Внутри обнаружился один-единственный лист бумаги. Совершенно пустой.

– Это список ваших покупок со дня оглашения завещания. Да, для вас делали покупки, но сами вы… – Грэйсон многозначительно кивнул на пустой лист. – Не покупали ничего.

– Это на вашем языке значит «извините»? – спросила я. Я явно его удивила. Ведь истинная аферистка, жадная до денег, наверняка повела бы себя иначе.

Его окружала нечеткая аура тьмы, той самой, что миг назад была вместе с ним в укрытии. Айзек заметил пятна особенно густой мглы в глазницах Седраха и под его подбородком. Седрах медленно пошел вперед, к близкому перекрестку, на свет факелов. Тени на его лице и туловище не менялись, словно он не вышел под мерцающие факелы, а так и остался во мраке ниши.

– Я не стану извиняться за то, что хочу оградить близких от опасности. Наша семья и без того настрадалась, мисс Грэмбс. И если бы мне пришлось выбирать между семьей и вами, я, конечно, выбрал бы семью – всегда и всюду. Но готов признать, – он снова посмотрел мне в глаза, – что я вас недооценил.

Прилипшая к нему тень выступала примерно на дюйм от подбородка, пасмурным гало обесцвечивала окружавший воздух. И было нечто еще — словно тьма проулка перетекла в тени, словно перемещалась вместе с Седрахом. Когда он шагал вперед, со стороны казалось, будто и не двигается вовсе. Чары Танселла обманывали взгляд. Если знаешь, где находится Седрах, и следишь за ним, то заметишь его продвижение. Но куда проще не заметить.

Седрах жестом подозвал Айзека и Ягарека.

«Я что, такой же сейчас? — думал Айзек, когда крался на свет. — Полуневидимка, носящий покров из теней? С легкостью огибающий край чужого поля зрения?»

В этих словах – как и в выражении лица – чувствовались серьезность и уверенность; казалось, парень, объездивший весь мир, видел меня насквозь.

Айзек посмотрел на Дерхан и понял по ответному изумленному взгляду, что так и есть: он уподобился Седраху. Слева фигура Ягарека тоже сделалась неразличимой.

– Ошибка вышла, – сообщила я и, захлопнув папку, отвернулась от Грэйсона. – Я хотела потратить деньги. Причем немаленькую сумму. Я попросила Алису передать их одному моему другу.

— Как только начнет светать, пойдем, — прошептал спутникам Седрах.

– Что еще за друг? – спросил Грэйсон. Выражение его лица переменилось. – Ваш парень?

Танселл и Пенжефинчесс кивнули. Разъединившись, они дрожали от изнеможения. Танселл поднял руку, дескать, желаю удачи.

– Нет, – возразила я. Впрочем, какое Грэйсону вообще дело до моей личной жизни? – Одному человеку, с которым мы играли в шахматы в парке. Он прямо там – в парке – и живет.

Седрах знаком позвал Айзека и Ягарека и вышел из темного переулка на свет трескучих факелов. Следом двинулись «обезьяны», они не торопились, старались как можно меньше шуметь. Остановились рядом с двумя людьми и гарудой, и на их мятых металлических оболочках вовсю заплясал красный свет. Этот же свет стекал с трех зачарованных пришельцев, как жидкое масло с ножа. Ему не за что было зацепиться. Три нечетких силуэта застыли перед пятью тихо полязгивающими конструкциями, а затем двинулись через улицу к дому.

– Бездомный, что ли? – Тут Грэйсон взглянул на меня по-новому, точно за все свои поездки ни разу не встречал ничего подобного. Не видывал таких, как я. Но через пару мгновений он снова надел привычную маску. – Права была тетя. Вам еще учиться и учиться.



За кактами не водилось обычая запирать двери. Проникнуть в дом не составило труда. Седрах крадучись стал подниматься по ступенькам.

Он направился вперед, и мне ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру, но я старалась шагать с ним вровень, а не спешить за ним хвостиком, точно утенок за своей мамой. Он остановился у порога переговорной и распахнул передо мной дверь. Я скользнула мимо него внутрь, но даже этого мгновенного контакта хватило, чтобы сердце заколотилось о ребра так, будто я бегу в марафоне на скорости двести миль в час.

Айзек, пробиравшийся следом, чувствовал экзотический запах кактусовой живицы и незнакомой пищи. Повсюду были расставлены горшки с супесью — грунтом для разнообразных растений пустыни. В большинстве своем нездоровых, чахнущих в неестественной среде обитания.

Ну уж нет, ни за что. Вот что я сказала бы Макс, будь она сейчас на проводе. Что со мной такое? Между прочим, почти все наше знакомство Грэйсон только и делает, что отпускает в мою сторону угрозы. Он меня ненавидит.

Он прикрыл за собой дверь в переговорную и пошел к дальней стене, увешанной картами: первой висела карта мира, затем – каждого континента, а потом и стран, и так далее, вплоть до штатов и городов.

Седрах повернулся и глянул на Айзека, затем на Ягарека. Очень медленно приложил к губам палец. И двинулся дальше.

– Посмотрите сюда, – велел он, кивнув на карты. – Вот что стоит на кону. Все. Не один человек. Если дать денег одному человеку, это мало что изменит.

Когда приблизились ко второму этажу, услышали глухие голоса — кактусы спорили. Ягарек шепотом переводил, что ему удавалось понять, — о страхе кактов, о необходимости верить старейшинам.

– Вообще-то, многое, – тихо возразила я. – В жизни этого самого человека.

Здесь коридор был пуст, запущен. Седрах остановился, и Айзек заглянул через его плечо — дверь в комнату с говорящими кактусами была отворена настежь. Увидел большое помещение с очень высоким потолком — судя по полосе разлохмаченного шпона на высоте семи футов, жильцы просто снесли одно перекрытие. Газовая лампа светила в самом слабом режиме. Недалеко от двери удалось различить спящих кактов, они стояли, сомкнув ноги, неподвижные, внушительные. Но двое бодрствовали — склонившись друг к другу, бормотали.

