— Что… Что случилось прошлой ночью? Похоже, все считают, мы одержали великую победу, но я даже не знаю, чего мы добились. Кроме того, что убили пару виверн, — заявил он с обезоруживающей непосредственностью, столь присущей молодежи.

Капитану хотелось крикнуть что–то вроде: «Мы убили двух виверн, никчемный щеголь!» Но он понимал, о чем размышлял парнишка, хотя и не стал говорить вслух.

Красный Рыцарь осторожно опустился на раскладной стул с низкой спинкой и серповидными, перекрещивавшимися под сиденьем ножками. На нем лежала подушка из красного бархата, так и манившая его. Он с удовольствием откинулся на спинку.

— Ты спрашиваешь как помощник капитана или оруженосец?

Майкл приподнял брови.

— Помощник капитана.

Губы молодого мужчины тронула чуть заметная улыбка.

— Хорошо, тогда скажи, чего, по–твоему, мы добились?

Парень хмыкнул.

— Так и знал, что этим все и закончится. Ну ладно. Весь день мы отправляли отряды, чтобы перевезти в крепость всех крестьян. Тогда я не понял зачем, но за ворота выехало намного больше отрядов, чем вернулось.

— Все верно. За нами все время следили, но из зверей и птиц выходят не слишком хорошие шпионы. Обладаешь ли ты силой?

Оруженосец пожал плечами.

— Я изучал ее, но не умею удерживать все эти образы в голове. Все эти чары.

— Если поймать животное и связать его своей волей, то можно смотреть его глазами — это могущественное заклинание, но по сути лишь напрасная трата сил. Поскольку сначала тебе нужно подавить волю другого живого существа, что само по себе требует больших усилий, затем необходимо напрямую управлять им. А в нашем случае управлять на расстоянии.

Майкл внимательно слушал капитана, его это все очень заинтересовало. Даже сэр Адриан перестал писать. Красный Рыцарь посмотрел на него, и писарь, качнув головой, начал подниматься из–за стола.

— Извините, — пробормотал он. — Просто раньше при мне никто никогда не обсуждал подобные вопросы.

Капитан смягчился.

— Останься. Это часть нашей жизни и один из способов ведения войны. Мы используем разведчиков, потому что у нас нет мага, который мог бы управлять птицами. А даже если бы и был, я бы все равно предпочел людей. Они могут выслеживать, докладывать и делать определенные выводы, например касающиеся численности противника. Разведчик всегда скажет, что уже несколько дней подряд видит одних и тех же трех лошадей. Птица же сделать этого не может, а восприятие самого мага того, что видит птица, проходит через… что–то.

Он задумался.

— Не знаю, через что именно, но представляю себе это в виде узкой подзорной трубы. Или как будто смотришь сквозь толщу воды или дымку тумана. У Диких нет разведчиков, поэтому предполагаю, что враг шпионил за нами с помощью животных. Нам удалось перехватить множество птиц, потом я просто ввел противника в заблуждение.

Капитан скрестил руки за головой.

— И устроили им пожар. Вы мне сами так сказали, — подался вперед оруженосец.

— Сейчас Гельфред не в Замке у моста, это уже не секрет. Он в лесах, следит за вражеским лагерем. И находится он там с тех самых пор, как только мы поняли, что большая часть армии Диких обошла нас стороной. Если уж говорить о храбрости, то я отправлял отряды, вооруженные лишь одним — тем, что производят морейцы. Вполне сгодится оливковое масло, нефть и ворвань, но лучше всего битум с добавлением серы и селитры, если, конечно, удастся его раздобыть. Есть еще десятки разных смесей, которые хорошо известны любому оружейнику. Из них–то и делается «липкий огонь», пристающий к любым объектам и поверхностям.

Оруженосец кивнул, а писарь перекрестился.

— Даже существа из земель Диких нуждаются в отдыхе. Даже адверсарии — всего лишь живые создания. А раз они собрались, чтобы напасть на людей, значит, есть все основания предполагать, что у них где–то должен быть лагерь. Они разговаривают друг с другом? Они собираются у походных костров? Играют в карты? Дерутся между собой? — Капитан посмотрел в окно. — Майкл, ты когда–нибудь задумывался о том, что мы ведем безжалостную войну против врага, которого совсем не знаем?

— Поэтому вы проследили за ними, а потом напали на их лагерь, — обрадованно произнес оруженосец. — И нанесли им существенный урон.

На его лице заиграла улыбка.

— Да, а может, и нет. Быть может, мы им вообще никак не навредили, — заметил капитан. — Что, если Плохиш Том и Уилфул Убийца сожгли всего лишь палатки, не представлявшие особой ценности, а враги, погнавшись за нашими парнями, ударили по нам намного сильнее, убив двадцать три человека и потеряв лишь двух виверн?

Улыбка застыла на физиономии Майкла.

