Я жду возражений, однако Руфь выглядит так, будто давно ждала этого разговора.

– Я имела полное право быть матерью, – едва слышно произносит она. – Это все, чего я хотела в жизни. Я смотрела на таких, как она, и думала: почему Бог дал ей двоих детей, а мне ни одного? Это несправедливо, – Руфь обжигает меня взглядом. – Тебе Энни сказала, – тихо добавляет она. – Не думала, что она когда-нибудь это сделает.

– Нет. – Я поднимаю голову: – Разве Энни знает об этом?

– Тогда кто?

– Я встречалась с матерью Айоны. Айона приехала на остров искать Джилл, верно?

Руфь усмехается, качая головой. Не отвечая на мой вопрос, она произносит:

– Да разве она мать? Она никогда не была матерью! Она не хотела ни одного из своих детей. Ей было безразлично, хватает ли им еды. В комнате стояла вонь от подгузников, потому что она не меняла их весь день. Старшей было шесть, а девочка все еще бегала в памперсах! – Глаза Руфи округляются, и я вижу, как в них сверкает огонь. Как только мы обе понимаем, что речь идет об Айоне, моя собеседница отводит глаза. – Она вечно то пила, то была под кайфом, ей было не до детей. Материнство – дар Божий, и она его не заслужила! – Руфь с вызовом выпячивает подбородок.

– И как вы поступили? – спрашиваю я, благодарная за то, что она решает выговориться, и очень надеясь, что она успеет до возвращения Боба.

– Боб винил себя в том, что я не беременела, хотя мы так и не выяснили, в ком причина. Однажды он пришел домой и сказал, что одной малышке нужен хороший дом и заботливые родители. А у нас есть возможность перебраться на идеальный остров. Что мне оставалось делать? – Руфь разводит руками, словно на ее месте любая поступила бы так же.

– Удочерить.

– А в чем разница? – Руфь качает головой. – Мы пытались. Я собрала все нужные бумаги, но на меня посмотрели свысока и решили, что я недостойна быть матерью.

«Или что Боб не годится в отцы», – думаю я.

– Во время одного из визитов работников социальной службы Боб заявился домой навеселе. Он клялся, что не смог отпроситься с работы, хотя всем было очевидно, что он забыл. Я увидела, как мой последний шанс вылетает в дверь вместе с уходящими социальными работниками. Но это не моя вина. Система подвела меня, подставила бы и Джилл, а я знала, что смогу подарить ей прекрасную жизнь. И она у нее была! Она не жила впроголодь, не спала в мокрой постели…

– Все равно так нельзя, – возражаю я.

– Я ее любила, – тихо добавляет Руфь. – Я так ее любила!

– Я знаю.

– Но под конец и я ее подвела. Я не знала, что она была больна.

Не выдержав, я беру Руфь за руку.

– Джилл по тебе очень скучала, она… никогда не переставала надеяться, что ты вернешься, – говорит Руфь, уставившись в угол комнаты. – Она не получала твоих писем – Боб перехватывал их.

– Зачем? – спрашиваю я, едва дыша.

– Прости меня, – Руфь отдергивает руку. – Я не хотела, чтобы он это делал, но после всего, что случилось…

– Вы имеете в виду, с Айоной? Руфь, а что с ней случилось?

Руфь делает глубокий вдох и медленно выдыхает.

– Меня там не было, я точно не знаю.

– А мне кажется, знаете.

– Только с чужих слов, – она смотрит на меня. По ее щекам бегут слезы, а руки мечутся вверх и вниз по халату, царапая кожу через ткань.

Громко хлопает дверь черного хода, однако из нас двоих только я оглядываюсь в ту сторону, ожидая появления Боба.

Снова грохот – и тяжелый звук падения.

– Тебе нужно идти, – шепчет Руфь так тихо, что я сомневаюсь, не послышалось ли мне. – Иди, – повторяет она, но я не двигаюсь с места. И в это время в дверном проеме появляется Боб: тяжелое темное пальто, мокрое от дождя, черные волосы прилипли к лицу. Его взгляд прожигает меня насквозь.

Бей или беги.

На своих консультациях я всегда призывала клиентов убегать от физической угрозы. Я тоже не храброго десятка, когда дело доходит до драки. Но сегодня я не двигаюсь с места.

Остров Эвергрин

7 сентября 1993 года

Как Дэвид и сказал, Айона сидела на скамейке у причала. Она вскинула взгляд, когда Мария вышла из-за деревьев, и женщина, поколебавшись секунду, подошла и присела рядом с ней.

– Мы не те, кого ты ищешь, – сказала она, пристально глядя на девушку. Айона уже не выглядела такой самоуверенной, как раньше, и Марии стало любопытно, как Дэвиду это удалось. – Я думаю, ты здесь ищешь сестру, и хотя вы с Бонни похожи – это не она.

– Вас бы это устроило, правда? – бросила Айона, но это было сказано скорее с обреченностью, чем со злобой.

