– Каким он был, твой Робби?
– Парень как парень. Такой же, как большинство из нас. Серьезный, немного застенчивый. И башковитый. Увлекался наукой и всем таким. Самое удивительное, что его подружкой была самая красивая девчонка в школе. Этого я никогда не мог понять.
– О случившемся сообщали в новостях? Это ведь, наверно, было не слишком приятно.
– Точно. Но ведь о таких вещах как говорят: бесчеловечные злодеи террористы убили группу школьников в рамках проводимой ими кампании террора.
– Значит, так оно и было?
– Не совсем. Террористы пытались атаковать офисы лордеров, и автобус просто оказался у них на пути. Все погибли. Не думаю, что они именно этого хотели.
– Но случилось то, что случилось. Они убили Роберта и всех остальных ребят, – возмущенно говорю я. – Неважно, что они пытались сделать. Может быть, террористы хотели убить других людей, которые заслужили или не заслужили смерти, а не детей. Но убили именно детей.
– И да, и нет.
– Ты о чем?
– Робби умер не в автобусе.
– Что? Но ведь на мемориальном камне его имя. Откуда ты знаешь?
– Я был там.
Потрясенная, я смотрю на Мака. Оказывается, я не задала самый важный вопрос. А ведь могла бы догадаться, если бы сама поворочала мозгами.
«Лево» вибрирует.
– Ты в порядке?
Смотрю на руку – 4.3. Пожимаю плечами.
– Пока что да. Шоколадка есть?
– И этого хватит?
Он находит шоколадку, я съедаю, сосредоточившись на ее сладости и дыхании. Уровень понемногу повышается до 5.
– Извини. Ничего не могу с этим поделать.
– Неприятная, должно быть, штука.
– Если разозлюсь, будет хуже.
Делаю глубокий вдох.
– Пожалуйста. Можешь сказать, что там на самом деле случилось?
– Выдержишь?
– Думаю, что да.
И Мак рассказывает. Он был в передней части автобуса, удар же пришелся в основном по задней. Ему запомнились взрывы, дым, крики и наступившее потом молчание. Все как в моем сне. Мак получил легкое ранение головы, его вытащили. Роберт стоял там же и все кричал «Кэсси! Кэсси!» – звал подружку. Похоже, его даже не зацепило. А потом Мак вырубился.
В больнице у него спрашивали, что он видел в тот день. Мак сказал, что ничего не помнит. Что отключился, хотя на самом деле потерял сознание позже. Ему, кажется, поверили. Выйдя из больницы, он узнал, что в списке погибших значатся Кэсси и Роберт.
– Но если Роберт не пострадал, что могло с ним случиться?
– Я не знаю наверняка. А спрашивать боялся.
Он смотрит в сторону, тени бегут по его лицу, и за ними я вижу непреходящую вину. За то, что он жив. За то, что так и не рассказал миру о Роберте. И еще… Он знает. Есть в этой истории то, что Мак держит при себе.
Он поднимается со стула, открывает ящик, достает и протягивает мне фотографию.
– Это они, Роберт и Кэсси.
Я смотрю на него и вижу маму: тот же квадратный подбородок, те же волнистые волосы. Обычный парень, обнимающий девушку. Настоящую красавицу. С идеальной кожей, милым, в форме сердечка личиком, шелковистыми, цвета меда волосами. Она была идеалом, пока не оказалась, к несчастью для себя, в том автобусе.
– Но что случилось с ним?
– Некоторое время назад я пытался найти его на веб-сайтах пропавших без вести, но не нашел. Вряд ли тебя будут объявлять пропавшим без вести, если считают убитым.
– Но ведь у тебя есть свое мнение насчет того, что произошло с ним.
– Возможно.
– И что же?
Он молчит. Колеблется.
– Думаю, его зачистили.
Я смотрю на него растерянно. Как же так?
– Зачистили? Но его не могли зачистить. Так поступают только с преступниками.
– Конечно. Но почему пропадает так много детей? Что с ними происходит? Послушай. Робби был так сильно травмирован случившимся, что они решили зачистить его и таким образом сохранить как полезного гражданина. Они пытались помочь ему, полагая, что иначе он не выдержит.
