не успел я перейти на другую сторону дороги, как мое отношение к монархии кардинально изменилось. Если до встречи с монархистами я относился к Николаю II нейтрально, то тут я стал презирать его и всех его последователей в косоворотках. Прошло больше года, но я своего мнения не изменил и не изменю никогда и ни за что! Скажу больше: если завтра портрет Николая II установят в фойе и заставят при входе кланяться ему в пояс…

Закончить Воронов не успел. Дверь кабинета распахнулась, и вновь вошел замполит.

– О, коллеги, вы еще не разошлись! – сказал он. – Тем лучше – не надо будет по кабинетам ходить, каждому объявлять. Коллеги, к концу следующей недели надо будет сдать по десять рублей на издание книги «История Дома Романовых».

– Ворон, – завопили мужики, – накаркал, сволочь! Кто тебя заставлял про царя рассказывать? Про женщин, что ли, тем мало?

– Ничего не понимаю, – озадачился замполит. – При чем тут Воронов? Что случилось-то?

– Александр Евгеньевич, – как школьник на уроке, поднял руку Бериев. – Воронов говорит, что после Нового года в фойе УВД портрет Дзержинского снимут и на его место установят ростовой портрет Николая II. И еще он говорит, что при входе в здание надо будет портрету императора честь отдавать, как высшему военачальнику.

– Я такой новости не слышал, но если портрет царя установят, то не удивлюсь, – сказал замполит. – Нынче императорская атрибутика в большом уважении, того и гляди кокарды со звездочками на двуглавых орлов поменяют.

Из-за стола поднялся Ефремов, вышел на середину кабинета.

– Александр Евгеньевич, позвольте мне задать один вопрос.

Замполит почувствовал ловушку, но отказаться отвечать на вопрос он не мог – должность не позволяла.

– Сколько я себя помню, – продолжил Ефремов, – в школе, в вузе мне ежедневно внушали, что Николай II – это кровавый тиран. По его приказу 9 января 1905 года расстреляли мирную демонстрацию рабочих. У нас в городе есть улица «1905 года» и есть улица «9 января». Что же получается? После запрета КПСС Николай II перестал быть Николаем Кровавым, но улица «9 января» осталась. Это же двоемыслие какое-то. Невозможно одновременно одного и того же человека считать благодетелем общества и безжалостным убийцей ни в чем не повинных людей.

– Ну что же, отвечу по порядку, – замполит одним пальцем поправил очки, переложил ежедневник под другую руку. – Победители всегда переписывают историю. В августе 1991 года к власти пришли капиталисты, для которых Николай II – прогрессивный государственный деятель, коварно убитый уральскими чекистами. Вполне естественно, что капиталисты будут возвеличивать своих кумиров и всячески поносить политических оппонентов, их идеологию и символы. Теперь о названиях улиц. Нет никакого смысла менять таблички на домах. Пройдет двадцать лет, и все забудут, какие события происходили 9 января 1905 года.

– Я не забуду, – заверил Ефремов. – Через двадцать лет я еще в старческий маразм не впаду.

– Согласен. Ты не забудешь, я буду помнить, а наши дети и внуки уже будут смутно представлять, что означает эта дата. Не верите? Сейчас докажу. В первые годы советской власти День Парижской коммуны был государственным праздником, выходным днем. Когда отмечался День Парижской коммуны, кто-нибудь знает?

– Я знаю, – поднял руку Тягур. – У меня 18 марта день рождения.

– То-то! – подвел итог замполит. – Пришла новая власть, нечего возмущаться, что за наш счет книжки о царях будут издавать.

Примерно через час все разошлись. В кабинете остались только Воронов и Ефремов.

– Ворон, – сказал Ефремов, – мне надо с тобой поговорить по одному щекотливому делу. Приходи завтра в гости. Бутылочку разопьем, о жизни потолкуем.

– Лады! Часам к двенадцати приду.

3

Римма Витальевна Козодоева позвонила Ефремову 10 декабря, в четверг.

– Игорь Павлович, нам надо встретиться по очень важному делу.

Звонок от матери Сергея Козодоева был настолько неожиданным, что в первые секунды Игорь растерялся и не знал, что ответить: согласиться на встречу или отказаться.

«Какого черта ей от меня надо? – промелькнула быстрая, как пуля, мысль. – Наверное, хочет за кого-то из знакомых похлопотать – права восстановить или договориться, чтобы из медвытрезвителя на работу сообщение не посылали».

– Одну секунду, Римма Витальевна…

Ефремов, как в ускоренной киносъемке, прокрутил все события, связанные с Козодоевой, и принял решение. Единственно правильное решение в этой ситуации – не спешить.

– Алло, алло, Римма Витальевна! – словно спохватившись, продолжил он. – Прошу прощения, ежедневник не мог сразу найти… Так, что у меня на следующую неделю? О, вот «окно» есть! У меня будет возможность накоротке переговорить с вами на следующей неделе, в пятницу.

– Игорь Павлович, дело срочное… – стала упрашивать Козодоева.

Но Ефремов был непреклонен.

– Римма Витальевна! Поймите меня правильно. Я бы рад прямо сейчас все бросить и встретиться с вами, но дела! Конец года, начальство за глотку держит, проценты трясет. А где я их возьму, эти проклятые проценты? Я уже забыл, когда с работы раньше десяти вечера уходил…

Положив трубку, Игорь закурил, подошел к окну, открыл форточку. Холодный морозный воздух вторгся в прокуренный кабинет. Слои табачного дыма вздрогнули и потянулись наружу.

