Павел Модестович Кондратенко про себя думал: «И зачем я влез в эту авантюру? Почему я с Кочиным не поговорил?!»
Глуповатый и жадный Илья Светиков, еще не оценивший грозящего им всем ущерба, ухмылялся про себя: «Кель ситуасьен… Сейчас будет спектакль…»
Тем временем, усыпив бдительность аудитории, лохматый старик перешел к самой сути. Он намеренно увел разговор в область возможного будущего, ему надо было сбить с толку, убаюкать:
– У меня немного времени, поэтому предлагаю сразу перейти к делу. Господа, я представляю фонд «Небопром». Мы уже составили предварительную схему перевода ваших активов под нашу, то что называется у политиков, юрисдикцию. То есть мы можем предложить несколько вариантов приобретения контрольного пакета акций вашей компании. Сейчас здесь мне хотелось бы обсудить детали, и если мы с вами сегодня придем к соглашению, то не позднее завтрашнего дня мы пришлем вам официальную оферту. На всякий случай уточню, что о состоянии дел вашей компании я знаю больше, чем можно увидеть из вашей официальной отчетности.
Коршунова неожиданно для себя, как ученица в школе, подняла руку:
– Простите мое любопытство. Вы, очевидно, долго шли к этому решению…
Старик, глядя из-под пегих бровей куда-то в сторону окна, просипел:
– Да, чрезвычайно долго… дня четыре…
– Цирк, – не удержался Игнатенко.
– Как быстро вы принимаете решения? – Коршунова все пыталась выведать хоть какие-нибудь подробности, чтобы в последующем предпринять контрмеры. Старик посмотрел на нее:
– Чтобы вам было понятно, приобретение туфель от покупки бизнеса мало чем отличается, и то и другое примеряют долго, покупают быстро. А я давно за вами всеми наблюдаю.
– Вы точно знаете о всех проблемах, с которыми столкнулись наши предприятия? И что надо будет кое-что изменить? – Волобуев рылся в своих бумагах, готовясь, видимо, обрушить на новоявленного покупателя кучу информации. – Простите, но когда вы так неожиданно ворвались сюда, мы, акционеры, как раз обсуждали, как спасти компанию. Но в наши планы вовсе не входила ее продажа.
– Сожалею, но я хочу ее купить. А потом я потихоньку пополню инвестиционный портфель, займусь сырьевым сектором и покупкой предприятий, пострадавших от кризиса. Что делать с последними – это разговор завтрашнего дня, и вряд ли он уместен сейчас.
Никто не обратил внимания, что экономические термины в речи старика были так же органичны, как и поэтические эпитеты.
– Позвольте спросить, что вы намереваетесь делать с вновь приобретенными активами?
Старик впервые за все время ухмыльнулся, и крашеные кончики его усов поползли вверх:
– Согласитесь, странно было бы мне рассказывать всем присутствующим, какие у меня планы относительно вашей компании. Могу только сказать, что данные о доходности ваших предприятий меня не напугали, в отличие от «Рыбсвязи». Игорь Евгеньевич, по-моему, вы им передали соответствующие документы.
Надо сказать, что вопреки всем правилам до сих пор ни один из акционеров не был представлен старику. Тем не менее лохматый безошибочно угадал Волобуева. Отчего тот растерялся:
– Это ложь, и я не понимаю, почему вы позволяете себе…
– Я стар для вранья, голубчик!
– Эти сведения мы купили у «Рыбсвязи». – Безликий наконец подал голос.
– Если они вам их отдали, то есть продали, значит, им эта сделка уже не особенно интересна? – обратилась Коршунова к старику.
– Вы правы, Елена Васильевна, в логике вам не откажешь.
– Вы и меня знаете?
– Я бы никогда не заработал столько денег, если бы пренебрегал информацией. Я знаю все и обо всех в этом зале.
Старик вдруг закашлялся. Кончик носа, торчащий из обильной пегой растительности, покраснел. Дама-сиделка решительно встала со своего места и произнесла:
– Надо сделать перерыв.
Безликий подскочил со своего места:
– Да, пожалуйста! Не волнуйтесь, не больше чем пять-семь минут.
Глядя на лица своих компаньонов, Олег Петрович Кочин понимал, что это судьба подарила компаньонам подарок. Перерыв, несколько минут для срочных переговоров, для выработки хоть какого-нибудь плана – это могло свести на нет весь эффект от неожиданного появления старика. «Самарина же называла его имя! Как же она говорила? Кадкин, по-моему. Да, Кадкин. Господи, все так ошарашены, что даже не задались вопросом, как его зовут!»
Пока сиделка хлопотала около старика, открывая какие-то баночки, а Кочин, подойдя к окну, разговаривал по мобильному телефону, акционеры собрались в курительной.
Больше всех негодовал Волобуев. Размахивая зажигалкой и сигаретой, он выговаривал Игнатенко:
– Он обладает информацией, которую знали только мы и, естественно, в «Рыбсвязи».
– Да, прыткий старикашка! Интересно, откуда он такой взялся?
– Да черт с ним уже! Похоже, что «Рыбсвязь» сдохла.
– Да уж! Надо что-то срочно делать, надо постараться свернуть сделку.
– А «Рыбсвязь»?
– Что тебе «Рыбсвязь»?! Она нас слила – старикан ей предложил отступных. У него нюх. Он знает, что немного вложений, год-другой, – и цена компании взлетит вверх. Проходимец!
– Знаешь, я где-то его видел. Может, его проверить?
– Спятил? Надо сейчас с Кочиным опять подружиться. Причем срочно – против этого старикана. Ты заметил, Кочин продавать не хочет, надо выступить одним фронтом с Кочиным, против него… Не дай бог, он еще что-нибудь ляпнет… Лицо действительно знакомое, но, знаешь ли, честно говоря, за этими космами и разглядеть мало что можно. Давай вернемся, сейчас главное – не упустить момент.
Войдя в зал, Волобуев в первую очередь подошел к Кочину и громко, рассчитывая, что его все услышат, произнес:
– Вы знаете, что я настаивал на слиянии с «Рыбсвязью», более того, не скрою, буду честен перед вами – наводил справки и делал все возможное, чтобы они нами заинтересовались. Но это было из самых лучших побуждений. И я никогда не рассматривал возможность полной продажи.
Илья Светиков и Коршунова переглянулись – актер из Игоря Евгеньевича был никакой.
Прямодушный Игнатенко ухмыльнулся:
– Спалился…
В зале пахло лекарством, сидящий в кресле старик устало опустил худые плечи. Он сделал знак Безликому, и тот призвал всех к вниманию:
– Господа, прошу по существу, у нас не очень много времени. Продолжим, Олег Петрович?
– Да, да, конечно! – Кочин наконец отошел от окна. – Господа акционеры, что будем делать? Если я правильно понимаю покупателя, решение надо принимать сегодня. «Рыбсвязь» от нас отказалась, это очевидно. Не могу сказать, что это меня очень расстроило. Что же касается покупателя, хотелось бы знать, сколько необходимо времени для обсуждения всех деталей возможной сделки?
Кочин посмотрел на старика. Тот посмотрел на Безликого и сделал неопределенный жест. Безликий его перевел:
– Мы затягивать не будем, у нас есть опыт проведения срочных сделок.
– Отлично! Господа акционеры, а сколько времени нам понадобится для обсуждения и подготовки к сделке? Игорь Евгеньевич, ваше мнение?
– Олег Петрович! Я бы воздержался от скорых решений. Слияние – это слияние. Сейчас же нам предлагают продать все… Вот и у Елены Васильевны есть вопросы.
– Да, да, безусловно. И такая спешка… Надо во всем разобраться… – Коршунова закивала.
– А потом, Олег Петрович, то, что от нас отказалась «Рыбсвязь», а это очевидно из слов потенциального покупателя и из документов, которые он здесь сейчас представил, вовсе не означает, что мы должны сломя голову бросаться на любое другое предложение… – Игнатенко говорил медленно, словно размышляя вслух. – Сломя голову – это не наш метод. Как мне кажется, необходимо ввести мораторий на рассмотрение каких-либо иных предложений. В соответствии с принятым нами соглашением акционеров. Так что покупатель, – тут Игнатенко неожиданно изящно поклонился старику, – может быть спокоен. Либо мы даем согласие по истечении двух месяцев, либо мы приступаем к модернизации производства собственными силами.
