Глава 1. Король Фред Бесстрашный

В давние-стародавние времена была крошечная страна под названием Раздолье. В ней испокон веков правила династия светловолосых королей. Короля, о котором я пишу, звали Фред Бесстрашный. Такое прозвище он сам себе дал утром в день своей коронации и объявил об этом публично — ведь «Фред Бесстрашный» звучало очень красиво. А ещё оно напоминало жителям королевства о том, что этому храбрецу однажды удалось поймать и убить целую осу, причём в одиночку! (Разумеется, каких-то пять лакеев и маленького чистильщика обуви было можно не брать в расчёт).

Король Фред Бесстрашный вступил на престол, окружённый всеобщим восхищением. У него были чудесные золотистые кудри, роскошные завитые усы и он великолепно смотрелся в своих узких штанах, бархатных камзолах и ​​рубашках с рюшами — такие наряды в то время носили все богачи. Рассказывают, что Фред был благородным по натуре, что он всякий раз улыбался и махал рукой всем, кто попадался ему на глаза, и что он выглядел ужасно красивым на своих портретах (городское начальство должно было развешивать эти портреты в ратушах по всему королевству). Жители Раздолья были очень довольны новым королём; многие думали, что он в конце концов даже превзойдёт своего отца Ричарда Праведного, у которого зубы были кривоваты (об этом, понятное дело, в годы его правления никто не рисковал упоминать).

А король Фред тем временем втихомолку радовался: он обнаружил, что править Раздольем очень легко. Страна, казалось, сама собой управляла. Почти у всех еды было завались, купцы гребли золото лопатой, а советники Фреда решали любую проблему ещё до того, как она успевала возникнуть. Всё, что оставалось Фреду, это приветливо улыбаться подданным из кареты, когда он пять раз в неделю отправлялся на охоту вместе со своими лучшими друзьями лордом Никчэмом и лордом Треплоу.

У Никчэма и Треплоу были большие поместья в стране, но они считали, что намного дешевле и веселее жить во дворце с королём, питаться с его стола, охотиться на его оленей и следить за тем, чтобы король не обращал слишком пристальное внимание на прекрасных придворных дам. Они не хотели, чтобы Фред женился, потому что королева могла испортить им всё веселье. Некоторое время королю вроде бы нравилась леди Эсланда, прелестная чернокудрая девушка, которая составила бы отличную пару светловолосому красавчику Фреду, но Никчэм убедил его, что она из тех слишком серьёзных учёных зануд, которые никак не годятся на роль любимой королевы. Фред не знал, что лорд Никчэм затаил обиду на леди Эсланду: однажды он сделал ей предложение, но получил отказ.

Лорд Никчэм был очень худым, хитрым и сообразительным. Треплоу же в отличие от своего приятеля был краснолицым толстяком — настолько грузным, что шестеро слуг с трудом усаживали его на рослого гнедого жеребца. Хотя Треплоу не отличался таким умом, как Никчэм, он всё же был намного смышлёнее короля.

Оба лорда были опытными подхалимами и всё время напоказ удивлялись тому, как легко Фреду даётся любое занятие — от верховой езды до старинной игры в блошки. Лучше всего на свете Никчэм умел уговаривать короля делать то, что было на руку самому Никчэму, а Треплоу без труда убеждал короля в том, что никто на свете не предан королю так беззаветно, как оба его лучших друга.

Фред считал Никчэма и Треплоу добрыми и славными малыми. Они вынуждали его устраивать костюмированные вечеринки, пикники и роскошные банкеты — ведь Раздолье славилось своими лакомствами далеко за пределами его границ. Каждый из городов королевства имел свой предмет гордости; считалось, что самые лучшие в мире умельцы проживают именно здесь.

Столица Раздолья Эклервилль лежала на юге страны в окружении бескрайних фруктовых садов, пшеничных полей, где тяжело колыхались золотые колосья, и изумрудно-зеленых пастбищ, на которых мирно пощипывали траву белоснежные коровки. Местные фермеры снабжали сливками, мукой и фруктами эклервилльских мастеров-кондитеров, которые делали лучшие на свете пироги и пирожные.

Вспомните самый вкусный торт или бисквит, который вам когда-либо доводилось пробовать. Так вот, поверьте: он сгорел бы со стыда, если бы его поставили рядом с любой местной выпечкой. Если кто-то не плакал от счастья, откусывая от пирожного, сделанного в Эклервилле, то это считалось неудачей пекаря, и таких пирожных больше никогда не делали. Витрины эклервилльских пекарен были просто-таки завалены деликатесами: там можно было найти и «Девичьи Мечты», и «Колыбельки Фей», и самое знаменитое лакомство — «Небесные Надежды», которое было таким изысканным, таким мучительно вкусным, что его берегли для особых случаев, и те, кому выпало счастье его отведать, рыдали от удовольствия. Король Порфирио из соседней Прудпрудинии однажды даже отправил королю Фреду письмо, в котором предлагал ему руку любой своей дочери в обмен на пожизненный запас «Небесных Надежд», но Фред, следуя совету Никчэма, просто рассмеялся в лицо прудпрудинскому послу.

«Ваше величество, его дочери не такие красавицы, чтобы отдавать за них наши «Небесные надежды»!» — шепнул королю Никчэм.

К северу от Эклервилля тоже простирались зелёные поля и текли реки с чистейшей водой. Здешние жители разводили чёрных, как ночь, коров и весёлых розовых свиней, снабжая продуктами города-побратимы Брынзбург и Беконстаун. Эти города соединял крутой каменный мост, перекинутый через Разливину, главную реку Раздолья; пёстрые баржи развозили по ней грузы в разные концы королевства.

Брынзбург славился своими сырами, похожими на громадные белые колёса, на плотные пушечные ядра, окрашенные в оранжевый цвет, и на большие рыхлые бочонки с синими прожилками, а местные сливочные сырки были мягче бархата.

Беконстаун был знаменит своими копчёными и запечёнными в меду окороками, а также беконом, пряными колбасками, тающими во рту бифштексами и пирогами с олениной.

Вкусный дым, идущий из труб беконстаунских печей, смешивался с ароматами, струящимися из дверей брынзбургских сыроварен, и от этого восхитительного запаха у любого, кто оказывался даже за сорок миль от города, текли слюнки.

В нескольких часах езды к северу от Брынзбурга и Беконстауна протянулись целые гектары виноградников, где вызревали виноградины размером с яйцо — спелые, сладкие и сочные. Если же путешественник не останавливался в этих местах, то к вечеру он мог добраться до города Цинандала с его гранитными домами, известного своими винами. О цинандальском воздухе говорили, что можно опьянеть просто прохаживаясь по городским улицам. Лучшие коллекционные вина переходили из рук в руки в обмен на многие тысячи золотых монет, поэтому виноторговцы Цинандала были в числе самых богатых людей в королевстве.

А вот немного севернее Цинандала творилось что-то странное. Казалось, что здесь тучная земля Раздолья истощилась, растратив свои богатства на лучшую в мире пшеницу, лучшие фрукты и лучшую траву. У северной границы располагалась местность, известная под именем Торфяндия, и там росли лишь безвкусные грибы, похожие на резину, а редкой сухой травы едва хватало на корм для немногочисленных облезлых овец.

