Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Кассандра Клэр

Последние часы. Книга I. Золотая цепь

Cassandra Clare

The Last Hours. Book I. Chain of Gold



© 2020 by Cassandra Clare, LLC

Jacket design by Nick Sciacca

Jacket photo-illustration copyright © 2020 by Cliff Nielsen

© О. Ратникова, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

Посвящается Клэри (реальной)


Часть первая

То был памятный для меня день, потому что он произвел во мне большую перемену. Но так случается с каждым. Представьте себе, что из вашей жизни вычеркнули один особенно важный день, и подумайте, как по-иному повернулось бы ее течение. Вы, кто читаете эти строки, отложите на минуту книгу и подумайте о той длинной цепи из железа или золота, из терниев или цветов, которая не обвила бы вас, если бы первое звено ее не было выковано в какой-то один, навсегда памятный для вас день. Чарльз Диккенс, «Большие надежды»[1]
Недавнее прошлое. 1897 год

Люси Эрондейл было десять лет, когда она впервые встретила этого мальчика в Лесу.

Люси, рожденная и воспитанная в Лондоне, никогда не видела таких мест, как Брослин, и даже представления не имела об их существовании. Лес окружал особняк Эрондейл-Мэнор со всех сторон. Деревья, словно осторожно перешептываясь о чем-то, склоняли друг к другу верхушки – летом изумрудные, осенью напоминавшие по цвету червонное золото. Зеленый ковер мха, устилавший землю, был мягким, как перина. Однажды отец рассказал ей, что ночью мох служит постелью фэйри, а из белых звездочек цветов, растущих только в тайной стране Идрис, эти сказочные существа делают браслеты и кольца, которыми украшают свои тонкие, изящные руки.

Джеймс, разумеется, сразу же заявил, что у фэйри нет постелей, что днем они спят под землей, а по ночам похищают маленьких девочек, которые плохо себя ведут. Люси с силой наступила брату на ногу, но отец тут же подхватил ее на руки и унес обратно в дом, чтобы предотвратить драку. Джеймс происходил из древнего и благородного рода Эрондейлов, но это не означало, что время от времени (в случае необходимости) он не позволял себе подергать младшую сестренку за косички.

Как-то раз Люси проснулась среди ночи оттого, что луна светила слишком ярко. Потоки лунного света лились через окно в комнату, словно молоко; белые прямоугольники лежали на одеяле Люси, на отполированном до блеска деревянном полу.

Она выскользнула из постели, взобралась на подоконник и легко спрыгнула на цветочную клумбу. Лето было в разгаре, и девочка не мерзла в одной сорочке.

Ей показалось, что даже деревья на краю леса, сразу за конюшнями, излучают тусклый белый свет. Она побежала туда бесшумно, словно маленький призрак. Когда она скользила среди деревьев, ноги ее, обутые в домашние тапочки, почти не оставляли следов на покрытых мхом кочках.

Сначала Люси развлекалась тем, что плела длинные гирлянды из цветов и развешивала их на ветвях деревьев. Потом она принялась изображать Белоснежку, убегающую от егеря. Она яростно продиралась сквозь густые колючие заросли, потом оборачивалась и с видом страдалицы касалась лба тыльной стороной руки. «Ты не посмеешь убить меня, – говорила она. – Потому что в моих жилах течет королевская кровь, однажды я стану королевой, в два раза более могущественной, чем моя мачеха. И я прикажу отрубить ей голову».

Позднее Люси думала, что, наверное, не совсем точно вспомнила содержание сказки о Белоснежке.

Но все равно, игра очень нравилась девочке, и лишь после четвертой или пятой такой пробежки она сообразила, что заблудилась. Она больше не видела за деревьями знакомых очертаний Эрондейл-Мэнора.

Она в панике топталась на месте, озираясь по сторонам. Лес уже не казался волшебным. Гигантские деревья нависали над ней, словно грозные призраки. Ей почудилось, что она различает сквозь шелест листвы голоса потусторонних существ. Появившиеся откуда-то облака скрыли луну, и Люси осталась одна в полной темноте.

Люси была храброй девочкой, но ей было всего десять лет. Она негромко всхлипнула и побежала в ту сторону, где, как ей казалось, находился дом. Но в лесу становилось все темнее, кусты, утыканные острыми шипами, образовали сплошные непроходимые заросли. Ночная рубашка зацепилась за какой-то особенно длинный шип, и ткань с треском порвалась. Люси споткнулась…

И упала. Падение походило на полет Алисы, провалившейся в кроличью нору, только оказалось гораздо короче. Девочка полетела вверх тормашками в какую-то дыру и ударилась о твердую землю.

Люси захныкала от боли и села. Она находилась на дне довольно глубокой круглой ямы. Яма была искусственной, стенки ее были гладкими, и даже когда Люси поднялась на цыпочки и вытянула вверх руки, до края оставалось еще несколько футов.

Люси попыталась вцепиться пальцами в землю и выбраться из ловушки подобно тому, как она карабкалась на деревья. Но почва была мягкой и осыпалась, девочке не удавалось найти точку опоры. После пятой неудачной попытки Люси, лежа на дне ямы, заметила на отвесной стенке какой-то отблеск. У нее появилась мимолетная надежда: а вдруг это древесный корень, сейчас она уцепится за него и выберется наверх; она поползла к белому предмету и протянула руку…

Земля осыпалась. Это оказался вовсе не корень, а старая кость, причем принадлежала она не животному…

– Не кричи, – раздался голос откуда-то сверху. – Это привлечет их.

Она откинула голову и уставилась вверх. Над ямой склонился какой-то мальчишка. Он был старше ее брата Джеймса – наверное, ему было лет шестнадцать. У него было симпатичное, но печальное лицо. Совершенно прямые черные волосы, довольно длинные, спускались на воротник рубашки.

– Кого привлечет? – Люси подбоченилась.

– Фэйри, – объяснил он. – Это ловушка фэйри. Обычно они используют их для того, чтобы ловить зверей, но обрадуются ничуть не меньше, обнаружив в своей яме маленькую девочку.

– Ты хочешь сказать, что они меня съедят? – ахнула Люси.

Парень рассмеялся.

– Это вряд ли, но тебя вполне могут забрать в Страну Под Холмом, и ты остаток жизни проведешь у них в услужении. И никогда больше не увидишь родных.

Он приподнял брови, сдвинул их, сделал страшное лицо.

– Не надо меня пугать, – пролепетала девочка.

– Уверяю тебя, я говорю совершеннейшую правду, – возразил он. – Я считаю, что говорить даже несовершенную правду недостойно меня.

– И глупостей не говори, – фыркнула она. – Я Люси Эрондейл. Мой папа, Уилл Эрондейл, очень важный человек. Если ты спасешь меня, получишь щедрую награду.

– Девочка из семьи Эрондейл? – переспросил он. – Как мне повезло.

Он вздохнул, подполз ближе к краю ямы и протянул Люси руку. На внутренней стороне запястья правой руки Люси заметила шрам – длинный, уродливый шрам, словно от сильного ожога.

– Вылезай.

Она вцепилась в запястье незнакомца обеими руками, и тот, продемонстрировав недюжинную силу, вытащил девочку из ямы. Мгновение спустя они стояли среди колючих кустов, рассматривая друг друга. Люси теперь могла его хорошенько разглядеть. Он был даже старше, чем она сначала подумала, и одет был строго: в черное и белое. Луна снова выглянула из-за облаков, и Люси заметила, что глаза ее спасителя такого же цвета, как зеленый лесной мох.