Старик тяжело вздохнул, нажал кнопочку на подлокотнике кресла и плавно подкатился к столу:
– Сколько вы хотите обсуждать наше предложение? Два месяца?.. Ну нет, я не могу так долго ждать… У меня определенные планы…
– Мы не можем нарушить свой собственный порядок… – Коршунова с подозрением смотрела на старика. – Откажитесь от покупки…
– Никогда. Лучше я подожду…
Такое упорство озадачило акционеров. То, что старик вцепился в их весьма проблемный на сегодняшний день бизнес, было очевидно. И не похоже было, что старик имел обыкновение поступать опрометчиво. Все это было неспроста. Он либо что-то знал, либо у него были договоренности там, «наверху». Переглянувшись, акционеры решили подтолкнуть Кочина:
– Олег Петрович, давайте вернемся к плану модернизации… – Игнатенко выразительно посмотрел на Олега Петровича. В этом взгляде читались извинения, просьба и решительность одновременно.
– Господа, зачем вам модернизация, фонд вам предложит сумму, которая превышает стоимость всей вашей компании в несколько раз. И нет никакой головной боли, неизбежной при процессе слияния. Вы просто получаете деньги. – Старик раздраженно засопел, в его тоне была желчь. – Господа, что же вы так упорствуете? Вы так внезапно полюбили свою компанию, свое дело, которое надобно пестовать и лелеять? Что с вами со всеми случилось? Игорь Евгеньевич, я так понимаю, что своими планами я перекроил, как теперь выражаются, ваш предстоящий летний отдых?
– Что вы имеете в виду и что вы вообще знаете о моих планах? – Волобуев с грохотом отодвинулся от стола.
– Не вы ли вели переговоры о покупке замечательного уютного домика на юге Италии? А деньги за него должны были перевести со счета компании, дружественной «Рыбсвязи»…
– Это можно было бы назвать клеветой…
– Можно, если бы это не было правдой. А вы, Елена Васильевна? Что вы там смешиваете? – Старик выразительно посмотрел на Коршунову, которая добавляла сок в бокал с минеральной водой. – Вы знаете, есть потрясающий рецепт освежающего напитка. Вы берете несколько веточек мяты, несколько ягод смородины, причем любой, можно – красной, можно – черной. Тщательно растираете это с двумя ложками сахара, добавляете холодную газированную воду и лед по вкусу. Иногда хорошо туда добавить немного виски…
– Вы по совместительству бармен? – Коршунова залпом выпила воду. То, что происходило сейчас, ее пугало. Все подковерные игры выплывали наружу, и, как в таких случаях бывает, заодно с ними выплывали тайны, большие и маленькие, разной степени неприличности.
– Нет, это я в перерывах своей основной деятельности… Вам один молодой человек привет передавал.
– Какой молодой человек? Кого вы имеете в виду?
– Молодого человека, на чье имя вами была куплена квартира в Измайлово… Видел его тут недавно, жалуется, что район больно шумный стал… Капризная нынче молодежь, не так ли… А напиток попробуйте, рекомендую.
– А при чем тут моя личная жизнь? Или копаться в чужом грязном белье – это у вас такое хобби, помимо приготовления напитков?
– Простите мою настойчивость, но объясните мне, чего ради вам так срочно понадобилась наша компания? Такая проблемная, требующая кучи вложений… На дворе кризис, люди избавляются от активов – живые деньги всегда нужны… мало ли что… – Игнатенко промокнул платком лоб.
– Мне денег хватает…
– Значит, просто каприз?
– Я бы сказал, движение души.
– Какая непозволительная роскошь – иметь душу. – Игнатенко посмотрел на старика. – Думаю, и про меня вы все знаете. Впрочем, почему-то меня это сейчас мало волнует.
– Вы сильно на мели и поэтому больше не можете себе позволить такую роскошь? А ведь много лет назад вы совершили безрассудный поступок – спасли компанию своего друга… Компания была почти разорена, но для друга это был смысл всей жизни… Вы тогда ему помогли…
– Да, было такое. Давно. Черт, как же я здорово тогда все провернул… Сделка была виртуозная.
– А вы игрок, верно? – Старик остановил взгляд на Илье Светикове.
– С чего вы вдруг взяли… Вообще, ваше появление такое странное, предложение – безумное, а предположение относительно меня, мягко говоря, бесцеремонно-оскорбительное…
– Ну-ну, что вы так волнуетесь? Вам надо следить за руками. Когда вы передавали документы, у вас были привычные движения игрока, раздающего карты… Думаю, кроме меня, это никто не заметил. Вероятно, вы в долгах…
– Кто вам донес на меня…
– Молодой человек, чтобы решиться на такую взятку от «Рыбсвязи», нужны очень веские причины. В вашем случае это долги…
– Откуда вы только взялись?! Копаетесь в том, что вас вовсе не касается.
– Зря вы сердитесь, я вам совет хотел дать… У нас в министерстве когда-то тоже один играл, почти профессионально, так он меня всяким хитростям научил…
Присутствующие как завороженные проследили за руками старика. Из-под пледа он вдруг достал колоду карт и сначала раскинул их огромным веером, затем превратил веер опять в аккуратную стопочку. Что было потом, никто не успел сообразить, только все карты в колоде оказались королями, хотя каждый из присутствующих мог побожиться, что в самом начале это была самая обычная колода.
– Господа, предлагаю продолжить… – Олег Петрович, совершенно ошалевший от происходящего и уже мало соображающий, куда это все может привести, аккуратно постучал по столу карандашом. – Итак, давайте еще раз все взвесим и примем решение…
Он не успел закончить, хор бывших противников заглушил его:
– Что тут взвешивать?! О продаже не может быть и речи!
– Мое мнение таково: надо в соответствии с нашими правилами взять несколько дней, чтобы обдумать предложение о покупке, дабы не обижать столь уважаемого покупателя резким отказом. Я же считаю, что продавать нельзя.
– Послушайте, у нас же еще резерв есть – сибирская компания. Если мы привлечем ее средства – мы вполне сможем выправить ситуацию. И ни слияние, ни продажа не будут нужны, – эти слова произнес Кондратенко.
– Я так долго ждал от вас, Павел Модестович, этого предложения. Честного и дельного… И хорошо, что предложение, против которого все тут были так против, прозвучало с вашей стороны.
– Олег Петрович, не буду участвовать в обсуждении всех вопросов, потому что хочу предложить вам купить у меня мою долю в компании. Мне нужны деньги, а вам удобней будет руководить процессом. Детали готов обсудить, когда вы скажете…
– Если вы все обдумали и взвесили – предлагаю завтра в четырнадцать ноль-ноль. Итак, мы сейчас подписываем соглашение о том, что предложение о продаже мы обсуждаем в течение двух-трех недель… Если же по каким-либо причинам сделка не состоится, мы начинаем модернизацию компании без привлечения сторонних капиталов. Правильно я понимаю? Ирина Сергеевна! Подготовьте решение собрания и дайте всем на подпись.
– Хорошо, Олег Петрович.
Бумаги были подписаны через полчаса. Волобуев подписывал и думал, что слава богу, что все так обошлось, могли остаться на бобах. Коршунова гадала, откуда о ее любовнике стало известно этому лохматому проныре. И вообще откуда он такой взялся?
Илья Светиков очередной раз дал себе слово, что бросит игру. Если не справится сам, пойдет лечиться. От этого, говорят, даже лекарство появилось.
Старик наблюдал за всеми и зло поблескивал глазами. Он понимал, что сегодня уже сделать ничего нельзя. Что остатки здравого смысла и обычная трусость заставили этих жадных и нечистоплотных людей остаться верными своему компаньону. Но еще не вечер. Старик вздохнул и откатился от стола, следом за ним охранники, дама-сиделка и Безликий. Уже в дверях старик оглянулся на присутствующих:
– Ну что ж… Я буду ждать вашего решения. Меня успокаивает, что в нашем с вами договоре есть пункт о моратории на продажу и иные сделки с другими лицами и компаниями, кроме меня. Деньги я плачу хорошие… Вы это уже поняли… Думаю, что я могу попрощаться с вами, господа. Ваше упорство, господин Кочин, мне симпатично. Вы знаете, я бы тоже никогда не согласился продать свою компанию…
Актриса Самарина накрывала завтрак. Чашки, масло, хлеб, сливки – все это было уже поставлено помощницей Наташей. Ольге Леонидовне осталось только поставить розу в маленькую фарфоровую вазочку в центре стола. В дверь позвонили, когда Ольга Леонидовна с удовлетворением оглядывала сервированный стол. На пороге стояли два молодых человека с огромными корзинами цветов – такие на бенефис выносят в театре на сцену.
– Это квартира пятнадцать? Самарина Ольга Леонидовна?
– Все правильно.