— Но…

— Хочу, чтобы ты понял, победа и поражение — всего лишь вопрос восприятия до тех пор, пока ты существуешь. Ты ведь знаешь, все мужчины и женщины в нашем войске, в этой крепости, считают, что мы одержали великую победу. Мы подожгли вражеский лагерь и убили несколько ужасных чудовищ.

Капитан поднялся.

— И благодаря этому каждый из них будет сражаться дольше, лучше и отчаяннее, даже несмотря на мою дурацкую ошибку — это ведь я позволил гражданским находиться в тот вечер во внутреннем дворе. Это стоило нам жизней двадцати трех человек. И все же мы побеждаем. — Красный Рыцарь пристально посмотрел на юношу. — Понимаешь?

Майкл замотал головой.

— Это не было вашей ошибкой…

— Это была моя ошибка, — перебил его капитан. — На моей совести нет греха душегубства — лично я их не убивал, но мог сохранить им жизни, если бы проявил больше внимания в тот вечер. А сохранение их жизней и есть мой долг.

Он распрямил плечи и взял в руку жезл командующего.

— Заруби себе это на носу, если хочешь когда–нибудь стать капитаном. Ты должен научиться видеть все, как оно есть. Я профукал их жизни. Не могу долго скорбеть по ним, но и забыть не смогу. Это мой долг. Ясно?

Майкл кивнул и сглотнул.

Капитан состроил гримасу.

— Замечательно. Это был последний урок о победе. А теперь, если тебе не трудно, позови Длинную Лапищу и Плохиша Тома.

Майкл поднялся и отдал честь.

— Сию же минуту!

— Вольно, — скомандовал Красный Рыцарь.

Длинной Лапище стукнуло пятьдесят. Когда–то рыжий, теперь он изрядно поседел и приобрел лысину, напоминающую монашескую тонзуру[60]. Из–за пышных усов и огромных баков получалось, что на лице росло намного больше волос, чем на голове. Руки у него были необыкновенно длинными. И хотя он служил лучником, а не латником, его считали лучшим мечником во всем войске. Поговаривали, будто когда–то он был монахом.

Лучник пожал капитану руку и ухмыльнулся.

— Все получилось несколько волнительнее, нежели я предполагал.

Немногим позже Длинной Лапищи появился Плохиш Том. Он был на голову выше остальных мужчин, тронутые сединой волосы составляли разительный контраст с его черной клиновидной бородой. Из–за тяжелого высокого лба, напоминавшего нос корабля, вряд ли кто–то назвал бы его привлекательным. Даже при свете дня он выглядел пугающе, хотя из одежды на нем были только рубаха да накинутое поверх нее одеяло из лазарета. Том пожал руку капитану и лучнику, широко улыбнулся сэру Адриану и опустил свое гигантское тело на стул с серповидными ножками.

— Хорошо задумано, — произнес он, обращаясь к Красному Рыцарю. — Я на славу повеселился.

В комнату проскользнул Майкл. Его никто не звал, но ему достаточно было того, что никто не запрещал входить.

— Принеси нам всем вина, — велел капитан, давая тем самым понять, что присутствие оруженосца вполне уместно.

Когда пять кубков из рога оказались на пяти подлокотниках, а сэр Адриан приготовился записывать, Том пригубил вино, откинулся на спинку стула и произнес:

— Мы нанесли им сильный удар. Особо нечего рассказывать, но самым трудным оказалось добраться туда. Парни были до смерти перепуганы, поэтому за каждым деревом им мерещился боглин или ирк, и я уж подумывал, а не разрубить ли мне Типпита надвое, только чтобы он заткнулся. Поэтому склонился над ним…

Длинная Лапища хмыкнул.

— Ну да, склонился над ним с огромным кинжалом в руке!

— И Типпит обмочился, — с удовольствием закончил Плохиш Том. — Теперь называй его Обоссыш.

— Том, — предостерег Длинная Лапища.

Здоровяк пожал плечами.

— Если он не сможет избавиться от этого прозвища, то пусть идет шить одеяла или обчищать чужие карманы. Из него выходит жалкий лучник, а ведь однажды ему придется убивать. Ладно, в общем, почти всю дорогу мы скакали, причем довольно быстро, потому что ты сказал…

Плохиш Том умолк, пытаясь вспомнить слова.

— Единственным вашим оружием будет скорость.

«Одно из многочисленных высказываний Хивела Доброго[61]».

— Да, именно так ты и сказал, — подтвердил Том. — Поэтому мы особо не мешкали, сразу пошли по их души. Если у них и были расставлены караулы, то мы не встретили ни одного. Сразу оказались у их костров, прямо среди них. Я прирезал кучу спящего быдла. — Он устрашающе ухмыльнулся. — Тупые ублюдки дрыхли без задних ног, когда смерть бродила между ними.

Том не знал слова «жалость». Капитана передернуло, а гигант обратился к Длинной Лапище:

— В общем, я был занят. Рассказывай ты.

Лучник приподнял бровь.

— Алхимические смеси мы прикрепили к спинам. Свою я бросил в костер, чтобы поскорее начать представление, так сказать. Получилось весьма зрелищно. Словами не опишешь.

Без сомнения, Длинная Лапища очень собой гордился.

— Мы их поджарили, — продолжил Том.

И эти слова, и весь его облик были настолько ужасными, что даже лучник отвел глаза.

— Палаток они не ставили, люди и твари спали прямо на земле, там были eщe и животные: лошади, крупный рогатый скот, овцы. И фургоны, десятки. Они нападали на ярмарочные караваны. Если это не так, я — чертов галлеец. Мы сожгли их, убивали всех животных и тварей, на которых натыкались.

— Что за твари? Боглины? Ирки? — уточнил капитан.

Том состроил гримасу.

— Небольшие. В основном боглины и ирки. Знаешь, эти чудовища из ночных кошмаров гнались за нами. И, надо заметить, гребаные демоны весьма шустры. Я схлестнулся с золотым медведем, меч против его топора и когтей.

Он высморкался в ладонь и вышвырнул сопли в окно.

— С демоном биться не довелось, — с сожалением добавил гигант.

Капитан подумал, а был ли на этом свете еще хоть один человек, который сокрушался бы о том, что не сразился с внушающим ужас созданием. Этим Плохиш Том и отличался от всех остальных.

— Сколько их было? Всего? С чем нам придется иметь дело?

Длинная Лапища пожал плечами.

— Темнота и зарево пламени, кэп. Мои слова не многого стоят, но, думаю, убили где–то пятьдесят людишек и еще больше тварей. — Он вновь пожал плечами. — Но на самом деле, мы просто разворошили муравейник.

Том с уважением глянул на Длинную Лапищу.

— Верно подмечено, — заметил он. — Мы разворошили муравейник, причем сильно.

Пораженный Майкл спросил:

— Вы вдвоем убили пятьдесят повстанцев?

Том глянул на него как на что–то вонючее.

— Нам помогали, молодой человек. И не все были повстанцами. Я убил, не скажу точно, пятерых? Десятерых? Пока не заметил, что все они скованы друг с другом. Бедолаги.

Оруженосец с трудом сглотнул.

— Пленники? — выдавил он.

— Похоже на то, — ответил Том.

Лицо Майкла исказилось от гнева, и капитан, подняв руку, указал ему на дверь.

— Еще вина, — приказал он, — и не торопись.

Когда дверь за юношей громко захлопнулась, Длинная Лапища мотнул головой.

— Пора расходиться, капитан, иначе засну.

— Ну что ж, я закончил, — произнес Красный Рыцарь. — Вышло даже лучше, чем я предполагал. Благодарю.

Длинная Лапища снова пожал ему руку.

— Достойная победа, есть что написать в книгах, кэп.

Писарь окинул взглядом сделанные карандашом наброски.

— Я перепишу все это чуть позже, — пообещал он и, обменявшись с Длинной Лапищей многозначительным взглядом, направился к двери.

Когда они ушли, капитан остался с Плохишом Томом наедине. Здоровяк почесал голые, прикрытые лишь одеялом ноги и хорошенько приложился к кубку с вином.

— Этот Майкл больно мягок для такой жизни, — заявил Том. — Старается, конечно, и толковый, но тебе нужно его отпустить.

— Ему некуда идти, — возразил Красный Рыцарь.

Гигант отпил маленький глоток вина и ухмыльнулся:

— Я вот все думаю, та деваха — монахиня?

Выражение лица капитана не изменилось. Но Тома не так–то просто обвести вокруг пальца.

— Не притворяйся. Спрашивала, почему ты проклинал Бога. Слушай, я дам тебе один совет…

— Не стоит.

— Просунь колено ей между ног и не убирай, пока не окажешься внутри. Ты хочешь ее, она хочет тебя. Я не говорю, будто нужно насиловать. — Том говорил с таким авторитетным видом, что выглядел еще ужаснее, чем когда рассказывал, как убивал пленников. — Я к тому, если ты так сделаешь, то поимеешь теплую кровать на все время, пока мы здесь. Теплую кровать и нежное плечико. Весьма полезно для командира. Никто из парней не станет тебя осуждать.

Его намек был очевиден. «Возможно, кое–кто посчитает это хорошим примером». Капитан почувствовал, как внутри закипает ярость. Он попытался ее обуздать, не дать выплеснуться наружу. Но она превращалась в подобие алхимической смеси, использованной ими против врагов, — маслянисто–черная, и если на нее упадет искра…

Плохиш Том натужно втянул воздух и, вскочив, отступил на шаг назад.

— Прошу простить, капитан, — с присущей ему неустрашимостью извинился он. — Похоже, я перегнул палку.

Красный Рыцарь проглотил готовые сорваться с языка уничижительные слова.

