— Привет, звездочка. Выходит, ты и есть Сара. Последний раз, когда я тебя видел, ты была меньше поросенка.

— Зато теперь я достаточно взрослая, чтобы выносить семя твоего брата, — не растерялась девушка.

Горец выбрался из объятий родственника и приобнял Сару.

Никогда прежде капитан не видел, чтобы Плохиш Том кого–то обнимал. И это немало удивило его.

— Горцы, что тут еще сказать, — произнес стоявший рядом с ним сэр Алкей. — Лично мне они по нраву.

— Звучит так, будто вы о собаках рассуждаете, — заметила Мэг.

Алкей хмыкнул:

— Прошу прощения, мадам. Но они больше похожи на нас, чем на вас, альбанцев. Столь же вспыльчивые.

Ранальд спешился, сперва поцеловал Сару, затем обнял ее отца. Потом вернулся к своему скакуну, порылся в перекинутых через спину коня сумках и достал тонкий кожаный футляр. Бросил его хозяину гостиницы. Тот, нахмурившись, недоуменно уставился на вещицу.

— Шестьсот серебряных леопардов, — пояснил Лаклан. — Чек примут в любом банке Этруска. Он твой. И еще один на две сотни для Сары. — Он криво усмехнулся. — Я продал стадо.

Сара хлопнула в ладоши. А люди во дворе радостно заулыбались. Две дюжины горцев, местные пастухи и мелкие фермеры, только сейчас узнали, что вложенные ими деньги не пропали. Они улыбались. Обнимались. И, сгрудившись вокруг Ранальда, хлопали его по спине и пожимали ему руку.

Красный Рыцарь рассмеялся, его позабавило, что не он теперь центр всеобщего внимания.

Хозяин гостиницы выбрался из толпы ликующих людей и шагнул вперед.

— Я — лорд–хранитель Дормлинга, — представился он. — Полагаю, вы и есть Красный Рыцарь.

Капитан кивнул:

— Мои люди называют меня капитаном. Да и вообще друзья.

На этот раз склонил голову хозяин гостиницы:

— Что ж, безусловно, быть Красным Рыцарем — тяжкое бремя для любого человека. Слезайте с коня, и мои люди вас обслужат. Оставьте свои заботы за порогом, проходите и чувствуйте себя как дома.

Как дома все и было. Капитан снял доспехи для верховой езды, свалив их в кучу — Тоби потом разберет, — и спустился в общий зал, где присоединился к своему брату и сэру Алкею, снимавшим пробу с только что принесенного эля.

Появилась Мэг и села за отдельный стол, но такое положение вещей капитана не устраивало, поэтому он подошел и протянул женщине руку.

— Мадам, не желаете ли присоединиться к нам?

– Ваше величество – неумолимый враг, – сказал Кричтон, с глубоким сожалением глядя вслед несчастному проповеднику.

— Простая швея за одним столом с тремя титулованными рыцарями? — не поверила своим ушам Мэг. Несмотря на мелькнувший в глазах озорной огонек, ее удивление было искренним.

– И надежный друг, – отвечала королева. – От вас, шевалье Кричтон, зависит, буду ли я для вас другом или врагом. Еще одно слово, прежде чем расстаться. В Генрихе вы имеете соперника: он любит принцессу Эклермонду.

— Сыграем в пикет, госпожа? — предложил Гэвин.

– Я это знаю.

Мэг потупила взор.

– Сегодня вечером она будет ваша или его.

— Правила–то я знаю, — смущенно заметила она.

– Она никогда не будет принадлежать ему.

— Ставки будут маленькими.

– Значит, вы принимаете наши предложения?

— А может, просто на интерес?

В эту минуту в конце арены раздались громкие звуки охотничьего рога.

Гэвин как–то странно на нее посмотрел:

– Вот рыцарский вызов! – вскричал Кричтон, прислушиваясь и ожидая повторения сигнала.

— Я целый месяц не держал в руках карты. Нужен запал.

– Королевский вызов, – отвечала Екатерина. – Это вызов Генриха Наваррского!