– Благодарю, – несколько чопорным тоном произнесла она и пригладила ночную рубашку, которая была безнадежно испорчена.

– А теперь идем со мной, – ласково предложил он. – Не бойся. О чем ты хочешь поговорить? Ты любишь сказки и истории?

– Обожаю разные истории, – сообщила Люси. – Когда я вырасту, стану знаменитой писательницей.

– Звучит замечательно, – ответил незнакомец задумчивым и почему-то печальным тоном.

Они вместе зашагали прочь от ямы по лесным тропинкам. Казалось, мальчик знал, куда идти, как будто был хорошо знаком с лесом. Наверное, его в детстве подменили эльфы, сразу же догадалась Люси. Он много знал о повадках фэйри, но, совершенно очевидно, не принадлежал к Дивному народу; ведь он предупредил, что фэйри могут ее похитить. Должно быть, в свое время это произошло с ним самим. Она не хотела заводить об этом речь и смущать незнакомца; наверное, это ужасно, думала она, когда эльфы крадут тебя из колыбели, ужасно жить вдали от своей семьи. И вместо этого она принялась обсуждать с юношей принцесс из сказок; они даже поспорили о том, какая принцесса прекраснее и лучше всех. Люси показалось, что прошло всего лишь несколько минут после спасения из ямы, когда она обнаружила, что находится в саду Эрондейл-Мэнора.

– Мне представляется, что принцесса сможет самостоятельно вернуться отсюда в замок, – произнес незнакомец с поклоном.

– О да, – сказала Люси, глядя на окно своей спальни. – Как ты думаешь, они заметили, что я убежала?

Он рассмеялся и повернулся к ней спиной, собираясь уходить. Когда он дошел до ворот, Люси окликнула его.

– Как тебя зовут? – спросила она. – Я назвала тебе свое имя. Скажи мне свое.

Он остановился и помедлил несколько секунд. Фигура в ночном мраке казалась черно-белой, как на иллюстрациях в ее книгах. Он снова склонился перед ней в глубоком, изящном поклоне, словно рыцарь из сказаний.

– Ты не посмеешь убить меня, – произнес он. – Потому что в моих жилах течет королевская кровь, и однажды я стану в два раза более могущественным, чем королева. И я прикажу отрубить ей голову.

Люси задохнулась от негодования. Неужели он подслушивал ее слова, когда она в лесу играла в Белоснежку? Да как он смеет насмехаться над ней! Она подняла кулак, намереваясь погрозить наглецу, но он уже исчез, растворился в ночи, и до нее донесся лишь его негромкий смех.

Прошло шесть лет, прежде чем она увидела его снова.

1. То, что есть в нас лучшего

«Призраки наших вожделений становятся между нами и тем, что есть в нас лучшего, и затмевают его сиянье». Чарльз Диккенс, «Барнеби Радж»[2]
В разгар сражения с демоном Джеймса Эрондейла внезапно затянуло в Ад.

Это случилось с ним уже не впервые, и он знал, что отправляется туда не в последний раз. Несколько мгновений тому назад он стоял на коленях на краю покатой крыши какого-то дома в центре Лондона. В каждой руке он сжимал по узкому метательному ножу и размышлял о том, как отвратителен мусор, который накапливается в тупиках и закоулках большого города. Здесь было полно грязи и пыли, пустых бутылок из-под джина и обглоданных костей; и в довершение всего, в водосточной трубе, как раз у левого колена Джеймса, застряла мертвая птица.

Воистину, Сумеречные охотники ведут гламурную жизнь. Само словосочетание звучит грандиозно, подумал он, пристально глядя вниз, на пустой переулок, узкий, тесный, заваленный грудами отбросов и освещенный лишь тусклыми лучами луны. Избранная раса воинов, потомки Ангела, наделенные таинственными способностями, вооруженные клинками из сверкающего адамаса, носящие на теле черные Метки – священные руны. Руны, которые дают Охотникам необыкновенную физическую силу и быстроту реакции, делают их во сто крат более смертоносными, нежели любой обычный человек; руны, благодаря которым дети Ангела сияют во мраке. Но никто никогда не упоминает вслух о таких вещах, как вонючая дохлая ворона, на которую случайно наступаешь, поджидая в засаде демона.

По переулку разнесся безумный вопль. Этот звук был прекрасно знаком Джеймсу – это был голос Мэтью Фэйрчайлда. Охотник, не медля ни мгновения, спрыгнул с крыши. Мэтью Фэйрчайлд был его парабатаем – побратимом и напарником в бою. Джеймс в свое время дал клятву защищать друга, что бы ни случилось, но он без колебаний отдал бы свою жизнь за Мэтью и без всяких клятв.

В конце переулка, за поворотом, что-то мелькнуло. Джеймс едва успел развернуться, как из теней с ревом возник демон. У твари было ребристое серое тело, острый кривой клюв, усаженный зубами в виде крючков, и мощные ножищи с зазубренными когтями, похожие на лапы гигантской лягушки, только без перепонок. Деумас, мрачно подумал Джеймс. Он определенно читал о подобных тварях в одной из старинных книг, которые давал ему дядя Джем. Эти демоны были какими-то особенными, но чем именно они выделялись среди прочих? Может быть, исключительным коварством, или крайней свирепостью в бою? Ну как всегда. Все эти месяцы в городе не наблюдалось ровным счетом никакой вражеской активности, и вот ни с того ни с сего, совершенно случайно, он и его друзья натыкаются на одного из самых опасных демонов Ада.

Кстати, о друзьях – где они?

Деумас снова взревел и наклонился к Джеймсу; из его зубастой пасти текла вязкая зеленоватая слюна.

Джеймс резко замахнулся и приготовился швырнуть первый нож. Глаза демона на миг задержались на блестящем предмете. Эти черные с зеленым отливом глаза, горящие ненавистью, ослепительно сверкали; но внезапно ненависть сменилась каким-то иным выражением.

Чем-то вроде узнавания. Но ведь демоны, по крайней мере, низшие, не могли узнавать людей. Это были безмозглые, бездушные, злобные животные, движимые исключительно жаждой крови и неугасимой яростью. Джеймс на долю секунды замер от удивления, и вдруг ему показалось, что мостовая у него под ногами накренилась. В последний миг он успел лишь подумать: «О нет, только не сейчас», а потом мир стал серым и безмолвным. Здания, окружавшие его, превратились в лохматые тени, небо – в черную пещеру, расчерченную белой молнией.

Он стиснул пальцами правой руки кинжал – не рукоять, а лезвие. Резкая боль, подобная пощечине, вырвала Джеймса из ступора, реальность обрушилась на него, он снова видел, слышал все, что происходило вокруг. Едва Охотник успел сообразить, что деумас прыгнул и сейчас летит на него сверху, выставив страшные когти, как перед носом у него пронеслись неведомо откуда взявшиеся веревки, опутали ногу демона и резко дернули тварь назад.

«Томас!» – подумал Джеймс, и действительно, его высокий, могучий друг, вооруженный своими болас, появился за спиной демона. За Томасом следовали Кристофер с луком и Мэтью, сжимавший в руке пылающий ангельский клинок.

Деумас снова взревел и тяжело грохнулся на мостовую как раз в тот миг, когда Джеймс швырнул в него оба кинжала. Один врезался в горло демона, второй – в лоб. Глаза твари закатились, тело содрогнулось в конвульсиях, и Джеймс внезапно вспомнил, что именно он читал о демонах этой породы.