— У меня что, глаза горят? — спросил он.

— Есть немного, — ответил Том. — Знаешь, что с тобой не так, капитан?

Красный Рыцарь оперся на стол, ярость затихала, оставляя после себя усталость и невыносимую головную боль.

— Много чего.

— Ты такой же изгой, как и я. Совсем не похож на других. Но я беру то, что пожелаю, а на остальных не обращаю внимания. Ты же хочешь, чтобы они любили тебя. — Том мотнул головой. — Но они не любят таких, как мы, капитан. Даже когда я убиваю их врагов, они не любят меня, так ведь? Ты знаешь, кто такие пожиратели грехов?

Что–то припоминалось.

— Я слышал это название.

— У нас в горах они есть. Обычно это какой–нибудь несчастный маломерный ублюдок с единственным глазом или без рук, может, каким другим уродством. Когда умирает человек, на труп кладется вымоченный в вине хлеб, раньше его вообще–то выдерживали в крови. На живот и сердце. И бедолага подходит и съедает этот хлеб, так он переводит все грехи покойника на себя. Мертвец отправляется прямиком на небеса, а бедняга — в ад.

Том умолк, влекомый мыслями куда–то далеко отсюда. Он погрузился в воспоминания. Капитан еще никогда не видел его таким. Вести с Плохишом Томом задушевный разговор было непривычно и немного пугающе.

— Так вот, мы — пожиратели грехов, каждый из нас, — встрепенулся гигант. — Мы с тобой и, конечно, Длинная Лапища, Уилфул Убийца, сэр Хьюго, сэр Милус и все наши. Изюминка и даже этот мальчик. Мы поедаем их грехи. Мы убиваем их врагов, а они гонят нас прочь.

Перед взором капитана возник демон, выпотрошивший его лошадь. Будто ожила картина — демон, убивающий коня. «Мы поедаем их грехи». Почему–то эти слова обрушились на него, подобно удару грома, и он откинулся на спинку стула. Когда наконец он выбрался из пучины, в которую, словно стремительный водопад, унесло его воспоминание, вокруг сгущались тени. Вино давно выпито, Плохиша Тома и след простыл, ноги окоченели, а перебинтованная рука саднила.

В дверном проеме с зажатой в руке кружкой вина появился Майкл. Капитан, все еще пребывая в задумчивости, выдавил улыбку, пожал плечами, взял у оруженосца кружку. И тут же осушил ее залпом.

— Жак отвозил в Замок у моста зерно и вернулся с посланием для вас от мессира Гельфреда, — доложил юноша. — Он говорит, ему срочно нужно поговорить с вами.

— Тогда мне придется натянуть доспехи, — произнес Красный Рыцарь, и в голосе прозвучали нотки сожаления. — Помоги–ка.

АЛЬБИНКИРКСКАЯ ДОРОГА — СЭР ГЭВИН

Он потерял счет времени. Не знал, кем теперь себя считать.

Стоял погожий весенний день, и сэр Гэвин ехал по россыпям луговых цветов, которые, словно утренняя дымка, стелились под копыта Архангела. Каких только красок здесь не было — тысячи оттенков: синие и лиловые, белые и желтые. Издалека все это напоминало желто–зеленый ковер, раскинутый до гор с искрившимися под солнечными лучами вершинами. С каждой пройденной милей деревья росли все гуще. Будто вытертые нити старого гобелена, между ними проглядывали серые склоны.

Никогда прежде он не интересовался цветами.

— Сэр рыцарь? — окликнул его мальчик с арбалетом.

Он глянул на парнишку, и тот отшатнулся. Гэвин вздохнул.

— Вы не шевелились, — пояснил мальчик.

Рыцарь тронул шпорами бока коня и уселся поудобнее, животное прибавило ходу. Его некогда красивая уздечка из темной кожи была заляпана соком десятков тысяч погибших цветов, ибо Архангел принялся поедать все, до чего только мог дотянуться, едва понял, что твердые руки, сжимавшие поводья, теперь вряд ли помешают ему набивать утробу. Таким образом, невзгоды Гэвина обернулись для коня счастливой возможностью съесть как можно больше цветов.

«Я — трус и плохой рыцарь». Гэвин вспоминал свою полную злоключений жизнь, пытаясь разобраться, что же именно пошло не так. Он снова и снова возвращался к одному и тому же — истязаниям старшего брата. Они впятером набрасывались на Габриэля. Избивали его. И наслаждались его воплями…

«Неужели все началось именно тогда?» — спрашивал он себя.

— Сэр рыцарь, — снова окликнул его парнишка.

Архангел опустил голову, и они вновь остановились.

— Еду — пробормотал Гэвин.

Позади чужой караван повернул на север, а впереди виднелся Великий изгиб — место, где дорога поворачивала на запад. На запад, прямо к врагу. На запад, где стоял отцовский замок, заполненный ненавистью мачехи и пронизанный страхом брата.