– Почему ты вообще решила, что твоя сестра здесь?

Марии хотелось знать, что известно девушке.

Айона подтянула колени к груди.

– Я всегда помнила, что у меня когда-то была младшая сестра, однако мать твердила, что я ошибаюсь. Она говорила мне, что я все придумала. Но я-то знала, что нет! Я помнила, что девочка была в моей комнате, помнила, как она плакала, как пахла. Разве такое придумаешь?

Мария еле заметно покачала головой.

– А потом она исчезла. Еще сегодня она была здесь, а назавтра пропала, как и не бывало. Я очень хотела ее найти и выяснить, что случилось. Иногда я даже думала, что мать могла с ней что-нибудь сделать, – Айона передернула плечами. – Три года назад я решила разыскать сестру. Я сказала об этом матери, и она совершенно свихнулась. Она очень разозлилась и была настолько не в себе, что вдруг выпалила всю правду. – Айона коротко рассмеялась. – Она призналась, что продала ее. Своего ребенка. Как вам это нравится? После этого я не могла больше на нее смотреть. Мне трудно было заговорить с ней. Мать, слава Богу, быстро это поняла, и у нее хватило ума оставить меня в покое.

– И что ты сделала дальше?

– Я увидела по телевизору передачу об усыновлении, и это навело меня на мысль. Я стала встречаться с парнем, который работал в больнице, что упоминалась в той телепрограмме. Он, конечно, был полным ничтожеством, но он помог мне найти все необходимые учетные документы. Тогда к нам в дом приходила женщина из социальной службы, и в этих бумагах я увидела ее имя. Мать обычно бурчала: «О, опять радость пришла в дом …»[8] – Мария вздрогнула, услышав имя своей матери. – Однако я очень ждала ее прихода, потому что она была добрая и приносила мне что-нибудь вкусненькое. А потом я увидела в газете ее некролог, где упоминалось, что у нее была дочь. Я подумала, что эта зацепка завела меня в тупик, но все же поискала ваше имя в Интернете и нашла статью с фотографией в газете. Вы протестовали против каких-то событий на острове.

Мария вспомнила статью, которую Стелла с гордостью наклеила в свой альбом.

– Ваше имя черным по белому значилось в заголовке, а рядом еще одно, которое я узнала. Сперва я не понимала, где я могла слышать об Энни Уэбб, но потом вспомнила, что в больничных документах она числилась акушеркой. Я бы не стала про вас читать, но то, что вы обе уехали на Богом забытый остров, мне показалось странным. Я захотела поехать туда, чтобы увидеть все своими глазами, и купила однодневную экскурсию. Потом приехала еще раз. Я наблюдала за вами и вашей драгоценной семьей, и… – Айона внезапно замолчала.

– Продолжай, – шепотом попросила Мария.

– Вы выглядели такими идеальными поначалу, но Бонни… Она не была похожа ни на вас с Дэвидом, ни на остальных ваших детей. И я это сразу увидела. Чем дольше я наблюдала за Бонни, тем больше убеждалась – она вам чужая. Тогда я решила, что это наверняка моя сестра, которую у меня отняли, чтобы продать вам. И меня ужасно злило, что у нее было все это, а меня оставили ни с чем, – процедила она.

– Только Бонни не твоя сестра, – произнесла Мария.

– Но когда я приехала в начале лета, она вцепилась в меня, как клещ. Она говорила, что никогда не была здесь счастлива и не ощущала себя родной в своей семье.

У Марии перехватило дыхание. Ей было невыносимо слышать, что Бонни несчастна. Все, о чем она давно волновалась, могло оказаться правдой.

– Клянусь, это не та девочка, которую ты ищешь, – твердо сказала она.

– Знаю, – отрезала Айона, и Мария опешила. Она хотела спросить: «Откуда?», но слова застряли у нее в горле.

Последовавшая пауза была невыносимой, пока Айона наконец не призналась:

– Дэвид сказал, что этого не может быть, потому что родной матери Бонни было всего пятнадцать лет.

Сердце у Марии затрепыхалось в горле. Она похолодела.

Дэвид рассказал ей это?! Признался в том, что они сделали?

– Моей матери было больше пятнадцати, когда она родила меня, уж это я точно знаю, – Айона пожала плечами. – А зачем вы это сделали?

Мария не могла издать ни звука, хотя ей было что сказать. Ей хотелось закричать, что ее муж подлый предатель! Что он подставил свою семью ради этой незнакомки. Этой дряни!

Кровь отхлынула от ее лица.

– Пожалуйста, скажите, зачем вам это понадобилось? – повторила Айона. – Мне просто нужно понять, и тогда я… – она махнула рукой в сторону моря.

«Тогда ты уедешь? – подумала Мария. – И я избавлюсь от тебя навсегда?»