– Учитывая, какие ресурсы теперь попали к вам в руки, вы больше не вправе заботиться об отдельных людях, – четко, точно вызубренный урок, отчеканил Грэйсон. Кто ему все это внушил? Дедушка? – Вы, мисс Грэмбс, – продолжил он, – теперь в ответе за весь мир.

Седрах, точно хищник, подкрадывающийся к добыче, очень медленно преодолел последние ступеньки и застыл у дверного проема. Оглянулся и ткнул пальцем в одну из «обезьян». А после этим же пальцем указал вниз. Повторил жест. Айзек понял, наклонился к речевому входу и передал конструкции распоряжение Седраха приблизиться. Она с тихим цокотом засеменила вверх по лестнице, отчего Айзек поморщился. Но какты ничего не услышали. Конструкция бесшумно присела рядом с Седрахом. Айзек послал вслед вторую, потом дал Седраху знак идти дальше. Медленно, крадучись, рослый человек двинулся вперед, заслоняя своим телом конструкции. Иначе нельзя — они не заговорены, значит, их блеск в дверном проеме привлек бы внимание кактов. Седрах без задержки выскользнул из поля зрения разговаривавших жильцов, прикрыв собой от света крадущихся «обезьян», и вместе с ними окунулся во мглу коридора.

Эти слова вспыхнули у меня в мозгу, точно спичка, искра, жаркое пламя.

И тогда наступила очередь Айзека.

Грэйсон повернулся к картам.

Он дал знак двум другим конструкциям спрятаться за ним, а затем осторожно пошел по деревянному полу.

– Я оставил учебу в колледже на год, чтобы разобраться с тем, как работает фонд. Дедушка велел мне изучить стратегии благотворительной помощи, чтобы мы могли улучшить наши. Я должен был предоставить готовый план через несколько месяцев, – произнес он и остановил взгляд на карте, висевшей перед ним. – Видимо, теперь мне придется выступать с ним перед вами, – размеренно проговорил он, точно взвешивая каждое слово. – Контроль за деятельностью фонда подразумевает немало бумажной работы. Когда вам исполнится двадцать один, управление перейдет в ваши руки, как, впрочем, и все остальное.

Жутковатое он испытал чувство, когда миновал первый косяк и оказался на виду у беседующей перед сном супружеской пары кактов. Айзек держался как можно дальше от двери, но несколько секунд, пока он крался через призму тусклого света к спасительной мгле, были мучительны.

Это задевало его сильнее прочих условий завещания. Мне вспомнилось, как Скай называла его престолонаследником, несмотря на то, что, по ее же словам, любимчиком Тобиаса Хоторна был Джеймсон. Грэйсон посвятил целый год жизни освоению дел фонда. Его фотографии висят в фойе.

Он успел бросить взгляд на больших кактусов, что перешептывались, стоя на полу, точнее, на сухой корке грязи. Лица их были обращены к двери, и он затаил дыхание. Но к мгле этого дома добавились волшебные тени, и он прошел незамеченным.

И все же его дедушка выбрал меня.

А затем и тощий Ягарек, старательно пряча за собой последнюю конструкцию, миновал освещенный проем. Все собрались у следующей лестницы.

– Мне…

— Сейчас будет полегче, — тихо пообещал Седрах. — Выше этажом никого, это просто самодельные антресоли. А вот дальше… Дальше — гнездышко наших мотыльков.

– Только не надо говорить, что вам жаль, что так вышло. – Грэйсон смерил стену взглядом и повернулся ко мне. – Тут не о чем жалеть, мисс Грэмбс. Но исполните свою роль достойно.



С таким же успехом можно было приказать мне обернуться огнем, землей или воздухом. Как можно быть достойной роли миллиардера? Такого мало кто заслуживает по праву – и уж точно не я.

Когда они почти добрались до четвертого этажа, Айзек взял за рукав Седраха, остановил. И на виду у Седраха и Ягарека снова прошептал распоряжение «обезьяне». Конструкция со всей скрытностью, на какую способен механизм, забралась на лестничную площадку и исчезла в потемках.

– Как это? – спросила я. Как же мне стать достойной всего этого великолепия?

Айзек затаил дыхание, удерживая Седраха. Через минуту появилась конструкция и с неестественной резкостью махнула «рукой», показывая, что можно идти. Они медленно поднялись в давно брошенную чердачную комнату. Окно выходило на перекресток, стекло отсутствовало, пыльная рама была в загадочного происхождения царапинах. Вот этот-то маленький четырехугольник и пропускал слабый, изменчивый свет горящих внизу факелов.

Ответил он не сразу, и я поймала себя на том, что жалею, что не умею заполнять паузы. Не умею беспечно смеяться, украсив волосы венком.

Ягарек медленно показал на окно.

– Я не могу вам ничего внушать, мисс Грэмбс, – сказал Грэйсон. – Могу только научить вас верно мыслить.

— Отсюда, — сказал он. — Мотыльки вылетали отсюда.

Я отогнала от себя воспоминания о лице Эмили.

Пол был покрыт древним мусором. А мусор, в свою очередь, толстым слоем пыли. Стены сплошь в жутких царапинах.

– А зачем еще я, по-вашему, приехала?

Через комнату тянулась струя воздуха. Ток его был слаб, но в застывшей под куполом духоте он был ощутим и неприятен. Айзек заозирался в поисках источника сквозняка. И увидел. И содрогнулся, хоть и потел в ночной жаре.

Грэйсон начал расхаживать вдоль стены мимо разномастных карт.

Прямо напротив окна слоем лежала сколотая штукатурка. А над ней зияла дыра, по виду совсем новая. Неровной формы отверстие в кирпичной кладке. Высота проема доставала Айзеку до пояса.