«Что у нее могло случиться? – подумал Ефремов. – Судя по голосу, Козодоева на взводе, на грани отчаяния, и ее звонок – крик о помощи. Но как ни крути, я ей не друг и даже не приятель. Скорее наоборот – враг: я хотел посадить ее сына и разрушил ее семью».

За окном повалил снег, в кабинете посвежело. Игорь оставил форточку открытой, сел за стол, достал ежедневник, нашел наспех сделанную запись за второе ноября: «Сергей Козодоев – арест!»

Память человека состоит из пластов последовательных событий. Новые пласты беспрерывно наслаиваются на старые. Чтобы вспомнить весь пласт разом, нужно найти ключевое событие. В истории с Риммой Витальевной таким событием было не задержание ее сына в головном офисе СГТС, а визит Ефремова в особняк Козодоевых.

«Расколол я ее тогда классно! – припомнил Ефремов. – В одно касание спесь и гонор сбил. Потом пришла ее дочка, раскрашенная и размалеванная, как проститутка. Дочку зовут Оксана. Она прожженная стерва, но внешне привлекательная и интересная. С дочкой можно было бы замутить, да средства не позволяют».

Игорь достал кошелек, заглянул внутрь.

«До зарплаты еще десять дней, а я уже на подсосе – ни рубля лишнего нет. Истратить на Оксану резервную тысячу? Позвать ее в ресторан, то, се… Черт возьми, ужин на двоих в ресторане сейчас во сколько обойдется? Проклятая инфляция! Каждый день новые цены. Что вчера стоило червонец, сегодня за сотку не купишь. И не факт, что зарплату вовремя дадут, а не задержат на месяц-другой. Кто-то из классиков марксизма-ленинизма сказал, что государство – это войско, полиция, суд. После августовского путча войско распустили, полицию загнали в нищету, суд никогда в России в авторитете не был. Отсюда мораль – государство у нас стало понятием условным. Оно вроде бы есть, но какое-то ненастоящее, бутафорское».

К каждому делу, даже самому незначительному, Ефремов готовился основательно, не пропуская ни одной мелочи.

«Перед встречей с Козодоевой я должен быть готов к любому повороту событий. Если разговор меня не заинтересует, то я откланяюсь и уйду. А если тема будет интересной, то мне понадобится дополнительная информация для предметного продолжения разговора. Для начала мне нужно выяснить, каково финансовое и общественное положение Риммы Витальевны в данный момент».

На другой день Ефремов зашел по служебным делам к начальнику городского отдела БЭП Евгению Сидорову. Решив рабочие вопросы, Игорь завел речь о семье Козодоевых.

– Кем конкретно из Козодоевых ты заинтересовался? – с подозрением спросил Сидоров. – История с Сергеем закончилась, отец его при смерти лежит, мать в отчаянии волосы на себе рвет, сестра по кабакам шляется, приключения на одно место ищет… Игорь, колись, на кого из них ты зуб точишь?

– У меня есть кое-какая оперативная информация на Сергея, и я хочу понять, стоит начинать его разработку или нет.

– Про Сергея можешь забыть. – Сидоров встал, закрыл кабинет на ключ. – Рюмочку коньяка примешь?

– Не откажусь.

«Сухой закон» и политика насильственной трезвости сыграли с их авторами жестокую шутку. Пока спиртное было под запретом, в милиции к нему не прикасались, но как только по стране прокатилась волна вседозволенности – распивать горячительные напитки на рабочем месте стало обычным явлением. В декабре 1992 года, несмотря на задержки зарплаты и общее обнищание населения, к обеду уже половина оперативного состава находилась под хмельком, а к вечеру многие напивались так, что оставались ночевать в кабинетах или с трудом доползали до дома.

Разлив коньяк по рюмкам, Сидоров достал шоколадку «Сказки Пушкина» и пустую пачку из-под сигарет «БТ».

– Пока есть время, расскажу тебе сагу о семье Козодоевых, – начал начальник ОБЭП. – Вот эта пачка «БТ» – совместное советско-германское предприятие «Орион», которое занимается поставками оборудования для газовой промышленности. А это – основные средства «Ориона».

Сидоров достал из другой пачки три сигареты, поместил их в «БТ», жестом предложил выпить. Игорь поднял рюмку, одним глотком опрокинул в себя коньяк, отломил дольку шоколадки, попробовал. Шоколад оказался настоящим, без сои и крахмала.

«В советское время шоколадку изготовили, – отметил Ефремов. – Только где они были при советской власти, эти „Сказки Пушкина“? На каких складах их от народа прятали?»

– Все средства «Ориона» принадлежали или немецкой фирме, или советскому нефтегазовому комплексу, то есть государству, – продолжил Сидоров. – С самого первого дня деятельности «Ориона» Владимир Семенович Козодоев был его директором, но не владельцем. В 1991 году он смекнул, что до распада СССР осталось совсем немного, и подготовил хитроумный вариант по выводу основных средств из государственной собственности в фирму, подконтрольную лично ему. Козодоев-старший летом прошлого года основывает СГТС – «Сибгазтранссервис», фирму, собственниками которой стали он, его жена и сын. Как только Ельцин захватил власть, так тут же Козодоев перевел все средства «Ориона» в СГТС и оставил немецких партнеров с носом. Как он оправдался перед государственными структурами за такое неприкрытое мошенничество, история умалчивает, но афера с перебросом капиталов и средств ему удалась на все сто процентов.

Начальник ОБЭП достал сигареты из пачки «БТ-Орион» и вернул их в свою пачку, наглядно показав, как в «Орионе» появились средства и как они ушли.

