— Неужели ты ей это сказал?
— А ты сама никогда так не думала? — В голосе Адама слышалось отчаяние. — Честно? Если Уоррен Кейв не стрелял, то для чего Лани его обвиняла?
— Адам, речь идет о твоей жене. О матери твоего ребенка. Ты действительно считаешь ее способной на убийство?
Он прикусил щеку, пожевал. Наконец ответил:
— Я никогда не знаю, чего ожидать от Лани.
— Бог с ним. — Я встала. — Сейчас главное — ее разыскать. Ты можешь уйти с работы?
Он кивнул, по щеке скатилась слеза.
— Пойдем.
* * *
Я шла за Адамом к его дому, и от воспоминаний мне становилось не по себе. Сколько наших свиданий Лани испортила! Сколько раз Адам отвозил меня домой в слезах — когда мне сообщали по телефону, что видели мою сестру в совершенно невменяемом состоянии… Самый ужасный случай произошел одним осенним вечером две тысячи третьего года, вскоре после маминого бегства.
Я почувствовала беду, едва Адам затормозил у обочины. До полуночи оставалась одна минута, а тетин дом сиял огнями, точно новогодняя елка: свет горел на всех этажах, в окне гостиной вспыхивали разноцветные пятна от работающего телевизора, а входная дверь была приоткрыта. Пузырь на крыльце старательно вылизывал лапу.
Замирая от мутного страха, я отмахнулась от прощальных поцелуев Адама и выскочила из машины. Взлетела на крыльцо. Сердце билось гулко и бешено, будто хотело выпрыгнуть из груди. Я подхватила Пузыря, тот громко возмущенно мяукнул и махнул на меня лапой; с котом на руках я побрела по дому и стала звать родных. Никто не откликался. В полном отчаянии я уже добралась до подвала, как вдруг услышала шаги на крыльце. Выпустила Пузыря и кинулась навстречу семье.
В гостиную вошли лишь двое.
— Что случилось? Почему дом нараспашку? Я здорово испугалась.
Тетя А. уронила ключи на столик в прихожей и судорожно вздохнула:
— Твоя сестра пыталась себя убить.
Кажется, сердце у меня перестало биться. Дышать я точно перестала. Все мое существование зависело от слова «пыталась».
— Пыталась?
— Она проглотила полбутылки водки и полпузырька валиума, который остался после вашей мамы. Потом пришла ко мне и сообщила, что передумала. Расхотела умирать. — Тетя шмыгнула носом и потрясла головой, смаргивая слезы. — Мы доставили ее в больницу вовремя. Лани поправится.
У меня вырвалось рыдание.
— Почему ты мне не позвонила?!
— Прости, Джози. Лани не разрешила.
— Что?! Почему?
— Потому что она чокнутая сука, — пробормотала Эллен и с гордым видом зашагала на второй этаж.
Тетя проводила дочь хмурым взглядом.
— Прости, — сказала она и тоже стала подниматься по лестнице.
Оставила меня гадать, за что именно извинилась.
Ночью меня преследовала череда кровавых снов, один страшнее другого. Облегчение, которое я испытала при пробуждении, длилось лишь миг — пока мой взгляд не остановился на пустой кровати Лани и на меня не навалилась действительность.
Я должна увидеть сестру!
Я протопала в кухню и объявила о своем желании.
Кофейная чашка в тетиных руках задрожала.
— Не знаю, стоит ли.
— Она моя двойняшка! — В глазах вскипели слезы. — Которая пыталась покончить с собой. Мне нужно ее увидеть.
— Джози…
— У меня больше никого не осталось. Тетя А., пожалуйста. Мне очень нужно к ней.
— Хорошо. — Тетя мрачно кивнула. — Я понимаю. На твоем месте я чувствовала бы то же самое. Только, милая, должна предупредить: Лани может тебе не обрадоваться.
Лифт доставил меня на третий этаж — в детское отделение. В больнице пахло спиртом и болезнями, по этажу бродили бледные тихие дети. И моя сестра — здесь?! Она решила, будто мертвой быть лучше, чем живой?! Что на нее нашло? Да, нашу жизнь идеальной не назовешь, зато нас двое! У Лани есть я, а у меня — она. Это дорогого сто́ит!
— Привет, — поздоровалась я, входя в палату.
Лани смотрела в окно, ее лицо в отражении выглядело непривычно унылым. Я вздрогнула. Позвала еще раз:
— Лани, как ты себя чувствуешь?
Она повернулась так резко, что ее волосы — жирные и свалявшиеся — каруселью взметнулись над головой. Посмотрела на меня красными слезящимися глазами и хрипло прошипела:
— А как я, по-твоему, себя чувствую?