– Куда проще и радостнее давать деньги тому, кого ты знаешь, а не незнакомцу, или жертвовать организации, чья история трогает до слез, но это лишь фокус, который выкидывает мозг, не более того. Нравственная ценность поступка определяется исключительно его последствиями.

Говорил и двигался он страстно, уверенно. Невозможно было отвести от него взгляд, невозможно было не слушать его рассуждения, даже если бы я очень постаралась.

Пролом в стене выглядел зловеще. Из него-то и сквозило, как будто в глубине дома дышала какая-то невообразимая тварь.

– Нельзя делиться ресурсами по велению чувств, – продолжал Грэйсон. – Силы надо направлять только в то русло, где они, исходя из объективного анализа, могут принести максимальную пользу.

Ему, наверное, казалось, что он говорит вещи, недоступные для моего понимания, но стоило ему произнести фразу «объективный анализ», как я не сумела сдержать улыбки.

— Ага, — сказал Седрах. — Тут они и прячутся. Это гнездо.

– Хоторн, вы сейчас разговариваете с человеком, который собрался изучать в колледже актуарную науку. Лучше покажите мне графики.



* * *

Через несколько мгновений выяснилось, что мотыльки проделали целый туннель в недрах дома. Айзек и Седрах сидели на корточках, напряженно всматриваясь в его мглу.

Когда Грэйсон закончил, голова у меня кружилась от расчетов и схем. Его логика и склад ума были мне предельно понятны – и пугающе напоминали мои собственные.

— Узковато вроде для таких крупных гадов, — сказал Айзек. — Гм… Похоже, они обитают не только в нормальном пространстве.

– Бессистемный подход тут не поможет, – возразила я. – Масштабные проблемы требуют масштабного мышления и существенного вмешательства.

В ширину туннель достигал четырех футов, был глубок, с неровными стенами. И почти ничего не разглядеть.

– Точнее сказать, комплексного, – поправил меня Грэйсон. – И стратегического.

Айзек опустился на колени, принюхался, затем посмотрел на Ягарека.

– Но сперва надо соотнести все риски…

— Ты останешься здесь. — Прежде чем гаруда успел возразить, Айзек кивнул на Седраха: — А мы с ним полезем. У нас шлемы, которые Совет дал, и с этим, — похлопал он по сумке, — может быть, сумеем подобраться вплотную к тому, кто там прячется.

– С эмпирическим анализом затрат и выгод.

Он полез в сумку и вынул динамо-машину, ту самую, с помощью которой Совет усиливал психоволны Айзека, приманивая его бывшего питомца. Еще Айзек достал большой моток шлангов в металлической оплетке.

Бывают на свете черты, которые нас необъяснимо привлекают к другим людям. Уверена, каждый с этим сталкивался. Как оказалось, меня вот привлекают серебристоглазые парни в костюмах, которые используют в речи слово «эмпирический» и принимают как должное тот факт, что я знаю его значение.

Седрах опустился на колени рядом и наклонил голову. Айзек насадил конец шланга на припаянный к шлему кусок трубы и закрепил хомутиком.

А ну закатай губу обратно, Эйвери! Грэйсон Хоторн не для тебя.

— Совет говорит, канализаторы используют подобные приспособления для так называемой трансфер-онтолографии, — объяснил Айзек. — Не выпытывай у меня, что это такое. Главное, по этим трубам будут отводиться наши… наши психические эманации. И сбрасываться на безопасном удалении, — глянул он на Ягарека. — Ни вкуса, ни запаха. — Он завинтил последний болт и похлопал по шлему Седраха. Затем и сам опустил голову, и Седрах приступил к такой же точно процедуре. — Так что, Яг, если мотылек там, а ты приблизишься, он тебя почует. А нас почуять не сможет. Теоретически, конечно.

У Грэйсона зазвонил телефон. Он посмотрел на дисплей.

– Это Нэш, – сообщил он.

Когда Седрах справился со своей задачей, Айзек встал и бросил Ягареку концы шлангов.

– Ну так возьмите трубку, чего вы ждете, – сказала я. Мне нужна была передышка – и от самого Грэйсона, и от всего этого. Я без труда понимала расчеты. Да и мудреные схемы. Но как свыкнуться с таким?

— Каждый длиной двадцать пять — тридцать футов. Держи, пока не натянутся, а потом двигайся следом, давая небольшую слабину, чтобы мы могли ползти. Понятно?

С тем, что все это – реально. Что на кону – настоящая власть. Сто миллионов долларов в год.

Ягарек кивнул. Он стоял в напряженной позе, злился, что его оставляют, но понимал: по-другому нельзя.

Грэйсон ответил на звонок и вышел из комнаты. А я прошлась вдоль стен, разглядывая карты и стараясь запомнить названия стран и городов. В моих силах было помочь им всем – или никому вовсе. В них живут люди, которым я могу принести погибель – или продлить жизнь, обеспечить светлое – или, напротив, темное будущее, и все в зависимости от того, какие решения я приму.

Айзек вынул два мотка провода, присоединил сначала к машине, затем, другими концами, к контактам на шлемах.

— Здесь миниатюрная антацидная химическая батарейка, — показал он на машину. — Действует вместе с хеприйским метазаводным механизмом. Ну что, мы готовы?

Разве я вообще вправе вершить людские судьбы?

Седрах быстро проверил пистолет, дотронулся до остальных своих орудий убийства и кивнул. Айзек нащупал собственный кремневый пистолет и непривычный нож на поясе.

Снедаемая тревогой, я остановилась у последней карты. В отличие от остальных, она была нарисована от руки. Я не сразу поняла, что на ней изображен Дом Хоторнов и его окрестности. Сперва мой взгляд упал на небольшой дом под названием Вэйбек-Коттедж, расположенный у дальней границы владений Хоторна. Я вспомнила, что на оглашении завещания было объявлено, что Лафлины могут бесплатно в нем проживать до конца своих дней.

— Коли так, приступаем.