– Я потеряла двоих детей, – через силу прошептала она. – Я боялась, что больше никогда не смогу иметь ребенка. – Переполнявший ее гнев пересилил страх, и теперь Мария думала лишь о том, что она должна сделать все, чтобы Айона больше никогда не появлялась на Эвергрине, но не ради ее безопасности, о чем так беспокоился Дэвид, а ради безопасности их семьи.

– И вы решили взять чужого?

– Все было не так! – Мария яростно замотала головой. – Я встретилась с ней. Иначе я не могла. Мне нужно было убедиться, что… – Она закусила губу. – Что мы поступаем правильно.

– Хотели очистить свою совесть?

– Нет, – твердо ответила Мария, выпрямляясь и поворачиваясь лицом к Айоне. – Родители девушки прекратили с ней всякие отношения, когда она забеременела. Она была в отчаянии и не знала, куда ей идти. Она снимала угол у чужих людей. – Мария сделала паузу. – Девушка верила, что единственный выход – начать все с начала, уже без помощи родителей. Может, то, что мы сделали, было и незаконно, но Бонни отправили бы в приемную семью, а я повидала кое-какие из них – мама брала меня с собой на работу. К тому же я знала, что наши деньги сделают для девушки гораздо больше, чем так называемое пособие. Так что моя совесть была чиста. С нашей помощью биологическая мать Бонни наладила свою жизнь.

– В отличие от моей, – мрачно сказала Айона. – Так кто же тогда моя сестра?

– Не знаю, – слабым голосом произнесла Мария. – О твоей сестре мне ничего не известно.

Это была ложь, но Мария не собиралась говорить Айоне правду.

Девушка вздохнула и отвернулась. Помолчав, она спросила:

– Значит, ее могли и не привозить на этот остров? И она может жить где угодно?

– Ну конечно.

Марии стало больно при мысли, что сестра, которую ищет Айона, находится в нескольких минутах ходьбы от нее, однако ей было нужно, чтобы девушка уехала. Если Бобу сообщили, кого разыскивает Айона, то ее жизни угрожала опасность.

– Мне очень жаль, но на Эвергрине ты ее не найдешь, – сказала Мария. – Лучше тебе здесь не задерживаться.

– Чтобы я никому не рассказала? – Айона резко повернулась к ней. – Так вот чего вы боитесь?

– Мы могли бы помочь тебе, – продолжала Мария.

– Хотите от меня откупиться?

– Я говорю о помощи.

Айона засмеялась.

– Вы думаете, я здесь ради денег?

– Я не могу дать тебе то, ради чего ты приехала. Но я знаю, что с деньгами ты сможешь начать новую жизнь. Ведь так?

– Значит, для этого нужно, чтобы я сейчас же уехала? – фыркнула Айона, будто услышала какую-то нелепость.

– Завтра с утра, – поправила Мария. – Думаю, тебе следует попрощаться с Бонни. Скажи ей, что у тебя заболела тетка и она нуждается в тебе. В восемь часов Дэвид отвезет тебя на материк. – Мария взяла Айону за руку: – Там мы дадим тебе денег, но я очень прошу ничего не говорить Бонни. Обещаю, что мы будем тебе помогать.

Сердце Марии бешено колотилось в ожидании неминуемого отказа.

– Хорошо, я буду на пристани.

Мария кивнула, выдохнув.

– Отлично. Очень хорошо. – Она отпустила руку девушки и встала, борясь с собой. Жестоко лишать Айону сестры, но что еще оставалось делать?

Мария прошла через калитку в белом штакетнике, захлопнув ее за собой. Подняв глаза, она увидела Дэвида, ожидающего ее у кухонного окна, и мелкие острые осколки в ее груди слились в единый ледяной ком. Собственная вина Дэвида заставила его малодушно признаться Айоне в том, что они сделали. В тот момент Мария знала, что никогда не сможет простить ему этого.

Настоящее

Глава 31

– Какого черта ты опять здесь делаешь? – рычит Боб, срывая толстые черные перчатки и отбрасывая их в сторону. – Я же говорил тебе…

– Она как раз собиралась уходить, – перебивает его Руфь, вскакивая и пытаясь поднять меня с кресла.

Боб шагает вперед. Его рука не дает мне двинуться с места, когда он, вытянув ее, хватается за спинку кресла над моей головой.

– Я спросил, что ты тут делаешь? – Он кажется невозмутимым, и только взгляд, блуждающий по моему лицу, выдает в нем раздражение.

– Я пришла поговорить с вами обоими, – спокойно произношу я.

Боб поднимает брови:

– Ну, попробуй.

Руфь топчется сзади, переступая с ноги на ногу, но замирает тут же, как только он оглядывается на нее.

– Что ты растрепала? – ревет он.

Руфь мотает головой и тихо отвечает:

– Она знала. Она уже знала о Джилл.

Боб замахивается, однако снова с силой опускает руку на спинку кресла, свирепо глядя на жену.