– Это для вас. От кого – сказать не могу, а вот открытка в цветах есть. Ну, мы пошли, хозяйка.
– Да-да, спасибо. – Ольга Леонидовна нашла среди листьев большую открытку и подошла ближе к окну.
«Таланту большому, многообразному и очень доброму от спасенных и благодарных зрителей. Ваш старик-миллионер был неподражаем! Олег Петрович Кочин».
– Вот что, голубчик, возьми-ка ты эти цветы и отвези обратно! – обернулась к посыльному Ольга Леонидовна. – Нет, постой, я два слова напишу.
Самарина взяла ручку и на открытке написала: «Пока вы не помиритесь с Алей, я знать вас не хочу!»
Эпилог
А в июле, когда Москва утопала в липовом цвете, в одном из роддомов появился на свет мальчик. Мальчика назвали Алеша. Но мама и папа звали его по-взрослому – Алексей Сергеевич. У Алексея Сергеевича были голубые глаза и светлый чуб. Еще он был румяным и даже немного толстеньким.
– Все из-за тебя, – попеняла мама Аля папе Сергею, – разрешал мне хачапури есть.
– Он просто крепенький ребенок, – отвечал папа, ничуть не обидевшись на упрек. Оглядев комнату, он спросил жену:
– Подарков-то надарили! Когда он еще в эти машинки будет играть?!
– Тебе кажется, что не скоро. На самом деле оглянуться не успеем, сами станем дедушкой и бабушкой, – рассмеялась Аля. Если бы маленький Алексей Сергеевич не клевал носом после сытного завтрака, он бы заметил, что смех у мамы немного грустный. Это заметил папа.
– Перестань, вот увидишь, все наладится. И мои оттают, и Олег Петрович тоже…
Он хотел сказать что-то еще, но в этот момент кто-то позвонил в дверь.
– Посмотри за Лексеем Сергеичем. Я открою. Это, наверное, продукты доставили.
Она пошла в прихожую. Оттуда раздался щелчок замка, наступила тишина, потом раздался вскрик Али.
Сергей встревоженно подскочил:
– Что? Что случилось?
Послышалось шуршание, какие-то шумы, кто-то всхлипнул, кто-то что-то забормотал. Сергей глянул на заснувшего сына и поспешил в прихожую. Там он застал Алю, которая повисла на отце. Олег Петрович Кочин встретился глазами с зятем.
– Прости, брат, виноват. Но тут такое дело… Понимаешь… Характер… – сказал Олег Петрович.
– Прощаю, – ответил Сергей тестю, – вот только думаю, не ваш ли характер у сына будет?!
Хорошие деньги
Деньги у них появились нежданно-негаданно, как появляется младенец у пожилой, давно бездетной семьи. Деньги большие. Такие большие, что они, раздавая все свои долги, вспомнили о том, как лет десять назад перехватили у знакомых энную сумму, да так и не отдали. А не отдали потому, что знакомые переехали жить в Испанию. Так вот, чтобы отдать долг в десять тысяч рублей, Федор взял билеты на самолет, накупил кучу московских гостинцев (хотя такой категории товаров с появлением международных брендов теперь нет) и предстал пред очами совершенно изумленных знакомых. Надо уточнить, что цена билета на самолет равнялась самому долгу, а все затраты были раза в три больше. Ну ничего! Главное, что теперь, после того как отдали последний долг, они вздохнули спокойно и с чистой совестью занялись покупками.
Дом они купили на Рублевке, в Знаменском:
– Заяц, я что, напрасно все эти годы в лепешку расшибался?! Ну да, дороговато, да и черт с ним! Зато дом большой, участок с лесом… Покупаем, все решено!
Заяц, она же Катя, особенно не возражала. За последние лет пять она так соскучилась по деньгам, что даже теперь, проснувшись утром, мысленно перебирала все возможные неприятности, которые стали привычными. «Так, в ломбард не надо, все выкупили уже, слава богу, долг Стасовым отдали, продукты есть, машина…» На этом месте Катя обычно поворачивалась к протяжно храпящему мужу и с умиление целовала его в мокрую от испарины макушку. Макушка, уже почти лысая, с обнаружившейся темной родинкой, была трогательной и любимой. Хотя еще несколько месяцев назад, лежа на этой же подушке, Катя хмуро размышляла, как распорядиться пятьюстами граммами магазинного фарша, чтобы еды хватило на три дня. Ничего не придумав, она с глухим раздражением принималась будить супруга:
– Ты очень громко храпишь!
Федор просыпался, бормотал извинения, а потом сзади обнимал злую супругу. Катя после этого еще минуту лежала, про себя решая, сейчас устроить скандал или подождать завтрака. За столом она ругалась убедительнее. Но Федор, уткнувшийся ей в шею, бормотал что-то вроде «заяц мой», и она отходила. «Ну, не все же умеют зарабатывать деньги. А он добрый, да и живем мы хорошо. И любит он меня…» Катя как бы плотней «упаковывалась» в объятия мужа и опять засыпала. Но за завтраком она все равно скандалила.
Теперь это было все позади. Теперь она даже не понимала, сколько всего у них денег на счету. Когда Федор примчался домой с шампанским и объявил, что проект закончен, что они теперь богаты, она обрадовалась, но все ее планы дальше покупки новой машины не шли. Это уже потом они ездили в банк и открывали счета, и Федор ей объяснил, что отныне у нее будет свой счет, на котором будет лежать… Он назвал сумму, в которую она не поверила, пока не заглянула в документы.
– Как хочешь, так и распоряжайся. Но лучше снимай проценты каждый месяц. На булавки.
– На булавки? – Она держала в руках бумажки, из которых следовало, что булавки она может покупать килограммами и они вполне могут быть золотыми. У Федора тоже был свой счет – он показал ей бумаги, там стояли такие же цифры, как и у нее. Третий счет они открыли для крупных покупок. Надо было выбираться из малюсенькой квартирки в старом доме рядом с железнодорожным полотном и расписанным бетонным забором. И, наконец, нужна новая машина, а лучше две. Катя терпеть не могла ходить по магазинам, зная, что Федор ждет ее в машине. И хотя он уверял, что может ждать сколько угодно, она нервничала, спешила с выбором и, как правило, ошибалась, что в их безденежье было смерти подобно. Потом начинался процесс возврата, обмена. Одним словом, одна нервотрепка, а не удовольствие от шопинга. Да и шопинг был тогда нечастый.
Дом они выбирали долго. Риелтор, которого они нашли по объявлению, за два дня показала странной, плохо одетой паре почти все свои объекты. Плохо одетая пара вежливо осматривала громоздкие дома за высокими заборами, ухоженные лужайки и пустынные улочки коттеджных поселков. Они почти не переговаривались между собой, а только переглядывались и с извиняющимся вздохом отвергали один вариант за другим. Наконец риелтор начала нервничать:
– У меня даже миллионеры оставались довольны.
На что Федор улыбнулся и произнес:
– А мы ненастоящие миллионеры.
Риелтор занервничала еще больше и повезла их в Знаменское – небольшое Рублевское село. На подъезде к главной улице дорогу им перегородил допотопный катафалк. Катафалк был прицеплен к старой «Ниве», которая потихоньку, боясь делать резкие движения, волокла ритуальный раритет куда-то вниз к реке. За рулем «Нивы» сидел мордатый мужик с выражением озабоченности на лице. Поскольку ехать в темпе, который катафалк диктовал «Ниве», было невозможно, риелтор, Федор и Катя бросили машину и пошли пешком. Пешком оказалось быстрее, и вскоре они поравнялись с «Нивой». Вежливо поздоровавшись с водителем через открытое окно, Федор, на всякий случай скорбно понизив голос, поинтересовался:
– На кладбище?
– На речку, – не моргнув глазом, ответил мужик.
– Зачем, если не секрет?
– Колеса отвинчу, на воду спущу и буду летом рыбу ловить из него. Удобно. Балдахин и все такое. А можно колеса и не отвинчивать. Дождь не замочит, а то мостков от нашей Ладыниной вовек не дождешься.
Федор повернулся к риелтору:
– Мы дом купим здесь. Это решено. Какой бы он ни был.
Дом оказался большой, просторный, с большими корявыми, как все в этих местах, соснами. В довершение ко всему маленький ручеек делил участок на уютные уголки.
– Комары будут летом, – задумчиво произнесла Катя.
– Да и черт с ними, с комарами, зато почти своя речка, – ответил Федор. – Заверните нам, пожалуйста.
Последняя фраза предназначалась риелтору. Риелтор крякнула, достала мобильник и стала названивать хозяину дома и нотариусу. Договорились, что залог покупатели внесут на следующий день.
