– А Ермилова? – на всякий случай спросил Опалин.

– Так она всегда в Дроздово жила.

– В смысле?

– Так мамаша ее приходилась хозяевам бедной родственницей. Потом Вережниковы уехали…

– В 16-м году, я знаю. А Ермилова с матерью тут остались?

– Да. Мать ее от тифа потом померла.

– А что насчет отца?

– Да я уж и не помню. В земской управе он вроде состоял. Его случайно на охоте убили, под пулю подвернулся.

– Когда именно убили?

– Да тому уж лет тридцать, не меньше. Это ж когда было… А тебе зачем знать?

– Работа такая, – коротко ответил Опалин.

И в следующее мгновение он увидел дом.

Это была прекрасная старинная усадьба в два этажа, с колоннами по фасаду – прекрасная даже теперь, когда краска облупилась и кое-где из-под нее выглядывали пятна кирпичной кладки. Изящной ковки ворота были распахнуты настежь, и створки их, очевидно, давно завязли в земле. По подъездной аллее, обсаженной липами, Опалин подкатил, как принц – и ничего, что под ним скрипела старая телега, а всего имущества при нем была только банка с огурцами, и та чужая. Забыв обо всем, он во все глаза смотрел на усадьбу – и не мог уловить в ней ничего, ну ничего решительно зловещего или сверхъестественного. Да, старый дом, да, немного неухоженный – и только. Он стоял, озаренный солнцем, и кусты жасмина возле крыльца покачивали ветками, словно приветствуя вновь прибывшего. А за несколько минут до того, как телега остановилась и Опалин выбрался из нее, в одной из комнат первого этажа состоялся весьма примечательный разговор.

Глава 4

Чичиков со шрамом

– Едет, едет наш ловец мертвых душ, – иронически объявил сухощавый гражданин лет 35 с изрезанным морщинами худым лицом. Он обращался исключительно к светловолосой ровеснице в черной юбке и ситцевой блузке, но по манерам говорящего, по его жестикуляции можно было подумать, что он беседует с целой аудиторией. – Вовремя я настроил на чердаке телескоп, Лидия Константиновна! Хотите знать, как выглядит сей новый Чичиков? Пожалуйста: юнец, которому нет и 20. Брюнет, физиономия совершенно разбойничья…

– Платон Аркадьевич!

– Но дамам может понравиться. – Киселев улыбнулся, и морщин на его лице стало чуть ли не в два раза больше. – На виске у него здоровенный шрам – полагаю, полученный при ловле предыдущих душ…

– Платон Аркадьевич, прошу вас… Не стоит восстанавливать его против себя. Пойдемте лучше встретим его, что ли… И как вы не боитесь ходить на чердак!

– Я, Лидия Константиновна, устал бояться. Я себя уж перестал уважать, – ответил учитель другим тоном, перестав улыбаться. – Ну-с, посмотрим, что это за ферт…

«Ах, боже мой, только бы не вышло какого-нибудь скандала!» – с тревогой подумала Лидия Константиновна. Она машинально поправила прическу, поискала глазами зеркало, но его поблизости не оказалось. Киселев, как все мужчины, неверно истолковал происходящее, и его настроение, которое и так нельзя было назвать радужным, тотчас ухудшилось.

«Вот, пожалуйста… Женщины! Приехал черт знает кто, и она уже прихорашивается. Как будто из визита этого сопляка может выйти что-то, кроме неприятностей…»

Дверь лязгнула, солнце ударило в глаза – Киселев и его собеседница вышли из дома и спустились по ступеням крыльца. Тот, кого учитель назвал новым Чичиковым, стоял возле телеги и вытаскивал из нее большую банку огурцов. Спохватившись, что его фуражка не надета и лежит на дне телеги, Опалин обхватил одной рукой банку, а другую протянул к фуражке; но тут коварная стеклянная тара едва не выскользнула и не упала на землю. Шепотом ругнувшись, Иван поставил банку на телегу, воинственно нахлобучил фуражку, цепко ухватил дар Марфы обеими руками и повернулся к вышедшей из дома паре.

– Здравствуйте, – сказала Лидия Ермилова, с удивлением разглядывая его. – Это вы Павлов из московского угрозыска?

Опалин побурел лицом.

– Я Иван Опалин, это телеграфисты напутали, – сказал он сипло. – А вы…

– Ермилова, Лидия Константиновна. Я учительница местной школы первой ступени и исполняю обязанности ее директора.

Тут снова возник конфуз, потому что он боялся отпустить банку и не мог пожать руку собеседнице. Спутник учительницы иронически улыбнулся. Его улыбка длилась какие-то доли секунды, но Опалин, обладавший даром на лету схватывать нюансы, заметил эту улыбку и тотчас понял, что ее обладателю он антипатичен – даже при том, что до сих пор они не обменялись и парой слов.

– А вы… – начал Иван, поворачиваясь к нему.

– Платон Аркадьевич Киселев. Здешний учитель. Я толстовец, – прибавил собеседник, приосанившись. – Надеюсь, вы не против?

– Против чего?

– Непротивление злу насилием – великая идея, – серьезно сказал Киселев. – Боюсь только, что человечество еще до нее не доросло.

– Если злу не сопротивляться, оно одержит верх, – заметил Опалин. И Лидия Константиновна, которая имела достаточно времени, чтобы хорошо узнать учителя, с некоторой досадой подумала, что сейчас ей придется стать свидетельницей философского спора – совершенно, с ее точки зрения, ненужного в этот момент.