– Немцы не потребовали свою долю назад? – спросил Ефремов.

– Потребовали, и Козодоев вернул им «Орион» со всеми потрохами. Вот так, – Сидоров подтолкнул к Ефремову пустую пачку «БТ». – Кури, дорогой друг, наслаждайся! На дне пачки остались крошки табака, а куда делись наши общие сигареты, у меня не спрашивай. Договоры-то ты заключал с советской фирмой, а советская власть испарилась, и спрашивать, куда делись деньги, не с кого.

– Ловко придумано, – оценил Ефремов. – Что дальше?

– Где-то летом этого года стало понятно, что «Газпром» поглотит мелкие фирмы, обслуживающие газовую промышленность. Поглощение будет происходить путем выкупа активов. Грубо говоря, за пачку сигарет стоимостью сто рублей тебе предложат рубль, а если ты заартачишься, то силой отберут, а тебя самого посадят по надуманному обвинению. Чтобы не лишиться всего нажитого, Владимир Козодоев решил вывести капиталы по проверенной схеме: недвижимое имущество продать, деньги перебросить на счета вновь образованных фирм, не связанных с газовой отраслью. Он уже начал движение капитала, но тут вмешался ты, посадил его любимого сына. Сын, как ты помнишь, заместитель Козодоева-старшего в СГТС и совладелец предприятия. От навалившихся невзгод Владимир Семенович впал в кому и сейчас лежит в областной больнице, готовится к переходу в мир иной. Сколько он пробудет в бессознательном состоянии, врачи не знают. Может завтра богу душу отдать, а может еще год-полтора протянуть.

– Сейчас СГТС сын руководит?

– О, тут начинается самое интересное! Сергей Козодоев вдребезги разругался с матерью и решил оставить ее с голым задом: без средств, без активов, без перспектив на будущее.

– Но-но! – запротестовал Ефремов. – Так уж и без средств. Я был у них дома. Там один коттедж чего стоит.

– Игорь, коттедж в загородной зоне – это для тебя предел мечтаний, а для Риммы Козодоевой – конура, временное жилище. Она могла бы владеть дворцом на Кипре, а останется в промозглой Сибири.

– Сергей пойдет по проторенной дорожке?

– Конечно! Зачем выдумывать новые схемы, если старые работают? Недели две назад Сергей приступил к осуществлению плана Владимира Семеновича, но с одной небольшой оговоркой – все активы будут выведены на подконтрольные ему, а не отцу фирмы. Через полгода он закончит переброску капиталов и умотает куда-нибудь в Германию или в Лондон, а мамашу с сестрой оставит здесь – вздыхать у разбитого корыта.

– У меня есть информация, что он по-прежнему ведет разгульный образ жизни, – неуверенно сказал Ефремов. Ему нужно было создать у собеседника впечатление, что он интересуется Сергеем Козодоевым в служебных целях, а не из личной заинтересованности.

– Ерунда! – не задумываясь, ответил Сидоров. – Нынче Козодоев-младший весь в делах. Работа-дом-работа. В ресторанах уже забыли, как он выглядит, а бывших дружков к нему охрана не подпускает.

– Он же такой гуляка был, ни одной юбки мимо не пропускал, в приемной целый гарем содержал.

– Все в прошлом! Теперь у Сергея одна женщина – вьетнамка Маша.

– Кто такая? Откуда взялась? – удивился Ефремов. – Чего это Сергея на вьетнамок потянуло?

– Как мне шепнул надежный человек, Козодоев попросил у Ханойского Джо круглосуточную охрану. Джо выделил ему людей, а чтобы Серега по ночам не скучал, направил к нему молоденькую полукровку. Отец у этой Маши – европеец, так что она выглядит очень даже ничего. К тому же Маша мастерица на все руки: у нее черный пояс по карате, говорит на трех европейских языках, хорошо готовит и в кровати, наверное, не лежит как бревно. Козодоев за ней как за каменной стеной.

– Как, ты говоришь, ее зовут? Маша? А по-вьетнамски как?

– Ми. В переводе с вьетнамского – красивая. Но все зовут ее Машей.

– Чем ее настоящее имя не устраивает?

– Ты о чем, Игорь? Что за имя такое – Ми? Вертолет, что ли? Представь бытовую сценку: она приготовила невкусный ужин, и ты ее отчитываешь: «Машка, ты что за фигню сварила?» Если ее будут звать Ми, то что получится? «Мишка, ты что сварил?» Как ни крути, для русского уха имя Маша и приятнее, и понятней. Маша эта, кстати, каждый день с охранником на рынок ездит, продукты покупает. Сергей нынче питается как молодой американский аристократ: все продукты свежие, экологически чистые. Спиртное ему доставляют из валютного магазина, сигареты он покупает там же, по три доллара за пачку.

– Три доллара! – воскликнул Ефремов. – Я на эти деньги до конца недели протяну, а он за день их в дым превращает? Что говорить, красиво жить не запретишь. Спасибо, Женя, за угощение и за консультацию. Не буду я Козодоева в разработку отдавать, спишу материал как не нашедший подтверждения.

– Давай еще по одной! – предложил Сидоров. – Коньячок-то настоящий, советский! Пей хоть стаканами – не отравишься.

Ефремов выпил, похвалил коньяк и попросил достать бутылку такого же.

– Водки заводской могу бутылку достать, а коньяк не обещаю. Нынче советское спиртное в большом дефиците.

Вернувшись к себе, Ефремов дал поручение на установление наружного наблюдения за дочерью Риммы Витальевны. В мотивировочной части задания он написал: «Фигурантка оперативной проверки подозревается в скупке краденого и распространении наркотиков».