Мэг снова опустила глаза:

– Генриха Наваррского? – вскричал Кричтон вне себя от удивления. – Так вот какого предводителя гугенотов судьба отдала в ваши руки?

— Если он выиграет все мои деньги…

– Его самого. Мы обязаны этим важным событием одной из девиц нашей свиты, которая по дороге в Лувр заметила, что один из солдат барона Росни поразительно похож на Генриха Бурбона. Мы случайно услышали ее слова и тотчас же послали на розыски наших шпионов, Скоро мы узнали, что солдат – действительно не кто иной, как переодетый монарх. Это тайна, которая должна остаться между нами, шевалье.

— Тогда я закажу у вас еще дюжину подшлемников, — предложил капитан.

– Не бойтесь, ваше величество, я буду нем.

Глядя на швею, молодой человек про себя улыбался.

– Мы узнали также, что король Наваррский рассчитывает быть сегодня участником турнира, желая переломить с вами копье.

«Насколько она сильна, Гармодий?»

– Со мной, ваше величество?

«Трудно сказать. Талант, не познавший обучения. Ей пришлось все постигать самой, начиная с азов».

– Слухи о вашем искусстве достигли и его ушей, и он хочет убедиться в их справедливости на деле. Но слушайте, рог трубит во второй раз. Мы должны окончить наш разговор. Ваш ответ на наши предложения?

«Понятно».

– Я дам его после турнира.

«Возможно, она — самая могущественная из нас. Ее ни во что не посвящали, поэтому она не обременена ограничениями».

– Хорошо. После турнира мы будем ожидать вас в королевской галерее, положите как бы случайно руку на рукоятку кинжала, это будет для нас знаком согласия. Храни вас Господь, шевалье.

Капитан сидел, наблюдая, как Гэвин раздает карты. Напряженное выражение лица Мэг выдало ее.

С этими словами Екатерина вышла из павильона.

«Но ведь у нее весьма ограниченный набор заклинаний…»

– Эй! Копье! Лошадь! – поспешно крикнул Кричтон.

Во Дворце воспоминаний капитана Гармодий заговорил быстро и сбивчиво:

Оруженосец тотчас же прибежал на его зов.

«Выпей чуть вина, чтобы я мог попробовать его на вкус. Может, когда–то у нее и был весьма ограниченный набор заклинаний, но только не теперь, верно, молодой человек? Теперь у нее твои заклинания, мои, настоятельницы, Амиции и остальных».

– Клянусь Святым Андреем, – прошептал Кричтон, поспешно надевая вооружение, – скрестить копье с самым храбрым из христианских принцев – эта честь стоит того, чтобы из-за нее подвергнуться тысячи опасностей.

«Выходит, что могу я, сделает и она…»

«Да».

Едва шотландец вышел из павильона, как ковер, покрывавший стол, у которого происходил разговор Екатерины с Кричтоном, зашевелился, и из-под него показалась высокая остроконечная шапка, а затем испуганное лицо и шутовской костюм Шико, который щелкал зубами от страха.

Швея рассортировала свои карты. Мальчик–слуга принес охапку дубовых дров и разжег камин. Общий зал наполнился запахом жареного ягненка.

– Бррр! Не напрасно я залез сюда! – пробормотал он. – Хорошие вещи удалось мне услышать. Заговор должен вот-вот вспыхнуть. Бедный Генрих! Его ждет участь отца! Если бы его осудили на заключение в монастыре, я бы ничего не сказал, – он всегда чувствовал влечение к рясе… но убийство!.. Что теперь делать? К счастью, я не связан клятвами, да если бы и был связан, так не задумался бы ни на минуту их нарушить. Но что же делать? Я вторично задаю себе этот вопрос. Ничего не придумаешь!.. Кто захочет поверить моей истории? Надо мной станут смеяться, меня побьют, а может быть, даже просто отправят на тот свет. Это общая участь тех, кто лезет не в свои дела. Ах! Вот идея! Я подожду конца турнира и тогда переговорю с шотландцем, так как могу предвидеть, какой ответ даст он нашей Иезавели.

Гэвин откинулся на спинку скамьи:

С этими словами шут осторожно выскользнул из павильона.

— Капитан, одолжи чуток денег.