– Мэтью… – начал было он, но в этот момент адское существо взорвалось. На Томаса, Кристофера и Мэтью обрушился дождь ихора и обгоревших фрагментов тела, похожих на комки слизи.

«Пачкаются», – запоздало вспомнил Джеймс. Демоны деумас были известны тем, что пачкали все вокруг. Большинство их «собратьев», подыхая, полностью исчезали с лица земли. Но только не деумасы.

Эти взрывались.

– Что… какого… – запинаясь, пробормотал Кристофер, лишившись дара речи. Слизь и какие-то зеленые сопли капали с его острого носа, с очков в золотой оправе. – Но как?..

– Ты хотел сказать, как это возможно, что мы, наконец, выследили последнего в Лондоне демона, и он одновременно оказался самым отвратительным? – Джеймс удивился, услышав свой голос, вполне нормальный. Оказалось, что потрясение от посещения страны теней уже испарилось. По крайней мере, одежда его осталась в целости и сохранности: взрыв демона был «направлен» прочь от него, в другую сторону. – Наше дело – убивать их, а не задавать вопросы, Кристофер.

У Джеймса возникло ощущение, будто друзья недовольны его словами. Томас с нарочито раздосадованным выражением лица поднял глаза к небу. Он тер одежду носовым платком, который тоже наполовину обуглился и пропитался кровью демона, поэтому никакого видимого результата это не давало.

Ангельский клинок Мэтью шипел, разбрасывая искры. Ангельские клинки, или клинки серафима, заключали в себе могущество высших существ; это было самое верное оружие Сумеречных охотников, самая надежная защита от демонов, но все равно такой клинок можно было погасить, облив его достаточным количеством ихора.

– Это просто возмутительно, – рявкнул Мэтью, отбрасывая в сторону бесполезный меч. – Ты знаешь, сколько денег я потратил на этот жилет?

– А не надо было отправляться патрулировать город в костюме статиста из пьесы «Как важно быть серьезным», – наставительно произнес Джеймс, бросая другу чистый носовой платок. При этом он почувствовал острую боль в ладони – боль от кровоточившего пореза, оставленного его собственным ножом. Он сжал руку в кулак, чтобы друзья ничего не заметили.

– А вот я не думаю, что он одет, как статист, – возразил Томас, который занимался сейчас тем, что чистил Кристофера.

– Благодарю, – слегка поклонился Мэтью.

– Я думаю, что он одет как главный герой[3]. – Томас ухмыльнулся. У него было самое доброе лицо из всех людей, знакомых Джеймсу; карие глаза смотрели на мир мягко и дружелюбно. Но это вовсе не означало, что он не испытывал удовольствия, время от времени подкалывая своих приятелей.

Мэтью с помощью платка Джеймса пытался высушить свои кудри цвета старинного золота.

– Мы уже целый год не встречали демонов во время патрулирования, поэтому сегодня я никак не мог предположить, что мой жилет не доживет до утра. Кроме того, ни на ком из вас я не вижу брони.

Действительно, обычно Сумеречные охотники сражались в броне, гибких доспехах из прочного черного материала, похожего на кожу и защищавшего обладателя от ихора демонов, их клинков и тому подобного. Однако в последнее время из-за отсутствия демонической активности на улицах друзья несколько расслабились и уже не так строго соблюдали правила.

– Хватит скрести меня, Томас, – воскликнул Кристофер, размахивая руками, словно ветряная мельница. – Вернемся в «Дьявол» и там уже приведем себя в порядок.

Остальные одобрительно забормотали. Пока Охотники, с трудом отклеивая подошвы от грязной мостовой, выбирались из переулка и возвращались на главную улицу, Джеймс размышлял о том, что Мэтью прав. Отец Джеймса, Уилл, часто рассказывал ему, как они патрулировали город со своим парабатаем, Джемом Карстерсом – теперь Джеймс звал его дядей Джемом. В те времена старшему поколению Охотников приходилось драться с демонами практически каждую ночь.

Джеймс и другие молодые Сумеречные охотники по-прежнему прилежно выполняли свой долг и охраняли улицы Лондона от демонов, которые могли причинить вред простым людям, однако за последние несколько лет им буквально пару раз приходилось сталкиваться с выходцами из Ада. Это было хорошо – разумеется, это было хорошо – и все же. Определенно, это было очень и очень странно. В остальном мире демоническая активность сохранялась на прежнем уровне, так чем же Лондон отличался от прочих городов?

По улицам, несмотря на поздний час, сновали обычные горожане. Никто даже взглядом не удостоил группу мокрых и грязных Сумеречных охотников, пока они пробирались через толпу, запрудившую Флит-стрит. Особые чары, «гламор», создаваемые рунами, делали Охотников невидимыми для тех, кто не был наделен Зрением.

Джеймс всегда испытывал странное чувство, когда его окружало множество людей, не видевших его в упор. На Флит-стрит располагались офисы ведущих газет и здания лондонских судов, а также множество ярко освещенных пабов; типографские рабочие, барристеры и судебные клерки, работавшие допоздна, заходили сюда, чтобы выпить перед возвращением домой. Поблизости находился Стрэнд. Из концертных залов и театров как раз выходили зрители; группы хорошо одетых молодых людей со смехом и шутками ловили последние омнибусы.

Полисмены тоже вышли на свою «охоту». Невезучие обитатели Лондона, не сумевшие найти себе ночлег, собирались в кучки у подвальных окошек, из которых на улицу шел теплый воздух – даже в августе ночи в городе часто бывали сырыми и холодными. Когда Охотники проходили мимо группы бездомных, один поднял голову, и Джеймс разглядел мертвенно-бледную кожу и горящие глаза вампира.

Он отвел взгляд. Дела обитателей Нижнего Мира его не касались, если те не нарушали Закон Конклава. Кроме того, он устал, несмотря на то, что на кожу его были нанесены Метки, придававшие энергии: он всегда чувствовал себя изможденным, вернувшись из иного мира, мира серого света и неопределенных теней. Подобное происходило с ним на протяжении многих лет, и он знал причину: он совершал эти путешествия потому, что был сыном чародейки.

Чародеи, в свою очередь, являлись отпрысками людей и демонов. Они были способны использовать магию, но не могли носить руны и предметы из адамаса – прозрачного, как хрусталь, металла, из которого изготавливали стила и ангельские клинки. Маги, или чародеи, представляли собой одну из четырех рас Нижнего Мира, помимо вампиров, оборотней и фей. Мать Джеймса, Тесса Эрондейл, происходила из народа магов, но бабка Джеймса была не простой женщиной, а Сумеречным охотником. Сама Тесса некогда обладала способностью изменять внешность и принимать любой желаемый облик, облик существа живого или мертвого – таким даром не владел никто из магов. Она отличалась от остальных еще кое-чем. Чародеи не могли иметь детей, но Тесса являлась исключением. Все задавались вопросом, что это может означать для Джеймса и его сестры Люси, первых известных в этом мире внуков демона и человеческого существа.

Долгие годы казалось, что детям ничто не угрожает. Джеймс и Люси носили Метки и обладали способностями, присущими остальным Сумеречным охотникам. Оба могли видеть призраков – например, Джессамину, болтливую обитательницу Лондонского Института – но и это не являлось чем-то необычным в семье Эрондейлов. И все с облегчением решили, что оба ребенка будут нормальными – настолько, насколько это слово может быть применимо к нефилимам. Даже Конклав, орган власти, управляющий сообществом Сумеречных охотников, перестал интересоваться ими.