По внешнему виду овцеводы-торфяндцы сильно отличались от лощёных, пухленьких и хорошо одетых жителей Цинандала, Беконстауна, Брынзбурга или Эклервилля. Сказать по правде, они выглядели оборванцами, нечёсаными и измождёнными. За их тощих овец никогда не давали хорошую цену — ни в Раздолье, ни за границей, поэтому лишь очень немногие торфяндцы могли наслаждаться вкусом вин, сыра, говядины или выпечки Раздолья. Чаще всего в Торфяндии ели жирный бульон из баранины, приготовленный из тех овец, которые были слишком стары для продажи.

Остальные жители Раздолья считали торфяндцев чудилами — мрачными, грязными и сварливыми. Голоса у многих жителей Торфяндии были грубыми и сиплыми, и если другие раздольцы хотели их передразнить, то начинали блеять, как охрипшие старые овцы. Повсюду ходили шутки об их туповатости и неумении себя вести. Насколько помнили раздольцы, из Торфяндии никогда не выходило ничего примечательного, кроме разве что легенды об Икабоге.



Глава 2. Икабог







Легенда об Икабоге передавалась торфяндцами из уст в уста, из поколения в поколение, её рассказывали во всех деревнях и сёлах вплоть до Эклервилля, и в конце концов все узнали эту историю. Разумеется, как это бывает со всеми легендами, каждый рассказчик в ней что-нибудь изменял, но в одном все они сходились: чудовище обитало на крайнем севере страны, в болотистом крае, где царил полумрак, где часто стелился густой туман, где разные опасности подстерегали неосторожных путников. Рассказывали, что этот зверь пожирал детей и овец. Иногда он похищал даже взрослых мужчин и женщин, если те оказывались слишком близко к болоту в ночное время.

Повадки и облик Икабога менялись в зависимости от того, кто его описывал. Очевидцы утверждали, что он похож на змею, но им тут же возражали, что по виду он скорее напоминает дракона или волка. Что до его голоса, то одни рассказывали, что страшилище издаёт страшный рёв, другие заявляли, что оно оглушительно шипит, а третьи уверяли, что оно передвигается совершенно беззвучно — подобно туману, незаметно окутывающему болото.

Ещё рассказывали, что Икабог обладает невероятными способностями. Заманивая путешественника в своё логово, он говорил человеческим голосом. Если его пытались убить, он мог волшебным образом зарастить свои раны или даже разделиться на двух Икабогов. Он также мог летать, жечь огнём, плеваться ядом — силы Икабога были тем больше, чем богаче было воображение рассказчика.

«Попробуйте только куда-то уйти из сада, пока я работаю: Икабог сразу поймает вас и съест!» — так родители всего королевства пугали своих детей. Неудивительно, что все мальчики и девочки королевства играли в битву с Икабогом, пугали друг друга страшными сказками об Икабоге, а если сказки были слишком похожи на правду, то им снились кошмары с Икабогом.

Берт Беззаботс был одним из таких маленьких детей. Когда однажды вечером друзья его родителей, носившие фамилию Паркетт, пришли к ним в гости, господин Паркетт развлекал всех последними новостями об Икабоге. В результате пятилетний Берт проснулся среди ночи, весь в слезах и испуге: в его сне сквозь туман над болотом, в которое он медленно погружался, на него неотрывно смотрели белые глаза чудовища, похожие на два огромных фонаря.

— Успокойся, успокойся, — шептала ему мама. Держа перед собой свечу, она тихонько вошла в его комнату и теперь качала малыша на коленях. — Никакого Икабога нет, Берти. Это просто глупая выдумка.

— Н-но господин Паркетт рассказал, что овцы п-пропадают неизвестно куда! — проблеял Берт и икнул от страха.

— Так и есть, — согласилась госпожа Беззаботс, — но не потому, что их крадёт чудовище. Овцы — глупые создания. Они часто убегают и теряются в болотах.

— Н-но господин Паркетт говорил, что л-люди тоже пропадают!

— Только те из них, у которых хватает глупости заблудиться на болоте ночью, — уточнила госпожа Беззаботс. — Не переживай, Берти, никакого чудовища не существует.

— Но он ещё рассказывал, что какие-то л-люди слышали г-голоса за окном, а утром все их к-куры исчезли!

Госпожа Беззаботс не смогла удержаться от смеха.

— Голоса, которые они слышали, принадлежат обычным ворам, сынок. В Торфяндии все постоянно пытаются что-нибудь стащить друг у друга. Им легче объявить виноватым Икабога, чем признать, что их соседи занимаются воровством!

— Воровством?! — ахнул Берт, в ужасе уставившись на мать. — Воровство — это же очень плохо, правда, мамочка?

— Это и вправду очень плохо, — подтвердила госпожа Беззаботс. Она сняла Берта с коленей, уложила его обратно в тёплую постель и начала поправлять одеяло. — Но, к счастью, мы живём далеко от этих злодеев-торфяндцев.

Она взяла свечу и на цыпочках подошла к двери спальни.

— Спокойной ночи, — прошептала она с порога. Как правило, после этого женщина добавляла: «И пусть Икабог не укусит тебя за бочок», как это обычно говорили своим детям перед сном родители по всему Раздолью. Но на этот раз она сказала: «Спи крепко-крепко».

Берт снова уснул и до самого утра не видел во сне никаких чудовищ.

Так сложилось, что господин Паркетт и госпожа Беззаботс были хорошими друзьями. В школе они учились в одном классе и вообще знали друг друга от рождения. Поэтому, когда господин Паркетт услышал, что из-за него Берту приснился кошмар, ему стало очень стыдно. А так как Паркетт был лучшим плотником во всём Эклервилле, он решил вырезать для маленького мальчика фигурку Икабога. У этой фигурки был широкий улыбчивый рот с множеством зубов и большие когтистые лапы; неудивительно, что деревянный Икабог сразу стал любимой игрушкой Берта.

Если бы Берту, или его родителям, или их соседям Паркеттам, или другим раздольцам кто-нибудь сообщил, что из-за легенды об Икабоге в Раздолье вот-вот нагрянут ужасные беды и несчастья, они рассмеялись бы ему в лицо. Эти люди жили в самом счастливом в мире королевстве. Ну какой вред мог нанести ему Икабог?



Глава 3. Смерть швеи







Семьи Беззаботс и Паркетт жили в районе, который назывался Город-в-Городе. В этой части Эклервилля селились все, кто работал на короля Фреда. Садовники, повара, портные, пажи, швеи, каменщики, конюхи, плотники, лакеи и горничные — все они проживали в аккуратных домиках неподалёку от дворца.

Город-в-Городе был отделён от других районов Эклервилля высокой белой стеной, но ворота в ней днём держали открытыми, чтобы жители этого района могли покупать товары на рынках и навещать друзей и родных, проживавших за стеной. На ночь эти крепкие ворота закрывали, и все жители Города-в-Городе спали, как и сам король, под защитой Королевской гвардии.

