Я стала ждать, затаив дыхание.
Через несколько секунд телефон завибрировал.
— Джози? — нерешительно произнесла Райдер.
— Спасибо! — выдохнула я. — Что тебе известно?
— Сперва скажи, что в письме.
— Типичная предсмертная записка, Райдер. И я нашла пустую бутылочку из-под валиума в спальне Лани. Так что не тяни время, говори.
При слове валиум Эллен округлила глаза — вспомнила ту страшную ночь.
— Черт, — тихо сказала Райдер. — Слушай, я не знала.
— Мне без разницы. Ты видела ее?
— Да, видела.
На меня нахлынуло облегчение.
— Где? Когда?
— Здесь. Она явилась днем, сказала, что не спала несколько ночей, попросила разрешения отдохнуть у меня. Я, конечно, разрешила, и она прикорнула на диване. Я подумала, что Лани потом захочет кофе, когда проснется. Сбегала за молоком. А когда вернулась, ее уже не было.
— Куда она пошла?
— Не знаю.
— Подумай, Райдер. — Я отказывалась верить, что разгадка от нас ускользает. — Пожалуйста. Это очень важно. Подумай хорошенько. Что Лани еще говорила?
— Для тебя — ничего приятного. Я спросила, с чего она вдруг явилась ко мне, — мы ведь даже не перезванивались. Лани ответила, что ей некуда идти, с Адамом она больше жить не может, и к тете идти нельзя, потому что ты не хочешь ее видеть.
Я прикусила губу, вспомнив ночной разговор с сестрой.
— Что еще?
— Да ничего толком. Говорила, что она дико устала. Плела какую-то ерунду про «хочу уснуть, чтобы перестать быть собой». — Райдер вздохнула. — Если честно, Джози, мне показалось, она под кайфом.
По спине побежали мурашки — ночью мне тоже показалось, что Лани говорит как-то неразборчиво…
— Что она приняла?
— При мне — ничего, — уточнила Райдер. — Просто я много раз видела Лани под кайфом и знаю, какая она…
— Да уж, — мрачно согласилась я. — Можешь вспомнить что-нибудь еще? Что угодно.
— Да нет. Она твердила только одно — устала, хочу спать… Ой, подожди! Еще она пробормотала что-то… типа — хочу вернуть время, когда была смелой. «Хочу с этим покончить». Кажется, так она сказала.
— Что?! — в ужасе ахнула я.
— Да… Но говорю же, она, по-моему, была под кайфом. Вряд ли ее слова что-то значат.
— Господи, Райдер, очень на это надеюсь.
Я повесила трубку и рухнула в кресло у стола. Меня трясло от невыплаканных слез.
— Успокойся, Джози. — Эллен погладила мои вздрагивающие плечи. — Что рассказала Райдер?
— Лани пришла к ней днем. Объяснила, что много ночей не спала. Потом пробормотала: «Хочу вернуть время, когда я была смелой». О чем она?
Адам наморщил лоб.
— Понятия не имею. Что еще?
«Хочу с этим покончить»…
Я сглотнула, отвела взгляд.
— Больше ничего.
— То есть мы так ничего и не выяснили. — Он вздохнул, плечи поникли.
— Мы выяснили, что днем Лани приходила к Райдер, — поправила я. — В спальне у Лани куча пустых склянок из-под таблеток, и она, по словам Райдер, была не в себе. Под кайфом. Может, опять обзвонить больницы? Калеб, сделаешь? И еще. Лани могли задержать за вождение в нетрезвом виде. Эллен, позвонишь в полицейский участок? Адам, ты свяжись со всеми знакомыми Лани, кого только вспомнишь. А я… я тоже кое-что…
Как только я нажала «отбой» на мобильном, в комнату вошла тетя.
— Джози, Адам, вы вернулись. Узнали что-нибудь?
Я коротко ввела ее в курс дела.
— О нет… — Тетины глаза увлажнились. — Милая моя. Представляю, каково тебе сейчас. До сих пор помню, как я тревожилась из-за вашей мамы. Невыносимое чувство.
«Ну конечно. Мама».