«Зачем я еду на запад?»

— Сэр рыцарь, — позвал паренек, на этот раз в его голосе звучали нотки беспокойства, — что это?

Гэвин встрепенулся, словно просыпаясь. Мальчишка ювелира — Адриан? Аллан? Генри? — пятился от небольшой рощицы по левую сторону от него.

— Там что–то есть, — испуганно произнес он.

Гэвин вздохнул. Диких здесь прежде не водилось. Его конь стоял посреди луговых цветов, а в прошлом году тут было распаханное поле.

Вдруг он увидел руку, будто скрученную болезнью, со светло–коричневой кожей, блеснувшей на солнце, словно тараканья спинка. Рука сжимала копье с каменным наконечником. Рыцарь по привычке, выработанной в течение многих лет упорных тренировок, пригнулся влево и выхватил из ножен длинный меч.

Боглин метнул свое оружие.

Сэр Гэвин разрубил древко копья прямо в воздухе.

Упустив добычу, тварь издала пронзительный, полный ярости вопль, а паренек ювелира успел разрядить в нее арбалет. Щелкнул спусковой механизм, болт вылетел, с чавкающим глухим звуком вонзился в боглина и прошел насквозь. Брызнула кровь, и боглин кулем повалился на росшие вокруг цветы. Глотая беззубым ртом воздух, он походил на выброшенную на берег форель, потом его глаза закатились, и он сдох…

— У них всегда при себе золото, — шагнув вперед, сказал парнишка ювелира.

— Назад, юный мастер, и перезаряди свою штуковину.

Гэвин удивился собственному голосу — спокойному властному. Полному жизненных сил.

Парень поступил, как велели.

Пристально осматривая ближайшие деревья, Гэвин медленно стал понуждать Архангела пятиться.

— Несись к фургонам, приятель. Поднимай тревогу.

И тогда все пришло в движение, роща ощетинилась многочисленными наконечниками копий, повсюду мелькал мерзкий, напоминавший хитиновую спинку тараканов цвет. Парнишка развернулся и побежал.

Гэвин со звоном опустил забрало.

Он не был облачен в полный комплект доспехов. Большая их часть осталась в фургоне ювелира: завернутые в смазанную жиром грубую мешковину, они лежали в двух плетенных из ивовых прутьев корзинах. Он берег доспехи, поскольку у него не имелось оруженосцев, которые бы следили за ними. Носить их кое–что да значило.

Посему у него были лишь перепачканный жупон, сапоги, прекрасные латные рукавицы, бацинет и боевой конь — он стоил трех полных повозок отменной шерсти, которые рыцарь взялся охранять. Попеременно натягивая поводья, он пытался заставить Архангела пятиться быстрее, но животное отступало неспешно.

Из–за деревьев, описывая высокую дугу, вылетело первое копье. Правую руку, сжимавшую меч, он прижал к левому бедру; позиция, которой обучил отцовский учитель фехтования. Гэвин будто слышал его голос: «Руби поверху, осторожно! Только не по собственной лошади, болван!»

И он рубанул поверху, перебив древко оружия и прервав его полет.

Позади надрывался в крике паренек:

— К оружию! К оружию!

Гэвин рискнул и обернулся, чтобы взглянуть на караван. Сквозь отверстия забрала сложно что–либо увидеть, особенно на большом расстоянии, но ему показалось, что он разглядел, как Старый Боб рассредоточивает людей, прикрывая все направления.

Множество копий полетели в него, и рыцарь принялся рубить вверх, вниз и снова вверх, не размышляя. Все же одно ударило в голову и, звякнув, отскочило от шлема. Гэвин почувствовал запах собственной крови.

Он постарался развернуть коня. Поскольку все враги метнули копья, у него появилась возможность осуществить этот маневр и убраться восвояси.

Двое боглинов бросились за ним. Передвигались они быстро, похоже на насекомых — низко припадали к земле и тем самым представляли опасность для ног лошади. Архангел встал на дыбы и нанес мощный удар передними копытами.

Гэвин молниеносно перехватил рукоять таким образом, что удерживал меч лишь за дискообразное навершие, и с размаху рубанул вниз с отводом назад.

Боглин, которого ударил Архангел, треснул, словно переспевшая дыня, его грудная клетка провалилась, в разные стороны брызнул ихор. Противник Гэвина пронзительно закричал, когда холодная сталь погрузилась в тело: для боглинов железо — яд. Существо испустило полный ненависти предсмертный вопль, его тщедушная душонка отделилась от тела — словно пронеслось темное облачко и развеялось от первого же порыва легкого ветерка.

И тогда они оторвались от преследователей: огромный конь с легкостью мчался галопом по полю. Правда, рыцарь дышал с трудом. Казалось, воздух не проникал сквозь забрало, грудь сжимало все сильнее.