Майор Беззаботс, отец Берта, был командором Королевской гвардии. Этот статный воин, обладавший весёлым нравом и ездивший на коне серебристо-стальной масти, всегда сопровождал на охоту короля Фреда, лорда Никчэма и лорда Треплоу; такие выезды обычно случались пять раз в неделю. Королю нравился майор Беззаботс, а кроме того, он очень ценил его жену: Берта Беззаботс была личным кондитером короля, что считалось большой честью в этом городе великих мастеров пекарного искусства. Из-за привычки Берты приносить домой пирожные, которые, как она считала, нельзя было назвать идеальными, Берт понемногу располнел, поэтому, как ни грустно об этом говорить, другие дети дали ему прозвище Бертеброд, которое его очень огорчало.

Лучшим другом Берта была Дейзи Паркетт. Разница в возрасте у них составляла буквально несколько дней, и вели себя они скорее как брат и сестра, чем как приятели. Дейзи защищала Берта от хулиганов. Она была худенькая, но очень шустрая, и всегда была готова дать в нос любому, кто называл Берта Бертебродом.

Дэн Паркетт, отец Дейзи, был королевским плотником: он чинил и менял колёса и оси на каретах. Господин Паркетт показывал себя таким умельцем, что ему даже доверяли изготавливать мебель для дворца.

Дора Паркетт, мать Дейзи, была главной дворцовой швеёй. Это была очень почётная должность, потому что король Фред любил красиво одеваться и заставлял своих портных (их у него было множество) шить ему новые наряды каждый месяц.

Именно страстное увлечение короля нарядами и стало причиной трагического происшествия, которое позднее в книгах по истории Раздолья назовут началом всех бед, грозивших поглотить это счастливое маленькое королевство. В те дни, когда всё произошло, лишь несколько человек в Городе-в-Городе знали об этом хоть что-нибудь, и кое для кого это оказалось ужасной трагедией.

Вот что случилось.

К Фреду с официальным визитом должен был прибыть король Прудпрудинии (очевидно, до сих пор надеясь обменять одну из своих дочерей на пожизненный запас «Небесных Надежд»), и король решил, что по этому случаю ему нужен совершенно новый наряд: из матовой пурпурной ткани, с отделкой из серебряного кружева, с аметистовыми пуговицами и серым мехом на манжетах.

Краем уха король Фред слышал, что у старшей швеи не всё в порядке со здоровьем, но ему до этого не было дела. Как он считал, никто, кроме матери Дейзи, не умел правильно пришивать серебряные кружева, поэтому он приказал, чтобы эту работу выполняла только она и никто другой. В результате Дора Паркетт не спала целых три ночи, чтобы успеть закончить пурпурный наряд к визиту короля Прудпрудинии, а на рассвете четвёртого дня ее помощница нашла Дору мёртвой: она лежала на полу, зажав в руке последнюю аметистовую пуговицу.

Фред ещё не закончил завтракать, когда к нему явился с новостями главный королевский советник. Эту должность при дворе занимал мудрый старец по имени Аскетт; его седая борода была такой длинной, что почти доходила до колен. Сообщив о смерти старшей швеи, он заметил:

— Впрочем, я уверен, что любая другая из швей вашего величества легко сможет пришить последнюю пуговицу.

Что-то во взгляде Аскетта насторожило Фреда; у него даже в животе похолодело.

Чуть позже, когда камердинеры помогали ему надеть новый пурпурный костюм, Фреду захотелось избавиться от гложущего чувства вины, и он рассказал об этом печальном случае лордам Никчэму и Треплоу.

— Я хочу сказать, что если бы я знал, как тяжело она больна, — пыхтел Фред, когда слуги втискивали его в обтягивающие атласные панталоны, — то я, разумеется, позволил бы сшить наряд кому-нибудь другому.

— Ваше величество так добры... — рассеянно заметил Никчэм, рассматривая своё землистое лицо в зеркале, висевшем над камином. — Ещё никогда земля не рождала такого добросердечного монарха.

— Если этой женщине стало плохо, она должна была об этом предупредить, — проворчал Треплоу, ёрзая в мягком кресле у окна. — А если она была не в состоянии работать, то ей тем более следовало сообщить об этом. И вообще, если правильно рассудить, то это предательство по отношению к своему королю. Ну или к его наряду, что то же самое.

— Треплоу прав, — сказал Никчэм, отворачиваясь от зеркала. — Относиться к слугам лучше, чем вы, ваше величество, просто невозможно.

— Я правда хорошо к ним отношусь? — с тревогой спросил король Фред, втягивая живот (камердинеры как раз застёгивали аметистовые пуговицы). — И, в конце концов, ребята, я сегодня должен выглядеть лучше всех, не так ли? Вы же знаете, как нарядно одевается король Прудпрудинии!

— Если бы оказалось, что вы одеты не так нарядно, как король Прудпрудинии, то это был бы позор на всё королевство, — подтвердил Никчэм.

— Ваше величество, выбросьте это досадное недоразумение из головы, — пренебрежительно махнул рукой Треплоу. — Швея-предательница — это не повод для огорчения в такой прекрасный солнечный день.

И всё же, несмотря на советы обоих лордов, король Фред никак не мог успокоиться. Возможно, ему это лишь казалось, но у леди Эсланды в тот день был особенно серьёзный вид. Улыбки слуг выглядели менее искренними, а реверансы — не такими глубокими, как всегда. В то время как его придворные радостно отмечали приезд короля Прудпрудинии, мысли Фреда постоянно возвращались к швее, лежащей мёртвой на полу с аметистовой пуговицей в руке.

Перед тем, как Фред лёг спать в ту ночь, в дверь его спальни постучал Аскетт. Низко поклонившись, главный советник спросил, собирается ли король послать цветы на похороны госпожи Паркетт.

— А... ну конечно! — взволнованно воскликнул Фред. — Да, разумеется, пошлите большой венок — ну вы поняли, со всеми соболезнованиями и так далее. Вы ведь можете это организовать, Аскетт?

— Конечно, ваше величество, — подтвердил главный советник. — И ещё: позвольте узнать, собираетесь ли вы навестить родных швеи? Они живут всего лишь в нескольких минутах ходьбы от ворот дворца.

— Навестить? — задумчиво протянул король. — Ну нет, Аскетт, не думаю, что это хорошая мысль... ну то есть я уверен, что они этого не ожидают...

Аскетт и король ещё несколько мгновений смотрели друг на друга, затем главный советник поклонился и вышел из комнаты.

Король Фред уже давно привык, что все говорят ему, какой он славный малый, и ему очень не понравилось, с каким неодобрением держался главный советник. Теперь он ощущал скорее раздражение, чем стыд.

— Да уж, очень жаль её, — сказал он Фреду в зеркале, перед которым расчёсывал усы, — но я, в конце концов, король, а она — всего лишь швея. Если бы я умер, я бы не ожидал от неё...

Тут до него вдруг дошло, что если он умрёт, то, скорее всего, все раздольцы бросят свои дела, оденутся в траур и будут неделю плакать навзрыд — точно так же, как это было, когда умер его отец Ричард Праведный.

— Ну, в любом случае, — нервно сообщил он своему отражению, — жизнь продолжается.

Он надел шёлковый ночной колпак, забрался на кровать под балдахин, задул свечу и уснул.



