Клим Жуков, Дмитрий Goblin Пучков

Средневековая Русь: от призвания варягов до принятия христианства

Предисловие

Откуда есть пошла Русская земля? Загадка имени Русь и двухсотлетний «спор о варягах». Обретение славянской письменности. Все это дела давно минувших дней. Причем минувших настолько давно, что уже и не выяснить достоверно – не только кем был Рюрик, но и был ли он вообще.

Однако вопросы очень важные, на них стоит остановиться.

Как писал в своеобычной манере князь П.А. Вяземский после знаменитого диспута о варяжском вопросе между Погодиным и Костомаровым, «если раньше мы не знали, куда идем, то теперь и откуда». Так вот, как минимум, чтобы не оказаться в таком смешном и нелепом положении, необходимо выставить точки координат на линейке хронологической жизни народа.

Дело в том, что наша история, случившаяся тысячу лет назад, какой бы древней она ни казалась обывателю, на самом деле история очень недавняя. А если сравнить ее, скажем, с историей Китая, то наша древность как древность вообще не выглядит. Вдумайтесь: в 184 году н. э. восстание Желтых повязок стало причиной падения империи Хань, положив начало эпохе Саньго (Троецарствия). К этому времени Китай обладал письменностью уже почти 2000 лет – в два раза дольше всей истории России. То есть на территории Поднебесной к концу их собственной Античности двукратно прошло время как от Рюрика до Путина – вот это можно, хотя и с натяжкой, назвать безднами древности.

Отечественная река времен, которая насчитывает всего сорок поколений, даже на фоне некоторых существующих государств выплеснулась из исходного родника очень и очень недавно. Просто безответственно не знать собственные корни на таком малом от них удалении, не так ли?

Внимательный читатель, конечно, отметит: сказано об этом уже настолько много, что плодить сущности сверх необходимого – явно лишнее. Это правда, но лишь отчасти. Да, писано и говорено о нашей истории, включая начало Руси, очень много. И нет – этого недостаточно. Прошлое нашей страны прекрасно еще и тем, что загадок и темных пятен, требующих и внимательного исследователя, и благодарного читателя, осталось много.

В данной книге мы попытались поместить начало русской истории в два контекста.

Первый – это контекст собственно исторический, а точнее, широко исторический. Россия существует не в вакууме – вокруг ее границ множество государств. Не было пустоты и в древности: Русь была связана тысячами нитей с соседями – в пространстве географии и предками – в пространстве хронологическом.

Так, невозможно представить зарождение славянских племен и колонизацию ими земель современной России, не упомянув Великое переселение народов, а значит, и падение Римской империи. Невозможно рассуждать о принятии христианства и обретении письменности, не рассматривая становление государства Карла Великого, сложнейшие интриги византийского двора, кипучие религиозные споры и хозяйственные конфликты между Римом и Константинополем.

Начало русского государства – это не только массивное (и очень важное) движение производительных сил внутри самих восточнославянских племен. Это еще и поистине исполинский процесс по восстановлению системы международной торговли, разрушившейся… вместе с Великим Римом за четыре века до того, как депутаты пяти племен встали под стягом, призвав Рюрика. В него включились и действия на Шелковом пути, и геополитической спор преемницы Рима – Византии с Персией, рождение и крушение степных каганатов, а также огненная проповедь пророка Мухаммеда на далеком юге и демографический кризис на не таком далеком севере – в Скандинавии.

Рождение Руси – это всего лишь малая часть, занявшая свою ячейку в этой потрясающе сложной и интересной мозаике. Всего лишь часть, но часть важнейшая. Ведь как, например, процессы в Скандинавии повлияли на славян, так и славянское движение откликнулось в Скандинавии. И так во всем, ведь мы рассматриваем начало страны, которой суждено было занять сердце планеты – самую большую территорию Евразии.

В этом отношении наш труд (как и труд всех историков вообще) созвучен задачам, стоявшим перед летописцем Нестором. Он не просто составлял погодную хронику, которая известна теперь под именем «Повесть временных лет», а реконструировал историю Киевской Руси, возводя ее к истории мировой – священной, библейской.

Второй контекст – историография.

Академическая наука работает не покладая пера. Гражданин же обычно знаком с ее результатами на уровне школьной программы, то есть в лучшем случае пользуется достижениями XIX – первой половины ХХ века. Подчеркнем: в лучшем случае, ибо чаще это какие-то очень сомнительные сведения, почерпнутые из социальных сетей.

В итоге монолитное полотно истории превращается для большой части обывателей в пестрое одеяло, сшитое из лоскутов.

Наша задача – ознакомить читателей с современными научными представлениями о нашей истории, конечно, в связи с лучшими достижениями предшественников.

Зачем?

Законный вопрос.

Мы не устаем повторять, что история – это не события в прошлом. История – процесс становления настоящего, то есть изучая историю, мы постигаем настоящее. Особенно актуально это звучит для России, чье прошлое началось совсем недавно. Практическое применение академического знания весьма очевидно. Без твердых представлений об истоках нельзя уверенно оперировать знанием о современности. В итоге любой нарратив (не подлинная наука, а чей-то рассказ) может трансформировать как личное, так и в конечном итоге общественное сознание.

Владение наукой историей в универсальном ее виде – единственная прививка от таких общественно опасных угроз.

А еще история – это очень интересно. И не будем скрывать, любопытно в том числе и нам.

Тем более что историческая память в России жива, как мало где. Редкая компания, например, англичан будет всерьез обсуждать проблемы норманнского завоевания. В России это явление более чем нормальное – норманнский вопрос волнует людей по сю пору (а ведь тысяча лет прошла!). Что уж говорить о явлениях более поздних, наподобие личности Александра Невского, монгольского ига и так далее.

