Сири Петтерсен

Скверна

Всем, кому понравился «Потомок Одина» и кто просто-напросто не смог промолчать об этом. И тебе. Тебе, кто любит эту землю. Тебе, кто борется в одиночку, потому что пропасть между твоей мечтой и нашей действительностью слишком велика. Тебе, кто после своего ухода хочет оставить этот мир в лучшем состоянии, чем он был при твоем явлении в него. Тебе, кто всегда знал, что мы движемся в неверном направлении. Это твоя книга.
Siri Pettersen

RЕTA

© Siri Pettersen 2014 by Agreement with Grand Agency



© Лавринайтис Е., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *



Пролог

Он сидел в туннеле перед платформой, прислонив к коленям картонную табличку. Жирные волосы скрывали лицо, но сомнений не было, это он. А двери поезда метро вот-вот закроются.

Стефан толкнул какого-то подростка и локтями проложил путь сквозь толпу. Хорошо, что у него в ушах наушники – они заглушают гневные возгласы. Одна бабка открывала и закрывала рот, как золотая рыбка, но у него в ушах звучала только музыка Трента Резнора.

You had all of them on your side, didn’t you? (Все они были на твоей стороне, так ведь?)

Надо выйти. Немедленно. Он уже дважды упускал этого упыря, но подобное больше не повторится. Стефан бросился к двери вагона, локоть зажало, но он сумел выбраться наружу. Он вывалился на платформу, а поезд умчался вдаль. Здесь было полно народа. Подземный свет высасывал жизнь из лиц. Люди походили на зомби, но никто из них не был мертв настолько, чтобы не заметить случившегося, если Стефан решит проделать все здесь, внизу. Надо найти другой способ. И другое место.

You believed in all your lies, didn’t you? (Ты верил во всю свою ложь, так ведь?)

Он вошел в туннель. Попрошайка вытянул руку, не глядя на него. Стефан улыбнулся.

– Привет, Жареный.

Жареный поднял голову. Едва он узнал Стефана, как тут же вскочил на ноги. Это произошло быстрее, чем Стефан мог представить. Жареный побежал вверх по туннелю. Он был одет в черное и взъерошен, совсем как ворона. Стефан бросился за ним. Стук каблуков эхом разносился по выложенному кафельной плиткой туннелю. Он пронесся мимо билетного автомата, преодолел в три прыжка лестницу и вылетел на улицу. В лицо ударил дождь. Было темно. Жареный опережал его всего на несколько метров, но вот он бросился на проезжую часть и стал лавировать среди уворачивающихся от него машин.

Стефан не медлил – его гнал инстинкт. Визг тормозов. Он наткнулся на мокрый капот и помчался дальше. Гудки клаксонов смешивались с музыкой.

The Ruiner is your only friend, he’s the living end, to the cattle he deceives. (Разрушитель – твой единственный друг, он – смерть скота, которому дурит голову.)

Стефан кинулся наискосок к площади Сохо и выиграл несколько метров. Люди оборачивались им вслед, но никто из них не станет особо беспокоиться, пока в роли добычи выступает бездомный.

The raping of the innocent, you know the Ruiner ruins everything he sees. (Насилие над невинным, ты знаешь, Разрушитель разрушает все, что видит.)

Жареный пробежал, расталкивая людей, через «Сейнт Энн Корт», свернул налево и двинулся дальше мимо «Флэт Уайт», кафе, где они впервые встретились. Легкие горели, но Стефан рассчитывал на то, что нищий чувствует себя еще хуже. Так и было. Попрошайка сбросил скорость, в ужасе огляделся и нырнул в помещение ночного клуба.

Now the only pure thing left in my fucking world is wearing your disease. (Единственная настоящая вещь, которая осталась в моем гребаном мире, носит твой недуг.)

Стефан протиснулся сквозь толпу вслед за ним. Жареного было легко заметить – неряшливый дикарь среди узких платьев и глубоких вырезов.

How did it get so hard? How did it get so long? (Как это стало так тяжело? Как это все затянулось?)

Жареный подбежал к запасному выходу, распахнул дверь и скрылся. Стефан успел добраться до двери еще до того, как она захлопнулась. Он оказался в проулке. В тупике. В самом его конце у мусорных контейнеров стоял попрошайка. Он дышал хрипло, как загнанный зверь.

The Ruiner’s a collector, he’s an infector, serving his shit to his flies. (Разрушитель – собиратель, он разносит заразу, подавая свое дерьмо мухам.)

– Игра закончена, Жареный, – Стефан приблизился к нему.

Беглец вжался в стену у водосточной трубы. Штукатурка вокруг ее креплений отвалилась и осыпалась ему на плечо. Дождь смыл ее вниз по изношенному пальто.

– Я ничего не сделал! Я ничего не сделал! – истерично вопил он.

Ложь. Кличку Жареный он получил не просто так, но Стефан не стал ему отвечать. В нем не осталось ничего человеческого, поэтому дискутировать было не с кем.

Maybe it’s a part of me you took to a place I hoped it would never go. (Возможно, часть меня ты забрал туда, где я надеялся никогда не оказаться.)

Стефан прекрасно сознавал, что преимущество на его стороне. «Глок» может покоиться на бедре: пуля сэкономлена. Вместо этого он вынул плоскогубцы.

And maybe that fucked me up much more than you’ll ever know. (И может быть, это так меня испортило, что ты и представить себе не можешь.)

Жареный широко раскрыл глаза и стал искать взглядом какой-нибудь предмет для защиты. Он оторвал металлическое крепление водосточной трубы. Болты упали на асфальт. Он принялся выбивать себе зубы, поранив при этом губу. Очевидное отсутствие боли указывало на то, что адреналин был далеко не единственным химическим веществом в его теле.

And what you gave to me, my perfect ring of scars. (Ты дал мне лишь идеальный круг шрамов.)

Жареный выплюнул зубы в кулак и протянул Стефану.

– Возьми их! Возьми их! Ты не можешь меня тронуть, а то они найдут тебя! Мусора тебя найдут! – кричал он, и из его рта капал красный дождь.

Стефан взглянул на два зуба. Белые обломки в грязном кулаке. Вокруг них образовалась кровавая лужица.

