СТИВЕН БУТ

ЧЁРНЫЙ ПЁС

Посвящается Лесли
Черный пес (black dog): 1. Меланхолия, депрессия; плохое настроение. В сельской местности иногда, когда ребенок дуется, говорят, что черный пес укусил его за спину. Оксфордский словарь английского языка
1

Яркие лучи солнца заставили молодую девушку, выскочившую на улицу из задней двери коттеджа, зажмуриться. Она бежала, и ее босые ноги шлепали по каменным плитам дорожки, а распущенные волосы рыжими потоками стекали по ее обнаженным плечам.

Дверь за ней захлопнулась, и резкий голос за ее спиной внезапно стих — она оказалась полностью отрезанной от того, что происходило в доме. Пробегая через сад, девушка подняла пыль с тропинки, последние капли влаги на которой уже давно испарились под палящими лучами солнца. Поцарапалась о ветку пурпурной розы, которая попалась ей на пути, но даже не почувствовала боли.

— Подожди! — крикнула она.

Но деревянные ворота захлопнулись раньше, чем она успела добежать до них. Девушка всем телом прижалась к сухой каменной стене с острыми краями и протянула руку, чтобы схватить оказавшегося по другую сторону ворот старика за край одежды. Несмотря на жару, на нем была надета шерстяная куртка, под рукавом которой прощупывалась сильная, напряженная рука. Девушка постаралась ухватиться посильнее и почувствовала движение мускулов под своими глубоко впившимися в тело старика пальцами.

Гарри Дикинсон остановился, удерживаемый только этой женской рукой, которая тянула его за одежду. Он даже не повернул головы, чтобы не видеть мольбу в глазах своей внучки. Избегая взгляда Хелен, старик смотрел на ряд каменных коттеджей, и морщины у краев его рта слегка напряглись. Каменные стены и задние окна с белыми переплетами стали наконец охлаждаться в тени раннего вечера, хотя солнце продолжало безжалостно сверкать на шиферных крышах домов. На его свету зрачки в глазах Гарри превратились в крохотные черные точки, и ему пришлось тряхнуть головой, чтобы козырек фуражки закрыл его глаза от палящих лучей.

Хелен чувствовала смешанный запах земли, пота и свалявшейся шерсти, который полностью перекрывался знакомым застоялым запахом табака.

— Ты же знаешь, что это ничего тебе не даст! — воскликнула она. — Все равно, рано или поздно, тебе придется с этим столкнуться. Нельзя вечно бежать от проблем.

Громкий, вибрирующий звук, пронесшийся по долине за спиной Гарри, заставил его вздрогнуть. Вот уже час этот шум раздавался в разных местах над густым лесным массивом, покрывавшим склон до самого дна долины. Он отражался от холмов на ее противоположной стороне и напоминал хлопанье крыльев разозленной птицы, пригибая к земле заросли дрока и вереска и пугая пасшихся на склонах холмов овец.

— Мы все поймем, — продолжала Хелен, — ведь мы же твоя семья. Если б ты только рассказал нам…

Правая рука старика находилась в неестественном положении, и материя куртки на ней превратилась в уродливую гармошку. Девушка знала, что Гарри чувствует, как леса на склонах долины манят его: его тело напряглось в попытке сопротивляться этому зову. Его как будто разрывало на две части, и эти направленные в противоположные стороны силы делали его только увереннее в себе и жестче, заставляя распрямлять плечи и крепче сжимать челюсти. На его лице было написано твердое намерение выполнить задуманное.

— Дедуль, ну пожалуйста…

Острые края каменной кладки впивались Хелен в бедра сквозь шорты, а ладонь левой руки ныла в тех местах, где она оцарапала ее о шероховатую каменную поверхность. В какой-то момент ее с головой захлестнули эмоции, а теперь она не знала, что говорить. Девушка чувствовала свое бессилие перед всеми этими правилами, которые ограничивают и регулируют общение между двумя взрослыми людьми даже в тех случаях, когда эти люди являются членами одной семьи. Так уж сложилось, что в разговорах с дедом ей никогда не хватало слов для того, чтобы объяснить что-то этому самому близкому ей на свете человеку.

— Бабушка здорово разозлилась, но через какое-то время это пройдет, — сказала Хелен. — Она просто беспокоится о тебе.

Раньше ей не нужно было много слов, особенно в разговоре с Гарри. Он всегда точно чувствовал, что она хочет сказать, всегда реагировал на выражение ее глаз, на смущенную, обожающую улыбку, на лучи солнца, блестевшие в ее огненно-рыжих волосах, и на прикосновение ее крохотной, доверчивой ручки. Но Хелен уже давно выросла из детского возраста. Став учительницей, она выработала новый способ общения — округлый и не затрагивающий внутренних чувств собеседника. Однако Дикинсон все еще понимал ее и знал, чего она ждет именно сейчас. Но это было для него слишком сложно и шло вразрез с его многолетними привычками.

Постепенно вибрирующий шум, заглушенный монотонным шумом леса, стих до такой степени, что его едва можно было различить вдали. Его отсутствие позволило услышать другие вечерние звуки — порывы ветра, шелестящие в ветвях берез, мычание коровы, призывающей быка в долине, песню жаворонка в лиловых зарослях вереска. Гарри насторожился, как будто прислушивался к голосу, который никто, кроме него, не мог услышать. От этого голоса выражение его глаз стало печальнее, но спина распрямилась еще больше, а руки напряглись, и одна из них крепко вцепилась в кожаный поводок.

— Возвращайся, и давай поговорим, хорошо? — предложила Хелен.

Девушка никогда не слышала голоса, который сейчас звучал в голове ее деда. Она много раз честно пыталась это сделать, пристально глядя ему в лицо, наблюдая за его изменениями и не решаясь спросить, что же он слышит, а предпочитая вместо этого напрягать собственный слух, чтобы разобрать хотя бы ускользающее эхо. Как и большинство людей, всю жизнь проработавших под землей, Гарри старался как можно больше времени проводить на свежем воздухе. Стоя рядом с ним, Хелен научилась слышать звуки леса и неба, едва различаемые шорохи растущей травы, изменения направления ветра или всплеск рыбы, играющей в воде, но ей никогда не удавалось услышать то, что слышал ее дед. Она выросла с уверенностью, что это доступно только мужчинам.

— Если не хочешь говорить с бабушкой, то, может быть, расскажешь все мне, а, деда? — предложила девушка.

Звук вновь стал усиливаться, наплывая на них вдоль невидимой дороги, которая пролегала по дну долины. Он становился все ближе и ближе и, перевалив через Вороний склон, разрушил одну из базальтовых скал, а потом еще раз повернул на север в сторону деревни, пока, казалось, не повис прямо над головами у деда с внучкой. Теперь грохот стал таким сильным, что говорить нормальным голосом было невозможно, однако именно в этот момент Гарри решил ответить, повысив голос и стараясь перекричать грохот и рев, звучащие у него над головой.

— Шумный сукин сын! — прокричал он.

Вертолет развернулся, и его голубые борта сверкнули в тени вращающихся винтов. В проеме кабины можно было увидеть фигуру человека, пристально смотревшего на землю. А на двери вертолета было крупными буквами написано «ПОЛИЦИЯ».