– Нет, товарищ Опалин, вы не понимаете, – внушительно заговорил Платон Аркадьевич. – Если жизнь каким-то своим краем отрицает воззрения Толстого, тем хуже для жизни. Его учение на века, и рано или поздно оно восторжествует, потому что в нем одном может быть прибежище честного человека. Оно говорит о добре, о правде и духовном самосовершенствовании. Подходить к нему с узкой меркой…

– Это что у вас за огурцы? – не утерпела Лидия Константиновна, обращаясь к вновь прибывшему.

– На станции подарили, – объяснил Иван, обрадовавшись перемене темы. По молодости он не был силен в отвлеченных спорах и оттого инстинктивно их не любил. – Банку я обещал вернуть, не забыть бы… Куда мне идти?

– Лидия Константиновна, я вам больше не нужен? – спросил возница.

– Нет, голубчик. Спасибо, что довез нашего гостя…

– Вы про спички-то не забудьте, вы мне спички обещали, – напомнил Пантелей, насупившись. – Одним спасибо сыт не будешь…

– Вот ваши спички… Вы же знаете, я свое слово держу. Сюда, Ваня. Простите… ничего, что я вас Ваней зову?

Опалин ответил, что он совершенно не против. Они вошли в дом, миновали две классные комнаты с досками, партами и школьными скамейками, физкультурный зал и музыкальный кабинет. Хотя стояло лето и дети уже не занимались, Иван, втянув носом воздух, разом вспомнил все – и запах чернил, и скрип мела в руке, и тряпку, которой стираешь с доски написанное. Затем последовали нежилые комнаты, и в углу одной из них стояли свернутые транспаранты, а на столах свернулись трубками какие-то плакаты.

– Это наших комсомольцев, – объяснила Лидия.

– Их зовут Проскурин и Демьянова, я правильно помню? – спросил Опалин. – Где они сейчас?

– Должны быть в деревне, – ответил Киселев. – Кстати, ваш товарищ уже с ними беседовал.

– Это неважно, мне все равно придется их допросить, – ответил Опалин.

Они вошли в небольшую, но приятную на вид комнату, и, скользнув взглядом по обстановке, Иван понял, что к его приезду готовились. Возле рукомойника – чистое полотенце, железная кровать в углу застелена, на стене картина – натюрморт с фруктами. Опалин поставил на стол банку и подошел к окну, за которым раскинулись кусты сирени.

– Как насчет лампы? – спросил он. – Сейчас светло, но вечером стемнеет…

– Зачем лампа, у нас тут электричество есть, – вмешался Киселев и щелкнул выключателем, который гость сразу не заметил.

– А! – вырвалось у пораженного Ивана.

– Федор Иванович был инженер, – пояснила Лидия. – Он установил на пруду плотину, а на ней поставил домик с динамо-машиной, которая создает электричество… На рождество на елке зажигали гирлянды… – Она говорила и словно молодела на глазах. Так-то она казалась поблекшей блондинкой, которую жизнь не слишком баловала; но сейчас, когда она вспоминала то, что было раньше…

– Мне кажется, Лидия Константиновна, – негромко заметил учитель, – нашему гостю это неинтересно.

Опалин снял фуражку, бросил ее на кровать, сел рядом и воззрился на своих собеседников. Оба казались нервозными, но это была нормальная, так сказать, нервозность, возникающая от первого контакта с незнакомым человеком, который как-никак является представителем власти.

– Вы, наверное, проголодались с дороги, да? – сказала Лидия со слабой улыбкой.

Глядя на Опалина, она окончательно убедилась, что Платон Аркадьевич покривил душой, приписав их гостю разбойничью физиономию. Лидия видела только худого, скверно одетого губастого юношу с тонкой шеей, которого хотелось накормить. У него были крупноватые, четко вылепленные черты лица, и смотрел он хмуро и исподлобья, но от нее не укрылось, что глаза у него умные – и вообще, раз его прислали сюда, он, должно быть, вовсе не прост.

– Ну, я не против… – пробормотал Опалин. – Только умоюсь, приведу себя в порядок… и вообще…

– Столовая в другом крыле, – сказала Лидия. – Приходите, когда приведете себя в порядок… Кстати, как вы насчет окрошки?

Опалин заверил ее, что обожает окрошку, и успокоенная учительница вышла. Киселев, хмурясь, проследовал за ней. Он предсказывал, что приезд муровского агента повлечет за собой массу проблем – но основной проблемой пока было то, что приехал какой-то совершенно несолидный юнец, который зачем-то приволок с собой громадную банку огурцов и, похоже, был искренне рад чистому полотенцу и железной койке.

На кухне Лидия засуетилась, повязала фартук и достала доску. Платону Аркадьевичу было неприятно, что она так старается ради какого-то мальчишки. Он сел в углу и стал смотреть в сторону, но Лидия уже достала квас и принялась крошить огурцы, не обращая на него внимания.

– Ну, как вам наш Чичиков? – спросил он.

Нет ничего хуже, чем когда вам говорят под руку. Лидия чуть не порезала палец ножом и почувствовала, что начинает сердиться.

– Перестаньте… Какой он Чичиков!

– Ну брусничного фрака с искрой, конечно, у него нет, – проворчал злопамятный учитель. – И вообще ничего нет, если вдуматься… Кроме браунинга в кармане. Предыдущий-то тоже с оружием был, а что толку? Вы же помните, чем все кончилось…

Лидия промолчала. Она достала пучок редиски и принялась деловито срезать розовую кожуру.