– Вот славненько, тогда до завтра, – Федор галантно поклонился.
– А где здесь магазин какой-нибудь? – Катя с утра ничего не успела проглотить и теперь мечтала хотя бы о булке.
– Да через километр будет отличный супермаркет. «Азбука вкуса».
– Ой, да что вы, там, наверное, такие цены!
Если дама-риелтор и удивилась, то виду не подала. Покупать за несколько миллионов дом и экономить на булках? На свете, знаете ли, встречается все.
Первым их навестил Синяков – тот самый, который собирался с катафалка удить рыбу. Осмотрев дом и участок, он произнес только одну фразу:
– Хорош, а то сейчас дома все больше на итальянские склепы смахивают.
Синяков знал, о чем говорил. До того как поселиться в Знаменке, он работал директором кладбища в далеком северном городе. Теперь он занимался делом более жизнерадостным – выращивал шампиньоны. Хотя все равно был близок к земле, к почве, так сказать.
Потом приходили деревенские тетки – сообщить, когда привозят молоко в бочке, свежий хлеб из Одинцова и молодых курей. На самом деле они приходили посмотреть на новых соседей и на дом, который долго не имел своего хозяина. О нем в Знаменке так и говорили – «ничейный». Новые соседи теткам понравились, особенно Федор, дом тоже. Хотя каждая из них и поджимала губы:
– Пылищу-то замучаешься собирать, углов-то сколько.
И поскольку в Знаменке даже самая древняя старуха говорила «миллион», а не «мульон», и в слове «олигарх» никогда не делала ошибок, финансовый вес новичков был определен на глаз, но очень точно.
– Побогаче, чем Никитич, победнее, чем сосед за дорогой.
«Соседом за дорогой» называли Дерипаску, его владения уходили куда-то вдаль по правую сторону от шоссе.
Дом и Кате казался огромным. Хорошо, что хоть потолки архитектор замыслил не такие высокие, какие они видели в некоторых домах. Катя считала, что в огромных пространствах человек теряется, что в небольших и невысоких помещениях людям должно быть комфортнее. Она ходила по этажам, их всего было три, и мысленно жалела денег. Зачем им столько места? И ведь его нужно чем-то заставить. Нужны мебель, ковры, люстры. Долгая почти нищая жизнь ее не отпускала. Она по привычке боялась завтрашнего дня. Федор же, наоборот, торопил жену:
– Так, завтра едем по мебельным. Сразу все покупаем – ты список составила? И сразу оформляем доставку. И сборку. Нечего собственного эха пугаться. Потом ковры. Но самое главное – кухня. Надо сразу всю бытовую технику заказать. И чтобы побыстрей…
И Федор, и Катя любили кухню. Даже в их страшной старой квартире кухня была хоть на обложку журнала по интерьерам. Постаралась, конечно, Катя. Все у нее было продумано, со вкусом – никаких клеенок или этой страшной синтетики с волнистыми краями. У нее были всегда полотняные скатерти, хорошее столовое серебро и красивая посуда. Всего этого было мало, но качество было отменное. В своей кухне они отгораживались от проблем и безденежья. Жареную картошку с дешевой курицей Катя умела подать так, как не подают в иных ресторанах. Федор на кухне курил и мечтал о карьере, Катя учила английский, там они вспоминали недавнее прошлое, ругались и мирились. Кухня была их миром, который очень хотелось сохранить и без утрат переместить в новую жизнь. Вопреки всем уговорам, Катя отказалась от стандартной кухни. Она заставила Федора поехать в комиссионный мебельный магазин и купила там огромный немецкий буфет. Буфет был из темного дуба, отлично отреставрирован, к буфету она там же подобрала стол, стулья, небольшую тумбу и диван. Федор уже понял задумку жены и не спорил, а только удивлялся, какая она у него головастая. Всю бытовую технику Катя попросила рабочих спрятать под деревянные дубовые панели, которые нашла по объявлению в газете, в торце под чутким руководством Федора сделали камин (опять же настояла Катя). Когда все было закончено, кухня имела вид просторного зала с красивой резной мебелью, огромным диваном, огромной тяжелой, витой люстрой и ярким камином. И хотя интерьер всего дома еще требовал доработок, на кухне уже можно было наслаждаться жизнью. По вечерам Катя с Федором пили чай, смотрели сквозь частый переплет окна на свой участок и планировали огород. То, что у них огород будет, Катя сказала сразу, и Федор спорить не решился. Более того, потом он и сам загорелся этой идеей и даже достал через знакомых телефон чудака, который выращивает черные помидоры. С наступлением весны значительный участок был распахан, завален черноземом, поделен на грядки. Катя умудрилась так поделить землю дорожками из красного кирпича, а каждую грядку огородить красивыми мореными досками, что ни грязи вокруг не было, ни сорняки не ползли. Сам огород она попросила обнести низеньким деревенским заборчиком и посеяла около него настурции и подсолнухи. Летом огород выглядел как игрушка. На грядках колосился урожай, настурция вилась по заборчику, подсолнухи возвышались, как гвардейцы, несущие охрану.
Жизнь наладилась, установились свои порядки, Катя и Федор теперь большую часть времени проводили дома. Катя бросила свою работу, приносящую копейки и бессмысленно отнимающую время. Федор все свои проблемы решал через интернет. Пока они занимались домом и участком, времени в сутках им не хватало. Когда же было все сделано, оказалось, что со всеми делами в огромном доме можно справиться за четыре часа. Естественно, если хозяйство налажено и ты не отступаешь от заведенных правил. Весь остальной день принадлежал им. Катя опять взялась за английский язык, Федор сам строил баню. Катя любила наблюдать, как муж ловко обращается с инструментом, как огромные бревна под его руками превращаются в витые перила, коньки, ставни с замысловатым узором. Кате странно было глядеть на мужа, ученого, просидевшего большую часть своей жизни за столом, физическими приборами и компьютером. Откуда у него были эта страсть и это умение, Катя понять не могла. Иногда ей казалось, что всю предыдущую жизнь он готовился к этой их счастливой поре. То, что пора наступила счастливая, Катя уже могла сказать совершенно точно. Деньги ничего не поменяли в их отношениях. Они не спорили из-за покупок, старались, чтобы все, что делается, нравилось обоим.
– Какой смысл во всем этом, – говорил Федор и обводил рукой их большое хозяйство, – если нравится это только тебе?
– Да, – соглашалась Катя, и с типично женской последовательностью убеждала Федора отказаться от особенно рискованной идеи. Федор, обычно не подумав, вступал в спор, они горячились, бегали по участку с рулетками и линейками, а потом наперебой соглашались друг с другом. Хотя еще полдня назад занимали диаметрально противоположные позиции. Так бы они и жили, если бы однажды Катя не поехала в тот самый супермаркет, о котором говорила риелтор.
Покупок было много, тележка еле двигалась. Когда Катя подошла к кассам, ее вдруг окликнули:
– Семенова, ты ли это?!
Катя оглянулась. Перед ней стояла ее давняя приятельница Анжела. Анжела была врачом-косметологом. По правде говоря, врачом она себя только называла, поскольку из медицинского образования у нее были только курсы медсестер. Потом она получила какую-то бумажку, позволяющую ей делать массаж, и с тех пор на жизнь она зарабатывала именно этим. Массаж, маски, чистка лица – на этом всем, понятно, много заработать было нельзя. Поэтому Анжела обратила свой взор на дам Рублевского региона. Но и там еще надо было найти клиентуру, поскольку у каждой дамы уже был свой косметолог. И не просто косметолог, а специалист широкого профиля, умеющий за час повернуть время вспять. Так или иначе, правдами и не совсем правдами, но Анжела сумела пристроиться к одной «мыловаренной» даме (у той был мыловаренный завод), к актрисе без ролей, но с богатым поклонником и режиссеру с именем и тайнами. Все клиенты жили на Рублевке. Теперь, где бы она ни находилась, когда звонили по телефону, Анжела досадливо отвечала:
– Я тебе перезвоню. Я сейчас по Рублевке еду, здесь такое движение большое…
Так создавалось впечатление, что Анжела – завсегдатай самых дорогих гламурных мест. Про то, что Анжелу иногда дальше порога не пускают, а иной раз и забывают, что она должна приехать, – про это она никому не рассказывала, да и сама предпочитала побыстрей забыть. Деньги все равно надо было зарабатывать, а иных людей не переделаешь. Приходилось прогибаться. Еще Анжелу выручала внешность – она была, безусловно, красива. Глаза огромные, кожа белоснежная, черты лица – тончайшие. Фигуру ее портили чуть коротковатые ноги, но в целом все было отлично. Природными данными Анжела с удовольствием пользовалась. Но, по сути, личная жизнь не удавалась. С первым мужем она разошлась, второй от нее сбежал. Но вина тут была обоих – неуравновешенный характер мужа и удушающая любовь тогда неработающей Анжелы. Последние несколько лет Анжела жила с молодым человеком моложе ее на… Никто и никогда не слышал, сколько лет теперешнему ее избраннику. Но факт оставался фактом – в магазине их принимали за очень молодую мать и очень взрослого сына. Анжела попереживала на сей счет да и плюнула. В конце концов, пока ее все устраивает, а что говорят окружающие, волновало мало.
