Дейв Метц

Один человек, две собаки и 600 миль на краю света

Опасное путешествие за мечтой

Посвящается отцу


Благодарности

Эта книга написана сердцем. В ней все правда, от первого и до последнего слова. Пережить опасности, выпавшие на мою долю, было нелегко, однако описать их на бумаге стало для меня не менее трудной задачей. Я должен выразить огромную благодарность и тем, кто поддерживал меня в путешествии по Аляске, и тем, кто оказал мне неоценимую помощь в создании этой книги.

В первую очередь, я хочу сказать огромное спасибо Кэйт Эпштайн, литературному агенту, которая сразу поверила в мой успех. Спасибо редактору Эмми Пайл за ее благожелательное и очень доброе отношение и за ту огромную работу, которую она проделала, чтобы превратить мою рукопись в достойное издание. Спасибо Бобу Беркли за его поразительное умение проникать в самую суть дикой природы и за те советы, которые он давал мне по ходу работы, особенно тогда, когда я в очередной раз приходил в отчаяние и пытался в корне переделать материал.

Я чрезвычайно признателен семье и друзьям. Спасибо моим родителям, Валерии и Дарреллу Метц, которые никогда не делали из мухи слона и всегда разрешали мне ходить туда, куда я хочу. Спасибо моему старшему брату Майку за его неисчерпаемые познания в ходьбе на лыжах и охоте и за то, что он взял меня в турпоход по штату Орегон, когда мне было всего шестнадцать лет. Спасибо брату Рику и его сыну Майклу за то, что они снабжали меня продовольствием. Благодаря им я всегда знал, что в каждом населенном пункте меня ждет огромная посылка со съестными запасами. Спасибо брату Стиву за то, что, когда я отправлялся в очередную поездку, он всегда разрешал мне оставлять свою машину на его стоянке… Да я даже не могу припомнить, сколько раз это было! Спасибо Джеффу Корделлу, неутомимому охотнику, ставшему для нас словно родным, пятым, братом. Двадцать пять лет назад он поверил в меня. Всегда защищал мой «походный» и даже несколько жалкий образ жизни, словно чувствовал, что так и должно быть. И, наконец, я хочу выразить огромную благодарность Джулии Фирман за то, что она неустанно поддерживала меня и в экспедиции, и при написании этой книги. Без нее ничего бы этого не было.

Кроме того, должен поблагодарить Дона Хадрика за его поднимающие настроение комментарии во время моей первой поездки, Фрэнка Хэгана — за пару лыж, благодаря которым была преодолена добрая половина пути, а также Боба и Ванду Фирман за их письма, полные добрых слов, которые я не уставал читать.

Среди жителей Аляски также есть несколько человек, которые мне очень помогли, но чьих имен, к сожалению, не запомнил. Я должен поблагодарить классного пилота из Коцебу, сбросившего посылки с провиантом у реки Ноатак, неизвестного рыбака, угощавшего меня пойманной им тридцатидюймовой рыбой и Гленна из Кайаны, который в трудный момент уступил мне свой снегоход.

Также мне хотелось бы выразить огромную признательность приветливым и гостеприимным жителям Аляски и всем Вам — тем, кто сейчас читает мою книгу.

Привести точные названия географических объектов мне помогли журналы, которые я взял с собой. Конечно, то, что было сложным для меня, для кого-то могло не составить никакой трудности, точно так же, как и то, что мне кажется совсем легким, кого-то может привести в ужас.

Эту книгу я писал, ориентируясь только на свои внутренние ощущения, ни в коей мере не намеревался преувеличить или преуменьшить препятствия, которые стояли на моем пути. Я просто хотел, чтобы, читая эту книгу, Вы поняли, чего Вам следует ожидать, если когда-нибудь вы решитесь отправиться в подобное путешествие по дикой, но такой притягательно-прекрасной Аляске.

Да, еще спасибо Джимми и Уиллу. Не уверен, поймут ли они, что я их благодарю, но я обязан это сделать. Их хорошее настроение и жизненная энергия передавались мне и поддерживали моральные силы. Также не могу не упомянуть моего дорогого Джонни. Твоя память пребудет с нами вечно.

Пролог

Я сижу на вершине покрытого льдом холма. Голая земля, пронизывающий ветер и ни единой души вокруг. Мы — я и две мои собаки — находимся в самом сердце хребта Брукса. Бескрайние просторы, окружающие нас, захватывают дух. Но одновременно они наводят на мрачные мысли о том, как идти дальше, имея такие скромные запасы еды. Снег в основном стаял, и благодаря этому горы предстают передо мной во всей своей красе. Взору открываются маленькие пруды и речушки, которые наполняют каждое ущелье. Я смотрю на северо-восток. Далеко внизу простирается долина реки Киллик. В течение четырех дней мы шли вдоль нее, а когда повернули на север, она исчезла среди изрезанных горных вершин и понесла свои воды дальше, в огромное поле Арктики.

За моей спиной река Алатна. Она течет на юг. Я тоже иду на юг. Еще три невыносимо тяжелых дня, и я, наконец, достигну хвойного леса, который покрывает большую часть этого района Аляски. До ближайшего населенного пункта еще целых 100 миль, но пока у меня осталось немного пищи. Возможно, придется сделать плот и сплавиться вниз по реке.

Это решение дается нелегко. Я ужасно похудел. Шутка ли, каждый день проходить по восемь часов да еще с огромным рюкзаком за спиной. Но вместо того, чтобы идти на юг, туда, где природа более приветлива, где уже зазеленела травка и распустились цветы, я выбираю намеченный изначально северный маршрут. Судя по шуму самолета, я нахожусь в восьми милях от деревни Анактувук. Мне предстоит пешком преодолеть открытое пространство, лишенное всякой растительности. Чувствую себя абсолютно не защищенным. Кажется, что ветер вот-вот поднимет меня и унесет на самую далекую и высокую вершину. Оглядываясь на оставшиеся позади меня горы, отчетливо ощущаю, как от них веет холодом. Они выглядят настолько ужасающими, что невольно отвожу взгляд. Теперь я смотрю только вперед. Выбор невелик: или двигаться дальше, или умирать от голода.

И я иду по этой безучастной к человеческим страданиям земле, чувствуя, как мое тело пылает огнем. Вокруг меня горы, которые нужно покорить, овраги, в которые надо осторожно спуститься, болота, которые следует по возможности избегать, океаны кустарников, через которые нужно пройти, и мили надоедливого дерна, который я проклинаю каждый день. Из еды осталось лишь немного чечевицы и горстка овса. А впереди еще около двенадцати дней пути (это если идти целый день без перерыва). Истощение наступит очень быстро, и мое тело ищет дополнительную энергию для поддержания сил.

Около шестидесяти дней назад, 26 марта, я покинул Коцебу. Я шел на лыжах и «на собаках», миновал бухту Хотхэм, поднялся по реке Кобук к деревеньке Амблер. Затем повернул к реке Амблер и отправился к ее верховьям. Бросил лыжи и санки и пошел пешком к реке Ноатак. Далее держал путь к реке Алатне, точнее к ее верховьям. Вот так я оказался здесь, и положение мое удручающее. Я смертельно голоден. Свою еду отдаю собакам. Пока что не принял решение, просить ли о помощи. Я намереваюсь идти на восток к деревне Анактувук-Пасс, запастись провиантом, а далее отправиться в городок Вайсмен на шоссе Далтон. Сейчас явственно ощущаю, как усиливается чувство голода. Признаки уже налицо. Передо мной маячит страх голодной смерти. Меня приводит в ужас одна мысль о том, каким кошмарным может стать мой конец.

Мои верные товарищи, красивые чистокровные длинноногие эрдельтерьеры, поддерживают друг друга. Они родные братья, каждому из них едва-едва исполнился год. У меня с собой есть старое ржавое ружье и два неиспользованных патрона. Никогда не думал, что мне придется охотиться, как, впрочем, и не предполагал, что когда-нибудь буду умирать от голода. Увидев зайца, прихожу в неописуемый восторг. Отстегиваю рюкзак, он тут же падает на землю. Первый раз за эти дни я спускаю собак с поводков. Они стремглав пускаются по следу зайца вдоль берега. Мне даже не нужно им приказывать — охотничий инстинкт делает свое дело. Я знаю, что заяц еще не один раз пробежит здесь, пока не устанет. Отступаю подальше от ивняка и забираюсь на камень, чтобы лучше видеть берег. Заяц пробежал туда-обратно уже семь раз, но шанса выстрелить наверняка у меня не было. Я уверен, что собаки не потеряют след. Они учуют запах мяса даже в воде.

Наконец заяц останавливается около куста, не подозревая, что я нахожусь совсем рядом. Осторожно прицеливаюсь и спускаю курок. Раздается выстрел, пуля летит через долину, и заяц падает. Со всей мочи бегу к месту, где он упал. Голод буквально съедает меня. В предвкушении скорого обеда я торжествую. Через полчаса нам удалось подстрелить другого зайца. Это все благодаря собакам. Итак, сегодня вечером мы будем есть.

Утром я выбрасываю ружье. Без патронов оно превратилось в бесполезный кусок железа, который не имеет смысла нести дальше. От лишнего груза необходимо избавляться. Задерживаться я не могу, сюда никто никогда не придет, а еды все равно недостаточно. С тех пор как покинул деревню Амблер, около сорока дней назад, я не видел ни одного человеческого лица. Сейчас, ощущая прилив сил, я даже могу немного поиграть с собаками. После достаю оставшиеся чечевицу и овес и внимательно их рассматриваю. Затем надеваю рюкзак, а все ненужные вещи сжигаю. Готовлю отдельные порции себе и собакам и аккуратно раскладываю еду в пластиковые контейнеры. Получается совсем понемногу на каждый день. Тем не менее мы будем есть, и это главное! На последний день у нас останется только чашка чечевицы, которую мы по-братски поделим на троих.

Надев рюкзак, подтягиваю ремни, привязываю собак, чтобы они не расходовали больше энергии, чем нужно. Оглядываюсь на реку Киллик, однако ее исток я не вижу. Зато проделанный путь виден как на ладони. Отворачиваюсь и смотрю вперед. Чувствую необычайный прилив сил и понимаю: что бы ни случилось, я буду идти дальше, пока не упаду в полном изнеможении. Через двадцать минут пересекаю Истер-Крик и почтительно, но с некоторым страхом смотрю на восток. Меня охватывают два противоположных чувства: восхищение открывшимся передо мной величием пространства и страх, что я не сумею его преодолеть. Земля такая огромная и такая прекрасно-пустынная… Солнце уже высоко над горизонтом, оно освещает горные вершины, просторы тундры, которые кажутся частью иного, гигантского мира. Я иду осторожными неспешными шагами по земле, покрытой дерном в глухую, дикую пустоту, и подбадриваю собак: «Мы справимся, ребята! Мы справимся!»

Рай где-то рядом

Если есть на земле рай, то это, без сомнения, заповедник Дрифт-Крик, небольшой клочок земли, покрытый древними густыми лесами. Он расположен в штате Орегон, в десяти милях от океана. Воздух здесь всегда прохладный и влажный. Необъятные деревья, за которыми скрываются запутанные тропы, проложенные животными много лет назад, манят и завораживают. Люблю гулять по этим тропам. Здесь можно почувствовать себя частью чего-то большого, не доступного человеческому пониманию. Величественная и строгая красота первозданной природы пробуждает во мне самые сокровенные мысли и желания. В городе это невозможно. Здесь же я словно преображаюсь. Объяснить, почему это со мной происходит, я не могу, наступает своего рода просветление. Возникает ощущение необыкновенной внутренней гармонии. Я чувствую связь с окружающим миром, полностью сливаюсь с дикой природой.

Кедры и ели шириной в несколько футов устремляются ввысь подобно восхитительным остроконечным соборам. Вокруг горы и овраги. Часто встречается красная ольха. Это неприхотливое дерево способно выдержать самые суровые условия. Я подбираю упавшую ветку ольхи и опираюсь на нее в дороге. Когда я чувствую, что моя прогулка приближается к концу, то возвращаю эту палочку лесу — кладу ее на землю.

В долине растут и необыкновенно прекрасные клены. Они живут своей особой растительной жизнью. Некоторые из них покрыты таким толстым слоем мха, что сквозь него невозможно даже разглядеть кору. Иногда я с удовольствием отдыхаю под сенью раскидистых кленов. Их широкие пушистые ветви, словно огромный шатер, спасают меня от нежданного дождя. Листья намокают, а вот земля всегда остается сухой даже при ливне.

Заманиха достигает восьми футов в длину. Из-за нее в лесу царит вечный полумрак. Аборигены издавна использовали этот кустарник в медицинских целях. Красные ягоды, придающие ему неповторимый вид, сначала имеют форму пирамиды. Я всегда стараюсь идти осторожно, чтобы маленькие плоды не цеплялись к моей одежде и коже, однако все равно умудряюсь унести с собой несколько.

В июне оранжево-розовые ягоды становятся размером с теннисный мячик. Я стараюсь собрать их все, пока бурые медведи меня не опередили. Зимой в отсутствии лесной пищи настоящим спасением для путника становятся папоротник и зеленый щавель, хотя они и не имеют достаточной пищевой ценности. Для того чтобы сорвать побеги папоротника, требуется приложить немало усилий. В щавеле же содержится кислота. Если вы съедите слишком много щавеля, у вас может разболеться живот, как если б вы съели, например, слишком много зеленых яблок. Осенью практически весь лес усыпан лисичками. Но издалека их очень трудно отличить от опавших оранжевых листьев. Ваш глаз должен привыкнуть к ним.

Некоторые виды растений и животных в Дрифт-Крике настолько ядовиты, что даже в небольшом количестве способны вызвать сильнейшее отравление и даже смерть. Вот, например, воронец. Его яркие блестящие ягоды не могут ввести в заблуждение никого из лесных обитателей леса, в том числе медведей, несмотря на то что выглядят они чрезвычайно аппетитно, даже напоминают ягоды в райском саду. А в одной саламандре содержится столько же яда, сколько в огромном количестве иглобрюхов — ядовитых тропических рыб, которые могут раздувать свое тело до шаровидной формы. Даже если вы только слегка дотронулись до нее, следует тщательно вымыть руки, — настолько она ядовита. Весной и осенью становятся особенно активными многие земноводные, в том числе саламандры. Нужно быть очень осторожным и внимательным, чтобы случайно не наступить на них, когда они обходят лес своей тихой неспешной поступью.

По дну реки ползают тысячи ярко-оранжевых раков, за которыми охотятся еноты. Часто можно видеть, как последние вразвалочку прохаживаются совсем не далеко от вас и оставляют раковины, чтобы выстелить ими дно. В бурных водах водится форель. Каждую осень сюда приходит чавыча, чтобы оставить потомство и умереть. Просто удивительно, как такая крупная рыба может плавать в такой маленькой речке. После смерти она разлагается и, таким образом, служит для леса своего рода «удобрением», благодаря чему жизнь в нем продолжается.

Я провел в Дрифт-Крике очень много времени, поэтому прекрасно ориентируюсь здесь без карт и дополнительного освещения. Бывает, что вечером, когда на лес опускается совершенная тьма, а до тропинки остается миля или две, я могу выйти к ней, полагаясь лишь на звуки леса и собственную память. Чаще всего я спускаюсь к подножию гор с южной стороны, пересекаю реку и иду по дороге к самой северной точке заповедника. Затем пробираюсь сквозь заросли к реке, которая кишмя кишит форелью. Приходится постоянно цепляться за различные лианы и осторожно обходить упавшие бревна. Иногда я останавливаюсь и забираюсь на высокое дерево, чтобы узнать, есть ли где-то еще дневной свет. Дрифт-Крик — это превосходное место, чтобы испытать себя и научиться ориентироваться в лесу. Я с большим удовольствием вспоминаю те свои походы. Обычно меня сопровождал мой верный друг — пес Джонни, вместе мы с легкостью преодолевали все препятствия. Казалось, что ничто не заставит нас отступить.

Я скучаю по Джонни. Он умер у меня на руках два года назад, когда мы как раз возвращались из Дрифт-Крика. Многие воспоминания о нем стерлись из моей памяти, к сожалению, это происходит довольно часто. Однако есть один эпизод, который я никогда не забуду. Мы совершали одну из наших традиционных ежедневных прогулок. Ему было десять лет, и все эти годы, начиная с того времени, когда он был еще щенком, мы ни разу не разлучались. Джонни бегал на своих тонких длинных лапах, смотрел на меня теплыми карими глазами — его взгляд был совсем не таким, как у большинства собак. Джонни не моргая смотрел прямо в глаза, как будто хотел узнать, о чем я думаю, заглянуть мне в душу, изучить меня. Зная, что собаки живут недолго, я старался запечатлеть этот образ в памяти. Джонни навсегда остался для меня именно таким — сильным, в прекрасной физической форме и с изумительным, совсем не собачьим взглядом. И он всегда улыбался и вертел хвостиком. Такую собаку можно встретить только раз в жизни, потому я никогда не смогу забыть его.

Джонни был со мной все время, пока я жил в Портленде. Мы часто ходили и бегали по горам и лесам. Иногда я ехал пару миль на велосипеде со спущенными шинами, а он бежал рядом со мной. Как правило, мы совершали недельные походы «местного масштаба». Порой отправлялись и в более дальние путешествия. Когда ему было два года, месяц путешествовали по западной Аляске, а когда ему исполнилось три, сплавлялись по реке Юкон. Я собственными руками с помощью обыкновенной пилы сделал для него специальное отверстие в своем каяке[1]. Мы предприняли несколько пеших походов в Айдахо. Обычно мы путешествовали в августе, когда ночи были теплыми, а небеса — усыпаны звездами. Я всегда лелеял надежду, что прежде чем Джонни постареет, мы с ним вместе посетим «Ворота Арктики» — национальный парк, который находится на западе Аляски, на хребте Брукса. Чтобы преодолеть его, может уйти немало времени и сил. Когда Джонни было восемь, мы совершили путешествие вокруг Аляски. Мы ходили по лесам, жили там летом и даже намеревались организовать лагерь для будущих экспедиций. Однако это был наш последний дальний поход. Я планировал отправиться в национальный парк как раз в тот год, когда ему исполнилось десять, но Джонни заболел. В течение месяца он чувствовал себя неплохо, но когда мы ходили по Дрифт-Крику, у него случилось внутреннее кровотечение. Спустя два часа, когда мы одолели последнюю оставшуюся не покоренной вершину и отправились назад, он умер.

Я горевал так, словно потерял близкого человека. Целых три дня я не мог есть, сидел, уставившись в окно, и всякий раз, когда делал глубокий вдох, мои глаза наполнялись слезами. Когда рядом со мной не было родных и друзей, Джонни заменял их мне. Он всегда поддерживал меня в трудную минуту, например, когда я жил в маленькой душной квартирке и занимался скучной, рутинной работой по изготовлению деталей для компьютеров. Руководство корейской компании, на которую я работал, относилось к своим сотрудникам как к людям второго сорта. Я ненавидел каждый день, проведенный там, потому что работа казалась мне абсолютно тупой, бессмысленной и была никак не связана с тем, чем я интересовался по-настоящему — с миром дикой природы. При этом она отнимала все мое свободное время, и бывать в лесу так часто, как мне того хотелось, не получалось. Даже не было возможности выглянуть в окно: в высоком сером здании, где я работал, окна попросту отсутствовали. Здесь не было места даже мечтам о неизведанных лесах и непокоренных вершинах. Двенадцать часов в сутки я проводил без дневного света: его заменяло искусственное освещение. Я чувствовал себя словно забытый раб, обреченный влачить однообразное существование в антропоцентрическом обществе. И каждый день, идя по дороге, огороженной холодным стальным забором, думал, что делаю очередной шаг навстречу скорой кончине от невыносимых условий. Я шел медленно, осознавая, что эта монотонная работа убивает меня, мою способность думать, и что жить так просто невозможно. Находясь в постоянном стрессе, я ходил на работу против своей воли, просто потому, что иных средств к существованию на тот момент у меня не было.

В маленькой ненавистной квартирке каждый день меня ждал Джонни. Когда я приходил с работы, он всегда был счастлив видеть своего хозяина. Думаю, он и не представлял себе, что можно вести себя по-другому. У него был огромный запас рвения и энтузиазма, поэтому я всегда хотел походить на Джонни — быть таким же счастливым, беззаботным и уметь одним прыжком преодолевать самые широкие и глубокие овраги. Я мечтал, что стану именно таким, когда отправлюсь исследовать дальние уголки нашей планеты.

Проработав на той фабрике год, я решил уволиться. Оставил квартиру и отправился вместе с Джонни покорять Аляску. Товарищи по работе интересовались моими дальнейшими планами. Я отвечал вполне разумно: хочу продолжить обучение в колледже и найти новую работу в Корвалисе. На самом деле, я намеревался жить, просто жить.

Итак, в запланированное путешествие по Аляске мы с Джонни так и не отправились. Два месяца я не мог оправиться от его смерти. Слава богу, в то сложное время меня поддержали друзья. Они предложили взять сразу двух щенков, рожденных от одной матери, чтобы не разлучать братьев. Я обратился к женщине, у которой десять лет назад купил Джонни. В ответном письме, написанном детским почерком, сообщалось, что она умерла. Это заставило меня задуматься о хрупкости человеческого бытия и моей собственной жизни. И это еще больше подтолкнуло меня к мысли о необходимости полностью посвятить себя делу, которое приносит не деньги, а удовольствие.

Для начала нужно было купить собак. Именно с этой целью мы с моей любимой девушкой Джулией отправились в Дойл, штат Калифорния. Я назвал их Джимми и Уилл. Так же как и Джонни, это были крупные эрдельтерьеры, ростом не ниже, чем те, что входят в Американский клуб собаководства и не менее миловидные. Это настоящие охотничьи собаки, сильные и энергичные, активно борющиеся за внимание хозяина. Нужно всегда быть готовым играть с ними. Ведь они будут носиться вокруг, чуть ли не сбивая тебя с ног, они считают, что это весело.

Каждый день мы с Джимми и Уиллом гуляли, а по выходным уходили в горы. Я привязывал их к велосипеду, чтобы они научились тащить санки. Мы приезжали в Дрифт-Крик, в то самое место, где умер Джонни. Пока они росли, я вновь начал думать об Аляске. Да, пожалуй, Джимми и Уилл заменят мне Джонни.

Когда я был маленьким, то часто бродил по горам Розенбурга. Меня привлекали дубовые рощи и маленькие уединенные долины каньона Рамп. Здесь я провел почти треть своей жизни и был по-настоящему счастлив. Я вел наблюдение за самыми разными представителями фауны: серыми белками, оленями, енотами, змеями, древесными лягушками. И рядом со мной были двое верных друзей. Казалось, что лес и собаки имеют какую-то связь, хотя собаки сильно отличаются от своего дальнего предка — лесного обитателя волка. Я тоже совсем не походил на своих предков — первобытных людей. Представить себя в лесу без собак просто не могу, а вот вместе с ними себя никогда не чувствовал одиноко.

В конце марта 2007 года я покинул Орегон ради Аляски. Мы летели на Боинге 737, Джимми и Уилл — в багажном отделении. Выглянув в окно по пути из Анкориджа на север, я как завороженный смотрел на белую сияющую пустыню. Аляска была полностью покрыта снегом и льдом. Едва взору открылась эта кристальная чистота, как я почувствовал неописуемую радость. В Ноуме, где мы производили дозаправку самолета и пережидали плохую погоду, прежде чем отправиться в Коцебу, один из пилотов объявил по громкой связи, что мы еще можем вернуться в Анкоридж. Услышав это предложение, Джимми и Уилл завыли так, словно от этого решения зависели их жизни. Это может подтвердить каждый, кто находился в самолете. Я никогда не слышал, как воют собаки в багажном отделении самолета и был потрясен этими неожиданными звуками, которые сразу напомнили о том, что в прошлом собаки были дикими животными. На генетическом уровне охотничий инстинкт у них явно сохранился. Они словно пытались громко заявить, что смогут преодолеть огромные пространства. Их пронзительные голоса заглушили даже шумный двигатель Боинга. Я знал, что дома Джимми и Уилл скулят, когда хотят поздороваться. Как же им должно быть холодно там, внизу. Я надеялся, летчики помнят, что на борту собаки. Беспокоясь за Джимми и Уилла, мне не хотелось возвращаться в Анкоридж только потому, что на следующий день надо будет лететь снова и им заново придется пережить такой ужасный холод. В самолете у меня не было возможности их видеть, но на земле, в Коцебу, я наконец мог о них позаботиться. Убедившись, что им тепло и настроение у них как и всегда игривое, я успокоился. Через полчаса мы снова поднялись в воздух и полетели в Коцебу, откуда и началось наше путешествие по Аляске.

Земля эпических пропорций

В течение многих лет я старательно изучал карту Аляски, которую повесил на стене в своей комнате. Это не обычная карта с названиями городов и рек. На ней во всех деталях изображены прекрасные долины и бескрайние скалистые горы. Для обозначения географических объектов использовались разные цвета в зависимости от высоты, на которой они находятся. Так, болотистые низменности обозначены темно-зеленым, постепенно, по мере появления холмов и гор, он переходит в желтый, а далее, там, где горные вершины приобретают максимальную высоту, преобладающей становится золотисто-коричневая окраска. Хребет Брукса почти полностью окрашен в этот цвет. Он простирается на много миль, и кажется, будто на нем заканчивается известный нам мир. Чтобы перейти хребет Брукса, вам придется постоянно прислушиваться к себе и земле и приложить немало усилий. Горы необычайно широки. Они образуют своего рода подкову: западная и восточная части «смотрят» друг на друга, а выдающаяся северная находится посредине. Это очень опасный край, главным образом из-за сурового климата. Нужно быть ненормальным, чтобы отправиться туда зимой, когда дует сильнейший ветер и холод пронизывает тебя насквозь или летом, когда становятся активными комары и другие кровососущие насекомые. Я постоянно смотрел на карту, мечтая о диких просторах Аляски и воображая, как буду покорять хребет Брукса.

Немногим смельчакам удалось преодолеть его. Большинство шло с востока на запад. Лишь некоторым удалось совершить переход с первого раза, а уж преодолеть это пешком и вовсе смогли единицы. Изучив большое количество журналов, я выяснил, что никто из моих предшественников не шел по тому маршруту, по которому собирался пойти я. Выбор пал не из-за того, что мне хотелось стать первопроходцем. Может быть, кто-то уже путешествовал так и до меня, только я об этом не знал. Такой маршрут показался очень удобным с точки зрения обеспечения едой. На моем пути часто встречались населенные пункты, где можно было запастись продовольствием. Я не мог позволить себе оплатить большое количество чартерных самолетов, пилоты которых сбрасывали бы мне пищу. В качестве отправной точки было выбрано Коцебу. Там довольно большой аэропорт (особенно учитывая маленькие размеры самого городка), и потому мне не пришлось нанимать маленький самолет, как если б я выбрал Анкоридж или Фэрбэнкс. Кроме того, благодаря авиакомпании «Авиалинии Аляски» я мог лететь туда напрямую, не совершая пересадок. Так собаки не подвергались дополнительному стрессу от холода и долгого пребывания в незнакомом месте.

Мне было интересно узнать, кто же все-таки смог покорить хребет Брукса. Первое документально зафиксированное путешествие датируется 1959–1979 годами. Его предпринял Дик Гриффит. Свой путь он начал в деревне Кактовик, а закончил в Коцебу. Он шел на лыжах, пешком (с тяжелым рюкзаком за спиной) и плыл в каяке. Роман Диал был первым, кому удалось завершить поход менее, чем за год. Это было в 1986 году. Он шел из Кактовика в Коцебу на лыжах, пешком, плыл в каяке и сплавлялся на плоту. В 2006 году он повторил свой поход. Двигался на восток из Кивалины к автомагистрали Далтона, и на этот раз ему потребовалось всего двадцать три дня. Кейт Ньютрей, чье имя появилось на страницах журнала «Нэйшнл географик» в 1993 году, совершил первый длительный переход через Скалистые горы. Его путь начался в форте Макферсон, что на северо-западе Канады, затем он двигался на запад по направлению к Коцебу. Поход продолжался десять месяцев. Он покорял Аляску на собачьей упряжке, санях, каноэ и плоту, на реке Ноатак чуть не умер от голода. В течение двух месяцев Кейт не видел ни одной живой души. Я перечитывал эту статью раз за разом, а журнал, в котором она была напечатана, перед сном клал на ночной столик. Конечно, покорение хребта Брукса может и не столь притягательно, как, скажем, экспедиция на северный полюс или в Гренландию, но во-первых, это не такое далекое и долгое путешествие, а во-вторых, не придется подвергать себя опасности, преодолевая огромные массивы снега и льда. Однако разнообразие цветов на моей любимой карте говорило о том, что рельеф там достаточно сложен и может стать серьезным препятствием даже на пути целой армии. Одинокий путешественник и вовсе может прийти в отчаяние. Маловероятно, что по окончании экспедиции вы проснетесь знаменитым. Вы просто вернетесь к нормальной жизни, и вряд ли многие ваши знакомые будут бросать на вас восхищенные взгляды. Но меня это не волновало. Я хотел побыть наедине с природой и с самим с собой, а лучшего места, чем хребет Брукса, для этого не найти.

Можно упомянуть еще несколько знаменательных экспедиций. По мне, все они лежат за гранью человеческих возможностей. Я не представлял, что совершу подобное путешествие всего за один год. Понимал, что посылки с провиантом мне будут сбрасывать нечасто, поэтому идти нужно будет быстрее. Еще я знал, что в районе хребта Брукса есть всего несколько деревень, где возможно пополнить свои пищевые запасы. Мне предстояло нести рюкзак весом в сто фунтов. Но я отправился в поход с единственной целью — на несколько месяцев слиться с дикой неизведанной природой. Мне нужна была такая большая, настоящая цель, которая позволила бы мне бороться с трудностями в течение долгого времени (а не каких-нибудь нескольких недель), продержаться до конца и не сойти с дистанции. Составляя план, я сначала думал о финальной точке своего путешествия, но потом понял, что для меня вовсе не важно, куда в конце концов я приду. Я просто хотел постичь тайны дикой природы и собственной души. Мне предстояло преодолеть огромные расстояния, и каждая пройденная миля должна была приблизить меня к духовному совершенству.

К покорению хребта Брукса и Национального парка Аляски я готовился долго. Но все равно не мог представить себе, каким длинным будет мой путь. С тех пор как мне исполнилось десять лет и я узнал, что на Земле есть место, которое называется «Аляска», все мои мечты и надежды были устремлены к ней. Местные леса — это пылинка по сравнению с настоящей дикой неизведанной Аляской. Я хотел овладеть всеми навыками, необходимыми для совершения дальнего похода. Чтобы развить скорость, я бегал на короткие дистанции. Бег на длинные расстояния позволил мне стать выносливым. Самым важным для меня было научиться до такой степени чувствовать лес, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах не заблудиться.

До экспедиции я побывал на Аляске более десяти раз. Впервые отправился туда, когда мне исполнилось восемнадцать. Эта земля притягивала меня, словно магнит. Я просто не мог остановиться. Компанию мне составил друг моего дедушки. Мы поехали в Национальный парк Денали. Он хотел стать летчиком, а я думал сопровождать его до поры до времени, а потом «затеряться» где-нибудь в глуши. Как только мы добрались до Денали, я наконец увидел настоящую Аляску и вот тут и начал постигать красоту и величие этой земли. Прочувствовав необъятность ее просторов, увидел, как мало людей здесь живет. Аляска покорила меня, однако покорять ее в ответ тогда было еще рановато. Убеги я тогда, никто не пришел бы мне на помощь, если б со мной что-нибудь случилось. Достать еду также было негде. В первую ночь мне было очень страшно, потому что я знал, что неподалеку живут медведи гризли, а я совсем беззащитен. Я все время ждал, когда в мою палатку ворвется какое-нибудь чудовище и порвет меня на куски. Я не понимал, что медведи вовсе не так опасны и что эти кошмары — всего лишь плод моего больного воображения. В лесу подобные видения случаются очень часто, особенно ночью и особенно, когда ты один. Убедившись в том, что Аляска — это именно то место, куда я хочу вернуться; довольный собой, несколько дней спустя я вернулся домой, в Орегон, с последними тремя сотнями долларов в кармане. Я был очарован Аляской еще сильнее, чем мог себе представить.

Я решил как можно чаще ходить в лес. Мне всегда нравилось ходить по опавшей листве. Казалось, что так я становлюсь ближе к природе. Я был абсолютно уверен, что когда-нибудь отправлюсь в далекий и прекрасный край, где еще не ступала нога человека и где нет никаких следов цивилизации. Поэтому нужно было готовиться. В свободное от лесных походов время я самозабвенно занимался спортом: бегал, катался на велосипеде, поднимал тяжести, лазил по деревьям. Мне нравилось жить на пределе сил. В лесу вместо гирь я поднимал бревна. Думаю, что все, кто когда-либо покорял Аляску, много времени и внимания уделяли физической подготовке. Трудно представить, что человек, не обладающий отменными физическими и морально-волевыми качествами, которые воспитываются в ходе тренировок, может в принципе решиться на такое рискованное путешествие. Иногда меня охватывали сомнения, стоит ли столько времени проводить в лесу, но я просто не представлял себя вне природы.

К тридцати годам мечты о путешествии на хребет Брукса захватили меня еще сильнее. За эти годы я изучил множество карт, обдумывая всевозможные маршруты, мысленно проходил каждую милю своего воображаемого пути. Конечно, в первую очередь, маршрут должен быть удобен с точки зрения снабжения провиантом. Однако я думал не только об этом, а старался включить в него те места, которые мне особенно хотелось посетить.