«По поведению дочери я попытаюсь понять, так ли плохи дела у Риммы Витальевны или она только прикидывается. Я бы с большим удовольствием за ней пустил слежку, но не могу! Не дай бог, разведчики зафиксируют мою встречу с ней, ввек потом не оправдаюсь».

Ефремов еще раз вспомнил мимолетную встречу с Оксаной Козодоевой.

«Как у нее глаза сверкнули, когда она поняла, что у меня под пиджаком пистолет! Женщины падки на дерзких вооруженных мужчин, хоть на сыщиков, хоть на бандитов… Проклятое двоемыслие! Научил же Лаптев словечку. Я теперь во всем, даже в себе, ищу двоемыслие. Спрашивается, на кой черт мне Оксана, если я не знаю, о чем с ее мамашей разговор пойдет? На будущее хочу полянку застолбить? К черту! Хватит самоедством заниматься. Дал поручение, значит, так надо было».

В пятницу, в день перед встречей с Риммой Витальевной, Ефремов получил первый отчет.

«Объект взят под наблюдение в 9.00 17 декабря 1992 года. До 18.00 объект находился дома. В 18.05 на такси выехал в город, где в ресторане „Солнечный“ встретился с неизвестными мужчинами (Н-1 и Н-2, личности не устанавливались, так как соответствующего задания не было). Во время встречи объект, Н-1 и Н-2 пили кофе, спиртное не заказывали. За столик расплачивался Н-2. В 20.00 объект и мужчины покинули ресторан и разъехались на разных автомобилях. Н-1 и Н-2 уехали в сторону центра города на „БМВ“, принадлежащем Н-1. Объект уехал от ресторана на случайно выбранном автомобиле („частнике“). Водителю присвоен номер Н-3. В случае необходимости личность его будет установлена по областной базе ГАИ. С 20.20 до 23.00 объект находился в кафе „Лас-Вегас“ за столиком с подругой Л (личность установлена). За вечер к их столику подсаживались мужчины. В первый раз – Н-4, Н-5, во второй – Н-6 и Н-7. Судя по поведению объекта, встречи с мужчинами носили деловой характер. Наш сотрудник дважды проходил мимо объекта и услышал следующие обрывки разговоров.
Объект: „Так всегда! Стоит попасть в затруднительную ситуацию, как друзья тут же испаряются“.
Н-5: „Друзья остались в прошлом. Сейчас есть только деловые партнеры“.
Второй разговор:
Объект: „Он еще не весь город под себя подмял“.
Н-6: „СГТС в его руках“.
После встреч с Н-4, 5, 6, 7 за столик к объекту подсел мужчина. Личность его установлена – Николай Долгополовский, заместитель директора банка „Востокэнергопром“. Перед закрытием кафе Долгополовский рассчитался за девушек и увез их на личном автомобиле „Тойота“. Объект наблюдения он высадил около дома в коттеджном поселке, а „Л“ увез в гостиницу „Сибирь“, где пробыл с ней до 03 часов ночи 18.12.92 г.».


Ефремов отложил сводку, понимающе улыбнулся.

«Ребятки устали следить за Оксаной и в конце рабочего дня решили поразвлечься, посмотреть, куда ее подругу повезет немолодой банкир».

Игорь раскрыл конверт с пачкой фотографий. Мужчин и подругу Оксаны он рассматривать не стал – они были случайными персонажами, не представляющими интереса.

«Оксана все в такой же боевой раскраске, размалевана, как бродвейская проститутка, а лицо у нее серьезное. Она не для развлечений с мужчинами встречалась… Оксана в ресторане и кафе зондировала почву, искала союзников для борьбы с братом, но ей все отказали. Немудрено! Сергей нынче в силе, папашин капитал на него днем и ночью работает. Ну что же, посмотрим, что Римма Витальевна предложит».

Ефремов и Козодоева встретились в уютном кафе на тихой улочке рядом с кинотеатром «Октябрь».

– Я хочу, чтобы вы посадили моего сына, – без обиняков сказала Козодоева. – Мне необходимо, чтобы этот подонок оказался в тюрьме и провел там не менее полугода. Цена вопроса – десять тысяч долларов США… Вы возьметесь за такую работу?

– Мне надо подумать, – уклончиво ответил Ефремов и назначил следующую встречу на понедельник.

В субботу Игорь пригласил в гости Виктора Воронова.

«Ворон – самый умный из всех следователей в управлении. Никто не может сравниться с ним в умении находить юридически точный и правильный выход из самых запутанных и безнадежных ситуаций. Как специалист Ворон вне конкуренции. Все следователи работают за зарплату и выслугу, за пенсию в сорок пять лет, а он расследует уголовные дела из любви к искусству. Если я найду к нему подход, то Ворон с легкостью расскажет, как посадить Козодоева. Если нет – то пошлет меня куда подальше, а я – пошлю Римму Витальевну. Самому мне паутину сплести не удастся, на какой-нибудь мелочи погорю».

4

В воскресенье Ефремов встречал гостя по-барски. На стол он выставил запеченную в духовке курицу, отварную картошку, мисочку оливок, порезанные соленые огурцы, приправленные майонезом, сало с чесноком, свежий хлеб.

– Игорь, да ты, оказывается, кудесник! – удивился Воронов. – Я к духовке подходить боюсь, а ты курочку в ней запекаешь!

– Не говори ерунды, – поморщился Ефремов. – Мои кулинарные познания не простираются дальше яичницы. Курицу купил я, а приготовила соседка. Оливки Сидоров подогнал. Огурцы и сало родители дали. У меня в принципе пельмени магазинные в холодильнике есть. Могу приготовить.