Катю она заметила давно. Ей бросился в глаза нелепый хвостик на макушке, неопределенный цвет волос и старая стеганая куртка. «Куртку в секонд-хенде покупала. Куда ее сдала аккуратная немецкая владелица, поносив лет эдак пять. Да, видать, дела совсем неважно у них идут». Анжела еще раз внимательно осмотрела Катю, приосанилась, положила на видное место в своей корзине дорогой сыр и бисквиты. Она уже обратила внимание, что ассортимент Катиных покупок унылый. Гречка, говядина, лук и прочая тоска. Нельзя сказать, что Анжела не любила Катю, но всегда чувствовала в ней соперницу. Даже несмотря на то, что рядом с Анжелой Катя была дурнушкой. Иногда, чтобы подчеркнуть свое природное превосходство, Анжела уговаривала Катю привести себя в порядок:
– Ну, ты бы хоть массаж лица иногда делала. Это очень полезная процедура.
Катя смущенно отшучивалась:
– Муж разбогатеет, тогда и займусь собой.
А соперницей Катя считалась потому, что было очевидно ее семейное счастье с мужем Федором, несмотря ни на что. Правда, общие знакомые придерживались совершенно иной точки зрения на природу этой тайной ревности. Когда-то давно, на дне рождения Анжелы, Катя оказалась за столом рядом с молодым человеком из числа старинных поклонников подруги. А поскольку точек соприкосновения Кати и молодого человека было немного, а общаться за столом надо, они завели беседу о влиянии искусства на порядочность людей. Тема была странная, но тем интереснее было спорить. Через какое-то время уже все присутствующие присоединились к ним, и вечер превратился в диспут, от которого получили удовольствие все, кроме виновницы торжества. Вопреки многолетней традиции, гимны красоте пели не так усердно, как обычно. Более того, поскольку Федор приехать не смог, а расходились гости поздно, то молодой человек вызвался довезти Катю до дома. Анжела, привыкшая видеть всех только у своих ног, обиделась и на Катю, и на молодого человека. Хотя, кроме интересной беседы, ни тот ни другая впоследствии ничего не могли вспомнить о собеседнике. Тем не менее общие знакомые заметили, что с этой поры Анжела перестала приглашать Катю в гости, когда там был кто-то еще.
К мужу Кати, Федору, у Анжелы были свои претензии. Во-первых, она терпеть не могла его шуток. Он был беспощаден на язык, и ни одно Анжелино лукавство не было им пропущено. Он всегда ловил ее на слове, на неточностях, а если говорить по правде, на вранье. Но то вранье было женским, бесхитростным, и Катя, понимая это, нападала на Федора и извинялась за него перед Анжелой:
– Он у меня не Пушкин, он – Белинский. Всех вечно критикует, – говорила Катя. Анжела делала суровое лицо и обижалась. Но Федор не щадил Анжелу не из-за ее женской суетности. Он не мог простить того, что когда у Кати резко поднялось давление, а «Скорая» приехала и не помогла, Анжела не разбудила своего молодого мужа-врача. Федор набрал тогда номер Анжелы от отчаяния – он не знал, как помочь Кате. «Он спит, у него завтра дежурство. Вы с ума сошли? Вызовите еще одну «Скорую», – Анжела еще долго что-то объясняла, но Федор уже положил трубку.
– Пожалуйста, о ней при мне не упоминай. Я с такими даже… на поле не сяду. – Федор позволил себе запрещенную в их доме резкость. Катя все поняла, вдаваться в подробности не стала. Анжела не считала, что она как-то обидела друзей или поступила не очень красиво. Или делала вид, что ничего такого не произошло, а охлаждение между ними приписала козням Федора. Но тем не менее сами собой их отношения потихонечку свелись к нечастым разговорам по телефону. А потом и вовсе прекратились. Сейчас Катя Анжеле обрадовалась. Они давно не виделись, надо было многое обсудить. Да и не ссорилась она никогда с подругой.
– Привет! Как же рада тебя видеть! – Катя уже стояла у кассы и рассчитывалась. Из-за ее огромной тележки за ними собрался хвост, а еще Анжела неторопливо выкладывала свои деликатесы. Невнимательная суетливая кассирша все быстро пробила и, не глядя, кинула Анжелины покупки в Катину тележку.
– С вас отдельно за сыр и печенье восемьсот рублей. Покупки я положила в тележку вашей домработницы.
Наступила немая сцена. Катя, не успевшая отъехать от кассы, вспыхнула, Анжела тряхнула головой, качнула бедрами и с притворно недовольным видом оглянулась. Хвост очереди все слышал и теперь с интересом наблюдал за невзрачной, неопределенного возраста женщиной и эффектной черноволосой молодой дамой. За хозяйкой и служанкой. Катя так смутилась, что не обратила внимания на то, что Анжела даже не удосужилась поправить кассиршу. Можно же было сказать: «Простите, вы ошиблись, это моя подруга» или «Мы отдельно». Она не сказала, а ее суетная душа вполне насладилась триумфом. Уже на стоянке машин при магазине они обменялись последними новостями, посудачили об общих знакомых и, еще немного постояв, отправились к своим машинам. Анжела села в яркую глазастую машинку, Катя погрузила в багажник старенького «Форда» свои припасы.
Анжела, не успев отъехать, набирала телефон подруги:
– Ты не представляешь, кого сейчас видела! Семенову Катьку, в супермаркете, она, видимо, у кого-то здесь в доме работает… Кем, кем… Служанкой, горничной, поварихой… Я не знаю, как это теперь называется. Выглядит ужасно, в обносках. Довел ее этот умник Федор…
Катя тем временем дома раскладывала продукты. Ей почему-то так было стыдно из-за реплики кассирши, что слезы наворачивались на глаза. Когда вошел Федор, она сидела с ногами в углу их роскошного антикварного дивана и рыдала.
– Это что такое? Ты что, плохо себя чувствуешь? – Федор бросился к Кате. Но вместо слов он услышал писк и всхлипывания. А еще через полчаса они сидели за столом. Перед Федором стоял хрустальный запотевший графин с серебряным горлышком (самая удачная покупка Кати на последнем антикварном аукционе), серебряная стопка, на кобальтовом блюдце аккуратно нарезанное сало, а Катя прихлебывала свой любимый молочный ликер так, словно это был не напиток крепостью тридцать градусов, а детский коктейль из мороженого.
– Ты ведь умная женщина?! Ну чего ты из-за ерунды всякой ревешь? – Федор после работы на воздухе – баню он делал тщательно, не торопясь, – раскраснелся. А выпитая водка сделала его пунцовым и решительным.
– И потом, что такого – помощник по хозяйству. Подумаешь! Мне не стыдно было по ночам извозом заниматься, когда у нас денег не было. А между прочим, у меня два высших образования. И одно из них – физико-математическое. И ничего, рулил… А твоя Анжела, прости меня, дура. Суетная дура.
Катя молчала и только пила. Ликер был сладким, тягучим, вкусным. Сейчас уже было стыдно за свои слезы. Но еще было стыдно, что она сама себя довела до «такого состояния». Под «таким состоянием» подразумевала Катя свой внешний вид. За весь этот год, который они потратили на обустройство дома и участка, она ни разу не была в парикмахерской, забыла про маникюр, нормальную, а не спортивную одежду. Катя покосилась на мужа. Тот сидел подтянутый, помолодевший на свежем воздухе, довольный собой и жизнью. Она же выглядела хуже, чем тогда, когда они занимали деньги до зарплаты. И в этом была только ее вина.
