Торгуя за границей, ганзейцы не могли избежать тесных деловых отношений с купцами из других стран. Одним результатом такого неизбежного сотрудничества было то, что за границей уже не так строго проводили различия между ганзейцами и неганзейцами, и даже меньше между немецким капиталом и иностранным капиталом, если они были вложены в ганзейское предприятие. Пока Ганза развивалась, такое взаимовлияние и взаимопроникновение приносили сторонам больше выгод, чем ущерба. Так легче было вести операции. Судя по всему, в заграничных конторах господствовала широкая терпимость: иногда неганзейцы даже получали в них должности.

Но с появлением иностранной конкуренции, то есть примерно с 1350 г., подобное положение сочли пагубным для интересов Ганзейского союза, и Ганза поспешила принять меры. Некоторые из них относились к правовой сфере и призваны были прояснить различие между ганзейцами и неганзейцами. Главное уже было отмечено: пользование привилегиями было ограничено только гражданами ганзейских городов, должности в конторе имели право занимать только ганзейцы (1366); запрещалось получать номинальное гражданство в ганзейском городе, а также одновременно иметь гражданство двух городов (1417). Кроме того, право на привилегии получали только граждане по праву рождения (1434). Вскоре, однако, выяснилось, что правила удается обходить при помощи зарубежных клерков, которые поступали на службу к немецким купцам, особенно в Англии. Ганзейский собор 1447 г. попытался положить этому конец, провозгласив, что в будущем зарубежные клерки смогут пользоваться привилегиями только после того, как прослужат у ганзейского купца семь лет и сами станут гражданами ганзейского города, где будут владеть собственным домом. Пока не будут выполнены эти условия, они не имеют права ни вкладывать средства в ганзейское предприятие, ни участвовать в прибылях, ни вступать в компанию с хозяином. Вдобавок, даже если все условия были выполнены, исключение из последнего правила составляли англичане, голландцы, зеландцы, фламандцы, брабантцы и нюрнбержцы, то есть все самые опасные конкуренты.

Такие запреты ясно показывают, что целью правовых мер было помешать иностранцам и иностранному капиталу получать выгоду от ганзейских привилегий. Так, особенно яростным нападкам подвергались компании с участием немцев и иностранцев. Подобная практика давно заставляла бить тревогу, особенно на Востоке. К концу XIII в. в устав Новгородской конторы внесли запрет на деловые объединения с русскими – как в форме товарищества, так и комиссионного агентства. Нарушение запрета каралось штрафом в 50 марок. Тот же запрет применялся к ганзейцам, которые перевозили товары для итальянцев, фламандцев или англичан. Долгое время подобная мера оставалась особенностью новгородского «Немецкого подворья», но в 1360 г. контора в Брюгге также запретила все деловые товарищества с фламандцами, а в 1405 г. Ганзейский собор в Любеке распространил общий запрет на все товарищества ганзейцев с неганзейцами. В 1418 г. данную меру распространили на судовладельцев. Иностранцам запрещалось владеть долей в ганзейском корабле, а ганзейцам запрещалось владеть долей в иностранном корабле.

Эти запреты в XV в. периодически продлевались, хотя сложно сказать, насколько строго они применялись. Похоже, что Тевтонский орден и прусские города не особенно их соблюдали. В Брюгге выражали протесты, но тщетно, и в результате многие купцы и еще большее количество капитанов кораблей отказывались от ганзейского гражданства и натурализовались в тех странах, где они вели дела. Ганза стремилась сурово покарать таких отступников. Им навсегда запрещалось получать гражданство какого-либо ганзейского города, а членам Ганзы не разрешалось торговать с ними. Но и здесь санкции в одних местах применялись строже, чем в других, несмотря на угрозу исключения. В целом казалось, что желаемая цель достигнута, и вскоре иностранцы не смогли торговать под защитой ганзейских привилегий. Продление ограничительных мер доказывает, что подавляющее большинство ганзейцев считало их необходимыми, сколько бы ущерба ни нес каждый из них в отдельности. Очевидно, таков был единственный способ противодействия конкуренции.

Правила, составлявшие «гостевое право» (Gasterecht), в основном были нацелены на торговлю иностранцев в Германии. Можно подумать, что проще запретить иностранцам доступ во все ганзейские города, но такую радикальную меру никогда не предусматривали, за исключением, может быть, итальянцев. Да никто и не стремился вводить такую меру. Городские власти и отдельные купцы не желали лишаться прибыли, какую можно было получить, торгуя с иностранцами. А самое главное, ганзейский флот был недостаточно велик для того, чтобы справиться со всем товаропотоком, особенно в Пруссии и Ливонии. В XV в. нехватка кораблей стала ощущаться более остро. Необходимость добыть транспорт для растущего количества зерновых, в которых нуждались на Западе, и удовлетворить спрос на соль на Востоке вынуждала ганзейцев оставлять место для торговли с иностранцами. Главным образом в результате этих новых условий на Балтике так вырос объем голландской морской торговли. Следовательно, «гостевое право» начало благоприятствовать торговле с иностранцами там, где такая торговля предлагала выгоды для ганзейских городов, и тормозить ее там, где она угрожала их интересам.

Юридический статус иностранцев не везде был одинаковым. В Пруссии англичане жаловались на притеснения из-за указов, которые применялись к ним одним. Ливонские города начиная с 1450 г. решили принимать в стране только голландцев и зеландцев. Остальные иностранцы, то есть французы, валлонцы, итальянцы, шотландцы, англичане, испанцы и фламандцы, изгонялись. За пять лет до того прусские города, за исключением Данцига и Мариенбурга, отказались принимать у себя уроженцев Нюрнберга. Но такие меры принимались лишь на время.

Согласно другим постановлениям более общего характера, принятым Ганзейским собором 1417 г. и после того регулярно продлевавшимся, иностранцам разрешалось посещать только ганзейские города и там торговать только оптом и только с гражданами этих городов. Хотя ганзейцы во всех зарубежных городах требовали для себя права торговать напрямую с иностранцами, они не собирались предоставлять конкурентам такие же права на своей территории. Самое главное, они не давали конкурентам проникнуть внутрь страны и вести дела напрямую с клиентами. Соборы, как всеобщие, так и региональные, часто повторяли запрет на посещение иных портов, кроме «традиционных». Очевидно, главной мишенью запрета служили голландцы, которых обвиняли в том, что они вывозят зерно, которое должно было покидать страну исключительно через ганзейские порты. В Ливонии несколько раз принимали постановления, по которым иностранцам запрещалось изучать славянский язык. Тем самым им не давали вести дела напрямую с местными жителями. Их пребывание в стране ограничивалось четырьмя, тремя или даже двумя месяцами, чтобы они не образовывали там колоний. Кроме того, им запрещалось оставаться в Ливонии на зиму и, конечно, становиться гражданами какого-либо ливонского города.

Трудно оценить результаты применения таких законов. «Гостевое право», судя по всему, применялось не везде с одинаковой строгостью. Английским купцам в Пруссии оно серьезно мешало, и их торговля не развивалась. С другой стороны, ни голландцы, ни уроженцы юга Германии как будто не встречались с непреодолимыми препятствиями в развитии своей торговли в Пруссии и Ливонии, несомненно, благодаря благосклонности, которую выказывали им вдали от моря, особенно представители знати.

Укрепление ганзейского основного рынка в Брюгге стало одной из существенных мер по борьбе с конкурентами, особенно голландцами. В XIV в. Брюгге был важнейшим рынком во всех Нидерландах. Там сосредоточился не только ввоз главных продуктов Востока – воска, мехов, металлов, – но и экспорт сукна. К концу века, однако, Брюгге начал терять свое уникальное положение из-за развития других нидерландских центров, составлявших ему конкуренцию. И даже Ганза после блокады 1388 г., судя по всему, уже не придавала Брюгге прежнего значения. Важные привилегии, предоставленные в 1409 г. Антверпену, стали первым шагом к децентрализации в той области. Развитие голландской текстильной промышленности и голландской торговли в целом положило конец этому сотрудничеству. Более того, голландцы все больше сами привозили сукно в ганзейскую зону, где они находили растущее число покупателей. Тем самым они способствовали вытеснению фламандского сукна и нанесли серьезный удар по жизненно важному сектору ганзейской торговли в Нидерландах. В качестве ответной меры Ганзейский союз, особенно Любек, начиная с 1440 г. стал укреплять основной рынок в Брюгге. В 1442 г. на Ганзейском соборе в Штральзунде было решено допускать в ганзейские города лишь сукно, купленное в Брюгге. Три года спустя на соборе в Любеке запретили покупать голландское сукно. Всем кораблям, которые направлялись в Нидерланды, приказали принимать на борт грузы только на рынке в Брюгге. Исключение составляли скоропортящиеся товары (Ventegtiter).

Голландцы получили серьезный удар. Теперь они не могли экспортировать свое сукно напрямую во многие страны Восточной Европы и боялись, что заметное количество иностранных кораблей прекратит заходить в их порты. Но запрет повредил и самим ганзейским городам на Зёйдерзе, а также Кёльну и клиентам в тех странах, которые предпочитали голландское сукно, – оно было дешевле фламандского. Дело окончилось беспрецедентным ростом контрабанды, в которой голландцы повсюду находили сообщников. Вдобавок сама Ганза пострадала от эмбарго, которое она объявила против Фландрии в 1451–1457 гг., чем не преминули воспользоваться ее противники. Это не помешало Ганзе в 1466 и 1470 гг.[32] продлить действие запретов. Однако стремительный упадок Брюгге в конце века свел ее усилия на нет. Сами немецкие купцы, вопреки постановлениям, проникали в города Голландии и Брабанта, и в этой области тоже великая торговая война между ганзейцами и голландцами окончилась полной победой последних.

Борьба против кредитного финансирования

Применение кредита широко распространилось в ганзейском мире уже в XIII в. Приемы кредитования немцы заимствовали у итальянцев, с которыми они впервые встретились на Шампанских ярмарках и позже в Брюгге, Лондоне, Кёльне и, возможно, даже в городах на востоке Германии. Поскольку кредит, по крайней мере в виде займов, был незаменим для развития торговли, его распространение поощряли сами города. В конце XIII в. они учредили долговые реестры и таким образом предоставили кредитным операциям официальные гарантии. Даже за границей ганзейские города поддерживали в этом отношении предприятия своих купцов. До наших дней сохранилось около 10 писем, отправленных финансистом Райнеке Морневеком в конце XIII в. городскому совету Любека. Он выступал представителем Любека во Фландрии и на свой страх и риск проводил крупные кредитные и обменные операции, выплачивая значительные суммы купцам из Любека и Саксонии, а также иностранцам. Он предоставлял ссуды, выплачивал долги, продавал товары в кредит и выписывал обменные векселя на Любек[33]. Так как впоследствии нет упоминания о таких представителях городов, которые выполняли временные поручения, вероятно, с развитием кредитования потребность в них отпала.

В XIV в. кредит применялся довольно широко. Выше уже рассматривались многочисленные операции вестфальских купцов в Лондоне. В самых первых из сохранившихся бухгалтерских книг ганзейских купцов наряду с займами имеются записи с упоминанием переводных векселей. Города также использовали такой способ платежа. После 1361 г. появление налога с фунта стерлингов при расчетах, подразумевавших перевод значительных сумм из одного города в другой, доказывает, что подобный метод вошел в обиход[34].

Однако, судя по почти полному отсутствию в ганзейских городах банков, сравнимых с итальянскими, располагавшими многочисленными филиалами, очевидно, что в ганзейской сфере кредит не получил широкого применения. Впрочем, в XV в. в Любеке появился итальянский банк, основанный около 1410 г. Людовико Бальони из Перуджи и его компаньоном Герардо Буэри (которого часто называют «Герхардом-Италь-янцем») из Флоренции, родственником Медичи. Последний, чтобы преодолеть трудности, вызванные его статусом иностранца, женился на дочери бургомистра Любека и в 1428 г. получил гражданство этого города. С тех пор банк стремительно расширялся. Подобно своим коллегам в Италии, два компаньона занялись не только банковскими операциями, но и торговлей. Они торговали на Балтике и вступили в трест, который контролировал продажу янтарных четок, изготовленных в Любеке. Поскольку у них были налажены связи с папой римским и семьей Медичи, они производили крупные выплаты в Италии, Базеле и Брюгге от имени Любека и Данцига, предоставляли займы представителям духовенства и любекским купцам. Возможно, они также получали прибыль от депозитных счетов и обменных операций.

В то время казалось, что Любек может стать крупным финансовым центром Северной Европы, однако таким планам не суждено было осуществиться. После смерти Буэри (1449) его банк прекратил свою работу, и с итальянскими кредиторами расплачивался Бенедикт Стефани из Лукки, представитель Козимо де Медичи. Однако несколько лет спустя Годеман ван Бюрен попытался основать подлинно любекский банк. Город предоставил предприятию свою защиту под залог 6 тысяч марок, которые внесли шесть граждан города; одним из которых был Генрих Касторп. Но в 1472 г. Бюрен обанкротился, его банк закрылся, и больше попыток такого рода не предпринималось. Банковское дело и торговля с Италией все больше переходили в руки уроженцев юга Германии.

Какое бы широкое распространение ни получал кредит в ганзейском мире, он натыкался на непреодолимое недоверие во многих торговых кварталах. В XV в. недоверие сменилось откровенной враждебностью[35]. Ганза считала необходимым систематически бороться с распространением кредита в коммерческих операциях. Это одна из самых странных особенностей ее экономической политики.

Инициатива пришла с Востока, который с экономической точки зрения был менее развитым, чем Запад. Торговля, особенно с Русью, очень часто имела вид бартера или велась на «меховые деньги», где единицей служил куний мех. Попытка ввести металлические деньги в Пскове и Новгороде оказалась неудачной, поскольку считалось, что через монеты можно заразиться чумой. Выплата долгов стала еще одним источником разногласий с русскими, которых предпочитали избегать. Поэтому во второй скре новгородской конторы (около 1295 г.) под угрозой штрафа запрещались все кредитные операции (Borgkauf).

Еще удивительнее, что кредит становился все менее популярным среди влиятельных членов Ганзы, даже в Любеке. Они утверждали, что кредит якобы вызывает нестабильность цен, что вредит предпринимательской деятельности. Иногда покупателю приходилось продавать товар в убыток, чтобы получить наличные для расплаты с долгами; в другие разы, не будучи обязанным расплачиваться сразу, он соглашался на повышенный кредит. Кроме того, кредит обвиняли в том, что из-за него купцы поддаются искушению чрезмерно рисковать, и даже хуже, поощрять нечестные махинации бессовестных купцов, таким образом компрометируя доброе имя Ганзы.

В конце XIV в. враждебность по отношению к кредиту перешла в систематическую кампанию. В 1399 г. ливонские города запретили применение кредита в торговле с русскими. Более того, они потребовали и получили запрет на кредитные операции даже во Фландрии. В 1401 г. Ганзейский собор в Любеке запретил на три года все покупки и продажи в кредит при операциях с иностранцами во Фландрии. Этот указ стал первым в череде мер подобного рода, а также первой попыткой навязать на Западе архаичные способы ведения коммерции. Судя по всему, указ сильно напугал контору в Брюгге. Ее старшины тщетно указывали на ущерб, который понесут ганзейцы. Правда, судя по всему, данный запрет применялся только при торговле с Ливонией. Даже там приходилось преодолевать большое сопротивление. В 1411 г. ливонские города постановили, что все импортированные товары необходимо сопровождать свидетельством, в котором утверждалось бы, что данные товары куплены во Фландрии за наличные. В последующие годы торговля между Фландрией и Ливонией свелась к бартеру: меха и воск обменивались на сукно и специи.

Результаты подобного регулирования, очевидно, были благоприятными, поскольку далее Ганза попыталась запретить кредит во всей Фландрии. Первый указ с этой целью приняли в 1417 г. Повторные указы принимались в 1422, 1434 и 1447 гг. В 1462 г. лондонский «Стальной двор» требовал запретить покупки в кредит, особенно сукна, что как будто показывает, что тогда данный запрет еще не распространился на Англию. Требование оказалось безуспешным. Несколько лет спустя немецкие купцы были должны фабрикантам сукна в Глостершире около 5 тысяч фунтов.

И здесь сложно понять, насколько действенными оказались подобные меры. Конечно, долгосрочный кредит стал редкостью, и в результате ганзейская торговля – больше это касалось не крупных, а средних и мелких предпринимателей – серьезно пострадала. Такую странную и растущую враждебность к экономическим отношениям, крайне важным для коммерции того периода, невозможно объяснить ни свойственным Ганзе консерватизмом, ни несколькими крупными банкротствами, подобными банкротству Хильдебранда Векинхузена, ставшего жертвой злоупотребления кредитом. Враждебность к кредиту следует рассматривать в рамках общей борьбы Ганзы с иностранной конкуренцией. Подобно запрету на образование компаний с неганзейцами, запрет кредита призван был помешать иностранцам участвовать в ганзейских предприятиях и оставить за ганзейцами исключительное право пользоваться привилегиями, главной, как считали ганзейцы, основой их процветания. Такая политика отчасти увенчалась успехом, но вскоре стало очевидно, что Ганза не может надеяться одержать победу над соперниками, насаждая условия, которые шли вразрез с коммерческой практикой того времени.

Валютная политика

Конечно, серьезное препятствие на пути ганзейской торговли представляло многообразие валют, которые имели хождение. Начиная с XIII в., в результате того, что император Священной Римской империи разрешил местным правителям чеканить свои деньги, на севере Германии стоимость пфеннига – единственной монеты, имевшей хождение в тот период, – значительно различалась. Так, в середине XIV в., когда Ганза укрепляла свою структуру, ей не удалось даже теоретически спланировать унификацию денежной системы в своих владениях. В разных областях и землях имели хождение разные валюты, например Любеке кая, померанская, прусская и рижская марки, а позже – бранденбургский талер на Востоке и рейнский гульден на Западе. В ганзейских владениях, помимо любекской марки, был распространен фламандский фунт гроот и, в меньшей степени, английский фунт стерлингов[36].

Благоприятным для торговли фактором стало раннее приобретение городами право на чеканку монет. Единственными исключениями стали отдельные вестфальские и саксонские города, где такое право сохранял за собой епископ. Управляя собственной валютой и стремясь развивать торговлю, ганзейские города старались не превращать свои деньги в источник дохода путем частого обесценивания. Они, конечно, не могли помешать общему падению цен и снижению содержания в монетах ценных металлов. За период с XIV по XVI в. номинальная стоимость серебряной марки повышалась пять раз. Однако колебания курса оставались сравнительно ограниченными.

Примерно после 1350 г. желание упростить валюту привело к валютным соглашениям между городами отдельных регионов по всей Германии. Так, объединились города Нижней Саксонии под руководством Брауншвейга, Гослара и Хильдесхайма, которые главным образом стремились регулировать торговлю серебряными слитками. Объединились и померанские города, а в XV в. – города Вестфалии, к которым примкнули Бремен и города на Зёйдерзе.

В сфере влияния Ганзы единственным таким объединением стал валютный союз вендских городов. Образованный в 1379 г. после Штральзундского мира, он, строго говоря, включал в себя всего четыре города – Любек, Гамбург, Висмар и Люнебург. Но к нему на время присоединялись Росток и померанские Штральзунд, Грайфсвальд и Штеттин, другие города, расположенные между Везером и Одером, а также Дания. Хотя они не входили в валютный союз вендских городов, все они приняли вендский стандарт. В результате влияние вендского союза распространилось на довольно широкую область, включая практически всю Скандинавию. В принципе валютный союз был организацией, совершенно отличной от Ганзы. В него входили как ганзейские, так и неганзейские города; встречи союза проходили в разных местах, а их даты не совпадали с Ганзейскими соборами. Более того, когда Ганзейские соборы принимали решения, связанные с валютным регулированием, в особенности о переплавке и чеканке слитков, а также о ввозе обесцененной валюты, было очевидно, что соборы руководствуются решениями вендского союза.

Вендский союз как мог старался поддерживать согласованный денежный стандарт, следить за обращением, надзирать за чеканкой монет, за служащими и ювелирами, доставать необходимое серебро, ввозя его из Богемии и Брауншвейга, и поддерживать монополию городов на покупку и продажу драгоценных металлов. Одним из величайших его достижений, хотя оно произошло лишь в начале XVI в., стала чеканка серебряной монеты, равной по стоимости любекской марке. На ней были выбиты гербы четырех городов. Монета содержала 18 г чистого серебра. Задача союза осложнялась тем, что он не обладал средствами принуждения. Регулярное подтверждение тех или иных правил в одном указе за другим доказывает, что этих правил придерживались лишь частично.

Так как вендский валютный союз и ганзейские города придерживались серебряного стандарта, их тревожило распространение золотых монет в XIV в. Они пытались, хотя и безуспешно, установить прочную связь между стоимостью серебра и золота, но в 1340 г. Любек получил у императора право чеканить золотые монеты. До XVI в. Любек твердо придерживался образца высокосортного итальянского флорина, содержавшего 23Уз карата золота. В то же время золотые гульдены, наиболее распространенные в Германии, особенно те, что чеканились рейнскими курфюрстами, с конца XIV в. демонстрировали резкое снижение содержания драгоценного металла и стоимости. Очевидно, ганзейские города сохраняли определенное недоверие к золотым монетам и даже пытались ограничить их хождение, боясь, что колебания в их курсе пошатнут серебряную валюту. В 1430 г. ливонские города – самые консервативные и в этом, и в других отношениях – выразили официальный протест против платежей золотом за партию французской соли. В середине XIV в. вендские города также запретили своим гражданам расплачиваться золотом даже в западных конторах, под угрозой конфискации проданных товаров. Здесь, как и в других вопросах, традиционалистский менталитет руководства Ганзы привел к мерам, которые шли вразрез с направлением общего экономического развития и даже с желаниями самих немецких купцов. Но хотя такая чрезмерная осторожность имела определенные недостатки, она обеспечивала сравнительно стабильную денежную ситуацию в ганзейском мире.

Глава 10

Ганзейская торговля

Источники

Перед тем как приступать к изучению ганзейской торговли в Средние века, необходимо оценить доступную нам документацию. Естественно, назвать ее удовлетворительной трудно. Дошедшие до нас тексты позволяют установить основные товары, место их происхождения и назначения. Кроме того, из сохранившихся документов можно понять, какие типы операций проводились в различных сферах. Однако для сравнительно точной картины важнейшую роль играют количественные данные, пусть даже цифры ненадежны – а они всегда ненадежны. За последние 50 лет историки, и не только те, которые специализируются на изучении Ганзы, провели подробное исследование количественных аспектов ганзейской торговли, как относительных, так и абсолютных. Были получены значительные, хотя и по-прежнему ограниченные результаты.

С документальной точки зрения историю ганзейской торговли можно разделить на три периода.

1. Примерно до 1275 г. почти никаких цифр нет, даже по отдельным статьям. Ни в хрониках, ни в грамотах, ни в сводах законов, ни даже в таможенных реестрах, например в реестре Брюгге за 1252 г., подробностей не найти.

2. Конец XIII – середина XIV в. Определенное количество данных появляется в долговых книгах, которые велись в разных городах, особенно в Гамбурге, Любеке и Риге. Но они предоставляют лишь сведения о подробностях отдельных операций, совершенных отдельными купцами. Те же сведения можно извлечь из самых ранних бухгалтерских книг любекских купцов, которые велись в конце XIII в., из бухгалтерских книг неизвестного торговца (около 1280 г.), а также из книг Германа Варендорпа и Германа Виттенборга за вторую четверть XIV в. Кроме того, кое-что можно почерпнуть из первых описей грузов погибших кораблей. Однако существует и несколько цифр более общего значения, для одной страны – Англии. Из таможенных сводок и экспортных лицензий на шерсть в мешках, выданных Генрихом III, становится известно количество купцов, английских, немецких или другой национальности, занятых торговлей шерстью в 1273 и 1277 гг., а также количество мешков шерсти, вывезенных из Англии в эти годы. Цифры касаются той отрасли торговли, которая имела для Ганзы лишь второстепенное значение, поскольку английская шерсть вывозилась почти исключительно в Нидерланды. Зато в таможенной сводке более позднего времени приводится список купцов и товаров, которые покидали порт Бостона летом 1303 г. Еще одна сводка дает такие же сведения о прибытии в порт Лондона в 1308–1309 гг. Имеется и некоторое количество других данных, которые позволяют оценить объем вестфальской торговли в Англии во второй четверти XIV в.

Однако все известные данные сводятся к очень малому. Важно отметить, что никакие доступные цифры того времени не отражают ни огромного прироста ганзейской торговли, ни ее распространения на северные моря.

3. Начиная примерно с 1350 г. документация становится полнее. Появляется достаточно много подробной информации, либо того же типа, как и для предыдущего периода, только более полной и более точной, или новых источников, например переписки купцов. Один основной источник, представляющий исключительную важность, представлен таможенными сводками (Pfundzollbiicher). Во время войны корабли и грузы, которые выходили из ганзейских портов или заходили в них, облагались пошлиной с веса (Pfundzoll). Такой вид налогообложения применялся около 10 раз в 1361–1400 гг. и часто в следующем столетии. Самая полная сводка, изученная наиболее подробно, относится к Любеку за 1368 г. Большую ценность представляют также сводки для Гамбурга в 1369, 1399 и 1400 гг., для Данцига за 1474–1476 гг. и 1490–1492 гг. и для Любека за 1492–1496 гг. К сожалению, использовать последние непросто в том виде, в каком они были опубликованы Ф. Брунсом.

Эти фискальные документы представляют большой интерес, потому что они дают в принципе общую цифру кораблей и товаров, покидавших определенный порт или заходивших в него в том или ином году. Несомненно, они содержат много ошибок и опущений. Конечно, они не более надежны, чем таможенные сводки Зундского пролива начиная с конца XVI в., чью недостоверность установили недавно. Тем не менее по сравнению с неясными сведениями, доступными для предшествующего периода, подобные документы представляют значительно более четкую картину.

Несмотря на их ценность, Pfundzollbiicher имеют недостаток: пошлина с веса вводилась лишь в те годы, когда шла война. Поэтому товарооборот воюющих стран не может считаться обычным, «нормальным». Этим объясняется малый товарооборот в торговле Любека с Норвегией в 1368 г., а также незначительное количество мехов, импортированных из русских земель в том же году. Вдобавок необходимо помнить, что в Средние века, в силу разных непредвиденных обстоятельств, объем торговли мог изменяться вдвое, либо в сторону роста, либо уменьшения. Для того чтобы иметь четкую картину, понадобились бы цифры за несколько лет подряд, чего Pfundzollbiicher не предоставляют.

Сохранились лишь два источника, в которых подсчеты велись более или менее непрерывно. В сводках английской таможни отражен экспорт ганзейскими (и другими) купцами[37]английского сукна с 1399 по 1482 г. почти без перерывов. Сводки снабжают нас необычайно точными сведениями. Вторую последовательность можно найти в отчетах Тевтонского ордена; она связана с операциями главного казначейства в Кёнигсберге с Фландрией за период 1390–1404 гг.[38] К сожалению, нет соответствующих цифр для другого коммерческого ведомства Тевтонского ордена, главного казначейства в Мариенбурге. Третья, хотя и фрагментарная, последовательность представлена Pfahlgeld, или сборами за якорную стоянку, взимавшимися в Данциге. Эти цифры дают некоторые сведения о торговле в порту Данцига за 10 лет в период между 1460 и 1496 гг. Наконец, из Зундских таможенных сводок за XV в. до наших дней сохранились только списки кораблей, которые проходили пролив в 1497 г.

Поэтому очевидно, что документация ганзейской торговли за период с 1350 по 1500 г. крайне фрагментарна и несопоставима. Следовательно, трудно проследить развитие торговли, за исключением торговли английским сукном, или определить относительную степень значимости основных сырьевых товаров. Особенно прискорбно, что при нынешнем состоянии исследований Pfundzollbiicher мы практически не располагаем статистикой по торговле за первую половину XV в. в любом ганзейском порту. Еще серьезнее отсутствие количественных данных либо по всей, либо по части сухопутной торговли, которая, судя по всему, играла не менее важную роль, чем морская. Самые полезные сведения, сохранившиеся до наших дней, содержатся в записной книге, в которой купец Пауль Мюлих перечислял товары, купленные им на Франкфуртской Великопостной ярмарке в 1496 г. для отправки в Любек.

Основные особенности

Ганзейскую торговлю можно определить как торговлю, которую вели в первую очередь немецкие купцы из городов на севере Германии, перевозившие товары с востока на запад Европы и наоборот. Именно такая торговля между Восточной и Северо-Западной Европой вызвала подъем Ганзы и поддерживала ее. Таким образом, с самых первых дней ганзейская торговля была организована по оси Новгород – Ревель – Любек – Гамбург – Брюгге – Лондон, хотя все важнее становился обходной путь вокруг Дании через пролив Зунд.

Главный торговый поток, состоявший в основном из торговли мехами и воском в обмен на сукно, а позже еще и на соль, подпитывался «притоками» из соседних стран: на севере из Швеции (медь и железо), Скании, Норвегии и позже Исландии (рыба) и Шотландии (сукно); на юге из Пруссии и Польши (зерно и лес), Венгрии (полезные ископаемые) и Южной Германии (вино) и с побережья Франции и Португалии (соль). Кроме того, торговля прирастала, хотя и не настолько, как считалось ранее, продуктами и товарами, изготовленными или произраставшими в самой ганзейской зоне (пиво, полотно, соль, зерно). Можно сказать, что процветание оси Новгород – Лондон отражало процветание самой Ганзы. Спад ганзейской торговли, вызванный конкуренцией со стороны голландцев и появлением нового торгового пути с Востока на Запад через Бреслау – Лейпциг и Франкфурт, предвосхищал закат самого Ганзейского союза.

В дополнение к этой специфически ганзейской торговой оси существовала еще одна, более старая, но не менее важная ось: маршрут по Рейнской области, который связывал Италию и Франкфурт с Нидерландами и Англией. Ганзейцы также пользовались этим торговым путем, главным образом через Кёльн. Но сухопутный маршрут всегда оставался для ганзейцев второстепенным, поскольку там они не обладали монополией, если не считать экспорта вина на северо-запад.

Иногда ганзейцы участвовали в прямом товарном обмене между двумя зарубежными странами, не переправляя их через ганзейские порты, хотя такой способ торговли составлял лишь небольшую долю от всего товарооборота. Ганза играла значительную роль в поставках английской шерсти в Нидерланды; помимо того, она поддерживала бесперебойное сообщение между Норвегией и Англией, в результате чего фабрика в Бостоне подпала в зависимость от бергенской конторы. На Западе в XV и начале XVI в. ганзейские корабли ежегодно привозили в Англию вино из Пуату и Гаскони, а кёльнские купцы вели торговлю между Франкфуртом, Лионом, Миланом, Генуей и Каталонией, хотя последнее место едва ли можно считать центром ганзейской торговли.

Судя по всему, прокладка регулярных торговых путей была вызвана скорее желанием покупать, чем продавать. Купцы отправлялись в путь в первую очередь ради того, чтобы привезти то, что требовалось их покупателям, чем для того, чтобы продать товары, которые они везли с собой. В Новгород немцев привело желание получить меха, в Сканию и Берген они ездили за рыбой, во Фландрию – за сукном, в залив Бурньёф и Лиссабон – за солью. Обратный пример можно привести лишь в случае кёльнских купцов, которые торговали с Англией: главным образом они стремились продать там свое вино. Правда, это было еще до образования Ганзы.

Ганзейская торговля, более чем торговля представителей любой другой страны, характеризуется наличием сравнительно четко очерченных торговых путей. Как правило, одни и те же корабли, поодиночке или в составе караванов, регулярно ходили в те же иностранные порты и обратно. Большинство купцов – исключения составляли лишь несколько самых богатых – предпочитали ограничивать свои операции одним и тем же регионом. Такая тенденция к специализации отражается в многочисленности типично ганзейских объединений, куда входили все купцы города, торговавшего с той или иной зарубежной страной.

Вообще говоря, что касается торгового цикла, кажется, что Восток поставлял сырье, громоздкое и относительно недорогое, в то время как Запад присылал взамен готовые изделия и предметы роскоши. Таким образом, еще одна важная черта ганзейской торговли – отсутствие баланса при обмене. Товары, переправляемые с Востока на Запад, были более громоздкими и, очевидно, более ценными, чем те, что шли в обратную сторону. Корабли, идущие на Запад с полными трюмами, часто возвращались нагруженные лишь частично или порожняком. Отсюда возникала проблема с заполнением полезного пространства, которую ганзейцам никак не удавалось успешно решить. Частично проблему, вызванную географическими и экономическими особенностями северных стран, решил рост спроса на французскую соль. Торговый дисбаланс проявлялся уже в XIII в. Сохранились некоторые данные за 1368 г. Из всех кораблей, заходивших в Любек с товарами, треть возвращалась в Данциг с балластом, а в Гамбурге экспорт значительно превышал импорт. Наконец, в XVI в. данная тенденция отчетливее всего проявилась в Зундских таможенных сводках.

Для того чтобы получить точную картину ганзейской торговли в целом, придется хотя бы приблизительно оценить сравнительный объем транспортных потоков, проходивших через главные порты. Однако у нас недостаточно надежных цифр для того, чтобы получить основу для такого сравнения. Судя по таможенным сводкам, в порту Любека с марта 1368 по март 1369 г. совершили торговых операций почти на 546 тысяч любекских марок, из которых 339 тысяч марок приходились на долю импорта, а 207 тысяч – на долю экспорта. Такие же данные для Гамбурга в 1369 г. составляют 235 тысяч марок (47 и 188 тысяч соответственно); для Ревеля – около 300 тысяч марок в 1379 и 1382 гг. (годы процветания), но не более половины этой цифры в другие, менее удачные годы, например, в 1378, 1383 и 1384 гг. Гораздо важнее сравнить доход от Pfundzoll в разных портах за один и тот же год. Вальтер Фогель попытался провести такое сравнение за период с 22 февраля 1368 по 29 сентября 1369 г. Если принять долю Любека за 100 %, доля других вендских портов на Балтике составила 93 (51 для Штральзунда, 26 для Висмара, 16 для Ростока). Доля прусских городов, вместе взятых, приближается к 152 %, что предполагает, что товарооборот Данцига был сопоставим с товарооборотом Любека. Доля ливонских городов составила всего 41 % (из них 19 % приходилось на долю Риги и 16 % – Ревеля). В Северном море доля Гамбурга составила 72 %, а Бремена – 10 %. Конечно, для того чтобы распределять ганзейские порты по степени значимости, необходимо было бы располагать такими же цифрами за другие периоды.

Неплохо было бы проследить развитие торговли в любом порту за сравнительно долгий период, но из-за отсутствия статистических данных подобная задача невозможна. По мнению Ф. Брунса, морская торговля только Любека на Балтике в 1492 г. составляла почти 660 тысяч любекских марок, из которых 218 тысяч приходились на долю импорта, а 442 тысяч – на долю экспорта, в то время как в 1368 г., когда импорт и экспорт через Гамбург были особенно высокими, общий товарооборот составил всего 153 тысячи марок (57 и 96 тысяч соответственно). Такое сравнение всего лишь наводит на мысль о том, что, даже при допуске на обесценивание денег, в течение XV в. наблюдался значительный рост торговли, – заключение не слишком оригинальное.

Эти две цифры для Любека за 1368 и 1492 гг. поднимают общий вопрос: как развивалась ганзейская торговля за этот период? Был ли рост более или менее регулярным, если не считать войн и блокад, или время от времени случались периоды спада? В целом XV в. характеризуется экономическим кризисом по всей Европе; главным его признаком стало резкое падение цен на сельскохозяйственную продукцию. Разумеется, спад затронул и ганзейскую торговлю. Согласно сводкам Тевтонского ордена, цена на рожь (в серебряной валюте) в течение столетия неуклонно падала более чем на 50 %. Это не обязательно означает, что торговля зерном сократилась в такой же пропорции, тем более что в Нидерландах в тот же период зерно немного подорожало.

Единственным непрерывным показателем, который может оказаться полезным, является ряд цифр ганзейского экспорта английской шерсти. К сожалению, такой показатель нельзя считать типичным в общей линии развития, поскольку в XV в. наблюдался настоящий бум торговли английским и голландским сукном в ущерб фламандскому. Кроме того, неизвестно, сколько фламандского сукна ввозилось в ганзейские города. Экспорт английского сукна ганзейцами вырос примерно с 6 тысяч штук в начале XV в. до 9 тысяч штук в 1460-х гг., а к 1480 г. экспорт превысил 15 тысяч штук. Периоды спада совпадали с войнами против Дании (около 1430) и Англией (1469–1474). Впрочем, один небольшой спад в 1410-х гг. – на 1000 штук – не связан с войной. Это подтверждается перепиской Векинхузенов, из которой становится ясно: в тот период застой в делах был вызван насыщением рынка. Трудно было найти покупателей на самые разные товары, такие как рыба, меха, янтарь и специи, не только в сфере влияния Ганзейского союза, но даже в Венеции. Отсюда следует логический вывод, что в 1408–1418 гг. наблюдался застой в делах. Но после 1420 г. кризис, судя по всему, закончился. Следовательно, поскольку нет указаний на обратное, вероятно, что, с этим единственным исключением ганзейская торговля в XV в. росла более или менее регулярно, пусть и с колебаниями, свойственными средневековой торговле в целом.

Колебания в развитии ганзейской торговли неизбежно вызывают вопрос движения цен. Довольно точный ответ можно получить лишь применительно к Пруссии, в связи с которой довольно точные сведения дают записи Тевтонского ордена, особенно на конец XIV – начало XV в.

Из записей Тевтонского ордена очевидно, что в последнюю треть XIV в. цены значительно упали. Особенно резким падение было в 1390-х гг.; оно продолжалось примерно до 1405 г. Нагляднее всего падение демонстрирует спрос на брабантское сукно среднего и низкого качества. В 1379–1400 гг. розничные цены на различные сорта сукна в Пруссии упали примерно на треть. Так, цена сукна из Ауденарде снизилась с 9 марок до 6, из Гераардсбергена (Граммона) с 8!/₂ и более до 5½, из Дендермонде с 9³/₄ до 6½. Для многих других видов сукна падение составило 25 %. Такое же падение наблюдалось и в связи с другими товарами различных сортов, как импортными, так и отечественными: треской, солью, специями и пряностями, южными фруктами, рожью и древесиной. Самое резкое падение демонстрировали цены на янтарь (80 % для самого распространенного вида). Такое падение цен объясняется по-разному. Так, в случае сукна причиной стала конкуренция Англии и Голландии. Стоимость перевозки грузов упала из-за роста количества голландских кораблей на Балтике. Наконец, общий рост товарооборота, когда предложение опережало спрос, вызвал перенасыщение рынка такими предметами роскоши, как, например, янтарь.

В самом начале XV в. падение цен на металлы, соль, воск и древесину замедлилось и даже приостановилось. Однако вскоре цены выросли вновь, особенно после 1410 г. Особо выросли цены на рожь, которая в 1417 г. стоила в пять раз дороже, чем в 1410, однако значительный рост отмечался и для лесоматериалов, и даже для сукна. В Пруссии все в значительной степени объяснялось неуверенностью, вызванной поражением при Танненберге. Однако рост цен распространился на все ганзейские владения; возможно, этим объясняется спад, который живо описан в письмах Векинхузена. Далее снизились цены на самые разные товары: меха, воск, рыбу и специи. Клиенты отказывались покупать товары по завышенным ценам, и несколько лет наблюдался застой в делах.

Начиная с 1418 г., судя по всему, цены вновь упали, однако падение невозможно проследить так же, как в предыдущий период. Правда, в 1420–1460 гг. цена на воск выросла с 32 до 45 прусских марок за корабельный фунт, но этот рост номинальной стоимости не возмещал обесценивание денег. Цена на рожь (в серебряной валюте) с 1405 по 1508 г. показывает в Пруссии снижение более чем на 50 %, и такое же снижение характерно для Любека и Гёттингена. Естественно, вследствие этого вырос объем экспорта зерна на запад, особенно во Фландрию, где такого снижения цен не наблюдалось. В целом создается впечатление, что рост товарооборота Ганзейского союза с середины XIV до конца XV в. вызван снижением цен.

Наконец, в научных целях полезно было бы оценить прибыль купцов. По этому поводу имеется достаточно много сведений в балансах торговых компаний и отчетах Тевтонского ордена, но прибыли настолько различаются и по таким разным причинам, что невозможно прийти к какому-либо общему выводу. Так, в 1400 г. продажа трех отдельных партий сельди принесла Тевтонскому ордену прибыль в 20, 33 и 60 % соответственно! Судя по многочисленным операциям, проведенным в том же году, можно прийти к выводу, что прибыль иногда варьировалась между 15 и 25 % и что самыми выгодными стали продажи соли, сельди и ипрского сукна. Но для других товаров иногда обнаруживается совершенно другое положение дел.

В любом обзоре ганзейской торговли необходимо перечислить главные перевозимые товары. Доступных статистических данных недостаточно для того, чтобы расположить эти товары по степени их значимости; во всяком случае, порядок будет разным в разные периоды. И все же среди бесчисленных товаров, о которых нам известно, восемь можно назвать основными и типично ганзейскими: сукно, меха, воск, соль, вяленая или соленая рыба, зерно, лес и пиво.

В последние 300 лет Средних веков первое место среди операций ганзейских купцов занимала торговля сукном. Сукно было важнейшим товаром, ввозимым в немецкие города и в страны Восточной Европы. В Любеке в 1368 г. сукно составляло более трети всех импортных товаров и более четверти от общего объема торговли. Значимость данного товара объясняется огромным спросом на него, широким ассортиментом качества и цены, а также более или менее надежной прибылью, которая колебалась от 15 до 30 с лишним процентов. В XIII и первой половине XIV в. ганзейцы торговали почти исключительно фламандским сукном; они хранили ему верность дольше, чем остальные иностранцы. Однако в XV в. рынок все больше завоевывали английские и голландские ткани, несмотря на законы, призванные сдерживать их распространение. Конечно, оценить соотношение сейчас невозможно. Сукно из других источников – Франции, Рейнской области, самих ганзейских городов – всегда играло более скромную роль. Нельзя недооценивать и растущий спрос на польские ткани из Силезии. Конкуренция с их стороны стала настолько тревожной, что к концу XIV в. новгородская контора запретила продавать силезские ткани. В то же время на севере неуклонно рос спрос на роскошные итальянские ткани, ввозимые главным образом через Франкфурт.

Торговля товарами с востока – мехами и воском – создавала своего рода противовес торговле тканями с запада. Спрос на меха в западных и средиземноморских странах был значительным, а благодаря разнообразию видов и цен купцы получали возможность применяться к самым разным потребностям. Меха ввозились главным образом из русских земель, особенно из Новгорода, но также из Ливонии, Литвы, Польши, Пруссии и Швеции. Только овечьи шкуры следовали в противоположном направлении – из Англии и Шотландии в страны Балтики. Меховая торговля считалась основой ганзейского богатства, хотя ее значимость не всегда выражена в цифрах так отчетливо, как можно было ожидать. В 1368 г. в Любеке меха занимали лишь пятое место и в списке значимых товаров шли после шведского масла, хотя это могло стать результатом исключительных обстоятельств. С другой стороны, мех занимает главное место в делах отдельных крупных купцов, например Векинхузенов. В документах и переписке встречаются упоминание о кораблях, которые перевозили более 200 тысяч шкурок стоимостью в несколько десятков тысяч марок.

Торговля мехами всегда считалась – и считается по сей день – крайне прибыльной, однако недавнее исследование показало, что так было не всегда. В частности, Векинхузены не раз разочаровывались в своих операциях – как в Венеции, так и в Брюгге. Им часто приходилось довольно долго держать партии мехов на складе. Иногда они вынуждены были торговать в убыток или с очень маленькой прибылью. В 1411 г. во Франкфурте партия, оцененная в тысячу марок, была продана с прибылью всего в 1,5 %. Правда, та операция была совершена в период экономического спада и потому не дает оснований для обобщения. Возможно, то, что два брата продолжали торговать мехами в крупном масштабе, указывает на то, что обычно они ожидали более значительной прибыли.

Воск вывозили в основном из тех же стран, что и меха: из Руси, Ливонии и Пруссии. Торговля воском была менее спекулятивной, чем торговля мехами, так как использование воска для изготовления свечей на всем Западе обеспечивало устойчивый уровень продаж при скромной прибыли, которая в среднем составляла до 15 %. Мы не располагаем цифрами, которые позволили бы точно оценить объем торговли, кроме данных на начало XVI в., когда импорт воска в Англию вырос на несколько тысяч центнеров[39], но уже в XIII в. ганзейцы учредили монополию по импорту воска с Востока, которую они сохраняли дольше, чем монополию на торговлю мехами.

Если воск, меха и сукно играли существенную роль в раннем развитии Ганзы в XIII и XIV вв., трудно переоценить значимость соли в торговой экспансии Ганзы в XIV и XV вв. Спрос на соль оставался существенным. Судя по дошедшим до нас отчетам из Верхней Саксонии, среднее потребление соли на душу населения в середине XV в. составляло около 15 кг в год. При засолке рыбы на 4 или 5 бочек сельди уходила бочка соли. То же количество уходило на 10 бочек масла. На Востоке драгоценная соль почти всегда была в дефиците. Низкое содержание соли в Балтийском море не позволяло добывать ее из тамошней морской воды. Что же касается каменной соли, во всей Восточной Германии, если не считать месторождений в Люнебурге, определенную ценность представляли только скромные соляные шахты в Кольберге (Колобжеге). Поскольку соль – товар одновременно громоздкий и дешевый, при отправке на дальние расстояния ее необходимо было перевозить по воде. Поэтому соль представляла собой идеальный товар для морской торговли. А поскольку ее всегда перевозили с запада на восток, она становилась основным грузом на обратном пути для кораблей, которые доставляли на запад такие громоздкие товары, как зерно, древесину и золу.

Вплоть до середины XIV в. восток снабжался люнебургской солью почти исключительно через Любек. Соль стала одной из основ его благосостояния. В 1368 г. соль составляла гораздо более важную статью экспорта из Любека. Однако вскоре на Балтику начала в больших количествах прибывать французская соль, не такая очищенная, зато более дешевая. К концу XIV в. французская соль в Германии встречалась чаще, чем соль из Траве. Французскую соль вначале покупали во Фландрии, но вскоре ганзейцы начали сами возить ее из Бурньёфа и Бруажа. В XV в. они начали также совершать регулярные рейсы в Лиссабон, откуда привозили португальскую соль из Сетубала. Соль из других источников – Шотландии, Фризии, Кольберга, Халле и Галиции – играла в ганзейской торговле незначительную роль. Данных, связанных с ганзейской торговлей солью, у нас нет, но известно, что в отдельные годы XV в. более 100 кораблей – некоторые из них были голландскими – везли груз соли через пролив Зунд. В 1385 г. в Ревель ввезли 1350 ластов соли из Франции. А во второй четверти XV в. ежегодно ввозили вдвое больше этого количества. Спрос постоянно рос, возможно, из-за того, что русские и литовцы перепродавали соль дальше на восток. Пользуясь их растущим спросом, Тевтонский орден иногда накладывал эмбарго на поставки, если желал надавить на русских правителей. Жизненная важность соли на востоке вызывала еще одно последствие: она способствовала росту торговли Голландии со странами Балтии и Пруссией.

Торговля рыбой – сушеной треской из Норвегии и соленой сельдью из Скании – немного отличалась от других отраслей ганзейской коммерции из-за многочисленности рынков сбыта. Рыбу с севера доставляли в вендские порты на Балтике, а оттуда переправляли и на восток, и на запад, а также – главным образом – во внутренние районы, даже на юг Германии и за ее пределы. Сельдь импортировалась в гораздо больших количествах, чем треска, хотя треска обладала тем преимуществом, что лучше хранилась. Импорт соленой сельди в вендские порты в конце века, по приблизительным оценкам, составлял 150 тысяч бочек, из которых половина отправлялась в Любек. Едва ли будет преувеличением сказать, что Любек, задолго до Амстердама, был построен на бочках с сельдью. Однако эта отрасль торговли получила серьезный удар в XV в., с развитием рыболовецких промыслов в Северном море. Голландская сельдь по качеству уступала сканской, зато была дешевле. Что касается торговли сельдью, Голландия почти полностью вытеснила соперников на северо-западе Европы и даже проникла на Балтику, где также стала сильным конкурентом.