– Идиот, – ответил он. – Мусорам плевать, от чего ты умрешь. Никто и копейки не потратит, чтобы это выяснить. Никому нет до тебя дела. Ты забыл об этом?

Стефан не стал дожидаться ответа. Он ударил беглеца локтем в нос. Голова стукнулась о стену. Стефан схватил зубы перед тем, как Жареный повалился на землю. Потом он оттащил тело в угол за контейнерами. Мусор выпирал из-под крышки, как будто контейнер рвало. Запахи смешались. Гнилая пища. Кровь. И вонь, которая указывала на то, что во время визитов в туалет Жареный стал не слишком опрятен. Наверное, после ста лет жизни это можно понять.

Стефан свернул ему шею. Жареный оказался крепким парнем, Стефан услышал хруст лишь после второй попытки.

Он опустил зубы в карман и осмотрел место преступления. Окон нет. Камер нет. Людей нет. Он в безопасности. Асфальт сверкал. Капли дождя колотили по крышке контейнера. Стефан провел рукой по мокрым волосам и засунул плоскогубцы обратно в сумку. Он одернул куртку и сделал музыку погромче.

You didn’t hurt me, nothing can stop me now. (Ты не причинил мне вреда, теперь меня ничто не сможет остановить.)



Дыра

– Единственное, чего мы хотим – это душевного покоя, – сказала Телья Ванфаринн, положив руку на грудь. Цепь, которую она несколько раз обернула вокруг шеи, зазвенела.

Ример, можно сказать, страдал. Кто угодно узнал бы этот спектакль, даже если рос не в Маннфалле. Она была одета в угольно-черное траурное платье с рукавами до пола, как вдова, хотя ее совершенно живой муж стоял рядом с ней. Ее горе было не чем иным, как нарядом, причудливым орнаментом, призванным вызвать сочувствие у присутствующих. Каким-то хитроумным способом ей удалось добиться встречи с Советом.

– Мы распадаемся на части, Ример-отче. От незнания. От того, что не можем понять смерть Урда.

Ример почувствовал, как уголок рта начинает подергиваться. При звуках имени Урда ему по-прежнему делалось нехорошо, и он не находил никаких признаков того, что это пройдет. По крайней мере до тех пор, пока место Урда свободно. Оно было подобно кровоточащей ране в кругу членов Совета, откинувшихся на своих креслах. Опасной раной. Воспаленной. Раной, о которой невозможно говорить, не вызвав суеты, способной разбудить половину Шлокны.

– Мы принесли вам свои соболезнования, – ответил Ример. – Я сам нанес визит главе дома Ванфариннов. Она знает, что случилось. Ты… дочь ее сестры?

Он посмотрел на Телью, которая без приглашения подошла ближе к столу.

– Ворононосец, наша мать стара, – сказала Телья, не ответив на вопрос. – Ее память уже не та, что прежде. Ты оказал нам честь, нанеся ей визит, но… Кое-какие слова, которые она приписывает тебе, кажутся… Как бы это сказать… – Телья поправила цепь на шее.

– Невероятными, – закончил за нее Даркдаггар. – Настолько невероятными, что семья вполне может пожелать получить подтверждение этим словам от имлинга, который лично присутствовал при гибели Урда.

Ример ожидал нападения, но не думал, что оно будет таким открытым. Он посмотрел на члена Совета.

– Ты хочешь привлечь меня к ответственности, Даркдаггар?

– Никоим образом, Ворононосец. Семья Ванфаринн просто хочет завершить это дело.

Казалось, Даркдаггар улыбается неживой улыбкой. На его лицо падал свет, отчего оно выглядело обескровленным, высохшим, контрастирующим с золотистыми стенами у него за спиной. Стены были разделены на 12 участков, на каждом из которых красовалось семейное древо семьи Совета. Ветви деревьев тянулись к сводчатому потолку. Когда Ример смотрел на них, у него создавалось ощущение, что он сидит в клетке, а спинка кресла – стена, плотно прижимающая его к столу.

Он пленник. Он прикован к месту, которое никогда не будет считать своим. Это кресло Илюме, матери его матери, и он поклялся никогда не занимать его. Но вот он здесь. Член Совета. Ример-отче. Ворононосец. В окружении врагов, которые используют каждый подходящий момент для того, чтобы спланировать его свержение.

– Завершить это дело? – Сигра Клейв сложила мускулистые руки на груди. – Урда убили в Равнхове, и до тех пор, пока дикари не ответят за это, дело не завершится.

Ример почувствовал возрастающее раздражение. Ему приходилось прикладывать усилия, чтобы не вскочить с места.

– Повторяю в последний раз, Сигра. Войны не будет. Смирись. Равнхов нельзя привлекать к ответственности за то, что совершили слепые.

Сигра сделала вдох и приготовилась ответить, но ее опередил Даркдаггар.

– Возможно, но ведь мы не можем привлечь к ответственности слепых, так ведь? – Он отпил вино из бокала, пока члены Совета смеялись.

Ример посмотрел на Телью Ванфаринн. Ее щеки разгорелись от возбуждения. Наверное, смена настроения в зале понравилась ей и придала смелости. Маска горя спала с ее лица.

– Могли бы, если бы не тот факт, что никто их не видел, – улыбнулась она.

Ример встал.

– Никто?

Улыбка Тельи померкла. Она с мольбой взглянула на Даркдаггара. Ример не удивился. Это Даркдаггар организовал встречу Совета с Тельей, и Ример полагал, что он не раз обсуждал ее с Тельей. Сколько способов нападения они нашли, еще предстоит выяснить.

– Ничего личного, Ворононосец, – сказал Даркдаггар. – Телья лишь повторяет то, что все и так знают. Самая поразительная черта трупорожденных – это их полное отсутствие. Кто утверждает, что видел их? Горстка Колкагг? Так стоит ли удивляться тому, что народ говорит о заблуждении? Или об отравлении? Мол, вы съели что-то такое, чего не выдержали ваши желудки. Или же вы подверглись воздействию… колдовства?

За столом разразился смех. Ример сжал кулаки и подошел к Телье. Она отошла на несколько шагов назад, подметая платьем пол. Ример указал на нее:

– Вы находитесь в этом зале лишь потому, что многие здесь лояльны семье Ванфаринн. Это не относится ко мне. Обвиняя меня и моих людей во лжи, вы себе не поможете.