Глава 4. Безмолвный дом







Миссис Паркетт была похоронена на кладбище в Городе-в-Городе — там, где находили последнее пристанище целые поколения королевских слуг. Дейзи и её отец долго стояли, взявшись за руки и глядя на могилу. Когда плачущая мать Берта и его мрачный отец уходили с кладбища, уводя за собой сына, он до последнего продолжал оглядываться на Дейзи. Берт хотел что-то сказать своей лучшей подруге, но горе Паркеттов было слишком большим и ужасным, чтобы её можно было утешить словами. Берт даже представить боялся, как бы он себя чувствовал, если бы его мать навсегда скрылась под холодной твёрдой землёй.

Когда все друзья разошлись, господин Паркетт отодвинул от надгробия жены пурпурный венок, посланный королём, и положил на его место небольшой букет из подснежников, которые Дейзи собрала этим утром. Потом отец с дочерью медленно двинулись по дороге к своему дому — дому, который, как они знали, никогда уже не будет таким, как прежде.

Через неделю после похорон король вместе со своей Королевской гвардией выехал из дворца на охоту. Все горожане на его пути, как обычно, выбегали в палисадники, чтобы поклониться или присесть в реверансе и показать, как они рады его видеть. Кланяясь и помахивая рукой в ответ, король вдруг заметил, что в палисаднике перед одним домом никого нет. Окна дома и входная дверь были завешены чёрной тканью.

— Кто там живёт? — спросил он майора Беззаботса.

— Это... это дом Паркеттов, ваше величество, — ответил Беззаботс.

— Паркетт, Паркетт... — протянул король, морща лоб. — Эта фамилия кажется мне знакомой; я мог где-нибудь её слышать?

— Э-э... ​​да, ваше величество, — подтвердил майор Беззаботс. — Господин Паркетт — королевский плотник, а госпожа Паркетт — главная королевская швея. То есть была главной швеёй...

— Ах, да, — поспешно прервал его Фред, — я... я теперь припоминаю.

Пришпорив своего белоснежного жеребца так, что тот перешёл в галоп, король промчался мимо окон дома Паркеттов, завешенных чёрными шторами, стараясь не думать ни о чём, кроме предстоящей охоты.

Но отныне каждый раз, когда король проезжал мимо этого дома, он поневоле задерживал взгляд на пустом палисаднике и чёрном пятне входной двери, и каждый раз перед глазами у него возникала одна и та же картина — мёртвая швея, сжимающая в руке аметистовую пуговицу. Наконец у него лопнуло терпение, и он вызвал к себе главного советника.

— Аскетт, — сказал он, пытаясь не встретиться взглядом со стариком, — на углу улицы, ведущей к парку, стоит дом. Я бы даже сказал, целый коттедж, красивый такой. С большим садом.

— Вы имеете в виду дом Паркеттов, ваше величество?

— Ах вот кто там живёт! — воскликнул король Фред. — Ну, мне тут пришло в голову, что это, пожалуй, слишком большое здание для такой маленькой семьи. Я слышал, что там, кроме них двоих, никто не проживает, так ведь?

— Совершенно верно, ваше величество. Они там живут вдвоём, потому что мать...

— Это не слишком-то справедливо, Аскетт, — громко перебил его король Фред. — Такой прекрасный просторный коттедж занимают лишь двое, в то время как есть, насколько мне известно, семьи из пяти-шести человек, которые были бы просто счастливы, если бы им подарили ещё парочку комнат.

— Вы хотите, чтобы я переселил семью Паркеттов, ваше величество?

— Да, я считаю, что так будет лучше, — сказал король Фред, чрезвычайно внимательно рассматривая носок своей атласной туфли.

— Очень хорошо, Ваше Величество, — сказал главный советник и склонился в глубоком поклоне. — Я попрошу их поменяться с семьёй Саранч. Не сомневаюсь, что их обрадует новое место жительства, а в дом Саранчей я переселю Паркеттов.

— А где находится этот дом? — озабоченно спросил король. Ему совсем не хотелось натыкаться взглядом на траурные завесы прямо у дворцовых ворот.

— На самой окраине Города-в-Городе, — ответил главный советник. — Очень близко к кладбищу, где...

— Похоже, это как раз то что нужно, — прервал его король Фред, вскакивая на ноги. — Мне не нужны подробности. Просто сделай это, Аскетт, старина!

Так Дейзи и её отцу пришлось поменяться домами с семьёй капитана Саранча, который, как и отец Берта, состоял на службе в Королевской гвардии. В следующий раз, когда Фред выехал на охоту, чёрное полотно уже сняли с двери. Младшие Саранчи, четверо братцев-крепышей (именно они первыми прозвали Берта Беззаботса Бертебродом) выбежали в палисадник и начали прыгать, приветствуя короля радостными возгласами и размахивая флагами Раздолья. Король Фред сиял от радости и махал мальчикам в ответ. А через пару месяцев король совсем забыл о Паркеттах. Он ​​снова был счастлив.



Глава 5. Дейзи Паркетт







После трагической гибели госпожи Паркетт королевские слуги разделились на два лагеря. Одни шептались по углам — мол, в такой ужасной смерти несомненно виноват король Фред. Другие предпочитали верить, что произошла какая-то ошибка и что король, отдавая приказ закончить наряд, скорее всего, не знал о тяжёлой болезни своей швеи.

Главный кондитер госпожа Беззаботс принадлежала ко вторым. Король всегда был очень добр к ней, а иногда даже приглашал её в столовую, чтобы поздравить с особенно удачными порциями «Услады Герцога» или «Фантазийных Финтифлюшек», поэтому она была уверена, что Фред — человек добрый, щедрый и внимательный к людям.

— Попомни мои слова: в конце концов окажется, что королю просто забыли сообщить обо всём этом, — убеждала она своего мужа майора Беззаботса. — Он никогда не заставил бы работать кого-то из своих мастеров, если бы тот заболел. Не сомневаюсь, что король сейчас чувствует себя просто ужасно из-за всего произошедшего.

— Это само собой, — соглашался майор. — Я уверен, что он именно так себя и чувствует.

Ему, как и его жене, хотелось думать о короле только хорошее: ведь и он сам, и его отец, и его дед — все Беззаботсы служили правителям Раздолья верой и правдой в рядах Королевской гвардии. Да, майор Беззаботс заметил, что король Фред и не думает грустить после смерти госпожи Паркетт и продолжает охотиться как ни в чём не бывало. Да, майор Беззаботс знал, что Паркеттов переселили из их старого большого дома в невзрачный домишко рядом с кладбищем. Тем не менее, он пытался поверить в то, что король искренне сожалеет о несчастном случае со своей швеёй и что это не он приложил руку к переселению её мужа и дочери.

Новое жилище Паркеттов выглядело довольно мрачно. Солнечные лучи не могли пробиться через листву высоких тисов, выстроившихся в ряд на границе с кладбищем. Правда, из окна спальни через щель между тёмными ветвями Дейзи могла видеть могилу матери. Теперь они с Бертом не были соседями, поэтому в свободное время Дейзи виделась с ним намного реже, хотя Берт приходил к ней при каждом удобном случае. В новом саду Паркеттов было гораздо меньше места для игр, но ребята понемногу приспособились.