Наконец оптимальный вариант был найден. Я выбрал поистине необычный путь. В то время как большинство моих предшественников шли с востока на запад, я решил идти в противоположном направлении. Больших рек на моем пути практически не предвиделось. Путешественники, двигающиеся с востока на запад, в конце экспедиции около двухсот миль сплавлялись по рекам Кобук или Ноатак — это помогало им сэкономить много времени и сил. Такой роскоши я себе позволить не мог. Да-да, легкие пути — это не для меня.

Большую часть времени я намеревался провести в густых лесах тундры, которые занимали южную часть хребта Брукса. Мое желание оказаться там было нестерпимым. Итак, я решил отправиться в путь в конце марта 2007 года из деревни Коцебу, что на северо-западе Аляски. В это время там еще очень холодно, и можно будет пройти по льду реки Кобук на лыжах и санках. На мой взгляд, так путешествие станет более полным и насыщенным, и я смогу подготовиться к тяжелому, мучительному летнему походу на своих двоих. При этом идти на лыжах по льду реки намного быстрее, чем пробираться через густую чащу, особенно учитывая то, что со мной будут верные помощники — собаки. Это расстояние необходимо преодолеть до того, как растает снег. Я решил, что пройти хотя бы какую-то часть пути на лыжах и санях будет лучше, чем пытаться покорить всю Аляску пешком. Мне очень не хотелось сплавляться по рекам, складывалось ощущение, что это будет нечестно. Ведь я хотел именно идти, а не плыть.

Я мог бы выбрать реку Ноатак, но она протекает на севере штата, где нет никакой растительности и погодные условия весьма суровы. А самое главное, поскольку Ноатак находится далеко от побережья, там не встретишь ни одного населенного пункта. Поэтому я решил, что безопасней будет идти по реке Кобук. Кроме того, там есть лес, благодаря которому можно чувствовать себя почти как дома.

После перехода по реке Кобук я планировал пополнить свои запасы в деревеньке Амблер, а затем повернуть на северо-восток и идти по одноименной реке. Мне нужно было во что бы то ни стало достичь ее истоков до конца апреля, чтобы успеть до таяния льдов и начала весеннего половодья. И вот тогда я наконец отправлюсь в путь на своих двоих. С этого момента мое путешествие будет быстрым и легким. Я очень рассчитывал на это, но, когда ты находишься в таком суровом и непредсказуемом крае, как Аляска, предусмотреть все возможные варианты развития событий невозможно. Ты ни в чем не можешь быть уверен до конца.

Далее мой путь пролегал через Накмактуак-Пасс, потом должен был выйти к реке Ноатак и пересечь ее. Затем я должен попасть к маленькой речке под названием Мидас и продолжить свой путь к рекам Нигу и Киллик. Несколько дней придется идти вдоль Киллика, а затем свернуть к Восточной реке. Так я смогу добраться до реки Джон и выйти к Анактувук-Пасс. Там, в одной из местных деревень, мы договорились встретиться с Джулией, братьями Стивом и Майком, племянником Аароном и двумя старыми друзьями. И тогда все вместе отправимся к деревне Вайсмен, которая находится на шоссе Далтон.

Путь от Амблера до Анактувук-Пасс составляет триста миль. Это самое большое расстояние между населенными пунктами не только в штате, но и во всем мире. И мне предстоит преодолеть его в одиночку. Я пытался собрать информацию о своих предшественниках, однако ничего примечательного, кроме привычных сведений о турпоходах по Аляске и рассказов об экстремальных приключениях, мне не удалось найти. Большинство смельчаков, решившихся покорить хребет Брукса или отдаленные районы штата, нанимали частный самолет, который доставлял их на место и сопровождал в течение всего похода. На этом же самолете они летели домой. Так было гораздо безопаснее. Безусловно, огромные пространства Аляски могут напугать любого, но не меня. Поэтому частный самолет не входил в мои планы. Я собирался идти как можно дальше, зная, что в национальном парке «Ворота Арктики» на моем пути будет неизвестный участок земли и я понятия не имел, как его преодолеть. В связи с тем, что этого места нет ни в одном путеводителе, мне предстояло самому прокладывать маршрут и поэтому надеяться приходилось только на себя.

Я предполагал, что мое путешествие закончится, когда мне удастся выйти к шоссе Далтон. Однако втайне лелеял надежду на то, что, возможно, останется чуть-чуть времени для того, чтобы пройти еще немного на восток, к Арктической деревне, а далее к Канадской границе. Но это был бы настоящий подвиг. Я был уверен, что добравшись до Анактувук-Пасс, буду похож на мешок костей. Итак, необходимо было сосредоточить свое внимание на первой половине Аляски, от Коцебу до шоссе Далтон, на преодоление этого расстояния в лучшем случае уйдет месяца три.

Три месяца перед путешествием мы провели вместе с Джулией. Мы жили в ее доме, она изучала мои карты, пыталась усовершенствовать выбранный мною маршрут, копалась в Интернете, искала для меня лучшее снаряжение, укладывала вещи и еду в гараже. Я приготовил специальный журнал, чтобы описывать в нем все, что увижу на своем пути, каждую пройденную милю, каждый изгиб реки. Учился пользоваться GPS и компасом, которые помогут мне довести навигацию до автоматизма.

Мои первые сумки были большими и неподъемными из-за тяжелого снаряжения. Кое-что, самое необходимое для того чтобы выдержать холода, я отправил в Коцебу. В одной из сумок была только теплая одежда. На сбор вещей ушло около шести месяцев. Мне всегда казалось, что тратить много денег на покупку одежды неразумно. Однако цены на некоторые предметы экипировки превзошли все мои ожидания. Пара толстых шерстяных носков были куплены в Портленде за доллар. Там же я приобрел специальные рейтузы для дальних походов, чтоб надевать их под зимние штаны. В магазине «Гудвил» в Корвалисе нашлась куртка с подкладкой из ворса и с высоким воротом, который может защитить от пронизывающего ветра, а в магазине Армии спасения в Розбурге — несколько свитеров по три доллара за каждый. Только футболки, которые я планировал надевать в июне, были хлопчатобумажными. Остальная моя одежда была из шерсти или каких-нибудь синтетических материалов, которые не пропускают влагу. Вообще специально для экспедиции я приобрел совсем немного нового оборудования. Большую часть удалось выпросить у друзей, одолжить или же купить в секонд хэнде. Из нового пришлось приобрести палатку, которую можно использовать круглый год, а также пару лыжных ботинок. Я знал, что мне понадобятся самые лучшие ботинки, чтобы не отморозить пальцы ног. А такая вероятность есть, так как пальцы ног — самая уязвимая часть тела, на холоде кровь к ним поступает с трудом. Поэтому необходимо было позаботиться о них. Для этого я купил ботинки сверхвысокой прочности, предназначенные специально для экстремальных путешествий, с утепленной подкладкой внутри и пластиковым покрытием снаружи, чтобы ни одна, даже самая маленькая, частичка влаги не проникла внутрь. Поверьте, когда вы каждое утро просыпаетесь в палатке посреди ледяной Аляски, ни одни ботинки не покажутся вам слишком теплыми.

Мой брат Майк дал мне две пары лыж — одну про запас. Это были качественные лыжи старого образца со свободной пяткой, что помогает двигаться более свободно и создает ощущение, что ты идешь не на лыжах. Если лыжи слишком тонкие, то при ходьбе лодыжки будут сгибаться, поэтому очень важно подобрать правильную ширину лыж. Для совершенно ровной поверхности можно выбрать и узкие лыжи, но не было уверенности, что там, куда я направляюсь, условия будут такими идеальными.

Поскольку основное место в моем багаже занимали пищевые запасы, нужно было проявить изобретательность. Я взял очень много чечевицы, а вот от готовых обедов решил отказаться. Во-первых, они очень дорогие, а во-вторых, их упаковка слишком тяжелая, а я не мог позволить себе ни одного лишнего грамма. Как только начнется пешая часть моего путешествия, мне предстоит тащить рюкзак с запасом еды на месяц, а собаки будут нести на себе по двадцать пять футов каждая. Итак, вот какие продукты составили основную часть моего багажа: чечевица, овсяные хлопья, большие головки сыра, лапша, какао, кофе, сухое молоко и разнообразные закуски. Кроме того, я уложил туалетную бумагу, спички, карты, необходимые для следующего этапа путешествия. Средства защиты от солнца и комаров я убрал в самый дальний карман рюкзака, ведь они понадобятся только летом, когда будет тепло. Также я взял зубную пасту, зубную нить, леску для ловли рыбы и нитки, чтобы заштопать дырки в случае необходимости, а еще запасную рубашку и тренировочные брюки (их я также убрал подальше).

Пока я собирался и смотрел на карту, то все время думал о том, что мои запасы все равно недостаточны. Даже на моей раскрашенной цветными красками карте, она выглядела слишком необъятной. Расстояние между двумя населенными пунктами мне приходилось измерять не с помощью двух пальцев, а посредством обеих рук. На карте было очень мало названий географических объектов. Она пестрела самыми причудливыми оттенками, изображавшими складки и кольца гор. Итак, на моем пути лежат участки, где еще ни разу не ступала нога человека. Вероятно, я столкнусь с неожиданными для себя препятствиями, на преодоление которых мне придется потратить драгоценные силы и время. И еще мне предстоит сражаться с бесчисленными милями жесткой травы под названием туссок, это будет задерживать меня и вызывать раздражение. Я прекрасно понимал, что мне придется пережить мучительное одиночество и неимоверные физические нагрузки. Хотелось взять с собой ружье, но при этом очень надеялся избежать встречи с крупными животными. Просто так спокойнее спалось бы ночью: я боялся лосей и волков, которые могли напасть на собак. И, конечно же, опасался здешних медведей — самых больших в мире. Мне обязательно нужно было узнать, что делать в случае неожиданной встречи и как не оказаться у них на пути. Все остальные маршруты были моими. У меня загорались глаза, когда я видел, что даже на такой маленькой карте есть столько всего неизведанного! Чем больше неизвестных участков на карте, тем больше их будет в реальности, когда начнется путешествие. Ждать я больше не мог.

Северо-западное побережье

20 марта 2007 года, около 8 миль от Кайаны

В марте на северо-западе Аляски дует пронизывающий ветер и стоит сильнейший мороз. Из-за этого жизнь здесь практически невозможна. Когда самолет приземлился и я сошел на землю, арктический холод тут же сковал мое тело, и только тогда по-настоящему почувствовалась вся суровость местного климата. Кроме песцов и нескольких белых медведей, блуждающих по льдинам, крупных животных здесь не было — они не могли перенести такую стужу. Я не увидел даже ворон. Да, здесь чересчур холодно.

Коцебу — это маленький городок, расположенный на полуострове Болдуин, на северо-западном побережье Аляски. Участок земли, на котором он стоит, вдается в залив Коцебу как раз в том месте, где он переходит в Чукотское море. Город словно обласкан волнами. Он был основан инупиатами[2] и имеет достаточно богатую культурную историю. Слово «коцебу» вовсе не эскимосского происхождения, однако именно эскимосы составляют основную часть его населения города. Вообще свое наименование город получил от одноименного залива, названного в честь российского мореплавателя Отто Коцебу, который открыл его в 1816 году. Хотя большинство жителей — инупиаты, я просто уверен, что здесь можно встретить и представителей других этнических групп, которые переехали сюда из разных районов Аляски и из расположенных южнее остальных 48 штатов Америки, в том числе уроженцев Кавказа или иных аборигенов Аляски, скажем эскимосов юпик. Любопытно, что в самые крепкие морозы местные жители не носят головных уборов и за все берутся голыми руками, даже за обледеневшие предметы, сделанные из стали. Если бы не удивительная способность терпеть холод и ветер, люди (которых здесь и без того немного) уже давно покинули бы Коцебу. Но жители этой части Аляски, несмотря на все трудности, сделали ее своим домом. Как и другие аляскинцы, в основном они передвигаются на снегоходах, причем на полной скорости. Молодежь гоняет по ледяным дорогам так, будто это самое важное в их жизни занятие. Интересно, не приведет ли эта бешеная скорость к тому, что они потеряют связь со своей самобытной культурой? Забавно, но представители оседлых народов намного шустрее кочевников. Думаю, это объясняется страшными морозами и ошибкой природы.

Кажется, что местные жители вовсе не ощущают пробирающего до костей холода. Они согреваются в своих новых современных домах. Да-да, наш промышленно развитый и технически совершенный мир коснулся и этого края, который находится так далеко на севере Америки, что, кажется, вот-вот исчезнет в водах океана. Отдавая дань достижениям цивилизации, я взял с собой спутниковую связь на случай, если со мной вдруг случится беда.

Мы приземляемся. За бортом минус 10 °F[3]. Моим собакам сейчас приходится несладко, поэтому сразу же отправляюсь к ним: они ждут меня в своих домиках у входа в багажное отделение аэропорта. Подойдя к ним, чувствую, что они очень напряжены, видно, как сильно они дрожат. Я отношу их в небольшой отсек, где, по крайней мере, на 10° теплее. Затем забираю сумки с багажной ленты и заказываю передвижной фургончик. Чувствую, что во мне просыпается боязнь толпы, ведь зал очень маленький, а людей в нем много. Все они терпеливо ждут багаж, в то время как я изо всех сил стараюсь пробраться сквозь них со своим весьма внушительным снаряжением. Рядом с ними я ощущаю себя сбитым с толку от холода новичком. Стараюсь не смотреть на них, хотя большинство ниже меня ростом. Кажется, что все эти люди внимательно изучают меня, и тут я начинаю понимать, какое путешествие мне предстоит. Действительно экстремальное. Не думаю, что окружающие меня люди способны на подобные приключения. Врожденная непоседливость и постоянное желание идти вперед заставляют меня ощущать себя ребенком.

Наконец подходит наш экипаж, и мы с Джимми и Уиллом уютно устраиваемся на задних сиденьях. Водитель помогает мне погрузить собачьи домики, но выпускать собак я не спешу. Ведь как только я сделаю это, они захотят побегать, и будет очень трудно заставить их вернуться назад. Лучше подождать несколько лишних минут до тех пор, пока мы не прибудем на место отправления. Прошу водителя ехать по другой, менее шумной дороге. И хотя речь идет всего об одной миле, водитель начинает слегка волноваться и высаживать пассажиров. Сами пассажиры разговаривают будто хорошие знакомые и так тихо, что я не могу разобрать не только, о чем они говорят, но и на каком языке: родном или ломаном английском. Пожилая местная жительница сидит на переднем сиденье и с видом мудреца что-то тихо нашептывает на ухо водителю, наверное, дает ему какой-нибудь ценный совет. Она смотрит не на него, а на лобовое стекло, но мужчина ведет себя так, как будто он все понимает. Не знаю, что говорит эта женщина, но они произносят слова так тихо, что я постепенно успокаиваюсь. Это не праздный разговор, в нем нет никакой скрытой агрессии, простая монотонная речь, смысла которой мне и не нужно понимать. И вот мы уже далеко за городом. Все остальные пассажиры уже вышли. Я прошу водителя остановиться. Высаживаюсь, вынимаю сумки и собак. Снег скрипит у меня под ногами. Отвязываю собак, чтобы они согрелись и немного отдохнули.

В пятидесяти ярдах от главной дороги я ставлю палатку. Это двухместная палатка от Мармота, которую можно использовать в любое время года. Она рассчитана на экстремальные погодные условия, и без нее я не смог бы выжить. Дует легкий ветерок, и я опасаюсь последствий, если он вдруг усилится. Для укрепления палатки использую несколько толстых веревок. Дыры и иные повреждения ткани недопустимы. Я не могу позволить себе так рисковать. Конечно, можно было бы переночевать и в мотеле, чтобы оправиться от температурного шока и постепенно привыкнуть к холоду, но с собаками туда не пускают. А бросить Джимми и Уилла одних на смерть от холода я не могу — их шерсть не настолько густая, чтобы выдержать такие сильные морозы на открытом воздухе без палатки. Конечно, скоро они привыкнут к местным погодным условиям и будут легче их переносить. Пока же они ночуют со мной в палатке — в тепле и уюте. Успех первой части экспедиции во многом зависит от них, от их здоровья и сил. Именно они должны стать моей главной движущей силой, ведь каждому из них предстоит везти сани с 200 фунтами еды и зимним оборудованием. Еще до начала путешествия было понятно, что я не смогу обойтись без них. Конечно, я мог и сам тащить санки, но это было бы намного медленнее. Я взял с собой столько разных приспособлений для борьбы со снегом и льдом, что мои сумки были слишком тяжелыми. Например, специальная лопатка для снега, чтобы каждый день делать отверстия в том месте, где буду разбивать палатку, и топорик для льда, чтобы колоть лед на реке, измельчать его и пить. А еще до начала похода я получу одежду и огромное количество съестных запасов.

21 марта 2007 года

Я передвигаю свою палатку поближе к городу и устанавливаю ее под мостом. Это позволит защитить ее от ветра. Кроме того, отсюда мне ближе до почты, куда в скором времени придется отправиться за едой. Еще не совсем привыкнув к холодам, я недооцениваю их жестокость и, будучи уже совсем близко от города, начинаю дергаться. С ужасом приходится осознавать, что твоя беспечность может обойтись слишком дорого и что через несколько минут твоей жизни может угрожать опасность. На обратном пути я чувствую, что мерзну и пальцы ног начинают болеть. Теперь-то понимаю, что переставлять палатку вовсе не было необходимости, все равно это место слишком далеко от города, и до того, как мне удастся до него добраться, может случиться беда. Я не могу действовать адекватно. Чувствую, как нестерпимо жутко болят пальцы ног, пытаюсь идти быстрее, чтоб немного согреть их, но это не помогает. Мне нужно собраться и преодолеть холод, чтобы разбить палатку. Пальцы рук меня не слушаются. Приходится переставлять столбики и заново привязывать их к ткани. Натянув перчатки, сжимаю пальцы в кулак, чтобы немного согреть их. Так получаю возможность поработать еще несколько минут, пока они окончательно не онемели. Наконец палатка установлена, и мы с собаками тут же забегаем внутрь, чтоб согреться. Только закрыв палатку, я начинаю чувствовать себя лучше.

Чуть позже, зная, что у меня есть домик, где можно согреться, я рискнул отправиться в продуктовый магазин. Пол в магазине уложен бревнами, и Джимми с Уиллом могут полежать на сухой поверхности. Поднявшись по металлическим ступеням, оказываюсь перед двойной дверью. Открыв ее, я очутился в холле. В помещении градусов на сорок теплее, чем на улице, поэтому мои очки сразу запотели. Чувствую, как меня обволакивает приятное тепло. Перед тем как распахнуть дверь, стаскиваю с себя вязаный шлем и подшлемник и расстегиваю куртку. Магазин очень большой, и я хожу туда-сюда между полками, выбирая нужные товары. Чувствую, что начинаю потеть, и решаю снять куртку.

Я покупаю два баллона с газом для горелки, буханку дешевого хлеба и галлон молока.

— Собираюсь в поход, — сказал я кассиру, но он даже и ухом не повел, как будто не слышал меня или ему просто все равно.

Не хотелось бы мне целыми днями работать в этом магазине потому что так в полной мере я не смог бы познать дикую природу, которая меня окружает. Оплатив покупки, надеваю куртку, головные уборы и выхожу за дверь. Как только я вернулся, собаки тут же начали обнюхивать мои сумки.

— Вставайте, ребята, — сказал я. — Мы уходим!

Мы возвращаемся к своему лагерю и залезаем в палатку. Оставить молоко на ночь я не могу, оно обязательно замерзнет, поэтому большую часть приходится налить собакам сразу. Сейчас очень холодно, около 10°.

22 марта 2007 года

Сегодня я отлично выспался, уютно свернувшись в клубочек в двух теплых спальных мешках, проспав не менее двенадцати часов. Мне так тепло и комфортно, что я с удовольствием бы пролежал в такой позе до самой весны. Совершенно нет желания оказаться один на один с пронизывающим холодом в палатке и тем более на улице. Висящий на обледеневшей стене градусник показывает около 20 °F Значит снаружи еще холоднее. Днем на солнышке температура поднимается до 40 °F. Однако углы палатки по-прежнему покрыты толстым слоем льда. Он образовался в результате замерзания пара, который мы выдыхали всю ночь. Наконец решаю, что пора вставать. Даю себе еще несколько минут потянуться, сажусь, счищаю наружный мешок от льдинок и собираюсь на почту. Все это время собаки не шевелятся. Пока я готовлюсь к выходу, они как ни в чем не бывало лежат в своих мешках. Между тем холод усиливается. Да, если к такому путешествию не готовиться заранее (и физически, и морально), то оно может убить вас.

Укутавшись потеплее, я беру две пары саней и тащу их на почту. Моя поклажа уже ждет меня. В одном ящике лежат чечевица, овсяные хлопья и немного готовых обедов, во втором — шесть футов корма для собак, в третьем — самая разнообразная еда, включая воду, в четвертом — шоколадные плитки и батончики для поддержания энергии, а в пятом — теплая одежда. Я очень рад специальным рейтузам с высокой талией для турпоходов. Они защитят кожу и спасут меня от переохлаждения. Кроме того, благодаря им моя терморубашка будет плотно прилегать к телу, что поможет сохранить драгоценное тепло.

Я спешу на задний двор почты, где привязал собак. Мне очень не хотелось, чтобы они находились на самом ветру. Они стоят там не шелохнувшись, ждут моего возвращения, но завидев меня, начинают радостно вертеть хвостиком и прыгать. Джимми кивает головой, как щенок. Это его манера здороваться, а вот Уилл поприветствует по-другому. Он начнет высоко подпрыгивать так, словно на батуте.

— Спокойно, ребята, все хорошо, — говорю я им. — Мы идем. Не волнуйтесь!

Они прыгают на меня, и я глажу их, чтоб они успокоились. Погрузив ящики на сани, перевязываю их веревкой и везу в палатку. Я иду не торопясь по льду залива, а собаки тем временем играясь борются друг с другом. Они играют, и когда стоят, и когда проходят по несколько миль в час, и даже когда бегут с бешеной скоростью. Для них не имеет значения, где они находятся и чем занимаются. Таких отчаянных шалунов я еще не встречал!

Мои четвероногие друзья неплохо справляются с холодом. Кажется, что им всегда тепло и они полны сил. Я привязываю их на длинный поводок, чтобы они смогли свободно побегать и пошалить, но при этом не убежали за другими собаками. Их задорный нрав, кипучая энергия и игривость приходятся мне по душе, кажется, что их ничто не может выбить из колеи. Когда они видят других собак, то тут же бегут им навстречу и, если те не привязаны на цепь, начинают прыгать вокруг них так, словно дружат всю жизнь. Правда, есть одна проблема. Дело в том, что некоторые собаки пугаются эрдельтерьеров и отворачиваются. И тогда Джимми с Уиллом, которые хотели всего лишь поиграть, начинают не на шутку драться. Раньше эрдельтерьеры помогали людям охотиться на медведей и горных львов. Отсутствие страха перед хищниками — это одна из причин, почему я взял их с собой. Однако данный факт может навлечь беду. Эрдельтерьеры словно созданы для драки и охоты: огромные острые зубы и морда, более вытянутая, чем у представителей других пород. Они гибкие, обладают молниеносной реакцией. Кроме того, это очень сильные для своего маленького роста собаки. Их голова выглядит непропорционально большой по сравнению с туловищем. Бросаясь в атаку, они пытаются сделать так, чтобы соперник потерял равновесие, а уж потом пускают в ход зубы. Эрдельтерьеры практически не чувствуют страха. Догнав другую собаку или дикое животное, они не теряют ни секунды и сразу пускаются в бой. Бороться с ними довольно трудно, и очень часто на моей руке оказываются следы их зубов.

Вернувшись, я разворачиваю свои запасы и укладываю их в тепло. Растапливаю снег на горелке и даю попить собакам. Это приходится делать не менее двух раз в день, потому что вода очень быстро замерзает. После того как собаки удовлетворяют свою жажду, оставшуюся воду наливаю в бутылку и до утра убираю в спальный мешок, чтобы она не замерзла. Точно так же я прячу горелку. Если этого не сделать, то частички воды в ней затвердеют, и наутро она не будет работать. Спросонья, да еще в таком холоде, мне будет некогда с ней возиться. В условиях, когда на улице от -5 до -20 °F, испорченная плитка мне не нужна, особенно тогда, когда я пытаюсь проснуться.

Около десяти вечера становится темно, и мы укладываемся спать. Однако абсолютной темноты здесь не бывает даже ночью. Тонкие лучики света издалека напоминают о том, что в июне начнется недолгий период под названием «полярный день», когда целый день светло, потому что солнышко не заходит за линию горизонта. Всю ночь я слышу шум снегоходов. Многие местные жители не спят просто потому, что на следующее утро им не надо идти на работу, а погода выдалась тихая и спокойная. Какая-то очень шумная машина проезжает мимо моей палатки каждые пятнадцать минут! Это единственное место, где жители могут перебраться на другую сторону дороги, не проезжая по асфальту; здесь же они ездят по чистому льду. В принципе, я ничего не имею против. По крайней мере, если вдруг что-нибудь случится, вокруг будут люди, которые смогут оказать нам первую помощь.

Перед сном я делаю записи в журнале. Приходится писать в перчатках, потому что даже в палатке настолько холодно, что снять их и не отморозить пальцы просто невозможно. На мне три слоя термобелья и три пары шерстяных носков, толстый подшлемник и шапка из овчины. Даже в жилете и куртке с подкладкой из ворса мне все равно холодно. Собаки тоже одеты в теплые курточки, которые специально для путешествия сшила моя мама. В специальной спальной сумке им весьма уютно. Через несколько недель, когда потеплеет, я отдам ее кому-нибудь из жителей деревни, как и остальную зимнюю экипировку. Вход прикрыт двумя слоями ткани, чтобы не оставалось ни одной щели, через которую холод мог бы проникнуть в палатку. Когда стоят такие морозы, вопросы безопасности приобретают решающее значение. Даже от одного случайного дуновения ветра тело может потерять огромное количество тепла. Думаю, что сегодня ночью температура на улице опустится ниже -20 °F, а в палатке будет около 13–15 °F. Когда собаки ночью пытаются перевернуться на другой бок, они не нарочно стаскивают с себя покрывала. Чувствуя, что они сидят у моих ног и трясутся от холода, я просыпаюсь и снова укрываю их. Эти собаки очень редко скулят, и догадаться, что они замерзли, можно только по дрожи. Если их не укрыть, то они будут мерзнуть всю ночь, и тогда дальнейший путь будет для них более трудным, чем мог быть. Хочется, чтобы они провели долгое путешествие весело или хотя бы большую его часть. В ближайшие дни они будут нужны мне свежими и полными сил. Все это очень важно, потому что я собираюсь покорить не что-нибудь, а Аляску.

Надеюсь, что благодаря путешествию Джимми с Уиллом станут сильнее и физически, и морально. Под моим присмотром они должны чувствовать себя свободно, им необходимо научиться ориентироваться на дикой пустынной местности. Я думаю, что, пройдя все предстоящие испытания, они станут еще более живыми и добродушными. Сидеть на одном месте мы не сможем — ни я, ни они.

23 марта 2007 года

Я пытаюсь зажечь горелку на улице, но у меня ничего не выходит. Холодный ветер задувает пламя свечи еще до того, как я успеваю поднести его к горелке. Пытаюсь воспользоваться охотничьими спичками, которые не должны затухать от ветра. Чиркаю одной из них, подношу к конфорке, но она даже не загорается. Я беру еще одну спичку, и потом еще одну, и еще, но мои усилия так и не увенчались успехом. Потратив на это бесполезное занятие около часа, пришел к выводу, что моя горелка никуда не годится и не стоит полагаться на нее в дороге. Было огромное желание сломать ее и выбросить куда подальше, но все же рассудок взял верх над эмоциями, и я вернул ее в палатку. Пришлось идти в город, чтобы позвонить Джулии и попросить прислать мне новую горелку с зажигающим противоветровым устройством, напоминающим маленький паяльник. Подобное приспособление в условиях суровых холодов просто необходимо, чтоб я мог зажечь горелку и согреться. Механизм довольно прост: пламя загорается от простого соприкосновения с воздухом, точнее с содержащимся в нем кислородом.

Вся организационная работа лежит на Джулии. Она делает для меня то, что сам я сделать не могу. Вообще даже в своих самых смелых мечтах я не мог представить, что мне посчастливится встретить такую женщину. Джулия для меня словно огонек надежды. Она — цель моего путешествия, которую я достигну, когда преодолею опасности, стоящие на моем пути. Без Джулии мне будет трудно завершить экспедицию. Я не могу отправиться в путь, пока у меня не будет двух газовых горелок. Их потеря или поломка будет означать конец, так как я лишусь источника воды и тепла. Выжить без огня, когда дует такой пронизывающий ветер, невозможно. Тем более, что первоначально на моем пути не встретится ни одного дерева, поэтому единственное место, где я смогу согреться и перетерпеть суровые условия Арктики, — это моя палатка.

На почте я немного согреваюсь, делаю жизненно важный для себя телефонный звонок и медленной походкой направляюсь к выходу. Здесь тепло, и торопиться мне совсем не хочется, но, с другой стороны, потеть тоже нельзя. Влага рано или поздно замерзнет, и холод проберет меня до костей. По-прежнему чувствую тепло в пальцах ног, значит, я могу идти медленно и не замерзнуть. Но выйдя на улицу, первые 20 минут мне приходится идти быстро, чтобы мои конечности не замерзли, и только после этого я смог перейти на медленный шаг.

Зная, что этой ночью вновь будет ужасно холодно, вытаскиваю спальные мешки, чтобы проветрить их на сухом арктическом воздухе. Пока дует ветер, влажность воздуха достаточно низкая, и благодаря этому мешки высохнут, даже несмотря на отрицательную температуру. Вообще низкая влажность дает немало преимуществ. Влага на одежде и коже быстро испаряется, а я не становлюсь очень грязным. Мои очки не запотевают, спальные мешки остаются сухими, и внутри моей палатки не так много испарений. К тому же ветки деревьев, когда я начну с их помощью разводить костер, будут достаточно сухие и легко загорятся.

Разломав ящики из-под еды, укладываю доски на пол и под подушку, чтобы создать еще одну преграду между собой и покрытой льдом землей. После этого сооружаю вокруг палатки снежную стену высотой в два фута и кладу глыбы снега с той стороны, где, судя по флюгеру, дует ветер. Это поможет защитить палатку от ветра и, кроме того, подарит пять дополнительных градусов тепла.

— Просто рай! — хвалю себя, заканчивая работу.

Одиннадцать лет назад я завел Джонни, чтобы вместе с ним совершить этот или подобный поход. Он прилетел из Алабамы, молчаливый и угрюмый, оттого что его разлучили с семьей. Вообще мне нужно было самому поехать за ним на машине и провести с ним несколько дней, чтобы как следует познакомиться, перед тем как забрать его из тех мест, где все было ему так близко и знакомо. Ему исполнилось всего одиннадцать недель, и он весь был почти черный, но по мере роста его шея и лапы постепенно приобретали желто-коричневый цвет.

В те годы, пока со мной был Джонни, я сменил не одну работу и предпринял несколько дальних поездок в те места, где природа еще сохранила свою дикую первозданную красоту. Отправляясь на север, брал Джонни с собой, а при путешествии на юг, в жаркие тропики, приходилось оставлять его в Орегоне у родственников или друзей. Я побывал в тех местах, о которых до меня мало кто слышал, например, на хребте Тама Абу в штате Саравак на острове Борнео и в горах МакКензи на севере Канады. Главная трудность заключалась в том, что, достигая цели своего путешествия, приходило осознание, что мне этого недостаточно. Места, в которых я побывал, не казались мне по-настоящему дикими и неизведанными. Лесных обитателей там не столь много, а люди были слишком зависимы от капиталистической экономики. Традиционный способ добывания пищи — собирательство — уходил в прошлое. Три раза был в Перу, сплавлялся по Амазонке в районе Икитоса[4], путешествовал в районе реки Мадре-де-Диос в поисках индейцев Йора.

Я пытался найти кочевое племя индейцев Пенан на острове Борнео, для чего в течение нескольких недель в одиночестве ходил по горам, по девственным, первобытным лесам, которые чуть было не изменили мое отношение к природе. Вьющиеся лианы с острыми шипами цеплялись за одежду, а когда я пытался вырваться, множество пиявок впивались в кожу. Идя по следам индейцев Пенан, видел заросшие тропы, по которым они ходили, заброшенные жилища мне так и не удалось найти. На следующий год я вернулся сюда, чтобы отправиться в еще более отдаленный район в горах Борнео. Пробыл там три дня, скитаясь по горам, покрытым густыми, непроходимыми джунглями, недалеко от истоков реки Аданг. Чтобы понять, где я нахожусь и хорошо осмотреть местность, приходилось забираться на высокие деревья (так я делал еще в Орегоне). Иногда я настолько дезориентировался, что даже казалось, будто мой компас сломан.

Я отправился в Венесуэлу, чтобы побродить по высокогорьям Гвианы, втайне надеясь встретить представителей кочевого народа Хоти. Но насилу добравшись до реки Ориноко, повернул назад. Я плыл на лодке по Бразилии, от Перу в сторону океана, надеясь в конце путешествия найти племя Ава, но в Белеме на меня напали двое молодых людей. Это стало последней каплей. Вообще в путешествии по джунглям Амазонки в компании назойливых бразильцев и так было мало приятного, а тот факт, что мне не удалось достичь намеченной цели и вовсе привел меня в бешенство. Обычно я очень спокоен, но тогда был словно бомба, готовая взорваться в любой момент. Одного из нападавших я ударил кулаком в челюсть. Тогда-то они и потеряли всякое желание грабить меня, ну а я в свою очередь потерял всякую охоту продолжать путешествие по Бразилии, где так много «гостеприимных» и непредсказуемых людей.

Несколько раз мы с Джонни путешествовали по Аляске. В конце концов, я решил, что однажды отправлюсь туда надолго, буду покорять дикие земли и пытаться выжить самостоятельно, как это делали наши далекие предки миллион лет назад. Я хотел ловить рыбу в реках и озерах, собирать ягоды летом, но больше всего я мечтал бродить по неосвоенным дебрям, день за днем, куда захочу и когда захочу. Мне казалось, что Аляска — это моя последняя возможность познать красоту земли, с головой окунуться в дикую природу. В течение двадцати лет в общей сложности я провел там около двадцати месяцев, и предстоящая экспедиция должна будет подвести своеобразную черту моим приключениям.

Слишком холодно, чтобы ждать

В 1980 году Джимми Картер подписал Закон об охране национальных богатств Аляски, согласно которому двадцать миллионов акров земли должны находиться под защитой государства. Это огромнейшая территория, равная по площади нескольким маленьким штатам или даже государствам. Чтобы преодолеть все это расстояние, мне понадобились бы годы. Я собираюсь путешествовать по национальным паркам «Ворота Арктики», «Кобук-Валли» и национальному заказнику «Ноатак», которые входят в число охраняемых территорий. Закон, принятый Картером, был весьма спорным. Конечно, развитие региона принесло бы неплохую прибыль, но статус государственной собственности означает, что эта земля принадлежит каждому гражданину США и единственный способ обеспечить заботу о ней — призывать к ее охране. Я свято верил, что Аляска — это первозданная территория, не тронутая цивилизацией, и не важно, находится она под защитой закона или нет. Однажды мне пришла в голову мысль, что если отъехать от Анкориджа, Фэйрбэнкса и основных трасс подальше, то куда бы я ни отправился, вокруг меня будет прекрасная непорочная земля. Таким было мое мнение, когда мне исполнилось всего восемнадцать, и мне было абсолютно все равно, какая ее часть охраняется законом, а какая нет. Я считал, что Аляска прекрасна везде. В принципе, никакая защита ей не нужна была, это всего лишь своеобразная дань моде, последним тенденциям развития современного мира.

25 марта 2007 года

Температура воздуха на улице по-прежнему не поднимается выше 0 °F, а ночью становится значительно холоднее. По мере того как утро сменяется днем, в палатку проникают лучи солнца, и маленькие кусочки льда, образовавшиеся за ночь, падают, словно снежинки. Но они настолько хрупкие и сухие, что сразу тают. Благодаря холодному воздуху, я не страдаю от нехватки кислорода, поэтому могу спокойно полностью закрыть палатку, чтобы сохранить тепло. Мне очень уютно. Я начинаю кипятить воду на горелке с изобутановой смесью, прекрасно понимая, насколько это опасно. Хорошо зная ее механизм, никому другому пользоваться ею я бы не посоветовал, разве что в случае крайней необходимости — если вы будете замерзать до смерти и другой возможности не предвидится. Необходимо внимательно следить за тем, чтоб она не упала, и вообще включать ее только на очень короткое время. Чем дольше она работает, тем меньше кислорода остается в палатке. Но все же у изобутановой горелки есть свои преимущества. Она устроена проще, нежели газовая, и меньше по размеру. Кроме того, работает на баллоне, находящемся под давлением, и поэтому дополнительной подкачки не требуется. Содержимое баллона представляет собой легко воспламеняющуюся на воздухе жидкость, поэтому зажечь изобутановую горелку легче легкого, даже если ваши пальцы почти онемели.

Следующей ночью я снова замерзаю. Просыпаюсь с настолько застывшими пальцами ног, что даже не могу ими пошевелить. Не знаю, сколько времени нахожусь в таком состоянии, и очень боюсь, что мог их отморозить. Я сплю в двух спальных мешках, накрываюсь брезентом и надеваю четыре пары шерстяных носков. Что еще можно сделать, чтоб не замерзнуть, просто ума не приложу. В течение двадцати минут, не вылезая из мешков, изо всех сил пытаюсь тереть пальцами о пол, но это не помогает. Тогда я снимаю носки и смотрю, не изменился ли цвет кожи. Слава Богу, все в порядке. Благодаря массажу ступней чувствую, как им передается тепло моих рук. Затем прочищаю межпальцевые зоны от грязи и влаги. Мне кажется, это самое важное, что можно сделать, чтоб защитить их от замерзания. Я делаю это как минимум два раза в день: утром, когда просыпаюсь, и вечером, перед сном.

Итак, я сижу, полностью одетый и варю себе кофе без кофеина с добавлением какао. Этот ароматный напиток приносит мне истинное наслаждение, хотя вообще я не пью какао. Но здесь любой теплый напиток идет на ура, и меня совершенно не беспокоит тот факт, что я могу поправиться или повредить зубы. Меня заботят только испытываемые мной сейчас трудности и то, как их преодолеть. И вот я начинаю чувствовать ноги, то, как к ним возвращается жизнь, как тепло достигает кончиков пальцев, и огромная радость переполняет меня. Еще удалось выяснить, что для лучшего сохранения тепла желательно сидеть, наверное, в таком положении кровь циркулирует быстрее. Я выключаю изобу-тановую горелку на две минуты позже, чем это было нужно, потому что уж очень приятно находиться в тепле. Заставить себя выйти на улицу до того, как окончательно не отогреюсь, я просто не могу. Невозможно не замерзнуть, отправившись в путь с холодными ногами. Для того чтобы тело начало вырабатывать тепло от физических усилий, требуется время, поэтому перед выходом нужно как следует согреться. А вообще только пешие прогулки по-настоящему спасают пальцы ног от замерзания. Если бы я сидел без движения, то давно бы уже остался без них. Ботинки убираю во внешний спальный мешок, чтобы к утру они совершенно оттаяли. По этой же причине мне приходится хранить там многие вещи: головной фонарик, ботинки, бутылку с водой, часы и горелку. В принципе я не обращаю на них особого внимания, зная, как они помогут мне утром, но все же, откровенно говоря, это мне слегка поднадоело.

27 марта 2007 года

Моя новая горелка доставлена, и мы наконец можем покинуть город Коцебу с его шумными снегоходами. Я складываю еду и собираю палатку. На это уходит довольно много времени. Два раза я возвращаюсь в палатку, чтобы погреться. Это мое последнее испытание перед дальней дорогой. Приступив к сбору палатки, начинаю действовать очень быстро. Как только все готово, сразу начинаю двигаться в заданном направлении. Это помогает разогнать кровь и согреть пальцы ног. Если через тридцать минут ничего не выйдет, то придется остановиться, разбить палатку и уже согреваться в ней. Путешествуя в одиночку, нельзя рисковать. Обморожение — это не шутка. Будь чуточку потеплее, может быть, я еще хорошенько поразмыслил бы о том, в какую сторону идти и чем грозит холод. Почему я не делаю этого? Да только потому, что у меня элементарно нет времени. Слишком холодно сидеть на одном месте и рассуждать о будущем. Слишком холодно, чтобы ждать. Слишком холодно, чтобы раздумывать.

Выбранный способ передвижения называется скиджоринг (буксировка лыжника собакой). Наверное, это слово имеет скандинавские корни. На каждую собаку я надеваю шлейку, к их спине привязаны петли, именно к спине, а не к плечам, как в дешевом снаряжении, а к ним пристегивается амортизационный шнур. Другим концом прикрепляю шнур к специальному поясу у себя на бедрах. Джимми с Уиллом идут на несколько ярдов впереди меня, а позади тянутся двое саней, прицепленных к поясу с помощью двух алюминиевых палок. Так я в любой момент могу остановиться, не боясь столкновения.

Мой груз очень тяжелый, и меня немного укачивает. В этом году я еще ни разу не ходил на лыжах. Раньше каждые выходные катался в Орегоне, в Каскадных горах и достиг весьма неплохих результатов. Я даже принимал участие в нескольких соревнованиях, а больше всего мне нравятся маршруты в сельской местности. Скиджоринг — очень своеобразный спорт. Пара часов у меня уходит только на то, чтобы привыкнуть к амортизационным шнурам: они то натягиваются до предела, то вновь ослабевают в зависимости от собак. Сейчас они в хорошей форме и у них достаточно сил тащить сани. Каждый раз, когда они отбегают на достаточное расстояние, шнуры сильно натягиваются, тогда я иду вперед, чтобы чуть ослабить натяжение. Собаки пока не умеют бежать равномерно: сначала бегут что есть сил, пока шнур не натянется, и только когда это происходит замедляют шаг. Я увеличиваю скорость, натяжение ослабевает, и собаки снова со всех сил мчатся вперед.

— Полегче, ребята, полегче! — кричу я, но они не слушаются.

Так повторяется первые несколько дней в течение 15 минут с начала пути, но постепенно собаки привыкают и даже координируют усилия, чтобы тянуть сани равномернее. Так им становится легче. Мне нравится наблюдать за Уиллом, когда он оказывается совсем рядом. Мне кажется, что на морде отражается весь мыслительный процесс, пока он тащит санки. Ему очень нравится, когда шнур натянут несильно, тогда он может убежать на несколько метров вперед. И пока Уилл смертельно не устанет, то даже не оглянется. Запах животных на снегу или доносимый ветром приводит собак в неописуемый восторг. Они устремляются вперед, точно ракеты, и вовсе не думают о сохранении скорости и энергии. Собаки становятся просто сумасшедшими, и продолжается это до тех пор, пока они не настигают добычу или пока она не уходит от них. Я позволяю им резвиться, пока они вдоволь не насладятся, но как только вижу, что они начинают отклоняться от курса, иду в противоположном направлении и тем самым возвращаю нас на правильный путь. По заледеневшему снегу передвигаться непросто, поэтому порой шнур натягивается очень сильно. Но собаки быстро учатся преодолевать трудности.

Мы идем вдоль трассы для снегохода в четырех милях от полуострова Болдуин — это большой участок земли, находящийся в ста милях от основной части Аляски. В это время года он выглядит точно заброшенный ледяной пустырь с одиноким кустарником, который будто нарочно воткнули, чтобы я знал, что все еще нахожусь на земле. Куда ни глянь, везде видна лишь замерзшая земля и линия горизонта. Я планирую обогнуть полуостров, выйти к дельте реки Кобук и пройти вдоль реки сотню миль до деревни Амблер.

В первый день, где-то на середине пути, нас неожиданно настиг гонщик на собачьих упряжках, совершавший ежедневную тренировку. У меня нет времени, чтобы отреагировать должным образом, и я просто уступаю ему дорогу. Его собаки подбегают сзади, и Джимми с Уиллом оказываются посредине. Поворачивая, они теснят меня к краю. Мне приходится сложно, поскольку я привязан к саням. Я жду от мужчины извинений за то, что он так нетактично перешел мне дорогу. Занятый распутыванием запутавшихся на лодыжках веревок, я не вижу, что происходит сзади.

— Следи за собаками! — кричит мне мужчина.

Я падаю, и это падение вдвойне неудобно из-за того, что я по-прежнему привязан к снаряжению. Чувствую себя очень неприятно.

— Следи за собаками! — кричит он снова, и сейчас это по-настоящему заводит и злит меня. Видимо, он хочет, чтоб я извинился за то, что попался ему на пути.

— Это вы столкнулись со мной! — кричу я в ответ и сурово смотрю на него.

Жду ответа, но он ничего не говорит. Пока я придерживаю Джимми и Уилла, он проходит мимо нас со своими псами. Затем он останавливается примерно в сорока футах впереди нас, распутывает веревки, за которые привязаны собаки и вновь трогается в путь. Джимми с Уиллом вовсе не могут стоять на одном месте и смотреть, как мимо них проходят чужие собаки.

Ведь Джимми и Уилл — большие терьеры, а терьеры не будут пассивно наблюдать за тем, как мимо них пробегает десяток тяжело дышащих хаски. Ведь они всегда хотят быть в гуще событий, быть ближе к другим собакам. Через некоторое время мы следуем по следам гонщика, и Джимми с Уиллом бегут изо всех сил, поскольку чувствуют впереди запах хаски.

Ввиду отсутствия специальных подставок с роликами у моих саней, скорость передвижения у нас значительно меньше. Но меня утешает мысль, что в тех местах, куда я направляюсь, снег глубокий и свежий и мои сани более приспособлены именно для таких условий.

Перед отправлением в этот поход я повредил спину, что сильно сказалось на моей физической выносливости. Из-за этого я очень быстро устаю, к тому же опасаюсь повредить спину вновь. Пытаясь научить собак тащить сани, я привязывал их к велосипеду и однажды не заметил, как веревки закрутились вокруг пояса. Собаки сильно дернулись, и вот тогда, мне кажется, я и потянул мышцы спины. На следующий день мы бродили по Дрифт-Крику. Переправляясь через реку вброд, я потерял в воде один ботинок. На дворе стоял январь, было довольно холодно, и чтобы пройти еще минимум пять миль до выхода, ботинок был мне просто необходим. Оставшись в одном ботинке, я бежал за его «братом» больше мили. От этого бега по реке шерстяной носок на необутой ноге намок. Он шлепал и шкворчал, как блин на сковороде. Я споткнулся о камни и почувствовал боль в спине, но ботинок все же был далеко. Вообще это были дешевые кроссовки, и я очень удивился, что они оказались такими плавучими.

Случайно я оказался у подножия скал на берегу реки, где парочка молодых влюбленных устроила пикник. Первым делом я, конечно, извинился за то, что нарушил романтическую атмосферу своим мокрым носком, хлюпающим по земле. «Простите меня, пожалуйста, я потерял ботинок в речке», — прокричал я им на бегу. Они были очень вежливы и сказали, что все нормально, даже несмотря на то что Джимми с Уиллом в своей привычной манере полезли к ним ласкаться. Наконец, я догнал ботинок, и, чтобы вытащить его, мне пришлось зайти по пояс в воду. Именно тогда я понял, что очень сильно повредил спину. В течение двух часов я вынужден был лежать: когда я садился, боль становилась просто невыносимой. Я понял, что мне предстоит лежать еще как минимум несколько дней. Возвращение домой стало для меня настоящей мукой. Но все-таки я шел, медленно, стиснув зубы, но шел.

Первую неделю после этого я приходил в себя. Спина болела сильно, и меня волновало только то, смогу ли я возобновить тренировки. О путешествии по Аляске я старался не думать. Я пытался заниматься, каждый день увеличивая нагрузку, и, к счастью, боль постепенно начала утихать. Уже через месяц я катался на велосипеде и поднимал тяжести, готовясь к поездке. Я ездил на медленной скорости, а через день совершал пешие прогулки по лесу вместе с Джимми и Уиллом, чтобы они не потеряли форму (да у них с этим и не было проблем). За две недели до начала экспедиции я увеличил вес тяжестей, которые поднимал, и стал чаще ездить на велосипеде, чтобы как следует накачать мышцы ног. Но вернуть свою форму, такую же как до несчастного случая я так и не сумел. Раньше я тренировался по несколько дней подряд. Тренировки вошли в привычку. Я не мог жить без них так же, как без природы и собак.

По морскому льду

Останавливаясь на ночлег, первым делом мне приходится с помощью лопаты делать углубление в снегу, чтобы поставить палатку. Корочка снега очень твердая, но тем не менее все равно слишком хрупкая для того, чтобы можно было стоять и не проваливаться. Сухой снег крупинками похож на чистый белый песочек, и утрамбовать его невозможно. Поэтому мне приходится копать очень глубоко, чтобы установить палатку на что-то более менее твердое. Даже если провести на одном месте достаточно долгое время, снег не станет более мокрым и, соответственно, не утрамбуется, как вам надо, вы просто будете проваливаться в землю все глубже и глубже до тех пор, пока не достигнете твердой поверхности.

Я тружусь уже около получаса. Сначала необходимо разбить ледяную корочку, но моя дешевая лопатка, сделанная из пластика, совсем не предназначена для борьбы с арктическими льдами. Первые пять минут я пытаюсь расколоть лед. Конечно, надо было бы потратиться и купить что-то получше, но я думал, что вполне могу обойтись и этой. Справившись с корочкой, начинаю выгребать снег руками, выбрасывая его между ног. Наконец заканчиваю работу, сохранив лопатку целой и невредимой, устанавливаю палатку и готовлюсь ко сну.

Ночью очень долго не мог согреться — в течение дня я много потел. Думаю, что влага скопилась на термобелье. В условиях таких жестоких холодов у меня нет права на ошибку, поэтому осматриваю ноги и, обнаружив влагу между пальцами, вытираю их насухо, проверяю, не появились ли на коже пигментные пятна или волдыри. Малейшая оплошность с моей стороны может привести не только к обморожению пальцев, но и к смерти от переохлаждения и омертвления тканей. Так как рядом со мной никого, кто мог бы сказать мне, как я выгляжу и веду себя со стороны, признаки обморожения трудно заметить сразу, поэтому я внимательно слежу за своим самочувствием и поведением. Поскорее бы покинуть этот полуостров и оказаться в лесу, где не будет такого сильного ветра и опасности переохлаждения.

Ночью даже в спальных мешках мне бывает так холодно, что иногда меня охватывает паника. Я не могу согреться. Конечно, в крайнем случае можно зажечь горелку, но долго она не прогорит. Свернувшись калачиком, пытаюсь привыкнуть к холоду. Так можно провести несколько часов, если не будет дуть ветер и я останусь сухим. Переодеваюсь и неплотно застегиваю мешки сверху, проверив, чтоб лицо было полностью спрятано и холодный воздух не обдувал ни одну часть моего тела. Жду. И дрожу. Не знаю, сколько я пролежал так до восхода солнца, но, почувствовав, как на палатку попали первые лучи солнца, прекращаю дрожать и начинаю согреваться. Эта палатка очень хорошо поглощает солнечную энергию и преобразует ее в тепло, чем я не премину воспользоваться.

Мы с Джонни уже бывали здесь девять лет назад, в июне. Я хотел пройти по этому району Аляски до хребта Брукса, что сейчас и делаю, но мы начали наш путь слишком поздно. Я не представлял, как трудно будет идти по такой гористой местности, покрытой дерном. Мы переходили через Болдуин в то время, когда озера, которых там было очень много, уже растаяли. Земля там неприветливая, болотистая, а многочисленные комары стали настоящим бедствием. Казалось, им просто не будет конца. Целых двадцать семь дней мы шли из Коцебу до деревни Селавик, в то время как я рассчитывал, что у нас уйдет на это не более двух недель. Чувство голода не покидало нас ни на секунду, и к концу пути мы были истощены. Чтобы сплавиться по двум каналам и таким образом добраться до Селавика, необходимо было построить плот. Материал нашелся у берегов озера Инленд. Я преодолел оба канала, но перед тем как достичь второго, пришлось шесть миль идти по пояс в воде и тащить за собой плот. Прибыв на место назначения, я был твердо уверен, что через год повторю попытку, но только в марте или апреле, когда еще стоят сильные морозы — идти будет куда легче. Благодаря приобретенному опыту я понял, что по земле, расположенной ниже уровня моря, нужно путешествовать только тогда, когда еще достаточно холодно.

29 марта 2007 года, в 70 милях от Кайаны

Мы заканчиваем путешествие по полуострову Болдуин, в конце дня достигаем бухты Хотэм. Я останавливаюсь и внимательно смотрю на лед, а в это время легкий ветерок обдувает мое лицо и «жалит» нос. Меня терзают смутные сомнения.

— Чтобы попасть на материк, необходимо пересечь ее, — говорю я собакам.

Река Кобук, которая находится на противоположной стороне, приведет нас в глубь Аляски, а там мы повернем на северо-восток, к хребту Брукса. Меня очень пугает необходимость переходить бухту на лыжах, при этом не видя противоположного берега. Вокруг меня мили голого пространства, а все, что в пределах видимости, — клубы белых облаков и глыбы льда под нами и впереди нас. Если идти вдоль полуострова и обойти его, придется преодолеть двести миль. Конечно, это не вариант. Учитывая, что я собираюсь покорить Аляску за один сезон, до того, как осенью снова начнет холодать, задерживаться не представляется возможным — зимнего снаряжения у меня не будет, и придется возвращаться домой не солоно хлебавши. Остается только надеяться, что изображенная на карте местность полностью соответствует реальной. Определяю направление с помощью компаса, ориентировочно представляя свое настоящее местонахождение на этой Богом забытой земле и смотрю на карту, а затем нахожу конечную точку пути. «Просто иди по маленькой красной стрелочке, — говорю я себе, — и все». Я всегда предпочитаю видеть цель, и пусть это всего лишь маленькая точка на линии горизонта, тогда можно просто навести стрелку в ее направлении и придерживаться этого курса. Но когда земля находится так далеко, всецело полагаться только на маленькую стрелочку и в одиночку идти по бескрайнему замерзшему океану сложно и безрассудно. Для этого требуются стальные нервы, а я уже нахожусь на грани срыва. Но холод заставляет меня отправиться в путь. «Где-то должна быть земля», — убеждаю я себя, делая еще несколько шагов вперед по льду замерзшего моря. Остановившись передохнуть, размышляю над тем, стоит ли сейчас ставить палатку, чтобы переночевать здесь и отправиться в путь утром. Погода сейчас хорошая, а вот утром может подняться ветер, могут набежать облака, и тогда придется задержаться на полуострове еще на неопределенное время, тем более что я уже собран и готов к походу. Поэтому вместо того, чтобы раздумывать над опасностями, с которыми мы можем столкнуться, я трогаюсь в путь вместе с бегущими вперед собаками. Мои мысли заняты только одним: быстрее бы покинуть это место, где жестокий ветер не утихает ни на минуту.

Местные жители разметили дорогу с помощью высоких ивовых прутьев, которые вводят в сомнения относительно правильности выбранного маршрута. Собаки сначала идут довольно бодро, но, почувствовав всю серьезность положения, они убавляют пыл. Они то и дело оглядываются на меня, и в их глазах читается неуверенность, которую я редко замечал прежде.

— Хорошие мои, — говорю я, — вперед, вперед!

Это придает им смелости, и они продолжают бежать. Без собак я бы смог двигаться со скоростью одна миля в час.

Я знаю. Пытался. А работая с ними в связке, мы проходим около пяти миль в час.

Небо затянуто облаками, но не настолько сильно, чтоб я не мог разглядеть, что происходит на расстоянии в одну милю. Однако неприветливая погода очень беспокоит меня. Мы с трудом движемся вперед, а встречный ветер лишь усугубляет обстоятельства. Осматриваюсь, кажется сумасшествием идти в безызвестную пустоту морских льдов. Чем дальше уходим от берега, тем сильнее ощущение, что мы находимся в открытом океане, а земля, остающаяся позади, приобретает весьма отчетливые черты. Позже я узнал, что дистанция, которую мы преодолели (а мы шли по диагонали), составила двенадцать изнурительных миль, а вовсе не четыре, как я предполагал.

Уилл начинает уставать. В первой половине дня он работает больше, чем Джимми, его амортизационный шнур обычно натянут сильнее. Теперь же Джимми выглядит более свежим, и вскоре бремя лидерства переходит на него. Я никогда не привязываю их за одну веревку, нагрузка должна распределяться равномерно между ними.

После двух часов перехода по льду собаки замедляют ход. Нам непременно нужно идти, чтобы не пришлось разбивать палатку в опасном месте: не хочется останавливаться на открытом пространстве, там, где дует особенно пронизывающий ветер и очень трудно добыть воду — на ледяной поверхности очень мало свежего снега, который можно было бы размельчить. Я очень замерз, появляется желание сделать привал и одеться потеплее, но, с другой стороны, перегреваться и потеть тоже не хочется, поэтому предпочитаю идти дальше не останавливаясь.

Различить что-либо на ледяной поверхности становится все труднее. На ней кристально белой, не освещенной яркими лучами солнца, неровности совсем не видны, поэтому периодически я натыкаюсь на них. Стараясь идти быстрее, я трачу много лишних усилий для того, чтобы не потерять равновесие и не упасть — это здорово выводит меня из себя.

— Вперед, вперед, — кричу я собакам.

Они увеличивают скорость, но это ненадолго. Несмотря на то что собаки очень сильные, они все же иногда устают, точно щенки. Все-таки им нет еще и года. Мы идем изо всех сил, но наконец начинаю уставать и я.

— Давай, Джимми, давай, Уилл! — кричу им.

Собаки вновь прибавляют скорость, но это ненадолго, до тех пор, пока они не исчерпают свои ресурсы, а это может произойти в любой момент. Вот тогда я буду вынужден или везти сани сам, или устанавливать палатку и устраиваться на ночлег. Собаки мучаются от жажды и наверняка напуганы тем фактом, что мы движемся в зловещий белый мир, а впереди не видно ничего, что могло бы хоть как-то обнадежить. Я знаю, что земля там есть и пытаюсь убедить их в том, что все будет хорошо, хотя и сам сомневаюсь в этом. «Все хорошо, ребята. У нас все хорошо», — мой голос должен звучать спокойно, но это очень трудно, потому что я в отчаянии. Начинаю думать о холодной воде под слоем льда. Море под ногами очень опасно, находится в постоянном движении и достигает невероятной глубины. Летом это море превращается в настоящее чудовище с волнами десять футов в высоту. Только лед спасает нас от ужасающей морской бездны.

Преодолев половину пути, мы подходим к небольшому горному хребту, у которого лед дал трещину и делаем несколько осторожных шагов. Мне не нравятся мысли о том, что я нахожусь один в открытом океане, но прогнать их не получается. Спустившись ниже, обнаруживаю, что разлом достигает в ширину шести дюймов, образуя с обеих сторон трещину длиной почти в фут. Остановив собак, смотрю на трещину, которая, словно змея, расползается в обоих направлениях. У меня нет никакого представления о длине, глубине и прочности льда вокруг, но, судя по следам, здесь недавно проезжали снегоходы, а значит, никакой опасности нет. Но все равно один вид расщелины посреди океана приводит меня в ужас. Я делаю едва заметное движение губами, и Уилл натягивает веревку, Джимми следует за ним. Мы осторожно движемся вперед, преодолеваем трещину и вновь увеличиваем скорость.

— Вперед, вперед, — говорю я с нескрываемым удовольствием в голосе.

Собаки устремляются прочь, подальше от этого раскола. Слава Богу, никакого треска мы не слышим. Кругом стоит какая-то необычайная тишина северных вод, нарушаемая лишь прерывистым дыханием собак, бегущих впереди меня. Некоторые эскимосы говорят, что толщина льда в бухте достигает нескольких футов, но меня это слабо успокаивает. Они говорят, что лед такой толстый, что можно ездить на грузовике и не бояться провалиться. Мы уже зашли слишком далеко, и обратного пути у нас нет. Вернуться туда, откуда начали путь, засветло уже точно не успеем, а идти по скованному льдом океану в абсолютной темноте нельзя ни в коем случае.

Через час — другой я чувствую, что впереди нас земля. Сначала она кажется лишь маленькой тоненькой полосочкой, которая тянется сверху вниз. Потом мне начинает казаться, что она находится слегка левее, появляется желание сменить курс. Несколько раз я меняю направление, только чтобы одуматься и прийти в себя. Из-за прибрежных насыпей создается впечатление, что земля довольно близко, но это далеко не так. Однако выстроившиеся в длинный и узкий ряд указатели свидетельствуют о том, что прямо по курсу будет земля, и очень трудно убедить себя не отклоняться от него. Прошел по меньшей мере час, и только тогда я поверил, что мы приблизились к цели.

Спустя еще час я замечаю снегоход, катающийся вдоль побережья. Мои верные друзья, тоже заметив его, словно оживают, с удвоенной энергией бросаются вперед и бегут несколько минут. Теперь они понимают, что впереди нас действительно есть земля, а не голая ледяная пустыня, где постоянно дует ветер. Я очень рад, что скоро под нашими ногами будет твердая земля, появляется уверенность, что мы преодолеем эту бухту и все у нас будет хорошо.

Около десяти вечера наступает темнота, и, ужасно истощенные, мы наконец добираемся до берега. Я направляюсь к ивам и ставлю около них палатку, чтобы хоть как-то защититься от ветра. Чтобы дойти сюда, мне понадобилось целых пять часов. В счастливом порыве присаживаюсь и глажу засыпанную снегом землю. Одно из самых опасных препятствий на моем пути осталось позади. Мы тратим немного времени на установку палатки и защиту от холода, учитывая, что под нами не зыбкий снег, а твердая земля. Я могу спокойно спать, не опасаясь, что ночью лед уйдет вниз.

Растопив снег, готовлю обед, а собаки в ожидании еды и питья мирно посапывают в своем углу. Они не шевелятся и терпеливо ждут. Я столько с них всего требую, а это совсем не влияет на их дружеские чувства ко мне, только благодаря этим собакам я смог победить ледяную гладь, и, если все пойдет по плану, они также помогут мне покорить реку Кобук за несколько недель до того, как придет весеннее потепление.

На лыжах по реке Кобук

30 марта 2007 года, в 60 милях от Кайаны

Утром я выбираюсь из палатки, чтобы осмотреться. Со вчерашнего дня меня переполняет чувство выполненного долга. Вместе со мной выходят собаки, и я треплю их по шерстке, а они увертываются и сопят. Смотрю на полуостров Болдуин, сейчас его границы вполне различимы. По периметру полуострова снег практически отсутствует, вдоль белоснежного побережья тянется коричневая линия, как будто кто-то нарисовал ее маркером посреди безмятежного, абсолютно белого неба. Только эта линия помогает обнаружить полуостров. А так кругом чистейшая белизна. На этой стороне бухты на севере и юге я вижу горы. Они находятся довольно далеко от меня и, кроме того, покрыты снегом, поэтому их очертания неясные, призрачные, словно скрываются за тучами. Судя по карте, эти горы простираются вдоль реки Кобук, куда я намереваюсь держать свой путь, а в некоторых точках даже соприкасаются с ее берегами.

Со стороны реки показывается мужчина, которому по виду около шестидесяти лет. Он подъезжает на снегоходе к моей палатке, чтобы поздороваться. На нем столько теплых зимних вещей, что он напоминает астронавта. На ногах у него большие белые пластиковые ботинки, известные также как меховые унты. Из предметов туалета также отмечу теплые штаны и парку[5], а также кожаные перчатки с мехом на отворотах, которые доходят аж до локтей. Капюшон его куртки отделан чем-то, что напоминает мех росомахи. Он очень похож на зеленую подушку и надежно защищает его голову от ветра, который дует со скоростью несколько миль в час. У него два головных убора: вязаный шлем, который прикрывает голову и ветронепроницаемая шапка, защищающая уши. Единственные открытые участки кожи — это нос, подбородок и глаза, которые из-за жестокого мороза приобрели красноватый оттенок. Его растянутая речь невольно наводит на мысль, что он каджун[6] из забытой Богом болотистой местности. Кажется, произносить слова нечетко — это для него вполне обычное дело. Да и почему нет? У него вовсе нет необходимости говорить четко, ведь и разговаривать здесь особо не с кем. Он очень приятный человек. Его простая, открытая манера поведения говорит о том, что в нем нет ни капли самолюбия или торопливости. Он все делает не спеша: не спеша двигает рукой, не спеша разговаривает. Даже когда он смотрит на вас, перед тем как заговорить, кажется, что и это он делает не спеша.

Мужчина сбрасывает скорость, выключает мотор, останавливается на минутку прямо напротив палатки, не выражая никакого намерения поприветствовать меня. Он улыбается. Его взгляд устремлен на скованный льдом океан. Человек не изучает океан, ведь он уже прекрасно знаком ему. Я думаю, он пребывает в восхищении.

— Доброе утро! — наконец говорит он мне.

— Доброе утро, — отвечаю я. — А Вы оделись как раз по погоде.

— О, да, — эти два слова он произносит так, будто рассказывает целую историю. — Вот собираюсь немного порыбачить.

С этими словами показывает мне небольшую удочку. Она представляет собой довольно крепкий деревянный брусочек, длиной всего лишь дюймов десять. Но привязанный к нему крючок поистине огромный, с очень острыми зубцами.

— Какую рыбу Вы ловите?

— Белорыбицу, — отвечает он. — Думаю, для улова здесь места хватит, — говорит он, оборачиваясь и указывая на привязанный к снегоходу прицеп.

Сперва я сомневаюсь в его словах, но он уверяет меня, что это нормально и что хороший улов ему гарантирован. Затем показывает мне бензопилу, с помощью которой просверливает отверстие в толстом слое льда. Диаметр лезвия около фута, длина — около пяти, а наконечник сделан из чистейшей стали.

— А рыба крупная? — спрашиваю я. Он отмеряет в воздухе расстояние, равное приблизительно трем футам. — Серьезно?

— Ага, — произносит это так, будто это вполне нормально. — Думаю, к концу дня я поймаю с десяток, а то и с дюжину.

— Ого, это невероятно.

— На обратном пути занесу Вам одну, — обещает он.

— О, это было бы просто замечательно! — говорю я.

Мы разговариваем еще несколько минут. Человек рассказывает мне, что в такие суровые холода предпочитает не ездить далеко. Если снегоход сломается, ему придется идти пешком. Поэтому надо успеть вовремя вернуться и не замерзнуть, а он сейчас уже не в такой хорошей форме, как раньше. Еще минуту смотрит на меня и улыбается так, будто в мире нет никаких тревог и забот.

— Думаю, я поймаю для Вас рыбу, — говорит он, поворачивая ключ зажигания, трогается в путь, обдав меня снежной волной, устремляется в море и исчезает вдали.

Река Кобук занимает несколько сот миль. Она берет свое начало в центре Аляски и несет свои воды до самого предгорья хребта Брукса. Недалеко протекают реки Ноатак и Селавик. Их воды очень богаты питательными веществами, и в том месте, где они впадают в океан, образуется очень благодатная среда обитания для рыбы. Она достигает огромных размеров. Три главных реки дают людям выход к океану. Идеальное расположение Коцебу на берегу океана делает его прекрасным транспортным узлом для живущих на побережье эскимосов, индейцев — жителей центра, торгующих мехом, а также исследователей со всей округи.

Спустя несколько часов мужчина возвращается. В его прицепе пятнадцать рыб, самая маленькая — длиной около тридцати дюймов. Внешне они напоминают гигантские леденцы. Он протягивает мне рыбину. Я просто в шоке. Беру ее руками в перчатках и кладу на свои голубые пластмассовые сани.

— Возьмите еще одну, — предлагает он.

— Не могу, — отвечаю я. — Мне надо еще очень много пройти, и я не могу нести слишком много.

Кажется, он разочарован моим отказом. Гостеприимство буквально переполняет его. Да, у него есть жена, но тем не менее недостаток социального общения налицо. Это привело к тому, что мужчина готов совершить акт доброй воли и поделиться со мной уловом. Еще несколько минут он не трогается с места, надеясь, что сможет мне чем-нибудь помочь. Рыба, которую он мне дал, в длину практически такая же, как и сани. Я благодарю мужчину, и спустя еще несколько минут он заводит снегоход и направляется вверх по реке Кобук, в надежде продать рыбу немногочисленным местным жителям.

Я смотрю мужчине вслед и восхищаюсь его абсолютным смирением со своим образом жизни. Он не пытается, подобно мне, спрятаться от холода. Такое впечатление, что для него это вовсе нетрудно. Я думаю о том, чтобы стать таким же, и в моих глазах появляются слезы. За исключением снегохода я так представлял самого себя, ведущего независимое существование в тяжелых условиях крайнего севера. Отпилив у рыбы голову, выбрасываю ее в кусты, подальше от палатки. Тушу укрываю пластиком и прячу, чтобы, не дай Бог, ей не заинтересовались белые медведи. Это маловероятно, но небольшие меры предосторожности все же не помешают.

31 марта 2007 года

Я завтракаю рано и, хотя на улице еще довольно холодно, начинаю собираться в путь. У меня нет никакого желания засиживаться на побережье, где дует такой сильный ветер, и я мечтаю уйти подальше от постоянного холода, в глубь материка. Я начинаю свой путь к устью реки Кобук, а затем несколько миль иду вдоль нее. Это даже еще не сама река, а небольшой канал под названием Рилей. Дельта реки Кобук очень широкая, она состоит из большого количества озер, речных каналов и болот. Если бы сейчас не стояли морозы, то преодолеть пешком эту территорию я бы никогда не сумел. Около тридцати миль тянется равнина, по которой протекают три больших потока, впадающих в океан. Чем дальше я иду, тем отчетливее вижу горы, но кажется, что они так далеко, что никогда не станут выше. Я держу путь на восток в Нурвик, хотя и не отправлял туда посылку с пищей. Так или иначе, эта деревня все равно по пути, и если со мной случится беда (что вполне вероятно при таком холоде), я смогу обратиться за помощью.

Сначала я с большой неохотой иду по следам, оставленным снегоходами. Их водители часто пересекали реку, чтобы сократить путь, а я очень настороженно отношусь к необходимости идти по льду, зная, что под ним бурный водный поток. Придерживаясь левого берега, стараюсь не отдаляться от него. Но так получается намного медленнее. Ведь приходится сперва разрушать ледяную корочку и самому прокладывать лыжню.

Преодолев несколько миль, мы вышли к сухопутному пути, где река делает крутой поворот. Кажется, так мы пройдем, по меньшей мере, на пять миль меньше, чем если бы продолжали идти вдоль берега. Остаток дня мы шли по застывшим озерам. Это намного быстрее, чем идти по земле: поверхность более гладкая и твердая. Санки моментально привыкают ко льду, а ветер чистит их до блеска. Почувствовав, что натяжение ослабевает, собаки тут же устремляются вперед. Благодаря этому мы проходим большое расстояние за совсем небольшой промежуток времени. Иногда посреди озера встречаются участки, где лед прозрачен, как стекло. О его хрупкости говорит легкий треск под ногами, и если он треснет, меня, должно быть, окутает кромешная тьма. Пресный лед по сравнению с соленым менее прочный. Я вижу, как подо мной плещутся волны, и это наводит на мысли о том, что в тех местах, где снега нет, лед еще тоньше. Но это совсем не так. На таком морозе лед очень крепкий, и я могу спокойно по нему пройти. Участки, где лед прозрачный, собаки по моей команде преодолевают быстрее. Временами они пускаются рысью и немного уклоняются от маршрута. Но веревки достаточно длинные, и я могу спокойно ехать до тех пор, пока они сами вернутся на верный путь. Они всегда идут в одном направлении со мной. Это необъяснимое чувство благодаря их огромному желанию ослабить натяжение еще больше обостряется. А натяжение зависит от меня.

Наконец озера остаются позади. Я выхожу к северному берегу. В этом районе вдоль побережья совсем нет хвойных деревьев, а вот на той же широте, но в глубине материка они растут в большом количестве. Несколько миль я иду по следам снегоходов и прохожу по небольшим холмам. Начинает падать небольшой снежок. Я подхожу к маленькому ущелью, ставлю палатку так, чтобы еловые ветви укрыли ее от снега. Приходится воспользоваться своей лопаткой. Затем ставлю на землю печку и растапливаю снег: очень хочется пить. Температура около 30 °F, достаточно тепло, чтобы я мог остаться на улице, пока собаки напьются. Затем наполнил флягу и взял ее в палатку.

Где-то через час, к моему удивлению, я услышал, как к моей палатке подошли двое мужчин.

— Эй, есть здесь кто-нибудь? — спрашивает один из них.

— Есть, — отвечаю я, — одну секунду.

Я надел ботинки, открыл дверь и вышел.

— Наш снегоход сломался. У Вас случайно не будет воды? — спрашивает мужчина.

Его напарник лежит в снегу, в сорока ярдах от меня, нога закинута на ногу, опирается на локоть. Создается впечатление, что он отдыхает, хотя по виду не очень-то и устал. Они выглядят так, как будто некоторое время прогуливались. Я показываю свою флягу, наполненную водой, но в ней плавают еловые колючки, поэтому она им не подходит. По мне, очень странно, что мужчины отказываются от воды только потому, что в ней плавают частички живой природы. В этом холодном мире для меня хороша любая вода, ведь здесь гораздо важнее напиться и согреться, нежели заботиться о чистоте.

— Я могу вскипятить для Вас воду, — предлагаю я.

— Не нужно, все в порядке, мы продолжим путь, — говорит он. — А что Вы тут делаете? Вы инспектор? — спрашивает он.

— Нет, я просто иду на лыжах из Коцебу в Амблер.

— А, — произносит он и, судя по его взгляду, не понимает, как нормальный человек может захотеть сделать то, что делаю я.

— Сколько еще до Нурвика? — спрашиваю я.

— Около шести миль, — отвечает мужчина.

Он очень крепкий. Должно быть, это настоящий эскимос. Наверное, устойчивость к морозу у них в крови. Их твердость заставляет меня чувствовать себя новичком. Мужчины не выглядят очень подтянутыми, но я думаю, что они без труда выдержали бы снежный и ветреный поход просто потому, что они привыкли к таким условиям.

— Если что, Вы можете переночевать в моей палатке, — говорю я.

— Спасибо, все будет хорошо. Мы лучше пойдем дальше, чтоб не замерзнуть.

— Удачи! — говорю я им.

Мужчины трогаются в путь, не обращая внимания на погоду, которая меня заставила остановиться. Поскольку я их больше не встретил, думаю, они отправились в Нурвик.

1 апреля 2007 года, в 50 милях от Кайаны

Сегодня День Дурака, но снег и ветер — это не шутка. Несмотря на погоду, я продолжаю путь, но как только становится немного теплее, лыжи начинают тормозить. Комья снега на лыжных подошвах заставляют меня остановиться. Я не могу продвинуться ни на дюйм до тех пор, пока не очищу лыжи и не натру их воском. Снег я выскребаю при помощи лыжной палки. Для натирания воском требуется довольно много времени, но выбора у меня нет. Через час воск сходит, они опять начинают приклеиваться к снегу. Вновь приходится делать вынужденную остановку. Ветер и снегопад усиливаются. Около полудня начинается метель, и из-за белизны вокруг с трудом различаю следы снегохода. Нужно остановиться на ночлег и дождаться улучшения погоды.

На следующий день небо такое же мрачное и температура близка к критической. Я стараюсь идти как можно быстрее, но во второй половине дня очень сильно устаю от того, что так часто приходится натирать лыжи воском. Я иду по небольшим рекам и каналам, перехожу через невысокие холмы, попадаю на другие каналы — все зависит от следов, оставленных снегоходом. Вдоль каналов выстроились в ряд высокие ели. Из-за них и из-за холмов довольно трудно различить вдалеке горы, поэтому приходится определять направление по компасу. Стараюсь придерживаться восточного направления в надежде на то, что местные жители знают верный путь до деревни. Санки очень тяжелые, и есть опасность, что при спуске по крутым склонам, они перегонят меня, поэтому на самых сложных участках я возвращаюсь и сам наклоняю их.

В конце дня мы идем через березовую рощу и подходим к главному каналу, который ведет в Нурвик. Мороз начинает отступать, и я могу продолжать идти на лыжах. Прошел час, и я очутился в миле от Нурвика. В этом месте все маленькие каналы сливаются и образуют один большой канал. Здесь, в сени ив, я разбиваю палатку. Как только отвязываю собак, они пускаются в бега — их манит запах животного, возможно, лося. Вообще лосиные следы привлекают их больше, чем чьи бы то ни было. Я боюсь, как бы они не попали в ловушку. С другой стороны, мы очень устали за целый день, и они вряд ли смогут убежать далеко, да еще по такому глубокому снегу. Поэтому я их не окрикиваю и не пытаюсь их догнать. Эрдельтерьеры рождены для охоты. Они не похожи на типичных представителей северных пород, которые любят странствовать и делают это при первой возможности, но зато, почувствовав запах дичи, способны развивать молниеносную скорость. Вот поэтому мне и нравятся эрдельтерьеры. Из их числа был Джонни. Променять эту породу на другую я не смог.

В ожидании собак я ставлю палатку и вынимаю кое-какое снаряжение. В течение пятнадцати минут иду за ними по снегу двухфутовой толщины, пробираясь сквозь густые заросли кустов. Оказавшись в снегу по колено, я понимаю, что не найду их и мне нужно ждать, пока они сами не захотят вернуться. Спустя час они возвращаются и виновато виляют хвостиками. Они ложатся и пытаются очистить лапы от снега.

После благополучного возвращения собак я приступаю к разжиганию костра, чтобы пожарить подаренную десятифунтовую рыбу. Даже зимой развести огонь на Аляске совсем несложно. Благодаря сухому воздуху дрова здесь тоже всегда сухие. Однако, если стоит очень ветреная погода, нужно сделать так, чтобы ветер не погасил пламя. Самый лучший и простой способ — собрать прутья, которые обычно валяются на снегу под елями. Я никогда не обрываю деревья. Это очень вредно для них, да и горят свежесорванные ветви довольно посредственно. Если бы поблизости росли березы (к сожалению, не могу найти ни одной), я бы обязательно содрал с них кору. Березовая кора прекрасно подходит для розжига. Содержащиеся в ней вещества горят почти так же хорошо, как бумага, облитая бензином, и при этом намного дольше. Я вынимаю картон и кладу его на снег. Не хочу, чтобы он отсырел. Затем рву его на три или четыре части — чем меньше кусочки, тем легче разжечь огонь. Он горит лучше, чем кора деревьев, потому что в состав последней входит смола. Я проделывал это столько раз, что сейчас все делаю буквально на автомате. Чем больше времени вы потратите на подготовку хвороста, тем выше вероятность, что первая же попытка развести огонь будет успешной. А если случается, что в двадцатиградусный мороз вы оказались без пристанища или с вами, не дай Бог, произошел несчастный случай, лучше сделать это с первого раза. Пока вы будете готовить повторную попытку, вполне может произойти еще какая-нибудь неприятность. К счастью, у меня есть палатка, и температура всего лишь около 25 °F, поэтому я могу позволить себе уложить прутья довольно хаотично. Если я потерплю неудачу, хотя просто уверен, что этого не случится, то вполне смогу спрятаться от холода в палатке. Если же вдруг по рассеянности или по какой-нибудь иной причине я потеряю ее, то мне придется укладывать хворост очень аккуратно, веточка к веточке, прежде чем чиркнуть хоть одной спичкой. Некоторые добывают огонь с помощью трения. Я знаю, как это делать, но повторять совсем не хочется — для этого нужны идеальные условия, по крайней мере, тепло, поэтому мне так дороги спички, и я не собираюсь их терять.

Я ломаю около дюжины еловых веток и выкладываю их на картон в форме маленького вигвама. Это занимает около трех минут. Теперь остается на несколько секунд поднести к ним огонь. В принципе, я мог бы использовать и бумагу, но необходимости в этом нет. Разломанные прутья горят прекрасно, и пламя распространяется очень быстро. Постепенно я начинаю подкладывать в костер большие ветви, затем палочки и, в конце концов, дрова. Ключевую роль в разведении костра играет время, потраченное на подготовку первой партии веток. Они должны быть маленькими и совершенно сухими. И нужно уложить их так, чтобы между ними оставалось достаточно пространства. Как только пламя как следует разгорится, вы можете подбрасывать в него ветки любой величины, какой вам только нравится.

Я сижу по-турецки очень близко к огню, но так, чтобы искры не попали на одежду. При виде сочных, аппетитных кусочков у меня текут слюнки. Рыба готовится уже достаточно долго, и я, не удержавшись, отделяю мясо от хребтовой части и отправляю его себе в рот. Готовые части отходят очень легко. Затем я переворачиваю рыбу. Она висит низко, всего лишь в нескольких дюймах от огня. Обнаружив еще один замечательный кусочек, я тут же отрезаю его. Куски, которые не очень хорошо прожарились, отдаю собакам. Так спустя два часа вся рыба была съедена. От нее практически ничего не осталось, за исключением косточек, которые я прячу подальше от собак. Думаю, другим животным они пригодятся больше. На них осталось немного мяса. Дикие звери иногда тоже нуждаются в помощи. Я не всегда веду себя в соответствии с известным выражением, набившим оскомину: «Никогда не кормите диких животных». Только вот к медведям это не относится. Я абсолютно уверен, что они еще в зимней спячке, иначе не пожалел бы времени и сжег бы все кости, чтобы уничтожить даже запах. Мне вовсе не хочется, чтобы хотя бы один здоровый медведь бродил ночью около моей палатки. Я готов на что угодно, чтобы это предотвратить. Видеть поблизости лосей мне тоже не хотелось бы, но запах рыбы их точно не привлечет. А другие представители фауны в Аляске меня не волнуют. Некоторое беспокойство могут доставить волки или росомахи, но не думаю, что они подойдут близко ко мне или собакам.

3 апреля 2007 года, в 35 милях от Кайаны

Я просыпаюсь в два часа ночи от громкого протяжного визга. Это нечто среднее между скрежетом по металлу и детским криком. На улице по-прежнему темно. Возможно, это рысь. Я включаю лампу: надеюсь, зверь поймет, что я в палатке и не станет подходить слишком близко. Ведь собаки тогда просто сойдут с ума и попытаются убежать прямо через стенку. Я глажу их по спине, чтобы успокоить. Дикая кошка ходит вокруг палатки и воет каждые несколько секунд, но меня этот вой не пугает. Рыси небольшие по размеру и обычно держатся друг друга. Единственный, кого я действительно опасаюсь, — это крупный лось. Беспокоюсь, что его напугает ярко-оранжевый цвет палатки и он будет топать и мешать нам спать. А рысь, должно быть, кричит, чтобы напугать зайцев и выманить их из укрытий или хотя бы заставить их пошевелиться и тем самым выдать свое местонахождение. Слух у нее очень острый. Но всякий раз, когда визг возобновляется, я просыпаюсь. Не думаю, что лоси издают такие же звуки. Кроме того, полагаюсь на нюх Джимми и Уилла. Верю, что они обязательно почуют запах лося, если только он подойдет близко, и, даже если будут спать крепким сном, в тот момент, как только мне надо будет предпринять незамедлительные меры, сразу проснутся. Мне необходимо дождаться, чтобы лось подошел на достаточное расстояние, тогда я смогу или успокоить его, или отступить назад. Но я убеждаю себя, что лоси смирные животные и не станут нападать. По крайней мере, я на это очень надеюсь.

Джонни обладал таким острым нюхом, что при соответствующем направлении ветра он мог почувствовать медведя на расстоянии в пятьдесят ярдов. При этом он крепко спал в наглухо закрытой палатке. Однажды это случилось на реке Юкон. Джонни внезапно проснулся и начал истошно лаять. Благодаря этому сигналу у нас было время выбраться из палатки и посмотреть, как к ней подошел одинокий медведь гризли. Думаю, он просто хотел прогуляться по берегу, где я установил палатку, но мы уговорили его выбрать другое место для прогулок. Для этого мы просто наблюдали за ним, а сами сохраняли спокойствие. Я не хотел взволновать его. Нужно было просто немного отогнать животное. Я присел с ружьем наизготовку, придерживая собаку за поводок, и ждал. Прежде чем окончательно уйти, медведь несколько раз фыркнул. Если бы Джонни вовремя не залаял, медведь, вероятнее всего, вышел бы прямо на нас. Поэтому я тогда решил перестраховаться и забрал его на ночь в палатку. С Джимми и Уиллом я тоже чувствую себя в безопасности, хотя им всего лишь год от роду. Их бесстрашие не подвергается никакому сомнению. Может быть, они даже чересчур смелые, но все равно я скучаю по Джонни. С ним у нас была настоящая связь. Он понимал меня с первого же звука или взмаха руки, словно читал мои мысли, и выполнял все абсолютно точно.

Я открываю глаза в половине десятого утра. Солнышко ярко освещает стену палатки. Мое тело уже привыкло к активной работе, поэтому просыпаюсь рано и без труда. Теперь я менее раздражителен по утрам и не ощущаю никакой боли. Но я никогда не вскакиваю с постели и не встаю на лыжи сразу. Мне нравится немного понежиться в постели, помечтать о путешествиях, в которые когда-нибудь отправлюсь. Думаю о Джулии, о том, как мы встречаем вместе каждое утро, завтракаем в теплом уютном доме, я пью ароматный кофе (Джулия его не любит), а вокруг просторно и уютно, и мы можем пойти куда угодно. Теперь, чтобы привести себя в порядок, я выхожу из палатки, и собаки сразу бросаются за мной. Когда они выходят, то задевают все, что встречается им на пути, в том числе опоры палатки, и тащат за собой мою одежду.

Я захожу обратно, и собаки следуют за мной точно таким же образом. Кажется, они абсолютно уверены, что в дверь нужно не входить, а прямо-таки влетать. Им кажется, что входить и выходить необходимо обязательно вместе и обязательно в то же время и что они вдвоем, большие и неуклюжие, непременно пройдут в узкий проем. Если бы это не угрожало устойчивости палатки, я бы нашел их поведение забавным. Они покидают палатку с большим удовольствием, нежели возвращаются, словно бросают вызов новому дню и всему миру. Когда со мной был Джонни, по утрам он выскакивал из палатки и громко рычал только тогда, когда это было необходимо.

Как только мы познакомились с Джулией, я познакомил ее с Джонни. Она сразу же ему понравилась, как позднее понравилась и Джимми с Уиллом. Когда она рядом, собаки не замечают моего присутствия. Они души в ней не чают и делают все, что в их силах, дабы привлечь ее внимание. С первой же нашей встречи я восхищаюсь Джулией. Мои чувства не угасают. Я знал, что она обладает докторской степенью, но это меня совсем не испугало. Джулия заставила меня почувствовать себя иначе. С ней мне свободно и хорошо. Я увидел ее необыкновенный ум и какую-то сверхъестественную способность понимать людей. С помощью всего нескольких слов она может сформулировать идею, которую я обсуждаю с ней часами, и благодаря этому рядом с ней мне очень спокойно. Иногда она знает, что я хочу ей сказать, даже когда я сам до конца не уверен.

4 апреля 2007 года, в 18 милях от Кайаны

Днем я приближаюсь к предместьям Кайаны. За два часа пройдено девять миль, и сейчас я пребываю в очень хорошем настроении. Немного уменьшаю скорость и позволяю собакам поиграть. Прошло восемь суток, и надо отметить, я полностью придерживаюсь своего графика. Сегодня Джимми с Уиллом отмечают свой день рождения, поэтому я разрешаю им есть столько, сколько они пожелают и развожу для них их любимое сухое молоко. Я взял с собой его побольше на тот случай, если они поймают дикобраза и у них во рту останутся иглы. Как-то, когда Джонни напал на большого дикобраза в долине реки Юкон, мне пришлось отпаивать его молоком в течение нескольких дней. Пока я не извлек из его пасти все колючки, молоко было его единственной пищей.

Наконец я удаляюсь от покрытой льдом реки и приближаюсь к городу. Ко мне подходит мужчина, по имени Гленн, школьный учитель и охотник. Это очень шумный человек, который говорит так громко, будто пытается перекричать огромную машину. Он проверяет ловушки и хвастается, как на днях поймал рысь.

— О, я все сделал по законам нашего жестокого мира, — говорит Гленн и в красках описывает, как подстрелил попавшуюся в ловушку кричащую рысь из двадцатидвухкалиберной винтовки. — Когда она увидела, что мы приближаемся, то так закричала, словно поняла, что пришел ее последний час.

По словам Гленна, он знает лес как свои пять пальцев и слывет самым упрямым и грубым человеком в округе.

— Я здесь самый жестокий мужчина, — гордо заявляет он.

Понимая, что в этой деревеньке от силы всего двенадцать здоровых сильных мужиков, я вовсе не пугаюсь. Вообще его дружелюбие мне нравится, а вот хвастовство совсем не привлекает. Но все равно в его поведении чувствуется какая-то искренность. Он служил в «зеленых беретах»[7], но никогда ни перед кем не заискивал — «в отличие от многих я никому не целовал задницу, чтобы продвинуться по службе». Сейчас он обучает пятиклассников и разговаривает с ними, как командир с новобранцами.

Я поднимаюсь на небольшой холмик и иду в магазин, чтобы купить еду. Затем схожу на почту, чтобы забрать свою посылку Мой младший брат Рик и его четырехлетний сын Майкл передали мне готовые обеды, батончики и огромное количество корма для собак. Еды, которую я отправляю сам, увы, всегда не хватает. К счастью, меня спасают Рик, Джулия, мои родители, старший брат Майк и родители Джулии. Дни и ночи напролет я могу обходиться совсем небольшим количеством пищи, зная, что энергетические запасы помогут мне продержаться. Но временами их все равно нужно пополнять, чтобы восстанавливать силы. Поэтому очень хорошо, что здесь есть продуктовый магазин.

Деревенские собаки, точно старые сломанные снегоходы, привязаны у входа в дом. Когда мы проходим мимо, они начинают скулить и лаять, но это все напоказ. Вот что происходит с собаками, если их не дрессировать. Такую картину можно наблюдать практически в каждой деревне на Аляске. Не понимаю, зачем люди заводят собак, если с ними не занимаются. Несчастные животные превращаются в маленьких монстров, которые находятся в чрезвычайно возбужденном состоянии от переизбытка энергии. Вот так они и проводят зиму — посаженными на цепь, и единственное место, где они могут спрятаться от холода, — маленькая деревянная конура. Наверное, это для них настоящая пытка. В Коцебу Джимми с Уиллом обычно подбегали к таким собакам, пытались с ними поиграть, сейчас же они уже не обращают на них внимания. Кажется, такая реакция только раззадоривает привязанных собак. Джимми с Уиллом помечают дворы, иногда всего в нескольких футах от свирепых «товарищей», и уходят прочь, гордо подняв голову.

5 апреля 2007 года, Кайана

Я прихожу в класс к Гленну, чтобы поговорить с ним о деревне и подзарядить фотоаппарат и телефон. Здание школы — одно из самых красивых и высоких в округе. Новое, сияющее, с колоннами, оно возвышается над вечной мерзлотой. Вход загораживают широкие, покрытые сталью решетки. В течение нескольких следующих месяцев точно такие же здания я увижу в любой деревне, встречающейся на пути.

Я захожу к Гленну в класс.

— Заходи, — говорит он. — Сейчас я распечатаю тебе кое-какие карты.

— О, да это здорово! — откликаюсь я.

В это время Гленн повышает голос на одного из своих учеников.

— Керри, подбери этот мусор и захлопни дверь! — приказывает он, но девочка игнорирует его и продолжает идти к выходу. Гленн возвращается к своему компьютеру.

— Куда ты направляешься? — уточняет он у меня.

— Сначала я хочу проехать вдоль реки Амблер, а далее отправлюсь к Анактувук-Пасс.

— Это долгий путь. А как ты будешь перебираться через горы?

— Я планирую перейти через Накмактуак-Пасс.

Гленн распечатывает карту местности и изучает ее так внимательно, как будто он сам собрался в путешествие.

— Хм, похоже, тебя ждет немало препятствий. Вот здесь очень крутые склоны, а тут будет очень много воды, — говорит он, указывая то на одну, то на другую точку.

— Да, знаю. Если понадобится, я могу переждать недельку, — отвечаю я, хотя знаю, что сидеть и ждать точно не буду. Я буду продолжать путь.

— Чтобы обогнуть эти ущелья, тебе придется забраться на эту гору и спуститься по вот этому склону, — говорит он.

Тут в дверь заглядывает другая преподавательница. Пока они разговаривают, я тихонько отхожу и смотрю в окно. Когда она уходит, Гленн возвращается к столу и мы заканчиваем работу с картой.

— Она меня не любит. Здесь меня вообще никто не любит, потому что я не участвую в интригах, — говорит он и снова обращается к карте.

— У тебя есть ружье? — спрашивает Гленн.

— Да.

— Какое?

— Дробовик.

— О, двенадцатикалиберный? — интересуется он, в глазах появляется блеск.

— Ага, с патронами и трехдюймовыми снарядами с выемкой в головной части.

— Сойдет, — говорит он. — Никогда не знаешь, когда появятся медведи. Всегда нужно быть готовым. Скоро они проснутся.

Я заканчиваю заряжать батарейки и благодарю Гленна за карты, хотя я дважды предупреждал его, что они у меня есть. Он дает мне свою карточку, чтоб я смог позвонить домой Джулии. Я хочу поговорить с ней несколько минут, просто чтобы узнать, как дела.

— По голосу у тебя все нормально, — говорит она.

— Правда?

— Да. Чувствуется, что ты уверен в том, что ты делаешь.

Я не признаюсь, что на самом деле почти каждый день меня посещают сомнения. Но я заставляю себя идти до конца и выполнить обещание, которое дал себе до путешествия. Я прекрасно знал, что если вернусь домой раньше срока, то буду очень сожалеть.

— Я действительно чувствую себя прекрасно, — отвечаю я. — Вот прикупил еды и сейчас буду отдыхать. — Не хочу спрашивать ее о том, чем она занимается, пока нахожусь в экспедиции. Мы еще немного разговариваем, но времени все равно мало. — Что ж, я, наверное, пойду. Я взял карточку у одного парня. Не хочу, чтобы из-за меня он влез в долги.

— Хорошо. Береги себя, — говорит она. — Я скучаю по тебе.

— Я тоже очень скучаю по тебе, — и мы оба вешаем трубку.

Жестокие морозы и затраченные в течение последних двух недель физические усилия словно притупили мои чувства. Все, о чем я теперь мечтаю, — поесть, отдохнуть и укрыться в каком-нибудь уютном теплом месте. Я как будто отупел. И даже не в состоянии думать о наших отношениях. Обычно дома одна только мысль о предстоящей встрече с Джулией приводила меня в восторг. Я представлял, как буду радовать и удивлять ее. Сейчас все совсем по-другому. Может быть, она принимает мою физическую усталость за душевную, но это всего лишь способ выживания. Ночью я не вижу ее в своих снах. Я вижу какое-то теплое место и женщин, но не каких-то конкретных, это собирательный образ.

В этой прекрасно обустроенной школе я, грязный и небритый, чувствую себя не в своей тарелке. Здесь все сверкает чистотой. Благодарю Гленна за гостеприимство, затем возвращаюсь за батарейками. На выходе я поскользнулся и чуть не упал. В это самое время молоденькая учительница ведет своих учеников осваивать лыжи. Не думаю, что они заметили меня. Я немного наблюдаю за тем, как они тренируются и даже машу им рукой. Интересно, можно ли жить в этой деревушке и при этом иметь нормальный доход? В какой-то момент мне захотелось поселиться здесь, но, сразу понял, что это не для меня. В этих местах нормально жить могут только учителя, индейцы и пенсионеры. Если бы у меня было немного денег в кармане, я бы предпочел поселиться в самом сердце дикой природы, а не влачить жалкое существование на опушке леса, надеясь на то, что его скрасят остатки общества. Понаблюдав еще немного, я обхожу школу, отвязываю собак и иду к своей палатке, которую установил у реки.

Вечером небо довольно чистое. Я сижу на береговой насыпи. Здесь уже совсем нет снега. Отдыхаю на твердой, замороженной земле, даже вытягиваю ноги. Ветра нет, но очень холодно, и мое дыхание превращается в клубы пара, как будто я курю. Гляжу на противоположный берег, на леса, раскинувшиеся у подножия гор Уоринг, насчитываю около двенадцати вершин. Большинство из них круглые, а склоны довольно пологие. Ели растут повсюду до перевалов, которые выходят к реке Селавик. Я представляю себе, как бреду по одному из перевалов, изучаю девственные территории вокруг меня и изумляюсь открывающемуся мне совершенству. Горы, горы, везде горы, кажется, они никогда не кончатся. Но я упорно держу свой путь на восток, в необитаемый центр Аляски, и твердо знаю, что добьюсь своего.

Предание аборигенов

6 апреля 2007 года, в 100 милях от Амблера

Около полудня я покидаю Кайану. Санки невыносимо тяжелые. Необходимо дважды проверить карты, чтобы случайно не выйти к реке Скуиррел. У реки Кобук есть несколько притоков, и к тому же она делает очень крутой поворот. Именно здесь берет начало Скуиррел, напоминающая Кобук. По невнимательности я могу перепутать реки и пройти несколько миль на север к горам Бэрд, прежде чем пойму, что выбрал неправильное направление.

Если бы не следы, оставленные снегоходами, я бы вряд ли смог проходить более трех миль в день. Я хочу во что бы то ни стало успеть до начала весеннего половодья, поэтому ни в коем случае нельзя тратить время зря. В некоторых местах лед уже настолько прозрачный, что под ним видна зеленая бездна. Я вижу ее настолько ясно, что кажется, будто и нет никакого льда. Однако точно знаю, что он есть — причем толщиной несколько футов. Но все равно я волнуюсь.

Ближе к середине реки мое волнение усиливается. Мышцы напряжены так, словно я стою на отвесной скале у берега моря и готовлюсь к прыжку.

— О, Боже мой, Боже мой, во что я ввязался? — вопрошаю я сердито.

Чтобы вернуть хладнокровие, спешу к берегу, но на поворотах все равно возвращаюсь. Если бы я все время придерживался берега, то проделал бы двойной путь. Трудно идти по такой извилистой реке — приходится то пересекать ее, то обходить, из-за этого тратится много времени. Вообще мне это не очень нравится, но таким же путем шли снегоходы.

На очередном повороте я все время беспокоюсь, что лед слишком тонкий. Лучше придерживаться берега, хоть там и образовались огромные сугробы. С каждым шагом мои лыжи проваливаются на фут. Таким образом мы идем около двух часов, пока собакам не становится совсем невмоготу тащить повозки по такому глубокому снегу. Мы устаем, и я принимаю решение вновь идти по центру реки, по следам снегоходов. Убеждаю себя, что до того, как лед станет слишком тонким, чтобы удержать нас, есть еще как минимум пара дней. Я не могу провалиться. Ведь вытащить себя я точно не сумею. Тяжелые сани обязательно потянут меня ко дну, и бурный поток тут же унесет меня. Кобук — очень большая река, ее огромные волны сметают все на своем пути. Боюсь, все мои попытки спастись будут напрасными. Я очень надеюсь на появление снегохода, чтобы пойти по следам, которые он оставит, но чем дальше я отхожу от Кайаны, тем слабее становится моя надежда.

Ночью мне приснился кошмар. Больной и уставший, я лечу домой, так и не закончив свое четырехмесячное путешествие. В прошлом у меня бывали случаи, когда по этим причинам приходилось возвращаться раньше. Лишь некоторое время спустя я осознавал весь ужас произошедшего и жалел, что не могу вернуть все назад. В этот раз я не хочу наступить на те же грабли. В этом моем сне я вновь захотел вернуться на Аляску, чтобы продолжить экспедицию, но уже не мог. У меня не было денег, и мне снова пришлось выйти на унылую, однообразную работу. Проснувшись и убедившись, что я по-прежнему один на один с арктическим холодом и неприятностями, а вокруг меня тот же белоснежный пейзаж, я почувствовал облегчение. Если со мной или с собаками не произойдет что-нибудь серьезное, я буду продолжать путешествие, пусть даже проходя по одной миле в день.