Красный Рыцарь внимательно посмотрел на брата.

Мэг ухмылялась.

БЕАРНЕЦ

— Удваиваю и вскрываю, — произнесла она.

Вернувшись на арену, Кричтон нашел короля, окруженного фаворитами и, видимо, заинтересованного гордым вызовом, все еще отдававшимся в стенах Лувра.

— Эдак я никогда не женюсь, — посетовал Гэвин.

— Женишься? — переспросил капитан.

– Бегите, Монжуа, – вскричал он, обращаясь к распорядителю турнира и герольдам. – Выполните ваши обязанности поскорее и возвращайтесь сообщить нам, кто дерзнул явиться без приглашения на наш турнир. Кто бы он ни был, он поплатится за свою дерзость. Ступайте же и узнайте, кто он такой. – А! Вот и вы вернулись, – прибавил он, увидев приближавшегося шотландца, – мы после расспросим вас о вашем бесконечном разговоре с нашей матерью. По вашему лицу мы подозреваем, что вы задумываете изменить нам. Так ведь?

Сэр Алкей любезно улыбнулся, рассматривая кружку с элем, и пояснил:

– Государь! – вскричал, краснея, Кричтон.

— Если не ошибаюсь, на фрейлине королевы — леди Мэри.

– Ну, вот вы и сердитесь! Видно, этот разговор был настолько серьезным, что вы не выносите даже нашей шутки. Впрочем, тут нет ничего удивительного, – сказал, улыбаясь, король. – Разговор, да еще такой длинный, с ее величеством Екатериной Медичи – невеселая вещь, даже для нас. Мы, однако, должны бы не бранить вас, а скорее благодарить за то, что вы ее так долго удерживали, так как это позволило нам осаждать одну прекрасную особу настойчивее, чем мы могли бы это делать в присутствии нашей матери. Кстати, о прекрасной Эклермонде, шевалье Кричтон. Как только мы покончим с этим неизвестным бойцом, мы намерены переломить с вами копье в ее честь. Вы видите, мы вполне вам доверяем, иначе мы не решились бы так безрассудно отдавать нашу жизнь в ваши руки.

Вспомнив знакомство с упомянутой особой, Красный Рыцарь рассмеялся:

– Государь! Не выходите сегодня на арену! – раздался вдруг глухой голос.

— Самая красивая из придворных дам.

Генрих вздрогнул.

— Старшая из дочерей Бейна. — Взгляд молодого рыцаря устремился куда–то вдаль. — Она меня любит…

– Кто это говорит? – спросил он, обращаясь в ту сторону, откуда, как ему казалось, слышался голос.

Он запнулся, а потом внезапно добавил:

Но его взгляд упал на открытое лицо Жуаеза, выражавшее неменьшее удивление.

— Я… я недостоин ее расположения.

– Sang Dieu! – вскричал взбешенный король. – Кто смел так говорить с нами? Пусть он покажется.

Капитан непроизвольно потянулся силой к брату, только, казалось, Гэвин этого даже не заметил.

Никто не ответил на приказ короля.

«Эх, молодежь, лишь бы попусту тратить магию».

Придворные подозрительно оглядывали друг друга, но никто не мог приписать своему соседу слова, возмутившие короля.

Алкей разразился громким хохотом:

– Господи! – вскричал смущенным голосом Генрих. – этот голос напоминает нам наши безумные ужасы последней ночи. Но здесь не может быть сарбакана.

— Послушайте, мессир, я знаком с некоторыми рыцарями, и поверьте, вы не уступаете ни одному из них.

– Нет, государь! – вскричал Жуаез. – Но может быть, это какая-нибудь другая выдумка?

Гэвин ничего не ответил. Выпив залпом остатки эля, он поднял кружку, подзывая мальчика–слугу.

– Может быть, было бы благоразумнее не пренебрегать этим предостережением, – сказал Сен-Люк, почти такой же суеверный, как и его повелитель. – Вспомните, Карлу Возлюбленному также было предостережение.

— Вина, парень. По правде говоря, — он поднялся, — мне нужно отлить.

– И нашему несчастному отцу тоже! – задумчиво сказал король.