– Мне все-таки не по себе от того, что он будет ночевать в доме, – сказала она внезапно. – Зря я вас послушала, Платон Аркадьевич. Надо было устроить его во флигеле…

– Лидия Константиновна, голубушка, ну какой флигель! Там вы сама еле можете повернуться. И потом, вы забываете, зачем его сюда прислали. Он ведь из-за привидения сюда приехал. Вот пусть и…

Стоя за открытым окном, Опалин слышал весь разговор. Стыдно признаться, но мы не можем утверждать, что Иван оказался там случайно, и уж тем более – что исключительно по чистой случайности он расположился таким образом, чтобы говорящие его не заметили. Он пропустил мимо ушей намеки на фрак с искрой и разговоры о каком-то Чичикове; куда больше его заинтересовало, что Лидия Константиновна всерьез тревожилась за него и не хотела, чтобы он ночевал в доме. Непротивленец оказался куда менее приятной личностью, но Опалина чрезвычайно заинтриговало, откуда тот догадался о браунинге, который Иван не вынимал из кармана и вообще никак не афишировал. Чтобы распознать по очертаниям пистолет в чужом кармане, надо обладать не только острым глазом, но и хорошо разбираться в оружии, и Опалин решил, что надо будет обязательно выяснить, что же такое на самом деле представляет из себя скромный советский учитель Киселев.

Глава 5

Земляника и жасмин

Раскидистые ветви жасмина лезли в распахнутое окно. В саду заливались птицы. Опалин съел две тарелки окрошки и находился в том состоянии, когда человек пребывает в полнейшей гармонии с собой и с миром. На десерт Лидия Константиновна принесла землянику, которая пахла солнцем; но у гостя хватило сил съесть только несколько ягод. Он сидел, щурясь на солнечные пятна на скатерти, и, казалось, совершенно забыл, зачем вообще сюда приехал. Платон Аркадьевич, тоже отдавший окрошке должное, попросил у учительницы позволение закурить и получил его. От папиросы учителя вился голубой дымок. Из сада то и дело заглядывали в столовую маленькие ученики Лидии Константиновны, узнавшие о приезде важного человека из большого города, и изумлялись, заметив взъерошенного, обыкновенного и совсем не страшного гостя.

– А ты правда из Москвы? – допытывалась одна из девочек, забравшись на подоконник. – А пулемет у тебя есть?

Иван рассмеялся и признался, что пулемета у него нет.

– Какой же ты тогда начальник, если без пулемета? – с разочарованием сказала девочка.

– Ну вот такой я, – весело сказал Опалин.

Его собеседница поболтала ножкой, сидя на подоконнике, потом спрыгнула в сад и исчезла.

– Это Надя, – пояснила Лидия Константиновна, улыбаясь. – Внучка Евстигнеича.

– А Евстигнеич кто? – машинально спросил Опалин, не слышавший этого отчества прежде.

– Он был слугой у Федора Ивановича, – ответила учительница, немного смутившись.

– Это который инженер?

– Ну да.

Опалин вздохнул. У него было множество вопросов, на которые он желал получить ответы, и, раз беседа естественным образом зашла о бывших владельцах Дроздово, он решил не упускать шанс.

– Давайте начнем с самого начала, – заговорил он, глядя в лицо Лидии Константиновне, но при этом не упуская из виду Киселева, молча попыхивающего папиросой. – Итак, усадьба Дроздово до революции принадлежала братьям Вережниковым, Сергею и Федору. Э… кто был старшим?

– Сергей Иванович.

– Хорошо. Федор Иванович был инженером, это я знаю. Чем занимался Сергей Иванович?

Иван уже составил себе представление о том, чем занимался старший брат, но ему хотелось услышать ответ Ермиловой.

– Оккультными науками, – спокойно ответила она.

– То есть спиритизмом и… всякими такими штуками?

– Да.

Она явно напряглась, отвечая, и Опалин понял, что эта тема ей не слишком приятна. Платон Аркадьевич хмуро смотрел на цветущий жасмин за окном. Папироса дымилась в его пальцах.

– Я так понимаю, вы хорошо знали Вережниковых? – спросил Опалин. – Вы ведь жили в усадьбе?

– В общем, да. Когда отец умер, выяснилось, что после него осталось много долгов, и мы… Одним словом, я и мама перебрались сюда.

– Ваш отец был убит, верно?

Киселев нахмурился.

– Это был несчастный случай, – удрученно пробормотала Лидия Константиновна.

– На охоте, верно? И кто его убил?

– Неизвестно.

– Послушайте, – сказал Опалин, начиная раздражаться, – даже в царской России проводили дознание, вели следствие, и такие несчастные случаи не были исключением. Следователь что-нибудь нашел? Ведь наверняка он должен был прийти к каким-то выводам…

Лидия Константиновна посмотрела на него с мукой во взоре.

– Судебный следователь закрыл дело. Виновного так и не нашли. Но ходили слухи, – она сглотнула, – что это был Федор Вережников.

Вот тебе на. Вообще-то Опалин ставил на другого брата.

– Честно говоря, – вмешался Платон Аркадьевич, – я не понимаю, какое это имеет значение сейчас, когда…

– Все имеет значение, – оборвал его Опалин, и Киселев поразился его изменившемуся тону. – За что инженер застрелил вашего отца? Он был пьян и палил куда попало? Или вашему отцу просто не повезло, что он подвернулся под пулю?

– В уезде считали, – мрачно ответила Лидия Константиновна, – что Федор Иванович хотел… хотел убить любовника своей жены. Он… он ревновал ее.