По лицу Мака я вижу, что он с этим не согласен, но я в полной растерянности и не знаю, что делать. Пропавшие без вести дети? Что он такое говорит? Неужели зачистку и в самом деле применяют в отношении детей, которые не являются преступниками?
– Что это за сайты с пропавшими без вести? Я о таких впервые слышу.
– Послушай, Кайла, это очень важно. То, о чем никогда нельзя упоминать. Секрет.
– Что?
– Идем.
Я иду за ним в заднюю комнату. Там полнейший беспорядок, разбросанная одежда, но потом он убирает кое-что, и я понимаю: это все для того, чтобы спрятать компьютер.
– Это немножко – или множко – незаконно. Машинка неразрешенная, так что держи рот на замке.
– О.
Мак показывает мне несколько подпольных, неподконтрольных лордерам веб-сайтов, управляющихся с территории Европы и Соединенных Штатов. Веб-сайты, посвященные пропавшим без вести, это лишь одна категория. Пропавших – огромное число, но большинство из них – дети.
– Сколько тебе лет? – спрашивает Мак.
– Шестнадцать.
Он печатает. Шестнадцать – женский – блондинка – зеленые глаза.
– Что ты делаешь?
– Хочу показать, сколько таких.
На экране мелькают образы, даты, когда пропавших видели в последний раз, имена, возраст… Всего совпадений тридцать шесть. Мой взгляд скользит по странице. Сколько девочек! И большинство пропали в подростковом возрасте. Что же случилось с ними?
– Ни фига себе, – бормочет Мак.
– Что такое?
– Посмотри номер тридцать один. – Он щелкает по фотографии и увеличивает ее. Симпатичная, щербатая улыбка. Большие зеленые глаза, светлые волосы; на ней джинсы и розовая футболка; на руках серый котенок. Внизу подпись: Люси Коннор, пропала из школы в Кезике, Камбрия, возраст 10 лет.
– Немножко похожа на меня, – медленно говорю я.
– Очень даже похожа на тебя. – Мак кликает по ссылке «предположительно выглядит сейчас».
На экране появляется другое изображение: Люси в подростковом возрасте. Лицо, глаза… Нет. Не может быть. Я смотрю на Мака, потом снова на экран – с надеждой, что она исчезла, что мне это только привиделось. Но нет, девушка на месте и смотрит на меня. Я, наверно, похудее, а у нее волосы подлиннее; в прочих же отношениях я как будто смотрю в зеркало.
– Она не просто похожа на тебя. Она и есть ты.
Наверно, это шок. Уровень не идет вниз, а остановился на 5, но я смотрю и смотрю на экран. В какой-то момент меня начинает трясти.
Пропала без вести?
Где же я была с десяти лет?
Мак выключает компьютер, берет меня за руку и ведет в переднюю. Все это происходит словно в тумане.
– Садись. Выпей. – Мак протягивает мне стаканчик. Я выпиваю – напиток обжигает горло.
Откашливаюсь.
Внутри растекается тепло. Со стороны тропинки доносятся голоса.
Мак опускается передо мной на колени и прижимает палец к губам.
– Ни слова, Кайла. Поговорим в другой раз. Обещаешь?
– Обещаю. Никому ни слова.
– Вот и молодец. – Он забирает у меня стаканчик.
Эми и Джазз входят через переднюю дверь. Вид у нее вполне счастливый, признаков растления, насколько я могу судить, не видно. Ни травинок в волосах, ни чего-то другого в этом роде – они просто держатся за руки.
– Извини, что задержались, – говорит она, и мы направляемся к машине. – Надеюсь, ты тут не скучала?
– Пристегнешься? – спрашивает Джазз, и я накидываю на себя новый – из старой рухляди – ремень безопасности.
Мак выходит из дома и машет нам на прощание. Машина катится по проселку, и он исчезает за поворотом.
«Зеленые деревья голубое небо белые облака зеленые деревья голубое небо белые облака…»
Вечером, сославшись на завал с домашней работой, я удаляюсь в свою комнату.