Взгляд Тельи метался между Римером и Даркдаггаром.

– Я бы никогда… Я не говорила… От злости легко потерять голову, Ворононосец. Говорят, многие сильные мужчины видели троллей в тумане, и мы…

– Троллей в тумане? – Ример поймал ее взгляд и удержал его. Судя по морщинам вокруг ее глаз, она была старше, чем он подумал вначале. Может быть, в этом источник ее смелости. Она знала – сейчас или никогда. – Кровь того, кого ты считаешь мифом, капала с моего меча. Я проткнул его сталью и смотрел, как жизнь покидает белые глаза. Я чувствовал его дыхание. Слышал рычание. И я помню, какой запах исходил от костра, в котором мы их сожгли.

Смех затих. Телья сглотнула и потупилась.

– Во имя Всевидящего, – произнес Даркдаггар. – Неужели нам надо устраивать из этого трагедию? Все, о чем нас просит семья, это о бальзаме на рану. Они потеряли члена Совета, Ворононосец.

Взгляд каждого из присутствующих в зале обратился к пустому креслу. Никаких сомнений в том, что за бальзам был нужен семье, не осталось.

Ример вновь взглянул на Телью.

– Правда? И что же, кресло даст тебе ответы на все вопросы? Тебя перестанет интересовать, как он умер, если один из вас займет кресло за этим столом?

Телья помедлила, но у нее хватило совести отрицательно помотать головой.

– Конечно нет, – ответил Даркдаггар. – Но это как минимум станет гарантией того, что Урд не был убит из-за места в Совете.

В зале наступила тишина. Явное обвинение в убийстве было произнесено в присутствии посторонних. Ример обвел всех взглядом. Мужчины и женщины в три, а то и в четыре раза старше его. Они молчали, и большинство потому, что поддерживало Даркдаггара. А те, кто его не поддерживал, сидели тихо, чтобы не усугубить ситуацию еще больше.

Телья Варфаринн сделала шаг в сторону Римера.

– Ворононосец, ты должен простить нас, нами движет горе! Все эти разговоры о слепых и каменных вратах… Для нас это более чем непостижимо. Никто не видел доказательств того…

– Вздор! – прервал ее Ярладин. – Переполненный зал Ритуала видел, как Колкагги прорывались через врата и как разваливались стены. Если тебе нужны доказательства, ступай в гавань и купи кусочек красного купола!

Телья охотно ухватилась за эту возможность, как будто вела переговоры.

– Переполненный зал Ритуала – это множество разных историй, Ярладин-отче. Прости, но нас там не было. Мы слышали только, что здание обрушилось. Кто-то сказал, что стены не выдержали тяжести купола. Другие утверждают, что виной всему дрожь земли.

Даркдаггар сцепил руки на затылке.

– Как это ни трагично, но мы не можем вас успокоить. А ведь все могло быть очень просто. Но правда заключается в том, что врата столь же мертвы сегодня, как и тысячу лет назад, разве не так, Ворононосец?

Он посмотрел на Римера без улыбки, и только глаза его светились осознанием победы.

Ример сжал зубы. Все зашло слишком далеко. Он распахнул двери, и теперь в них ломились волки. Дипломатия больше не поможет.

– Имлинги могут болтать что хотят, пока не сгниют в Шлокне, – сказал он. – Они всегда так делали. Но это ничего не меняет. Я знаю, что произошло. Урд сам построил себе погребальный костер. Он был безумным псом.

Сигра преувеличенно громко ахнула. В глазах Тельи полыхнула искра, но пока ей удавалось сдерживать улыбку. Она схватила черный сверток, который держал ее муж, и подняла его вверх. Это была разрезанная кем-то мантия. На груди, там, где должен был находиться знак Всевидящего, виднелась прореха. Зияющая дыра над сердцем.

– Это принадлежало одному авгуру, Ворононосец. Его видели идущим по тонкому льду Оры. После этого его никто не видел. Говорят, он лишился рассудка. И не он первый. Я признаю, что Урд был необычным, Ример-отче, но безумным он не был никогда. Возможно, утрата Всевидящего погрузила его душу во мрак? Возможно, поэтому он поступил так, как поступил. И с этой точки зрения, возможно, виноват во всем…

Ример с трудом верил в услышанное. Он посмотрел на нее.

– Виноват во всем я?

Она прикусила губу и смерила его взглядом.

Римеру стало душно. Он уставился на мантию. Дыра затягивала его, пожирала живьем. Черное ничто.

Он подошел к Телье. Муж протянул руку, чтобы защитить ее. Беспомощное рефлекторное движение. Ример взял его за запястье и отвел руку назад, не удостоив его взглядом. Телья схватила мантию, как будто приготовилась бежать.

Ример склонился к ней:

– Урд убил Илюме прямо у меня на глазах. Мать моей матери. Он взломал круги воронов и впустил в Имланд трупорожденных. Собственное слеповство свело его с ума. Нет, я не убивал его. Но я клянусь, что, если бы мне представился такой шанс, я сделал бы это, не моргнув глазом. Хорошенько посмотри на это кресло, Телья, ведь больше ты его никогда не увидишь.

– Хватит! – стукнула кулаком по столу Сигра. Сидевший рядом с ней Лейвлунг Таид вздрогнул, и его двойной подбородок затрясся. Бокал с вином опрокинулся. Старик пребывал в полусне во время этой беседы и почти не прикасался к бокалу. Темное вино стало растекаться по поверхности стола. Раздался шум отодвигающихся стульев, члены Совета поднимались, чтобы не испачкать свои мантии.

– Заседание окончено, – сказал Ример. Он распахнул балконные двери и вдохнул холодный воздух, втянул его в легкие. Он вышел на мост и остановился. Ример стоял на одном из старейших мостов Эйсвальдра. Раньше он вел в зал Ритуала, теперь же – в никуда. Мост был похож на застывший язык. Резные змеи свешивались с края моста, как будто намертво прилипли к нему. Ример понял, что с ним произошло то же самое, и оторвал руки от перил. Перила были покрыты белым инеем. Его руки растопили снег и оставили следы.