А потом, когда Джеймсу исполнилось тринадцать, он впервые совершил путешествие в мир мрака. Только что он стоял на зеленой траве, а мгновение спустя его уже окружала выжженная равнина, и над головой простиралось багровое небо. Искривленные, изуродованные огнем деревья тянули вверх свои корявые ветви, похожие на когтистые лапы чудовищ. Джеймс видел такие пейзажи на гравюрах в старинных книгах. Он знал, что́ перед ним: это был мир демонов. Иное измерение, адское измерение.

Через несколько секунд его вышвырнуло обратно на землю, но с того дня мальчик уже не был прежним. Несколько лет Джеймса точил тайный страх; он боялся в любой момент очутиться на той черной равнине, засыпанной пеплом. Как будто невидимая, но прочная нить связывала его с миром демонов, и он все ждал, что некто натянет эту нить, вырвет его из привычного окружения и утащит в царство огня и пепла.

Когда Джеймс повзрослел, то с помощью дяди Джема сумел, как ему казалось, контролировать свою странную способность. Но сегодняшнее «путешествие», несмотря на то, что оно продолжалось всего несколько секунд, потрясло его до глубины души, и он испытал огромное облегчение, добравшись, наконец, до таверны «Дьявол».

«Дьявол» занимал дом номер 2 по Флит-стрит, рядом с приличного вида типографией. Однако, в отличие от типографии, кабак был «заколдован» таким образом, чтобы простые смертные не могли его видеть и не слышали хриплых голосов подвыпивших посетителей, доносившихся из распахнутых дверей и окон. Это было фахверковое сооружение в стиле Тюдоров; древние деревянные балки давно обветшали и были изъедены древоточцами, стены удерживались в вертикальном положении лишь заклинаниями чародеев. Хозяин, оборотень по имени Эрни, стоял за стойкой и цедил пиво в кружки; посетители представляли собой смешанную толпу фей, вампиров, ликантропов и магов.

Обычно в таких местах Сумеречных охотников встречали довольно прохладно, но завсегдатаи «Дьявола» привыкли к молодым людям. Они приветствовали Джеймса, Кристофера, Мэтью и Томаса ревом и шуточками. Джеймс остался в зале, чтобы забрать напитки у барменши Полли, а остальные с топотом поднялись наверх, в свои комнаты, оставляя на ступеньках следы демонического ихора.

Полли была из оборотней. Она взяла мальчишек под свое покровительство, когда Джеймс три года назад снял здесь комнаты в мансарде; ему нужно было личное пространство, где он и его друзья могли бы время от времени укрываться от бдительного ока родителей. Именно Полли начала называть их «Веселыми Разбойниками», в честь Робин Гуда и его людей. Джеймс подозревал, что его за глаза прозвали Робином из Локсли, а Мэтью – Уиллом Скарлеттом. Томасу определенно отводилась роль Крошки Джона.

Полли хмыкнула.

– Я вас едва узнала, когда вы четверо ввалились в зал, с ног до головы обмазанные невесть чем.

– Ихор, – пояснил Джеймс, принимая бутылку рейнвейна. – Это кровь демонов.

Полли наморщила нос, достала из-за стойки бара несколько застиранных посудных полотенец и повесила ему на плечо. Потом протянула еще одну тряпку, которую он прижал к порезу на ладони. Рана перестала кровоточить, но в руке пульсировала боль.

– Чтоб мне провалиться.

– В Лондоне уже сто лет не видели демона, – сказал Джеймс. – Наверное, мы немного растеряли боевые навыки и уже не так проворны, как прежде.

– Думаю, они все слишком перепугались, вот и не высовываются, – дружелюбно произнесла Полли и отвернулась, чтобы налить стакан джина Пиклзу, местному водяному.

– Перепугались? – повторил Джеймс и застыл на месте. – Чего перепугались?

Полли вздрогнула.

– О, ничего, ничего, это я просто так сказала, – торопливо пробормотала она и поспешила к противоположному концу стойки. Джеймс нахмурился и направился к лестнице. Повадки обитателей Нижнего Мира иногда ставили его в тупик.

Два пролета скрипучих ступеней вели к деревянной двери, на которой много лет назад было вырезано изречение: «Важно не то, как человек умирает, а то, как он живет. С. Дж.»[4].

Джеймс открыл дверь плечом и обнаружил Мэтью и Томаса, вальяжно рассевшихся за круглым столом посередине комнаты. Стены комнаты были отделаны деревянными панелями; окна с неровными, потемневшими от времени стеклами выходили на Флит-стрит, освещенную мигавшими фонарями. Напротив, на другой стороне улицы, на фоне серого ночного неба смутно вырисовывалось здание Королевского суда Лондона.

Молодые люди давно привыкли к этой комнате, и она казалась им уютным «гнездышком», несмотря на изъеденные насекомыми и мышами панели и старую мебель с барахолки. В камине трещали поленья. На каминной полке красовался бюст Аполлона с давно отбитым носом. Книжные шкафы ломились от оккультных сочинений, написанных магами из простых людей: в библиотеку Института не допускалась подобная литература, но Джеймс собирал книги, посвященные колдовству. Его завораживала мысль о простых магах. Он испытывал невольное уважение к людям, которые не были рождены для жизни в мире чар и теней, но стремились в этот мир так страстно, что научились взламывать надежно запертые двери.

Томас и Мэтью уже отмылись от ихора, переоделись в неглаженую, но чистую одежду, и волосы их – рыжевато-каштановые у Томаса и золотистые у Мэтью – были еще влажными.

– Джеймс! – радостно воскликнул Мэтью, увидев друга. Глаза его подозрительно блестели, и Джеймс заметил на столе наполовину пустую бутылку бренди. – Неужто выпивка наконец-то прибыла?

Джеймс поставил вино на стол, и в этот момент Кристофер появился на пороге небольшой спальни, находившейся в дальнем конце помещения. Спальня уже была устроена здесь, когда «Веселые Разбойники» сняли комнаты, но ею пользовались только для того, чтобы мыться, хранить запасную одежду и оружие.

– Джеймс, – с довольным видом произнес Кристофер. – А я думал, ты пошел домой.

– С какой стати мне идти домой?

Джеймс уселся рядом с Мэтью и бросил на стол посудные полотенца Полли.

– Понятия не имею, – все так же радостно отозвался Кристофер, отодвигая стул. – Но ведь такое могло случиться, верно? Люди постоянно совершают странные, необъяснимые поступки. У нас однажды была кухарка, и вот как-то утром она отправилась за покупками и исчезла. Ее нашли две недели спустя в Риджентс-парке. Она нанялась служить в зоосад.

Томас приподнял брови. Ни Джеймс, ни остальные до сих пор толком не знали, стоит ли верить историям Кристофера. Не то чтобы он был отъявленным лжецом, но когда дело не касалось его мензурок и пробирок, он обращал мало внимания на происходящее вокруг него.

Кристофер был сыном Сесили Эрондейл, тети Джеймса, и Габриэля Лайтвуда. От родителей он унаследовал худощавое телосложение, темные каштановые волосы и глаза, цвет которых можно было описать, пожалуй, только как «сиреневый».