Пока он несся через поле, заметил и другие скопления тварей — четыре или пять групп, разбросанные среди цветов, подобно заплатам на красивом платье. Сердце наполнилось страстным желанием совершить великий подвиг, даже возможная гибель не пугала его.

«Я — рыцарь», — подумал он решительно.

Обретя новую цель, Гэвин приподнялся в седле, крепко сжимая длинный острый меч. Развернул Архангела и направил его на боглинов. А когда клинок под лучами солнца засиял, подобно факелу, и у него в душе снова вспыхнуло нечто давно погасшее, он ощутил что–то вроде божественного прикосновения и отсалютовал, словно собирался участвовать в рыцарском поединке. «Благословенный святой Георгий, — взмолился он, — позволь мне умереть так, как я когда–то желал жить». Рыцарь слегка натянул поводья Архангела — нежное понуждение, а не грубый рывок, и огромный конь, стуча копытами, рванул вперед. Боглины бросились врассыпную. Их копья пролетели мимо, когда же он оказался рядом, то проскакал между тварями, коленями повернул коня и по длинной дуге направил вдогонку своре, несшейся сломя голову к деревьям. Из лесной чащи раздался крик — скорее вой, от которого кровь стыла в жилах. А через пару ударов сердца из–за стволов показалось чудовище и преградило им путь. Архангел не спасовал: когда Гэвин пригнулся, тот резво крутанулся вокруг себя. В предвкушении боя конь и рыцарь будто слились в единое целое, и огромный противник, от которого исходил запах паленых волос, мыла и пепла, проскочил мимо. Его когтистая рука, словно лапа разъяренного кота, потянулась было вперед, пытаясь вцепиться в шею Архангела, но животное ответило стремительно: подкованная сталью передняя нога с убийственной точностью лягнула по вытянутой конечности.

Тварь взвыла, левая рука бессильно повисла со сломанными костями. Враг приподнялся на задние ноги, вскинул правую руку, и из растопыренных когтей взметнулось пламя — пучок огня, нацеленный в рыцаря, туда, где кольчужная бармица была накинута на стеганый жупон. Но Гэвин пригнул голову и скорее инстинктивно, нежели благодаря многолетним тренировкам, подставил тулью шлема под пламя. Он ощутил невыносимую боль в левом глазу, а в левое плечо будто нож всадили. Не успевая сориентироваться, Гэвин вслепую рубанул мечом.

Удар вышел недостаточно сильным, да и направлен был наобум — острие меча даже не поранило тело чудовища, но вся тяжесть клинка пришлась по надбровной дуге, и существо пошатнулось.

Архангел отшвырнул тварь в сторону. Гэвин едва не вылетел из седла, ударившись спиной и крестцом о высокую спинку, и тут конь, решив за себя и седока, рванулся прямо к врагу, врезавшись в него на полном ходу. Чудовище окончательно потеряло равновесие, а Архангел нанес еще два удара подкованными сталью передними копытами, отчего тварь шлепнулась на четвереньки и из–за сломанной конечности взревела от боли.

Боглины высыпали на поле и принялись бросать в рыцаря копья с каменными наконечниками. Некоторые достигали цели. Стеганый жупон из оленьей шкуры и намокшая от пота набивка из овечьей шерсти смягчали удары, но все же одно копье проткнуло одежду и вонзилось в тело. Гэвин тронул шпорами бока Архангела, огромный конь понесся вперед, и они вырвались из окружения.

Рыцарь пустил коня по широкой дуге. Левым глазом он не видел, а боль в боку была настолько сильной, что он предпочел не обращать на нее внимания… Как и на все остальное. «Я убью его, — подумал он. — Они отвезут голову в Харндон и покажут королю, и я буду прощен».

Он повернул Архангела. Конь получил два ранения от копий. Но, как и всадник, он был обучен превозмогать боль. Гэвин поскакал к своей добыче, готовый на все, лишь бы ее добить.

Чудовище убегало, низко припав к земле и опираясь лишь на три конечности. Дюжина боглинов плотным кольцом окружила его, и они скрылись среди деревьев.

Гэвин натянул поводья, удивляясь самому себе. За теми деревьями его поджидала смерть. Сражаться на открытом освещенном пространстве — это одно, и совсем другое — следовать за Дикими, подстерегавшими в лесной чаще, и умереть там одному, ни за что. Он сдержал Архангела и посмотрел на истерзанные трупы боглинов. Его взор затуманился — он почувствовал солоноватый привкус во рту, и медный, и…

ЛОРИКА — СЭР ГАСТОН

— И снова Лорика.

Гастон буквально выплюнул чужеземное название, когда увидел приближавшиеся серые каменные стены города. Он мельком глянул на кузена, невозмутимо скакавшего рядом.

— Нас арестуют, — произнес рыцарь.

Жан состроил гримасу.

— За что? — рассмеялся он.