Внизу на земле раскинулся круг воронов. Бледные каменные столбы впервые были укутаны снегом после тысячелетнего покоя за стенами зала. Они были мертвыми. Бесполезными. Ример целые ночи проводил среди них, сливаясь с Потоком, притягивая его к себе до тех пор, пока виски не начинали лопаться, но врата отказывались открываться перед ним. Возможно, ему привиделось, что они когда-то открывались. Даркдаггар сказал правду. Врата померкли в тот день, когда она покинула этот мир. Угасло и все остальное.

За спиной у Римера раздались тяжелые шаги. Ярладин встал рядом с ним и посмотрел на край моста.

– Если бы ты просто пошел дальше, то избавил бы их от тяжкого бремени, – сказал он. Ветер играл его белой бородой.

Ример усмехнулся:

– Такого удовольствия я не доставлю никому из них. Если они желают моей смерти, то им придется сделать работу самим.

Ярладин вздохнул:

– Ты растратил все свое преимущество, Ример. Ты больше не можешь нападать на них, в противном случае ты очнешься в цепях на площади перед тингом. Даркдаггар перешел черту, но ты даже не пытаешься объединить их. Если не отбросишь свою ненависть, то завлечешь в ловушку не только себя, но и нас.

Ример хотел сказать, что не испытывает ненависти, но это было бы ложью. Он ненавидел их за то, что они правили под сенью фальшивого божества. Ненавидел за то, что они подчиняли действительность своей воле. Интриги. Вранье. Горькая правда заключалась в том, что ни у одного члена Совета не было иной цели, кроме удержания своего места в нем.

Ярладин ткнул Римера кулаком в спину, как будто оказал услугу.

– Кроме того, в их словах есть кое-что. Нас покинуло несколько авгуров, и это не останется без последствий.

– Тебе никто не говорил, что никому нельзя запретить покинуть тебя? – Ример почувствовал себя беззащитным после этих слов. Он оторвал взгляд от каменного круга и ударил кулаками по перилам. – Это бессмысленно! Они сами видели! Они видели, как рассыпаются стены и как из них появляются камни. Они знают, что слепые были здесь. Они знают правду так же хорошо, как и я, но выражают сомнения, поскольку это в интересах Совета.

Ярладин взглянул на него:

– Тебя это мотивирует? Собственная правота? Чушь! Ты никогда не переживал за свое положение. Если бы переживал, то усилил бы позиции своей семьи.

Ример отвернулся от него. Могучий и похожий на буйвола Ярладин был его единственным другом в Совете. Но это никак не означало, что с ним было легко общаться.

– Я выразил свое мнение об этом деле. Я Колкагга. Мы никому не даем клятв.

– Ты говоришь о правилах, Ример? Можешь переворошить всю библиотеку, но не отыщешь ни одного правила, которого бы ты уже не нарушил. Выбери хотя бы причину, чтобы я смог в нее поверить.

– Ты считаешь меня идиотом? Совет хочет, чтобы я создал семью, потому что это укрепит Совет. Не меня.

Ярладин взял его ладонью за шею. Крепкий захват. Как у отца.

– Ример… Что полезно для тебя, должно быть полезно для Совета.

Ример закрыл глаза. Голос седобородого здоровяка звучал у самого его уха.

– Послушай меня. Нельзя позволять ей управлять всеми твоими поступками. Ты Колкагга. Ты Ример Ан-Эльдерин. Ты ворононосец, во имя Всевидящего! Тобой не может руководить бесхвостая дочь Одина, которую никто больше не увидит. Включи голову, мальчик! Если хочешь дать людям надежду и сплотить этот Совет, возьми себе законную жену. Устрой праздник. Покажи им, что семьи сильны. А если непременно хочешь вступить с ними в противостояние, выбери девушку, которая не принадлежит к семье Совета. Воспользуйся шансом, чтобы укрепить связи между севером и югом. Ты ведь этого хочешь. Найди девчонку на севере. Я знаю, что Силья Глиммеросен не станет возражать.

Ярладин не ждал ответа. Он отпустил Римера и направился обратно к залу Совета.

– Камни мертвы, – прокричал он. – Но мы все еще живы!

Он вошел в зал Совета и закрыл за собой двери.

Ример стоял, переполненный неприязнью. Пальцы онемели от холода. Он засунул руку в карман и вынул клюв ворона. Хлосниан подобрал его на горе Бромфьелль перед тем, как огонь поглотил камни. Это все, что осталось от Урда. Клюв. Даже заклинатель камней не мог этого объяснить.

Клюв был мрачным, чужеродным. Цвет кости становился темнее ближе к острию. В царапинах запеклась кровь.

Ример взвесил его в ладони. Тяжелее, чем кажется. По коже пробежал холодок. И все же клюв привлекал его. Только он казался реальным подтверждением тому, что все случившееся произошло в действительности. И что это только начало.



Викинг

– Норвегия?

– Нет.

– Финляндия?

– Ты уже называла. Нет.

– Исландия! Наверняка Исландия! У вас есть такой звук… как у викингов. Тххх, – Джей просунула язык между зубами и выдохнула.

– Не знаю никаких викингов, – сказала Хирка и надавила на точку на плече Джей, после чего девочка обмякла.

– Ай-ай-ай! Нет, не останавливайся! Викинги? Ты никогда не слышала о викингах?

Хирка молча массировала ее плечо.

– Норвежцы, которые жили тысячу лет назад? Корабли? Грабежи? Берсерки?

Слово «берсерк» казалось знакомым, но Хирка ничего не ответила. Слова часто казались ей знакомыми, но это ничего не значило. Она прекратила поиски сходства. Почти всегда это вело в никуда и лишь повергало ее в уныние. К тому же она научилась никогда не говорить правды и не рассказывать, что пришла сюда сквозь камни. Она не пыталась продавать чай из иного мира людям в кафе. Если она это делала, то владелец заведения звонил в полицию, и единственным путем отступления становилось окно в туалете.

– Можешь их вынуть? – Хирка коснулась ее наушников. Джей всегда ходила в них, куда бы ни направлялась. Было похоже, что из ее ушей вытекают тонкие струйки молока. Джей вынула наушники, и они повисли у нее на груди, пристегнутые зажимом.

– Тебе надо перестать… как это называется? Наклонять. Наклонять спину, – сказала Хирка.

– Я знаю. Сутулиться. Унаследовала это от мамы. Она говорит, что там, откуда мы родом, быстро привыкаешь ходить с опущенной головой. Иначе не выжить.