«И все это досталось мальчишке и пропадает понапрасну!» – часто говорила Сесили со вздохом мученицы. Кристофер, по всем признакам, должен был пользоваться популярностью у девушек, но увы: большую часть его лица скрывали очки с толстыми линзами, а кожа под ногтями была черной от намертво въевшегося пороха. Большинство Сумеречных охотников относились к огнестрельному оружию смертных с подозрением или вообще без всякого интереса, потому что руны, наложенные на металл или пули, не давали пороху воспламеняться, а оружие без рун не действовало против демонов. Тем не менее, Кристофер был одержим идеей приспособления огнестрельного оружия и всяческих зажигательных смесей для нужд нефилимов. Джеймс вынужден был признаться себе в том, что мысль о пушке на крыше Института представляется ему не такой уж абсурдной.

– Твоя ладонь, – внезапно произнес Мэтью, наклонился вперед и пристально уставился на Джеймса зелеными глазами. – Что случилось?

– Просто порез, – ответил тот, разжимая пальцы. Рана пересекала ладонь по диагонали. Когда Мэтью взял пострадавшую руку, серебряный браслет, который Джеймс всегда носил на правом запястье, звякнул о бутылку с вином.

– Ты должен был мне сказать, – нахмурился Мэтью и сунул руку в карман жилета, чтобы достать стило. – Я бы в два счета разобрался с твоим порезом еще в том переулке.

– Я забыл, – буркнул Джеймс.

Томас, который водил кончиком пальца по краю бокала вместо того, чтобы пить, произнес:

– Что-нибудь случилось?

Томас был слишком проницателен, и иногда это раздражало.

– Все произошло очень быстро, – неохотно отозвался Джеймс.

– Многие «очень быстрые» вещи также являются очень плохими, – заметил Мэтью, прикладывая острие стила к ладони Джеймса. – Например, нож гильотины падает очень быстро. Взрывы в лаборатории Кристофера также происходят исключительно быстро.

– Как видите, это была не гильотина и не взрыв, – усмехнулся Джеймс. – Я… я перенесся в царство теней.

Мэтью резко поднял голову, но рука его не дрогнула, он продолжал аккуратно выводить на коже Джеймса иратце, исцеляющую руну. Джеймс почувствовал, что боль начинает утихать.

– А я думал, что с этим уже покончено, – пробормотал Мэтью. – Я думал, Джем помог тебе.

– Он действительно мне помог. С последнего раза прошел целый год. – Джеймс покачал головой. – Наверное, глупо было надеяться на то, что я смогу избавиться от этого навсегда.

– Но ведь это обычно происходит с тобой, когда ты чем-то встревожен или расстроен, – заметил Томас. – Может, это из-за нападения демона?

– Нет, – быстро ответил Джеймс. – Нет, нет… но я представления не имею, что послужило толчком.

Джеймс почти с радостью ждал этой схватки. Все лето он пребывал в раздраженном, мрачном состоянии духа – впервые больше чем за десять лет он не поехал с семьей в Идрис, на каникулы.

Идрис располагался в центральной Европе. Страна была со всех сторон окружена невидимой «стеной» из защитных чар, скрывавших ее от взглядов простых людей и их примитивных изобретений: прекрасная страна без железных дорог, без заводов, без смога и дыма от печей, в которых жгли каменный уголь. Джеймс знал, почему в этом году его семья вынуждена была остаться в Лондоне, но у него имелись собственные причины желать возвращения в Идрис. Лишь немногие занятия, и среди них патрулирование улиц, могли отвлечь его от неотступных мыслей.

– Демоны не в состоянии встревожить нашего отважного друга, – возразил Мэтью, заканчивая изображать исцеляющую руну. Он наклонился к Джеймсу так близко, что тот почувствовал знакомый аромат мыла, смешанный с винными парами. – Должно было произойти что-то еще.

– Значит, тебе следует поговорить со своим дядей, Джейми, – посоветовал Томас.

Джеймс отрицательно покачал головой. Ему не хотелось беспокоить дядю Джема из-за эпизода, который сейчас казался сущей чепухой.

– Да ничего там не произошло. Просто появление демона застало меня врасплох, и я случайно схватился за клинок вместо рукояти. Наверняка причина в этом.

– А ты превратился в тень? – расспрашивал Мэтью, убирая стило. Иногда в случаях, когда Джеймса «затягивало» в серый мир, друзья потом рассказывали, что очертания его фигуры становились расплывчатыми. Время от времени он полностью превращался в черную тень – тень, имевшую облик Джеймса, но прозрачную и бесплотную.

Несколько раз – буквально два или три – ему удавалось в виде тени пройти сквозь стену или дверь. Но он никогда не говорил о том, что ему пришлось испытать при этом.

Кристофер поднял голову от своей записной книжки.

– Кстати, раз уж речь зашла о демонах…

– Мы говорили вовсе не о демонах, – заметил Мэтью.

– …как ты сказал, он называется? – спросил Кристофер, обгрызая карандаш. Он часто записывал подробности их экспедиций и схваток с адскими тварями – утверждал, что это помогает ему в научных исследованиях. – Я имею в виду того, который взорвался.

– А что, разве там был еще один, который не взорвался? – хмыкнул Джеймс.

Томас, обладавший исключительной памятью на мелкие детали, разъяснил:

– Это был деумас, Кристофер. Странно, что мы его встретили; они редко появляются в больших городах.

– Я сохранил немного его ихора, – сообщил Кристофер, сунул руку в один из своих многочисленных карманов и извлек пробирку с зеленоватой субстанцией, закупоренную пробкой. – Предупреждаю заранее, чтобы никто из вас не вздумал это выпить.

– Вот чокнутый! И как тебе только в голову такое могло прийти! Мы не собирались делать ничего подобного! – возмутился Томас.

Мэтью даже содрогнулся.

– Довольно уже разглагольствовать об ихоре. Давайте еще раз выпьем за благополучное возвращение Томаса домой!

Томас начал возражать. Джеймс поднял бокал и чокнулся с Мэтью. Кристофер собрался уже чокнуться с Джеймсом своей пробиркой, но Мэтью, бормоча проклятья, отнял злосчастный ихор и протянул естествоиспытателю бокал вина.

Томас, несмотря на свои возражения, выглядел довольным. Большинство Сумеречных охотников, достигнув восемнадцати лет, отправлялись в своего рода турне – оставляли свой Институт и посещали другие, расположенные за границей. Томас всего несколько недель назад вернулся из Мадрида, где провел девять месяцев. Целью путешествия было изучение чужих обычаев и расширение собственных горизонтов; Томас определенно расширился, но главным образом в физическом смысле.

Несмотря на то, что в их компании он был старшим, до этой поездки он был самым тщедушным. Когда Джеймс, Мэтью и Кристофер приехали на пристань, чтобы встретить корабль Томаса, возвращавшегося из Испании, они довольно долго шарили взглядами в толпе, прежде чем узнать своего друга в мускулистом молодом мужчине, спускавшемся по трапу. Сейчас Томас был самым высоким и загорелым, словно вырос не в Лондоне, а на ферме. Он мог орудовать двуручным мечом, как перышком, и привез из Испании новое оружие, болас, несколько прочных веревок, на концах которых были укреплены грузила. Он вращал этой штукой над головой. Мэтью часто говорил, что у него возникает чувство, будто он дружит с добродушным великаном.

– Когда вы покончите с этой бутылкой, я расскажу вам одну новость, – объявил Томас, отодвигаясь от стола. – Помните тот старый особняк в Чизвике, который когда-то принадлежал моему деду? Его еще называли Лайтвуд-хаус? Несколько лет назад Конклав отдал его моей тетке Татьяне, но она никогда там не жила – предпочла остаться в Идрисе с моей кузиной, э-э…

– Гертрудой, – подсказал Кристофер.