Когда Гэвин ушел, сэр Алкей хмыкнул.

– Неужели это помешает вашему величеству выйти на арену? – произнес Жуаез. – На вашем месте я ответил бы на слова этого тайного изменника тем, что схватил бы копье и тотчас выступил за барьер.

— Не мог не заметить, — произнес мореец с неким смущением, — он называет вас братом.

– Жуаез прав, – сказал герцог Неверский со странной улыбкой, – иначе вы оскорбите шевалье Кричтона, если откажете ему под таким ничтожным предлогом заслужить честь переломить копье с вашим величеством.

Капитан засмеялся. «Вот и началось».

– Этой чести я не искал, герцог, – отвечал твердым тоном Кричтон, – и я прошу вас вспомнить, что удар, причинивший смерть Генриху II, был случайным.

— Для меня это большая честь.

– Не говорите об этом, мой милый! – сказал, вздрогнув, король.

— Я просто думал, извините, мессир…

– Государь! – вскричал Жуаез, стараясь рассеять мрачные думы короля. – Подумайте о прекрасных глазах, свидетелях ваших подвигов, подумайте о прекрасной Эклермонде!

Сэр Алкей откинулся на спинку скамьи.

— Вы думали, что я — бастард какого–то безродного человека. А тут вдруг сын великого герцога Стратнита называет меня братом. — Капитан подался вперед.

Генрих обратил свой взгляд к королевской галерее, и при виде принцессы Конде его опасения мгновенно исчезли.

Их взгляды встретились.

– Ты нас успокоил, брат мой, – сказал он виконту. – Да, мы будем помнить о владычице нашего сердца. Мы не будем более колебаться выступить на арену, хотя бы из-за этого подверглась опасности наша жизнь, хотя бы этот поединок стал нашим последним.

— Да.

– Он и будет последним! – произнес прежний таинственный голос, звучавший теперь еще глуше.

Красный Рыцарь кивнул.

– Опять этот голос! – вскричал Генрих, которым снова начал овладевать страх. – Если это шутка, то она переходит все границы. Вчера ночью мы простили нашему шуту Шико его дерзость, но сегодня мы не потерпим ничего подобного. Помните это, господа, и пусть бережется этот неизвестный советник, у которого нет мужества открыться.

— А я думал, извините и вы меня, мессир, я думал, вы просто странствующий рыцарь, присоединившийся к моему войску, а теперь… — Он улыбнулся. — Иногда у меня возникает определенная мысль. И эта мысль…

В эту минуту наконец возвратился Монжуа в сопровождении герольдов, и настроение Генриха значительно улучшилось.

Он также откинулся на спинку скамьи.

Мэг переводила взгляд с одного на другого.

– Слава Богу! – вскричал он. – Если уж нам не суждено ничего узнать об этом благодетеле, то, по крайней мере, наше любопытство будет удовлетворено в другом отношении, а нас это не менее интересует. Милости просим, Монжуа. Ну, что мы узнали? Как имя этого смелого авантюриста? Впрочем, стой! Прежде чем ты скажешь, мы хотели бы держать пари на наше ожерелье против ленты, которая развевается на каске шевалье Кричтона, что этот новый боец – Гиз.

— Господа, — тихо окликнула она.

– Принимаю ваше пари, государь, – сказал Кричтон. – Залог против залога.

— И что же это за мысль? — почти шепотом поинтересовался сэр Алкей.

– Рассуди нас, Монжуа, – сказал Генрих.

Капитан пригубил кружку с превосходным элем.

– Ваше величество проиграли, – ответил Монжуа. – Это не герцог Гиз.

— Иногда мне кажется, что все, сказанное мной, тут же становится известно императору.

– Вам всегда счастье, Кричтон! – вскричал Генрих, неохотно снимая ожерелье со своего шлема и отдавая его шотландцу. – Бесполезно бороться против того, кому постоянно улыбается капризная богиня.

— Так и есть, — не стал отрицать собеседник.

– Да, ваше величество лишились талисмана, который лучше закаленной стали защитил бы вас от моего копья, – отвечал Кричтон.

— И его двоюродному брату, — продолжил Красный Рыцарь.

