Предисловие и Глава 1

Я стоял на сцене Dorothy Chandler Pavilion, и смотрел на совсем не худенькую и не очень-то симпатичную, но чертовски талантливую и обаятельную американку средних лет, с улыбкой протягивающую мне микрофон. Мы с ней были достаточно близко знакомы. А как иначе — всё-таки, как-никак, она снималась в трёх моих фильмах. Так что она смотрела на меня вполне доброжелательно и, даже, поощряюще. Мол, давай, приятель, вперёд — ты добился своего и вознёсся на самую вершину мира. Покажи же ему как ты крут! Она даже не представляла, насколько точно угадала мои намерения… Я взял микрофон и оглянулся. Позади меня стояла целая толпа — Гай, Квентин, Анджелина, Бред, Кейт и старина Картрайт, который, как обычно, обильно потел и потому даже здесь, на сцене, старался исподтишка вытереть лицо и обширную лысину ставшим уже почти насквозь мокрым платком. Моя команда… Те, кто помог мне сделать самую крутую молодую студию Голливуда. Они были пока ещё очень молоды, но уже, без всякого сомнения — звёзды. Я тихонько вздохнул. Простите, ребята, но после того, как я скажу всё, что собираюсь, у вас начнётся очень тяжёлый период. И, возможно, кое-кто из вас не сможет пережить его без потерь. Без очень тяжёлых потерь… Да и ты, Вупи, тоже прости. После всего что я сейчас скажу, тебя вряд ли когда-нибудь ещё пригласят вести церемонию награждения «Оскаром». Но так надо!

Я сделал шаг вперёд и, с извиняющейся улыбкой взял микрофон из рук Вупи Голдберг. После чего повернулся к залу, наполненному тремя тысячами без сомнения самых красивых, ухоженных, роскошно одетых, богатых и невероятно успешных людей планеты Земли, за которыми в прямом эфире с жадностью наблюдало ещё несколько десятков миллионов человек, и поднёс его к губам…

* * *

Это утро началось вполне обычно. Я проснулся около шести часов и долго лежал, собираясь с силами для того, чтобы встать. Если тебе восемьдесят девять, то твой день, как правило, начинается с боли. Ноют суставы. Колет в боку. Позвоночник раздражённо напоминает о том, что ты лежал целых шесть часов. Да мало ли болячек успевает накопить организм к этому возрасту? Но я не жаловался. Всё равно ведь вариантов нет. Теломерная терапия сохраняет эффективность где-то до пятидесяти пяти, максимум шестидесяти лет, а появилась она когда мне как раз шестьдесят и стукнуло. Ну а более-менее приемлемой по цене стала вообще лет пятнадцать назад. Самый же дешевый курс «эмаосент-восстановления», которое, как говорят, является достаточно эффективным в любом возрасте, до сих пор стоил от десяти миллионов. Ну а таких денег не было не то, что у меня, но и у всей семьи в целом… Нет, идея «собрать папе/дедушке/прадедушке» у родных регулярно возникла, особенно у самых молодых представителей семьи — внуков и правнуков, но я её успешно блокировал. На курс они, может быть, и собрали бы, но точно при этом залезли в долги, которые потом долго очень отдавали. А у большинства ведь уже и свои семьи имеются. Ну или планируются в ближайшем будущем… Так что незачем ради такого старика как я в долги залезать. Им и так найдётся на что кредиты набирать. Дети, жильё, а там и собственная теломерная терапия на подходе. Первые-то курсы довольно дёшевы, а вот уже начиная с третьего цена начинает расти практически по экспоненте… Вследствие чего выбора у меня особенно не было — или живи и страдай, или умри. Умирать же пока не очень хотелось. Да и страдания были, по большей части, именно по утрам. То есть с момента как проснулся и до того, пока не сделал зарядку.

Полежав где-то минут пятнадцать, я решил, что пора прекращать маяться ерундой и пора вставать.

— Эхк… — ноги с кровати удалось скинуть с большим скрипом и слегка застонав.

— Уфпв… — захрустевший позвоночник выразил своё неудовольствие резкой болью, заставив меня замереть на несколько мгновений.

— Ы-ых, — подъём на ноги обошёлся уже легче, заставив лишь слегка охнуть и напрячь дрябловатые старческие мышцы. Боль же, сопроводившая это движение, на фоне двух предыдущих казалась почти незаметной.

Сделав шаг вперед, я выдохнул и остановился перед комодом, над которым висело довольно большое зеркало, после чего оглядел себя и повёл плечами. Да уж, красавчик… Седой всклокоченный со сна чубчик надо лбом, который из-за парочки солидных залысин казался куда большим, чем он был на самом деле, лицо, изрезанное морщинами будто грецкий орех, и дряблая кожа, густо покрытая пигментными пятнами. Я криво усмехнулся своему отражению и, глубоко вздохнув, наклонился вперед, положив ладони на комод.

Первые движения чжэнъяцзянь прошли со скрипом и хрустом. Но с каждым прогибом позвоночник гнулся всё легче и легче. Затем пошли цзяоча шуанлуньбэй, а после них — оба жаохуань. Сначала жаохуань даньби, а потом и жаохуань цзою. После махов руками я перешёл к ногам. Чжэнбаньтуй, цэятуй, хоуятуй… В оздоровительном ушу все базовые движения достаточно просты. Чуть более сложно правильно дышать. Ну да технику ти я вообще не использовал. Она применяется во время акробатических элементов или прыжков — а это явно не мой вариант. Мне достаточно просто на ногах стоять более-менее уверенно. Но и переходы от тоу к шэнь и уж тем более к цзю тоже не сахар. Чуть сбился — и всё. Эта песня хороша — начинай сначала. Что же касается всякой мистики типа ци — то я в это просто не верил. Энергии, силы — да чушь всё это… Нет, время от времени возникали некие странные ощущения, но я считал это либо результатом самовнушения (хоть я и считал это чушью, но ведь что телевизор, что интернет чуть не лопались от всяких разглагольствований на эту тему), либо просто итогом хорошей разминки. Кровь быстрее побежала и всякие хрящики, связки, суставы хорошенько размялись — вот и срабатывает этакий «эффект плацебо» …

По идее, можно было бы не заморачиваться этой модной восточной муйнёй, а делать какой-нибудь из обычных армейских комплексов вольных упражнений на шестнадцать счетов, но пять лет назад, когда умерла жена, и я свалился в депрессию, внук взял и оплатил мне занятия в секции у-шу. И не просто оплатил, а ещё и каждый день срывался с работы и лично отвозил меня на занятия, а потом забирал и привозил домой. Вот я как-то и привык. Да и внука не хотелось обижать… Впрочем, тогда меня пасли все. И дочь, которой нынче уже исполнилось шестьдесят один, и сын, которому стукнуло пятьдесят четыре, и внуки — все семеро, и, даже, старшие правнуки. Особенно Алёна. Прабабушкина любимица. Недаром её и назвали в честь прабабки… Правнучка вообще переехала ко мне и спала в соседней комнате. Даже на свиданья с мальчиками отсюда бегала… Уж больно по мне тогда ударила смерть жены. Всё-таки шестьдесят лет вместе — это не шутка!

Закончив с зарядкой, я выдвинул верхний ящик комода, на который опирался при выполнении упражнений, и, достав свежее полотенце, двинулся в душ. В хорошо размятом теле боли почти не чувствовалось. Так — редкие отголоски. Ну и суставы похрустывали…

Когда я вышел из душа, в квартире обнаружился гость. Вернее, гостья.

— Привет, дедуль, я на минутку! — Алёна чмокнула меня в щеку и тут же плюхнулась к компу. — Я тебе там омлетик сварганила пока ты мылся. Завтракай!

— Что у самого руки отсохли бы? — пробурчал я, направляясь на кухню. — Совсем что ли инвалид? — но на сердце всё равно потеплело. Внуки и правнуки регулярно забегали ко мне по утрам — проведать, спросить надо ли чего, сгонять в магазин, но завтраки мне делала только Алёна.

— Де-ед, — догнал его звонкий голосок правнучки, когда я уже вышел из комнаты, — а какой у тебя пароль на компе? Напомни, а…

— Ты же знаешь?! — удивился я.

— Да забыла уже! Он у тебя такой замороченный…

— И никакой не замороченный. Всего семь цифр. Это номера выигрыша американской лотереи…

— За которым никто не пришёл, — весело закончила за меня Алёна. — Это случилось в девяносто каком-то году. Помню-помню, ты мне рассказывал. Но сами цифры я забыла. И цифр точно не семь, а больше.

— Семь, — категорично заявил я. — Просто большая часть — двойные, — и без запинки продиктовал весь набор.

— Вошла! — весело крикнула правнучка, когда я отрезал первый кусок омлета. — И чего ты попроще что-нибудь не поставишь?

— Потому что чего попроще я могу забыть. А этот пароль у меня намертво в память вбит, — усмехнулся я. — Ещё с тех же девяностых, — а потом вздохнул. Ну да, когда я впервые прочитал о том казусе в какой-то жёлтой газетке, которых в девяностые выходило туева хуча, мне страстно захотелось, чтобы все эти выигранные кем-то миллионы взяли и свалились мне на голову. Вот так, внезапно… Я вообще в тот момент дико мечтал разбогатеть. И, поскольку никакой легальной или, хотя бы, реальной возможности сделать это у меня тогда не было, я мечтал о всяких невозможных случаях. Мол, иду вечером со службы, а тут из-за поворота вылетает «шестисотый» — а за ним погоня. Менты! Или там «джип», ну который «широкий». Конкуренты, то есть. Ну и перестрелка! И тут — раз, в преследуемом «шестисотом» открывается окно, из которого в кусты вылетает дипломат. А когда вся эта кавалькада скрывается вдали, я тихонько подбираюсь к дипломату, а там — опа, баксы! Сто тысяч! А может даже и сто пятьдесят… Большие суммы мне тогда представить было сложно. Да и вообще казалось, что и ста тысяч хватит на всё. Самая супер-пупер четырёхкомнатная квартира в нашем городке стоила тысяч шестьдесят. Машина… «Волга» стоила меньше десяти тысяч баксов. Лада «девятка» меньше семи. За схожую сумму можно было купить «Опель-рекорд» или «Форд-сьерру» лохматого года, которые уже начали появляться на просторах рассыпавшейся страны, а если чуток добавить — то и «Ауди-100» модели «крокодил». Ещё из иномарок у нас были в доступе подержанные «японцы», которые гоняли через всю страну с Дальнего востока по раздолбанным грунтовкам и «зимникам», да понтовые «шестисотые» и те же «широкие». Но последние стоили совсем уж конски и даже в мечтах в качестве кандидатов на собственный автомобиль мной тогда не рассматривались. Машина ценой в двухкомнатную квартиру — да нафиг такое счастье!

Ещё я тогда с жадностью читал истории о найденных кладах, о ценностях, изъятых у арестованных воров в законе и раскрытых шпионов. И не только читал — я завел себе блокнот, в который выписывал подобную информацию — где, что, сколько, как нашли. Как морок какой-то тогда охватил…

Впрочем, продолжалось это недолго. До «МММ». Ну, да, я тоже в это вляпался. Нет, потерял я по сравнению с большинством тех, кто влез в это дело, немного — долларов двести… Впрочем, это смотря с чем сравнивать. Тогда двести долларов примерно соответствовали полутора моим месячным зарплатам. А копил я их втайне от жены почти два года. Так что сами считайте — много это тогда было для меня или немного…

— Ну всё, дед, я побежала, чмоки! — звонкий голосок Алёны раздался из комнаты, когда я уже допивал чай.

— Беги уж, шебутная… — пробурчал я в ответ, но меня уже никто не услышал. В прихожей хлопнула дверь, и квартира снова погрузилась в утреннюю тишину.

Таблеток было шесть. Потому что была среда. Во вторник и пятницу мне надо было принимать по восемь. А в воскресенье всего три. Так что, закончив с завтраком, я вытащил из ящика упаковки с блистерами и аккуратно разложил таблетки на салфетке, поставив рядом полный стакан воды. После чего ухватил первую, синенькую, которая «от давления», и забросил её в рот, запив двумя глотками воды. Второй пошла «от сердца». Затем обычный аспирин, который я принимал «для разжижения крови». Нет, были и более продвинутые препараты, но стоили они раз в пятнадцать дороже, так что нафиг-нафиг… Ну а после пошли все остальные.

Покончив с таблетками, я минуту посидел, а потом встал, вернулся в комнату и занял кресло перед компом, нагретое убежавшей правнучкой. Эта стрекоза даже не закрыла открытые «окна». И чего это она тут смотрела? Перинатальные центры Москвы? Оп-па…

После появления «теломерной терапии» демографическая ситуация в мире в который раз радикально поменялась. Ну, как минимум, в наиболее развитой его части… Дело в том, что самым приемлемым возрастом для старта этой терапии считались двадцать пять лет. Тот есть тот момент, когда организм находиться на пике, но процессы естественного роста уже точно завершились. Потому что теломерная не только почти в два раза замедляла процессы старения организма, но и, параллельно, ещё точно так же замедляла и процессы его развития. Не все и не настолько же, но, скажем, процесс формирования мышечной массы точно замедлялся. Как и процесс формирования новой костной ткани. То есть тем же спортсменам и выздоравливающим приём этих препаратов был категорически противопоказан. И с беременностью дело обстояло точно так же — приём препаратов теломерной терапии во время беременности гарантировано проводил к недоразвитию плода… Всё это привело к тому, что, вопреки всем прежним тенденциям, «мамочки» резко помолодели. Большинство молодых женщин теперь предпочитало поскорее родить двоих-троих детей подряд, чтобы к двадцати пяти годам уже выполнить, так сказать, свой долг перед семьёй и природой и спокойно «сесть» на теломерную терапию. Чем плохо-то в пятьдесят пять лет, то есть в возрасте, когда эффективность теломерной терапии резко падает, а затраты на неё сильно возрастают, иметь организм, которому биологически только-только исполнилось сорок…

Так что всё было закономерно. Алёне уже двадцать, замуж выскочила полгода назад — самое время рожать. Но, всё равно — новость ошеломила. Я встревоженно нахмурился. А потом похлопал по карману рубашки и досадливо сморщился. Вот ведь растяпа — «валидол» на кухне забыл! На самом деле эти капсулы назывались как-то по-другому, куда боле заковыристо, но предназначались для того же самого, для чего и валидол. Вот я их так и называл. Стар уже всякие заковыристые слова запоминать… Потом перелистнул пару окон. Да уж, выросла девочка… а и хорошо! Жизнь продолжается, дети рождаются — чему тут печалиться-то? Я улыбнулся и, закрыв окна, открытые правнучкой, вывел на экран текст своей новой книжки.