– Грейс, – поправил его Джеймс. – Ее зовут Грейс.

Кристоферу она тоже приходилась кузиной, но Джеймс знал, что ни тот, ни другой никогда ее не видели.

– Именно, Грейс, – согласился Томас. – Тетя Татьяна всегда вела абсолютно уединенную жизнь в Идрисе – никаких гостей и тому подобного, – но, насколько я понял, она решила переехать обратно в Лондон, так что мои родители разволновались не на шутку.

Джеймсу показалось, что сердце его сбилось с ритма, потом застучало глухо, медленно.

– Грейс, – заговорил он и вдруг увидел, что Мэтью бросил на него быстрый взгляд исподтишка. – Грейс – она переезжает в Лондон?

– Похоже, Татьяна хочет ввести ее в общество. – На лице Томаса отразилось недоумение. – Ты, наверное, познакомился с ней там, в Идрисе? По-моему, ваш дом находится по соседству с Блэкторн-Мэнором?

Джеймс механически кивнул. Он вдруг ощутил тяжесть браслета на правой руке, хотя носил его много лет и настолько к нему привык, что уже не замечал.

– Обычно я вижу ее каждое лето, – сказал он. – Если не считать нынешнего, конечно.

«Если не считать нынешнего». Он не нашел в себе сил возразить родителям, когда они сказали, что семья Эрондейл проведет это лето в Лондоне. Не смог заговорить об истинной причине, побуждавшей его вернуться в Идрис. В конце концов, насколько им было известно, он едва знал Грейс. Он не мог объяснить, не мог заговорить о тошнотворном чувстве, об ужасе, который охватывал его при мысли о том, что он увидит ее только через год.

Этот секрет Джеймс хранил с тринадцати лет. Стоило ему закрыть глаза, и он видел перед собой высокие ворота Блэкторн-Мэнора, видел собственные руки – руки без шрамов, руки ребенка, которые прилежно резали колючие плети вьющихся растений. Он видел Длинный Зал особняка, занавески, которые развевал ночной ветер, и слышал музыку. Он видел Грейс в платье цвета слоновой кости.

Мэтью задумчиво наблюдал за ним, но озорные огоньки не плясали в его глазах. Мэтью, и только ему из всех друзей Джеймса, была известна история знакомства Джеймса и Грейс Блэкторн.

– Положительно, Лондон подвергся нашествию дебютанток, – заметил Мэтью. – Скоро приезжает семейство Карстерсов, слышали?

Джеймс кивнул.

– Люси ночами буквально не спит, не может дождаться, когда увидит Корделию.

Мэтью налил себе вина.

– Вполне их понимаю; должно быть, им чертовски надоела деревенская жизнь в Девоне – как там называется их поместье? Сайренворт? Если я не ошибаюсь, они приезжают через пару дней…

Томас опрокинул свой бокал. А заодно по скатерти покатился бокал Джеймса и пробирка Кристофера. Томас еще не привык к тому, что занимает в пространстве гораздо больше места, чем прежде, и иногда двигался очень неуклюже.

– Вся семья Карстерсов приедет, ты сказал? – пробормотал Томас.

– Кроме Элиаса Карстерса, – пояснил Мэтью. Элиас был отцом Корделии. – Но Корделия, естественно, будет, а вместе с ней… – Он многозначительно приподнял брови.

– О, дьявольщина, – воскликнул Кристофер. – Алистер Карстерс. – У него сделалось такое лицо, словно его мутило даже при звуке этого имени. – Я правильно вспомнил? Это тот самый отвратительный тип?

– «Отвратительный тип» – это еще мягко сказано, – заметил Джеймс. Томас полотенцем вытирал со стола лужу вина, а Джеймс озабоченно следил за ним. В школе Томас был застенчивым, тихим мальчиком, а Алистер – задирой и хулиганом. – Мы вполне можем избежать общения с Алистером, Том. У нас нет никаких причин проводить время вместе, и я с трудом могу представить, чтобы он, в свою очередь, жаждал нашего общества.

Томас хотел что-то сказать, но запнулся, брызгая слюной. Причиной тому послужила вовсе не речь Джеймса. Содержимое пробирки Кристофера, вылившееся на скатерть, приобрело красно-коричневый цвет и начало разъедать столешницу. Все вскочили с мест и схватились за полотенца Полли. Томас поспешно выплеснул на стол кувшин воды, но при этом облил Кристофера так, что у того одежда промокла насквозь. Мэтью согнулся пополам от хохота.

– Слушайте, ну ничего себе, – пробубнил Кристофер, убирая с лица влажные волосы. – Это действительно сработало, Том. Кислота нейтрализована.

Томас тряхнул головой.

– Кому-то следовало бы нейтрализовать тебя, придурок…

У Мэтью началась самая настоящая истерика.

Несмотря на весь этот хаос, окружавший его, Джеймс невольно унесся мыслями далеко-далеко. Столько лет, в сотнях писем, которыми они тайно обменивались, Джеймс и Грейс клялись друг другу в том, что однажды они будут вместе; что придет день, они станут взрослыми, и тогда поженятся, пусть даже против воли старших, и будут жить вместе в Лондоне. Это всегда было их мечтой.

Так почему же она не сообщила ему о своем приезде?



– Ой, смотрите! Альберт-холл! – воскликнула Корделия, прижимаясь носом к окошку экипажа. Был чудесный день, солнце заливало Лондон ослепительными лучами, и белые аристократические особняки Южного Кенсингтона буквально сияли, словно ряды фигур из слоновой кости в дорогом комплекте шахмат. – В Лондоне действительно чудесная архитектура.

– Как тонко подмечено, – издевательски протянул ее старший брат Алистер. Забившись в угол кареты, он делал вид, будто углублен в чтение какой-то книги по математике. Всем своим видом он стремился показать, что его нельзя отвлечь такой ерундой, как архитектура. – Уверен, никто до тебя не высказывал вслух мнения о лондонских зданиях.

Корделия сердито уставилась на него, но он даже не соизволил поднять взгляд от книги. Разве он не понимает, что она всего лишь пытается поднять им настроение? Их мать, Сона, сидела с усталым видом, безвольно привалившись к стенке кареты; глаза ее были обведены синими кругами, и ее смуглая кожа, обычно сияющая, приобрела болезненный желтоватый цвет. Состояние матери беспокоило Корделию уже несколько недель, с того самого дня, как новости из Идриса, новости об отце, достигли Девона.

– Дело в том, Алистер, что на этот раз мы приехали сюда не в гости. Мы собираемся жить здесь постоянно. Познакомимся с новыми людьми, будем принимать гостей; вовсе нет нужды сидеть взаперти в Институте – хотя мне хотелось бы, чтобы Люси постоянно была рядом…

– А заодно и Джеймс, – вставил Алистер, не отрываясь от своего учебника.

Корделия заскрежетала зубами.

– Дети. – Мать Корделии взглянула на молодых людей с упреком. Алистер скорчил недовольную гримасу – через месяц ему должно было исполниться девятнадцать, и он, по крайней мере, в собственных глазах, давно уже не был ребенком. – У нас есть серьезные дела. Как вам прекрасно известно, мы приехали в Лондон вовсе не ради развлечений. Мы здесь представляем нашу семью.