С этими словами он обнажил голову и надел ожерелье поверх своей каски.

— Ничего себе, так вам и это известно? — вздохнул сэр Алкей.

Это движение не укрылось от Эклермонды. Как мы уже говорили, ее положение позволяло ей видеть все вокруг, и она с изумлением обратила внимание на необъяснимое поведение короля и его соперника.

— Догадывался. Поэтому, что касается моего происхождения…

Между тем Генрих снова обратился к Монжуа с расспросами о незнакомом рыцаре.

— Да? — подался вперед мореец.

– Он пожелал скрыть свое имя, – отвечал Монжуа, – ему это позволяют законы турнира.

— Это не ваше дело, мессир. Я ясно выразился? — Капитан в свою очередь также наклонился вперед.

– Держим пари, что ты признал его право поступать таким образом? – произнес раздраженным тоном Генрих.

Но сэр Алкей и не думал отступать:

– Чтобы исполнить должным образом мои обязанности, как представителя вашего величества, я не мог поступить иначе, – отвечал Монжуа.

— Люди начнут распускать всякие сплетни.

– Вы правильно поступили, – сказал, нахмурившись, король.

— Пускай.

– Я исполнил свой долг, – заметил суровым тоном Монжуа. – Ваш дед, славной памяти Франциск I, не стал бы так со мной обращаться…

Мэг положила на стол руку и перевернула карты — красиво нарисованные большие прямоугольники.

– И его внук также, – отвечал, смягчаясь, Генрих. – Простите меня, мой старый и верный слуга.

— На вас смотрят, милорды. Вы похожи на двух простолюдинов, готовых схватиться за кинжалы и пустить их в ход.

– Государь!..

Алкей допил свой эль.

– Довольно! Под каким девизом записался рыцарь?

— Пиво располагает к меланхолии. Давайте врежем по вину, и я забуду об этом навсегда.

– Под странным девизом, государь: Беарнец.

Капитан согласился:

– Беарнец? – вскричал изумленный Генрих. – Что это значит? Это какая-нибудь интрига! Только один человек во всей Европе имеет право носить этот девиз, и он не настолько безрассуден, чтобы осмелиться явиться сюда.

— Не отношу себя к особо чувствительным ублюдкам, но уж какой есть.

– Может быть, это один из храбрых капитанов короля Наваррского, который с умыслом присвоил себе девиз своего государя, – отвечал Монжуа. – Может быть, это Шатильон или д\'Обинье.

Алкей наклонил голову и протянул для пожатия руку.

– Он один? – спросил Генрих.

— К добру или худу, но я такой же, как вы. Ублюдок.

– Нет, государь, его сопровождает посланник короля Наваррского Максимилиан де Бетюн барон де Роcни.

Глаза Красного Рыцаря от удивления округлились.

– А! Друг нашего кузена Алькандра, – сказал, смеясь, король.

— Спасибо за откровенность.

– И супруг прекрасной Диоклеи, – заметил Жуаез многозначительным тоном.

Мореец рассмеялся:

– Мадам Росни, кажется, еще жива, хотя супруг и грозил ей кинжалом и ядом, когда узнал об ее интриге с Генрихом Наваррским, правда, маркиз? – спросил Сен-Люк, обращаясь к Вилькье.

— До этого меня никто не благодарил за то, что я — внебрачное дитя.

Это был прямой удар. Губернатор Парижа несколько лет тому назад убил свою первую жену, Франциску де ла Марн, при сходных обстоятельствах. Однако Вилькье решил парировать удар.

Он повернулся к Мэг.

– Барон Росни низкий и сговорчивый рогоносец, – сказал он с усмешкой, – и вполне заслужил свою участь. Счастливы те, чьи жены так обижены природой, что с их стороны нечего опасаться измены.

— Хотите, я перетасую карты?

В толпе придворных послышался смех. Баронесса (как мы уже заметили) была самой некрасивой женщиной своего времени.

Женщина покачала головой.

Сен-Люк уже готовил раздраженный ответ на насмешку Вилькье, но король остановил его.