– А ваш отец…

– Нет. – Она резко мотнула головой. – Моему отцу, как вы изволили выразиться, не повезло. Он просто оказался не там, где надо.

– Как звали жену инженера?

– Зинаида Станиславовна, урожденная Чернецкая. Но…

– Вы хорошо помните, что происходило после гибели вашего отца? Не было никаких призраков… как это говорится… потусторонних явлений? Нет?

– Разумеется, нет, – пробормотала Лидия Константиновна, глядя на него во все глаза. – Я тогда была совсем маленькой, но из рассказов матери… она ни о чем таком не упоминала. И дядя Федор… если хотите знать, он был замечательным человеком. Если он и в самом деле тогда выстрелил… это могло быть только несчастным случаем, понимаете? Я… я никогда его ни в чем не упрекала. Он платил за мое образование, он…

Взволновавшись, она приложила руку ко лбу. Опалин не стал торопиться со следующим вопросом, дав ей время успокоиться.

– Где вы учились? – спросил он через некоторое время.

– В московской гимназии, а потом в Петербурге на курсах.

– То есть вы надолго уезжали из усадьбы?

– Да, но мама жила здесь, и я к ней возвращалась. Она… она привыкла… И у нас не было денег, чтобы жить в Петербурге, – добавила Лидия Константиновна, сделав над собой усилие. – Я давала уроки, но этого было мало. И она потеряла вкус к жизни после того, как отец… как его не стало. Она не хотела никуда переезжать… вообще не хотела двигаться. Даже когда в пятом году…

– А что тогда случилось?

– Как что? Волнения. Местные жители ворвались в дом, а потом попытались сжечь усадьбу.

А вот этого Пантелей не говорил, мелькнуло в голове у Опалина. Упоминал только про семнадцатый год.

– Они пытались сжечь ее, потому что ненавидели Вережниковых, или из-за того, что Сергей Иванович занимался этим… спиритизмом? – спросил он напрямик.

– Они считали его колдуном, – кивнула Лидия Константиновна. – Да, я думаю, главным образом из-за Сергея Ивановича. Но он их напугал, и они убежали.

– Как напугал? Чем?

– Я… Меня тогда здесь не было. Я слышала, он заставил ходить мебель. Мебель набросилась на них.

Опалин распрямился, недоверчиво глядя на собеседницу.

– В каком смысле, простите?

– Ну… мебель взбунтовалась и выгнала их из дома. Потом они собрались, попытались поджечь его, но началась страшная гроза, и… Огонь погас, не успев разгореться. После этого они долго боялись приблизиться.

Опалин поморщился и, чтобы собраться с мыслями, протянул руку к тарелке с земляникой и взял одну из ягод. Папироса обожгла пальцы учителю, и он, досадливо сморщившись, сунул ее в пепельницу.

– Я думаю, – буркнул Платон Аркадьевич, не удержавшись, – товарищ из Москвы скажет, что все это вздор.

– Нет, – внезапно промолвил Лидия Константиновна, качая головой. – Вы не знали Сергея Ивановича, а я знала. И я верю, что он многое мог. Однажды я без предупреждения вошла в кабинет, где… где он обычно давал сеансы. Он сидел за столом, закрыв глаза и подняв руки ладонями вверх, а вокруг него в воздухе кружились карты. И это был не трюк, не обман зрения. Я видела это точно так же, как вижу вас сейчас.

Искренность ее тона поразила Опалина.

– Его многие пытались уличить в шарлатанстве, – быстро продолжала Лидия Константиновна. – Говорили, что он пользуется людской доверчивостью, что он… Но он помогал и людям, у которых не было денег, и ничего не требовал взамен. Он действительно обладал сверхъестественными способностями и…

– Вы видели Распутина? – прервал ее Иван.

Лидия Константиновна открыла рот.

– Распутина… ох. Да, он приезжал сюда. У него был ужасный взгляд… гипнотический, – прибавила она, содрогнувшись. – Вокруг него суетились какие-то тараканоподобные людишки…

Последнее замечание заинтересовало Опалина. Оно выбивалось из общего строя речи собеседницы, и он подумал, что визит Распутина действительно произвел на Лидию Константиновну неизгладимое впечатление.

– Они говорили с Сергеем Ивановичем за закрытыми дверями. Потом Распутин уехал, недовольный… То есть мне так показалось. Сергей Иванович провожал его, и в дверях Распутин внезапно остановился… Сказал что-то вроде «Все ты врешь, врун ты, барин!». Потом неприятно улыбнулся и вышел. Вы бы видели, как его свита лебезила и…

Опалин открыл рот, чтобы спросить, правда ли, что Вережников предсказал Распутину его будущее, и закоченел. Он внезапно понял, что незаметно для себя всерьез втянулся в темное пространство, где господствовали суеверия, мистика и ожившая мебель, которая каким-то образом изгоняла из дома взбунтовавшихся крестьян. А ему – он чувствовал это – жизненно важно было оставаться скептиком. Мебель не может ходить; будущее нельзя предсказать по той простой причине, что его еще нет, а пляшущие в воздухе карты, которые видела Лидия Константиновна, наверняка объясняются каким-нибудь нехитрым фокусом. Знать бы только, каким…

– Сергей Иванович был богатым человеком? – рубанул с плеча Опалин.

Лидия поглядела на него с удивлением.

– Он… да. Конечно. Если вы хотите спросить, много ли ему платили… Но я уже сказала, что некоторых он принимал даже бесплатно.