⁂
Катя проснулась от гортанных возгласов на улице. Это Федор разводил по участку рабочих. Федору мало было, что он сам целый день, обросший бородой, работает то молотком, то дрелью и с невероятным упорством доводит до ума каждую мелочь. Рабочих он привел, чтобы через их ручей они сделали мостики. Супруг вчера, чтобы отвлечь и успокоить Катю, показал ей собственный чертеж такого мостика. Мостик действительно был хорош, не хватало только леших и водяных. Катя вздохнула и посмотрела на часы. Ничего себе поспала! Было уже два часа дня. Но вставать Катя не спешила. Она потянулась под одеялом, повернулась на бок и, неотрывно глядя на голубой квадрат, стала думать дальше. От мыслей ее отвлекал только бас мужа, который раздавался из разных концов участка. Федор не мог остановиться. Его энергии могло хватить на четырех прорабов, а идей – на целое конструкторское бюро. Он искал и находил способы улучшить, модернизировать и обустроить их дом и землю. А сколько денег он уже так потратил! Катя не хотела думать об этом. Хотя бы потому, что она так и не привыкла к их богатству. Весь этот год она весьма рачительно тратила деньги. Только тогда, когда становилось ясно, что за меньшую сумму искомый предмет не купишь, она решалась на покупку. Но еще долго бродила по магазину, прежде чем подойти к кассе. Такое ее поведение просто бесило Федора. Для кого он эти деньги зарабатывал, для кого он столько сидел в лаборатории, дышал химическими миазмами?! Он так и говорил ей с укором: «Я миазмами дышал, чтобы ты себе ни в чем не отказывала, а ты копейки считаешь!» Ничего себе копейки! Прихожая, которая ей приглянулась, в неполной комплектации стоила как новая машина. Но прихожая была необыкновенная, из светлого натурального дерева, отделанная латунью и с узорными витражными стеклами. Она идеально встала в их просторный холл. Но ведь дорого! Катя вздохнула, легла на спину, закинув руки за голову. Они богаты! Они богаты! Она как заклинание произнесла это несколько раз. Но не помогло. Не помогало и то, что каждый месяц Катя забирала проценты (те, которые должны были пойти на килограммы золотых булавок). Потратить все деньги она все равно не могла. Остаток суммы складывала в большую резную коробку, стоящую на камине. Там, наверное, накопилось уже на машину. Кстати, о машинах. Надо бы купить новые. Это и ребенку понятно. Все-таки у нас встречают по одежке… И одежку купить надо… Ага, значит, вчерашняя встреча не прошла бесследно. Катя вспомнила взгляд Анжелы, такой иронично-сочувствующий, и эта тетка за кассой… Ничего стыдного, а тем более унизительного в работе горничной или повара Катя не видела. Если бы необходимо было для семьи, она, не задумываясь, пошла бы на подобную работу. И все же что-то было неприятное в самой ситуации. Наверняка подруга уже всем раззвонила об этой истории. Кате, которой всегда, по большому счету, было наплевать на мнение окружающих, вдруг стало обидно. Ну не могла же она сразу так, с ходу, похвастаться подруге о том, что у них теперь много денег. Да Анжела и ничего не спрашивала, все о себе говорила: «Я так и мотаюсь – между Жуковкой и Барвихой. Столько работы, да и знакомых тут много живет». Выглядит она хорошо. И стрижка короткая. Очень ее молодит, ну а глаза, кожа… Впрочем, у нее всегда было очень красивое лицо. Катя старалась быть объективной по отношению к подруге.
В спальню вбежал Бублик, разбрызгивая хвостом капли ледяной воды. Опять в ручье купался… Небось потом еще в песке вывалялся. Катя покосилась на смешного безродного пса. Глаза его светились радостью и преданностью. Тело, черное в рыжих подпалинах, было упитанное, лапы крепкие. Даже больная лапа, которую Катя на протяжении всей зимы лечила мазями и массажем, почти прошла.
В новом доме Кати и Федора было две собаки, которых звали Бублик и Пончик. Они были подобраны на строительном рынке, куда Федор приехал за корабельным лаком. Псов они с Катей заметили давно. Те бегали парой, охраняя друг дружку. Особенно верным сторожем был здоровый Пончик – у Бублика была перебита лапа, и он не всегда мог удрать от злобствующих двуногих. Тогда на выручку приходил приятель. Он начинал скалить огромные зубы и угрожающе рычать. Катя сначала собак прикармливала, потом они стали ее встречать у ворот рынка и сопровождать от лавки к лавке. В один прекрасный день Федор уехал на рынок с работником-таджиком, а вернулся с вязанкой каких-то хитрых деревяшек и двумя псами. Катя не удивилась. Их с мужем взгляды на животных полностью совпадали. Так «сладкая парочка» поселилась в их доме. Никакой конуры они собакам не строили. Собаки жили в теплом большом доме, разнося по комнатам песок и шерсть. Но супруги добровольно с этим смирились. Мы же миримся с недостатками наших любимых половин, так отчего же не смириться с недостатками любимцев? Бублик покрутился около кровати, призывая хозяйку наконец встать. Катя вздохнула и вылезла из-под одеяла. Сев на кровати и спустив ноги на пол, она увидела себя в большом овальном зеркале. Внимательно себя оглядев, Катя состроила рожу и приняла решение.
Через два часа Катя сидела в самом дорогом спа-салоне, который можно было отыскать на Рублевке. Администратор была дрессированной. Она и глазом не моргнула при виде Кати. Старая стеганая куртка, совсем неновые кроссовки и вязаная кофта с катышками – это вполне могло быть хитрой конспирацией. Диана, проработавшая на своем месте уже пять лет – небывалый срок для администратора в этих местах, – научилась сохранять на лице невозмутимую улыбку. За каждой причудой здесь могли стоять миллионы и власть, а потому надо делать вид, что тебя ничего не удивляет.
– Что бы вы хотели сделать у нас? – Диана склонилась почти в поклоне перед Катей, сидящей в глубоком белом кожаном кресле. Пять минут назад другая девушка, не иначе «королева красоты», принесла Кате кофе.
– Все, что необходимо. Все, что вы подскажете мне сделать. Все, что вы можете сделать здесь. – Катя, кроме слов «чистка лица» и «массаж», ничего не знала.
Диана с доброй улыбкой оглядела Катю.
– Как у вас со временем? Боюсь, вы покинете нас только поздно вечером.
– Ничего страшного, время у меня есть. – Катя вытянула ноги в слегка потрескавшихся кроссовках.
Диана отвела взгляд – женщина нравилась ей своим спокойствие и достоинством. И Диане не хотелось смущать ее.
– Вам нужно пройти со мной. Вы переоденетесь в наши халат и тапочки, а потом пройдете к косметологу. Вашим гидом и помощником будет Лена. Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь к ней.
Лена – приятная, улыбчивая блондиночка – материализовалась откуда-то из-за спины Кати. Посетителям этого салоны выдавали тапочки и огромные мягкие халаты вердепомового цвета. Это старое название нежно-зеленого оттенка Катя вспомнила уже лежа на кушетке. Ее натирали какой-то колючей смесью. Было приятно и немножко неловко. Над ней трудилась женщина за сорок, с натруженными руками и вежливой полуулыбкой. Было ясно, что улыбка надета, а мысли ее далеко и они вовсе не праздные. Катя, не привыкшая обременять своей персоной, вздохнула и закрыла глаза. В воздухе запахло апельсинами и шоколадом. Где-то играла тихая музыка. Кате наконец удалось остаться наедине с собой. Мысли текли плавно. Она думала о том, что за последний год ей в голову не пришло, что выглядит она ужасно. Что Федор это тоже наверняка заметил. Что он, ужасно деликатный, ни разу не намекнул, что надо покрасить волосы, сделать маникюр и одеться. Одеться так, как полагается одеваться женщине. А может, он тоже настолько погрузился в хлопоты, домашние и строительные, что ему до всего этого и дела нет. Хотя Катя несколько раз ловила его взгляд. Взгляд немножко смущенный, словно бы он извинялся перед окружающими за нее. А может, она все это придумывает? Мысли потекли дальше – в их недавнее бедное прошлое. Сколько же сил понадобилось им обоим, чтобы выстоять и выдержать бремя безденежья. И отношения сохранили, не озлобились. И Федор ее, конечно, любит, несмотря ни на что…
Кто-то аккуратно теребил ее за плечо. Катя открыла глаза. Над ней склонилась массажистка:
– Екатерина Сергеевна, я все закончила, вы можете пройти в бассейн. Там поплаваете, сможете перекусить, а потом вас ждет педикюр и дальнейшие процедуры.
Катя не сразу поняла, где она находится. И только аромат вернул ее к действительности. А тут еще вошла Лена. В руках у нее были новые халат и тапочки, только голубого цвета.