Себастиан обычно приходит ко мне после обеда, но сегодня его не видно, и я чувствую себя одиноко.
У Люси был котенок.
Если вызвать ее образ и смотреть на нее долго и пристально, в груди появляется боль. На фотографии с котенком на руках она выглядит такой счастливой. Что же случилось, что вырвало ее из этой жизни?
Люси – она, не я. Думать о ней я могу только в третьем лице, как о ком-то отдельном и отличном от себя. Вполне возможно, что это какое-то дурацкое совпадение. Она не может быть мной, она просто похожа на меня. Сгенерированный компьютером образ Люси в шестнадцать лет, не более того. Настоящая Люси может выглядеть сейчас совершенно иначе.
И все равно ее смеющиеся глаза отпечатались у меня в памяти крепко-накрепко. Я вскакиваю, хватаю альбом. Беру карандаш в левую руку и начинаю рисовать.
Может быть, Люси терпеть не могла брокколи и любила кошек.
Ее причислили к пропавшим без вести. Кто-то хочет знать, где она, что с ней случилось. Может быть, ее родители. Может быть, они любят ее и им отчаянно нужно знать, что с ней все в порядке.
В таком случае – если я и есть, или была, Люси – связываться с ними не имеет смысла, ведь так? С Люси не все в порядке, она все равно что умерла. Ее больше нет. Ее зачистили.
Люси смотрит на меня с рисунка. Я изобразила ее без котенка и на другом фоне, но глаза оставила те же. Мои глаза. Они не только моложе, но и счастливее. Даже без котенка. Рисунок я выполнила левой рукой, почти не глядя. Получилось хорошо, даже лучше, чем хорошо. Она выглядит как живая и, кажется, вот-вот сойдет с листа в комнату или повернется и поднимется на… гору?
Холодные капли пота бегут по спине. Позади Люси виднеется длинный, снижающийся влево хребет, то, что я никогда в жизни не видела своими глазами: горы. На фотографии их не было.
Глава 26
На следующее утро Себастиан так и не появляется.
Раньше я всегда, просыпаясь, обнаруживала его на кровати. Но теперь вот уже второе утро ни его самого, ни согретого им местечка я не нахожу.
Нет кота и внизу, когда мы с Эми спускаемся на завтрак. Папа укрылся за газетами в гостиной, мама со слезами на глазах торопливо готовит ланч для нас обеих. Ужин Себастиана стынет, нетронутый, со вчерашнего вечера.
– Где Себастиан? – спрашиваю я.
– Не знаю. У меня дел хватает и без поисков какого-то глупого кота. Может, мышку выслеживает, а может, приятеля навещает.
Эми отрывается от тарелки с кашей.
– Его не видно уже несколько дней. Пап, ты был в гараже?
Папа смотрит на нас поверх газеты.
– Вчера вечером. Загляну после завтрака, – говорит он и снова закрывается.
– Себастиан иногда прячется там и остается под замком, – объясняет Эми.
Но мне все равно не по себе. Если дети пропадают без вести и никто ничего не предпринимает, то что тогда говорить о коте?
Быстренько собираюсь и иду проверить сад. Гараж в самом конце заперт на замок. Окон нет, но я подхожу к двери и зову Себастиана. Слушаю – ответа нет.
С дороги доносится стук мотора – это Джазз. Теперь, получив официальный статус и обзаведшись полным комплектом ремней, он на законном основании возит нас в школу.
Я выхожу из-за угла дома и вижу, что Эми уже на месте.
– Быстрее. Вот опоздаем в школу, и, помяни мое слово, нас тут же вернут на автобус.
Мы ползем по дороге, и я смотрю в окно на чужие сады и дорожки, ищу глазами Себастиана. Столько машин проносится здесь каждый день туда и сюда.
Ничего.
– Да не переживай ты так, – успокаивает меня Эми. – Вот увидишь, он уже будет дома, когда мы вернемся.
– В чем проблема? – спрашивает Джазз.
– Кот пропал, – говорю я.
– Коты – исследователи, как я. Им нравится бродить по миру, совать нос туда и сюда.
Эми закатывает глаза.
– Ну конечно, мистер Колумб. Как скажете.
– Что у нас с гаражом? – спрашиваю я.
– А что ты имеешь в виду?
– Ключа от него нет. Я смотрела – на связке, где все остальные, его нет.
Эми равнодушно пожимает плечами – тема ей явно неинтересна.
– Не знаю. В гараже только папа и бывает.
– Наверно, забит всякими мужскими штучками, – встревает Джазз. – Типа граблей и газонокосилок.
– Нет, для них есть навес по другую сторону от дома. – Несколько дней назад я брала там грабли, чтобы собрать прелые листья, и Себастиан еще нападал на эти самые грабли. Беспокойство не отпускает. С первого моего дня здесь он ходил за мной как тень. А где теперь?
Благодаря Джаззу в школу мы прибываем раньше автобуса, и я, пользуясь моментом, иду в Отделение учебных ресурсов – навести справки относительно еще одного не дающего покоя пункта: Кезика, где жила до исчезновения Люси. Мне нужно знать, существуют ли на самом деле те горы, что выросли у меня на рисунке.
Ввожу пароль и ловлю себя на том, что невольно сравниваю школьный компьютер с тем, который есть у Мака. Этот ничем не отличается от других, которые я видела до сих пор. Такой же и у нас дома. Папа занимается установкой и поддержкой компьютерных систем по всему району, и я готова поклясться, что они все одинаковые. Поисковый фильтр, сомкнутые Cs, как всегда, вверху слева… ЦК – Центральная Коалиция. Правительство. На экране у Мака этого лого не видно.
Я уже тянусь к клавиатуре, чтобы напечатать «Кезик», когда вспоминаю вчерашнее предупреждение Мака насчет поиска пропавших без вести на этих компьютерах – они все контролируются. Я выхожу, так и не приступив к поиску. Мне вдруг становится тошно оттого, что поиск Кайлой Дэвис городка Кезик, где шесть лет назад пропала без вести некая Люси Коннор, может отозваться тревогой в каком-то безымянном заведении.
Парой минут позже я открываю снятый с пыльной полки старый иллюстрированный атлас Соединенного Королевства. Наверно, ошиблась, нарисовав Люси с котенком. Кэтбеллс – горный хребет, пользующийся популярностью у туристов. Из Кезика попасть туда можно по берегу озера Деруэнт-Уотер. Представленная фотография – копия сделанного мной вчера рисунка.
Может быть, я видела фотографию Кэтбеллса раньше и просто воспроизвела ее на рисунке по памяти. Или, может быть, ее помнит какая-то часть меня, какая-то часть Люси. Всматриваюсь в фотографию в атласе, потом закрываю глаза. Мысленно пытаюсь перенестись туда. Не получается. Картина остается плоской, двумерной; я не чувствую ничего, что связывало бы меня с этим местом. И все же моя левая рука, похоже, кое-что помнит.
Через комнату на меня с любопытством смотрит библиотекарша. Вот она ставит чашку на стол… и я торопливо засовываю атлас на место и спешу к выходу.
Мистер Джанелли ведет нас на улицу. Прогноз погоды, который я слышала по телевизору Мака – дождь, дождь, дождь, – не оправдался, и день выдался солнечный.
Проведя нас короткой тропинкой к лесистому берегу речушки Каттл, учитель плюхается на скамеечку с фляжкой чаю.
– Пошли! Пошли! Кшш! Нарисуйте что-нибудь, а через час возвращайтесь и поразите меня вашей работой.
Все разбредаются по лесу, в основном по двое и трое. Дорожки ведут во все стороны. Я смотрю, куда идет Феб, и поворачиваюсь к ней спиной.
Тропинки разбегаются, и я бегу, торопясь оторваться от остальных. В самой густой части рощи на глаза попадается удобный камень. Я сажусь и начинаю рисовать деревья, уже почти голые сейчас. Вдоль берега умирает трава, под ногами гниют листья.
Рядом никого. Я беру карандаш левой рукой. Интересно, что получится, если просто дать себе волю, отпустить воображение?