Я неловко потопталась на месте. Нужно было послушать совета тети — или хотя бы взять ее с собой.
— Что, язык проглотила? — съязвила сестра. — Или ты способна обсуждать лишь супервеселые собрания болельщиков, суперважные уроки и своего суперклевого пай-мальчика?
Мои щеки вспыхнули, из глаз побежали горячие слезы.
— Лани, что с тобой?
— Вчера вечером я пыталась себя убить. — Она прищурилась, голос прозвучал до абсурда спокойно. — Приняла смертельную дозу транквилизаторов вместе с алкоголем. Ты была на своем милом свиданьице — наверное, вязала жилетки для бездомных котят и спасала китов вместе со своим мальчиком-девственником, — а я в это время пыталась усыпить себя на веки вечные. Вот что со мной.
Я со свистом втянула воздух.
— Это из-за меня?
Лани коротко хохотнула, и резкий смех перешел в удушливый кашель. Она схватилась за горло, болезненно поморщилась. Поморгала слезящимися глазами и с презрением выплюнула:
— Ну конечно, ты все о себе! Хватит быть эгоисткой, Джози!.. Только знаешь? Оказывается, у нас больше общего, чем я думала. Правда-правда. И ты, и я, сестренка, мы всего-навсего мыши. Я-то считала, трусиха у нас ты, — а выяснилось, что и я боюсь не меньше. Не сумела довести дело до конца. А теперь проваливай.
Ветка обсуждения на
www.reddit.com/r/reconsideredpodcast, опубликовано 29 сентября 2015
Новые сплетни про Лани Б. (self.reconsideredpodcast)
опубликовал(а) 1 час назад elmparkuser1
Некоторые в этой ветке считают, будто мы слишком много времени посвящаем обсуждению проблем Лани, но, по-моему, Поппи упустила кое-что важное: в октябре 2003 (или около того) Лани Бурман намеренно приняла слишком большую дозу транквилизаторов. Мне не дает покоя вопрос: она попыталась покончить с собой, потому что упекла Уоррена за решетку и устала от мук совести? Или… потому что сама застрелила отца?
toopunkrockforthis –3 очка 1 час назад
Твои беспочвенные обвинения противно читать. Пиши их где-нибудь в другом месте.
caffeinecold 18 очков 1 час назад
Привет, Лани!
Глава 20
«О любимых людях нужно заботиться, — сказала она. — Иначе их можно потерять».
Я не позаботилась о своей сестре. Тот ночной звонок был криком о помощи, а я его проигнорировала. Я целых тринадцать часов ничего не предпринимала, а моя сестра тем временем рассыпалась на кусочки. Адам предупредил — Лани хрупкая, — а я пошла на поводу у своих обид десятилетней давности и не помогла ей.
— Ты как? — спросил Адам, отпирая входную дверь. — Бледная что-то.
Я покачала головой и села на ступеньку крыльца.
— Я не могу войти, Адам. Вдруг она?..
Я похолодела и крепко зажмурилась, отгоняя кошмарные картины безжизненного тела сестры.
Адам вздохнул и опустился рядом.
— Тебя очень долго здесь не было. Ты просто забыла, на что способна Лани.
— Хочешь сказать, это просто розыгрыш?
— Нет. Конечно нет. Но исчезнуть — вполне в ее духе. Месяца два назад я вернулся с работы и обнаружил запертую дверь и Энн на крыльце. Лани не забрала дочь из школы, и Энн сама пришла домой. Лани не отвечала на звонки, никто не знал, где она. Наконец в восемь вечера Лани явилась — глаза стеклянные… Знаешь, где она была? В библиотеке. Меня три часа трясло от паники, я обзванивал больницы, а Лани целый день читала «Унесенных долбаным ветром»! — Адам покачал головой. — Сейчас все по-другому, знаю. Она уже несколько недель сама не своя из-за подкаста, а тут еще такое письмо… Я лишь хочу сказать — не нужно сразу предполагать худшее.
— Господи, надеюсь, ты прав.
— Вот что. — Он встал. — Я осмотрю дом, хорошо? Ты пока позвони тете и выясни, не рассказала ли Энн чего-нибудь еще. А потом обменяемся информацией.
Я кивнула, сдерживая слезы. Я не позаботилась о сестре. Оставалось надеяться, что сделать это еще не поздно.
* * *
За несколько часов мы с Адамом в поисках Лани прочесали весь город. Поговорили с работниками пончиковой (Энн они вспомнили, а Лани — нет). Обыскали парк, спортзал и библиотеку. Адам проверил кредитку жены, и мы съездили на заправку, где эта кредитка использовалась, показали фотографии Лани — вдруг ее видели, вдруг она говорила кому-нибудь, куда едет. Никто ничего не вспомнил. Адам обзвонил всех, кого сумел, я изучила каждую запись в «Твиттере» с хэштегом #Пересмотр. Пусто.