Лена помогла Кате одеться и повела ее в бассейн. Ощущения были изумительные. Кате показалось, что после процедуры она похудела килограмма на два, а ноги, обычно нывшие от ее плоскостопия, стали легкими.
– Как вам понравился массаж и обертывания? – Сопровождающая Лена вежливо улыбалась.
– Я заснула, даже неудобно.
– Что вы, это как раз очень хорошо! Ваш организм отдохнул, расслабился. Это главная цель данной процедуры.
Катя укуталась поплотней в мягкий душистый халат и поняла, что ей совсем не хочется надевать ту одежду, в которой она сюда приехала. Особенно ненавистны стали кроссовки. Она повернулась к девушке:
– Лена, вы не могли бы мне помочь?
– Конечно.
– Это не очень обычная просьба. Если сложно, сразу скажите, я пойму…
– Я слушаю вас.
– Лена, пока я буду в бассейне, вы не могли бы съездить в ближайший магазин и купить новую одежду. Я деньги дам и буду еще очень благодарна вам, – последнюю фразу Катя сказала запинаясь.
– Если вы не боитесь, что я ошибусь с размером, могу поехать прямо сейчас. – Как и у всего персонала этого заведения, нервы и выдержка у Лены были железными.
– Ой, не боюсь. Потом мне нужны джинсы – самые обыкновенные, узкие, синие или голубые. Без всяких там побрякушек. Футболка белая и что-то наверх, пиджак или кофточка. Нет. – Катя остановилась. – Купите, пожалуйста, короткую черную кожаную куртку, но только без всяких украшений. Я вам дам деньги и на такси.
– Нет, спасибо, у нас есть своя машина. А какой у вас размер?
– Джинсы и футболка сорок четвертый, куртка, наверное, сорок шестой.
– Простите, а на ноги… – Лена запнулась, боясь сказать лишнее.
– Ох да, конечно! Туфли, темные. Черные или синие, без каблука, на плоской подошве. Тридцать седьмой размер.
– Балетки?
– Да-да, балетки. Давайте я вам дам деньги. – Катя достала косметичку, в которой лежали помада, телефон и деньги, забранные сегодня из шкатулки. Отсчитав стопку купюр, Катя протянула их Лене.
– Не волнуйтесь, чеки я все привезу. – Лена пересчитала деньги.
– А вам хватит? Я даже не знаю, сколько здесь все стоит.
– Дорого стоит, но вы дали больше чем достаточно. Не волнуйтесь, я постараюсь все быстро купить.
Лена заговорщицки улыбнулась. Во всем этом чудилась какая-то тайна. Собственно, как в любой сказке о Золушке.
Лена проводила Катю до бассейна, объяснила, как можно заказать ланч, куда потом идти, и попрощалась. Катя вошла в просторное, гулкое помещение, в котором был мерцающий полумрак. Кроме нее здесь никого не было. И было неясно, как здесь заведено – бассейн предоставляется в полное распоряжение одного клиента или кто-то в любой момент может сюда прийти. «Надо было спросить у Лены», – подумала она. Катя походила вдоль мокрых бортиков, потом сбросила халат на стоящий у окна шезлонг и осторожно спустилась по голубым ступенькам в воду. Вода была чуть-чуть прохладная, ровно такая, какая была летом в Прибалтике, куда Катя ездила с родителями на каникулах. Катя немного проплыла на спине, потом резко ушла под воду и с радостным возгласом вынырнула на поверхность. Ощущение радости и свободы было точно такое же, как тогда, много лет назад, на море. Она заколотила руками по воде, подсвеченной голубым светом, подняв фонтан брызг. Ей было безумно хорошо – именно сейчас ее отпустили все страхи, вся усталость, накопившаяся за прошлые годы, покинула ее. Впереди ее ждала чудесная жизнь, наполненная легкими и интересными днями, путешествиями и покупками, свободным временем, которое можно было бездумно тратить на любые увлечения. Катя не спеша поплыла. И ее больше совершенно не смущало, что она абсолютно голая.
Чудеса свершились, и прощалась с Дианой и остальными сотрудницами салона уже совсем другая Катя. Все покупки оказались впору, только балетки немного жали в пальцах, но ведь новая обувь всегда не очень удобная. Зато куртка была восхитительна своей простотой. Коротенькая, со стоячим воротничком из тончайшей черной кожи. Катя не могла удержаться и все норовила ее погладить.
– Заходите к нам еще. Будем очень рады. – Диана была абсолютно чистосердечна. Редкий случай в их заведении. Человек с деньгами и абсолютно не капризный, вежливый, без придури. А какое преображение! Пришла к ним женщина без возраста, а сейчас перед администратором стояла совсем молоденькая, с коротенькой мальчишеской стрижкой, миловидная ухоженная девушка. И какие у нее глаза! Зеленые, немного удлиненной формы, с припухшими веками. Почти кошачьи. Диана улыбнулась и протянула Кате пакет с ее старыми вещами:
– Не забывайте нас.
– Да что вы! – Катя смущенно улыбнулась и скрылась за большими тяжелыми дверями.
Федор чуть не свалился с крыши своей бани. Катя стояла внизу, кричала какие-то слова, а он во все глаза смотрел на жену. Это была она и не она. Такой он ее помнил, когда она еще училась на инязе, а он начинал за ней ухаживать. Они столкнулись на кинофестивале, где она переводила фильмы конкурсной программы. С тех пор прошло десять лет, а Катя стояла перед ним точно такая, как в то лето.
– Значит, так, завтра мы едем покупать тебе одежду. – Катя взбивала яйца. Федор сидел на диване и как завороженный наблюдал за супругой.
– Купим тебе джинсы нормальные, костюм, обувь и все, что необходимо. Потом поедем покупать машину. Не откладывая на потом, как ты любишь, именно завтра. Я вообще удивляюсь, как это ты в первую очередь не побежал в автосалон. – Катя теперь месила тесто.
– А куда он, этот автосалон, денется. Я думал, что с домом закончим, а потом и машинами займемся.
– Ты прав, но дом уже почти закончили. Надо теперь собой заняться.
– Это на тебя Анжела так повлияла? – Федор ехидно улыбнулся и запыхтел трубкой. Трубку он завел, как только появились деньги. Не потому, что раньше это было дорогое удовольствие. Просто ему казалось, что воображать себя этаким морским волком с тремя рублями в кармане смешно.
– И Анжела тоже. – Катя наспех вытерла руки, подошла к Федору и уткнулась ему в плечо. – Мне страшно стало, что ты меня разлюбишь, я такая стала… некрасивая.
– Это ты-то?! – Федор поперхнулся вишневым дымом. – По-моему, это мне надо начинать волноваться!
В этот день у них был необычный ужин – с деликатесами, над которыми колдовала Катя, с дорогим шампанским и огромным букетом алых роз, за которыми срочно съездил Федор. С долгим сидением у горящего камина, с поцелуями, горячим шепотом, страстными объятиями на антикварном диване и, наконец, со сброшенной на пол одеждой, на которую тут же улегся пришедший погреться Бублик.
Через полгода крупный мужчина с рыжеватой бородой и его зеленоглазая спутница стали привычными персонажами всех светских московских мероприятий. Кто они и как проложили они дорогу в этот заносчивый мир, никто не знал. Сплетничать сплетничали, но вопросы здесь не задавали, а мнение относительно этой пары было единое – очень богаты и очень приятны. Федор «выезжать в свет» не любил. Делал он это только ради Кати – в памяти еще сохранились дни, когда поход в «Макдоналдс» был самым ярким событием за целый месяц. И вина за эти времена у Федора не прошла. Ему самому нравилось вечерами сидеть дома, читать у камина книжку, наблюдать за Катей, снующей по кухне. Еще он увлекся строительством и ковкой металла. На дальнем конце участка была поставлена избушка – мастерская. Целыми днями он пропадал там. И только два дня в неделю Федор бывал в Москве. По понедельникам он читал лекции в университете, а по пятницам заседал в Академии наук в каком-то комитете. Из Москвы супруг приезжал злой и сразу уходил к себе в мастерскую. Поработав часа два, Федор превращался в «обычного Федора» – благодушного и веселого. Катя посещала мероприятия, потому что ей было интересно. Там знакомыми становились люди, которых она видела раньше только по телевизору и о которых в лучшем случае говорили нейтрально, а в худшем – плохо. На деле оказалось, что многие из тех, о ком ходила дурная слава, были людьми приятными, неглупыми и очень страдающими от нелепых выдумок. Но журналистам тоже надо что-то есть. Писать хорошее надо уметь, а написать дурное можно любыми словами, даже самыми бездарными. Катя подружилась с известной телеведущей, о семье которой сплетничали уже год. Ее мужу приписывали чуть ли не трех любовниц и двух внебрачных детей. Оказалось, что семья дружная, супруги любят друг друга и заботятся о своей единственной дочери.
