Карлос слушал Петрешевича с видимым беспокойством, глубокомысленно надув губы и то вынимая, то вновь засовывая руки в карманы. Вайнрих с бешеной скоростью конспектировал происходящее. “Вы идете на уступки империалистам, — взорвался Карлос. — У нас есть определенные соглашения, а вы их нарушаете”. Петрешевич возразил, что никаких письменных соглашений не существует, и в примирительном тоне добавил, что Венгрия может пойти лишь на краткие визиты Карлоса.

Ерзая на месте и постоянно оглядываясь по сторонам, Карлос снова взорвался негодующей речью, на этот раз по-испански: “Я не знаю, что такое письменные соглашения. Я признаю единственный документ”. И с этими словами он распахнул свой пиджак и указал на пистолет, покоившийся в кобуре у него на поясе. Затем Карлос потребовал доступа ко всем секретным донесениям тайных служб Восточной Европы, касающихся террористической деятельности в Западной Германии, после чего разразился политической речью, изобилующей риторикой, которую он так любил: “В течение многих лет мы боролись и проливали свою кровь не ради собственного благополучия, а ради победы социализма. Мы ведем борьбу с врагами нашего лагеря в интересах угнетенных масс всего мира. У нас один общий враг”. Подобная лексика была отлично известна всем присутствующим, однако дипломатические способности Карлоса, основанные по большей части на угрозах, обеспечили ему небольшой тайм-аут.^{274} Контрразведка оставила его под наблюдением, и ее прослушивающие устройства зафиксировали реакцию Карлоса на сообщение по радио об убийстве египетского президента Анвара Садата, совер-шейного исламскими радикалами во время военного парада 6 октября 1981 года. “Мы только что лишились контракта с Каддафи на 4 миллиона долларов! — закричал он. — У нас все уже было готово”.

Карлос становился обузой не только для венгров. Его непредсказуемая личность раздражала и его восточногерманских покровителей, и их окончательное мнение о характере Карлоса было весьма неблагоприятным. Их отчеты, неизбежно отражающие свойственную Штази манию преследования, подчеркивают непредсказуемость и неконтролируемость Карлоса. Его комплекс превосходства и ненадежность, замечали сотрудники Штази, свидетельствуют о неумении идти на компромиссы. При любом противодействии он теряет над собою контроль и начинает руководствоваться соображениями мести.

Несмотря на то, что к концу 1981 года силы Карлоса, по оценке Штази, доходили до 40 человек в Европе и 200 членов в арабских странах, его считали настолько неуправляемым, что он не рассматривался в качестве серьезной воинской силы в случае перерастания “холодной войны” в вооруженное противостояние. “Мильке считал, что в случае войны дисциплинированные члены западногерманской «Группировки Красной армии» могут быть использованы как диверсанты в тылу врага для взрывов мостов и нападений на стратегические объекты, — вспоминал генерал Вольф. — Но Карлосу никто не доверял. Все его поведение говорило о том, что его нельзя использовать для проведения серьезных операций. Он был неуправляем”.^{275}

Равным образом Штази, взращенная на коммунистической ортодоксии, не слишком одобряла его своеобразную идеологию. “Карлос считает себя марксистом и коммунистом, но его взгляды примитивны, а зачастую и ошибочны”, — неодобрительно говорилось в одной статье.^{276} Его бесконечные разглагольствования о коммунизме и мировой революции были лишены логики, а его политические цели были псевдореволюци-онными. По мнению Штази, группа Карлоса мало соответствовала тем громким названиям, которые она любила себе давать: “Мировая революция”, “Международная революционная организация\" или “Организации международных революционеров”.

Роскошный образ жизни, который вел Карлос, также плохо согласовывался с образом террориста, предпочитающего держаться в тени. Он часто останавливался в “Палас-отеле”, отвергая советы Штази держаться менее заметных мест и не высовываться из своего номера. Напротив, все вечера он проводил в барах или ночных клубах, не расставаясь с пистолетом, висевшим у пояса, и напиваясь до потери сознания в компании самых дорогостоящих проституток, совмещавших обязанности агентов Штази. Он имел привычку обедать в самых дорогих ресторанах, где все, что он заказывал, тут же аккуратно передавалось Штази. Вайнрих не меньше Карлоса любил общество роскошных женщин, которым он представлялся как “доктор Салиби”, служащий системы ОПЕК. “Мильке чувствовал себя очень неудобно из-за присутствия Карлоса в ГДР, — рассказывал генерал Вольф, называвший Карлоса «челове-ком-бомбой» из-за тех страшных последствий, которые он мог навлечь на своих опекунов из Штази. — Карлос играл не по правилам. И это было ужасно”.^{277} Штази отмечала, что Карлос постоянно рисковал “быть опознанным коммандос или специалистами Моссада”.

Опасения Мильке оправдались, по крайней мере частично, когда в начале августа 1979 года министерство иностранных дел Западной Германии уведомило венгерского посла в Бонне о пребывании Карлоса в Будапеште, назвав при этом даже гостиницу “Интерконтиненталь”, в которой тот остановился (здесь немцы допустили ошибку). Но этот шаг западных немцев не повлек за собой никаких последствий. Через несколько месяцев западногерманская разведка точно установила местонахождение Карлоса и Вайнриха, но не стала делать эти сведения достоянием широкой публики, опасаясь ухудшить отношения, существовавшие между двумя Германиями.

Даже если Штази и хотела арестовать группу Карлоса, она боялась это сделать, опасаясь, что остальные его единомышленники останутся на свободе. Наличие влиятельных друзей, которыми террористы обзавелись среди секретных служб пятнадцати стран, по преимуществу арабских, заставляло Штази проявлять осторожность. ‘Труппа Карлоса занимала особое положение в связи с тем, что члены ее пользовались арабскими паспортами, — пояснял полковник Джекел. — Таким образом, в деле были замешаны дипломатические отношения. А конкретнее, они в основном пользовались сирийскими дипломатическими паспортами. До 1980 года паспорта были по преимуществу иракскими или йеменскими. Естественно, это сильно затрудняло действия наших подразделений по борьбе с терроризмом”.^{278}

Штази обратилась за помощью к КГБ, но запрос оказался безрезультатным. КГБ не мог сообщить восточным немцам ничего нового. Штази отметила, что “наши друзья” (обычное выражение, обозначавшее КГБ) подтвердили лишь то, что Карлос — марксист и учился в университете им. Патриса Лумумбы. Подобное отношение Москвы означало лишь, что русские заинтересованы его деятельностью, но не более того. Карлос не был советским агентом. Через много лет он писал об этом сам: “Я никогда не был агентом какой-либо секретной службы, тем более КГБ, и никогда не стремился им стать”.^{279}В тысячах донесений, сохранившихся в архивах Штази, нет ни единого упоминания о том, что Карлос был агентом КГБ, хотя и Карлос, и Вайнрих любили намекать на свои связи с Кремлем и неоднократно утверждали, что КГБ получал информацию об их деятельности.

Архивы Штази свидетельствуют о том, что Карлос несколько раз посещал Москву, пытаясь заручиться поддержкой Советов. Открыто провозглашавшаяся Карлосом причастность к борьбе палестинцев, бесспорно, должна была привлечь к нему внимание Москвы, поскольку Советский Союз поддерживал как Народный фронт, так и экстремистские организации палестинского сопротивления. Но самое большое, на что были готовы пойти Советы, так это на то, чтобы он провез через Москву чемодан с оружием, которое затем было продано баскским сепаратистам.

Один из документов Штази приводит слова Карлоса, заявлявшего, что только Москва может помочь ему установить более теплые отношения с другими коммунистическими странами и что он подумывает о том, чтобы обратиться напрямую к руководству Советского Союза.^{280} Подобная бравада была весьма характерна для Карлоса, который многое бы отдал за то, чтобы быть признанным КГБ.

Генерала Маркуса Вольфа с обеих сторон железного занавеса считали “человеком Москвы”, к тому же он был близким другом бывшего главы КГБ, а затем Генерального секретаря КПСС Юрия Андропова. Вольф исключает возможность того, что Москва в свое время могла связаться с таким ненадежным человеком, каким был Карлос. “Он был последним человеком, с кем мог бы связаться КГБ, — утверждал Вольф. — Если уж он не был завербован во время своего обучения в университете Лумумбы, то вряд ли его стали бы вербовать, когда он стал уже действующим террористом. Такой шаг был бы слишком опасен для КГБ”.^{281}

В материалах Штази содержатся копии донесений с подробным описанием передвижений Карлоса и его сообщников вместе со сведениями о перевозимом ими оружии. Секретные службы СССР, Венгрии, Польши, Румынии, Чехословакии и Болгарии обменивались этими данными, которые, вне зависимости от того, посылались они в Москву или нет, систематически переводились на русский язык исключительно для пользования офицерами КГБ, прикомандированными к подразделениям секретных служб всех стран Варшавского Договора.

Молчание Москвы мало способствовало уничтожению атмосферы страха и недоверия, с которыми секретные службы Восточного блока относились к Карлосу. По мере того как росли опасения, что общественное мнение Запада не преминет обвинить коммунистических лидеров в пособничестве терроризму, если местонахождение Карлоса станет известным, старшие офицеры разведки Восточной Германии и Венгрии все чаще обсуждали этот вопрос. Протоколы этих встреч также переводились на русский язык и передавались резидентам КГБ.

Венгерские службы разведки непрерывно ходатайствовали о высылке Карлоса из страны, но все, чего им удавалось добиться, — это его отсутствия в течение нескольких недель или месяцев на время проведения встреч лидеров коммунистического блока, партийных конференций, визита иностранных делегаций или проведения Всемирной ассамблеи лютеран. Но после этого Карлос неизменно возвращался. Полковник Варга утверждал, что группа Карлоса не получала никакой поддержки и не привлекалась к сотрудничеству. Однако он признавал, что Карлос мог планировать свои террористические операции в конспиративной квартире в Будапеште, добавляя с легким оттенком сожаления: “Оглядываясь назад, думаю, и этого не надо было позволять”.^{282}

8. ГРЯЗНАЯ ВОЙНА 

Потом последовал еще один удар, электрический разряд, удар. У меня уже все плыло перед глазами от боли, и сквозь эту пелену я видела слезы Дени. Она дрожащим голосом говорила:

Наша группа будет вести грязную войну с Францией до тех пор, пока силой не освободит всех заключенных. (Вайнрих на допросе по поводу доставки в Восточный Берлин 53 фунтов взрывчатых веществ).


— Лео, не надо! Отойди!

Личная армия Карлоса действовала уже в течение полутора лет, когда он согласился организовать теракт на территории Франции. В январе 1982 года он заключил союз с экстремистски настроенной организацией швейцарских защитников окружающей среды с тем, чтобы вывести из строя атомную станцию, построенную в Крей-Мальвилле в центре Франции. До этого времени непритязательная Магдалина Копп играла незначительную роль в организации своего мужа. Однако на этот раз ей была поручена доставка реактивного пускового устройства РПГ-7, которое за семь лет до этого Карлос и Вайнрих столь неэффективно пытались использовать в аэропорту “Орли” во время нападения на самолет авиакомпании “Эль-Аль”.

— Ничего, — сквозь зубы отвечала я. — Я крепкая. Я и не то могу выдержать!

18 января около полуночи они выпустили с противоположной стороны Роны пять ракет, которые попали во внешнюю оболочку атомного реактора. Однако ракеты оказались недостаточно мощными, чтобы пробить метровую бетонную оболочку, рассчитанную на то, чтобы выдержать падение самолета.^{283} Несмотря на незначительность причиненных разрушений, Копп позднее чрезвычайно гордилась своей ролью в этой операции. “Французы полностью заслужили это, — утверждала она, — своей гнусной политикой в области применения атомной энергии”.^{284} Увы, жене Карлоса предстояло это испытать на себе.

Мы гнались за Робертсом по узким каменистым протокам, которых возле берега было полным-полно. Где возможно, стреляли по их кораблю из пушек. В ответ его люди дали залп из мортир. Мы отвечали огнем мушкетов, а когда позволяло расстояние – бросали гранаты.

Тут я краем глаза увидела, как Мин-Ши и Фарух ввели в зал Андрэ. Он был изрядно потрепан. Маги контролировали каждый его шаг, каждое движение. Увидев его, Лакоста воскликнула:

До той поры ее роль сводилась к подделке документов и к тому, чтобы поддерживать добрые отношения с террористическими движениями в Европе, такими, например, как баскская ЭТА. Через месяц после нападения на атомный реактор Карлос доверил ей более серьезное задание. В качестве напарника ей был предоставлен швейцарский новобранец Бруно Бреге — высокий, хорошо сложенный парень со скорбным выражением лица. Устав от изучения наук в луганском[4] лицее и вдохновленный легендами о Че Геваре, Бреге в 1970 году, как и Карлос, оставил дом в возрасте 19 лет и отправился добровольцем воевать в Ливан в рядах Народного фронта. В июне 1970-го, всего через несколько недель после начала новой жизни, Бреге появился в хайфском порту с двумя килограммами взрывчатки под плащом. Он собирался взорвать “Башню Соломона” — небоскреб в Тель-Авиве. Однако дальше израильской таможни ему пройти не удалось, где пограничники сочли его плащ несколько странной одеждой при палящей жаре. “Я согласился провезти взрывчатку в Израиль за 5000 долларов”, — нагло заявил он. Но его выдал багаж — запалы советского производства, немецкие детонаторы и медные бирки, помеченные буквами НФОП (Народный фронт освобождения Палестины).

И вдруг… «Вижу парус!» К нам приближался английский военно-морской корабль «Ласточка». С ужасом я понял, что они тоже охотятся за Робертсом. Корабль был большим и основательно вооруженным. Видно, их капитан, как и мы, был сыт по горло «подвигами» Черного Барта.

— А вот и наш блудный маг! Вон, можешь посмотреть, что ждет тех, кто смеет идти против нас. Если бы твоя необычная сила не была нам нужна, ты немедленно разделил бы их участь. Зря ты ушел от нас пять лет назад.

Когда в сентябре 1970 года Народный фронт угнал в Иорданию несколько самолетов, одним из требований Хаддада было освободить Бреге. Но Израиль не пошел на уступки. И результат был достигнут с помощью менее жестких методов. Родителям Бреге позвонил профашистски настроенный швейцарский банкир, симпатизировавший палестинцам, по имени Франсуа Жену, который вызвался помочь своему соотечественнику, “поступившему, как бойскаут. В том возрасте, когда его сверстники не интересуются вообще ничем, он решил, быть может, просто по глупости, сделать что-нибудь «интересное»”. Жену вступил в гуманитарное общество, в котором состояли такие выдающиеся люди, как Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар, Ноам Хомски и другие интеллектуалы. В результате этой кампании юный швейцарец, который стал первым европейцем, осужденным в Израиле за пропалестинскую деятельность, был освобожден в 1977 году после отбывания 7 лет из 15, полагавшихся ему по приговору.

Оставить его англичанам и уйти? Нет, я не мог допустить, чтобы они потопили «Королевскую удачу», поскольку вместе с Робертсом утонет и хрустальный череп из Обсерватории. Случись такое, артефакт будет потерян безвозвратно.

— Все равно вам не удастся осуществить задуманного, — Андрэ удавалось сохранить просто ледяное спокойствие, хотя он то и дело бросал взгляд в мою сторону.

В феврале 1982 года Копп и Бреге по распоряжению Карлоса отправились из Будапешта в Париж, используя фальшивые австрийские паспорта. Однако какой-то жулик стащил у Копп ее сумку, в которой находилось 50 000 долларов, ее австрийский паспорт и еще два запасных паспорта. Еще через два дня эта пара была замечена в подземной автостоянке на Елисейских Полях возле подержанного “Пежо-504”, который, несмотря на свой почтенный возраст, имел новенькие номерные знаки. Охранники, встревоженные их поведением и заподозрившие в них угонщиков, попросили предъявить документы на машину.

– Я должен забрать у него одну очень важную вещь и принести на корабль, – сказал я Энн.

— Удастся, еще как удастся, — усмехнулась эльфийка. — Нет такой силы, что сейчас могла бы нам помешать. Скоро вся сила Косы Смерти перейдет к нам.

Поскольку никаких документов у подозрительной пары не оказалось, им предложили подождать, пока охранник не позвонит в полицию. Но Бреге выхватил из-под своей куртки девятимиллиметровый “герстал ГП-35” — автоматический пистолет бельгийского производства — и приказал охраннику положить трубку, после чего бросился бежать вместе с Копп. Та на улице была схвачена полицией. Но Бреге прицелился в полицейского и нажал курок. Пистолет дал осечку, и Бреге был тоже схвачен.

Она, казалось, просто наслаждалась моментом. Но я ее не слушала, так как именно в этот момент услышала в своей голове голос Андрэ:

Среди немногочисленных женских принадлежностей полиция обнаружила конверт с двумя тысячами долларов. У мужчины оказалось при себе два паспорта. “Я солдат”, — сказал Бреге по-английски полицейскому, который надевал на него наручники. Более продуктивным оказался обыск “Пежо”: четыре пятисотграммовые упаковки взрывчатки “пентрит”, которая редко встречалась в это время, две чешских гранаты, часовой механизм, установленный на половину одиннадцатого вечера, электробатарея с проводами, а также еще один пистолет марки “ГП-35”.

Грянул залп лафетных пушек. Сражение происходило между тремя кораблями, где «Галка» и «Ласточка», отнюдь не союзники, действовали против общего врага. По нас стреляли со всех сторон. Англичане изрешетили нам планширы и повредили ванты. Я велел Энн спешно выводить корабль из-под огня.

В помещении уголовной полиции на набережной Орфевр на берегу Сены от этой пары ничего не удалось добиться. В течение многочасовых допросов они повторяли одну и ту же фразу: “Мы члены — международной революционной организации. Мы не собирались причинять вреда французским интересам и осуществлять какие-либо акции на территории этой страны”.

— Не дрейфь! Как-нибудь выберемся!

Сам же я собирался немного искупаться.

Французы даже не догадывались о том, кого они поймали. Правда, они довольно быстро выяснили, что паспорта стрелявшего мужчины, выданные на имя швейцарца Анри Ришо и француза Жильбера Дюрана, были фальшивыми. Что до второй фигурантки этого дела — “такой заурядной, что никто на улице не обернулся бы, чтобы посмотреть ей вслед”, как не без ехидства заметил один из полицейских, — то у нее при себе не оказалось вообще никаких документов, удостоверявших ее личность, не было их и в гостинице, где она остановилась.

Я его уверенности не разделала и, видно, как-то дала ему об этом знать, так как следующей его репликой было:

Переплывать с корабля на корабль – дело непростое, особенно когда они воюют между собой. Но у меня была решимость, какой редко кто может похвастаться. Помогало и то, что я плыл в сумраке. К тому же команде «Королевской удачи» и без меня хватало забот. Поднявшись туда, я нашел корабль охваченным хаосом. Достаточно сказать, что я свободно перемещался по нему, и никто даже не подозревал о моем присутствии.

Но с помощью коллег из западногерманской криминальной полиции французы идентифицировали эту пару и выяснили их прошлое. Что касается Копп, то разведслужбы Западной Германии разыскивали ее за доставку взрывчатых веществ группе Баадер-Майнхоф. К несчастью для немецкой полиции, их данные давно уже устарели, так как она все еще значилась там как подруга Вайнриха, а не как жена Карлоса. Французской полиции также удалось узнать о досрочном освобождении Бреге.

— Не стоит отчаиваться! Главное, хоть ненадолго посеять смятение в их рядах. Иначе я не смогу вырваться из-под их контроля.

Однако эта информация мало что давала. Среди вещей, принадлежавших Бреге, был найден адрес ресторана неподалеку от парижского муниципалитета, постоянным посетителем которого значился мэр Парижа Жак Ширак. Может, эта пара намеревалась взорвать ресторан? Но в машине не было обнаружено ни одного детонатора. Поэтому, возможно, в их задачу входила лишь доставка снаряжения. Было установлено, что машина принадлежала Мишелю Жако, безработному бухгалтеру коммунисту, за которым не числилось никаких связей с террористами. Он делил квартиру с одним корсиканцем, подозревавшимся полицией в связях с сепаратистами, которые взрывали общественные здания на этом средиземноморском острове.

Но до Робертса я добрался не сразу. По пути к нему пришлось отправить на тот свет достаточное число его молодцов. Я перерезал глотку его первому помощнику и убил квартирмейстера. Наконец передо мной с мечом в руках предстал Черный Барт. Я заметил, что он успел переодеться, точнее, принарядиться. Можно подумать, собрался нанести англичанам визит вежливости. Красный мундир и бриджи, шляпа с пером и два пистолета, болтающиеся на шелковых подвесках. Не изменились лишь его глаза. Они и сейчас отражали черную, изъеденную злом душу этого пирата.

Это я могу, подумала я. Хотя способ, которым я собиралась это сделать, мне не нравился. Но выбор сейчас у нас был небольшой: либо это, либо неминуемая гибель. Нужно было действовать.

Этими результатами нельзя было похвастаться, но контрразведчиков из ДСТ в этом нельзя было винить. Они узнали о приезде Бреге в Париж от своих осведомителей из западно-германской разведки, которые отслеживали его связи с Восточной Германией и палестинскими экстремистами. Кроме того, им было известно о его встречах с левыми боевиками в Париже, но все эти сведения не были вовремя переданы ни полиции, ни следователю Жану-Луи Дебре. В результате, именно Карлос оказался человеком, который в силу собственной халатности восполнил пробелы в познаниях французской уголовной полиции.

Между нами началось сражение, хотя вряд ли здесь применимо это слово. Черный Барт был жесток, смышлен и даже мудр, если мудрость может существовать в человеке, напрочь лишенном человечности. Но опыта поединков у него не было.

* * *

Сделав вид, что силы мои на исходе, я сильнее вжалась в стену и быстро зашептала Дени прямо на ухо:

Когда сведения об аресте Копп и Бреге дошли до Карлоса через 24 часа, он находился в Будапеште, откуда пара и начала свое злосчастное путешествие. Эта информация дошла и до службы госбезопасности Венгрии, и 17 февраля, через день после произведенных во Франции арестов, ее офицеры поставили Карлоса в известность, что на этот раз он должен исчезнуть из Венгрии безотлагательно. Венгры опасались, что французские следователи рано или поздно установят личности арестованных и обнаружат ее связи с Карлосом и Будапештом. Карлос пообещал уехать, хотя и настоял на нескольких неделях отсрочки.

– Черт тебя побери, Эдвард Кенуэй! – крикнул он мне, пытаясь делать выпады. – Чем я обязан столь пристальному вниманию с твоей стороны?

— Ничего не бойся. Я не позволю никому причинить тебе вред. Я не хотела, чтобы ты узнала об этом, во всяком случае не так, но придется, другого выхода нет. Сейчас кое-что произойдет. Главное помни, чтобы не произошло, в каком бы виде я не была, я никогда не обижу тебя.