Корделия взглянула на брата уже не столь враждебно. Она понимала, что он тоже тревожится насчет Соны, хотя никогда не признавался в этом вслух. Она уже миллион раз задавала себе вопрос: что конкретно известно ему о положении, в котором находится отец? Она также понимала, что Алистер знает больше ее самой, но ни за что не станет говорить с ней об этом.

Сердце ее забилось чаще от радостного волнения, когда экипаж остановился на площади Корнуолл-Гарденс, у дома 102 – одного из величественных белых викторианских особняков. Черный номер был написан простыми цифрами на самой правой колонне. На галерее, на верхних ступенях лестницы, стояли несколько человек. Корделия сразу же узнала Люси Эрондейл, хотя девушка стала немного выше ростом со дня их последней встречи. Золотисто-каштановые волосы были убраны под шляпку, а бледно-голубой жакет и юбка прекрасно сочетались с цветом ее глаз.

Люси сопровождали двое. Корделия узнала ее мать, Тессу Эрондейл, знаменитую – во всяком случае, среди Сумеречных охотников – супругу Уилла Эрондейла, главы Лондонского Института. Она выглядела лишь немногим старше дочери. Тесса была чародейкой, умела изменять внешность и обладала еще одним даром: бессмертием и вечной молодостью.

Рядом с Тессой стоял Джеймс.

Корделия вспомнила, как однажды, когда она была еще маленькой девочкой, ей захотелось погладить лебедя, жившего в пруду в их поместье. Злобная птица почему-то бросилась на нее, врезалась ей прямо в живот и сбила с ног. Несколько минут Корделия лежала на траве, хватая ртом воздух и пытаясь отдышаться; тогда она испугалась, что никогда больше не сможет сделать ни одного вдоха.

Она понимала, что история звучит не слишком-то романтично. Вряд ли она решилась бы признаться кому-нибудь в том, что всякий раз при виде Джеймса Эрондейла испытывает чувство, будто ее клюнул рассерженный лебедь, но это было правдой.

Он был таким красивым, таким красивым – глядя на него, она забывала о том, что нужно дышать. Непокорные волнистые черные волосы казались Корделии мягкими на ощупь; длинные темные ресницы отбрасывали тень на глаза цвета меда или янтаря. Ему было семнадцать; неуклюжий длинноногий подросток исчез, и перед Корделией стоял стройный, изящный юноша с совершенной фигурой и лицом, невыносимо прекрасный, словно гениальное произведение искусства.

– Уф! – Она неловко спрыгнула на мостовую. Каким-то образом ей удалось справиться с дверцей кареты, и теперь она стояла на тротуаре и слегка покачивалась, пытаясь обрести равновесие. Ноги, казалось, разучились ходить после долгих часов, проведенных в дороге.

Джеймс мгновенно очутился рядом с ней, подхватил ее под руку, не дал упасть.

– Маргаритка? – воскликнул он. – С тобой все в порядке?

Такое прозвище когда-то дал ей он сам. Он не забыл.

– Просто я немного неуклюжая. – Она уныло огляделась по сторонам. – Я надеялась, что мое появление будет более эффектным.

– Не стоит волноваться, забудь об этом. – Он улыбнулся, и сердце ее дрогнуло. – Мостовые Южного Кенсингтона – коварная штука. Мне и самому не раз приходилось вступать с ними в единоборство.

«Придумай какой-нибудь достойный ответ, – сказала она себе. – Скажи что-нибудь остроумное».

Но Джеймс уже отвернулся и наклонил голову, приветствуя Алистера. Корделия знала, что в школе Джеймс и Алистер недолюбливали друг друга, но ее мать пребывала в полном неведении относительно их взаимоотношений. Сона считала, что Алистера все обожают.

– Вижу, ты приехал, Алистер, – странным невыразительным голосом произнес Джеймс. – И выглядишь ты…

Он с неприкрытым изумлением разглядывал желтые волосы Алистера, которые в ярком солнечном свете казались белыми. Корделия, затаив дыхание, ждала продолжения и очень надеялась, что Джеймс бросит нечто вроде «ты похож на репу», но он не сказал ничего подобного.

– Хорошо выглядишь, – закончил Джеймс.

Молодые люди некоторое время смотрели друг на друга в молчании, а в это время Люси сбежала по ступенькам и бросилась на шею Корделии.

– Я так рада, так рада тебя видеть, очень-очень! – восклицала она в присущей ей восторженной манере. У Люси любая вещь, человек или событие всегда были «очень-очень», и неважно, какой эпитет следовал дальше – «красивый», «захватывающий» или «ужасный». – Корделия, дорогая моя, ты даже представить себе не можешь, как нам будет весело…

– Люси, Корделия и ее семья приехали в Лондон для того, чтобы вы с Корделией могли тренироваться вместе, – ласковым тоном произнесла Тесса. – Вам предстоит много работать, это большая ответственность.

Корделия опустила взгляд и уставилась на свои туфли. Тесса была так добра, что повторила историю о том, что Карстерсы в спешке переехали в Лондон ради Корделии, из-за того, что Корделии и Люси срочно нужно стать назваными сестрами, парабатай, но это было неправдой.

– О, миссис Эрондейл, неужели вы забыли себя в шестнадцать лет, – вмешалась Сона. – Юные девушки обожают танцы и наряды. Насчет себя могу сказать, что в их возрасте я только об этом и думала, да и вы наверняка тоже.

Корделия знала, что слова матери насчет ее собственной молодости совершенно не соответствовали истине, но, естественно, промолчала. Тесса приподняла брови.

– Действительно, припоминаю, что однажды я угодила на веселое сборище вампиров. И еще была одна вечеринка в доме Бенедикта Лайтвуда – разумеется, еще до того, как он подцепил демоническую корь и превратился в червя…

– Матушка! – воскликнула скандализованная Люси.

– А что такого, он же действительно превратился в червя, – заметил Джеймс. – Точнее, в гигантскую смертоносную змею. Должен сказать, что этот эпизод был одним из самых интересных на уроках истории.

В этот момент прибыли фургоны с имуществом Карстерсов, и Тесса была избавлена от необходимости продолжать не слишком пристойный разговор. С одной повозки спрыгнули несколько дюжих грузчиков и начали убирать холст, прикрывавший надежно привязанную мебель.

Один из рабочих помог Райзе, горничной и кухарке Соны, выбраться из фургона. Райза работала в семье Джаханшах еще с тех пор, как Сона была юной девушкой, и была ее личной служанкой. Она была простой смертной женщиной, но обладала даром Зрения, поэтому являлась ценной спутницей для Сумеречного охотника. Райза говорила только на фарси. Корделия подумала: интересно, пытались ли люди, ехавшие с ней в фургоне, завести с ней разговор? Райза отлично понимала английский язык, но предпочитала помалкивать.

– Пожалуйста, поблагодарите от моего имени Сесили Лайтвуд за то, что она одолжила мне повозки и людей, – говорила мать Корделии, обращаясь к Тессе.

– О, кстати. Они будут приходить по вторникам и четвергам, чтобы выполнять черную работу, до тех пор, пока вы не подыщете себе подходящую прислугу, – сообщила Тесса.

«Черной работой» называлось все, что не входило в обязанности Райзы, которая готовила еду, ходила за покупками, помогала Соне и Корделии одеваться, – например, мытье полов или уход за лошадьми. Разговоры о том, что Карстерсы смогут в скором времени нанять собственных слуг, были лишь очередным проявлением вежливости, и Корделия это понимала. Когда они покидали Девон, Сона рассчитала всю прислугу, кроме Райзы – они пытались экономить, пока Элиас Карстерс находился в заключении в ожидании суда.