— Они ищут эту пропавшую девочку, — сказала Хелен едва слышным голосом, звуки которого заглушались ревом винтов. — Девочку из «Вершины».

— Ну, это понятно. Но зачем так шуметь? — отозвался Дикинсон.

Он громко прочистил горло, собрал мокроту на язык и, растянув свои тонкие губы, сплюнул ее на заросли желтого крестовника, росшие около ворот.

Как будто обидевшись, вертолет неожиданно сдвинулся с места и полетел в сторону высоких кипарисов, которые росли на участке рядом с большим белым домом. Звук его двигателей изменился, когда он, подобно эхолокатору, прослушивающему океан, пролетел над домом и двинулся дальше над крышами и трубами соседних зданий.

— Единственная радость, что там он тоже всех переполошит, — проворчал старик.

— Дедуль…

— И больше говорить не о чем. По крайней мере, сейчас.

Хелен вздохнула. В голове ее теснились мысли, которые девушка не могла высказать, и чувства, которые она не умела объяснить. Старик сморщился, когда его рука вытянулась в еще более неестественном положении.

— Надо идти, детка, — сказал он, — а то Джесс оторвет мне руку.

Хелен покачала головой, но отпустила его. На ее руке виднелась тонкая ниточка крови — как раз в том месте, где ее оцарапал розовый шип. Кровь резко выделялась на ее розовой коже, но на палящем солнце уже успела свернуться и высохнуть. Девушка проследила за тем, как ее дед направился вниз по склону к подножию скал. Джесс, его черная лабрадорша, бежала впереди него по знакомой тропинке, налегая на поводок и с нетерпением ожидая момента, когда они доберутся до реки и она, наконец, окажется на свободе.

«Нет, вечно убегать от проблемы тебе не удастся! — подумала Хелен. — Но ты всегда можешь притвориться, что тебе пора гулять с собакой».

* * *

Ближе к подножию холма истекал потом Бен Купер — как и остальные занятые поиском люди. Пот ручьями лил между густыми волосами на его груди и образовал липкую пленку на животе. Его футболка на боках и на спине была насквозь мокрой, а кожа черепа неприятно зудела.

В гуще леса не чувствовалось даже дуновения ветерка, который мог бы охладить жару послеполуденного солнца. Каждая поляна превращалась в тепловую ловушку и, как воронка, втягивала в себя жару — температура на них доходила до восьмидесяти градусов[1]. А стоило сделать хоть пару шагов в глубь леса, как жуткая влажность заставляла все тело чесаться, и на запах его пота мгновенно слетались кучи крохотных назойливых насекомых.

Каждый человек в продвигавшейся по лесу шеренге был вооружен деревянным шестом, которым надо было шарить в высокой траве и раздвигать густые кустарники папоротника и ежевики. Потревоженная растительность испускала запах влажной зелени, и кожаные ботинки Купера быстро промокли. Его шест, когда он вытаскивал его из кустарника, оказывался покрытым гусеницами и другими насекомыми по всей своей длине. Каждые несколько минут приходилось останавливаться и стряхивать их, постукивая шестом по земле или по стволам стоящих рядом деревьев. Вдоль всей шеренги были слышны звуки этих постукиваний, которые заглушали жалобы и периодически возникающие то тут, то там разговоры.

Бен заметил, что после того, как он походит, уткнувшись носом в землю, у него начинает болеть шея. Поэтому когда шеренга остановилась, чтобы позволить кому-то в центре исследовать особенно густые заросли ежевики, он с удовольствием запрокинул голову и посмотрел поверх деревьев. Там он увидел часть Уин Лоу, которая находилась по другую сторону долины. Вот там, на голых скалистых пластах, которые все здесь называли Ведьмами, сейчас должно быть гораздо прохладнее. Там должен дуть свежий ветер с запада, который начинался в горах Уэльса и овевал всю Чеширскую равнину.

Последние два часа Купер ругал себя за то, что не прислушался к голосу разума и не захватил с собой шляпу для защиты от солнца. Впервые он стал завидовать патрульным, которые двигались в шеренге вместе с ним, с их темными остроконечными фуражками, козырьки которых были надвинуты на самые глаза, и блестевшими на солнце расходящимися лучами их значков. Иногда служба в Отделе уголовных расследований имела свои недостатки.

— Черт побери, какая бесполезная трата времени!

Констебль, двигавшийся рядом с Купером, был из участка Мэтлок и больше всего походил на пожилого измотанного деревенщину, которому вдруг пришло в голову вступить в ряды вспомогательных полицейских сил по поддержанию общественного порядка[2] графства Честерфилд.

И хотя эти силы были развернуты дальше по склону холма, прямо под «Вершиной», констебль Гарнетт каким-то образом умудрился оказаться в поисковой партии рядом с детективом из Идендейла и двумя рейнджерами[3] из Национального парка. Форма на Гарнетте выглядела скорее удобным домашним одеянием, а не знаком его профессии, а своим шестом он размахивал с такой силой и яростью, что его коллегам приходилось держаться от него подальше, чтобы защитить свои ноги.

— Вы так полагаете? — повернулся к нему Бен.

— А то, — сказал Гарнетт. — Говорили, что девчонка сбежала с ухажером.

— Этого я не знал, — ответил Купер. — То есть не слышал. На брифинге просто сказали, что она пропала.

— Как же, пропала… Попомните мои слова, она сейчас трахается где-нибудь с каким-то красавчиком. Пятнадцать лет — чего еще от них можно ждать в наши дни?

— Может быть, вы и правы, но провести поиски мы в любом случае обязаны.

— Я вам точно говорю, если б одна из моих двоих учудила такое — убил бы на месте!

Гарнетт с такой яростью ударил по молодому побегу, что тот переломился пополам; его молодые нежные веточки упали на землю, а на сломе ствола появился сок. Полицейский втоптал его в землю, наступив на него своим тяжелым форменным полицейским ботинком. Мысленно Купер выразил надежду, что если в лесу есть какие-то улики, особенно хрупкие, то он увидит их раньше, чем они окажутся на пути Гарнетта.

Но еще раз взглянув на констебля, он неожиданно улыбнулся. В этом человеке не было ничего угрожающего. Он был папашей средних лет, чьи амбиции становились тем меньше, чем больше делалась окружность его живота, но в нем не чувствовалось никакой угрозы. Купер почти физически ощущал все те мелкие и незначительные мысли, которые роились сейчас в голове Гарнетта: начиная от катастрофического выпадения волос и болей в пояснице и кончая размером счета за телефон.

— Скажите спасибо за сверхурочные, — заметил детектив. — Лишними они никак не будут.

— Вот здесь вы правы, приятель, — согласился констебль. — Абсолютно правы. Почему-то должно произойти нечто подобное, прежде чем эти негодяи решат раскошелиться, правда?

— Это все урезание бюджета.

— Бюджет! — В устах Гарнетта это прозвучало как проклятие, и оба собеседника замерли, как будто прислушивались к звуку, который символизировал конец всему, что их окружало.

— Они же только тем и заняты, что все подсчитывают… — развил свою мысль констебль. — Мы ведь для них не полицейские, а просто цифры в ведомости. Их гораздо больше интересуют громкие операции и процент раскрываемости. А до старых добрых полицейских никому и дела нет.