– Выжить?

– Выжить. Продолжать существовать. Как-то перебиваться. Понимаешь? Не умереть.

Хирка кивнула. Она слышала это слово раньше, просто забыла его.

Джей потянулась, как кошка, а потом вынула мобильник из чехла, который висел у нее на шее на блестящем шнуре.

– Что будем искать?

– В другой раз, – ответила Хирка и бросила взгляд на горы грязных стаканов и тарелок. – Нам надо навести порядок и закрыть столовую.

– Нет, нет, уговор дороже денег. Ты помогаешь мне, я помогаю тебе. Что искать?

– Посмотри, не найдешь ли растение с желтыми колокольчиками. У него почти нет листьев, – сказала Хирка. Она счистила остатки торта с тарелки и загрузила ее в посудомойку.

– Оʼкей, желтые колокольчики, появитесь, – Джей нажала на кнопку телефона. Темные волосы закрывали ее лицо. Так всегда случалось в конце дня – волосы Джей выбивались из заколок, особенно когда у них было много работы. Как сейчас.

Снаружи раздались крики. Хирка выглянула в окно. На церковной лестнице стояла пара, глаза людей блестели, щеки раскраснелись. Их окружали родственники и друзья, которые делали фотографии. Эти фотографии останутся в их телефонах. Мгновение, застывшее навечно.

Хирка многое отдала бы за возможность иметь фотографии из Имланда.

Она почувствовала, как горе сжимает сердце, и поспешила заполнить посудомоечную машину. Нет никакого смысла думать о вещах или личностях, которых она никогда не увидит.

Последней грязной тарелке, к счастью, нашлось место в машине. Она закрыла дверцу и пару раз нажала на кнопку. Обычно ее настроение поднималось, когда она смотрела, как маленький огонек гаснет и зажигается.

– Вот, – сказала Джей и повернула экран к Хирке. – Растения с желтыми колокольчиками. Какое из них ты ищешь?

Хирка разглядывала маленькие картинки. Пара растений походила на золотой колокольчик, но ни одно из них не было им. Она ощутила укол разочарования. Это удивило ее, она думала, что давно потеряла надежду.

– Наверняка это одно из них, – сказала Джей. – Я прогуглила все растения с желтыми колокольчиками, а я неплохо умею искать информацию. Надо бы тебе тоже научиться, Хирка. Я еще не встречала человека, который никогда не пользовался телефоном.

– Мне он не понадобится, – ответила Хирка, с болью осознавая, что ей некому позвонить.

– Ого, ты что, уже закончила? – Джей встала и отряхнула фартук. – Нам осталось запереть дверь и можно валить. Типа ты такая эффективная.

Хирка улыбнулась. Обычно если она не совсем понимала собеседника, улыбаться было безопаснее всего.

– Надо подождать, пока все разойдутся, Джей. Мы там чужие.

Она бросила взгляд на толпу на улице. Мужчины и женщины с влажными от счастья глазами в блестящей обуви. Они заполнили всю площадь от столовой до церкви.

Столовая представляла собой странную пристройку к церковному зданию, флигель, спроектированный в совершенно ином стиле. Новое крыло, где имелось место для всех, кто в нем нуждался. Как она сама. Это место, где бездомные могли переночевать ночь или две. Бедные могли получить бесплатную еду. А еще здесь имелась комната, где помогали больным. Хирка заходила в нее несколько раз, но не заметила ни одного растения.

– Пока ждем, можем рассортировать вот это, – сказала Хирка и вывалила на стол одежду из мешка. Она пахла пылью и потом, но была целой. Вначале Хирка удивлялась, как много люди готовы отдать другим, но потом Джей сказала, что все это барахло. Вещи, которые вообще никому не нужны. Хирке трудно было поверить в такое.

Хирка отложила один свитер в кучу вещей, требующих починки.

– Забудь об этом, – рассмеялась Джей. – Ты молодец, но вот это даже тебе не под силу починить.

– На нем меньше дыр, чем на твоем.

Джей посмотрела на собственный свитер.

– Эй, ну это же совершенно другое! В нем дырки проделаны специально. Потому что это типа круто!

– Тогда можем в этом прорезать еще несколько дырок, и он тоже станет крутым.

Джей посмотрела на нее, высоко подняв бровь. Ее глаза были подведены черным. Она покачала головой:

– Ты как не от мира сего, да? Уф, а это что?

Хирка схватила Джей за руку.

– Стой!

Она выхвалита рубашку из рук Джей. На рукаве виднелась прореха со следами крови. Она сложила рубашку и бросила в кучу вещей на выброс.

– От крови можно заразиться, – сказала она Джей. – Лучше не будем ее трогать.

– О господи, ты даже не представляешь себе, как я ненавижу эту работу!

Хирка улыбнулась:

– Так ненавидишь, что приходишь сюда почти каждый день?

– Только потому, что мама меня заставляет! Ей нужна причина приходить сюда самой. Пялиться на отца Броуди. Это так пошло, ты не представляешь. Священник, эй! Он даже жениться не может, а она начинает выделываться, если он две минуты не обращает на нее внимания. Как думаешь, почему она, типа, сердится на тебя? Потому что ты здесь живешь все время, поняла? – Джей наклонилась ближе к Хирке: – Она говорит, у тебя нет права находиться здесь, и он должен передать тебя службе опеки или еще кому.

Хирка пожала плечами. Совсем неудивительно, что мать Джей привязалась к отцу Броуди. Дилипа сама жила в подвальной комнате церкви много лет назад. Тогда у нее родилась Джей. Теперь Джей было столько же лет, сколько Хирке, и у нее имелась пятилетняя сестра. Семья Джей боялась, как бы их не отправили домой. Хирка понятия не имела, ни где находится их дом, ни от чего они бежали, но знала, что сейчас у них все в порядке.

Куда они меня отправили, если бы знали, кто я? Где дом?

– Это ненадолго, – сказала Джей и скривилась, глядя на стоящую на лестнице парочку.

– Не веришь в них?

– Неа. Только глянь на него. Он лет на двадцать старше ее. А ей наверняка просто хотелось надеть свадебное платье. И деньги. Как только ему стукнет полтинник, до нее дойдет, что он старик, – Джей бросила фартук на стул. – Они уезжают. Я пошла. До завтра, Хирка.

Она вышла на улицу, вставив в уши плеер, и начала покачивать головой в такт музыке, которую, как было известно Хирке, не слышал никто, кроме Джей. Застывшие звуки. Совсем как фотографии.

Хирка протерла столы и повесила их с Джей фартуки на крючок. Она заперла наружную дверь и прошла в церковь через черный ход. Храм во многом походил на чертог Всевидящего. Каменное здание, построенное для того, чтобы произвести впечатление.

Отец Броуди уже ушел. Хирка в одиночестве брела между рядами скамей. Вокруг располагались высокие окна с разноцветными витражами. Картинки с изображением неизвестных ей историй. Боги и люди. Имлингов нигде не было видно. Ни у кого нет хвостов. И трупорожденных нет.

Сто пятьдесят четыре дня. После Имланда. После Маннфаллы.

После Римера.

Она зашла за алтарь, открыла дверь в колокольню и поднялась по лестнице на самый верх. Ей разрешили жить там, хотя наверху не было комнат, предназначенных для людей. Священник сказал, это место похоже на строительную площадку – ни тепла, ни света. Хирка не скучала ни по одному, ни по другому. Он пытался поселить ее в комнату в подвале, в ту, где когда-то жили Джей с мамой, но подвалы напоминали Хирке шахты Эйсвальдра. Она хотела наверх. Высоко наверх. Забраться так высоко, чтобы никто не смог до нее добраться. И поэтому она каждый вечер приходила сюда, пока отец Броуди не сдался. Она отмыла большую часть пыли и помет летучих мышей. Сейчас здесь хорошо. Пока не начали бить колокола.

Хирка оглядела пристанище, которое стало ее домом в новом мире. Большую часть помещения занимала лестница. Когда она смотрела наверх, то видела колокола, расположенные этажом выше. На самом деле они были на одном этаже, но кто-то настелил здесь дополнительный деревянный пол. Наверняка временно, скорее всего, полом пользовались во время реставрации, но потом так и не убрали.

В узком пространстве между лестницей и стеной лежали матрац и подушка с вышитым лебедем странных очертаний. Судя по всему, ее сделал человек, который в жизни не видел лебедя. У Хирки имелась чашка, которая на самом деле была половинкой чашки с надписью: «Вы просили полчашки». Ей объяснили смысл шутки, она оказалась смешной. Маленький комод с тремя ящиками. Нижний ящик не закрывался, и в нем поселился Куро. Еще здесь была печка, которую приволок наверх отец Броуди. Тепло выходило из маленьких отверстий внизу стены и бежало по длинному проводу прямо в печку. Хирка несколько раз включала и выключала ее, но потом печка перестала работать. Ничего страшного. Она не мерзла. К тому же у нее имелось несколько стеариновых свечек.

Еще Джей дала ей книгу о том, как выучить язык. Хирка еле-еле смогла прочитать ее заглавие. Книги здесь были доступны всем. Да и вообще, изобилие разных вещей казалось просто непостижимым. Но и в этом мире существовали бездомные. И что еще хуже – такие, как она. Люди без номера. У всех людей были номера. Без номера человека нет. Хирка с тем же успехом могла быть призраком.

Она прижалась к стене в широком оконном проеме. Призрак или нет, но у нее хотя бы есть собственное окно с настоящим стеклом. Окно заострялось кверху, и в нем имелась форточка, которая по большей части была открыта.

Хирка провела рукой по прохладному стеклу. Стекло хорошее. Камень хороший. Эти материалы она понимала в отличие от многих других вещей этого мира.

Она обвела взглядом Йорк, как называли этот город. Церковь носила имя Святого Фомы и располагалась недалеко от центра. Дома плотно лепились друг к другу, как в Маннфалле. Единственное свободное пространство находилось прямо перед ней – безобразный садик с выпирающими из земли камнями, которые были похожи на гнилые зубы. Под каждым камнем закопан труп. Здесь умерших не сжигали, а просто закапывали в землю и оставляли там гнить. Это неправильно. Так поступают только убийцы. Но здесь это никого не беспокоит.

Хирка однажды спросила, скармливают ли когда-нибудь умерших воронам, но об этом, как и о многом другом, она больше никогда спрашивать не станет.

Только подумать, для чего она могла бы использовать участок, где проводились их извращенные ритуалы. Она могла бы выращивать коренья, а может, и золотой колокольчик, солнцеслез и…

Вещи, которых здесь нет. Вещи, о которых никто не слышал.

Здесь никто ничего не выращивает. Даже необходимую еду.

Хирка потрогала одно из растений на подоконнике. Отец Броуди свозил ее в теплицу у школы и купил ей три ростка. Они стояли каждый в своем бумажном горшке. Что это за растения и от каких болезней они помогают, она понятия не имела. Все надо было учить заново. Абсолютно все.

Она водила глазами по сторонам в поисках надежной вещи, за которую можно зацепиться.

Далеко внизу она разглядела мужчину у скамейки. Он счистил снег не со всей поверхности, а только с того места, куда собирался сесть. Поднял глаза, но тут же отвел их в сторону – сделал вид, что не заметил ее. На нем был серый свитер с капюшоном и кожаная куртка. Она уже видела его раньше, накануне он проходил мимо. Она уверена. И Хирка видела его поблизости от магазина с едой. Что ему надо? Зачем он здесь? Он из полиции? Пришел забрать ее, потому что у нее нет номера?

Страх сковал ее холодом. В животе появился ледяной комок.

Мужчина резко поднялся, пересек кладбище и вышел через кованые ворота. Она смотрела ему вслед, но он уже скрылся из виду. Ей были видны только проезжающие мимо машины.

В этом мире отсутствовала тишина. Куда бы ты ни пошел, тебя постоянно окружали звуки. Постоянный рокот машин. Так много неизведанного. Здесь столько всего надо знать, столько ошибок можно совершить.

Хирка зажимала руки ушами до тех пор, пока не услышала, как по ее телу течет кровь. Все быстрее и быстрее.