Что именно господин Паркетт думал о своём новом доме или о короле, никто не знал. Он никогда не обсуждал эти вопросы с наёмными работниками, а просто занимался своим делом, зарабатывал деньги на содержание дочери, оставшейся без матери, и воспитывал её как мог.

Дейзи любила помогать отцу в плотницкой мастерской и обожала бегать в рабочей одежде. Она была из тех людей, которые не боятся запачкать руки; шикарными нарядами девочка не слишком интересовалась. Тем не менее, после похорон, ежедневно принося свежий букет к могиле матери, она каждый раз надевала разные платья. При жизни госпожа Паркетт всегда пыталась заставить свою дочь выглядеть, по её словам, «как маленькая леди». Она сшила ей много красивых платьев; иногда материалом для них служили обрезки ткани, которые король Фред любезно разрешал ей брать себе по окончании работы над его роскошными нарядами.

Прошла неделя, потом месяц, затем год — и вот платья, сшитые мамой Дейзи, стали ей малы, но девочка все равно бережно хранила их в шкафу. Другие люди, казалось, забыли о том, что случилось с Дейзи, или свыклись с мыслью о смерти её матери. Она делала вид, что тоже к этому привыкла. На первый взгляд её жизнь вернулась в обычное русло. Она помогала отцу в мастерской, делала уроки и играла со своим лучшим другом Бертом, но они никогда не говорили о её матери и никогда не упоминали в своих беседах короля. Каждую ночь, перед тем как заснуть, Дейзи неотрывно глядела на белое надгробие, сиявшее в лунном свете, пока её глаза не закрывались сами собой.



Глава 6. Драка в дворцовом дворе







Во дворе королевского дворца гуляли павлины, били фонтаны, а статуи прежних королей и королев Раздолья бдительно следили за посетителями. Детям дворцовых слуг разрешалось здесь играть после школы (с тем условием, чтобы они не тягали за хвосты павлинов, не прыгали в фонтаны и не взбирались на статуи). Иногда леди Эсланда, любившая детей, тоже приходила сюда и вместе с ними плела венки из ромашек. Но интереснее всего было, когда король Фред выходил на балкон и махал им рукой; тогда все дети радостно приветствовали его, кланялись и приседали в реверансе, как учили их родители.

Но иногда дети умолкали и переставали играть в классики и битву с Икабогом: так происходило, когда через двор проходили лорды Никчэм и Треплоу. Оба лорда терпеть не могли детей. Они считали, что маленькие сорванцы слишком громко шумят, причём в самое неподходящее время — ближе к вечеру (в эти часы между охотой и ужином лорды любили подремать).

Однажды, вскоре после того, как Берту и Дейзи исполнилось по семь лет, все дети, как обычно, играли во дворе, носясь между фонтанами и павлинами. В какой-то момент дочь новой главной швеи, одетая в красивое платье из бледно-розовой парчовой ткани, воскликнула:

— Ой, я так надеюсь, что король помашет нам сегодня!

— А мне на это чихать! — не сдержавшись, хмуро бросила Дейзи. Она не сразу поняла, что её слова прозвучали намного громче, чем ей хотелось.

Все дети ахнули и повернулись в её сторону. Под их взглядами Дейзи бросило в жар и холод одновременно.

— Не говори так... — прошептал Берт. Он стоял рядом с Дейзи, поэтому другие дети косились и на него тоже.

— Мне всё равно, — буркнула Дейзи, краснея. Остановиться она уже не могла. — Если бы он не заставил мою маму так много работать, она до сих пор была бы жива.

Произнеся эти слова, Дейзи почувствовала облегчение: наконец-то она высказала вслух то, о чём очень долго молчала.

Дети потрясённо выдохнули, а дочь горничной взвизгнула в ужасе.

— Фред — самый лучший из всех королей Раздолья, — возразил Берт (его мама часто это повторяла).

— Ничего подобного, — заявила Дейзи во всеуслышание. — Он эгоистичный, тщеславный и жестокий!

— Дейзи! — прошептал Берт в ужасе. — Не будь... не будь же такой глупой!

Услышав от друга это слово, Дейзи окончательно вышла из себя. «Глупой» — и это при том, что дочь новой главной швеи ухмыляется и шушукается с друзьями, презрительно поглядывая на её рабочую одежду?! «Глупой» — и это при том, что её отец по вечерам утирает слёзы, когда думает, что Дейзи его не видит?! «Глупой» — и это при том, что ей, чтобы поговорить с мамой, приходится навещать её могилу с холодным белым надгробьем?!

Дейзи размахнулась и врезала Берту прямо по лицу.

Родерик (самый старший из братьев Саранчей, который теперь жил в старой спальне Дейзи) сразу же завопил: «А ну-ка, покажи ей, Бертеброд!». И все мальчики по его команде начали выкрикивать: «Дра-ка! Дра-ка! Дра-ка!»

Перепуганный Берт несмело толкнул Дейзи в плечо, но Дейзи решила, что теперь ей остаётся только наброситься с кулаками на Берта. Дерущихся детей скрыла туча пыли, из которой время от времени высовывались коленки и локти. Берт и Дейзи сражались до тех пор, пока их не разнял майор Беззаботс, который услышал шум и выбежал из дворца, чтобы узнать, что происходит.

— Они совершенно не умеют себя вести, — равнодушно заметил лорд Никчэм, проходя мимо майора и заплаканных упирающихся детей.

Но затем, когда он отвернулся, широкая ухмылка растеклась по его лицу. Лорд Никчэм как никто другой знал, как можно повернуть любую ситуацию к своей выгоде, и ему как раз пришла в голову мысль о том, как изгнать детей — ну или хотя бы некоторых из них — из дворцового двора.



Глава 7. Донос лорда Никчэма







В тот вечер оба лорда, как обычно, обедали с королём Фредом. После роскошной трапезы, включавшей блюда из оленины, доставленной прямиком из Беконстауна, самое лучшее вино из Цинандала, а также отборные сыры из Брынзбурга и нежное лакомство «Колыбельки Фей», изготовленное лично госпожой Беззаботс, лорд Никчэм решил, что удобный момент настал. Он откашлялся и спросил как бы мимоходом:

— Надеюсь, ваше величество, вас сегодня днём не потревожила эта безобразная детская драка во дворе дворца?

— Драка? — переспросил король Фред. Во время потасовки он разговаривал со своим портным о фасоне нового плаща, поэтому ничего не слышал. — Какая драка?

— Ну как же, я думал, ваше величество знает... — поднял брови лорд Никчэм, притворяясь удивлённым. — Пожалуй, майор Беззаботс мог бы рассказать вам о ней.

Однако Фреда это скорее позабавило, чем обеспокоило.

— Да ладно, драки среди детей — это обычное дело.

Никчэм и Треплоу обменялись взглядами за спиной короля, и Никчэм сделал вторую попытку.

— Ваше величество, как всегда, — само воплощение доброты, — поклонился он.

— Это точно, — пробормотал Треплоу, cтряхивая крошки с жилета. — Если бы другой король услышал, что ребёнок так неуважительно отзывается о верховной власти...

— Что-что? — воскликнул Фред, и улыбка сползла с его лица. — Ребёнок отзывался обо мне... неуважительно?