– Некоторых, но не всех, верно?

– Ну… разумеется. Некоторые, было дело, даже составляли завещания в его пользу, в награду за помощь… Он не отказывался от таких наследств, но я никогда не видела, чтобы он кого-то побуждал… или заставлял…

Опалин взял еще несколько ягод и принялся жевать их, не чувствуя вкуса. Ему все меньше нравилось дело, которым он вынужден был заниматься.

– Скажите, почему Вережниковы уехали за границу? – спросил он.

Вот будет номер, если она ответит, что маг, чародей и спирит Сергей Иванович предвидел две революции – февральскую и октябрьскую, и заранее принял меры, чтобы они его не коснулись.

И Опалин услышал голос Лидии Константиновны:

– Зинаида Станиславовна заболела. Кажется, у нее открылся туберкулез… Сергей Иванович подключил свои знакомства, и они кружным путем выехали в Швейцарию.

– Ну, Зинаида Станиславовна – это понятно, муж ее сопровождал… А Сергей Иванович почему с ними поехал? Он же не заболел.

– Ему надо было уладить дела в Париже. Его жена незадолго до того умерла…

– Жена?

– Да, у него была жена. Но она ушла от него вскоре после свадьбы. Кажется, и года не прошло… Связалась с одним… князем, как я слышала… Ему нельзя было жениться, и они перебрались во Францию…

Похоже, братьям Вережниковым катастрофически не везло с женщинами. Одного жена бросила ради любовника, другому изменяла со всеми подряд… да так, что он из-за нее даже застрелил человека, который, по словам его дочери, ни в чем не был перед ним виноват. (А может, был? Стоит ли верить дочери в таких моментах, как этот… Хотя, с другой стороны, какая теперь разница…)

– Позже мы узнали, что еще до отъезда Сергей Иванович перевел за границу часть своих капиталов, – добавила Лидия Константиновна.

Значит, все-таки кое-что маг и чародей предвидел. Опалин почувствовал, что начинает злиться.

– Итак, Вережниковы уехали, и наступил 17-й год. Усадьбу снова пытались поджечь…

– Да, но им пришлось отступить. Тогда они, – Лидия Константиновна тяжело вздохнула, – разгромили земскую больницу.

– Зачем? – насупился Опалин.

– Как вам сказать… Там был спирт, а спирт можно выпить, например. Потом они сами же и жалели о том, что натворили, потому что разразилась эпидемия тифа, а земский доктор уехал, как только начались… как только началось все это. Потом холера, и дифтерит, и опять тиф… Усадьбу переоборудовали в госпиталь, динамо-машина сломалась, дров не было… Старая мебель пошла на дрова… книги… Через какое-то время госпиталь отсюда убрали, но кровати, на которых лежали больные… их тоже пришлось сжечь. Открыли школу первой ступени, починили динамо-машину… Несколько помещений выделили ячейке комсомола. И весной все это началось.

Глава 6

Выстрелы в пустоту

– С появлением в доме ячейки? – спросил Опалин, чрезвычайно внимательно глядя на Лидию Константиновну.

– Нет, нет. Комсомольцы у нас уже несколько лет, – ответила та с некоторым удивлением. – Мы привыкли, что когда из города кого-то направляют сюда… ну, для комсомольской работы… они живут в усадьбе. Все-таки тут удобнее, чем в деревне, тем более что… – она осеклась.

– Тем более что деревня туго поддается комсомольскому влиянию, – вставил Платон Аркадьевич скрипучим голосом. – Здесь нет никакого секрета, и я уверен, что когда вы побеседуете с Демьяновым и Проскуриной, они вам объяснят причины.

– А что, у них были неприятности? – Опалин напрягся.

– Ну их же не убили и не покалечили, считай, никаких неприятностей не было, – ответил учитель спокойно. – Вот в соседней деревне в прошлом году селькора убили. Может, вы слышали – селькор Герасимов, о нем в газетах писали. Это в шести верстах от нас произошло.

Опалин сидел, моргая, и чувствовал себя совершенно по-дурацки. К Распутину, спиритизму и давнему убийству на охоте прибавилось свежее преступление, да еще убийство селькора. Хуже этого было бы только убийство какого-нибудь видного партийца или военного. Иван почувствовал, что вязнет, и что разобраться в происходящем будет чрезвычайно нелегко.

– Давайте перейдем к привидению, – попросил он, хмуро потирая лоб. – Кто его впервые увидел, как это произошло… ну и вообще.

– Все началось с Демьянова, – сказал учитель.

– Нет, с Проскуриной, – возразила Лидия Константиновна. – Она первая стала жаловаться на странные звуки в доме.

– Звуки? – быстро спросил Опалин. – Какие именно звуки?

– Какие-то необычные шумы. Стуки, но… не похожие на стуки. Потом я тоже проснулась среди ночи… Я, знаете, привыкла, что дом старый и тут всякое слышно. Рассохшееся дерево потрескивает, например, половицы скрипят, бывает, что ставень хлопает… Но эти звуки были совсем другие. Мы думали, что это может быть кот или какое-нибудь другое животное. Потом решили, что в дом могли забраться беспризорники… Все осмотрели, но ничего не обнаружили. А потом случился припадок…

– У Демьяновой?

– Нет. У Проскурина. Он встал среди ночи и увидел… Что-то белое и светящееся, что колыхалось в воздухе. С ним произошел эпилептический припадок… Когда он пришел в себя, то не мог говорить несколько часов. Потом… Потом ночью это увидела я.