— Вы богатые, — неожиданно заявила она. — Думаете, кому–то есть дело до вашей внебрачности? Гляньте на себя — золотые кольца, превосходные мечи, шерстяные котты стоимостью в пятьдесят леопардов, замечательные кони. Господи Иисусе, милорды, вы хоть знаете, что есть у бедняка?

– Ни словом более об этом! – сказал Генрих. – Вот барон Росни и его неизвестный спутник.

— Родители? — недоуменно спросил сэр Алкей.

Действительно, в это время на арену въехали два всадника в полном вооружении в сопровождении двух оруженосцев, державших их копья. Первый из них, закованный в тяжелые стальные доспехи, сидел на вороном скакуне, таком пылком и горячем, что требовалась вся сила могучих рук всадника, чтобы обуздать его нетерпение. Забрало всадника было опущено, и сквозь частую решетку невозможно было даже различить блеска его глаз. Его латы, от наплечника до наплечника, перья его шлема, седло и узда его лошади, щит, копье и боевой топор, прикрепленные к луке седла, – все было цвета крови.

— Голод, — ответила Мэг.

Позади этого всадника, который был не кто иной, как Генрих Наваррский, ехал оруженосец в ливрее того же цвета, держа копье и щит, на котором был нарисован простой цветок, так прелестно описанный одним великим поэтом нашего времени, с надписью золотыми буквами под короной:

— Божье благословение, — внес свою лепту капитан.

J\'aurai Foutours au coeur ecrite

Вернулся Гэвин. Судя по блеску глаз и не совсем пристойным шуткам, он был навеселе.

Sur toutes les fleurs la Marquerite.

— Отличная гостиница. Может, даже лучшая из всех, где мне доводилось бывать. Гляньте вон на ту девушку — у нее рыжие волосы. Рыжие! Никогда не видел столько рыжих. Их пламя горячее, так, по крайней мере, люди говорят.

Очевидно, этот девиз намекал на Маргариту Наваррскую.

Швея улыбнулась, потянулась к своему чепцу и вытащила из–под него заплетенные в косу волосы. Они были ярко–рыжими.

Барон де Росни (более известный под именем герцога Сюлли, которое он носил впоследствии) был в том же самом одеянии, в котором мы видели его несколько часов тому назад. Его длинная шпага висела по-прежнему на бедре. Сбруя его лошади была черной с красным. Перья этих двух цветов украшали его шлем.

— Неужто, сэр рыцарь?

– Этот незнакомец более крепкого сложения, чем Алькандр, государь, – сказал Жуаез. – Это не он.

Гэвин откинулся на спинку скамьи и рассмеялся. Капитан расхохотался еще пуще, к ним присоединился и сэр Алкей. Смех оказался заразительным.

– Клянусь Святым Андреем! – вскричал Кричтон, с восхищением смотревший на Бурбона. – Блестящее вооружение этого рыцаря напоминает мне стихи храброго Луи де Бово, в которых тот описывал свое собственное появление на турнире.

Словно по сигналу, все в гостинице пришло в движение. В общий зал спустились Том и Ранальд и присоединились к компании за столом, входили все новые мужчины и женщины. По мере того как известие о приезде отряда распространялось среди Холмов, в гостинице собирались местные фермеры и пастухи, а еще служившие лорду–хранителю наемники, жестянщик со своими подмастерьями и кузнец со своими.

– Берегитесь, друг мой, – сказал с улыбкой Жуаез. – Разве вы не видите, в чей щит направлено копье этого рыцаря?

В общем зале места хватало всем.

– Я это вижу, – отвечал Кричтон, – и благодарю Святого Георгия, предводителя рыцарства, что этот вызов обращен ко мне.

Люди потребовали музыку, и Том затянул песню. Причем пел он на удивление хорошо. Среди общего шума и гама Гэвин повернулся к капитану:

В это время Генрих Наваррский, оставив Росни у барьера, медленно двигался по арене, привлекая к себе всеобщее внимание, особенно внимание прекрасного пола. В мужественной и красивой фигуре Бурбона было что-то такое, что неотразимо действовало на женские сердца. В настоящую минуту действие было почти волшебным. Когда он остановился на мгновение перед большой галереей, среди прекрасных дам, ее наполнявших, произошло волнение.