Фред не мог в это поверить. Он привык, что дети вопят от радости, когда он кланяется им с балкона.

— Похоже, что так, ваше величество, — сказал Никчэм, рассматривая свои ногти, — но, как я уже говорил, детей разнял майор Беззаботс, и именно он должен помнить все подробности.

В наступившей тишине было слышно, как потрескивают в серебряных канделябрах свечи.

— Дети... дети много чего могут наговорить, но они же это не всерьёз... — наконец произнёс король Фред. — Не сомневаюсь, что ребёнок ничего дурного не имел в виду.

— А для меня это прозвучало как измена, — проворчал Треплоу.

— Только Беззаботс знает, как всё было на самом деле, — быстро вставил Никчэм. — Не исключено, что мы с Треплоу просто ослышались.

Фред задумчиво потягивал вино. В этот момент в комнату вошёл лакей, чтобы забрать тарелки из-под десертов.

— Шипоуни, — обратился к нему король Фред, — вызови-ка сюда майора Беззаботса.

В отличие от короля и обоих лордов, майор Беззаботс не съедал ежевечерне за ужином по семь блюд. Его ужин закончился несколько часов назад, и Беззаботс уже готовился ко сну, когда ему сообщили, что его вызывает король. Майор поспешно переоделся из пижамы обратно в форму и помчался во дворец. В это время король Фред, лорд Никчэм и лорд Треплоу перешли в Жёлтую гостиную и расселись по креслам с атласной обивкой. Король и Никчэм смаковали вино из Цинандала, Треплоу приканчивал вторую тарелку «Колыбелек Фей».

— Ага, Беззаботс, вот и ты, — сказал король Фред, после того как майор отвесил глубокий поклон. — Я слышал, что во дворе сегодня днём произошла какая-то заварушка?

Сердце майора оборвалось. Он надеялся, что новость о драке Берта и Дейзи не дойдёт до ушей короля.

— А, так это пустячок, ничего серьёзного, ваше величество... — замялся он.

— Вот только не надо, не надо скромничать, Беззаботс! — отрезал Треплоу. — Ты должен гордиться тем, что научил своего сына нетерпимо относиться к предателям.

— Но я... но о предательстве не может быть и речи! — воскликнул майор. — Это всего лишь дети, милорд!

— Я так понимаю, что твой сын за меня вступился? — поинтересовался король Фред.

Беззаботс оказался в крайне неудобном положении. С одной стороны, он не хотел повторять перед королём слова, сказанные Дейзи. Как бы ни был предан своему повелителю майор Беззаботс, он ясно осознавал, по какой причине маленькая девочка, лишившаяся матери, так относилась к Фреду, и ему ни в коем случае не хотелось навлечь на неё беду. Но в то же время Беззаботс прекрасно понимал, что добрый десяток свидетелей может дословно передать королю слова Дейзи. Он был уверен, что если его ложь будет раскрыта, то лорд Никчэм и лорд Треплоу обязательно выставят его вероломным негодяем, предавшим своего короля.

— Я только... да, ваше величество, это правда: мой сын Берт вступился за вас, — подтвердил майор. — Тем не менее, надо всё-таки учесть, что маленькой девочке, которая выразилась... несколько неудачно о вашем величестве, пришлось многое пережить, а ведь даже взрослые могут с горя сказануть что-нибудь не то...

— И что же этой девочке пришлось пережить? — спросил Фред. До этого ему даже в голову не приходило, что кто-то может о нём грубо высказаться.

— Она... её зовут Дейзи Паркетт, ваше величество, — сообщил майор, глядя поверх головы Фреда на портрет его отца, короля Ричарда Праведного. — Её мать была швеёй, которая...\"

— Да, да, я помню, — громко произнёс король Фред, прервав Беззаботса. — Очень хорошо. Это всё, майор. Можешь идти.

Чувствуя некоторое облегчение, майор Беззаботс ещё раз низко поклонился. Он был всего лишь в шаге от двери, когда послышался голос короля:

— Беззаботс, а что именно сказала девочка?

Майор остановился, положив руку на дверную ручку. Ему ничего не оставалось, кроме как сказать правду.

— Она сказала, что король — эгоистичный, тщеславный и жестокий человек, — пробормотал он.

Не осмеливаясь поднять глаза на своего повелителя, Беззаботс вышел из комнаты.



Глава 8. День Прошений







Эгоистичный, тщеславный и жестокий. Эгоистичный, тщеславный и жестокий.

Эти слова отзывались эхом в голове короля, когда он натягивал шёлковый ночной колпак. Такого просто не может быть! В эту ночь Фред еле уснул, а когда проснулся утром, ему лучше не стало — скорее, наоборот. И тогда он решил совершить какой-нибудь хороший поступок.

Первое, что пришло ему в голову, это как-нибудь наградить сына Беззаботса, защищавшего своего короля от этой противной девчонки. Фред снял с шеи своей любимой охотничьей собаки маленький медальон, приказал служанке повесить его на ленту и вызвал Беззаботсов во дворец. Мама Берта забрала его прямо из класса во время урока и поспешно переодела в синий бархатный костюмчик. Когда мальчик увидел короля, он буквально онемел от восторга. Фреду это очень понравилось, и он даже уделил несколько минут разговору с мальчиком (в эти минуты глаза майора и госпожи Беззаботс буквально светились гордостью за сына). Когда приём у короля закончился, Берт вернулся в школу с небольшой золотистой медалью на шее. В тот же день мальчик взял её с собой на игровую площадку, где она впечатлила даже Родерика Саранча, который обычно донимал его сильнее всех. Дейзи ничего не сказала, но когда Берт почувствовал на себе её взгляд, ему стало неуютно, и он спрятал медаль за воротник.

А король по-прежнему ощущал себя не таким счастливым, как всегда. Его глодало какое-то неприятное чувство, похожее на расстройство желудка, и в эту ночь ему опять удалось уснуть лишь с большим трудом.

А когда Фред проснулся, он вспомнил, что наступил День Прошений.

День Прошений устраивали только раз в год. Это был особенный день — единственный, когда жители Раздолья могли попасть на аудиенцию к королю. Разумеется, советники Фреда заранее опрашивали посетителей, прежде чем допускать их пред королевские очи. В результате Фреду никогда не докладывали о каких-нибудь больших бедах. В Тронный зал могли попасть лишь те люди, с чьими горестями можно было справиться с помощью нескольких золотых монет и пары добрых слов: например, фермер со сломанным плугом или старушка, у которой умер кот. Этого дня король ждал с нетерпением: на встречу с подданными он надевал самые пышные наряды. А ещё его всегда глубоко трогала горячая благодарность простых жителей Раздолья.

После завтрака Фреда уже ожидали камердинеры; они собирались одеть короля в новый наряд, который он приказал пошить в прошлом месяце. Наряд состоял из белых атласных панталон и такого же камзола c золотыми пуговицами в жемчужной россыпи, а ещё горностаевой мантии с алой подкладкой и белых атласных туфлей с золотыми пряжками, тоже усыпанными жемчугом. Главный камердинер держал наготове позолоченные щипцы, готовясь завивать королевские усы. Неподалёку стоял паж с бархатной подушечкой, на которой были разложены кольца с драгоценными камнями; он ожидал, пока король сделает свой выбор.