– Так, – выдохнул Опалин. – И что именно это было?

– Оно было неживое, – без колебаний ответила Лидия Константиновна. – Наверху угадывалось что-то вроде черепа. Оно висело в воздухе без всякой опоры… А потом я увидела, как стол подпрыгнул, завертелся и стал… стал стучать. Знаете, как на спиритических сеансах… И это было ужасно, потому что… потому что поблизости никого не было. Ни одной живой души, кроме меня. Стыдно сказать, но я закричала и побежала прочь. Мне потом сказали, что мой крик перебудил всех в доме…

– А кто тогда находился в доме?

– Я, комсомольцы – они тогда еще не уехали… Платон Аркадьевич. Доктор Виноградов…

– Доктор? Что за доктор?

– Он заведует местной больницей.

– Вы же сказали, что ее разгромили.

– Да, но до основания не разрушили. Она… ну… считается, что она действует, хотя крыша… в общем, там можно безопасно находиться только в двух или трех помещениях. Обычно доктор вел там прием, а жил у нас. Это неудобно, потому что больница в нескольких верстах… И когда ему ночью явился призрак, он сказал, что с него хватит, и перебрался туда.

– Он тоже видел привидение?

– Да.

– Значит, доктор, образованный человек, верит в призраки?

– Дело не в том, во что он верит и во что не верит, – вмешался Платон Аркадьевич, – а в том, что есть. Вы бы тоже, если бы столкнулись среди ночи…

– А вы? – Опалин повернулся к нему. – Вы видели этот чертов призрак?

– Я – нет. Но я всегда запираюсь и не выхожу по ночам. – Платон Аркадьевич нахмурился. – Несколько раз я слышал странные стуки, как будто стучали совсем рядом с моей дверью. Но я не выходил. Днем я спрашивал, кто стучал, и все, кто жили тогда в доме, говорили, что они не делали этого.

– А вы не думаете, – с расстановкой спросил Опалин, – что вы могли стать жертвами проделок деревенских?

– Это для них слишком замысловато, – сказал учитель с усмешкой. – Поверьте, если бы у них что-то было против нас, они бы просто нас прикончили. Без всяких церемоний.

Опалин нахмурился. В глубине души он признавал, что непротивленец, скорее всего, прав; но простота, с которой тот говорил об этом, не нравилась гостю.

– Я слышал, что в усадьбе есть сторож, – сказал Иван. – Он что-нибудь говорил?

– Один раз он видел это в окне, – отозвалась Лидия Константиновна.

– В каком именно окне?

– Здесь. В столовой.

Опалину не то что сделалось неуютно, но он поежился и понял, что остальные заметили, что ему не по себе.

– Он не вошел в дом, чтобы проверить, что это было?

– Он испугался, – ответил Киселев. – Знаете, он неплохой человек, но после этого случая запил. Теперь он даже днем не любит приближаться к дому.

Итак, сторож, доктор, двое учителей и двое комсомольцев видели и слышали нечто, что одинаково напугало их всех. Тотчас же Опалин вспомнил, что был как минимум еще один человек, и насупился.

– Все это мы уже рассказывали вашему предшественнику, – добавил Платон Аркадьевич. – Хотя должен сказать, что он не интересовался ни прошлым усадьбы, ни Распутиным, ни драмой, которая произошла с отцом Лидии Константиновны… Вы, похоже, глубже роете, чем он. Можно спросить, к каким выводам вы уже пришли?

– А к каким выводам пришел Бураков? – колюче спросил Опалин.

– Ну, он сказал, что призрак настроен явно контрреволюционно, и что он выведет его на чистую воду.

– И что было дальше?

– Ваш коллега устроил в доме засаду, – сказал Платон Аркадьевич. – Сидел тут ночами и караулил. На третью ночь это и произошло.

– Что именно?

– Когда появился призрак, Бураков выпустил в него две обоймы.

Опалин открыл рот. Этого в бумагах дела, которые ему передали, не было. Вероятно, Бураков просто не успел записать, какие действия он предпринял.

– И что? – спросил он, смутно предчувствуя, что не услышит в ответ ничего хорошего.

– Призрак исчез, а ваш коллега долго буянил, после чего напился. На следующую ночь призрак влетел к нему в окно.

Опалин сидел, весь подобравшись, и выражение лица у него было совершенно волчье. Чем дальше, тем меньше ему нравилось то, что он слышал.

– Если вы тоже приехали сюда с мыслью пострелять в шутника, который прикидывается призраком, – спокойно продолжал учитель, – выбросьте это из головы. Мне, черт возьми, 36 лет, и я уже давно не мальчик. Проскурин и Демьянова, конечно, молодые люди, но их тоже нелегко обмануть. Про доктора и Лидию Константиновну и говорить нечего. – Он перевел дыхание. – Я буду вам очень признателен, если вы докажете, что за всем, что тут творится, стоят материальные силы. Но буду честен: я считаю, что это дело вообще не по вашей части.

– А по чьей? – мрачно спросил Опалин.

Учитель пожал плечами.

– Есть многое на земле и на небе, Горацио… Это цитата, – быстро пояснил он, видя, что собеседник не понимает, куда он клонит. – Из Шекспира. А другой титан мысли, которого зовут Гёте, сказал, что сущее не делится на разум без остатка. Я думаю, что тут мы имеем дело как раз с таким остатком.

Тени сгустились в столовой. Чья-то стриженая голова сунулась в окно, хихикнула и пропала.