Поэтому приглашаем вас в увлекательное путешествие, которое интереснее любого, самого лихо закрученного триллера. Ведь история – лучший сценарист. Ни один человек не в состоянии создать повествование, равное по накаленности роману, который своей жизнью и смертью писали миллионы людей и десятки народов на протяжении тысячелетий.

Клим Жуков, Дмитрий Goblin Пучков

Глава 1

О происхождении славян

Обратимся к одной из самых интересных глав русской истории: откуда есть пошла Русская земля? Таким вопросом в свое время задался Нестор-летописец, создавая «Повесть временных лет». Рассуждая на столь обширную тему, логично будет обозначить несколько вех: этногенез славян; призвание варягов и образование первого государства; крещение Руси и обретение письменности (и более широко – взаимоотношения язычества и православия в целом); христианство на Руси, оказавшее огромное влияние на формирование русского народа и современной России. Итак, начнем с этногенеза славян.

Надо отметить, что первые славянские хронисты вынуждены были фактически конструировать историю своих народов, опираясь на имеющиеся источники. И сам Нестор, и его современник, чешский хронист начала XII века Козьма Пражский, и автор первой польской хроники Галл Аноним – все они имели в распоряжении совершенно конкретный набор источников: византийские хроники (те, в которых встречаются упоминания о славянах), а также различные устные предания и былины.

Среди византийских свидетельств основными являются хроника Георгия Амартола и хроника Иоанна Малалы. Есть еще несколько текстов, наподобие хроники Продолжателя Феофана, в которых тоже есть некоторые сведения по интересующей нас теме. Примечательно, что авторы всех этих источников хотя и упоминают славян, но в круг цивилизованных народов их не включают: то есть в византийских хрониках наши предки предстают, как правило, либо далекими соседями-варварами, либо опасными и вредными существами, чуть ли не с песьими головами, которые изъясняются на непонятном языке и своими вторжениями только беспокоят цивилизованный мир – но могут и оказаться полезными, если их на кого-нибудь натравить. В похожей манере, кстати, Тацит описывал германцев (достаточно подробно) и скандинавов (довольно скудно), так как сам не бывал в их землях и, соответственно, ограничился переработкой чужих свидетельств.

Итак, в то время как Нестор приступил к созданию своей летописи, его византийские коллеги насчитывали примерно семьдесят народов, история которых началась напрямую от Адама и Евы, через Ноя и остальных основополагающих библейских персонажей: по средневековым понятиям это считалось признаком благородного происхождения. Славяне в это число, как мы уже заметили, не входили, и мало кого интересовало, откуда они в действительности произошли. Поэтому перед Нестором и вообще перед всем современным ему славянским летописанием стояла крайне нетривиальная, в первую очередь мировоззренческая, задача: вписать свой народ в существующий контекст тогдашнего культурного мира. Для этого необходимо было в буквальном смысле конструировать историю славянских народов.

Нужно иметь в виду, что вся летописная история предельно этноцентрична, то есть в центре мироздания всегда находится тот народ, к которому принадлежит автор – хронист или летописец. Нестору и его современникам пришлось начинать издалека, применяя своеобразный фундаментальный подход – от истоков тогдашней хронологии, буквально от Всемирного потопа. В этом их труды во многом схожи с современными историографическими исследованиями, которые тоже описывают предмет начиная со сведений, максимально удаленных хронологически, но имеющих хотя бы какое-то отношение к данной теме, в данном случае – к этногенезу славян.

Открыв «Повесть временных лет» (например, в Лаврентьевском списке), мы заметим, что повествование далеко не сразу начинается с Рюрика. Сначала идет речь о Великом потопе, о том, как от трех сыновей Ноя произошли все известные человеческие расы и как внутри одной из этих рас зародились славяне, то есть наши прапрапрадалекие прадеды. А уже потом, после подробного описания, где их племена расселились и какими именами назывались, Нестор обращается к Рюрику, приглашенному править в одно из таких племенных объединений. Четких хронологических рамок здесь нет: летописец использовал довольно расплывчатый, но вполне говорящий термин «во многих временех», то есть очень нескоро. Поэтому, рассуждая о пресловутом «норманнском вопросе» (по правде говоря, довольно малозначимом в общем историческом контексте), в первую очередь нам нужно разобраться с тем, кто такие славяне и откуда они произошли.

Все славянские летописцы с разной степенью уверенности концентрировали происхождение славян на Дунае. Это была своеобразная отправная точка. Следующим шагом потребовалось определиться с предками. Естественно, пришлось опираться при этом исключительно на былинные предания, которые являются образцами народной памяти, уходящей в очень большую историческую глубину, но практически не обладают достоверностью. Мы не имеем никаких оснований рассматривать их как объективные данные, однако они помогают сконструировать собирательные образы легендарных предков. Например, чехи, как это ни удивительно, произошли от Чеха, Киев основал Кий, и так далее.

Готовых однозначных ответов здесь нет. Происхождение славян – это поле, с одной стороны, в высшей степени рискованных предположений, а с другой стороны – более или менее обоснованных гипотез, при крайней необъективности объективных данных. Поясним, что имеется в виду. Археологические факты, а также данные лингвистики и генетики – это вполне объективные сведения, так как их можно проверить методами естественно-научных дисциплин. Взять, к примеру, лингвистику: она имеет дело с письменными источниками и живыми языками, а из этого материала ученые могут добыть очень много объективных данных. Они, безусловно, поведают нам о гигантском пласте изменений, происходивших в славянских языках, в том числе и в той его части, которая впоследствии превратилась в русский, на протяжении тысячелетий, вплоть до истоков – общего праиндоевропейского языка.

Однако в то же время все добытые сведения, к сожалению, оказываются предельно необъективными, ведь изучая изменения в языке, мы погружаемся в такие временные слои, где достоверность лингвистическо-математических формул не имеет носителя, потому что в тех глубинах еще нет письменности. Более того, зачастую нет устойчивого сформированного этноса-носителя. Стало быть, мы не можем сказать наверняка, насколько данная лингвистическая группа, традиционно связываемая с определенным ареалом обитания, соответствует тому или иному народу.

Не надо забывать, что все современные народы, населяющие нашу планету, в те далекие доисторические времена имели совершенно иной облик. Если бы даже удалось проследить нашего прямого генетического предка до такой седой древности и встретиться (а тем более заговорить) с ним, то мы бы его испугались, не узнали и уж абсолютно точно – не поняли бы ни слова. То есть этот человек, конечно, является нашим пра-прапрапрапрадедом, но он окутан настолько далекой древностью, что мы не можем сказать о нем ничего определенного.

Что происходит, например, в археологии? Ученые уже не один десяток лет выкапывают из земли огромные пласты материальной культуры, подвергая их вполне объективным методам изучения и привязывая ко вполне определенным археологическим вехам. Однако, будем справедливы, далеко не всегда можно с полной уверенностью заявить, что мы знаем о конкретном горшке всё: кто его сделал, с какой целью, – если на нем ничего не написано и не нарисовано. Таким образом, объективно существующий горшок оказывается во власти полной необъективности, потому что относительно него мы вынуждены ограничиваться предположениями.

Для начала скажем о том, откуда мы знаем про ранних славян. Правильнее говорить о них не как о славянах, а скорее, как о протославянах или праславянах. Первые сведения о них мы получаем от античных, а именно – от римских авторов. Плиний Старший в своей «Естественной истории» примерно в середине I века н. э. писал, что восточные земли Балтийского моря населены вплоть до реки Вистулы (то есть Вислы) сарматами, венедами, скирами и гирами. Это сообщение Плиния о венедах считается первым упоминанием протославянского или праславянского народа. Здесь, правда, следует иметь в виду, что более поздние письменные источники уже относят венедов к славянам (по крайней мере, к славянскому кругу обитания). Впрочем, данные источники не являются документальными свидетельствами, и воспринимать их следует как обобщенные повествования. К тому же названия, которые одни народы давали другим, – характеристика крайне необъективная и вряд ли на них можно опираться в научных изысканиях. Например, всех, кто жил за Черным морем, греки называли скифами.

Корнелий Тацит в своем сочинении о происхождении германцев, датированном 98 годом, рассуждал: «Отнести ли певкинов, венедов и феннов к германцам или сарматам, право, не знаю. Венеды переняли много из их нравов, ибо ради грабежа рыщут по лесам и горам, какие только существуют между бастранами и феннами, однако их скорее можно причислить к германцам, потому что они сооружают себе дома, носят щиты и передвигаются пешими, притом с большой скоростью». Непонятно, насколько точно можно соотнести венедов со славянами. Вполне возможно, что некая связь между ними имеется, но нельзя забывать, что в I–II веках язык, из которого впоследствии вырастет славянский, только-только начинает появляться.

Тацит поселил венедов где-то в районе Восточной Польши, Южной Белоруссии, Северной Украины. Александрийский географ Клавдий Птолемей в середине II века указывал определенную сетку географических координат, в которой, возможно, существовали те самые венеды, которых он называл самым многочисленным народом Сарматии. В данном случае мы точно так же не можем сказать наверняка, о ком конкретно идет речь. Может быть, это вовсе и не славяне, а некий народ, название которого впоследствии перешло на одно или несколько славянских племен. Клавдий Птолемей поселил славян (возможно, славян-венедов) на побережье Балтийского моря, к востоку от Вислы.

Существует так называемая Пейтингерова таблица (или карта Пейтингера) – это средневековая копия с римской карты, где было показано расселение народов. На ней место обитания венедов обозначено дважды: чуть западнее Дакии, то есть современной Румынии.

Более-менее точные и подробные данные о славянах появляются в источниках V века. В частности, греческий посол Приск Панийский, который в 448 году ездил к вождю гуннов Аттиле в составе византийского посольства, в своей «Готской истории» очень тщательно описывал местных жителей. Опираясь на его данные, можно достаточно уверенно предположить, что в державу Аттилы входили в том числе и славяне. Здесь необходимо уточнить, кем по своей сути являлся Аттила.

Это сын степи, кочевой завоеватель. Он, как и его предшественники-кочевники, прошел по степям, добрался до лесостепной зоны, затем до лесных местностей. Подобные перемещения на большие расстояния, совершаемые в довольно короткое время, всегда ведут к тому, что кочевники по пути своего следования, во-первых, вбирают в себя большое количество местного населения, а во-вторых – испытывают серьезное воздействие чужой культуры и религии. Поэтому, как правило, кочевники не проявляют агрессивности в адрес местных обычаев и верований: наоборот, происходит активный обмен между ними и аборигенами на всех уровнях, включая в том числе и лексический. К примеру, Приск Панийский описывает, как у Аттилы его угощали народным гуннским напитком под названием «медос», а ведь «мед» – явно не гуннское слово.

Здесь уместно задуматься о том, какой национальности были эти самые гунны. Вопрос этот очень непрост. Хунну, или сюнну, которые жили к северу от Китая, в свое время двинулись на запад, начав, таким образом, Великое переселение народов, докатившееся до Европейской равнины. Процесс этот занял несколько столетий, поэтому вполне логично, что те, кто дошел до Европы, этнически отличались от тех, кто покинул Китай.

Это отдельный вопрос, достойный особого рассмотрения. Нам же достаточно понимать, что державу Аттилы, помимо этнических гуннов, составляли и готы, и сарматы, и, возможно, предки славян. Впрочем, может быть, это уже не предки, а просто ранние славяне, потому что, как мы видим из сообщений Приска, очень много слов, которые он встречает в столице Аттилы, имеют четкое славянское родство. Например, пиршество, которое закатили по случаю смерти Аттилы, называлось «страва» – слово, совершенно явно имеющее славянский корень. Еще один пример: Приск сообщает о том, что многие из державы Аттилы ходили по рекам на моноксилах, то есть лодках-однодревках, что, как свидетельствуют очень многие источники, характерно для славянского населения более позднего периода.

Однако, повторимся, все эти данные обладают невысокой степенью объективности, у них велика доля вероятностного допущения. Основной вывод, который можно сделать с учетом этого, будет следующим: учитывая, какую территорию занимали гунны, они вполне могли включать в себя и предков славян.

А вот с VI века у нас появляются уже достаточно верифицируемые, то есть проверяемые, данные. Что мы знаем из источников VI века? В них содержатся упоминания не только о венедах, но еще и о склавинах, которых совершенно точно можно считать славянами, судя по названию, и об антах.

Иордан в своем трактате «О происхождении и деяниях гетов» («Гетике») сообщал, что они живут на Днепре или в среднем Приазовье. Западная же граница ареала проходила, опять же, где-то в районе Вислы. Свои свидетельства о славянах и антах оставил также Прокопий Кесарийский. Подобное распространение предков славян на достаточно большой территории можно расценивать как свидетельство их растущего влияния в Европе, а можно считать его следствием падения протогосударств готов, находившихся в районе Северного Причерноморья и далее – вплоть до границы Римской империи в Крыму. Падение готских держав, вызванное натиском гуннов, повлекло за собой вынужденную реакцию всех народов, имевших какие-либо контакты с готами и римлянами. Всем им пришлось, образно говоря, прятаться в лесных областях Европы, неизбежно теряя при этом часть своей материальной культуры.

Впоследствии, когда Аттила умер, распалась его держава, как любое кочевое образование, не имеющее устойчивого экономического базиса, единого для всей огромной территории. Гунны, в массе своей, покинули завоеванные земли, и в Европе лицом к лицу опять оказались два мира: один – лесной, варварский, а другой – более-менее цивилизованный восточно-римский, византийский. Славяне снова выходят на историческую сцену, снова оказываются заметными.

Вот как их описывает Прокопий Кесарийский в «Войне с готами»: «У обоих этих варварских племен (имеются в виду анты и склавины) вся жизнь и законы одинаковы, у тех и других один и тот же язык, довольно варварский, и по внешнему виду они не отличаются друг от друга. Некогда даже имя у склавен и антов было одно и то же – в древности оба эти племени назывались “спорами”, то есть по-гречески “рассеянными”, думаю, потому что они жили, занимая всю свою страну рассеянно, отдельными поселками». Свидетельства Прокопия (напомним, что они относятся к VI веку) очень четко соотносятся с данными современной археологии: это абсолютно точное описание славянской пражско-корчакской археологической культуры, носители которой жили очень небольшими поселениями, которые были раскиданы на огромной территории.

Следующее сообщение, которым мы располагаем, – это «Стратегикон» императора Маврикия. Его авторство точно не установлено, однако ему приписывается. Возможно, подлинным автором является кто-либо из ближайшего окружения верховного правителя. Это конец VI – начало VII века. В данном трактате, в частности, говорится, что «селятся они (славяне) в лесах или около рек, болот и озер и вообще в местах труднодоступных. Реки их впадают в Дунай. Владения склавинов и антов расположены сейчас же по рекам и соприкасаются между собой, так что между ними нет резкой границы».

Итак, что мы имеем в итоге? Трактаты Прокопия Кесарийского, Иордана, Маврикия, а чуть ранее – Приска (IV век). Они сообщают нам вполне определенные географические координаты венедов, которые известны нам еще с I века из соответствующих источников и которых принято относить к славянам, а также сведения о безусловно славянских племенах, то есть склавинах и антах. В результате складывается целый корпус основных источников как античной, так и уже византийской литературы, повествующих нам о практически достоверных славянах. При этом, к сожалению, не имеется ни одного письменного памятника, оставленного самими славянами, – ни на горшках, ни на деревьях, ни на каких-либо аналогах бумаги. Именно отсутствием письменных следов славянских племен обусловлены все сложности современной археологии и исторической науки.

Известен еще один, очень показательный источник – «Баварский Географ», относящийся к первой половине IX века. Его можно считать последним отголоском античной традиции, которая описывает расселение славян. В этом списке очень много названий славянских народов и племен, однако данные о них весьма произвольны: народы, граничащие с землями франков, описаны довольно точно, а вот о тех, кто поселился хотя бы в некотором удалении от Франкского государства, сведения достаточно скупы и противоречивы.

Некоторые из названий таких удаленных народов категорически не славянские – например, племя руцци, которое некоторые исследователи считают руссами. Так что, возможно, «Баварский Географ» ошибочно отнес к славянам те племена, которые славянскими вовсе не являлись. Кроме того, в данном документе отсутствует четкая локализация далеких народов. Строго говоря, «Баварский Географ» отражает общее состояние базы аутентичных источников в период II–IX веков – время складывания раннеславянских племен из праславянского или, как сейчас принято говорить, прабалтославянского единства. Считается, что балты и славяне в какой-то момент представляли собой довольно рыхлое, но все же единство: в частности, Иордан описывает «чудос», то есть чудь, «вас» – весь, «меренс» – меря, и «морданс» – то, что, скорее всего, является мордвой.

Для того чтобы составить максимально полное представление о славянах, нужно, чтобы совпали данные как минимум трех дисциплин: лингвистики, археологии и письменных источников. С письменными источниками разобрались, обратимся к лингвистике.

Начиная с VI века, славянские народы довольно часто упоминаются в сообщениях хроник. Судя по всему, это закономерное явление, потому что такие подобные крупные образования появляются в истории Европы примерно раз в 500 лет: в V веке до н. э. – кельты, на рубеже веков – германцы, в V–VI веках – славяне. Достаточно неожиданно, можно сказать – вдруг. Здесь нам может помочь гидронимия, то есть наука о названиях водоемов.

Гидронимия Восточной Европы дает нам три большие лингвистические области, три больших ареала, которые вполне могут соответствовать размещению археологических культур. На севере лесной зоны, примерно в районе Двины и Оки, жили финно-угорские племена. В лесостепной и степной зонах в древности жили иранцы – скифы и сарматы. А вот на обширной территории между иранцами и будущими финнами распространяются древние языки и диалекты, которые условно можно назвать балтийскими, или правильнее – прабалтийскими, из которых потом, судя по всему, родится праславянский язык, а потом и славянский.

Обобщая представления лингвистов о существовании и развитии этого исходного протославянобалтийского массива, процитируем лингвиста Хабургаева, который пишет: «Основная часть языковых (!) предков праславян – это группа племен, в силу каких-то причин (в результате объединения с племенами иной языковой группы) отделившихся от той обширной группировки, которая на протяжении столетий распространялась по центральным (лесным) районам Восточной Европы, ассимилируя аборигенов (в основном финноязычных), продолжала здесь жить и развиваться после отделения непосредственных предков праславян, а со второй половины I тысячелетия н. э. была, в свою очередь, ассимилирована восточными славянами, оставив сравнительно немногочисленные народы, условно именуемые балтийскими».

Очень доходчиво и логически обоснованно описал данный процесс Глеб Сергеевич Лебедев, питерский археолог и исследователь ранней истории славян и Руси. Этап первый: некий исходный праславянский массив потомков праиндоевропейского населения, которые в лесной зоне Восточной Европы формируют собственно исходный материал для образования славянства и славянских языков.

Этап второй: выделяется обособившаяся на юге, видимо в результате контактов с различными соседями, группа племен, которые можно считать праславянскими. Этап третий: возникает некая «балтийская курганная культура», то есть появляются несколько групп племен, несколько культурных ареалов, где начинают воздвигаться курганные могильники – на крайнем западе «прабалтской» группы. И четвертый этап: заселение области последующего распространения протославян, которые втягиваются в общий этногенез балтийских народов, откуда потом в одну сторону идут славяне, а в другую, соответственно, – различные наши балтийские соседи.

Таким образом, протобалтские и очень близкие к ним праславянские племена составляли практически единый, довольно рыхлый, но все же реальный этнический массив. Народы развивались, формировали свои языки – это происходило на протяжении всего I тысячелетия. Понятно, что если некое племя находилось в лесу и ни с кем не общалось, то его язык «консервировался». Если же рядом находились соседи, то они влияли друг на друга. К примеру, на западе славянского ареала славяне влияли на кельтов, а кельты влияли на славян: получались вполне реальные контакты. В результате возникали определенные языковые гибриды, из языка в язык проникали слова; возможно, заимствовались грамматические формы. Вот так, постепенно, происходило расслоение языков, точнее, еще даже не языков, а небольших диалектных групп, из которых потом появились восточнославянские, южнославянские и северославянские языки, к которым принадлежит русский современный.

Теперь нужно подкрепить наши рассуждения объективными данными. Что об этом говорит археология?

Итак, все начинается, собственно, еще не со славян, а с праславян, и даже более того – не с праславян, а с прабалтославян, то есть некоего языкового массива. Помещаем этот языковой массив на карту и смотрим, что и где было обнаружено в ходе раскопок, одновременно сопоставляя все это с данными письменных источников. Получается своего рода трехосная система координат.

Протобалтославянскому языковому состоянию, скорее всего, соответствует совокупность археологических культур, которые принято называть «культурами раннего железного века»: это милоградская, юхновская, днепро-двинская, верхнеокская культуры (все они названы по местам находок наиболее репрезентативных памятников) и так называемая культура штрихованной керамики. На последней, очень широко распространенной, остановимся немного подробнее. Своим названием она обязана специфике производства керамических изделий – различных горшков, сковородок и проч., – которые после изготовления затирались пучками травы, из-за чего на поверхности оставались мелкие-мелкие насечки, напоминающие штриховку.

Представители всех этих археологических культур, скорее всего, и были носителями того этногенетического заряда, который потом «выстрелил» славянами. Уклад жизни у них был обычно смешанный – земледельческо-скотоводческий, то есть занимались в равной степени и тем, и тем. Принцип расселения у всех одинаков: это маленькие коллективы на родовых городищах, то есть там жили не племена, а именно роды – общественная единица, более мелкая по сравнению с племенем. Роды либо вообще не смешивались в племя, либо все же смешивались, но крайне аморфно.

Как это происходило на практике? Люди жили на расстоянии, скажем, нескольких километров друг от друга и иногда, для решения неких общих задач, могли собраться на сход, как, например, викинги в Исландии, которые тоже прекрасно себя чувствовали в рамках своих разрозненных хуторов. Жилища похожи между собой: слегка заглубленные землянки, или полуземлянки – с крышей, с очажным устройством, с печечкой в углу, иногда в наземном варианте, а иногда, если мы имеем дело с городищами, то есть укрепленными поселениями, даже в виде избушек (которые обычно ставились вплотную к стенам укреплений). Предпочтение тому или иному типу жилища (избушка или землянка) отдавалось, по всей видимости, исходя из конкретных географическо-климатических условий. Как правило, все это очень небольшие поселения.