Он бросил огорченный взгляд вверх по холму, туда, где отряд полицейских общественной поддержки прокладывал свой путь сквозь подлесок за шеренгой пирамидальных тополей — люди выглядели черными кляксами на фоне зеленого пейзажа.

— Ну конечно, вы все это знаете лучше меня, приятель, — согласился Купер. — Осколок, так сказать, былого… Так держать. Успехов.

— Спасибо.

Бен только что вернулся из двухнедельного отпуска. И вот в первый же рабочий день его бросили на поиски Лауры Вернон, пятнадцати лет, пропавшей в прошедшую субботу. Они искали девочку с короткими темными волосами, выкрашенными в красный цвет, с серебряным гвоздиком в носу, пяти футов и шести дюймов[4] роста, которая выглядела старше своих лет. Если не удастся найти ее саму, надо найти ее одежду — черные джинсы, красную хлопковую футболку, белый спортивный лифчик, голубые трусики-бикини, голубые гольфы и пару кроссовок «Рибок» с узкой колодкой. Никто не стал уточнять, что, найдя ее одежду, нужно будет заняться поисками тела.

— Так вот, эта девчонка, — не унимался Гарнетт. — Если хотите знать мое мнение, то она сбежала со своим ухажером. С каким-нибудь манчестерским молокососом на мотоцикле, например. От пятнадцатилетних девиц в наши дни ждать больше нечего. Их с двенадцати лет учат в школе, как предохраняться, — так что ж вы хотите? И, естественно, родители ничего не знают. По крайней мере, не у таких девиц. Они вообще слабо помнят, что у них есть дети.

Ноги Купера все еще болели после всех восхождений, которые он совершил по отвесным стенам гор Каиллин[5] на Скае[6]. Его друзья, Оскар и Ракеш, работали в горноспасательной бригаде в Идендейле и просто бредили горами. Но сейчас ему совсем не помешал бы спокойный денек в управлении, чтобы сделать несколько телефонных звонков, узнать, что произошло за последние две недели, выслушать все последние сплетни… Все, что угодно, только не бегать вверх-вниз по близлежащим холмам!

Однако он прекрасно знал окрестности — сам родился в деревне в нескольких милях вниз по долине…

Большинство сотрудников, задействованных в поисках, были из местных полицейских участков или даже из самого управления, а некоторые из них — абсолютно городскими жителями. Если оставить их без присмотра на холмах, они будут десятками падать в старые заброшенные шахты.

А констебль Гарнетт вполне мог оказаться прав. Это случалось сплошь и рядом — молодежи надоедала жизнь в Скалистом Краю[7], ее манили блеск и ритм больших городов. То, что имеет место ухажер, тоже вполне возможно — и почти наверняка родители Лауры считают его неподходящей партией. Если верить первичным опросам, то Верноны утверждают, что никаких проблем у них дома не было. Ни семейных ссор, ни иных причин, по которым девочка могла бы уйти из дома. Но разве не все родители так говорят? В семейных отношениях всегда масса недопонимания, а о некоторых вещах никто и не догадывается. Особенно если речь идет о семьях, членам которых не хватает времени или желания пообщаться друг с другом.

Правда, в данном конкретном случае были некоторые особенности. Лаура не взяла с собой ни одежду, ни другие личные вещи, и денег у нее было очень мало. В первичных опросах указывалось, что кто-то видел, как она в субботу вечером общалась с каким-то молодым человеком на краю пустоши, поросшей кустарником и известной среди местных как Целина.

Добравшись до склона холма под деревней Мурэй, Купер вспомнил, что однажды был в доме, в котором живет Лаура Вернон. Этот большой белый дом называли «Вершиной», и сейчас он находился прямо над поисковой партией, скрытый за деревьями, которые росли на прилегающем к нему участке. Когда-то это был дом владельца шахты, большой и вычурный, с разбитым регулярным садом, полным азалий и рододендронов, с потрясающим видом на окружающий пейзаж с террасы. Бена пригласили в этот дом на восемнадцатый день рождения его одноклассника, парня, у которого были богатые родители. Это было хорошо известно всем в старой средней школе Идендейла, еще до того, как им устроили экскурсию по большому дому. Но это были не Верноны, а семья, которая жила в доме задолго до них — местная семья: ее глава получил в наследство сеть бензоколонок, разбросанных по всему графству. В какой-то период эта цепь охватывала не только Идендейл и его окрестности, но и выходила за границы Дербишира, доходила до Южного Йоркшира и появлялась даже в предместьях некоторых городов. Потом, как это неизбежно случается, бизнес пришлось продать одной из крупных компаний, а бывшие владельцы получили свои наличные и переехали. По слухам, за границу. Чаще всего называли Южную Францию или Италию.

Какое-то время «Вершина» пустовала, пережидая рецессию. Фотографии ее элегантного фасада регулярно появлялись в дорогих глянцевых буклетах компаний, торгующих недвижимостью. Ожидая приема у врача, жители окрестных деревень называли друг другу количество ванных комнат в этом особняке, рассуждали, насколько это целесообразно, и качали головами, разглядывая ценники со многими нолями. А потом в «Вершину» въехали Верноны. Никто не знал, откуда они появились или чем конкретно занимался мистер Вернон. Известно было только, что он занимается «бизнесом». Каждое утро Вернон уезжал на своем «Ягуаре XJS» в направлении Шеффилда и иногда не возвращался по несколько дней. Может быть, они тоже пережидали время в «Вершине», прежде чем рвануть в Тоскану?

— Вам ведь тоже не помешают лишние деньги, а? Вы же только что были в отпуске? — услышал Купер голос Гарнетта.

— В Шотландии, — ответил он.

— Черт побери! В Шотландии? Но это тот же Скалистый Край, только воды побольше, нет? Не могу понять смысла ехать туда на отдых. По мне, так в отпуске мне надо побольше песка и солнца. Не говоря уже о дешевой выпивке. Вот Ибица[8] — это по мне. Куча пабов, казино и всего такого. Съешь, бывало, паэлью[9], запьешь ее парой бутылочек сангрии[10] — и к «одноруким бандитам»[11]. И больше ничего вообще не надо. Да и жена со мной разведется, если я предложу ей что-нибудь другое. На будущий год она думает о Мальдивах. А я даже не представляю себе, где это.

— По-моему, где-то на востоке от Ибицы, — заметил Купер. — Вам там понравится.

Шеренга опять двинулась вперед, и Бен отмахнулся от кучи мух, пытавшихся облепить его лицо. Солнце, песок и дешевая выпивка совсем не привлекали детектива. Даже когда он находился на Скае, его мысли то и дело отрывались от скалистой стены перед его глазами и возвращались к собеседованию по поводу продвижения по службе, которое предстояло ему теперь уже в ближайшие дни. Скоро в управлении полиции Идендейла открывается вакансия детектива-сержанта. Осборн болеет уже много недель, и все говорили, что все произойдет как обычно — ранняя пенсия по болезни, которую придется выплачивать из скудного бюджета на охрану общественного порядка. Бен Купер считал, что он — лучшая замена Осборну. Десять лет службы, из них пять — в Отделе уголовных расследований, и знание местной специфики, в котором никто не мог с ним сравниться. Должность сержанта — это именно то, что ему надо. Более того — это именно то, что необходимо его семье. Купер вспомнил взгляд матери, которым она встречала его каждый раз, когда он возвращался с работы — в нем стоял вечный немой вопрос. В течение дня он часто вспоминал о матери — каждый раз, когда видел кого-то старого или больного. Бен думал о ее кажущихся бесконечными боли и печали и о единственном лекарстве, которое, как он понимал, могло ее излечить. Острое желание помочь ей хотя бы на этот раз не давало ему покоя.