– Она говорит правду, – вмешиваюсь я. – Я знала о Джилл еще до того, как вернулась сегодня.

– Иди наверх, – велит Боб жене.

Руфь топчется на месте. Она смотрит на меня, затем снова на Боба, но уже через мгновенье на лестнице слышатся ее торопливые шаги.

Дождавшись, когда жена уйдет, Боб снова поворачивается ко мне, раздраженно смотрит и медленно обходит стол. Его движения размеренны и целенаправленны, словно я его совсем не интересую.

– Так что ты здесь забыла? – повторяет он.

– Я хочу знать правду.

– А какое тебе до этого дело?

– Мой брат невиновен, – произношу я. Боб не реагирует, и я продолжаю: – Я не верю, что он убил Айону, но я думаю, что кое-кто на этом острове остался доволен, когда Дэнни взял вину на себя.

Боб чуть склоняет голову набок.

– Айона приехала на остров в поисках своей сестры, то есть Джилл, – я стараюсь говорить ровно, однако каждая фраза выходит слишком резко и прерывисто.

– И, как я понимаю, ты пошла в полицию с твоей так называемой информацией? – спрашивает он.

Я открываю рот – и беззвучно закрываю.

Боб смеется, запрокинув голову.

– Не думаю, что пошла. Интересно, почему? – Я молчу, и он продолжает: – Ты решила, что я убил Айону?

– У вас были на то причины, – отвечаю я. Мои руки дрожат за спиной, но я уговариваю себя, что Боб ничего мне не сделает, пока Руфь наверху, хотя она и покрывала мужа много лет.

Я бросаю взгляд на входную дверь, что, кажется, забавляет Боба, однако я уверена, что смогу добежать до выхода раньше его, если понадобится.

– Ты думаешь, только у меня был мотив? – спрашивает он. – Полагаю, у тебя есть и другие подозреваемые, только тебе не слишком нравится эта мысль!

– Не понимаю, о чем вы, – произношу я.

Боб снова смеется.

– Это твои родители сходили с ума от ее приезда, а не я. Но, думаю, ты уже знаешь об этом.

Я прикусываю губу. Хотела бы я, чтобы мое сердце билось не так сильно.

Боб прижимает кулак ко рту и застывает, а затем опирается ладонями о стол, обдумывая, как поступить.

– Понимаешь, что бы я ни совершил, я согласился на это только потому, что твои родители создали прецедент. Я думаю, тебе известно, что Бонни на самом деле не твоя настоящая сестра?

Мне вдруг становится трудно дышать.

– Айона знала это, а вот про Джилл догадаться не успела, – продолжает Боб как ни в чем не бывало, как будто только что не обрушил на меня то, что раскололо мой мир пополам.

Меня оглушает какой-то шум в ушах, и я трясу головой, стараясь сосредоточиться на том, что говорит Боб Тейлор, однако комната начинает противно кружиться, и я чувствую, что меня сейчас может стошнить.

– Это твоим родителям угрожало разоблачение, а не мне, – заявляет Боб. – Так что у меня не было причин ее убивать, не правда ли?

– Я уверена, что вы это сделали, – мои слова звучат чуждо, словно не я их произношу.

– Да твои родители не сомневались, что эта девчонка разрушит их жизнь! А ты думаешь, что сможешь прийти сюда и снять братца с крючка? Говоришь, невиновен? Ну, скорее всего, так оно и есть, – ухмыляется Боб, рассевшись в кресле, словно только что выложил на стол козырной туз. – Но и я не убийца.

Впившись в меня взглядом, он подается вперед, пока его лицо не оказывается всего в нескольких дюймах от моего. Я чувствую запах лука в его несвежем дыхании, от его тела несет потом, и я непроизвольно отстраняюсь, наскоро нащупывая опору ногам, когда выбираюсь из кресла.

– Я тебе уже говорил – нечего здесь копаться и вынюхивать. Тебе не понравится то, что ты найдешь.

– Я знаю, что вы подкидывали мне письма с угрозами, – говорю я.

– Какие еще письма? – морщится Боб.

– Первое я отдала полиции. Теперь они узнают, что вам есть что скрывать, так что нет смысла пытаться повесить это на моих родителей.

Боб усмехается.

– Я могу поклясться, что понятия не имею, о чем ты толкуешь.

– Вы хотите избежать тюрьмы, подставив моего брата, – бросаю я.

Боб тычет себя в грудь толстым пальцем.

– Я не убивал ее. Я не убегал, – заявляет он, снова подавшись вперед и впившись взглядом в мое лицо. Я медленно отхожу в сторону, отчаянно желая, чтобы Боб не дышал мне в лицо. Зачем бы я ни пришла сюда – с меня хватит, пожалуй. Надо идти в полицию и рассказать обо всем, что я выяснила.

– Напомни, кто решил наспех собраться и сбежать с острова в шторм? – ехидно интересуется Боб.

