Карина Глейзер Ян

Вандербикеры с 141-й улицы

Оригинальное название: THE VANDERBEEKERS OF 141ST STREET

Text and interior copyright © 2017 by Karina Yan Glaser

Map copyright © 2017 by Jennifer Thermes

Published by special arrangement with

Houghton Mifflin Harcourt Publishing Company

ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2019







Дом был для меня самым уютным и приятным местом на свете. «Паутина на двоих», Элизабет Энрайт
Я и мой дом – лучшие друзья. «Энн из Зелёных крыш», Люси Мод Монтгомери


Пятница, 20-е декабря

Глава первая

В одном мирном квартале на Сто сорок первой улице стоит ярко-красный дом из песчаника. В уютной гостиной этого самого дома собрались на семейный совет Вандербикеры. Их питомцы – пёс Франц, кот Джордж Вашингтон и декоративный кролик Паганини – посапывали на ковре под лучами солнышка. Трубы в доме вторили им тихим урчанием.

– Начать с хорошей новости или с плохой?

Пятеро маленьких Вандербикеров посмотрели на родителей.

– С хорошей, – ответили Иза и Лэйни.

– С плохой, – попросили Джесси, Оливер и Гиацинта.

– Что ж, – сказал папа, – начнём с хорошей. – Он поправил очки. – Вы же знаете, что мы с мамой вас очень-очень любим?

Оливер – невероятно умный для своих девяти лет – отложил книгу и сощурился.

– Вы что, разводитесь? Родители Джимми Л. развелись. А потом подарили ему ручную змею. – Оливер пнул пяткой стопку древних энциклопедий, на которой он сидел.

– Нет, мы… – начал было папа.

– Это правда? – перебила его шестилетняя Гиацинта, и в её круглых глазах блеснули слёзы.

– Ну что вы, развод… – заговорила мама, но её прервала Лэйни:

– Что значит «азвот»?

Лэйни было всего четыре года и девять месяцев, и в данный момент она училась кувыркам вперёд на мягком ковре. Свой костюмчик в шотландскую клетку, лавандовую полоску и бирюзовый горошек Лэйни выбрала сама.

– Это значит, что мама с папой больше друг друга не любят, – объяснила двенадцатилетняя Джесси и хмуро взглянула на родителей сквозь стёкла очков в массивной чёрной оправе. – Кошмар!

– Им придётся проводить с нами время по очереди, – добавила её близняшка Иза. В одной руке она держала скрипку, а в другой смычок, которым теперь ковыряла ручку дивана. – Один праздник с мамой, другой с папой, и лето, и выходные… Кажется, меня сейчас стошнит.

Мама всплеснула руками:

– ХВАТИТ! Дети, пожалуйста, успокойтесь. Мы с папой не собираемся разводиться. Ни в коем случае. Вы нас не так поняли.

Мама переглянулась с папой, глубоко вздохнула и закрыла глаза. Иза обратила внимание, что под мамиными глазами появились тёмные круги, которых на прошлой неделе ещё не было. Наконец мама снова открыла глаза и заговорила:

– Давайте начнём сначала. Ответьте мне на один вопрос: насколько вам нравится здесь жить, по шкале от одного до десяти?

Младшие Вандербикеры огляделись вокруг. Их красный дом находился в Нью-Йорке, в районе Гарлем, и состоял из подвала, первого этажа с гостиной, плавно переходящей в кухню, ванной комнатой и прачечной и второго этажа с тремя спальнями, гардеробной, ставшей спальней, в которой обитал Оливер, и второй ванной комнатой. С первого этажа можно было попасть в небольшой задний дворик, где под кустом гортензии мама-кошка растила новорождённых котят.

Дети обдумали мамин вопрос, и девочки ответили:

– Десять.

– Миллион, – сказал Оливер, с подозрением щурясь.

– Это лучшее место на свете! – доложила Лэйни.

Она исполнила очередной кувырок и врезалась в нотный пюпитр Изы. Пюпитр рухнул на пол, и все животные, кроме Франца, бросились врассыпную. Пёс даже ухом не повёл, хотя теперь его укрывало целое одеяло нот.

– Мы здесь живём, сколько я себя помню, – высказалась Иза. – У нашего дома нет недостатков.

– Кроме Байдермана, конечно, – вставила Джесси.

Байдерман жил на четвёртом этаже красного дома. Он был очень неприятным дядькой. Но это был его дом, и он сдавал Вандербикерам первые этажи.

– Мистера Байдермана, – поправил её папа. – Забавно, что ты его упомянула. – Он поднялся и принялся нарезать круги вокруг дивана. Выражение лица у него стало настолько мрачное, что даже морщинки в уголках губ разгладились. – Мы никак не ожидали, что мистер Байдерман откажется продлевать наш договор аренды. А он только что мне об этом сказал.

– Он не продлит наш… – начала Джесси, но её слова утонули в поднявшемся шуме.





– Вот негодяй! – возмутился Оливер.

– Что такое «аленда»? – спросила Лэйни.

Папа продолжил как ни в чём не бывало:

– Вы потрудились на славу: целый год с уважением относились к мистеру Байдерману и с пониманием – к его потребности в тишине и покое. Я не сомневался, что нас выгонят, когда несколько лет назад Оливер запульнул бейсбольным мячом ему в окно или когда Франц спутал его входную дверь с пожарным гидрантом[1]. Странно, что он выселяет нас именно сейчас, ведь в этом году вы вели себя просто безупречно. – Папа замолчал и вопросительно посмотрел на детей.

Те закивали и воззрились на него с самым невинным видом – все, кроме Оливера: он надеялся, что никто не вспомнит тот нелепый случай с его летающей тарелкой, которая врезалась в трубу разбрызгивателя во дворе, после чего прямо в открытое окно Байдермана ударила мощная струя воды. Папа об этом не упомянул. Вместо этого он сказал:

– К концу месяца мы должны переехать.

– Вы шутите? – воскликнула Джесси, недоверчиво глядя на родителей, и её очки съехали с переносицы. – Мы были такими ангелочками, что нас впору нимбами наградить!

– Я уже вечность не играю в баскетбол перед домом! – заверил их Оливер.

– Что такое «аленда»? – не унималась Лэйни.

– Изе приходится играть на скрипке в чёртовом подземелье! – закричала Джесси.

– Следи за языком, – сказала мама.

А Иза добавила:

– Мне нравится там играть.

– Мы с мистером Байдерманом договорились о том, чтобы он разрешил нам жить в его доме, – это и есть договор аренды, – объяснил папа, обращаясь к Лэйни.

Она обдумала его слова, готовясь к новому кувырку.

– То есть мы ему не нлавимся?

– Не то чтобы… – Мама замялась.

– Навелное, его надо обнять, – решительно заявила Лэйни.

Она успешно перекувырнулась, легла на живот и принялась искать своего кролика, который в тот момент прятался под диваном.

Джесси взглянула на календарь, висевший на стене.

– И всё? У нас всего одиннадцать дней?

– Он правда заставит нас переехать сразу после Рождества? – спросила Иза.

– Это потому, что я плохо приглядываю за Францем? – Гиацинта нервно прикусила ноготь. Услышав своё имя, пёсик открыл глаза и повилял хвостом, но тут же снова задремал.

– Это я виновата, – сказала Иза.

Все на неё уставились. Сложно было поверить, что их выгоняют из-за прилежной, тихой Изы.

– Его раздражает, что я играю на скрипке, – объяснила она.

– Дети, никто из вас не виноват, – вмешалась мама. – Помните, в прошлом году папа с дядей Артуром поставили нам особые прочные окна? Они почти не пропускают шум. Мы сделали всё возможное, чтобы убедить мистера Байдермана продлить договор. Я даже оставила у него под дверью коробочку лавандовых безе из миндаля.

Мама обиженно моргнула. Она, как профессиональный кондитер, с трепетом относилась к пирожным.

– Жалко их, – проворчал Оливер: он тоже с трепетом относился к пирожным.

– В новом доме будет подвал? Я смогу заниматься на скрипке? – спросила Иза.

– Я перееду только в дом с научной лабораторией. С горелкой Бунзена. И новыми колбами Эрленмейера, – упрямо заявила Джесси.

– Моя комната будет выглядеть так же, как здесь, да? Точно так же? – поинтересовался Оливер.

– Мы же не уедем далеко? Чтобы Франц не расставался с друзьями? – спросила Гиацинта.

Остальные дети в ужасе округлили глаза. Они и не подумали, что им, возможно, предстоит покинуть этот район, где они про всех знают, кого как зовут, кому сколько лет и у кого какая причёска.

– Я всю жизнь прожил в этом районе, – сказал папа. – У меня здесь работа. – Только Гиацинта заметила, что он увильнул от ответа и опустил взгляд. – Слушайте, дети, мне сейчас надо починить перила на третьем этаже и вынести мусор. Но мы ещё вернёмся к этому вопросу, хорошо?

Папа снял с вешалки поношенный синий комбинезон и натянул поверх одежды, в которой ходил ремонтировать компьютеры; в таких же комбинезонах обычно работают автомеханики.

– Мне очень жаль, что так вышло, – добавил он, оглядев печальные лица детей. – Знаю, вам здесь нравится. Но всё образуется, обещаю. – И он выскользнул за дверь.

Младшим Вандербикерам не нравилось, когда родители обещали, что всё образуется. Они же не прорицатели! Им хотелось засы́пать маму вопросами, но у неё внезапно зазвонил телефон. Мама перевела взгляд с детей на экран и обратно.

– Придётся ответить. Но… вы не переживайте. Мы ещё успеем всё обсудить, обещаю! – Она поспешила на второй этаж, говоря на ходу: – Да, мисс Митчелл, спасибо, что позвонили. Мы крайне заинтересованы в квартире, которую вы…

Дверь родительской спальни громко захлопнулась. Первым тишину нарушил Оливер:

– Переезд?! С ума сойти! Дурацкий Байдерман.

– Не хочу жить в другом доме, – сказала Иза, поглаживая струны своей скрипки. – Надеюсь, моя музыка всё-таки тут ни при чём.

Шесть лет назад, когда Иза училась в первом классе, она узнала о жгучей ненависти мистера Байдермана к музыкальным инструментам. Иза исполняла «Мерцай, звёздочка, мерцай»[2] на крошечной скрипке, в восемь раз меньше обычной, для соседки с третьего этажа, мисс Джози. Иза стояла на лестнице у её квартиры, но на середине песни на четвёртом этаже распахнулась дверь мистера Байдермана, и он заорал на весь дом, что вызовет полицию, если этот ужасный шум немедленно не прекратится. И хлопнул дверью.

Полицию! Из-за шестилетней скрипачки! Иза разрыдалась, и мисс Джози пригласила её к себе, напоила чаем, угостила печеньем из хрупкого фарфорового блюда и дала кружевной платочек – вытереть слёзы. Платочек она разрешила Изе оставить себе, и девочка спрятала его в футляр для скрипки, где он хранится и по сей день.

– Какая-то бессмыслица, – проворчала Джесси, меряя шагами пространство между диваном и панорамным окном. Она запустила руку в копну своих непослушных волос и затараторила, словно безумный учёный: – Третий закон Ньютона гласит, что на каждое действие есть равное ему противодействие. Учтите, что папа очень многое делает для всего дома. Чистит крыльцо, убирает листья и снег. Байдерман здорово экономит на ремонте, потому что всё чинит папа. А как же третий закон Ньютона? Никакое это не равное противодействие – то, что Байдерман нас выгоняет!

– Я хочу посмотлеть на этого «Ньютона»! – попросила Лэйни.

– Боюсь, законы тут неприменимы, – сказала Иза, поправляя свой и без того аккуратный хвостик.

– Законы Ньютона применимы ко всему, – ответила Джесси своим излюбленным тоном всезнайки, которую не переубедить.

– Дядя Артур помогает с серьёзным ремонтом, – заметил Оливер, просматривая стопку энциклопедий в поисках тома с пометкой «Н».

– Но остальное делает папа, – возразила Джесси. – А ещё он чинит ноутбук дяди Артура, когда тот ломается.

Оливер вытащил нужную энциклопедию и пролистал.

– Вот, это Ньютон, – сказал он и ткнул пальцем в фотографию.

– У него очень класивые волосы, – восхитилась Лэйни и погладила снимок.

– Не читайте там ничего, – пожурила их Джесси. – Этим книгам шестьдесят лет, не меньше, и в них полно ошибочных фактов.

– Ладно, ребята, не уходите от темы, – вмешалась Иза. – Видимо, мы должны успеть переубедить Байдермана до Рождества.

– То есть за четыре с половиной дня?! – ужаснулась Джесси и взглянула на свои наручные часы. – Точнее, за сто шесть часов!

– Именно. Меньше пяти дней, ребята. У кого есть идеи?

– Обнять его клепко-клепко? – предложила Лэйни.

Оливер потёр ладони и поднял бровь.

– Предлагаю взять баллончик с краской и написать у него на двери… – он выдержал паузу для большего эффекта, – мерзкие ругательства, которые обычно пишут в туалетах.

Иза пропустила слова брата мимо ушей.

– Лэйни, думаю, ты права. Надо постараться быть добрее к Байдерману. Ну, знаете, вырасти в его глазах.

Джесси с Оливером скептически нахмурились. Гиацинта испуганно ахнула. Лэйни принялась разминать руки, готовая обниматься. Крепко-крепко. Наконец Оливер пожал плечами:

– Я согласен сделать для него что-нибудь хорошее, если он разрешит нам остаться.

– Пожалуй, я попробую быть к нему добрее, – сказала Джесси, и Иза с благодарностью на неё посмотрела. – Но если ничего из этого не выйдет, мы с Оливером уж точно разрисуем его дверь! Что скажешь, Гиацинта?

– Я его боюсь, – призналась Гиацинта, кусая ноготь на мизинце.

– Пятеро против одного! – крикнул Оливер. – Да брось, что он нам сделает?

– Ты справишься, я знаю, – обратилась Иза к сестре. – Разбуди в себе Гиацинту Храбрую.

Гиацинта кивнула, но грызть ногти не перестала.

– Вот здорово будет, если мы переубедим Байдермана! – заметила Иза. – Какой чудесный выйдет подарок на Рождество для мамы с папой – лучший на свете!

Младшие Вандербикеры задумались над лучшим на свете рождественским подарком для родителей. Гиацинта, разумеется, ещё месяца два назад подготовила для них подарки, но ей понравилась идея сестры. Оливер уж очень усердно размышлял над тем, какие дары хочет получить на Рождество, и совсем забыл о том, что должен их ещё и вручать.

– Мама с папой заслуживают сногсшибательного сюрприза, – решил Оливер. – Ничего им не скажем.

Иза покосилась на брата:

– Ты ничего для них не подготовил, да?

Тот поспешно сменил тему:

– А раз мы храним это в тайне, надо убедиться, что кое-кто нас не сдаст. – Он выразительно кивнул на Лэйни.

– Лэйни, это секрет, – назидательно произнесла Джесси.

– Ага, – тут же согласилась Лэйни.

– Что «ага»? – уточнила Джесси.

– Ага, давайте быть доблее к Байделману, – ответила Лэйни.

– Да, только папе с мамой об этом знать нельзя. Хорошо, Лэйни? – попросила Джесси.

– Ага!

Все пятеро принялись обмениваться идеями, как растопить холодное сердце хозяина. Операция «Байдерман» началась. Им не хотелось терять надежду, но все думали об одном и том же: как подружиться с человеком, которого они никогда не видели и который вот уже шесть лет безвылазно сидит у себя в квартире?

Глава вторая

Дома́ из песчаника на северной стороне Сто сорок первой улицы стояли плечом к плечу, словно шеренга марширующих военных. Все одинаково высокие, в четыре этажа, и у всех первый этаж назывался «дворовым», потому что из него можно было выйти сразу во двор. В некоторых домах, в том числе у Вандербикеров, имелся ещё и подвал, который Джесси прозвала «подземельем».

При этом каждый «песчаник» на этой узкой, обрамлённой деревьями улице обладал особым характером. Один был округлым, словно добродушный, хорошо откормленный дедок, с изогнутым фасадом и красивыми загогулинами над пучеглазыми окнами. Другой – идеально симметричным, с этакой королевской осанкой, заметно выделяющимся на фоне своего соседа с замысловатыми башенками на крыше и разноцветной черепицей, мерцающей в солнечные деньки.





На южной стороне ютились более крупные здания, и с обеих сторон их окружали церкви, причём и та и другая недавно справили столетний юбилей. За одной из них лежала узкая полоска ничейной земли, которую мисс Джози мечтала превратить в небольшой парк, а Оливер – в баскетбольную площадку. В двух кварталах на запад от дома Вандербикеров у подножия каменистого холма располагался крошечный парк, а на его вершине красовались похожие на средневековую крепость здания – кампус городского колледжа в Гарлеме.

Хотя Сто сорок первая улица была узкой, тротуары на ней сделали широкими. Величественные фонари стояли шагах в пятидесяти друг от друга. Столбы тянулись вдоль домов ровным строем, а в конце загибали за угол, будто гребень волны. Вечером улицу обволакивал их тёплый свет, и у прохожих создавалось впечатление, будто сто лет назад она выглядела точно так же.

Дом Вандербикеров – скромный красный «песчаник» с флюгером, который вращался на ветру, – находился ровно посередине улицы. Он выделялся не за счёт своей архитектуры, а потому, что в нём всегда кипела жизнь. Гости Вандербикеров по-разному описывали их дом, но все сходились на том, что он точно НЕ:

Тихий
Прилизанный
Скучный
Предсказуемый


И сейчас эти определения особенно НЕ подходили хозяйству Вандербикеров. Дети перенесли заседание по Байдерману в комнату Джесси и Изы на втором этаже. Древняя батарея бодро засвистела, приглашая их войти. Иза поставила лист на мольберт и взяла в руку фломастер, готовая делать записи. Гиацинта мастерила значки «Операция “Байдерман”» для собраний. Лэйни нашла под кроватью Изы коробку заколок с цветочками и принялась методично закалывать свой хвостик всеми по очереди.

Когда все устроились, Иза окинула взглядом сестёр и брата. В их межрасовой семье смешалось множество разных черт, и Изе нравилось рассуждать про себя, кому что досталось от какого родителя. Она сама унаследовала от матери удивительно прямые чёрные волосы и обычно убирала их в аккуратный хвостик или элегантную французскую косу, а вот её близняшка Джесси ходила с густой копной непослушных волос, как у папы, и никак их не укладывала. У Оливера были мамины тёмные глаза и папина лохматая шевелюра. Гиацинта родилась с ловкими, тонкими пальчиками, как у мамы, и большими ногами, как у папы. Лэйни вобрала в себя черты обоих родителей в равной степени; если бы Иза смешала на палитре мамин и папин цвет волос, у неё получился бы тот самый тёмно-коричневый оттенок локонов Лэйни; ножки ей достались обычные, не большие и не маленькие, а глаза получились темнее папиных, но светлее маминых.

Иза прокашлялась и постучала фломастером по мольберту. Все затихли, и она объявила о начале собрания по операции «Байдерман» и выдвинула первое предложение:

– Давайте споём для него рождественскую песенку. Подарим ему праздничное настроение!

– А вдруг он еврей? И мы оскорбим его нашей песенкой? – возразила Джесси. Она сидела у батареи.

– Тогда споём две песенки: на Рождество и на Хануку[3], – предложила Иза.

– У меня есть волчок, он из глины слеплен[4], – громко, не попадая в ноты, затянула Лэйни. Её шевелюра пестрела заколками с цветками, словно клумба.

Оливер заткнул пальцами уши и поморщился.

– Ты ужасно поёшь, ужасно.

– Давайте без песен про волчок, – попросила Иза, но Лэйни не утихала: «Волчок, волчок, волчок, он из глины слеплен!»

– Подозреваю, наши песни ему не понравятся, – сказала Джесси, глядя на младшую сестрёнку. – Есть у меня такое чувство.

– Волчок, волчок, волчок! – гремела Лэйни.

Иза накрыла её рот ладонью, чтобы заглушить кошмарный звук.

– Хорошо, давайте сделаем что-нибудь полезное – например, посадим цветы в саду. Мисс Джози нам поможет. Она любит растения.

– Сейчас зима. Цветы не вырастут, – сухо заметила Джесси.

– А пуансеттия?[5] Это ведь рождественский цветок! – заметила Иза.

Гиацинта прижала к себе Франца – он сидел у её ног – и сердито посмотрела на сестру.

– Пуансеттия – ядовитая, и она опасна для животных!

– А венки? – не сдавалась Иза.

– Слишком дорого, – отмахнулся Оливер.

Джесси тяжело вздохнула.

– Так, у нас тут несколько загвоздок, – сказала она и принялась загибать пальцы. – Во-первых, Байдерман нас недолюбливает. Во-вторых, у нас нет денег. В-третьих, мы ни разу не видели Байдермана и ничего о нём не знаем. В-четвёртых, ему нравится быть одному и он не любит, когда ему мешают. В-пятых, он нас недолюбливает.

– Да, – согласилась Иза, – но наверняка можно как-нибудь его убедить, что жить в одном доме с нами лучше, чем без нас.

– Хорошо, но как? – спросила Джесси. – К нему приходит только та дама-птица, которая приносит пакет с продуктами раз в неделю.

Даму-птицу так прозвали не зря: благодаря длинным, тощим ногам и большому острому носу она походила на журавля. Оливер покачал головой:

– От неё никакого проку. Я пробовал с ней здороваться, а она проходила мимо, как будто меня не существует! Зато однажды я успел заглянуть в пакет, когда она оставила его внизу. Он был набит полуфабрикатами.

– Фу-у, – протянула Гиацинта.

Джесси села за стол и включила их общий с Изой компьютер.

– Я поищу его страницу в Интернете. – Она постучала по клавиатуре, подождала немного и снова ударила по клавишам. – Странно. Интернет не работает.

Оливер тут же подскочил. Он уже привык к тому, что Интернет пропадает в самый неподходящий момент.

– Я перезагружу роутер.

Он выбежал в коридор, и сёстры услышали его быстрые шаги, а затем тихое бормотание. Оливер вернулся в комнату близняшек, сердито топая.

– Интернета нет, – мрачно объявил он. – Мама сказала, что его пришлось отключить, чтобы не платить за следующий месяц и за продление договора.

– Ну отлично! Просто замечательно, – проворчала Джесси.

Иза почувствовала, как в комнате нарастает напряжение.

– Наверное, нам нужно время, чтобы обдумать план действий, – сказала она, закрывая фломастер крышечкой и отодвигая мольберт обратно в угол. Потом Иза выпрямилась и добавила бодрым, обнадёживающим голосом: – Встречаемся здесь же после ужина. Каждый должен представить хотя бы две отличные идеи. Мы справимся, вот увидите!

Дети испуганно переглянулись. Притворно-весёлый тон Изы мог означать только одно: она переживала. Сильно.

* * *

Следующие несколько часов младшие Вандербикеры размышляли над тем, как быть с Байдерманом. Удастся ли им его переубедить? Всё-таки до Рождества осталось меньше пяти дней.

Оливера одолевали мрачные мысли. Он сбежал вниз по лестнице, схватил свою куртку и вышел на задний двор. Там рос вековой клён, с которого каждый год с октября по декабрь тоннами опадали листья. Оливер запрыгнул на верёвку, привязанную к одной из ветвей, поставил ноги на крепкий узел и раскачался. Он закрыл глаза и вдохнул свежий холодный воздух. Ему казалось, что он чувствует солоноватый запах морского ветра. Сейчас Оливер держался за верёвку на пиратском корабле, а не на старом клёне и его корабль рассекал океан в поисках Байдермана, злодея с деревянной ногой и большим шрамом на правой щеке, который стремился уничтожить всё на своём пути и повсюду сеял хаос.

Сквозь шум ветра он расслышал крик Джимми Л. Тогда Оливер открыл глаза и посмотрел на дом напротив. Его друг махал ему из окна своей комнаты на втором этаже. Оливер перестал раскачиваться, подождал, пока верёвка замрёт, и принялся карабкаться вверх, словно «морской котик»[6] из спецназа, зажав верёвку между лодыжками и подтягивая к себе колени. Этой технике он научился у своего учителя физкультуры, мистера Мендозы, лучшего человека на свете, который сам раньше был одним из «морских котиков» и заставлял учеников лазать по верёвкам на скорость.

Верёвка вела к доске, которую дядя Артур прибил в прошлом году. Папа безнадёжно увязал в крупных проектах и ремонте, и подобные мелочи для детей делал дядя.

Оливер запрыгнул на нагретую солнцем доску, спугнул белку, которая сидела на деревянной корзине, где хранились все его вещи, снял крышку и принялся там рыться. В тайнике лежали запасные батарейки, фонарик, горсть злаковых батончиков, аптечка (на ней настоял дядя Артур) и две бутылки апельсиновой фанты, которые Оливеру приходилось прятать от мамы. Наконец Оливер докопался до того, что искал: походной рации, по которой он общался с Джимми Л. Их родители не хотели, чтобы Оливер и Джимми Л. пользовались мобильными телефонами, и поэтому рация пришлась очень кстати. Оливер включил рацию, и из неё пошли шумы, но вскоре через них прорезался голос Джимми Л.:

– Капитан Кидд, слушаю. Приём.

– Мэджик Джей, это капитан Кидд, – ответил Оливер.

Джимми Л. взял себе в качестве имени тайного агента кличку «Мэджик Джей» в честь своего любимого баскетболиста, великого Мэджика Джонсона. Капитаном Киддом звали печально известного пирата.

Джимми Л. вздохнул:

– Капитан Кидд, надо добавить «Слушаю».

– А, да. Извини. Мэджик Джей, слушаю. Приём.

– Здесь всё тихо. Приём.

– Опасность нависла над домом один-семь-семь на западной стороне улицы один-четыре-один, – сказал Оливер. – Прошу ответить немедленно. Как слышите?

– Капитан Кидд, вас понял. Расскажите подробнее. Приём.

– Байдерман – ну, то есть хозяин дома – просит нас съехать. Мы должны выселиться до конца месяца. Приём.

Повисла тишина. Оливер нажал на кнопку.

– Мэджик Джей, проверка связи. Приём.

Джимми Л. снова заговорил, и так громко, что белка, покусившаяся на один из злаковых батончиков, дала дёру.

– Ты шутишь, Оливер?

Оливер поморщился. Джимми Л. нарушил протокол, а этого ещё не случалось ни разу за всю историю их общения по рации.

– Нет. Родители только что нам сказали, – ответил Оливер.

– Байдерман – это тот дядька, который наорал на твоего папу, когда наш бейсбольный мяч влетел к нему окно?

– Он самый.

– Так нельзя, дружище. Он не имеет права отнимать у вас дом.

– Ну, его это не останавливает. Зато папа сказал, что мы останемся в этом же районе.

– А как же твой домик на дереве? Как же наши рации, дружище? Мы два месяца на них копили.

– Мы хотим его переубедить, – запинаясь, ответил Оливер. Когда родители обрушили на них эту ужасную новость, у него разболелась голова, и вот теперь снова заныли виски.

– Держи меня в курсе, дружище. Я постараюсь вам помочь. Приём.

Джимми Л. вспомнил о протоколе, и Оливер счёл это добрым знаком.

– Спасибо. В воскресенье у нас всё в силе? Приём.

– Да, дружище. До баскетбольного матча осталось тысяча четыреста часов. Как слышно?

– Мэджик Джей, отлично слышно. Приём.

– И… Оливер?

– Что?

– Мне не хочется, чтобы ты переезжал.

Оливер поднял взгляд на окно Джимми Л., но никого в нём не увидел. Солнце скрылось за домом, и на домик на дереве упала тень.

– Мэджик Джей, вас понял. Приём.

Глава третья

Отличные идеи всегда приходили к Гиацинте, когда её окружали любимые вещи: разномастные лоскутки, необычные пуговицы, катушки ниток всех цветов радуги, бумажные пакетики с опасными на вид швейными иголками. Гиацинта сама сделала себе жёлтое платье в цветочек из старой наволочки, в которой вырезала отверстия под руки и голову. А для полноты картины обвязала талию лавандовой лентой.

И теперь, сидя в самодельном платье посреди гостиной, Гиацинта рассматривала свою коллекцию лент и думала, что бы такого смастерить для Байдермана. Причём настолько великолепного, чтобы он тут же разрешил им остаться. Мимо прошёл Франц, и Гиацинта набросила на него зелёный бантик. Пёс завилял хвостом со скоростью двести взмахов в минуту.

Краем глаза Гиацинта заметила, как мама вышла из кухни, заглянула в прачечную и забрала оттуда слегка помятые коробки, которые хранились за стиральной машиной. Причём это были не какие-то там коробки, а специальные – для переезда.

Франц блаженно зевнул, прерывая мрачные размышления хозяйки, и в ту же минуту через отверстие для почты в двери посыпались конверты и журналы. Гиацинта вскочила на ноги и помчалась к входу вслед за Францем. Она повернула замок на ручке и отворила дверь.

– Здравствуйте, мистер Джонс! – крикнула Гиацинта.

Мистер Джонс разносил почту в этом районе ещё до того, как папа появился на свет. Франц дважды тявкнул и уткнулся носом в сумку с письмами.

– Привет, друзья! – ответил мистер Джонс, одной рукой почёсывая Франца за ушами, а другой давая пять Гиацинте. Потом он ласково отодвинул Франца в сторону, достал из сумки галету и бросил на крыльцо. Франц радостно проглотил лакомство и снова принялся бесстыже рыться носом в сумке почтальона.

Мистер Джонс, как всегда, был одет в ярко-синюю куртку с логотипом американской почтовой службы в виде орла, синие штаны, чёрные ботинки с утолщённой подошвой (прошлой зимой мистер Джонс поскользнулся на льду, упал и растянул запястье, и мама подарила ему эти ботинки с защитой от скольжения) и тёплую шапку, тоже украшенную бело-синим орлом.

Было у него и кое-что, что не входило в униформу почтальона: декоративные круглые пуговицы, которые Гиацинта смастерила сама с помощью специальной машинки. Одна гласила: «Почта – это круто!», другая: «Возлюби почтальона своего», а третья – «Собака – лучший друг почтальона». На третьей получилось особенно много текста, и прочитать, что там написано, было довольно сложно.

– Как поживаете, мисс Гиацинта? – вежливо спросил мистер Джонс.

– Всё хорошо, спасибо, – так же вежливо отозвалась девочка.

– Приятно слышать, – сказал мистер Джонс, извлекая из кармана платок, и протёр все три пуговицы, пришитые к куртке. – Очень приятно.

Гиацинта взяла со столика у двери пакетик собачьих лакомств в форме косточек и протянула мистеру Джонсу.

– Они со вкусом арахисовой пасты, – сказала она. – Угостите синьора Паза, если вы к нему ещё не заходили.

Синьором Пазом звали дряхлого чихуахуа с чёрной шёрсткой, который жил дальше по улице.

– Ему точно понравится! – ответил мистер Джон и бережно убрал пакетик в карман. Слово «точно» он произнёс так, как Гиацинта произнесла бы «тошно». – Так уж вышло, что я как раз собираюсь к нему сейчас заглянуть. Неужели вы сами приготовили эти лакомства?

– Да, – подтвердила Гиацинта, радуясь, что он спросил. Сама она об этом не упомянула бы, чтобы не показалось, будто она хвастается. – Конечно, мама мне помогла.

Мистер Джонс понимающе кивнул:

– У вашей мамы талант к выпечке. Не знаю, что бы без вас делали соседские собаки, мисс Гиацинта. Помню, когда Неженка попробовал ваши лакомства, он был на седьмом небе от счастья!

Когда речь зашла о Неженке, Гиацинте вспомнилось её тёплое одеяло, которое она тоже называла «Неженкой», что натолкнуло её на мысли о кровати и спальне – спальне, с которой ей скоро, возможно, придётся распрощаться.

– Ах, мистер Джонс! Мама с папой рассказали нам кошмарную новость. Мы переезжаем! – воскликнула Гиацинта, одёрнув рукава платья, и сжала кулачки.

Мистер Джонс будто весь съёжился от потрясения:

– Переезжаете? Как так?

В ту же минуту мама влетела в прихожую с пакетом в руках.

– Доброе утро! – поздоровалась она, виновато улыбаясь. – Здравствуйте, мистер Джонс! Я испекла печенье. Хотите? Вкусное печенье с двойным шоколадом и орехами пекан услаждает и желудок, и душу, правда?

Однако мистер Джонс не потянулся за пакетом.

– Скажите прямо, миссис Вандербикер, – вы переезжаете?

Гиацинта заметила, что мама тоже как-то съёжилась.

– Ох, мистер Джонс, я хотела первой вам об этом рассказать! Хозяин дома отказался продлевать аренду. Нас самих только недавно огорошили.

– Я знаю вашего мужа с пелёнок, – обвиняющим тоном напомнил мистер Джонс.

– Конечно, мистер Джонс, вы нам как родной, – заверила его мама, и у неё в глазах блеснули слёзы. Она шуганула Франца, чтобы он не лез в сумку почтальона, и положила туда пакет с печеньем.

– Мы ищем дом в этом же районе, мистер Джонс. Если услышите, что кто-нибудь сдаёт квартиру, сообщите нам, пожалуйста, – добавила мама.

Мистер Джонс помолчал несколько секунд и вдруг спросил:

– Ваш хозяин – мистер Байдерман?

Гиацинта с мамой кивнули. Мистер Джонс покачал головой и поднял взгляд к небу, словно ожидая увидеть, как мистер Байдерман свешивается из своего окна на четвёртом этаже.

– Мистеру Байдерману пришлось пережить тяжёлые времена, – сообщил почтальон и выразительно посмотрел на Гиацинту с мамой. – Тяжёлые. Этот дом он купил за пару месяцев до того, как ваша семья сюда въехала. А раньше жил в нескольких кварталах отсюда, рядом с колледжем. Он там работал.

– Вы были с ним знакомы?! – удивилась Гиацинта. – И кем он был?

– Преподавателем истории живописи.

– Он писал картины?

– Нет, он изучал живопись и её историю: кто что нарисовал, где и когда жили художники, какие приёмы использовали. А потом рассказывал обо всём этом студентам, – объяснил мистер Джонс, поглаживая Франца по голове на прощание. – Ну, я пошёл. Ещё много писем нужно доставить. И собачьих лакомств. – Он показал пальцем на карман, в котором лежал пакетик домашних косточек со вкусом арахисовой пасты. – Хорошего дня.

Мистер Джонс приподнял меховую шапку, сошёл с крыльца дома Вандербикеров и повёз тележку с почтой дальше по улице. Мама потянулась к ручке двери над головой Гиацинты и захлопнула её. А потом вернулась на кухню готовить ужин. Гиацинта выглянула в окно и посмотрела вслед уходящему мистеру Джонсу.

* * *

Лэйни, младшая из Вандербикеров, преобразилась в своё альтер эго[7] – панду Лэйни. Пухлая малышка нацепила на себя белую шерстяную пижамку и принялась ползать по кухонному полу, составляя маме компанию. Её единственную не волновал переезд. Лэйни не сомневалась, что сумеет растопить сердце Байдермана. Она всех любила, а значит и её нельзя было не полюбить!

Так что вместо того, чтобы выдумывать идеи по спасению дома, как попросила старшая сестра Иза, Лэйни выпрашивала у мамы шоколадно-ореховое печенье. Она время от времени тыкалась маме в ноги и получала в награду кусочек морковки. Лэйни морковка не особенно нравилась – она была чересчур хрустящей и чересчур оранжевой, а вот панда Лэйни её обожала! А ещё панда Лэйни любила лакомиться печеньем – впрочем, как и девочка Лэйни – и надеялась, что уж после трёх кусочков моркови ей наконец достанется печенюшка.

Панда Лэйни выглянула из-за ряда кухонных тумбочек и увидела под диваном своего вислоухого кролика Паганини.

– Паганини! – громким шёпотом позвала его панда Лэйни.

Серый кролик пошевелил одним ухом и повёл носиком вверх-вниз. Потом он вылез из-под дивана и, с опаской покосившись на Франца, поскакал к протянутой руке панды Лэйни. Паганини обожал играть с пандой Лэйни, потому что она всегда угощала его морковкой. Схватив лакомый кусочек, Паганини умчался обратно под диван поглощать добычу.

Панда Лэйни съела оставшиеся два куска с куда меньшим энтузиазмом, чем её кролик, и поползла обратно к маме.

– Ладно-ладно, маленькая попрошайка! – с улыбкой сказала мама. – Только одну штучку, хорошо? И сестре отнеси.

Она протянула дочке два печенья. Панда Лэйни оценивающе на них посмотрела. Одно было чуть больше, зато второе испечено в форме кролика. Панда Лэйни долго думала, какое взять, пока наконец не выбрала большое. Печенье в виде Паганини она отдала Гиацинте. Та мрачно пробормотала: «Спасибо», не поднимая взгляда от коробки с лентами, и запихнула печенье в рот.

* * *

Джесси, в джинсах и мешковатой толстовке ярко-синего цвета, сидела на ступеньках, ведущих в подвал, рядом с аккуратными кучками разноцветных мармеладок и деревянных зубочисток. Сначала она составляла модели молекул, где мармеладки играли роль атомов, но потом отвлеклась на мысли о том, что мармеладки – это глаза Байдермана, и стала увлечённо протыкать их зубочистками.

Иза стояла у подножия лестницы, чтобы не терять из вида сестру. Прислонив скрипку к плечу, она повторяла короткие мелодии, которые её учитель музыки советовал отрабатывать каждый день. Сыграв их все до единой, она подняла взгляд на Джесси.