4

— Дамы и господа, я рад приветствовать вас на передаче «SOS (Спасите наши души!)», на которой мы стараемся помочь людям в отчаянном положении словом и делом… — сказала молодая, темноволосая ведущая. Она надела песочного цвета костюм и неброско накрасилась. Ее карие глаза смотрели прямо в камеру, полные поистине бесконечной готовности помочь. Внизу экрана появились титры с ее именем: ее звали Габи Гауенштайн.

Перед телевизором в библиотеке сидели Мира, Горан, домоправительница Людмилла и Фабер. Красным светилась лампочка индикатора записи на видеомагнитофоне. Фабер делал запись программы. На передачу его внимание обратила Людмилла, когда он вместе с Гораном вернулся домой около часа дня и сел за стол. (Горан не смог съесть за обедом ни крошки, так как после посещения маленькой кофейни был более чем сыт.)

— Итак, в пять снова выйдет «SOS», — сказала Людмилла. — «SOS» идет каждый вторник в пять часов. Сегодня нам надо обязательно ее посмотреть, потому что сегодня Габи будет рассказывать что-то о ребенке из госпиталя Марии.

Фабер посмотрел на нее.

— Откуда вам это известно, Людмилла?

— В первой половине дня они сделали анонс передачи, я слышала это на кухне по радио. Там всегда передают рекламу «SOS». Люди с ума сходят от этой передачи.

— Вы тоже? — спросил Фабер.

Людмилла смущенно засмеялась.

— Я тоже. Вообще-то, мне стоило бы стыдиться этого. Да я и стыжусь, на самом деле. Но каждый раз все равно смотрю эту передачу.

— Что это за передача такая? — спросила Мира, подняв голову от тарелки. Из-за жары Людмилла приготовила большую миску салата с редиской, оливками, мелко порубленными яйцами и холодные телячьи шницели.

— Ну в Германии такое всегда передают частные каналы, — смущенно пояснила Людмилла. — У меня тоже есть кабельное телевидение. Вам это пока в новинку, фрау Мазин, а господину Фаберу это хорошо известно… Частники крутят «Вернись!», «Оставь и прости!», потом «Дерзай!» и «Свадьба моей мечты», правда, господин Фабер?

— Да, — ответил тот. — Все эти пошлые и плаксивые шоу.

Людмилла снова рассмеялась.

— А что вы хотите, господин Фабер, это же целая индустрия, и главную роль тут играют деньги, как и везде! Положить вам еще салата? Подождите, я дам вам…

— Спасибо, Людмилла!

— На здоровье. Ну, так вот, а эта Габи с ее «SOS» специализируется на помощи. Изнасилованные женщины, дети-калеки, нуждающиеся семьи, одинокие старики… Часто она и в самом деле помогает. И всегда это интересно. То и дело давят на жалость, это естественно, я ведь уже говорила, мне бы стоило стыдиться… Но вместе со мной должно быть стыдно тысячам других людей… — Диктофон Фабера был включен. — …и сегодня в передаче будут рассказывать что-то о ребенке из госпиталя Святой Марии! Это нам надо непременно посмотреть, не правда ли?

— Естественно, — ответила на это Мира.

И вот ровно в семнадцать часов они вместе с Гораном сидели перед телевизором. Фабер, исполненный дурных предчувствий, вспоминал возбуждение, царившее в клинике этим утром, телевизионщика, который, разговаривая по телефону, пробегал по коридору, все те многочисленные телефонные звонки, которые поступали на дежурный пункт первого этажа и выведенных из равновесия медсестер. Возможно одно имело к другому какое-то отношение…

Декорирование студии для «SOS» отличалась сугубой простотой. Оно состояло из сверкающей голубой кулисы с экраном и нескольких пультов-стоек из акрила.

— …Сегодня, — сказала симпатичная ведущая Габи, — мы с вами должны заняться весьма трагическим случаем — судьбой маленького Робина Зигриста.

На экране возникло фото смеющегося мальчика. У него было красивое лицо с черными глазами, черными волосами, стриженными «под пажа» с челкой на лбу, и неровными передними зубами.

— Это он! — Фабер вскочил.

— Что такое? — спросила Мира.

— Я знаю этого мальчика!

— Откуда?

— Из госпиталя.

— Из моего госпиталя? — спросил Горан.

— Да! Когда я привез тебя с температурой и ознобом, тогда-то я его и видел.

— А я не видел.

— Ты тогда вряд ли вообще что-то видел. Ты был почти без сознания.

— Тихо, пожалуйста! — сказала Мира.

— Маленький Робин, — сказала ведущая, — приехал семнадцатого июля, то есть почти больше трех недель назад, со своей матерью Эллен Зигрист в Детский госпиталь Святой Марии… — На экране появилось изображение привлекательной тридцатилетней женщины с черными волосами и черными глазами, которая тоже смеялась. — Эти фото были сделаны в более счастливые времена. Фрау Зигрист — мать-одиночка. Ее муж погиб в результате несчастного случая на строительстве в бывшей ГДР. Фрау Зигрист и ее сын жили в Вайдлинге недалеко от Клостернойбурга, севернее Вены… — Последовали фотографии маленького домика с садом, в котором виднелись многочисленные овощные грядки.

— Почему жили? — спросил Горан.

— Тсс! — зашипела Людмилла.

— …пятнадцатого и шестнадцатого июля Робин плакал. У него начались сильные боли в животе. Его мать — секретарь у одного венского консультанта по налогам и сторонница альтернативных медицинских школ, оставила на этот раз домашние средства лежать в шкафу и привезла Робина в Детское отделение больницы в Клостернойбурге… — На экране возникли изображения больницы и детского отделения. — …Предполагаемое воспаление аппендикса не подтвердилось. Больше того, уже на следующий день главный врач больницы Эдмунд Штайнер сообщил неутешительное известие: у Робина рак печени…

Режиссер снова показал фото смеющегося ребенка, который оставался на экране все время, пока Габи продолжала свой рассказ, и Фабер с возрастающим волнением вспомнил о том, как эта мать тащила маленького мальчика по коридору отделения «скорой помощи» в сторону выхода, крича, что она и минуты не останется здесь, никогда она не даст своего согласия на лечение, и то, как Белл и другие тщетно старались ее остановить. Он сосредоточился на ведущей, которая продолжала говорить.