Я вздрагиваю, когда брызги его слюны попадают мне на губу, и отодвигаюсь еще дальше, пока не оказываюсь в дверях зала.

– Я вам не верю. Мой папа никогда бы не…

Боб снова смеется:

– Верно, у твоего отца духу бы не хватило.

Я цепляюсь за дверной косяк. «Я не хочу тебя слушать, Боб Тейлор!» – оглушительно вопит голос в моей голове.

– Не те ответы, за которыми ты явилась? – язвит Боб. – Какая жалость! А ты так хотела все разузнать.

– Вы можете выдумать все что угодно, потому что мои родители не могут защитить себя, – я пячусь назад, нащупывая за спиной входную дверь. Мне хочется зажать уши, громко петь, сделать все что угодно, лишь бы он перестал врать.

– Дело в том, что на этом острове секреты могут храниться очень долго.

Я дотягиваюсь до своего плаща, но Боб мгновенно оказывается рядом. Я удивляюсь внезапному проворству этого гиганта.

– Ты действительно хочешь знать правду? – спрашивает он.

Нет, кажется, уже не хочу. Я поворачиваю ручку и распахиваю дверь. Порыв холодного ветра бьет мне в лицо, и я, спотыкаясь, выхожу наружу.

– Айону убила твоя мать, – гулко произносит Боб, когда я, оступаясь и соскальзывая, карабкаюсь по гравию подъездной дороги. – И именно я хранил ее тайну все эти годы. Ты можешь бежать, но далеко тебе не уйти! – кричит он мне вслед. – Ты знаешь, что сегодня ночью с этого острова не выбраться.

Добравшись до конца дороги, я прислоняюсь к дереву, и меня рвет прямо на ботинки и промокшие джинсы. Смешиваясь с дождем, грязь стекает с меня мутными струйками, глаза едко щиплет, однако это уже не имеет значения. Все это уже не имеет значения.

Остров Эвергрин

8 сентября 1993 года

Дэвид с размаху ударил кулаком по кухонному столу. В то утро Айона не пришла на восьмичасовой паром. Про себя он почти не удивился, но Мария не сомневалась, что девушка придет. Он даже слышал, как Айона скармливала Бонни ложь о заболевшей тетке.

– Ты ее видела?

Мария покачала головой.

– А как же Бонни? Она должна была попрощаться.

– Нет, она еще наверху, в постели, – Дэвид заглядывал в ее комнату несколько минут назад. – А что, если с Айоной что-нибудь случилось? – прошептал он. За вчерашний вечер Мария ни разу не взглянула на него и не проронила даже пары слов. Он сознавал, что совершил ошибку. Ему не следовало признаваться в этом девушке, но Айона открыла ему свое сердце, и Дэвид не мог равнодушно смотреть на ее боль, зная, что и сам не без греха.

Кроме того, Айона уже знала, что они сделали семнадцать лет назад. Он прочел это в ее глазах. Возможно, она пришла не за той девочкой, однако Айона была умна, она обо всем догадалась. Дэвид покачал головой, уставившись на жену. Этим утром Мария казалась ему незнакомкой, чужим человеком.

Он глубоко вздохнул. По правде говоря, можно было сказать, что именно Айона вынудила его признаться, но с другой стороны, он ждал возможности освободиться от чувства вины с того самого момента, как они приняли это ужасное решение много лет назад. Дэвид жил с этим грузом годами и много раз задавался вопросом, настанет ли облегчение, когда он наконец станет честным. Дэвид убедил себя, что так и будет. Что, возможно, тогда он почувствует себя расплатившимся должником и тяжесть вины окажется снята. Айона словно нажала в нем потайную кнопку, и Дэвид захотел освободиться.

Только вот облегчения не наступило.

– Ты только о ней волнуешься? – закричала Мария, развернувшись к нему и прожигая мужа взглядом. – А мы? – Она с силой ударила себя ладонью в грудь.

– Ты знаешь, что я беспокоюсь не только о ней, – ответил Дэвид почти спокойно. – Но мы действительно должны ее найти.

– Ты хочешь сказать, что я должна найти ее, – раздраженно отозвалась жена, бросив в сумку ключи от дома.



К полудню Мария еще не обнаружила следов Айоны.

Каждый раз, возвращаясь домой, Мария проверяла всех своих детей, которые, к счастью, пребывали в блаженном неведении о том, что благополучие их семьи висит на волоске. Бонни сидела у себя в комнате, отказываясь выходить. Дэнни торчал на дереве, а Стелла читала в глубине сада.

Мария спрашивала их, все ли с ними в порядке, при этом повышая голос до высоких нот и нетерпеливо притоптывая ногой. Она не могла дождаться момента, чтобы вернуться к своим поискам. Мария понимала, что выглядела как безумная, но, слава Богу, дети были поглощены собой. Как же ей хотелось сгрести их в охапку, прижать друг к другу. И всем вместе уехать с Эвергрина. Убежать!