– Когда именно умер Сергей Вережников? – внезапно спросил Опалин.

И мысленно он отметил, что его собеседники впервые посмотрели на него не то что с уважением, но… В общем, с чем-то, до странности на него похожим.

– Мы узнали, что он умер в апреле, – сказала Лидия Константиновна больным голосом, потирая висок.

– И, по-вашему, его дух вернулся сюда?

– Я не знаю, что думать. Не знаю.

Опалин вздохнул, прикидывая дальнейший план действий. Расспросить сторожа, доктора и комсомольцев, которые раньше тут жили. Узнать… что узнать? Как выглядит субстанция, которую нельзя арестовать и которую невозможно ранить? Чего, собственно, от него ждут? Во что он вообще ввязался, позволив послать себя в это гиблое – как он сейчас понимал – место? Вон Лидия – из-за этого проклятого дома потеряла и отца, и мать, пыталась вырваться и в итоге была вынуждена сюда вернуться. И, может быть, таинственный Сергей Иванович тоже был вынужден вернуться, потому что…

Нет, нет и еще раз нет. Строго придерживаться фактов, иначе он опять провалится в трясину мистики, откуда не выбраться.

– Боже, я совсем забыла, – пробормотала Лидия Константиновна, глядя на стол. – Надо что-нибудь принести… Квас или компот? Может быть, чай?

Опалин сказал, что ничего не хочет, а учитель – что он не прочь выпить квасу. Он видел, что Ермилова хочет уйти, потому что разговор с настырным сопляком из Москвы совершенно ее вымотал, и она попытается в одиночестве прийти в себя. Лидия Константиновна поглядела на него, поняла, что он обо всем догадался, кивнула и быстро вышла, поправляя на плечах выцветшую шаль.

– Вы мне не все сказали, – заметил Опалин. Платон Аркадьевич тем временем потянулся за новой папиросой, и его рука замерла в воздухе.

– Имеете в виду, я вам соврал? Ну-ну…

– Что именно вас так испугало, что вы стали запираться на ночь? Никогда не поверю, что чужие рассказы могли произвести на вас такое впечатление. Только рассказы, – Опалин голосом подчеркнул слово «только». – Было же что-то еще?

Он действовал наобум, но по выражению лица собеседника понял, что попал в точку.

– Когда я рассказал об этом вашему приятелю, – сказал Платон Аркадьевич, дернув ртом, – он стал смеяться и говорить, что я перепил.

– А вы не пьете?

– Нет. Ну, пью, но в меру. Не до такой степени, чтобы…

– Так что вы видели? Призрак во тьме?

– Нет. Летящий стол днем.

– Э?

Ничего более умного Опалину в голову не пришло.

– Я видел стол, – отчеканил учитель, – который летал по комнате. Ясно? Вопреки законам притяжения, вопреки… вопреки всему. Он парил под потолком, покачиваясь туда-сюда. Поплыл к окну, потом остановился и направился ко мне. А потом он опустился на прежнее место и застыл.

– И вы это видели? Собственными глазами?

– Дурацкий вопрос, простите. Чьими еще глазами я мог это видеть? И нет, я не был пьян. Спросите кого хотите, они вам скажут, что я не пью. Более того, я… Я подошел к этому проклятому столу и стал щупать его. Я хотел убедиться, что там нет… ну… никаких веревок, которые объясняли бы этот трюк. Но это был обычный старый стол, понимаете? Комната была ярко освещена, и в ней никого не было. На всякий случай я проверил соседние комнаты, но они были пусты. Никого. Только…

– Только – что? – не выдержал Опалин, когда пауза слишком уж затянулась.

– В соседней комнате я нашел портрет. Я точно помнил, что раньше видел его на чердаке. Не знаю, как он вообще уцелел. Лидия Константиновна говорит, что раньше в доме было много картин, но почти все погибли. Правда, большинство из них нарисовала Зинаида Станиславовна – она баловалась живописью. Кажется, один из ее любовников был художником…

– Так что с портретом-то? – не утерпел Опалин.

– А то, что непонятно, каким образом он оказался в комнате. Я пытался выяснить, кто принес его с чердака, но все смотрели на меня, как на сумасшедшего. Портрет просто перенесся с чердака в комнату, ясно?

– И кто же был на нем изображен? – спросил собеседник, почти уверенный, что знает ответ наперед.

– Как кто? Сергей Иванович Вережников, – ответил учитель.

Глава 7

Трель соловья

Вечером того же дня Опалин сидел в своей комнате на кровати и смотрел на натюрморт на противоположной стене. Сумерки вползали в открытое окно, и где-то в саду пел соловей. Иван не зажигал света. Ему хотелось разобраться в своих ощущениях. Картина, на которую он глядел, в полутьме казалась смутным пятном и оттого не отвлекала его от размышлений.

Поговорив с учителями, он собирался сходить в деревню, но неожиданно разразилась гроза, и Иван, чтобы занять себя, стал осматривать дом.

Он переходил из комнаты в комнату, пощупал стол, о котором ему рассказал Киселев, и убедился, что это обычный предмет мебели, не слишком легкий, но и не настолько тяжелый, чтобы его нельзя было сдвинуть с места. Данный факт, впрочем, никак не объяснял, почему стол ухитрился летать без крыльев и без каких-либо видимых приспособлений. Расспросив Лидию Константиновну, Опалин выяснил, что движущийся и стучащий сам собою стол, который она видела, был тот же самый и что раньше за ним любил сидеть Сергей Иваныч, проводя свои сеансы.

