Михаил Марголис

Редкая птица. Первая авторизованная биография Дианы Арбениной и группы «Ночные Снайперы»

Благодарим за предоставленные фото фотографов:

Елизавету Канунникову, Беллу Рич, Ольгу Алексееву, Серафиму, Дамира Жукенова, Аслана Ахмадова, Дину Журавлеву

Остальные фотографии предоставлены пресс-службой «Ночных Снайперов»

Во внутреннем оформлении использованы фотографии:

© РИА Новости, Сергей Пятаков, Евгения Новоженина / РИА Новости;

© Сергей Соболев / Фотобанк Лори

Фото на обложке Дамира Жукенова



© РИА Новости, Сергей Пятаков, Евгения Новоженина / РИА Новости;

© Сергей Соболев / Фотобанк Лори

© Марголис М., текст, 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *













Девушки поют

Жанна, Настя, Янка – такова изначальная троица нашего женского рока, зазвучавшая лишь в позднесоветское, перестроечное время и разделявшаяся расстояниями в несколько часовых поясов. Агузарова заводила народ «От Москвы до Ленинграда…», Полева колдовала на Урале, Дягилева взрослела в Сибири. Никакого общения между ними не было. Влияния друг на друга они не оказывали. Можно вспомнить ещё питерский манерно-иронично-театрально-вокальный коллектив «Колибри». Но и эти девушки варились в своем соку и кругу. Другие леди страны «развитого социализма» в рок-н-ролл не играли. Во всяком случае, так, чтобы об этом знал кто-то, кроме их близких друзей.

Нюанс любопытный. Возможно, заслуживающий отдельного обсуждения. Хотя бы потому, что в мировой рок-музыке ничего подобного не наблюдалось. И на эпохальном Вудстоке полувековой давности, и в следующие десятилетия женщины различной харизматики и темперамента не просто на равных делили рок-сцену с мужчинами, но часто обретали тот же звездно-легендарный статус, что и представители «сильного пола». Дженнис Джоплин, Джони Митчелл, Патти Смит, Грейс Слик, Крисси Хайнд, Дебби Харри, Нико, Тина Тёрнер, Нина Хаген, Энн Леннокс, Сюзи Кватро, Ким Гордон, Доро Пеш, Сьюзи Сью, Стиви Никс, Мишель Филлипс, Энн и Нэнси Уилсон… Перечислять можно долго и с упоением. Но это было там, «на Западе». В русском роке фактически до конца второго тысячелетия царил тотальный патриархат.

Многие советские парни не только «торчали» от битлов, роллингов, цеппелинов, перплов, Хендрикса, Дилана, Боуи, Заппы, Velvet Underground, Clash, Cure, Police и т. д., они пробовали «сделать так же». У наиболее талантливых получилось через копирование, эпигонство прийти к собственному языку и стать в своем отечестве кумирами, властителями дум, голосами поколения и т. п. БГ, Макар, Цой, Шевчук, Кинчев, Майк, СашБаш, Летов, Ревякин, далее, как говорится, по списку. С девушками советскими такого не происходило. В рок-среде они обретались либо среди публики, либо в качестве подруг конкретных музыкантов и групп. Примечательный момент, когда в 1980-х популярной программе отечественного ТВ «Музыкальный ринг», единственной, предоставлявшей эфир для творческих сражений «неформальным» рок-исполнителям, потребовалось найти соперницу Жанне Агузаровой, из Польши пригласили вокалистку Малгожату Островску. В СССР для «дуэли» с популярной солисткой «Браво» просто некого было подобрать, учитывая формат передачи. Чуть раньше, правда, на «ринге» сошлись Ирина Отиева и Лариса Долина. Но тут речь шла о двух профессиональных оркестровых солистках, а вовсе не о «выходившем из подполья» со своим авторским материалом андеграунде.



Земфира и Диана



В постсоветской истории ситуация изменилась быстро и кардинально. До гендерного паритета в русском роке, конечно, не дошло (и вряд ли когда-нибудь дойдет). Однако сформировать (при желании) броский лайн-ап для фестивальной афиши исключительно из популярных рок-исполнительниц стало возможно уже на пороге миллениума. Земфира, Диана Арбенина, Светлана Сурганова, Хелависа, Маша Макарова, Ольга Арефьева, Юлия Чичерина. Называю лишь тех, кто достиг разной степени звездности с собственными сочинениями. А в следующие десятилетия к этому списку никто, в общем-то, и не добавился. Хотя пытались многие. Скажем, в условной «второй плеяде» появились: Мара, Татьяна Зыкина, Женя Любич, Саша Чугунова из группы «Муха», Катя Павлова из «Обе две», ещё несколько имен. Но вряд ли стоит говорить о многочисленности их поклонников и влиянии на молодых коллег по сцене.

Нынче громко звякнула Монеточка, пошуршала Гречка, будут и новые гостьи из Сети. Но сколь протяженным и заметным окажется их творчество после первого хайпа – пока непонятно. Выходит, женский рок в России – это прежде всего привет от пламенных 90-х. Самого свободного и непредсказуемого периода в новейшей отечественной истории. Героини, стартовавшие тогда, и сейчас, слава богу, живы-здоровы. Никто из них не угодил в пресловутый «клуб 27», не ушёл в бизнес или монастырь, не сместился в иную «стилевую нишу». Они по-прежнему поют. Хотя контрасты между ними с годами все ощутимее. Одна, по праву получив корону, предпочла сохранить свою исключительность и возможность жить «вне графика», выйдя из гастрольной гонки. Другая, после изрядной паузы, опять придумывает новое, но понимает, что удерживается на плаву все равно за счет своих дебютных работ двадцатилетней давности. У третьей постепенно образовалась специфическая, герметичная аудитория, принципиально расширить которую вряд ли возможно. Четвертая вдруг потерялась в воинственном патриотизме и т. д.

В постсоветской истории ситуация изменилась быстро и кардинально. До гендерного паритета в русском роке, конечно, не дошло.


Маша Макарова



Из всех вышеназванных дам самый стабильный ход (словно по давным-давно составленной «дорожной карте»), без торможений, только вперед и вверх, демонстрирует Диана Арбенина. В 2018–2019 годах аншлаговыми стадионными шоу она отметила четвертьвековой юбилей своих «Ночных Снайперов» и фактически без паузы ринулась в интенсивный тур «The best»: от Испании до Австралии, от Прибалтики до Северного Кавказа и Дальнего Востока. 2020-й «снайперша» займет новым странствием в поддержку своего десятого студийного альбома «Невыносимая легкость бытия», изданного в день ее 45-летия. Такие площадки и масштабы среди наших рок-певиц подвластны только Арбениной и Земфире. Но когда последняя вновь захочет высказаться и захочет ли – вопрос. Студийных альбомов Земфира не выпускает уже семь лет, в концертные туры не ездит четыре года, две ее новые песни, появившееся в конце 2019-го, выглядят личным ответом кому-то близкому, и пока не факт, что они – предтеча новой пластинки. А Диана несется со скоростью «Сапсана», не озираясь ни на кого, кайфуя от собственной гиперэнергетики, востребованности и кажется обретенной постепенно независимости. Однажды она мне сказала: «Я живу как хочу. Выпускаю пластинки, книги, отмечаю свои даты. И ничего не делаю специально, не напрягаюсь. Вообще, у меня давно сложилось ощущение, что я могу в любой момент встать и уйти из музыки, без всякой стратегии, расчёта, выгоды. Я всегда заработаю на еду себе и своим детям. Потому что у меня за спиной не озарения судьбы, когда вдруг просыпаешься знаменитым, а немалый путь, который включил в себя освоение многих суровых профессий, например работу в стройбригадах. И я тот опыт не забыла, что даёт мне стойкость и определенный пофигизм».

Во мне действительно бешеное количество энергии, и из неё постоянно рождаются новые песни. Зачем мне это скрывать, зачем прятать?


Вряд ли Арбениной придется ещё когда-нибудь заниматься пролетарским трудом. Разве что она захочет лично заменить пару-тройку кирпичей в стене своей загородной двухэтажной студии. А вот смесь стойкости и пофигизма – средство всегда полезное, особенно для самодостаточной, но пылко влюбляющейся и порой соскальзывающей в психологические кюветы артистки. Она вообще, как мне кажется, с годами осознанно стала культивировать дерзкую самоуверенность. «Раньше я никогда не задумывалась о стадионах, дворцах спорта. Не то чтобы сомневалась, смогу ли собрать большую аудиторию на свои сольники, просто не было таких амбиций. Более того, долгое время стеснялась, что пишу песни. Опять же не потому что считала их плохими. Напротив: всегда была о них высокого мнения. Но даже показывая новый материал своим музыкантам, почему-то испытывала некоторую неловкость. Иногда комкала слова, чтобы не заострять на них внимание. А сейчас удивляюсь: чего стеснялась? Вокруг звучит такое количество шлака. Люди преспокойно выкидывают на рынок полную ерунду, преподнося ее как откровение. Вешают людям лапшу на уши, а я все терзаюсь вопросом: с какой стати? Кто дал им право обманывать людей? Что до меня, во мне действительно бешеное количество энергии, и из неё постоянно рождаются новые песни. Зачем мне это скрывать, зачем прятать? Мне надоело. Такого больше не будет. Хватит! Что касается появления других исполнительниц – мне все равно. Меня самой для себя так много, что недосуг следить, за тем, кто там ещё запел. Да пойте, ради бога. Талант я распознаю сразу, и мне в кайф, когда я вижу по-настоящему классных ребят и девчонок. И я всегда прекрасно понимала: кто насколько пришел.





Диана с мамой



Глава 1

Едем в Магадан

Белорусской Диане выпало чукотское детство, магаданская юность и шальная университетско-тусовочная молодость в геометрии питерских коммуналок. Шарады ее судьбы были не так элементарны, чтобы девушка гарантированно двинула к правильным маякам. Могла и заплутать. Весьма прозаические (зато казавшиеся надежными) жизненные расклады, предлагаемые Диане Кулаченко ее родителями (прежде всего мамой Галиной Анисимовной), будущую «снайпершу» не устраивали априори. Окончить факультет иностранных языков Магаданского пединститута и поехать, к примеру, на Аляску, обучать «великому, могучему, правдивому и свободному» (по мнению Тургенева) русскому языку иностранцев, собирающихся «делать бизнес» с постсоветской Россией, или «устроиться в какую-нибудь нефтяную компанию», что это за перспектива для той, которая «заболела музыкой, услышав нашу Дженнис Джоплин – Янку Дягилеву». И «тут не о вокальных данных речь, а о безбашенности. Эта девочка, так рано и странно ушедшая из жизни, для меня № 1 до сих пор. «Я повторяю десять раз и снова, никто не знает, как же мне х…». Меня пронзала честность ее песен, я слушала их в начале 90-х постоянно».



Диана с мамой, 1975



Тогда же, к своим 19 годам, Диана уже основательно жаждала вырваться из Магадана «на материк». Но не по маминым ориентирам, а совсем в другую сторону. Так и вышло, притом с лихим сюжетом, прелюдией к коему были Дианины поиски себя в скупых пейзажах каторжных краев, среди типовой советской архитектуры, куда доносились отзвуки «большой земли» и рок-н-ролла. «Кто-то привозил кассеты с новой музыкой. Я много слушала, знала, запоминала».

Ещё один характерный факт для русского рока. Самые харизматичные его женщины (за исключением, пожалуй, Хелависы) росли далеко от столиц и тёплых регионов. Уфа, Свердловск (то бишь Екатеринбург), Новосибирск, город Верхняя Салда Свердловской области, поселок Колывань Новосибирской области – довольно суровый географический перечень. У Арбениной он ещё брутальнее. После рождения в белорусском Воложине, последовали чукотские и колымские поселки Нагорный, Лаврентия, Ягодное, города Анадырь, Магадан. О таких местах пелось в знаменитом «Окурочке» Юза Алешковского: «Ты во Внуково спьяну билета не купишь, чтоб хотя б пролететь надо мной…» Диана тоже в своем главном хите отметит их отдельной строкой: «…куда в любое время не доходят поезда…». В общем, почти островная изолированность от событийных центров (и так-то в закрытой стране). Зато семья у Дианы была интеллигентская, журналистская, обеспечившая ей, если хотите, определенный иммунитет от обывательщины и скуки, сожравшей многих в тех широтах.





На Крайнем Севере Диана очутилась в «олимпийском» 1980-м. Пока в европейской части СССР бравурно стремились «всем рекордам наши звонкие дать имена», обсуждали «зачищенную» на время Игр от «нежелательных элементов» Москву и появившиеся на тот же период в некоторых столичных магазинах финские продукты, шестилетняя девочка осваивалась там, где из точки А в точку Б, через сотни километров безлюдья, можно добраться только на вездеходе или вертолете. Не дождавшись в Белоруссии обещанной начальством собственной жилплощади, родители Дианы откликнулись на призыв своего чукотского друга, который гарантировал им материально более привлекательную журналистскую работу и сносные бытовые условия на противоположном конце советской империи.





«Вместо того, чтобы после окончания факультета журналистики Белорусского университета остаться в Минске (а приглашали меня в разные СМИ), я выбрала маленький городок в Западной Белоруссии. Там, в Воложине, и родилась Диана, – вспоминает Галина Федченко. – Там среди местных жителей было много тех, кто исповедовал католицизм, кто не смирился с «Советами» и откуда мы за несколько часов добирались до навсегда полюбившихся Вильнюса, Каунаса, Друскининкая. Но быт в Воложине был неустроенным – мы с мужем, тоже журналистом, и маленькой дочерью снимали комнату в доме без удобств, а получить собственное жилье нам не светило. И тут однажды в гости приехал мой давний друг Лёня, работавший тогда корреспондентом газеты на Чукотке. Его рассказы о тех краях так нас зацепили, взбудоражили воображение, что колебались мы недолго. Далекие края меня не пугали. Ведь я родом с Сахалина. И это было моей давней мечтой – увидеть свою малую родину. Но увидела я ее спустя много-много лет и только благодаря моей дочери. На гастролях (я работаю в группе «Ночные Снайперы»), было это три года назад. И я хочу сказать спасибо Диане за слёзы радости, когда я сквозь стекло иллюминатора увидела синие сопки Сахалина…»



Средняя школа



И для маленькой Дианы получалось занятное приключение. Иные ландшафты, новые лица, знакомства, дружбы – сначала детсадовские, затем школьные. Только быстро прозвучала грустная нота – семья распалась. Диана училась во втором классе, когда ее мама внезапно обрела новую любовь. «Мы жили тогда в поселке Нагорный на Чукотке. И отцу предложили работу в магаданской газете. По сути, реальное повышение, карьерный рост, – говорит Арбенина. – В те времена перевестись в большое областное издание считалось очень круто. Он полетел в Магадан, дабы обосноваться там и вскоре забрать нас. Но после его отъезда мама познакомилась с Александром Васильевичем. Они поцеловались на какой-то вечеринке, влюбились друг в друга, и все моментально решилось. Мама сообщила отцу, что расстается с ним и в Магадан не поедет».

Зато семья у Дианы была интеллигентская, журналистская, обеспечившая ей, если хотите, определенный иммунитет от обывательщины и скуки, сожравшей многих в тех широтах.


Папа – Сергей Иванович



Такие ситуации нередко бьют по детской психике. Однако Диана оказалась не по годам фаталистичной. «Будучи восьмилетней девочкой, я просто приняла все как данность. Приняла достаточно легко. Если мама решила, значит, так и должно быть. Я ни в чём ее не упрекала. А папу жалела. Запомнились его переживания, когда он вернулся из Магадана. Для него расставание получилось очень болезненным. Обратно в Магадан он не поехал. Остался в Нагорном, и некоторое время, в общем-то, не занимался карьерой».

Сергею Ивановичу Кулаченко пришлось не только отказаться от места в магаданской газете, но и приготовиться к тягостной разлуке с дочерью. Ее увозили все дальше от него. Один поселок, другой, третий. В итоге она оказалась в том самом Магадане, куда собирался привезти ее он.

«Я с отцом после развода родителей долго не виделась, – рассказывает Диана. – Мы только переписывались. Он присылал длинные письма, иногда со стихами Цветаевой, еще чьими-то. Папа – классный, я его люблю. Он научил чувствовать музыку. В отличие от меня, у него идеальный слух. Он много фотографировал, являлся хорошим оператором (сейчас, правда, забросил это занятие), разбирается в поэзии. Все тонкое, ранимое в моей натуре – от него. Если я плачу, это плачет во мне отец. Когда я сильная – это мама. Никак иначе».

Они поцеловались на какой-то вечеринке, влюбились друг в друга, и все моментально решилось. Мама сообщила отцу, что расстается с ним и в Магадан не поедет.


Отношения с новым маминым мужем, хирургом Александром Федченко, у Дианы сложились без проблем. «Мы тут же стали общаться, дружить. Я, кстати, не называла и не называю его отчимом. Он для меня – тятя. Такой старинный, сибирский эквивалент слова «папа». Но обращаться к нему именно «папа» я бы никогда не смогла, потому что это предательство по отношению к моему родному отцу. А «тятя» как-то примиряло со сложившимися обстоятельствами».

В Нагорном, по воспоминаниям Дианы, не все были столь толерантны, как она сама. Одной из причин скорого отъезда оттуда стало то, что «поселок очень маленький, и мама с тятей периодически становились объектами пересудов». На советском сленге это называлось «шили аморалочку», поскольку речь не просто о бурчании соседей, а о реакции «трудового коллектива». «Ведь и я, и мой второй муж были, так сказать, руководящими работниками – я в редакции, он в больнице, – а для их репутации «запретная любовь» была смертельно опасна. И мы решили уехать, точнее – улететь. Хотя мне до сих пор жаль, что пришлось тогда оставить этот северный посёлок. Горстка белых многоэтажек у подножия сопок, которые тянутся вдоль Берингова моря, улицы, продуваемые ветрами и пургами, и свет огромного фонаря в центре, который все звали чукотским солнцем».



Диана со вторым отцом, Александром Васильевичем





Время показало, что чукотские моралисты заблуждались. Чета Федченко уже 35 лет вместе. Через четыре года после их встречи у Дианы появился младший брат Антон, и встретила она его радостно и заботливо. «Значит, все было правильно, – уверена Арбенина. – Поэтому никогда не считала, что мама предала моего папу. Предательство – это совместная жизнь без любви. Когда говорят: они друг друга давно не любят, но живут вместе из-за детей, я думаю: а что, дети такие наивные, что не чувствуют?.. Они не понимают, какие на самом деле отношения между родителями? Их радует такой обман? Ерунда же! Жить нужно только с тем, кого любишь».

Чукотский исход завершился для Дианы в Магадане, где Галина Анисимовна оказалась в штате той самой «Магаданской правды», в которую ранее приглашали Сергея Кулаченко.

«У каждого есть моменты в судьбе, которые спустя годы не только детализировать, но и вспоминать не хочется, – говорит Галина Федченко. – Скажу только, что, познакомившись, я и папа Дианы сразу нашли друг в друге единомышленников. У нас много общего в оценках разных событий, например, политических. Взаимопонимание было с полуслова. Мы сохраняли бы хорошие отношения всегда, оставайся они просто дружескими. Но они стали еще и семейными. Мы ведь как-то спонтанно решили пожениться… А спустя какое-то время мне становилось все более понятно, что нельзя обманывать себя. И что сохранять семью, где у одного, а может быть, у двоих, нет тех чувств, которые делают эту семью счастливой, это ни к чему хорошему не приведёт. Наступил момент выбора, и я выбрала. Я начала другую жизнь. С другим человеком. Мы и сейчас вместе. Диану он называет «моя средняя», имея в виду, что дочь Наташа от первого брака – старшая, Диана – средняя, а их брат – младший».



С отцом Диана вновь увиделась только по окончании восьмого класса: «Мама отправила меня к нему на каникулы. И мы провели лето вместе. Почему они не делали так раньше? Не знаю. Не помню, чтобы я просила об этом».

У Галины Анисимовны точного ответа тоже нет, но уж точно то, что ни она, ни Александр не препятствовали общению Дианы с отцом. «Понимаете, мы же после отъезда из Нагорного остались на Севере, а Дианин папа вскоре уехал в Минск. И встречаться с ним Диана не могла так часто, как всем хотелось бы. Ведь северяне ездят в отпуска один раз в два-три года. К тому же после нашего разрыва ещё много лет оставалась напряженная атмосфера, контактов между мной и Сергеем не было вообще. Но (и это здесь самое главное!) мы с мужем ВСЕГДА воспитывали у Дианы не только культ воспоминаний об отце, но и дочернюю любовь к нему. Мы не забывали напоминать, чтобы она отвечала на его письма и сама их писала. Изредка они общались по телефону, что в те времена было непросто. Связь плохая, о мобильной связи вообще никто и не мечтал. Но когда через семь лет мы приехали в длительный отпуск на «материк», я сделала так, чтобы они встретилось».

К Сергею Ивановичу приехала тогда почти взрослая дочь. У которой уже были школьные драки, «первый поцелуй», «первая сигарета» и множество прочитанных книг, так или иначе на нее повлиявших. «Мне нравилось что-то у Франсуазы Саган, Айрис Мёрдок (представь, я долгое время считала, что это мужчина). Но в целом женская проза, в отличие от мужской, меня не особенно цепляла. Хемингуэй, Фицджеральд – это моё. Я переживала, что в жизни Фицджеральд полюбил барышню с таким невыносимым характером. Возможно, даже ревновала. Почему нет? Мне очень близка та эпоха «потерянного поколения». Поэтому нравится фильм Вуди Аллена «Полночь в Париже», где главный герой как раз переносится из наших дней в то время и общается с тем же Фицджеральдом, с Хемингуэем, Гертрудой Стайн. В Ремарка я была просто влюблена. Тут, кстати, история, обратная той, что была с Мёрдок. Мне сначала казалось, что Эрих Мария Ремарк – женщина. Имя как-то вводило в заблуждение. И я сильно из-за этого переживала. Но мне в ту пору было лет 13–14, так что сейчас не стыдно признаться. Все эти писатели близки мне до сих пор. Боюсь только судьбы Хемингуэя, ибо старость – главное испытание в жизни. Я не умею быть немощной и лучше, наверное, покончить со всем, чем мучить близких и себя.

А писать стихи начала благодаря Бродскому. Без него, наверное, как поэт я бы не состоялась. Он спровоцировал на то, что в стихотворениях можно выражать не столько чувства, сколько мысли. Я в своей поэзии прежде всего – думаю. Поэтому у меня часто складывается ощущение, что мои стихи суховаты, логичны, в чем-то непонятны даже мне самой. В них мало сентиментальности. Но люди, оказывается, совершенно по-другому их воспринимают. Вот при написании песен действуют свои законы. Например, внешние события практически не влияют на их рождение. Я – эгоцентрик, мне с собой кайфово, поэтому в основном интересуюсь собственным внутренним миром. И мне никогда не бывает скучно».

Мы с мужем ВСЕГДА воспитывали у Дианы не только культ воспоминаний об отце, но и дочернюю любовь к нему. Мы не забывали напоминать, чтобы она отвечала на его письма и сама их писала.


Глава 2

Самоубийство отменяется

За полтора десятилетия до получения звучной российской премии «Триумф» как «композитор и поэт» старшеклассница Диана (ей, к слову, «долгое время не нравилось собственное имя», но постепенно она «в него въехала и полюбила») никаких песен и стихов не сочиняла. Она «просто гуляла» по блёклым улицам райцентра Ягодное без определенных целей даже на ближайший период. Разве что «хотелось скорее выйти из школы», вгонявшей в тоску ежедневной однообразностью. Вне учебного заведения открытий совершалось значительно больше. «У меня возникла одна любовь, затем другая, – рассказывает Арбенина. – Я стала интенсивно слушать много разной музыки.





На школу забила совсем. Списывать было стыдно, но приходилось, поскольку я ничего по программе не знала. Только сочинения писала нормально. И ещё с физкультурой все складывалось. При этом учителя прекрасно понимали, что плохо учусь я не из-за тупости, а от отсутствия желания. Контрольные списывала у своего классного друга Максима Шейко, носившего модные слаксы горчичного цвета. Мы сидели всегда на «втором варианте», он – передо мной. Под партой мне передавался назад нужный лист или тетрадь. Я даже не просила об этом. Все происходило само собой, по умолчанию. Недавно узнала, что он погиб, его сбила машина…»

То, о чем поется в сентиментальных песнях про «последний звонок», расставание с юностью, и остается для некоторых ярким моментом в жизни, Диана Кулаченко проскочила вообще без эмоций. «Свой выпускной вечер я совсем не запомнила. Не скажу даже – выпивала там или нет». Получив «троечный аттестат с несколькими четверками», девушка намеревалась и дальше «бродить по улицам, слушать музыку, просто жить». На вопросы родителей: чего и куда она хочет, давались исчерпывающие ответы: «ничего, никуда». Галина Анисимовна все же отыскала брешь в Дианиной индифферентности относительно собственного будущего и рекомендовала дочери поступать в магаданский педагогический университет – на факультет иностранных языков.

Получив «троечный аттестат с несколькими четверками», девушка намеревалась и дальше «бродить по улицам, слушать музыку, просто жить».


Диана с младшим братом Антоном



«Хотелось, чтобы она в совершенстве овладела английским языком, – объясняет Галина Федченко. – Когда она уже училась в последних классах, нашли для нее такого крутого репетитора, которая ей «сделала язык», причем американское произношение. Далее логично было продолжить образование в вузе, по окончании которого просматривалась возможность уехать в США, на Аляску. Я хотела, чтобы карьера Дианы складывалась через английскую лингвистику, поскольку понимала, что это обеспечит ей твердую почву под ногами, какую бы профессию она ни выбрала. И стоит признать, что не ошиблась. Сегодня, наблюдая ее в заграничных путешествиях, радуюсь тому, как просто ей благодаря знанию языка находить там общий язык с людьми».

Мамина логика насчет «почвы» и перспектив Диану особо не возбуждала. Но предлагаемый вариант выглядел «единственным, не вызывавшим отвращения». Он хотя бы находился в сфере ее интересов: «западная литература, гуманитарные предметы, совершенствование в английском, а заодно и изучение немецкого», на такое «можно было согласиться».

Пожалуй, тогда будущая рок-звезда в последний раз подчинилась материнской воле. Дальнейшая арбенинская история – непрерывное сплетение подсознательных и осознанных действий по ускользанию от любой «руководящей и направляющей» силы – к прямо-таки кошачьей самостийности. Допустимую для себя норму компромиссов Диана, вероятно, перевыполнила ещё в юности и ранней молодости, а затем стала отыгрываться за то, к чему ее когда-то вынудили близкие люди или обстоятельства. Порой те, кто хорошо знает Арбенину, удивляются некоторым её нынешним публичным автобиографическим высказываниям, считая их утрированными или почти мифологическими. Но лидер «Ночных Снайперов» не спотыкается о такие предположения, словно следуя припеву своей песни «История», написанной летом странного для неё 2014 года: «и я пишу свою историю/собаки лают, а мне здорово/и постоянно пахнет порохом молва/на небе все давно устроено/один и в поле будет воином/и я пишу свою историю сама».

Дальнейшая арбенинская история – непрерывное сплетение подсознательных и осознанных действий по ускользанию от любой «руководящей и направляющей» силы – к прямо-таки кошачьей самостийности.


С братом Антоном



Арбенинские «мифы и легенды» – часть сути и стиля их создательницы. Где в рассуждениях и ретроспекциях Дианы реальность переходит в фантазию, думаю, она и сама точно не обозначит. Почитайте сборник её прозы «Тильда» – он весь из таких переходов. «Совсем без легенд нельзя, – сказала мне Диана. – Хорошо, что они есть». А в прологе своей прозаической книги написала: «Неужели я всё ближе к своей мечте? Неужели у меня когда-нибудь получится окружить себя придуманным миром придуманных людей? Я так это люблю».

Замысел трудноосуществимый. В бурной судьбе Арбениной хватает вовсе неабстрактных людей, которые хотели бы кое-что в придумываемом ею мире уточнить. Прежде всего та же мама Дианы. «Один из устойчивых мифов, созданных самой Дианой, что якобы я препятствовала ее музыкальной карьере, – говорит Галина Анисимовна. – В нашем роду и в роду ее отца много людей, музыкально одаренных. Я сама когда-то мечтала стать певицей, делала успехи, но в итоге выбрала журналистику. И я надеялась, что моя дочь может унаследовать музыкальные гены. Мы с ее отцом придумали даже такой эксперимент, едва она появилась на свет. В буквальном смысле. Решили повторить опыт одной европейской семьи, о которой прочли в «Комсомольской правде». В комнате новорожденного сына та семья создала атмосферу для эстетического формирования мальчика. И мы пошли по тому же пути. Повесили в комнате картины и репродукции художников, в том числе моего любимого Микалоюса Чюрлёниса, установили проигрыватель для виниловых пластинок, и там постоянно, изо дня в день на протяжении года звучала классическая музыка. Чаще всего – «Времена года» Чайковского. Не буду утверждать, что эти наши наивные попытки уже в нежном возрасте «разбудить гены» выявили потом ее неодолимую тягу к музыке. И потом, спустя шесть лет, для меня не было вопроса, учиться ли нашей девочке в музыкальной школе. Поэтому сейчас читать в социальных сетях упреки наиболее радикальных поклонников Дианы в том, что я «бревном легла» на пути своего талантливого ребёнка, мне и смешно, и обидно. А потом она написала первую песню и показала мне. Я спросила: «Кто это?» Она ответила: «Я». Как?! А ещё что-нибудь есть? Диана смутилась, но вскоре спела мне ещё одну собственную вещь, затем другую… Я помню эту дрожь предвосхищения настоящего таланта».



Диана с мамой – Галиной Анисимовной



Здесь мы слегка поторапливаем события. С первыми опытами самостоятельного творчества Арбенина знакомила родственников и друзей в начале 1990-х. Ни в музыкальной школе, ни вскоре после ее окончания своих песен у Дианы ещё не было. Ей хватало тех, что сочиняли другие. «Я пела много из БГ. Знала наизусть весь альбом «Равноденствие». Это, к слову, был мамин любимый альбом. Майк очень нравился. В Цоя не въезжала. Для нас он всегда был просто Цой, без героического ореола. Что-то из Шевчука исполняла, и из «Бригады С». Достаточно было».

Музыкальную школу Диана осилила примерно на том же «автопилоте», что и общеобразовательную. Без драйва и удовлетворения. Желания совершенствоваться в данном направлении у неё не было, как позднее не обнаружилось тяги и к любому институту.

«К экзаменам в «музыкалке» я готовилась за день. Заучивала, что нужно, сдавала и… уплывала в туман, – вспоминает Арбенина. – Мне советовали идти дальше – в музучилище, потому что я классно играла на пианино. Но я туда не пошла. Что, по-моему, вполне естественно. Совсем не до того было. Душа и мысли мои наполнялись другими вещами. Тогда я училась, кажется, в девятом классе, и у меня как раз случился «первый мальчик» – Женя Горбунов, который сейчас живет в Воронеже. Косвенным образом он спас меня от возможного самоубийства. Мне в то время нравился другой юноша – Дима Губкин. Но на одной из вечеринок я увидела, как он увлеченно танцует с моей одноклассницей. Бешено его приревновала, убежала домой, причем прошла зимой через весь наш поселок в одной футболке и легкой жилетке. Легла в своей комнате на тахту, закрыла глаза и решила, что буду умирать. Спустя полчаса задумалась, а чего я в тишине-то жду финиша? Не прикольно. Включила свой маленький магнитофончик, и, пока не заиграла музыка, опять рухнула на тахту. Представь, ночь, за окном тусклый свет желтых фонарей, в доме темно. Лежу. Тут раздается низковатый мужской голос: «Дина, ты – дура!», а затем звучит «Пинк Флойд». Это Горбунов так прикололся, поскольку он мне эту кассету и записывал. У него большая фонотека была. И много западного рока, и первые альбомы «Кино», «Зоопарка», «Наутилуса Помпилиуса» он мне приносил. Женька был в меня влюблен, а я ему не отвечала взаимностью вообще. Хотя он был клёвый парень. Ну, и, видимо, этой репликой он решил обозначить свое отношение к тому, что я не понимаю его чувств. Меня это подкупило и встряхнуло. Я встала с кровати, пошла на кухню, поела борщ и расхотела прощаться с жизнью…

Неужели у меня когда-нибудь получится окружить себя придуманным миром придуманных людей? Я так это люблю.


Горбунов за мной долго ухаживал. А я переживала радикальный переходный возраст. Ко мне подойти было невозможно. Я дверь в квартиру, когда он звонил, открывала резким распахиванием. И держала его на пороге, пока он не спрашивал: можно пройти в коридор? Потом мы стояли в коридоре, и так бы там всякий раз и оставались, если бы иногда не появлялась моя мама с репликой: «А что вы здесь стоите, проходите уже в комнату». Но однажды, когда родителей не было дома, я пала. Открываю Горбунову дверь, а он – в кашне. Я в восторге! В Ягодном, по-моему, даже слово «кашне» никто не знал. А тут Женя в серой болоньевой куртке и кашне. Тогда мы впервые поцеловались».



Старшая школа



Глава 3

Курс – «на материк»

Весной 1991-го загадочно погибла «лучшая девочка русского рока» (по определению Арбениной) Янка Дягилева. «Она из тех, кого мне больше всего не хватает… Своим присутствием она могла бы изменить тональность современной рок-музыки, изменить отношение русского рока к самому себе», – скажет Диана в своей авторской радиопрограмме через четверть века после ухода Янки. В сослагательном наклонении вольно строить любые версии. Столь возвышенные в том числе. Но Дягилева осталась в советской эре, иссякнувшей в том же 1991-м. А «менять тональность русского рока» или хотя бы обеспечивать слышимость его женских голосов в заново рожденной России предстояло арбенинскому поколению. Так совпало, что первая «проба пера» произошла у Дианы как раз в 91-м. Планета наблюдала за окончательным крахом Советского Союза и «коммунистического лагеря», а магаданская первокурсница Диана Кулаченко лепила своего «Голубого слона» и представляла того, кто «раскрашивал небо как мог».

«Почему я стала сочинять – точно не знаю. Как-то пошло, – рассказывает Арбенина. – Я могла писать песни где угодно, в любых местах и условиях. Требовалась только ручка, карандаш и, если не было бумажного листа, хотя бы салфетка. Сочиняла под гитару. При этом сохраняла скептическое отношение к любым (кроме Янки) поющим женщинам-авторам. Считала их не то чтобы вторым сортом, но явлением странным. Во-первых, они играть на гитаре не умеют, во‐вторых, у них с мозгами как-то не очень хорошо, в отличие от пацанов. Пацаны умеют вычленять зерно в своих мыслях и переносить его в песни. У девушек это случается крайне редко.

Никакой музыкальной среды в Магадане у меня не было. В этом смысле я пребывала в полнейшем вакууме. Да мне, в сущности, никто и не требовался. Слышала, что в городе есть группа «Конец света» и более популярная – «Восточный синдром». Но кроме названий ничего о них не знала. Где выступают? Что поют? Была ли вообще в Магадане какая-то музыкантская тусовка – не в курсе. Во всяком случае, я с ней не пересекалась. Гуляла сама по себе, так же, как раньше в Ягодном. Иногда шла к друзьям, пила с ними пиво, пела песни. Только теперь, помимо Галича, БГ, еще и свои исполняла. Их, кстати, классно принимали, что казалось мне странным и удивительным.



Янка Дягилева



Первую вещь «Я раскрашивал небо», помнится, написала дома в полной темноте. Не хотела, чтобы кто-то неожиданно вошел, заметив, что я в комнате. Лежала на диване, бренчала на гитаре и повторяла куплет, который как-то моментально придумала. При каждом повторе меняла в нем одно слово в предпоследней строке. Потом были «Голубой слон», «Меня кормит тоска», «Реггей», «Рубеж».

В начале 90-х у Дианы образовался небольшой набор собственных песен, которые сочинялись от случая к случаю и не являлись предпосылкой к серьезным переменам в её судьбе. Там, на «большой земле», сразу после падения КПСС, уже звучал «Рок из Кремля», где на первом постсоветском рок-фесте, прямо в Кремлевском дворце съездов, выступали те, кого она слушала на кассетах: от «Бригады С», «Аквариума» и «Алисы» до «Наутилуса» и ДДТ. Там, в Москве и Петербурге, как-то (с криминально-понтово-аферными дополнениями) структурировался отечественный музыкальный бизнес, возникала плеяда издателей, продюсеров, промоутеров, рекорд-лейблов, концертных клубов. Публика ждала новых звезд. Но Дианиной повседневности это никак не касалось. Она не метила в певицы, бесстрастно посещала университет, не заглядывала дальше завтрашнего утра, читала книжки, влюблялась и периодически выкручивалась из стрёмных магаданских переплетов.

«Несколько раз попадала в Магадане в настоящую «ментовскую облаву», – говорит Диана. – Каким образом? Садилась не в ту машину, не к тем людям. Удивлялась, что меня везут в какие-то странные места, где собирались, скажем так, не самые примерные представители общества. Иногда к ним с проверкой документов заявлялась милиция. Однажды вообще угодила в по-настоящему опасную историю. Фактически друзья меня подставили. Приехала к ним в маленький поселок неподалеку от аэропорта «Сокол». Километров шестьдесят от Магадана. Мы расположились в одном доме, привычно тусили, но в какой-то момент они тихо свалили. А я осталась наедине с незнакомым, только освободившимся уголовником. Там, как понимаешь, таких кадров хватает. Он неожиданно появился из соседней комнаты с бутылкой спирта Royal. Чего он от меня хотел, думаю, ясно. И начался долгий ночной бред. Он «грузил» меня разными намеками, рассказами, бросал рядом со мной в стену раскладной нож. Ухмылялся, мол, даже если в меня попадет – ничего не теряет, поскольку на зоне ему лучше, чем здесь. Постоянно при этом подливал в стаканы спирт мне и себе. Пришлось с ним много выпить, потому что выйти оттуда я никуда не могла. Глубокая ночь на улице, холод, вокруг ни души, транспорта до утра никакого. Но от страха и инстинкта самосохранения я почти не пьянела. А он продолжал что-то «гнать» про то, чем занимался в 1980-м году, «когда умер Высоцкий», про своих «корешей» и прочее. Потом столь же внезапно, как и ушли, вернулись мои друзья. Веселые, расслабленные, «с прогулки». А у меня спина мокрая от пота. Они на это – ноль внимания. Кто-то предложил: «давайте в картишки срежемся»! Все согласились. Пришлось поддерживать общее настроение. В процессе игры опять получилось так, что в определенный момент я осталась один на один против этого урки. И выиграла у него, хотя в карты играть практически не умею. Не знаю, как бы все развернулось дальше, пробудь я там еще час-другой. Но тут удачно настало время первого автобуса в город, и я рванула со всей своей компанией к остановке. Мой ночной «собутыльник» успел вдогонку предупредить, что если снова меня здесь увидит, все кончится иначе, чем сейчас. Ну, я в том поселке больше и не появлялась».



Диана, Виолетта, Антон и мама



Довольно скоро Диана Кулаченко уже от всех колымских поселков дистанцировалась. За одно лето 1993 года ее картина мира существенно изменилась. Традиционный семейный каникулярный вояж из «запорошенного рая» (вспомните звучавший повсюду в то время хит Натальи Ветлицкой «Магадан») «на материк» открыл Диане желанные жизненные азимуты. Они располагались возле балтийских вод, а вовсе не у Нагаевской бухты.

«Любая наша летняя поездка, как правило, охватывала сразу несколько регионов, – рассказывает Арбенина. – И отпуск в 1993-м не стал исключением. Из Магадана мы втроем: мама, я и мой младший брат Антон, полетели в Москву. Иногда из столицы мы переезжали в Рязань, где жили родители тяти (когда он ехал с нами). Оттуда на машине катили в Прибалтику и там останавливались в кемпинге. Далее, если оставалось время, заезжали в Белоруссию, проведать нашу бабушку. А в тот год из Москвы мы поехали в Питер, где живет моя двоюродная сестра. И в этом городе я фактически исчезла, в смысле – откололась от семьи, поскольку влилась в близкую мне по духу тусовку. В Магадане я была, по сути, отрезана от внешнего мира. Мой быт составляли общага, пиво, наши местные жесткие гулянки, с травой и прочими делами и т. п.

И вдруг в Питере я встречаюсь с абсолютно другими людьми. Скажем так, творческой молодежью: поэтами, музыкантами, художниками. Я сразу во всех них влюбилась…»

На скрижалях фанатов «Ночных Снайперов» высечена точная дата – 19 августа 1993 года – день, когда будущая обладательница «Триумфа», «Золотых граммофонов», дипломов «Чартовой дюжины» и ещё много чего, акцентированно представилась «городу трех революций», и открылась летопись «НС». Если убрать исторический пафос, произошло следующее: 19-летняя магаданская студентка Диана Кулаченко пришла в гости к 24-летней петербургской студентке Светлане Сургановой. Встретились девушки не случайно. Пусть и обитали они на противоположных концах большой страны, у них нашлась общая подруга – Виолетта Суровцева. «Я с ней училась вместе в школе на Колыме, – поясняет Диана, – хотя, вообще-то, она – коренная петербурженка. Ее родители по какой-то причине отправились в свое время на Крайний Север, и Виолетта жила с ними там, но каждое лето уезжала «домой в Питер». Где-то в Питере она и пересеклась с Сургановой. А потом рассказала ей, что в Магадане у неё есть подруга, которая «тоже пишет песни». Когда я приехала в Питер, Виолетта нас со Светкой познакомила».

На скрижалях фанатов «Ночных Снайперов» высечена точная дата – 19 августа 1993 года.


Первые выступления



Глава 4

Открытие Сургановой

Встреча двух талантливых девушек в питерской коммуналке на Кавалергардской и их быстрое во многих смыслах сближение оказались фундаментом «снайперского» эпоса, имеющего ныне тысячи адептов. В том числе таких, которые творят свои, полные интимных деталей и домыслов, сказания («фанфики») о союзе Дианы и Светы, и таких, которые ждут, что однажды на стене четырехэтажного здания вековой давности, расположенного в квартале между Таврическим садом и Смольным, появится мемориальная доска, сообщающая потомкам, что именно здесь состоялась первая встреча знаменитых певиц-поэтесс Арбениной и Сургановой. Даже без фанатской экзальтации момент можно назвать примечательным. Ни в отечественной рок-музыке, ни в мировой с ходу не найдешь пример, когда бы две женщины создали успешный авторский проект с обоюдным (или, скажем, почти равноправным) лидерством в нём. Разве что гремевшая в конце 70-х и в 80-х североамериканская группа Heart. Но в ней главенствуют (по сей день), поют и пишут все-таки родные сестры: Энн и Нэнси Уилсон. А «Ночные Снайперы» получились из альянса двух самодостаточных (как впоследствии выяснилось), эмоционально разных, выросших в далеких друг от друга регионах девушек. И никто пока их опыт не повторил.

«При знакомстве с Сургановой у меня было максимум пять-шесть своих песен, – говорит Диана. – Их я и показывала. А она исполняла мне свои, которые, по-моему, поет и сейчас. Я привыкла к тому, что все барышни на гитаре играют плохо. Но у Светы была сцепка с инструментом, и ритм она как-то держала. Плюс – голос интересный. Подумалось: ничего себе, нормальный материал. На тот момент я аналогов не встречала.

Она быстро познакомила меня со своими друзьями. Буквально на следующий вечер после нашей первой встречи в её квартире уже собралось человек пятнадцать, и мы опять пели. Так продолжалось несколько дней, а затем мне с семьей надо было ехать в Анапу. Но из Анапы я полетела не в Магадан, как планировалось, а снова в Питер».



«Ночные Снайперы», первый электрический состав



Слух о спонтанно возникшем ярком девичьем дуэте гости сургановского дома распространили в среде своих знакомых оперативно. И Диана со Светой получили приглашение уже в сентябре того же, 1993-го выступить на петербургском фестивале авторской песни. Заметьте, изначально их воспринимали как бардов. Они в принципе таковыми и являлись. Две девчонки с акустикой и собственными текстами. Группы нет, названия нет. Просто Диана и Светлана. Могут спеть под гитару сольно, могут в паре. Тексты глубоко лирические, исповедальные, например такие: «Только шум на реке да кленовые листья/успокоят мне душу согреют меня/поплыву по реке да по стонущим письмам/поплыву по воде среди белого дня», или «разлюбить не смогу/но в бреду имя твое шептать не буду/дней маета ночей пустота. Ненужность рта/…», или «Мне с тобой не ходить этим лесом густым/Мне не плакать тебе в плечо/Мне не ждать тебя ночью в свой старенький дом/Не смотреть на тебя в окно/…». Что это? Бардовщина, конечно. И для Светы подобная форма, похоже, была вполне комфортной. Ее первые студенческие годы пришлись на период тотального доминирования питерского рока, но она с ним почти не соприкасалась (о чём говорила мне в нескольких наших разговорах) ни как слушатель, ни как участник творческого процесса. Сурганова реализовывалась сначала в пространстве медицинского училища, затем в Санкт-Петербургской педиатрической академии. Там создавала свои первые группы, там же исполняла свои ранние вещи, иногда дуэтом с однокурсницей Светланой Голубевой. Все эти опыты были близки к авторской песне. У Дианы поначалу тоже получалось что-то подобное, поэтому они со Светой сразу и откликнулись друг другу. Поэтому и окружение Сургановой, в частности, та же Голубева, с воодушевлением и интересом приняло Арбенину. Но магаданская пришелица росла все-таки на другой музыке и обладала куда более индивидуалистичным, взрывным характером, нежели ее старшая питерская подруга. При «снайперском» разгоне (растянувшемся почти на десятилетие) им удавалось бежать по условной «взлётке», взявшись за руки. Но однажды Диана почувствовала, что в тандеме взлететь не выйдет, и высвободила свои руки для сольного полета.

Ни в отечественной рок-музыке, ни в мировой с ходу не найдешь пример, когда бы две женщины создали успешный авторский проект с обоюдным (или, скажем, почти равноправным) лидерством в нём.


«Я наблюдал приезд Дианы Сергеевны в Санкт-Петербург и ее творческое соитие со Светланой, – говорит гитарист Валерий Тхай, уже четверть века сотрудничающий с Сургановой. – Своей незаурядностью Диана Сергеевна, безусловно, произвела впечатление на всех, и на меня в том числе. Хотя одаренных личностей в Питере всегда хватало. Тем не менее было очевидно – к нам приехала оригинальная певица и автор. Света, на мой взгляд, дала ей возможность раскрыться, чуть оттенила этот талант, поместила бриллиант в оправу. Их дуэт я воспринимал таким образом. У Светки нет стремления к выпячиванию себя».

«Да, в Питере поначалу Светка стала тем человеком, который определил мой круг общения, – рассказывает Диана. – Если назвать саму себя зерном, то я упала на благодатную почву, раскрылась там, начала писать очень много песен, которые сразу принимал тот круг, где мы варились. При этом я открывала Сургановой какие-то интересные мне вещи, почти ей неизвестные. Например, я гораздо лучше, чем она, знала питерский рок, те группы, что когда-то были в Ленинградском рок-клубе. Хотя именно она жила в этом городе!»

Двухсерийное (до и после Анапы) вдохновенное погружение в Петербург, обретение новой влюбленности – в этот город, в конкретных его обитателей, ощущение взаимности такой любви вдребезги разнесли Дианину «повестку дня». В Магадан ей больше не хотелось. Пусть там очередной курс института, вполне расположенные к студентке Кулаченко преподаватели во главе с деканом Романом Романовичем Чайковским, дом, гарантированное родителями питание и относительно предсказуемое будущее. Но как снова встроиться в такую запрограммированную реальность после каникулярной эйфории и первых своих концертов?

Две девчонки с акустикой и собственными текстами. Группы нет, названия нет. Просто Диана и Светлана.




Тем не менее лететь к колымским пенатам пришлось. Галина Анисимовна и так без удовольствия восприняла их с Дианой «разъезд» в противоположные стороны из Анапы. А если бы дочь уже тогда решилась на безвозвратный «побег в рок-н-ролл», задвинув учебу и родительский кров, трудно представить, сколько времени им пришлось бы восстанавливать доверительные отношения друг с другом.

«Я вернулась в Магадан и ужасно затосковала по тем людям и обстановке, что окружали меня в Питере, – объясняет Арбенина. – Стала безумно себя вести, совершенно не беречься. По сути, пошла в разнос. Попала в аварию, когда ехала с одним парнем на мотоцикле. Потом мне выбили зуб. Однокурсница случайно в общаге ударила меня телефонной трубкой. Мы с ней как-то вечером спустились на первый этаж, к единственному доступному телефону, чтобы позвонить знакомым мальчикам и пригласить их в гости. Она дозвонилась парню по прозвищу Волчок. И долго с ним разговаривала. Мне тоже захотелось сказать ему пару слов. Стали с ней тянуть друг у друга трубку. В какой-то момент она решила мне уступить и разжала свою руку, после чего эта трубка со всей дури отскочила мне в лицо и выбила один из зубов.

В общем, у меня понеслась полоса стрёмных случаев. Дело, что называется, запахло керосином. Периодически я ходила на переговорный пункт и звонила в Питер всем знакомым ребятам. Они в условленный час собирались у чьего-нибудь домашнего телефона и в ответ на вопрос «как дела?» я им рассказывала очередные мои «веселые» истории. Они восклицали: «О боже, боже!» и постепенно решили, что «эту чувиху», меня то есть, надо из Магадана вытаскивать. Да я и сама понимала, что пора бросать тут всё, включая универ, и рвать в Питер. Вот только чуть потерпеть, год доучиться. И я терпела…»

Но однажды Диана почувствовала, что в тандеме взлететь не выйдет, и высвободила свои руки для сольного полета.


Затея под названием «спасти студентку Диану» вышла весьма авантюрной и странной. Хотя бы потому, что девушке не предложили просто сесть в самолет по окончании очередного университетского курса и прилететь следующим летом самостоятельно (что она наверняка бы и сделала) в питерский аэропорт Пулково, где соскучившиеся друзья с радостью ее встретят. Нет, взволнованная петербургская тусовка решила, что за Дианой «нужно послать гонца» в Магадан. «Кто его знает, почему мы так придумали? Обсуждали все коллегиально, по телефону, – говорит Диана. – Понимаю, что звучит безумно, и тем не менее. Это была молодость! Я знала, что кто-то за мной прилетит, побудет энное время рядом в Магадане. А в каникулы мы вместе отправимся в Питер, и назад я не вернусь. Останусь там.

Сначала «гонцом» выбрали Свету Голубеву, которой сегодня, к сожалению, уже много лет нет с нами. Она писала песни и играла на гитаре так, как никто никогда не делал. Я с ней очень сдружилась. Она действительно была моим главным, самым близким другом. Но быстро вспомнили, что у нее бронхиальная астма и лететь на Крайний Север ей опасно. Мы расстроились и стали подбирать другую кандидатуру. Остановились на Викторе Опокине – тоже моем друге, которого я звала Бонифаций. Он молодой совсем был, и его родители в такую дальнюю поездку не отпустили. Тогда решили, что полетит Света Сурганова. Ей ничто не помешало, и ребята собрали деньги на билет. 14 ноября 1993 года она, в день своего 25-летия, появилась в Магадане».

Я гораздо лучше, чем она, знала питерский рок, те группы, что когда-то были в Ленинградском рок-клубе. Хотя именно она жила в этом городе!




Глава 5

С востока на запад

Факт приезда Светы к Диане на Колыму – ещё один краеугольный эпизод «снайперской» истории, облепленный с годами изрядным количеством нестыкующихся между собой, придуманных подробностей, которые поклонники певиц выкладывают в Сеть. Арбенина уверяет, что практически не читает чужие рассказы о себе самой. «Во-первых, боюсь таких сочинений, во‐вторых, не хочу тратить время на тексты о том, что знаю лучше других, ибо речь-то в них обо мне. Зачастую из маленькой детали можно ведь нагромоздить такую гору ерунды».

Для иллюстрации того, что «громоздят», пара развернутых, колоритных цитат из давних интернет-виршей. Первая принадлежит «вольному социологу» под ником sapojnik, посетившему Магадан в «нулевых»: «…мне по работе пришлось много общаться с местным «молодежным активистом» по имени Виталик, который в середине 90-х был «звездой» местного студенчества, игроком и капитаном всяких КВН-ов и заодно – организатором многих местных рок-концертов, в которых участвовали и эти «девчушки» (Диана и Светлана).

Естественно, я не мог не поинтересоваться – «имидж» все-таки! – а правда ли, что Арбенина с Сургановой – лесбиянки? Виталик меня полностью разуверил. Оказывается, в тот период у Сургановой вообще была другая фамилия (забыл какая), и за перипетиями ее бурного романа с неким Яшей Сургановым следил, затаив дыхание, весь студенческий «богемный» Магадан. Там были якобы и истерики, и чуть ли не взрезания вен из-за несчастной любви (со стороны Сургановой), и жених вроде бы чуть не сбежал прямо со свадьбы, потому что параллельно у него развивался какой-то другой бурный роман (Виталик его за это осуждал).

Однако свадьба все ж состоялась (судя хотя бы по смене фамилии), хотя сама по себе семейная жизнь у Сургановых в итоге так и не задалась.

Что же до Арбениной, то и она, по словам очевидцев, проявляла (по крайней мере в тот период) полнейшую гетеросексуальность. Вообще, дуэт вел жизнь по-настоящему богемную, ночную – например (по словам того же Виталика), девчонки очень любили выпить, причем пили исключительно водку. Всерьез их как будущих «звезд» никто не воспринимал…»

Другая цитата с фанатского портала «Апрель» претендует на куда большую ретроспективность и точность, чем трепотня «кавээнщика Виталика», но и тут после прочитанного у реальных участников описываемых событий волосы на голове могут зашевелиться.

«…Света отбыла из Питера в день своего 25-летия, отметив перед этим день рождения в обществе Светланы Голубевой на чердаке ее дома. Ей же было поручено передать матери прощальное письмо, состоявшее из многословных извинений. Во время всего многочасового перелета Света перечитывала письма от Дианы, которые взяла с собой: за полтора месяца разлуки Диана успела написать ей около 20 раз…

Мы вместе собирались в нашей кухне и ели то, что было в холодильнике. Борщи из одной кастрюли ели, которые готовила моя мама.


…Первые три магаданские ночи Света провела на автовокзале, никак не решаясь открыть Диане свое прибытие. По утрам она приезжала к дому Дианы и пряталась на автобусной остановке, чтобы издали посмотреть, как та выходит из подъезда и возвращается. Днем бродила по окрестностям, отогревалась в магазинах…

…На первое время Диана поселила Свету в комнату общежития к своей однокурснице. Света планировала, что еще до Нового года они вместе вернутся в Питер. У нее даже деньги были на два обратных билета, но на тот момент Диана не была готова к такому шагу. После того, как схлынули эмоции от встречи, Диана впала в ступор, не зная, что ей делать. Она целиком и полностью зависела от родителей, а в их присутствии (мамы главным образом) не то что о переезде в Питер заикаться было нельзя, но даже имени Светы упоминать. Ведь подозрения насчет того, что это – не просто дружба, у Дианиной мамы появились еще летом, и уже тогда она, не стесняясь в выражениях, высказала Свете напрямую свое недовольство…»



«Что за ужас?! – восклицает Арбенина. – Я с родителями встречала Сурганову в аэропорту. Мы сразу поехали к нам. Света жила с осени до весны в нашей квартире на набережной реки Магаданки, и нигде больше. В одной комнате – родители, другая – общая, в третьей – мы с ней и мой семилетний брат. Какая любовь вообще? О чем речь? Отправила бы по известному адресу всех, кто придумывает этот бред! Хорошо, что я такого не читаю и ничего не знала про подобные рассказы.



Галина Анисимовна Федченко



Мы вместе собирались в нашей кухне и ели то, что было в холодильнике. Борщи из одной кастрюли ели, которые готовила моя мама. Единственное, в определенный момент лично у меня с мамой испортились отношения, когда я сообщила, что собираюсь бросить магаданский университет и уехать в Питер. У нас, в традиционной, интеллигентной семье такое вообще не принималось. Подразумевалось, что все, в данном случае – я, затем мой младший брат, должны получить высшее образование. А потом уже строить прочие жизненные планы. Поскольку обстановка в доме стала напряженной, мы с Сургановой периодически кантовались у моего друга, корейца Юры Вана. Иногда просто где-то гуляли по несколько дней и до дома не доходили. Но никаких отдельных квартир мы не снимали».

У нас элементарно нет денег. Даже не конкретно у меня, а у всей нашей семьи. И у Светы тоже. Купить авиабилеты просто не на что.


«По первым рассказам Дианы, я прониклась к Сургановой абсолютной симпатией, – говорит Галина Анисимовна. – Был такой эпизод. Мы гостили в Питере у родственников. Тем летом одноклассница Дианы познакомила ее со Светой. Прошло несколько дней, и Диана однажды влетает в квартиру, кладёт на кухонный стол кассету, вставляет ее в магнитофон… мы обе плачем в три ручья. Это были первые две песни Дианы, записанные в профессиональной студии другом Светы Петром Малаховским. Я, конечно, прониклась благодарностью. В сентябре мы вернулись в Магадан. Начинался учебный год. И тут Диана спрашивает: «А можно Свете приехать к нам в гости?» Мы всей семьей поехали в аэропорт. Встречать Свету. В гостях она задержалась почти на полгода. Грянул дефолт. Деньги обесценились, и на обратный билет пришлось их зарабатывать. А для этого понадобилось немало времени».



«Расчет был такой: прилетает Сурганова и через неделю-другую мы с ней вместе улетаем в Питер, – рассказывает Арбенина. – Но тут случилась денежная реформа 1993 года и обвал рубля. У нас элементарно нет денег. Даже не конкретно у меня, а у всей нашей семьи. И у Светы тоже. Купить авиабилеты просто не на что. Поезда не ходят. Добираться через всю страну на перекладных? Знаешь, несмотря на свои адские загулы, я тогда все же ещё домашняя девочка была. И не могла себе представить такое путешествие на попутках, автобусах и прочее. В общем, надо было заработать хотя бы на обратный билет для Сургановой, а по-хорошему, на два наших самолетных билета».

«Финансовые сложности тогда действительно возникли чувствительные, – говорит Галина Федченко. – Мой муж, с его врачебной зарплатой, я – со своей журналистской. Основной пищей были американские куриные окорочка. Гуманитарная помощь перестроечной России. Однажды, помнится, сварила из них очередную большую кастрюлю супа и случайно как-то эта кастрюля упала со стола и разлилась. Это была катастрофа!

Нас пятеро – мы с мужем, Диана, Света и брат Дианы, наш сын, первоклассник Антон.

Тогда я уже работала заместителем главного редактора газеты «Территория». Из «Магаданской правды» я ушла в 1991-м, сразу после ГКЧП. Так вот, девчонки подрабатывали у нас в газете курьерами, и все же это не спасало финансовую ситуацию. Тем более что Свете надо было возвращаться в Питер, там неоконченный институт, там мама, кстати, прекрасная мудрая Лия Давыдовна, там друзья Светланы. Но на авиабилет, чтобы вернуться по-прежнему не хватало. И выход нашёлся, как часто бывает, когда уже остаётся даже не надеяться, а тупо ждать. Казино-ресторан «Империал». Его владелец мой хороший знакомый. Я как-то обмолвилась об этом. И девчонки уже через день появились на сцене, вызвав восторг публики. Благодарной, надо сказать. И не только в переносном смысле.

«Финансовые сложности тогда действительно возникли чувствительные, – говорит Галина Федченко. – Мой муж, с его врачебной зарплатой, я – со своей журналистской. Основной пищей были американские куриные окорочка. Гуманитарная помощь перестроечной России.




«Ночные Снайперы», 1994



«По-моему, «Империал» ещё лишь готовился к открытию, когда мама каким-то чудом нас туда определила на работу, – продолжает Диана. – Она же всех в Магадане знала, была там журналистом номер один. А нам хотелось хоть где-то получать какие-то деньги, уже не только ради покупки авиабилетов, а просто потому что есть нечего. И мы в итоге дали в этом казино полсотни выступлений».

Да, появились классные песни, девочки стали заявлять о себе на магаданской сцене как гармоничный, в чём-то уникальный дуэт. Но могла ли я предположить, что дочь бросит университет, где ей прочили замечательное будущее?


«За полгода в казино на билеты в Петербург мы так и не заработали, – призналась Сурганова в давнем интервью питерской газете «Смена». – В «Империале» был итальянский шик, высокие стулья, крахмаленные скатерти… Туда приходили толстые мужчины пятидесяти лет в шикарных костюмах, а мы – две шпингалетки, пели им песню «…жить осталось чуть-чуть…». Как можно такой репертуар в казино слушать – загадка!»

«Нам тогда просто повезло с этой работой, – говорит Арбенина. – Да, мы не группа «Блестящие» или «Стрелки», но нас в «Империале» все же принимали именно с нашим творчеством. Мы исполняли то, что постоянно играли несколькими месяцами раньше на квартирниках в Питере. «Империал», к слову, необычное было казино – без рулетки. Кажется, какие-то игровые автоматы стояли, ещё что-то, а основной упор делался на ресторан со сценой.

Программа начиналась ближе к полуночи с нашего 45-минутного сета. Затем выходило кабаре – с перьями, канканом. А мы шли за кулисы пить брют. Я с тех пор его ненавижу, потому что в «Империале» был только этот напиток, и в диком количестве! Домой возвращалась часа в три ночи. А утром нужно идти на пары в университет. Это была моя Голгофа. Холодный Магадан. Воздух висит. Мороз за пятьдесят. Утренняя темнота – вытягиваешь руку и не видишь собственных пальцев. Кошмар-кошмар!»

Ситуация для Дианы постепенно становилась патовой. Что ни делай, все приносило дополнительные проблемы, но не приближало к Питеру. Вписалась в «Империал» – денег на авиабилеты все равно не собрала, а учиться в универе стало сложнее. Открыла матери свои планы – получила конфликт. Причем Галина Анисимовна не просто разошлась с дочерью во взглядах на будущее, она почувствовала себя обманутой, если не сказать – преданной.

По-моему, «Империал» ещё лишь готовился к открытию, когда мама каким-то чудом нас туда определила на работу. Она же всех в Магадане знала, была там журналистом номер один. А нам хотелось хоть где-то получать какие-то деньги, уже не только ради покупки авиабилетов, а просто потому, что есть нечего.


«После отъезда в Питер наши отношения, которые всегда были тёплыми, заботливыми, очень близкими, разладились. Но даже и тогда у нас не возникало жестких разногласий. Но в какой-то момент мне стало ясно, что приезд Светы будет иметь какие-то последствия. Да, появились классные песни, девочки стали заявлять о себе на магаданской сцене как гармоничный, в чём-то уникальный дуэт. Но могла ли я предположить, что дочь бросит университет, где ей прочили замечательное будущее? И когда она заявила, что уезжает в Питер, не окончив третий курс Магаданского международного университета, мы с мужем, конечно, были в шоке. Растерянность, ярость, жалость, страх – вся гамма чувств! Но она уехала. И мне кажется, я тогда на 150 лет вперед слёз пролила».



Диана, 1994



Глава 6

Скрипка от безысходности

«Снайперская» пара отчалила из Магадана менее чем за месяц до наступления календарного лета. С этого мгновения девушки существовали абсолютно по-менестрельски. У них не было и не предвиделось спонсоров, покровителей, эффективных продюсеров, на которых порой везло другим рок-певицам «девяностых». Не было своего «звукача» (звукорежиссера), аранжировщика, хотя бы минимального аккомпанирующего состава музыкантов. Никто не ждал Диану и Свету (ну, разве что питерские друзья) в российских столицах. В общем, они были просто вдвоем. С гитарой и скрипкой. И еще с названием – «Ночные Снайперы», вылупившимся из вопроса таксиста в морозном Магадане. Тормознув машину поздно вечером у пешеходной «зебры», водитель обратил внимание на двух переходивших улицу девчонок. Их лица почти скрывали шарфы и капюшоны, а в руках они держали два разнокалиберных футляра с музыкальными инструментами (но в ночи-то колымской можно подумать разное). «Девушки, вы на охоту или с охоты?» – поинтересовался водитель, приоткрыв дверь своего автомобиля. Диана со Светой улыбнулись и поняли, как будет называться их дуэт. Они – не охотницы, скорее снайперы. А поют (на тот момент в «Империале») по ночам.

Каждый виток своей будущей известности и материального благополучия им предстояло обеспечить только собственными сочинениями. Даже из Магадана они непонятно когда бы и как уехали, если бы не сверкнули на региональном туре Всероссийского музыкального конкурса «Студенческая весна». То, что не получилось накопить выступлениями в казино, досталось Диане и Свете в виде конкурсного приза. «На материк», а именно в Самару (где проходил финал «Студенческой весны»), их отправили за счет арбенинского вуза как лауреатов местного, магаданского отбора. Из Поволжья (по сравнению с Колымой) до Питера было почти рукой подать…



Свои «прощальные» магаданские выступления «снайперши» дали в альма-матер Дианы на майские праздники 1994 года. Одна из преподавателей института, ныне уже профессор, Елена Михайловна Гоголева, побывавшая на тех концертах, позже вспоминала в интервью магаданскому изданию: «После первого концерта я настолько «ошалела», что могут быть такие талантливые люди, что пошла и на второй. Все были шокированы. Мы стояли с моим знакомым и убеждались: этим девочкам надо уезжать отсюда, они уже уткнулись в потолок…»

Декан факультета иностранных языков Роман Чайковский не вполне разделял радикальную идею досрочного отъезда своей студентки, но когда Диана пришла к нему прощаться, девушку морально поддержал. «Роман Романович классный был преподаватель, вел у нас немецкий, – говорит Арбенина. – В мае, не дожидаясь окончания третьего курса и экзаменов, я сообщила ему, что хочу уйти из института и надеюсь оформить перевод в какой-нибудь похожий питерский вуз. Он ответил, что уважает мое решение и, если я вдруг надумаю вернуться, – примет меня в любой момент. Но я точно знала, что жить в Магадане больше не буду никогда. Меня несло в Петербург, в город, который мне нравился, где мне хорошо. К близкими людям, по которым я соскучилась. Несло в то место, где мне дали раскрыться, где я могла быть самой собой.

Правда, с переводом не срослось. На факультете иностранных языков в Магадане нам преподавали английский и немецкий, а на филфаке СПбГУ вторым языком оказался французский. Пришлось поступать «с нуля», на первый курс и учиться заново».

«С нуля» в Питере у Дианы начиналось фактически всё, не только студенчество. Её самостоятельность весьма отдаленно напоминала (или совсем не напоминала) мюзикловые сюжеты об одаренной провинциалке, с двадцатью долларами приехавшей покорять Бродвей. При всей арбенинской очарованности петербургской атмосферой, в которую она попала летом 1993-го, метафорического «Бродвея» в этом городе для неё уже не было. Десятилетием раньше таковым, возможно, стал бы Ленинградский рок-клуб, его концертные акции, «худсоветы», «Сайгон» на углу Невского и Владимирского проспектов, котельная «Камчатка», фестиваль в Шушарах, «Тонваген» Андрея Тропилло и другие явления невского рок-культа. А в середине 90-х все в российском роке стало вполне рационально, иерархично, медийно, структурированно. Но даже в таком виде это проходило в отдалении от Дианы. Их со Светой акустический дуэт почти не соприкасался с рок-средой.

«В Магадане я представляла, – говорит Арбенина – как приеду в Питер, и будет рок-клуб, кочегарка или похожие тусовочные места, где все поют свои песни, часто вместе. В 19 лет мечтаешь ведь о рок-н-ролльном братстве. А потом выясняется, что каждый сам по себе, и, по сути, это тот же шоу-бизнес. Оказавшись в Питере, я достаточно скоро поняла, что погружаюсь почти в такой же вакуум, как на Крайнем Севере. Меня никто не хочет, в том смысле, что я безразлична как творческая единица своим вроде бы коллегам по музыке. Ко мне относятся не враждебно, но с очевидным равнодушием. Особенно чувствовалось это в Москве, когда мы стали чаще туда наведываться после выхода альбома «Рубеж». Я тогда очень сильно замкнулась».

«Девушки, вы на охоту или с охоты?» – поинтересовался водитель, приоткрыв дверь своего автомобиля. Диана со Светой улыбнулись и поняли, как будет называться их дуэт. Они – не охотницы, скорее снайперы. А поют по ночам.


В 1994-м, до издания «Рубежа», как и до переоценки иллюзий юности, было ещё далеко. Диана осваивалась в Петербурге и решала насущные бытовые вопросы. Прежде всего – с жильем и подготовкой к новому поступлению в институт. Здесь еще одно отличие ее истории от стандартных повествований о «покорительницах сцен». Арбенина явилась в Питер без амбиций, без возбужденного покусывания губ при мысли о том, как «положит этот город к своим ногам» и заставит толпы рукоплескать её песням. Она вообще на данном этапе не задумывалась о больших площадках и артистической стезе. Важен был лишь своевременный побег из магаданского омута, в который её засасывало и в котором можно было раствориться навсегда.

Арбенина явилась в Питер без амбиций, без возбужденного покусывания губ при мысли о том, как «положит этот город к своим ногам» и заставит толпы рукоплескать её песням.


«Первую питерскую квартиру я сняла на Гражданке (Гражданский проспект), – рассказывает Диана. – Поскольку за авиабилеты из Магадана мы не платили, у нас осталась некоторая сумма, полученная в казино, и ее хватило на несколько месяцев нашего существования. А дальше, странно, но я не помню, откуда у нас появлялись деньги. Сурганова продолжила учебу в своей академии, я поступила в институт. Видимо, какие-то эпизодические подработки. И еще мы давали концерты. Фактически ежедневно. Играли везде: по квартирам, арт-галереям и т. п. Никакого директора у нас не было. Просто молва распространялась, и нас приглашали все новые и новые люди. Такая практика здорово закалила».

Публику привлекала уже сама форма «снайперских» песен. Два женских голоса в сочетании с гитарой и скрипкой. Последняя вообще элемент, «цепляющий» внимание. Интересно, что в мировой рок-музыке почти нет популярных команд со штатным скрипачом. Вспоминается только американская группа Kansas. Зато в нашем роке, напротив, скрипка для многих коллективов значила порой не меньше, чем соло-гитара. «Аквариум», «Крематорий», «ДДТ», «Последний шанс», даже «Машина времени» начала 1980-х, когда в ее составе играл Сергей Рыженко, без «штатной скрипки» не обходились. Представьте себе «вечные» хиты: «Дети Декабря», «Мусорный ветер», «Безобразная Эльза», «Белая ночь» без этого инструмента? Выйдет как-то куцо и непривычно. При этом скрипичный саунд в русском роке обеспечивали исключительно мужчины. А «снайперши» выдвинули на авансцену девушку со скрипкой. Причем сделали это как бы вынужденно. Во всяком случае, Арбениной сегодня видится именно так.





«Количество моих песен в нашем арсенале росло, и Свете, образно говоря, нужно было чем-то «занять руки», – объясняет Диана. – Она исполняла несколько вещей под гитару, но в большинстве композиций оставалась без инструмента. Постоянно трясти шейкером (в качестве перкуссии) и петь бэки было скучновато и странно. По крайней мере, для меня. Потому что я не понимала, на фига нам тогда что-то репетировать? Свои песни я и так знаю. Могу просто взять гитару, выйти к публике – и всё в порядке. В какой-то момент Светка сказала: о, кстати, я же раньше играла на скрипке! Это показалось любопытным, и мы вписали скрипку в наши песни. Вписали за неимением альтернативы. Хотя, признаюсь, скрипку я не особо люблю. Не мой инструмент. Это совсем не мой инструмент. Мне нравится альт, трубы. А среди наших рок-н-ролльных скрипачей импонировал только Никита Зайцев из «ДДТ». Так в русском роке никто не играл и играть не будет. Он был гений, безумец – как Гаркуша в «АукцЫоне». В остальных случаях всегда думала: боже, ну зачем этой группе скрипка? Скажу тебе то, что никогда прежде не вербализировала: наше «снайперское» акустическое звучание гитары и скрипки никогда не было мне близко, несмотря на то, что люди его приняли и считали самобытным. Мне оно казалось слегка доморощенным, бардовским, кустарным, возникшим от безысходности. Понимаю, что многих озадачат мои слова, но это так. Я воспитывалась на иной музыке: Ник Кейв, Siouxsie and the Banshees, Cure, Doors… Не люблю сослагательных наклонений, однако замечу, что если бы могла написать свою музыкальную историю заново, начинала бы по-другому. Без Сургановой и сразу с электричества».



Публику привлекала уже сама форма «снайперских» песен. Два женских голоса в сочетании с гитарой и скрипкой.




Глава 7

Автограф на паперти

Где бы и как у Дианы Сергеевны получилось начать в одиночку и «сразу с электричества» – вопрос теперь навсегда риторический. В реальности ей выпала Светлана, которая на определенном жизненном отрезке сыграла для неё, если хотите, «сталкерскую» роль. А затем, словно невзначай, стала только частью, заметной, но частью арбенинского пейзажа. Одним из приятелей «снайперш» их раннего питерского периода был Михаил Старый, вдохновитель творческой группы «Спи дедъ». «Это Миша придумал фирменный логотип «Ночных Снайперов», – говорит Диана. – У него с друзьями была своя тусовка, панковская такая. Брутальные чуваки в больших, тяжелых ботинках…» Спустя много времени после расставания Дианы и Светы, Старый поделился с одним из интернет-порталов поклонников «НС» своим восприятием «снайперского» альянса: «…кто-то соглашается быть ведущим, кто-то ведомым. Диана более импульсивная, Света более мягкая, и она старше. Когда двум людям надо жить друг с другом, где-то один уступает, где-то другой. Просто Диана… у нее, например, больше песен было…»

«Я по натуре не тот человек, который давит, вытесняет, – считает Арбенина. – И не задумывалась, почему у нас с Сургановой складывалось так, а не иначе. Мы никогда ничего специально не решали. Я лишь брала гитару, пела одну песню, другую, третью. Потом у меня их появлялось все больше. В итоге в нашей программе остались, по-моему, три ее песни, остальные – мои».

Репертуарная диспропорция в «НС» возникла быстро и к началу «нулевых» достигла предела. Если в «Рубеже» (2001) ещё нашлось место одной песне авторства Сургановой, то в следующем альбоме, «Цунами» (2002), таких не было вовсе. А потом она и группу покинула. Прямо-таки аллюзия с барреттовской историей в «Пинк Флойд» рисуется.

Репертуарная диспропорция в «НС» возникла быстро и к началу «нулевых» достигла предела.


Хотя у Светланы, разумеется, свой взгляд на вещи. В моей радио- и телепрограмме «Воздух» она сказала (когда я упомянул о сложившейся «иерархии» в «Снайперах»): «Меня еще никто не задвигал и не привлекал в свой проект. Как-то получалось, что всегда я кого-то и что-то двигала».

Однако вернемся в разгар 90-х. Там Диана и Света ещё сохраняли лидерский паритет и жили в унисон. К их выступлениям в арт-галереях и квартирникам добавлялось все больше концертов в питерских клубах: «Засада», «Романтик», «Добролёт», «Белый кролик», «Тоника», «Перевал» и других. Доводилось им поиграть и на небольших акустических рок-фестах, скажем, на «Бабьем лете». На одном из таких мероприятий у «Снайперов» появилась временная мужская ритм-секция из барабанщика Алексея Иванова и басиста Юрия Дегтярева, участников питерской команды «Союз коммерческого авангарда». Стараниями друзей девушки порой музицировали даже в Европе. Например, в ноябре 1996-го они выступали для учащихся Den International Hojskole в датском Орхусе. «Наша подруга Ольга Гусева тогда мыкалась по Петербургу, занималась разными делами и постоянно витала в облаках, – рассказывает Арбенина. – В какой-то момент она познакомилась с Андреем Домбровским, педагогом и заметной персоной, вращавшейся, кажется, в кругах уровня питерской мэрии. Он организовал экспериментальную школу для тех, кто в свои 30–40 лет хочет сменить профессию. В неё по обмену опытом приехали датчане, а потом состоялся ответный визит наших в Данию. Нас вписали в эту поездку, по-моему, чтобы мы аккомпанировали участникам делегации. Они в ходе визита в том числе и пели. У них целый песенник со всемирными хитами был. Говорили, например: открываем песню № 24, а это – Let’s my people go, и мы подыгрывали. Свое мы с Сургановой тоже исполняли. Но это были не «снайперские» сольники, и не гастроли».



Диана и Ольга Гусева, 1994



Как большинство начинающих музыкантов без собственного менеджмента, «снайперши» откликались на любую возможность показать себя, будь то выступление на чьей-то персональной выставке, участие в музыкальном телеконкурсе («НС» отметились в проекте «Весь Петербург») или городской акции, такой, как суточное шоу «Невский десант» у Петропавловской крепости. В это же время «снайперские» вещи начали проникать в развивающийся Рунет, а вышеупомянутые активисты из «Спи дедъ» собственными силами издали два поэтических сборника Дианы и Светы – «Цель» и «Дрянь». Наконец, в дефолтовом августе 1998-го (ранняя «снайперская» биография удивительно коррелирует с отечественными финансовыми катаклизмами) дошло дело до первого (и сразу двойного) студийного магнитоальбома «НС» – «Капля дегтя/В бочке мёда», записанного и сведенного в студии концертного зала лектория питерского зоопарка и выпущенного питерской же компанией Caravan Records. Дебютный релиз двух студенток открывался бодрящим заявлением «жить осталось чуть-чуть…» из Дианиной песни «Русский пассажир», хорошо знакомой завсегдатаям магаданского «Империала».



Первый альбом «НС»



Засветиться с этим материалом на всю страну «Снайперам» не удалось, но городские радиостанции потихоньку начали ставить некоторые их песни в эфир, и в масштабах Питера и окрестностей определенная узнаваемость у дуэта возникла.

Во второй половине 90-х поменялось и петербургское пристанище Дианы. Её следующая коммуналка располагалась почти у Невского проспекта, в доме № 4 по улице Плеханова, которой в 98-м вернули старое название – Казанская. Ради фактологической красивости замечу, что в двадцатых годах того же века в этом доме недолго жила Анна Ахматова. У «Снайперов» (а Светлана тоже провела в квартире «на Плеханова» немало времени) соседи были уже не ахматовского калибра, зато «веселые». «В одной комнате – мужик из Беларуси, в другой – украинские строители». Хотя эпицентром веселья являлись сами создательницы «НС» и их разнообразные друзья и знакомые, регулярно тусившие на «снайперском» флэту № 22. Мама Дианы при первом посещении сей обители испытала не менее сильные чувства, чем в тот момент, когда ее дочь убежала с Крайнего Севера. «Пусть мы тогда в Магадане расстались довольно жестко, общение восстановили быстро, – говорит Галина Анисимовна. – Преимущественно переписывались. Телефонные разговоры стоили дорого. Когда я перешла из газеты на ТВ, появились командировки в Москву. По пути старалась заскочить к ней в Питер. Впервые попав в питерскую коммуналку, где она жила, я не просто ужаснулась, а словно в какой-то мрак погрузилась. У нас дома всегда чисто, уютно, все на своих местах. А там по столам бегали тараканы. Поразила смена её образа жизни! Мой такой домашний когда-то ребенок находился в какой-то странной обстановке. Достоевщина! Увидев эту картину, на следующий день после приезда пошла в Казанский собор и покрестилась. Подумала: буду молиться за то, чтобы у неё все было хорошо. Вдруг моя вера ей поможет. Но вернуться домой, в Магадан, я ей больше не предлагала. Она ушла от меня надолго».





Первые поэтические сборники



«Как складывалась наша первая с мамой встреча в Питере, не помню, – рассказывает Диана, – но помню, что, когда отправила ей мое новое фото на паспорт, она зарыдала. Я же в тот период трижды брилась налысо. Казалось, если побриться, уйдет отрицательная энергия, произойдет внутреннее обновление и прочее. И станешь ближе к богу. Оно так, кстати, и происходило. А когда мама решила креститься, я с ней вместе в Казанский собор пошла. Запомнила даже полотенце, которое она с собой туда взяла. Это полотенце из фирменного поезда Москва – Санкт-Петербург. Но самое прикольное то, что при выходе из собора ко мне подошла какая-то девчонка и попросила автограф. Фактически на паперти!»

Как большинство начинающих музыкантов без собственного менеджмента, «снайперши» откликались на любую возможность показать себя.


Глава 8

Свадьба по приколу

Прежде чем у Дианы появились первые поклонники, она сменила фамилию, чего раньше и представить не могла. «Если бы не прекрасная питерская компания, в которую я попала, мне бы такое в голову не пришло». К её превращению из Кулаченко в Арбенину прилагался официальный брак (с основателем группы «Зимовье зверей» Константином Арбениным), похожий на мимолетные новогодние свадебные забавы Бритни Спирс и Джейсона Аллена Александера или Натальи Ветлицкой (второй раз упоминаемой в этой книге) с Женей Белоусовым. Правда, не все из ближайшего окружения Дианы воспринимали её бракосочетание с тем же пофигизмом, как она сама.

«Костя Арбенин вызвал у меня огромную симпатию. Питерский интеллигентный мальчик. В нем не было развязности, в нем чувствовалась внутренняя свобода порядочного человека, – говорит Галина Анисимовна. – До сих пор у меня в архивах хранится его записочка с трогательным признанием любви к Диане. Порадовало, когда Диана сказала: «Я выхожу замуж за Костю Арбенина. Мама, как ты думаешь, мне брать его фамилию?» Она знала, что в первом замужестве я не меняла свою девичью фамилию. Ей я ответила: «Красивая фамилия!» С грустью вспоминаю эти моменты.



«Костя был просто наш общий друг: Сургановой, Голубевой, всей компании, – говорит Диана. – Он пел свои песни, сидя на подоконнике. Мы пили вместе пиво, общались, гуляли. – Когда возникла идея со свадьбой, я была с ним знакома, наверное, полгода или год. Дабы мне закрепиться в Питере, коллективно придумали схему, которая лично мне не импонировала. Не хотелось никаких замужеств. Меня устраивала моя девичья фамилия. Я не собиралась брать другую. Но они втроем, моя мама, Костя, Сурганова, убеждали: «Ты что! Арбенина – такая фамилия!» А я отвечала: «Как же так? У меня есть своя. Это будет предательством по отношению к папе». Уговоры продолжались: «Почему? Ну ведь женщины выходят замуж, меняют фамилию». Я объясняла: «А у нас-то все по дружбе, не всерьез». Но Костя относился к этой женитьбе намного трепетнее. При том, что происходило это в рамках нашей компании, и все понимали, что это не всерьез.

В молодости порой совершаешь сумасбродные поступки. И никак их себе не объясняешь. В тот момент мы просто веселились, было классно.


Константин Арбенин



Однако мы дошли до максимального идиотизма и сыграли свадьбу. Костя, как местный человек, заказал церемонию в самом козырном питерском ЗАГСе на набережной Петра Лаврова. Выбрал для нашего бракосочетания песню Yesterday. Я говорила: «Костя, это плохой знак!» и смеялась. Мы пригласили шестерых гостей. Свидетелем с моей стороны была Сурганова, со стороны Арбенина – его друг Герман. Есть, к слову, видеокассета с записью этой церемонии. Надо бы ее найти. Ещё была тетка в ЗАГСе, с пафосом зачитывавшая известный церемониальный текст. Мы поднимались по парадной лестнице. Фаты и свадебного платья не было, разумеется. Мы оба в брюках, с длинными волосами, у него ещё и вьющиеся. Вид такой, что со стороны можно и не понять, кто жених, кто невеста. Мы угорали, опускали лица от смеха, когда слушали эту тетку с открытой папкой: «Вы сочетаетесь законным браком…» Он меня держал под локоть и шептал: «Пожалуйста, не смейся так громко». Кольца надевали. Костя принес их из дома, какие-то фамильные, от мамы или бабушки. То есть для него момент был все-таки значимым, хотя все остальные присутствующие понимали – это просто хохма. Помню, потом мы шли вдоль решетки Таврического сада, и Костя сказал: «Ты еще прославишь эту фамилию». Я стала «по паспорту» Арбениной, и теперь понимаю, что эта фамилия мне очень подходит».



Диана и Костя



…Мне кажется, я сразу дала всем понять, что мое замужество – чистая игра. Надо еще и наш тогдашний возраст учесть. В молодости порой совершаешь сумасбродные поступки. И никак их себе не объясняешь. В тот момент мы просто веселились, было классно. После ЗАГСа продолжили наше свадебное гуляние в Костиной квартире на Будапештской улице в Купчино. Гости напились, мы тоже. Потом все вповалку уснули. Никакой брачной ночи у нас, конечно, не было. Проснулась я рядом с Ольгой Гусевой, которая, открыв глаза, тут же произнесла: «Боже, какой сушняк!» Затем протянула руку к подоконнику, взяла оттуда банку с водой, в которой стояли цветы, и эту воду выпила.

С Арбениным у нас близких отношений не было. Да, в определенный период он в меня влюбился. Но он влюблялся и в Сурганову, и в Голубеву. Это была такая духовная любовь. Костя – романтик. Мы и не жили с ним вместе никогда. И ночевали в разных домах, как до свадьбы, так и после.

Зато однажды я его спасла. Как-то перед Новым годом он собрался к стоматологу и захотел, чтобы я пошла с ним – морально поддержать. У меня, к слову, был выбит зуб с левой стороны, а у него с правой – симметрично. Мы пришли в клинику. Я, как примерная подруга, осталась ждать у входа. От врача он вышел, придерживая возле губы платочек. Пока шли до дома, десна у него продолжала кровить. Я заметила: «Кость, чего-то у тебя сильно кровит». Он: «Да ладно, все нормально. Пройдет». Посидела у него ещё часа полтора, смотрю, он уже другой платок взял. Все равно кровит. Ну, ладно, говорю, я поехала. Приезжаю домой, звоню ему: ты как? Отвечает: до сих пор кровит. В итоге кровотечение длилось столько, что он начал терять сознание. Среди ночи я ему опять позвонила и почувствовала – у него уже язык заплетается. Но он попросил: пожалуйста, не вызывай «скорую».

Костя сказал: «Ты еще прославишь эту фамилию». Я стала «по паспорту» Арбениной, и теперь понимаю, что эта фамилия мне очень подходит.


Я ему сказала, что сейчас приеду, а «скорую» пообещала не вызывать. Но, разумеется, вызвала. И приехала фактически одновременно с ней. Его тут же госпитализировали. Я поехала с ним в больницу. Там его в реанимацию отправили. Когда он оклемался и выписался из больницы, то появился у меня на пороге с розой. Хотя у него был «пунктик» – он никогда не дарил цветов».

Однако и такая нежно-драматичная история не повлияла на «шуточный» статус брачного союза Кости и Дианы. К огорчению Галины Анисимовны, молодожены, как и было намечено, развелись.

«Это не так быстро получилось, – говорит Арбенина. – Оказалось, что замуж выйти гораздо проще. А тут нам пришлось некоторое время ждать, потом подбирать подходящую дату, поскольку наши графики не совпадали: я была то в Москве, то где-то ещё. А когда мы-таки пришли в ЗАГС, тети, которые там работали, не хотели расторгать наш брак. Говорили: у вас почерк похож, вы так друг другу подходите, вам не нужно разводиться. Пришлось сказать: давайте мы сами решим. В общем, развелись. Вышли оттуда, выпили кофе и пошли своими путями. У него сейчас хорошая семья, дети. Я, кстати, сразу после свадьбы отдала ему обручальное кольцо. Оно же – их семейное наследие».

Когда я процитировал Диане одно из интервью Арбенина, где он говорит, что давно с ней не общался и общих интересов у них уже нет, она отреагировала так: «Думаю, это наносное. Наверное, у него были ко мне какие-то не высказанные претензии, какая-то боль. А я бы с ним с удовольствием пообщалась. И с его женой Сашей. Никакого антагонизма не испытываю. Я бы и на концерт «Зимовья зверей» сходила…»