Услыхав этот чистый смех, воины заулыбались. Их войско ехало третьим: сначала следовали подданные короля, затем графа Тоубрея и только потом они. И это несмотря на то, что рыцарей у них было больше, чем у короля и графа, вместе взятых.

— Мы убили двух оруженосцев. Я запер шерифа в сарае, ты спалил гостиницу.

Перечисляя собственные злодеяния, Гастон поморщился. За десять дней, проведенных в Альбе, он начал осознавать, насколько скверно они себя вели. Жан пожал плечами.

— Единственным достойным человеком в той ссоре оказался рыцарь, — заявил он. В голосе прозвучала насмешка. — Да и тот предпочел не возражать. Думаю, этим он проявил особую мудрость.

— Тем не менее через час или около того король узнает, что на самом деле здесь произошло.

Жан де Вральи сочувствующе улыбнулся кузену.

— Дорогой друг, тебе предстоит еще многое узнать о том, как устроен этот мир. Если бы нам угрожала малейшая опасность, ангел предупредил бы меня. Думается, именно наши рыцари составляют лучшую часть этого войска: физически более развитые, лучше обученные, облаченные в превосходные доспехи и на отличных лошадях. Сражаться мы готовы в любой момент. И если это произойдет, то победа будет за нами. — Де Вральи снова пожал плечами. — Видишь? Все просто.

Гастон задумался, а не забрать ли ему своих людей и не ускакать куда подальше.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан и Майкл въехали в Замок у моста через боковые ворота. Точно так же скрытно они выехали через верхние задние ворота крепости — об этом знали лишь двое солдат–караульных. Спускаясь по склону горы, Красный Рыцарь скакал быстро и без остановок, поскольку в небе на западе кружились полчища ворон. Зато над самой крепостью и замком, отметил он, не было ни одной птицы.

Во внутреннем дворе Замка у моста он спешился неподалеку от больших торговых фургонов, стоявших друг к другу почти вплотную. Свободного места оставалось ровно столько, чтобы выстроить в шеренгу конный отряд. Осмотревшись, капитан понял: во всех повозках находятся люди. Купцы жили в них. Неудивительно, что сэр Милус сказал, будто у него найдутся комнаты и для них. У главной башни заскулили и залаяли собаки — четыре пары превосходных гончих. Он остановился и позволил им себя обнюхать. Широко улыбнулся от той радости и энтузиазма, с какими отнеслись к нему животные. Псы всегда любили его.

Подошел Овод, личный слуга сэра Милуса, и провел его в главную башню, где на первом этаже расквартировался гарнизон. Там валялось множество тюфяков, набитых новой соломой, шесть местных женщин и еще с полдюжины армейских проституток сидели прямо на каменном полу за шитьем. Они изготовляли матрасы: рядом лежало около двадцати элей полосатой мешковины, уже отмеренной и разрезанной на части, такие же видел капитан в десяти других странах. Из чистой мешковины выходили добротные матрасы, а вот из–за грязного белья распространялись болезни — любой солдат знал это.

Женщины поднялись и присели в реверансе.

Капитан поклонился.

— Не стоит на меня отвлекаться, дамы.

Сэр Милус пожал ему руку, а двое лучников — пожилые и верные люди, Джек Кейве и Дым — начали подталкивать торговцев к выходу. Трое из них принялись размахивать свитками.

— Я протестую! — возопил тот, что повыше. — Мои собаки…

— Я подам на вас в суд за это! — закричал тучный мужчина.

Капитан не обратил на них внимания и поднялся по узкой лестнице на самый верхний этаж, где в башне поставили палатки, превратив ее в спальное помещение для офицеров.

Сэр Йоханнес небрежно кивнул капитану, тот ответил тем же.

— Готов вернуться на гору? — поинтересовался Красный Рыцарь.

Йоханнес опять кивнул.

— Я должен извиниться?

Капитан понизил голос:

— Я был на тебя зол, да и ты был не в духе, но ты мне нужен. Нужен в крепости, чтобы отдавать приказы, надирать задницы провинившимся и записывать имена.

Мужчина снова кивнул.

— Тогда вернусь с тобой. — Он взглядом указал на Гельфреда. — Дурные вести.

— Редко кто приносит мне хорошие новости. — Капитан почувствовал облегчение оттого, что не лишился навеки своего опытнейшего человека, и хлопнул того ладонью по спине в надежде, что сей жест станет примиряющим. — Извини.

Йоханнес какое–то время молчал.

— Ты меня тоже, — наконец произнес он. — Мы с тобой разные, и мне не хватает твоей уверенности.

Он повел плечами.

— Как там Бент?

— Вполне сносно.

Бент был лучником из копья сэра Йоханнеса и главным лучником в крепости.

— Я пришлю тебе сэра Брута, — сказал капитан Милусу.

— То есть ты хочешь забрать у меня лучшего во всем войске рыцаря и подсунуть мальчишку с лучником, который ему не подчиняется? — Он рассмеялся. — Ладно, не важно. Все равно Йоханнес, как старший по рангу, ничего не делал.