– Спасибо, не надо! – отказался гость. – В эти пельмени и при советской власти черт знает что добавляли, а сейчас наверняка фарш из отходов мясного производства делают.

Ефремов вынул из холодильника бутылку запотевшей «Пшеничной».

– Полюбуйся на этикетку! – похвалился он. – Советский продукт, последние слезы времен застоя. Можно без закуски пить – желудок не испортишь.

Пока хозяин разливал по рюмкам, Воронов поделился своими наблюдениями о продаже спиртного в городе.

– От дома до остановки я насчитал три винно-водочных магазина и два пивных ларька. По дороге к тебе встретился киоск по продаже разливного вина. Представь, лет бы пять назад стоял ларек с разливным вином – вот бы очередь у него выстроилась! Похлеще, чем в Мавзолей в день рождения Ленина.

– В этом киоске продают откровенную бурду: виноградный сок, разбавленный техническим этиловым спиртом. Советский «Солнцедар» по сравнению с этим вином – напиток богов, нектар!

– О, о спирте! – оживился гость. – Во всех ларьках продают спирт «Роял», самый популярный спиртной напиток. Когда я смотрю на него, то все время думаю, что если НАТО надумает с нами воевать, то обойдется без применения ядерных ракет и ковровых бомбардировок промышленных центров. Пугало времен холодной войны – бомбардировщик «Б-52» американцам пора сдавать в утиль. Атомные подводные ракетоносцы – туда же! Для покорения современной России достаточно отравить спирт «Роял», и полстраны в ауте валяться будет. Если так и дальше дело пойдет, то не НАТО, а мы сами себя в угол загоним и сдадимся американцам без боя.

– Уже сдались. Политически независимое, самодостаточное государство никогда не согласится принимать гуманитарную помощь от своих вчерашних врагов.

– Это ты про «ножки Буша»? Говорят, их в Америке запрещено продавать. В этих окорочках столько антибиотиков напихано, что в аптеку ходить не надо. Съел пару окорочков – и здоров!

Ефремов поднял рюмку.

– За что выпьем? – спросил он.

– За нас, за ментов! Мы при любой власти без работы не останемся.

После первой рюмки мужчины поели, выпили еще по одной. Настало время поговорить о деле.

– Слушал я тебя в прошлый раз, – начал Ефремов, – и вспомнил, как мы с тобой у Козодоева были, как он с нами через губу разговаривал. Ворон, признайся, у тебя не было ощущения, что он ждал, когда мы на колени встанем и к его столу на четвереньках поползем? У меня было. Клянусь, я бы его, мерзавца, прямо там растерзал, да ты не дал.

Ефремов с сожалением вздохнул, посмотрел в окно и продолжил, не глядя на собеседника:

– В советских фильмах белогвардейцы всегда аккуратно и чисто одеты, гимнастерки отутюжены, сапоги начищены. Разговаривают вежливо, без матов. Спрашивается: почему они проиграли в Гражданскую войну? Как народ мог поменять стабильность и величие страны на иллюзорные обещания всеобщего равенства и братства? Равенство – это миф. Не было никогда в человеческой истории равенства и не будет. Всегда были бедные и богатые и всегда будут. Так почему же народ пошел за большевиками, за комиссарами в потертых тужурках? А вот почему! Все белогвардейцы были славными парнями, но среди них водились сволочи типа Сергея Козодоева. Одного на тысячу хватит, чтобы народ возненавидел власть и правящий класс. Сережа-то Козодоев, когда был у папаши заместителем, собой ничего не представлял, а говорил с нами, как фараон с рабами. Имел бы он возможность – вызвал бы надсмотрщиков, и всыпали бы они нам с тобой по первое число, чтобы «его царское величество» зря не беспокоили. Вот такие-то дела, брат! Одна паршивая овца все стадо портит.

Ефремов посмотрел гостю в глаза и спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, сказал:

– Ворон, я хочу посадить Козодоева-младшего.

– За что? – нисколько не удивившись, спросил гость. – За то, что с нами невежливо разговаривал, ядовитым перегаром на нас дышал? Ты, Игорь, не забывай, что уголовное дело по Козодоеву у меня в производстве было…

– Погоди! – перебил хозяин. – Виктор, ты согласен, что Козодоев – сволочь и преступник, чудом избежавший ответственности за убийство? Он после освобождения за ум не взялся. Он как презирал нас, так и презирает. Я хочу…

– Теперь ты погоди! – остановил Ефремова гость. – Ты красиво начал: монархисты, справедливость, преступник, избежавший возмездия. Только все это – не для меня. Я реалист. С юридической точки зрения Козодоев – не преступник. Срок давности привлечения его к уголовной ответственности прошел, значит, он перед законом чист. Эта тема закрыта. Но если тебе спать не дают попранные идеалы справедливости и добра, то возьми пистолет, приди поздним вечером к Козодоеву домой и перестреляй его и всю его охрану. Если подойдешь к делу с умом, то процентов пятьдесят, что тебя не разоблачат. Сам же сказал, что Козодоев – сволочь и ублюдок, а значит, и с раскрытием его убийства лоб расшибать никто не будет, все на разборки между конкурентами спишут.

Ефремов молча встал, вышел из кухни в комнату. Он предвидел такое развитие событий и подготовился к их продолжению.

– Посмотри, как она тебе? – Игорь положил перед гостем фотографию девушки в школьной форме.

– Ничего чувиха, – осторожно оценил гость. – Симпатичная.

– Десять лет назад, – начал издалека Ефремов, – эта девушка была моим агентом. Ее зовут Наташа Голубева. В декабре 1982 года она училась в десятом классе.

– Как ты ее смог завербовать? – удивился Воронов. – Несовершеннолетних же нельзя на связь ставить?

– Вербовка была неформальной, агентурное дело я не заводил, но Наташа добросовестно работала на меня. Со временем наши отношения переросли из деловых в личные, и я стал подумывать: а не жениться ли на ней? Как раз в это время, десять лет назад, вот эта квартира, где мы сейчас сидим, стала моей, но в ней ничего не было: ни мебели, ни вещей. Я занял денег, начал обставлять новое жилище. Когда квартира была готова к визиту Голубевой, она попалась мне с другим парнем, и наши отношения на том закончились.

– Грустная история, только при чем здесь Козодоев?

– Сергей Козодоев сидел за одной партой с Голубевой, и она убедила меня, что он не способен на убийство. Это раз. А теперь два: если бы Козодоев не убил любовника своей матери, то у меня было бы больше времени на девушку, и я бы обставил квартиру не в конце декабря, а гораздо раньше. Тогда, десять лет назад, я день и ночь пахал на раскрытии убийства Бурлакова, и с Голубевой мог встречаться от случая к случаю. Как ты думаешь, это веские основания, чтобы я навсегда возненавидел этого подонка?

– Игорь, так ты себя просто образцово вел в его кабинете! Подумать только, он тебе свадьбу расстроил, а ты ему даже в морду не дал.

Ефремов уловил иронию в словах коллеги, но и к этому обороту он был готов.

– Никто про мой облом, кроме тебя, не знает, – признался он. – Козодоев вообще не в курсе моих отношений с Голубевой. А с ней я расстался без скандала и выяснения отношений. Я предложил ей зайти ко мне в райотдел – забрать компрометирующие ее фотографии, но она не пришла. Фотки я сжег, о Голубевой забыл, но когда с Козодоевым столкнулся лоб в лоб, то разом про все вспомнил.

Воронов не поверил в историю о злом разлучнике Козодоеве, который к тому же не знал и даже не догадывался, что разрушил отношения между взрослым мужчиной и своей одноклассницей. Воронов не поверил Ефремову, но постановка вопроса ему понравилась.

«Мстить за поруганную любовь – дело благородное. Это не за хамское поведение человека в тюрьму упрятать, это чувства, патетика! Посмотрим, куда он дальше повернет».

Ефремов истолковал молчание гостя по-своему:

«Кажется, Ворон клюнул на наживку. Не зря я полгода назад фотографию у Голубевой из семейного альбома свистнул. Как чувствовал, что пригодится».

– Вот такая-то история, брат! – невесело сказал Ефремов, разливая водку. – Видел я Наташу Голубеву в одних трусиках, вусмерть пьяную, видел ее в одних колготках и бюстгальтере, а вот на полностью раздетую взглянуть не удалось. Козодоев помешал… Так ты поможешь мне или нет?

– Надо знать, что ты хочешь от меня. Я Козодоева убивать не собираюсь.

– Ворон, мне нужен совет. Просто совет, ни к чему не обязывающий. Я спрашиваю – ты оцениваешь ситуацию с юридической точки зрения и даешь совет, как бы я мог поступить, чтобы добиться нужного мне результата.

– Сразу оговорюсь: если ты надумал вернуться к событиям 1982 года, то забудь о них. Все, что десять лет назад сделал Козодоев, прошло и растворилось во времени. Даже если ты выяснишь, что он в том памятном для тебя декабре собственноручно прикончил с десяток любовников своей матери. Все быльем поросло, забыто и закрыто.

– Так ты согласен помочь?

– Я уже помогаю. Я только что отсек негодный путь и готов выслушать тебя дальше. Но для начала скажи, какими силами и средствами ты располагаешь и какой результат хочешь получить?

– Начнем с результата. Я хочу посадить Козодоева минимум на год, а еще лучше на много-много лет, чтобы он в зоне навсегда забыл о женщинах и развлечениях.

«Это заказ, – понял Воронов. – Игоря очень настойчиво попросили посадить Козодоева, временно вывести его из игры. Теперь попробуем узнать, кто заказчик».

– Кроме нашей организации, у тебя будут союзники?

– Надо подумать, – уклончиво ответил Ефремов.

– Игорь, или ты выкладываешь мне всю суть, или давай снова поговорим о монархистах, и я пойду. Я не могу впотьмах конструировать безупречные комбинации. Юриспруденция – наука точная, на ощупь обвинение не построишь.

– Мать Козодоева и его сестра на моей стороне, – не стал скрытничать Ефремов. – Других значимых игроков пока нет. Ворон, коли мы играем в открытую, скажи: его за изнасилование притянуть можно? Я до того, как обратиться к тебе, прокручивал несколько вариантов, и самым беспроигрышным мне кажется изнасилование. Мог же он свою сестру изнасиловать? Если надо, то она даст показания.

«На мамашу нажму, она поработает с Оксаной, и дочка даст на брата показания, какие нам потребуются», – мысленно дополнил Ефремов, но вслух о Римме Витальевне говорить не стал. Он не собирался посвящать коллегу во все тонкости дела.

– Ты не забыл общий курс уголовного права? – спросил Воронов. – Преступления бывают формальные и материальные. Изнасилование, на мой взгляд, ошибочно относится к формальным преступлениям, то есть к тем деяниям, которые не требуют изменения во внешнем мире. На практике все не так. Изнасилование должно подтверждаться материальными доказательствами или иметь косвенные доказательства, но своевременно заявленные. Я понятно объясняю? Либо у изнасилованной женщины есть следы насилия, либо изнасилования не было. Вариант: насильник мог запугать жертву и не оставить биологических следов, но тогда она должна заявить о преступлении тут же, непосредственно после его совершения. Если сестра заявит, что брат изнасиловал ее несколько лет или месяцев назад, то без медицинских документов такой номер не пройдет.

– Ты прав! – поразмыслив полсекунды, согласился Ефремов. – Если бы он изнасиловал сестру в школьные годы, в классе так в шестом-седьмом, то на первом же медосмотре этот факт выплыл бы наружу и заинтересовал врачей. Начались бы расспросы, и «шалости» брата вылезли бы наружу. При советской власти с половой неприкосновенностью было строго.

– Не забывай о субъекте преступления! Изнасиловать сестру или обманом лишить ее девственности мог кто угодно. Чтобы брат стал насильником, она должна была бы заявить об этом сразу же после изнасилования или после медицинского осмотра. Если факт разбирательства о начале половой жизни предполагаемой жертвы нигде не зафиксирован, то забудь о нем.

Ефремову было жалко расставаться с продуманной комбинацией. Он замолчал, пытаясь найти лазейку в законе, но Воронов опроверг все его варианты еще до того, как Игорь успел слово сказать.

– Сестра Козодоева из приличной семьи, – подытожил Воронов. – Если бы девственности лишилась шестиклассница, у которой родители пьют и за детьми не смотрят, то никто бы не стал шума поднимать – мало ли с кем из родительских собутыльников девочка переспала! Но у Козодоева мать была преподавателем в институте, отец – передовик производства. Любое происшествие с их дочерью рассматривалось бы как ЧП. Забудь про изнасилование. Этот путь ведет в никуда. Единственный вариант: изнасилование состоится завтра и будет иметь материальное подтверждение: синяки, ссадины и сперму насильника.

– Козодоев вот уже месяц ведет скрытный образ жизни. К сестре он и близко не подойдет, даже если она его будет упрашивать… Ворон, ты чего ухмыляешься?

Гость быстрым отрывистым движением провел ладошкой по губам – стер улыбку с лица и стал серьезным.

– Извини, не хотел, но как-то само собой нарисовалось: соблазнила сестра брата. Он вышел из спальни, поехал домой. Тут в комнату вбегаешь ты и со всего размаху бьешь девушке в глаз. Она охает, причитает, сгребает вещи в охапку и вприпрыжку мчится в СМЭ – экспертизу проходить. Вариант жизнеспособный, но какой-то хлипкий. Я бы не рискнул такое дело в суд отправлять.

– Черт с ним, с изнасилованием! Ты что можешь предложить?

– Кража, грабеж, разбой – любое преступление, связанное с хищением предмета, который можно изъять у преступника.

– Отпадает. После возвращения с Севера Козодоев всегда был при деньгах. Ему на кражу или разбой смысла не было идти.

– Не скажи! – возразил гость. – Люди иногда совершают странные поступки, порой необъяснимые. Вспомни сыночка директора плодоовощной базы. Он, пьяный, вышел из ресторана, сдернул с головы у первой встречной гражданки шапку и убежал с ней за угол. Папаше его, помнится, стоило больших денег, чтобы дело замять.

– Дело помню. Кстати, куда шапка-то делась?

– Сыночек выбросил ее у подъезда, а кто-то подобрал. Теперь взгляни на этот случай с юридической точки зрения. Если бы в тот момент, когда преступник убегал, его бы задержали, то директорскому сыну срок был бы гарантирован и никто бы во внимание не принял его материальное положение. Преступник в состоянии вагон норковых шапок купить? Ну и что с того? Если у тебя есть деньги, то это не значит, что ты можешь безнаказанно с прохожих головные уборы сдергивать.

– Это мысль, – призадумался Ефремов. – До недавнего времени Козодоев пил чуть ли не ежедневно и мог в пьяном виде начудить.

– Не забудь о материальной стороне дела. Похищенная им вещь должна быть изъята и опознана потерпевшим. Мало того, о совершенном преступлении должно быть заявлено до того, как похищенная вещь будет обнаружена.

– Принцип мне понятен: «Есть вещь – кража доказана». Осталось совсем немного: найти человека, которого он ограбил, и изъять приметную вещь… Золотая цепочка подойдет?

– Лучше серьги с камушками. Цепочку словесно трудно описать, а серьги с рубинами – запросто.

– Серьги надо из ушей вырывать…

– Глупость какая! Покажи любой девушке нож в темном переулке – она сама серьги снимет и тебе отдаст.

– Ты дал отличный совет! – похвалил Ефремов гостя. – Теперь давай выпьем и поговорим о чем-нибудь более приятном, чем уголовное право. Хочешь, я расскажу, как завербовал Голубеву? Это было что-то! Итак, привезли Наташу в наш отдел в невменяемом состоянии…

5

После ухода Воронова Игорь убрал со стола, помыл посуду, посмотрел телевизор. Как только на город стали опускаться ранние зимние сумерки, он решил: «Пора!» Достал из шкафа припрятанную на всякий случай бутылку спирта «Роял», плеснул треть стакана, разбавил водой. Жидкость в стакане мгновенно помутнела и стала теплой, но Ефремов не собирался дожидаться окончания химической реакции. «Пора, пора! – требовал его возбужденный мозг. – Если упустишь момент, то не сможешь погрузиться».