Он щелкнул рычажком динамо-машины. Мотор тихо загудел. Ягарек держал концы шлангов, с сомнением на них смотрел. Едва ощутимый зуд начинался в руках и шел по всему его телу. Чужие психические излучения, дрожь не от своего страха…

Бабушка и дедушка Ребекки, пронеслось в голове. И Эмили. Интересно, подумала я, а навещали ли их девочки, когда были маленькими? И сколько времени они проводили в Доме Хоторнов? Сколько лет было Эмили, когда Джеймсон и Грэйсон впервые ее увидели?

Айзек ткнул пальцем поочередно в три конструкции.

Как давно она умерла?

— Полезайте, — велел он. — Двигаться в четырех футах перед нами. И медленно. Покажется что-то опасным — останавливайтесь. Ты, — указал он на четвертую, — иди за нами. Пятая остается с Ягом.

Дверь в переговорную хлопнула у меня за спиной. Хорошо, что Грэйсон не видит моего лица. Мне совсем не хотелось, чтобы он догадался, что я думаю о ней. Я сделала вид, будто внимательно изучаю карту поместья – от леса на самом севере угодий, названного Блэквуд, до ручейка, бегущего вдоль западной границы.

Конструкции одна за другой канули во тьму.

Айзек положил ладонь на плечо Ягарека.

Блэквуд. Я перечитала это название, и сердце заколотилось так, что даже в ушах зашумело. Блэквуд. А под ручейком, змеящимся по карте, тоже стояла подпись, пускай и сделанная буквами помельче.

— Ничего, старина, мы скоро вернемся, — тихо пообещал он. — Жди.

Уэстбрук. От английского brook – «ручеек» и West – «запад»! Ручей у западной границы!

Он отвернулся и опустился на колени, полез вслед за Седрахом в непроглядный туннель со стенами из колотого кирпича.

Блэквуд. Уэстбрук.



– Эйвери, – позвал меня Грэйсон.

– Что? – откликнулась я, не в силах отвлечься от карты и своего неожиданного открытия.

На четвереньках, ощупью пробирался Айзек в кромешной мгле. Туннель под самыми немыслимыми углами пролегал между стенами мансарды. По нему — узкому, тесному — звук дыхания Айзека и лязг «обезьян» уходил недалеко и возвращался эхом, ударяя по ушам. Под руки и колени попадались, причиняя боль, куски хрупкой штукатурки. Айзек прикинул, что движется в обратном направлении, в сторону купола. И к тому же спускается. Айзек помнил, что дома срезаны наискось по мере их приближения к стеклянной стене. Чем ближе дом к куполу, тем он ниже, тем больше в уцелевших комнатах пыльных обломков.

– Мне Нэш звонил.

Они ползли вдоль обрубка улицы, в сторону стены Оранжереи, по проточенному в безлюдных этажах лазу. Айзек потел от жары и от страха. Он видывал мотыльков и знал, на что они способны. Наблюдал за их кормлением. И если один из них прячется впереди, среди этого мрака и мусора…

– Я знаю, – откликнулась я. Он ведь сообщил мне об этом еще до того, как ответить на звонок.

Вскоре Айзек почувствовал, как натянулся и провис шланг. Размотался на всю длину — и Ягарек двинулся вперед.

Грэйсон бережно опустил руку мне на плечо. И меня тут же охватила тревога. С какой стати он так со мной церемонится?

Айзек ничего не сказал. Он слышал, как сзади тяжело дышит, кряхтит Седрах. Два человека не могли увеличивать дистанцию больше чем на пять футов, потому что их шлемы соединены проводами с одной машиной.

– И что хотел Нэш?

Дорога давно уже шла на подъем. Конструкции пробирались вперед. Через каждые пять-шесть секунд одна включала на миг лампочки в глазах, и за этот миг Айзек успевал увидеть обломки кирпича и штукатурки, металлический глянец на корпусах «обезьян». Потом снова возвращалась темнота, и Айзек был вынужден ориентироваться по тающей на сетчатке картинке.

– У вашей сестры неприятности.

В кромешной тьме было легко заметить слабейший проблеск. Айзек понял, что продвигается к источнику света. Вот показался впереди серый овал. Что-то надавило Айзеку на грудь. Он вздрогнул всем телом, но затем разглядел пальцы из припоя и темный корпус конструкции. Шепотом велел Седраху остановиться.

Конструкция обратилась к Айзеку с помощью неловких, резких, размашистых жестов. Она показывала вверх, на двух своих товарок, задержавшихся на краю видимого отрезка туннеля, там, где он под острым углом сворачивал кверху.

Глава 43

Айзек знаками объяснил Седраху, что надо ждать, и почти бесшумно двинулся вперед. Из желудка по нервам расползался ледяной ужас. Айзек дышал глубоко и медленно переставлял конечности. Дюйм за дюймом пробирался он вперед и наконец почувствовал, как кожа покрывается мурашками под снопом рассеянного света. Здесь туннель упирался в кирпичную стену пятифутовой высоты, справа и слева были такие же стены. Айзек поднял голову и увидел потолок. Из дыры в нем веяло кошмарной вонью. Айзек скривился.

– Вы же сказали, что решите проблему с Дрейком! – крикнула я в трубку, стиснув ее одной рукой, а другую сжав в кулак. – Причем шутя!

Съежившись в подполье, он не видел, что творится в комнате наверху. Но слышал слабое шуршание, как будто ветер гонял брошенную газету по мостовой. И еще было тишайшее плямканье, будто кто-то соединял и разъединял липкие пальцы.

Я позвонила Алисе, как только села в машину. Грэйсон решил ехать со мной и, сев рядом, застегнул ремень безопасности. Но мне сейчас некогда было думать о его присутствии – да и в мыслях было совсем другое. За рулем сидел Орен. Я была сама не своя от ярости.