— Ты ведь неплохо играл на лютне.

– Кто это? Кто это? – спрашивали все друг у друга.

— Когда–то очень давно. Но только не здесь, — нахмурился Красный Рыцарь.

– Это герцог Анжу, – говорила де Нуармутье.

Хозяин гостиницы услышал их разговор. Он снял со стены лютню и вложил капитану в руки. Затем мигом заставил всех замолчать: вышло это у него столь же легко и непринужденно, как маг творит заклинание.

– Это Бюси д\'Амбуаз, – говорила Изабелла де Монсоро.

— Возможно, среди нас есть лютнист, — объявил он.

– Это герцог Гиз, – говорила жена маршала Рец. Боже мой! В броню этого всадника они влезли бы все трое, – сказала, покатываясь со смеху, Ториньи. – Вы должны были бы лучше помнить ваших бывших любовников!

Капитан про себя обругал Гэвина.

– Если только, как у мадемуазель Ториньи, их не было у нас так много, что мы позабыли всех, кроме последнего, – язвительно заметила маршальша.

— Дайте мне немного времени, — попросил он, когда понял, что просто так от него не отстанут.

– Благодарю вас, – сказала Ториньи, – ваши нападки – комплимент моей красоте.

Взяв лютню и вторую кружку вина, молодой человек вышел во двор в летнюю ночь. На улице было заметно тише. Блеяли овцы, мычали коровы, шум из гостиницы звучал приглушенно, словно журчание далекого ручья.

– Если бы это был солдат с улицы Пеликана! – вздохнула ла Ребур.

Капитан принялся настраивать лютню. Плектра, специальное приспособление для защипывания струн, располагалась там, где он и ожидал.

«Позволь мне, — попросил Гармодий. — Это простая математика».

– Вы, кажется, все утро мечтали о вашем солдате! – сказала ла Фоссез. – Вы решили, что он смахивал на Генриха Наваррского, а теперь думаете, что весь свет должен на него походить.

Он вобрал силу и сотворил заклинание: магия наполнила струны.

– Ах! Если бы это был, однако, Бурбон, – сказала ла Ребур, к которой внезапно вернулось все ее оживление.

«Правило восьми, направленное в корпус музыкального инструмента», — пояснил умерший маг.

– Кто бы это ни был, – заметила Ториньи, – это бесспорно первый рыцарь на турнире, не исключая и шевалье Кричтона.

«Спасибо, — поблагодарил Красный Рыцарь. — Всегда ненавидел ее настраивать».

– Не произносите при мне имя этого изменника, – сказала Маргарита Валуа, внимание которой было привлечено этим случайным упоминанием ее любовника.

Он прогулялся по двору, наигрывая простенькую мелодию, первую, которую выучил, и вернулся в гостиницу.

– Наш незнакомый рыцарь, кажется, ищет даму, у которой он мог бы просить залог, – предположила жена маршала.

При его появлении голоса в общем зале стихли, он сел рядом с Гэвином и исполнил несколько простых песен: «Оруженосец великой славы», которой все весело подпевали, «Зеленые рукава» и «Красотка на воде». Случалось, он ошибался, но публика оказалась непривередливой.

– И он так походит на герцога Гиза, что вы не в состоянии отказать ему, – произнесла Ториньи.

— Сыграйте что–нибудь для танцев! — попросила молодая вдова.

– Его взгляды обращены на ла Ребур, – заметила ла Фоссез. – Смотрите, он делает знак.

Капитан собрался признаться, что не знает ни одной танцевальной мелодии, но Гармодий его опередил:

– Мне! – вскричала ла Ребур, краснея до корней волос. – Нет, – произнесла она с глубочайшим разочарованием, – это ее величеству.

«Позволь мне».

– Разве вы не видите надписи и девиза на его щите? Это, очевидно, новый искатель милости королевы. Ваше величество, – продолжала хитрая флорентийка вполголоса, – вот вам отличный случай отомстить вашему неверному любовнику.