Она потеряла счет, сколько раз обежала остров, разыскивая Айону, но всякий раз, возвращаясь домой, замирала, наблюдая за одним из детей. Пульс частил, как бомба с часовым механизмом. Что она должна сделать, чтобы обезопасить их?

«Все, что угодно, – сказала себе Мария, снова отправляясь в путь. – Все».

Она не представляла, как Айона могла выбраться отсюда, если не на пароме, но к вечеру, когда девушка так и не появилась, Мария начала склоняться к мысли, что на острове ее нет. Однако вышла поискать еще раз.

Уходя, она заметила, что Бонни смотрит на нее из окна спальни, прижав ладони к стеклу. Мария развернулась к ней спиной и направилась к лесу. Стелла уже спала, Дэнни ушел час назад. Обычно Мария спрашивала у сына, куда он уходит, но на этот раз она промолчала.

В лесу было темно, и Мария включила фонарик и водила им из стороны в сторону, привычно пробираясь между деревьев. Выбравшись на просеку, она оглядела озера и пошла по тропе, огибавшей остров. Она проходила мимо вершины утеса над Пиратской бухтой, все время освещая фонариком пустынные пляжи. Поравнявшись с пабом, Мария помедлила, однако задерживаться не стала, и только почти у самого дома она услышала вопль, зазвеневший в воздухе. Он не был особенно пронзительным, но Мария немедленно свернула направо и прибавила шаг.

Услышав еще один крик, она посветила фонариком в его направлении и сошла с тропы. Как только Мария увидела две фигуры на небольшой поляне у края утеса, она сразу поняла, кто перед ней.



Дэнни слышал голос матери – громкий, требующий объяснений, но не мог отпустить руку Айоны. В другой руке она держала его альбом для рисования, отведя его так, чтобы мальчик не смог до него дотянуться. И как ни кричал Дэнни, упрашивая Айону вернуть альбом, она лишь смеялась над ним.

– Дэнни, что ты делаешь? – прокричала мама. Теперь она стояла прямо за ним, и Дэнни понимал, что она заставит его отпустить Айону, но тогда он, возможно, никогда не получит свой альбом обратно. Однако маму, казалось, больше интересовала Айона.

– Ты должна была уехать, – сказала она.

– Какая я глупая, – процедила Айона, стиснув зубы и повернувшись к Марии. – Кажется, я опоздала на паром.

Ее глаза были черными как угли, но они все еще яростно сверкали. Может, теперь и мама наконец заметит то, что Дэнни разглядел много недель назад, – что Айона на самом деле не была такой милой.

– Ты и не собиралась уезжать? – спросила мама с неожиданным раздражением. Однако, если у Айоны заболела тетя, то ей действительно следовало бы уехать.

– Я никогда не была здесь ради денег, – огрызнулась Айона.

Дэнни понятия не имел, о чем идет речь, но в тот момент они обе, казалось, словно забыли о нем.

– И что ты намерена делать? – Голос мамы прозвучал слишком резко, и по ее прерывистому дыханию Дэнни понял, что она боится услышать ответ.

Айона рассмеялась.

– Ну что же, дайте подумать. – Дэнни наблюдал, как расслабились пальцы ее руки, сжимавшие альбом. Если застать Айону врасплох… – Для начала я расскажу Дэнни о том, что вы сделали. Тебе будет интересно, Дэн? – Она склонила голову набок.

Мама подошла к нему на шаг ближе.

– Дэнни, вернись домой, – тихо сказала она.

Он остался на месте, не сводя глаз с альбома. Конечно, ему было любопытно, что же сделала его мама, однако он был сосредоточен на том факте, что ему достаточно просто протянуть руку, чтобы схватить свой альбом, если Айона ослабит внимание.

– Дэнни, – твердо произнесла мама, – иди домой. – Наконец она, должно быть, заметила его альбом в руке Айоны, потому что сказала ей: – Пожалуйста, верни его Дэнни. Он не заслуживает того, чтобы его впутывали в это. Тогда мы с тобой поговорим.

Дэнни почувствовал раздражение, когда Айона отвела руку дальше, чем он мог дотянуться.

– Он все замечает, следит за всем и за всеми, вам это известно? – Она помахивала альбомом. – Это странно.

– Отдай мне мой альбом! – Теперь его крик был отчаяннее и громче.

– И у Бонни тоже проблемы, вы же понимаете? – продолжала Айона. Она не слушала его. – В другой жизни мы бы точно не подружились. Не удивляюсь, что она никому не нужна.

– Не смей так говорить! – взревела мама. – Не говори так о моей дочери!

– Только она не ваша дочь, правда? – закричала в ответ Айона, и Дэнни отметил, что ее рука снова опустилась. – Она чувствует, что вы не любите ее так, как остальных. Все видят, что вы уделяете ей меньше времени, но я вас не виню – я бы тоже не тратила на нее время…

– Замолчи! – вне себя крикнула мама, но Айона, не останавливаясь, продолжала:

– У нее есть то, что должно было достаться мне.