Поисковая шеренга вновь углубилась в лес, и шелест древесных крон заглушил шум вертолета, который все еще кружил над долиной, исследуя леса с помощью инфракрасной камеры. Неожиданный переход от слепящего солнца к густой тени сделал обследование подлеска практически невозможным. В зарослях папоротника и иван-чая, доходивших Куперу до груди, вполне мог прятаться взвод САС[12] в полном боевом обмундировании, спокойно ожидая, пока какой-нибудь бобби[13] не наткнется на них с деревянным шестом в руках.

Где-то неподалеку заклекотал и взлетел фазан. Еще дальше раздался какой-то новый звук. Деревья были слишком толстыми и густыми, чтобы можно было определить, где и как далеко находится его источник. Но это точно была собака, которая пролаяла только один раз.

2

Шарлотта Вернон не двигалась вот уже четверть часа. То ли сказывалось действие алкоголя и таблеток, то ли дело было в ее встревоженном состоянии, но в течение дня она несколько раз внезапно переходила от крайнего возбуждения к полной неподвижности. Казалось, что на короткие периоды времени ей удавалось полностью отключиться от всех мыслей, прежде чем ее вновь охватывали приступы ужаса. Бесконечное ожидание просто убивало женщину.

Сейчас она стояла на террасе, опершись на каменную балюстраду, и наблюдала за вертолетом, маячившим в воздухе. Хозяйка дома внимательно следила за вращением лопастей его винтов, как будто хотела прочитать что-то в их движении. На столе, рядом с ее рукой, стоял наполовину пустой бокал с «Бакарди»[14] и пепельница, полная раздавленных окурков с фильтрами ярко-алого цвета.

Так Шарлотта провела на террасе практически весь день, не обратив внимания на то, что солнечные лучи уже оставили в покое ее плечи и скрылись за домом. Теперь она стояла в тени, и остывающие камни вокруг нее стали негромко потрескивать и перешептываться. Шевелилась женщина, только когда у нее за спиной, в доме, звонил телефон. Каждый раз ее пальцы сильнее стискивали край балюстрады, пока Грэм отвечал на звонок. Напрягаясь, она пыталась расслышать, о чем идет разговор, а потом закрывала уши руками, как будто хотела отгородиться вообще от любого шума.

Но все звонки были от друзей. Некоторые из них были даже деловыми, и на них Вернон отвечал приглушенным голосом, виновато отвернувшись и лишь изредка поглядывая на спину жены. Казалось, он испытывает облегчение от возможности не смотреть на ее фигуру с высоко поднятой головой на фоне Ведьм. В таком виде она напоминала ему героиню эпоса о рыцарях Круглого стола короля Артура, ожидающую вестей с поля битвы.

Ответив на последний звонок, Грэм повесил трубку и повернулся к жене.

— Это Эдвард Рэндл из ОЭК, — сказал он. — Шлет свои соболезнования. А еще хотел узнать, приезжать ли им с Мартиной завтра вечером. — Замолчав, мужчина стал терпеливо ждать, пока Шарлотта не заговорит. Но слышно было только приглушенное жужжание вентиляторов да отдаленный собачий лай где-то в деревне. — Я сказал ему, чтобы они обязательно приезжали, — добавил Вернон. — Мы же не можем полностью изолировать себя от людей, правда? Ведь жизнь продолжается…

Интересно, подумал Грэм, услышала ли Шарлотта то, что он ей только что сказал. Она теперь находилась в своем мире, где Объединенная электрическая компания и подобные ей тривиальности просто не существуют. Грэм придвинулся ближе, не зная, стоит ли ему дотронуться до жены, хочет ли она этого, или это только усугубит ее состояние. Угадать было просто невозможно.

Когда хозяин дома только вышел на террасу, то почувствовал запах крема для загара, исходивший от тела супруги. Осветленные волосы Шарлотты спускались ей прямо на шею и доставали до края ее парео[15]. Ее стройные, сильно загорелые ноги были видны до самой границы ее бикини — мускулы на них были напряжены и натянуты. Грэм ощутил прилив физического желания, но постарался подавить его. Может быть, стоит подождать вечера, когда его жена вернется к своему обычному восприимчивому состоянию? А может быть, это случится завтра…

— Ты слышала, что я сказал, Чарли? — спросил Вернон.

— Как бы мне хотелось отключить этот телефон, — отозвалась женщина.

— Но тогда мы не узнаем… новости.

— Ты хочешь сказать, когда они ее найдут?

Шарлотта говорила усталым голосом — давало о себе знать напряжение последних сорока восьми часов, хотя она и отказывалась в этом признаться.

— Ведь они ее найдут, правда, Грэм? — прошептала она.

— Обязательно найдут.

Вернон вот уже два дня повторял одни и те же ободряющие фразы. Он старался говорить как можно более искренно, но сомневался, что жена верит ему. Сам себе он не верил ни на йоту.

Вертолет стал разворачиваться, и лопасти его винтов скрылись за холмом. Было видно, что Шарлотта расстроена его исчезновением — как будто она не успела до конца прочитать послание, потому что не очень старалась. С террасы не было видно домов в деревне: единственными обитаемыми местами, которые можно было разглядеть, были две фермы, расположенные высоко на противоположном склоне — их выгоревшие каменные стены настолько сливались с окружающим пейзажем, что казалось, будто бы они росли прямо из земли. Неудивительно, что миссис Вернон не хотела, чтобы вертолет улетел. Он был единственным свидетельством жизни, которое она могла видеть с «Вершины».

— Ты же слышал, как девочки убегают из дома и исчезают навсегда, — сказала женщина. — В Лондоне. А она может сбежать в Лондон, Грэм? Как она туда доберется?

— Ей всего пятнадцать лет, — ответил мужчина, — ее привезут обратно.

— Как она туда доберется? — повторила свой вопрос Шарлотта. — Где достанет деньги? Наверное, она может ехать автостопом. Но знает ли она, как это делается? Почему она ничего не взяла из одежды?

За эти два дня она задала слишком много вопросов, на которые ее муж не мог ответить. Он хотел бы уверенно сказать жене, что Лаура доберется не дальше Уэйквелла и что полиция найдет ее еще до наступления утра. Он пытался это сказать, но слова застревали у него в горле.

— Не хочешь зайти в дом? — предложил Вернон. — Надо что-то поесть.

— Пока не хочется, — ответила его жена.

— Темнеет. Может быть, ты хочешь переодеться?

— Я хочу остаться здесь, — чуть громче прозвучал голос Шарлотты.

— Чарли…

— Пока они не прекратили поиски, — сказала женщина, — я хочу быть здесь.

На столе, обложкой вверх, лежала раскрытая книга. Из нее было прочитано всего несколько страниц, да это было и не важно. По обложке Грэм определил, что книга была из популярной серии об американском патологоанатоме, который расчленял бесконечные трупы и ловил бесчисленных серийных убийц: на темном фоне обложки была изображена непонятная часть человеческого тела.

— Я не могу представить себе, куда еще она могла деться, — произнесла Шарлотта. — Все пытаюсь и пытаюсь, чуть мозги не вывернула. Но ведь мы уже везде искали, правда, Грэм? Ты можешь придумать еще какое-то место?

— Мы обшарили уже всё, — согласился Вернон.

— А эта девочка в Марпле?

— И там тоже. Ее родители сказали, что она уехала во Францию на каникулы.

— Ах да, я забыла…

— Вот если она связалась с плохими людьми…

— Как? — быстро прервала мужа Шарлотта. — Мы всегда были так осторожны! Где она могла встретить этих «плохих людей»?

— Надо признать, что такое иногда случается. Некоторые из ее друзей… Даже дети из лучших семей могут слететь с катушек.

— Наверное, ты прав.

— Я кое-что слыхал про эти новомодные тусовки. Говорят, что они могут продолжаться весь уикенд.

— Ты имеешь в виду наркотики? — содрогнулась миссис Вернон.

— Когда она вернется, надо будет с ней серьезно поговорить об этом.

После того как вертолет улетел куда-то на другой конец долины, стали слышны отдаленные голоса, звуки которых прохладный бриз приносил из деревни. Грэм с Шарлоттой никого не могли видеть из-за густых деревьев, окружавших дом, но они оба знали, что по склонам холмов, перекрикиваясь, двигается множество людей в поисках их дочери.

— Вполне возможно, что у нее были друзья, о которых она нам ничего не рассказывала, — заметил Вернон. — И не надо закрывать на это глаза. Она могла ходить в такие места, о которых нам знать было не положено.

— У Лауры не было от меня секретов, — покачала головой его супруга. — От тебя, конечно, были, но от меня — нет.

— Как скажешь, Чарли.

Спокойное согласие мужчины заставило Шарлотту нахмуриться.

— Ты что-то знаешь, Грэм? Что-то, чего не хочешь рассказать мне?

— Ну конечно же, нет!

Вернон вспомнил о своем последнем разговоре с дочерью. Он произошел в четверг вечером, когда она проскользнула к нему в кабинет и заставила налить ей глоток виски. Ее лицо уже было розовым от возбуждения, еще до того, как на нее подействовало выпитое. Лаура оперлась на край стола и погладила отца по руке, улыбнувшись ему той взрослой и призывной улыбкой, которая, как она знала, производила неизгладимое впечатление на всех гостей мужского пола. Ее волосы были вновь перекрашены, и на этот раз их красный оттенок был ярче, чем обычно, почти пурпурным, а лак для ногтей был таким темным, что казался черным. А потом она заговорила с Грэмом с легким подмигиванием и таким выражением глаз, как будто в жизни для нее не было никаких тайн. Она высказала ему свою просьбу, и на следующее утро он уволил Ли Шерратта. Второго садовника за год.

— Конечно, нет, Чарли, — повторил хозяин дома.

Супруга приняла его слова к сведению.

— А этот мальчик, Ли?

Вернон промолчал. Он закрыл заброшенную книгу, положив между страницами мягкую кожаную закладку, а затем забрал со стола стакан с «Бакарди». Теперь в их части долины солнце практически исчезло, но изломанные контуры Ведьм продолжали купаться в бледном красноватом свете, а кое-где, где проходили русла ручьев, по которым во время дождей мчались дождевые потоки, этот свет превращался в черные неровные полосы.

— Так как с ним, Грэм? Как с этим мальчиком? — повторила свой вопрос миссис Вернон.

Ее муж знал, что для нее Лаура все еще была чистым и невинным ребенком. Она до конца дней будет думать о дочери именно так. Но Грэм видел дочь совсем другими глазами. А что мальчик? Мальчик и так уже достаточно наказан. Наказан за то, что отказался плясать под дудку Лауры. Ли Шерратт оказался слишком упрямым, чтобы играть с ней в игры — правда, к тому времени он уже был занят другими. Поэтому Грэм и выгнал его. Как того хотела его дочь.

— Полиция допросила его. Он сказал, что не видел Лауру много дней, — сказал Вернон жене.

— И ты в это веришь?

— Кто знает, кому сейчас можно верить… — пожал плечами мужчина.

— Я хочу поговорить с ним. Сама. Я заставлю его сказать правду.

— Не думаю, что это хорошая идея, Чарли. Пусть этим занимается полиция.

— А они знают о его существовании?

— Ну разумеется, знают. В любом случае он есть у них в картотеке. Из-за угона машины.

— Что ты сказал? — удивилась миссис Вернон.

— Да ты должна это помнить. Машину угнали со стоянки на вершине скалы. Она принадлежала каким-то немцам. Лаура рассказывала нам об этом.

— Да, и вправду… — В голосе Шарлотты звучало сомнение.

В конце концов, она позволила увести себя в комнаты, где стала машинально трогать привычные предметы — подушку, чехол на стуле, табурет возле пианино, серебряные рамки с фотографиями на стеллаже… Открыла сумочку, дотронулась до помады и зажгла еще одну сигарету.

— Кто еще будет завтра? — спросила Шарлотта.

— Уингейты. Падди и Франс. С ними будут их друзья из Тотли. Оказывается, они занялись компьютерным бизнесом и поставили две системы в Донкастер и Ротерхэм. Падди говорит, что перспективы самые радужные. Так что мне надо шевелиться побыстрее, чтобы не упустить свою выгоду.

— Тогда надо подумать, чем их кормить.

— Умница.

Когда хозяйка особняка посмотрела на мужа, в ее глазах не было и намека на слезы. Это обрадовало Грэма — Шарлотта никогда не была плаксой, и он просто не знал, что делать с ее слезами. Вместо того чтобы заплакать, миссис Вернон занялась узлом своего парео, позволив мужу увидеть ее загорелые бедра и нежный изгиб линии живота над краем ее бикини.

— Тебе нравится Франс, правда? — спросила она.

Грэм усмехнулся, узнав знакомое начало.

— Но не так, как ты, Чарли.

Он сделал шаг к супруге, но та неожиданно отвернулась, взяла со стеллажа одну из рамок для фото и стала гладить ее углы.

— А ты не сходишь к этому Шерратту, а, Грэм? Чтобы помочь найти Лауру? — попросила она.

— Давай пока забудем про это, Чарли.

— Почему?

— Потому что ее найдет полиция.

— А она ее найдет, Грэм?

Рамка в руках женщины была пустой. Фотографию из нее Верноны отдали полиции, чтобы дочь могли идентифицировать, когда найдут. Грэм взял рамку у жены из рук и поставил обратно на стеллаж.

— Обязательно, — ответил он.

* * *

Приступ гнева пожилой женщины прошел, но ее руки, лежавшие на подлокотниках кресла, украшенных цветочным узором, все еще продолжали вздрагивать и непроизвольно сокращаться. Хелен подождала, пока она окончательно успокоилась, и плотнее прикрыла ее плечи кардиганом, соскочившим с них.

— Я поставлю чайник, бабуль, — сказала она.

— Как хочешь, — отозвалась старушка.

— Заварить твою специальную заварку?

— В пакетиках будет достаточно. И не забудь положить в заварной чайник один лишний. Ты знаешь, как я люблю…

Хелен стояла около узкого кухонного окна коттеджа «Солнечные часы», пока чайник не закипел. Электрические домашние приборы, купленные ее отцом для родителей жены, занимали все пространство кухни, в которой было не повернуться. Между кухонной плитой и большим прямоугольным сосновым столом, придвинутым своей короткой стороной вплотную к мойке, не хватало места и для двух человек.

Стол был заставлен кухонными принадлежностями и застелен кружевными салфетками с изображениями побережья Северного Уэльса, на которых лежали пучки мяты и чабреца, перевязанные нитками. Здесь же стояли банка с мармеладом и еще одна банка, из которой торчали деревянные ложки, лопатки и картофелечистка с деревянной ручкой. Рядом лежала деревянная разделочная доска, возле которой находилась чашка с водой. А в чашке мокла половинка луковицы. У двери на задний двор, на голубом линолеуме, стояли резиновые сапоги и деревянная трость, а рядом с ними висел на крючке темно-зеленый дождевик с вельветовым воротником. На этом же месте обычно висела кепка Гарри. А дождевик Хелен подарила ему на семьдесят пятый день рождения.

— Раньше он таким никогда не был, — раздался голос ее бабушки из кресла. Кухня находилась совсем рядом, так что ей не пришлось даже повышать голос, чтобы быть услышанной. — Никогда не доходило до такого. А теперь, каждый раз, когда он со мной заговаривает, мне кажется, что он вот-вот оторвет мне голову.

— А ты не спрашивала его, что происходит? — отозвалась девушка.

— Спрашивала ли я его? Твоего деда? Да это все равно что говорить со стеной!

— А может быть, ба, он просто заболел?

— Ну да, вроде бы на прошлой неделе он подхватил простуду.

Хелен видела, что пожилая женщина считает Гарри просто распустившимся стариком с дурным характером и что в его раздражительности есть и ее доля вины. Но сама девушка склонялась к тому, что у деда появилось какое-то серьезное заболевание, о котором он не хочет никому говорить и которое держит в страшном секрете, чтобы не грузить этим свою жену и других членов семьи.

Такая ситуация была вполне вероятна, особенно если вспомнить, что ее деду было за семьдесят, что он курил всю свою сознательную жизнь, большую часть которой провел в шахте свинцового рудника, и что ему пришлось пройти через такую ужасную войну. Ее бабушке, Гвен, такие мысли в голову не приходили. Она будет свято верить в простуду Гарри до тех самых пор, пока того не опустят в могилу на кладбище Сент-Эдвин.

— Да и потом, его болезнь не мешает ему ходить на эти его прогулки с Джесс. И с приятелями не мешает встречаться, — заметила старушка.

— Ты права, ба.

Хелен обдала заварной чайник кипятком, положила в него три пакетика чая и залила их водой из электрического чайника.

Пока чай доходил, она выглянула в окно, на долину, которая раскинулась прямо за огородом. Сам огород пестрел яркими цветами петуний и фиалок, кусты картофеля были украшены мелкими цветами бледного желто-голубого оттенка, а по воткнутым в землю палкам вверх тянулись зеленые побеги фасоли. А вот лес, который начинался сразу же за огородом, выглядел мрачно и таинственно. В полумиле от дома Хелен увидела в небе полицейский вертолет. Все еще ищут. Все еще надеются.

— Он здорово изменился. И о своих дружках думает больше, чем обо мне. Больше, чем о своей семье! — продолжала возмущаться Гвен.

— Дедушка никогда не забывает о семье, — возразила ее внучка.

— А я говорю, что они сделали его другим человеком. Этот Уилфорд Каттс и второй, как его, Сэм Били.

— Да они просто его друзья! Работали вместе с ним. И не имеют никакого отношения к тому, что с ним происходит.

— Это они во всем виноваты.

— Уверена, что ты ошибаешься, бабуль. Они его друзья еще со времен шахты Глори Стоун. Он знает их целую вечность.

— Сейчас все изменилось. Все не так, как было в то время, когда они вместе работали. Сейчас они дурят ему голову и уводят из семьи.

— Не понимаю, о чем ты, — пожала плечами Хелен.

Хотя сама она иногда задумывалась, о чем три старика могли разговаривать, прогуливаясь по холмам или сидя на грязноватом дворике Уилфорда, в окружении кур и странного набора других домашних животных. Иногда Гарри приносил с таких встреч кепку, полную коричневых, покрытых пятнышками яиц от маранов[16], или пакет картошки — Уилфорд выращивал ее в заброшенном паддоке, который превратил в большой огород. А порой они все втроем ходили в паб, где Сэм Били чувствовал себя как рыба в воде и проставлялся пивом.

— Он изменился после того, как перестал работать, — сказала Гвен. — Они все изменились. Мужчинам не пристало бездельничать. По крайней мере, не таким, как эти. Иначе дьявол накладывает на них свои лапы.

— Ба, ты говоришь абсолютные глупости.

Хелен нашла в холодильнике пакет «долгоиграющего» молока и добавила несколько капель в чашку, а потом налила в нее чай, предварительно убедившись, что тот достаточно настоялся.

Ее бабушка сохранила старый линолеум на кухне. Она так сильно протестовала, когда пол в гостиной затянули новым ковролином, что ее зять Эндрю решил не спорить с ней по поводу кухни. Гвен сказала, что линолеум легче мыть, и теперь, когда Хелен смотрела на синий пол, он казался ей неотделимым от темных дубовых панелей, старых неровных стен и беленых каменных дверных проемов.

— Так вот, о них он думает больше, чем обо мне, — повторила Гвен. — Я уже говорила. А сейчас он это доказал.

— Давай не будем об этом. Пей свой чай.

— Ты хорошая девочка. И всегда была его любимицей. Почему бы тебе с ним не поговорить?

— Попробую, — пообещала Хелен.

Она стояла рядом с креслом своей бабушки и смотрела сверху вниз на ее седую голову. Волосы старой женщины были такими редкими, что сквозь них проглядывала розовая кожа на черепе. Девушке захотелось обнять бабушку за плечи, прижать ее к себе и сказать ей, что все будет хорошо. Этот неожиданный прилив нежности и жалости заставил ее отвернуться.

А потом она увидела своего деда — его маленькую фигуру в самом конце тропинки, спускавшейся с холма. Он только что появился из-за деревьев, росших у подножия Вороньего склона. То ли в том, как он двигался, было что-то необычное, то ли сутулился он как-то по-особому — сейчас Хелен не смогла бы сказать, — но она немедленно поняла, что случилось что-то очень плохое.

Гвен насторожилась и посмотрела на внучку — она почувствовала что-то в ее напряженном молчании.

— Что случилось, милая?

— Ничего, бабушка.

Хелен отперла заднюю дверь и вышла на побеленные ступеньки. Неожиданно она почувствовала, как из коттеджа у нее за спиной на нее хлынул поток воспоминаний — словно клубы дыма из горящего дома. Это были воспоминания детства, и касались они в основном ее деда: девушка вспомнила, как они с ним спускались рука об руку к речке, чтобы посмотреть на играющую в ней рыбу, как они собирали маргаритки для венка, как дед гордо усаживал ее на колено и показывал, как набивает табаком трубку, а потом зажигал ее от длинных, скрученных из цветной бумаги фунтиков. Неожиданно она почувствовала мимолетные запахи, которые почти мгновенно исчезли, но вызвали у нее такие эмоции, что на глаза немедленно навернулись слезы. Это были незабываемые запахи табака, «Брилькрема»[17] и обувной ваксы.

Хелен казалось, что Гарри вечно полировал свою обувь. Не отказался он от этого и сейчас, и это была одна из его особенностей, по которой внучка узнавала его, несмотря даже на то, что за все эти годы он сильно изменился. Без таких вот неизменных привычек дед мог бы стать неузнаваемым для ребенка, который помнил его крепким и сильным пятидесятилетним мужчиной.

Вот и сейчас, например, девушка узнала деда только по его походке. По его неторопливым движениям и прямой спине — так солдаты маршируют на похоронах, подставив плечо под гроб погибшего товарища.

А затем Хелен вновь услышала звук вертолета, который, казалось, летел прямо на нее. Из кабины на нее смотрели два бездушных лица, наполовину закрытых темными очками. Девушке показалось, что полицейские проникли взглядом ей в самое сердце. В их присутствии было что-то личное и интимное, и в то же время они были где-то далеко-далеко.

3

— Ладно. Давайте немного передохнем.

Сержант, находившийся на противоположном от Бена Купера конце шеренги, передал команду по цепочке. Мужчины, одетые в синюю униформу и резиновые сапоги, разошлись и расселись полукругом на поросших травой кочках. Кто-то достал термос с чаем, кто-то — бутылку с апельсиновым соком.

Констебль Гарнетт удобно устроился на траве, отложив свой шест и сняв фуражку, под которой его коротко подстриженные волосы демонстрировали первые признаки облысения. Ходили слухи, что именно из-за своих касок полицейские начинали лысеть так рано. Сам Купер понимал, что в один прекрасный день он тоже заметит, что его волосы стали редеть. Все говорили, что его прекрасная каштановая шевелюра досталась ему от отца, который, насколько он помнил, был лысым только наполовину. Но пока что его роскошные локоны падали ему прямо на лоб, вопреки всем веяниям моды.

— Ну, так что можете сказать о новичке в вашем отделе, Купер? Об этом новом констебле? — улыбнулся Гарнетт, вытирая рукавом лоб. Было видно, что ему хочется посплетничать.

— Я с ним еще не встречался. Только что вышел из отпуска, — ответил детектив.

— Это «она», а не «он», приятель. И зовут ее Диана Фрай.

— Понятно.

— Она из Бирмингема.

— Пока ничего о ней не слышал. Думаю, что с нею всё в порядке.

— Дэйв Ронни говорит, что она чем-то похожа на безжалостную корову. Могла бы классно выглядеть, но не обращает на это никакого внимания. Натуральная блондинка, а носит короткую стрижку. Высокая, худая, ни грамма краски, всегда в брюках… Знаете, этакая несговорчивая сучка.

— Но ведь вы даже не встречались с ней, — возразил Купер.

— Да знаю я таких! Наверняка лесбиянка.

— Послушайте, это просто глупо! — выдохнул Бен в изнеможении. — Вы не имеете права говорить подобные вещи. Вы ее совсем не знаете.

Гарнетту хватило ума услышать раздражение в его голосе, и он не стал спорить. Машинально сорвав несколько одуванчиков, констебль стал обрывать на них листья. Но теперь уже Купер не мог оставить этот разговор без продолжения.

— Вы, Гарнетт, знаете не хуже меня, как тяжело бывает женщинам на службе — вот некоторые из них и перегибают палку, — заявил он сердито. — Уверен, что через пару недель она отлично впишется в команду. Так обычно и происходит.

— Не знаю, не знаю. Знаю только, старина, что у вас не будет времени с ней подружиться. Думаю, что она очень скоро взлетит и исчезнет с горизонта.

— А она что, занимается воздухоплаванием?

— Ха-ха! — Констебль не обратил внимания на сарказм, хотя, может быть, он его просто не замечал, когда сплетничал о чем-то, что его сильно задевало. — За ней тянется кое-какой шлейф. Все считают, что у нее большое будущее. Сплошные амбиции.

— Да неужели? Но сначала ей придется показать себя.

— Может быть, и так…

Облако мошек, жужжавших вокруг голов полицейских, становилось все гуще и гуще — их привлекал запах пота и апельсинового сока. У констебля был самодовольно-загадочный вид.

— Объясните, что вы имеете в виду? — продолжил разговор Купер. — Просто так у нас никого не повышают.

— Надо реально смотреть на вещи, приятель. Она женщина. Знаете, такая с двумя грудками и попкой — всегда садится на стульчак верхом.

— Об этом я слыхал. Ну и что?

— Ну и что? Как это ну и что? У нас не хватает женщин на командных должностях, особенно в уголовном розыске. Вы что, отчетов не читаете? Вот увидите, старина, — если она будет держать нос по ветру и мило улыбаться начальству, детектив-констебль Фрай взлетит по карьерной лестнице с такой скоростью, как будто ей в зад вставили ракету.

Бен уже хотел было запротестовать, но в этот момент раздался крик:

— Детектив Купер! Есть здесь детектив Купер? Немедленно к начальству!

* * *

Приказ позвонившего инспектора Хитченса был очень коротким — он дал Бену адрес в Мюрее, деревне, которая прилепилась к самому краю холма прямо над лесом. Большинство поселений в округе располагались где-то на уровне тысячи футов над уровнем моря — дно долины было слишком узким и места там не хватало.

— Проверьте, Купер, и побыстрее, — велел начальник. — Мы или найдем девочку в течение двух ближайших часов, или потеряем еще одну ночь. Не мне вам говорить, что это значит.

— Уже бегу, сэр! — кивнул детектив.

— Захватите с собой кого-нибудь. Кто там с вами?

Бен оглянулся на группу полицейских, расположившихся на траве. Его взгляд задержался на констебле Гарнетте и еще парочке пожилых бобби, на сержанте, у которого явно был лишний вес, на двух женщинах-полицейских из Мэтлока и трех рейнджерах.

— Детективов здесь нет, сэр. Придется привлечь патрульного, — сказал он недовольно.

На другом конце провода послышался вздох.

— Привлекайте. Но только пошевеливайтесь, ради всего святого!

Купер быстро разъяснил сержанту задачу, и ему выделили высокого, молодого, мускулистого бобби лет двадцати, по имени Рагг, который приплясывал на месте от нетерпения.

— Постарайтесь не отставать, — сказал ему Бен.

— Не волнуйтесь, я буду держаться за вами, — ответил молодой человек, напрягая плечи.

Тропинка, ведущая к Мюрею, вилась между деревьями и упиралась в узкую калитку в каменной стене, сложенной на сухую[18], которая выходила на поле, куда после дойки выгнали черно-белых молочных коров. За несколько недель до этого траву на поле скосили, и Бен Купер, бежавший вдоль стены, ощутил под ногами ее короткие пружинящие стебли. На лбу у него выступил пот, а ноги ныли от напряжения. Рагг легко держался у него за спиной, но очень скоро прекратил задавать вопросы, на которые Купер не отвечал, — ему пришлось беречь дыхание для поддержания скорости.

Коровы с удивлением проводили полицейских поворотом голов — их челюсти медленно двигались, а глаза широко раскрылись между прядающими ушами. Поисковая партия, которая появилась здесь днем, была вынуждена ждать, пока фермер загнал стадо под навес для дойки, прежде чем смогла пересечь поле. Тогда воздух был полон соленых шуток, касавшихся необходимости нежного обращения с животными.

Бен пробежал мимо развалившегося отрезка стены, где были натянуты какие-то провода, чтобы не дать скоту возможности выйти за периметр. По-видимому, хозяин искал специалиста по сухой кладке. Прежде чем в коровах проснулось любопытство и они последовали за ним, Купер уже добежал до противоположной калитки. Он обогнул еще одно поле и выскочил на сельскую дорогу, вымощенную камнями и засыпанную осколками булыжников.

Крутизна склона значительно увеличилась на последних ярдах, и детективу показалось, что он вернулся назад в горы Каиллин. Рагг отставал все больше и больше, иногда переходя на шаг; в наиболее крутых местах он упирался руками в колени, чтобы облегчить подъем.

У него лишний вес и совсем не развиты икроножные мышцы, необходимые для лазания по горам, подумал Купер. Некоторые из стариков, которые прожили в этих местах всю свою жизнь, могли бы легко обогнать этого молодого констебля.

Наконец Бен добрался до высокой, мрачной стены, окружавшей кладбище возле церкви Святого Эдвина. Церковь, по-видимому, была построена на бугре, возвышавшемся над проходившей под ней улицей, и со дна долины напоминала часть укрепленной стены древнего замка. Квадратная нормандская башня четко выделялась на фоне небосклона: она была высокая и удивительно непропорциональная, со своим укороченным нефом[19], который придавал ей вид упавшей буквы L…

Плоскость самого кладбища располагалась очень высоко, и Купер решил, что похороненные оказались бы где-то на уровне его глаз, и если б он мог смотреть сквозь стены и почву, то увидел бы ряды гниющих дубовых гробов.

Вокруг церкви росли несколько мощных каштанов и дубов, а также два древних тиса[20]. Воздух был напоен влажным ароматом только что скошенной травы, и когда Купер пересек церковный двор и стал взбираться по склону в направлении ряда каменных коттеджей, какой-то мужчина в красной клетчатой рубашке проводил его внимательным взглядом поверх стены.

Этот мужчина опирался на большую газонокосилку с бензиновым мотором и стоял, отдыхая, между аккуратной поляной со скошенной травой и кочковатой территорией, до которой он еще не успел добраться. На бегущего человека он смотрел с гримасой неприязни, как будто тот испортил ему вечер чем-то особенно неприятным.

Во дворе первого из ряда коттеджей находилась женщина с лейкой в руках, которая поливала клумбы на той стороне, где они находились в тени стены дома. Она замерла, зажав лейку в руке, одетой в перчатку, пока Купер восстанавливал дыхание, чтобы спросить у нее, куда ему идти дальше. Бену показалось, что он задыхается от пьянящих ароматов жимолости и роз, только что сбрызнутых водой. У него за спиной вновь заработала газонокосилка, и из кроны каштана вылетела возмущенная стайка галок.

— Коттедж «Солнечные часы»? — Женщина взглянула на детектива, почти незаметно покачала головой, как будто посчитала его недостойным ее внимания, а затем демонстративно отвернулась и занялась розой с чуть желтоватыми лепестками.

На стене прямо перед собой Купер увидел надпись, которая гласила:

«Остановка и стоянка запрещена. Разворот запрещен. Проход туристам запрещен».

Миновав еще два коттеджа, Бен наткнулся на другую местную жительницу с персидским котом на коленях и повторил свой вопрос. Женщина указала на вершину холма.

— Вверх по дороге, потом налево и мимо паба. Он будет в ряду коттеджей по левую руку от вас. Один из тех, что с зелеными дверями.

— Благодарю вас, — бросив взгляд на патрульного, который все еще взбирался по сельской дороге, Купер побежал дальше, радуясь тому, что под ногами у него вновь появился асфальт.

Мюрей находился в стороне от туристических маршрутов, и поэтому транспорта на дороге было немного. Лишь изредка проезжала машина, направляющаяся или к водохранилищу Ледибауэр, или к пещерам в Кастлтоне. Наконец через дорогу показался небольшой паб под вывеской «У пастуха», возле которого на булыжной обочине было припарковано две или три машины. Если верить объявлениям в окне, в пабе продавали пиво «Робинсон», любимый сорт Бена Купера. Пинта прохладного напитка сейчас совсем не помешала бы, но он не мог останавливаться.

Детектив пробежал поворот к ферме «Хоу-лейн» с амбаром под деревянной крышей и навесом для трактора. Объявление на столбе в самом начале подъездной дороги сообщало, что здесь можно снять комнату с завтраком. Дорога под тенистыми кронами деревьев уходила в сторону от деревни, и в конце Бен увидел часть вересковой пустоши с единственным растущим на его краю деревом.

В двухстах ярдах от церкви находился длинный ряд двухэтажных коттеджей, построенных из местного песчаника, с крышами, покрытыми шифером, и небольшими, забранными в рамы окнами. Палисадников перед ними не было, но перед некоторыми вдоль фасада стояли каменные лотки, в которых цвели ноготки и петунии. У двух или трех коттеджей были глухие дубовые двери без окон. Они были покрашены в зеленый цвет и находились в обрамлении неровных каменных побеленных стен.

К тому моменту, как Купер нашел искомый дом, пот уже лил у него по лбу и шее и насквозь пропитал его рубашку. Лицо его покраснело, и когда детектив постучал в нужную дверь, он едва дышал, а когда дверь открылась, смог заговорить, лишь сделав огромное усилие:

— Детектив-констебль Купер, полицейское управление Идендейла.

Женщина, открывшая дверь, кивнула, даже не взглянув на его удостоверение, которое он держал в липкой от пота руке.

— Входите.

Старая дубовая дверь с шумом захлопнулась и отрезала их от улицы — Купер заморгал глазами, чтобы привыкнуть к царившему в доме полумраку. Женщина была приблизительно одного с ним возраста, ей было лет двадцать семь — двадцать восемь. Она была одета в открытый топ с лямкой, перекинутой вокруг шеи, и ее шорты — и розовые коленки — показались Бену абсолютно неуместными в окружающем полумраке. Хозяйка дома походила на светскую хористку, случайно попавшую на заупокойную службу. Ее волосы блестели, как будто она захватила с улицы частичку солнца.

Они стояли в узком холле, который казался еще более узким из-за тяжелого буфета красного дерева, заставленного хрустальными вазами для цветов и вазой для фруктов, каждая из которых стояла на своей кружевной салфетке. На средней полке красовалась большая семейная фотография, сделанная где-то на морском побережье. Недавно поклеенные шершавые обои с цветками магнолии не скрывали неровностей стен. Продавец недвижимости назвал бы все это «очарованием старины».

Купер на мгновение замер, пытаясь восстановить дыхание. Его грудь тяжело вздымалась. Тыльной стороной руки он вытер лоб, пот с которого заливал ему глаза.