Наряду с солью большим спросом пользовалось зерно, особенно рожь. В конце Средневековья ганзейцы вели обширную торговлю зерновыми. К сожалению, из-за отсутствия надежных цифр за период до 1550 г. невозможно оценить рост в данной отрасли. Рожь, ячмень и пшеница росли повсюду. К XIII в. страны в среднем течении Эльбы, Бранденбург и Мекленбург, экспортировали зерно в Норвегию и Нидерланды, но в XIV и особенно в XV в. крупнейшими экспортерами зерна стали Пруссия и Польша. Они главным образом вывозили зерно через Данциг и снабжали им весь Запад, в ответ на растущий спрос. Хотя цифры недоступны, важность экспорта зерна ясно видна по политическому влиянию, которое благодаря ему приобрела Ганза. Острая потребность в зерне и муке к концу XIII в. поставила Норвегию в экономическую зависимость от вендских городов. Позже неурожай зерна во Фландрии и рост цены на него способствовал получению Ганзой различных льгот и привилегий. Наконец, в первые годы после Средневековья ганзейское зерно начали покупать во Франции, Испании и даже Италии. Поэтому экспорт зерновых считался одним из прочнейших оснований власти Ганзейского союза, а в XVI в. даже стал причиной его временного возрождения. Вместе с тем зерновые, еще больше чем соль, предоставили голландцам надежнейшее средство для утверждения на Балтике.

Ганзейский восток также был крупнейшим поставщиком леса на запад. На экспорте древесины специализировались различные регионы, особенно удаленные от моря земли по берегам Везера, а также Померания и Норвегия. Однако, благодаря обширным лесистым районам в бассейне Вислы и в Литве ведущим экспортером леса, а также таких в высшей степени ценных продуктов его переработки, как зола, деготь и смола, стал Данциг. Главными покупателями были Англия и Фландрия, которым требовался лес для судостроения. В XV в. Пруссия тысячами экспортировала дубовые балки и доски и сотнями тысяч – пиломатериалы различной толщины. В Англии большим спросом пользовался карпатский тис для производства луков; говорили, что Столетнюю войну выиграли с помощью прусского дерева. В отличие от экспорта зерна, торговля лесом, судя по всему, ослабела в конце XV в. – возможно, из-за конкуренции со стороны Норвегии. Конкуренция меньше затронула продукты переработки древесины, что видно из Зундских таможенных сводок.

Одной из самых важных статей экспорта было пиво, единственный товар, который производили на территории Ганзейского союза, а не за его пределами. В XIII в. главным экспортером пива в Нидерланды считался Бремен, но позже его вытеснил Гамбург. Согласно таможенным сводкам, в 1369 г. пиво составляло треть всех экспортных грузов Гамбурга на сумму в 62 тысячи марок. Таким образом, пиво имело для Гамбурга такую же ценность, как соль для Любека в тот же период. В XIV в. крупными центрами пивоварения стали балтийские порты, особенно Висмар, Росток и Данциг. Они экспортировали пиво в больших количествах в Норвегию, Сканию и Восточную Европу.

Помимо этих основных товаров можно назвать еще десять, которые не равны первой группе ни по ценности, ни по объему продаж, но тем не менее играли важную роль в торговле Ганзейского союза. Первое место среди таких товаров занимает вино. Если бы можно было выяснить общие цифры по торговле вином, возможно, оно даже вошло бы в список важнейших товаров. Но хотя в некоторых источниках упоминаются партии вина или покупки в количествах свыше 1000 гектолитров и вино находилось в каждом ганзейском городе, в Скандинавии и даже в Москве, его импорт оставался довольно скромным (800 гектолитров в Ревеле в 1426–1436 гг.). Кроме того, вино не занимало большого места в операциях любого купца. Правда, нельзя забывать, что до нас не дошли бухгалтерские книги крупных кёльнских купцов. На территории Ганзейского союза пили в основном рейнские вина, которые были дешевле французских; их поставляли Кёльн и Франкфурт. Продажи французского вина из Пуату, Л а-Рошели, Бордо и Орлеана стремительно выросли в XV в., как и продажи испанских и португальских вин (Осей, Румань, Алгарви) и сладких греческих вин или вин по типу греческих (мальвазии). К сожалению, невозможно сравнить те или иные вина по степени распространенности. Вина с севера Германской равнины, из Губена (южнее Франфурта-на-Одере) и нижнего течения Вислы играли незначительную роль.

Объем торговли английской шерстью также можно назвать несущественным, еще в меньшей степени, чем торговли вином. Большая часть шерсти направлялась исключительно во Фландрию. В Любеке в 1368 г. шерсть занимает лишь 36-е место в перечне импортных товаров. Хотя она занимала важное место в первой половине XIV в. (в 1340 г. ганзейцы экспортировали 3 тысячи мешков шерсти), позже она утратила свое значение; да и ганзейцы почти не принимали участия в экспорте испанской шерсти в Нидерланды.

Среди металлов первые места занимали железо и медь. Шведская и венгерская медь, ввозимые в Любек из Стокгольма и Данцига, почти всегда по морю переправлялись в Нидерланды и Англию, в то время как медь с Гарца перевозилась посуху в Кёльн. С железом, хотя его перевозили в больших количествах, поступали примерно так же. В основном железо привозили из Швеции и Венгрии, но, помимо того, с Рейнских Сланцевых гор, из Зигерланда, откуда оно поставлялось на кораблях в Западную Европу.

Единственной продукцией текстильной промышленности, которая составляла предмет торговли ганзейцев, считалось полотняное производство в Вестфалии. Оно дало рост значительному объему торговли, особенно с западом, как можно видеть из данных по экспорту Гамбурга в 1369 г.: полотно стояло на втором месте, и его стоимость составляла 30 тысяч марок. Судя по некоторым источникам, в XV в. в Северной Германии, Пруссии и особенно в Ливонии значительно выросло производство льняных тканей; постепенно в тех краях льняные ткани превращались в главную статью экспорта.

Специи и пряности, главным образом перец и имбирь, не занимали в ганзейской торговле такого важного места, как можно было ожидать. Правда, они наверняка фигурировали в операциях отдельных крупных купцов, таких как Векинхузены. Из общего импорта в Любек в 1368 г. специй привезли всего на несколько сот марок, а в 1495 г. они составляли всего 4 % закупок Пауля Мюлиха во Франкфурте, хотя к тому времени спрос на них значительно вырос. Судя по всему, больше продуктов питания доставлялось из средиземноморских стран – оттуда везли инжир, изюм, рис, шафран и особенно оливковое масло. Все эти продукты далее отправлялись на Восток из Брюгге и Франкфурта.

Все остальные товары считались второстепенными даже в том случае, если они занимали значительное место в операциях отдельных купцов. Сюда входят продукция и побочные продукты животноводства: говядина, конина, солонина, сливочное масло и жиры из Скандинавии, а также померанский мед; из полезных ископаемых – серебро, цинк, свинец, квасцы; текстильные волокна, такие как шелк и пенька, а также бумазея; металлоизделия, дерево и кожаные изделия из Нюрнберга, Кёльна и Брауншвейга; прусский янтарь, а также предметы роскоши из золота и серебра, жемчуга, кораллов и т. д.

Из этого списка ясно одно: ганзейская торговля отличалась необыкновенной широтой и разнообразием. Неправильно утверждать, что ганзейцы обменивали сырье с востока на дорогие товары с запада. Разнообразие товаров, поставляемых на запад, вполне очевидно. В основном туда везли продукты питания, а кроме того, сырье для промышленности и такие предметы роскоши, как меха и янтарь. Именно разнообразие торговли помогает объяснить ключевую роль Ганзы в европейской экономике.

Таковы основные черты ганзейской торговли; но для того, чтобы понять ее во всей полноте, необходимо, насколько возможно, рассмотреть условия, природу и объем торговли в каждом регионе.

Северная и Южная Германия

Обширную территорию, на которой торговали ганзейцы, можно разделить на две части: Северную Германию от Фризии до Померании, где находилось большинство ганзейских городов, и Южную Германию, ее глубокий тыл.

Главными торговыми путями в тех краях служили четыре больших реки: Рейн, Везер, Эльба и Одер. По ним продукцию внутренних районов Германии перевозили на северо-запад и к морским портам. Среди бесчисленных сухопутных маршрутов самыми важными для крупномасштабной торговли были те, которые связывали Любек с его рынками и источниками поставок. Дорога из Любека в Люнебург вела в трех направлениях: к Нюрнбергу через Магдебург; во Франкфурт через Ганновер и Гёттинген или Гаммельн; и в Кёльн через Минден и Дортмунд или Ганновер и Гаммельн. Кроме того, ни в коей мере не заброшенными оставались дороги вдоль побережья: Любек – Данциг через Росток и Штеттин, Любек – Брюгге через Гамбург, Бремен, Девентер, Неймеген и Антверпен. Иногда по ним можно было перевозить товары гораздо быстрее, чем по морю. Частые сообщения о грабежах на этих прибрежных дорогах свидетельствуют о том, что они составляли существенную конкуренцию морским путям, особенно если речь шла о перевозке мелких, но ценных товаров. Видимо, сухопутные маршруты были еще важнее для Кёльна, особенно путь, связывавший Кёльн с Франкфуртом и далее с Констанцем или Аугсбургом, или путь, который вел через Дортмунд, Гослар и Магдебург в Бранденбург и Польшу. Далее оба пути вели на Запад в сторону Брюгге через Ахен и Антверпен.

К сожалению, невозможно даже приблизительно оценить объем ганзейской торговли внутри Германии, поскольку общие отчеты, эквивалентные Pfundzollbiicher или таможенным сводкам, связанным с морской торговлей, не сохранились. Однако нет причин недооценивать такую торговлю. Сейчас все признают, что стоимость сухопутной торговли Любека с Кёльном, Франкфуртом и Нюрнбергом равнялась его морской торговле, если не превосходила ее, особенно в XV в. Определенные товары проходили через порты, а также посуху, и цифры статей экспорта приводятся в Pfundzollbiicher. Но невозможно оценить, сколько тех же товаров отправлялись посуху в других направлениях. Можно лишь перечислить товары, которые играли значимую роль в сухопутной торговле Ганзы.

В Северной Германии в широком масштабе производили зерно. Уже было указано, что к XIII в. Гамбург экспортировал рожь из среднего течения Эльбы и из Бранденбурга. Торговля зерном стала и залогом процветания Магдебурга. Несмотря на рост прусской продукции, Гамбург в XV в. стал крупным центром по перераспределению зерновых. В основном в Гамбурге торговали зерном из внутренних вендских районов. Зерно перемалывалось в муку для отправки в Норвегию через Любек. Померания начала экспортировать зерно уже в XIII в. через Штральзунд. В конце XV в. по инициативе местной знати производство зерна значительно выросло, и крупным центром экспорта ржи и ячменя стал Штеттин, хотя он никогда не составлял конкуренции Данцигу. В тех краях, особенно в Вестфалии, повсеместно выращивали и лен; почти весь он перерабатывался на месте. Остатки экспортировали в долину Рейна и в Нидерланды.

Мед из Померании, Мекленбурга и окрестностей Брауншвейга в Нижней Саксонии отправляли главным образом в Ливонию и Новгород. Это немного удивительно, учитывая, что одной из главных статей русского экспорта на запад был воск. Возможно, немецкий цветочный мед был чище и слаще, чем русский сосновый; иногда продавали самый густой его вид, так называемый сгущенный мед. Видимо, такой мед пользовался большим спросом на востоке, и его посылали туда из Новгорода по русским рекам. В 1427 г. Ревель импортировал более 3 тысяч ластов (60 тысяч кг) меда. За один день в порт вошла целая флотилия из десяти судов, принадлежавших семнадцати разным экспортерам. На каждом из них везли более 200 ластов меда. Должно быть, торговля медом была очень выгодной, так как купцы часто образовывали компании, которые торговали исключительно этим товаром[40].

Гораздо шире торговали рейнским вином. Под общим названием «рейнвейн» подразумевались не только вина, произведенные на берегах среднего течения Рейна, от Кёльна до Шпейера, но и вина Мозеля, а часто и Эльзаса. Последние ценились выше остальных, и в XIV в. их, видимо, было больше всего: около 1400 г. только в окрестностях Кольмара производили 100 тысяч гектолитров, хотя ко второй четверти XV в. объем производства снизился примерно наполовину. Основная часть вина проходила через Кёльн; тамошние купцы часто приезжали на место и покупали вино у производителей. Известно о нескольких крупных партиях, например о партии в 120 больших бочек (1400 гектолитров), посланной в 1421 г. из Страсбурга в Кёльн, половина которой была куплена братьями Векинхузен. Из Кёльна вино переправляли во всех направлениях: на запад – в Нидерланды и Англию, причем обе страны считались очень хорошими клиентами; на север – через Дордрехт или Кампен в Гамбург и на Балтику (партия из 57 больших бочек, посланная в Ревель в 1387 г. одним кёльнским купцом, стоила 4400 гульденов); и на восток – в города Вестфалии. Еще одним крупным рынком для рейнских и особенно эльзасских вин считался Франкфурт, откуда ганзейские купцы часто отправляли вино в города Саксонии, Люнебург и Любек. Из-за отсутствия данных невозможно проследить эволюцию трафика рейнского вина. Соблазнительно принять без доказательств спад в XV в., когда, как известно, производство эльзасского вина снизилось, но рискованно делать обобщения на основании лишь отдельных сведений.

Самым важным продуктом минерального происхождения оставалась соль. Большие месторождения соли в Халле, откуда снабжались Центральная Германия и большинство мест к югу от саксонских городов, не имели большого значения для ганзейской торговли. Зато, как уже было показано, необычайную важность для Ганзы имели соляные месторождения Люнебурга. Они упоминаются уже в X в.; сначала они были собственностью герцогов Саксонских. К XIII в. они перешли в руки граждан Люнебурга. По приблизительным оценкам, в 1205 г. производство составляло около 50 тысяч тонн, а в 1350 г. – 60 тысяч тонн. Соляной раствор набирался ведрами; соль выпаривалась в 50 огромных цистернах. Ее покупали в бочках на месте или переправляли россыпью на плоскодонных баржах: по Эльбе в Гамбург, либо через канал Штекниц в Любек. До середины XIV в. люнебургская соль широко использовалась на всем северо-западе Германии, но позже, из-за импорта больших партий соли из Бурньёфа, Люнебург утратил западные рынки сбыта. И все же люнебургская соль, благодаря высшему качеству, продолжала находить покупателей на Балтике и оставалась одним из главных источников богатства Любека. В 1458 г., когда на Люнебург был наложен папский интердикт, послы Любека сообщили папе, что не могут разорвать отношения с Люнебургом, потому что тамошняя соль пользуется большим спросом «во всех странах, с которыми торгуют любекские купцы». Четырьмя годами позже тот же довод представили на соборе Священной Римской империи. Любек, как было сказано, живет только торговлей и погибнет, если лишить его люнебургской соли. Хотя подобные доводы, конечно, изобилуют преувеличениями, они выражали несомненную истину.

Среди других полезных ископаемых на севере Германии самым важным, во всяком случае до XIV в., была медь, которую добывали в Раммельсберге в окрестностях Гослара. Медь из Гарца частично переправлялась в Гамбург, откуда ее вывозили во Фландрию и Англию, а частично – в промышленные центры Кёльн и Динан и даже дальше. В 1358 г. город Валансьен купил госларскую медь для отливки колокола на своей колокольне.

Любек в основном торговал шведской и карпатской медью; похоже, медь из Гослара его не интересовала. Зато любекские купцы охотно приобретали продукцию серебряных рудников Гарца, как для своего монетного двора, так и для торговли с Востоком. Но начиная с XIV в., почти все нужное Любеку серебро обеспечивали рудники Мансфельда и Богемии. Железо главным образом добывалось в Рейнских Сланцевых горах. Руда Зигерланда и Вестервальда переплавлялась на месте, и сталь посылалась в Кёльн. Оттуда большие количества стали вывозились в Англию. В середине XV в. Иоганн Квестенберг отправил в Лондон 100 тонн стали.

Из всех готовых продуктов севера Германии самым важным в торговле морских портов считалось пиво. Хотя оно было очень популярно во всей Северной Европе и благодаря низкой цене его продажи оставались высокими, пиво было самым скоропортящимся из всех товаров, и перевозить его было труднее всего. Такие этапы производства пива, как подработка солода, кипячение сусла и ферментация, требовали крайнего внимания и осторожности, если производитель хотел получить продукцию высокого качества, которая хорошо хранилась. Кроме того, для пивоварения требовалась чистая вода. Некоторые производители поддавались искушению снизить расходы, заменив, например, ячмень овсом или добавив меньше хмеля, что ухудшало вкус пива и уменьшало срок его хранения. В этом на своем опыте убедились в Бремене. В XIII в. бременские пивоварни процветали, и Бремен в больших количествах экспортировал пиво в Нидерланды. Но недостаточный надзор за производственными процессами и снижение качества вызвали резкий отток покупателей. К началу XIV в. Гамбург вытеснил Бремен; Гамбург принял решительные меры для того, чтобы сохранить свое превосходство. В 1376 г. в Гамбурге было 457 пивоварен, а к началу XV в. их количество выросло до 500 с лишним. Продукция составляла 200 тысяч бочек, то есть около 400 тысяч гектолитров в год. В 1369 г. пиво составляло третью по значимости статью экспорта в городе. В основном его вывозили в Амстердам и Ставорен. Остальное отправлялось во Фландрию и Англию; некоторая часть поставлялась в Пруссию и Ливонию. Висмар на Балтике зависел от пивоварения еще больше, чем Гамбург. Около 1460 г. в Висмаре насчитывалось около 200 пивоварен, и в городском совете пивовары имели большинство. Пиво из Висмара экспортировалось во все прибалтийские страны, где его продажи иногда тормозились запретами, призванными защитить местное производство. Висмарское пиво можно было найти в Бергене, Кампене и во Фландрии. Почти во всех крупных городах, в том числе в Любеке, Ростоке, Данциге и Эльбинге, имелись свои пивоварни. Маленький саксонский город Айнбек (от которого, возможно, произошло слово Bock(bier), специализировался на производстве пива на экспорт уже в XIII в. Его качество обеспечивало спрос на него во всем ганзейском мире и даже в Южной Германии.

Развитие текстильной промышленности на севере Германии сдерживалось тем, что ганзейцы импортировали фламандское сукно. Правда, там изготавливали некоторые грубошерстяные ткани. В таможенных сводках время от времени упоминается сукно из Рейнской области, из Везеля, Дортмунда и даже из Любека, Ростока или Висмара. Правда, такое сукно занимало ничтожную долю в ганзейской торговле. Другое дело – полотно. Оно пользовалось большим спросом в Европе благодаря своей дешевизне и пригодности для изготовления одежды, парусов и в качестве упаковочного материала. Промышленные центры находились во Фризии и Вестфалии, в окрестностях Оснабрюка и Мюнстера, а позже в Саксонии, а также в окрестностях озера Констанц на юге Германии. Вестфальское полотно, которое ткали как в деревнях, так и в городах, вывозилось во многие места, но главным образом в Гамбург, откуда оно реэкспортировалось в Нидерланды и Англию. Кроме того, вестфальское полотно попадало в Любек, откуда переправлялось во все страны Балтии. Судя по всему, производство и продажа полотна значительно выросли в XV в.

Другая продукция городских ремесленников Северной Германии была не столь важной: шелковые ткани, ювелирные изделия и оружие из Кёльна, железные орудия из Брауншвейга, Дортмунда и Кёльна, бронзовые изделия из городов Гарца и Магдебурга, янтарные четки из Любека, мебель и другие деревянные изделия и т. д.

К XIII в. ганзейцы начали проникать на юг Германии. В XIV в. их операции на юге расширились, особенно с Нюрнбергом и Франкфуртом. Первый привлекал ганзейцев своим производством металлоизделий и широкими деловыми связями, последний – своими ярмарками, где, как в Брюгге, можно было встретить купцов и товары из средиземноморских стран. Но ганзейцы распространяли свои операции дальше, в Прагу, Констанц и Аугсбург. В то же время кёльнские купцы отправлялись вверх по Рейну, где, как уже упоминалось, покупали вино. Ганзейская торговля в той области главным образом была сосредоточена в руках купцов из Любека и Кёльна.

Насколько важной была деятельность любекских купцов, ясно видно по тому, что двое из них образовали в 1366 г. торговую компанию с капиталом в 7600 гульденов; они отправили 7 тысяч шкурок во Франкфурт, а взамен ввезли 14 тюков бумазеи, оцененной в 1600 с лишним гульденов. Документы других компаний, подобным компании Векинхузенов, показывают, что жители Любека везли на юг Германии треску, сельдь, зерно и украшения из янтаря, а назад везли дорогие ткани, специи, металлоизделия и вино. Кёльнские купцы, судя по всему, торговали еще шире. Они приезжали во Франкфурт не только во время ярмарок: некоторые из них обосновались там, купили дома и лавки. Они везли во Франкфурт сукно из Нидерландов и Англии, голландскую сельдь и металлоизделия из самого Кёльна, а во Франкфурте покупали металлы и специи. В XIV в. их можно было встретить и в Австрии; они составляли конкуренцию купцам из Регенсбурга.

Однако отличительной чертой того периода служат бесспорные успехи южногерманских купцов, которые в большой степени вытеснили ганзейцев. Особенно следует отметить уроженцев Нюрнберга. Они проникали на северогерманские рынки, которые прежде считались территорией ганзейских купцов. К началу XV в. розничные торговцы Любека испугались[41]. Новички не только везли с собой продукцию своего родного города, но и широко продавали товары, до тех пор поставлявшиеся ганзейцами. Ничто не могло остановить продвижения нюрнбержцев. В конце XV в. список покупок Пауля Мюлиха на Франкфуртской ярмарке показывает, насколько широко вел дела один из них, прочно обосновавшийся в Любеке[42]. Тогда же любекских купцов повсеместно вытеснили с юга Германии.

Кёльнские купцы оборонялись дольше и по-прежнему сохраняли главенство в торговле вином. Хотя их удалили из Австрии, они по-прежнему вели дела во Франкфурте и даже в Верхней Саксонии, часто посещали ярмарки в Лейпциге, покупали и продавали доли на шахтах в Цвикау. Кроме того, нюрнбержцы захватывали все большую долю в торговле между Франкфуртом и Антверпеном и между Италией и Нидерландами. Не приходится сомневаться в том, что в XV в. ганзейская торговля столкнулась с серьезным препятствием как на юге Германии, так и в Восточной Европе.

Восточная Европа: Пруссия и Польша, Ливония и Русь

Ганзейскую торговлю в Восточной Балтии, от Данцига до Ревеля, характеризуют некоторые общие черты. Города, о которых идет речь, подчинялись Тевтонскому ордену; все они экспортировали в Любек, Фландрию и Англию практически одни и те же продукты – воск и меха, а импортировали сукно и соль. Все были заинтересованы в прямых отношениях с западом, и начиная с XIV в. все помогали развить морской путь через пролив Зунд, в ущерб сухопутному маршруту Любек – Гамбург. Вот почему интересы восточных городов во многом противоречили интересам Любека. Данный факт часто отражался на политике. Но в целом их сходство имело меньше значения, чем их различия. Ганзейская сфера влияния на востоке состояла из двух ярко выраженных частей: Пруссии, с ее польскими, венгерскими и литовскими внутренними районами, и Ливонии, внутренние районы которой составляли Верхняя Двина и Новгород.

Структура торговли Пруссии в XIV–XV вв. пережила глубокую трансформацию. Около 1300 г. почти все товаропотоки текли через Эльбинг и Торн. 50 лет спустя Эльбинг был вытеснен Данцигом; он уже не вернул прежнее положение. Торн, который стремительно развивался в XIII в., в дальнейшем не сумел воспользоваться выгодным положением на Висле вблизи польской границы. Расположенный между такими крупными рынками, как Данциг и Краков, Торн смирился с тем, что большая часть его торговли перенаправилась к Одеру и Штеттину. Город сильно пострадал во время войн Польши с Тевтонским орденом и в XV в. переживал заметный спад. Торговая деятельность Тевтонского ордена, столь значительная в XIV в., не перенесла катастрофы Танненберга. Великий магистр в 1440 г. с грустью констатировал, что объем торговли Тевтонского ордена не доходит и до десятой части прежних размеров.

Зато Данциг переживал почти непрерывный рост и преуспевал. Судя по таможенным сводкам, ко второй половине XIV в. Данциг вел почти две трети внешней торговли Пруссии; через город направлялась растущая доля товаропотоков по Висле, а также морской торговли с Любеком и западом. Развивался, хотя и медленно, Кёнигсберг, штаб-квартира одного из казначейств Тевтонского ордена; его успехи также нельзя недооценивать.

Процветание прусской торговли во многом зависело от громадных и неуклонно расширявшихся внутренних районов. Начиная с XIV в. купцы из Торна наладили постоянные связи с Краковом, ганзейским городом, через который текли полезные ископаемые с Карпат, особенно медь из Новы-Сонч (Польша), Гёльница и Шмёльница (Смольник, Словакия). Оттуда другие торговцы пересылали товары в Лемберг (Львов), куда за ними приезжали венецианские и генуэзские купцы из своих факторий на Черном море, из Таны, Каффы и Константинополя. Купцы из Лемберга продавали иноземным купцам сукно, янтарь, шкуры и сельдь, а у них покупали шелк и специи. В Лемберге Тевтонскому ордену принадлежал склад янтаря; в 1400 г. его активы в городе, включая недвижимость и просроченные долги, по стоимости равнялись 3200 прусских марок. Однако примерно в то же время торговля с юго-востоком прекратилась из-за нашествия Тамерлана. Из-за него, а также после открытия выгоды морской торговли с западом, с рынка ушли итальянцы. В 1400 г. Тевтонский орден продал свою собственность в Лемберге.

В то же время развивалась торговля Пруссии с Литвой. На первый взгляд, новое направление было вызвано разочарованием прусских купцов в Новгороде. Вендские и ливонские города отказали им в равных правах и даже запретили им доступ в тамошнюю контору. Поскольку уроженцы Пруссии не собирались оставлять выгодную торговлю с Русью, в 1398 г. Тевтонский орден получил у великого князя Литовского разрешение торговать в его владениях и право учредить факторию в Ковно. Несмотря на трудности, возникшие вначале, предприятие развивалось. Главенство в фактории получили купцы из Данцига. Через канал Прегель они ввозили соль и вывозили воск, меха и лес для судостроения. Несмотря на конкуренцию со стороны местных торговцев, Ковно превратился в один из основных центров торговли для Данцига.

Морская торговля Пруссии, которая велась главным образом через Данциг, в первую очередь опиралась на отношения с Любеком, Фландрией и Англией. В XV в. торговые связи распространились на Голландию, Шотландию и, самое главное, на залив Бурньёф. Иногда флотилии с солью, которые ежегодно приходили из Бурньёфа в Данциг, состояли более чем из 50 судов. Большое значение имела и торговля с прибалтийскими странами. В дополнение к давним отношениям со Сканией в XV в. укреплялись связи со Швецией, Финляндией и Ригой, поэтому Данциг вскоре превратился в распределительный центр, откуда соль, сукно и вино направлялись во все страны Восточной Европы.

Экономическое процветание Пруссии во многом основывалось на экспорте двух товаров, имевших важное значение для ганзейской торговли: леса и ржи. Дуб, бук и сосна в основном поступали из Мазовецкого воеводства, сплавлялись по рекам Мемель (Неман), Буг и Висла. С Карпатских гор доставляли ясень и тис. Неуклонно растущий спрос на лес на Западе – в Англии, Нидерландах и даже в Португалии – способствовал росту лесоповала и торговли примерно до 1450 г. Цифры имеются лишь на вторую половину XV в. В 1460 г. Данциг экспортировал 3161 «сотен» досок (Wagenschoss), в 1475 г. – 2160, в 1491 г. – 1466. В тот же период на экспорт были отправлены от 265 до 400 «сотен» пиломатериалов разного размера (Кlарpholz). Судя по доступным цифрам, прусская торговля лесоматериалами шла на спад, и этот процесс продолжался весь XVI в.

Зато растущим спросом, судя по всему, пользовались продукты переработки польской древесины. Самым главным из них была зола, с помощью которой на Западе в основном отбеливали ткани. В те же годы, ближе к концу XV в., экспорт превосходил 1000 ластов, а в XVI в. он значительно возрос. Производство дегтя и смолы, необходимых в кораблестроении, было не столь высоким: в то время на экспорт отправляли около 1000 ластов того и другого вместе.

Однако основой благосостояния Пруссии считалось зерно; благодаря ему Данциг превратился в крупный экспортный центр. Спрос на зерно неуклонно рос по всей Европе, не только в Нидерландах, но и в Германии, Англии, на севере Франции и в Испании. Масштабный экспорт зерновых культур наладил Тевтонский орден. Урожаи в его обширных прусских владениях собирались в житницы по всей стране, особенно в окрестностях Мариенбурга. Около 1400 г. в амбарах накопили до 463 тысячи бушелей ржи (около 15 тысяч тонн), 203 тысячи бушелей овса, 47 тысяч ячменя и 24 тысячи – пшеницы, правда, на экспорт шла лишь небольшая ее доля. Вплоть до 1450 г. экспорт зерновых главным образом шел из Восточной и Западной Пруссии. Позже на первое место вышло зерно из Польши, с Украины и из Литвы: тамошние крупные землевладельцы интенсифицировали производство и организовали доставку зерна из своих владений в Данциг[43].

Развитие этой важной отрасли торговли невозможно отследить во всех подробностях. Она, конечно, поражала воображение летописцев, которые писали о количестве кораблей, прибывавших на погрузку зерна: так, в 1392 г. из Данцига во Фландрию направились 300 английских кораблей, а в 1481 г. – 1100 кораблей с зерном. Хронист Каспар Вайнрайх отмечал влияние на западные цены партий прусской ржи[44]. Но единственными сохранившимися статистическими данными по экспорту для Данцига являются цифры на конец XV в.: около 2000 ластов ржи в 1470 г. и более 10 тысяч (20 тысяч тонн) в 1490 и 1492 гг. В следующем столетии количество зерна на экспорт увеличилось пятикратно.

Еще одним специфическим и очень древним прусским товаром был янтарь, который делился по меньшей мере на три сорта. Цены значительно различались в зависимости от чистоты янтаря. Его собирали на берегах Земландского полуострова и передавали агентам главного казначейства Тевтонского ордена в Кёнигсберге; только оно ведало его продажей. Вплоть до 1400 г. янтарь посылали не только в Любек и Брюгге, но также в Лемберг, а оттуда дальше на Восток. Продажи на то время приносили 1000 прусских марок в Лемберге, 1300 – в Любеке и 2800 – в Брюгге. Даже после сражения при Танненберге Тевтонский орден сохранил монополию на янтарь, и в XV в. янтарь представлял единственную процветающую ветвь бизнеса ордена.

Среди других статей экспорта следует отметить воск и меха из Литвы, Мазовецкого воеводства и Подолии. Они занимали важное место в торговых операциях не только Тевтонского ордена, но и таких крупных любекских купцов, как Векинхузены. Главными поставщиками железа и меди на ганзейскую территорию были Пруссия и Швеция. Недостаток статистики и многообразие применяемых критериев не позволяют оценить степень значимости этих товаров. Судя по таможенной сводке 1268 г., можно сделать вывод, что в том году Любек импортировал на 1500 марок венгерской меди против шведской меди на 5 тысяч марок. Экспорт венгерской меди, которую везли из Кракова в Данциг по Висле, становится более важным в конце XIV в., когда шведская медная промышленность переживала трудности, а затем в XVI в., когда Фуггеры расширяли свои операции на севере. Значение Данцига как рынка металлов доказывается тем фактом, что в XIV в. тамошние купцы уже ввозили медь и железо из Швеции, чтобы далее реэкспортировать эти металлы на запад.

Наконец, следует упомянуть о немаловажной роли, какую играли в прусской экономике данцигские ремесленники. Так, огромное количество пива, произведенное ими в XV в., привело к регулярным поставкам в прибалтийские страны и Финляндию, а судостроение, которое в определенные периоды процветало, позволяло Данцигу продавать корабли другим ганзейским городам, а также англичанам, шотландцам и голландцам, кроме тех периодов, когда вступал в силу запрет на подобные операции.

Русско-ливонская область также состояла из двух взаимно дополняющих друг друга зон: русские внутренние территории с конторами в Новгороде, Пскове и Полоцке (тогда на территории Литвы), куда немцы приезжали за мехами и воском, и прибалтийские страны, которые производили главным образом лен и пеньку. Опорными пунктами в Прибалтике служили Ревель, Рига и Дерпт. Именно оттуда ганзейские купцы по воде или посуху отправлялись в восточные конторы.

Хотя в последние двести лет Средних веков ганзейцы расширяли сферы деятельности почти повсюду, на Руси и в Ливонии положение складывалось с точностью до наоборот. В XIII в. немецкие купцы регулярно наведывались в Витебск и Смоленск, а благодаря привилегиям, которыми они пользовались в полном объеме, они имели право вести торговлю и за пределами этих городов. Но с начала XIV в. ганзейцы редко выбирались дальше Новгорода и Полоцка. Возвышение Великого княжества Московского во второй половине XV в. положило конец ганзейской торговле в Новгороде. Впоследствии русские товары покупались в литовских городах. Вначале Ливония считалась местом встреч для купцов со всего севера Германии, от Рейна до Одера. Постепенно ливонские города сумели добиться торговой монополии. Риге, которая перекрыла весь транзитный товаропоток, удалось сохранить для своих купцов торговлю по Двине. И хотя «гости» из Любека, Саксонии и Вестфалии регулярно посещали новгородскую контору до самого ее закрытия, на первый план все больше выдвигались Ревель и особенно Дерпт.

К сожалению, точно невозможно установить, какой вклад вносила новгородская контора в русско-ливонскую торговлю; но она, несомненно, была большой. Единственная дошедшая до нас цифра, 96 тысяч любекских марок, дает приблизительное представление о стоимости товаров, конфискованных в 1494 г. по приказу Ивана III. Общий товарооборот Ревеля в 1368 г. доходил до 99 294 марок; Риги – 93 284 марки, а Пернау – 48 817 марок. Из этих сумм на долю Любека приходилось 48 200, 24 тысячи и 22 700 марок соответственно. Однако эти цифры едва ли позволяют сделать выводы об относительном значении трех прибалтийских городов. Судя по всему, самая оживленная торговля велась в Риге, а роль Пернау, видимо, переоценивали – в XV в. его товарооборот уже нельзя было сравнивать с товарооборотом двух других городов.

Из всех товаров данного региона самым большим спросом, несомненно, пользовались меха. Они поступали на большой меховой рынок в Новгороде из самых отдаленных регионов, в первую очередь из Югры на берегах Белого моря, из Карелии и из бассейна Волги. Продаваемые русскими в мешках, меха переправлялись немцами в бочках. В каждой бочке содержалось от 4 до 5 тысяч шкурок, часто разного вида.

Меха сильно различались как по качеству, так и по виду; их классифицировали по стоимости, что доказывают письма Векинхузена, который в начале XV в. вел дела с Венецианской компанией. Самым большим спросом пользовался соболь, который продавался в Венеции по 82 дуката за 100 шкурок. Очень дорогим, но достаточно распространенным для того, чтобы служить денежной единицей, был куний мех (30 дукатов). Довольно высоко ценился и бобровый мех (12–14 дукатов). Эти меха обычно продавались партиями по 40 штук (timmer). Остальные меха продавались партиями по 250, 500 или 1000 шкурок. Мехами средней ценовой категории считались рысь (5½ дуката за 100 шкурок), выдра и ласка (5 дукатов). Самыми распространенными и дешевыми были различные виды белки (3–4 дуката) и зайца.

Меха часто распределялись в зависимости от места происхождения. Меха из Литвы, Эстонии и Смоленска считались менее ценными, чем меха из Новгорода. Кроме того, их разделяли по цвету – серые, рыжие или черные (grauwerk, rotewerk, swartewerk) – или по качеству. Самыми красивыми (Schonwerk) признавались отборные шкурки серой белки. К тому же эти шкурки продавались по разумной цене (6–7 дукатов). Другие названия, например lederwerk harwerk, возможно, относились к способу обработки шкур. Ряд терминов, таких как schevenissen, troynissen, anighen расшифровать не удалось. Возможно, в их основе названия, которыми пользовались русские охотники.

И здесь мы не располагаем статистическими данными, на которых можно основывать ту или иную оценку торговли русскими мехами. В 1268 г. их ввезли в Любек всего на 1331 марку, в то время как объем импорта сукна был в 9 раз, а сельди – в 4 раза больше. Вероятно, столь низкие показатели объясняются блокадой Новгорода, объявленной Ганзой в том году. С другой стороны, статьи балансов отдельных купцов показывают значительную долю импорта мехов. Векинхузены в 1403–1415 гг. ввезли во Фландрию более 300 тысяч шкурок, из которых 90 тысяч из Ревеля, 67 тысяч – из Риги и 153 тысячи – из Данцига. В 1405 г. из Риги в Брюгге пришли три корабля, принадлежащие 107 рижским и дерптским купцам. Они привезли 450 тысяч шкурок, оцененных в 3300 фунтов гроот, а также воска на 1435 фунтов и полотна на 1125 фунтов.

Воск считался еще одной важной статьей русского экспорта. Его привозили издалека. В Новгород он поступал из Нижнего Новгорода и Карелии, в Полоцк – из Смоленска и литовских лесов. Однако воск, в отличие от многих других товаров, было очень легко фальсифицировать. Вследствие этого возникали поводы для многочисленных жалоб. Иногда продавцы подмешивали к воску различные жировые субстанции, а также желуди, горох и смолу, и отказывались гарантировать чистоту продукта. Поэтому немцы назначали особых инспекторов по воску, которые брали пробы, плавили подозрительные образцы и наказывали фальсификаторов. Однако иногда ганзейские купцы вступали с продавцами в сговор и поставляли на рынок поддельную продукцию.

Торговлю воском, который по большей части экспортировали из Риги во Фландрию и Англию, можно считать столь же важной, сколь и торговлю мехами, хотя воск занимал меньше места в отчетах купцов. Цифра, приведенная в Любеке кой таможенной сводке за 1386 г. (7200 марок), ненормально низка – по вышеприведенной причине.

Лен считался специфически литовским товаром; в XV в. его выращивали по всей стране. Через Ригу и Ревель он попадал в Данциг, Любек и на Запад. То же можно сказать о пеньке, хотя речь идет о меньших количествах. Ливония производила много пеньки и льняной пряжи; их применяли при изготовления канатов и веревок. Все остальные товары считались незначительными. Возможно, стоит упомянуть покупку шелковых покрывал из Багдада и китайских шелков – доказательство широких торговых связей Новгорода даже в середине XV в.

Главным товаром, который импортировался в Ливонию и Русь, а также в Пруссию, было сукно. Его ввозили либо напрямую из Фландрии, либо через Любек. Через Ригу шло больше сукна, чем через Ревель. Ливонские города хранили верность фламандскому сукну. Хотя они терпимо отнеслись к появлению голландского сукна, они запрещали продавать его русским. Точно так же они впоследствии препятствовали продаже в Новгороде английского сукна (1476). Такой же запрет в конце XIV в. был наложен на польское сукно.

Как и повсюду на Балтике, большое место в товарообороте занимала соль. Из 1700 судов, которые заходили в Ревель в 1426–1496 гг., 1216 везли соль. Из 314 судов в 1427–1433 гг. 105 судов, то есть треть, шли из залива Бурньёф, 103 – из Любека и 87 – из Пруссии; и это во время войны, когда проход через Зунд был чреват опасностями. Начиная с того времени люнебургская соль, которая господствовала на рынке до середины XIV в., составляла всего !/₆ всего импорта. Прочие товары имели второстепенное значение. Среди них следует упомянуть сельдь из Скании и Голландии, немецкий мед, специи и французское вино, которое, как кажется, в регионе предпочитали рейнскому вину; в XV в. было отмечено, что ливонцы не слишком ценят последнее.

Наконец, рассмотрение восточной зоны ганзейской торговли не будет полным без упоминания Финляндии. В XIV и XV вв. все больше немцев можно было встретить в Выборге и Або, двух главных городах этой страны. Торговля, которая в XIV в. не играла заметной роли, стремительно развивалась: два финских города воспользовались блокадой Новгорода и превратились в центры экспорта русских товаров. Кроме того, оттуда вывозили лошадей, рыбий жир и смолу, которые отправлялись главным образом в Ревель, Данциг и Любек, и ввозили соль, зерновые и французское и португальское вино.

Скандинавия

Ганзейская торговля с различными Скандинавскими странами имела лишь одну общую черту: преобладание Любека. Во всем остальном торговля с тремя королевствами – Швецией, Данией-Сканией и Норвегией – имела свои характерные черты.

Что касается Швеции, довольно удивительно, что ее западное побережье, выходящее к Северному морю, играло в Средние века незначительную роль. Вся экономика страны ориентировалась на Балтику. Южная Швеция, где находились порты Кальмар, Нючёпинг и Сёдерчёпинг, славилась разведением крупного рогатого скота, хотя там находилось и несколько железорудных месторождений. Хотя немцы попали в тот регион раньше, чем на север, в период расцвета ганзейской торговли в XIV и XV вв. он играл лишь второстепенную роль. То же можно сказать об острове Готланд, который постепенно утрачивал свое значение как порт захода для судов, направлявшихся на Восток – изначальную основу своего процветания. Морская торговля Южной Швеции, изначально почти исключительно ориентированная на Любек, в XV в. развернулась в сторону Данцига. Около 1500 г. в оба немецких порта ежегодно отправлялось около 30 судов.

Начиная с XIII в. главную роль для ганзейской торговли играла Центральная Швеция. Порт Стокгольма принимал продукты животноводства и лесов Нурланна, но главное – фалунскую медь и железо из широко разбросанных месторождений. Жизненно важной артерией международной торговли стал маршрут Стокгольм – Любек, по которому в XIV в. ходили около 20 судов, а в XV в. – около 30. Почти весь товарооборот был сосредоточен в руках уроженцев Любека. В конце XIV в. всего четверть этой торговли вели стокгольмские купцы, которые и сами были немецкого происхождения. В 1368–1370 гг., когда экспорт значительно превосходил импорт, девять любекских купцов вели 60 % торговли между Стокгольмом, Любеком и Фландрией.

Самыми ценными статьями экспорта Швеции были полезные ископаемые. Почти всю медь из Фалуна отправляли в Любек, откуда она перенаправлялась главным образом во Фландрию. В 1368 г. торговля полезными ископаемыми принесла около 5 тысяч любекских марок. 84 % торговли полезными ископаемыми сосредотачивалось в руках 14 самых богатых купцов. Однако в конце XIV в. из-за политических и административных причин, которые по сей день не исследованы должным образом, произошел резкий спад выработки, который привел к кризису на рынке меди. Пятьдесят лет спустя появились признаки возрождения, и к концу XV в. количество меди, которая вывозилось в Любек, значительно превосходило количество, вывозимое в предыдущем веке.

Железо добывали на многих шахтах в окрестностях Фалуна, а также в Центральной и Южной Швеции. В сводках оно фигурирует под двумя разными названиями, yser и osmund, причем последнее относилось только к шведской продукции. Две разновидности отличались лишь по внешнему виду – возможно, различие было вызвано разницей методов плавки. Osmund, в отличие от чугуна в чушках, который выплавлялся повсеместно, имел вид комковатый, похожий на булыжники (in formibus ruderibus osmund, как написано в одном тексте). На деле производили и экспортировали больше железа, чем меди. Любек в 1368 г. получил 1680 корабельных фунтов, 3 тысячи корабельных фунтов в 1369 г., которые были оценены в 7 тысяч марок, и 5 тысяч корабельных фунтов в 1399 г. Из-за этого цены резко упали – почти на 50 %. Хотя почти все железо реэкспортировалось во Фландрию, довольно большая его часть – в отличие от меди – посылалась в различные балтийские порты. Судя по всему, в XV в. товаропоток увеличился (6 тысяч корабельных фунтов в 1492–1494 гг.), поскольку большое количество железа вида osmund направлялось в Данциг.

Помимо металлов, Стокгольм экспортировал меха из Нурланна. Обычно меха старались отправить на первых двух или трех кораблях за сезон, чтобы они прибыли на рынки Любека и Брюгге раньше русских мехов. Шведские купцы принимали гораздо более активное участие в этой области торговли, которая в Любеке в 1368 г. почти сравнялась с торговлей медью (мехов продали на 2300 марок, оксидов на 1000 марок).

Наверное, самая удивительная цифра, которая содержится в Pfundzollbuch за 1368 г., связана с экспортом в Любек шведского масла. Его оценили в 15 с лишним тысяч марок; половина масла была затем реэкспортирована во Фландрию. Такая необычно высокая цифра, возможно, объясняется войной, из-за которой север Германии и запад Европы лишились масла из Дании. В последующие годы экспорт шведского масла снизился более чем на 50 %, и больше никогда, даже в XVI в., не достигал высот 1368 г. Маслу, как и скоту, вывозимому из Южной Швеции и с Готланда, не удалось преодолеть датскую конкуренцию.

Ганзейцы ввозили в Швецию главным образом сукно и соль. Сукно представляло более половины, а иногда и две трети импорта. После 1375 г. количество соли, поставляемой из Любека, уменьшилось, благодаря растущим количествам соли из Бурньёфа, которую ввозили в основном из Данцига.

Хотя Дания занимает важное место в политической истории Ганзы и в ней проживали многочисленные иммигранты из Германии, с экономической точки зрения она (за исключением Скании) играла для Ганзы второстепенную роль. Будучи почти исключительно сельскохозяйственной страной, Дания ничего не могла предложить крупным ганзейским купцам. Немцы покупали у датчан главным образом быков и лошадей. Быки, купленные на рынках в Рибе или Рендсбурге, тысячами перегонялись каждый год (около 20 тысяч в 1500 г.) в вендские города или в Голландию. Сравнительно важной статьей датского экспорта было сливочное масло; в обмен на него ганзейцы продавали датчанам соль, вино, сукно и железо.

Гораздо шире велась торговля сканской сельдью. Рыбу ловили у южного побережья Зунда с июля по сентябрь; промысел вели почти исключительно датские рыбаки. Прибыль была непредсказуемой, так как косяки сельди, хотя обычно огромные, значительно различались размерами из года в год. Рыбные промыслы уже процветали в XIII в. и как будто достигли пика в конце XIV в., после чего дела пошли на спад. Часто, хотя и бездоказательно, утверждали: причина в том, что рыба мигрировала в Северное море. Однако данная особенность характерна лишь для XVI в. Скорее всего, произошло падение спроса из-за уменьшившейся популярности сканских ярмарок.

Рыбаки не занимались обработкой, посолом и продажей рыбы. Более того, им запрещено было это делать. Различные операции производились на крошечном полуострове Сканер к югу от Мальмё, купцами и их агентами, в концессиях, предоставленных королем. По-датски они назывались ved, а по-немецки vitte. Известно около тридцати таких концессий, которые держали датские, голландские и немецкие купцы, но на деле их было гораздо больше. Ганзейским городам принадлежало около пятнадцати. Гамбург, Бремен и города на Зёй-дерзе держали концессии в окрестностях Сканёра; прибалтийские города, от Киля до Ревеля, владели концессиями южнее, в окрестностях Фальстербу. Не все концессии были одного размера; самые большие, которыми владели Любек и Данциг, занимали площадь от 6 до 10 гектаров. На них стояли цеха, церковь и кладбище. При каждой концессии имелась собственная автономная организация под общим надзором датского управляющего. Общее управление, правосудие и торговлю контролировал Vogt, назначенный тем городом, который держал концессию; часто он был членом городского совета. Концессии в чем-то походили на конторы; необходимо лишь принимать в расчет то, что их было гораздо больше, они находились в сельской местности и действовали сравнительно недолго (3 месяца в году). Была у них еще одна особенность. В то время как в конторы женщины не допускались, рыбу чистили и солили в основном датские и немецкие женщины.

Продажа соленой сельди, которой иногда занимались сами концессии, осуществлялась главным образом на сканской ярмарке, с конца июля до конца октября. Иногда ярмарку продлевали до 11 ноября. В XIV в. сельдь продавали главным образом в Сканёре, но в XV в. продажа велась почти исключительно в Фальстербу. Вначале ярмарка была международной, и ее часто посещали фламандские, голландские, английские и скандинавские купцы. Помимо рыбы, на ярмарке торговали тканями, лесом, мехами, воском и железом. В XIV в. рост немецкой, и в первую очередь любекской, торговли постепенно преобразил характер ярмарки. В 1368–1385 гг. ганзейцы хозяйничали в Скании и, воспользовавшись возможностью, устранили всех иностранцев. Поэтому ярмарка стала почти исключительно рынком сельди.

Близостью вендских городов можно объяснить, почему торговля сканской сельдью не велась столь же интенсивно в других местах. Об этом свидетельствует большое количество «сканских гостей» (Schonenfahrer) из Любека и других городов, даже отдаленных от моря. Согласно таможенным сводкам за 1368 г., 250 кораблей привезли в Любек сельди на 48 тысяч марок, примерно в таком же количестве бочек, хотя в тот год торговля страдала из-за войны с Данией. В 1400 г. более 550 любекских кораблей бросали якорь главным образом в Мальмё и Драгере (возле Копенгагена). По большей части это были очень маленькие баржи (Skuder), особенно те, которые заходили в Драгёр. Многие вмещали всего от 6 до 12 бочек. Суда покрупнее, которые заходили в Мальмё или Фальстербу, перевозили до 400 бочек для дюжины купцов. Но даже такое количество можно считать скромным по сравнению с судами, которые заходили в другие места. Всего на 1400 судов около 900 импортеров из Любека – многие из них распределяли покупку по нескольким судам – привезли в Любек около 65 тысяч бочек сельди, к которым следует добавить некоторое количество, не зарегистрированное в таможенной сводке. Для других ганзейских городов сравнимой статистики нет, но, по приблизительной оценке А. Кристенсена, в тот период продажи на сканской ярмарке достигали от 100 до 300 тысяч бочек сельди.

Когда корабли из Любека отплывали в Сканию, они везли припасы, необходимые для торговли. Помимо пустых бочек, важной статьей импорта была люнебургская соль (1400 ластов в 1400 г.). На борт брали и продукты питания, необходимые для такого количества людей, в первую очередь муку и пиво. В 1368 г. экспорт из Любека в Сканию доходил до 32 тысяч марок, а в 1400 г. – до 40 тысяч марок.

В XV в. заметен небольшой спад в торговле сканской сельдью. Точные цифры имеются только на 1494 г. Согласно распискам датского управляющего, 202 ганзейских купца купили 3943 ласта сельди (47 323 бочки). Они распределялись следующим образом: Любек – 55 купцов и 1284 ласта; Данциг – 22 и 878; Штеттин – 36 и 811; Штральзунд – 21 и 524; шесть других померанских городов – 50 ластов; Варнемюнде – 30 и 48.

Даже если приведенные цифры неполны, они свидетельствуют о значительном спаде, который главным образом произошел из-за близорукости вендских городов. После того как они запретили западным купцам приезжать на ярмарку в Сканию, их недальновидный шаг, судя по всему, способствовал развитию рыбных промыслов в Северном море. Кроме того, к середине XV в. на берегах Северного моря и в долине Рейна сельдь из Голландии и Зеландии во многом вытеснила сканскую сельдь; с каждым годом ее привозили все больше даже на Балтику. Распространение Реформации породило дальнейшее снижение спроса, а после 1560 г. процесс ускорился из-за миграции рыбы к норвежским берегам. В XVII в. полуостров Сканер, где когда-то находились тысячи рыбаков, рабочих и купцов, оказался совершенно заброшенным.

Ганзейская торговля с Норвегией велась в трех центрах: во-первых, в конторе в Бергене, где главную роль играли выходцы из Любека, а во-вторых, в факториях в Тёнсберге и Осло, которыми в первую очередь пользовались купцы из Ростока. Из этих центров мелкие купцы и скупщики из вендских городов двигались во внутренние районы страны. Вопреки королевскому запрету, они покупали и продавали в розницу и вскоре сосредоточили в своих руках почти всю розничную торговлю Норвегии. Таким образом, экономическое доминирование ганзейцев здесь было сильнее, чем где бы то ни было.

Внешней торговлей главным образом занимались купцы из Любека. Каждый год между Бергеном и Любеком ходило множество судов среднего водоизмещения – от 40 до 60 ластов. Главным товаром была треска. Рыбу делили на несколько сортов, особенно по размеру, от koningslobben, которая могла весить до 2 с лишним килограммов, до titlingen, которая в среднем весила 350 г. Треску ловили у западных берегов, особенно на широте Лофотенских островов. После того как рыбу обезглавливали и чистили от внутренностей, ее сушили под навесами с помощью одного из двух процессов: связанную попарно за хвосты или разрезанную посередине; затем рыбу сушили на деревянных рамах, тщательно закрытых от солнца. После этого норвежские рыбаки везли рыбу в Берген и продавали напрямую ганзейцам, которые всегда соблюдали запрет на торговлю севернее Бергена. Рыбу отправляли в Любек в бочках, вмещавших до 250 кг, или в тюках. В Любеке ее сортировали по размеру и перекладывали в бочки.

Треска занимала девять десятых экспорта из Бергена. В 1368 г., когда шла война, ее стоимость составила 3720 любекских марок. В 1370 г. экспорт доходил до 10 с лишним тысяч марок. В 1373 г. он составлял 18 тысяч марок, в 1381 г. – 19 тысяч марок, и около 20 тысяч марок к концу века. Следовательно, Любек импортировал примерно в четыре раза больше сельди, чем трески. По сравнению с треской другие статьи экспорта можно считать ничтожными. В их число входили лосось, масло печени трески, шкуры из Нурланна и сливочное масло, экспорт которого, судя по всему, немного вырос в XV в. Шкуры и меха, видимо, составляли основу экспорта из Осло и Тёнсберга в Росток.

Ганзейский импорт в Норвегию, который составлял лишь половину от экспорта, состоял главным образом из ржаной и пшеничной муки, солода и хмеля для пивоварения (многие «бергенские гости» владели хмельниками в окрестностях Любека или арендовали их). Ввозили также соль и полотно. С другой стороны – явление, можно сказать, уникальное – любекские купцы не возили в Норвегию фламандское сукно. Почти все сукно прибывало на кораблях из Кампена или, все в больших количествах, из Голландии.

В течение XIV в. купцы из Любека успешно удерживали контроль почти над всей торговлей между Норвегией и Англией. Некоторые их корабли совершали рейсы туда и обратно: возили муку из Любека в Берген, треску из Бергена в Бостон и английское сукно из Бостона назад в Любек.

Однако во второй половине XV в. торговля Любека с Норвегией пошла на убыль. Любекские купцы не могли угнаться за голландцами, которым норвежцы были рады, потому что голландцы представляли им возможность избавиться от экономического владычества Ганзы. К 1438 г. в Амстердаме уже существовала компания купцов из Бергена.

Серьезную конкуренцию норвежской составляла исландская треска. В начале XV в. бергенскую контору встревожили сообщения о немецких кораблях, которые торговали с Фарерскими, Шетландскими и Оркнейскими островами. В результате Ганзейский собор 1417 г. запретил кораблям заходить в те норвежские порты, которые не использовались традиционно. Несмотря на запрет, корабли из Гамбурга и Бремена вскоре добрались до Исландии следом за англичанами, и король Норвегии предоставил им право следовать на остров напрямую, без захода в Берген, что было обязательным раньше. Городской совет Гамбурга поощрял такие рейсы, оснастив в 1475 г. три больших корабля для похода в Исландию – кстати, тем самым Гамбург подал пример конкурентам. Подобное поведение отдельных городов не давало покоя Ганзе и обостряло отношения внутри союза. Хотя исландская треска была грубее и ценилась не так высоко, как норвежская, она была дешевле, а когда открыли способ отбивать мясо, после чего оно делалось мягче, исландская треска все больше пользовалась спросом, особенно на юге Германии. Бергенской конторе, несмотря на все возражения, пришлось с этим смириться.

Следовательно, к началу XVI в. процветание немецких компаний в Норвегии и торговля, которую вел там Любек, серьезно пострадали.

Великобритания

В Англии Ганзейский союз придерживался курса, противоположного обычно занимаемому им в других зарубежных странах. Как правило, ганзейцы вначале обосновывались в крупном центре торговли, а оттуда двигались дальше и учреждали более мелкие центры в других местах. В Англии в XIII и XIV вв. у ганзейцев было множество небольших разрозненных центров торговли, и лишь в XV в. они сосредоточились в Лондоне. Изначальная рассредоточенность вызвана тем, что ганзейская торговля в Англии происходила из двух источников. Вначале в Лондоне обосновывались купцы из Кёльна, долины Мааса и Вестфалии. Они сделали Лондон центром своей торговли, которая велась по Рейну. Затем начали прибывать «истерлинги» из Готландского сообщества, купцы из Гамбурга, Любека и прусских городов. Естественно, вначале они селились в портах на восточном побережье Англии: Ипсвиче, Ярмуте, Линне, Бостоне, Халле и Ньюкасле. Самым оживленным из них был Бостон, который чаще всего посещали уроженцы Любека. Именно в Бостоне находился центр экспорта шерсти и сукна. Оттуда вели торговлю с Нидерландами, Гамбургом, Данцигом и Бергеном. До конца XIV в. количество английского сукна, вывозимого ганзейцами через Бостон, значительно превосходило количество шерсти, вывозимой из всех остальных английских портов вместе взятых, в том числе из Лондона (2200 штук в 1392 г.). Такая экспортная торговля процветала до середины XV в. Однако постепенно «истерлинги» переносили свои операции в лондонскую контору. Судя по описи ганзейских товаров, конфискованных в 1648 г. по всей Англии, две трети всех товаров были сосредоточены на «Стальном дворе».

В конце XIV в. к товаропотокам с Востока и Рейна присоединился третий товаропоток, который был гораздо скромнее. Он появился в результате ганзейской экспансии на Атлантическое побережье. На обратном пути из залива Бурньёф, Ла-Рошели или Лиссабона отдельные ганзейские корабли заходили не только в Лондон, но и в такие порты на Ла-Манше, как Сандвич и Саутгемптон. Там они продавали французское вино. Иногда они доходили до самого Бристоля.

Как и в Норвегии и Фландрии, ганзейцы не ограничивались одними лишь портами, а проникали внутрь страны, где торговали как оптом, так и в розницу. Однако, если в Англии они в дополнение к шерсти собирались купить кожи, шкуры или металлы, они подчинялись положениям торгового права. Главным образом они ездили за товарами в Норидж или Йорк, но посещали и ярмарки в Стамфорде, Линкольне, Вестминстере, Кентербери и Винчестере.

Ганзейскую торговлю в Англии можно изучать гораздо подробнее, чем в других местах, благодаря сохранившимся таможенным декларациям, правда, до последнего времени рассматривались лишь шерсть и сукно. Исходя из деклараций за два года с сентября 1446 до сентября 1448 г. – тот период считался нормальным – товарооборот составлял около 47 тысяч фунтов стерлингов, из которых 25 900 фунтов стерлингов приходилось на экспорт из Англии, а 21 100 фунтов стерлингов – на импорт. На долю ганзейцев приходилось 13 % всей внешней торговли Англии; на долю всех остальных иностранных государств приходилось 27 %, а на долю самих англичан – 60 %. В 1479–1482 гг., когда после окончания англо-ганзейской войны торговля переживала резкий подъем, товарооборот достиг 61 тысячи фунтов стерлингов, из которых 32 тысячи приходилось на долю экспорта. Доля ганзейцев по-прежнему составляла всего 14 % от целого против 19 % всех остальных иностранцев и 67 % англичан.

Известно, что в тот период экспорт английской шерсти пошел на убыль (30 тысяч мешков в первой половине XIV в., 20 тысяч ближе к концу, 8 тысяч около 1450 г.), а экспорт сукна, наоборот, вырос: около 15 тысяч кусков в 1366 г., более 40 тысяч в 1392–1395 гг., 53 тысячи в 1446–1448 и, наконец, с определенными неизбежными колебаниями в ту или другую сторону, 66 тысяч кусков в 1482 г. Ганзейская торговля отражает эту ситуацию. Вестфальские и рейнские купцы около 1340 г. вывезли 3500 мешков шерсти (две трети из Бостона, оставшуюся треть из Лондона и Халла), но экспорт шерсти, которая почти целиком направлялась во Фландрию, совершенно иссяк во второй половине того же столетия.

С другой стороны, английское сукно стало жизненно важным экспортным товаром для ганзейцев, как для уроженцев Кёльна, так и для выходцев с востока. В XV в. сукно составляло почти 90 % их экспорта из Англии. В последней четверти XIV в. количество сукна, которое они вывозили из Англии, утроилось. В XV в. экспорт составлял от 6 до 12 тысяч кусков; он продолжал значительно расти в XVI в.[45] Всего ганзейцы вывозили от 20 до 30 % всего английского сукна, направляемого на экспорт. Как правило, они покупали некрашеное сукно среднего качества. В сопроводительных документах для фламандского сукна обычно указывалось место его изготовления, но применительно к английскому сукну подобные подробности указывались редко. Судя по всему, большая его часть поступала из Лондона и Колчестера, часть – из Нориджа и Йорка. Немцы все чаще покупали сукно у сельских производителей, особенно из Глостершира, где они считались лучшими клиентами[46].

Остальные английские товары значительно уступают сукну. Свинец и олово из Корнуолла, которыми в 1347 г. спекулировал Тидеман Лимберг, упоминаются в документах из Данцига в конце XV в. Кроме того, ганзейцы закупали сельдь из Ярмута,

которая главным образом шла в Гамбург, а также овечьи и кроличьи шкурки. Соль, вино и фрукты, которые часто перечисляют в статьях экспорта, просто проходили через Англию транзитом.

Ганзейские статьи импорта в Англию были гораздо разнообразнее, но невозможно определить сравнительную значимость главных товаров. Несомненно, самые ценимые в Англии товары поставляла Пруссия: лес и изделия из его отходов, золу, деготь и смолу; различные виды зерновых; а также медь и железо, которые упоминаются с начала XIV в. Большим спросом в Англии пользовался воск. Время от времени ганзейцев обвиняли в том, что они нарочно ограничивают ввоз воска, чтобы взвинтить цены. В 1309 г. поступила жалоба, согласно которой англичане понесли из-за этого убытки в размере 1000 фунтов стерлингов. Судя по этой цифре, в середине XV в. в Англию ввезли примерно 531 центнер воска. Он составлял всего около 5 % от всех товаров, ввозимых ганзейцами. Позже цифры показывают устойчивую тенденцию к росту. За исключением 1470 г., когда шла война, импорт воска достигал 1000 центнеров в год с 1475 по 1479 г. и 2750 центнеров в год с 1479 по 1483 г. Соответственно, воска ввезли на 5200 фунтов стерлингов, что составило 18 % всего импорта. Рост импорта воска продолжался и в XVI в. и в 1528–1529 гг. достиг рекордной цифры в 8455 центнеров[47]. Тогда воск составил 25 % всего импорта ганзейцев.

Было бы любопытно узнать долю ганзейцев в импорте вина, как французского, так и рейнского, но до последнего времени из таможенных деклараций удалось извлечь лишь общие цифры для всего импортного вина: около 6 тысяч тонн в начале XV в., более 10 тысяч в 1408–1420 гг., спад до 5 тысяч около 1475–1480 гг., возможно, в результате потери Гиени, а затем снова рост. Доля иностранцев в этой отрасли импорта упала с 25 % в середине века до 15 % в 1480 г. Очевидно, доля ганзейцев была не слишком большой. Скорее всего, почти все ввозимое ими рейнское вино они продавали в крупных городах на восточном побережье и внутри страны. Нет цифр, позволяющих оценить пропорцию рейнского вина по отношению к французскому и вину с Пиренейского полуострова, но не приходится сомневаться, что оно неуклонно поступало в Англию с начала XIV в. – за исключением, возможно, лишь первых лет после Столетней войны.

Наряду с Англией, Ганза вела значительную торговлю с Шотландией. К XIV в. Эдинбург установил торговые отношения и с Бременом, и с Пруссией. Хотя на корабли, идущие в Англию, часто нападали шотландские пираты, в XV в. объем торговли возрос, особенно с Данцигом. Из всех шотландских городов ганзейцы чаще всего посещали Эдинбург, но немецкие товары и агенты имелись и в Данбаре, и в Глазго, и в Абердине. Ганзейская торговля с Шотландией очень напоминала торговлю с Англией. В Шотландии ганзейцы закупали сукно, шерсть, лисьи и выдровые шкурки, а также морскую соль из залива Ферт-оф-Форт. Туда же они везли лес, смолу, зерновые и железо. Рейнское вино пользовалось популярностью в городах и при дворе. К сожалению, нет подробных сведений об объеме этой торговли, которая по сути была параллельна деятельности шотландских купцов в Пруссии.

Нидерланды

Ганзейская торговля с Нидерландами велась в трех очень разных областях: Фландрия и контора в Брюгге (вместе с Эно и Брабантом); Голландия и Зеландия; а также ганзейские города на восточных берегах залива Зёйдерзе.

Вся экономическая и политическая история Ганзы в последние два столетия Средних веков свидетельствует о необычайной значимости Фландрии. Для этого имелось несколько причин. Именно во Фландрии ганзейцы покупали самый важный для их коммерции товар – сукно. Вдобавок, в силу плотности населения и развитой промышленности, Нидерланды в больших количествах потребляли продукцию с Востока. Именно они были главными покупателями мехов, зерна и меди. Голландия закупала крупные партии леса и продуктов его переработки, а также воска, железа, льна, янтаря, вина и многого другого. Приток иностранных купцов – итальянских, испанских, португальских, французских и английских – в Брюгге, а позже в Антверпен означал, что ганзейцы могут расширять сферу своих операций почти до бесконечности. Наконец, географическое положение страны делало ее почти обязательным транзитным пунктом для купцов из Кёльна, которые ездили в Лондон, а также для купцов с востока Германии, которые ездили в Лондон, в Париж, а также во французские и пиренейские порты.

Естественно, в XIII–XV вв. ганзейцы были наиболее многочисленными и проявляли самую большую активность в Брюгге, где находилась их контора и центр их коммерции. В брюггскую контору приезжали купцы из разных третей, которые оставались на сезон. Главы же компаний и их представители иногда жили в Брюгге по многу лет. Менее многочисленные группы ганзейцев обосновались в портах на Звейне, в Дамме и особенно в Слёйсе.

Вскоре после этого ганзейцы проникли в большинство фламандских и брабантских городов, привлеченные развитием местной ткацкой промышленности. Все попытки помешать этой экспансии путем учреждения оптово-экспортного рынка в Брюгге оказались безрезультатными. Конечно, до наших дней почти не дошло свидетельств такой бурной деятельности. Скорее всего, наиболее часто ганзейские купцы посещали Ипр, Гент, Аарденбург, Мехелен и, прежде всего, Берген-оп-Зом и Антверпен, благодаря их ярмаркам. Конкуренция Брюгге и Антверпена, притязавших на роль центра ганзейской торговли, проявлялась начиная с XIV в. Антверпен, порт на Шельде, был расположен выгоднее, чем Брюгге, для торговли с Англией, Кёльном и Вестфалией; особенно много там было купцов из Дортмунда. Тем не менее до середины XV в. Антверпен не слишком угрожал превосходству Брюгге. Позже многие купцы, по примеру других иностранцев, перевели свои компании в Антверпен. К 1500 г., несмотря на усилия Ганзы сохранить контору в Брюгге, Антверпен стал центром ганзейской торговли в Нидерландах.

Особенно прискорбно отсутствие статистики применительно к ганзейской торговле во Фландрии. Вальтер Штайн сделал попытку оценить товарооборот на 1369 г. Его расчеты основаны на расходах готландской трети в конторе Брюгге, исчисленных через налог с оборота (schoss), соответственно таможенной пошлине в ¹/₇₂₀ на импортируемые и экспортируемые товары. По его данным, речь может идти о сумме в 38 610 фунтов гро-от, или 212 тысяч любекских марок, что составляло примерно 39 % всей торговли в порту Любека на то время. Вторая оценка, основанная на отчетах Хильдебранда Векинхузена, старшины любекской трети в 1419 г., составляет 118 240 фунтов гроот, или 651 тысяч любекских марок в год. В 1467 г., когда Кёльн отказался платить налог с оборота, по его подсчетам, он составил 6 тысяч гульденов, что соответствовало общей стоимости товаров в 1 млн 440 тысяч гульденов или 240 тысяч фунтов гроот. Даже сделав скидку на обесценивание фунта гроот, можно сделать вывод, что цифры подтверждают значительный рост товарооборота. Возможно, все объяснялось тем, что 1419 г., следующий после конституционного кризиса в Любеке, стал исключительно благоприятным для торговли, а в 1467 г. налог с оборота на всей территории Нидерландов взимали авансом с продаж и покупок, чего ранее никогда не делали.

Так же невозможно оценить долю, какую вносили в торговлю с Фландрией главные ганзейские города. Приблизительная оценка возможна лишь в связи с Любеком, благодаря Pfundzoll-buch за 1368 г. Сукно, главным образом покупаемое в Брюгге, оценили в 120 тысяч марок из общей суммы в 339 тысяч марок. Это значит, что Фландрия давала по меньшей мере треть всего импорта Любека. В Швеции и, возможно, в Ливонии процентная доля была еще выше. Единственной ганзейской областью, где торговля с Фландрией не играла значительной роли, была Норвегия.

Сукно, главный товар, покупаемый ганзейцами в Брюгге, составлял более 75 % их экспорта из Фландрии. Имелись бесчисленные его разновидности, рассортированные по происхождению, качеству и цвету. Только во Фландрии немцы традиционно покупали сукно более чем в 25 городах; и к ним еще нужно добавить около 20 городов в Брабанте и Эно. Купец из Гамбурга Вико ван Гельдерсен упоминает в своих отчетах за 1367–1392 гг. 40 различных видов сукна. Согласно отчетам главного казначейства Тевтонского ордена в Кёнигсберге, около 1400 г. сукно поступало из 16 разных фламандских городов. Первое место из них занимал Поперинге, где изготавливали 4 вида сукна, за ним шли Комин, Лилль, Сент-Омер, Ондскот и Ипр. Сукно покупалось в 12 городах Брабанта, среди которых в Мехелене изготавливали 8 его видов, а в Брюсселе – 3; в пяти городах Эно, в том числе в Мобеже, и в трех городах Голландии: Амстердаме, Лейдене и Нардене. В 1469 г. на корабле, шедшем из Любека в Ревель, перевозили 2400 кусков сукна, из которых 360 были из Поперинге, 300 – из Ал ста, 200 – из Комина, 100 – из Туркуэна, 300 – из Нардена, 100 – из Лейдена и 200 – из Англии.

Крашеные ткани были самыми дорогими; «алые» из Ипра, Гента, Брюгге или Мехелена шли по 4 с лишним фунта гроот за кусок. Более легкие ткани среднего качества, изготовленные в Ондскоте, Мобеже и Комине, стоили от одного до трех фунтов за кусок. Самым большим спросом среди них пользовалась тонкая шерстяная саржа из Брюгге. Дешевые ткани, которые продавались по 12–19 шиллингов за кусок, производили в нескольких городах, но чаще всего в Поперинге в окрестностях Ипра. Судя по всему, этот небольшой город поставлял ганзейцам самые большие количества сукна.

Куски ткани были разной длины и ширины (обычно от 30 до 45 локтей в длину на 2 или 3 в ширину) и далее различались по тому, как они складывались и упаковывались, что вызвало рост подделок. Сукно продавалось тюками, но не существовало стандарта, сколько кусков должно быть в тюке. Продавались и готовые изделия; чаще всего упоминаются брюки из Брюгге.

Одной поразительной особенностью закупочной политики ганзейцев в последние два столетия Средних веков стала их верность фламандскому сукну, тогда как начиная с XIV в. другие европейские страны отдавали предпочтение брабантским тканям. Главной причиной для такой лояльности было то, что центр их торговли находился в Брюгге. Правда, в различных областях в ходу были разные виды тканей. Фламандское сукно наиболее успешно сохраняло ведущую роль в Нижней Саксонии, Швеции и Ливонии. В Пруссии большей популярностью пользовалось сукно из Брабанта, но оно не вытесняло конкурента, кроме, возможно, Кракова. Зато в Кёльне, городах Вестфалии и на юге Германии рано начали отдавать предпочтение брабантскому сукну, очевидно, потому, что источник поставок находился к ним ближе. В Кёльнском таможенном реестре за 1344 г. брабантское сукно значится под первым номером.

В XV в. голландское и английское сукна вытеснили брабантское во многих странах. В Кёльне брабантское сукно опустилось на второе место, а фламандское почти совершенно исчезло. Однако в остальном ганзейском мире старые виды тканей сохраняли свои позиции; появилось даже несколько новых видов фламандского сукна. Такой консерватизм типичен для ганзейцев.

Чтобы упростить сделки, ганзейцы, по крайней мере начиная с середины XV в., заключали соглашения с производителями сукна в отдельных городах, особенно Поперинге. Они брались выкупить всю их продукцию с тем условием, чтобы мануфактуры производили сукно того вида, который подходил их покупателям. Цены на ткани они обговаривали заранее в присутствии представителя конторы из Брюгге. С другой стороны, ганзейцы, в отличие от итальянцев, никогда не пытались сами стать производителями сукна и руководить текстильными мануфактурами во Фландрии. Возможно, им казалось, что риск слишком велик, несмотря на преимущества, связанные с полным контролем над производством.

Другие товары, вывозимые ганзейцами, по сравнению с сукном занимали ничтожную долю в экспорте. Из Нидерландов везли металлические изделия, колокола, серпы, ножницы. Возможно, эти товары производились в Динане и продавались в Дамме, откуда динанские купцы переправляли свои медные и латунные изделия в Лондон. Южные и восточные продукты, которые привозили в Брюгге итальянцы, отличались большим разнообразием и пользовались большим спросом. Важное место в статьях импорта занимали специи. Судя по документам, больше, чем ганзейские города, их закупал Тевтонский орден. Почти такую же важную роль играли средиземноморские фрукты и растительное масло. А французские соль и вино, которые ганзейцы главным образом закупали во Франции, можно было приобрести также в Брюгге и Дамме.

Что касается ганзейского импорта во Фландрию, здесь так же, как в случае с Англией, трудно распределить товары по степени значимости. В первой половине XIV в. список вестфальских статей импорта возглавляла английская шерсть. За ней шли меха. Во времена голода, и все больше в течение XV в., Фландрия импортировала рожь из Пруссии. Кёльнские купцы почти повсеместно оптом и в розницу продавали рейнское вино, на которое не распространялось действие торгового права. И остальные товары пользовались спросом. В Брюгге можно было найти покупателей и на металлы, и на полотно, и на янтарь, и на древесину и пиломатериалы.

Ганзейская коммерция в Голландии-Зеландии значительно отличалась от коммерции во Фландрии и Брабанте. Товары здесь продавались во многом те же самые, потому что на севере Нидерландов, как и на юге, начиная с XIV в. производили большое количество сукна; там так же рос спрос на прусское зерно. Но в Голландии и Зеландии ганзейцы столкнулись с конкурентами, которые бросали им вызов на их же поле. Забыв о традициях, они пытались ограничить их закупки голландского сукна и даже совсем свести их на нет. Это означало подчинение их деятельности в тех краях конторе в Брюгге, которая отвечала за общий надзор.

Двумя главными центрами торговли в Голландии считались Дордрехт и Амстердам. Первый был выгоднее расположен с географической точки зрения, чем Брюгге, и, возможно, рассчитывал на то, что со временем вытеснит его. Поскольку Дордрехт находился на Рейне, он служил естественным перевалочным пунктом между Дортмундом, Кёльном и Англией, а также портом захода для небольших кораблей, которые шли во Фландрию через Зёйдерзе и голландские каналы. На том пути можно было меньше опасаться пиратов и прочих опасностей, поджидавших купцов на море. Город наводняли купцы из Данцига, Торна и Кракова. Они привозили туда лес, металлы и зерно. Подобно гражданам Брюгге, жители Дордрехта довольствовались своей ролью посредников и не пытались активно конкурировать с иностранцами. Тем не менее начиная примерно с 1400 г. Ганза все больше сосредотачивала свои операции в Брюгге. Дордрехт потерял прежнее превосходство в сфере торговли с Германией; по своей недальновидности городские власти ужесточили торговые законы, тем самым возведя препятствия на пути торговли между Рейнской областью и Англией.

В конце XIV в. отношения с Амстердамом, городом, который был вполовину меньше Дордрехта, главным образом поддерживал Гамбург. В 1369 г. в Амстердам привезли треть всего пива, экспортируемого из Гамбурга, на сумму около 20 тысяч марок. Через Гамбург в Амстердам поступали вестфальское полотно и зерно в обмен на соль, вино и фрукты. В XV в., несмотря на жестокие ссоры, гамбургские купцы продолжали такую практику. Они начали экспортировать и голландскую сельдь. Однако они не имели права приобретать голландское полотно у производителей – все обязаны были покупать его только через контору в Брюгге. В тот же период значительно возрос объем торговли с Пруссией, хотя трудно оценить, насколько большую долю в ней имели ганзейские корабли и купцы. И голландские, и ганзейские купцы привозили в Амстердам лес и зерно, а назад везли соль, сельдь и вино, но не сукно. После того как дела брюггской конторы пошли на спад, многие ганзейцы стали ездить в Амстердам и Антверпен. К сожалению, мы не располагаем данными, которые позволили бы оценить размер этой экспансии.

В третью зону ганзейской торговли с Нидерландами входили города на реке Эйссел и на восточных берегах Зёйдерзе. Эти города в разное время принимали в Ганзейский союз, хотя и не без оговорок. Своим ростом они главным образом обязаны выгодному географическому положению. Эйссел открывал путь к долине Рейна, Кёльну и городам Вестфалии; города на Зёйдерзе участвовали в большом ганзейском товарообороте между Востоком и Западом. Кроме того, указанные города находились в центре овцеводческого региона, и потому там, как в Голландии, начали производить сукно, которое вскоре превратилось в главную статью экспорта.

Самыми оживленными городами региона считались Кампен и Девентер. В XIV и XV вв. Кампену удалось укрепить связи с Балтикой, которые завязались еще в XIII в. Тамошние купцы возили с Балтики зерно, древесину и лен. В самом раннем дошедшем до нас документе о пошлине, взимаемой в проливе Зунд, датируемом 1497 г., упоминается о походе на восток 69 кораблей из Кампена. В 1503 г. через Зунд прошло 48 кораблей. Несомненно, торговлю со странами Прибалтики инициировал Кампен, чем объясняется недоверие к городу, которое всегда демонстрировала Ганза. Вдобавок, несмотря на враждебность со стороны вендских городов, Кампену удалось сохранить связи с Норвегией. Его купцы ввозили туда сукно, полотно и зерно. На западе кампенские купцы торговали с Голландией, Зеландией, Фландрией и Англией, а также с Бурньёфом и Ла-Рошелью. Именно они создали прецедент в развитии торговли французской солью и вином, и их примером не преминули воспользоваться ганзейцы.

Купцы из Девентера, как и их кампенские коллеги, не страдали от недостатка предприимчивости, что уже упомянуто в таможенных декларациях Кобленца за 1104 г. Они торговали сельдью, а в XV в. активно посещали Норвегию. Судя по всему, им не давали полностью развернуться в долине Рейна, а позже по инициативе Кёльна вообще запретили доступ туда. Но Девентер компенсировал неудачу, учредив ярмарку, которая в XIV в. затмила ярмарки в соседних городах и достигла своего апогея в конце XV в. Если не считать сканской, ярмарка в Девентере была единственной, которую устраивали в ганзейских владениях. Она проходила пять раз в год, и ее регулярно посещали торговцы из Голландии, Рейнской области и Вестфалии. Голландцы приезжали продавать сукно и покупать лес из близлежащих лесов. Другие купцы привозили вино и металлоизделия, которые они обменивали на сельдь и продукты животноводства. Хотя точных цифр, которые отражали бы объем торговли, нет, эта региональная ярмарка, несомненно, вносила большой вклад в процветание соседних городов.

Франция, Кастилия, Португалия

К концу XIII в. ганзейские купцы уже торговали во Франции. Корабли из Гамбурга отправлялись через Брюгге в Ла-Рошель, а любекские купцы, как и кёльнские, добирались до Шампанских ярмарок через Фландрию. Но их коммерция не носила постоянного характера. Лишь во второй половине XIV в. ганзейская торговля утвердилась на побережьях Пуату и Гаскони, и купцы регулярно приплывали туда как из североморских, так и из балтийских портов. Позже иногда более 100 ганзейских судов совершали рейсы в залив Бурньёф, Бруаж, Ла-Рошель и Бордо.

Основной причиной для такого интереса стал рост спроса на соль в Восточной Европе, который не удовлетворяли соляные месторождения Люнебурга. Несмотря на то что соль ввозили и фламандцы, рынки Нидерландов также не способны были поставить достаточно этого драгоценного товара. Французская соль, покупаемая на месте добычи, в обычное время была на треть дешевле каменной. Ливонские и прусские города тоже не горевали из-за того, что монополии Любека на торговлю солью приходит конец. Еще одним фактором, который способствовал экспансии, стало то, что ганзейские корабли, которым зимой запрещалось выходить в северные моря, могли ходить за Па-де-Кале. Поэтому они прибывали в Брюгге в конце осени, шли под парусом в Бурньёф, оставались там в январе и феврале и возвращались на Балтику между маем и июлем.

Столетняя война не была благоприятным периодом для судоходства в тех широтах. На ганзейские корабли периодически нападали английские, нормандские или бретонские пираты под тем предлогом, что они вступили в союз с врагом, – или вовсе без всякого предлога. Однако короли Франции оказывали вновь прибывшим теплый прием, не только из коммерческого своекорыстия, но также и в надежде приобрести новых союзников против Англии. Карл V первым удостоил их своим покровительством. Хотя его приказам не всегда подчинялись, он запретил французским кораблям нападать на ганзейцев. В 1378 г. он даже выплатил им компенсацию за захват 23 кораблей нормандцами. Карл VI и его преемники относились к ганзейцам так же благосклонно. Не менее дружелюбно были настроены и герцоги Бретани, в чьих владениях находился залив Бурньёф. В 1430 г. Жан V предоставил ганзейцам первые привилегии, гарантировал безопасность и свое покровительство. Позже они неоднократно получали и другие привилегии и льготы.

Главным центром притяжения ганзейцев оставался залив Бурньёф с его соляными месторождениями. Они называли его просто «заливом» или «Бэ» (die Baie), а соль, за которой они приезжали, называлась Baiensolt, в отличие от Travesolt из Люнебурга и Ольдесло. Это название позже распространилось на всю французскую соль, например на соль из Бруажа и даже на соль из Португалии. Соляная торговля Бурньёфа началась незадолго до того времени. Самыми первыми в маленький порт в XIII в. начали заходить фламандские корабли. После них пришли корабли из Кампена. В XIV в. в Бурньёф регулярно наведывались английские, испанские и голландские, а также немецкие корабли. Первыми из немцев дорогу в Бурньёф открыли гамбуржцы, но вскоре самыми многочисленными стали суда из Пруссии и Ливонии. Не отставали и вендские города и даже Любек, несмотря на его монополию на люнебургскую соль. В 1438 г. в состав ганзейской флотилии, которая пришла в Бурньёф, входили 11 вендских кораблей и 23 прусских и ливонских. В другой флотилии из 50 судов, захваченной англичанами в 1449 г., 16 кораблей были из Любека, 2 из Висмара и 14 из Данцига. Ганзейских кораблей не хватало для того, чтобы удовлетворить спрос. Поэтому немецкие купцы вначале нанимали голландские корабли для походов за солью в Бурньёф. Позже голландцы начали торговать самостоятельно. Почти весь свой груз они везли на Балтику.

У нас нет общих цифр, которые позволили бы оценить, сколько соли ганзейцы вывозили из Бурньёфа, но количество кораблей, которые шли оттуда в балтийские порты, доказывает, сколь огромным было это количество. Из 314 кораблей, которые вошли в Ревель в 1427–1433 гг., 105 шли из залива Бурньёф против 103 из Любека и 85 из Пруссии. Каждый год они привозили около 2500 ластов соли (5 тысяч тонн), в то время как количество соли из других мест, включая Люнебург, не превышало 500 ластов. Из 403 кораблей, пришедших в Данциг в 1474 г., 71 судно шло из Бурньёфа и 2 – из Бруажа. И в Ревеле, и в Данциге значительную часть «соляных флотилий» составляли голландские корабли.

Покупкой соли в Бурньёфе занимались капитаны кораблей или агенты. Агенты жили на месте постоянно или их на сезон присылала контора из Брюгге. Именно агенты, которые становились все нужнее по мере расширения торговли, поднимали цены на соль, которую они часто покупали у производителей в кредит. После того как из-за притока купцов Бурньёф стал оживленным центром торговли, ганзейцы стали покупать там и другие товары, среди них вина долины Луары и Пуату, парусину и специи, которые привозили испанцы. В обмен они продавали свое зерно, сельдь и меха. Однако Бурньёф предлагал лишь ограниченные возможности для торговли. В XV в. агенты ганзейцев предпочитали Нант, гораздо более крупный рынок. В Нанте их деятельность в 1456 г. вызвала протест со стороны купцов из конторы в Брюгге. Их возмущало то, что огромные партии мехов отправлялись в Нант и Ла-Рошель: по их мнению, это делалось в нарушение торгового права Брюгге. Впрочем, другими сведениями о ганзейской фактории в Нанте мы не располагаем.

Спрос на соль вел ганзейцев дальше, к региону Бруаж, напротив острова Олерон. Возможно, сначала они даже посетили именно этот остров, потому что там соляные шахты начали эксплуатировать раньше, чем в Бурньёфе. Однако лишь в 1450 г. Бруаж приобрел такое же значение, как и Бурньёф, скорее всего, благодаря своей близости к Л а-Рошели. В отдельные годы, например в 1475 и 1476-м, в Данциг приходило больше кораблей из Бруажа, чем из Бурньёфа. Однако Бурньёф сохранял свое лидерство вплоть до конца Средневековья. И лишь в XVI в. соль из Бруажа в конце концов возобладала на рынке.

После соли главным товаром, который ганзейцы покупали в тех краях, было вино, которое они приобретали в Бурньёфе, Нанте и Бруаже, но главное – в Л а-Рошели, крупном центре экспорта вина из Пуату. В XV в. представители Ганзейского союза все чаще наведывались в Ла-Рошель; в жалованных грамотах, предоставленных им королями Франции, город значится как основной центр их операций. Там же они покупали фрукты, специи и парусину, и в 1419 г. размах их деятельности вызвал ссору с конкурентами-испанцами. Цифр, которые показывали бы, сколько вина ганзейцы вывозили из Ла-Рошели, нет, зато встречаются упоминания прусских судов, которые везли до 300 тонн.

Кроме того, ганзейские купцы посещали Бордо, хотя и не так регулярно. В самом начале XIV в. один кёльнский купец отправил партию в 108 тонн вина из Бордо в Голландию. Ганзейская торговля расширилась во второй половине XV в., когда купцы пытались воспользоваться потерей Гиени англичанами и узурпировать их место в винной торговле между Бордо и Англией. Вырос даже их товарооборот с Англией из Ла-Рошели и Бурньёфа. В жалованной грамоте, предоставленной герцогом Бретани в 1459 г., привилегии касаются «немцев, которые часто ездят в Англию для торговли и приезжают также в Бретань». Но англичан такая конкуренция очень возмутила. В 1490 г. английский парламент постановил, что вина из Ла-Рошели и Бордо должны поставляться в Англию только на английских кораблях. Эта мера, возможно, была применена сразу же, поскольку годом позже немецкие купцы в Антверпене выражали протест в конторе по поводу того, что англичане оставляют за собой исключительное право на импорт бордоских вин в свою страну. Кроме того, они жаловались на конкуренцию англичан в сфере торговли сукном и шелком-сырцом. Дело в том, что ганзейцы покупали в Бордо и еще больше в Байонне шелк-сырец и шелковые ткани и крашеное лангедокское сукно. Англичанам, судя по всему, удалось перехватить почти весь импорт вина, но даже в XVI в. некоторые ганзейские корабли регулярно участвовали в импортных перевозках. Невозможно узнать, сколько французского вина попало в Англию на немецких кораблях, или оценить, какое место занимали французские и рейнские вина в ганзейской торговле в целом. Ганзейцы редко посещали другие прибрежные районы Франции, меньше всего порты на Ла-Манше, которые не представляли для них коммерческого интереса. В XV в. их время от времени можно было встретить в устье Сены, в Онфлёре и Арфлёре, которые в немецких текстах называются Honychflor («медовый цветок», «мелиант») и Негingsfleete («сельдяной флот»). В 1450 г. упоминается о целой ганзейской флотилии в Руане; ганзейцы привезли туда зерно и сельдь, но ничего не купили, кроме вина. Судя по всему, наибольшую активность в тех краях проявляли купцы из Кёльна. Несколько раз Кёльн просил Руан оказать защиту его купцам и компенсировать убытки жертвам нормандских пиратов. Впрочем, из этих связей почти ничего не вышло.

Не приходится сомневаться и в расширении сухопутной ганзейской торговли на севере Франции в XIV и XV вв. После того как Шампанские ярмарки пришли в упадок, центром притяжения для купцов с севера Германии стал Париж. Туда они попадали через Брюгге. В начале 1440-х гг. в Париж регулярно наведывались представители Тевтонского ордена, чтобы собирать причитающиеся им выплаты. Парижский финансист Дино Рапонди купил в Пруссии крупную партию мехов; он расплатился переводным векселем. В 1405 г. брюггская контора аннулировала операцию, которую сочла посягательством на свои привилегии. Возможно, именно через Брюгге из Парижа отправили «французское столовое белье», предназначенное для стола великого магистра Тевтонского ордена.

Гораздо прочнее были торговые связи между Парижем и Кёльном. Кёльнские купцы привозили в столицу Франции не восточные товары, а свою промышленную продукцию: кожаные изделия, украшения, сталь и, главное, изделия из металла, оружие и инструменты. В 1471 г. упоминается партия серпов из Кёльна в количестве 600 штук. Не слишком понятно, что Париж экспортировал в Кёльн, но, скорее всего, шелковые и другие ткани. Возможно, такую же торговлю Кёльн вел с Дижоном, но о ней сведений не сохранилось. Кроме того, на севере Германии ни разу не упоминается вино из Бургундии.

Двигаясь по морю на юг, ганзейцы не ограничивались французскими портами. С конца XIV в. они регулярно заходили в порты Астурии и особенно в Португалию. Они следовали за теми немецкими кораблями, которые бывали там во время Второго и Третьего крестовых походов и время от времени – в XIII в.

И снова спрос на соль вел к установлению регулярных связей с Лиссабоном. Соляные месторождения в Сетубале позволяли приобрести соль лучшего качества, чем та, что производили в Бурньёфе. В XV в. чаще всего туда наведывались суда из Пруссии и Кампена. Суда, шедшие в Лиссабон, покидали Балтийское море в караванах вместе с флотилиями, которые направлялись в Бурньёф. Они расходились, пройдя Ла-Рошель, и брали курс на юго-запад. В Лиссабоне в середине XV в. жила небольшая колония ганзейцев, и в 1456 г. Альфонсо V предоставил им право управляться двумя немецкими, а не португальскими «прокураторами». В начале XVI в. представители юга Германии чаще посещали этот город, привлеченные большим рынком специй и пряностей. Ганзейская торговля в Лиссабоне велась по образцу торговли в Бурньёфе. Немцы продавали зерно и рыбу, а покупали, помимо соли, местные вина – из Малаги и Мальмси (мальвазии), а также растительное масло, специи, инжир, виноград и сахар. В 1402 г. англичане захватили большой прусский корабль, шедший из Португалии. Его груз состоял из 180 тонн соли и около 50 гектолитров вина. Правда, не следует преувеличивать степени значимости ганзейской торговли в Португалии, так как в 1460–1500 гг. есть сведения лишь об одном корабле, который шел из Лиссабона в Данциг. Вероятно, многие другие суда, которые в сводках назывались «кораблями из Бурньёфа», на самом деле шли из Португалии. Но, по крайней мере, в XV в. пиренейская соль составляла очень скромную долю в общем количестве этого товара, который поступал на Балтику из портов на Атлантическом побережье.

Подробности торговли Ганзы с испанскими портами обнаружить нелегко. Известно, что в 1419 г. в Севилью зашел один прусский корабль; он принял на борт груз растительного масла и вина. Впрочем, немецкие корабли обычно заходили в астурийские порты: Бермео, Виверо, Ларедо и, возможно, Ла-Корунья (там высаживали паломников, которые направлялись к гробнице святого Иакова в Сантьяго-де-Компостеле). В Астурии немцы продавали зерно и сельдь, а покупали железо, шерсть, вино и фрукты. Ожесточенный конфликт между Ганзой и Кастилией, который продолжался 25 лет, доказывает, что эта торговля, о которой известно очень мало, ни в коей мере не была ничтожной. В 1419 г. Хуан II Кастильский, раздраженный конкуренцией, какую составляли его подданным немецкие купцы, продававшие в Л а-Рошели товары, купленные в Испании, решил прибегнуть к силе. Под тем предлогом, что ганзейцы помогали англичанам, когда тех осадил в Арфлёре франко-испанский флот, он приказал напасть на флотилию, шедшую в Бурньёф. Флотилия состояла из немецких и голландских судов. Нападение произошло неподалеку от Да-Рошели. Было захвачено 40 судов, а их груз продан. Враждебные действия в последовавшей затем нескончаемой войне сводились к пиратству. Через 10 лет фламандцы заключили перемирие с Кастилией, и Ганза продолжала воевать в одиночку. В 1433 г. ганзейцам запретили ввозить испанскую шерсть в Брюгге и Германию. Эта мера была направлена скорее не на устрашение, а на то, чтобы вынудить фламандцев предложить посредничество для примирения враждующих сторон. Трехстороннее перемирие, которое позже продлили, на самом деле обговаривалось в Бурньёфе. В конце концов в 1443 г. в Брюгге подписали мирный договор. Ганзейцы согласились больше не конкурировать с испанцами ни в испанских портах, ни в Ла-Рошели. Кроме того, они согласились исключить из мирного договора Кампен, который приняли в Ганзейский союз лишь за два года до того и на который испанцы особенно жаловались[48]. Несколько унизительные условия мира можно объяснить желанием ганзейцев восстановить безопасность судоходства в Бискайском заливе и положить конец затянувшейся войне, которая велась необычно далеко от их родных портов. Торговля с кастильскими портами возобновилась, однако до XVI в. не расширялась.

Италия и Каталония

Прочность торговых связей итальянцев и немцев в Брюгге естественно побуждала ганзейцев исследовать Италию. Подобно тому как все развивалось на юге Германии, первыми в XIV и XV вв. в Италию отправились в основном купцы из Любека и Кёльна – и время от времени из Бреслау. Очевидно, они добирались до места назначения в основном посуху. Они следовали через Нюрнберг, Аугсбург и перевал Бреннер в Венецию, а также через Франкфурт, Констанц и перевал Сен-Готард в Милан и Геную. Впрочем, использовался и морской путь, хотя и через Брюгге, потому что до XVI в. ганзейские корабли не заходили в Средиземное море – как генуэзские и венецианские суда не заходили в немецкие порты.

В Венеции у купцов из Кёльна и Любека имелись собственные помещения на «Немецком подворье». О торговле с Любеком главным образом известно из операций Векинхузенов в начале XV в. Основным товаром, который привозили с собой немцы, неизменно были русские меха[49]. В 1447 г. Брюгге жаловался, что «в течение нескольких лет» Любек, отправляя меха в Венецию и Геную, нарушает его права основного оптово-экспортного рынка. В своем ответе Любек признавал справедливость обвинений в том, что касалось Венеции и Франкфурта, но отрицал их в связи с Генуей. Помимо мехов, любекские купцы возили в Венецию высоко ценимые там украшения из янтаря, возможно, вестфальское сукно (которое упоминается даже в Александрии) и вяленую рыбу. Домой они везли специи, шелка и средиземноморские фрукты. Хотя в конце XV в. уроженцев Любека еще можно было застать на «Немецком подворье», их уже вытеснили представители юга Германии, которым в будущем суждено было вести всю торговлю между Венецией и Любеком.

Кёльнские купцы торговали в Венеции еще раньше и оставались там дольше. Уже в 1335 г. товары из Кёльна обложили пошлиной в возмещение убытков, понесенных венецианцами, торговавшими в Германии и Фландрии. Среди товаров из Кёльна самыми важными, очевидно, были золотая фольга и украшения. 40 лет спустя Кёльн известил Венецию о том, что он намерен строго контролировать качество своих товаров и потому посылает образец своего клейма. В XV в. туда в больших количествах поставлялось и сукно. Венецианцы ошибочно заподозрили, что это вредит ее собственным купцам, и обложили налогом все сукно, доставляемое по суше. Тогда в Венецию отправили делегацию из Кёльна, которая выдвинула довод: доставка товаров по суше обходится дороже и часто подразумевает больше рисков, чем доставка морю, и что больше ни один немецкий город не привозит в Венецию столько английского сукна. Результаты переговоров остались неизвестными.

Еще активнее кёльнские купцы действовали в Комо, Милане и Генуе (в середине XV в. Иоганн ван Штрален, один из богатейших кёльнских купцов своего времени, находился в Генуе с партией мехов), но их деловые связи простирались на весь Апеннинский полуостров. Агенты Альфа ван дер Бурга действовали в Мессине, а агенты Герхарда ван Хильдена – в Катании, где они продавали меха, металлические изделия и полотно из Констанца и закупали в обмен хлопок, шелк, специи и пряности, предметы роскоши, украшения и шелковые ткани.

Вдобавок кёльнские купцы проникли в Каталонию и Арагон, где они покупали шафран. Подобно купцам из Великой торговой компании Равенсбурга, они, возможно, плыли морем через Геную или шли по суше по долине Роны и через Руссильон. В 1430 г. некий Иоганн де Колунья обосновался в Барселоне, где учредил компанию с каталонцем; он купил шафрана более чем на 2200 фунтов стерлингов, продавая другие товары, в том числе полотно и металлоизделия, на сумму в 1200 фунтов стерлингов 30 лет спустя такие же операции вели Штралены и Альф ван дер Бург. К сожалению, доступные сведения настолько фрагментарны, что не возникает четкой картины торговли, которую вели кёльнские купцы в Италии и Испании; во всяком случае, лишь место происхождения купцов, занятых такой торговлей, указывает на то, что они были ганзейцами.

Глава 11

Ганзейская цивилизация (XIII–XVI вв.)

Термин «Ганзейская цивилизация» можно употреблять лишь с некоторыми оговорками. Ганза, купеческая организация, не занималась культурной деятельностью, и ни в одном из ее многочисленных указов и декретов не отражен интерес к такой деятельности. Достойные упоминания интеллектуальные и художественные достижения Северной Германии никак не связаны с ганзейцами. Даже если члены Ганзы, по причине склонностей и богатства, иногда исполняли функцию меценатов, не приходится сомневаться, что в этом отношении более важную роль играли церковь и аристократия. Более того, культурная деятельность, которую можно назвать североевропейской, не ограничивалась ганзейскими городами, но включала Нидерланды, чье влияние оказалось значительным, а также Скандинавию.

Тем не менее Ганза играла важную роль в образовании и распространении культурного сообщества Северной Европы. Ее корабли везли не только товары, но и интеллектуальные и художественные замыслы. Новые города, основанные на берегах Балтики, были ганзейскими по стилю зданий и по образу жизни бюргеров. Различные культурные тенденции напрямую связаны с ростом и упадком Ганзы. Следовательно, цивилизация стран, окружавших Балтийское и Северное моря с начала XIV до начала XVI в., заслуживает того, чтобы ее называли ганзейской.

Нижненемецкий язык

Общность культуры ганзейской сферы влияния наиболее отчетливо проявляется в ее лингвистическом единстве. Ганзейские владения почти точно совпадают с регионом, в котором в начале XII в. говорили на нижненемецком языке. Нижненемецкий язык и диалекты, которые входили в его состав, не попали под влияние второго передвижения согласных, процесса, который в начале Средних веков оказал влияние на верхненемецкие диалекты и частично на средненемецкие диалекты. Южная граница нижненемецкого языка точно совпадает с нынешней границей между Dorp – Dorf и ik – ich; она проходит южнее Кёльна, Вестфалии, Магдебурга и Франкфурта-на-Одере.

В основном язык ганзейского мира составляли нижнесаксонские диалекты, на которых говорили между Рейном и Эльбой. На запад они распространялись до Зёйдерзе, а на север – до Шлезвига. Благодаря колонизации они продвинулись на восток, к балтийским городам до самой Нарвы. Какое-то время на них говорили также в польских, датских и шведских городах.

Однако оставалось два региона, в которых нижненемецкий не утвердился. Во-первых, речь идет о прусских городах, особенно Торне и Кульме, куда многочисленные иммигранты из

Центральной Германии принесли с собой средненемецкий диалект. В Тевтонском ордене, рыцарями которого были главным образом уроженцы Южной и Центральной Германии, также говорили на средненемецком; им пользовались как официальным языком и как языком повседневного общения. На западе, в Рейнской области, сохраняли свои особенности рейнско-франкские диалекты, которые находились ближе к средне-немецкому в некоторых консонантных мутациях. Важно, что в 1479 г., когда в Кёльне был напечатан первый перевод Библии на нижненемецкий, ранее приписываемый Квентеллу, сочли необходимым представить две параллельные версии, одну на рейнско-франкском, а вторую на нижнесаксонском.

Разнообразие диалектов, даже в соседних округах, несомненно, было препятствием при установлении связей между ганзейскими городами. Делались попытки достичь лингвистического единообразия, особенно в судах и канцеляриях. В этом процессе ведущую роль, в силу своего господствующего положения, играл Любек. Потребность в общем языке привела к принятию любекского диалекта во всех судах, где применялось любекское право, от Гольштейна до Эстонии. Магдебургское право, широко распространенное на востоке Германии, способствовало распространению магдебургского диалекта в Бранденбурге и Восточной Пруссии. Любекский диалект, кроме того, получил широкое распространение как язык дипломатии. Вплоть до середины XIV в. протоколы Ганзейских соборов велись на латыни. Начиная с 1369 г. их вели на нижненемецком, и любекская канцелярия переняла его употребление как в переписке с зарубежными представительствами (конторами), так и в операциях со скандинавскими монархами и фламандскими городами. Однако некоторые сопротивлялись такому главенству. Канцелярии Тевтонского ордена и Кёльна придерживались собственных языков. Но на 150 лет любекский диалект стал официальным письменным языком Ганзы, главенствующим в сферах права, дипломатии и коммерции.

За границей, особенно в Скандинавии, нижненемецкий, на котором говорили немецкие сообщества в ряде городов, оказал глубокое влияние на национальные языки. По некоторым оценкам, треть слов в шведском языке ганзейского происхождения. Заимствования особенно многочисленны в сфере ремесел, добывающей промышленности и торговли. Иногда менялась даже грамматика: так, некоторые старинные префиксы, давно вышедшие из употребления, снова появились в шведском языке.

Однако преобладание нижненемецкого оказалось кратковременным. Его южная граница постоянно сдвигалась, и к концу XV в., а особенно в XVI–XVII вв., повсюду началось наступление верхненемецкого, что низвело нижненемецкий до положения языка низших классов. Такая перемена была вызвана множеством разных причин. Превосходство уроженцев юга Германии в коммерции способствовало распространению их языка в ганзейской сфере влияния, как и попытки Максимилиана I и Карла V реформировать и централизовать управление Священной Римской империей. К началу XVI в. письма из Любека в высший суд Священной Римской империи и в целом во все южнонемецкие города писались уже на верхне-немецком языке. Нижненемецкий язык ослабил и гуманизм: латынь сохраняла свое влияние лишь как язык указов и литературы. Такую же роль сыграло и распространение книгопечатания. Хотя оно вызвало появление многочисленных переводов на местные диалекты, оно еще больше укрепляло главенство верхненемецкого. Правда, последний в основном получил распространение как язык церкви. Начиная с 1520–1520 гг. протестантские духовные лидеры именно на нем составляли пастырские послания. Несмотря на то что в 1522–1621 гг. существовало не менее 24 изданий Библии Лютера на нижненемецком языке, начиная с XVII в. священнослужители обычно читали проповеди на верхненемецком. Более того, верхненемецкий, усвоенный интеллектуалами, выпускниками университетов, советниками и секретарями канцелярий, стал официальным языком даже в Любеке. Начиная с 1591 г. его использовали для ведения протоколов реестра долгов (Niederstadtbuch), а с 1617 г. – для записей в земельном кадастре (Oberstadtbuch). После 1634 г. его даже использовали для официальных публичных чтений нормативных актов об охране общественного порядка (Bursprake). Очевидно, к тому времени верхненемецкий понимали все. Возможно, на нем говорили даже в некоторых семьях, так как именно на верхненемецком вел свой дневник один член городского совета из Бремена в конце XVI в. Возникает любопытная параллель между взлетом и падением Ганзы и взлетом и падением нижненемецкого языка.

Литература, университеты

В Средние века в Северной Германии не появлялось оригинальных литературных трудов. Писцы и клерки довольствовались тем, что переводили и пересказывали иностранные произведения, главным образом французские, которые в XIV в. добрались до них либо через Нидерланды, либо через юг Германии. Поэтому в традиционных учебниках по истории немецкой литературы Северная Германия, если и упоминается вообще, занимает лишь небольшое место.

Такой дефицит литературных произведений отчасти объясняется тем, что нижненемецкий никогда не считался подлинно литературным языком. Примечательно, что первый из миннезингеров, Генрих фон Фельдеке, уроженец низовьев Рейна, предпочел написать свою «Энеиду» (1189) на верхне-немецком, хотя его происхождение выдает употребление некоторых выражений из нижненемецкого. Примеру Генриха фон Фельдеке в XIII в. следовали и другие миннезингеры, а также поэт Генрих фон Хальберштадт. Несомненно, им хотелось, чтобы их стихи понимали при блестящих дворах на юге Германии. Позже примеры такого рода стали реже, но бытовало мнение, что самым настоящим языком поэзии служит верхненемецкий.

Эпическая и утонченная поэзия предназначалась в основном для аристократических слушателей. За исключением епископальных городов Нижней Саксонии, где процветала поэзия на латыни, главными центрами литературы были княжеские дворы, среди них двор герцога Брауншвейгского в начале XIII в., а позже дворы маркграфа Бранденбургского и великого магистра Тевтонского ордена. Чуть позже и города захватило увлечение рыцарскими романами. В патрицианских сообществах, где стремились подражать знати, активно распространяли пересказы великих зарубежных шедевров. Судя по всему, ведущую роль в этом процессе играла контора в Брюгге: есть доказательства, что в XV в. там переписывали и переводили французские и фламандские поэмы. Благодаря таким культурным связям появился шедевр нижненемецкой поэзии «Рейнеке-Лис», переведенный Генрихом Лицемером из Любека французский народный «Роман о Лисе». Напечатанный в Любеке в 1498 г., он пользовался огромной популярностью во всей Германии и Скандинавии. В начале XVI в. «Рейнеке-Лиса» перевели на верхненемецкий язык; он стал прообразом для многих сатирических произведений, где действующими лицами являются животные.

Судя по многочисленным свидетельствам, рыцарская литература очень высоко ценилась в ганзейских городах. Особенно поразительна популярность Девяти достойных, олицетворения идеалов рыцарства и вооруженной добродетели в средневековой христианской традиции. В качестве образца для подражания всем дворянам предлагались три праведных язычника (Гектор, Александр Великий и Юлий Цезарь), три честных иудея (Иисус Навин, Давид и Иуда Маккавей) и три добрых христианина (король Артур, Карл Великий и Готфрид Бульонский). Их статуи украшали зал собраний (Hansasaal) в ратушах Кёльна, Оснабрюка и Люнебурга, а также фонтан в Хильдесхайме и зал собраний «Артурова двора» в Данциге. Не менее примечателен успех романов о короле Артуре. Мода, черпавшая вдохновение в идеалах рыцарства, призывала делать легендарного короля покровителем сообществ и давать его имя местам встреч, изначально пришла из Англии. Ее переняли во Фландрии, а позже она распространилась в различных патрицианских группах в Германии. Наибольшее распространение эта мода получила в прусских городах, возможно благодаря тесным связям Тевтонского ордена с Англией. С начала XIV в. «дворы Артура» учреждаются в Эльбинге, Данциге, Риге и Штральзунде. Другие патрицианские сообщества, особенно в Дортмунде и Данциге, выбирали своим покровителем Рено (Ринальда) Монтальбанского, одного из четырех сыновей Эмона (рыцарей паладина, персонажей средневекового каролингского эпоса). Популярностью эпических легенд объясняется и то, почему огромные статуи, воздвигнутые в Бремене, Риге и Халле, изначально символизировавшие законодательную или экономическую привилегию, стали называться Роландами. Роланд, Артур, Круглый стол и Святой Грааль служили основными темами рыцарских поединков и турниров, которые бюргеры устраивали в подражание знати[50]. В XY в. многих горожан при крещении называли именами героев рыцарских романов: Гюнтер, Рюдигер, Роланд, Парис, Александр и т. д. Один бургомистр Любека, Иоганн Розеке, выбрал себе фамилию Парсифаль.

Едва ли удивительно то, что ни один из поэтов, творивших на нижненемецком языке, не черпал вдохновения в истории Ганзы. Нет эквивалента написанному на средневерхненемецком «Доброму Герарду» Рудольфа Эмсского, где героем выступал кёльнский купец. В глазах знати, церкви и народа купец, которого всегда подозревали в незаконной наживе, имел настолько сомнительную репутацию, что ему невозможно было приписать героические и добродетельные поступки. Никто не считал полную приключений жизнь купца, изобилующую опасностями, достойной описания в эпической поэзии. Самое большее, появлялись нравоучительные баллады, повествующие о трагической судьбе пирата Стёртебекера. Гораздо позже, в 1618 г., распространение получила элегия на верхне-немецком языке, которую написал синдик Иоганн Доман, сокрушаясь о безнадежном закате Ганзы.

В ганзейских городах предпочитали другие виды литературы, особенно популярные пьесы и исторические хроники. В начале XV в., когда в результате беспорядков несколько членов любекского городского совета отправились в ссылку, они получили возможность увидеть мистерии, уже популярные на юге Германии. По возвращении домой Круговое общество решило каждый год выбирать из своих членов двух человек, которым поручалось сочинение или заказ пьес. Еще двое должны были представлять пьесы на передвижной сцене. От тех пьес сохранились лишь названия. Одни были христианскими мистериями, другие – переложениями немецких легенд («Кримгильда»), французских циклов («Артур») или античных мифов («Суд Париса»). Подобные же начинания в других городах доказывают, насколько большим успехом пользовались такие представления. Часто они включали в себя элементы сатиры.

Сохранилось гораздо больше исторических трудов. В большинстве ганзейских городов имелись свои летописцы. Сначала они писали на латыни, затем на нижненемецком языке. Самый ранний труд на нижненемецком называется «Саксонская хроника мира» (Sachsische Weltchronik). Она написана в Магдебурге около 1230 г. с предисловием Эйке фон Репкова, который примерно за восемь лет до того составил знаменитый правовой сборник «Саксонское зерцало» (Sachsenspiegel) на остфальском диалекте. В Любеке велась примечательная серия хроник, в основном написанная представителями духовенства. Самая ранняя из них – «Славянская хроника» (Chronica Slavorum), написанная Гельмольдом, священником из Босау (Гольштейн). Она написана между 1168 и 1172 гг. и содержит ценные сведения об основании Любека. Вплоть до 1309 г. ее продолжал Арнольд, аббат бенедиктинского монастыря Святого Иоанна в Любеке. Это не городская хроника; более всего ее автор стремился прославить миссионерскую деятельность династии Вельфов. В конце XIV в. Детмар, францисканский монах, написал хронику Любека на нижненемецком языке. Она дополняла труд мирянина, городского ратмана Иоганна Роде. В XV в. хронику продолжили еще три секретаря. После 1420 г. Герман Корнер написал на латыни и немецком «новую хронику», задуманную как всемирную историю. В середине XVI в. протестантский священник Раймар Кок написал красочный отчет о событиях последнего столетия. Таким образом, история Любека полностью задокументирована в первые 400 лет его существования.

К концу Средних веков интеллектуальная жизнь получила новый стимул благодаря основанию университетов и распространению книгопечатания. Основанный в 1389 г. Кёльнский университет, старейший в Северной Германии, был больше рейнским, чем ганзейским. Там учились лишь немногие студенты из морских портов. Они предпочитали университет Эрфурта, в том числе два будущих бургомистра, Генрих Рубенов из Грайфсвальда и Генрих Мурместер из Гамбурга.

В расположенном на балтийском побережье Любеке, несмотря на его широкое культурное влияние, университета никогда не было. Городу недоставало необходимого для подобных дел покровительства. Зато в Ростоке в 1419 г. с помощью герцога Мекленбургского появилось первое высшее учебное заведение, которое по праву можно называть ганзейским. В нем часто учились студенты из Нидерландов и Прибалтики, а также скандинавы, которые основали там студенческое братство под покровительством святого Олафа (Olavsburse). Сначала дела шли не слишком гладко. Из-за внутренних распрей Росток попал под интердикт Базельского собора, а в 1432 г. – под анафему императора Священной Римской империи Сигизмунда. Университет переехал в Грайфсвальд, где некоторые преподаватели остались даже после того, как конфликт был исчерпан. Грайфсвальд и герцог Померании воспользовались положением и получили от папы новую грамоту (1456). Университет Грайфсвальда набирал студентов из более ограниченного района, чем Ростокский университет. Довольно большое их количество приезжало из Скандинавии, но из западных ганзейских городов их почти не было.

В конце XV в. на севере Германии стремительно распространялось книгопечатание. Печатный станок появился в Кёльне в 1464 г., в Любеке в 1475 г., в Ростоке в 1476 г., в Магдебурге в 1480 г., в Гамбурге в 1491 г., в Данциге в 1498 г. и в Кёнигсберге – в 1524 г. Хотя первым на севере Германии печатный станок появился в Кёльне, тамошние книги не пользовались таким широким спросом, как можно было ожидать. Почти все они были на латыни, дабы удовлетворить потребностям университета. Позже книжный рынок в протестантских городах оказался закрыт для католического Кёльна. Любек снова сыграл ведущую роль в ганзейском мире. Первый из его шести печатников инкунабул, Лука Брандис, приехал из Мерсебурга в Верхней Саксонии. Второй из шести печатников делал попытки распространять новое изобретение по северным землям, в Оденсе в Дании и в Стокгольме (1483). Еще один, Бартоломей Готан, трижды посещал Швецию, затем Финляндию и, наконец, Русь. Там он погиб насильственной смертью, пытаясь внедрить новое изобретение. В Любеке же вышло лучшее издание Библии на нижненемецком языке до перевода Лютера.

После Любека самым активным центром книгопечатания стал Росток, где Братство общей жизни завело в своем монастыре книгопечатный станок (1476). Поскольку Росток был университетским городом, там специализировались на трудах гуманистов на латыни и немецком. Приезд Ульриха фон Гуттена в 1509 г. положил начало переводу фламандских и верхненемецких поэм, среди них «Корабля дураков» Себастьяна Бранта.

Таким образом, в интеллектуальной истории позднего Средневековья Любек и Ганза играли важную роль в распространении в Северной Европе различных форм языка, литературных и научных трудов и новых технологий. Они выступали главным образом в роли посредников, но их роль ни в коей мере не следует преуменьшать.

Панорама городов

Многочисленные северогерманские города в начале XX века по-прежнему демонстрировали архитектурную однородность, которая напоминала об их ганзейском прошлом. Многие из них перестали расти довольно рано – в XV в. в Вестфалии и Саксонии, в XVII в. на востоке – и, следовательно, не были изуродованы безвкусными зданиями XIX в. Но Вторая мировая война причинила им огромные разрушения, навсегда изменив облик этих исторических городов. Особенно достойно сожаления уничтожение несравненной панорамы Хильдесхайма.

По своей архитектуре ганзейские города делятся на две группы, четко различимые по использованным строительным материалам: камень или кирпич. Камень применялся в области от Кёльна до Магдебурга, в том числе почти во всех вестфальских и саксонских городах. Зато кирпич преобладал в приморских областях, от Бремена до Риги, в низовьях Эльбы (Люнебург, Штендаль), в Бранденбурге и Силезии. Кирпичные здания, внушительные, без украшений, суровые, можно считать типичными для Ганзы. Ганзейцы переняли такую архитектуру из Нидерландов и, приспособив ее к себе, в свою очередь, передали странам Северной и Восточной Европы. Различия в строительных материалах подчеркивают разницу изначально германских территорий к западу от Эльбы и колонизированных территорий к востоку от нее. На западе романские церкви Кёльна и Нижней Саксонии, базилики Хильдесхайма и имперский дворец в Госларе принадлежат к доганзейскому периоду и придают городам в той области своеобразие, которое не уничтожили более современные строения. На востоке же почти все архитектурные памятники относятся к готическому стилю, расцвет которого в тех краях пришелся на период между серединой XIII и серединой XVI вв., совпав с расцветом Ганзы.

В типичном ганзейском городе, с более или менее правильным расположением улиц в шахматном порядке, самым главным общественным зданием была ратуша. Построенная на одной стороне прямоугольной рыночной площади, рядом с приходской церковью, она вначале была скромным сооружением, объединенным с залом собраний торговцев мануфактурой. По мере расширения города ратуша увеличивалась в размерах и пышности и наконец стала использоваться только в качестве административного центра. Большинство тамошних ратуш, за исключением городов Тевтонского ордена, были похожи на ратушу в Брюгге, без колокольни.

В регионе, где применялся камень, старейшая сохранившаяся ратуша находится в Дортмунде. Она построена около 1240 г. Первый этаж занимали суконные ряды, погреб и винный склад; на втором этаже находился зал заседаний городского совета. Самыми пышными являются ратуши Мюнстера, с богато украшенным ступенчатым фронтоном, и Брауншвейга, одно крыло которой возведено в конце XIII в., а второе – в конце XIV в., с богатыми ажурными узорами вдоль аркад верхнего этажа.

В том регионе, где строили из кирпича, образцом служила ратуша Любека, которую постоянно надстраивали в течение 200 лет. Около 1220 г. там появились два скромных здания. В одном из них разместились суконные ряды (Gewandhaus), а во втором – зал собраний. Во второй половине XIII в. два здания объединили двумя фасадами, которые выходят на рыночную площадь и на церковь Святой Марии. В начале XIV в. с восточной стороны рыночной площади к ратуше пристроили еще одно крыло; в нем размещались весовая и банкетный зал. В середине XV в. крыло еще расширили.

В Любеке и в других местах строители вскоре научились выгодно использовать кирпич, не подходивший для скульптурных украшений. Они возводили глухие фасады, скрывавшие даже крыши стоявших позади зданий. Простоту поверхностей разбивали изящные конические колонки, фронтоны, но главное – проемы, глухие или открытые, в виде прямоугольных или круглых окон-розеток, которые каменщики украшали искусной резьбой. Эта техника наиболее успешно воплотилась в пышной и одновременно изящной ратуше XIV в. в Штральзунде.

Дальше к востоку встречается иной тип ратуш, наиболее характерным образцом которых является ратуша в Торне (Торуни). Это просторное, квадратное здание XIV в. с внутренним двором больше похоже на крепость Тевтонского ордена или на итальянский постоялый двор (Fondaco), чем на общественное здание. Оно увенчано колокольней, как ратуши в Бреслау (Вроцлаве), Данциге (Гданьске) и Ревеле (Таллине), наверное, потому, что в тех краях ратуша дольше служила складом и центром торговли. Вплоть до XVI в. не только купцы, но и ремесленники, мясники и пекари в Торне выставляли в ратуше свои товары.

Помимо ратуш, до наших дней сохранилось несколько общественных зданий, возведенных муниципалитетами начиная с XIV в. Среди них суконные ряды и весовая в Брауншвейге, изящное, наполовину деревянное строение, возведенное в 1534 г., сельдяной склад в Люнебурге, амбары в Любеке и Данциге и т. д. После того как кёльнцы сочли недостаточно вместительным большой парадный зал (где, возможно, появилась Кёльнская конфедерация 1367 г.), в 1441 г. по приказу городских властей возвели здание, специально предназначенное для праздников (Giirzenich). Его бальная зала, размерами 55 на 22 м, была самой большой в Германии. Во всех ганзейских городах купеческие и ремесленные гильдии состязались в сооружении величественных зданий. К ним относятся так называемый Дом храмовников XIV в. или Дом гильдии мясников (1529) в Хильдесхайме (оба разрушены), Artushof в Данциге (1477), дом Сообщества шкиперов (капитанов) в Любеке (сохранились почти в первоначальном состоянии) и дом Большой гильдии в Ревеле (Таллине).

В середине XVI в. на севере Германии распространяется ренессансный стиль, введенный голландскими архитекторами. Правда, его развитие резко оборвалось из-за Тридцатилетней войны, и результатом стали лишь несколько общественных зданий. Среди них очаровательный дворец в итальянском стиле в Висмаре, выстроенный на берегу Балтийского моря, и ратуша в Эмдене, ставшая свидетельницей краткого периода процветания этого города. Правда, Эмден никогда не был ганзейским городом. Помимо этого, новый стиль можно увидеть лишь в пристройках и дополнениях к общественным зданиям. К нему относятся, например, резные лоджии ратуш в Любеке и Кёльне (конец XVI в.) или фасад, пристроенный к готической ратуше в Бремене (начало XVII в.).

Помимо общественных зданий, ганзейские города отличало развитие, особенно начиная с XV в., укреплений, призванных защитить города от угрозы со стороны местных правителей. Старейшей и лучше всего сохранившейся является крепостная стена в Висбю; длина ее составляет более 3 тысяч метров; она по-прежнему украшена 38 башнями. Хотя в Германии ворота часто были простыми проходами в башне, иногда их размер и украшения возвышали их до уровня монументального искусства. Таковы знаменитые Голштинские ворота (Holstentor) в Любеке (1447). Во владениях Тевтонского ордена военный характер укреплений был еще более выраженным. Каждый город находился под защитой мощного замка ордена, как в Кёнигсберге и Ревеле.

Если общественные здания и укрепления особенно характерны для ганзейских городов, самыми внушительными зданиями там, как и во всей средневековой Европе, являются храмы, которые передают городу свой характер.

С этой точки зрения городской пейзаж Северной Европы очень отличается от других регионов. За несколькими исключениями – такими как Кёльн и Магдебург – в них нет огромных соборов, подавляющих остальные городские храмы своими размерами и пышностью украшений. Превосходство епископальной церкви не воплотилось в архитектуре. Многие важнейшие ганзейские города – Дортмунд, Брауншвейг, Росток, Данциг – не были епархиями. Но даже в Любеке кафедральный собор уступал и размерами, и престижем «купеческой» церкви Святой Марии, самому представительному религиозному сооружению в городе. Уже в романский период в маленьких епископальных городах Нижней Саксонии и Вестфалии, таких как Хильдесхайм, Мюнстер и Оснабрюк, кафедральный собор был не более роскошным, чем остальные храмы.

В ганзейской области на готическую архитектуру сильное влияние оказали французские образцы – либо прямо, как в ранние годы, либо косвенно, через Фландрию, что отчетливо видно на сооружениях, построенных после 1400 г. Возможно, большую роль в распространении готики сыграла контора в Брюгге. Впрочем, там готика не одержала такую же безоговорочную победу, как в долине Рейна. Так, западные фасады редко бывают такими же величественными, как у французских соборов. Они остаются строгими, почти без украшений, без окон-розеток и обычно снабжены одной центральной дверью, не слишком внушительной и почти ничем не украшенной. Колокольни (или, чаще, единственная колокольня), венчающие западный фасад, даже со скидкой на использованный материал, свидетельствуют о неизменной верности романскому стилю.

Как ни странно, самый первый собор в готическом стиле построили в Магдебурге. Архиепископ Альберт учился в недавно основанном Парижском университете и привез с собой элементы нового стиля. Хоры и трансепт, построенные в 1209–1219 гг., явно сооружены по образцу собора в Лане. Лишь позже, в 1248 г., началось строительство хоров Кёльнского собора, очень похожих на хоры Амьенского собора.

В тех краях, где при строительстве использовался кирпич, самым внушительным памятником стала церковь Святой Марии (Marienkirche) в Любеке. Она оказала большое влияние на многие религиозные сооружения на востоке Германии. Та церковь, которую можно видеть сейчас, заменила собой более раннее строение в романском стиле. На строительство ушло сто лет. В тот период господствовало французское искусство. Влияние Суассона, через посредничество Турне и Брюгге – а может быть, и Висбю – заметно в узких и высоких нефах и проходах, трифории, системе аркбутанов, внутренних галерей и приделов, окружающих хоры. Две колокольни, которые заменили изначальную одну, воздвигли в первой половине XIV в.; они достигали 125 м в высоту[51]. Внешний вид, с огромными голыми поверхностями, порталами, лишенными украшений, массивными башнями производит впечатление строгого величия. Внутреннее убранство теперь производит такое же впечатление суровости, но вначале голые кирпичные стены и отсутствие резьбы на колоннах компенсировались картинами.

Церковь Святой Марии стала образцом для ряда церквей в вендских городах, особенно церкви Святого Николая в Штральзунде, которая ближе всего подходит к образцу, но украшена пышнее. Часто западный фасад увенчивает только одна колокольня, как в Висмаре и Ростоке. Однако церкви этого типа, олицетворяющие французское влияние, превалировали всего около 100 лет. Затем их во многих местах заменили «зальные храмы» с нефами равной высоты, без трансепта, без аркбутанов, всего с одной башней-колокольней. Архитектура такого типа происходит из Пуату; в романский период она распространилась в Вестфалии. Забытая после середины XIII в., она вернулась, особенно в морских портах, во второй половине XIV в. Возможно, образцом послужили фламандские кирпичные храмы, например храм Святого Жиля в Брюгге. Наряду с церквами Святой Марии в Грайфсвальде и Франкфурте-на-Одере самой внушительной церковью такого типа служит церковь Святой Марии в Данциге (1340–1502).

Поразительно, с какой скоростью строились эти здания. На волне процветания торговый средний класс принимал живейшее участие в строительстве. Церкви символизировали не только крепость их веры, но и гражданскую гордость. В портах самые высокие башни церквей были видны с моря за много миль и задолго до прибытия корабля в порт приветствовали моряков. Поэтому ганзейцы считали эти церкви символами своих родных городов.

Скульптура

Архитектурой северогерманских городов в основном занимались представители среднего класса, и потому она сохраняла типично ганзейские черты. Того же нельзя сказать почти обо всей скульптуре и живописи, особенно если речь идет о шедеврах. Участие ганзейского среднего класса в скульптуре заметнее всего проявилось в малых формах.

Так как главным строительным материалом в тех краях был кирпич, неудивительно, что каменные скульптуры несравнимы ни по количеству, не по качеству со скульптурами на юге Германии. Выдающиеся скульптурные группы можно видеть на хорах Кёльнского собора, в Хальберштадте и, главное, в Магдебурге. Театральные позы и преувеличенные жесты мудрецов и глуповатых девственниц над западным входом в собор, сооруженные около 1260 г., уже выражают тенденцию к смешению пафоса и карикатуры, которое характерно для немецкого искусства периода позднего Средневековья. Красивая конная статуя Оттона II в натуральную величину на старой рыночной площади, хотя сооружена лишь несколькими годами раньше группы девственниц, гораздо более классична в своей безмятежности. Очевидно, статуя призвана была символизировать законодательную власть судей (Schoffen) города, предположительно предоставленную им этим императором. По характерной для севера Германии традиции, в общественных местах воздвигали различного рода символические статуи. Одним примером служит огромный бронзовый лев, сооруженный по приказу Генриха Льва в 1166 г. перед его замком в Брауншвейге, горделивый символ власти династии Вельфов. Но главными примерами служат статуи Роланда, неясная и многообразная символика которого интерпретировалась совершенно по-разному. Роланды с поднятыми мечами обычно призваны были отображать законодательную власть и закон города в противовес феодальной власти. Вырезанные сначала из дерева, а начиная с XV в. из камня, они не обладают большими художественными достоинствами, но поражают своими монументальными размерами. Высота статуи в Бремене (1404) – более 15 футов (4,5 м). Вместе с тем многочисленные Роланды на севере Германии, от Бремена до Риги, не являются специфически ганзейскими статуями. Ни одной такой статуи нет ни в Любеке, ни в Вестфалии.

В области Гарца и Вестфалии литейщиков медных сплавов было гораздо больше, чем скульпторов. Однако их произведения принадлежат к более раннему периоду. Колонна Бернварда и бронзовые двери в Хильдесхайме датируются XI в., лев в Брауншвейге – 1166 г. Бронзовые двери Софийского собора в Новгороде (Магдебургские врата), с 26 панелями, на которых изображены сцены из Ветхого и Нового Завета, были завершены к концу XII в. Их изготовили в литейном цеху Магдебурга и, возможно, прислали в подарок от магдебургского архиепископа Вихмана или одного из его преемников архиепископу Новгородскому через ганзейских купцов. Начиная с XIII в., помимо колоколов, монументальных медных пластин и орнаментов, литейщики изготавливали и красиво украшенные купели, такие как в соборе Хильдесхайма (около 1250 г.) и в церквах Святой Марии в Ростоке (1290), Висмаре (XIV в.) и шведском Линчёпинге (около 1440 г.). Последнюю купель изготовили в Любеке. Видимо, такие купели доставляли в города по всей Прибалтике, где они заменили каменные купели, ранее изготавливавшиеся на Готланде.

И все же главным видом северогерманского искусства может считаться резьба по дереву, которая распространилась начиная с XIV в. Города, купеческие и ремесленные объединения, а также отдельные бюргеры стремились украсить свои храмы статуями, резными панелями, сиденьями на хорах и запрестольными образами. Самым характерно «ганзейским» даром такого рода стали четыре панели, подаренные «новгородскими гостями» из Штральзунда церкви Святого Николая в XIV в. На них изображены бородатые русские в высоких остроконечных шапках, вооруженные луками и дубинками. Они охотятся на горностая и белку в лесах и передают мешки немецкому купцу у ворот «Немецкого подворья». В церкви Святой Марии в Любеке сиденья оформлены примерно в том же стиле, только не так ярко; они стали подарком компаний из Скании, Бергена и Новгорода начала XVI в. Более выдающимся произведением стал запрестольный образ, заказанный в 1424 г. гамбургскими «английскими гостями» мастеру Франке, чья резная панель с изображением Рождества Христова считается одним из самых красивых произведений этого вида искусства.

Запрестольные образы – несомненно, самые примечательные творения севера Германии. Резьба и живопись здесь тесно сочетаются, иногда выполнены одним и тем же художником, и часто трудно отличить руку мастера от руки его учеников. В степени реализма и палитре угадывается фламандское и бургундское влияние. Самым первым из великих мастеров считается Бертрам из Миндена (ок. 1340 – ок. 1415), создатель запрестольного образа церкви Святого Петра в Гамбурге (так называемый Грабовский алтарь). Когда этот алтарь-складень раскрыт, ширина его достигает 7,2 м; алтарь состоит из 46 резных фигур и 24 сцен, нарисованных на золотом фоне на сюжеты из Книги Бытия, детства Христа и Страстей Христовых. Похоже, что Бертрам в первую очередь был художником, как и Конрад из Зоста и мастер Франке, тоже уроженцы Гамбурга (начало XV в.). В то же время величайший из них, Бернт Нотке, был равно одарен как художник и как скульптор.

Если какой-то художник и заслуживает того, чтобы его называли ганзейским, то это Бернт Нотке (ок. 1440–1509). Он родился в семье богатого померанского купца, поехал в Любек, чтобы изучать искусство. Там в 1467 г. он стал «вольным мастером» и бюргером, освобожденным, несомненно благодаря семейным связям, от обязанности вступать либо в гильдию ювелиров, либо в гильдию живописцев. В 1483–1491 гг. он жил в Стокгольме, где какое-то время работал мастером на шведском королевском монетном дворе. Затем он вернулся в Любек, а оттуда совершал поездки в Нидерланды, Пруссию, Данию, на юг Германии и даже в Италию, где попал под влияние Мантеньи. Он сделал блестящую карьеру; его произведения можно видеть во многих ганзейских городах, а также по всей Скандинавии, в Финляндии, в странах Прибалтики и во Франкфурте-на-Майне. Самыми главными его шедеврами считаются картины «Пляска смерти» в Любеке и в Ревеле, а также «Проповедь святого Григория» в Любеке, хотя последняя атрибуция неточна. В скульптуре его шедеврами являются украшение распятия в Любекском соборе и, главное, «Святой Георгий» в церкви Святого Николая в Стокгольме (1489). Эта огромная композиция высотой в 3,5 м была заказана Стеном Стуре, регентом Швеции, в знак исполнения обета, принятого им в 1471 г., когда его войска собирались на решающую битву с датчанами. Несомненно, эти творения – шедевры Нотке и, помимо того, шедевры ганзейской скульптуры. По удачному выражению Пиндера, это «северный аналог Коллеони из Вероккьо», приблизительно того же периода. Обе скульптуры представляют собой конные статуи. Но на том сходство и заканчивается. Коллеони, отлитый в бронзе, – произведение нового искусства во всей его суровой простоте, призванное восхвалять вызывающий индивидуализм, добродетель кондотьера эпохи Возрождения. Святой Георгий, выполненный из раскрашенного дерева, – произведение средневекового христианского художника, который хочет рассказать поучительную историю с помощью скульптуры. Помимо центральной группы, состоящей из святого Георгия, который борется с драконом, на постаменте стоит коленопреклоненная принцесса, которую принесли в жертву чудовищу. Сам постамент выполнен в форме укрепленного замка, в то время как постамент центральной группы украшен несколькими барельефами, представляющими сцены из жития святого.

Исполнение этой центральной группы выдает мастерство честного художника, влюбленного в свое искусство, который получает радость, вырезая мельчайшие детали конской сбруи и доспехов всадника, сверкающих драгоценностями; статуя инкрустирована золотом и богато раскрашена. Небольшое углубление в груди героя, закрытое металлическим щитом, содержит подлинные реликвии, показывающие, как далеко может завести страсть к истине. Однако склонность Нотке к реализму больше всего демонстрирует дракон. Перед нами не отвратительный ящер, которого можно встретить во многих трактовках того же сюжета, но поистине ужасное чудовище, покрытое многочисленными острыми шипами, чешуей, свирепо разинувшее пасть, лежащее на груде костей, черепов и изуродованных тел. Вся сцена дышит движением. Ярость битвы выражена в разбитом обломке копья, пронзившем пасть дракона, в том, что шлем святого упал на землю, в том, как он замахивается мечом и как его конь встал на дыбы. Над всей сценой доминирует бесстрастное лицо святого Георгия, уверенного в победе. В то время как Нотке способствовал прославлению шведской национальной династии, приукрасив агиографический канон, он облагородил сюжет и превратил его в интерпретацию одной из величайших нравственных идей христианства: победы добра над злом.

Однако как художник Нотке, подобно другим мастерам из Любека и Вестфалии, уступал художникам кёльнской школы, мастеру Святой Вероники (около 1400) и, главное, Стефану Лохнеру, уроженцу Констанца, чей запрестольный образ «Поклонение волхвов» (около 1450) последние 150 лет считается шедевром средневековой немецкой живописи.

В произведениях художников, как и у поэтов, редко можно найти поистине ганзейские сюжеты. Необычайная популярность святого Георгия, который побеждает дракона, возможно, и служит характерной чертой, особенно в Пруссии и прибалтийских странах. Там битва Георгия со змием является аллюзией на борьбу тевтонских рыцарей с литовцами-язычниками, которая продолжалась до XV в. Довольно часто можно было встретить изображения святого Николая, покровителя моряков. Примечателен алтарь церкви Святого Николая в Ревеле работы Германа Роде, где святой приветствует моряков, потерпевших кораблекрушение. Еще более трогательна наивная картина неизвестного художника в церкви Святой Марии в Любеке. На картине изображено крушение в 1489 г. торгового судна Ганса Бена, идущего в Берген. Под распятым Христом изображен корабль, разбитый штормом, и моряки, которые пытаются спастись.

Произведения немецких художников и скульпторов высоко ценились не только в Германии. Заказы поступали из всех прибалтийских стран. В результате наладилась регулярная торговля произведениями искусства, степень значимости которой трудно оценить. По подсчетам Райнке, в XV в. из Любека в страны Прибалтики, Финляндию и Скандинавию вывезли около 300 резных или расписанных панелей. Об этом сейчас свидетельствует лишь местонахождение тех или иных произведений. Но благодаря счастливой случайности сохранились сведения о передвижении запрестольного образа с изображением Троицы, предназначенного для доминиканской церкви в Ревеле. Заказанный в 1419 г. купеческим объединением «Братство Черноголовых» (Schwarzhaupter), алтарь был вырезан местным художником. Морем его послали в Любек – не заплатив за фрахт ввиду сущности «товара». Далее его по суше доставили в Гамбург, в студию мастера Франке, который расписал и позолотил его, за что в счет оплаты получил два куска воска, оцененного в 80 марок. На работу ушло 7 лет, и лишь в 1436 г. законченный запрестольный образ снова увезли в Ревель, где освятили.

Немцы не только экспортировали, но и импортировали произведения искусства. Благодаря авторитету фламандских художников и тесным связям с Брюгге многие ганзейские города покупали произведения фламандских и голландских мастеров для своих церквей. Так, внушительный запрестольный образ «Страсти Христовы» Мемлинга был подарен каноником Адольфом Гревераде кафедральному собору Любека. Еще более знаменит триптих «Страшный суд» того же мастера в церкви Богоматери в Данциге. Однако попал он туда не после покупки. Триптих заказал Аньоло Тани, агент банка Медичи в Брюгге, и он предназначался для флорентийской церкви. Однако в море корабль, на котором везли триптих, захватил пират Пауль Бенеке. Он передал триптих церкви своего родного города. Это единственный в ганзейском мире пример похищенного произведения искусства, по сравнению с куда более частыми грабежами, характерными для венецианцев на Ближнем Востоке.

В XVI в., под влиянием фламандского искусства, на севере Германии набирала популярность портретная живопись. Как во Фландрии, граждане, которые собирались подарить картину церкви, просили изобразить себя в виде коленопреклоненных фигур. Самым примечательным образцом такого искусства служит запрестольный образ, подаренный церкви Святой Марии в Любеке бургомистром Генрихом Брёмсе около 1515 г. Картина восхитительно запечатлела основные черты местной патрицианской семьи. Рядом с бургомистром, одетым в пышную меховую шубу, изображены шесть его сыновей. Один из них позже тоже стал бургомистром Любека и прославился даже больше отца как верный сторонник римско-католической веры и соперник Вулленвевера. Второй сын стал советником, третий – купцом в новгородской компании, четвертый – старшиной в лондонской конторе. Столь же информативен и портрет Матиаса Мюлиха работы Якоба из Утрехта. Этот портрет крупного любекского купца и уроженца Нюрнберга кисти голландского художника символизирует упадок Ганзы. Но самыми лучшими сохранившимися портретами ганзейцев являются произведения Ганса Гольбейна из Аугсбурга, написанные в 1532 г. в Англии. Самым ярким является портрет Георга Гизе из Данцига, купца с лондонского «Стального двора». Гизе изображен за столом с чернилами и пером, бухгалтерскими книгами и шкатулкой с деньгами.

В XVI в. на искусство Северной Германии оказало глубокое влияние нидерландское искусство, до такой степени, что оно стало просто его продолжением. Северогерманская живопись почти полностью избежала влияния Италии и классической античности. Северных художников не привлекали ни светские сюжеты, ни изучение человеческого тела. Обнаженное тело можно увидеть редко, и лишь в связи с сюжетом об Адаме и Еве. Это составляет разительный контраст с Южной Германией. Можно сказать, что северные художники, хотя и вдохновленные фламандским влиянием, в XVI в. гораздо больше хранили верность средневековой традиции, чем на юге Германии. И здесь проявился свойственный Ганзе консерватизм.

Часть третья

Кризисы и спад

Глава 12

Угрозы множатся (1400–1475)

Неблагоприятные обстоятельства

XV в. отмечен постепенным упадком Ганзейского союза. Вначале он был едва различимым на фоне новых очевидных успехов, но ко второй половине столетия стал вполне заметным: в то время общая тенденция развития, как в экономике, так и в политике, почти всегда оказывалась неблагоприятной для Ганзы.

В тот период в Северной Европе укреплялась монархическая власть. Правители XIV в., часто более гостеприимные по отношению к иностранцам, чем к своим подданным, осыпали Ганзу привилегиями и защищали ганзейскую торговлю в своих владениях. Позже они должны были отдавать предпочтение собственным купцам и потому уже не так стремились ограничивать их особые права, особенно в денежных вопросах, в пользу иностранцев, или требовать строгого соблюдения привилегий, предоставленных их предшественниками. Ганза, которая не опиралась ни на какую государственную власть, была не в том положении, чтобы твердо и последовательно отстаивать свои права. Ганзейскому союзу оставалось прибегать лишь к экономическим видам защиты: приостановке торговли и переводе конторы из Брюгге. Хотя подобные меры в прошлом были эффективными в борьбе с городами и удельными княжествами, они оказались почти бесполезными против крупных, объединенных государств.

В Нидерландах, жизненно важной области для ганзейской торговли, политическое направление было особенно пагубным для интересов Ганзы. До второй половины XIV в. Ганза извлекала пользу из тамошней раздробленности. Нидерланды делились на множество стран – графства Фландрия и Эно, герцогства Брабант и Гелдерн, княжество Голландия, епархии Утрехт и Льеж. Все изменилось с ростом Бургундии. В 1384 г. Филипп Смелый унаследовал Фландрию, Антверпен и Мехелен. Шесть лет спустя герцогиня Жанна оставила ему Брабант и Лимбург. Расширение герцогства ускорилось в начале XV в.; в его третьем десятилетии, в результате завоеваний и пресечения побочных ветвей рода, Филипп Добрый оказался владельцем почти всех Нидерландов, от Голландии до Пикардии.

Ганза почти ничего не могла противопоставить такому мощному объединению. Еще серьезнее было то, что Бургундия энергично поддерживала ее самых опасных конкурентов, голландцев, способствуя их быстрому успеху. Объединение Нидерландов под властью Бургундского дома следует считать одним из главных факторов упадка Ганзы.

К счастью, политическая обстановка в Англии и Скандинавии была более благоприятной для Ганзейского союза. В 1414–1472 гг. англичане были ослаблены Столетней войной и Войной роз. Хотя ганзейцы страдали от нападений пиратов в Ла-Манше и Северном море, тем не менее раздробленность Англии позволила им получать льготы и привилегии у одного короля за другим. Несмотря на многочисленные притеснения, именно в Англии им лучше, чем где бы то ни было, удавалось сохранять свои позиции.

В Скандинавии серьезную угрозу могло представлять провозглашение Кальмарской унии. Три государства, объединившись под властью королевы, вполне могли образовать политический и экономический блок, наносящий ущерб интересам Ганзы. Последующие события показали, что такие страхи оказались беспочвенными, и доказали мудрость руководителей Ганзы, поддержавших Маргариту против ее соперников из Мекленбурга. В XV в. Ганзе еще приходилось мириться с датским владычеством, но уния трех королевств оставалась строго личным делом и вскоре была подвергнута сомнению. Образованию объединенного государства мешали слабость правителей и преобладание местнических интересов. Поэтому Ганзе удалось сохранить свое влияние в Скандинавии, хотя и там, как в других местах, ее монополию нарушали голландцы.



Ганзейские города (XIV–XV вв.)