– Отдай мой альбом! – одновременно с ней завопил Дэнни.

Он бросился к девушке с такой силой, что та отшатнулась и потеряла равновесие. Дэнни не заметил в темноте, что они стояли слишком близко к краю обрыва, когда устремился к ней. Столкнувшись с Айоной, он протянул руку, чтобы схватить альбом, но неожиданно не обнаружил девушки рядом с собой. Она исчезла, будто ее и не было.

Мария не двигалась. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она застыла на месте, хотя на самом деле это длилось не более трех минут.

– Боже мой. О, Боже, – пробормотала она наконец, подбегая к краю обрыва и заглядывая вниз, на пляж, освещенный фонариком.

Дэнни, стоя рядом, громко заплакал:

– Она умерла?

– Нет. Тихо, – оборвала его мама, отстраняясь, чтобы посмотреть на сына. Дэнни в панике переминался на месте, а его глаза метались от страха. – Конечно, нет. Она жива.

По правде сказать, Мария очень надеялась, что ошибалась. Снизу не доносилось никаких звуков. Мария оглянулась через плечо, однако с того места, где она стояла, ничего не было видно. Дэнни продолжал нервно перетаптываться с ноги на ногу, и Мария понимала, что, пока сын с ней, она не сможет проверить, что случилось с Айоной.

– Знаешь что, давай я отведу тебя домой, а потом вернусь, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. И принесу твой альбом, – добавила она, уводя сына и часто оглядываясь, будто Айона могла вдруг показаться над краем обрыва.

Дэнни неожиданно послушался. Мария проводила его до кухонной двери и велела ложиться спать, пообещав, что скоро вернется. Для Марии было мучительно оставлять сына в состоянии потрясения, но выбора у нее не было.

Вернувшись к полоске пляжа, она сразу заметила тело Айоны, лежащее на песке. Рядом с ним кто-то неподвижно сидел. Сердце Марии, должно быть, остановилось – она перестала чувствовать, как оно бьется.

Она медленно зашагала вперед, пока человек не поднял голову. Их лица казались призрачно-белыми в лунном свете.

– Энни? – выдохнула Мария.

– Она умерла, – прошептала Энни. – Ты не знаешь, что произошло?

– О Энни, – Мария осела на песок. Как она объяснит ей, что делает, расхаживая по пляжу в такой час? Она не смогла придумать ни одной веской причины, по которой очутилась там, и не стала притворяться, что ничего не знает. Только не перед Энни, которая всегда была так предана ей. Слава Богу, что на пляже оказалась Энни, а не кто-нибудь другой. Ее дорогая подруга сделает для нее все.

Однако всей правды Мария сказать не могла.

– Мы поссорились на вершине утеса, – вырвалось у нее. – Это вышло случайно, но я…

– Это сделала ты? – сказала Энни, округлив глаза.

Похоже, Энни ей не поверила, но Мария продолжала придерживаться своей версии.

– Я не хотела! – Она умоляла Энни поверить, что у нее не было намерения убивать.

– Нет, нет, моя милая, я поняла. Конечно, ты этого не желала.

– Просто она говорила ужасные вещи… – Ей следовало промолчать, однако желание выгородить сына было непреодолимым. – Что теперь будет? – заплакала Мария, понимая, что ей необходима Энни, чтобы позаботиться об этом.



Позже Дэвид часто спрашивал жену, что Энни делала на пляже в тот момент, когда Мария заметила ее, и долго ли она там находилась. Мария не отвечала ему, потому что не посмела спросить об этом у Энни.

Дэвиду никогда не нравилось, что Энни Уэбб опекала их с того самого дня, как они прибыли на Эвергрин. Долгое время это было единственное, о чем они открыто и горячо спорили. Мария видела недоверие в глазах мужа, когда он расспрашивал ее о той ужасной ночи, но ей было все равно, что Дэвид думает об Энни. Им ничего не оставалось, как слепо довериться ей.

Настоящее

Глава 32

Я на ощупь вставляю ключ Энни в замок, толкаю дверь и вскрикиваю от испуга, увидев ее стоящей в коридоре. Энни походит на призрак в своей ночной рубашке и со свечой, мерцающей на тарелке в ее руке. Она скользит по мне взглядом, глубоко вздыхая, но ничего не говорит. Осторожно отставляя свечу в сторону, она аккуратно снимает с меня мокрый плащ.

– Я беспокоилась о тебе, – наконец произносит она, встряхнув плащ над ковриком, прежде чем повесить его на деревянные рога. – Я сошла вниз и обнаружила, что тебя нет. Где ты была?

Старуха с трудом опускается на колени и начинает приподнимать мою ногу, чтобы снять ботинок. Постепенно я подчиняюсь, позволяя ей это сделать, и Энни аккуратно ставит мокрую обувь у двери, через силу распрямившись.

– Я наберу тебе горячую ванну, – говорит она и, тяжело опираясь на перила, поднимается на второй этаж, исчезая за углом наверху.

Я все еще стою на коврике у двери, безмолвная и измученная, в перепачканной одежде и промокшая до нитки. Энни возвращается с толстым серым полотенцем.

– Раздевайся, – велит она, и я, опуская взгляд, стягиваю с себя футболку.

Когда на мне остается только нижнее белье, Энни оборачивает мое дрожащее тело мягким полотенцем и ведет меня вверх по лестнице. На площадке я останавливаюсь:

– Он сказал, что моя мама убила Айону.

Энни делает долгий и глубокий вдох, прикусив губу, прежде чем отправить меня в ванную.

Там она отпускает меня, наклоняясь, чтобы проверить воду рукой, и закрывает краны. Я чувствую себя ребенком, когда Энни бережно снимает с меня полотенце и вешает его на крючок, кивая на мои трусы и лифчик. Я молча снимаю белье, забираюсь в ванну и, погружаясь в горячую воду, радуюсь, что густая пена скрывает мою наготу.

– Энни, расскажи мне, что произошло. Я должна знать.

– Поговорим внизу, когда ты согреешься, – отвечает Энни.

– Нет, – мотаю я головой, – сейчас. Это же была не мама, правда?

Энни хмурится и тихо произносит:

– Боюсь, что все-таки она.

– Нет! – Я издаю истошный вопль, закрывая глаза и глубже погружаясь в воду. Когда я снова открываю их, то вижу перед собой ту же душевную боль на лице Энни. – Ты знала! Ты все это время знала, что она сделала. Это ты посоветовала им уехать с острова?

– Нет, твои родители решили это сами.

– И ты столько лет лгала, покрывая ее? Почему?

– Я очень любила твою мать, – просто говорит Энни. – Я вас всех любила. То, что она сделала, может, было и неправильно, но… – Энни делает паузу, подтягивая к себе плетеный табурет, стоящий возле ванны, и неловко присаживается. – Я не верю, что она хотела этого, произошел несчастный случай. Твоя мама очень испугалась.

– Разумеется, – бормочу я, еле сдерживая слезы. – После того, что она сделала.

Энни пристально смотрит на меня, однако ее лицо ничего не выражает, и я не могу понять, что у нее на уме.

– Ты знаешь о Бонни?

– Да, – отвечает она.

– Кто еще знает? – Я начинаю плакать.

– Никто. В целом свете – никто.

– Кроме Боба и Руфи.

– Да, кроме них.

– Господи, я не верю в то, что они все сделали! Это ты помогла маме и папе переехать на остров? Папа сказал, что они знали тебя и раньше.

– Да, я им помогла, – спокойно отвечает Энни.

– Зачем? – недоверчиво переспрашиваю я. – Зачем тебе это понадобилось?

– Много лет я была знакома с твоей бабушкой. Она была мне хорошей, верной подругой. Однажды она сделала для меня то, чего я никогда не забуду. Она спасла мне жизнь. Уберегла от человека, который мог серьезно навредить мне. Поэтому, когда она попросила меня об ответной услуге, я не колебалась ни секунды.

– Так это бабушка все придумала? – спрашиваю я сквозь слезы.

– Она видела, как эти семьи жили в трущобах. Ты даже представить себе не можешь: обои отваливаются с отсыревших стен, дыры в половицах. Твоя бабушка часто говорила мне, что это было похоже на жизнь в зоне боевых действий. Порой дети вшестером спали в той же грязной комнате, где они ели и мылись. Однажды она застала свою подопечную с младенцем на руках, когда та пыталась остановить бульдозер, сносивший ее дом. Нищета была ужасающей, но, по крайней мере, большинство матерей старались заботиться о своих детях. Однако, представь, были и те, кто надолго оставлял младенцев одних или принимал наркотики. Твоя бабушка по долгу службы знала каждого из них, в том числе и тех, кто не мог присматривать за своими детьми.

– Но если даже и так, убеждать их продавать детей…

– Она надеялась, что деньги помогут им выбраться из нищеты, – перебивает Энни, явно огорченная тем, что я никак не могу принять то, что услышала. – Мать Бонни, например, справилась. Повторюсь, я обязана твоей бабушке жизнью и любила твою мать, как родную дочь.

– Почему ты помогла Тейлорам? – спрашиваю я. Энни поднимается с табуретки.

– Прими ванну и согрейся, – она проверяет воду. – А я приготовлю нам по стаканчику, и мы поговорим в гостиной.

Она не успевает уйти, когда громкий стук заставляет нас обеих вздрогнуть. Я резко выпрямляюсь в ванне, а Энни хватается за стену.

– Это не гром, – говорю я. Только сейчас я осознаю, что гроза закончилась, хотя дождь по-прежнему барабанит в маленькое окошко.

– Я схожу и взгляну.