Затем Опалин пожелал увидеть портрет, который сам собою перенесся с чердака в бывший бальный зал на втором этаже усадьбы. С портрета глядел холеный старорежимный господин с остроконечной бородкой и усами. На вид в нем было не больше чертовщинки, чем, к примеру, в тарелке окрошки. Иван отвернулся от портрета и недовольно почесал нос.

Он осмотрел все помещения на обоих этажах усадьбы, не пропустив ни одного чулана, ни одного закутка. Наверху остатки былой роскоши и изящные колонны причудливо сочетались с покосившимися оконными рамами и отходящими от стен обоями, которые в иных местах висели лоскутами. Здесь еще оставалось некоторое количество мебели, но уже ощущался тот особенный нежилой дух, который обычно предшествует запустению и забвению. Несколько комнат на втором этаже были отведены для комсомольцев, и в одной из них старинная кровать с остатками балдахина соседствовала с бюстом Калинина и изображениями Ленина и Троцкого. Тем, кто жил в столице и пристально следил за происходящими событиями, было ясно, что товарища Троцкого выдавливают из партии, что его атакуют со всех сторон и что подняться ему уже не дадут. Однако в провинции не так хорошо держали нос по ветру, и, кроме того, следует сказать, что сторонников у Троцкого было немало и его слава создателя пролетарской революции работала на него еще долго.

Спустившись на первый этаж, Опалин заглянул к Киселеву. В комнате, которую занимал Платон Аркадьевич, на стене висел совершенно иной портрет – Лев Толстой, и вовсе не в виде хмурого старца с кустистыми бровями, каким его принято обыкновенно изображать, а в образе молодцеватого офицера с николаевскими эполетами. Заметив, что гость заинтересовался портретом, Киселев оживился, сел на своего конька и прочитал целую лекцию об учении Толстого, а также о его художественных произведениях. Слушая его, Опалин сделал только тот вывод, что его собеседник должен быть хорошим учителем.

Затем Иван сделал перерыв, чтобы покурить, и отправился осматривать погреб, где не обнаружил ничего особенного. Теперь ему оставалось обследовать только чердак, где нашлось кое-что поинтереснее, а именно – заброшенное гнездо дрозда с яйцами невероятного бирюзового оттенка, разнообразный хлам, преимущественно железный (деревянный весь пошел на растопку в недоброй памяти 1918-1921 годах, на которые пришелся пик разрухи и хаоса гражданской войны), а также телескоп на треноге.

– Дореволюционный еще, – пояснил учитель, – его купили, но так и не успели собрать. Мне сказали, что одно время Зинаида Станиславовна интересовалась астрономией… Оптика цейссовская, представляете? Я его случайно нашел в одном из ящиков, собрал – будем с ребятишками на звезды смотреть…

Заинтересовавшись телескопом, Опалин припал к окуляру и стал поворачивать прибор в разные стороны. Он разглядел верхушки леса, деревню, церковь, кладбище и даже паровоз, подходящий к станции. Все было видно как на ладони, и про себя он решил, что телескоп – чертовски хорошая штука.

– А священник тут есть? – неожиданно спросил Опалин.

Киселев мысленно отметил, что Иван не стал употреблять слово «поп», имеющее уничижительный оттенок, и поглядел на собеседника внимательно. Несмотря на весь свой опыт, учитель никак не мог понять, что Опалин представляет из себя. Иногда он казался простым, как таблица умножения, а иногда озадачивал, вот как сейчас.

– Отец Даниил, – сказал Платон Аркадьевич в ответ на вопрос собеседника. – Зачем он вам?

– Поговорить, – туманно ответил гость, почесывая ухо.

– Он старый человек, – буркнул учитель. – И совсем не враг советской власти.

– Вы к нему обращались? – Опалин круто повернулся к собеседнику. – Ну, насчет призрака, который тут шляется?

Это был уже второй раз, когда Киселев понял, что московский гость совсем не прост, да что там – несмотря на молодость, чертовски проницателен.

– Угадали, – пробурчал Платон Аркадьевич. – Ладно, черт с вами, – разозлился учитель, – он тут был.

– Со святой водой и молитвами? Изгонял злых духов? И как, помогло?

– Нет, – сухо ответил учитель. – Послушайте, если вы намерены разводить антирелигиозную пропаганду…

– Я из угрозыска, – усмехнулся Иван. – Это не по моей части. А труба у вас хорошая, – он кивнул на телескоп. – Просто отличная. Кто еще о ней знает?

– В смысле?

– Кто знает, что она тут стоит?

– Гм… Ну, я говорил Лидии Константиновне…

– А еще кому?

– Кажется, никому.

– Отлично. Впредь до моего особого разрешения прошу о телескопе никому не сообщать. Это понятно?

– Понятно, – проворчал Платон Аркадьевич. Хотя на самом деле он ничего не понимал.

Когда дождь кончился, Иван отправился обследовать сад. Часть деревьев была вырублена, а за домом располагался огород, и, поглядев на него, Опалин сразу же понял, что занимается им человек, не имеющий достаточных навыков, и только потому, что жизнь заставила. Грядки кривые, овощи посажены то слишком тесно, то чересчур просторно, половина кустов не плодоносит, – одним словом, совсем не то, что на огороде возле станции, где чувствовалась неустанная забота и любовь к делу. «Интересно, Терешин занимается огородом или все-таки Марфа… – мелькнуло в голове у Ивана. – Наверное, жена, хоть он и корчит из себя главного. Все-таки хорошая хозяйка видна сразу…»