– Я сначала ночами не спала. Хотела даже детектива частного нанять, чтобы проверил, правда ли то, что в газете пишут. А потом плюнула – я-то лучше знаю, что у меня в доме происходит.
– А судиться не пробовали?
– А им только того и надо – чтобы на нашем имени деньги сделать. А если не реагировать, то никто о них не узнает.
Иногда к Кате и Федору приезжал молодой известный музыкант со своей девушкой. Вчетвером они играли в карты, спорили о музыке, обсуждали театральные постановки. Федор не мог не удивляться своей супруге – та была в курсе всех новостей. И театральных, и книжных, и музыкальных. Сам он на концерты и в театр ходил с большой неохотой:
– Мне так хорошо деревенским бирюком быть! А ты меня тянешь куда-то, – ворчал он, влезая в костюм.
После одного спектакля, особенно яркого, Катя написала большую рецензию и отправила в одну из столичных газет. Каково было их удивление, когда из редакции пришел ответ: «Ваш материал будет опубликован в следующий четверг».
Продолжить занятия журналистикой Катю заставил Федор. Она, несмотря на хороший отзыв, стеснялась того, как она пишет. Ей казалось, что это дилетантство. Муж прочитал еще несколько ее статей, сделал несколько дельных замечаний и объявил, что будет очень глупо, если эти свои способности она зароет в землю. Они провели в спорах неделю, потом заключили пари: если следующую Катину статью опубликуют, то Катя разрешит Федору оборудовать на участке кузницу (Катя долго сопротивлялась этому, кивая на то, что их участок и так уже похож на «город мастеров»). Статью все же опубликовали, кузницу Федор оборудовал, а Катя занялась журналистикой. Ее печатали охотно. Слог у нее был легкий, метафор было много, и все статьи были на удивление добрыми, замечания были уважительными и корректными. На общем скандальном фоне отечественной журналистики она явно выделялась.
Потом случилось так, что Федор получил престижную международную премию за достижения в области химии. Премию вручали в Лондоне. После всех официальных мероприятий, на приеме, журналисты центральных каналов брали интервью у лауреата. Федор, задыхающийся в тесном смокинге, перекладывая из руки в руку свою трубку, пытался внятно ответить на все вопросы, но у него это плохо получилось – волновался. Тогда шаг вперед сделала Катя. Она с улыбкой, спокойно рассказала, как ее муж смог достичь таких высот, что и кто им помог и кому они благодарны. Потом, когда уже монтировали видеоматериал, редактор обратил внимание на то, как держится Катя, как и что она говорит.
– Это находка. Во-первых, персона. Во-вторых, симпатичная, умеет говорить и держаться.
Помощникам редактора было дано указание разыскать жену теперь уже очень известного ученого. И через месяц Катя вела свою программу на телевидении.
«Останкино» завораживало Катю своими лицами. По длинным коридорам ходили люди, которых Катя до этого видела или на экране, или иногда на различных светских мероприятиях. Но и там и там это были всего лишь маски. Настоящее проглядывало только тогда, когда человек начинал работать. Один ведущий на экране производил впечатление изнеженно-капризного человека, а на записи своей программы работал как вол, не делая поблажек ни себе, ни своим сотрудникам. Другая ведущая, казавшаяся телезрителям радостно-доброжелательной, в жизни была груба, обожала зло посплетничать и изводила ассистента бессмысленными поручениями. Катя, не разучившаяся удивляться, вела себя естественно, проявляя интерес и уважение ко всем, с кем работала. Но теперь свободного времени у Кати почти не было. Она тщательно готовилась к программам, не доверяя редакторам, сама встречалась с героями своих передач, читала и правила тексты, выбирала реквизит. Ее, как новичка в этом деле, увлекало и забавляло все. Так, фактически играя в новую игру, она вскоре стала известной и уважаемой персоной. Федор за жену радовался. По его мнению, Катя была талантлива во многих областях, и он был счастлив, что ей удалось реализовать себя.
– Ты у меня не только красавица, – говорил он ей после каждой передачи, которую обязательно, несмотря ни на какие дела, смотрел по телевизору. – Ты у меня еще стерва! Причем умная стерва! Как ты его отбрила, он даже не смог ничего ответить.
Они подолгу обсуждали поведение людей в студии, музыкальное оформление, саму Катю. Федор входил во все обстоятельства дотошно, стараясь хоть чем-то помочь жене. К невероятному удивлению Кати, за такую интересную работу платили неплохие деньги. С первой своей зарплаты она купила Федору набор инструментов для «чугунного» дела, чем привела его в искренний восторг. Он почему-то думал, что Катю раздражает его увлечение, а самому потратить такие деньги на хобби было совестно. В их семье появление внушительных текущих счетов абсолютно не повлияло на установленный когда-то порядок – все траты обязательно согласовывались с женой.
Иногда Катя приезжала поздно ночью. Федор уже спал, а ее встречали сонные Бублик и Пончик. Ужинать она одна не хотела, перехватывала что-то на скорую руку, принимала душ и, старясь не потревожить шумно спящего мужа, укладывалась в постель. В эти дни она от усталости долго не могла уснуть. Глядя в темное окно, Катя размышляла о том, как вдруг круто изменилась их жизнь, какое это благо – деньги. Ей нравилось ничего не бояться, не ждать неприятностей от завтрашнего дня, ей нравилось чувствовать себя свободной от всевозможных превратностей судьбы. Однажды она сказала об этом Федору. Тот рассмеялся:
– А как же болезни? Они от денег не зависят.
– Это другое, – ответила разумная Катя. – Это что-то, что распределяется свыше. А деньги? Деньги – это то, что сделал сам.
Оказалось, что теперь, когда недостатка в деньгах они не знали, мысли все равно были заняты ими. Катя, покупая какую-то вещь, мысленно возвращалась в бедное прошлое и радовалась новым возможностям, но очень осторожно, суеверно, держа в памяти те времена. Сейчас она старалась чаще навещать своих приятельниц, подруг, соседок, с которыми дружила тогда, когда перехватить пятьсот рублей до зарплаты мужа было так же естественно, как занять луковицу. Она дарила подарки их детям, привозила горы вкусностей, но умела делать это так деликатно, так просто, что никто и не думал завидовать их удаче, а только радовались, охали, глядя на новое пальто, и внимательно слушали о новых хозяйственных изобретениях Федора. В Новый год и другие длинные праздники Катя приглашала всех в гости, устраивала шашлыки, развлечения для детей. Она была счастлива оттого, что теперь может сделать так много хорошего для людей, которые, в отличие от них, не смогли пока выбраться из бедности. И опять ее мысли возвращались к деньгам. Иногда она приставала к Федору:
– Скажи, а если бы у тебя ничего не получилось тогда и у нас не было бы этих денег?
Федор пыхтел трубкой, пофыркивал и отвечал:
– Ну, во-первых, все равно когда-нибудь что-нибудь получилось бы. Так не бывает, чтобы деньги не нашли того, кто их сам ищет. Просто это случилось бы позже и немного по-другому.
– Нет, а вдруг совсем бы не случилось? – не отставала Катя.
– Такого быть не может по определению.
– По чьему определению? – упорствовала Катя, которой не давали покоя мысли об их богатстве.
– По определению жизни. Перефразируя одну английскую поговорку, можно сказать, что мы – это все то, что наша жизнь не смогла нам дать.
Оставив Катю размышлять над последней фразой, Федор уходил трудиться на ниве семейного благополучия и удобства. По всему выходило, что деньги, как и любовь, – это две вещи, не думать о которых не получается.
Любовь в их доме жила. Хотя виделись они теперь не так часто и большую часть времени Федор проводил в своей мастерской. Катя иногда приходила к нему, но, видя его разгоряченное лицо, вздувшиеся вены, вдохнув жар угля и железа, она спешила на воздух. Федор, натура увлекающаяся, решив постичь тайны чугунного литья, в мастерской забывал обо всем на свете. Под вечер он шел в баню, оттуда возвращался бодрый, оживленный. Уютно расположившись на кухне, принимался рассказывать Кате о проведенном дне, но засыпал на полуслове. Катя подкладывала ему под голову подушку, накрывала пледом и оставляла спать на кухне до утра. С утра все повторялось вновь.
Иногда Кате хотелось куда-нибудь сходить с мужем, где было бы много людей, был бы праздник, но Федор все чаще и чаще отказывался: