Полина Дельвиг
Дело одинокой канарейки
Глава 1
1
Осень выдалась на редкость теплой. После холодного, но бурного лета тихое спокойствие сентября создавало ощущение потусторонности, разрыва жизни. Даша устроилась в кресле поудобнее, поправила плед и подставила веснушчатое лицо ласковым лучам заходящего солнца. В приоткрытое окно залетел теплый ветерок, лениво донося грустный аромат опадающих листьев. Даша приоткрыла глаза и глубоко вздохнула. Этот запах желтеющих кленов безотчетно напоминал ей Москву и те далекие счастливые времена, когда после летней разлуки студенческая братия собиралась в «Альма-матер» – маленьком кафе на территории университетского городка и по давней традиции с шумом и гамом праздновала начало нового учебного года…
Как давно это было!..
2
Даша придерживалась древней студенческой мудрости: лучше иметь красную морду и синий диплом, чем наоборот. Ровно через пять лет после сдачи вступительных экзаменов она благополучно закончила факультет истории искусств: очаровательной рыжеволосой выпускнице с прекрасным цветом лица был торжественно вручен тисненый синий диплом.
Новоиспеченного искусствоведа более чем устраивала работа в Доме художников, два с лишним года Даша не покладая рук трудилась на ниве прекрасного и успела сделать себе маленькое имя. Перед ней открылись весьма привлекательные перспективы, но все карты смешало неожиданное замужество и скоропалительный отъезд за границу. Все произошло так быстро, что бедная девушка даже не успела понять: а нравится ли ей ее муж?
Но через некоторое время, вполне достаточное, чтобы ознакомиться хотя бы с основными фактами биографии супруга, Даша пришла к выводу, что Сергей ей все-таки нравится. Он был умен, уверен в себе, а его папа – крупный государственный чиновник – подарил им к свадьбе прекрасный дом в красивейшем городе Европы. За пять лет размеренной пражской жизни Даша мало-помалу оставила мысли о неудавшейся карьере, остепенилась и почти смирилась со своим немного скучным, но благополучным статусом домохозяйки. Все закончилось почти так же неожиданно и стремительно, как и началось.
Однажды весной прозвучал телефонный звонок, а вслед за этим на нее обрушились все несчастья мира: убийства, интриги, пристальное внимание европейской полиции и нашей родной ФСБ. Финал: развод, переезд в крошечную мрачную двушку, неусыпное внимание правоохранительных органов.
3
Некогда беззаботная и веселая жизнь, превратилась в один бесконечный, до отчаянья унылый день. Даша просыпалась поздно, нехотя умывалась, чистила зубы и надевала первое, что попадалось под руку. Приведя себя в относительный порядок, она спускалась в соседний магазин, покупала с десяток рогаликов, сосиски, сыр или копченые куриные ножки. По мере надобности докупались кукурузные хлопья, молоко и конфеты. Наскоро приготовив завтрак, она усаживалась в единственное и уже основательно продавленное кресло, включала телевизор и без всякого интереса просматривала утренний телеблок для домохозяек.
В пределах досягаемости правой руки располагался журнальный столик, на котором поверх журналов, каких-то тетрадок, программ телевидения, громоздились тарелки с бутербродами, конфеты, огромная, в пол-литра, чашка чая, сигареты. Нащупав очередной кусок, Даша кидала его в рот и вяло пережевывала, почти не различая вкуса потребляемых продуктов. Обед, по сути, был продолжением завтрака. Потом она выключала телевизор, перемещалась на кровать, брала с тумбочки книжку и, наугад раскрыв ее, благополучно засыпала на второй или третьей странице.
Сон обычно бывал коротким и тревожным. После него настроение портилось окончательно, но чем заменить послеобеденную дрему, Даша все равно не знала. Она лишь протирала ладонями лицо, словно пытаясь стряхнуть остатки дурных сновидений, и шла на кухню. Залив хлопья молоком, молодая женщина снова усаживалась в кресло и брала в руки пульт. Досмотрев телевизор до победного конца, она отправляла в рот последнюю конфету, чистила зубы и ложилась спать.
Так прошло все лето.
Через три месяца полувегетативного существования одежда затрещала по всем швам. Даша почти не удивилась и без лишних эмоций перебралась в спортивный костюм. Есть хотелось все больше, денег на счете оставалось все меньше, холодильник пустел, а лицо расплывалось вместе с представлением о том, как жить дальше. Назревал кризис.
4
Нехотя выбравшись из мягкого нагретого кресла, Даша прошла на кухню. Рыжие кудри были небрежно схвачены заколкой и топорщились во все стороны. Она подошла к холодильнику и резко распахнула дверцу, словно пытаясь поймать врасплох врага. Однако убедившись, что в холодильнике, кроме початой бутылки кетчупа и любимой кремжской горчицы, ничего не осталось, сердито захлопнула дверцу. После чего почесала затылок и зорким, даже каким-то хищным взглядом, окинула кухню в поисках съестного. Осмотр не занял много времени.
Крошечный закуток, который и кухней-то назвать можно было, лишь обладая немалой долей оптимизма, отгораживали от комнаты две тяжелые занавески. Он с трудом вмещал двухконфорочную плиту, мойку и вышеупомянутый холодильник. Объектов еды в нем не наблюдалось.
Вздохнув, хозяйка поставила чайник на плиту. Все в этой квартире было неправдоподобно маленьким, каким-то нежилым. Ванна была стоячей – точнее, ее заменяла тесная душевая кабинка, туалет, правда, сидячий, но сидеть можно было только очень прямо – свободное пространство измерялось миллиметрами. В двух лилипутских комнатах с трудом поместился необходимый минимум: кровать, шкаф, журнальный столик, он же обеденный, и кресло с подставкой для ног. Даша чуть не расплакалась, когда впервые переступила порог своего нового жилья: заморенное помещение в глубине унылой панельной застройки на окраине Праги ничем не напоминало ее прекрасный, просторный дом в зеленом районе неподалеку от королевского дворца. Однако жаловаться было некому – этот путь она выбрала сама.
Не найдя ничего съестного, Даша вытащила кошелек и без особой надежды заглянула внутрь: ни одной бумажки, только мелочь всех цветов радуги. В лучшем случае хватит на пару булок. Кошелек полетел в сторону. Решено, сегодня она продаст что-нибудь из украшений, а в понедельник пойдет искать работу.
Даша вернулась в комнату и сняла с полки красивую, тисненную золотом, кожаную шкатулку. На самом дне сиротливо лежали изумрудные серьги, тоненькая цепочка и два кольца, одно из которых было обручальным. Почти не раздумывая, Даша взяла обручальное кольцо, украшенное тремя небольшими бриллиантиками.
«Вот и все, что осталось от пяти лет семейной жизни, – промелькнула в рыжей голове невеселая мысль, – а через пару часов и этого не останется. Что ж, значит, такова судьба».
Даша сунула кольцо в карман спортивной куртки и направилась к выходу.
5
В коридоре она быстро натянула кроссовки и потянулась было к дверной ручке, но в последнюю секунду сообразила, что неплохо бы и причесаться – не дай Бог, в скупке ее примут за воровку. Даша взяла щетку, включила свет и повернулась к большому зеркалу.
Несколько секунд молодая женщина стояла, не в силах произнести ни звука, – вид собственного отражения в полный рост заставил ее буквально обомлеть от ужаса. Не веря своим глазам, она медленно приблизилась к зеркалу и снова осмотрела себя с ног до головы. Лучше бы она этого не делала – вблизи все выглядело еще ужаснее.
Даша почувствовала, как по лицу текут слезы.
Всего за три месяца, три летних благодатных месяца, когда люди, в полном соответствии с законами природы и здравого смысла, хорошеют, теряют в весе и обгорают до нежно-шоколадного цвета, она, Дарья Быстрова, словно Золушка под бой часов, превратилась из элегантной молодой дамы во второразрядную лыжницу на пенсии.
Словно очнувшись, она принялась сдирать с себя застиранный и растянутый во всех местах спортивный костюм, швырнула его на пол и бросилась в спальню. Рывком распахнув высокий скрипучий шкаф, она замерла. Аккуратно развешенная на плечиках одежда выглядела умиротворяюще. Дорогие, со вкусом подобранные платья, блузы, пиджаки и брюки всем своим видом словно демонстрировали незыблемость вселенских устоев: мир по-прежнему стоит на трех китах, киты на большой черепахе, а все остальное – нервы и неправильное питание.
Даша пробежала взглядом по вешалкам. Узкие и облегающие вещи были забракованы сразу: облегаемое было заведомо больше облегающего. В результате естественного отбора из шкафа были извлечены широкий белый свитер крупной вязки, а к нему светло-бежевые, свободного полукроя, брюки. Свитер сидел почти идеально, а вот брюки заметно уменьшились. Подтянув живот, Даша с трудом застегнула пуговицу и невольно подумала, что худеть ей все-таки придется – на новую одежду денег просто не было.
Она подкрасила глаза и взглянула в зеркало еще раз. Отражение уже не было таким облезлым. На всякий случай накрасив и губы, молодая женщина заставила себя улыбнуться – возможно, жизнь не закончилась, возможно, она еще только начинается.
6
Привычную тишину одинокой квартиры внезапно прервал телефонный звонок.
Даша замерла с помадой в руке. Те десятые доли секунды, которые отделяли первый звонок от другого, показались ей вечностью. Но факт оставался фактом – телефон действительно звонил. Она растерянно посмотрела на аппарат: ей никто звонить не мог. Новый номер знали только родители и два человека из полиции. Мама звонила всегда в понедельник вечером, а полиция… Даша помрачнела. Значит опять что-то произошло.
Дрогнувшей рукой взяв трубку, женщина осторожно поднесла ее к уху и остановила на некотором расстоянии, словно та могла укусить.
– Алло? – осторожно спросила молодая женщина и вся внутри сжалась, готовясь к очередным неприятностям.
– Ружичка*, добрый день. Пани Быстрову, пожалуйста, – скороговоркой проговорил высокий мужской голос.
– У телефона. – Даша пыталась сообразить, кто такой Ружичка, и чего он может от нее хотеть.
– Еще раз добрый день. На ваше имя поступил денежный вклад, но мы не можем его зачислить, потому что написание вашего имени не совсем совпадает с тем, что зафиксировано у нас. Вы можете подойти и принести какой-нибудь документ с иной транскрипцией?
– Что? – недоуменно переспросила Даша. – Простите, кто звонит?
– Это банк. – Голос зазвучал раздраженно. – У вас есть документ, в котором ваше имя пишется через «j»? Иначе мы не сможем зачислить поступление.
– Ах, да… – Даша поняла, в чем дело, и у нее от волнения перехватило дыхание. – Так вы из банка! Конечно, конечно! У меня есть водительские права с «j». Этого будет достаточно?
– Да. Вы сегодня можете подъехать?
– Разумеется. Я буду у вас через полчаса…
– Всего хорошего, – буркнул банковский клерк и бросил трубку.
Окрыленная молодая женщина разыскала свои права, сунула их в сумку и буквально выпорхнула на лестничную площадку.
_____________
*Розочка (чешск.)
7
Сколько раз Даша зарекалась выходить из квартиры, предварительно не посмотрев в глазок!
Пять мерзких афганских борзых с тонким повизгиванием скакнули на нее, оставляя на старательно выбранном костюме следы всех своих двадцати поганых лап.
Смущенная соседка закудахтала, как курица:
– Ах, простите, пани Быстрова! Мы не успели в квартиру зайти. Я думала, вы слышите нас… Тряпочкой, тряпочкой ототрите…
Даша, не говоря ни слова, развернулась и зашла обратно в квартиру. «Рожу себе ототри тряпочкой. Твари мохнатые! Чтоб вас скрутило в один узел!» Швырнув испорченную одежду в бельевую корзину, натянула дрожащими от злости руками старенькие джинсы и первый попавшийся свитер. Наплевать, пусть думают, что хотят.
Уже отойдя на значительное расстояние от дома, она вдруг подумала, что надо было бы посмотреться в зеркало, а то дороги не будет. Хотя настроение и так было испорчено. Куда уж хуже…
8
Через полчаса она растерянно изучала приказ о зачислении на счет ста долларов. В голове с мучительной настойчивостью билась одна-единственная мысль: кто мог послать ей такую странную сумму? Не то чтобы она надеялась на чудо, но разочарование было слишком сильным. Эти деньги ничего не меняют в существующем положении дел. Какая-то злая шутка. Даша поспешно прикрыла глаза, чтобы не расплакаться. Интересно, успеет ли она найти работу, прежде чем закончатся крошки в хлебнице?
Упитанный клерк по фамилии Ружичка, о чем свидетельствовала табличка на кармане, с плохо скрываемым раздражением, барабанил толстыми розовыми пальчиками по столу. Весь его высокомерный вид говорил о том, что пани с таким жалким счетом вообще не должна жить на этом свете. Даша подумала, что для него, каждый день ворочающего миллионами, пусть даже чужими, она навсегда останется лишь противной жалкой козявкой, отвлекающей Его Засраное Величество от действительно важной работы.
– Так вы будете снимать деньги или оставите их на счету? – В тонковатом голосе прозвучала откровенная издевка.
Несолидная клиентка, вздохнув в очередной раз, наконец промямлила:
– Пожалуй, я сниму 700 крон*.
– Угу, – мрачно хмыкнул счетовод и застучал розовыми сосисками по клавишам.
_____________
*700 чешских крон – около 20 долларов.
9
Дожидаясь конца операции, Даша в задумчивости рассматривала городской пейзаж за окном. Прямо над правым плечом ненавистного банковского служащего возвышался изломанный силуэт старого каменного моста. По мосту сновали машины, по тротуару шли люди. Люди куда-то спешили и прятались под зонтиками, они были кому-то нужны, их где-то ждали…
Робко накрапывал первый осенний дождь.
«Наверняка похолодает…» Молодая женщина поежилась и оглядела кассовый зал. Здесь было так тепло и уютно – пиликали позывные у окошек, бежали на электронном табло курсы валют, и тихие голоса посетителей сливались в убаюкивающий монотонный шум. Ей вдруг страшно захотелось остаться тут навсегда. Не возвращаться в свою пустую одинокую квартиру, где ее никто не ждет, где…
Не успела она передумать о всех страданиях, которые ее ожидают по возвращении домой, как со стороны двери послышался резкий хлопок и сразу же вслед за ним пронзительный женский крик.
Даша удивленно обернулась. Люди падали на пол, как перезрелые груши.
Надо заметить, что телевидение внесло существенную лепту в повышение выживаемости среди населения. Благодаря ему практически каждый цивилизованный человек до тонкостей знает, как именно надо вести себя при разбойном нападении.
Из всех посетителей, видимо, только Даша и толстый клерк смотрели другие передачи, ибо продолжали как ни в чем не бывало восседать на своих местах. Существенная разница между ними заключалась лишь в том, что толстяк замер в той позе, в какой его застигли выстрелы, а молодая женщина принялась недоуменно крутить головой, не понимая, что за хлопки прозвучали у нее над ухом, и куда это в одну секунду исчезли все окружающие.
Она даже привстала со стула, чтобы осмотреться. Откуда-то сбоку раздался истошный вопль на русском языке:
– Да ляг же ты на пол, курица!
Клерк рухнул как подкошенный.
Даша, напротив, медленно встала и пошла по направлению крика.
10
Позже, вспоминая этот эпизод, она предположила, что у нее просто такая нестандартная реакция на опасность. Еще в Москве, в бытность свою искусствоведом, она как-то допоздна задержалась на работе. День был предпраздничный, дружным коллективом долго отмечали предстоящее событие, а потом распределяли заказы. (Для тех, кто не в курсе: заказом называли волшебный мешочек с дефицитными продуктами, выдаваемый по талонам.) Кстати, следует заметить, что это был последний в Дашиной жизни заказ – вскоре из магазинов пропало все, за исключением разве что прилавков и самих продавщиц. А тогда, слякотной осенью восемьдесят девятого года, в жарко натопленном кабинете, все были счастливы: в заказе оказались икра, печень трески, гречка и сгущенное молоко (цены, в связи со своей незначительностью, затеряны во мраке веков). Некоторым повезло еще больше – удалось выиграть талоны в ГУМ, – и подруга Ирка, несмотря на жару и черную зависть менее удачливых коллег, гордо щеголяла целый вечер в новеньких финских сапогах.
Отгуляв на работе, девушки двинулись по направлению к Садовому кольцу ловить такси. Мимо них на большой скорости пронеслись три белые «девятки» и с диким визгом затормозили метрах в тридцати. Из машин повыскакивали молодые люди с пистолетами и, размахивая оружием, начали выяснять между собой отношения. Ирка, с недостойным работника искусств воплем: «Сапоги снимут, икру отнимут!», как по сигналу стартового пистолета бросилась прочь с дороги. Даша же, влекомая неведомой силой, подошла к машинам вплотную и доверчиво уставилась на разъяренных мужчин.
Заметив возле себя трогательную рыжеволосую девушку, бандиты разом притихли, недоуменно переглянулись, сели в машины и быстро уехали. На следующий день газеты сообщили, что в районе Медведкова были расстреляны две белые «девятки» и убито три человека.
11
Итак, Даша повернулась на крик. В первую секунду ей показалось, что это просто галлюцинация, она даже помахала рукой перед глазами. Однако мираж не рассеялся: прямо на нее шел мужчина с пистолетом. Даша как завороженная вглядывалась в лицо приближающегося человека. Внезапно свет померк у нее в глазах. В незнакомце шокированная женщина неожиданно узнала своего старого приятеля Колю Макеева, по прозвищу Кока, которого не встречала лет семь.
– Привет, Коля, как поживаешь? – автоматически спросила она, и волосы зашевелились на ее голове от собственной глупости.
Тот с трудом выдавил улыбку:
– Нормально. А ты как?
В этот момент другой человек, стоящий в проеме дверей, поднял руку и сделал несколько выстрелов в их сторону, после чего бросился бежать вниз по лестнице.
Николай качнулся вперед, словно его толкнули, и со всего маху грудью рухнул на разделяющий их столб. В голубых глазах застыла боль. Продержавшись так несколько секунд, Макеев вдруг обмяк и начал медленно сползать на пол. Из побелевших пальцев с тихим стуком выпал пистолет. Даша вскрикнула и бросилась к раненому. Оживший клерк, словно ящерица, по-пластунски, прошмыгнул под столом и накрыл пистолет своим жирным телом. Круглыми глазками злого поросенка следил он за умирающим.
– Глупо, как глупо, – еле слышно прошептал Николай, и его серые глаза подернулись дымкой. – Ты знаешь… миллион долларов… весит почти восемь килограммов… – Он вдруг открыл глаза и схватил Дашину руку. – Твои дневники… дай мне твои дневники…
– Господи, Кока, какие дневники? – со слезами в глазах переспросила молодая женщина. – Успокойся, тебе нельзя разговаривать, сейчас приедет врач и все будет хорошо…
Но раненый упрямо мотнул головой:
– Послушай, в дневнике… – глаза его начали закатываться, – ты писала там… вспомни… – Он сложил губы трубочкой, словно хотел свистнуть, но внезапно в его груди что-то заклокотало.
– Что писала? – Даша никак не могла понять, бредит он или действительно пытается что-то сказать.
Умирающий приподнялся и из последних сил выдавил:
– Возьми… меньше миллиона не бери… надо продолжить раскопки… возьми…
Дальше слова звучали все менее разборчиво, и Даше пришлось буквально прижаться ухом к его губам, чтобы хоть что-нибудь расслышать.
– Коленька, какая пальма? – в отчаянье переспросила она. – Говори погромче, я ничего не слышу…
Последние слова Макеев почти выдохнул. Невнятная фраза умирающего перешла в хрип, и кровь хлынула у него горлом. Кока забился в судорогах, глаза его закатились, он сделал последнюю попытку приподняться, но тут же рухнул на пол бездыханным.
Глава 2
1
Николай Макеев, в кругу друзей просто Кока, худой, вечно взъерошенный, с выгоревшими до невозможности волосами и лицом цвета глинозема (то ли от солнца, то ли от намертво въевшейся в поры пыли веков) слыл фанатиком своего дела и среди коллег пользовался непререкаемым авторитетом. Он бы не просто археологом, он был одержим археологией. В этом мог убедиться каждый, кому хоть раз довелось перешагнуть порог его священной обители – некогда весьма приличной квартирки на Ленинском. Вместо привычных глазу обывателя столов и сервантов пятьдесят на шестидесяти квадратных метров были от пола до потолка заставлены полками с разнокалиберными и до невозможности затрепанными книгами, неказистыми стеклянными витринами, в которых в одном ему, Коке, известном порядке размещались загадочные предметы, созданные в те благословенные времена, когда солнце светило в два раза ярче, а в Америку не требовались визы.
Недостаток у Макеева был всего один, однако для нормального человека просто убийственный. В любых обстоятельствах, хоть на похоронах, хоть за праздничным столом, без всякого перехода, к месту и не к месту, Макеев заводил разговор о раскопках, ибо был свято уверен, что эта тема никого не может оставить равнодушным.
Выглядело это приблизительно так. Кока вставал и вместо традиционных поздравлений и пожелания многих лет жизни заявлял, что живи именинник на пару тысячелетий раньше, то и вовсе бы не дожил до такого преклонного возраста, но вот зато его могила могла бы стать ценным источником информации.
Особо сильное впечатление рассуждения Макеева производили на людей, недавно похоронивших близких. Убитые горем родственники моментально переставали плакать и с оцепенением выслушивали рассказ о чудненьких, прекрасно сохранившихся костях, которые прошлым летом удалось откопать дружному отряду студентов-археологов. Явно не замечая произведенного эффекта, Кока плавно переходил на более ранние времена, и комната постепенно начинала наполняться жутковатыми тенями всего того, что некогда жило и шевелилось на нашей планете. Особо впечатлительные уверяли, что даже чувствуют запахи.
По счастью, случались такие инциденты не часто, так как основную часть своей беспокойной жизни Макеев проводил либо в экспедициях, либо в кропотливом изучении добытого. Кроме того, ему не давала покоя проблема происхождения жизни на Земле. Он не спал ночами, внимательно исследовал каждую окаменелую пакость, до которой ему удавалось добраться, и, к вящему ужасу фундаментальной науки, выдвигал теорию одну безумнее другой. Спорить или дискутировать с Макеевым было бесполезно, да, по правде говоря, ответная реакция ему не требовалась – на темы происхождения земной цивилизации Кока мог беседовать вполне автономно. Когда же его собеседник вдруг начинал безмолвно сползать со стула, теряя терпение или сознание, Кока радовался как ребенок и, нависая над несчастным, тыкал костлявым пальцем:
– Молчишь? Это потому, что тебе нечего возразить…
– Нет! – взрывался полуобморочный. – Это потому, что возражать нечему! Если вся эта нечисть и жила на белом свете, то, слава Богу, что от нее даже следов не осталось!
Это была самая большая ошибка, которую мог допустить спорящий. Археолог бледнел и немедленно извлекал из кармана черную пластмассовую коробочку. Как правило, все опасающиеся болезни фараонов или малярии в этот момент немедленно исчезали, оставшиеся с недоумением разглядывали нечто бесформенное, окаменелое и нормальному человеку абсолютно ничего не доказывающее.
Макеев подносил corpus delicti* под нос осмелившемуся усомниться и громовым голосом вопрошал:
– Да? А это что, по-твоему?!
Вечер оказывался безнадежно испорченным.
_______________
*Cd – доказательства (лат.)
2
Как-то раз, промучившись с очередной находкой, не влезающих ни в одну из общепринятых классификаций, Макеев не выдержал и выдвинул собственную оригинальную теорию о существовании в прошлом могущественной сверхцивилизации. И хотя в первого взгляда теория выглядела эклектично, так как объединяла в себе наиболее радикальные теории о происхождении человека на Земле, многие, выслушав страстные аргументы автора, охотно соглашались – «а почему бы и нет?» – ибо энтузиазм Коки и его увлеченность передавались окружающим, словно вирусная инфекция.
Вкратце гипотеза выглядела следующим образом. Когда-то давным-давно, приблизительно пару миллионов лет назад, в Африке проистекала бурная тектоническая деятельность. Через разломы, образовавшиеся в земной коре, произошел мощный выброс радиоактивных веществ, и стада обезьян, уныло бродивших вдоль расщелины, получив тридцать три чернобыльские дозы облучения, начали мутировать. За последующие несколько сотен тысяч лет облученные приматы заметно подросли, распрямились, но – что печально – физически ослабели. Такие средства борьбы за выживание, как когти и зубы, уже не служили им верной защитой. Вместе с тем значительно увеличился мозг приматов, так как по непонятной причине мутации в основном затронули именно его. Мозг постепенно превращается в новое оружие – более мощное и более совершенное, чем самые острые зубы, – возникает то, что мы сейчас называем разумом.
Прачеловек учится компенсировать недостаток силы специальными приспособлениями – орудиями труда. Пища добывается уже не с помощью упорства и агрессии, а с помощью ума и смекалки. Лысеющая кожа прикрывается шкурами менее сообразительных соседей по планете. В результате пралюди оказываются более жизнеспособными, их популяция разрастается, становясь все более и более многочисленной.
Следующим этапом на пути возникновения новой цивилизации становится еще одна случайность (или закономерность – как кому больше нравится). Увеличивая ареал своего проживания, человек-почти-разумный неожиданно сталкивается со стадами сородичей, не пострадавших от радиоактивного излучения. Пралюди в недоумении: кто это мог быть? Почему они так похожи и в то же время совсем не похожи на них самих? И что можно ожидать от этих странных существ?
Через некоторое время на смену удивлению приходит нехитрый расчет: раз обезьяны физически крепче, значит, их можно попытаться заставить выполнять вместо себя тяжелую физическую работу, предложив взамен еду и защиту. Сие историческое решение в дальнейшем легло краеугольным камушком в строительстве эксплуататорского общества.
– В самом деле! – восклицал Кока, прерывая в этом месте свой рассказ. – Вы где-нибудь видели, чтобы домашние или дикие животные заставляли друг друга рубить дрова? Да еще при помощи экономических методов принуждения?!
И так как никто не замечал за своими любимцами олигархических наклонностей, данный пункт макеевской теории проходил без возражений.
Однако в новом обществе не только низам, но и верхам приходилось несладко: мутации продолжались. У наиболее продвинутых особей мозг развивался до такой степени, что все остальное тело выглядело не более чем подпитывающим придатком. Буквально на глазах ухудшались физические показатели пралюдей: они хирели, размножались с трудом, их начинали одолевать бесчисленные болезни. И вот в этот критический для судьбы популяции момент кто-то из гомо-сверх-сапиенсов выдвигает прямо-таки мичуринскую идею: во имя сохранения будущего начать немедленное скрещивание со своими недоразвитыми собратьями.
Возможно, в этот момент последовала немая сцена почище, чем в последнем акте «Ревизора», а затем многие из тех, кто еще мог передвигаться самостоятельно, тут же высыпали на улицу, вооружившись плакатами: «Нет кровосмешению!» и «Спите сами со своими обезьянами!». Может, так, а может, иначе, но в доселе идеальном обществе происходит раскол – хилые, но гордые интеллектуалы, собрав пожитки, удаляются на некий остров (чтоб ни одна обезьяна не доплыла) в тщетной попытке сохранить свой интеллект в первозданной целостности, оставшиеся же предаются оргиям в надежде выжить.
Как не трудно догадаться, победили наши. На обломках чересчур умного, но физически абсолютно нежизнеспособного общества зарождается новая, как с социальной, так и с генетической точек зрения, цивилизация. Цивилизация не только сохранившая, но и развившая доставшиеся ей по наследству традиции расизма, социального неравенства и того, что принято называть религией.
– Я готов дать голову на отсечение, что именно в этот период появляются первые предания о сверхлюдях или Богах, как существах всезнающих и всемогущих, – запальчиво произносил Кока. – Именно здесь следует искать корни рассказов о богочеловеке: потомке Богов и земной женщины…
Далее Макеев сообщал, что гордые интеллектуалы обосновались на одном из отдаленных островов и превратили его в этакий научно-исследовательский изолятор. Сведения о том, чем они занимались, какими возможностями располагали, и сохранились в основе преданий и большинства религиозных верований. В самом деле, способности этих сверхлюдей казались новому поколению землян безграничными, ведь даже внешне они выглядели существами высшего порядка, существами небесными, неземными.
На самом же деле несчастные пралюди просто-напросто из последних сил пытались найти хоть какое-нибудь спасительное средство, которое остановило бы наконец мутации и продлило их существование: многие носили некое подобие скафандров, одни, чтобы защититься от болезненных бактерий, другие уже не могли обходиться без кислородных баллонов. Они сконструировали и построили летательные аппараты, вероятно, для обнаружения новых, более пригодных для существования мест. Сооружали астрономические и навигационные объекты, взлетные площадки. Именно пралюди научили новые поколения строить дома и писать друг другу письма, именно в их лабораториях были получены первые сплавы и осуществлены первые хирургические операции. Они, и только они, создавали те удивительные вещи, которые ныне неблагодарные потомки приписывают каким-то там мифическим инопланетянам или богам.
Нельзя сказать, что все окружающие воспринимали идеи Макеева благодушно. Своей теорией Кока заставлял людей набожных хвататься за крест, а коллег-обществоведов за «Капитал» Маркса. Наиболее слабонервная часть кафедры этнографии и первобытно-общинного строя впадала в транс, когда Кока требовал объяснения, почему у двухметрового кроманьонца вес мозга превышал не только мозг всех остальных современников, но даже – о, ужас! – вес мозга современного человека. Возражений он не принимал, особо упорствующих обзывал мракобесами. Любые несостыковки и провалы в дарвиновской цепи объяснял легко и просто: наличием в древности сверхцивилизации, образовавшейся в результате радиоактивного излучения.
Один только вопрос мучил Коку: вымерла эта працивилизация целиком или все-таки в последний момент успела ассимилироваться? Если да, то является ли какая-либо из существующих наций ее прямым потомком?
Сам Кока положительно отвечал на этот вопрос и отдавал приоритет евреям – как народу без определенного места жительства, повышенной одаренности и немотивированного противопоставления себя всем остальным нациям. Однако именно этот пункт порождал наибольшие разногласия, вызывая приступ ярости как у сионистов, так и у антисемитов. Первые вежливо, но твердо отрицали свое происхождение от каких-то там облученных африканских обезьян, вторым же идея Коки казалась аморальной и кощунственной. Кровно незаинтересованные пожимали плечами: «Чем черт не шутит?»
Однако теории теориями, но у Макеева так и не было самого главного: прямого доказательства наличия в прошлом древней цивилизации. Вечный поиск евреями своей исторической родины таковым вряд ли мог стать. Где, черт побери, находился этот замечательный остров? Остров, на котором строили самолеты и прочие радости науки и техники, – ну, в самом деле, могла же, должна же была сохраниться хотя бы пара болтов?
И долго бы ему мучиться, если бы однажды кто-то из коллег в шутку не посоветовал Макееву воспользоваться опытом угрей, нерестящихся только в Саргассовом море.
– Кока, ну чего ты маешься? Набери группу евреев, страдающих амнезией, окольцуй их, дай денег побольше и пусть едут, куда захотят. Где в конце концов соберется большинство из них – там и есть земля обетованная. Там и начинай искать остатки своих сверхлюдей.
Макеева совет пронял до глубины души. Но только где взять столько ничего не помнящих евреев, а главное, где найти деньги для их путешествия? Но Кока не зря слыл человеком упорным и предприимчивым. Найденный выход с полной уверенностью можно было назвать гениальным.
Макеев составил список всех коллег и знакомых, которые по паспортным данным или внешним признакам соответствовал необходимым условиям, и начал свой опрос.
– Вот скажи, – задушевным голосом спрашивал Макеев ничего не подозревающего товарища, – где бы ты хотел прожить всю свою жизнь? Не работать, а именно прожить?
Время было предотпускное, погода в Москве как всегда отвратительная, и люди всех национальностей мечтали об одном: послать бы эту работу к чертовой матери и махнуть недельки на две на Канары.
Для кого-то это было конкретное место проведения чудного отдыха в противовес Коктебелю, где в любую секунду из набежавшей волны может вынырнуть сверкающая голова декана, а для кого-то просто символ богатого и красивого отдыха. Так или иначе, но результат Коку ошеломил: восемьдесят процентов опрашиваемых мечтали провести остаток жизни на Канарских островах.
И в этот момент Макеев наконец понял, почему никто еще не нашел остатков сверхцивилизации.
Глава 3
1
Полноватый мужчина в форме майора чешской полиции сидел за большим письменным столом и, подперев ладонью широкий подбородок, перелистывал альбом с фотографиями самых разнообразных личностей – в большинстве своем угрюмых и неприятных. И хотя на его круглом лице была обозначена сосредоточенность, преступники сейчас мало интересовали бравого полицейского. Краем глаза майор Томек внимательно следил за своей заплаканной собеседницей, сиротливо ерзающей на краешке казенного стула.
– Н-да, пани Быстрова, даже не знаю, что вам сказать, – наконец проговорил он, захлопывая альбом.
Даша невольно поежилась под осуждающим взглядом и, достав очередной бумажный платочек, промокнула глаза:
– А вы не говорите, пан майор, вы спрашивайте… И не старайтесь жалеть меня, я все понимаю. Я ведь свидетель. Свидетельница.
Майор Томек издал звук, который, наверное, издает чихающий бегемот. Затем, нырнув под стол, вытащил мусорную корзину и широким жестом смахнул в нее ворох мокрых, измятых платочков.
– Вот спасибо большое за совет. А то уж и не знал, что мне дальше делать. – Одним движением ноги полицейский задвинул корзину обратно.
Даша на всякий случай промолчала.
– Значит, свидетель, говорите? Ну, ну, проверим… – Томек поджал губы и принялся перелистывать извлеченный из кармана пухлый блокнотик.
Допрашиваемая начала волноваться.
– Не пойму, пан майор, что вы имеете в виду? – спросила она, не сводя глаз с блокнотика. – Вы меня опять в чем-то подозреваете?
Вместо ответа Томек вылез из-за стола и направился в противоположный угол кабинета, где висели большие деревянные часы.
– Ты смотри-ка, опять отстают… – Толстый комиссар открыл стекло на циферблате и осторожно подвинул стрелку. – Мы не в первый раз встречаемся в этом кабинете, многоуважаемая пани Быстрова. Кое-какие выводы напрашиваются сами собой…
– Какие еще выводы? При чем здесь ваши выводы? – еще сильнее разнервничалась Даша. – Вы же прекрасно знаете, что все это чистая случайность. Я свидетель, и не более того. Да, мир становится жестоким. Более криминальным. Но при чем здесь я? Я ведь не живу в бездушном пространстве. Меня так же, как и любого другого человека, окружают не только Санта Клаусы, но и преступники, бандиты… Вот вы, например, как часто сталкиваетесь с убийствами?
– Я работаю в отделе по расследованию убийств!
– Да? В таком случае… А я просто свидетель!
Майор Томек недобро хохотнул:
– Свидетель… Относительно таких свидетелей, как вы, у меня давно существует собственная теория.
– И какая же? – Даша нервно сглотнула. Она действительно очень боялась, что полиция захочет связать убийство Коли Макеева с событиями трехмесячной давности.
Комиссар тем временем, заложив руки за спину, продолжал изучать потемневший от времени циферблат.
– Какая связь, спрашиваете? Да самая прямая. Вот вы наверняка книжки читали, ну или кино смотрели про всяких там женских сыщиков на добровольных началах. Я имею в виду мисс Марпл, миссис Флетчер и прочих малоприятных дам… Тех, рядом с которыми постоянно совершаются преступления. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Пока нет.
Даша действительно не очень понимала, о чем идет речь, но подозревала, что ни о чем хорошем. К тому же вздорность натуры не позволила ей хотя бы для приличия изобразить заблудшую овечку. Она закинула ногу на ногу и вытащила из сумки пачку «Мальборо».
– Не понимаете? – прищурился полицейский. – Тогда поясню. Существует масса вполне понятных, я бы даже сказал «человеческих» мотивов для убийства: любовь, ненависть, деньги, зависть… Так вот, как мне кажется, постоянно упускают из виду еще парочку: скуку и самоудовлетворение.
Даша прикуривала сигарету, когда слова полицейского заставили ее замереть. Отведя руку с горящей зажигалкой в сторону, она с вызовом спросила:
– Надеюсь, за вашей мыслью не скрывается ничего такого, что не стоило бы произносить при даме?
Комиссар с легким щелчком закрыл стекло циферблата и обернулся к рыжеволосой свидетельнице. Полноватое, добродушное лицо его на этот раз выражало искреннее недовольство.
– Не начинайте, пани Быстрова, – предостерегающе заметил он. – И помните – я вас знаю как облупленную. Ваше любимое занятие – превращать серьезное расследование в балаган. А заодно изображать из себя невинную жертву.
– А вы не допускали мысли, что так оно и есть на самом деле?
– Нет, не допускал. – Комиссар погрозил коротким пальцем. – И прекратите строить глазки: вы меня своими женскими штучками не проймете.
Возмущенно фыркнув, Даша убрала зажигалку в сумку.
– Если я вас правильно понимаю, что бы ни произошло в этом мире – преступником все равно буду я? – с иронией спросила она. – По-вашему, я убиваю своих знакомых только ради того, чтобы немного скоротать время, а заодно показать оставшимся в живых, какая я умная и проницательная?
Майор поднял палец:
– Это вы сказали. Моя теория гласит следующее: если рядом с неким человеком одно за другим совершаются несколько преступлений, логично предположить, что именно он, этот человек, и совершает их. Или же, – полицейский повысил голос, – провоцирует к их совершению. Даже если у него нет видимого мотива.
Комиссар как ни в чем не бывало вернулся к столу и занял свое место. Даша окончательно вышла из себя. Ткнув сигаретой в пепельницу, она схватила со стола ручку:
– Хорошо, пан майор, ваша взяла – в чем я должна признаться? Дайте мне любую бумагу, я все подпишу и дело с концом! – Голос ее дрогнул. – У меня все равно деньги закончились, так хоть за казенный счет несколько лет поживу. Заодно и вам спокойнее будет. Ну если, конечно, половина заключенных, сидящих со мной в одной камере, не переубивает другую половину. Тогда вам останется только расстрел.
– У нас смертная казнь отменена, – с сожалением заметил Томек.
– Пожалуйста – наемся крысиного яда. Мне, знаете, с подобными талантами тоже жить неохота. Устраивает вас такой вариант?
Комиссар задумался. В наступившей тишине часы начали тикать неожиданно громко и как-то недобро. Даше вдруг показалось, что они отсчитывают ее последние минуты.
– Ну хорошо. Допустим, я посчитаю, что и на этот раз произошло досадное совпадение, – с нажимом на слово «допустим» произнес Томек. – Допустим, ваш знакомый случайно пришел в тот самый банк, где вы случайно имеете счет, и совершенно случайно решил совершить там разбойное нападение или же сам подвергся разбойному нападению в ту самую минуту, когда вы туда случайно пришли…
– Что значит – допустим?! – взорвалась молодая женщина. – Разве кто-то из присутствующих видел у меня оружие в руках? Да меня саму чуть не убили! Я понятия не имела, что Кока Макеев находится в Чехии. Я его лет семь не видела.
– Не знаю, не знаю. – Полицейский упрямо покрутил головой. – Тогда объясните мне, почему так получается: стоит вашим знакомым появиться в Праге, как сразу же происходит убийство?
Даша от неожиданности потеряла дар речи.
– Да как вы…Можно подумать, это единственные преступления в Чешской Республике за все то время, пока я здесь живу…
– А, ладно, – Томек раздраженно махнул рукой, – оставим это. Скажите, а ваш знакомый узнал вас?
Допрашиваемая уже хотела утвердительно кивнуть, как до нее вдруг дошел смысл задаваемого вопроса. Толстого счетовода допрашивали первым, это она знала точно, значит, тот должен был сообщить комиссару, о чем они разговаривали… Или он не понял сути их беседы? Нет, нет, они могли общаться хоть на монгольском – было видно, что встретились два знакомых. А вдруг это ловушка и хитрый майор ее просто проверяет?
– Мы действительно разговаривал, – неуверенно начала она. – Но мне показалось, что мой приятель бредит… Он все время говорил про какие-то восемь килограммов… Но я с ним ничего не грузила, не возила и не взвешивала. Да вы спросите у свидетеля, того пана, что лежал рядом, он все слышал…
Майор посмотрел на разложенные на столе альбомы и нехотя бросил:
– Слышать-то он слышал, да вот русского языка, к сожалению, не знает. Новая генерация, видите ли…
– Воистину к сожалению, – вздохнула Даша. – Так мне можно идти?
– Да. Подпишите, – Томек протянул ей листы протокола допроса, – и можете идти. У вас теперь другой адрес?
Даша невесело усмехнулась:
– Отчасти благодаря вам…
Тут комиссар рассердился всерьез и даже хлопнул папкой по столу:
– Простите, пани Быстрова, но уж я-то здесь совсем ни при чем. Скажите лучше, что именно благодаря мне вы еще находитесь на территории нашей страны. Кстати, не подумывали куда-нибудь переехать? Только скажите, я лично похлопочу в каком угодно посольстве. Лучше, конечно, где-нибудь на другом континенте.
– Ваша доброта трогает меня до слез, – как можно более ядовито ответила свидетельница и вышла, громко хлопнув дверью.
2
Пребывая в самом мрачном состоянии духа, в котором только может пребывать человек, постоянно избиваемый жестокими ударами судьбы, Даша доехала до нужного этажа, приоткрыла дверцу лифта и осторожно высунула кончик конопатого носа наружу. Собачьим духом не пахло. Выскочив из лифта, она быстро-быстро добежала до порога своей квартиры, еще быстрее расправилась с замком и прошмыгнула в дверь. Привычно неуютная тишина пустого дома сейчас показалась ей райской музыкой.
«Да пусть этот чертов комиссар думает обо мне все, что хочет – мне на это наплевать! – Даша швырнула сумку в сторону и начала раздеваться. – Хотя, конечно, приятного мало. Но что Коля такого совершил, что его расстреляли прямо в банке? Всегда был тише воды… Господи, ну все как назло!»
В сердцах она дернула молнию на джинсах гораздо сильнее, чем требовалось, в результате металлический замок так и остался у нее в руке. – «Вот гадство! Брюхо отъела – штаны на куски распадаются… Однако, что он там бормотал о ее дневниках? Бредил наверное. А если нет?»
Даша резко выпрямилась.
Действительно, когда-то давно, еще до замужества, она вела дневники, скорее, записные книжки. Писала редко, бестолково, упиваясь счастьем и давясь слезами. Заполненные страницы летели на стол, чтобы больше никогда не перелистываться. Но такой уж был ее характер, никогда не возвращаться в прошлое: ни к бывшим любовникам, ни к былым воспоминаниям. За уплывшие с тех пор годы она не раз переезжала с места на место, однако все записи сохранились и сейчас стопкой лежали в одном из чемоданов.
Отбросив сломанный замок в сторону, Даша подхватила ключи и направилась в кладовку.
Через десять минут на стол легли пять небольших разноцветных книжечек. А в них все: радость, боль, разочарования… Почему же она никогда их не перечитывала? Может, оттого, что прошлое уже ушло и его уже не вернуть? А может из-за страха, что оно окажется лучше, чем настоящее?
Обхватив рыжую голову руками, Даша усиленно вспоминала, нет, не о прошедших годах – чего уж тут слезы зря проливать, она пыталась вспомнить, где и когда Кока мог прочитать хотя бы один из ее дневников, и что же там такого важного для него могло оказаться? Она прикрыла глаза. Прошлое замысловатой мозаикой рассыпалось в памяти. Разноцветные кусочки кружились и не хотели складываться в целую картинку. Где Кока мог увидеть ее дневники? Сама она их никогда в жизни никому не давала – слишком много сокровенного хранили эти страницы. Может, у нее дома? Или у кого-то в гостях? В Университете?..
В мозгу что-то щелкнуло, и мозаика наконец сложилась. Ну конечно же в Университете. На четвертом курсе.
Как-то после физкультуры к ней подошел Макеев и протянул оставленную на общей лекции сумку. «Я думал, что хоть немного тебе нравлюсь», – помнится, произнес он, после чего развернулся и ушел. Она тогда еще долго ломала голову над тем, что это могло означать. Теперь ясно: пока она упражнялась в прыжках, Макеев залез к ней в сумку и преспокойно изучил содержимое. Господи, сколько же он тогда узнал про нее!
Даша почувствовала, как щеки заливает краска стыда. Наверное, в тот период Кока был влюблен в нее и решил узнать, не напрасны ли его надежды. Однако стыд стразу же сменило негодование – каковы бы ни были причины, побудившие Макеева к такому поступку, он не имел права вот так, запросто, залезть в ее, юной неопытной девицы, душу.
Даша с ненавистью посмотрела на записные книжки, словно они были во всем виноваты. Успокаивало ее одно – для среднестатистического археолога девичьи дневники представляли вещь не более личную, чем берестяные грамоты новгородских купцов. К тому же Кока был не из болтливых. Что он имел в виду сейчас?
Раскрыв дневник, Даша наморщила лоб – что еще за ерунда такая?
«3 января. Когда он захочет, ему не дадут, потому что он не хотел, когда мог…» Но тут же улыбнулась – это в период увлечения шотландцами. В смысле поэзии. А кто автор и кого она тогда имела в виду, покрыто непроглядным мраком.
Даша достала сигарету и несколько раз щелкнула зажигалкой. Дневники велись пять лет, теперь, чтобы их прочитать и вспомнить, что к чему, понадобится еще столько же. Она вздохнула и продолжила.
«4 января. 18.30. «На досках». Точно, был когда-то такой театр. Существует ли сейчас? В самом начале перестройки, вслед за отменой старого режима, буйным цветом расцвело альтернативное искусство, изо всех щелей на поверхность земли полез андеграунд. Сейчас-то уже ясно, наш человек хорошо работать может только в подполье, но тогда… Сколько их выжило, тех первых театров?
«5 января. 19.00. Ресторан «Дубрава» г-цы «Космос». В отличие от театров, все рестораны остались на месте и даже приумножились. Помнится, был на Пушкинской площади рядом с «Московскими Новостями» общественный туалет, редкость большая в то время. С приходом новой власти там сразу же открыли ресторан. Назвали «Былое». Повесили портреты Сталина, флаги. Скатерти, приборы, посуда – все соответствовало эпохе, о кухне и говорить не приходилось: запеченная осетрина, расстегаи с визигой, мозги с яйцами в горшочке, кинзмараули… Место невольно наводило на философские размышления. А с другой стороны, где, как не в бывшем сортире, можно со спокойной душой вспомнить о былом?
«6 января. Поздравит Элину». Ах, красавица Элина, «где вы теперь, кто вам целует пальцы?». Надеюсь, ты все так же роскошно-прекрасна и не замужем – один человек не имеет права на такое счастье…
Далее идет перечисление исторической литературы по Северному Кавказу, наверное, к экзаменам готовилась, но это можно пропустить, там, где Шамиль прошел, делать уже нечего. И на протяжении всех лет: театры, музеи, выставки… Такое ощущение, что в конце восьмидесятых молодежь заботилась только о своем духовном развитии – ни слова о работе или деньгах. В промежутках между культурной программой: дома отдыха, дачи, дни рождения (список в сорок восемь человек), поездки к морю, озерам, горам и так до бесконечности. И зачем надо было замуж выходить?
Даша сердито потушила сигарету и захлопнула дневник. Работенка не из простых. Для начала она будет застревать на каждом воспоминании по три часа, а к середине уже напрочь забудет, о чем шла речь вначале. Самое же печальное, что она даже приблизительно не может предположить, что именно в них надо искать.
В желудке нехорошо заурчало. Проклятье, деньги-то в банке она так и не взяла. Придется довольствоваться чаем. Даша пошла на кухню и включила чайник. Странно, но ей никогда не приходило в голову, что Кока в нее влюблен. Что Макеев вообще мог быть в кого-то влюбленным. Он всегда казался таким увлеченным своей чертовой археологией… С утра до ночи только и говорил об экспедициях: той, из которой вернулся, или той, в которую собирался, он…
Даша охнула и от волнения едва не выронила чашку.
– Черт побери – «потомки Атлантиды!»
Глава 4
«Через море это* в те времена невозможно было переправиться, ибо еще существовал остров, лежащий перед тем проливом, который называется на нашем языке Геракловыми столпами. Этот остров превышал своими размерами Ливию и Азию вместе взятые, и с него тогдашним путешественникам легко было перебраться на другие острова, а с островов – на весь противолежащий материк, которых охватывал то море, что и впрямь заслуживает такое название (ведь море по эту сторону упомянутого пролива является всего лишь заливом с узким проходом в него, тогда как море по ту сторону пролива есть море в собственном смысле слова, равно как и окружающая его земля воистину и вполне справедливо может быть названа материком). На этом-то острове, именовавшемся Атлантидой, возникло удивительное по величине и могуществу царство…»**
С этих слов великого Платона начинает свой путь самая загадочная и самая знаменитая легенда на свете – легенда об Атлантиде, о некой великой и могущественной стране и ее страшной кончине.
Миф об Атлантиде стар и прекрасен, как сама история человечества. Из него потрясенный читатель узнавал не только об удивительной стране – Атлантиде, но и об Атлантическом океане – «море в собственном смысле слова», а так же об Америке – «земле, справедливо названной материком». Платону Кока верил безоговорочно. Раз тот две тысячи лет тому назад знал о существовании Америки и знал о том, что за девять тысяч лет до его рождения в Атлантическом океане произошел взрыв такой силы, что и через сотни лет после этого события значительная часть его восточного побережья оставалось несудоходным из-за ила, поднятого со дна, то, значит, и весь рассказ об Атлантиде сущая правда. А уж описание причин гибели острова просто-таки прямое подтверждение всей теории о древней сверхцивилизации. По мнению Платона, атланты, благодаря своему божественному происхождению, выгодно отличались от остальных людей могуществом, красотой, особой статью и пренебрежительным отношениям к земным благам, однако смешение с людской расой погубило всю их цивилизацию.
«В продолжение многих поколений, покуда не истощилась унаследованная от бога природа, правители Атлантиды повиновались законам и жили в дружбе со сродным им божественным началом: они блюли истинный и во всем великий строй мыслей, относились к неизбежным определениям судьбы и друг к другу с разумной терпеливостью, презирая все, кроме добродетели, ни во что не ставили богатство и с легкостью почитали чуть ли не за досадное бремя груды золота и прочих сокровищ. Они не пьянели от роскоши, не теряли власти над собой и здравого рассудка под воздействием богатства, но, храня трезвость ума, отчетливо видели, что и это все обязано своим возрастанием общему согласию в соединении с добродетелью, но когда становится предметом забот и оказывается в чести, то и само оно идет прахом и вместе с ним гибнет добродетель. Пока они так рассуждали, а божественная природа сохраняла в них свою силу, все их достояние, нами описанное, возрастало. Но когда унаследованная от бога доля ослабела, многократно растворяясь в смертной примеси, и возобладал человеческий нрав, тогда они оказались не в состоянии долее свое богатство и утратили благопристойность. Для того, кто умеет видеть, они являли собой постыдное зрелище, ибо промотали самую прекрасную из своих ценностей; но неспособным усмотреть, в чем состоит истинно счастливая жизнь, они казались прекраснее и счастливее всего как раз тогда, когда в них кипела безудержная жадность и сила.
И вот Зевс, бог богов, блюдущий законы, хорошо умея усматривать то, о чем мы говорили, помыслил о славном роде, впавшем в столь жалкую развращенность, и решил наложить на него кару, дабы он отрезвел от беды, научился благообразию. Поэтому он созвал всех богов в славнейшую из их обителей, утвержденную в средоточии мира, из которой можно лицезреть все причастное рождению, и обратился к собравшимся с такими словами…»
Здесь, словно по всем правилам детективного жанра, запись обрывается. С какими такими словами обратилось главное божество к своим коллегам, так и осталось неизвестным. И если для всех остальных – как сторонников, так и противников Атлантиды, – последняя фраза знаменитых платоновских диалогов осталась не более чем художественным вымыслом, то для Макеева именно она и явилась прямым подтверждением его теории.
Совершенно очевидно, что главный правитель сообщества сверхлюдей – атлантов, – не мог больше видеть дальнейшее падение нравов. Но возможно на его решение мог повлиять тот фактор, что новая генерация человеко-обезьян становилась просто опасной. К тем действительно перешли многие положительные качества атлантов, но от своих животных предков люди унаследовали жестокость и агрессию. Она с вожделением стали поглядывать на богатый остров. Однако на Атлантиде хранились не только сокровища, но и значительный технический потенциал, который при желании можно было использовать в качестве оружия. Силы атлантов тем временем шли на убыль, новая раса, напротив, действовала все активнее и наглее. Тогда, не видя другого выхода, главный вождь Атлантиды приходит к страшному, но единственно верному решению: уничтожить остатки сверхлюдей вместе с островом и всем, что в нем хранилось, – оружие и знания не должны попасть в руки тех, кто не сможет этим достойно распорядиться. Таким образом легендарный остров был взорван, а с ним погибло все, чем была славна древняя сверхцивилизация.
Предположение, что причиной давней катастрофы, катастрофы, в результате которой даже вечные льды в Подмосковье растаяли, могло стать землетрясение или падение метеорита, вызывало у Макеева приступ ярости.
– Какой еще метеорит?! – бушевал он на кафедре Древнего мира. – И дураку понятно, что там атомную бомбу взорвали, – вон, пол-Земли накрыло, во Флориде пепел с головы стряхивали. Я вам точно говорю – в самом эпицентре мы ничего не найдем, надо искать вокруг!
И достаточно было взглянуть на карту, чтобы понять, что это «вокруг» и есть Канарские острова.
______________
*Атлантическое.
**Перевод С.С. Аверинцева
Глава 5
1
Даша металась по комнате в поисках какой-нибудь соответствующей литературы, но, увы – вся специальная литература осталась в Москве.
Она задумчиво потерла подбородок. Можно, конечно, попробовать мобилизовать собственную память, но вряд ли из этого получится что-нибудь путное. Дашу, как и подавляющее большинство однокурсников, Кокина экстраполяции, из прошлого в будущее и наоборот, интересовали мало. В споры археологов она предусмотрительно не вступала – берегла цвет лица. Их драгоценные сокровища – бесформенные осколки прошлого – напоминали засохшие какашки динозавров, и потому Даша наотрез отказывалась дотрагиваться до них хотя бы мизинцем. К тому же она специализировалась на советском искусстве, а все его передовые представители были похожи на кого угодно, но только не на потомков Атлантиды. И сейчас оставалось лишь волосы на голове рвать, что в свое время не слушала разглагольствования Макеева более внимательно. А вдруг он и впрямь что-то нашел? Что-нибудь доказывающее существование сверхцивилизации?!
И Даше вдруг стало страшно при мысли, что из-за ее скудоумия об этом замечательном открытии никто никогда не узнает.
Она присела в кресло, обхватила голову руками и с силой зажмурила глаза: надо точно, слово за словом, вспомнить все, что говорил Кока перед смертью.
«Он упомянул Муссу, ворона и какие-то пальмы… Хм. Нападавший был смуглым человеком с густыми черными волосами и усами. Очень похож на Турка. Турция…»
Перед глазами невольно замелькали живописные картины турецкой Ривьеры.
«…Может, Кока был на раскопках в Турции? И на что-нибудь там наткнулся? Например, на тайное захоронение или даже целый город! Троя ведь тоже оказалась в Турции…»
Дашу бросило в жар, она взяла один из дневников и принялась обмахиваться им, словно веером.
«…Вполне возможно, что Кока украл с раскопок некий предмет, подтверждающий его правоту. Возможно, он хотел проверить свою теорию или с кем-нибудь проконсультироваться. Но при чем тогда здесь я?..»
Во время обучения в Университете хуже Даши в археологии разбирались только философы. И то лишь потому, что философы, как и полагается всем дипломированным философам на свете, вообще мало в чем разбирались, а только спорили до хрипоты в библиотечной курилке в тщетной надежде подцепить первокурсницу с любого другого факультета…
Даша еще раз вздохнула. Как бы то ни было, но приехать к ней за советом как сестре по разуму Макеев вряд ли бы решился. Зачем ему понадобились ее дневники?! Она с силой вцепилась в рыжие кудри. Проклятье! Еще утром все было так предельно ясно: ноги в руки и в соседний магазин торговать продуктами питания, но теперь…
Одним махом Даша смела записные книжки со стола. Ясно одно: продолжать жить дальше как ни в чем не бывало, зная, что Кока убит на пороге какого-то важного научного открытия, ключ к которому находится у нее, она просто не сможет. Надо собираться и ехать в Москву.
Даша вздохнула в очередной раз и с сомнением поскребла кончик носа. В таком случае ей понадобятся деньги на билет и на проживание. А где их взять? Задачка… Но ведь Кока что-то твердил там про восемь килограммов и миллион долларов? Или миллион долларов весит восемь килограммов?
«Миллион долларов…» Придвинув чашку, Даша отхлебнула чай и слабо усмехнулась. Когда-то у нее была подруга со странным именем Лекха. Лекха отличалась ленивой созерцательностью и своеобразным скепсисом к происходящим вокруг переменам. Ее мало интересовали проблемы перестройки и гонки вооружений, еще меньше – проблемы бизнеса и первичного накопления капитала.
– Дурак твой Карл Маркс был, – говорила она со знанием дела выпускника кафедры капитализма. – Только деньги у Энгельса стрелял, да детей горничным делал. Чего он о капитале-то мог знать?
Бизнес в России Лекха считала чем-то вроде неприличной болезни, а при слове «миллион» лишь иронично пожимала плечами.
– Миллион – это не деньги. Вот сто рублей – это деньги. Пятьсот рублей – это деньги. А миллион… нет, это не деньги.
Даше оставалось только сожалеть, что она не обладает философским складом ума своей приятельницы. Такие цифры, как миллион, непроизвольно будоражили ее и без того буйное воображение. В самом переливчатом звучании слова чудились интриги, погони, страстные поцелуи на подножке поезда и тому подобные страсти. Но бросить из-за этого остатки спокойной жизни? Потратить последние деньги на билет и примчаться без всякого предупреждения в Москву?.. И почему, кстати, в Москву, ведь Макеев мог свою находку спрятать в любой другой части света…
Сомнения терзали ее все сильнее.
А с другой стороны – что ей терять? Последние триста долларов? Так от них все равно ни холодно ни жарко. У нее нет ни обязанностей, ни привязанностей. Ее никто нигде не ждет.
Даша обхватила руками колени и принялась раскачиваться. Все выглядело слишком заманчиво: прочитать свои дневники, обнаружить то место, где Кока мог что-то спрятать и… И что? Добыть славу и, возможно, тот самый пресловутый миллион.
Она уговаривала себя и сама себе не верила.
2
Наконец было решено подойти к создавшейся проблеме с научной точки зрения, то есть, взвесить все за и против. Сначала за. Здесь, в Праге, ее ничто не держит. Позади три месяца полной пустоты и безделья, ни одного близкого человека рядом. Дальше может быть только хуже. Может быть, конечно, и лучше, но это вряд ли, это не для таких неудачниц, как она. Затем, если она займется историческими или, вернее, археологическими изысканиями, то, вполне возможно, никакого клада и не найдет, но по крайней мере у нее возрастет вероятность найти работу по специальности, что само по себе ценно. Если конечно кому-нибудь сейчас нужны искусствоведы советского периода.
Теперь против. У нее на это нет денег.
Даша пожала плечами: вот что значит все спокойно обдумать. Значит, придется продать оба кольца.
А в самом деле, что ей остается делать? Или – или. Или пускаться в авантюру, с ужасом ожидая, чем все закончится, или устраиваться на работу в соседний продуктовый магазин и тихо-мирно гнить там до конца своих дней.
От последней мысли рыжие кудри встали дыбом. И ради этого она жила? Ради этого умер Кока?! Ну уж нет! Возможно, последние пять лет и превратили ее в домашнюю гусыню, но никакие силы в мире не заставят ее закончить свою единственную, пусть и не самую лучшую жизнь, тупой наседкой, бессмысленно высиживающей яйца. Промелькнула мысль, что на самом деле никаких яиц у нее нет, но Даша тут же решила, что это аллегория и не в яйцах дело.
Итак, ее задача найти то, что нашел Кока. Нашел и спрятал. Или не прятал, а просто нашел? В любом случае разгадка этой истории – в ее дневниках и нужно только найти нужную страницу. Открыть и прочитать.
Даша отставила кружку и снова взяла в руки разноцветные книжечки. Их страстное, бурное содержание внушало уныние: разобраться в нем ее мозгов явно не хватит – тут нужен специалист.
Глава 6
1
Анечка мучилась. Аня страдала. Анна потеряла покой и сон. Два раза в неделю она включала телевизор и смотрела это проклятое ток-шоу «Prima ego» – передачу для людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией. А он был ведущим. И он был мужчиной. Мужчиной с красивым именем Эдуард и еще более красивой фамилией Лаймонис.