Карлос пригласил Вайнриха и еще четырех членов группы, и после нескольких часов дискуссии 23 февраля появилось написанное по-французски письмо, позднее датированное 23 числом. Карлосу понадобилась неделя, чтобы должным образом отреагировать на аресты. По-прежнему пребывающий в уверенности, что именно его взрывы в аптеке Сен-Жермен в Париже вынудили правительство уступить восемь лет назад, Карлос собрался повторить то же самое во имя спасения своей жены.

Я не удостоил его ответом. Я действовал безжалостно, уверенный не в своих навыках (так бы действовал прежний Эдвард Кенуэй, страдавший высокомерием), а в том, что из этой схватки я выйду победителем. И я победил его. Робертс упал на палубу. Мой клинок застрял у него в груди. Я склонился над ним.

— О чем ты?

“Его превосходительству господину Гастону Деффере —

Государственному министру и министру внутренних дел

Хочу уведомить Вас:

Но на этот вопрос я уже не могла ответить. Я начала перекидываться. Я видела, как Дени с ужасом наблюдает за тем, как трещит на мне одежда, как у меня сквозь кожу проступает шерсть, как движутся под ней мышцы, меняется лицо. Не прошло и пары минут, как я предстала в своем зверином обличье. А в следующий миг я кинулась на ближайшую ко мне демоницу, сбив ее с ног своим весом и тотчас подмяв под себя. Впав в неистовство, я рвала ее клыками и когтями. Она пыталась меня скинуть, брыкалась, даже оцарапала мне бок. Но это ее не спасло. Вскоре она затихла. Раны, которые я ей нанесла, как говорят врачи, были несовместимы с жизнью. Даже жизнью демона. Умерев, она просто обратилась в пепел, а я уже кинулась на ее подругу.

Во-первых: двое активистов нашей организации Магдалина Цецилия Копп и Бруно Бреге были арестованы в Париже французскими силами безопасности.

Во-вторых: наши активисты были арестованы при выполнении задания, которое не было направлено против Франции, в соответствии с распоряжениями руководителей организации.

С ней расправиться было сложнее, так как она успела подготовиться. Схватка была жаркой и оставила на моем теле еще несколько ран. Неизвестно чем бы это кончилось, как вдруг прямо надо мной просвистел огненный шар. Он ударил прямо в грудь демонице и тотчас спалил ее дотла.

В-третьих: наши активисты не заслуживают тюремного заключения в качестве наказания за преданность делу революции.

Он улыбался. Его пальцы потянулись к ране.

В-четвертых: наша организация никогда не бросает своих активистов.

Обернувшись, я увидела, что это дело рук Андрэ. Таким я его еще не видела. Его глаза просто полыхали огнем, волосы развевались. От его облика так и веяло силой, а на лбу то появлялась, то исчезала пентаграмма в виде многоконечной звезды. Я аж на минуту замерла от такого зрелища. Правда, у самой у меня вид был тоже еще тот. Особенно если учесть, что вся морда у меня была в крови демоницы, которая, к тому же, имела приотвратный привкус.

По решению центрального руководства нашей организации заявляю следующее:

– Как я себе и обещал: жизнь короткая, но веселая, – сказал он. – До чего же хорошо я себя знаю.

1) Мы не согласимся с пребыванием наших товарищей в тюрьме.

Расправившись с демоницами, я метнулась к Дени и клыками разорвала ее путы — благо эти маги не догадались приковать ее. От меня не утаилось, что она теперь смотрит на меня со страхом. Ладно, потом разберемся. Главное выбраться отсюда.

Он негромко усмехнулся, буравя меня глазами:

2) Мы не потерпим, чтобы они были высланы в какую-либо другую страну.

Поэтому мы требуем:

– А ты, Эдвард? Обрел мир, который искал?

Передышка, вызванная гибелью демониц, была не долгой. Первой, как и следовало ожидать, опомнилось Лакоста. Она крикнула остальным:

1) Немедленно прекратить допросы наших активистов.

2) Освободить их в течение 30 дней со дня написания этого письма.

– Я так высоко не целю, – ответил я. – Что есть мир, как не передышка между двумя войнами?

— Им нельзя позволить уйти! Нужно остановить их, уничтожить!

3) Возвратить нашим людям все захваченные у них документы.

4) Разрешить нашим товарищам вместе вылететь обычным рейсом в любую страну по их выбору, как это принято в отношении обладателей французских паспортов.

— Давай я, — отозвался Фарух.

Похоже, мой ответ его удивил, поскольку раньше он считал, что я умею лишь ругаться и тянуться за золотом или очередной кружкой эля. Признаюсь, я был доволен, что в последние мгновения жизни Бартоломью Робертс оказался свидетелем перемен во мне. Он сообразил, что я убиваю его не из алчности, а ради более благородной цели.

Мы не испытываем враждебных чувств по отношению к социалистической Франции, и я искренне советую Вам не вынуждать нас к чему-либо подобному.

— Нет. Лучше Мин-Ши. Используй свою силу!

Заверяю Вас, что содержание этого письма будет держаться нашей организацией в тайне. Хотя, не скрою, что мы были бы заинтересованы в том, чтобы оно стало достоянием общественности.

– Выходит, ты стоик, – засмеялся он. – Возможно, я ошибался на твой счет, и она найдет тебе применение.

Надеемся, что все вскоре закончится и разрешится самым благополучным образом.

— Ты уверена? — с некоторым сомнением спросил Мин-Ши.

– Она? – удивился я. – О ком ты говоришь?

От имени Организации арабского вооруженного сопротивления — рука арабской революции

— Да!

Карлос.

– О той, кто погребена и ждет своего часа. Я надеялся найти ее и увидеть снова. Думал, открою двери храма и снова услышу свое имя из ее уст. Аита…

P.S. Ниже находятся отпечатки моих больших пальцев для идентификации письма”.

— Что ж, ладно.

Опять какая-то тарабарщина. Снова эти чертовы тайны!



– Выражайся яснее, приятель, – потребовал я.

Карлос передал это письмо Кристе Марго Фрёлих, бывшей учительнице, проживавшей в Ганновере, в Западной Германии, с которой его познакомил Вайнрих. Фрёлих, участвовавшая ранее в работе “Группировки Красной армии” и Революционных ячеек, присоединилась к группе Карлоса за год до этого. Она приехала в Будапешт, чтобы забрать у Карлоса письмо, которое затем вечером 26 февраля передала во французское посольство в Гааге вместе с запечатанным письмом самому послу.

То, что произошло секундой позже, я даже не знаю, как и описать. Я много в своей жизни видела перевоплощений оборотней, да я и сама была им, но такое! Зрелище, как тело человека покрывается чешуей, вытягивается и изменяется было весьма впечатляющим. Причем все это проистекало очень быстро, даже быстрее, чем у меня. И вскоре где-то треть зала заполнил собой настоящий дракон с длинным змеиным телом, короткими лапами и острыми полуметровыми клыками. И это чудовище собиралось напасть на нас.

– Я родился слишком рано, как и очень многие до меня.

В обоих письмах был приведен полный официальный титул адресата. Французский посол в Голландии именовался “Его превосходительство господин Жан Юргенсен, Чрезвычайный и Полномочный Посол”. Несмотря на жаргонизмы и орфографические ошибки письмо к французскому министру поражало своим самоуверенным тоном — Штази назвала его “чванливым”. Трудно припомнить случай, когда угрозы высказывались в столь учтивой форме. Складывалось ощущение, что 32-летний Карлос, удобно расположившись за столом Деффере, пытается разрешить с ним на равных какой-то щепетильный бюрократический вопрос.

Словно змея, дракон совершил бросок головой вперед, но и я, и Андрэ успели увернуться. А он уже изготовился к новому прыжку. Удивительно, как легко и молниеносно он двигался, несмотря на свои размеры. Так некоторое время он нападал, а мы изо всех сил старались увернуться. Мы носились по всему залу. Чудо, как этот живой танк не смел Косу с ее подставки. Хотя, он, по-моему, старательно избегал окружающего ее огня. Но нам от этого было не легче.

– Лучше скажи, где устройство? – спросил я, чувствуя, до чего же устал от всех его загадок, которыми он меня потчевал даже в последние мгновения жизни.

Французское посольство в Гааге было выбрано не случайно. Именно там в сентябре 1974 года японская “Красная армия” с помощью Карлоса захватила 11 заложников, пытаясь вызволить из тюрьмы своего товарища Фуруйю. А посол Юргенсен, к которому Карлос обращался с таким уважением, во время Второй мировой войны сражался в рядах Сопротивления, точно так же, как и министр внутренних дел Деффере. Служба информации у Карлоса действовала очень оперативно.

Получив легкую передышку между его прыжками, я выразительно посмотрела на Андрэ, как бы спрашивая у него, как нам одолеть эту махину? Он понял меня, так как я тут же услышала в своей голове его голос:

Дрожащими пальцами он достал череп и подал мне.

Терроризм для нового французского руководства левого толка был предметом весьма щекотливым. С момента избрания социалиста Франсуа Миттерана в мае 1981 года президентом Франции правые начали подвергать его критике за слишком мягкое отношение к преступникам. Вашингтон открыто критиковал его за отсутствие прогресса в расследовании убийства помощника военного атташе Чарльза Р. Рея. Западные союзники тоже не отставали от американцев, оказывая на Миттерана постоянное давление. Итальянцы обвиняли президента Франции в потворстве “Красным бригадам”, которые обосновались во Франции с момента его прихода к власти. И тогда для придания кабинету более сурового облика министром внутренних дел был назначен семидесятилетний Деффере, известный в своем родном Марселе как “крестный отец” и правивший городом железной рукой.

“Я прошу Вас, — со всевозможной учтивостью писал, обращаясь к французскому послу в Гааге, Карлос, — лично позаботиться о том, чтобы это письмо как можно быстрее было доставлено господину Гастону Деффере. Дело не терпит отлагательств! Благодарю Вас за содействие”. Посол послал письмо непосредственно своему старому товарищу по Сопротивлению. И лишь позднее он поставил министра иностранных дел в известность об угрозах Карлоса через более официальные каналы.

— В этом облике он невероятно живуч, как и любой оборотень. Но у него есть и несколько слабых мест: его живот и загривок — там чешуя наиболее тонкая. Хотя не знаю, поможет ли нам это.

– Уничтожь это тело, Эдвард, – попросил он. Жизнь стремительно уходила из него. – Тамплиеры… Если они меня захватят…

Собрав руководство полиции и секретных служб, министр внутренних дел беспечно заявил, что у них с Карлосом много общего. “Деффере заявил нам, что Карлос обратился именно к нему, так как в свое время он (Деффере) тоже занимался террором, когда возглавлял подпольную сеть Сопротивления в Провансе, — вспоминал Пьер Марион, в то время глава разведывательной службы С ДЕКЕ. — Он сказал, что именно благодаря его боевому прошлому лишь он из всего правительства может вести переговоры с Карлосом. Мы смотрели на него, широко раскрыв глаза от удивления. Я сказал, что с Карлосом нельзя вести переговоры, что на него можно действовать только силой. Но Деффере смотрел на это иначе. Он считал Карлоса своим братом по оружию и сказал, что хочет встретиться с ним лично, «лицом к лицу»”.^{285}

Я чуть было не ответила: «А есть ли у нас выбор?» Но у меня вырвалось лишь рычание — разница голосового аппарата человека и пантеры была очевидна. А дракон вновь готовился к броску. Но на этот раз я не стала отступать, а наоборот, сама изготовилась к атаке.

Он умер. Я сбросил тело за борт, делая это не ради Робертса или упокоения его души. Я тоже не хотел, чтобы тамплиеры захватили его даже мертвым. Кем бы или чем бы ни был этот Мудрец, пусть его тело лежит на морском дне. Там ему куда безопаснее.

Для многих это явилось открытием. То, что министр правительства был готов разговаривать с человеком, которого большинство французов считало террористом, стало характерной чертой французской политической жизни. “Французы никогда не захлопывают дверь прежде, чем чего-нибудь не попробовать, — замечал позднее один из офицеров «МИ-6». — Как нации им гораздо больше нравится импровизировать”.

А теперь, Великий магистр Торрес, я отправлюсь по твою душу.

Подтекст письма не ускользнул от Деффере. “Когда вы получаете подобное послание, все сразу становится понятным”, — сетовал министр внутренних дел. В считанные часы после того, как письмо попало в руки министра, он приказал увеличить число своих личных телохранителей и добавил еще одну машину сопровождения.

Дракон прыгнул, и я тоже. Миг, и я оказалась на его спине. Не раздумывая, я вцепилась всеми клыками и когтями ему в загривок. Это заставило его издать громогласный рев и резко вздыбиться. От этого я чуть кубарем не слетела с него, удержавшись лишь чудом. Видимо, мои действия ему очень и очень не нравились. Он начал метаться по залу, кататься, биться о стены, пытаясь сбросить меня. А я лишь глубже впивалась в его плоть, разрывала ее когтями, стараясь не замечать боль, которая разливалась по всему телу, когда он прикладывал меня к стеле, придавливал к полу или задевал своими когтистыми крокодильими лапами.

ДСТ подняла документы по делу об убийстве на улице Тулье и проверила отпечатки пальцев. Они не оставили сомнений в том, кто являлся автором письма. Деффере приказал держать письмо в тайне и не ставить о нем в известноть даже незадачливого судью Дебре, который вел дело об аресте Бреге и Копп. Но 5 марта популярная газета “Франс-суар” напечатала письмо на первой странице. Деффере пришел в такую ярость, что “у него пена выступила изо рта”, как утверждал один из высокопоставленных чиновников. “Это слишком серьезный вопрос, — неистовствовал министр. — Карлос — страшный человек. У него есть своя организация. С этим надо считаться. Те, кто разгласил содержание письма, совершили непростительную ошибку. Если завтра начнут убивать людей, отвечать за это будут они”. Министр составил список подозреваемых в утечке информации, но виновный так и не был найден. Публикация письма разгневала Карлоса не меньше, чем Деффере.

Но положение было не равным. Да, оборотнем я в десятки раз сильнее человека. Но и эти силы были уже на исходе. Если мы так будем кувыркаться еще минут десять, то ему-таки удастся скинуть меня. А потом… потом для меня просто не будет.

64

Деффере позволил себе столь публично выразить свой гнев, потому что опасался, что подобная утечка информации может подвигнуть Карлоса на применение насилия. Однако истинной причиной их ярости было то, что эта утечка грозила раскрыть их усилия по-джентльменски разрешить все противоречия путем секретных переговоров. Что касается французского правительства, это обнаруживало его стремление превратить страну в свободный от терроризма заповедник, даже ценой примирения с преступником, разыскиваемым по обвинению в убийстве двух офицеров ДСТ.

* * *

А Андрэ все это время стоял и смотрел на нашу схватку, ну ладно, он еще следил, чтобы ошарашенная Дени не попалась нам под руку (или под лапу?), перетаскивая ее подальше от нашего смертельного клубка. Конечно, я знала, что он не применяет магию против Мин-Ши, чтобы не задеть меня. Но уж лучше бы он чем-нибудь жахнул по нему!

В Гавану я прибыл заблаговременно и застал город в состоянии чуть ли не полной боевой готовности. Оказалось, Торреса предупредили о моем неминуемом появлении, и он не стал рисковать. На улицах было полно солдат, горожан обыскивали и требовали показать лица. Сам Торрес где-то прятался – и, конечно же, вместе с верным телохранителем Эль Тибуроном.

Несмотря на его страстное желание встретиться с Карлосом, Деффере так и не удалось это сделать. Вместо этого ему пришлось иметь дело с его представителем Жаком Верже, самым скандальным адвокатом Франции.

Андрэ видел, что мои силы на исходе и, видно, это заставило его решиться. У меня все вертелось перед глазами, и я толком не поняла, что произошло. Но я видела, как он засветился белым светом, на лбу снова появилась пентаграмма, и из нее стало что-то расти. Я видела, как разрывается его одежда, не выдержав изменений его тела. Потом меня здорово тряхнула, а когда я опять посмотрела на то место, где был Андрэ, то там вместо него уже стоял белоснежный единорог.

Я воспользовался древним черепом, взятым у Робертса, на глазах главы местного бюро ассасинов Роны Динсмор. В одной руке я держал куб с кровью Торреса, в другой – череп. Рона внимательно следила за моими действиями. Интересно, кем я ей казался? Сумасшедшим? Чародеем? Человеком, использующим древние знания?

Родившийся в Таиланде в 1925 году, Верже перебрался во Францию, где приобрел печальную известность “адвоката дьявола”, с готовностью берущегося защищать самые безнадежные дела, которые он проводил, следуя самым радикальным тенденциям. Чем более безнадежным было дело, тем больше ему это нравилось. Адвокат написал о своей стратегии защиты целую книгу, опубликованную в предгрозовое время 1968 года, в которой он описывал то, что сам называл “defence de rapture” — тактикой разрушительной защиты, которая отрицала саму правомочность противной стороны, осуждала судей и бросала вызов политическому истеблишменту. Угрозы были характерной чертой стиля Верже.

– Кровь губернатора позволит нам видеть все его глазами, – пояснил я.

Я даже сначала подумала, что у меня от всех этих ударов и ран уже глюки начались. Но нет. Он был реален. Встав на дыбы, он заржал и посмотрел на меня. Этот взгляд… Это были его глаза. А ведь я уже видела его в таком облике! Да, в своем сне! Так вот та неуловимая тайна, которую я всегда чувствовала в нем! И еще одна удивительная вещь: когда Андрэ сменил облик, выпустив свою силу, магия, присутствовавшая в зале, словно пришла в движение. Картина стала полностью завершенной. И я поняла, что имела в виду Лакоста, говоря о недостающем звене.

Многие черты Верже импонировали Карлосу. В юности он был лидером сталинистского толка студенческой организации французской компартии. Его идеалами были другой ловкий адвокат Максимилиан Робеспьер и Наполеон. Затем он издавал маоистский журнал “Революция”, был боевиком в рядах мозамбикских повстанцев, сражавшихся против колониальных войск Португалии в Мозамбике и Анголе, и являлся сторонником палестинских и алжирских борцов за независимость. “Как можно понять преступника, — писал Верже несколько позже, — если самому, хотя бы в воображении, не испытать суть преступления”.^{286} Сам Верже перешел в ислам, чтобы жениться на Джамиле Бухиред, “борце за свободу”, которой он помог избежать смертного приговора, опубликовав в ее защиту страстный памфлет.

Период жизни Верже с весны 1970 года до конца 1978-го покрыт мраком тайны, которую он всячески поддерживал, говоря, что провел это время “в Зазеркалье”. Его дружба с юным кампучийцем Пол Потом давала основания подозревать, что это время он провел среди “красных кхмеров”. В соответствии с другой версией, он отбывал длительный срок заключения в Китае, Советском Союзе или в Алжире. “Твои тайны — это твоя кровь. Разгласишь — умрешь”, — гласила пословица берберов, которую любил повторять Верже.

Рона смотрела на меня с явным любопытством и с таким же явным недоверием. Честно говоря, я и сам не был уверен в исходе поисков. И пусть в Обсерватории я уже видел мир глазами разных людей, тогда всем заправлял Робертс. Теперь на его месте оказался я, не имеющий никакого опыта в подобных делах.

Все это было так неожиданно, что я на краткий миг ослабила свою хватку. Этого оказалось достаточно, чтобы Мин-Ши удалось скинуть меня. Я пролетела половину зала, опять больно ударившись о стену.

По сведениям французской разведки, именно в этот период времени Верже мог познакомиться с Карлосом. Сам Верже это отрицал, говоря, что сведения о Карлосе получил от Копп и Бреге, которых ему поручили защищать. Через много лет Верже весьма лестно отозвался о Карлосе: “Он представлял собою современную смесь идеалиста и человека действия. Он восхищался опытом Кубы и легендарной фигурой Че Гевары и решил до конца посвятить себя борьбе палестинских арабов…”^{287}

Опасения были напрасными. Мне показалось, что кровь из хрустального куба перетекла в череп, и его глазницы запылали ярко-красным светом. Блестящая поверхность черепа тоже светилась, и на ней появлялись картины. Мы смотрели на мир глазами губернатора Лауреано Торреса, а тот сейчас смотрел на…

Я попыталась вскочить, но тут же это сделать не получилось. И дракон, несомненно, убил бы меня своим очередным ударом, если бы в схватку не вступил Андрэ. Он стал грозно наступать на Мин-Ши. От чего тот стал извиваться всем телом и… пятиться назад, с опаской поглядывая на острый витой рог единорога. Видно, в нем было что-то, что пугало даже его. И все же дракон не собирался сдаваться просто так. Отступая, он, тем не менее, старался сбить Андрэ с ног своим могучим хвостом, устрашающе клацал своими зубами. Я понимала, что Мин-Ши не хочет рисковать и выжидает, когда его противник совершит ошибку.

57-летний Верже проявил такую энергию, защищая Копп и Бреге, что Штази назвала его “одним из важнейших контактеров группы”.^{288} Верже и другие адвокаты обеспечили Карлосу возможность общаться с заключенными и быть в курсе судебного расследования. Вайнрих, который за этот период времени, по меньшей мере, один раз встречался с Верже в Восточном Берлине, передавал через него деньги и письма, среди которых было и оптимистичное послание его бывшей подруге: “Надеемся, у вас все в порядке. Мы делаем все, чтобы вытащить вас оттуда…”^{289}

– Я знаю это место, – сказала потрясенная Рона. – Оно рядом с церковью.

И вот Андрэ споткнулся-таки о его хвост, передние ноги подогнулись. В тот же миг дракон совершил бросок. Я тоже приготовилась к прыжку, собираясь хоть как-то помочь ему. Но это оказалось излишним.

Деффере дал указание своему официальному советнику Ролану Кессу не пресекать возможные контакты с Карлосом. В результате, Кессу и Верже встречались каждые две недели в период с марта по август 1982 года. Кессу дал уничижительную характеристику Верже: “Помню, к. — у< он часами простаивал перед зеркалом, произнося свои речи и постоянно приглаживая волосы. Было очевидно, что он сам любуется собой. Он объяснял, что адвокат это художник, а судебная защита является произведением искусства”.^{290} Верже убеждал Кессу, что “не в интересах Франции” держать эту пару в тюрьме, и предлагал установить “прямой контакт” с самим Карлосом. Он даже пытался добиться аудиенции у президента страны Франсуа Миттерана, но глава личной канцелярии президента Жан-Поль Колльяр ответил на его просьбу отказом.

Не мешкая, я пустился в погоню за Торресом и проследил за ним до его форта, где меня ждала ловушка. В какой-то момент Торрес скрылся, заменив себя двойником. Тот и принял на себя смертельный удар моего клинка. А у стен форта меня уже ждал Эль Тибурон, как всегда молчаливый и неумолимый.

Когда Мин-Ши прыгнул, Андрэ тотчас поднырнул под него, а затем резко встал на дыбы. Его рог вонзился в брюхо дракона до самого конца. Из глотки Мин-Ши вырвался громогласный рык боли, от которого закладывало уши и, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки. Я аж приникла к земле от неожиданности.

Затем в ход пошли угрозы. Верже дважды встречался с Луи Жуане, советником премьер-министра Пьера Моруа. Сначала Жуане принял Верже у себя в кабинете, а затем, ввиду деликатности переговоров, пригласил адвоката на завтрак к себе домой. “Я спросил Верже, поддерживает ли он контакты с Карлосом, так как он выступал с угрозами от его имени, — вспоминал Жуане. — Он ответил, что поддерживает с ним связь, давая зашифрованные объявления через газету «La Matin du Paris»”.^{291} Жуане успокоил Верже в отношении предстоящего суда над Копп и Бреге, заверив того, что правительство надавит на судью, чтобы приговор не оказался слишком суровым: “Третья власть наиболее послушна и податлива влиянию правительства”.



Однако еще до того, как дело поступило в суд, на судью Дебре начали оказывать давление через прокурора Парижа Пьера Арпаланжа. “Прокурор начал убеждать меня в том, что дело не заслуживает такого шума, и посоветовал мне не слишком усердствовать, так как по нему может быть принято внесудебное решение”, — вспоминал Дебре.^{292} Его заверения, что он не поддался на это давление, расходятся с судебным приговором, который был вынесен сообщникам Карлоса. Один из свидетелей, присутствовавших на встрече Дебре с Арпаланжем, вспоминает, что судья просто получал приказы от своего начальства.

Последнее эхо крика растворилось в зале, а тело дракона стало уменьшаться, будто сдуваться. Пара минут, и на рог единорога был насажен уже не зверь, а человек. Андрэ мягко отступил назад, вытаскивая рог из уже бездыханного тела. Как оказалось, он вошел магу прямо в сердце. Потом единорог подошел ко мне. И я услышала в своей голове его голос:

«Напрасно ты не убил меня, когда у тебя была такая возможность», – подумал я. Тогда он одолел прежнего Эдварда Кенуэя. Но за это время я изменился, в чем и предстояло убедиться Эль Тибурону…

Полицейские, поймавшие Бреге, настаивали на том, что он пытался убить одного из них, в связи с чем Дебре вначале обвинил Бреге в незаконном владении оружием и взрывчаткой и в покушении на убийство. В соответствии с законом Бреге должен был предстать перед судом присяжных, учрежденным исключительно для рассмотрения дел по особо тяжким преступлениям. Но затем судья, ссылаясь на недостаточность улик, снял обвинение в покушении на убийство, хотя эксперты по баллистике и доказали, что Бреге нажал на курок, но пистолет дал осечку.

— Вот, теперь ты знаешь обо мне все.

Снисходительность Дебре свидетельствовала о том, что Копп и Бреге предстанут 15 апреля перед городским судом, где их ожидал значительно более мягкий приговор, чем тот, который мог быть вынесен в суде присяжных. “Шантаж Карлоса придал всему исключительную щекотливость и привел к тому, что правительству пришлось серьезно повертеться, — пояснял помощник прокурора Ален Марсо. — Правительство в лице Деф-фере и министра юстиции Робера Бадентера подталкивали правосудие к тому, чтобы поскорее закончить это дело и отпустить обвиняемых. А судебные органы позволяли давить на себя”.^{293}

Если он рассчитывал быстро расправиться со мной, его ждало разочарование. Эль Тибурон сделал обманный выпад, затем повернулся другим боком. Я предвидел его маневр, легко отразил нападение и ранил губернаторского телохранителя в щеку.

— Значит, ты тоже оборотень, — я поняла, что теперь могу сама разговаривать с ним тем же образом.

Словно в подтверждение реальности угроз Карлоса, двухмесячные переговоры, предшествовавшие суду, были отмечены перестрелками и взрывами. Все жертвы— как в Европе, так и на Ближнем Востоке — были французами. 15 марта пятикилограммовая бомба была взорвана на вилле в Бейруте, где располагался Французский культурный центр. 5 человек получили ранения. А 29 марта в 8:41 вечера, через 4 дня после истечения срока ультиматума, предъявленного Карлосом Деф-фере, к северу от Лиможа на воздух взлетел трансевропейский экспресс Париж — Тулуза. Десять килограммов пентрита разорвали на части 60-летнюю женщину и ее дочь. Тело одной из жертв было отброшено на шестьдесят с лишним метров от поезда, другому пассажиру оторвало голову. 5 пассажиров погибли, 30 получили ранения. Машинист поезда, каким-то чудом уцелевший в груде окровавленного и искореженного железа, не дал поезду сойти с колеи.

Возможно, ему было больно, но с губ не сорвалось даже легкого возгласа. Зато в мутных глазах Эль Тибурона едва заметно промелькнул страх. Несколько лет назад их выражение было совсем другим.

— Как видишь.

“Бесспорно, это Карлос, — написал в своем дневнике специальный советник Миттерана Жак Аттали. — Президент воспринял эти новости довольно хладнокровно. В этом не было ничего неожиданного. Все было заранее известно: любовь Карлоса к Магдалине Копп недешево обошлась Франции”.^{294} Пока Деффере усиливал полицейские патрули на железнодорожных станциях, в полицию позвонил неизвестный, который говорил по-французски без малейшего иностранного акцента. “От имени Террористического интернационала и как личный друг Карлоса я беру на себя ответственность за взрыв экспресса «Капитоль». Если вы не освободите наших друзей, Бруно Бреге и Магдалину Копп, мы осуществим и другие, еще более ужасные акции”.^{295} Террористический интернационал являлся общим названием для организаций террористов, занимавшихся подрывной деятельностью. Взрыв поезда, спланированный Вайн-рихом по поручению Карлоса, был осуществлен баскскими сепаратистами ЭТА в обмен на оружие.^{296}

Это взбодрило меня сильнее любого глотка рома. Я двинулся в атаку. Лезвие сабли так и мелькало. Эль Тибурон был вынужден обороняться, защищая левый и правый фланг. Он пытался найти слабое место моих атак и не находил. «Где же его солдаты?» – подумалось мне. По-видимому, Эль Тибурон их не позвал, уверенный, что быстро справится со мною.

Вдруг я почувствовала, что магический ветер многократно усилился. Обернувшись, я увидела, что Лакоста и Фарух стоят внутри горящей пентаграммы. Пока мы сражались с Мин-Ши, они творили свою магию. И теперь, похоже, она была близка к завершению. Лакоста рассмеялась мне в лицо со словами:

Бомба была спрятана в огромном портфеле, который, с точки зрения следователей, был погружен в поезд помощницей Карлоса Кристой Марго Фрёлих незадолго до отправления экспресса с вокзала “Аустерлиц” в Париже. Она оставила портфель в 18 вагоне, который был зарезервирован для обладателей специальных карточек VIP, выдаваемых железнодорожной компанией. Этим поездом собирался ехать мэр Па-рижа и бывший премьер-министр Жак Ширак, отправлявшийся по делам в Коррез, однако в последнюю минуту он передумал и решил лететь самолетом. Позднее Карлос писал, что взрыв, “совершенно очевидно’* был попыткой покушения на жизнь Ширака.^{297} Согласно материалам Штази, основанным на записях Вайнриха, Верже дал ему понять, что Ширак возражает против каких-либо переговоров с группой Карлоса. В день взрыва Вайнрих записал: “29.3. «Капитоль». Ширак (!) забронировал место в купе\". Однако очевидных доказательств того, что Карлос или Вайнрих знали об этом в момент установки бомбы, не существует.

3 апреля французское посольство в Гааге, куда в свое время Карлос отправил письмо на имя Деффере, получило записку, подписанную местным отделением западногерманской “Группировки Красной армии”. Она была немедленно переправлена в ДСТ, и ее содержание сохранялось в тайне французскими властями. Эта записка свидетельствует о тесных взаимоотношениях Карлоса с западногерманским движением, а также о том, что он не собирался останавливаться на достигнутом.

Как же он ошибался. Я думал об этом, продолжая делать выпады. В какой-то момент я подался влево и, перебросив саблю в левую руку, пропорол Эль Тибурону мундир. Лезвие вонзилось ему в живот, и оттуда хлынула кровь.

— Теперь ты видишь, что из себя представляет твой дружок? О, он не просто оборотень. Его форма наиредчайшая из всех. Он единорог и раны, нанесенные его рогом, смертельны для любого оборотня, да и для многих других представителей нечисти. Возможно, он последний из своего народа. Поэтому он и стал одним из нас. Нам была нужна его сила. Но он оказался слишком предан своей человеческой природе. Ведь так, Андрэ? Твоему звериному облику должны быть чужды человеческие чувства, но это не так, и в этом твоя слабость. Даже сейчас я чувствую, что твое сердце трепещет.

“Французскому посольству в Голландии.

Рана ослабила моего противника. Движения Эль Тибурона потеряли быстроту. Я позволял ему делать выпады, с удовлетворением наблюдая, как взмахи его меча становятся все более хаотичными. Я изматывал его, и каждый мой удар оставлял на его теле неглубокие, но кровавые раны. Я ждал, когда Эль Тибурон совсем выдохнется.

А впрочем, это не важно. Ведь именно ты, с подачи этого кошачьего оборотня, дал нам силу, необходимую для нашего опыта.

Мы заявляем о своей поддержке нашего товарища Карлоса и планируемых им акций. Мы требуем немедленного освобождения наших товарищей Бруно Бреге и Магдалины Копп. Они томятся у вас в тюрьме. Если вы полностью не удовлетворите это требование, мы со своей стороны предпримем против вас действенные меры. Они будут сравнимы с тем, что делаете вы в своем государстве, когда уничтожаете свободу и угнетаете человеческое достоинство. Это послание — первое и последнее. Если оно не будет принято вашим правительством, это будет означать, что оно отказывается от диалога. Наш долг — защищать наших товарищей, ибо, когда государство попирает демократию с помощью тюрем, сопротивление становится долгом каждого. Революция победит”.^{298}



Он двигался все медленнее. Боль лишала его бдительности. Я беспрепятственно двинулся на него, размахивая саблей. Но основной удар я нанес скрытым клинком. Это был удар снизу и опять в живот. Я не просто вонзил лезвие клинка, а еще и повернул его. С такими ранами не выживают.

Лакоста простерла руку, и я увидела, как тело Мин-Ши поднялось над полом, охваченное светом, исходящим от эльфийки. Потом этот свет был направлен ею прямо на кокон, в котором находилась Коса Смерти. От этого он начал растворятся, а пламя, окружавшее подставку, утихать. И вот в воздухе висела лишь Коса, направляемая действиями Лакосты и Фаруха.

Суд над Копп и Бреге должен был начаться 15 апреля, но из-за забастовки тюремной охраны эта дата была перенесена. Тем же вечером в Бейруте 28-летний офицер Ги Кавалло, служащий французского посольства, и его 25-летняя жена Мари-Кэролайн, преподавательница математики, находившаяся на седьмом месяце беременности, готовились к приходу гостей. “Эта территория находится под защитой французского посольства”, — гласила трехцветная наклейка на двери квартиры, расположенной в районе, контролировавшемся вооруженными отрядами палестинцев и сирийцев.

Одежда телохранителя была грязной и рваной. Кровь из второй раны в животе заливала камни под ногами. Эль Тибурон шатался от боли и усталости. Он и сейчас не издавал ни звука, но в его глазах я отчетливо видел горечь поражения.

Но, судя по всему, ритуал был не закончен. Чего-то не хватало. И, следя за взглядом эльфийки, я поняла чего. Она смотрела на сжавшуюся в углу Дени. И острие Косы было направлено прямо на нее.

Когда прозвенел звонок у входной двери, Мари-Кэролайн посмотрела в “глазок”, но различила лишь огромный букет гладиолусов и роз. Букет был настолько большим, что из-за него ничего не было видно. Она открыла дверь и протянула руки к цветам. Две пули, выпущенные из пистолета калибра 7.65 мм с глушителем, прошили ее насквозь. Бросившийся ей на помощь муж был убит двумя выстрелами в голову. Прибывшие гости увидели кровь, вытекавшую из-под закрытой двери. Они ворвались внутрь и обнаружили тела убитых; Мари-Кэролайн продолжала сжимать цветы. Официально Ги Кавалло числился в посольстве шифровальщиком, но на самом деле он работал на французскую секретную службу СДЕКЕ, что еще раз свидетельствует о том, насколько хорошо была поставлена у Карлоса осведомительная работа. Теперь на руках Карлоса была кровь обеих секретных служб Франции — СДЕКЕ и ДСТ.

* * *

Я опрокинул его на землю. Он лежал под жгучим гаванским солнцем, истекая кровью. Я склонился над ним, держа саблю возле его горла, готовясь пронзить подбородок так, чтобы лезвие достигло мозга. Словом, побыстрее оборвать ему жизнь.

Пытаясь помешать, я прыгнула на Лакосту, но пентаграмма вспыхнула и поразила меня сотней электрических разрядов, отбросив в сторону. Магический круг был замкнут и ни один маг не смог бы разрушить сейчас эту преграду. Оставалось одно.



– Однажды ты поглумился надо мной. Я усвоил тот тяжелый урок и с тех пор стал лучше… – говорил я Эль Тибурону. – Умри же, зная, что нашей враждой ты помог мерзавцу стать солдатом.

Коса летела прямо в Дени, которая даже не пыталась уклониться, и я побежала вслед за ней, на ходу превращаясь обратно в человека. Это было не так-то легко, так как раны, полученные мной в схватке с Мин-Ши, сильнее дали о себе знать, когда я сменила облик. То, что скрывала шерсть, теперь было на виду. Оказалось, что на мне живого места не осталось от синяков, кровоподтеков и ран. Но я продолжала бежать, и мой взгляд неотрывно следил за Косой.

В сенсационной статье, прозвучавшей горьким пророчеством, газета за неделю до убийства Луи Деламара, французского посла в Бейруте, в сентябре 1981 года опубликовала сведения о том, что сирийская разведка собирается убить Деламара за то, что Франция потребовала вывести иностранные войска, и прежде всего сирийские силы, с территории Ливана. Сирийцы проявили свое недовольство три месяца спустя, 19 декабря. Заряд пластиковой взрывчатки, заложенный на четвертом этаже редакционного здания, должен был сработать в 8:14 утра и был обезврежен экспертами за минуту до взрыва, в 8:13. Следствие установило, что к попытке теракта был причастен Мокэйл Кассуа, культурный атташе сирийского посольства.^{300} Но Франция не захотела ухудшать и без того напряженные отношения с Сирией, и министр юстиции приказал прокуратуре скрыть это обстоятельство.

Мой клинок издал хлюпающий звук. С Эль Тибуроном было покончено.

Видно, Андрэ понял, что я собираюсь сделать, так как крикнул (причем он, оказывается, тоже уже успел принять человеческий облик):

В том же году, в декабре, Карлос посетил столицу Сирии Дамаск, где остановился в отеле “Меридиан”. Вернувшись в Будапешт в сопровождении двух сирийцев, он распорядился о возобновлении наблюдения за “Аль Ватан аль Араби”.^{301} Бреге, входивший в группу слежения, прислал Карлосу подробный отчет о распорядке дня главного редактора Валида Абу Зара. Однако через месяц после ареста Копп и Бреге Карлос снова прилетел в Дамаск, чтобы встретиться со своим патроном и братом президента Сирии Рифатом Асадом. Считается, что в этот же приезд он встречался со своим спонсором из сирийской разведки военно-воздушных сил полковником Хайта-мом Саидом. Несколько недель спустя просочились слухи о том, что французская государственная телекомпания ТФ-1 в конце апреля собирается показать документальный фильм, посвященный убийству французского посла в Бейруте. Сирийская разведка решила взорвать телецентр. Но ТФ-1 была слишком большой и дорогостоящей мишенью, поэтому вместо нее сирийцы решили взорвать “Аль Ватан аль Араби”. Сирийцы хотели убить двух зайцев — наказать журнал и предупредить новую французскую администрацию, чтобы та не лезла в сирийско-ливанские отношения и не смела требовать вывода иностранных войск из Ливана.

— Не надо! Не прикасайся к ней! Ты же погибнешь, глупая!

– Уходи из этой жизни и обрети вечный покой среди мертвых, – сказал я трупу и ушел.

В начале апреля арабский информатор предупредил Вали-да Абу Захра, что в Париж прибыло сирийское подразделение коммандос численностью в 30 человек, которое готовится к проведению супероперации. К сожалению, информатор не знал, против кого готовится эта акция. Абу Захр поставил в известность ДСТ и окружил себя девятью телохранителями. Министр Деффере отдал распоряжение полиции об охране дома главного редактора, а также помещений редакции. Поставить охрану снаружи на фешенебельной улице Марбеф ему не пришло в голову.^{302}

Но было уже поздно. Именно в этот момент я подпрыгнула и обеими руками схватилась за древко Косы, останавливая ее полет. И тут же я почувствовала сильный жар, будто упала прямо в костер. Но дело было в том, что этот костер разгорался внутри меня. Заполнял каждую клеточку, причиняя невыносимую боль. И в тоже время я чувствовала и переполняющую меня невероятную силу. Я способна была мир перевернуть, если раньше не сгорю заживо. Но прежде чем это произойдет, я должна была сделать еще кое-что.

19 апреля неряшливо одетая женщина сорока с небольшим лет вошла в агентство по прокату автомобилей “Хертц” в аэропорту Любляны и спросила, может ли она арендовать машину. Она предъявила швейцарский паспорт и швейцарские водительские права, выданные на имя Маргит Штадельман, и сказала, что собирается ехать в Вену, где и вернет машину через неделю, то есть 26 апреля. Ей выдали ключи от оранжевого “Опеля-кадета” с австрийскими номерными знаками.

65

Я развернулась и направилась прямо к Лакосте и Фаруху, которые так и продолжали стоять внутри пентаграммы. По их лицам было заметно, что они сами не понимают, что произошло, почему я все еще жива. Правду сказать, для меня самой это тоже было загадкой.

И паспорт, и водительские права были поддельными; за два дня до этого они были изготовлены и выданы ей специалистами Штази, когда по дороге в Любляну она останаливалась в Восточном Берлине. Настоящее имя женщины было Криста Марго Фрёлих. За три недели до этого она поместила бомбу в экспресс “Капитоль”. В тот же день, когда она арендовала машину в Любляне, она оказалась в маленьком городке под названием Постожня, славящемся своими пещерами, а также пиротехниками. В соответствии с инструкциями, полученными от Карлоса, она должна была доехать до Парижа и передать машину, начиненную взрывчаткой, сообщнику. Чтобы запутать следы, в Триесте и Лионе она воспользовалась еще двумя фальшивыми удостоверениями, выданными на имя Мари Циммерман и Беатрис Оденаль.^{303}

Торрес в отчаянии бежал. Таким же отчаянным было и его решение искать Обсерваторию самостоятельно.

21 апреля была взорвана бомба перед кабинетом военного атташе во французском посольстве в Вене, где Карлос впервые заявил о себе во время нападения на ОПЕК. При взрыве был убит австрийский полицейский. Вечером того же дня французский телевизионный канал ТФ-1 показал документальный фильм, посвященный убийству посла Деламара, при этом из программы был убран материал, подготовленный “Аль Ватан”, свидетельствовавший о причастности к этому сирийских спецслужб. А еще позднее к тунисскому ресторану “Шез Бебер” на улице Марбеф подъехал оранжевый “Опель-кадет”, за рулем которого сидел молодой человек с тоненькими усиками.

Когда я была уже шагах в десяти от пентаграммы, они решили действовать. Фарух скрестил руки на груди и, быстро произнеся какое-то заклинание, выбросил их вперед. Из его раскрытых ладоней в мою сторону вырвался целый рой красных светящихся шаров. Я чисто инстинктивно выставила перед собой Косу. Ее лезвие замерцало, и все шары просто растворились в воздухе.

На своей верной «Галке» я пустился за ним в погоню. Время шло, а Торрес как сквозь землю провалился. У меня на душе становилось все тяжелее. Мы неумолимо приближались к Тулуму. Неужели Торрес сумел найти Обсерваторию? Может, под пытками выбил сведения у какого-нибудь бедняги? Может, этим несчастным был кто-то из ассасинов?

Водитель по-французски спросил у официанта, не знает ли тот, кому принадлежит “Рено”, припаркованное напротив. Затем незнакомец подошел к владельцу “Рено”, обедавшему в ресторане, и спросил его, не будет ли он так любезен, чтобы поставить машину на другое место: “Я пробуду здесь всю ночь и хотел бы поставить на ваше место свой «Опель»”. Владелец “Рено” поднялся со своего места и вышел вместе с незнакомцем. За рулем “Опеля” сидел Иоханнес Вайнрих.^{304} А три этажа над рестораном занимала редакция “Аль Ватан аль Араби”.

* * *

То, что произошло потом, трудно описать. Я так до конца и не поняла, кто кем управлял: я Косой или она мной. Но это было не так уж и важно. Магия оставшихся членов Триады была против меня бессильна. Шаг, другой и вот я вошла в пентаграмму, почувствовав при этом лишь легкое сопротивление. Оказавшись внутри, я направила Косу в сторону Фаруха. Из нее вырвался тонкий белый луч и ударил прямо в него. Маг вскрикнул и просто обратился в прах.

Идя вдоль побережья Тулума, мы вскоре наткнулись на галеон Торреса. Тот стоял на якоре, окруженный мелкими судами. Заметив наведенные на нас подзорные трубы, я приказал сделать резкий поворот влево. Вскоре на борту испанского галеона открылись черные квадраты, и оттуда выглянули жерла пушек. Мелькнули вспышки, потом раздался грохот, и пространство заволокло дымом. Несколько ядер ударили по «Галке», остальные упали в воду.

ном на острове Сите. В переполненном зале суда, охраняемом элитным подразделением по борьбе с терроризмом ГИГН, Верже приветствовал Копп поцелуем в щеку.

Это было лишь началом сражения. А дальше моим ребятам пришлось действовать без капитана и без квартирмейстера, поскольку Энн заявила, что отправится со мной. Мы вместе прыгнули с планшира в голубые воды и поплыли к берегу, чтобы затем пройти нелегкий путь до холма, на котором стояла Обсерватория.

Но на этом я не остановилась. Сила Косы разожгла во мне чисто животную кровожадность. Теперь настала очередь Лакосты. Ей были понятны мои намерения. Она вскричала:

В 9:02 на другом конце города Вайнрих переходил улицу Марбёф в самый разгар утреннего часа пик. За несколько секунд до этого Нелли Гильерме, тридцатилетняя секретарша в синем клетчатом костюме, раскрыла сумочку, чтобы достать письмо, которое она собиралась опустить в почтовый ящик, расположенный рядом с рестораном “Шез Бебер”. Когда на заднем сиденье “Опеля” взорвалось двадцать килограммов взрывчатки, град осколков обрушился на беременную Гильерме и отшвырнул ее на противоположную сторону улицы. Она скончалась от полученных ранений. Взметнувшийся на высоту нескольких этажей столб пламени поднял в воздух рассыльного Филиппа Руо и отбросил его на капот машины. Ему оторвало левую ногу. Другая молоденькая секретарша, Нелли Бартомью, остановившаяся по дороге на работу, чтобы купить в ближайшей булочной круассан на завтрак, получила ожоги и была ранена осколками в лицо. Продавцы из мясной лавки, примыкавшей к ресторану, бросились в глубь магазинчика в поисках укрытия. Когда они вышли наружу в своих белых передниках, под ногами хрустели осколки разбитого стекла, черный дым застилал солнце, а огонь пожирал автомобили и навесы над лавками. Истошно выла сигнализация, приведенная в действие взрывной волной, на земле лежали с десяток раненых, еще 58 человек с более легкими ранениями стояли и сидели тут и там в состоянии шока.

— Нет, тебе так легко со мной не справится! Я величайший маг Триады!

Вскоре мы наткнулись на тела первых жертв.

От “Опеля” осталась только часть передней подвески. Двигатель врезался в машину, стоявшую впереди. Искореженные части кузова были обнаружены на крышах соседних зданий. Оплавленное боковое зеркало приземлилось на террасу кафе возле Елисейских Полей, а ручной тормоз — во дворе радиостанции “Европа 1”.

Эльфийка зашептала заклинание, и вокруг нее поднялся золотой смерч, который стал расширяться. Она втягивала и меня внутрь него. Я видела ликование в ее глазах. Она со смехом сказала:

Пока их товарищи, оставшиеся на борту галеона, отбивали атаку «Галки», тем, кто отправился с Торресом, пришлось отбивать нападение туземцев. У Обсерватории появились новые стражи. С места столкновения доносились отчаянные крики. Солдаты в задних рядах безуспешно пытались испугать туземцев:

Сообщение о взрыве, оглашенное в зале суда, не произвело видимого впечатления ни на бледную и хрупкую Копп, ни на крепыша Бреге. На протяжении всего слушания они продолжали хранить молчание, напоминая золотых рыбок в аквариуме за своим пуленепробиваемым стеклом. Говорил за них Верже. Для начала адвокат обвинил израильскую секретную службу Моссад в том, что именно она начинила машину Копп и Бреге взрывчаткой, а потом начал превозносить Карлоса: “В ожидании вашего решения этот отважный и смелый человек умеет сохранять хладнокровие как истинный политик”.

— Может, я и умру, но и ты погибнешь вместе со мной! А Коса упадет на пол и погубит весь этот мир!

Верже обратился к суду со сногсшибающим ходатайством: “Они (Копп и Бреге) уже находятся вне вашей юрисдикции. И они выйдут на волю… Они — солдаты, заложники, пострадавшие за благородное дело. Они знают, что их друзья не успокоятся, пока они находятся в тюрьме. Республиканская Франция не может так себя вести. Сколько же им еще томиться за решеткой? 48 часов… месяц… три месяца? Чем дольше это будет длиться, тем больше прольется крови…”^{305}

– Эта земля находится под защитой короля Филиппа. Прикажите своим людям отступить, иначе будете перебиты!

В этой речи Верже публично повторил те угрозы, которые уже были озвучены им во время тайных переговоров с правительственными чиновниками. Мало того — адвокат обвинил Францию в том, что она не уважает негласных договоренностей о ненападении с некоторыми революционными движениями. Согласно Верже, эти договоренности основаны на принципе: “Если ты не совершаешь терактов на моей территории, я закрываю глаза на твое существование”. Карлос, по утверждению Верже, “требовал, чтобы подобные соглашения уважались. И точка”.^{306}

Но она ошиблась. Да, я была в этом вихре, и в то же время вне его. Он будто обтекал меня. А я… я вытянула руку вперед. Острие Косы лишь слегка коснулось Лакосты, и этого оказалось достаточно. Раздался хлопок. Ее просто выбросило из пентаграммы, а то, что упало на пол, было уже бездыханным телом, которое через минуту обратилось в золотую пыль. Это все, что осталось от эльфийки.

Но перебитыми оказались как раз люди Торреса. Мы с Энн притаились совсем рядом и видели ошеломленные, непонимающие лица. Они пялились на громаду Обсерватории, тупо и настороженно всматривались в высокую траву. Они погибали, так и не успев ничего понять.

Говоря о человеке, разгласившем письмо Карлоса к Деф-фере, Верже заявил, что “именно он понесет ответственность за пролившуюся в результате проявленной им слабости кровь”. Это было одно из самых ярких проявлений взглядов Верже, убежденного, что он должен разделять со своими подзащитными все их чувства. Верже вел себя “как настоящий защитник терроризма”, — вспоминал председатель суда Жан-Жорж Демье. “Он провоцировал нас и открыто угрожал. Причем это делалось в такой форме, что какое-то время я вынужден был находиться под защитой полиции”.^{307}

У входа в Обсерваторию тоже валялись трупы, но дверь была открыта. Значит, кому-то удалось проникнуть внутрь. По жесту Энн я понял, что она останется у входа и дальше я пойду один. Итак, я снова оказался в этом странном священном месте, больше похожем на громадный храм, чем на обсерваторию.

Все было кончено. Я вышла из пентаграммы, которая уже утратила всякую магическую силу, и посмотрела на Дени с Андрэ. Вдруг у меня все поплыло перед глазами. Боль, которая сопровождала меня все это время и с которой я уже успела свыкнуться, многократно усилилась, будто в костер подкинули дров. Не сдержав стона, я рухнула на колени. Пришло время расплаты за мой поступок. Это был конец, я знала это и, как ни странно, была спокойна. Возможно, у меня просто уже не хватало моральных сил переживать по этому поводу. Я видела, как Андрэ бросился ко мне, но он не в силах был мне помочь. Я умирала. У меня еле хватило сил поднять руку и сжать медальон. Потом все провалилось во тьму…

Как предварительное следствие, так и процесс были тщательно срежиссированы. Полицейские, арестовавшие обвиняемых, не были вызваны в суд в качестве свидетелей, поскольку власти опасались, что они будут настаивать на том, что Бреге пытался убить одного из них. Результаты баллистической экспертизы, свидетельствовавшие о том, что Бреге действительно нажал на курок, в суд представлены не были. Прокурор, непосредственно подчиняющийся министерству юстиции, потребовал достаточно мягкого приговора: минимум три года для Бреге и два года для Копп. В своей двусмысленной речи он попросил суд “вынести важное, но взвешенное решение, в точности соответствующее проступку террористов”.^{308} Вердикт, вынесенный в день взрыва на улице Марбёф, оказался несколько более суровым: 5 лет тюрьмы для Бреге и 3 года для Копп плюс штраф в 10 тысяч франков для каждого.

Войдя, я вспомнил, как Робертс убил своих матросов, не дав им войти внутрь и потерять рассудок от увиденного. Как ни жестоко это выглядело, но он был прав. Пройдя несколько шагов, я был вынужден посторониться. Мне навстречу неслись перепуганные испанские солдаты. Они выкрикивали что-то бессвязное, а их глаза были пустыми, напрочь лишенными света жизни. Казалось, это бегут мертвецы.

Через несколько часов после взрыва Деффере резко осудил происшедшее: “Выбранные средства говорят об образе мыслей организаторов этой акции, которые готовы залить кровью Францию в отместку за то, к чему наша страна не причастна”. Одновременно он объявил о высылке из страны двух сирийских дипломатов: военно-морского атташе полковника Али Хасана и атташе по культуре Мокэйла Кассуа. Представители ДСТ пояснили прессе, что сирийцы не связаны со взрывом на улице Марбёф, но уже некоторое время находились под наблюдением по подозрению в шпионаже. Однако Кассуа был связан со взрывом возле здания “Аль Ватан”, происшедшим в декабре, а Хасан участвовал в организации избиения сирийских студентов во время демонстрации возле собора Сен-Жермен де Пре.^{309}

Во время следующей встречи с Вайнрихом и Иссой в Восточном Берлине Верже отругал их за организацию взрыва на улице Марбёф. Акция, заявил он, не помогла ни Копп, ни Бреге. Однако он беспокоился напрасно. Несмотря на то, что французские газеты не сомневались в причастности Карлоса к последним событиям, Деффере не собирался прерывать с ним переговоры.

На меня солдаты не обратили ни малейшего внимания, и я не стал их трогать. Пусть стражи Обсерватории разбираются с этим испуганным стадом. Я двинулся дальше – к широкому мосту, где мне встретилось еще несколько ошалелых вояк. Я торопился поскорее добраться до главного зала с пьедесталом.

Глава 11

Распоряжения, отданные министром внутренних дел главе отдела контрразведки ДСТ комиссару Жану Баклути, были совершенно ясны: “Деффере приказал мне оставить Карлоса и заняться сирийцами. Все было сделано для того, чтобы вина была свалена на Сирию. Высланные дипломаты стали просто козлами отпущения. Это было сделано для того, чтобы успокоить общественность и отвести внимание полиции от настоящих организаторов взрыва, чтобы можно было продолжить переговоры с Карлосом”. Однако ДСТ пренебрегла указаниями министра. “Мы продолжили расследование, касающееся Карлоса. Мы знали, что Верже в Восточной Европе встречался с представителем французского министра внутренних дел, и сделали свои выводы”.^{310}

Я был где-то на полпути, когда Обсерватория загудела. Тот же мозгодробительный звук, который я слышал в прошлый раз. Я побежал, натыкаясь на очередных солдат. Те неслись к выходу, но я сомневался, что они живыми выберутся наружу. Едва я добрался до главного зала, стены Обсерватории задрожали. Они трескались, и из трещин сыпались камни. А жуткий звук не смолкал.

Я испытывала такое чувство, будто меня затягивало в гигантскую воронку. Но, как ни странно, это было невероятно приятно. Я хотела было полностью отдаться этому чувству, как вдруг услышала знакомый голос:

Через день после взрыва на улице Марбёф президент Миттеран созвал в своем позолоченном кабинете в Елисейском дворце то, что Деффере назвал потом “кабинетом войны”, объявленной терроризму. На это заседание были приглашены министр внутренних дел Деффере, глава ДСТ Марсель Шале, Пьер Марион, переименовавший СДЕКЕ в ДГСЕ (Главное управление внешней безопасности), и генерал Жан Сольнье, глава президентской администрации. В результате этого заседания было принято решение о том, что Деффере будет еженедельно проводить совещания по вопросам борьбы с терроризмом. Но к концу июля эти встречи потеряли какой-либо смысл. Вместо выработки новой стратегии борьбы с терроризмом участники погрязли в обсуждении малозначительных вопросов, как, например, форма особых пропусков и воспоминания Деффере о его деятельности во французском Сопротивлении.

У пьедестала стоял Торрес. Стремясь перекричать весь этот ад звуков, он обращался то к солдатам, которых в зале почти уже не было, то пытался «договориться» с камнями, чтобы те перестали падать.

— Остановись!

Не прошло и месяца после взрыва на улице Марбёф, как Карлос предпринял новую попытку. Реактивный снаряд был выпущен по французскому консульству в Бейруте, вследствие чего был разрушен целый квартал, в котором жили французские дипломаты. К счастью, никто не пострадал. В мае на территории посольства в том же Бейруте взорвалось двадцать пять килограммов взрывчатки, подложенной под автомобиль. В результате одиннадцать человек, включая пятерых служащих посольства, были убиты и 27 получили ранения. Советник Миттерана Аттали заметил по этому поводу в своем дневнике: “Сигнал понятен: многие считают наше присутствие там нежелательным. Неужто нас ждет что-то еще?”^{311}

Я и вправду остановилось, хотя это вряд ли зависело от моей собственной воли.

Бойня, устроенная Вайнрихом, удостоилась похвалы еще одного адвоката, обслуживавшего группу Карлоса, а именно швейцарца Бернара Рамбера. В заметках Вайнриха, которого Карлос послал в Бейрут для подготовки всех этих акций, читаем: “Граф (кличка Рамбера) поздравил нас с успехом”. Заметки Вайнриха свидетельствуют о том, что готовились и новые акции. Французское и американское посольства в столице Ливана находились под постоянным наблюдением. В Париже подобное же наблюдение велось за домом министра юстиции Робера Бадинтера, в то время как Рамбер посвящал Вайнриха в детали охраны дома министра. Сам Рамбер, однако, отрицает это. В Риме другие члены организации Карлоса разрабатывали план нападения на французское посольство, располагавшееся в Палаццо Фарнезе.^{312}

– Обыщите все пространство! Найдите способ прекратить это безумие! – заткнув себе уши, кричал губернатор.

Объекты для нападения выбирались сирийскими хозяевами Карлоса. “Насколько мне известно, и это является моим личным убеждением, за всеми действиями Карлоса, без всякого сомнения, стояли сирийские спецслужбы, — вспоминал полковник Штази Джекел. — Особенно это касалось терактов на территории Франции. А точнее, во всем этом участвовала разведслужба сирийских ВВС. Лично я уверен, что группа Карлоса была лишь орудием в их руках”.^{313}

— Можешь открыть глаза. Здесь нет ничего такого уж страшного, — раздался ласковый женский голос.

Потом он обернулся и увидел меня.

Вайнрих сам объяснил цель этих акций, когда был задержан пограничной службой в конце мая в аэропорту “Берлин-Шене-фельд”, куда он прибыл рейсом ТАРОМ из Бухареста, имея при себе в качестве ручного багажа набитый взрывчаткой большой коричневый кожаный чемодан. Размахивая фальшивым сирийским дипломатическим паспортом, выданным на имя Джозефа Леона, он гордо заявил: “Наша группа ведет грязную войну с Францией и будет вести ее до тех пор, пока французы не освободят Копп и Бреге”.^{314} Штази, тем не менее, реквизировала взрывчатку. Позднее во время встречи с майором Гельмутом Фогтом, возглавлявшим подразделение по борьбе с терроризмом, и полковником Джекелом Вайнрих уточнил, что именно он подразумевал, говоря о “войне”: “До сих пор мы не занимались поголовным истреблением населения Парижа. Но мы в состоянии это сделать и безнаказанно уйти”.^{315}

– Вот он! Убейте его! – вопил Великий магистр, указывая на меня пальцем.

Я послушалась, и осторожно открыла глаза: сначала один, потом второй, и сразу увидела перед собой Селесту и Таната. Причем, в руках у последнего была та самая Коса. Она словно чувствовала своего хозяина и мерцала мягким светом. Перехватив мой взгляд, Танат сказал:

“Грязная война”, которую вел Карлос, провалилась в июне, всего через два месяца после взрыва на улице Марбёф. Фрё-лих, перегонявшая в Париж “Опель-кадет”, была арестована в римском аэропорту Леонардо да Винчи при попытке пронести целый арсенал оружия в хитроумно переделанном чемодане, в котором под обшивкой было размещено три с половиной килограмма взрывчатки вместе с детонаторами. В чемодане также находился дешевый будильник, переделанный в таймер, и два электродетонатора. Следующие шесть лет Фрёлих, предъявившая при досмотре фальшивый немецкий паспорт на имя Мари Циммерман, провела в тюрьме.

Вместе со словами из его рта вылетали брызги слюны. Меня удивили глаза Торреса. Никогда бы не поверил, что этот человек способен поддаться панике.

— Да, вы справились со своей миссией. Вы вернули Косу на ее законное место.

После того, как взрывы перечеркнули все усилия Верже на переговорах, Вайнрих подготовил для него ультиматум, который он должен был выдвинуть в том случае, если французские власти предъявят ему какие-либо обвинения. В записке, написанной рукой Вайнриха, сказано: “Установка для Верже: Если во время встречи с представителями правительства его о чем-нибудь спросят, он должен отвечать в соответствии с директивами, полученными им от Карлоса, а именно: «Мы вступили в тайные переговоры с Деффере, а в ответ на это нам был брошен вызов. Мы его приняли и теперь будем сражаться с помощью доступного нам оружия до тех пор, пока наши товарищи не будут освобождены»”.^{316}После одной из акций Карлоса между Верже и французским чиновником произошел следующий абсурдный диалог: Чиновник — “Это ужасно… этот Карлос не хочет думать ни о ком, но, может быть, у него есть какие-то политические обязательства”. На что Верже ответил: “Может, и есть, месье, но уж точно не перед Францией”.^{317}

– Убейте его!

— Правда, мы не ожидали, что ты появишься таким образом, — добавила Селеста.

Необходимость снабжать Карлоса информацией заставляла Верже прибегать к весьма сложным процедурам, чтобы не навлечь на себя подозрения. Он аккуратно передавал послания туда и обратно, включая и такое: “Ваш долг, — писал Карлос Копп и Бреге, — выстоять психологически”. Каждый раз за неделю до своего приезда в Берлин Верже посылал телекс, подписанный “Жан” и адресованный в “Палас-отель” в Восточном Берлине на имя мистера Саида — имя, которым Вайнрих пользовался для получения писем. Официальным прикрытием для Верже во время подобных путешествий служило то, что он якобы посещал в Восточном Берлине немку, имевшую от Бреге ребенка. Если группе Карлоса нужна была встреча с адвокатом, ему посылалась почтовая открытка с бессмысленным текстом: “Поздравляем… счастливы… возле великолепной башни… с любовью — тысячи поцелуев. Твоя Даниела”. Подпись содержала особый юмор. Даниелой звали жену президента Франции Миттерана.

Двое солдат, еще находившиеся в зале, возможно, были смелыми ребятами, но явно не горели желанием меня атаковать. Стены зала снова вздрогнули, словно желая избавиться от всех нас. Тем временем я быстро избавился от солдат. В зале остались только мы с Торресом.

— Что вы имеете в виду? — переспросила я.

В Берлине Верже пользовался тайниками — испытанным и проверенным шпионским методом. Следственные документы по делу Копп и Бреге он оставлял в камере хранения на железнодорожной станции Фридрихпгграссе, пограничной между Восточным и Западным Берлином. А Вайнрих забирал их оттуда после того, как офицер Штази снимал с них копии. Вайнрих пробовал упростить процесс, попросив майора Фогта выдать адвокату специальный пропуск для прохода через Берлинскую стену. В апреле 1983 года он писал: “Верже уже много сделал для революции.” Но Штази, которая уже завела отдельную папку на Верже и предупредила о нем пограничные посты, отказала Вайнриху. Вайнрих сконфуженно отметил в одном из своих донесений: “Какой стыд! Верже отказали в визе”.

Великий магистр тамплиеров озирался по сторонам, глядя то на тела солдат, то на меня. Паники в глазах как не бывало. Я вновь увидел прежнего Торреса. Ни горечи поражения, ни страха, ни даже печали. Он знал о своей неминуемой смерти, но сейчас его лицо выражало только фанатичную страсть. Он все-таки нашел Обсерваторию.

И тут же обратила внимание на свое тело. То, что на мне не было одежды, было понятно, ведь я не так давно обратилась обратно в человека, и у меня не было времени позаботиться о своем гардеробе. А вот все остальное… Во-первых, все раны и синяки исчезли, а даже с моим иммунитетом излечение заняло бы дня два, не меньше. Во-вторых, все тело будто светилось изнутри, словно меня намазали фосфором. И, наконец, в-третьих, у меня на уровне груди находилась кристальная звезда с сотнями лучей, причем я знала, что она часть меня.

Карлосу так и не удалось освободить Копп и Бреге. Он даже подумывал о том, чтобы использовать в своих целях одно судебное дело Верже по обвинению офицера гестапо Клауса Барбье, прозванного за безжалостность “лионским мясником”. Барбье, возглавлявшему осведомительную службу гестапо в Лионе, было приказано уничтожить силы Сопротивления. Дважды заочно приговоренный французским судом к смертной казни, он был обнаружен в Боливии охотницей за нацистами Беатой Кларсфельд и арестован в феврале 1983 года. Сам Верже примкнул к движению “Свободная Франция” де Голля в возрасте 17 лет, но теперь без колебаний взялся защищать бывшего врага: “На свете не существует ни одного человека, который был бы полностью плохим или полностью хорошим. В глубине души самого заядлого преступника есть тайный уголок, что-то вроде личного рая, как и в глубине души самого достойного человека можно обнаружить выгребную яму, кишащую ужасающими гадами”.^{318}

– Эдвард, а мы ведь могли бы действовать сообща, – воззвал он, простирая ко мне руки. – Мы могли бы стяжать власть для себя и поставить на колени все эти жалкие империи.

— Что со мной? — пораженно воскликнула я и, пораженная внезапной догадкой, добавила, — Я умерла?

Вайнрих и Карлос начали разрабатывать план похищения 69-летнего Барбье из тюрьмы Сен-Жозеф в Лионе. Единственное упоминание о Барбье в письме Вайнриха Карлосу свидетельствует об ужасе Штази, в который ее поверг этот план: “Идея с Барбье очень интересна. Не волнуйся, я не собираюсь обсуждать это с социалистами, но как-то обмолвился об этом Гельмуту (псевдоним майора Фогта). Он пришел в ярость”.^{319}

— Нет, хоть и были невероятно близки к этому, что объясняет тот факт, что в наш мир попала лишь ваша душа, — ответил Танат. — Вы прикоснулись к Косе.

Он качал головой, словно я – его блудный сын, доставивший ему немало огорчений.

Замечания Карлоса более красноречиво говорят о его намерениях. С помощью откровений, которые он надеялся получить у Барбье, он собирался “скомпрометировать западные режимы” и поведать миру, как нацисты сотрудничали с американской разведкой в послевоенной Германии. Предполагалось, что Верже окажет помощь в этом похищении и передаст Карлосу сведения об условиях содержания Барбье в заключении.^{320} Однако, несмотря на все усилия Карлоса, его группе так и не удалось организовать собственный суд над офицером гестапо. Похищение так и не состоялось. Барбье предстал перед французским судом через четыре года и был приговорен к пожизненному заключению за преступления против человечества.^{321}

— Да, — кивнула я. — У меня не было выбора.

«Нет, приятель. Я перестал быть блудным сыном».

Но Карлос был не их тех, кто легко сдавался. Раз не помогали взрывы, он решил организовать побег Копп и Бреге. И снова потребовалось участие Верже. Адвокат предложил, чтобы Копп симулировала попытку самоубийства, после чего можно было бы организовать ее побег из тюремного лазарета, куда ее неминуемо отправят. Что касается Бреге, то он предложил подкупить охранника, чтобы тот помог ему сбежать через канализацию.^{322} Зима была признана самым подходящим сезоном для этого. Согласно плану, все должны были оказаться в Дамаске, но Бреге заявил, что, оказавшись на свободе, хочет сам распоряжаться своей судьбой.^{323}

Карлос рассказывал одному из своих адвокатов, что именно в это время он был приглашен в Москву КГБ, который предупредил его о ловушке, устроенной французской разведкой. Доказательств этому не существует, однако Карлос отказался от своих планов, а Копп и Бреге остались за решеткой.

– Эдвард, в тебе столько нераскрытых возможностей, – продолжал Торрес. – Есть столько дел, которые ты бы мог осуществить. Я мог бы показать тебе так много интересного. Открыть тайны мироздания, которые ты даже и представить себе не можешь.