— Уберите, я не собираюсь всё это надевать, — махнул рукой Фред, кивая на наряд, который камердинеры держали в ожидании одобрения. Слуги остолбенели: их взяло сомнение, правильно ли они расслышали слова повелителя. Когда наряд шили, король Фред постоянно спрашивал, скоро ли он будет готов; к тому же именно он предложил алую подкладку и затейливые пряжки.

— Я говорю, немедленно убрать! — гаркнул король, когда никто из камердинеров не двинулся с места. — Принесите мне что-нибудь простое: например, костюм, в котором я был на похоронах отца.

Ошарашенные слуги поклонились и мгновенно унесли белый наряд, а затем ещё быстрее вернулись с чёрным.

— С вами... с вами всё в порядке, ваше величество? — осторожно поинтересовался главный камердинер.

— Конечно же, я в порядке. — отрезал Фред. — Просто я — настоящий мужчина, а не какой-то там легкомысленный франт.

Он натянул на себя чёрный костюм, который был самым простым из его нарядов (впрочем, без роскоши там тоже не обошлось: манжеты и ​​воротник были отделаны серебряной тесьмой, а на ониксовых пуговицах сверкали бриллианты). Затем, к удивлению главного камердинера, он позволил ему завить лишь кончики усов, а затем прогнал и его, и мальчика-пажа с подушечкой, усыпанной кольцами.

Ну вот, подумал Фред, рассматривая себя в зеркале. И как можно назвать меня тщеславным? Ведь чёрный — явно не из тех цветов, которые мне идут больше всего...

Вопреки обыкновению король оделся так быстро, что лорд Никчэм (которому один из слуг Фреда как раз чистил уши) и лорд Треплоу (который в это время пожирал десерт «Услада Герцога», принесённый с кухни по его приказу) были застигнуты врасплох и едва успели выбежать из своих спален, захватив с собой жилетки. Сапоги они были вынуждены натягивать уже на бегу, прыгая на одной ножке.

— Быстрее, лентяи! — бросил король Фред через плечо догоняющим его лордам. — Я должен помочь своим подданным!

«Ну разве эгоистичный король торопился бы так на встречу с простолюдинами, жаждущими его милости?» — подумал Фред. — «Да никогда в жизни!»

Королевские советники были потрясены, увидев его вовремя и в скромном одеянии (скромном для Фреда, конечно). Главный советник Аскетт даже позволил себе одобрительную улыбку во время поклона.

— Ваше величество сегодня рано начинает приём, — отметил он. — Люди будут счастливы. Они стоят в очереди с самого рассвета.

— Пускай заходят, Аскетт, — разрешил король. Он уселся на трон и жестом приказал Никчэму и Треплоу занять места по обе стороны от него.

Двери открылись, и один за другим начали входить просители.

Люди, с которыми беседовал Фред, часто не могли и слова вымолвить, когда оказывались лицом к лицу с настоящим живым королём, чьи портреты висели во всех ратушах. Одни начинали глупо хихикать, другие вообще забывали, для чего пришли; пару раз посетители даже падали в обморок. Сегодня Фред был особенно милостив. Рассмотрение каждого прошения заканчивалось тем, что король вручал пару золотых монет, или благословлял ребёнка, или разрешал старушке поцеловать ему руку.

Тем не менее, хотя он улыбался и раздавал золотые монеты и обещания, слова Дейзи Паркетт продолжали звучать в его голове. Эгоистичный, тщеславный и жестокий... Ему хотелось сделать что-нибудь особенное, чтобы показать, какой он замечательный человек, и чтобы доказать, что он готов пожертвовать собой ради других. Каждый король Раздолья раздавал золотые монеты и выполнял пустяковые просьбы в День Прошений. Фред же хотел совершить что-нибудь настолько удивительное, чтобы память об этом не потускнела в веках, и попасть в учебник истории не как изобретатель новой шляпы для фермеров, а как настоящий герой.

Лорды, сидевшие по обе стороны от Фреда, откровенно скучали. Эх, лучше бы их оставили валяться в спальнях до обеда и не заставляли здесь сидеть и слушать, как крестьяне рассказывают о своих мелких неприятностях... Прошло несколько часов, и наконец последний проситель со словами благодарности покинул Тронный зал. Треплоу с облегчением вздохнул — его живот уже целый час урчал от голода.

— А теперь — обед! — прогудел он.

Но как только охранники попытались закрыть двери, послышался какой-то шум, и створки дверей снова распахнулись.



Глава 9. Рассказ пастуха







— Ваше величество, тут ещё пастух из Торфяндии хочет подать прошение, — сообщил Аскетт, поспешно подходя к королю Фреду, который как раз поднимался с трона. — Он немного опоздал, но если ваше величество решит, что пора обедать, то я сообщу ему, что приём окончен.

— Торфяндец! — фыркнул Никчэм, помахав перед носом надушенным платком. — Вы только представьте себе, ваше величество!

— Неслыханная дерзость — опоздать к королю! — воскликнул Треплоу.

— Нет, — сказал Фред после недолгих колебаний. — Раз уж этот бедолага прошёл такой долгий путь, то мы его примем. Давай его сюда, Аскетт.

Такое свидетельство доброты и отзывчивости преображённого короля привело главного советника в восторг, и он быстро зашагал к дверям, делая знак охранникам пропустить пастуха. Король опять уселся на трон, а Никчэм и Треплоу снова расселись по своим креслам; на их лицах застыло кислое выражение.

Старик, ковылявший к трону по красной ковровой дорожке, выглядел довольно неопрятно: борода выглядела нечёсанной, кожа сильно обветрилась, одежда была изношена и залатана во многих местах. Шапку он испуганно сорвал с головы сразу, как только вошёл в зал. Приблизившись к месту для просителей, где они обычно останавливались и кланялись или приседали в реверансе, пастух вместо этого рухнул на колени.

— Ваше величество! — прокряхтел он.

— «Ваше ве-е-еличество», — вполголоса проблеял овцой Никчэм, передразнивая старого пастуха.

Треплоу беззвучно засмеялся, и его подбородки затряслись, как холодец.

— Ваше величество, я добирался до вас целых пять дней, — продолжал пастух. — Дорога была тяжёлой. Меня подвозили на телегах, а когда некому было подвезти, я шёл пешком, и мои ботинки совсем сносились...

— Да не тяни ты уже... — пробормотал Никчэм, не вынимая длинного носа из носового платка.

— ...но все эти дни я думал только о старине Клоке, ваше величество, и о том, как вы мне поможете, если я смогу добраться до дворца.

— Что это ещё за «старина Клок»? — поинтересовался король, разглядывая заштопанные штаны пастуха.

— Так зовут мою старую собаку. Вернее, звали... — ответил пастух, и его глаза наполнились слезами.

— Ага, теперь ясно, — сказал король Фред, нащупывая на поясе кошелёк с деньгами. — Раз так, мой добрый пастух, то возьми эти несколько золотых монет и купи себе новую...

— Нет, ваше величество, спасибо, но дело не в деньгах, — отказался пастух. — Я легко могу найти себе щенка, хотя он никогда не сравнится со старым Клоком...