Внимание Корделии привлек громоздкий предмет на одной из повозок.

– Мама! – воскликнула она. – Ты взяла с собой фортепиано?

Мать пожала плечами.

– Я люблю музыку. – Она обернулась к грузчикам и сделала повелительный жест. – Корделия, здесь сейчас будет шумно и пыльно. Может быть, вам с Люси пройтись, осмотреть окрестности? А ты, Алистер, останься, помоги мне руководить людьми.

Корделия пришла в восторг при мысли о том, что она получит возможность пообщаться с Люси наедине. Тем временем на лице Алистера появилось странное выражение: казалось, его охватила одновременно досада оттого, что он вынужден остаться дома с матерью, и самодовольство оттого, что ему доверили роль главы семьи.

Тессу, казалось, позабавило происходящее.

– Джеймс, пойди с девочками. Может, вам отправиться в Кенсингтонские сады? Это недалеко отсюда, погода сегодня отличная.

– Да, Кенсингтонские сады действительно вполне подходят, – мрачно произнес Джеймс.

Люси подняла глаза к небу и взяла Корделию за руку.

– Тогда идем, – сказала она и увлекла подругу вниз по ступеням, на тротуар.

Джеймс на своих длинных ногах без труда догнал их.

– Нет никакой нужды нестись как угорелые, Люси, – заметил он. – Матушка вовсе не собирается удерживать тебя в доме и требовать, чтобы ты тащила фортепиано на второй этаж.

Корделия бросила на него взгляд из-под опущенных ресниц. Ветер шевелил его волосы. Даже волосы ее матери не были совершенно черными – они отливали медью и золотом. Но волосы Джеймса были цвета воронова крыла.

Он легкомысленно улыбнулся ей с таким видом, словно и не заметил, как она совершенно неприличным образом разглядывала его. Хотя, с другой стороны, он, без сомнения, привык к тому, что его бесцеремонно разглядывают другие Сумеречные охотники. Не только из-за его привлекательной внешности, но и по некоторым другим причинам.

Люси стиснула ее пальцы.

– Ты приехала, и я так счастлива, – объявила она. – На самом деле я никогда до конца не верила в то, что мы будем жить в одном доме.

– Почему? – удивился Джеймс. – Закон требует, чтобы вы тренировались некоторое время, прежде чем вы станете парабатай, а кроме того, отец просто обожает Маргаритку. Ведь именно он здесь устанавливает правила…

– Ваш отец обожает всех Карстерсов, – возразила Корделия. – Не уверена, что это как-то связано с моими личными достоинствами. Наверное, ему даже Алистер может понравиться.

– Мне кажется, он уже убедил себя в том, что в характере Алистера имеются некие неизведанные глубины, – сказал Джеймс.

– Как и в зыбучих песках, – усмехнулась Корделия.

Джеймс рассмеялся.

– Довольно, братец, – вмешалась Люси и хлопнула Джеймса по плечу затянутой в перчатку рукой. – Маргаритка – моя подруга, и ты не даешь нам поболтать. Сделай одолжение, отправляйся куда-нибудь в другое место.

Они шли по улице Квинс Гейт в сторону Кенсингтон-роуд; вокруг сновали люди, стучали копытами лошади, скрипели омнибусы. Корделия представила себе, как Джеймс скрывается в толпе; наверняка в этом городе он найдет себе занятие поинтереснее, чем сопровождать сестру. А может быть, его похитит какая-нибудь прекрасная богатая наследница, которая влюбится в него с первого взгляда. Такие вещи, как она знала, часто случаются в Лондоне.

– Я буду следовать за вами в десяти шагах, как паж, – предложил Джеймс. – Но мне нельзя терять вас из виду, не то матушка меня убьет; в результате я пропущу завтрашний бал, Мэтью тоже меня убьет, и мне придется умирать дважды.

Корделия улыбнулась и хотела что-то сказать, но Джеймс уже отстал от них, как и обещал. Он легкими шагами шел позади, чтобы дать девушкам возможность поговорить наедине, и Корделии пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть свое разочарование оттого, что ей пришлось повернуться к нему спиной. В конце концов, теперь она жила в Лондоне, и встречи с Джеймсом должны были из редких чудесных случайностей превратиться в часть ее повседневной жизни.

И все-таки Корделия не удержалась и быстро оглянулась; он уже вытащил из кармана книгу и принялся читать ее прямо на ходу, насвистывая что-то вполголоса.

– О каком это бале он сейчас говорил? – спросила она, повернувшись к Люси. Они прошли под черной аркой из кованого железа и очутились в Кенсингтонских садах, под сенью древних деревьев. В парке было полно народу: няньки с колясками, молодые парочки, гуляющие в обнимку по тенистым аллеям. Две девочки плели венки из маргариток, а какой-то мальчик в синем матросском костюмчике бегал по газону с обручем и громко хохотал. Он подбежал к высокому мужчине; тот подхватил ребенка на руки и со смехом подбросил. Корделия на мгновение крепко зажмурила глаза и подумала о собственном отце, о том, как он подбрасывал ее в воздух, когда она была еще маленькой, и как они оба смеялись, и как он потом ловил ее.

– О том, который назначен на завтрашний вечер, – ответила Люси и взяла Корделию под руку. – Мы устраиваем его, чтобы отметить ваш переезд в Лондон. Там будет весь Анклав, будут танцы, и у матушки появится возможность похвастаться заново отделанным бальным залом.

А у меня появится возможность похвастаться тобой.

Корделию охватила дрожь. Она сама не знала, что это – радостное возбуждение, предвкушение или страх. Анклавом официально называлось сообщество Сумеречных охотников, проживавших в Лондоне; в каждом крупном городе был свой Анклав, который подчинялся местному Институту, а также верховным властям, Конклаву и Консулу. Она понимала, что это глупо, но при мысли о встрече с таким количеством людей ее охватила тревога и неопределенное беспокойство. Жизнь, которую она до сегодняшнего дня вела со своей семьей, состояла из постоянных переездов с места на место, если не считать остановок в Сайренворте, в Девоне, и была довольно уединенной.

Но именно в этом, в знакомстве с местным обществом, и состоял ее долг. Они приехали в Лондон именно ради этого. Она подумала о матери.

Это будет вовсе не бал, сказала она себе. Это будет первая схватка в предстоящей войне.

Она понизила голос.

– А все, кто там соберется – все местные, они знают о моем отце?

– Вовсе нет. Лишь немногие слышали подробности, а те, кто слышал, держат язык за зубами. – Люси задумчиво взглянула на подругу. – А ты не хочешь… если ты расскажешь мне о том, что там произошло, клянусь, я ни единой живой душе об этом не заикнусь, даже Джеймсу.

У Корделии заболело сердце – так всегда бывало, когда она вспоминала об отце. Но она знала, что все равно должна рассказать его историю Люси, а потом ей понадобится пересказывать ее другим, чужим людям. Она сможет помочь отцу лишь в том случае, если будет формулировать свои претензии и требования прямо и недвусмысленно.

– Примерно месяц тому назад мой отец отправился в Идрис, – заговорила она. – Цель поездки держали в большой тайне, но теперь я знаю, что вблизи от границ Идриса было обнаружено скопище демонов-кравьядов.

– Правда? – воскликнула Люси. – Это такие отвратительные чудовища, которые едят всех подряд?

Корделия кивнула.