Морщась от горечи, крепости и теплоты смеси спирта с водой, Ефремов залпом выпил стакан, выдохнул, занюхал корочкой хлеба, передернулся всем телом, закурил.

«Теперь главное – не поддаться соблазну лечь с сигаретой в кровать. Высоцкий, как пишут его друзья, в последние часы своей жизни лежал на диване, курил и на мгновения забывался. В эти минуты непотухшие сигареты выпадали из его рук. Друзья подбирали окурки и тушили их. Судя по воспоминаниям друзей, в день смерти Владимира Семеновича их собралось у его дивана не меньше десятка, и каждый был рад прикоснуться к священной сигаретке. У моей кровати преданных друзей не будет, тлеющие сигареты подбирать будет некому, так что курить в кровати я сегодня не буду».

Не раздеваясь, Ефремов лег на кровать, прикрыл глаза, прислушался к организму. Оглушенное ударной дозой спиртного, тело расслабилось, сознание помутилось, но ровно в той мере, чтобы не мешать «погружению». Игорь мысленно попробовал приподнять тело над кроватью, и оно с легкостью «поднялось».

«Пожалуй, сегодня получится, – решил он. – Тело к полету готово. С чего начать? А с чего получится, все равно погружение от меня не зависит!»

Ефремов представил земную кору в разрезе. На поверхности литосферы лежали осадочные породы: почва, глина, еще что-то, наверное, спрессованный морской ил. Под ними – каменное тело планеты: гранит, базальт, мрамор. Между твердыми и осадочными породами черными полосками залегали нефть и уголь, но природные ископаемые не интересовали Игоря. Магма, раскаленное ядро Земли – вот куда лежал его мысленный путь.

«Погружайся, ищи лазейку!» – скомандовал себе Ефремов.

Если бы Игоря спросили, каким образом ему удается перейти в виртуальный мир и совершать в нем путешествия, он бы не смог этого объяснить. «Погружение» не зависело от его воли и происходило крайне редко, не чаще раза в год. В первый раз оно произошло после задержания членов банды Васи-молодого в середине 1980-х годов. В тот день Игорь впервые выстрелил в живого человека и сразил его наповал. За стрельбу в вооруженного бандита Ефремова могли уволить из милиции, но все обошлось. Комиссия из областного УВД утвердила заключение проверки – «оружие применено правомерно». Вернувшись домой, Игорь для снятия стресса напился и в первый раз «улетел» в прошлое. Новые ощущения так понравились Ефремову, что он попытался повторить полет снова и снова, но ничего не получалось. Для запуска «погружения» должны были совпасть несколько факторов, главным из которых был поиск жизненно необходимого ответа. Спиртное в процессе «погружения» играло роль катализатора: оно отсекало, ретушировало лишние воспоминания и высвечивало только нужные.

«Я готов!» – мысленно сказал Ефремов неведомо кому.

Картинка с земной поверхностью в разрезе пришла в движение. В одном месте ярко-алая магма выгнулась остроконечным куполом, набралась сил и выплеснулась наружу через жерло вновь образовавшегося вулкана.

«Что это? – подумал Ефремов. – О чем говорит эта магма? Ах да, это глаза. Чьи? Натальи Голубевой. При каких обстоятельствах я смотрел ей в глаза, как давно это было? В тот день, когда она разделась и хотела соблазнить меня? Нет, это было позже. Быть может, этот взгляд я уловил в общежитии, когда застал ее с другим парнем? Нет, в общежитии она смотрела в пол. Так когда? Что это, ребенок плачет? Точно, Голубева смотрела на меня, а рядом хныкал ребенок. У Наташки двое сыновей, какой из них плачет, старший или младший? Конечно же, младший! Я вновь встретился с Голубевой, когда она была беременна вторым сыном. Как плачет старший, я слышать не мог. После рождения второго ребенка мы с Голубевой стали „встречаться“. Ее муж, запойный пьяница, давно догадался о наших отношениях, но предпочитал делать вид, что не замечает их. Как-то раз он пришел не вовремя, услышал возню в спальне, взял ведро с мусором и вышел во двор».

Картинка с разрезом Земли и вулканом исчезла, и Ефремов оказался в квартире Голубевой. Наталья качала засыпающего ребенка в кроватке, а Игорь сидел рядом и рассказывал ей о разоблачении Козодоева.

– Я до сих пор не верю, что он мог убить человека, – тихо сказала Голубева.

– О чем ты говоришь! – прошептал Ефремов. – Ты давно его видела? Ах, после выпускного вечера в школе не встречала… Он сильно изменился с тех пор, как сидел с тобой за одной партой.

«Потом, что было потом? – спросил себя Ефремов. – Потом мы говорили о Козодоеве, о ее одноклассниках, и она назвала человека, от которого нить ведет к врагам Козодоева… Нет, не то. Фамилия этого человека Быков. Мне он пока не нужен».

Ефремов вновь переключился на Голубеву.

– Ты знаешь, кого я недавно повстречала? – спросила Наташа. – Лену Кайгородову. Она у меня денег взаймы попросила, но я, естественно, не дала.

В эту секунду нейроны в мозгу Ефремова взбесились, вскипели и разбежались по своим местам. Физиологически процесс мышления выглядел, конечно же, не так, но для Игоря «погружение» всегда заканчивалось одинаково, и ему казалось, что после секундного кипения крошечные нейроны разбегаются по извилинам мозга и затихают, а вместо них появляется целостная картина. Единая, с множеством участников и невидимыми нитями взаимосвязи между ними.

Ефремов встал, пошатываясь, прошел на кухню, попил холодной воды из-под крана.