Писателем я стал совершенно неожиданно для себя. Скажи мне кто году, эдак, в девяностом, что меня ждёт подобная стезя — я долго ржал бы и крутил пальцем у виска. Потому что всегда не любил писать. Ну вот совсем. Ненавидел практически. Преподаватели в военном училище регулярно гнобили меня за слишком скудные и куцые конспекты, а когда я выпустился и стал молодым взводным, то любой проверяющий, который прибывал на мои занятия с личным составом, непременно отмечал в замечаниях, что «план-конспект занятий недостаточно проработан». И вот на тебе такой поворот… А вот читать я любил с детства. Да что там любил… я просто глотал книги! Может оттуда всё и пошло. Ну, типа, не нашёл книгу, которую захотел прочитал — вот и пришлось написать её самому…

Проработав до полудня, я поднялся из-за стола и, со скрипом потянувшись, двинулся в прихожую. Одеваться. Каждый день, если на улице не было дождя или сильного ветра, у меня была двухчасовая прогулка в парке, расположенном неподалёку от дома, за время которой я должен был находить не менее шести километров. Пока жена была способна ходить — мы гуляли вместе. У нас даже были отработаны два основных маршрута, которые назывались: «вокруг озера» и «вокруг двух», а также дополнительный, «включающийся» после того, как пройдены основные. Он именовался «а давай ещё вокруг оврага кружок сделаем»? Но и после её ухода прогулки так же остались непременным пунктом распорядка. Ибо старые суставы просто не выдерживали долгого ограничения подвижности при работе за компьютером. Так что если, не дай бог, у меня начинало, как я это называл, «переть», то есть текст шёл, да так, что я забывал о времени и пропускал установленные сроки прогулки, то подобный «творческий порыв» всегда заканчивался тем, что в конце него я выбирался из-за компа кряхтя, подвывая и упираясь кулаком левой руки в занемевшую поясницу. Ну и коленки тоже начинали вовсю «стрелять» болью. Так что даже во время подобных «творческих порывов» приходилось всё равно следить за временем и выбираться на прогулку, наступая, так сказать, на горло собственной песне… Впрочем, подобные «порывы» нынче случались у меня не так уж и часто. Последний такой был, дай бог памяти, месяца четыре назад, а то и раньше. А всё остальное время, наоборот, приходилось мучаться и напрягаться, выдавливая из себя новые строчки. Увы, после смерти жены работа над текстами шла очень уж туго. Похоже, вместе с её смертью из моей жизни ушло что-то очень важное и очень значимое, что, во-многом, и составляли её смысл. Но ничего более я делать не умел. Вот не завёл себе никакого хобби. Не собирал корешки и веточки в парке, чтобы делать из них всякие поделки, не выжигал на досках, не рифмовал стихов — только писал книги. А сидеть ничего не делая и тупо пялиться в телевизор у меня не получалось и раньше.

Первый, так сказать, «подход к снаряду» у меня случился ещё в школе. Начитавшись фантастики я взял, да и написал письмо братьям Стругацким. Так, мол, и так — хочу написать фантастический роман, сюжет такой-то. Если честно, писал, не надеясь на ответ. Ведь кто я — обычный школьник, а они — мэтры, гении, фигуры! Но, параллельно с этим, крутилась в голове потаённая мыслишка и о том, что я ох какой классный сюжет придумал. Так что может мэтры оценят и как напишут по нему книжку, на обложке которой, само собой, появятся не две, а три фамилии… Да, даже если и нет — всё равно, появится книжка, которую я хочу прочитать. Ну недаром же я её придумал! Ну ладно, не книжку, а тот сюжет, на основе которого её напишут…

Действительно оказалась немного другой. Мне ответили. Но письмо в руки я получил только через три месяца после того, как оно пришло. Эти три месяца мои мама с папой хранили письмо, мучаясь выбором — отдавать мне его или не отдавать. А ну как юному сынуле с неокрепшей психикой факт письма от столь знаменитых людей так врежет по мозгам, что они протекут? Но, потом, всё-таки, отдали. Письмо было от Бориса Натановича. Он по-доброму хвалил за задумку, советовал дерзать, но к работе отнестись серьёзно — сделать рисунки звездолётов, схемы планетных систем, нарисовать карту планеты, на которую прилетят космонавты… а ещё — заняться правописанием. Подучить правила, поработать над пунктуацией. Уж больно много ошибок наделал в письме будущий знаменитый писатель… Ответ и обрадовал, и разочаровал. Разочаровал тем, что вот не оценили мэтры и корифеи мой гениальный сюжет, не стали писать по нему книжку, то есть взяли и всю мою работу на меня же и скинули. И, поскольку, как уже упоминалось, писать я не любил — никакой книжки тогда не родилось. Хотя карту планеты и нарисовал. А также парочку звездолётов. Поскольку как раз в это же время заканчивал детскую художественную школу. Так что с рисованием у меня всё было более-менее. Не отлично, нет, а так — между тройкой и четвёркой. По меркам художественной школы, естественно… Хотя в общеобразовательной школе я учился как раз хорошо. Даже отлично. Вследствие чего являлся непременным участником всяческих общешкольных и городских олимпиад по физике и математике. А пару раз добирался и до республиканских…

Вернувшись с прогулки, я вытащил из холодильника одноразовые судки с готовой едой, которую, время от времени, заказывал в одной из служб доставки. Время от времени, потому что дети и внуки меня не забывали и регулярно подкидывали мне чего-нибудь вкусненького. Так что, по большей части, чего поесть из домашнего у меня почти всегда было. Ну а когда случались нестыковки — я вполне себе обходился службами доставки. Увы, сам я готовить не умел. Ничего. Даже извечно мужские блюда вроде шашлыка или ухи. В юности не сподобился, а потом с такой мастерицей как моя Алёнка учиться этому мне не было никакой необходимости…

После обеда работа пошла чуток поживее. Ну, дык, после прогулки-то… Мне вообще лучше всего думалось над сюжетом в движении. Это пошло ещё с военного училища. Про нашу «альма матер» шутили, что идти туда нужно только в случае, если хочешь научиться не только стрелять как ковбой, но и бегать как его лошадь. И, по большому счёту, были совершенно правы. Ежемесячно каждая курсантская рота уходила из училища на, минимум, два полевых выхода. Один из них — на стрельбище, располагавшееся в двадцати восьми километрах от училища, занимавшего комплекс зданий в самом центре Саратова, в паре кварталов от вокзала, напротив университета, первые постройки которого относились ещё к тридцатым годам прошлого столетия, а второй — в учебный центр, расстояние до которого составляло всего двадцать два километра. Причём, все три первых курса курсанты тихо материли учебный отдел, каковой исключительно по неизбывной тупости (ну а как иначе-то!) всегда планировал двухдневные выходы на стрельбище и трёхдневные в учебный центр на разные недели. Ведь дураку же ясно, что всё можно сделать за одну неделю. Ибо стрельбище и учебный центр располагались всего в шести с небольшим километрах друг от друга. То есть в понедельник можно было уйти в учебный центр, в среду вечером, после занятий, быстро добежать до стрельбища (шесть километров — это не слишком сложный марш-бросок длительностью не больше часа даже в полной выкладке), а в пятницу после обеда спокойненько выдвинуться обратно в училище… И только на четвёртом курсе, когда наш батальон прошёл через масштабные трёхдневные двусторонние учения, за время которых мы только маршами, без учёта разворачивания в боевые порядки и последующих учебных атак, а так же окапываний, ночных поисков и засад, отмахали сто пятьдесят восемь километров, после которых вернулись в расположение отнюдь не измученными и еле живыми, а вполне себе в полной готовности не только к бою, но и к увольнениям, до всех дошло почему нас ежемесячно так гоняли… Вот во время этих унылых ежемесячных маршей я и начал пересказывать ребятам из своего курсантского взвода книги, которые успел прочитать. А к концу второго курса прочитанные книги закончились, и я начал, так сказать, нести отсебятину. В начале четвёртого я в этом признался. Реакция оказалась вполне благожелательной:

— Да поняли мы уже всё давно. Ты не ссы — у тебя получается. Так что давай — неси свою пургу дальше!

Вот, похоже, именно тогда у меня и появилась привычка придумывать сюжет и эпизоды в движении…

Вечер прошёл скучно. Телевизор я разлюбил лет в пятьдесят. После того как окончательно разочаровался в Евроньюс. Наши новости я перестал смотреть лет за пять до этого. Интернет… да мне уже давно вообще мало что было интересно. Считая и фильмы, и игры, и блоги. Последние особенно не нравились. Благодаря тому, что при работе над книгами частенько приходилось буквально «по пояс» закапываться в ранее неизвестные сферы, я, годам к пятидесяти, стал весьма разносторонне образованным дилетантом. Да и попутешествовал мы в своё время довольно много. Сначала с семьёй, потому как я считал путешествия этаким дополнительным курсом образования для детей, а потом, когда они уже подросли и стали жить своей собственной жизнью, обзаведясь мужьями и жёнами, то вдвоём с моей Алёнушкой. Мы с ней вообще были большими любителями этого дела. Прокатиться на машине пять тысяч километров по Европе, посетив по пути полтора десятка городов в восьми странах? Да легко! Слава богу с деньгами у меня после того, как я начал писать, стало намного легче. Нет, на виллу с яхтой и «Bentley Bentayga» не накопил, но на жизнь и путешествия хватало. Во всяком случае тогда. Позже, болезнь жены изрядно проредила накопления, так что пришлось влезть в долги, которые я до сих пор потихоньку отдавал. Слава богу, есть друзья, которые сказали: «Отдашь — когда сможешь!» Но даже и при этом на жизнь хватало с запасом, и какую-нибудь бюджетную поездку, типа автобусного тура в Прагу или Будапешт я и теперь вполне мог себе позволить. Но после смерти моей любимой уже никуда особенно не тянуло. Тем более, что серия эпидемий начала двадцатых годов этого века заметно изменила правила поездок. И хотя системных ограничений типа виз у нас с Европой уже давно нет, более того, мы после всех тех кризисов и переформатирований, через которые прошёл Евросоюз в конце двадцатых уже как бы даже и сами давно та самая Европа, причём входим в её первый, то есть наиболее развитый и влиятельный слой, такого раздолья для путешествий как в десятые сейчас уже нет. Санитарные кордоны и санитарные патрули, кучи медицинских справок, дополнительные страховки — замучаешься готовиться. Так что путешествовать нынче стало уже не так удобно, как в те времена, когда мы с Алёнкой мотались по странам и городам на своей или арендованной машинах… Ну да вернёмся к теме, так вот — вследствие всего этого общий тезаурус у меня был довольно объемным. Ну и навыки работы с информацией имелись. То есть умел сопоставлять факты, выстраивать логические цепочки и перекрёстно перепроверять информацию. Вследствие чего подавляющее большинство популярных блогеров, существенная часть которых вещала под девизом: «Люди, а вот оно как на самом деле — а нам-то всё врали!», ничего кроме брезгливости у меня не вызывали. Как оно было на самом деле я знал лучше них, вследствие чего прекрасно понимал, что их блоги были переполнены тем же самым враньём не меньше, чем и официальные каналы. А у кого и больше… Ну а всякие там «распаковки», секреты домашних мастеров или упражнения для накачивания классных попок либо кулинарные премудрости, кухонные лайфхаки и всё такое прочее меня вообще никогда не интересовали. Нет, был период, когда я смотрел кое-каких тревел-блогеров, но и они быстро наскучили. Потому как они монтировали свои передачи, в основном, для тех, для кого все эти «дальние страны» были недоступной экзотикой. Для меня же они являлись воспоминаниями. То есть я, смотря их каналы, частенько вспоминал, что за углом вон того здания есть маленькая уютная таверна, где подают отличное мезе, а если пройти метров сто по набережной и перейти мостик — там будет великолепный военно-морской музей. Так что их ахи/охи/вздохи, насчёт того, как всё здесь ново, необычно и интересно, которыми были щедро сдобрены все эти репортажи, меня не привлекали, а раздражали.

Где-то в одиннадцать вечера мне пришлось вылезти из-за компа вследствие того, что у меня сильно разболелась голова. Держась за стеночку, я добрёл до кухни, залез в аптечку и сожрал горсть таблеток, после чего выбрался на балкон и просидел там около получаса прихлёбывая зелёный чай и ожидая пока они подействуют. Но боль всё не проходила. Некоторое время поколебавшись насчёт того — а не позвонить ли в «скорую» либо кому из детей или внуков, я решил, что не хрен никого беспокоить. Поздно, да и не первый раз такое случается — к утру пройдёт. Так что, допив чай, я встал и, осторожно, всё так же держась за стеночку, прошёл в ванную, где намочил полотенце, а затем доковылял до кровати и аккуратно лёг, положив на себе лоб этот компресс. После чего закрыл глаза. И умер.

1.

— Мальчик, мальчик, что с тобой?

Глаза не хотели открываться категорически. Да и вообще в теле чувствовалась сильная слабость. Плюс ко всему и голова, собака такая, всё ещё болела хоть вой.

— Мальчик… о господи! — звуки слышались тягуче и глухо, будто сквозь воду. — Эй! — сразу после этого возгласа послышался торопливый стук по дереву. — Эй, есть кто-нибудь! Тут ребенку плохо! У вас есть телефон? Надо срочно скорую!

Блин, и ребенку какому-то ещё плохо… И зачем стучать? Мобильника что ли нет? Поняв, что полежать в тишине всё равно не удастся, да и ребёнку следует помочь, я напрягся и открыл-таки глаза. Чёрт! Это где это я? Вокруг не было ничего похожего на мою квартиру. Вправо и влево простиралась узкая улочка, ярко освещённая жарким летним солнцем, а чуть впереди от неё отходил столь же узкий переулок. Если вспомнить, что вчера я гулял по парку, в котором даже к обеду лужи ещё стояли затянутыми тонким ледком, моё удивление было вполне понятным. Но-о-о… всё это было каким-то смутно знакомым. И даже родным. Однако, разобраться до конца мне не дали…

— Господи, мальчик, ты очнулся? Ну слава Богу! Как ты себя чувствуешь? Голова болит? — тут меня бесцеремонно завертели. И я этому никак не препятствовал. Потому что впал в ступор. Так мальчик — это я?!

— Да что с тобой? Голова не кружится? — в голосе бесцеремонно крутящей меня тетки появились раздражённые нотки. — Как тебя зовут?

— Не кьюжится, — пробормотал я на автомате. — Вома… — вот блин, я оказывается ещё и букву «р» не выговариваю. Это сколько же мне сейчас лет? Или не мне, а этому телу, в которое я попал. Но тогда меня точно зовут как-то по-другому. Блин, полжизни писал о попаданцах — и вот на тебе… Ох не спалиться бы!

— Говори где болит?

— Нигде, — я ответил с некоторым удивлением. Потому что голова внезапно прошла. От боли остались только слабые отголоски. Ну, типа тех, про которые ещё говорят «наболело». Да и вообще с каждой минутой я чувствовал себя всё лучше и лучше. То есть боль была последствием вселения сознания? Чёрт — ни хрена не понятно…

— А чего ж тогда ты на асфальте разлёгся? — раздражённые нотки в голосе тётки стало куда более явственными.

— Не знаю, — я пожал плечами, но затем на всякий случай выдал наскоро сляпанную, но, вроде как, непротиворечивую версию произошедшего: — Я шёл, а потом вот… упал.

— О, господи — тебя надо врачу показать! Ты где живёшь? Помнишь? — уф, с одним, похоже, справился — раздражённые нотки из голоса тётки исчезли. Идём дальше… Я огляделся. Блин! Это же улица Горького. Причём, не современная, а та старая, из детства. С редкими трёх и двухэтажными домами с одной стороны, и маленькими одноэтажными домиками с участком, с другой. В городе их почему-то называли «финскими», хотя, согласно городским легендам, строили их пленные немцы. В девяностые и начало нулевых эти домики были снесены, а на их месте были построены особняки и трёхэтажные дома на шесть-восемь квартир с гаражами на первом этаже. Но сейчас улица была точно такой, какой она мне помнилась из детства…

— Вон там! — я вытянул руку и показал тетке на один из трёхэтажных многоквартирных домов, тихо радуясь тому, что хоть с чем-то определился. Это был дом моих дедушки и бабушки, в котором я прожил вместе с ним с трёх и до восьми лет пока родители заканчивали институт в Арзамасе-16, а потом ещё отрабатывали обязательное распределение. Я их называл «дедуся» и «бабуся» и в первый класс пошёл под их фамилией. Вследствие чего народ, кто знал меня в первых трёх классах, потом ржал и дразнил меня шпионом. Потому что когда я учился во втором классе, вернулись мои папа с мамой, поэтому в четвёртый я пошёл уже под другой фамилией… Я с ностальгией вздохнул. Трёхэтажки были построены по роскошным сталинским проектам — с бомбоубежищами под ними, с кладовками в подвале на каждую квартиру, в которой хранилось всё — от запасов картошки и самодельной квашенной капусты на зиму и до велосипедов и рыболовных принадлежностей, с широкими лестницами и просторнейшими лестничными площадками. Потолки в квартирах были высотой три с половиной метра, а самая маленькая комната имела площадь в восемнадцати квадратов. А ещё там был длинный и широкий коридор по которому я в детстве гонял на трёхколёсном велосипеде… Вон этот дом, я до него почти дошёл!

— Так, пойдём, я отведу тебя домой.

Домой? Хм-м-м… Я оглянулся по сторонам. Так, белый день и, похоже, будний. Потому как вокруг довольно пустынно — то есть народ на работе. Вон и тетке, когда она стучала в калитку ближнего финского домика, никто не открыл… Тут я вздрогнул от пронзившего меня воспоминания. Оп-па, это ж, наверное, день, когда я ушёл из детсада! Был у меня в биографии такой случай. В самом начале моего пребывания в этом достойном учреждении. В сад меня отправили едва только мне исполнилось четыре года. В мае. А сейчас… ну, может, июнь. И вот в один из дней мне стало грустно, скучно, так что я взял, да и ушёл. Прям с площадки во время гуляния. Тем более, что от моего сада до подъезда дома моих дедуси и бабуси было всего-то метров триста пятьдесят. Ну если через дворы… Вот бабуся тогда удивилась! После чего быстренько оделась и отвела меня обратно. Весьма вовремя, кстати. Потому что воспитательницы уже по всем соседним дворам меня разыскивали в полной панике… Хм, а нужно ли мне в сей инцидент ещё и эту незнакомую тётку впутывать? Я бросил на неё оценивающий взгляд. М-мда-а, дама, судя по всему, весьма напористая. На хрен такое счастье! Я вскочил на ноги и, выпалив:

— Не надо — сам дойду! — рванул в сторону дома. Но не своего, а двух соседних, которые представляли из себя некий гибрид. Поскольку был построены по, так сказать, технологиям «финских», но при этом являлись двухэтажными и, м-м-м… несколько квартирными. Ибо, квартир в них было целых четыре. Маленьких и убогеньких. Я это знал, потому что в одной из таких жил мой приятель по детским играм Колька (двор-то у нас был один, вот в нём и познакомились), к которому я несколько раз заходил поиграть. Несколько раз, потому что приятельствовали мы с ним недолго. Сначала я переехал. Ну, когда приехали родители и забрали меня к себе в выделенную им семейную общагу. А потом и он. Когда тот дом расселили и снесли, выстроив на его месте огромную девятиэтажку индивидуального проекта с большим магазином на первом этаже, квартиры в котором, по большей части заняли «горкомовские» и «исполкомовские». Отчего в народе этот дом метко прозвали «Дворянское гнездо» …

— Стой! Стой! Да стой же… от, оглашенный! — тетка сначала весьма резво припустившая за мной, довольно быстро отстала. Ну с такими-то телесами… Впрочем, я тоже, отбежав подальше, затормозил и пошёл быстрым шагом. Да-а-а дыхалка у меня ни к чёрту. Какой тут бегать как лошадь ковбоя… Хотя смешно. Если я не ошибся в своих прикидках — мне сейчас только четыре года! Какие уж тут лошади — максимум пони, а то и вообще — зайчики…

Добравшись до своего двора, я оглянулся. Тётка стояла и, тяжело дыша, смотрела мне вслед. Увидев, что я оглянулся, она погрозила мне пальцем. Я остановился и, сложив руки перед грудью в жесте приветствующего буддиста, несколько картинно ей поклонился.

— Не волнуйтесь, я — в нолме! Всё холошо… и-и-и спасибо! — зачем обижать человека? Особенно если это тебе ничем не поможет. А вот навредить вполне способно. Может эта тётка тут часто ходит? В этом случае есть большая вероятность на неё наткнуться и получить на пустом месте скандал с наездом. Например, когда бабуся поведёт меня сад или, там, в часть на занятия по аккордеону. Интересно, а меня уже на них отдали? Ладно — это потом…

Тетка невольно улыбнулась и махнула рукой.

— Ладно уж, беги, артист!

Я ещё раз поклонился и лёгкой трусцой побежал в сторону двухэтажек. Обогнув их, я выглянул из-за угла и, убедившись, что тётка ушла, снова выбежал на улицу Горького и помчался в сторону детского сада. На сей раз бабусю тревожить не будем. Хотя, надо признать, что кто бы там меня сюда не отправил — момент он выбрал хороший. Никого близкого рядом — то есть некому просечь изменения в поведении в первые мгновения переноса. Хотя бы в первые мгновения… Ох-хо-хонюшки. Не спалиться бы.

На воспитательницу я наткнулся перед самыми воротами сада. Они как раз из них выбегала.

— Ромочка! — ахнула она, заметив меня. — Ты как, где, откуда?

— Гулял, — выдавил я после того как она схватила меня и прижала к себе.

— Как? Почему? У тебя всё нормально? Не ударился? Где болит?

— Налмально, — выдавил я. Блин, как же её зовут-то? Вот никаких предположений. Лицо вспомнилось, а имя — хрен!

— Ты почему ушёл с площадки? — воспитательница оторвала меня от себя и сердито нахмурила брови.

— Соскучился… — пробурчал я, опустив голову.

— Ох! — воспитательница окинула меня растерянным взглядом и присела на корточки, встревоженно уставившись на меня. Ну ещё бы — кто знает, что там в башке у малолетки? А ну как устроит истерику? В прошлый раз я запомнил её очень взрослой тётей, ну с высоты моих-то четырёх лет… а сейчас передо мной стояла совсем молодая девчонка. Вряд ли старше двадцати трёх. У неё, возможно, и своих-то детей ещё нет, а она тут с чужими как-то разбираться пытается.

— Ну-у-у, ты бы подошёл ко мне — мы бы что-нибудь придумали… — с явственно ощущаемым сомнением в голосе произнесла она. И действительно — что она могла придумать-то?

— А вы бы меня не пустили, — тихо ответил я.

— Ну-у-у… всё равно — уходить не следовало. Тем более так — никому не сказав. Знаешь как за тебя все переволновались?

— Я понимаю, — я тихо кивнул и опустил голову ещё ниже. — Поэтому и вейнулся. Подумал, понял, что вы волноваться будете, и вейнулся, — я поднял взгляд и уставился на воспитательницу максимально наивным взором. — А вы никому не скажете, что я уходил?

Воспитательница нахмурила брови, затем подумала и, рассмеявшись, кивнула.

— Ладно, так уж и быть — никому не расскажу, — после чего ловко поднялась на ноги и, потрепав меня по волосам, протянула руку. — Давай руку, бегун, и пойдём в группу…

В группе как раз заканчивался обед, после которого, насколько я мог припомнить, наступал тихий час. Войдя внутрь, я открыл шкафчик, к которому меня подвела воспитательница, и долго снимал сандалики и переодевал тапочки, искоса рассматривая уже приступивших к трапезе детей. Хм, интересно, а моё-то место где? Поскольку нянечка не расставляла еду на столах, а накладывала в подставленные детишками тарелки, которые они разбирали из горки, наваленной рядом с кастрюлей, угадать с этим было сложно.

— Нашли? — дежурно поинтересовалась нянечка, усмехаясь. — Ну ладно, бегун, давай, хватай тарелку и иди сюда. Проголодался, небось, набегавшись…

— Ха! Бегун! — заверещал тонким голосом пухлый мальчик за дальним столом- Ой не могу — бегун. Вот умойа! Ха-ха-ха…

Я зло сморщился. Вот откуда такие берутся? В любом коллективе обязательно найдётся какой-нибудь урод, которого хлебом не корми — но дай потоптаться на оступившимся. Или просто слабом. В любом! Даже таком сопливом.

— Тиша, перестань, — воспитательница сморщилась. Похоже, это жиртрест, у неё так же не пользуется особенно любовью. Учтём.

Взяв тарелку с гороховым супом, я уселся на свободное место подальше от этого «Тиши». Судя по тому, с каким удивлением на меня посмотрела девочка, сидевшая на соседнем стульчике, с местом я не угадал. Но парочка злобных взглядов, которые я весьма демонстративно бросил в сторону жиртреста, дали окружающим повод придумать себе объяснение моему занятию не своего места.

Обед закончился быстро.

— Так дети, — хлопнула в ладоши воспитательница. — Скажем спасибо Дарье Васильевне…

— Спа-си-бо, Дай-я, Ва-силь-ев-на! — тут же хором выдали полтора десятка детских глоток. Ну вот и узнал, как зовут нянечку. Ещё бы с воспитательницей разобраться.

— …а теперь быстренько сдвигаем столики и раскладываем постели. Быстро-быстро-быстро!

В группе поднялась толкотня и суматоха. Я чуть задержался, чтобы не влезать в толпу, образовавшуюся около нянечки, принимавшей грязные тарелки и стаканы из-под компота, и лишь когда рассосалось, поволок свою посуду на сдачу. Заодно и разобрался в том, что постели здесь оказались маленькими детским раскладушками, на которые раскатывались такие же маленькие матрасы, внутри которых были закатаны уже застеленные простынки с одеялком и небольшая подушечка. Ну прям кукольная. Впрочем, иного варианта кроме как раскладушки и не просматривалось. Если только матрасы прям на пол постелить, как в Америке. Ну да там детки и спят в одежде, и едят только то, что принесли с собой из дома…

На группу приходилась всего одна комната, причём не то чтобы больших размеров. А вот когда мои дети пошли в садик, у них уже таковых было две — спальня и игровая. И санузел. Здесь же туалет был в коридоре. Я дождался пока все разберут раскладушки, собираясь забрать последнюю, которая, по идее, как раз и должна была оказаться моей. Но, с подобными расчётами получился облом. Потому что в шкафу остались аж четыре раскладушки… Впрочем, подойдя вплотную, я разглядел-таки свою. Потому что в нишах над тремя другими сиротливо лежали одинокий скатанный матрас с подушкой без наволочки. И только над одной был виден полный комплект белья.

Установив раскладушку и раскатав матрас, я вышел в коридор и двинулся в сторону туалета. Уже выходя из группы, я бросил взгляд назад. Жиртреста не было видно. Ждёт меня в туалете? Отли-ично! Сейчас всё и порешаем.

«Тиша» меня действительно ждал. И не один. Рядом крутилась ещё парочка «шакалов». Ну или просто интересующихся.

— Гля, ебя, — мерзко захихикал он, стоило мне только появиться в двери. — Бегун! А-ха-ха-ха-ха… ыхек!

Последний возглас вырвался у него после того, как я молча подошёл к нему вплотную и, опустив руку, быстро зажал в кулак всё его невеликое хозяйство, сразу же стиснув его изо всех своих слабеньких сил. Жердяй мелко задрожал и тихо завыл.

— Ну? Чево не смеёшься-то? — я угрожающе надвинулся на него. — Ты давай, посмейся. И я тогда тебе твои яйца вообще отойву! Ну? Давай, смейся!

— Ы-ы-ы…

— Ну? Я жду, — прошипел я дергая его «хозяйство» из стороны в сторону.

— Ы-ы-ы…

— Ну чего ты — давай! А у меня йука уже устала пйосто дейжать. Я уже дёйнуть хочу!

— Ы-й-а… — тоненько заверещал «Тиша».

— Чего? Не поняй? — я покосился по сторонам. Оба зрителя или прихлебателя молча стояли рядом и испуганно пялились на меня.

— Ы-й-а боше не бу-у-у-уу… — Чего не будешь?

— Двазни-и-и-иться.

— Пьяавда? — я повёл руку вверх, заставив жирстреста подняться на цыпочки. А ведь ему, пожалуй, на самом деле очень больно.

— Обеща-а-а-ю… ы-ы-ы… псти-и-и-и…

— Ну смотьи — ты сам сказал, — я разжал кулак и сделал шаг назад. — Если снова ёт откёешь — так легко не отделаешься. Закопаю! — последнее слово я прорычал и, скорчив максимально свирепую рожицу, резко качнул головой вперед, будто бы собирался ударить его лбом в нос. Жиртрест испуганно отшатнулся и, поскользнувшись, шмякнулся на пол туалета. Всё, завершающая точка поставлена. Страх противника отфиксирован. С первой победой в новой жизни тебя, Вома…

Дойдя до группы и забравшись под одеяло, я криво усмехнулся. Да уж — победа. Загнобил четрёхлетку. Молодец, блин — орёл прямо… Нет, со стороны всё круто. Их было трое. Жиртрест меня тяжелее минимум на четверть, да и явно в местных «паханах» ходил, как не смешно это звучит для группы детского сада. Но в подобных противостояниях физическая сила или иные силовые ресурсы, как правило, находятся далеко не на первом месте. То есть не то чтобы вообще не важны, но второстепенны. А первостепенно то, насколько сильная у тебя воля, и как ты способен противостоять психологическому давлению. И вот здесь я, со своим взрослым сознанием и жизненным опытом почти девяностолетнего мужчины был против четырёхлетнего пацана, как танк против «Запорожца». Слишком несопоставимые величины. Так что ничего славного в подобной победе и быть не могло… А с другой стороны — возникшая проблема решена. Как и, возможно, парочка других. Потому что, как я уже давным-давно понял, если спустить возникшую проблему на тормозах, в надежде что оно само как-нибудь рассосётся, то эта нерешённая проблема потом, неминуемо, начинает порождать новые. Причём, не менее, а часто более серьёзные и в хрен знает каком количестве… Ладно, проехали. Сейчас, пока все вокруг сопят в одну дырочку, есть время в тишине и спокойствии разобраться с тем, что со мной случилось и что мне дальше делать. Я перевернулся на бок и рефлекторно сунув руку под щёку прикрыл глаза…

— Па-адъём! Подъём! — я сонно блымнул глазами и удивлённо огляделся. Вот, блин — уснул! Похоже, детский организм своё взял… Эх ты — а воспитательница-то новая! А — ну да, вспомнил! Они работают по полдня. С утра одна, после обеда — другая. И наоборот. А эта-то постарше будет…

— Добрый день, дети! Очень рада вас видеть! — лицо воспитательницы озарилось доброй улыбкой. Похоже, это действительно так. Уж больно искренняя у неё улыбка.

— Доб-рый день, Ве-ра Ев-гень-ев-на! — громко, но вразнобой прокричали дети. Ты смотри какие тут порядки! Вот совсем ничего этого не помню… В этот момент воспитательница подошла ко мне и, наклонившись, негромко поинтересовалась:

— Ты как, Ромочка, не грустишь больше? Алевтина Александровна мне про тебя рассказала, потому что я за тебя отвечаю, но больше — никому! — она приложила палец к губам. Опа — вот и имя воспитательницы! Но на подобное нарушение слова нужно отреагировать. Так что я тут же насупился.