* * *
Когда я подъезжала к кладбищенским воротам, часы на приборной доске показывали одиннадцать вечера. Ворота были заперты; вывеска сообщала, что кладбище закрывается с наступлением темноты. Мою сестру не удержала бы даже сотня вывесок, поэтому я припарковала машину неподалеку от ворот и перемахнула через ограду. Тут же споткнулась о невысокое надгробье, полезла в карман за телефоном, решив посветить под ноги, и обнаружила, что забыла его в машине. Меня пробрала дрожь от внезапного осознания — я заперта на кладбище среди ночи. Листва на деревьях зловеще зашелестела.
Я сглотнула и побрела наугад в темноте, борясь с иррациональным страхом упасть в открытую могилу. Через какое-то время мне почудился звук шагов. Я окаменела. Сторож, который пришел арестовать меня за незаконное проникновение? Какой-нибудь выродок, который тайком слоняется по кладбищу — как любил слоняться Уоррен Кейв?
Или моя сестра?
— Лани? — прошептала я. — Лани, это ты?
Нет ответа.
Я затаила дыхание, напрягла слух… На кладбище стояла полная тишина.
Я неуверенно продолжила путь к месту погребения родителей. Легко нашла мамину могилу — только над ней возвышался холмик из свежей земли. Грудь сдавило — здесь не было никаких следов Лани. Ни цветов, ни памятных безделушек, ни платочков в пятнах туши… Моя сестра сюда не приходила — а если и приходила, то давно. Я повернула назад — скорей бы убраться из этого леденящего душу места, — но что-то меня не отпускало. Я встала на колени перед надгробием. Здесь, под землей, лежат бок о бок мои родители… Я коснулась ладонью выгравированных имен.
Не знаю, чего именно я ожидала.
Где-то вдалеке вновь послышался жутковатый шорох. Я вскочила и со всех ног бросилась к машине.
Пост из «Твиттера», опубликовано 29 сентября 2015
Глава 21
Я благополучно добежала до машины, села и расплакалась от бессилия. Мысли бестолково носились по кругу, я вновь и вновь вспоминала события предыдущих дней. Меня не покидало назойливое чувство, будто я что-то знаю — или должна знать, — однако упускаю из виду.
Я проиграла в голове последний разговор с Лани, взвесила каждое слово, которое вспомнила, вывернула все фразы наизнанку в поисках подсказки. Впустую. Лани несколько раз упомянула маму, но не поехала ни на кладбище, ни в Калифорнию…
Точно не поехала в Калифорнию? Адам сказал, что билеты на самолет с карты Лани не покупались; ладно, а вдруг у нее есть другая, тайная кредитка? Или она заплатила наличными? В приливе возбуждения я нашарила мобильный и дрожащими пальцами набрала номер авиакомпании. Первый шаг в моем неосуществимом плане — обзвонить всех авиаперевозчиков и описать им сестру. Пока я слушала автоматическое сообщение, мне вспомнились слова Калеба: даже прилетев в Калифорнию, мы вряд ли найдем ОЖС.
«Это все равно что искать иголку в стоге сена. Нет, хуже — в амбаре сена».
Я повесила трубку.
Картины Лани. Сено, которое Адам видел у нее в волосах.
Я знала, где искать сестру.
* * *
На ржавых воротах красовалась неоновая надпись «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН», но сами ворота были открыты. Сердце забилось сильнее — здесь кто-то есть! Несмотря на кромешную черноту предутреннего неба, я погасила автомобильные фары и осторожно въехала на изрытую колеями грунтовую дорогу. По днищу били колоски сорной травы, я ползла вперед в темноте и щурилась, стараясь разглядеть границы заросшей дороги. Когда-то я могла отыскать путь к дому с закрытыми глазами, но сейчас боялась пропустить неожиданный поворот и увязнуть в топкой траве у пруда. Включить фары? Ну уж нет, цель близка; я не позволю какому-нибудь фермеру с ружьем и обостренным чувством собственности встать между мной и сестрой.
Наконец под безлунным небом проступили очертания дома. Сердце окончательно сбилось с ритма; я остановила машину и уставилась на некогда чудесный коттедж — настолько живописный, что он так и просился на картину пейзажиста Гранта Вуда. Теперь краска местами облезла и вылиняла до неузнаваемых оттенков, от ослепительно-белого до тускло-серого. На деревянных перилах крыльца не хватало реек, в прогнивших ступенях зияли дыры. Коттедж скорее напоминал кадр из фильма ужасов, а не средоточие радужных семейных воспоминаний.