Пальцы медленно перебирали струны, но потом их движение стало ускоряться — сначала не намного, а потом все быстрее и быстрее, пока не зазвучала горская плясовая, грустная, дикая и резкая…

– Вы забываете, с кем вы говорите, моя милая, – сказала Маргарита, напрасно стараясь скрыть свое волнение под маской нетерпения. – Еще раз я запрещаю вам говорить о нем.

Капитану оставалось только наблюдать, как его пальцы взлетают над струнами, и это было ему не по душе. Зато музыка не смолкала и звучала все громче и задорнее. Мужчины не выдержали темпа, но женщины продолжали отплясывать: повсюду взлетали юбки, мелькали оголенные ножки, поворачивались головы, а швея Мэг в прыжке выскочила в самый центр.

– Как вам угодно, ваше величество, – сухо отвечала Ториньи.

Лютня в руках капитана разошлась не на шутку.

В эту минуту на галерее появился паж и, подойдя к Маргарите, преклонил перед ней колени.

Сара Лаклан подпрыгнула, блеснув, словно вылетевшая из воды рыбка. Мэг закружилась, а одна из служанок гостиницы завертелась, будто волчок, в море пышных юбок. Как только руки на лютне замерли, мужчины громко захлопали в ладоши, а капитан вновь безраздельно овладел своим телом.

– Спутник барона Росни, – сказал он, – просит ваше величество дать ему залог, чтобы он мог переломить в вашу честь копье с шевалье Кричтоном.

«Ах, как это прекрасно, — произнес Гармодий, — я уже и позабыл».

– С Кричтоном? – вскричала Маргарита, поднимаясь.

«Пожалуйста, больше так не делай, старик».

– Видите, я была права, – сказала Ториньи. Но, заметив странную перемену в лице королевы, она умерила свою живость. \"Она отомстит своему любовнику, – подумала флорентийка, – это лицо напомнило мне ту ночь, когда Гильом дю-Пра, околдованный ее ласками, заставил навсегда умолкнуть ядовитый язык ее врага дю Гау.\"

Красный Рыцарь пытался отдышаться. Вокруг него собралась целая толпа, многие одобрительно хлопали по спине.

– Этот рыцарь, ты говоришь, спутник барона Росни? – спросила Маргарита с рассеянным видом.

— Клянусь, — восторженно воскликнул лорд–хранитель, — вышло не хуже, чем у бывшего хозяина лютни!

– Его брат по оружию, – отвечал паж.

Позже, когда мужчины и женщины разбились на пары, когда Мэг с горящими глазами ушла в свою комнату, когда Ранальда поблагодарили все присутствовавшие и когда самая симпатичная из девушек–служанок оказалась на коленях у сэра Алкея, капитан снова вышел на улицу.

– Он получит залог из наших рук, – сказала королева после минутного молчания.

Стоя под ночным звездным небом, он прислушивался к мычанию коров и быков. И, не удержавшись, сыграл для них песню «Растет камыш среди реки». Гармодий лишь фыркнул.

– Этим он будет еще драгоценнее моему господину, – сказал паж, – удостоенный внимания такой прекрасной королевы, мой господин может быть уверен в успехе на арене.

Утром приехавшие расселись по коням и поскакали на север. К счастью, ни у кого из сопровождающих капитана не раскалывалась от похмелья голова, как это обычно бывает после столь бурного веселья, и он был немало удивлен, увидев лорда–хранителя на прекрасной скаковой кобыле восточных кровей, ничем не уступавшей скакуну самого Красного Рыцаря.

– Клянусь честью, ты рано научился своему ремеслу, мой красавец, – сказала, улыбаясь, Ториньи.

Хозяин кивком поприветствовал капитана:

– Пусть твой господин ждет нас в комнате под этой галереей, – ответила Маргарита пажу. – Ториньи и ла Ребур, вы будете нас сопровождать.

— А вы, оказывается, отличный лютнист, милорд. К тому же еще и славный малый.

Паж поднялся и вышел.

Красный Рыцарь поклонился:

– Одно слово, ваше величество, – сказала, подходя, Эклермонда.

— Ваша гостиница — самая лучшая из всех, в которых мне когда–либо доводилось останавливаться. Я даже смог бы здесь остаться пожить.