— А обещала — совсем никому… — хотя на самом деле всё было закономерно. Мне и в голову не пришло ожидать, что никто никому ничего рассказывать не будет. Мне ж ведь на самом деле не четыре года, чтобы на это рассчитывать… Так что ситуация вполне в рамках расчётной. Не удивлюсь, что, когда вечером бабуся придёт меня забирать — эта Вера Евгеньевна ей тоже расскажет. Всё в пределах правил — взрослые должны знать обо всех девиациях в поведении детей. Ну, чтобы успеть их как-то купировать, если дело зайдёт слишком глубоко… К тому же мне это тоже в настоящий момент выгодно. Ведь точно же сегодня вечером буду густо косячить. Не помню ж почти ничего. Где, то есть на каком стуле/кресле/диване люблю сидеть, во что играть, что люблю кушать/пить, то есть стоит ли блюду, приготовленному бабусей на ужин, порадоваться или, скривившись, закапризничать, ну и так далее. А так будет хоть какое-то оправдание — стресс, психологическая травма… Со всех стороны выгода! Но и не отреагировать получается нельзя. Ибо это будет психологически недостоверно.

Оставшееся время в детсаду прошло в пределах нормы. Ну почти. Потому что полдник снова вверг меня в ступор. А вы бы как отреагировали, если бы вам в детском саду на полдник подали чёрную икру?! Да-да, реально! Кусок не очень вкусного белого хлеба, а на нём солидный такой шматок настоящей чёрной икры. Понимаете, насколько я обалдел? Нет, наш городок относился к системе Минсредмаша, и вообще являлся первым советским наукоградом, так что снабжался он намного лучше не только соседних населённых пунктов, но и самого областного центра. Однако чёрной икры в детском саду я не помнил напрочь. Даже сначала подумал, что искусственная. Но нет — оказалась она самая, родимая, настоящая… Я аж четыре порции сожрал. Потому что остальные дети к этому деликатесу отнеслись весьма прохладно. Жиртрест даже пробурчал:

— Опять этот рыбий жир…

Я покосился в сторону нянечки и воспитательницы и, заметив, что они отвлеклись, повернулся к нему и, широко улыбнувшись, сделал жест рукой. Типа: «Welcome»! «Тиша» сначала обалдело вытаращился на меня, явно недоумевая от того, что кому-то может понравиться подобная дрянь, но тут же, воровато оглянувшись, шмякнул перед мной бутерброд. А спустя пару мгновений рядом появилась ещё парочка. От двух прихлебателей, всё также отиравшихся поблизости. Причём, похоже, от меня, а не от Жиртреста…

Потом были игры и ужин. На ужин была подана картошка пюре и котлеты. Ну, или, биточки. Поскольку они были такими одновременно и круглыми, и продолговатыми. А потом мы снова вышли гулять на площадку.

Меня забрали одним из первых. Бабуся не работала, поскольку, как жена офицера, была профессиональной домашней хозяйкой. Так всю жизнь за ним и скиталась. Насколько я помнил этот город был для них четырнадцатым местом службы. А в гарнизонах с работой для женщин всегда было плоховато. Вот она и привыкла заниматься домом. Но делала она это не только виртуозно, но, прямо-таки, истово. Перед любым приездом гостей бабуся вылизывала квартиру до полного блеска, умудряясь начищать до блеска даже советский хрусталь машинной обработки, что было весьма нетривиальной задачей. А затем, уже по приезду делала смущённой вид и, разведя руками, начинала провокационно извиняться:

— Прошу простить — у нас так не убрано… — после чего с удовольствием выслушивала бурные комплименты чистоте и порядку. Вот такие у неё были маленькие хитрости…

Когда она появилась на площадке, Вера Евгеньевна, которая весь вечер приглядывала за мной заметно больше, чем за другими, не стала сразу меня подзывать, а устремилась ей навстречу и начала что-то взволнованно ей рассказывать. Я же всё это время делал вид, что ничего не замечаю и увлечён совершенно другим. Ну да — я придумал себе развлечение. А вы сами подумайте — насколько мне интересно было возиться в песочнице с совочками и машинками? Вот то-то… Так что я придумал хватать за руки по паре девчонок, взбираться с ними на горку и, составив «паровозик», с шумом и визгом скатываться вниз. Нет, никакого сексуального подтекста во всем этом не было. Во-первых, моё нынешнее детское тельце вообще никаких реакций не выдавало. Ну не вырабатывает оно ещё никаких потребных для чего-то подобного гормонов от слова совсем. Во-вторых, и сами девчонки в нашей группе даже на мечту педофила не тянули. Я как-то читал, что те любят этаких худеньких, воздушных, с тонкими ручками-ножками, внешне беззащитных. Наши же были, скорее, «купидончиками» — крепенькими, щекастенькими с бантиками-крылышками и громкими голосами. А кое-кто и вообще «бомбочки»! Но визжали они прикольно и с удовольствием…

Пока шли домой — бабуся молча сердилась. Она вообще, как я уже вспомнил, была со мной более строгой, чем дед. Нет, любила она меня не меньше его. Но по-своему. Дедуся меня любил таким, какой я есть. Уж не знаю, кого он во мне видел — себя ли в молодости, нерождённого ли сына-наследника, поскольку моя мама была у них с бабусей единственным ребенком, или просто любимого внука, но я от него практически никогда не слышал ни единого грубого слова. Он прощал мне всё — обиды, плачь, косяки. Он просто был рядом и всегда подставлял мне плечо. Чтобы ни случилось. Бабуся же… Она чувствовала за меня ответственность. За то, каким я вырасту. И потому я регулярно получал от неё поучения и выговоры. Ну, когда что-то делал не так. Поэтому она сейчас и сердилось. Ну я же явно заслуживал очередной нотации, но, как мне представляется, воспитательница попросила её сохранить в тайне то, что она ей всё рассказала. Так что если бабуся начнёт ругать меня за то, что я ушёл из садика, то тут же сдаст этим воспитательницу. И кто знает как я потом к ней буду относиться? Поэтому у бабуси сейчас явно наблюдался небольшой когнитивный диссонанс. С одной стороны воспитывать нужно, поскольку есть за что, а с другой — нельзя.

Когда мы дошли аккурат до того места, где я пришёл в себя, она, наконец, справилась со своим желанием начать меня поучать немедленно и решила раскрутить меня на чистосердечное признание.

— Как прошёл день?

Я, до сего момента давший полную волю своему детскому телу, вследствие чего моё передвижение за руку с бабусей представляло из себя череду верчений и подпрыгиваний, замер, опустил голову и покаянно выдавил из себя:

— Хоёшо.

— Всё хорошо?

Я пару мгновений подождал, а потом медленно мотнул головой.

— То есть? Не всё? А что нехорошо?

Блин, да что ж такое-то! Мои глаза сами собой начали наполняться слезами. Нет, сейчас это было вполне в тему, но проблема была в том, что эта реакция оказалась совершенно рефлекторной. Я её абсолютно не контролировал. Детское тело отреагировало подобным образом само. Судя по всему, на тон, каким были заданы вопросы. Это я так что, и описаться могу? Бли-и-ин…

— Я… ям… я ушёл из садика… — в принципе слёзы в голосе были вполне уместны. Меня бесило исключительно то, что я не мог их контролировать.

— Вот как? А зачем?

— Я соскучился… — тут я слегка унял слёзы и бросил на бабусю взгляд исподлобья. Хм, а не попробовать ли мне выцыганить у бабуси с дедусей какую-нибудь спортивную секцию? В прошлый раз меня отдали в бассейн, на плаванье, но произошло это в шесть лет или семь лет. Почему бы не начать пораньше? Перед тем как заснуть я успел сделать первые прикидки того, что и как мне делать если меня отправило в это время надолго. И занятия спортом были едва ли не самым первым, чем я собирался заняться. Сначала плаваньем и гимнастикой, а как подрасту и окрепну, то и каким-нибудь единоборством. Чем лучше разовьёшь тело в молодости, тем больше оно тебе в старости скажет «спасибо» — более поздним старением, меньшим количеством болезней и патологий, гораздо позже наступившей дряхлостью. Даже если я опять пролечу с теломерной терапией. Что совершенно не факт! Раз я про неё знаю — значит можно как-то придумать, чтобы она появилась заметно раньше. Ну наверное… Что же касается спорта — тот тут ещё важно не переборщить и не вляпаться в спорт высших достижений. Потому что вот там, как раз, здоровье реально гробится…

— И вообще, в садике скучно. Потом что там неитевесно, — перешёл я к обработке «объекта» и, добавив в голос капризных ноток, заканючил:- Не хочу в садик! Хочу… — но закончить фразу не успел. Потому что бабуся резко остановилась и, развернувшись ко мне, окинула меня строгим взглядом после чего резко произнесла:

— Кто ты такой, мальчик?!

Глава 2

— Уфм… фух! Уфм… фух! — лёгкие работали как хороший насос. Вдох через нос — выдох через рот одновременно с движением. — Уфм… фух! — сделав последний мах ногой я перешёл к цэятуй — разминке и растяжке суставов ноги путём бокового давления на неё. Всё получалось… странно. Потому что, с одной стороны, детские кости и суставы были ещё очень гибкими, так что растяжка получалась на загляденье. Одно то, что я уже после недели занятий вполне себе садился на шпагат, причём получилось у меня это практически без мучений — говорило само за себя. С другой — этому телу пока заметно не хватало координации. А ещё во время одного из занятий со мной произошло нечто очень непонятное.

Это случилось, когда я, наконец, справился с цзою жаохуань — параллельными махами руками в стороны с одновременным разворотом таза вправо-влево. Тогда у меня поначалу всё шло наперекосяк — то руки двигались вразнобой, то поворот в сторону запаздывал или, наоборот, опережал махи, а больше всего трудностей было с дыханием — оно то срывалось, потому что я никак не мог приспособиться к своему пока ещё маленькому объему лёгких, то, наоборот, вдох затягивался до момента когда руки уже начинали движение вперёд или назад. Но затем, при одном из повторений, как-то всё очень совпало — и мах, и движение тазом, и ступни оказались поставлены абсолютно так, как надо, и дыхание тоже очень точно вошло в ритм со ставшими какими-то очень чёткими движениями. И вот в самый, так сказать, кульминационный момент мне показалось, где-то в районе солнечного сплетения у меня зарождается какая-то странная боль. Но, вместо того чтобы остановиться, я, к своему собственному удивлению, как-то «на автомате» попытался как бы «встроить» эту боль в чудом пойманный мной ритм движений. Найти ей место. И оно нашлось… Что это было — я пока так и не понял. Мне показалось, что в один момент из той самой точки, в которой зародилась боль, во все стороны хлынула странная, болезненная, но при этом и какая-то приятная волна, сначала разошедшаяся по всему телу, а затем «выплеснувшаяся» вовне через макушку и кончики пальцев на ногах и руках, отчего в этих местах будто бы закололо маленькими иголочками. От этого меня повело и-и-и… я, похоже, наступил на плохо пригнанную доску пола. Вследствие чего стекла в серванте весьма звучно звякнули. Я встревоженно замер, и тут же с кухни послышался голос бабуси:

— Рома, ты что там балуешься?

— И ничего я не балуюсь, — торопливо отозвался я, после чего на всякий случае торопливо добавил: — Прьосто оступился.

— Ударился?

— Не-ет. Нар-рьмально всё, ба! — ну да, я уже вовсю осваивают букву «р» … После чего, поприслушивавшись ещё несколько секунд — не идёт ли бабуся проверять, что у меня тут случилось, внезапно обессиленно рухнул на пол. Блин — вот что это сейчас было? И почему на меня навалилась слабость? Да ещё доска эта… Я вытянул ногу и сердито потыкал её пяткой. Хм, странно… она, конечно, едва заметно выпирала над полом одним краем, но на своём месте сидела плотно. Я посидел с полминуты, а потом осторожно поднялся на ноги и ещё раз попинал доску ногой. Да нет — плотно сидит… А отчего тогда стёкла зазвенели? Это что, у меня действительно получилось почувствовать и «выплеснуть» ту самую энергию, о которой все любители всяких восточных единоборств так упорно талдычат? Да нет — бред! Иначе почему я её тогда раньше не чувствовал? Ну, когда делал эти упражнения там, в далёком будущем. Или, всё-таки, что-то чувствовал, но не верил? Да нет, не было там ничего такого… Или, дело в том, что в моём старческом теле просто было мало энергии, а в этом, детском, наоборот?

Как бы там ни было, после этого случая при выполнении комплекса упражнений, который я старался делать, как минимум, раз, а если получалось, то и два в день, мне теперь приходилось учитывать и место на полу, на которое можно встать, и расположение мебели и окон. Теперь я старался встать так чтобы траектория махов руками и ногами не завершались в сторону серванта, окна или стола, на котором стояла большая ваза из красного стекла, привезённая дедом из Германии. Ну, чтобы если у меня опять случиться подобный «выплеск» — ничего не зазвенело и не разбилось… Но более никаких «выплесков» у меня не случилось. Хотя, время от времени, при особо старательном и удачном выполнении некоторых упражнений, мне начинало казаться, что по телу снова начинает «прокатываться» знакомая волна. Вот только теперь эти волны были очень сильно слабее той, первой. И затухали, едва дойдя до шеи, локтей и коленок. Впрочем, скорее всего, в этих ощущениях было повинно излишне развитое воображение и переполненное гормонами роста детское тело…

Проделав серию шуайяо я ловко изогнулся и, уперев в пол руки, закончил комплекс упражнением ся яо, как по-китайски именовался обыкновенный «мостик». Несколько раз подвигав руками и ногами в таком положении я с лёгким хрустом разогнулся. И в этот момент из коридора послышался щелчок выключателя у туалета. Ого — дедуся уже встал? Это значит меня скоро придут будить. А после разминки я точно не смогу принять заспанный вид… Так — значит, хватаем полотенце и первыми бежим в ванную!

— Опять сам вскочил, — бабуся покачала головой и улыбнулась, как только я выскочил из ванной и сунул нос на кухню. Она покачала головой. — Зачем только? Сегодня ж тебе в сад идти не надо. Ну да ладно — тогда иди быстро убирай постель и садись с дедом завтракать.

— А чего на завтрак?

— Пшённая каша. И чай с бутербродами.

— Сладкая?

— Сладкая, сладкая, — рассмеялась бабуся. Она не признавала вчерашнюю еду. Да и вообще несвежую. Каждый приём пищи всё готовилось по новой. Завтрак — так завтрак. Обед — так обед. Единственным исключением были суточные щи. Но и они, чаще всего, будучи сготовленными, убирались в дальний угол кухни, где и ждали сутки, прежде чем приходила их очередь подаваться на стол. Были у неё какие-то хитрости, которые делали такие щи с выдержкой в одни сутки более вкусными, чем только сваренные. Значит они и подавались именно с задержкой в одни сутки.

Я весело попрыгал в комнату, размахивая полотенцем. Блин, как же я счастлив, что мои любимые дедуся и бабуся живы, здоровы и рядом со мной! И любят меня точно так же, как я и помнил. Не то что в тот момент… ну когда… ну-у-у, вечером, после сада… ну когда я из него убегал… то есть в день, когда я как раз и появился в этом прошлом…

Та, сказанная бабусей фраза буквально ввергла меня в ступор. Как? Где? Когда? Кто меня раскрыл? Это воспитательница? И что она рассказала обо мне бабусе? Поверит ли та, что я всё ещё её внук, просто старше. Причём, старше, чем она сейчас… И что рассказывать про будущее? Они же тут коммунизм ждут. Его наступление Хрущёв аккурат к восьмидесятому году обещал, насколько я помню. Ну и как мне им рассказывать, что Советский союз вот так возьмёт и развалиться, причём, без мировой войны, глобального голода и иных общепланетарных напастей? Да меня тут в психушку сдадут с подобными заявами… А бабуся, между тем, окинула меня суровым взглядом и продолжила весьма строгим тоном:

— Мой внук, никогда так себя ведёт! Он не кричит, не капризничает и слушает, что ему говорят взрослые, — тут она вздохнула и покачала головой: — Похоже, в садике ошиблись и выдали мне вместо моего внука — другого мальчика. Пожалуй, надо вернуться и разыскать моего Ромочку…

— Не надо! — тело снова отреагировало само. Я бросился к бабусе, обхватил её обеими руками и, крепко прижавшись, разревелся. — Я твой, я Вома, я ваш с дедусей…

Несколько мгновений я громко ревел, вцепившись в бабусю, а затем мне на макушку опустилась теплая женская рука, и мягкий голос бабуси произнёс:

— Ну, ладно, будет… Не плачь. Я уже вижу, что ты и есть мой Ромочка… Просто не веди себя больше так.

— Ибуду! — проревел я сквозь слезы.

— Ну всё, всё… заканчивай давай. Пошли уж домой, горе ты моё луковое… Я на вечер блины испекла. Да и дедуся скоро со службы вернётся — а нас нет. Вот он взволнуется! Пошли уже.

Вот так и закончилась моя первая, ну и, наверное, последняя попытка покапризничать…

Бабусина каша была, как всегда, невероятно вкусной. Так что я не только умял целую тарелку, но ещё и попросил добавки. Дед, сидевший напротив, довольно крякнул.

— Молодец! Мужиком растёшь… Знаешь как раньше в деревнях работников нанимали? Приходит мужик наниматься работником, так его хозяин за стол сажает и смотрит как работник ест. Если плохо ел — так гнали взашей. Потому как толку с такого работника никакого. А если хорошо — значит справно работать будет!

Я эту байку знал. Дед меня ей всё время попрекал, если я за столом капризничал. Так что я просто поднял голову, улыбнулся деду, буркнул: «Угум!» и продолжил активно работать ложкой… После того как я начал просыпаться по утрам на час раньше и втихаря делать комплекс у-шу, у меня резко увеличился аппетит. Что очень радовало моих дедусю и бабусю. Поскольку они исповедовали классический подход дедушек и бабушек — внук должен был быть чисто вымыт и накормлен до отвала, а остальное — от лукавого!

А вот с занятиями у меня явно вырисовывалась проблема. На то, что я сумею сохранять в тайне свои занятия ушу сколько-нибудь долго — я не надеялся. Спалят. Квартира двухкомнатная. И хоть бабуся с дедусей спят в спальне, а я ночую в гостиной на кресле-кровати, то, что я по утрам занимаюсь какой-то странной муйнёй — рано или поздно точно окажется замеченным. Я ведь деда-то засекаю только по щелчку выключателя туалета, который расположен буквально в одном шаге от дверей гостиной. Он же как кошка ходит. Абсолютно бесшумно. А как вы думали — он у меня фронтовой разведчик-диверсант. Войну начал старшиной, а закончил старшим лейтенантом. И какую войну! На которой даже в обозе выжить было очень не просто. Бомбежки, «котлы», прорывы. Немцы — вояки жёсткие. А он в тыл к ним ходил. Причём не раз, не два и, даже, не десяток… Так что вздумай он сначала зайти поцеловать внука — тут и будет мне фокус с последующим разоблачением. Потому как объяснить ему откуда его внук узнал все вот эти движения я точно не смогу. Дед ведь сразу поймёт, что это целостный комплекс. Он же у меня ещё тот волкодав. Джиу-джитсу владеет! Ему всех советских разведчиков учили пока окончательно не перешли на самбо. А мой дедуся — крутой разведчик. За войну не один десяток «языков» перетаскал. Ему командующие армиями задачи ставили. Он мосты рвал за четыреста километров от линии боевого соприкосновения и в интересах наступательной операции фронта. Его, кроме пеших разведрейдов, ещё и восемь раз в тыл немцам с парашютом забрасывали. На него дважды похоронки приходили…

Про войну дед мне рассказывал довольно много. У нас с ним это называлось «быль».

Я там, в покинутом будущем, читал заявления разных товарищей о том, мол, что «настоящие» ветераны никогда не вспоминали о войне. Херня всё это — вспоминали, но очень по-разному. Над какими-то воспоминаниями, бывало, и ржали, а над какими-то — плакали. Помню, то ли на двадцать третье февраля, то ли на майские приехали к деду друзья-сослуживцы. Сели, выпили, а потом начали песни петь. Много пели. От «Бьётся в тесной печурке огонь…» и «Выпьем за тех, кто командовал ротами, кто умирал на снегу…» до «Синенького, скромного платочка». И во время последней я заметил, что дед не поёт почти, а плачет. Вот так едва губами двигает, а по щекам слёзы… Тогда я постеснялся спросить почему, но уже много позже собрался с духом и спросил. И он рассказал.

Это уже в сорок четвёртом было. Они оборону держали. Окопались основательно. По полному профилю. ДЗОТы обустроили. Ходы сообщения. Блиндажи возвели в три наката. Почему в три — так самые распространённые немецкие гаубицы калибра десять с половиной сантиметров три наката не брали. Наши сто двадцати двух миллиметровые такое перекрытие брали — а немецкие нет. Так что всё солидно сделано было, основательно… И так случилось, что у его друга, взводного, именно в этот день был День рождения. Двадцать лет парню исполнилось. Юбилей! Вот они и собрались в самом большой блиндаже отметить это дело. Участок фронта у них тихий был, немцы их давно особенно не тревожили, да и темнело уже — так что решили, что можно. Большой компанией собрались. Почитай все ветераны роты вне зависимости от званий. И ефрейтора там были, и сержанты, и старшина с офицерами. Ну и дед тоже. Он тогда уже из разведчиков ушёл и до ротного дорос. Человек сорок в блиндаж набилось. Считай половина роты… Посидели, выпили, закусили, чем бог послал и старшина принёс. А потом дед вышел из блиндажа. Посты проверить надо было — ну он и пошёл. А когда дошёл до крайнего, немцы в ночную атаку пошли. Да под прикрытием артиллерии. И вот первый же снаряд тот блиндаж и накрыл. Причём был он не десяти с половиной сантиметровый, а куда более крупный… И не то беда, что он всех своих друзей, с кем уже не первый месяц бок о бок воевал, в том блиндаже потерял. Война — дело такое, тут смерть рядом ходит… А то, что не все там сразу умерли. Кого ранило, да бревнами завалило, кого землёй присыпало, и он лежал кровью истекал. Но раскопать их и как-то помочь было нельзя. Немцы попёрли как угорелые, а у него и так от роты почитай половина в строю осталась. Причём большинство командиров в том блиндаже оказалось. То есть рота, считай, без управления. Так что единственная команда, которую он мог отдать — стоять насмерть! Вот они и отбивались почти час, не в силах оторваться от винтовок и пулемётов, и при этом слушая как их друзья стонут и кричат под завалом один за другим отходя в вечность. После того, как немцы откатились, из четырёх десятков заваленных удалось откопать только троих. Да и для них уже поздно было. Так на его руках эти трое и умерли… Вот так и случилось, что для него «Синий платочек» вовсе не лирической песней стал, а, считай, похоронным маршем.

После того, как дед ушёл на работу я отпросился у бабуси погулять. Не смотря на будний день сегодня мне в детсад идти было не надо. Потому что в саду был объявлен Санитарный день. Так что до самого обеда я мог заниматься чем захочу. Вот только игры в песочнице меня, понятное дело, не очень-то привлекали. С горки покататься… ну тоже понятно. В парк нельзя. Он был совсем рядышком — через улицу… вот только эта улица носила величественное наименование «проспект Ленина» и являлась главной улицей города. Ну, или, как минимум, его старой части. И мне, в мои четыре года, не разрешалось пересекать его в одиночку. Нет, я бы, конечно, справился — но вдруг увидит кто из знакомых и потом доложит бабусе? И какое наказание она мне тогда придумает? Спасибо — не надо. Мне её: «Кто ты такой мальчик?» хватило. Нет — парк, тоже пролёт… О, придумал! А схожу-ка я до своей первой школы. До неё не слишком далеко. Ненамного дальше, чем до детсада — метров четыреста. Только в другую сторону. Правда на пути тоже надо будет переходить через улицу, но та совсем узкая и машины на ней появляются дай бог раз в час. Их сейчас вообще не очень-то и много. Потому что советский народ живёт ещё очень бедно. Не по карману ему машины. Так что на наш четырёх подъездный сорока квартирный дом личный автомобиль имеется только у одной семьи — у нас…

Школа встретила меня тишиной и пустотой. Ну дык лето… Входные двери были открыты, об охране в это время никто и слыхом не слыхивал, поэтому я некоторое время пошлялся по первому и второму этажам, пытаясь вспомнить как оно было в тот раз. Но потом плюнул и вышел на площадку перед входом. Не вспоминается ни хрена — хоть ты тресни! Ну да ладно, сейчас всё равно всё будет по-другому. Так что я ещё пару минут постоял на крыльце, а затем двинулся к углу, собираясь обойти здание.

На заднем дворе оказалось не так пустынно. У тыльной части правого крыла, рядом с воротами, на здоровенной куче бумаги уныло сидела два пионера. Ну прям таких классических — пилотки с кисточкой, рубашки с короткими рукавами, пионерские галстуки, синие шорты, а на ногах гольфы и сандалики. Пионерам явно было жарко и скучно. Так что, когда я подошёл поближе, один из них лениво повернул голову и уставился на меня.

— Чего тебе малявка?

— А вы чего тут сидите? — поинтересовался я. Пионер подумал, почесал ухо, но потом решил ответить:

— Машину ждём. Макулатуру грузить.

Странно… насколько я помнил макулатуру мы, вроде как, обычно собирали во время учебного года. А сейчас лето, каникулы, в школе никого — кто её собирал-то?

— Так мы с «площадки», — всё так же лениво пояснил пионер. И я вспомнил… В это время детей на лето старались куда-то пристроить — в пионерский или спортивный лагерь, к бабушке в деревню и так далее. Ну а если не удавалось и с бабушками тоже было туго, то при школах организовывались «летние площадки». Ответственными за них назначали, как правило, физрука или старшую пионервожатую. И нечего ржать! Была в школе подобная штатная должность. Сидела в комнате пионерской дружины вместе с горнами, барабанами, знаменем и наглядной агитацией. Отвечала за общественную работу и деятельность школьной пионерской дружины… Детей на площадку приводили утром, и они весь день были под присмотром — играли, с ними проводились всякие спортивные соревнования, они ходили в лес, а кое в каких школах даже и на речку. То есть это был такой лайт-вариант пионерского лагеря. Без ночевки.

— А-а-а, — протянул я. Пионер презрительно покосился на меня и картинно сплюнул.

— Чего «а-а-а», малявка? Будто знаешь, что это такое…

Я рефлекторно насупился. Блин, чёрт бы побрал эти самопроизвольные реакции тела! Но, в следующее мгновение, мне на глаза попался какой-то драный журнал, валявшийся на асфальте чуть в стороне от основной кучи, и я замер, впившись в него взглядом! Пионер насторожился.

— Э, ты куда уставился? Это — наша макулатура!

Хм, понятно, добром выпросить не получится — можно и не пытаться… Я оторвал взгляд от журнала и, улыбнувшись пионеру сделал два шага вперед, переместившись так, чтобы привлекшие моё внимание остатки журнала оказались между мной и распахнутыми воротами. После чего удивлённо округлил глаза, уставившись за спину пионерам и озадаченно спросил:

— А вот это что?

Более ленивый даже не отреагировал, продолжая пребывать в некоем подобии нирваны, а вот тот, с которым у меня завязался диалог, обернулся и озадаченно спросил:

— Где?

Но я уже мчался к воротам, на ходу подхватив нужный мне журнал.

— Стой! Стой, гад! Отдай макулатуру! Не ты собирал! — заорал пионер, а в следующее мгновение за моей спиной раздался топот преследователя. Но я нёсся как сраный рекс, выкладываясь на полную. Да я сотку на соревнованиях в училище с меньшим напряжением бежал, нежели сейчас… Так что мой побег оказался успешным. Через несколько секунд из-за спины послышался громкий вопль:

— Ну, гад, гляди — попадёшься ты мне… — после чего топот преследователя стих. Я чуть убавил темп, но не рискнул остановиться, пока не добежал до соседних с нашим домом «финских» двухэтажек. Только добравшись до них я перешёл на шаг, а затем и остановился, тяжело дыша. Да уж — дыхалка ни к чёрту… пора начинать бегать. Потихоньку, не нагружаясь, но пора. Отдышавшись, я повернулся и побрёл к качелям. Настало время изучить добычу…

Добыча порадовала. Мне достался кусок журнала «Наука и жизнь» со статьёй о «японской борьбе карате». Ну так было написано в статье… Год и месяц установить было невозможно, потому что обложки отсутствовали как класс. Вместе с существенной частью остального содержимого. И вообще от журнала осталось чуть больше трети. Но статья сохранилась полностью. И ещё в ней был не только текст, но и рисунки. Я и уставился на журнал потому, что заметил их… Ну вот и выход! Сначала будем «изучать движения по рисункам», а затем, потихоньку, и читать научимся. Вот как раз по этой статье…

Однако, мой хитрый план едва не накрылся медным тазом из-за пристрастия бабуси к чистоте. Обрывок журнала-то был довольно грязными и потому оказался мгновенно приговорён к выкидыванию. Когда добытый с таким трудом журнал уже навис над мусорным ведром, у меня началась форменная истерика. Я завыл, потом заорал, рухнул на пол и начал колотить кулачками по сине-белой плитке из линолеума, которой был покрыт пол кухни. Причём, я осознавал, что выгляжу полным идиотом, но поделать ничего не смог. Это была реакция организма на охватившее меня ощущение полного и безнадёжного краха.

Откачала меня бабуся. Рывком подняла с пола, обняла и, гладя по голове, испуганным голосом запричитала:

— Ну, ладно, будет, будет… Раз нужна тебе эта грязь — так бери. Ну перестань, перестань… — а я не мог остановиться. Слёзы сами катились из глаз, тело вздрагивало, а голосовые связки выдавали на одной ноте сиплое:

— Ы-ы-ы-ы…

Успокоиться удалось только минут через десять. А дрожь прекратилась ещё минут на пять позже. Чёрт бы побрал это детское тело и его суперреактивные надпоченики! Гормоны взрывают кровь раньше, чем я успеваю подумать и прикинуть хоть какой-нибудь вариант более-менее адекватного разруливания ситуации.

Успокоив меня, бабуся быстро разобралась с тем, что мне нужен не весь этот журнал, а, всего лишь, одна-единственная статья из него. После чего она аккуратно оторвала часть со статьёй о карате решительным жестом отправив остальное в мусорное ведро. А затем обрезала ножницами измызганные края страниц осторожно протёрла их тряпкой с тёплой водой и высушила утюгом. На этом дезинфекцию посчитали совершившейся, и листки были торжественно вручены в мои трясущиеся от нетерпения ручонки. Так что к возвращению дедуси я уже старательно пыхтел на ковре в большой комнате, изображая попытки изобразить описанные в статье движения. Дед вошел, сел в кресло, понаблюдал за мной пару минут, потом взял листки и, быстренько пробежав статью по диагонали, хмыкнул и заявил:

— Ерунда это всё.

— Почему?

— Потому что если драться кулаками — так бокс лучше, а если вообще без правил, то есть как в уличной драке — то после пары ударов начинается возня вплотную. Причём, часто ещё и на земле. А там все эти… — он прищурил глаза и чуть запинаясь, прочитал: — маваси гири — вообще ни о чём. Джиу-джитсу куда полезнее будет. Или самбо. Потому что там имеются захваты и болевые приёмы. Да и вообще, удары ногами — почти всегда ерунда полнейшая.

— Почему? — вновь повторил я.

— Потому что они медленные, — отрезал дед и, снова хмыкнув, закончил:- То есть могут сработать только против слепоглухонемого инвалида-дистрофика. А пытаться ударить ногой более-менее подготовленного бойца — в большинстве случаев только подставиться.

В принципе, всё это я знал и сам. Но, больше теоретически. Поскольку первый раз нечто подобное нам рассказал инструктор по рукопашному бою во время моей учёбы в военном училище. Да и другие тренеры-инструкторы, встретившиеся мне на жизненном пути, тоже говорили нечто подобное. Но дело в том, что применять полученные на подобных занятиях навыки в жизни мне не довелось. Опасные ситуации во время службы решались практически исключительно огнестрелом, а несколько острых ситуаций в гражданской жизни разрешились парой обычных затрещин и разбитыми носами. От чего-то более серьёзного бог миловал… А вот за словами и, главное, интонацией деда, явно чувствовался боевой опыт. Причём, опыт смертельной схватки. Ну, когда или ты, или тебя… О парочке подобных ситуаций я знал. Он мне их как те самые «были» рассказывал. Одна случилась, когда на отходе их диверсионную группу перехватили немцы. Как раз после этого на него первый раз похоронка пришла… Его тогда четверо фрицев зажало. В плен захватить пытались. И остальные двое выживших из его группы это увидели. А вот как он их раскидал и потом по одному положил ножом и лопаткой — уже нет. Поэтому они, когда к своим вышли, так и доложил — погиб, так сказать, командир, в смертельной схватке с врагом. А поскольку они вышли почти на полмесяца раньше деда, то на него не только написали похоронку, но и она ещё вполне успела дойти… А второй был уже в Румынии, когда их роту одну-одинёшеньку бросили закрыть прорыв из окружения крупной немецкой группировки с танками и артиллерией. Ну не оказалось больше поблизости никаких других частей и подразделений. Те, что котёл сделали — внутреннее кольцо окружения держали, а те, которых как раз и бросили маршруты отхода немцев перекрыть — ещё не подошли. Немцы раньше прорвались. Так и оказалась его рота, которая просто на марше была, передислоцируясь в другое место расположения, одна-единственная на пути прорыва немцев… Они тогда едва успели траншеи отрыть и оборону подготовить. И всю ночь дрались. Слава богу у немцев к тому моменту как они к позициям роты вышли, всего по нескольку снарядов на орудие осталось. Остальные при прорыве из котла израсходовали. И берега у того ручья, за которым рота позиции оборудовала, топкие оказались. Танкам никак не пройти. А сразу за ручьём кукурузное поле. Так что стрелять можно только вслепую… Но всё равно бой дался дико тяжело. К утру от всей роты, в составе которой с вечера насчитывалось сто пятьдесят шесть человек, всего двенадцать живых осталось. И все раненные. Ну дык за ночь они шесть раз во встречную атаку ходили, раз за разом отбрасывая фрицев назад за ручей… Но немецких трупов на том самом поле потом насчитали более четырёхсот. А сосчитать их смогли, потому что с рассветом к месту боя подошла танковая бригада. Так что немцев окончательно остановили, а потом они и сдались… Его за тот бой, когда всё разрешилось, второй раз к Герою Советского союза представили. И опять не дали. Представление аж до командующего фронтом маршала Толбухина дошло, который его и зарубил. Сказал: «Он же командир роты?», «Так точно!», «И где его рота? Ах нет — тогда обойдётся «Боевым Красным знаменем». Но, зато, из-за того боя мой дедуся оказался одним из немногих старших лейтенантов, о котором написано в академической двенадцатитомной «Истории Второй мировой войны 1939–1945» — самой главной советской монографии по войне. Там-то больше о больших чинах и звёздах написано. Ну и о всяких политических деятелях и организаторах производства. Старших лейтенантов там упоминается с гулькин нос. И дедуся — один из них. Я сам то место про него читал. Ну в будущем. Потому что этот двенадцатитомник пока ещё не вышел. То есть тот самый том, в котором это описано. Сам-то двенадцатитомник аж десять лет печатался. Года с семьдесят второго что ли. По тому в год… Да и Толбухин позже реабилитировался. Дедуся-то был офицером фронтового производства. То есть даже на курсах младших лейтенантов не учился. Прямо из старшины ему звездочку младлея на погоны повесили. Так что по всем приказам и инструкциям ему после объявления демобилизации по окончанию войны прямая дорога была на гражданку. Но Толбухин, после того как с дедом поближе познакомился, заявил: «Я такого офицера из армии не отпущу!» И отправил его в ШУОС. Школу усовершенствования офицерского состава. В Сортавалу. После чего дед уже стал считаться прошедшим обучение и, следовательно, ценным кадром, который более не подлежал непременному увольнению… У деда до сих пор в альбоме фотография с Толбухиным хранится. Она мне потом по наследству перешла. Я её внукам, а потом и правнукам показывал, когда о дедусе рассказывал…. И, кстати, не только с маршалом, но и с румынским королём Михаем. Её сделали на аэродроме в Бухаресте, вроде как, во время вручения Михаю советского ордена «Победы». Они там трое крупным планом — Толбухин, Михай и рядом молодой дед с шашкой наголо. Он в тот момент был «начальником объединённых почётных караулов города Бухареста». А на самом деле — начальником личной охраны (ну и, заодно, конвоя) короля Михая. А вы думали, как он с целым маршалом умудрился на короткой ноге оказаться? Хм-м-м… а вот интересно — он мне уже об этих случаях рассказал или мне ещё только предстоит о них услышать? Бли-и-ин, я ж теперь столько записать смогу! Всегда жалел, что он ушёл, а я так многого не дослушал и не спросил… А-а-а — нет, пока не смогу. Я ж ещё писать не умею. Причём, и «официально», и фактически. Потому как пытался… но руки как надо не работают. Координации в пальцах не хватает и точности движений. Так что придётся мне, не смотря на все знания в моей голове, как и всем остальным, снова все эти палочки-крючочки-кружочки целыми страницами рисовать. Ну а куда деваться?

Ладно, как бы там ни было — мне эта статья нужна была только лишь и исключительно для того, чтобы «залегендировать» свои занятия ушу. Я её вообще вскоре собирался «потерять». Потому как между теми упражнениями, что делал я, и теми, которые описаны в статье, была очень большая разница.

Вечером, перед сном, бабуся прочитала мне эту статью. Вместо сказки. Я её до того тоже просмотрел, но так, мельком. А тут бабуся прочитала мне её своим хорошо поставленным, учительским голосом. Ну что сказать — кое-что интересное узнал, но галиматьи в ней было тоже очень много. Не чтобы я был таким уж крутым специалистом по восточным единоборствам, но кое-что знал… Больше всего статья в «Науке и жизни» напоминала мне полулегальные брошюрки с приёмами карате, которые стали во множестве появляться в начале восьмидесятых, во время бума карате, прокатившегося по Советскому союзу после выхода на экраны страны фильма «Пираты ХХ века». Позже, в середине восьмидесятых, карате запретили, но это только добавило ему популярности. Тогда как раз началась перестройка, так что страна пошла в раздрай, и вскоре повсюду начали, как грибы после дождя, появляться всякие подпольные и нелегальные секции, «сенсеи» которых рассказывали развесившим уши ученикам, будто карате запретили потому, что оно жуть какое грозное, и потому проклятый советский режим приравнял его к боевому оружию. Боевое оружие ведь нельзя иметь. И карате заниматься тоже. Значит приравнял… Вот в подобных секциях и ходили по рукам брошюрки с похожим содержанием. Но то подпольные секции, а это — официальный научный журнал, выходящий под эгидой Академии Наук СССР… Неудивительно, что дедуся так скептически улыбался после того, как ознакомился со статьёй.

Следующие несколько дней я поднимался по будильнику за полчаса до завтрака и делал свою привычную зарядку. Дед, встав, заглядывал ко мне перед туалетом и, поглядев с полминуты на мои неуклюжие движения, на которые я переходил едва только слышал, как открывается дверь гостиной, усмехался и качал головой. Как бы там ни было, благодаря этому я получил возможность заниматься почти легально. Нет, если бы дед увидел весь мой комплекс, а потом снова взял в руки статью — я бы непременно спалился. Но даже случайно увиденное им полноценное одиночное упражнение уже можно было объяснить. А на большее я и не рассчитывал.

Так что план развития, который я составил в своей голове, начал потихоньку претворяться в жизнь.

Глава 3

— У-а-ау, — я сладко зевнул и покосился на круглый жестяной будильник, стоявший на столе в шаге от моего кресла-кровати. Сегодня опять удалось проснуться до того, как он зазвенел. Я потянулся, а потом сел на постели и, протянув руку, хлопнул по торчащему сверху будильника никелированному рычажку. Кнопка ушла вниз, и внутри будильника что-то хрустнуло. Это означало, что он не будет звонить как оглашенный. И — да, звонить это означало именно звонить. То есть бить металлом по металлу. Получившийся звук мог поднять мёртвого. Я, в будущем, слышал одну байку, когда так и произошло. Врач со скорой рассказал. Приехали они по вызову к лежащему на улице телу. Подбежали, перевернули — понятно. «Синяк» и уже отходит. Ну делать нечего — клятва Гиппократа, так что сразу же стали проводить реанимационные мероприятия. Ну там адреналин в сердце, разряд, искусственное дыхание, непрямой массаж и так далее. Бесполезно! Сердце запускается, чуть потрепыхается — и снова стоп. Мучились они мучились, хотели уж бросать, но тут из открытого окна, что располагалось над головой у, считай, трупа, раздаётся звук вот такого будильника. И этот труп, внезапно, зашевелился, захрипел и начал подниматься. Бригада скорой сначала охренела, потом бросилась к нему — в машину ж надо и в больницу, а он вырывается и хрипит:

— Пусти! Мне на работу…

Вскочив на ноги, я сладко потянулся и прыжком переместился в центр комнаты, приготовившись к началу зарядки. Сегодня у меня знаменательный день. Весь последний месяц я уговаривал дедусю и бабусю на то, чтобы они записали меня в бассейн. Далось мне это нелегко. Пришлось, даже, пообещать бабусе, что я начну-таки есть манную кашу, которую я всю жизнь на дух не переносил. Но получилось. И вот сегодня я не пойду в сад, потому что мы после завтрака поедем с дедом в бассейн договариваться с тренером. Почему договариваться? Да потому что четырёхлеток в секцию плаванья не берут. И даже если им, как мне, уже четыре года и три с лишним месяца — тоже. Занятия в спортивных секциях здесь начинаются минимум с шести лет. Считается, что раньше организм ребенка ещё не готов к восприятию физических нагрузок. На фоне того, что через пятьдесят-семьдесят лет в секции по футболу, тайскому боксу и тяжелой атлетике записывали даже трёхлеток, подобные ограничения кажутся мне излишними. Ведь профессиональный тренер всегда может подобрать для ребенка такие упражнения, которые ему не навредят, а, наоборот, позволят развиваться лучше и быстрее. Неважно как называется секция. А уж на плавании для этого полное раздолье… Подобный подход, скорее всего, обуславливался тем, что там, в будущем работа тренера оплачивалась за счёт денег родителей юных спортсменов. Здесь же за всё платило государство. Так что часть секций вообще была бесплатной. А остальные стоили такие копейки, что о них стыдно было говорить. Например, месячная оплата за занятия плаваньем в городском бассейне с длиной дорожки двадцать пять метров составляла… восемь рублей! Вследствие чего тренерам не было никакой нужды гоняться за учениками. Наоборот, чем их было меньше — тем им легче. Поэтому с шести лет — и точка!.. И, кстати, именно это ограничение было одним из основных аргументов дедуси и бабуси против того, чтобы согласиться идти со мной записывать меня в бассейн. Но я сумел их переубедить. Эх, теперь бы ещё с тренером договориться… Но на этот счёт у меня был веский аргумент — дедуся!

— Уже вскочил? — усмехнулась бабуся когда я, после своего сеанса «утренней гимнастики» (ни на что большее мои занятия пока не тянули), сунул нос на кухню. — Тогда иди мойся и садись завтракать.

Я сунул нос к плите.

— Ух ты — жарьенные булки! Я щас, ба…

Жаренные булки моя бабуся делала такие, что пальчики оближешь. Она брала уже слегка зачерствевший батон, резала его на бутербродные ломти, обваливала их в кляре, состоящем из яйца, муки и каких-то ещё секретных ингредиентов, после чего метала на сковородку. А когда они покрывались тонкой хрустящей корочкой — щедро посыпала их сахарным песком. Песок от горячих булок плавился и образовывал ещё одну корочку, которая вкусно хрустела на зубах и таяла во рту. Мм-м-м — объеденье!

После завтрака мы с дедом — он в костюме, а я в рубашечке с длинными рукавами и тёмных брючках, то есть оба-два такие солидные, выдвинулись в воинскую часть, на территории которой дедуся держал свою «Волгу». Именно на ней мы и приехали из города со слегка режущим слух названием — Арзамас-16, в котором я имел честь появиться на свет. В связи с чем уже в двадцать первом веке заимел неслабый гемор. Потому как кроме того, что после распада СССР городу вернули его историческое название — Саров, параллельно с ним переименовали и область — из Горьковской в Нижегородскую. В связи с чем сведения в моём свидетельстве о рождении и в моём паспорте совершенно не били друг с другом. Что регулярно становилось причиной всяческих юридических коллизий…

В бассейне дед сразу же направился к директору. Тот сидел на третьем этаже в не слишком-то и большом кабинете, одна стена которого была занята открытыми полками, заставленными массой разнокалиберных кубков, а вдоль второй стояли два застеклённых книжных шкафа с совершенно нестыкующимся содержимым. Первый был буквально забит канцелярскими папками и тонкими брошюрами в бумажных обложках, озаглавленными «Нормы ГТО» или «Квалификационные требования судей» либо «Спортивные нормативы по гимнастике», а так же какими-то спортивными журналами и подшивками газеты «Советский спорт», а во втором на полках солидно и вольготно разместилась мощные синенькие тома «Большой советской энциклопедии» и коричневые стандартные томики «Полного собрания сочинений В.И. Ленина».

— Добрый день, моя фамилия — Воробьёв. Вам должны были позвонить…

— Да-да, Иван Фёдорович? Рад, рад знакомству… — директор вылез из-за стола и с большим пиететом поздоровался с дедусей. — Тогаев Роман Геннадьевич. Чем могу помочь?

— Вот, — дед слегка подтолкнул меня вперед. — Это мой внук. Кстати, ваш тёзка. Он очень хочет заниматься плаваньем.

— Ну-у, это не проблема! Поможем тёзке с этим делом, — улыбнулся директор. — Сколько ему лет?

— Четыре.

— Хм-м… — директор нахмурился. — А вот это уже проблема. У нас в секции принимают только с шести.

Дед развёл руками.

— Я ему объяснял. Но он нас просто замучил! Прямо рвётся на тренировки. Обещает очень стараться и во всём слушаться тренера. Так что если есть хоть какая-то возможность…

Директор окинул меня задумчивым взглядом, потёр подбородок и нехотя кивнул.

— Хорошо. Давайте пойдём поговорим с тренером новичков…

Тренер новичков обнаружился на рабочем месте — у кромки бассейна. Это оказалась рослая женщина в спортивным костюме и с зычным голосом, которым она активно командовала:

— Кузовкин — ноги прямее держи! Балеева — не надо залезать грудью на поплавок. Руки прямее!