Воздух отказывался проникать в легкие. Она задыхалась. Ее накрыло чувство нереальности происходящего. Руки затряслись. Она принялась срывать с себя одежду, молнию на брюках заело, и она не смогла раздеться быстро. Она высыпала содержимое своего мешка. Вещи рассыпались по полу. Старые вещи. Знакомые вещи. Ее вещи. Травы. Их осталось ничтожно мало. Зеленый свитер, который все так же расходится по швам. Хирка натянула его. И штаны. Перочинный нож. Здесь никто не носит ножей. Это запрещено законом.

Хирка опустилась на матрац и посидела, обхватив себя руками. Потом она нащупала украшения на груди. Ракушка и волчий зуб. С маленькими зарубками. Каждая зарубка символизировала что-то настоящее. То, что произошло в действительности. Победу в единоборстве между нею и Римером.

Ример…

Она уже привыкла к внезапным приступам. Привыкла к потрясениям. А вот к тоске никак привыкнуть не могла. Дыра в груди пожирала ее каждый день. Каждый из ста пятидесяти четырех дней.

Имланд в безопасности, это единственное утешение. Теперь, когда ее там нет, слепые не угрожают тому миру. Теперь, когда она унесла скверну с собой.

Но у нее остались воспоминания. И подарки.

Сердце стало биться медленнее. Дышать стало легче. Она – Хирка. Она настоящая. Ее вещи – настоящие. Просто они не принадлежат этому миру.

И этому тоже.

Она засунула руку в карман и нащупала три камня-кровавика. Подарок Ярладина. Член Совета спрятал их в плаще перед ее отбытием. Они могли бы помочь ей в Маннфалле, а вот здесь – неизвестно. Здесь она не видела ни одного места, где торговали бы камнями. И в магазины их не принимали.

И еще книга от Хлосниана. Подарок, который наверняка стоил заклинателю камней так дорого, что даже думать об этом страшно. Ример отдал ей книгу в ночь ее отбытия.

Хирка услышала шелест крыльев. Куро приземлился на подоконник и протиснулся в форточку. Он спланировал вниз и устроился в ящике. В последнее время он был какой-то странный. Он мало прыгал, вместо этого ходил, и Хирка даже видела, как он падал. Казалось, он просто-напросто впал в депрессию. Может быть, ворону было так же тяжело, как и ей. Тяжело находить себе пищу в этом мертвом мире, лишенном энергии Потока.

Но они были друг у друга, а это уже немало. Едва ли она смогла бы выдержать последние пару месяцев без него.

Хирка взяла книгу Хлосниана, толстую, в коричневом кожаном переплете с ремешками, с помощью которых ее можно закрыть. Хирка приделала к обложке одну круглую штуковину. По словам отца Броуди, это старый компас. Она нашла его на кладбище. Стрелка всегда указывала на север, и на нее хорошо было смотреть, когда от окружающего мира начинала кружиться голова.

Хирка открыла книгу. Она никогда не отличалась особенными способностями к чтению и письму, умела читать и писать лишь чуточку лучше, чем отец. И все же она заполнила множество страниц беспомощными словами и рисунками. Карта окрестностей. Изображения растений. Картинки, которые она нашла на улице. Мертвые листья. Фантики от леденцов. Маленькие лоскутки.

Сначала она собирала все подряд. Каждая, даже самая маленькая вещь была новой и невообразимо красивой. Еще она записывала все, о чем хотела рассказать Римеру, но это причиняло слишком сильную боль, которая с каждым днем становилась все острее. И Хирка перестала записывать.

А вот новые слова она записывала по-прежнему. Постепенно у нее появилась целая система. Отдельные страницы для слов, обозначающих вещи, знакомые ей. Стул. Окно. Хлеб. Дождь. И другие – для слов, обозначающих вещи, в существование которых она бы никогда не поверила. Телефон. Шоколад. Асфальт. Солнцезащитные очки. Стиральная машина. Бензин.

Она отыскала карандаш и записала новое слово, которое услышала от Джей. Викинг: тот, кто тысячу лет назад жил на корабле. Она подняла карандаш и снова начала писать.

Выживать: существовать. Перебиваться. Не умирать.

Чужак

Можно избежать любых проблем, если от тебя есть польза.

На самом деле никто не должен жить в церкви, это Хирка уяснила. Во всяком случае, не такой человек, как она. Говорят, это дом Бога, но с момента появления Хирки он туда не заходил, и она сомневалась, что Бог часто им пользуется. Отец Броуди мог уже давно вышвырнуть ее оттуда. Мог сдать в полицию. Как там говорила мама Джей? В службу опеки.

Но он этого не сделал, ведь Хирка стирала одежду, занималась с детьми, разгребала снег и делала покупки. Он никогда не просил ее делать это, она сама стала работать, как в чайном доме Линдри. Спустя несколько дней ее уже никто ни о чем не спрашивал. Ни о том, откуда она, ни о том, что она тут делает.

И все же того чувства, которого она ждала, не появлялось. Чувства, что она находится дома, что у нее есть семья. Все было не так. Вокруг нее слишком много людей, и никто из них не знал ее родственников. Она оставалась чужаком в этом странном мире.

Всякий раз, когда впечатлений становилось слишком много, Хирка концентрировалась на чем-нибудь знакомом. На списке покупок в руке. На текстуре бумаги, почти такой же, как дома. На сбросивших на зиму листву деревьях, на маленьких островках растительности в суматошном городе. Или на новых вещах, которые ей нравились. Звук шагов по мокрому снегу. Сапоги – отличная вещь. Они не съезжали вниз по голени и никогда не промокали. Пара, которую ей подарил отец Броуди, была желтой.

Желтые сапоги. Ну и мир.

Она сделала глубокий вдох и вошла в магазин. Свет резал глаза. У людей его так много! В фонарях вдоль дорог, в окнах. Их окружает свет без пламени.

Хирка подошла к прилавку и улыбнулась во весь рот женщине, которая помогала ей в прошлый раз. Важно быть радостным и не нуждаться в большом количестве чего-либо одного. Быстрее всего двери закрывает отчаяние.

Женщина улыбнулась ей в ответ. Она была дородной, а ее талию стягивал пояс, благодаря чему ее фигура походила на песочные часы. Хирка вызубрила список наизусть, но на всякий случай прихватила с собой бумажку. Женщина помогла ей найти кофе, печенье, туалетную бумагу и другие вещи, которые требовались в церкви. Отвратительный чай. Хирка пробовала его – подобный чай она не подала бы и злейшему врагу. Неужели без Потока все становится таким?