Дом пустовал давно. Если честно, удивительно, как он вообще выстоял. Семейные фермы давно вышли из моды, и я полагала, что новые владельцы снесли здание и освободили место под что-нибудь прибыльное. Оказывается, почему-то не снесли. Вот он, дом — темнеет передо мной, заброшенный и жуткий.
Я выключила двигатель и вышла из машины. Тишина… Лишь яростный стрекот сверчков да изредка зловещее уханье совы. Я поднялась на крыльцо по боковым балкам, раньше служившим опорой для ступеней. Сырое дерево мягко пружинило под ногами. Затаив дыхание, я взялась за ручку — сейчас дверь распахнется, и наружу хлынет аромат свежеиспеченного хлеба и бабушкиных свечей с запахом корицы, как в детстве. Ручка недовольно заскрипела, но не поддалась.
Отступив назад, я оглядела дом. Одно из окон оказалось разбито, и я пролезла в дыру, шагнув на осколки стекла.
Гостиная бабушки с дедушкой. Их пожитки — диван в патриотичную шотландскую клетку, круглый ковер из лоскутков, семейные фотографии в рамочках, любовно расставленные на незамысловатой мебели, — канули в лету. Мебель увезли и продали с торгов, фотографии и дорогие сердцу безделушки бережно упаковали в коробки и спрятали на чердаке у тети А. Без вещей комната выглядела голой. Стены по-прежнему украшали яркие цветастые обои, над камином призрачно белело пятно — след от висевшего здесь пасторального пейзажа. Теперь вместо крошечных фермеров, которые пашут поле рядом с мирно пасущимися крошечными овцами, кто-то вывел желтые каракули краской из аэрозольного баллончика.
Я затаила дыхание, прислушалась. Никаких признаков жизни…
— Лани?
Ни звука, даже половица не скрипнула.
— Лани? — позвала я еще раз.
Несмотря на полную тишину, я не желала сдаваться. В груди настойчиво пульсировало знакомое чувство — сестра во мне нуждается. Я перешла из гостиной в столовую; здесь полосатые обои были изрисованы граффити, а на истлевшем ковре валялись смятые банки из-под пива. Без огромного обеденного стола, который дедушка собрал сам и который давно поселился в столовой у тети, комната выглядела гораздо меньше, чем мне помнилось. Я переместилась в кухню, по пути заглянула в кладовую: ничего, лишь пустые полки да вороватый топоток мышиных лап. Застыв на облезлом линолеуме, я закрыла глаза и мысленно увидела, как помогаю бабушке вмешивать свежую чернику в тесто для блинов, как вместе с сестрой нарезаю лимоны для лимонада. Я почти ощущала запах сахара и фруктов — но то был лишь мираж. По пути к лестнице на второй этаж я задержалась у окна и посмотрела наружу.
Из-за облака вышла луна, осветив участок между домом и амбаром. И в этом свете блеснул черный бок внедорожника моей сестры. Машина была брошена перед амбаром, распахнутая дверь последнего зияла, точно пасть спящего чудовища.
Замок на задней двери заело, и в спешке я его чуть не сломала. Я бежала к амбару, и о моем прибытии возвещал громкий барабанный стук сердца.
Безбрежная, непроглядная тьма внутри остановила меня на пороге. Заморгав, я включила фонарик на мобильном телефоне, и слабый луч света выхватил туманные столбы пыли да смутные очертания старой сельскохозяйственной техники.
— Лани? — позвала я. — Ты здесь?
Ответа не было, однако меня не покидала уверенность — сестра внутри, в амбаре.
Наконец ухо уловило звук. Тихий шорох, совсем слабый, я едва его не пропустила.
Я вошла внутрь и крикнула вновь:
— Лани! Я знаю, ты здесь!
До чего оглушительная тишина… Неужели шорох померещился?
— Я не уйду, пока тебя не увижу!
Вверху скрипнуло, я запрокинула голову, прищурилась в темноту. Глаза медленно привыкали к отсутствию света, постепенно начинали видеть. Какое-то движение под потолком, на галерее. Сеновал. Я направила телефон туда, но слабый луч не дотянулся. В кромешной тьме кто-то едва слышно мычал — я с изумлением узнала детскую песенку «Братец Джон».