Думаю о Люси и ее котенке. Сером, с муаровыми полосками и короткой шерсткой. Кругленьком, с густой шерсткой. Урчащем, изворотливом пушистике. Изображу ее стоящей на задних лапах перед свисающим сверху шнурком, готовой к прыжку. Ее? Да, я почему-то уверена, что котенок – кошечка.
Не получается. Вместо серого котенка на странице вырисовывается Себастиан. Недовольная собой, терзаемая неясным беспокойством, я закрываю блокнот и иду дальше по тропинке.
Деревья посадили здесь более пятидесяти лет назад как часть природного заповедника, так рассказывала нам преподавательница биологии. В двадцатые, во время беспорядков, часть посадок сгорела, но потери восстановили. Теперь здесь никто ничего не регулирует, и территория постепенно дичает. Тут и там снуют птицы, из кустов доносятся шорохи. Я сворачиваю с дорожки на едва заметную тропку и иду сама не зная куда. Стежка уходит то сюда, то туда, но все же постепенно возвращает в первоначальное направление.
Еще один поворот… Она словно застыла, и я не сразу ее замечаю. Феб. Сидит неподвижно на траве, прислонившись спиной к дереву, с блокнотом на коленях. По земле перед ней прыгает малиновка. Птаха чирикает, и Феб словно разговаривает с ней, издавая короткие шелестящие звуки. Малиновка все ближе и ближе и, наконец, запрыгивает ей на ногу.
Феб улыбается, и лицо ее – с маленькими, широко расставленными глазами, давно не знавшими щетки волосами и россыпью веснушек – преображается. Мягкое, доброе, лицо не Феб.
Знала бы, что я здесь, не улыбалась бы. Я осторожно отступаю, но она, должно быть, улавливает движение и вздрагивает. Малиновка улетает.
– Вот черт. – Она поворачивается, видит меня и хмурится. – Как ты подкралась?
Ответить или убежать?
– Подкралась? Я не подкрадывалась, – слышу я собственный голос. – Просто шла и увидела, как ты разговариваешь с малиновкой. Как это у тебя получается? – Любопытство говорит само за себя.
– Не разговаривала я ни с какой малиновкой, – оправдывается Феб. – А ты подкралась, иначе бы я тебя услышала.
И тут я понимаю, что она права. Я не подкрадывалась в том смысле, как имела в виду Феб, но, сама не отдавая себе в том отчета, шла по тропинке осторожно, стараясь не наступить на сухую веточку.
– Ты умеешь разговаривать с птицами?
– Шшшш… – Малиновка вернулась, и Феб улыбается. Но не мне. Если я шевельнусь, птичка улетит. Если останусь, разозлю ее. Что же делать?
Феб рисует, и я, вытянув шею, заглядываю ей через плечо. Очень хорошо. Даже удивительно. Никакого сравнения с тем, что она делает в классе.
Наконец малиновка поворачивает голову и срывается с места. Феб закрывает блокнот.
– Послушай, ты. Не говори никому, что я разговаривала с малиновкой, понятно? А то пожалеешь.
Пожимаю плечами. Зачем мне кому-то говорить? И кому какое дело до того, что я скажу? Поворачиваюсь, чтобы уйти, но что-то не дает, удерживает, и я оборачиваюсь. Мы здесь наедине, на ее стороне никого, и она меня достала.
– У тебя ко мне какие-то претензии? Я ничего тебе не сделала.
– Так ты не знаешь? Неужели ты действительно настолько тупа, Спайхед?
Чувствую, как сжимаются кулаки, но заставляю себя расслабиться и дышать глубже. Смотрю на «Лево» – 4.8. Не так уж и плохо.
– Взорвешься – здесь тебе никто не поможет. – Она смеется.
– Почему ты меня так называешь?
– Потому что ты и есть Спайхед. Кем бы ни была раньше, теперь ты не настоящая. Ты – ходячий, говорящий правительственный шпион с чипом в голове, который отслеживает все, что ты говоришь и делаешь. Тебе нельзя доверять. Мы, остальные, никогда ничего не рассказываем старшим, но ты же так не можешь, даже если захочешь. Разве не так? Ты и другие, вы доносите на людей, а потом они исчезают. По вашей вине.
Феб поднимается и идет по узкой тропинке в мою сторону. Я не двигаюсь с места, и она сильно толкает меня в плечо, чтобы пройти.
Мой «Лево» вибрирует. Я не шпионка. Нет.
Дрожащими пальцами прокручиваю остальное содержимое ее телефона. Вижу сообщения, присланные с неизвестного номера, и они вызывают у меня ощущение, как будто я упал в зимнее озеро; неудивительно, что вчера вечером Гвен была так напряжена и замкнута. Эти фотографии – угроза, пусть непрямая, но весьма реальная.
Или?..
Я проверяю ее электронную почту. Там ничего. Открываю папку с фотографиями. Снимки детей, меня, нас всех. А потом вдруг – фото водительского удостоверения и лицо, при виде которого я замираю, словно от удара. Это Тайлер.
Но в удостоверении напечатано «Леонард Бэй»; он живет на Бикон-стрит здесь, в Ноксвилле. Мне требуется секунда, чтобы вспомнить рассказ Гвен о бездомном парне, который отправил ей письмо Мэлвина, о парне, за которым она гналась по улице. И у которого оказалось также письмо от МалусНависа. Мой желудок сжимается даже прежде, чем я успеваю сложить все вместе.
Вернуться к мистеру Джанелли успеваю в самый последний момент. Он отбирает лучшие наброски и показывает их всем. Среди них и малиновка Феб. Я почти ничего не успела и пытаюсь спрятаться за спинами других, но из этого ничего не получается. Джанелли забирает у меня блокнот – там незаконченные деревья и трава, котенок Люси и Себастиан.
Леонард Бэй – просто фальшивое имя. И неожиданно я понимаю, что все это связано. Тайлер сыграл свою роль так хорошо, что я даже не думал соотнести все происходящее с печальным, не желающим жить парнем, которого я отговаривал прыгать с моста. С парнем, которому была нужна моя помощь, когда он погряз в отчаянии и скорби.
Он фыркает и возвращает блокнот.
– Полагаю, своих кошачьих друзей ты не под деревом нашла.
На латыни malus navis – навигационный маяк. Бикон-стрит – Маячная улица. Доктор Дэйв сказал, что считает, будто МалусНавис живет на побережье. Навигационный маяк на побережье.
– Нет, я…
Маяк.
– Мы выходим из помещения, чтобы вы, юные художники, рисовали то, что видите вокруг себя. Когда надо изобразить зверинец, я обычно поручаю это Феб.
Во рту у меня становится так сухо, что когда я пытаюсь сглотнуть, в горле что-то щелкает. Мои мышцы ноют от того, как сильно я сжимаю телефон. Набираю в строке поиска слово pharos.
– Извините…
«Фарос» по-гречески означает «маяк».
Джанелли направляется к школе, остальные тянутся за ним. Я складываю в сумку принадлежности, когда кто-то хватает вдруг мой блокнот.
Тайлер Фарос. Леонард Бэй. МалусНавис. Все они – один и тот же человек. Меня провели, как младенца. И Гвен тоже.
Феб!
Самое дикое то, что, в какой бы ярости ни был, я не могу направить ее против молодого человека, который стоял там, на мосту, прижавшись к ограждению. Тогда я чувствовал в его поведении нечто настоящее. Нечто очень мрачное и жуткое.
– Отдай!
Возможно, на самом деле мне нужно злиться на себя самого. Я должен был вычислить все это. И мог бы, если б не проецировал свои чувства на бесцветную скорбь Тайлера… если у него вообще была погибшая сестра. Это тоже могло быть ложью.
Она отступает… открывает блокнот и видит Себастиана. Какая-то тень проходит по ее лицу. Феб разглаживает страницу и протягивает мне блокнот.
Мое первое побуждение – прыгнуть в пикап и гнать изо всех сил, найти Гвен и притащить ее домой, где она будет в безопасности… но потом я понимаю, что не могу этого сделать. Она доверила мне присматривать за нашими детьми, а учитывая угрозу, которую без слов выражают эти фотографии, я не могу оставить Ланни и Коннора одних. Просто не могу.
Телефон звонит вечером, во время обеда. Мама хмурится.
Поэтому я звоню Хавьеру. Собираюсь спросить его, не у них ли Гвен, но он опережает меня, сказав:
– Пусть оставят сообщение.
– Пожалуйста, скажи, что они сейчас с тобой.
Но папа уже берет трубку.
«Они».
Аппетита нет. Нет и Себастиана. Прошло уже два дня, и теперь даже мама начинает волноваться.
– Кец оставила мне какую-то дурацкую записку о том, что они с Гвен собираются положить этому конец.
Папа возвращается с пальто в руке.
– Позвони в участок. Скажи им, что она пропала и находится в опасности.
– Кто со мной забрать кота?
Он горько смеется.
В машине он рассказывает, что Себастиана принесли в ветеринарную клинику в нескольких милях от нас. Кот был сильно поцарапан – возможно, лисой, – но сейчас в порядке.
– Она дико разозлится.
– Как они узнали, что позвонить нужно нам?
– А тебе не все равно?
– У него чип. Они просканировали чип и узнали, кто он и где живет.
– Если это спасет ее жизнь – все равно. О чем она думала? Это Гвен втянула ее во все это?
Вот как. Значит, в этом мы с Себастианом схожи.
Я этого не знаю, но сомневаюсь.
– А если бы кота не принесли, мы смогли бы найти его по чипу?
– Что-нибудь случилось с Престером?
– Зависит от модели чипа. – Папа искоса посматривает на меня. – Тот, что у Себастиана, отследить нельзя. Хотя сейчас чипы с трекерами ставят собакам лордеров и некоторым другим. А почему ты спрашиваешь?
– Да. Он умер. – На другом конце линии наступает долгая пауза. – Черт, я должен был знать, что она этого так не оставит. Даже несмотря на ребенка.
Я пожимаю плечами.
Кеция Клермонт – не тот человек, который будет жить и ничего не предпринимать, если другие умирают. Она и так-то ни за что не бросила бы это расследование, но теперь, когда ее напарник мертв, а тот мерзавец уже пытался устранить ее и подверг ее нерожденного ребенка опасности… никакая сила на свете не заставит Кецию сидеть и ждать. Так же, как никакая сила не помешает Гвен встать и заслонить своих детей от грозящей им беды.
– Говори. – Иногда голос у папы звучит так, что не ответить на его вопрос невозможно.
– Позвони в участок, – повторяю я.
– Одна девочка в школе сказала, что я – правительственная шпионка, потому что у меня чип в голове. Что мне нельзя доверять.
Он смеется.
– Шпионка? Ну-ну. Тогда мне следует быть с тобой поосторожнее, не распускать язык.
– Так это правда? Он записывает все, что я говорю и делаю?
– Нет, конечно, – отвечает он, но у меня остается ощущение, что ответ не полный.
На двери ветеринарной клиники висит табличка «закрыто», но нас впускают.
– Ди-Ди, как дела? – приветствует папу ветеринар. Ди-Ди? А, да, Дэвид Дэвис.
– Ты же знаешь, как всегда.
Ветеринар толкает двустворчатую дверь за стойкой.
– Мисс Бест, пожалуйста, принесите кота.
– Он в порядке? – спрашиваю я. – Где вы его нашли?
– Не я. Нам здесь помогает девушка. Кот был у нее дома, а сегодня она принесла его сюда. Он в порядке. Мы наложили ему несколько швов и сделали укол на всякий случай.
– Сколько с меня? – спрашивает папа.
– Нисколько. Фирма платит. Можно тебя на минутку?
Ветеринар и папа уходят в офис, а за стойкой появляется Феб с Себастианом на руках. Я слышу, как он урчит, вижу его выбритый бок со стежками швов. Бедняжка.
Но что здесь делает Феб? От удивления у меня отвисает челюсть и глаза лезут на лоб. Только теперь я начинаю понимать, что случилось.
– Не лови мух, растяпа.
– Ты знала. Он был у тебя, а потом ты увидела мой рисунок, поняла, что это мой кот, и принесла сюда.
Она пожимает плечами.
– Кто-то нашел его вчера и отдал мне, чтобы я о нем позаботилась. А сегодня я принесла его сюда и сказала ветеринару, чей он. Он, правда, все равно проверил по чипу.
– Большое тебе спасибо.
Феб передает мне Себастиана.
– Ты только не думай, что мы теперь друзья. Ничего не изменилось, Чипхед. – Она выходит из приемной.
Я поворачиваюсь. У порога с задумчивым видом стоит папа.
– Идем. – Он приоткрывает пошире дверь. – Пора домой.
Мы садимся в машину и уже подъезжаем к дому, когда папа говорит:
– Так это она. – Он не спрашивает.
– Кто?
– Девочка, которая назвала тебя шпионкой.
Я не отвечаю. Если скажу «да», то тогда я и есть шпионка.
Глава 27
Первое, что я слышу на следующее утро, это глубокое, раскатистое урчание. Себастиан. Похоже, он решил, что его спальное место – моя подушка, и свернулся на ней. Не знаю, как кто, а я будить его не стану – пусть спит, сколько заблагорассудится.
– Мы должны поехать за ними.
События последних дней – схватка с лисами или кем там еще, спасение и передача Феб, накладывание швов у ветеринара – ему как с гуся вода. Накануне вечером, отведав специально приготовленного мамой ужина, он сразу отправился спать. Феб… Для меня она загадка. С одной стороны, такая противная, а с другой, та птаха, малиновка, ей доверяла, а Себастиан мурлыкал у нее на руках. И она ведь вернула его мне. Я видела по ее лицу, что она не хотела, но все же отдала. Должно быть, звери и птицы нравятся ей больше, чем люди.
– Кец взяла с собой свой телефон? – Он не отвечает. – Оставила его дома, верно? Мы никак не сможем найти их, Хави. Лучшее, что мы можем сделать, – поднять на ноги полицию, объявить розыск. Если мы сможем остановить их прежде, чем они уедут слишком далеко…
Впрочем, мне Себастиан тоже нравится больше многих людей, так что кто я такая, чтобы судить?
– Да, – соглашается он. – Я это сделаю.
Он завершает звонок. Секунду я размышляю, потом пишу Доктору Дэйву.
У Джазза классная экскурсия, так что в школу мы с Эми едем на автобусе.
Он живет на маяке. Или использует маяк для того, что делает. Где это? Назови мне хотя бы штат.
Поднимаясь, я думаю, стоит ли подойти к Феб и сообщить, что Себастиан в порядке. Пытаюсь поймать ее взгляд – она хмурится и едва заметно качает головой. Вот и ответ на мой вопрос – нет.
В течение десяти минут ответа нет. Я не знаю, то ли у Доктора Дэйва сейчас прием, то ли он просто хочет заставить меня ждать, но за это время успеваю проверить оружейные сейфы и обнаружить, что Гвен, куда бы она ни направилась, по крайней мере, поехала туда вооруженная. Это слегка ослабляет мой страх. Минус одна песчинка на целом пляже проблем.
Сажусь сзади с Беном
Доктор Дэйв не пишет в ответ – он звонит.
– Ну как? Все хорошо?
– Рад получить от тебя весточку, Сэм. Как поживаешь? Не под арестом, я смотрю…
– Себастиан дома. – В автобусе шумно, и я, опустив голову, рассказываю ему, что сделала Феб.
– Иди на хрен, – отзываюсь я, и мне нравится, как это звучит. – В каком штате живет МалусНавис? Это где-то, где есть маяк.
– Вот тебе доказательство, – говорит он.
– Я действительно не знаю, – говорит он. – Ты наконец-то догадался взглянуть внимательно, да? Навигационный бакен, значит, маяк, значит, побережье. Хорошо. Нельзя сказать, что он не дал тебе шансов.
– Ты работал с ним, – сквозь зубы напоминаю я. – Ты, сукин сын, помогал ему.