Пастух вздохнул и вытер нос рукавом. Никчэма передёрнуло.

— Тогда зачем ты сюда явился? — спросил король Фред так вежливо, как только смог.

— Чтобы рассказать вам, как Клок встретил свою гибель.

— Понятно, — протянул король Фред и перевёл взгляд на золотые часы, стоявшие на каминной полке. — Ну, мы бы с удовольствием послушали твою историю, но нас уже ждёт обед...

— Его сожрал Икабог, ваше величество... — объявил пастух.

Повисла удивлённая тишина, а затем Никчэм и Треплоу расхохотались.

Из глаз пастуха потекли слёзы; сверкающие капли тяжело падали на красную ковровую дорожку.

— Ваше величество, надо мной потешались все, кого я встречал, от Цинандала до Эклервилля, стоило им только услышать, зачем я сюда направляюсь. Меня высмеивали, говорили, что я безмозглый тупица. Но я видел чудовище собственными глазами! И бедный Клок видел. А потом Икабог его съел...

Фред еле сдерживался, чтобы не рассмеяться вместе с Никчэмом и Треплоу. Ему хотелось, чтобы старый пастух от него отцепился, и ещё больше хотелось наконец усесться за обеденный стол, но в голове у него звучал этот кошмарный тонкий голосок, тихо повторявший одни и те же слова — «эгоистичный, тщеславный и жестокий».

— Ладно, расскажи, как это произошло, — потребовал король Фред от пастуха, и лорды сразу же перестали веселиться.

— Как скажете, ваше величество, — сказал пастух и опять утёрся рукавом. — Дело шло к вечеру. Как раз выпал туман. Мы с Клоком шли домой по краю болота. И вдруг Клок увидел болотную лысявку...

— Кого-кого увидел? — переспросил король Фред.

— Болотную лысявку, ваше величество. Эти такие безволосые зверюги, похожие на крыс; они живут на болотах. Вполне годятся на начинку для пирогов, если вы не против хвостов в фарше...

Треплоу чуть не стошнило.

— Ну так вот, Клок увидел болотную лысявку, — продолжал пастух, — и погнался за ней. Я зову его, зову, но он слишком увлёкся погоней. А потом, ваше величество, я услышал визг. Я кричу ему: «Клок! Клок! С тобой всё в порядке?» Но Клок всё не возвращался. А потом я увидел сквозь туман ЕГО... — прошептал пастух. — Огромный, глаза похожи на фонари, пасть такая широкая, что этот трон туда мог бы легко поместиться... Щерится на меня так, что клыки блестят. И я, ваше величество, забыл про старину Клока и помчался домой со всех ног. А на следующий день я отправился сюда, мой король. Икабог сожрал мою собаку, ваше величество, и его надо за это наказать!

В течение нескольких долгих мгновений король смотрел на пастуха. Затем он медленно встал с трона.

— Пастух, — заявил король Фред, — мы отправимся на север сегодня же, чтобы раз и навсегда решить вопрос с Икабогом. Если получится отыскать хотя бы один след этой твари, то ты можешь быть спокоен: её отследят до самого логова и накажут за дерзкое пожирание твоей собаки. А теперь возьми эти несколько золотых монет и возвращайся домой на телеге!

— Милорды, — продолжил король, поворачиваясь к ошеломлённым Никчэму и Треплоу, — надевайте свои костюмы для верховой езды и следуйте за мной в конюшню. Новая охота начинается!



Глава 10. Поход короля Фреда







Когда король Фред выходил из Тронного Зала, он чувствовал себя ужасно довольным. Никто никогда больше не скажет, что он эгоистичный, тщеславный и жестокий! Ради какого-то вонючего пастуха-простолюдина и его никчёмной старой дворняги он, король Фред Бесстрашный, отправляется на охоту на Икабога! Правда, такого зверя в природе не существует, но всё равно со стороны короля это чертовски великодушный и благородный поступок — отправиться самолично через всю страну, чтобы это доказать!

Совсем позабыв об обеде, король помчался вверх по лестнице в спальню, по пути призывая своего главного камердинера, чтобы тот помог ему выбраться из этого тоскливого чёрного костюма и облачиться в военную форму (до этого он её ни разу не носил — не было повода). Сначала он надел алый мундир с золотыми пуговицами, пурпурным поясом и множеством медалей, которые полагались Фреду как королю. Когда Фред посмотрел на себя в зеркало и увидел, как потрясающе на нём сидит форма, он даже задумался насчёт того, а не носить ли её теперь постоянно. А когда камердинер надел шлем с плюмажем на его златокудрую голову, Фред представил себе красочную картину, на которой он в этом шлеме сидит на своём любимом белоснежном жеребце и протыкает копьём змееподобное чудище. Король Фред Бесстрашный — действительно бесстрашный король! Ему даже захотелось, чтобы Икабог действительно существовал.

Тем временем главный советник рассылал по всему Городу-в-Городе сообщения о том, что король отправляется в поход и что по пути все должны будут его приветствовать. Об Икабоге Аскетт не упоминал, не желая выставлять короля на посмешище.

К сожалению, лакей Шипоуни подслушал, как два советника втихомолку шушукались о странной затее короля. Лакей сразу же всё рассказал горничной, которая растрезвонила об этом на всю кухню, причём как раз в то время, когда там продавец колбасы из Беконстауна о чём-то болтал с поваром. Короче говоря, ко времени выезда королевского отряда по всему Городу-в-Городе уже ходили слухи о том, что король едет на север, чтобы устроить охоту на Икабога. Более того, эта новость понемногу начала распространяться и в остальных районах Эклервилля.

— Это что, шутка такая? — спрашивали друг друга жители столицы, толпясь на мостовой и готовясь приветствовать короля. — Что это всё означает?

Одни пожимали плечами, смеялись и говорили, что король просто развлекается. Другие качали головами и уверяли, что в этом должен быть какой-то скрытый смысл. Ни один король без уважительной причины не отправился бы на север страны, к тому же с целым вооружённым отрядом. «Что же ему известно такое, о чём не знаем мы?» — спрашивали друг друга взволнованные горожане.

Леди Эсланда присоединилась к другим придворным дамам, сидевшим на балконе и наблюдавшим, как солдаты готовятся к походу.

Сейчас я расскажу вам один секрет, который больше никто не знает. Леди Эсланда никогда бы не вышла замуж за короля, даже если бы он предложил ей руку и сердце. Дело в том, что она была тайно влюблена в капитана Добрэя, который в тот момент весело болтал во дворе со своим хорошим другом майором Беззаботсом. Леди Эсланда была очень застенчивой и никак не могла заставить себя поговорить с капитаном Добрэем, который понятия не имел о том, что самая красивая женщина при дворе в него влюблена. Родители Добрэя (их в те годы уже не было в живых) были сыроделами из Брынзбурга. Хотя Добрэй отличался умом и отвагой, в те времена сыну сыродела никто бы не позволил взять в жёны женщину знатного происхождения.

Тем временем детей прислуги отпустили из школы пораньше, чтобы они могли посмотреть, как будет выезжать отряд. Госпожа Беззаботс, само собой, забрала Берта одним из первых, чтобы он занял место, откуда смог бы без помех разглядеть проезжающего отца.