— Ирина Алексеевна, можно вас на минуточку? — обратился к ней директор подойдя поближе.

— Так — всем стоп! Отплыли к бортику! — приказала тренер и только после этого развернулась к собеседнику. — Слушаю, Роман Геннадьевич?

Он наклонился к ней и негромко заговорил, кивая в нашу с дедусей сторону. Она некоторое время слушала его, а потом повернулась и окинула меня взглядом. После чего нахмурилась и отрицательно мотнула головой.

— Нет, вы что? Роман Геннадьевич, да даже если забыть об инструкции — вы посмотрите на его рост? Ему же даже в «лягушатнике» по горло будет! А если чуть отплывёт — и вообще с головой… Нет, я категорически против! Он недостаточно взрослый для занятий.

Бли-ин! Первый шаг моего плана развития повис на волоске… Нет, научиться плавать я смогу и без бассейна. Тем более, что в своём «первом» детстве я уже занимался плаваньем. И достиг в этом пусть и скромных, но успехов — выиграл пару соревнований и заработал первый юношеский разряд. Так что бассейн мне нужен был не для того, чтобы научиться плавать, а для совершенно другого. Во-первых, плаванье — это развитие. Причём всего — дыхалки, суставов, костей скелета, мышц плечевого пояса, ног, пресса, спины, общей выносливости и так далее. При плавании идёт нагрузка практически на все группы мышц. А большего мне на данном этапе и не надо. К тому же эта нагрузка на первом этапе будет не особенно сильной. То есть опасности перенапрячься и перегореть у меня не будет. Особенно если вспомнить, что нагружаться я буду под присмотром тренера… Во-вторых, это регулярность занятий. Чтобы я там не хотел и не думал — обеспечить себе регулярные физические нагрузки по полтора-два часа в день три раза в неделю я могу только если меня запишут в какую-нибудь спортивную секцию. Ни в садике, ни дома мне этого сделать не удастся. Воспитатели и так загружены присмотром за большим количеством детишек, так что отвлекаться ещё и на меня не будут. А заниматься самостоятельно не разрешат. Спортивные упражнения — вещь травмоопасная. Зачем им лишний геморрой? Дома же бабуся тоже побоится оставлять меня без присмотра, но и отрывать полтора-два часа от своей домашней работы на пригляд за мной во время занятий тоже не согласится. Так что, если я хочу уже сейчас начать развиваться физически — выход один: спортивная секция. И плаванье здесь было наилучшим кандидатом. В-третьих, плаванье — это ещё и прокачка выносливости. А это такая вещь, что пригодится как в любом другом виде спорта, так и просто в жизни. В моём юном возрасте с этим, конечно, надо пока быть довольно осторожным, но я это понимаю и не собираюсь с налёта начинать изображать из себя супермена. Так что никаких проблем быть не должно. Однако, для этого нужно убедить тренера меня взять…

Я решительно выдернул ладонь из руки деда и двинулся в сторону тренера. Подойдя вплотную, я ухватился своей ручонкой за руку тренера и, изобразив самый проникновенный взгляд, обратился к ней:

— Ирина Алексеевна, а можно спросить?

Тренер, до сего момента продолжавшая убеждать директора в том, что категорически не может взять на себя ответственность за столь мелкого ученика, вздрогнула и озадаченно уставилась на меня.

— М-м-м… ну спрашивай?

— А что делает человека взрослым?

Женщина удивлённо вскинула брови. Ну да — подобного вопроса она не ожидала. Что может спросить четырёхлетняя мелочь? А можно мне в бассейн? Или — а можно я с поплавком покупаюсь? Ну либо что-то подобное. А вот такой вопрос…

— Ну-у-у… не знаю, — несколько обалдело начала тренер. — Образование… — несколько невпопад предложила она. — Кхм, ну и физические кондиции…

— А мне говорили, что ответственность и дисциплина, — припечатал я. После чего сделал добивающий удар. — Мне соврали? Достаточно просто вырасти большим и получить аттестат, и я уже взрослый?

— М-м-м… нет-нет, конечно тебе сказали правду! — как я и рассчитывал при подобной постановке вопроса в Ирине Алексеевне взял верх педагог. — В первую очередь, взрослый — это именно ответственность и дисциплина.

— Ну тогда, я — взрослый! — со всей серьёзностью сообщил я этой замечательной женщине. — Можете быть уверены — со мной у вас будет куда меньше хлопот, чем с любым другим учеником. Пусть они и старше меня. А если это будет не так — гоните меня из секции взашей. Слова против не скажу, — я сделал паузу, окинул тренера максимально серьёзным взглядом и деловито поинтересовался. — Так когда мне приходить на первое занятие?

Тренер беспомощно покосилась на директора, потом снова перевела взгляд на меня, затем вздохнула и, махнув рукой, произнесла:

— Ладно, приходи послезавтра к трём.

Всё дорогу домой дед поглядывал на меня с задумчивым видом, но я старательно не обращал на него внимания, изо всех сил демонстрируя незамутнённую детскую радость от того, что всё получилось. Впрочем, затрачивать на это какие-то особенные усилия от меня не требовалось. Достаточно было просто максимально отпустить контроль — и детское тело само всё сделало.

— А кто тебе говорил, что взрослый — это прежде всего ответственность и дисциплина? — поинтересовался дедуся, когда я уже вылезал из машины в нашем дворе.

— Вер-ра Евгеньевна, — прорычал я. «Р» у меня уже получалось почти всегда, но иногда вот так, рычаще. — И это она не мне говорила, а Тише. Ну, когда он чашку разбил. А я запомнил, — такой случай действительно произошёл недели три назад… Жиртрест оказался тем ещё шкодником. После того происшествия в туалете он попытался ко мне подлизаться, но у него ничего не получилось. Мне претило демонстрируемое им передо мной лизоблюдство. Похоже, Тиша вообще умел практиковать лишь два типа отношений — гнобление слабых и лизоблюдство перед сильными. Меня он признал сильным. Ну, как минимум, на какое-то время. Так что попытался привычно полизоблюдствовать. Но мне это не понравилось. Вследствие чего в настоящий момент мы с ним, типа, вращались по разным орбитам. Он не лез ко мне, я не трогал его. А вот момент подгадить кому-то другому он упускал редко. Но, поскольку свои гадости он делал с изобретательностью четырёхлетки, то, чаще всего, его потуги оказывались замечены воспитательницей или нянечкой. Что непременно влекло за собой как минимум нравоучения. А часто и наказание. Впрочем, абсолютно безрезультатные. Такой уж характер…

— Хм, понятно, — хмыкнул дед и махнул рукой. — Ну беги к бабусе. Она отведёт тебя в садик. А я на работу…

В саду моё более позднее появление особенного ажиотажа не вызвало. Воспитательница была предупреждена, а с детьми я особенно не контачил. Блин, ну сами подумайте, на какой основе я в принципе мог бы законтачить с малолетками? Какие у меня могли быть общие интересы с четырёхлетними детьми? Так что за те почти три месяца, что я уже находился в прошлом, мне удалось приучить всех, что я как бы отдельно от группы. Сам по себе. Слава богу, тот мой уход из садика, во время которого я и перенёсся в своё юное тело, состоялся буквально на первой неделе моего пребывания в детском саду. Так что воспитатели ещё не успели хорошо изучить мой характер. Тем более, что, как выяснилось, тогда действительно был июнь. То есть начало лета. И потому часть воспитательниц и нянечек уже успела уйти в отпуска. Поэтому оставшихся воспитателей и остальной персонал часто «тасовали», отправляя подменять ушедших в отпуск коллег в другие группы. Алевтина Александровна, кстати, как раз и оказалась из таких «подменных». Потому что вторая из наших «штатных» воспитательниц помимо Веры Евгеньевны — Эльвира Микаэловна в тот момент находилась в отпуске. Причём, ушла она в него буквально через три дня после того, как я появился в группе. А Алевтина Александровна в нашей группе появилась вообще в первый раз. Что же касается Веры Евгеньевны, то она в тот момент тоже часто выходила на подмены, появляясь в своей «штатной» группе максимум пару-тройку раз в неделю. Увы, «скользящий график» — вещь шибко муторная… Так что, в конце концов, моя не слишком контактная манера поведения была воспринята нашими воспитательницами как вполне для меня естественная. Ну характер такой у ребёнка — куда денешься? И хотя в первые пару месяцев они пытались как-то вовлечь меня в общие детские игры, но, не добившись в этом особенных успехов, решили оставить меня в покое. Режим я после того случая, который было решено считать издержками привыкания, не нарушал, не скандалил, не дрался, вёл себя, по большей части, тихо и спокойно — так чего меня зазря дёргать-то?

Кстати, мои надежды на то, что те изменения в привычном поведении, которые у меня, несомненно, произошли (не могли не произойти как бы я сильно ни старался вести себя «как обычно») будут так же отнесены на стресс от отдачи меня в детский сад, так же полностью оправдались. Типа новые люди, новые правила, новые, непривычные требования к поведению, а у ребёнка в этом возрасте такая слабая психика… Во всяком случае, именно так бабуся и рассказывала это деду в один из вечеров после ужина.

Когда бабуся, передав меня воспитательнице, ушла, как раз наступил обед, после которого пришло время дневного сна. Разложив постель, я юркнул под одеяло и задумался. План на первое время был полностью выполнен — я не спалился, обжился и, даже, начал активно заниматься собственным развитием. Так что пришло время думать над тем, как вообще я хочу построить свою жизнь. Чем заняться? Чего добиться? С кем прожить эту новую жизнь? Впрочем, с последним вопросом мне всё было ясно. Несмотря на то, что я, в принципе, теоретически, мог организовать себе в будущие подруги и спутницы жизни почти кого угодно — от супермодели, например, Натальи Водяновой или, чем чёрт не шутит, даже и Мелании Кнавс (будущей Трамп), и до дочки Березовского или, там, принцессы-красотки Шарлотты Казираги (с таким-то знанием о будущем) на самом деле кандидатура в будущие супруги у меня была только одна — моя прежняя любовь. Моя Алёнушка. Она сейчас тоже жила где-то в этом городе. Где-то — потому что того дома, в котором она жила, когда я с ней познакомился, ещё не было. Не построили его пока. Ну да и ладно. И вообще, лучше всего будет если я с ней познакомлюсь так и тогда, как и когда это произошло в прошлый раз. Ей в тот момент был двадцать один год, и она перешла на пятый курс МГРИ им. Серго Орджоникидзе… Потому что в этом случае она точно уже будет именно тем человеком, с которым мы прожили душа в душу шестьдесят лет. Ибо к тому моменту она приобретёт весь необходимый для этого жизненный опыт, переживёт все свои детские любови и разочарования, накопит достаточный багаж неудач и провалов… Да, так и следует поступить. Так что один вопрос у меня отпадал, а его воплощение в жизнь отнеслось ажно на восемнадцать лет вперёд. Что же касается других планов… сначала у меня возникла идея заделаться вундеркиндом. То есть по-быстрому окончить школу — лет, эдак, в двенадцать, максимум в четырнадцать, после чего так же быстро пролететь институт. Ну, чтобы к восемнадцати, то есть возрасту полной официальной дееспособности, стать уже совершенно самостоятельным — с дипломом, профессией и, возможно, кое-какими связями. Ну неужели в верхах не обратят внимания на юного вундеркинда? Точно же должны заметить! Если уж не сам Дорогой Леонид Ильич, но всё равно кто-нибудь важный и влиятельный… Однако, затем, подумав, отказался от этой идеи. Почему? Да потому что время до восемнадцати лет можно было бы потратить более плодотворно. Я ведь не смогу пройти всю школьную программу на, так сказать «старом багаже». Пусть историю и, скажем, географию я знаю куда лучше школьной программы, но из той же химии я не помню почти ничего. Как и из астрономии, биологии и ещё тучи разных предметов. Так что все их придётся учить. Да и с историей с географией тоже не всё так однозначно. В школе ведь от меня потребуют ответы в соответствии с тем, что написано в современных учебниках, а по истории они все сейчас жёстко завязаны на марксизм-ленинизм. Потому что здесь и сейчас история — предмет жёстко политизированный и почти на все исторические события смотрит через призму классовой теории. И какой будет реакция учителя, когда я буду рассказывать, скажем, о восстании Уолта Тайлера или событиях Великой французской революции словами лондонского или парижского гида либо статей из интернета, которые я помнил куда лучше школьных учебников (ну так и читал-то я их лет на тридцать-сорок позже них), мне даже сложно представить. Тут, пожалуй, вызовом к директору не обойтись — могут и из комсомола турнуть. А это, считай, полный и окончательный крест на последующем высшем образовании. Ну, возможно, за исключением ветеринарного или сельскохозяйственного… Так что, если я решу пойти по этому пути — учиться мне не переучиться. А это время, которое можно потратить с куда большим толком. С каким? Ну, во-первых, тот же спорт. Он мне точно будет нужен чтобы сохранить свой организм в наилучшем состоянии до момента появления теломерной терапии. Открытие которой я, к тому же, собирался намного ускорить. В моей прошлой жизни теломерную терапию для продления активной жизни людей и замедления старения начали использовать только в конце двадцатых, но заниматься исследованиями природных материалов, на базе которых потом были разработанные медицинские препараты, начали, насколько я помнил, чуть ли не за тридцать лет до этого. Ну, так писалось в тех статьях о теломерной терапии, которых я когда-то прочитал туеву хучу… И, вот ведь, анекдот — столь важное открытие состоялось почти случайно. Потому что изначально программа, результатом которой стала разработка методики теломерной терапии, была направлена вовсе не на замедление старения и, соответственно, продление жизни человека — подобным занимались совершенно другие и куда более богатые организации, целями же этой программы были увеличение периода лактации и повышение уровня продуктивности крупного рогатого скота. Причём, эта была совместная программа боливийского и перуанского минсельхозов с соответствующим финансированием. Вследствие чего «побочный» эффект разработанных препаратов и применяемых методик был обнаружен только через двадцать с лишним лет неспешной работы. После чего его ещё несколько лет неторопливо исследовали… Так что, если успеть заработать денег и вложиться — вполне можно пободаться за то, чтобы сдвинуть сроки выхода первого, пусть совсем сырого и тестового продукта минимум лет на двадцать, а то и на двадцать пять пораньше. Тем более, что где искать исходное сырьё я знаю — Южная Америка, граница Перу и Боливии, район озера Титикака. Там росла некая травка, название которой я напрочь забыл, но сам внешний вид помнил отлично. Потому как именно с этой травки был срисован логотип самой крупной компании-производителя препаратов для той самой теломерной терапии. Вследствие чего узнать её по рисунку в каком-нибудь справочнике я должен был. Ну есть же какие-нибудь справочники по эндемикам высокогорных Анд? Или есть вариант просто туда съездить и посмотреть вживую. Раз у меня будут деньги на исследования, то уж на поездку-то точно хватит. А эта травка там, насколько я помнил, что-то вроде местного сорняка, то есть встречается довольно часто… Нет, позже были обнаружены и другие «исходники» — в Индии, в Китае, в Африке, даже у нас на приполяном Урале тоже что-то отыскали. Да и попытки создания искусственного активного вещества не прекращались ни на минуту. Но наибольший выход активного компонента к моменту моей смерти всё так же выдавала именно эта травка. Из-за неё в Южной Америке даже война разразилась. Ну за контроль над местами её произрастания. Сначала между Перу и Боливией, а потом в эти разборки влезли и чилийцы… Так что, как ни крути, спорт нужен однозначно. В самом лучшем случае с теломерами я смогу чего-то добиться только к середине, в самом лучшем случае к началу девяностых — до того ни денег, ни возможностей даже хотя бы просто выехать за границу у меня не будет. Ну если только не уйти «на рывок». Но подобный поступок так сильно ударил бы по моим родным, что я этот вариант даже не рассматривал… А в середине девяностых мне уже будет за тридцать. То есть, получается, минимум пять лет уйдут псу под хвост. Причём, это ещё в лучшем случае! Потому как совершенно не факт, что у меня всё получиться более-менее быстро. Кто его знает — может первые образцы препаратов подобного эффекта не имели. А потом, типа, развились технологии, разделительные центрифуги там появились нового поколения или какие другие технологические процессы перешли на следующий уровень — вот тогда всё и получилось. Так что варианта, что на самом деле препарат появится приблизительно в те же сроки, что я помнил, тоже исключать нельзя… Спорт же позволяет держать организм на пике и в тонусе несколько дольше, чем с этим способна справиться твоя собственная генетика. То есть при реальном «тридцатнике» по паспорту, с помощью спорта можно сохранить организм в состоянии если не двадцати пяти, то, как минимум, двадцати семи-двадцати восьми лет. И, чем дальше, тем эта разница всё больше и больше возрастает. То есть к пятидесяти она вполне может составить уже десять, а то и пятнадцать лет… В прошлой жизни я эту возможность, можно сказать, похерил. Поскольку спортсменом был не очень активным. Нет, кое-чем занимался — плаваньем, бегал на лыжах, причём неплохо — в межшкольных соревнованиях по биатлону участвовал, а в пятьдесят, во время поездки в Андорру даже сподобился встать на горные лыжи. Но и только. Причём, бросил я все эти занятия довольно быстро. И снова вернулся к спорту, то есть, если быть точным — физкультуре, когда без неё уже не смог ни нормально сидеть, ни стоять, ни, даже, лежать… Выпавший мне второй шанс давал возможность не совершать подобной ошибки. Особенно учитывая такую мотивацию. Причём, на этот раз я собирался развиться максимально всесторонне. Так что бассейном я ограничивался не думал. Через год, когда Ирина Алексеевна начнёт считать меня перспективным (а она начнёт — уж я об этом позабочусь), в планах было пойти на гимнастику. Развивать гибкость, координацию и вестибулярку. А там, глядишь, и бегом займусь. Да и почему бы ещё чем другим не заняться? Например, горными лыжами и велосипедом… Ну а лет с одиннадцати можно потихоньку перейти на бокс и какую-нибудь борьбу. Типа самбо. Секция самбо у нас в городе точно имелась. Алёнкин старший брат в ней занимался вроде бы… А его друг Миша — точно! Он вообще до мастера спорта умудрился дорасти… Только непонятно в какие годы эта секция появилась. Ну там будем посмотреть — но на самбо я точно пойду. Ушу-то у меня чисто оздоровительное. Ну, возможно, частично и развивающее. Всё-таки, похоже, с этой самой «энергией» не всё так однозначно. Чувствую я её. И, даже, научился понемногу гонять по телу не только лишь во время тренировки, но и просто. Например, в садике во время дневного сна. Недолго правда, минут пять-семь, после чего я просто засыпал…

Ну и, кроме этого, я собирался поступить в художественную и музыкальную школы. И та, и другая в городе имелись… Тренировать мелкую моторику тоже нужно. Всё-таки неразвитость тела меня сейчас довольно сильно ограничивает. Да и просто умение изобразить что-то на бумаге или сбацать «крутой хит» на гитаре в жизни много где может пригодиться — от молодёжной компании до армейского подразделения. Не говоря уж об общем развитии. В прошлой жизни мне очень пригодились сохранившиеся в памяти обрывки воспоминаний о том, что мне преподавали на уроках по предмету «История искусств», курс которых был включен в программу художественной школы. Очень, знаете ли, приятно было, стоя перед картиной Эль Греко в музее Прадо или той же «Моной Лизой» в Лувре чувствовать себя не полным и абсолютным нубом, а человеком кое-что об этом знающим. Когда рассказ экскурсовода ложится на, так сказать, «старые дрожжи» — и запоминается всё куда лучше, и выглядишь при этом в глазах как своих, так и семьи намного круче… Кроме того, были и другие планы — прыжки с парашютом, планер, может, даже, и легкомоторная авиация, мотоцикл, горные лыжи, яхтинг… Помните анекдот: «Почему, когда говорят, что «В жизни надо попробовать всё», то имеют ввиду секс, бухло и наркотики, а не альпинизм, виолончель и ядерную физику?». Так вот я собирался заняться именно вторым «набором». Причём, максимально его расширить. Вследствие чего свою вторую жизнь я должен был прожить куда интереснее, чем первую. Хотя и на первую, если честно, было грех жаловаться. Но вторая точно будет круче — с кругосветкой на яхте, с подъёмом на Фудзияму и спуском в кратер вулкана Амбрим, с купанием в водопадах плато Путорана и пешим двухнедельным путешествием по древним инкским дорогам от Куско к Мачу-Пикчу. А там и ещё что-нибудь придумаю…

Да и вообще детство и юность — лучшее время для ускоренного развития. И «сливать» его, пытаясь побыстрее стать взрослым — несусветная глупость. Ну сами посудите — организм ещё свеж и восприимчив, а думать о том, где спать, что жрать, во что одеваться — не нужно. Ну, то есть, подобные задачи, конечно, есть, но решаешь их не ты, а родители. Или дедушка с бабушкой. То есть от развития эти проблемы тебя никак не отвлекают… И наоборот, возможностей для твоего развития пока ты ребёнок — воз и маленькая тележка: спортивные секции, кружки в Доме пионеров, музыкальная и художественная школы, детские коротковолновые любительские радиостанции. И стоит всё сущие копейки! Причём, нацелено всё это в основном и в первую очередь именно на детей. Да у взрослых сейчас и десятой части подобных возможностей не наберётся. Не говоря уж о том, сколько времени им приходится тратить на работу и всякие заботы по хозяйству.

И пусть в нашем городке имелось не всё потребное, например, аэродрома и, соответственно, аэроклуба в нём не было и не предвиделось, но я планировал годам к тринадцати-четырнадцати настолько войти у родных в доверие, что для них стало бы естественным отпускать меня одного в Калугу на, скажем, занятия в аэроклубе. Там аэроклуб точно имелся… Но, когда всем этим заниматься если я «пойду в вундеркинды»?

Что же касается чего-то глобального — то, скажем, спасать СССР я не планировал. Нет, я бы точно не расстроился если он сохранился бы, но только не в том виде, к которому эта страна пришла к концу семидесятых-началу восьмидесятых. «Тащи с работы каждый гвоздь — ты здесь хозяин, а не гость» это ведь как раз из тех времен. Как и «Бригада — кому нести чего куда» вместо Бригады коммунистического труда. Либо «Они делают вид, что нам платят — а мы делаем вид, что работаем». Да уж — горько народ шутил… Или, скажем, откуда появились такие понятия как «несуны» или «недострой»? Как вообще в ПЛАНОВОЙ экономике может возникнуть даже само понятие «недострой»? Она же плановая! Помните же: «План — закон, выполнение его — долг, перевыполнение — честь!» И как при этом может в ней что-то недостроится? Или планы такие были? Тоже «недостроенные». Как и планировщики…

А ещё я помнил, как уже с пятого класса после школы, бросив портфель, бежал к двум часам к гастроному — занимать очередь за колбасой. При том, что колбасу в магазинах нашего города начинали продавать только с пяти часов. Сделано это было потому, что рабочий день на большинстве предприятий города заканчивался в шестнадцать сорок пять. И в горисполкоме вполне справедливо предполагали, что если её начать продавать раньше, например, с тех же двух часов, то к тому моменту, когда народ пошёл с работы — колбасы бы уже в магазинах не осталось. Всё размели бы бабульки с окрестных деревень и мамочки-декретницы. Вот только с объёмами власти немного не подрассчитали. Наверное, не приняли в учёт тех самых бабулек. Так что колбасы не хватало всё равно. Вследствие чего если не занять очередь заранее — то с колбасой был гарантированный пролёт. Так что к магазину нужно было приходить к двум часам. Ну если ты хотел точно не пролететь с этим делом… И это ещё у нас в городе со снабжением было хорошо, потому что у нас колбаса была. Двух видов: «по два двадцать» и «по два девяносто». А в окрестных деревнях и посёлках в госмагазинах она отсутствовала как класс. Напрочь. Вместе с мясом, рыбой и десятком других вполне повседневных продуктов. Там всё это можно было купить только в кооперативных магазинах, но по цене в два, два с половиной раза дороже. Чем, кстати, и объяснялось засилье бабок из окрестных деревень и посёлков в магазинах нашего городка… А ведь это был семьдесят пятый год. Считай самый пик советского развития! В космос летали, ледоколы и плотины ГЭС строили, балет гремел, советский цирк и ансамбль «Берёзка» на гастролях в Европе и Америке собирали аншлаги… Но как я смогу на это повлиять — я не представлял. Нет, в книгах по альтернативной истории, которые я и читал, и, даже, писал, всё выходило. Но вот в жизни… В восьмидесятом мне исполнится семнадцать лет. Кто будет слушать подобного сопляка? Даже если я покажу себя вундеркиндом. Сахарова — академика, трижды Героя социалистического труда, лауреата Сталинской, Ленинской и, даже, насколько я помню, Нобелевской премий, а также создателя советской водородной бомбы, никто не послушал. А когда он стал настаивать на своём — просто сослали в Горький, плюнув на то, что он был гениальным учёным и разработчиком и мог ой как много сделать для советской оборонки и атомной промышленности. Даже на это не посмотрели, несмотря на то, что уж оборонка в СССР всегда была «священной коровой»! А уж слушать какого-то юного вундеркинда вообще никто не будет… Потому что считается, что страна строится на сугубо научной основе под названием марксистско-ленинская теория научного коммунизма. И пусть «верхушка» в неё уже, скорее всего, не шибко-то и верила, но «дать слабину» она себе позволить никак не могла. Причём, как показало дальнейшее развитие событий — оказалась в этом совершенно права. Едва только слабина появилась — как СССР рухнул! Причём, без мировой войны и наличия «партии нового типа», как это произошло в случае с «давно прогнившей и шатающейся» Российской империей… И куда мне соваться такому красивому с охренеть какими гениальными идеями? А уж если я заявлю, что я из будущего и знаю какой жопой оно всё обернётся — психушка покажется для меня лучшим вариантом… Так что — увы, СССР мне не спасти. Но сделать так, чтобы моя семья и близкие пережили катастрофу девяностых с намного меньшими потерями, чем это произошло в прошлый раз, я не просто хочу, но и считаю себя обязанным. Ну а если в процессе этого удастся сделать что-нибудь и для страны — буду только рад. На этой мысли я и уснул…

Вечером, за ужином, дедуся в лицах рассказал бабусе как я раскрутил тренершу на то, чтобы взять меня в секцию. Та улыбалась и кивала, а потом строго посмотрела на меня и спросила:

— Ты понимаешь, что взял на себя серьёзные обязательства?

— Да, бабусь…

— И что тебе придётся сильно постараться, чтобы твои слова не стали пустым сотрясением воздуха? Я не хочу, чтобы из моего внука вырос пустопорожний болтун!

Я вздохнул и кивнул головой.

— Понимаю. И буду очень стар-раться.

— Хорошо, — бабуся удовлетворённо кивнула и потрепала меня по голове. — Ну иди, поиграй. А мы с дедусей ещё тут посидим, на кухне.

Я вернулся в свою комнату и, быстро раздевшись, вышел на середину. Раз дед и ба застряли на кухне с разговорами — можно провести тренировку пораньше и растянуть её на подольше. К девяти они точно выберутся с кухни — программа «Время» была обязательным пунктом дневного расписания, но пока до этого было ещё далеко. Я встал в стойку и начал глубоко дышать, стараясь, как это писалось в сонме всяческих брошюрок по «духовному развитию», которые я время от времени почитывал в электричках, когда ещё регулярно мотался в Москву, «разогнать по телу энергию». Да что там какое-то «разогнать энергию» — я тут даже уже несколько дней пытался заняться медитацией. Но пока не получалось никак. Причём, проблемы присутствовали на всех этапах. От первого до-о-о… ну до последнего я ещё не добрался ни разу. Для классической позиции со сложенными ногами у меня пока не хватало наработанной гибкости, а в позиции «сядьте поудобнее» я, чаще всего, засыпал. Или мне просто надоедало долгое сидение в неподвижности, от чего я начинал злиться и прекращал это дело… Следующим пошли чжэнъяцзянь. Они у меня теперь получилась намного лучше, чем в самом начале и заметно лучше, чем в оставшейся только в моей памяти старости. Господи, как же здорово снова быть юным! Ну, когда ничего не болит, не хрустит и не скрипит, и впереди ещё вся жизнь! Блин, если всё вот это вокруг — бред впавшего в кому старика, я не знаю, что с собой сделаю если, не дай бог, очнусь…

Глава 4

— Кузовкин — не сачковать! Тебе ещё три бассейна осталось. Воробьёв — хорошо, но при повороте толкайся от бортика сильнее. Теряешь секунды. Балеева, руками работай, руками, на одних ногах не вытянешь.

Толкайся как же… а если сил уже нет? Она что забыла, что я на два года младше чем все остальные? Вот блин — вляпался на свою голову… В этот момент пальцы вытянутой вперед для гребка руки коснулись бортика, и я, глубоко вдохнув, крутанулся назад, ударив пятками по бортику бассейна и постаравшись оттолкнуться от него с максимальной силой. Получилось плохо. Но замечания не последовало. Похоже, Ирина Алексеевна, наконец-то заметила, что я выдыхаюсь…

С того момента, когда я, оснащённый новенькими шерстяными плавками, первый раз вошёл в раздевалку бассейна прошло уже почти девять месяцев.

Первый день занятий оказался очень запоминающимся. Началось всё с того, что я, только успевший уже полностью раздеться, оказался на полу от резкого удара по ногам. После чего сразу же получил ещё и солидную затрещину.

— С дороги, малявка!

Крепенький паренёк лет шести, а то и семи, навис надо мной, криво усмехаясь. Рядом с ним так же с кривыми улыбочками застыло ещё трое. Да уж, эти парни — далеко не жиртрест с прихлебателями. Я окинул взглядом их крепкие фигуры и зло ощерился… Блин! Шансов у меня против них немного, но они есть. Нет, не победить — тут мне даже один на один ничего не светит, но заставить отступить, вбить в головы, что связываться со мной — себе дороже, перейти в категорию «да ну его этого дурного…» шанс был. И неплохой. Но-о-о, не сейчас. Ибо это означало — мгновенно вылететь из секции. Вряд ли тренер простит мне драку в раздевалке в первый же день занятий…

— А вы всегда так — на кого помладше толпой побольше? — ухмылочки с лиц четверых мальчишек медленно сползли.

— Чё ты сказал? — главный угрожающе надвинувшегося на меня.

— Ничё! — я ехидно сморщился и насмешливо поинтересовался:- А вот ты не боишься — а вдруг мне не четыре года, а на самом деле целых четыре с половиной, а вас всего четверо? — после чего натянул плавки, которые до этого держал в руках, и двинулся из раздевалки наружу, небрежно бросив через плечо:- После занятий жду за бассейном.

Разминку я провёл под градом перешёптываний и испуганных взглядов со стороны мальчиковой половины нашей группы, часть которой была свидетелями произошедшего в раздевалке. А когда нас отправили уже в сам бассейн ко мне приблизился какой-то чернявый мальчишка лет семи и жарко зашептал: