– Ага. Знаете, кто он такой?

– В этом нет смысла, – сказала она.

– Ученый.

Тиацци сверкнул глазами:

– Бинго!

– И нет смысла притворяться, будто тебе не страшно.

– Но я-то не ученый.

– А кто вас разберет.

Ренн промолчала.

– Я знаю только то, что ничего не знаю.

Тиацци с поразительной для такого огромного мужчины скоростью перешел на ее сторону костра, окружил ее листьями и запахом еловой смолы. Взял за горло рукой, той, на которой не хватало двух пальцев. Нащупал вену. Улыбнулся, почувствовав, как пульсирует под кожей страх. Он мог бы сломать ей шею, как сухую ветку. Одно резкое движение – и конец.

– Да ладно, шучу! – сказал Юрий, помогая ему встать с койки и дойти вместе с капельницей до крошечной ванной.

Мысли Ренн метались, как пескари на мелководье.

– Как здесь вокруг тихо.

Скажи что-нибудь. Что угодно.

– Мы же в больнице. Вы что, хотите, чтобы все на ушах ходили?

– Огнен-ный оп-пал, – выдохнула Ренн.

– Я сам не знаю, чего хочу.

Свободная рука Тиацци потянулась к груди. Ей показалось или по его лицу и вправду пробежала тень? Но чего мог бояться Повелитель Дубов?

– Еще какие будут жалобы?

Ренн рискнула:

– Это была не жалоба. Просто замечаю, что не продвигаюсь вперед.

– Ты ей не сказал.

Живаго закрыл дверь в туалет, оставшись ждать снаружи. И сказал погромче:

– Кому не сказал? – слишком уж быстро переспросил Тиацци.

– Мы решили, что будем вас звать Измаилом. – Он помолчал. – Может быть, это и есть ваше настоящее имя. Вы согласны?

– Все лучше, чем зваться Пятьдесят Седьмым.

– Эостре, – прошептала Ренн.

А больше он ничего не сказал, потому что поход от койки до уборной его совершенно обессилил. Меня накачали лекарствами. Это точно. Вот я и чувствую себя незнамо как…

Это имя сделало ее голос холодным, как дыхание могильного кургана.



– Ты не сказал ей, что он у тебя. Но она знает. О да. Повелительница Филинов всегда все знает. Она придет за тобой.

– Вы меня обманываете.

Тиацци быстро облизнул губы красным языком.

– Я? – удивленно спросила врач. – Зачем мне это нужно?

– Ты не можешь этого знать.

– Любого человека опознать проще простого: по фотографиям, по отпечаткам пальцев, по номеру телефона, по записям в ежедневнике…

– Но я знаю. Я унаследовала дар моей матери.

– Это утверждение или вопрос?

– Твоей матери?

– Ты не видишь? – Ренн встретилась с ним взглядом. – Повелительница Змей. В моих жилах течет ее кровь… Я знаю, что замышляет Эостра.

– Вопрос.

– Как ты можешь об этом знать? Ты не колдунья!

– Нам это не удалось. Мобильного телефона при вас не было. – Она на мгновение замялась. – Вы же знаете, что это такое?

– Я знаю, что обладатель блуждающей души сбежал, – сказала Ренн, подпитывая беспокойство Тиацци. – Я знаю, что твои планы рушатся. Что пошло не так? Кто повернулся против тебя?

– Знаю. Телефон, который носишь с собой.

Тиацци отшвырнул Ренн от себя, и она сильно ударилась головой о палку у входа. У нее помутилось в глазах, она попыталась выпрямиться и услышала хохот Тиацци.

– Вы знаете свой номер телефона?

– Да, возможно, так будет даже лучше, – как будто забавляясь, сказал он. – Возможно, живая приманка будет гораздо лучше мертвой.

Он с горечью усмехнулся. Потом раскрыл рот.

Он вытащил из рукава кремневый нож длиной с руку Ренн. Она отшатнулась, но Тиацци не обращал на нее внимания – не до игр, пора браться за дело. Он выдернул через дымоход сразу несколько лестниц для духов, разъединил их и использовал веревку, чтобы связать Ренн ноги, скомкал еще несколько и грубо затолкал ей в рот.

– О чем вы думаете, Измаил?

Потом склонился над ней и выдохнул в лицо:

– Ни о чем.

– Перед тем как умереть, ты кое-что для меня сделаешь. Ты отдашь мне обладателя блуждающей души.

– Вы помните свой номер телефона?

Ренн отчаянно затрясла головой.

– Нет у меня мобильника. Терпеть их не могу.

– О да. Ты приведешь его ко мне в священную рощу.

Оба умолкли. Молчание нарушил Измаил:

Быстро обыскав Ренн, он отобрал у нее нож из зуба бобра и свисток из косточки глухаря, срезал с пояса мешочек с целебными травами и бросил все в огонь. Перед тем как снова накинуть капюшон, он взял лук Ренн и сломал его пополам.

– Как я здесь оказался?

– Вас привезли на «скорой». Вы уже тысячу раз об этом спрашивали.

Глава 29

– А что со мной случилось? В какую аварию я попал?

Тораку показалось, что он увидел на берегу Волка, но, когда он его позвал, Волк не откликнулся. И вороны тоже не появлялись. Они словно знали, что он сделал, и теперь осуждали его за это.

– Вы же понимаете, что эти сведения я предоставить вам пока не могу. А половины мы и сами не знаем. Этим занимается полиция.

– Но я не бросал ее, – сказал Торак. – Это она меня бросила.

– Но что происходит? Я что, шпион? А вы полицейские… Так?

Порыв ветра покрыл реку мелкими волнами, ольха с укором зашелестела листвой, узловатый дуб сурово посмотрел на Торака, когда тот проплывал мимо.

– Не говорите глупостей.

Он не мог поверить в то, что Ренн бросила его и отправилась обратно в Открытый Лес. Она ведь наверняка передумает и пойдет за ним? Торак прислушался, надеясь услышать плеск весла, но уловил только журчание воды и вздохи дремлющих деревьев.

* * *

«С ней ничего не случится, – думал Торак. – Она сумеет постоять за себя».

В последующие часы произошло много интересного: госпожа Бовари наконец решилась спросить у него что-то определенное, имена и явки, как на допросе в полиции. А он ничего не отвечал, потому что его пугала ее одержимость цифрами.

О, конечно сумеет, Торак. Зачем ей твоя помощь, когда за ней охотятся озлобленные племена, а в Сердце Леса хозяйничает Пожиратель Душ?

На рассвете он пристал к берегу, чтобы немного отдохнуть и поесть. Все вокруг напоминало о Ренн. Лучи восходящего солнца освещали небольшую поляну с лесной земляникой. Если бы Ренн была с ним, она бы выкопала пару корешков и пожевала, чтобы почистить зубы. Торак выискивал на мелководье тростник и жевал сырые стебли, а сам вспоминал, как однажды прошлым летом Ренн пыталась скормить один стебель Волку и все превратилось в игру в догонялки. В результате они втроем оказались в воде, Торак с Ренн захлебывались от смеха, а Волк плескался рядом и, притворно рыча, грыз свою добычу, как будто бы это был лемминг.

– Что это за цифры?

– Хватит! – сказал Торак.

– Тебе не… Вам не… Никто вам ничего не говорил про…

На противоположном берегу выдра подняла лоснящуюся голову, посмотрела в его сторону и снова принялась грызть форель, которую удерживала двумя лапами.

– Я об аварии вообще ничего не помню. Я много раз вам об этом говорил, понимаете?

Рек слетела на берег и клювом потянула выдру за хвост. Выдра развернулась и зарычала на непрошеного гостя, Рип, воспользовавшись моментом, выхватил у нее из лап рыбу.

– Это было до аварии. Сосредоточьтесь. Все это было перед тем, как произошла авария. Вам знакомо имя Томеу? Как вы оказались в этой машине? И что они искали?

Вороны перелетели на сторону Торака, сели неподалеку и начали клевать форель. Торак заметил, как они делятся добычей, и вспомнил, что они с Ренн тоже всегда всем делились.

Молчание. С полуоткрытым ртом Измаил глядел на рыдающую старую даму, как будто она была прямо здесь, у него в кровати. Теперь ему и вправду становилось страшно. И горько.

Он с силой ударил кулаком по земле.

* * *

Когда от форели остались одни кости, Рек села Тораку на плечо и нежно потянула за мочку уха. Рип подошел и посмотрел на мешочек с травами у него на поясе. Этот мешочек из лебединой лапки принадлежал Ренн, но прошлой весной она отдала его Тораку.

По прошествии двух томительно долгих часов он все еще лежал с красными глазами, пытаясь вспомнить, откуда ему известно имя Томеу, но не мог объяснить, что случилось, почему произошла эта чертова авария, как он оказался у Томеу в машине, и пришел к выводу, что сегодня вечером Юрий забыл накачать его успокоительным. Ему предстояла бессонная ночь.

– Вас только не хватало, – раздраженно сказал Торак.

Рип покачал хвостом и посмотрел на мешочек.

Фыркнув от нетерпения, злясь на провалы в памяти, которые не давали ему вспомнить конкретные подробности и настолько затрудняли ответы, что те казались подозрительными, пациент приподнялся на койке. И впервые не почувствовал жуткой тошноты. Наверное, ее вызывало успокоительное. Он решился встать на пол. Где же тапки? Больной нажал кнопку, чтобы вызвать Юрия или другого дежурного санитара, но ошибся, потому что внезапно зажегся свет у изголовья. Даже это у него не получилось сделать. И тут он решил, что так даже лучше. Пациент понемногу доковылял до туалета, волоча за собой тележку с капельницей, и обильно помочился. Гулять самостоятельно было приятно. Он посмотрел в усеянное пятнами зеркало, которое давно пора было отправить на заслуженный отдых. И пристально вгляделся себе в глаза. Ему было страшно, потому что человек, не умеющий внятно объяснить, что с ним произошло, всегда под подозрением. А то, что он смутно помнил, он не мог рассказать никому. Про этого кретина Томеу и пожилую даму. С тех пор как он пришел в себя в больнице, он боялся сделать ложный шаг. Боль приводила его в ужас. Но еще больше он страшился того, что толком не знал, о чем можно говорить и о чем следует молчать. И пристально вглядывался в глаза человека в зеркале.

Торак, сам не понимая зачем, развязал мешочек и достал рожок.

Вороны наклонили головы, словно прислушивались.

Больной вышел из туалета, волоча за собой тележку с капельницей.

Торак с тоской повертел в пальцах рожок. На нем были вырезаны похожие с виду на ели уголки. Фин-Кединн как-то сказал Тораку, что это лесной знак его матери и по нему он узнал, что это был ее рожок. Торак увидел, о чем он забыл. Вокруг кончика рожка был обмотан волос Ренн, который он нашел в ее спальном мешке, когда был изгнанником.

Оказавшись возле двери, он приоткрыл ее, чтобы посмотреть, далеко ли медсестры и что там вообще. Впервые за неизвестно сколько дней он вышел из палаты.

Торак медленно размотал волос. Рип запрыгнул к нему на колено, взял волос в клюв и аккуратно, как будто чистил перья, поводил клювом вдоль волоса.

Снаружи, в коридоре, было темно. Горели только малюсенькие огоньки сигнализации, расположенные на слишком большом расстоянии друг от друга. Измаил взял с собой мешок с физраствором и оставил штатив на колесиках посреди коридора. Прошел по коридору несколько шагов, стараясь не шуметь, потому что совершенно не готов был к тому, чтобы его ругал обслуживающий персонал. Палат в той части больницы было не много, и все они находились по одну сторону коридора. Он дошел до двухстворчатой двери. Толкнул створку и поглядел, что там, за дверями. Все было тоже в полутьме. Измаил долго простоял на месте. Неподвижно, глотая слюну и пытаясь понять, чтó перед ним такое. Его знобило, частью от холода, частью от страха. Было неясно, что происходит, и становилось еще страшнее. Он был в панике, потому что именно в этот момент совсем перестал понимать, где он и что с ним. Теперь он знал, что его держат не в больнице, а на каком-то складе. Кто же такие Бовари и Юрий? Чего они хотели? Что они намеревались вытянуть из него всеми своими вопросами? Кто такой Томеу? Как ты оказался у него в машине? Куда вы ехали? Что за игру затеяли все эти полицейские, переодетые врачами? Что им мешало арестовать его и прекратить маскарад?

Торак тяжело вздохнул. Прошлым летом, когда его душа была больна, Ренн послала к нему воронов. А он ее бросил.

Потерпев кораблекрушение, подобно своему именитому предшественнику, Измаил остался без прошлого, без обломка мачты на волнах, без погони за китом, в окружении любезного вида акул, которые по какой-то причине до сих пор его не сожрали. Но ужас вселяло то, что все остальное было ему неизвестно. Он так и держался за створку, пытаясь осознать, чтó перед ним.

Точно так же, как Бейла.

За дверью открывался огромный полутемный склад. Измаил шел босиком, в смехотворном больничном халате, прикрывавшем тело спереди, но не сзади, по этому кораблю, заставленному коробками, штабелями коробок. В глубине коридора горел свет. Как бражник, что летит на пламя, не страшась сгореть, Измаил направился к свету, не задумываясь о том, насколько это разумно. В отличие от склонных к самоубийству сумеречных бабочек он пытался сбежать. Там, где горел свет, виднелась дверь. Толкнув ее, он, босой и полураздетый, с мешком физраствора в руке, оказался посреди темной пустынной улицы. Было ясно, что он находится где-то в промзоне и пытается избежать какой-то неведомой опасности. Зачем меня обманывают? Кто такие Бовари и Живаго?

Торак похолодел от одной этой мысли. Все повторяется. Он поссорился с Бейлом, и Бейл погиб. А теперь Ренн…

Он посмотрел на небо; при помощи фонаря, горящего вдалеке, убывающий месяц освещал тротуар, по которому ступали теперь его босые ноги. Кабаненок оглянулся по сторонам. Никого. Мама? Свинюшка?

Торак сжал ее волос в кулаке. Он вернется и найдет ее. Он заставит ее пойти вместе с ним. Месть может подождать еще немного.

Торак запрыгнул в долбленку и развернул ее против течения.

Пробраться туда было проще простого и уже не впервой. Кабаненок выбежал на безупречный газон гольф-клуба «Ла-Рабасса». Он задрал голову. Убывающий месяц, ясный и молчаливый, угрожающе сиял на небесах. Все еще не сдаваясь, Кабаненок позвал, мама? Свинка? Кабанчик Второй? Ему хотелось им сказать, смотрите, какая мягкая трава. И он упрямо повторил, мама?.. Вы слышите меня? А? Как бы он ни был растерян, ему было очень приятно ступать по аккуратно постриженному газону. Увидев флажок, развевающийся над пятой лункой, пар-3, он направился к ней. Уже внутри грина он огляделся вокруг, чтобы убедиться в отсутствии неприятных неожиданностей, и начал рыться в лунке пятачком. Там его ждала награда: огромный жук, при виде которого слюнки текли, неспособный сдвинуться с места и уползти по скользким стенкам лунки. Лакомясь жуком, Кабаненок глядел на сиявший на небе месяц. Месяц казался надкушенным, как будто кто-то из небесных кабанов откусил от луны добрую половину. Одного Кабаненок не мог понять: если небесный кабан и взаправду съел кусочек месяца, почему же через несколько ночей луна опять становится полной? Скажи, мама! Как же так?

В этот раз вороны полетели следом за ним.

* * *

Но Лотта не слышала и не могла дать одно из своих неправдоподобных объяснений. По правде сказать, любые ответы мамы Лотты на его вопросы были невероятными; однако затыкали ему рот и помогали самому искать разумное объяснение. К примеру, когда он спросил ее, откуда берется дождевая вода, она велела им сесть в кружок и рассказала, что дождь – это слезы Большой Печальной Свиньи, которая плачет всякий раз, когда поросята и кабанчики не слушаются своих родителей. Все его братья и сестры поохали: вот так штука, ничего себе, теперь-то я все понял. А Кабаненок смолчал.

Теперь Волк был не только сбит с толку, ему было очень неспокойно. Что делает Большой Бесхвостый?

– Ты не сказал: «Вот так штука, ничего себе, теперь-то я все понял», – упрекнула его Свинюшка.

С тех пор как Яркий Зверь пожрал Лес, Волк шел за Братом, но не мог ничего понять. Он кружил рядом с большими Логовами бесхвостых, наблюдал за тем, как они рычат друг на друга, как срывают друг у друга с головы полоски шкур. Потом они затащили его Брата в логово. Волк готов был прыгнуть к нему на помощь, и тут Большой Бесхвостый зарычал на них. В его рычании была жажда крови… Это было не по-волчьи. Волк такого не понимал. Такое его пугало.

– Не сказал.

Потом Большой Бесхвостый с Сестрой отправились к Быстрой Мокрой, и он пошел за ними. Там они рычали друг на друга, и Большой Бесхвостый бросил Сестру. Волк не бросает свою Сестру. Большой Бесхвостый заболел? У него помутилось в голове?

– А почему?

После этого Волк шел за Большим Братом вверх по Мокрой, но держался в Тени. Большой Бесхвостый звал его, но Волк к нему не шел. Волк ненавидел прятаться от Брата, но он был уверен – эта уверенность порой приходила к нему из ниоткуда, – что не должен подходить к Брату. Хотя пока еще не понимал почему.

– Потому что я в это не верю.

– Но это же мама сказала.

Глава 30

– Ну и что? Какой бы безразмерной ни была Большая Печальная Свинья, она не смогла бы оросить слезами весь наш лес. Как ни старайся.

Где-то в Горах наверняка прошла гроза, потому что теперь Черная Вода стремительно уносила Торака назад, к стоянкам в Сердце Леса.

– Ладно, ладно, как знаешь.

Замаскировав лодку ветками с молодыми листьями, он лег на дно и понадеялся на то, что тростник не выдаст его. Ему повезло – племена были заняты раскрашиванием деревьев. Женщины, мужчины, дети – все старательно втирали охру в стволы и ветки.

Кабаненок огляделся вокруг, будто надеялся, что мама Лотта вдруг прискачет галопом и отчитает его за то, что не сказал «теперь-то я все понял» или за любую другую провинность, достойную осуждения. Но мама Лотта не показывалась: очевидно, она была очень сердита. Чтобы прогнать нелепые мысли, он порылся в тщательно скошенной траве и отыскал полдюжины жирных червяков, чрезвычайно вкусных. Потом, вопреки всем правилам гольфа, перескочил к десятой лунке, которая была совсем рядом, за молчаливыми деревьями, и снова полакомился. У десятой лунки водились хилые и тощие личинки, непохожие на более упитанных собратьев. Он поглядел на недоеденную луну, и ему показалось, что она ухмыльнулась с некоторым ехидством… Кабаненок скучал по маме. А Измаил выругался сквозь зубы, потому что, заглядевшись на убывающий месяц, наступил босой ногой на камушек. Холода на пустынной улице он не испытывал, но идти босиком было очень неудобно. Время от времени распроклятые камешки врезались в ступни. Измаил пытался убежать непонятно от кого неизвестно куда. Врагом мог оказаться кто угодно. Я сам не знаю, кому я враг. Но Лео позвонить никак нельзя. Ее номера телефона он не знал. К тому же, вероятно, она все еще у свекрови. Да и усложнять ей жизнь я не хочу.

Какое безумие заставляет их слепо повиноваться приказам? Разве они не видят, что Тиацци крадет у них свободу, как лис ворует добычу? Стоянка исчезла из виду, и Торак снова взялся за весло. Утро сменил день. Западный ветер приносил с пустошей запах гари. Но Торак все не находил следов Ренн.

Мимо проехало такси. Пешеход смекнул, что таксист наблюдает за ним через зеркало заднего вида, но скорость не сбавляет. Он и сам не поднял руки, чтобы проголосовать, потому что все еще не знал, куда стремится, полураздетый, с мешком физраствора в руках, как с беззащитным новорожденным младенцем. Измаил шел босиком, без шапки, все больше удаляясь от опасности, но понимая, что супостаты могут появиться в любом месте, в любую минуту.

Повернув за излучину, он увидел, что северный берег изрыт следами от долбленок. Самих лодок видно не было, но Торак заметил, как что-то сверкнуло на ветке ивы. Это оказался локон темно-рыжих волос.

Торак пристал к берегу и начал осторожно подниматься вверх по склону.

Дойдя до перекрестка, беглец заметил по правую руку признаки жизни: над дверью бара мигал розовый неоновый свет. Как бражник летит на пламя, внезапно он решил направиться туда. На улице, где тоже не было ни души, стояло несколько машин. А он шагал к мигающему свету. Теперь уже можно было разглядеть, что из неоновых ламп составлен рисунок. Пальма, пляж и силуэт человека, которые то и дело вспыхивали и гасли. Подойдя к дверям, он засомневался: разумно ли зайти и попросить, не найдется ли у кого одежды и может ли кто-нибудь, ради бога, вытащить у него иголку из вены? А еще было бы здорово получить некоторые сведения о том, как он тут оказался. Пока он колебался, дверь заведения открылась и оттуда вышла высокая стройная женщина. Обернувшись, чтобы договорить фразу, начатую еще внутри, она взяла финальный аккорд, да пошли вы все в жопу. Дверь с шумом захлопнулась, и высокая стройная женщина чуть было не столкнулась с Измаилом.

Следы людей вели к Лесу, и среди них Торак распознал следы Ренн. Ее снова схватили. Зачем они ее сюда привели?

– А ты откуда взялся?

Торак заставил себя сосредоточиться и понял, что люди вскоре вернулись на берег и уплыли. Они забрали с собой Ренн? Торак в этом сильно сомневался.

– Я? Да я…

Пройдя немного, он нашел еще один привязанный к ветке локон. Потом еще один. Торак позволил себе расслабиться. Если Ренн смогла такое сделать, значит она была цела и хотела, чтобы он пошел за ней.

Она презрительно отмахнулась и перешла через дорогу к машинам, к самой обшарпанной из машин. Потом стала беспокойно рыться в сумке. Измаил осторожно подошел к ней поближе, продемонстрировал мешок с физраствором и взмолился, девушка, мне нужна помощь; помогите мне, пожалуйста.

Торак достал нож и вошел в Лес.

Незнакомка наконец нашла ключи и открыла дверь машины, которая при ближайшем рассмотрении оказалась еще обшарпаннее. И несмотря на мольбы Измаила, села в машину.

Когда он добрался до небольшого укрытия в тени поваленной ели, наступили сумерки. Торак заметил свисавшие с деревьев красные веревки и рога зубров с вырезанными на них сакральными спиралями и понял, что это молитвенное укрытие колдуна племени Зубра. Но внутри царила тишина, как на покинутой стоянке.

– Такси возьми.

Вход был загорожен двумя установленными крест-накрест ветками дуба и тиса. Торак почуял недоброе и, с опаской переступив через ветки, вошел в укрытие. От костра остались только похожие на раскрошенные кости белые угли, а на углях что-то лежало.

У Торака свело живот – это был сломанный пополам лук Ренн.

– Я в таком виде, что… все от меня шарахаются.

Отказываясь верить своим глазам, он смотрел на почерневшие от сажи обломки лука из тиса, за которым с такой заботой ухаживала Ренн. Торак вспомнил, как однажды прошлым летом насобирал для нее лесных орехов, чтобы она их растолкла и смазала ореховым маслом свой любимый лук. Ее рыжие волосы сияли на солнце, а он представлял, что почувствует, если намотает их вокруг запястья. Ренн обернулась, их взгляды встретились, и у него вспыхнули щеки.

– Вот и я не исключение.

Волк стал обнюхивать орехи, а Ренн отвела его морду в сторону:

Тут Измаилу пришла в голову блестящая мысль встать прямо перед машиной. Женщина завела мотор и включила фары. В их свете Измаил, похожий на призрака в нелепом больничном халатике, надетом задом наперед, стоял к водителю лицом и загораживал дорогу, готовый дать себя переехать, если возникнет такая необходимость. Она включила дальний свет, но пугало не сдвинулось с места. Тогда женщина высунулась в окно и пригрозила, если немедленно не уберешься отсюда – раздавлю. Он закрыл глаза, расставил руки в стороны, держа в одной из них мешок с физраствором, и приготовился к мученической гибели. В раздражении женщина включила первую скорость, отчего сцепление задребезжало, проехала сантиметров десять и уперлась в зажмурившееся от ужаса привидение. Еще небольшой толчок – никакого эффекта. Она помедлила несколько секунд: из-за автомобиля, припаркованного за ней, выехать задним ходом было невозможно. И в конце концов решительно выскочила из машины, разъяренно размахивая зонтиком:

– Нет, Волк, это не тебе!

Но потом сама же дала ему целую горсть.

– Будь добр, уйди с дороги!

Опустившись рядом с кострищем на колени, Торак взял обломки лука. Вдохнул запах пепла и едкий еловый запах. Заметил возле колена маленький шарик янтарного цвета. Поднял его. Да, это еловая смола. А рядом – отпечаток руки. Большой руки без двух пальцев.

– Помоги мне, пожалуйста. Я заблудился. И сам не знаю, как я здесь оказался.

Все встало на свои места. Торак как будто бы падал по спирали с большой высоты. Тиацци был колдуном племени Зубра и одновременно колдуном Лесных Лошадей.

– А я как будто знаю. – Она хлопнула его зонтиком по спине. – Давай-ка убирайся отсюда!

И Ренн была у него в плену.

Недолго думая, Измаил обежал кругом машины, открыл дверцу и забрался на пассажирское сиденье. Не решаясь сесть на место водителя рядом с ним, женщина крикнула, вон отсюда, а то полицию вызову!

Торак вскочил на ноги и, спотыкаясь, вышел из укрытия. Луна заливала поляну холодным голубым светом. Торак представил, как Тиацци на глазах у Ренн ломает ее лук. Как он наслаждался этим моментом. Он хотел, чтобы Торак узнал обо всем. Он специально оставил лук в костре и рядом отпечаток своей трехпалой руки. Это все Тиацци. Тиацци, а не Ренн оставляла ее волосы, чтобы Торак не сбился со следа и наверняка заглотил наживку. И эти перекрещенные ветки… знак того, что Ренн у него.

– Прошу, не надо.

У него, в священной роще, где на дуб подвешены мертвые тушки.

– Ты что? Полиции боишься?

Торак добрел до ближайшего дерева, и его вырвало.

– Полицию никто особо не любит. Но я тебе вреда не причиню.

Это он во всем виноват. Охваченный жаждой мести, он отдал Ренн во власть Повелителя Дубов.

Он поднял в воздух мешок с физраствором и показал ей, что трубка, присоединенная к нему, ведет к игле, вколотой в вену на его руке.

* * *

– Я совершенно безобиден, и у меня болит нога. – Тут он в первый раз чихнул.

Большой Бесхвостый был всего в одном прыжке, но Волк не мог к нему приблизиться. Что-то удерживало его, как будто между ними протекала Большая Мокрая.

Большой Бесхвостый держал в передних лапах Длинный Коготь, Который Летает своей Сестры. Он осторожно положил его в развилок дерева. Волк чуял его страх, а под страхом эту жуткую жажду крови.

Женщина села в машину и захлопнула дверцу.

– Отвези меня подальше, – попросил Измаил.

Именно эта жажда крови не давала Волку подойти к нему.

– Что за хрень с тобой стряслась? Ты сбежал из психбольницы?

«Я должен убить Укушенного, – сказал ему однажды Большой Бесхвостый. – Не потому, что он добыча, и не для того, чтобы занять его территорию, а потому, что он убил бесхвостого с белой шкурой».

– Отвези меня куда угодно, только подальше отсюда.

Но почему? Волки такого не делают. Это… это не по-волчьи.

Незнакомка некоторое время поразмыслила, как будто исполнить эту просьбу было чрезвычайно сложно.

Тревога заскребла у Волка в брюхе. Он со злостью разгрыз ветку и начал бегать кругами.

– Предупреждаю: я каратистка и к тому же злая как собака.

– Издалека заметно. Хоть я и не в себе.

Большой Бесхвостый услышал его. Он остановился и завыл.

– Я тебе не таксистка. – Она на него покосилась. – Ты чего шатаешься по улицам в чем мать родила?

«Приди ко мне, Брат. Ты нужен мне!»

– Я сбежал.

Волк заскулил и попятился.

– Здесь нет никакой больницы.

Он вспомнил, как в земле Великого Холода повстречал белых волков и попытался рассказать их вожаку о Большом Бесхвостом.

– Они притворялись, что держат меня в больнице.

«У него нет хвоста, и он ходит на задних лапах, но он…»

«Значит, он не волк», – сурово ответил вожак.

– Кто?

Волк знал, что вожак ошибается, но не осмелился вступить с ним в спор.

– Не знаю. – И, глядя в зеркало заднего вида: – Давай отъедем куда-нибудь? Возможно, меня ищут.

Но теперь.

Она без малейшего сострадания к сцеплению врубила первую скорость и пробормотала, только этого мне сейчас и не хватало. Машина тронулась с места. Бражник рассыпался в благодарностях.

Большой Бесхвостый встал на задние лапы и пошел к нему.

– Тебя мне сегодня недоставало, – ответила незнакомка, не глядя на него.

– Тяжелый день?

Его лицо выражало удивление.

«Почему ты не идешь ко мне?»

Его лицо.

– Не твое дело. Объясняться здесь должен ты.

Волку с самого начала нравилось его плоское гладкое лицо, но теперь, во Тьме, глядя на него, он видел, насколько оно не похоже на морду волка. Глаза Большого Бесхвостого не отражали света Яркого Белого Глаза, как отражают глаза всех волков.

– Я сам не знаю, что со мной творится.

«Не похож на волка».

– Потрясающе. Тебя как звать?

Открытие обрушилось на него тяжестью упавшего дерева. Это знание преследовало его давно: Свет не раз сменялся Тьмой. Большой Бесхвостый не был волком. Боль, какой он прежде никогда не испытывал, поразила Волка в самое сердце. Даже когда он был детенышем на Горе и тосковал по Большому Бесхвостому, даже тогда ему не было так больно.

Большой Бесхвостый не волк.

В тысячную долю секунды он отыскал правильный ответ:

Не волк.

Большой Бесхвостый не волк.

– Я не совсем в этом уверен.

– Потрясающе.

Глава 31

– Зовите меня Измаил.

«Я думал, ты знаешь», – по-волчьи сказал Торак.

– Как ты сказал?

Волк попятился, его янтарные глаза помутнели от горя.

– Я сказал, зовите меня Измаил.

«О Волк, я думал, ты знаешь».

– Ну что ж, буду звать тебя Измаил. А иногда тебя зовут по-другому?

Волк заскулил, махнул хвостом и убежал.

– Нет, всегда Измаилом. Кажется.

Торак, продираясь сквозь деревья, гнался за ним. Бесполезно. Он остановился и согнулся пополам, жадно хватая ртом воздух. Вокруг него белые рябины расправляли серебристые листья, чтобы собрать свет полной луны. Торак завыл. Волк не ответил. Вой Торака перешел в рыдания. Волк ушел. Ушел навсегда?

– Ну а меня десять минут назад уволили с работы, и сейчас я веду разговоры с каким-то чужим мужиком, который в голом виде забрался ко мне в машину и говорит, чтобы его звали Измаил. Навалом в жизни всякой хрени.

Деревья зашелестели на ветру, словно нашептывали: поспеши, поспеши. Тиацци уже мог добраться до священной рощи. Возможно, он уже развел костер и воткнул в его сердце шест. Может, он тащит к костру Ренн…

Наступившее молчание нарушил Измаил, чихнув. Автомобиль ехал по промзоне на низкой скорости, как будто оставляя за собой право в любой момент переменить маршрут.

Торак пробежал мимо укрытия, туда, где оставил долбленку. Запрыгнул в лодку и поплыл вверх по течению, вонзая весло в воду с такой яростью, будто это была плоть Тиацци. Он плыл в бесконечном туннеле темных деревьев и мрачных, лишенных надежды мыслей. Он сделал Волка несчастным. Из-за него Ренн оказалась во власти Повелителя Дубов.

– Я тебя к себе домой в таком виде не поведу.

Черная Вода была неумолима. У Торака от напряжения горели мышцы. Поделом.

Молчание. Потом Измаил опять чихнул. Незнакомка, словно только этого и дожидалась, внезапно затормозила, заглушила мотор, с ключами в руках вышла из машины, открыла багажник и вернулась с одеялом неопределенной расцветки.

Он заметил за деревьями свет костров стоянки племен Сердца Леса. Но река была перегорожена сетью из плетеной коры.

– Спасибо. У тебя в машине есть печка?

Торак повернул назад и, оказавшись вне видимости охотников, затащил лодку в заросли ольхи и выбрался на берег. Дальше можно было пройти только пешком, но так он ни за что не успеет вовремя в священную рощу.

– В теории, да. – Она включила обогрев и тут же снизила скорость, так как они подъезжали к развилке. – В этой машине все сплошная теория.

Торак замер – он почувствовал, как под башмаками слабо задрожала земля.

Он опустился на колени и прижал ладони к земле. Не показалось? Это движется в его сторону?

– Но ездить-то она ездит.

Может, все-таки у него еще есть шанс.

* * *

– Скоро встанет, потому что бензина купить будет не на что.

Волк чувствовал, как дрожит под лапами земля, но не останавливался. Он чуял, что приближается к землям, укушенным Ярким Зверем. Но ему было все равно.

Наконец, когда жажда стала раздирать горло, он остановился, отыскал Неподвижную Мокрую и сделал несколько глотков. Потом задрал голову и завыл, рассказывая Лесу о своем горе.

– Ох… я…

Большой Бесхвостый не был волком.

Большой Бесхвостый не был его Братом.

Теперь затянувшееся молчание нарушила она:

У Волка больше не было Брата.

– Ты говоришь, что ничего не помнишь.

– Это я так сказал?

Волк остался один.

– Ага.

Земля задрожала сильнее. Волк равнодушно опознал в этой дрожи топот множества лошадиных копыт.

– Я совершенно не в себе.

Чтобы не оказаться на пути табуна, он потрусил на возвышенность и оттуда наблюдал, как мимо галопом скакали лошади. Их густой запах наполнял его ноздри, но Волку было так худо, что его не привлекала охота и было совсем неинтересно, что согнало с места лошадей.

– Ты уже забыл, что еще сегодня лежал в больнице и сбежал оттуда?

Когда табун пробежал мимо, Волк снова спустился к Неподвижной Мокрой.

– Нет-нет.

Земля на берегу была изрыта копытами и липла к его лапам холодными сырыми комками. Волку было все равно. Сможет ли Большой Бесхвостый услышать лошадей, чтобы успеть убраться с их пути? У Большого Бесхвостого был слабый слух, и он совсем плохо чуял, а теперь рядом с ним не было Брата, который мог его предупредить.

Он обрывками рассказал ей все, что произошло с тех пор, как ему принесли поужинать и выключили свет. Я перепугался, увидев, что больница липовая, и удрал. Шел-шел, потом увидел, как ты вышла из бара и хлопнула дверью, злая как черт. Сказке конец.

Волк стоял с опущенным хвостом на краю Неподвижной Мокрой и видел, как на него смотрит волк, который жил в Мокрой. Это был очень странный волк, у него не было запаха. Когда Волк был детенышем, его это пугало, но очень быстро он понял, что странный волк не опасен – он всегда отступал, когда отступал Волк.

– А может, у тебя совсем чердак поехал?

Сейчас волк в Мокрой, похоже, был таким же несчастным, как Волк. Чтобы как-то его подбодрить, Волк слабо махнул хвостом, и волк в Мокрой тоже махнул.

– Не исключено. Но мне уже непонятно, кому верить.

А потом случилось нечто совсем странное. В Мокрой появился еще один волк и встал рядом с первым.

– И ты решил угнать машину у незнакомой женщины.

Только этот волк был черным.

Они немного помолчали. Измаил все не решался заговорить, потому что не мог больше никому верить. И в конце концов сказал, я совершенно сбит с толку. Не знаю, произошло ли на самом деле то, что всплывает у меня в памяти, или же я ничего не помню, или же я все выдумал… А те, в больнице, давай меня спрашивать про аварию, которую я едва помню…

Глава 32