Женщина вложила кассовый чек в книгу и отдала Хирке товары. На улице стемнело, подул ветер. Снег налипал на уличные фонари. Она натянула на голову капюшон дождевика. Это был своего рода плащ, не особенно теплый, но совершенно невесомый и непромокаемый. А в свернутом виде он мог уместиться за щекой. Она попробовала засунуть его туда – просто для того, чтобы проверить свое предположение. Дома никто бы в такое не поверил.

Хирка резко остановилась. В кафе прямо перед ней сидел знакомый человек. Она прижалась к стене и заглянула в окно. Мужчина в помещении не видел ее. Это тот самый со скамейки, в кожаной куртке и сером свитере с капюшоном. Он расположился спиной к окну.

Хирка проскользнула за угол и приблизилась к другому окну. Теперь она видела его лучше. Одной рукой он держал чашку, другой – телефон. Он был, наверное, вдвое старше ее, коротко стрижен, небрит. Мужчина сидел на высоком табурете и болтал ногой.

Хирка опустила свой пакет на землю и придвинулась ближе. Ее дыхание оставило след на стекле.

Мужчина обернулся и посмотрел прямо на нее. Хирка отскочила от окна. Ее щеки покрыл румянец. Какое-то мгновение она раздумывала: помахать или убежать? Она побежала.

Сапоги хлюпали по слякоти в такт ударам сердца. Интересно, он один? Разве ей не встречались другие люди, которые бросали на нее быстрые взгляды на улице? Люди, которые болтались вокруг церкви, но не заходили внутрь? Неужели она настолько отличается от других, что на нее можно вот так пялиться?

Хирка посмотрела на колокольню и вспомнила о пакете с покупками. Он остался у кафе. Она остановилась и подумала, что с ней случалось такое и раньше.

На нее нахлынули воспоминания. Папа на стуле с колесами. Хижина. Хирка стоит на крыльце, она забыла корзину с травами у расселины Аллдьюпа. У упавшей ели. Там, где Ример ее спас.

Дашь мне зарубку, если я вытащу тебя?

Воспоминания оказались настолько живыми, что в горле у Хирки появился ком. Она сглотнула. Это происходило в другой жизни. В другое время. В мире, который она никогда больше не увидит.

Она развернулась и направилась обратно в сторону кафе, стараясь ни на кого не смотреть. Она опустила глаза вниз, на желтые сапоги, на случай, если встретится с тем мужчиной в свитере с капюшоном.

Пакет с покупками стоял там, где она его оставила, прямо под окном. Сверху его замело тонким слоем снега. Хирка заглянула в кафе. К счастью, мужчины там уже не было. Она с облегчением подняла пакет и зашагала к церкви.

Вдруг кто-то схватил ее и потащил назад, в переулок. Она хотела закричать, но рот ей зажала чья-то ладонь. Ее прижали к стене рядом с мусорным баком. Ладонь мужчины пахла табаком. Хирку парализовало. Она похолодела. Сердце колотилось в горле, ей было тяжело дышать. Пакет выскользнул из рук и упал на землю. Печенье и яблоки высыпались в жидкую грязь. Мужчина из кафе смотрел на нее глазами дикого зверя. Он что-то говорил, но она не понимала его слов. Хирка ударила его. Он схватил ее за горло рукой и сжимал до тех пор, пока она не перестала сопротивляться. Это помогло, и ей снова было позволено дышать.

Хирка взглянула на улицу. Они стояли в нише в стене, поэтому обзор был не слишком хорошим. Мимо проходили люди. Никто их не замечал и не мог помочь. Хирка наклонилась и закричала. Он снова сжал ей горло. Какая-то дама в мехах бросила на них взгляд и заспешила по своим делам, словно ничего не видела. Но она видела. Хирка знала, что видела. И все равно ушла. Надежда сменилась отчаянием.

Мужчина вытащил что-то из-за пояса и приставил к ее виску. Что-то холодное, но не нож, а это самое важное. Она почувствовала небольшое облегчение. Мужчина снова заговорил лающими словами. Его фраза была похожа на вопрос, но он говорил так быстро, что Хирка ничего не понимала.

Она сглотнула и почувствовала, как мышцы шеи сопротивляются его захвату.

– Я не понимаю… Я плохо говорю.

Он резко утратил уверенность. Хирка обратила внимание на маленький шрам, от которого его губа слегка приподнималась.

– Нет! – Хирка отвела голову в сторону, но он вернул ее на место. Он был сильным. Большим пальцем он задрал ее губу и рассмотрел зубы. Сейчас он не казался таким грозным, скорее растерянным. Это было настолько странно, что на мгновение Хирка забыла о страхе и почувствовала себя лошадью на базаре.

Хирка опустила руку в карман и нащупала кровавики. Она не могла их потерять, в противном случае у нее ничего не останется. Ничего, что можно обратить в деньги. Ничего ценного.

Это движение привлекло внимание мужчины. Он рывком вытащил ее руку из кармана. Хирка попыталась спрятать камни в кулаке, но он уже схватил их. Он не стал тратить время на изучение камней, а просто опустил их в свой карман. Он огляделся, как будто оказался не в том месте.

А потом он отпустил Хирку и отступил на несколько шагов. К несчастью, он наступил на пачку печенья и вздрогнул, когда та треснула у него под ногой.

– Ничего страшного, – быстро сказала Хирка. – У нас еще есть.

Он посмотрел на нее, наморщив лоб, отступил в глубину переулка, развернулся и скрылся на улице.

Хирка стояла, прислонившись к стене, и тяжело дышала. Холод ужаса сковал ее тело и отказывался отступать. Она вспомнила шахты Эйсвальдра, мужчину, который хотел взять ее силой. В тот раз она не сомневалась в том, что ему надо. Сейчас же она не имела ни малейшего понятия о случившемся. Это плохо. Она ничего не знает, а в совершенно новом мире возможно все. Абсолютно все.

Она соскользнула по стенке и опустилась на мокрый асфальт. Перед ней лежала пачка печенья. С одного бока ее раздавили. Из мусорного бака воняло кислым молоком. Хирке захотелось домой. Просто домой. Домой в Имланд. В Эльверуа. К папе.

Отец мертв. Хижина сгорела. Все кончено.