— …главврач Штайнер в этот же день отправил мать и ребенка в Вену в Детский госпиталь Святой Марии, который известен своим успешным лечением раковых заболеваний. Там Робин был тщательно обследован руководителем клиники профессором Александром Альдерманном…

— Я знаю его! — закричал Горан.

— …и его сотрудниками. Диагноз врачей из Клостернойбургской больницы, к сожалению, подтвердился. У Робина была так называемая опухоль Казаи в левой доле печени…

— Тоже печень! — закричал Горан. — Как и у меня!

— У тебя нет рака, — сказала Мира.

— Но моя печень так же больна, как и печень Робина.

— …Последовали долгие разговоры врачей с фрау Зигрист. Робину, сказали они, в несчастье улыбнулась удача. Опухоль Казаи, которая встречается почти исключительно у детей, хорошо поддается лечению. Восемьдесят процентов всех случаев такого заболевания может быть полностью излечено на ранней стадии… Химиотерапия заставит опухоль съежиться, и через несколько недель пораженную раком печеночную долю можно будет удалить хирургическим путем. После необходимо будет провести сеансы химиотерапии и облучения, чтобы предотвратить возникновение новых очагов заболевания. Как сказал матери профессор Альдерманн и его коллеги, у Робина отличные шансы на выздоровление. На четверг, двадцать первого июля был назначен первый сеанс химиотерапии. Фрау Зигрист и Робин пришли утром в Детский госпиталь. Примерно через полчаса фрау Зигрист в панике покинула госпиталь вместе со своим сыном…

Здоровый Робин продолжал смеяться с экрана. Теперь Габи Гауенштайн, показанная крупным планом, смотрела прямо в глаза зрителям.

— Что же там произошло? Почему фрау Зигрист со своим маленьким сыном в панике покинула госпиталь? Почему оба с тех пор находятся в бегах? На все эти вопросы отвечают кадры любительской видеосъемки, которые были присланы нам. Они сделаны в отеле, название и местонахождение которого нам не известны. Посмотрите этот ужасный документ…

Ведущая отошла в сторону, на экране вспыхнули цифры 3, 2 и 1, потом экран заполнило изображение крупным планом ужасно вздутого живота. Женские руки втирали в него масло.

Камера отъехала назад и показала маленького Робина, который лежал на кровати, и его мать, которая массировала тело плачущего ребенка. Она была одета в легкое летнее платье, симпатичное лицо запало, взгляд светился фанатической решимостью.

— В Детском госпитале Святой Марии, — сказала Эллен Зигрист твердым голосом, — Робин и я ждали в одном из помещений господина профессора Альдерманна, когда в комнату внезапно зашла маленькая девочка… Прекрати плакать, Робин!.. Как мне теперь известно, маленькая девочка страдает от рака костей… Под влиянием химиотерапии она потеряла все волосы, голова у нее словно бы раздулась, и она постоянно судорожно пыталась сглотнуть… Раньше мне ни разу не доводилось видеть ничего более страшного!

Голос мужчины, который оставался за кадром спросил:

— Почему девочка появилась в комнате?

— Откуда мне знать… Возможно, она искала кого-то… или заблудилась… Но я немедленно приняла твердое решение: моему Робину никогда не придется страдать от такого лечения! Химиотерапия хуже, чем самая изощренная пытка! Тот, кто не видел эту малышку, не имеет права голоса! Я видела ее! И потому я сбежала вместе с Робином из госпиталя…

Камера, которая только что показывала Эллен Зигрист, снова отъехала и запечатлела маленькую комнату с немногочисленной мебелью. Занавеси на окнах были опущены.

— Это не любительская съемка, — сказал Фабер. — Это делали профессионалы. Превосходный оператор, безупречное освещение, отличный звук. Тут поработала одна из этих групп.

— Каких групп? — уточнила Мира.

— С других вещательных каналов. Их таких много разъезжает… — Фабер очень коротко пересказал им телефонные разговоры медсестер на посту. — Может быть, это даже была команда с ОРФ.

Человек, которого не было видно, спросил:

— Что вы сделали после того, как покинули Детский госпиталь, фрау Зигрист?

— Тихо! — сказала она своему стонущему сыну, продолжая водить руками по его раздувшемуся телу. — Успокойся же, наконец… — Она посмотрела куда-то мимо камеры, в сторону невидимого человека. — Мы пошли к друзьям. Один из них рассказывал о женщине-докторе, которая излечивает рак без химиотерапии и операции.

— Этого не может быть! — вскрикнул Горан.

— Нет, это возможно, — возразила Людмилла. — И не только рак. Много других заболеваний тоже.

— Откуда тебе это известно?

— Я знала таких людей в Белграде, Горан. Они излечились при помощи народной медицины. В деревне тоже. Особенно в деревне. Но и здесь в Вене, и в Австрии. Многие. Я слышала и читала об этом.

— Почему тогда я не лечусь этой народной медициной, Бака?

— Тебе она не поможет, Горан.

— Но почему?

— Да послушайте же, наконец! — прервал их Фабер.

— Как зовут эту женщину-врача? — спросил голос до сих пор не показывавшегося в кадре человека.

— Фрау доктор Карла Монтевиво, — ответила фрау Зигрист. Теперь Роберт плакал.

— Она итальянка?

— Да.

— Где она живет?

— Во Флоренции.

— Вы поехали к фрау доктору Монтевиво?

— Да.

— И?

— Она осмотрела Робина и сказала, что у него нет опухоли Казаи, у него доброкачественная опухоль в печени, которая образовалась в результате психической травмы.

— В результате чего?

— Психической травмы.

— Что такое психическая травма, деда? — Горан посмотрел на Фабера.

— Понятия не имею! Слушай!

— Для фрау доктор Монтевиво, к примеру, доброкачественные образования в органах объясняются исключительно последствиями психологических травм или шоков и могут быть устранены при помощи исцеления психики.

— Исцеления психики? — переспросил мужской голос.

— Так точно! Исцеление тела посредством исцеления духа! — В голосе матери послышались нотки раздражения. — Какого рода психическая травма послужила причиной заболевания, легко можно установить, проведя компьютерную томографию мозга.

— Ага.

— Если вы собираетесь иронизировать по этому поводу, то я могу легко прекратить этот разговор!

— Это была не ирония, а удивление.

— С тех пор как моей матери удалось победить рак груди при помощи народных средств, я верю в альтернативную медицину. Мой погибший муж тоже верил в это. Теперь я должна в одиночку нести ответственность за судьбу нашего сына. Я благодарю всемилостивого Господа на небесах, за то что мне посчастливилось встретиться с фрау доктором Монтевиво. Причина психической травмы Робина была быстро обнаружена.

— И какова же причина?

Камера во весь экран показала лицо маленького мальчика, у которого слезы текли по бледным щекам, он тихо стонал.

— В прошлом январе Робина пришлось отправить к моей сестре Шарлотте — я ведь каждое утро должна была уезжать на работу в Вену в налоговую канцелярию, а возвращалась только вечером, — и он не мог вынести разлуки со мной.

— Таким образом, это и стало психической травмой для него?

— Да!

— И она вызвала рак печени?

— Только доброкачественную опухоль в печени! Для злокачественных образований и других серьезных заболеваний у фрау доктора имеются другие способы лечения, в зависимости от каждого конкретного случая. Она практикует, используя целительную силу природы, например высококонцентрированные спиртовые настойки растений для внешнего или внутреннего применения как в виде таблеток, так и в форме инъекций. На первом месте всегда стоит здоровый дух и абсолютная вера в действенность лечения — и в нее! Если эта вера отсутствует, то фрау Монтевиво ничем не сможет вам помочь.

— А у вас эта абсолютная вера существует.

— Ну конечно!

— У вашего сына она тоже присутствует?

— Моему сыну пять лет. Я должна верить за него. Никто не может быть исцелен, если он — или его мать, его отец — не верят в исцеление!

— А какое лечение назначила фрау доктор Монтевиво для Робина?

— Я должна оставить работу в Вене и снова забрать мальчика к себе. Я постоянно должна быть с ним. Тогда он снова станет здоров.

— Вы сказали, что у него боли и температура.

— Да, именно. И это хороший знак.

— Хороший знак?

— Естественно! Чем сильнее боли, чем выше температура, тем яснее доказательство того, что процесс исцеления уже начался.

— Фрау Зигрист, вы уже много дней находитесь в бегах вместе с вашим маленьким сыном…

Она поспешно прервала его:

— Да, потому что меня лишили родительских прав! Потому что нас разыскивает полиция! Потому что эти преступники…

— Фрау Зигрист! Фрау Зигрист!

— Это страшная женщина, Бака, страшная! — закричал Горан.

— Это просто невозможно понять, — сказала Мира. — Это совершенно невозможно понять…

— Поэтому Габи и рассказывает ее историю и историю этого Робина, да, — сказал Людмилла. — Она выбирает только такие истории, которые затронут чувства каждого человека. Именно поэтому она имеет такой успех.

«Умница Людмилла», — подумал Фабер.

— Потому что эти преступники… — снова начала Эллен Зигрист, и ее снова оборвал мужской голос:

— Мы должны придерживаться только фактов! А факт заключается в том, что главный врач Штайнер из детского отделения больницы в Клостернойбурге все с вами подробно обсудил уже после того, как вы вернулись из Детского госпиталя Святой Марии. Это действительно так?

— Да…

— Почему он так подробно все обсудил с вами?

— Он хотел непременно добиться того, чтобы я вместе с Робином вернулась к венским врачам… Я категорически отказалась.

— Почему?

— Потому что фрау доктор Монтевиво сказала, что эти из Вены убьют моего сына.

— Что они его убьют? Фрау доктор Монтевиво употребила слово «убьют»?

— Убьют, да, убьют! Своей химией!

— Может, она права? — с сомнением проговорил Горан. — Но доктор Белл, и фрау доктор Ромер, и господин профессор Альдерманн, и все остальные, они же не убивают никаких детей!

— Своей химией? — послышался снова мужской голос.

— Да! Да! Да! Тамошние медики убивают своих пациентов при помощи химии, таблеток и облучения! С помощью химиотерапии они делают естественный процесс исцеления рака невозможным, сказала фрау доктор Монтевиво.

— И вы верите ей?

— Ну конечно, я верю ей!

— Прелесть, что за случаи выискивает Габи, — сказала Людмилла. — Вот, к примеру, этот, когда столько людей верит в силу народной медицины! Потому что народная медицина так часто помогает и спасает тех больных, от которых отказались врачи.

— Это правда, Бака?

— Это нередко случается, — сказала Мира. — Народное целительство делает много хорошего. Но то, чем занимается эта фрау Монтевиво, абсолютно безответственно. Ты только посмотри на этого бедного мальчика! Матери ни в коем случае не следовало забирать его из госпиталя! «Психические травмы»! Мальчик не мог заболеть раком только из-за того, что должен был пожить у своей тетки!

— А если все же это правда? — Горан перевел взгляд с Миры на Фабера. — Людмилла сказала, что так много людей были исцелены средствами народной медицины!

— Горан, дай нам посмотреть передачу! — сказал Фабер. — Ты был очень болен. За то, что ты настолько поправился, ты должен быть благодарен врачам из госпиталя Марии, не забывай об этом!

— Я вовсе не забываю об этом, просто я сейчас совершенно растерян. А Робина мне ужасно жаль.

Между тем диалог на экране телевизора продолжал развиваться.

— …Вернемся к фактам, фрау Зигрист, — потребовал мужской голос. — Главврач Штайнер разговаривал с вами еще один раз. Это так?

— Да, это так.

— Он подтвердил еще раз то, что сказали венские врачи, что опухоль Казаи на начальной стадии всегда поддается лечению и что в его случае лечение надо начинать как можно быстрее, так как опухоль стремительно увеличивается в размерах. Он предупреждал вас об этом?

— Да.

— И все же вы отказались вернуться в Вену.

— Именно так.

— И только после второго бесплодного разговора главврач Штайнер заявил на вас в управление по делам молодежи Клостернойбурга. Я верно излагаю?

— Да, верно.

— Вслед за этим окружной судья Герберт Каничек от имени Австрийской Республики лишил вас родительских прав над вашим сыном Робином, родившемся десятого мая тысяча девятьсот восемьдесят девятого года решением суда от 28 июля 1994 под номером L518/86/19 и передал его в отдел по делам молодежи при окружном управлении.

— Да, именно поэтому мы скрываемся. Мы просто вынуждены скрываться.

— Вы знакомы с решением суда?

— Естественно!

— Но вы покинули свой дом в Вайдлинге задолго до двадцать восьмого июля!

— Не могла же я ждать, когда они придут и заберут у меня ребенка?

— Как вы узнали о том, что решил суд?

— О решении суда сообщили моей сестре Шарлотте. Время от времени я звоню ей по телефону. Тогда-то она и зачитала мне приговор суда. — Эллен Зигрист, заснятая крупным планом, режущим слух голосом, делая ударение на каждом слове, сказала: — Я обвиняю окружного судью Герберта Каничека как пособника медицинского терроризма!

— Это формулировка принадлежит фрау доктору Монтевиво?

— Так говорит она и я — и вместе с нами так думают миллионы других людей. Мой сын никогда не попадет в руки традиционной медицины, — заявила Эллен Зигрист, в то время как камера перешла с ее лица на Робина. Последний крупный план снова показал ужасный раздувшийся живот ребенка.

Через пять секунд экран в студии погас.

5

Передача продолжалась. В студию к Габи Гауенштайн пришли двое посетителей. Они — это были мужчина и женщина — заняли места за стойками из акрила справа и слева от нее. Мужчина был стройный, с седыми волосами и узким лицом, женщина была примерно его роста, черные гладкие волосы были расчесаны на прямой пробор, сбоку пролегала широкая обесцвеченная прядь. У нее были высокие скулы, красиво очерченный большой рот с полными губами, очень белая кожа и огромные черные глаза, которые, казалось, пламенели на ее лице.

«Пламенеющие очи — вот как это называется, — подумал Фабер, — не удивительно, что ей легко удается перетягивать людей на свою сторону».

Эта женщина, одетая в облегающее белое платье, которое провоцирующе подчеркивало красивые формы ее тела, была еще и центром необыкновенного эротического притяжения…

— Дамы и господа, — заявила ведущая, выражение лица которой по-прежнему отражало высшую степень участия, — вы видели потрясающие кадры любительской видеосъемки о судьбе маленького Робина и его матери Эллен Зигрист, которые были сделаны в номере отеля и переданы нам. Нам неизвестно, в каком отеле был сделан этот фильм. Фрау Зигрист и ее пятилетний сын скрываются уже около трех недель и разыскиваются полицией. Мы пригласили к нам в студию фрау доктора Карлу Монтевиво и господина главного врача Эдмунда Штайнера из детского отделения больницы Клостернойбурга. Мы пригласили еще одного неожиданного гостя. Господа имели возможность посмотреть фильм вместе с нами. Сначала хочу задать вопрос фрау доктору Монтевиво: это правда, фрау доктор, что вы являетесь не итальянской гражданкой, как утверждала фрау Зигрист в фильме, а немецкой, вы родились в Гамбурге и были замужем за итальянцем Альфредо Монтевиво, который занимался альтернативной медициной?

— Все верно, — сказала эффектная целительница. Ее голос прозвучал низко и полнозвучно. — Мой муж умер в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году.

— От чего?

Она чуть помедлила. Затем произнесла:

— От рака печени.

— Его лечили методами традиционной медицины?

— Сначала нет. Позднее, к сожалению, да.

— Почему «к сожалению»?

— Потому что представители официальной медицины убили его. Если бы его продолжали лечить средствами альтернативной медицинской науки, он был бы жив до сих пор.

— Ваш муж добровольно согласился на лечение со стороны официальной медицины?

— Лжедрузья убедили его в этом. Он уже был в таком состоянии, такой стадии, когда не мог самостоятельно принять правильное решение и больше не прислушивался к моему мнению.

— Вы отговаривали его от лечения традиционными средствами?

— Ну конечно!

— Фрау доктор Монтевиво, — начала ведущая, и на этот раз ее лицо выражало беспокойство, — это нелегко, но я обязана сообщить следующее: на основании решения врачебной палаты города Гамбурга вам запрещено заниматься своей профессией с первого февраля тысяча девятьсот восемьдесят пятого года!

— Я одна из многочисленных жертв медицинской мафии, — согласилась Карла Монтевиво.

— С восемьдесят пятого года вы лишены права работать в качестве врача, — настаивала Гауенштайн. — Все верно?

— Да, все правильно. Я и не чувствовала в этом потребности. С момента убийства моего любимого мужа представителями традиционной медицины я не хотела иметь с ними ничего общего. Больше того, я сражаюсь с ними, где только могу как, например, в случае с маленьким Робином. Я выработала основополагающие принципы «Новой медицины». Некоторые из этих принципов упомянула в этом фильме фрау Зигрист.

— В Австрии вам позволено продолжать работать?

— Нет, и вам это отлично известно! Я и не делаю этого.

«Глаза, — подумал Фабер, — эти глаза!»

— Я работаю исключительно в качестве консультанта и целительницы в области альтернативной медицины. Этого мне нельзя запретить делать, да мне никогда и не запрещали этого. По моей собственной методике я сделала из дюжины больных раком пациентов, которые — как мой бедный муж — должны были бы мучительно умереть из-за методов ортодоксальной медицины, снова здоровых и счастливых людей. Я уверена, что в ближайшие дни эти люди скажут свое слово и подтвердят мои слова.

— Ты веришь в это, деда? — спросил совершенно сбитый с толку Горан.

— Я не верю в это. Но все может быть.

— Тогда почему я должен…

— Подожди! — сказала Мира. — Подожди немного, Горан!

— В борьбе с раком… — провозгласила очаровательная женщина, при этом ее глубокий голос излучал тепло и таил в себе гигантскую гипнотическую силу воздействия.

«В первую очередь, воздействие на ее пациентов и их родственников», — подумал Фабер.

— …несмотря на ревностное использование химиотерапии, скальпеля и радиоактивного облучения, официальная медицина не добилась впечатляющих успехов в этой области.

— Господин главный врач Штайнер, прошу!

Седовласый врач с узким лицом возразил:

— Как раз наоборот, в лечении рака мы в последние годы добились ощутимых результатов. И фрау Монтевиво это должно быть известно.

— Не надо мне ничего приписывать! Вы не достигли никакого прогресса! — возмутилась прекрасная целительница.

— Господи всемогущий! — Штайнер прижал ладони к вискам. — Вы потеряли своего мужа, фрау Монтевиво! Он умер от рака. И вы обвиняете в этом традиционную медицину. Отсюда происходит ваша слепая ненависть к нам.

— Отсюда моя ненависть, так точно! Врачи убили моего мужа!

Ведущая всеми силами старалась изобразить одновременно потрясение, глубокую заинтересованность и остаться в этой ситуации непредвзятой. Ее лицо покраснело.

«Мне много раз приходилось иметь дело с телевидением, — подумал Фабер. — Я знаю, какие интриги плетутся по ту сторону камеры, кровавая драка за первое место в рейтинге программ. Если я в чем и уверен, так это в том, что сейчас думает Габи Гауенштайн. Ее лицо покраснело под гримом от блаженной мысли о том, какое место в рейтинге займет теперь их программа. Она знает, что ей удалось напасть на золотую жилу».

Между тем Штайнер продолжал говорить, постепенно теряя самообладание:

— Вы говорите не те слова, фрау Монтевиво, не те слова! Вашего мужа не убили!

— Нет, его убили, — делая ударение на каждом слоге, сказала целительница с пламенным взглядом черных глаз. — И я останусь при своем мнении. Обратитесь с жалобой в суд! Отдайте меня под суд! За свои слова я пойду в тюрьму — так же как и за мою «Новую медицину».

— Речь идет не о вас! — закричал Штайнер. — Сейчас речь идет о больном ребенке, попробуйте, пожалуйста, хотя бы один раз подумать о Робине! Когда фрау Зигрист, находившаяся полностью под вашим влиянием, сообщила мне, что опухоль находится на стадии исцеления и мальчик через два месяца поправится при условии, что официальная медицина оставит его в покое, я сказал ей, что без лечения ее сын умрет. И он — не прерывайте меня, я дал вам высказаться в свое время! — и он умрет, если фрау Зигрист не вернет его в больницу как можно скорее, это так же верно, как дважды два четыре.

— Он умрет только в том случае, если фрау Зигрист вернет его и его будут лечить методами традиционной медицины. Вот это действительно верно, как дважды два — четыре.

— Теперь я вижу, как верно я поступил, обратившись в управление по делам молодежи. Вы одержимая, фрау Монтевиво, вы представляете общественную опасность. Господи, сделай так, чтобы полиция разыскала фрау Зигрист и мальчика! И как можно скорее!

— Полиции никогда их не найти. Мы позаботились об этом.

— Кто это «мы»?

— Я и люди, которым я смогла помочь и которые верят в мою медицину.

— Если полиция не обнаружит мальчика и он умрет, то матери угрожает — по меньшей мере — обвинение в преднамеренном нанесении телесных повреждений, приведших к смерти. Вам и на это наплевать? Вы действительно так фанатично уверены в безусловной истинности вашего учения?

— Да, я уверена! А вам, врачам, не обвинения надо предъявлять, вам пора уже выносить приговор!

— Это зашло слишком далеко! — Гауенштайн наконец решила вмешаться. — Вы не можете так говорить, фрау Монтевиво!

— Я говорю так, как мне хочется. Я говорю правду. Скольким людям приходилось страдать из-за того, что они говорили правду?

— Фрау Монтевиво! — крикнул Штайнер. — Вы думаете, мне легко далось обращение с жалобой в управление по делам молодежи? Вы думаете, что мне неизвестно, какие трудности и мучения принесет всем заинтересованным лицам лечение против воли родителей, в нашем случае матери, прежде всего потому, что лечение продлится долго. Мне хорошо известно, что вы никогда не лечили детей с опухолью Казаи. Тысячи по всему миру избавились от такой опухоли, пройдя лечение исходя из нашей концепции.

Ведущая молниеносно облизала свои губы, словно повинуясь рефлексу. Однако Фабер немедленно отметил это.

«Рейтинг! — подумал он. — Рейтинг! Даже если коллеги лопнут от зависти, а мальчишка — как его звать-то? — сдохнет, такого высокого рейтинга не добивалась в этом году еще ни одна послеобеденная программа! Ни одна! Я знаю, что Габи думает сейчас именно об этом, — подумал Фабер, — я хорошо знаком с этой кухней, я точно знаю».

Ведущая Гауенштайн встала между своими гостями. Проникновенным голосом она сказала, исполненная доброты и любезности:

— Мне жаль, чрезвычайно жаль, фрау Монтевиво, господин главный врач, но время передачи ограничено. Я вынуждена вас прервать. Конечно, это не последний ваш разговор в студии «SOS», я уверена, что это была первая беседа из целой череды, которые состоятся позднее… Мне сейчас сообщили из режиссерской аппаратной, что в студию поступило очень много звонков от телезрителей… И это понятно! Ведь речь идет о человеческой жизни! И, кроме того, затронута чрезвычайно актуальная тема. Я сейчас прерываю вас, прошу меня простить за это, чтобы представить вам нашего неожиданного гостя. Это… — она сделала драматическую паузу, — …всем вам хорошо известный кандидат в депутаты в Национальный совет господин Удо Форстер…

Молодой, элегантный господин вышел из-за кулисы. На нем был надет летний костюм цвета розового дерева, туфли на чуть завышенном каблуке, и рядом с обручальным кольцом на среднем пальце правой руки он носил перстень с печаткой.

— Добрый день, господин Форстер! — сердечно поздоровалась ведущая, одновременно пожимая кандидату в депутаты в Национальный совет руку, как это принято в телевизионных передачах в Австрии и Германии. (Все то и дело по нескольку раз пожимают друг другу руку, хотя в последний раз они виделись не больше часа назад в гримерной.) — Как чудесно, что, несмотря на занятость, вы нашли время, чтобы прийти к нам!

— Это вполне объяснимо, — сказал политик, лучезарно улыбаясь, — учитывая столь трагичный повод.

В то время как он произносил эти слова, он успел пожать руки Карле Монтевиво и главному врачу Штайнеру, по всей видимости размышляя над тем, достаточно ли долго он показывал свои замечательные по красоте зубы. Внезапно посерьезнев, словно выступая на погребении, он добавил, пройдя за один из пультов:

— И при всей своей трагичности — столь выдающийся по своей важности повод. То, что здесь происходило и происходит, касается нас всех, я заявляю это совершенно открыто. Здесь идет речь о принципиальных для каждого из нас, для каждой отдельной личности, решениях. Позвольте мне очень коротко осветить для вас совершенно ужасную ситуацию!

— Я прошу вас сделать это, господин кандидат, — сказала Габи Гауенштайн и слегка поклонилась — как бы выражая крайнее уважение, но и осознавая свою собственную значимость.

— Чтобы долго не ходить вокруг да около, я открыто заявляю, — начал Удо Форстер, — что придерживаюсь того мнения, что традиционная медицина сама виновата в том, что люди бояться иметь с ней дело. За кулисами я следил по монитору за тем, что здесь говорилось. Сама виновата, потому что беспомощность и невежество традиционной медицины вынуждают все большее число пациентов прибегать к помощи альтернативной медицины. Никогда ранее у нее не было столько сторонников.

— Я протестую, господин кандидат! — сказал Штайнер. — Мы ни беспомощны, ни тем более не невежественны. Меня чрезвычайно удивляет, что вас — политика и дилетанта в медицине — пригласили на этот разговор, и теперь вы своими совершенно абсурдными утверждениями можете причинить еще больший вред…

— Уж будьте так любезны, дайте и мне высказаться до конца, — проговорил Удо Форстер.

— Но здесь не парламент! Я выражаю свой протест, чтобы вы использовали этот трагический случай как возможность — да еще бесплатную — для рекламы своей партии и…

— Господин главный врач, действительно, вы должны позволить господину кандидату высказать свое мнение до конца! — кокетничая, Габи Гауенштайн принялась наводить порядок.

Врач, сознавая свое бессилие, поднял руку и снова опустил ее.

— Спасибо! — снова взял слово Удо Форстер. — Медики-традиционалисты — вы, конечно, не из их числа, уважаемый господин главный врач — в своем подавляющем большинстве невежественны и беспомощны. Вам могут это подтвердить миллионы людей. Они даже не находят достаточно времени для того, и я открыто должен заявить об этом, чтобы, по крайней мере, исчерпывающе разъяснить пациенту его заболевание и проинформировать о необходимом лечении, его опасностях и побочных эффектах — в каждой инструкции по применению лекарственных средств, в каждом рекламном ролике на телевидении поднимается этот вопрос! И это тогда, когда получение всех подробных и терпеливых разъяснений — особенно при диагностике рака — является основополагающим правом пациента, тем более при условии, когда…

— Врачи Детского госпиталя Святой Марии и я…

— Господин главный врач, пожалуйста! — В этот раз Габи решила выступить в роли строгой учительницы.

Врач смирился.

— Извините, господин кандидат!

— …тем более при условии, — продолжил Фостер, извиняюще кивнув врачу и снова проникновенно обратившись к камере, — когда именно официальная медицина, и я открыто должен заявить об этом, добилась на сегодняшний день только незначительных успехов на смежных фронтах борьбы с онкологическими заболеваниями. Шанс на выздоровление имеют восемьдесят процентов заболевших, как, например, утверждается в случае с опухолью Казаи у детей, но и на ранней стадии обнаружения излечение становится скорее исключением, чем правилом. Несмотря на полмиллиарда долларов, которые за последние двадцать лет были вложены в исследования рака по всему миру, и я открыто заявляю об этом, большинство разновидностей рака-убийцы остаются непобедимыми. Если в пятидесятых годах… — Форстер вынул листок бумаги из кармана своего костюма цвета розового дерева, — …только каждый пятый австриец умирал от злокачественных клеточных новообразований, то в прошлом году уже у каждого четвертого умершего медики указывали в качестве причины смерти «злокачественные новообразования». Двадцать тысяч австрийцев ежегодно уходят из жизни, потому что клетки их организма начинают неконтролируемо размножаться… — Коль скоро Удо Форстер получил возможность высказаться, он явно не желал ни с кем делиться ею. — Легионы ученых исследователей до сих пор, и я открыто заявляю об этом, не могут достаточно четко назвать причины возникновения этого заболевания, даже причины не могут назвать! Генетические нарушения или загрязнение окружающей среды, индивидуальный образ жизни, питание, психические факторы — в гипотезах в среде специалистов недостатка нет. — Форстер поспешно перевел дух, чтобы не возникло паузы. — Именно эта очевидная даже для пациентов неуверенность профессионалов, и я открыто заявляю об этом, заставляет онкологических больных все чаще искать другие возможности излечения. Пациенты, лишенные традиционной медициной права голоса, хотят лично участвовать в борьбе со своим заболеванием. Согласно немецким исследованиям… — короткий взгляд в бумажку, — …от пятидесяти до восьмидесяти процентов раковых больных хотя бы однажды обращались к помощи альтернативных целителей. Так же поступила и фрау Зигрист, когда обратилась к фрау Карле Монтевиво, которая, и я должен открыто заявить об этом, излечила многие случаи раковых заболеваний, основываясь на методах нетрадиционной медицины — без всякого там скальпеля и облучения!

«Этот господин открыто заявляет то, что заявляет, — подумал Фабер. — Политики! Наши спасители от нужды, бесправия, страха, войны, взрывов бомб террористов, разрушения окружающей среды и болезней! Что бы мы делали без этих бесстрашных борцов за справедливость, свободу и мир?»

Штайнер поднял руку.

— Если мне будет позволено в виде исключения заметить…

— Прошу, дорогой господин главный врач! — Габи лучезарно улыбнулась в его сторону как бы говоря: я выполняю здесь роль судьи-арбитра между партиями и стараюсь быть справедливой ко всем.

Штайнер обратился к Форстеру:

— Я вынужден поправить вас, господин кандидат. Фрау Зигрист обратилась в связи с заболеванием своего маленького сына сначала ко мне. Я поставил диагноз: опухоль Казаи — и направил мальчика в Детский госпиталь Святой Марии. Там он в течение четырех дней проходил обследование, с матерью обсудили все нюансы, опасности, побочные явления, буквально все. Об этом имеются соответствующие записи. С точки зрения разъяснений и психологической помощи трудно было сделать что-либо большее. Фрау Зигрист приняла все это к сведению с пониманием и благодарностью. Утром двадцать первого июля она со своим маленьким сыном пришла в Детский госпиталь, потому что заранее было условлено, что в тот день должно было начаться химиотерапевтическое лечение. Затем вид ребенка, у которого под воздействием химиотерапии выпали волосы — фрау Зигрист до этого объяснили, что у ее сына предположительно тоже выпадут волосы, но они быстро снова отрастут, — так вот, вид этого ребенка ее настолько испугал, что она, забрав сына, поспешно покинула госпиталь.

— Она не испугалась, женщина перенесла тяжелейший шок, господин главный врач! — поправила его Карла Монтевиво, которая стояла, чуть выпятив живот.

«Она, верно, и ходит точно так же, — подумал Фабер. — Эти глаза, эти глаза…»

— В таком случае этот тяжелейший шок, — заметил Штайнер, — фрау Зигрист должна была бы перенести задолго до этого, потому что видела огромное количество безволосых детей, я еще дважды имел с ней беседу — но напрасно. Находясь под абсолютным влиянием фрау Монтевиво, она заявила, что никогда не даст своего согласия на химиотерапию. Робин чувствует себя хорошо, за исключением некоторых болей…

— «Некоторые боли!» — возмущенно воскликнул Горан. — Разве вы не слышали, как он жаловался и плакал, бедный Робин? Нет, это не мать, нет, это очень злая женщина — или она просто сумасшедшая. Робин же непременно умрет, если его не лечить. Вы же видели его! — Он повернулся в сторону Людмиллы. — И вы смеете утверждать, что многие люди вылечились благодаря таким целителям, как эта фрау Монтевиво?

— Да, Горан, да, я могу поклясться! — Маленькая, кругленькая сербка погладила его по волосам. — Я расскажу тебе о них. Но то, что происходит здесь, — это преступление. Этому нет оправдания. Уж тем более этому политику, который использует чужую беду для рекламы. Это позор!

«Уже действует, — подумал Фабер. — Телевидение! Невозможно себе даже представить, что бы случилось, если бы во времена Гитлера было телевидение…»

— И эти боли являются доказательством того, что процесс исцеления начался. — Штайнер наклонился вперед. — Это вы сказали такое фрау Зигрист, фрау Монтевиво! То, что вы сказали и сделали, и то, что вы скажете и сделаете в дальнейшем, это — по крайней мере, в случае этого пациента, я не могу подобрать другого слова — убийство!

Карла Монтевиво молча смотрела на него. Ее прекрасный рот презрительно скривился.

— Вы сами свидетели, дамы и господа, — включился кандидат в депутаты Удо Форстер, — как далеко в своей борьбе с нетрадиционной медициной заходит официальная медицина, вплоть до отрицания, зависти и ненависти, именно ненависти, господин главный врач. Но это еще не самое ужасное. Самое ужасное, и я открыто заявляю об этом, что мы вынуждены быть свидетелями того, как в случаях, подобных этому — с фрау Зигрист и ее маленьким сыном, — государство при помощи механизма лишения родительских прав присваивает себе право решать, как будут лечить человека. Дамы и господа, государство определяет то, как будет проводиться лечение наших детей! Не матери и отцы, а государство! Государство решает вопрос жизни и смерти больных детей, больных людей в целом! Государство!

— Вот именно! — поддержала его Карла Монтевиво. — Совершенно верно!

Форстер был в ударе.

— Куда это нас приведет? Куда это уже привело нас однажды? Вспомните противозаконные случаи эвтаназии во времена Третьего рейха! Вспомните… мне не стоит продолжать.

— Браво! — крикнула Монтевиво.

Глаза Габи блестели.

— Мы молчали слишком долго. Надо незамедлительно принимать меры!

«Невероятно, — подумал Фабер. — Будто в страшном сне мне только что привиделось, что у Гитлера могло оказаться в распоряжении телевидение. А у этого кандидата хватило смелости провести непосредственную параллель между глобальной системой убийства в нацистской Германии и системой здравоохранения в этом государстве! На смертельно больного Робина ему наплевать, так же как всем политикам наплевать на всех остальных людей, потому что они заряжены только на одно, только одного они жаждут и желают — власти. И чтобы получить эту власть, Форстер и ему подобные ничем не брезгуют».

— И это скоро произойдет, дамы и господа! — выкрикивал кандидат. — Поддерживайте меня и мою партию! Мы как раз подготовили для обсуждения в парламенте один насущный законопроект, согласно которому, и я открыто заявляю об этом, государство никогда не получит права диктовать больному, как ему лечиться. Каждый человек — детей будет представлять опекун — в случае болезни сможет сам абсолютно свободно выбирать между традиционной и нетрадиционной медициной! Мы требуем выделить средства для научных исследований в области альтернативной медицинской науки! «Новая медицина» фрау Монтевиво должна пройти проверку! Мы требуем проведения крупномасштабных опытов с целью сравнения действенности методов традиционной и нетрадиционной медицины при излечении разных заболеваний! Мы требуем долговременной опытной проверки того положения, что при добавлении к традиционным способам лечения методов из арсенала народной медицины болезнь протекает в гораздо более положительном ключе! Мы, дамы и господа, моя партия, и я открыто заявляю об этом, будем и дальше продолжать борьбу за то, чтобы в этом государстве была не фашистская, а демократическая система здравоохранения, присущая демократическому государству! — Кандидат в депутаты в Национальный совет Удо Форстер повернулся к Габи Гауенштайн. — Я от всего сердца благодарю вас за приглашение на вашу замечательную программу!

— Мы делаем все, что в наших силах, — сказала Габи скромно. — И мы благодарим вас, господин кандидат, и вас, фрау доктор Монтевиво, и вас, господин главный врач Штайнер… Вне всякого сомнения, это был один из самых важных выпусков нашей программы «SOS» до настоящего времени, так как поднятая господином Форстером проблема должна быть решена! Я уверена, что она будет решена в нашем парламенте при привлечении демократических методов…

— А Робин? — спросила Мира.

— На него ей наплевать, — заговорил Горан. — На него наплевать всем! — Он больше не пребывал в растерянности, сейчас он все для себя решил: он был против этой целительницы, против этой матери, за Робина, у которого тоже была больная печень, как и у него самого.

— …нам также интересно знать ваше мнение, дамы и господа, которые смотрят сейчас нашу передачу дома, — заметила Габи. — Мы ждем ваших звонков! Вы можете звонить по телефонам программы с настоящего момента до десяти часов завтрашнего утра. Наши номера: Вена 0222, затем 87878 — и цифры с 10 до 12! — Внизу экрана появилась вставка: «Мы превысили наше эфирное время на восемь минут, но при данных обстоятельствах мы были вынуждены это сделать…» Затем пошла музыкальная заставка. — Это был новый выпуск передачи «SOS». До встречи в следующий раз, привет и до свидания говорит вам ваша Габи Гауенштайн.

6

«Для хорошего выпуска новостей требуются кровь, сперма и национальный флаг», — говорил лорд Нордклифф, британский газетный магнат в первой половине двадцатого века. Успешные последователи, — подумал Фабер, — используют в своих интересах никогда не исчезающий интерес большинства людей к жизни коронованных особ, детей и животных».

Фабер сидел на большом балконе. На кухне, расположенной под ним, были открыты окна. Он слышал разговор Людмиллы и Горана.

— …об этой Монтевиво я не говорю. Тем более об этой матери. Но вот что я тебе скажу, Горан, ты даже не представляешь себе, сколько людей верят в гомеопатию и скольким она действительно помогла…

«В век телевидения, — подумал Фабер, — это превратилось в железную закономерность: «Хорошие новости — это плохие новости, плохие новости — это хорошие новости».

— …например, люди, которым врачи не в силах больше помочь, — послышался голос Людмиллы. — В отчаянии они обращаются к народным целителям… Недалеко от Белграда жила женщина, от которой врачи отказались, и вот один целитель спас ее при помощи экстракта омелы.

— При помощи чего?

— Ты же знаешь омелу! Они растут на деревьях! В зависимости от разновидности рака берут омелу, которая растет на дубах или на елях… Эта женщина делала инъекции экстракта еловой омелы и выздоровела. Я была этому свидетелем!

«На земле две трети людей живут в нищете, — подумал Фабер. — Ежедневно от голода умирают сорок тысяч детей. Почти у каждого из нас свои проблемы. Почему же мы так жаждем — именно жаждем — плохих, ужасных, страшных новостей? Неужели потому, что нам доставляет удовольствие видеть, слышать и читать, что у других дела идут еще хуже? Несчастья мы хотим, несчастья! Интересно, какой рейтинг приобрела бы программа с названием «Сегодня мне посчастливилось»? В то время как история больного раком маленького Робина станет, я уверен в этом, одним из самых больших успехов на ОРФ, рейтинг программы взлетит вверх — а вместе с ними и расценки за предоставление рекламного времени. Не только ОРФ, но и другие телеканалы, газеты и радиостанции вынесут на передний план трагедию Робина и станут пичкать ею людей. Ведущие, редакторы, звукорежиссеры, операторы и репортеры будут из кожи вон лезть. Если же они откажутся, то их просто попрут с работы. Разве так можно? Разве это не позор? Разве такое не должно быть запрещено?»

— …потом я слышала об одном мужчине из Клагенфурта, который вылечился благодаря экстракту ледебурии…

— Что такое ледебурия, Людмилла?

— Это растение, которое растет в Южной Америке. Из корней ледебурии можно приготовить не только экстракт, но и пилюли или чай…

«Мы живем в капиталистическом обществе, — подумал Фабер. — Здесь всем руководит закон рынка — спрос и предложение. Спрос на истории о Робине, об убийствах, пытках, ужасах, о животных, которые на пути на бойню сорок часов проводят в железнодорожных вагонах без воды и корма, о путешествиях и воровских налетах, спрос на безвкусные сериалы и романы, отвратительную бульварную прессу, глупейшие детективы, ужасные развлекательные семейные шоу с их ведущими-кретинами и дежурными шутниками, на «Золотые часы народной музыки» огромен и станет еще больше. В обществе со свободной рыночной экономикой все желания, стремления и потребности должны быть удовлетворены, и они удовлетворяются. И, кроме того, средства массовой информации круглосуточно заняты тем, чтобы создать эти потребности, стремления и желания. Таким образом, СМИ не только констатируют культурную деградацию системы, но и активно принимают участие в этом процессе…»

— Но почему люди излечиваются, Людмилла? Почему?