Около девяти вечера мы вернулись к дому Адама, измученные и оцепенелые. Одолели ступени крыльца, я потянулась к дверной ручке — и застыла. У меня перехватило дыхание от внезапного воспоминания — Лани в дурацком фартуке открывает двери. С тех пор, как сестра обнимала меня на этом самом пороге, прошло лишь несколько дней. Куда она пропала?
— Я был уверен, что мы ее найдем, — глухо произнес Адам.
— Найдем обязательно, — неубедительно отозвалась я.
— Может, она вернется домой.
От надежды, прозвучавшей в его голосе, мне стало больно: я тоже целых двенадцать лет лелеяла надежду, ждала, что мама вернется. Однако напоминать Адаму о схожести ситуаций было выше моих сил, и я вошла в дом.
В гостиной обнаружилась Эллен — она по-турецки сидела на полу и листала телефонный справочник.
— Привет. Ты что здесь делаешь?
— Изучаю, не отметила ли Лани каких-нибудь телефонных номеров. — Эллен нахмурилась в ответ на мое удивление. — Не смотри на меня так. Хоть я с твоей сестрой и в контрах, но смерти я ей не желаю. Боже мой.
— Вернулись! — В комнату вошел Калеб. — Есть новости?
— Нет. — Я сокрушенно покачала головой. — А у вас?
— Увы, любимая, — ответил он мне, а Адаму сообщил: — Амелия укладывает Энн спать.
— Отлично, спасибо, — кивнул тот. — Энн расстроена?
— Пока нет. Она по-прежнему думает, что это все часть приключения.
— Бедняжка. — Эллен прижала ладонь к груди.
— Мы искали повсюду, — пожаловалась я. — Лани никто не видел. Не понимаю. Не могла же она просто исчезнуть!
— Ваша мама смогла, — заметил Адам. — Вы долго не знали, где она.
— О… — В голове вдруг мелькнула догадка. — Точно. Об этом я не подумала. Может, Лани в Калифорнии?
— В ОЖС? — Эллен наморщила нос. — Чтобы Лани вступила в секту? Скажи еще, что твоя сестра записалась добровольцем в армию!
— Да не вступила! — нетерпеливо пояснила я. — Она могла поехать туда из-за мамы, почтить ее память, ощутить близость. Лани много думала о маме. Тут мы все обыскали. Остается только там, в Калифорнии.
— Лани не покупала билета на самолет, — возразил Адам. — Ты забыла? Я проверил ее кредитку. По ней только за бензин платили на заправке.
— Значит, она добирается на машине.
— На одном-единственном баке бензина?
— Просто горючее еще не кончилось, — отчаянно защищала я свою идею. — Ну, ребята! Больше Лани быть негде. Вы сами понимаете, что я права. Я улечу утром. И буду в Калифорнии раньше Лани.
— Джо, даже если она действительно там, ты ее не найдешь, — мягко заметил Калеб. — Это все равно что искать иголку в стоге сена. Нет, хуже — в амбаре сена. Мы понятия не имеем, где находится поселение ОЖС.
— Верно… — неохотно кивнула я. — Но я знаю человека, который может помочь. Пять лет назад я встречалась в Сан-Франциско с членом ОЖС, сестрой Амамус. У меня наверняка сохранились ее контактные данные. Хотя она велела никогда ее больше не беспокоить, я просто спрошу про Лани: не появлялась ли та. Или, например, передам через сестру Амамус сообщение.
Я просмотрела свою архивную корреспонденцию, нашла номер сестры Амамус и тут же его набрала. Механический голос в трубке сообщил, что номер больше не обслуживается. Нахмурившись, я сочинила письмо автору, когда-то снабдившему меня телефоном сестры Амамус. Обрисовала нашу тяжелую ситуацию и попросила дать новые контактные данные. Почти сразу получила ответ — электронный адрес уже не действителен.
Я швырнула мобильный на пол, громко выругалась. Нагнулась за телефоном — и краем глаза заметила на журнальном столике толстую тетрадь.
— Это что?
— Бейсбольная статистика, — пояснил Адам. — Я люблю записывать результаты матчей.
— В детстве Лани вела дневник в такой же тетради. А сейчас?
— Я никаких дневников не видел, — пожал плечами он. — Где бы он мог храниться?
— Раньше Лани прятала дневник под матрасом, — вспомнила я.
— Пойдем посмотрим.