— Лани! — взмолилась я. — Спускайся. Я знаю, ты здесь.
Темноту прорезал луч света сверху. Сестра шагнула к краю сеновала, зажав фонарь подбородком. Свет отбрасывал длинные тени на ее бледное лицо, превращал в страшную пародию на Лани.
— Да, здесь.
— Что ты там делаешь? — крикнула я, боясь услышать ответ.
— Помнишь, однажды мы с тобой играли, и на нас спикировала летучая мышь?
Я кивнула. Нам было по восемь лет — переходный возраст, когда еще хочется играть понарошку, но уже просыпается тяга к приключениям. Мы набили рюкзаки куклами и розовыми пластмассовыми чашечками и взобрались по крутой лестнице на сеновал, решив устроить чаепитие на тюках с сеном. Я не дружила с высотой и потому всегда боялась сеновала — даже до того, как на нас спикировала летучая мышь. Она задела мои волосы; кожистые крылья рассекли воздух, и по спине у меня побежали мурашки. Я в ужасе завизжала, съежилась, прикрыв голову руками. А сестра осталась спокойной. Лани права — в нашей паре она была смельчаком.
— Да, — вновь кивнула я. — Папа сказал, что мышь хотела выпить чаю.
— Помнишь, дедушка прибежал с метлой нас спасать, залез сюда и начал размахивать этой штукой? А бабушка стояла внизу и кричала ему — осторожно, не то упадешь и сломаешь шею?
— Помню.
— Тебе не кажется смешным, что люди настолько озабочены своей смертностью? Дедушка не упал и не сломал шею. Он не умер в тот день, зато умер через пять лет. Разве эти пять лет что-то изменили, по большому счету? Еще несколько сборов урожая, еще несколько рождественских праздников. Потом — бац! И какой-то пьяный подросток стирает тебя с лица земли.
— Пять лет — долгий срок, Лани. А жизнь бесценна.
— Разве? Даже если ты не делаешь в жизни ничего хорошего? Не меняешь мир к лучшему, не приносишь никакой мало-мальской пользы, а только разрушаешь чужое счастье?
— Лани, спускайся. Мне будет гораздо удобнее рассуждать на экзистенциальные темы, когда ты окажешься на твердой земле.
Она отбросила фонарик, лицо вновь погрузилось во тьму.
— Прости, сестренка. Я не спущусь. Во всяком случае, по лестнице.
— Тогда я поднимусь, — предложила я с гулко бьющимся сердцем. — Ладно?
— Дело твое.
Лестница оказалась еще ненадежнее, чем я помнила; меня накрыло волной страха. Я утешалась тем, что тут дерево осталось твердым — в отличие от прогнившего крыльца. Поднимаясь, я не уставала благодарить темноту — она мешала увидеть землю. Наконец я добралась до сеновала, под ногами зашелестели остатки старого сена. Я не могла заставить себя подойти к краю, где стояла Лани. В детстве она обожала торчать на краю помоста и наблюдать за кипучей амбарной жизнью внизу — словно королева, обозревающая свои владения. Я никогда не составляла ей компанию, очень боялась. Меня злила подобная несправедливость. Мы ведь близнецы. Почему же способность нормально переносить высоту не дана мне? Со временем я поняла, что это касалось не только высоты; моя сестра вообще не испытывала страха.
— Что ты здесь делаешь? — спросила я.
— Что ты здесь делаешь? — эхом прозвучало в ответ.
— Ищу тебя.
— Зря. — Лани занесла одну ногу над пропастью. Мое сердце подпрыгнуло. — Разве Энн не отдала тебе письмо?
— Отдала. Ты не могла бы поставить ногу обратно? Пожалуйста.
Лани посмотрела мне в глаза и чуть подалась к обрыву — дерзко, отважно. Она якобы не хотела, чтобы я ее искала, но так ли это на самом деле? Не ждала ли сестра меня? Знала ведь — я брошусь на поиски. Надеялась, что я ее спасу? Раньше я именно так и поступала.
— Лани, — взмолилась я. — Не надо.
Она вздохнула и вернула ногу на помост.