Капитан подумал, и уже не в первый раз: все же насколько обидчивы его наемники. Йоханнес предпочел присоединиться к гарнизону замка в качестве простого солдата, а не поехать в крепость вместе со своим командиром только потому, что был зол. Все знали об этом, поскольку здесь, в лагере и гарнизоне, секретов не существовало. И теперь, когда они с капитаном помирились, солдаты, проявляя деликатность, старались не обсуждать случившееся. Подтрунивания начнутся позже. Удивительно, подумал Красный Рыцарь, что подобные люди вообще обладают чувством такта.

Гельфред ждал, и по выражению его лица было заметно, что он вот–вот взорвется.

Капитан расположился за низким складным столом на кожаном стуле. Егерь кивнул двум оставшимся офицерам, и они последовали за своим командиром. Йоханнес задержался у двери и обратился к кому–то за пологом палатки.

— Очистить этаж, — приказал он.

Они услышали недовольное ворчание, затем донесся гортанный голос Маркуса, оруженосца Йоханнеса:

— Все чисто, господа офицеры.

Гельфред окинул взглядом собравшихся.

— Не знаю, с чего начать.

— Может, с начала? И за кружкой винца?

Капитан хотел показаться беззаботным, потому что остальные были слишком серьезными и мрачными.

— Приехали торговцы — у двоих из них были животные. — Гельфред пожал плечами. — Плохой из меня рассказчик. В общем, у двоих из них была дюжина хороших соколов и несколько собак. Ну и я позволил себе их реквизировать.

Дюжина соколов и несколько охотничьих собак стоили целое состояние. Неудивительно, что купцы так возмущались.

— Продолжай, — подбодрил егеря капитан.

— Я здесь первый день, приехал сегодня утром, — Гельфред прочистил горло. — До этого все время был в лесах.

— Прекрасная работа, — похвалил его Красный Рыцарь. — Том ударил прямо по их лагерю, он даже не охранялся.

Охотник обрадовался похвале.

— Спасибо. В любом случае. С этого утра я… — Он посмотрел на сэра Минуса. — Я начал с помощью ястребов охотиться на птиц, которые следят за замком. — Мужчина снова пожал плечами. — Знаю, все это звучит странно…

— Вовсе нет, — перебил его капитан.

Гельфред облегченно выдохнул.

— Я боялся, что ты посчитаешь меня сумасшедшим. Поверишь ли, я думаю… я полагаю, некоторые из этих животных служат нашему врагу.

Последние слова он почти прошептал.

— Да, я в это верю, — сказал капитан. — Продолжай.

Йоханнес помотал головой.

— Как по мне, так это святотатство, — заявил он.

Гельфред раздраженно упер руки в бока.

— У меня есть лицензия от епископа.

Капитан повел плечами.

— Не тяни резину, Гельфред!

Егерь достал охотничью сумку. Материя окостенела от впитавшейся и засохшей крови, но это было в порядке вещей. Он вытащил голубя — поистине огромного — и положил его на складной стол, затем расправил крылья птицы.

— Кречет поймал его два часа назад, — пояснил Гельфред. — Больше ни одна из наших птиц не смогла бы этого сделать из–за его внушительных размеров.

Красный Рыцарь не мог отвести взгляд от скрученной в трубочку записки, прикрепленной к лапке голубя.

Егерь сказал:

— И он вылетел из монастыря, капитан.

Милус передал ему крошечный свиток, по размеру не больше мизинца.

— Низкая архаика, — заметил он, — должна сузить круг подозреваемых.

Капитан пробежал взглядом по строчкам. Написано коротко, четко и со знанием дела — список рыцарей, солдат и лучников; запасы и оборонительные сооружения в цифрах. Но без подробностей. Ничего, что могло бы указать на шпиона.

— Сузить круг подозреваемых в монастыре? — с горечью произнес Красный Рыцарь. — Да там проживает сотня женщин, каждая из которых может читать и писать на низкой архаике!

«А также использовать силу». К тому же одна из женщин, как он знал, была из–за Стены.

— Среди нас изменник, — заявил Гельфред, и сердце капитана упало.

Он подпер голову рукой.

— Поэтому ты решил встретиться со мной здесь.

Егерь кивнул.

— Изменник не здесь. Он в крепости.

Через какое–то время капитан тоже кивнул, как обычно делает человек, когда слышит дурные вести и не может их сразу принять.

— Кто–то убил того повстанца в лесах, — подытожил он. Его взгляд пересекся с взглядом Гельфреда. — Кто–то выстрелил в спину сестре Хавиции.

— Да, милорд. Я тоже об этом думал.

— Кто–то помог демону убить монахиню. — Капитан почесал подбородок. — Даже исходя из моей морали — это весьма скверный поступок.

Никто не улыбнулся. Капитан поднялся.