Я проследовала за Адамом наверх, помедлила у закрытой двери, за которой тетя А. спокойным тихим голосом читала Энн. Мне отчетливо вспомнилась нежность на лице Лани, когда та говорила о дочери. Нежность эта никак не вязалась с нынешним исчезновением: та Лани не могла намеренно лишить Энн матери.
При виде супружеской кровати Адама и Лани у меня вдруг предательски сдавило грудь. Тем не менее я отмахнулась от призрака прошлых обид и сосредоточилась на важном. Отодвинула кремовые простыни, запустила руки под матрас. Увы, там ничего не было. Я повернулась к прикроватной тумбочке, выдвинула ящики. Любовные романы, ночные кремы, бутылочки из-под таблеток — и никаких дневников.
Я показала Адаму пустую бутылочку, укоризненно спросила:
— Лани принимает валиум?
— Ей прописали, — пожал плечами он.
— Ты ведь помнишь, что она пыталась убить себя этими самыми таблетками? Помнишь?! — Голос у меня дрожал.
Адам побледнел.
— Столько времени прошло, Джози, — сказал он неуверенно.
— Черт возьми, Адам, если она… — Я замолчала, не желая договаривать. Осмотрела шкаф и комод, не нашла ничего интересного и вновь взглянула на Адама. — Где еще поискать?
Он отвел меня в помещение, которое отрекомендовал как «студия Лани». В этом красивом доме студия оказалась единственной комнатой, похожей на мою сестру. Большой библиотечный стол был завален самыми разными журналами — глянцевыми модными, «National Geographic», кулинарными брошюрами, — а также обрывками бумаги, кусками ткани, лентами и какими-то пушистыми комочками, напоминавшими внутренности плюшевой игрушки. Посреди комнаты на полу красовался открытый ноутбук, рядом стояли пустая чашка из-под кофе и тарелка с черствой надкушенной булочкой неопределенного возраста. На незаконченном полотне у дальней стены уже вырисовывалась ферма посреди полей, а перед ним валялась палитра с засохшими красками. На стуле стояла законченная картина — полуразрушенный фермерский дом, похожий на старый дом бабушки с дедушкой.
— Прости за беспорядок, — проговорил Адам. — Уборщицу Лани сюда не пускает. Да и меня — редко.
Я отодвинула ногой испачканный свитер, обнаружила под ним раскрытый фотоальбом и уставилась на точно такую же семейную фотографию, как на моей прикроватной тумбочке. Сердце сжалось. Я подняла альбом, перевернула несколько страниц, остановилась на знакомом снимке, который почему-то выглядел непривычно. Я не сразу поняла, в чем дело: наша семья на ферме, мы все вчетвером сидим на тюках с сеном… вот только на экземпляре Лани отец отрезан ножницами.
— Это ее телефон? — прервал мои мысли Калеб.
Я проследила за его взглядом. На полу лежал мобильный. Меня окатило волной паники. Почему Лани не взяла с собой телефон? Неужели… Я подумала о таблетках наверху, встревоженно посмотрела на Адама. Тот стал серым, как тень.
Калеб подобрал телефон, тыкнул в экран.
— Тут пароль, — сообщил он и отдал находку Адаму.
Тот покачал головой.
— Я не знаю пароля.
Я забрала мобильный и ввела дату нашего рождения — мой собственный ненадежный пароль. Телефон ожил, на экране возникла фотография Энн. Адам прижал костяшки пальцев ко рту и отвернулся. Я торопливо пролистала короткий список контактов: Адам, врач Энн, няня Энн, школа Энн, тетя А., Эллен, студия пилатеса — и Райдер Стронг.
— Вот оно! — воскликнула я. — Райдер Стронг.
— Лани уже давно не дружит с Райдер, — возразил Адам. — Номер, наверное, столетней давности.
— Райдер приходила на похороны, — напомнила я и нажала «позвонить».
То ли номеру было далеко не сто лет, то ли Райдер его сто лет не меняла — после третьего гудка в трубке раздался сиплый, полный надежды голос:
— Лани? Господи, ну и напугала ты меня!
— Нет, Райдер. Это Джози, сестра Лани.
— О. — Надежда уступила место холодности. — Я спешу к доктору.
— Подожди, пожалуйста, — взмолилась я. — Я ищу Лани.
В ответ раздался лишь тихий щелчок — Райдер оборвала разговор. Я перезвонила. На этот раз мне не ответили. Я громко чертыхнулась, к глазам подступили слезы.
— Что такое? — Эллен погладила мою руку.
— Повесила трубку! — прорычала я.
И набрала сообщение, которое Райдер не смогла бы проигнорировать: «Лани пропала и оставила странное письмо. Думаю, она что-то с собой сделала. Прошу, скажи, если тебе что-нибудь известно. Вопрос жизни и смерти».
Я стала ждать, затаив дыхание.
Через несколько секунд телефон завибрировал.
— Джози? — нерешительно произнесла Райдер.
— Спасибо! — выдохнула я. — Что тебе известно?
— Сперва скажи, что в письме.
— Типичная предсмертная записка, Райдер. И я нашла пустую бутылочку из-под валиума в спальне Лани. Так что не тяни время, говори.
При слове валиум Эллен округлила глаза — вспомнила ту страшную ночь.
— Черт, — тихо сказала Райдер. — Слушай, я не знала.
— Мне без разницы. Ты видела ее?
— Да, видела.
На меня нахлынуло облегчение.
— Где? Когда?
— Здесь. Она явилась днем, сказала, что не спала несколько ночей, попросила разрешения отдохнуть у меня. Я, конечно, разрешила, и она прикорнула на диване. Я подумала, что Лани потом захочет кофе, когда проснется. Сбегала за молоком. А когда вернулась, ее уже не было.
— Куда она пошла?
— Не знаю.
— Подумай, Райдер. — Я отказывалась верить, что разгадка от нас ускользает. — Пожалуйста. Это очень важно. Подумай хорошенько. Что Лани еще говорила?
— Для тебя — ничего приятного. Я спросила, с чего она вдруг явилась ко мне, — мы ведь даже не перезванивались. Лани ответила, что ей некуда идти, с Адамом она больше жить не может, и к тете идти нельзя, потому что ты не хочешь ее видеть.
Я прикусила губу, вспомнив ночной разговор с сестрой.
— Что еще?
— Да ничего толком. Говорила, что она дико устала. Плела какую-то ерунду про «хочу уснуть, чтобы перестать быть собой». — Райдер вздохнула. — Если честно, Джози, мне показалось, она под кайфом.
По спине побежали мурашки — ночью мне тоже показалось, что Лани говорит как-то неразборчиво…
— Что она приняла?
— При мне — ничего, — уточнила Райдер. — Просто я много раз видела Лани под кайфом и знаю, какая она…
— Да уж, — мрачно согласилась я. — Можешь вспомнить что-нибудь еще? Что угодно.
— Да нет. Она твердила только одно — устала, хочу спать… Ой, подожди! Еще она пробормотала что-то… типа — хочу вернуть время, когда была смелой. «Хочу с этим покончить». Кажется, так она сказала.
— Что?! — в ужасе ахнула я.
— Да… Но говорю же, она, по-моему, была под кайфом. Вряд ли ее слова что-то значат.
— Господи, Райдер, очень на это надеюсь.
Я повесила трубку и рухнула в кресло у стола. Меня трясло от невыплаканных слез.
— Успокойся, Джози. — Эллен погладила мои вздрагивающие плечи. — Что рассказала Райдер?
— Лани пришла к ней днем. Объяснила, что много ночей не спала. Потом пробормотала: «Хочу вернуть время, когда я была смелой». О чем она?
Адам наморщил лоб.
— Понятия не имею. Что еще?
«Хочу с этим покончить»…
Я сглотнула, отвела взгляд.
— Больше ничего.
— То есть мы так ничего и не выяснили. — Он вздохнул, плечи поникли.
— Мы выяснили, что днем Лани приходила к Райдер, — поправила я. — В спальне у Лани куча пустых склянок из-под таблеток, и она, по словам Райдер, была не в себе. Под кайфом. Может, опять обзвонить больницы? Калеб, сделаешь? И еще. Лани могли задержать за вождение в нетрезвом виде. Эллен, позвонишь в полицейский участок? Адам, ты свяжись со всеми знакомыми Лани, кого только вспомнишь. А я… я тоже кое-что…
Как только я нажала «отбой» на мобильном, в комнату вошла тетя.
— Джози, Адам, вы вернулись. Узнали что-нибудь?
Я коротко ввела ее в курс дела.
— О нет… — Тетины глаза увлажнились. — Милая моя. Представляю, каково тебе сейчас. До сих пор помню, как я тревожилась из-за вашей мамы. Невыносимое чувство.
«Ну конечно. Мама».
* * *
Когда я подъезжала к кладбищенским воротам, часы на приборной доске показывали одиннадцать вечера. Ворота были заперты; вывеска сообщала, что кладбище закрывается с наступлением темноты. Мою сестру не удержала бы даже сотня вывесок, поэтому я припарковала машину неподалеку от ворот и перемахнула через ограду. Тут же споткнулась о невысокое надгробье, полезла в карман за телефоном, решив посветить под ноги, и обнаружила, что забыла его в машине. Меня пробрала дрожь от внезапного осознания — я заперта на кладбище среди ночи. Листва на деревьях зловеще зашелестела.
Я сглотнула и побрела наугад в темноте, борясь с иррациональным страхом упасть в открытую могилу. Через какое-то время мне почудился звук шагов. Я окаменела. Сторож, который пришел арестовать меня за незаконное проникновение? Какой-нибудь выродок, который тайком слоняется по кладбищу — как любил слоняться Уоррен Кейв?
Или моя сестра?
— Лани? — прошептала я. — Лани, это ты?
Нет ответа.
Я затаила дыхание, напрягла слух… На кладбище стояла полная тишина.
Я неуверенно продолжила путь к месту погребения родителей. Легко нашла мамину могилу — только над ней возвышался холмик из свежей земли. Грудь сдавило — здесь не было никаких следов Лани. Ни цветов, ни памятных безделушек, ни платочков в пятнах туши… Моя сестра сюда не приходила — а если и приходила, то давно. Я повернула назад — скорей бы убраться из этого леденящего душу места, — но что-то меня не отпускало. Я встала на колени перед надгробием. Здесь, под землей, лежат бок о бок мои родители… Я коснулась ладонью выгравированных имен.
Не знаю, чего именно я ожидала.
Где-то вдалеке вновь послышался жутковатый шорох. Я вскочила и со всех ног бросилась к машине.
Пост из «Твиттера», опубликовано 29 сентября 2015
Глава 21
Я благополучно добежала до машины, села и расплакалась от бессилия. Мысли бестолково носились по кругу, я вновь и вновь вспоминала события предыдущих дней. Меня не покидало назойливое чувство, будто я что-то знаю — или должна знать, — однако упускаю из виду.
Я проиграла в голове последний разговор с Лани, взвесила каждое слово, которое вспомнила, вывернула все фразы наизнанку в поисках подсказки. Впустую. Лани несколько раз упомянула маму, но не поехала ни на кладбище, ни в Калифорнию…
Точно не поехала в Калифорнию? Адам сказал, что билеты на самолет с карты Лани не покупались; ладно, а вдруг у нее есть другая, тайная кредитка? Или она заплатила наличными? В приливе возбуждения я нашарила мобильный и дрожащими пальцами набрала номер авиакомпании. Первый шаг в моем неосуществимом плане — обзвонить всех авиаперевозчиков и описать им сестру. Пока я слушала автоматическое сообщение, мне вспомнились слова Калеба: даже прилетев в Калифорнию, мы вряд ли найдем ОЖС.
«Это все равно что искать иголку в стоге сена. Нет, хуже — в амбаре сена».
Я повесила трубку.
Картины Лани. Сено, которое Адам видел у нее в волосах.
Я знала, где искать сестру.
* * *
На ржавых воротах красовалась неоновая надпись «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН», но сами ворота были открыты. Сердце забилось сильнее — здесь кто-то есть! Несмотря на кромешную черноту предутреннего неба, я погасила автомобильные фары и осторожно въехала на изрытую колеями грунтовую дорогу. По днищу били колоски сорной травы, я ползла вперед в темноте и щурилась, стараясь разглядеть границы заросшей дороги. Когда-то я могла отыскать путь к дому с закрытыми глазами, но сейчас боялась пропустить неожиданный поворот и увязнуть в топкой траве у пруда. Включить фары? Ну уж нет, цель близка; я не позволю какому-нибудь фермеру с ружьем и обостренным чувством собственности встать между мной и сестрой.
Наконец под безлунным небом проступили очертания дома. Сердце окончательно сбилось с ритма; я остановила машину и уставилась на некогда чудесный коттедж — настолько живописный, что он так и просился на картину пейзажиста Гранта Вуда. Теперь краска местами облезла и вылиняла до неузнаваемых оттенков, от ослепительно-белого до тускло-серого. На деревянных перилах крыльца не хватало реек, в прогнивших ступенях зияли дыры. Коттедж скорее напоминал кадр из фильма ужасов, а не средоточие радужных семейных воспоминаний.
Дом пустовал давно. Если честно, удивительно, как он вообще выстоял. Семейные фермы давно вышли из моды, и я полагала, что новые владельцы снесли здание и освободили место под что-нибудь прибыльное. Оказывается, почему-то не снесли. Вот он, дом — темнеет передо мной, заброшенный и жуткий.
Я выключила двигатель и вышла из машины. Тишина… Лишь яростный стрекот сверчков да изредка зловещее уханье совы. Я поднялась на крыльцо по боковым балкам, раньше служившим опорой для ступеней. Сырое дерево мягко пружинило под ногами. Затаив дыхание, я взялась за ручку — сейчас дверь распахнется, и наружу хлынет аромат свежеиспеченного хлеба и бабушкиных свечей с запахом корицы, как в детстве. Ручка недовольно заскрипела, но не поддалась.
Отступив назад, я оглядела дом. Одно из окон оказалось разбито, и я пролезла в дыру, шагнув на осколки стекла.
Гостиная бабушки с дедушкой. Их пожитки — диван в патриотичную шотландскую клетку, круглый ковер из лоскутков, семейные фотографии в рамочках, любовно расставленные на незамысловатой мебели, — канули в лету. Мебель увезли и продали с торгов, фотографии и дорогие сердцу безделушки бережно упаковали в коробки и спрятали на чердаке у тети А. Без вещей комната выглядела голой. Стены по-прежнему украшали яркие цветастые обои, над камином призрачно белело пятно — след от висевшего здесь пасторального пейзажа. Теперь вместо крошечных фермеров, которые пашут поле рядом с мирно пасущимися крошечными овцами, кто-то вывел желтые каракули краской из аэрозольного баллончика.
Я затаила дыхание, прислушалась. Никаких признаков жизни…
— Лани?
Ни звука, даже половица не скрипнула.
— Лани? — позвала я еще раз.
Несмотря на полную тишину, я не желала сдаваться. В груди настойчиво пульсировало знакомое чувство — сестра во мне нуждается. Я перешла из гостиной в столовую; здесь полосатые обои были изрисованы граффити, а на истлевшем ковре валялись смятые банки из-под пива. Без огромного обеденного стола, который дедушка собрал сам и который давно поселился в столовой у тети, комната выглядела гораздо меньше, чем мне помнилось. Я переместилась в кухню, по пути заглянула в кладовую: ничего, лишь пустые полки да вороватый топоток мышиных лап. Застыв на облезлом линолеуме, я закрыла глаза и мысленно увидела, как помогаю бабушке вмешивать свежую чернику в тесто для блинов, как вместе с сестрой нарезаю лимоны для лимонада. Я почти ощущала запах сахара и фруктов — но то был лишь мираж. По пути к лестнице на второй этаж я задержалась у окна и посмотрела наружу.
Из-за облака вышла луна, осветив участок между домом и амбаром. И в этом свете блеснул черный бок внедорожника моей сестры. Машина была брошена перед амбаром, распахнутая дверь последнего зияла, точно пасть спящего чудовища.
Замок на задней двери заело, и в спешке я его чуть не сломала. Я бежала к амбару, и о моем прибытии возвещал громкий барабанный стук сердца.
Безбрежная, непроглядная тьма внутри остановила меня на пороге. Заморгав, я включила фонарик на мобильном телефоне, и слабый луч света выхватил туманные столбы пыли да смутные очертания старой сельскохозяйственной техники.
— Лани? — позвала я. — Ты здесь?
Ответа не было, однако меня не покидала уверенность — сестра внутри, в амбаре.
Наконец ухо уловило звук. Тихий шорох, совсем слабый, я едва его не пропустила.
Я вошла внутрь и крикнула вновь:
— Лани! Я знаю, ты здесь!
До чего оглушительная тишина… Неужели шорох померещился?
— Я не уйду, пока тебя не увижу!
Вверху скрипнуло, я запрокинула голову, прищурилась в темноту. Глаза медленно привыкали к отсутствию света, постепенно начинали видеть. Какое-то движение под потолком, на галерее. Сеновал. Я направила телефон туда, но слабый луч не дотянулся. В кромешной тьме кто-то едва слышно мычал — я с изумлением узнала детскую песенку «Братец Джон».
— Лани! — взмолилась я. — Спускайся. Я знаю, ты здесь.
Темноту прорезал луч света сверху. Сестра шагнула к краю сеновала, зажав фонарь подбородком. Свет отбрасывал длинные тени на ее бледное лицо, превращал в страшную пародию на Лани.
— Да, здесь.
— Что ты там делаешь? — крикнула я, боясь услышать ответ.
— Помнишь, однажды мы с тобой играли, и на нас спикировала летучая мышь?
Я кивнула. Нам было по восемь лет — переходный возраст, когда еще хочется играть понарошку, но уже просыпается тяга к приключениям. Мы набили рюкзаки куклами и розовыми пластмассовыми чашечками и взобрались по крутой лестнице на сеновал, решив устроить чаепитие на тюках с сеном. Я не дружила с высотой и потому всегда боялась сеновала — даже до того, как на нас спикировала летучая мышь. Она задела мои волосы; кожистые крылья рассекли воздух, и по спине у меня побежали мурашки. Я в ужасе завизжала, съежилась, прикрыв голову руками. А сестра осталась спокойной. Лани права — в нашей паре она была смельчаком.
— Да, — вновь кивнула я. — Папа сказал, что мышь хотела выпить чаю.
— Помнишь, дедушка прибежал с метлой нас спасать, залез сюда и начал размахивать этой штукой? А бабушка стояла внизу и кричала ему — осторожно, не то упадешь и сломаешь шею?
— Помню.
— Тебе не кажется смешным, что люди настолько озабочены своей смертностью? Дедушка не упал и не сломал шею. Он не умер в тот день, зато умер через пять лет. Разве эти пять лет что-то изменили, по большому счету? Еще несколько сборов урожая, еще несколько рождественских праздников. Потом — бац! И какой-то пьяный подросток стирает тебя с лица земли.
— Пять лет — долгий срок, Лани. А жизнь бесценна.
— Разве? Даже если ты не делаешь в жизни ничего хорошего? Не меняешь мир к лучшему, не приносишь никакой мало-мальской пользы, а только разрушаешь чужое счастье?
— Лани, спускайся. Мне будет гораздо удобнее рассуждать на экзистенциальные темы, когда ты окажешься на твердой земле.
Она отбросила фонарик, лицо вновь погрузилось во тьму.
— Прости, сестренка. Я не спущусь. Во всяком случае, по лестнице.
— Тогда я поднимусь, — предложила я с гулко бьющимся сердцем. — Ладно?
— Дело твое.
Лестница оказалась еще ненадежнее, чем я помнила; меня накрыло волной страха. Я утешалась тем, что тут дерево осталось твердым — в отличие от прогнившего крыльца. Поднимаясь, я не уставала благодарить темноту — она мешала увидеть землю. Наконец я добралась до сеновала, под ногами зашелестели остатки старого сена. Я не могла заставить себя подойти к краю, где стояла Лани. В детстве она обожала торчать на краю помоста и наблюдать за кипучей амбарной жизнью внизу — словно королева, обозревающая свои владения. Я никогда не составляла ей компанию, очень боялась. Меня злила подобная несправедливость. Мы ведь близнецы. Почему же способность нормально переносить высоту не дана мне? Со временем я поняла, что это касалось не только высоты; моя сестра вообще не испытывала страха.
— Что ты здесь делаешь? — спросила я.
— Что ты здесь делаешь? — эхом прозвучало в ответ.
— Ищу тебя.
— Зря. — Лани занесла одну ногу над пропастью. Мое сердце подпрыгнуло. — Разве Энн не отдала тебе письмо?
— Отдала. Ты не могла бы поставить ногу обратно? Пожалуйста.
Лани посмотрела мне в глаза и чуть подалась к обрыву — дерзко, отважно. Она якобы не хотела, чтобы я ее искала, но так ли это на самом деле? Не ждала ли сестра меня? Знала ведь — я брошусь на поиски. Надеялась, что я ее спасу? Раньше я именно так и поступала.
— Лани, — взмолилась я. — Не надо.
Она вздохнула и вернула ногу на помост.
— Не знаю, как быть, Джози. Я всем все испоганила…
В недалеком прошлом я бы с ней согласилась. Лани представляла собой эквивалент бульдозера: сметала все на своем пути. Она нанесла миллион обид нашей многострадальной тете; толкнула хрупкую, истерзанную маму в лапы сектантов; разрушила мои отношения с Адамом, попутно лишив меня всякой опоры. Добрую треть жизни я во всех бедах винила сестру — но теперь начинала понимать, какой несправедливой была. Адам сыграл далеко не пассивную роль в том «соблазнении»; мама бросила нас задолго до того, как на ее лицо опустилась подушка Лани; а мое путешествие по миру в конечном итоге пошло мне на пользу. И действительно испортила Лани только собственную жизнь.
Поэтому я протянула к ней руку и проговорила:
— Это неправда. Давай-ка. Пойдем домой.
— Я не могу пойти домой. — Лани направила луч фонарика за край сеновала, туда, где внизу под покровом темноты лежала твердая земля. — Прости.
— Подумай о дочери, Лани. Ей нужна мать.
Лицо сестры дернулось.
— Без меня Энн будет лучше.
— Ты катастрофически ошибаешься, — заверила я и, собрав все свое мужество, безрассудно шагнула к сестре с вытянутой рукой.
Лани повернулась ко мне настолько резко, что ее шатнуло. Я в ужасе застыла.
— Не ошибаюсь. Девочке нужна мать, на которую можно равняться. Нужен образец для подражания. Я не такая. Не могу быть такой. Я старалась — боже мой, как я старалась! — но ничего не вышло. Я — ходячее несчастье и приношу лишь боль и страдания.
— Нет, Лани. У тебя есть близкие, они тебя любят и переживают, они помогут. У тебя есть я.
Я дотянулась до сестры, и на этот раз она не отпрянула.
— Прости за то, что я разрушила твою жизнь, — произнесла Лани.