— Не знаю, как быть, Джози. Я всем все испоганила…
В недалеком прошлом я бы с ней согласилась. Лани представляла собой эквивалент бульдозера: сметала все на своем пути. Она нанесла миллион обид нашей многострадальной тете; толкнула хрупкую, истерзанную маму в лапы сектантов; разрушила мои отношения с Адамом, попутно лишив меня всякой опоры. Добрую треть жизни я во всех бедах винила сестру — но теперь начинала понимать, какой несправедливой была. Адам сыграл далеко не пассивную роль в том «соблазнении»; мама бросила нас задолго до того, как на ее лицо опустилась подушка Лани; а мое путешествие по миру в конечном итоге пошло мне на пользу. И действительно испортила Лани только собственную жизнь.
Поэтому я протянула к ней руку и проговорила:
— Это неправда. Давай-ка. Пойдем домой.
— Я не могу пойти домой. — Лани направила луч фонарика за край сеновала, туда, где внизу под покровом темноты лежала твердая земля. — Прости.
— Подумай о дочери, Лани. Ей нужна мать.
Лицо сестры дернулось.
— Без меня Энн будет лучше.
— Ты катастрофически ошибаешься, — заверила я и, собрав все свое мужество, безрассудно шагнула к сестре с вытянутой рукой.
Лани повернулась ко мне настолько резко, что ее шатнуло. Я в ужасе застыла.
— Не ошибаюсь. Девочке нужна мать, на которую можно равняться. Нужен образец для подражания. Я не такая. Не могу быть такой. Я старалась — боже мой, как я старалась! — но ничего не вышло. Я — ходячее несчастье и приношу лишь боль и страдания.
— Нет, Лани. У тебя есть близкие, они тебя любят и переживают, они помогут. У тебя есть я.
Я дотянулась до сестры, и на этот раз она не отпрянула.
— Прости за то, что я разрушила твою жизнь, — произнесла Лани.
— У меня в жизни все в хорошо. — Я крепко стиснула ее ладонь. — Ничего ты не разрушила.
— Я все разрушила.
— Перестань. Это неправда.
Лани выдернула руку и погасила фонарик, отступив в тень.
— Ты не все знаешь.
«Как ты думаешь, могла ли тот выстрел сделать Лани? — всплыли в голове слова Адама. — Если Уоррен Кейв не стрелял, то для чего Лани его обвинила?»
Я сглотнула, прогоняя страх, и предложила:
— Значит, расскажи.
Ответа не последовало. Я пошарила рукой в непроглядной темноте. Внезапно рядом вспыхнул огонек зажигалки, и я испуганно отшатнулась.
— Погаси. Тут же сено. Загорится вмиг.
Лани не обратила внимания на предостережение, громко затянулась; кончик сигареты заалел в темноте.
— Лани, — настойчиво повторила я. — Пожалуйста, давай выйдем из амбара.
Молчание. Единственным доказательством ее присутствия служило движение сигареты: вверх-вниз, вверх-вниз. Затем, на выдохе, Лани проговорила — очень тихо, едва слышно:
— Не думаю, что это Уоррен Кейв.
— Что? — Наверняка я неправильно разобрала, слова невнятные. — Что ты сказала?
— Не думаю, что это Уоррен Кейв, — повторила она четче. — Не думаю, что он убил отца.
У меня заледенела кровь. «Если Уоррен Кейв не стрелял»…
— Подожди, — оборвала я собственные мысли. — Ты не думаешь? То есть не знаешь?
— Нет, — прошептала Лани. — Не знаю. Я была уверена. А теперь все запуталось. Не думаю, что это Уоррен.
— А кто? — спросила я, не смея дышать.
Она слегка пожала плечами.
Я выдохнула; кровь оттаяла и вновь неспешно заструилась по венам. Это — не признание, это — растерянность.
— Лани, скажи правду. Ты что-нибудь принимала?
Она шмыгнула носом и бросила сигарету, светящийся кончик исчез в темноте под ногой сестры.
— Не в том дело, Джози.
— Сколько ты уже не спишь?
— Ты мне не веришь, — изумленно произнес голос во мраке. — Я наконец-то говорю правду, а ты не веришь.
— Верю! — Я испугалась вновь ее оттолкнуть. — Верю, что ты уже не знаешь наверняка. А еще я верю, что ты устала и что сейчас не совсем трезва… Давай поедем домой, к разговору вернемся, когда поспим. Обещаю.
— Не могу я пока спать, неужели не понимаешь?! Кругом сплошная каша! — Лани громко скрипнула зубами. — С одной стороны, у меня есть четкое воспоминание: Уоррен Кейв выходит через заднюю дверь. Я видела. Я помню его большое черное пальто, черные крашеные волосы. Помню, как он приставляет пистолет к папиному затылку; помню, как говорит: «Это ты виноват». И нажимает курок. Я все это помню.
В глубине моего сознания мелькнула какая-то мысль. Я хотела попросить Лани повторить сказанное, но она уже продолжала:
— Только временами это воспоминание уже не такое четкое. Временами мне кажется, Уоррен говорил что-то другое, что-то… что-то про перлы. Временами я вижу его волосы, однако не вижу лица. Иногда снова все проясняется, хотя проясняется как-то неправильно. Например, я, бывает, вижу его руку на пистолете четко, будто на фотографию смотрю. И одновременно почему-то вижу на этой руке золотую вспышку.
— На Уоррене могло быть кольцо, — вставила я.
— Понимаешь, — медленно произнесла Лани, царапая ногтями по своей груди и оставляя на ней неглубокие красные следы, — я стояла слева от Уоррена. Кольцо было у него на левой руке. Обручальное кольцо.
Я моргнула.
— Обручальное?! То есть, как у Мелани?
— Мелани — левша? — спросила Лани и громко сглотнула. — Рука с кольцом держала пистолет. А Уоррен правша.
— Откуда ты знаешь?
— Помнишь, он весь суд царапал что-то в блокноте? Я тогда не сводила с Уоррена глаз, он писал правой рукой.
«Это ты виноват».
— Знаешь… — начала сестра.
«Это ты виноват, и ты за все ответишь».
— «Это ты виноват», — перебила я. — Так ты услышала? Точно?
— Точнее некуда.
— Это новое воспоминание? Или старое?
Лани растерянно покачала головой:
— Старое. Я с самого начала помнила, что слышала именно такие слова.
— Мелани Кейв, — уверенно заявила я. — В день убийства она оставила папе голосовое сообщение. Сказала: «Это ты виноват».
— Уверена? — уточнила Лани, и в глазах ее мелькнуло некое подобие надежды.
— Да, — кивнула я. — Уверена. Поппи включала запись в одной из серий подкаста.
— Мелани Кейв, — тихо проговорила Лани. С облегчением вздохнула и неожиданно включила фонарик, ослепив меня. — Значит, это была Мелани Кейв.
Ветка обсуждения на
www.reddit.com/r/reconsideredpodcast, опубликовано 30 сентября 2015
Голосовые сообщения Мелани (self.reconsideredpodcast)
опубликовал(а) 8 часов назад jennyfromtheblock
Давайте обсудим голосовые сообщения, которые Мелани Кейв оставила Чаку Бурману? «Ты за все ответишь»? Это, по-вашему, нормально? Почему на суде никто не обратил на это внимания?
miranda_309 72 очка 7 часов назад
Потому что именно Мелани оплачивала адвоката защиты.
attractivenuisance 30 очков 6 часов назад
И какого адвоката! О-очень усердного!
Источник: студент юрфака, второй курс
miranda_309 49 очков 6 часов назад
Умница.
Источник: практикующий адвокат
attractivenuisance 12 очков 6 часов назад
Хотите сказать, адвокат Уоррена нарушила профессиональную этику? Причем умышленно?
jennyfromtheblock 81 очко 4 часа назад
МЕЛАНИ КЕЙВ, НАРОД. Не отвлекайтесь от темы.
Глава 22
Я уговорила Лани сесть в мой автомобиль и пообещала вернуться за ее машиной позже. По дороге в город сестра молчала. Я даже подумала, что она уснула, но нет: Лани смотрела на лунный свет, заливающий голые поля. Ее лицо напоминало маску, не выдавало чувств. О чем она думала? Возможно, вновь мысленно прокручивала ту страшную ночь — и теперь узнавала в преступнике Мелани Кейв.
— Я пока не хочу домой, — сообщила Лани, когда мы въехали в город. — Отвези меня к тете.
— Точно? Адам с ума сходит от тревоги.
— Я ему позвоню и скажу, что со мной все в порядке.
— Лани…
— Два часа ночи, Джози. Если я вернусь домой сейчас, то напугаю Энн. Не хочу, чтобы она видела меня в таком состоянии. Сперва надо поспать — или хотя бы принять душ.
— Ты ее мама, — мягко напомнила я. — Энн любит тебя в любом состоянии.
— Знаю, — ответила Лани, по-прежнему не отрывая взгляда от окна. — Все равно. Не надо, чтобы она волновалась обо мне, как мы волновались о маме.
* * *
Тетин дом стоял темным и тихим, слышалось лишь равномерное тиканье часов в коридоре. Не спал только один Пузырь; он приветственно урчал и крутился у наших ног, настойчиво терся о лодыжки до тех пор, пока Лани не подхватила его на руки.
— Давай постелю тебе на кушетке в мастерской? — предложила я.
— Я не устала, — покачала головой Лани.
Я с подозрением ее оглядела, подметила темные круги под глазами, напряженно сжатые губы.
— Когда ты в последний раз спала?
— Ладно, — уступила она. — Попробую поспать. Бог с ней, с кушеткой, прилягу на диване.
— Я посижу с тобой внизу.
Мне не хотелось оставлять сестру одну, в опасной близости к выходу.
— Я не сбегу, Джози, — ласково заверила она. — Все со мной нормально. Иди наверх и поспи по-человечески, в своей постели. Тебе это явно не помешает. А я, скорее всего, покручусь на диване, да и включу телевизор.
— Точно?
— Точно. — Лани поцеловала меня в щеку. — Топай в кровать.
Наверху я осторожно легла рядом с Калебом. Толком не проснувшись, он что-то невнятно пробормотал, закинул на меня руку и крепко прижал к себе. Я ощутила спиной биение его сердца, подумала о том, что Лани дома, в безопасности, — и мое тело наконец начало расслабляться. Я погрузилась в глубокий-глубокий сон, какого не знала уже несколько недель.
* * *
— Джози.
Я поморгала в темноте. Кто-то меня позвал? Или приснилось?
— Джози? — прошипела темнота голосом сестры. — Ты спишь?
— М-м, — промычала я, пробуждаясь. — Лани?
— Вставай, — настойчиво шепнула она и схватила меня за руку. — Я тебе кое-что покажу.
Я выскользнула из объятий Калеба и спустилась за сестрой по центральной лестнице. Часы в коридоре пробили четыре. Лани повела меня в гостиную, где на боку стояла коробка с мамиными вещами — раскрытая. Бусы, шарфы, фотографии, другие мелочи были разложены в небольшие кучки по кругу.
— Ты обещала лечь спать, — напомнила я.
— Спать не хотелось, и я начала разбирать мамины вещи.
— Вижу.
— А это ты видела? — Лани схватила с пола что-то ярко-желтое, сунула мне под нос.
«Официальное руководство для всех членов «Общины жизненной силы»».
— Да. — Я нахмурилась, вспомнив мамину приписку.
«Лучшая». Что имела в виду мама? Сбежать от нас — лучшая авантюра в ее жизни? Или бросить нас — лучшая идея из всех?
— Ты читала? — Голос Лани сорвался на визг. — И не рассказала? Мне что, знать не обязательно?!
— Ого, спокойно. Я не думала, что это руководство для тебя настолько важно. Прости.
Она с любопытством посмотрела на меня.
— А ты много прочла?
— Первую главу, — пожала я плечами. — Тетя А. ужасно расстроилась, и дальше мы читать не стали.
— Тогда тебя ждет сюрприз, — мрачно сообщила сестра. — Посмотри в конце.
Я взяла руководство, пролистала в конец — и от удивления вскрикнула. Последние страницы не содержали печатного текста, они назывались «Место для заметок» и были исписаны маминым почерком. Неразборчивым, повернутым ко мне вверх ногами — но очень узнаваемым, с характерными черточками у букв «т» и «ш».
— Что это?
— Видимо, мамин дневник, который она вела в ОЖС.
Мама использовала в основном синюю шариковую ручку; одни слова были смазаны до неузнаваемости, другие написаны очень мелко, не разобрать. Даже те, которые удалось прочесть, я толком не поняла. Дневник? Или заметки по ОЖС? Трудно сказать.
«Ты здесь, — гласила первая строчка. — Небо в алмазах. Алмазы — солнце. Солнце — жизнь. Сияющее солнце сохранность спокойствие светлый разум».
Живот свело. Я столько лет мечтала узнать хоть что-нибудь о нашей загадочной матери, и вот теперь, когда ответ о ее жизни в секте лежал — в буквальном смысле! — в моих руках, мне не хватало духу. Я предпочла бы запомнить маму ласковой и заботливой женщиной, а не странной личностью, пишущей бессвязные слова.
— Не надо это читать. — Я закрыла руководство. — Помнишь, в какой тайне мама хранила свои дневники? Она не хотела бы, чтобы мы читали ее сокровенные мысли.
— Она не станет возражать, — мягко заметила Лани.
Я покачала головой, не в силах объяснить сестре настоящую причину: я не хочу знать.
— Джози, это единственная возможность понять, какой стала мама после ухода от нас. Мы должны прочесть. Обязаны, ради нее же. — Лани забрала у меня руководство и начала читать вслух: — «Выкинь из головы. Начни сначала. Начни здесь. Ты здесь. Ты здесь. Здесь. Куда ни пойди, ты здесь».
— Нам это ничего не даст, — возмутилась я. — Сама видишь!
— Не упрямься. — Она потянула меня вниз, села рядом и положила раскрытую книгу на наши колени. — Давай просто читать. Может, что-нибудь прояснится.
Чутье не подвело Лани: по мере того, как мы молча читали и переворачивали страницы, мамин почерк становился все тверже, а предложения — полнее. За ее мыслями уже можно было уследить, и оказалось, что это не дневник в привычном понимании слова. Мама документировала не повседневные дела, а главные события своей жизни, хорошие и плохие, причем не обязательно в хронологическом порядке: здесь упоминались и свадьба с папой («самая счастливая девушка в мире»), и смерть дяди Денниса («я виновата виновата виновата»).
Я наткнулась на запись: «И еще кексы. Сама от себя в шоке. Если бы я не… Не спала потом неделю. Глупая, легкомысленная. Однако урок усвоен: нет смысла бросать начатое на полпути».
Внутри все оборвалось. Что это значит? Я быстро проглядела страницу, но о кексах больше ничего не увидела. Мама что-то с ними сделала? Что? И зачем? Неужели она… неужели хотела меня отравить? Я с ужасом вспомнила — кекс предназначался не мне.
Он предназначался отцу.
Я повернулась к Лани. Мне не хватало слов, чтобы озвучить вспыхнувшую в голове дикую теорию, я и сама в нее не верила… Сестра была белее мела. Тоже вспоминала историю с кексами?
— Лани, ты чего?
— Вот, — тихо ответила она и ткнула пальцем в другое место на той же странице.
«Я увидела на ней жемчуг. Перлы. Знак. Все возвращается к перлам, с самого начала. Кошмарная Перл Леланд была лишь первой».
— Перл Леланд, — прочла я вслух. — Что тут… Мама имеет в виду, что у папы был роман с Перл Леланд?
Лани кивнула, зажмурив глаза.
— Думаю, да.
Она принялась раскачиваться вперед-назад, закрыв глаза и обхватив себя руками. Что ее так расстроило? Неужели новость об очередном романе отца? Вряд ли.
— Это еще не все, да? — спросила я, легонько коснувшись плеча сестры.
— Не все, — прошептала она. — В ночь папиного убийства…
— Хочешь сказать, папу убила Перл Леланд?! — ахнула я.
Лани помотала головой.
— По-моему… По-моему, его убила мама.
В голове как будто загромыхало, во рту возник металлический привкус. Мысли взорвались тысячей крошечных залпов, осколки легли в неком подобии порядка. Однако я не поддалась.
— Нет, — твердо заявила я и отмела тот факт, что сама чуть не озвучила то же самое подозрение.
— Послушай, — зачастила Лани тоненьким голосом, — в ту ночь в кухне кто-то был. На подходе к ней я услышала вроде бы: «Сначала Перл, а теперь»…
— Ты точно помнишь?! Почему раньше ничего такого не говорила?!
— Потому что не была уверена в этих словах. Они прозвучали неразборчиво, а смысла я и вовсе не поняла. Честно, я иногда думала, что мне померещилось. Ну зачем бы Уоррену такое говорить? А я не сомневалась, что убийца — Уоррен.