– Я ее и впрямь решила, – заверила меня Алиса. – И вы, и ваша сестра временно находитесь под действием запретительного судебного приказа. То есть, если Дрейк попытается выйти с вами на контакт или по какой-то причине подойдет к вам ближе чем на тысячу футов, его арестуют.

Айзек трижды сглотнул и шепотом приказал себе не раскисать. Повернулся спиной к кирпичной стене. Увидел Седраха, тот наблюдал, стоя на четвереньках; лицо было напряженное. Айзек посмотрел в зеркала, дернул за свой шланг, что извивался по туннелю и исчезал в глубине здания, отводя предательские мысли. Затем Айзек начал очень медленно подниматься. Он напряженно смотрел в зеркала, словно хотел оправдаться перед неким пристрастным богом: «Я не оглядываюсь, ты сам можешь в этом убедиться». Макушка Айзека поравнялась с краем отверстия в полу, и свет усилился, как и отвратительный запах. Окреп и страх. Хотя уже давно Айзек потел не от жары.

Я разжала кулак, но расслабить руку с телефоном так и не смогла.

Он вытянул шею и распрямил спину и увидел комнату в убогом свете, что сочился через грязное оконце. Комната была длинная и узкая, футов восемь в поперечнике, а в длину — все двенадцать. Со следами запустения, покрытая толстым слоем пыли. Ни люка, ни двери не видать.

– Тогда что он сейчас делает у ворот Дома Хоторнов?

Дрейк приехал сюда. В Техас. Когда Нэш позвонил Грэйсону, Либби была в доме, в полной безопасности, но Дрейк заваливал ее звонками и сообщениями, требуя встречи с глазу на глаз.

Айзек не дышал. В дальнем углу комнаты сидел и, кажется, глядел прямо на него мотылек — скопище убийственных конечностей. Члены твари двигались в обманчивой противофазе, полураскрытые крылья вяло излучали угрозу.



– Я все улажу, Эйвери, – незамедлительно заверила меня Алиса. – У нашей конторы есть свои люди в местной полиции, они умеют не привлекать к себе лишнего внимания.

Не сразу до Айзека дошло, что он все-таки сдержался, не застонал от ужаса. Еще несколько секунд глядел, как мерзкая гадина дергает глазными стебельками, и лишь тогда сообразил, что она не чует пришельца. Мотылек чуть сместился и повернулся, оказавшись к Айзеку боком. Айзек бесшумно выдохнул и рывками повернул голову, чтобы осмотреть комнату.

Сказать по правде, в тот миг лишнее внимание меня нисколько не тревожило. Чего никак не скажешь о судьбе Либби.

А когда осмотрел — опять едва сумел подавить возглас.

– А моя сестра знает об этом «запретительном приказе»? – спросила я.

На полу беспорядочно лежали мертвецы. Теперь Айзек понял, откуда взялся ужасающий запах.

– Ее подпись есть на документах, – сообщила Алиса. Пожалуй, более уклончивого ответа я за всю жизнь не слышала. – Я все улажу, Эйвери. Главное, вы не высовывайтесь. – Она отключилась, а я устало опустила руку с телефоном на колени.

Он отвернулся, зажимая ладонью рот. Рядом с ним лежал маленький какт, от его волокнистых твердых костей отваливалась плоть. Чуть поодаль источал зловоние человеческий труп, дальше Айзек увидел другого мертвого человека, посвежее, а еще дальше — раздутого водяного. Но преобладали трупы кактусов.

– Орен, а можно побыстрее?

Он с жалостью, но без удивления обнаружил еще дышащих. Шелуха, пустая посуда. Так и будут пускать слюни и ходить под себя, так и проведут свои последние бессмысленные дни и часы в этом набитом мертвечиной логове, пока не умрут от голода и жажды, разделив судьбу с разлагающимися бедолагами.

У Либби была своя команда телохранителей. Дрейк ни за что не причинит ей вреда – во всяком случае, физического.

«Они не попадут ни в рай, ни в ад, — отстраненно думал Айзек. — Души их не будут призраками блуждать по загробному миру. Потому что эти души выпиты и переварены. Они стали топливом для полета мотыльков».

– Нэш сейчас с вашей сестрой, – впервые за всю нашу поездку подал голос Грэйсон. – Если этот джентльмен попытается тронуть вашу сестру хоть пальцем, уверяю вас, мой брат с удовольствием этот палец оторвет.

Айзек заметил, что в кривой руке мотылек все еще держит тело старейшины, с плеч кактуса свисает помпезный до нелепого шарф. Мотылек вяло поднял руку и уронил лишенного разума какта на усыпанный щебенкой пол. После этого мотылек выпростал задние ноги, вперевалку продвинулся вперед, скользя тяжелым телом по пыльному полу. Вынул из-под живота мягкий шар. Он был велик, примерно три фута в диаметре. Айзек, вглядываясь в зеркала, подумал, что ему знакома эта плотная слизистая текстура, этот тусклый коричневый цвет. Сонная дурь! У Айзека брови полезли на лоб.

Сложно было сказать, о чьем именно пальце идет речь – Дрейка или Либби.

Мотылек раскинул ноги, чтобы обхватить ими шар из своего молока.

– Никакой Дрейк не джентльмен, – сказала я. – И я переживаю не только о том, что он может на нее напасть. – На самом деле куда больше меня тревожило, что Дрейк будет строить из себя лапочку, что вместо того, чтобы выйти из себя, он очарует Либби нежностью и добротой, и она забудет о бледнеющей гематоме вокруг ее глаза.

– Если желаете, можно убрать его от ворот силой, – предложил Орен. – Вот только журналисты это ни за что не пропустят.

«За это можно тысячи выручить, — подумал Айзек. — Даже миллионы гиней, если на дозы нарезать. Стоит ли удивляться, что всяк мечтает заполучить этих проклятых тварей…»

Журналисты? Мой мозг заработал в полную мощность.

И тут на виду у Айзека раскрылся живот мотылька. Оттуда появился длинный органический шприц, сужающийся, изгибающийся назад членистый отросток длиной с руку Айзека. У того рот скривился от омерзения и страха. Мотылек осторожно ткнул новоявленной конечностью в шар сырой дури, помедлил и до середины погрузил в липкую массу. Под распахнувшимися створками панциря виднелось мягкое подбрюшье, оно вздрагивало, сокращалось — по костяному шприцу в шар перекачивалось невидимое вещество.

– У здания фонда не было ни одного папарацци, – сказала я. Это бросилось мне в глаза сразу же, как мы прибыли на место. – Неужели они все собрались у дома?

Айзек понимал, что происходит на его глазах. Шар — это запас пищи. Чтобы у голодных малышей была энергия. Вылезший из живота отросток — это яйцеклад.

Стены, ограждавшие поместье, надежно защищали его от репортеров, но ничто не мешало им совершенно легально толпиться у ворот.

Айзек опустился на корточки. Продышался, очищая легкие от смрада. Подозвал жестом Седраха.

– Будь я человеком азартным, я бы непременно поставил на то, что Дрейк предварительно обзвонил горстку репортеров, дабы обеспечить себе публику, – заметил Орен.

— Здесь одна из этих проклятых тварей, и она откладывает яйца, так что нам нельзя медлить, — прошептал он.

* * *

Седрах зажал ладонью рот Айзеку. Держал, пока тот не притих. Повернулся кругом, как незадолго до этого делал Айзек, медленно встал и собственными глазами увидел чудовищную картину. Айзек сидел, прислонясь спиной к кирпичам, ждал. Седрах снова опустился, он был мрачен.

Обойтись без «лишнего внимания» все-таки не получилось – это стало понятно сразу же, как мы подъехали к дому мимо длинной шеренги репортеров. Впереди, у кованых ворот, я различила силуэт Дрейка. Рядом с ним стояло двое незнакомцев. Даже издалека я заметила на них полицейскую форму.

— Так-так, — прошептал он. — Понятно. Что ж… Так ты говоришь, мотылек не может унюхать конструкцию?

Обратили на нее внимание и папарацци.

— По всей вероятности, — кивнул Айзек.

Что там Алиса говорила о том, что ее дружки из полиции умеют действовать незаметно? Я стиснула зубы и представила, что Дрейк сделает с Либби, если в прессе появятся фотографии, на которых его волочат по улице прочь от поместья.

— Хорошо, коли так. Конструкции неплохо запрограммированы. И устроены оригинально. Ты и правда считаешь, что они не подкачают в атаке, если мы их проинструктируем? Усложнение задачи не вызовет ступора?

– Остановите машину, – скомандовала я.

Айзек снова кивнул.

Орен повиновался, а потом повернулся ко мне.

— Тогда у нас есть план, — сказал Седрах.

– Я настоятельно вам рекомендую остаться в салоне, – сказал он. Но это был вовсе не совет. А приказ.

Я потянулась к ручке двери.

– Эйвери, – рявкнул Орен так, что я невольно замерла. – Если вы собрались наружу, то я выскочу первым.

Я живо вспомнила наш утренний разговор и решила не испытывать судьбу.

Глава 45

Тем временем Грэйсон, сидевший рядом, расстегнул ремень безопасности. Потянулся ко мне, мягко коснулся руки.

Картина квазисмерти Барбайл еще не потускнела в памяти. Поэтому Айзеку не удавалось сдерживать дрожь. Он очень медленно полез в отверстие. Смотрел только в находящиеся перед глазами зеркала. В них подрагивала мерзкая фигура мотылька. На самом деле это дрожала голова Айзека.

– Орен прав. Не стоит вам туда ходить.

Пару мгновений я не могла отвести глаз от его руки, лежавшей на моей, но потом все же подняла глаза.

Когда в комнате появился Айзек, мотылек вдруг перестал шевелиться. Айзек окаменел. Существо, помедлив, запрокинуло голову и пустило кверху трепещущий язык. Тревожно задвигались вправо-влево рудиментарные глазные стебельки. Айзек осторожно двинулся вдоль стены.

– А вы бы что сделали на моем месте? – спросила я. – На что бы пошли, чтобы только защитить свою семью?

Мотылек закрутил головой — он явно чуял пришельца.

Этот вопрос поставил его на место – я это сразу почувствовала. Он убрал руку – но до того неспешно, что я почувствовала, как кончики пальцев скользнули по моим костяшкам. Мое дыхание участилось, но я распахнула дверь, стараясь держать себя в руках. Главной сенсацией дня был Дрейк, стоявший у дома Наследницы Хоторна, но это лишь потому, что этой новости не с чем было сравниться. Пока что.

«Похоже, утечка», — подумал Айзек.

Вскинув голову, я вышла из машины. Посмотрите на меня. Вот она, настоящая сенсация. Я зашагала в сторону дома, спиной к соседней улице. На мне были сапожки на каблуке и школьная юбка-плиссе. Форменный пиджак от быстрой ходьбы плотно прильнул к фигуре, эффектно ее очертив. Новая прическа. Новый макияж. Новая манера держаться.

Какие-то капли его мыслей уходили из-под шлема, блазняще растворялись в эфире. Но запах мысли был чересчур слаб — не найти источника.

Я тут истинная сенсация. Сегодня все разговоры будут вовсе не о Дрейке. Это не к нему будут прикованы все взгляды. А ко мне.

Пока Айзек крался вдоль стены, вслед за ним в комнату проник Седрах. Его появление тоже возбудило мотылька, но лишь самую малость.

– Незапланированная пресс-конференция? – шепотом спросил Орен. – Как ваш телохранитель обязан предупредить, что Алиса вас убьет.

Затем показались три «обезьяны». Четвертая осталась в лазе — прикрывать тыл. Мотылек повернулся к конструкциям, как будто видел их без глаз.

Но пускай с этой проблемой разбирается Эйвери-из-Будущего. Я отбросила назад безупречно уложенный локон и расправила плечи. С каждым шагом рев репортеров, выкрикивающих мое имя, становился все громче.

– Эйвери!

— Он вроде чует их физическую форму и движение, да и наши, — прошептал Айзек. — Но без ментального излучения ничего интересного для себя не видит. Так, шевелится что-то, как ветки на ветру.

– Эйвери, посмотрите сюда!

Конструкции разделились, чтобы приблизиться к мотыльку с разных сторон. Они не спешили, и чудовище не пугалось. Лишь слегка тревожилось.

– Эйвери, что скажете о сплетнях, в которых…

— Пошли и мы, — тихо сказал Седрах.

– Эйвери, улыбочку!

Я стояла прямо перед ними. Все внимание было на мне. Орен вскинул руку, и вся толпа мгновенно затихла.

И они с Айзеком медленно потянули к себе металлизированные шланги, соединенные со шлемами.

Скажи что-нибудь. Надо что-то сказать.

По мере приближения открытых концов шлангов мотылек все сильнее волновался. Вот он заметался вправо-влево, вот отступил поближе к яйцам, вот просеменил вперед на нескольких ногах, страшно скрежеща зубами.

– Э-э-э… – Я прочистила горло. – Произошли огромные перемены.

Айзек и Седрах переглянулись и начали молча считать. На «три» они втянули концы шлангов в комнату. Дружно размахнулись и хлестнули, закинули оплетенную металлом резину в угол, на пятнадцать футов.

В толпе послышались смешки. Соберись, ты справишься. Стоило мне только мысленно сказать себе об этом, как вселенная отомстила мне за эти слова. За спиной у меня началась потасовка – Дрейк попытался одолеть полицейских. Объективы камер начали потихоньку от меня отворачиваться, беря в фокус происходящее у ворот.

Мотылек точно ополоумел. Он шипел, пищал и блеял в самой отвратительной тональности. Он вздыбился, увеличился, весь ощетинился шипами экзоскелета — воплощенная угроза.

Одной болтовни тут мало. Скажи что-нибудь сенсационное. Заставь себя слушать.

Глядя в зеркала, Айзек и Седрах невольно восхищались — тварь была красива в своем уродстве. Она распахнула крылья и повернулась к тому углу, где свернулись в кольца шланги. Узоры менялись, пульсировали, бесцельно расточали гипнотическую энергию.

– Я знаю, почему Тобиас Хоторн изменил завещание, – громко сообщила я. Отклик на это известие последовал незамедлительно. И не случайно: как-никак, это и впрямь было событие десятилетия, загадка, ответ на которую все жаждали знать. – Я знаю, почему он выбрал именно меня. – Теперь все до единого взгляды были прикованы ко мне. – Я знаю правду. Одна я – и больше никто, – уверенно, чтобы ни у кого не возникло ни малейших сомнений в правдивости моих слов, солгала я. – Но если кто-нибудь из вас хоть словом обмолвится об этой жалкой пародии на человека, которая стоит у меня за спиной, поверьте, я все свои силы положу на то, чтобы вы никогда в жизни не узнали, как все было на самом деле.

Айзек обмер. Мотылек, хищно пригнувшись, заковылял к открытым концам шлангов. Сначала — на четырех ногах, потом на шести, потом на двух.

Седрах поспешил толкнуть Айзека к шару сонной дури.

Глава 44

Они пошли вперед. Миновали перевозбужденного, голодного мотылька, едва не коснувшись его. Видели, как растут в зеркалах отражения самого совершенного оружия мира животных. Пройдя, бесшумно развернулись и направились к сонной дури, но так, чтобы видеть в зеркалах мотылька.

Я осознала всю серьезность своего поступка гораздо позже, уже в Доме Хоторнов. Я сказала журналистам, что у меня есть ответы на их вопросы. Это ведь был вообще мой первый разговор с репортерами, первые реальные кадры с моим участием, и я солгала, не краснея.

Тот прошел через шеренгу конструкций, хлеща усаженным шипами хвостом; одну повалил, даже не заметив.

Орен прав – Алиса теперь точно меня убьет.

Айзек с Седрахом осторожно продвигались, следя в зеркала за тем, чтобы концы отводящих ментальные эманации шлангов лежали на месте, служа приманкой для мотылька. Две «обезьяны» следовали за монстром на небольшой дистанции, третья приближалась к яйцам.

Либби я отыскала на кухне, в окружении капкейков. Их тут были, без преувеличения, сотни. Если даже дома моя сестра была заядлым кондитером и обожала их готовить в качестве извинения, то теперь, когда в ее распоряжении оказалась огромная кухня с трехъярусными духовками, где стряпать можно было прямо-таки в промышленных масштабах, ее было и вовсе не остановить.

— Быстрей! — Седрах толкнул Айзека к полу.

– Либби? – осторожно позвала я, подойдя поближе.

Айзек нашарил нож на поясе, потерял секунды на возню с застежкой. Наконец вытянул клинок из ножен. Поколебался еще несколько мгновений, а затем плавно окунул в вязкую массу.

– Ну и какие мне дальше готовить? «Красный бархат» или «соленую карамель»? – спросила Либби, держа обеими руками кондитерский мешок. Несколько синих прядок выбились из хвоста и налипли на лоб. В глаза мне она не смотрела.

– Она тут уже несколько часов трудится, – сообщил Нэш. Он стоял, прислонившись к стальному холодильнику, оттянув большими пальцами петли для ремня на своих потертых джинсах. – И все это время у нее не умолкает телефон.



– Нечего обо мне говорить так, будто меня тут и нет, – проворчала Либби, бросив неодобрительный взгляд на Нэша.

Седрах внимательно смотрел в зеркала. Мотылек, за которым неотступно шагали конструкции, с абсурдной целеустремленностью набросился на концы шлангов.

– Есть, мэм, – парировал он, неспешно и широко улыбнувшись. Интересно, подумала я, а давно ли он тут с ней стоит – и зачем.

Как только нож Айзека прошел сквозь защитную оболочку яйца, мотылек выпростал пальцы и язык в поисках врага, чей разум источал вкуснейшие эманации.

– Дрейка увезли, – сказала я Либби, надеясь, что Нэш уловит в этих словах намек на то, что его помощь нам больше не нужна. – Я обо всем позаботилась.

Айзек намотал на руки полы рубашки и взялся за края разреза, чтобы разломить неподатливый шар пополам.

– Так это я о тебе заботиться должна. – Либби откинула со лба непослушные пряди. – Не надо так на меня смотреть, Эйвери. Будто я вот-вот расплачусь.

— Быстрей! — снова сказал Седрах.

– Ну что ты, золотце, не бывать этому, – заверил ее Нэш со своего места у холодильника.

Сырая, ненарезанная, чистая сонная дурь просочилась через ткань, у Айзека зачесались пальцы. Еще один рывок — и видна сердцевина шара. И в этой сердцевине — горстка яиц. Прозрачных, овальных, поменьше, чем куриные. Сквозь полупрозрачную кожицу проглядывалось изогнутое крючком тельце.

– А ты… – Либби с негодованием посмотрела на него. – Вообще заткнись!

Айзек выпрямился и поманил стоящую поблизости конструкцию.

Я в жизни не слышала, чтобы Либби приказывала кому-то заткнуться, но зато в ее тоне не слышалось ни печали, ни боли, и уже не так сложно было поверить, что она и впрямь не станет отвечать на сообщения Дрейка. Мне вспомнились слова Алисы о том, что Нэш Хоторн страдает от комплекса спасителя.

В противоположном углу комнаты мотылек схватил шланг, подставил морду под бьющий из него поток эмоций. Растерянно замотал башкой. Раскрыл пасть, раскатал мерзкий чуткий язык. Лизнул конец трубки, засунул в нее язык, жадно ища источник соблазнительного запаха.

– Уже заткнулся, – сообщил Нэш и, взяв один из капкейков, надкусил его, точно яблоко. – Не знаю, как вы, а я голосую за «красный бархат».

— Давай! — велел Седрах.

Либби повернулась ко мне.

– Значит, будет «соленая карамель».

Мотылек зашарил ладонями по металлической оплетке. Седрах вдруг побледнел. Но не поддался страху: расставил ноги пошире, встал поустойчивей.

— Давай же! — крикнул он.

Глава 45

Айзек встревоженно оглянулся на зов.

Вечером мне позвонила Алиса, чтобы прочесть длинную лекцию о том, что она «не-сможет-нормально-выполнять-свою-работу-если-я-и-дальше-буду-ей-мешать». Я попыталась оправдаться, но мне и слова вставить не дали. Когда она со мной попрощалась – до того сухо, что сразу стало понятно, что продолжение следует, – я уселась за компьютер.

Седрах неотрывно смотрел в зеркала. В левой руке держал заколдованный пистолет, целился назад, в мотылька.

– Ну что, поглядим, насколько все плохо, – сказала я вслух. Оказалось, что «плохо» – это мягко сказано. Заметки обо мне заполонили все до единого новостные сайты.

Для Айзека будто замедлилось время, когда он посмотрел в свои зеркала и увидел в лапах мотылька тусклый шланг. А еще — руку с пистолетом, неподвижную, как у мертвеца. А еще — конструкцию, ожидающую приказа напасть.

Наследница Хоторна и ее тайна.

Он снова глянул на кладку липких, влажно поблескивающих яиц. Уже открыл рот, чтобы прокричать команду «обезьянам», но, пока набирал воздух в легкие, мотылек подался вперед и со всех своих чудовищных сил дернул шланг.

Что скрывает Эйвери Грэмбс?

Голос Айзека утонул в вопле Седраха и грохоте выстрела. Но авантюрист слишком поздно нажал на спуск. Зачарованная пуля врезалась в стену. Ноги Седраха оторвались от пола, шлем слетел с головы, прочертил в воздухе дугу и отлетел от стены. С машины сорвался провод.

Я едва узнала себя на снимках папарацци. На них была запечатлена хорошенькая девушка, объятая праведным гневом. Она легко могла бы сойти за человека опасного и высокомерного – точь-в-точь как Хоторны.

Седрах тоже описал дугу, но не столь длинную. Он рухнул, как только сорвался шлем. Пистолет отлетел в сторону, ударился о бетонный пол. О пол же с хрустом стукнулась и голова авантюриста, брызги крови рассыпались по слою пыли.

Трудно было поверить, что это и впрямь я.

Седрах кричал и стонал, держась за виски и пытаясь сесть.

Его мозговые волны теперь расходились беспрепятственно. Мотылек обернулся, зарычал.

Я ждала сообщения от Макс с расспросами о случившемся; в итоге написала ей сама, но ответа не последовало. Я хотела уже закрыть ноутбук, но помедлила, вспомнив о том, что в разговоре с Макс я упомянула о том, что не смогла разобраться в случившемся с Эмили, потому что это чересчур распространенное имя. Бесполезно было выискивать о ней информацию в Интернете.

Айзек закричал на «обезьян». И как только мотылек заковылял с ужасающей быстротой к Седраху, две конструкции, стоявшие за спиной чудовища, одновременно бросились на него. Изо ртов вырвалось пламя, хлестнуло по телу мотылька.

Тот заверещал, и кисть кожистых плетей ударила назад, по конструкциям. Но мотылек не остановился, он по-прежнему надвигался на Седраха. На шее одной из конструкций захлестнулся щупальцевидный отросток, со страшной легкостью притянул ее к спине зверя. И тот швырнул «обезьяну» в стену так же свирепо, как только что поступил со шлемом.

Но теперь я знала ее фамилию.

Раздался ужасающий звук разрываемого металла. Конструкция разлетелась на части, брызги горящего масла испятнали пол. Рядом с Седрахом плавился металл, трескался бетон.