Известны святилища этих культур. Они обычно круглые в плане; в центре отведено место для какого-нибудь идола. Его местоположение помогают определить сопутствующие предметы – разнообразные мелкие приношения, артефакты. Различные миниатюрные вотивные (то есть символически посвящаемые чему-либо) сосудики, не имеющие никакого прикладного значения. Маленькие фигурки животных. Известны так называемые «грузики дьякова типа» – их впервые обнаружили в Москве, в парке Коломенское, где находится Дьяково городище, давшее название всей культуре. До сих пор археологи не знают точно, каким было предназначение этих грузиков. Скорее всего, они имели некий сакральный смысл. Подобные детали культа схожи на территории всей праславянской племенной культуры, так как системы верований тоже были похожими и требовали именно такого материального выражения.

Погребальный обряд, как правило, включал в себя кремацию. Останки захоранивались без какого-либо хозяйственного инвентаря и личного скарба. Другими словами, зачем укладывать в могилу целый горшок, если он еще пригодится в жизни? Лучше изготовить маленький, символический горшочек – и опять же, не обязательно его помещать в могилу, куда логичнее – на почетное место в святилище, где с его помощью можно будет общаться с миром богов и духов.

Обратим внимание на предметы обихода, также повсеместно распространенные в данных археологических культурах. Часто встречаются своеобразные слабо изогнутые серпы, похожие, скорее, на очень маленькие косы; ножи с «горбатой» спинкой, топоры с узким лезвием, костяные или бронзовые булавки, костяные гарпуны для ловли рыбы (очень важная вещь в хозяйстве, учитывая расселение по берегам рек). Все эти изделия отличаются крайней примитивностью, лишены каких-либо украшений. Иногда попадаются браслеты, фибулы (застежки для одежды), скифские и гальштатские (кельтские) вещи, которые выменивались у соседей и купцов или отбирались у незадачливых путешественников.

Примерно во II веке до н. э. некоторая часть ареала культур раннего железного века, расположенная в Полесье и Среднем Поднепровье, пересекается с так называемыми памятниками зарубинецкой культуры. Эта культура обладала совершенно другими чертами. Например, захоронения включали в себя довольно богатый погребальный инвентарь, в который входили, как правило, полный набор заупокойной посуды (горшок, миска, кружка, причем все предметы имели довольно развитую, не примитивную форму) и большое количество вещей для личного пользования – те же фибулы.

Самое интересное, что местные культуры раннего железного века, которые описаны выше, то есть праславяне, сосуществуют с зарубинецкой культурой, что называется, чересполосно. Правда, не очень понятно, насколько мирно все они уживались, но факт остается фактом. Там, где занимает пространство зарубинецкая культура, население уходит с древних городищ и двигается на другие территории.

Чем дальше от мест распространения зарубинецкой культуры, тем меньше изменений заметно в укладе жизни лесных племен. Объясняется это очень просто: чем дальше в лес, тем в большей безопасности чувствуют себя местные жители, а любые завоеватели, наоборот, неуверенно. Поэтому очень мало найдено городищ, то есть укрепленных поселений: гораздо разумнее не привлекать к себе внимание разного рода защитными стенами и башнями, а замаскироваться в антураже непроходимого леса. К тому же чем меньше вещей в обиходе, тем легче будет сняться с места и затеряться в лесу, если уж возникнет необходимость скрываться от каких бы то ни было завоевателей, на стороне которых явно будет перевес и в численности, и в умении воевать, и в организации, и в мотивированности.

Такой подход, конечно, гарантирует относительно спокойное существование, но при этом ведет к почти полному отсутствию развития материальной культуры. Действительно, поколение за поколением живя в глухом лесу, в маленьком поселении, весьма проблематично осуществлять какие-либо системные контакты с внешним миром. Археологические изыскания подтверждают, что очень большой период времени носители этих культур провели практически в «законсервированном» состоянии: они умудрялись жить неизменно, в соответствии с незыблемой традицией, буквально сотни лет.

Примерно ко II–IV векам н. э. появляются памятники культуры киевского типа. Как следует из названия, наиболее ранние и репрезентативные находки были сделаны на территории современного Киева. Много удачных раскопок было произведено в Среднем Поднепровье и в Белоруссии. Не забудем знаменитое, даже хрестоматийно известное Почепское селище.

В междуречье Днепра и Двины, на Смоленщине, расположилась так называемая тушемлинская культура: оттуда потом появились знаменитые кривичи, одни из инициаторов призвания варягов на Русь. Здесь, в южной лесной зоне, встречается большое количество селищ – это, опять же, небольшие углубленные жилища и бескурганные могильники с кремированными захоронениями.

В данной культуре, подобно тем, с которыми мы уже познакомились, селища крайне недолговечны, а это значит, что местное население было очень мобильно. В деталях быта наблюдается прямое генетическое родство всех вышеперечисленных археологических культур, несмотря на определенные различия между ними. Безусловно, в этом вопросе (как и в большинстве вопросов, связанных с археологией) многие выводы основаны только на предположениях, ибо данная тема очень сложна и к тому же вообще не освещена изнутри письменными свидетельствами.

Постепенно меняется облик керамических изделий, появляются биконические, тюльпановидные сосуды, которые пришли на смену примитивным, из раннего железного века, горшкам с плоским дном и стенками, уходящими прямо вверх. Получают распространение вещи римского типа – украшения с эмалью, орудия труда, оружие. Напомним, это II–IV века, значит, гунны еще не пришли, а сарматы с готами уже не беспокоят, потому что они рассеялись вдоль римских границ. Началась более-менее мирная жизнь, стала развиваться торговля.

Памятники культуры киевского типа, то есть протославянские, существуют рядом с памятниками так называемой черняховской культуры, носителями которой были, в числе прочих, готы – скорее всего, восточные германцы. Сложная система их взаимоотношений очень богато освещена исследователями, имеется несколько конкурирующих гипотез. Есть основания полагать, что эти самые протославяне и есть венеды. Многие археологи считают их именно славянами в полном смысле, хотя, как и в любом подобном вопросе, стопроцентной уверенности здесь быть не может. Эти люди в I–IV веках населяли территорию между финнами – феннами (одни из самых далеко расположенных лесных племен) и бастранами, которые являлись носителями зарубинецкой культуры в чистом виде. Кто такие бастраны, однозначно сказать сложно. Одни ученые причисляют их к кельтам, другие относят непосредственно к славянам. Валентин Седов, в частности, был склонен считать их прямыми родственниками славян. Возможно, они имеют родственное отношение к балтам.

Итак, на историческую сцену впервые выходят венеды. Данные археологии совпадают с письменными свидетельствами современников. Вспомним, что писал Тацит в I веке: «Венеды переняли многое из их нравов, ибо ради грабежа рыщут по своим лесам и горам…» Именно с венедами воевали готы Германарих и Винитарий. И видимо, от венедов происходят анты, то есть непосредственно славяне. А уже с IV века мы о них знаем от Приска Панийского.

Постзарубинецкие культуры и культуры раннего железного века, как мы выяснили, имели общий хозяйственный уклад. Скорее всего, состав семьи у них тоже был схож, если судить по размерам домиков: как правило, это были жилища весьма небольшие – 20–25 квадратных метров. Для сравнения: у их современников-скандинавов дома были просто чудовищных размеров, потому что в них жили большие, в несколько поколений, общинные семьи под руководством какого-нибудь старейшины. Кстати, скандинавские жилища сооружались из бревен и обкладывались огромными пластинами, нарезанными из торфа: получались тоже своего рода землянки, только вывернутые вверх.

Следующий этап этого масштабного процесса развития славянских народов – пражско-корчакская культура, занимающая обширный ареал: от окрестностей Праги до Средней Белоруссии и Поднепровья. То, что археологи называют памятниками пражско-корчакской культуры, соотносится с упоминаниями о склавинах и антах в письменных источниках. Для данной культуры характерны очень небогатые и небольшие временные поселения, неустойчивый погребальный обряд: хронологически это совпадает с V веком, то есть с гуннскими войнами. Тогда вновь стало неспокойно на границе ослабевшей Римской империи, западная часть которой практически развалилась. Наиболее воинственные и активные племена сочли себя вправе претендовать на тысячелетиями накопленные материальные богатства. Народы же, не объединенные в крупные государственные образования, такие как праславяне и ранние славяне, были вынуждены снова отодвигаться от римских границ.

У пражско-корчакской культуры есть родственники – колочинская и пеньковская культура. Различия между ними небольшие, и их без сомнений можно отнести к одному типу. Кроме того, по соседству существует несколько культур, которые, возможно, тоже являются родственными, но отличаются довольно ощутимо. Сама же пражско-корчакская культура достигает своего максимального распространения по Восточной Европе примерно к VII веку, доходя от Адриатики до Эльбы и даже до озера Ильмень (современная Новгородская область).

Если это и не напрямую пражско-корчакские памятники, то однозначно родственные им. Поэтому есть все основания считать ильменских словен уже совершенно нормальным славянским населением, ибо люди, населявшие данную территорию в VII веке, совершенно точно говорили на нормальном славянском языке (или на одном из его диалектов) и несли в себе заряд славянской культуры.

В то же время на южные археологические культуры славянского типа накатывает мощнейшая волна салтово-маяцкой культуры, которая доходит до Харькова: это хазары, представители Хазарского каганата. Кто они такие? Степные конные воины, зачастую очень тяжело вооруженные, которые принесли из Великой степи свой метод ведения войны. Мы даже представить себе не могли, как эти люди выглядели, до тех пор, пока археология не сказала своего веского слова.

Их снаряжение – это кольчуга, шлем, наручи, поножи, иногда даже наплечники и латные башмаки. Ко всему этому полагались сабля, чекан, пика и колчан, полный стрел, плюс лук. И все это – на лошади, в стременах, в седле. К тому же – прекрасные наборные пояса из золота и серебра, очень сложного литья, то, что в археологии называется условным термином «геральдические пояса». На самом деле никакой геральдики там не было, но щитки были очень похожи на рыцарские пояса позднего европейского Средневековья.

Считается, что именно этот заряд энергии, попавший в очередной раз из Степи в Европу, и породил рыцарскую культуру конного боя (не в духовном, а в материальном отношении). Так вот, именно эти люди облагали славян – вплоть до новгородских – данью, и именно от них потребовался противовес, то есть другие великие воины, которые с другой стороны континента подвергали давлению европейские народы: морские разбойники викинги.

Если мы взглянем на карту Европы того времени, то поразимся гигантским сдвигам племен, народов, родов, которые перемещались по континенту, сражаясь, мирясь, сосуществуя друг с другом, подвергаясь мощнейшим ударам с Востока. К слову, Восток постоянно, вплоть до XIII века, извергал в нашу сторону завоевателей – поэтому Великая степь и называется Великой. Иногда ее тормозили европейские государственные образования наподобие Римской империи, потом Византии. Вслед за гуннами в какое-то время пришли авары: их, в свою очередь, в VIII веке разбил Карл Великий.

Аварский каганат, кстати, являлся весьма серьезным и неприятным для славян образованием. Народная память об этом запечатлена в «Повести временных лет»: в ней содержатся сообщения о том, как авары запрягали славянских женщин в качестве лошадей в повозки и ездили таким образом друг к другу в гости. Назывались они «обры», и когда они вдруг куда-то исчезли (летописец выразился так: «сгинули, как обры»), местное население вздохнуло с облегчением: Бог покарал!

Удивительное дело – весь этот водоворот народов, племен, культур!

То, как они сменяют друг друга, какие археологические находки порой дарят нам. Иногда ничего не меняется столетиями, а иногда вдруг взрывается натуральным фейерверком совершенно новой культуры. Поэтому вряд ли стоит придавать особенное значение пресловутому варяжскому вопросу. Ведь славяне тысячелетиями жили на одной земле вместе с другими народами, и не было особых проблем в сосуществовании с финно-уграми и балтами.

Наоборот, известна масса случаев смешения представителей достоверно славянских племен, которые с ними напрямую смешивались, – например, кривичи. Или, допустим, северяне и родимичи – их даже в «Повести временных лет» напрямую к славянам не относят, хотя признают за своих: видимо, все-таки родственники, но относиться к ним лучше осторожно. На юге мы очень долго сосуществовали с готами, то есть с германцами, опять же. Почему же сосуществование со скандинавами должно было стать какой-то особенной проблемой? Тем более что непонятно, как именно ильменские словене, то есть будущие новгородцы, участвовавшие в этом полумифическом призвании варягов, осуществили это самое призвание? Не телеграмму же они им отбили, в самом деле!

Здесь еще вот что нужно иметь в виду. У подножья Датского полуострова живут, к примеру, славяне-ободриты, и они настолько далеки – с точки зрения и географии, и своих интересов – от ильменских словен, а также от племен меря и весь, вместе с которыми словене позвали этих самых варягов, что пригласить к себе ободритского князя было абсолютно равнозначно приглашению князя скандинавского.

В самом деле – и те и другие живут далеко, они «не наши, не местные». Самое главное – то, в чьих руках сила и реальная власть. Изучая памятники, скажем, пражско-корчакского типа или более ранние – зарубинецкие, или еще более ранние – памятники культуры штрихованной керамики, мы видим, что принадлежали они маленьким родовым поселениям. Род – вот основная единица общества на заре славянской истории. Поэтому объединение немногочисленных, в несколько десятков человек, родов в большое племя было, безусловно, революцией.

Конечно, с высоты современного общества это тоже не очень серьезное государственное образование, но для тех времен несколько тысяч человек, входящих в одну группу, воспринимались как нечто очень внушительное. Соответственно, если в Ладоге вдруг оказались какие-либо скандинавы (возможно, датчане или фрисландцы, судя по наличию там фрисландской керамики), то местное население явно с ними познакомилось и установило какие-либо контакты. Не будем забывать, что призвание варягов произошло, по летописной версии, в 862 году.

Археология же однозначно говорит, что скандинавы уже селились на cевере будущей Руси в VIII веке, то есть за столетие до призвания Рюрика и лишь с небольшим запозданием относительно славянской колонизации этих земель.

Возникает вопрос: кто призвал варягов? Кривичи, ильменские словене, меря, весь и чудь: всего пять племен, из которых три – вообще не славяне, кривичи – славяне наполовину, и только новгородские словене – славяне, так сказать, чистые. Говоря современным языком, чудь – это эстонцы, меря – это марийцы, мурома. Конечно, к современным этносам племя меря вряд ли имеет прямое отношение – так же, как, собственно, ильменские словене к нынешним новгородцам: ведь смешение народностей – процесс постоянный. Весь, в свою очередь, – это предки современных вепсов.

Тем не менее возникает вопрос: раз уж все эти пять племен отлично сосуществовали и замечательно дружили, почему бы им было сообща не позвать на управление некую верхнюю настроечную «прослойку», которая по современным меркам была ничтожно мала и, соответственно, должна была раствориться в пригласившей ее массе за одно-два поколения? Непонятно, почему из этого достаточно рядового факта понадобилось раздувать целую проблему с «призванием варягов». Скорее всего, в реальности это призвание было достаточно частным, мелким вопросом, имевшим совершенно локальное применение: определить точку отсчета княжеской династии. То есть, безусловно, это событие важное, но исключительно в масштабах очень маленького пространства и такого же маленького участка истории.

Необходимо учитывать специфические черты местности. Здесь не было какого-то обособленного «котла», в котором «варился» бы в собственном соку один народ. Наша местность изначально сложилась как предельно интернациональная, население которой всегда представляло собой некую «сборную». Вполне возможно, что призывать кого-то куда-то было обычным делом в те времена, просто призвание варягов стало первым зафиксированным историческим фактом.

Подведем некоторые итоги. Мы не располагаем никакими письменными источниками от предков славян за период времени с I по VIII век н. э. – ни на горшках, ни на табличках, ни каких-либо других. Поэтому сложно делать однозначные выводы о праславянах, их жизни и перемещениях во времени и пространстве. Работа с генетическим материалом, расшифровка ДНК, изучение определенных гаплогрупп вряд ли привнесет достаточную ясность. С одной стороны, набор генов – это объективные данные, позволяющие прослеживать изменения в популяции. С другой стороны, генетические данные далеко не всегда совпадают с ареалами распространения этносов, потому что любой народ может заимствовать любые гаплотипы – и при этом иметь совершенно обособленную культуру и языковую общность.

Следовательно, гораздо более важным и продуктивным оказывается поиск общих черт в типах поселений, захоронений и святилищ, в обрядовости и религиозных воззрениях, а также в материальной культуре: из чего ели, чем работали, как украшали себя (если вообще украшали) и так далее. Одним словом, главное – родство не по крови, а по месту поселения, по объединению в различные социальные общности, «родство» совместного быта и культуры.

Глава 2. Обретение славянской письменности

Принятие христианства, как и создание славянской азбуки, было связано в первую очередь с политическими вопросами. С них мы и начнем.

Создание славянской азбуки и, соответственно, славянской письменности – событие большего масштаба, чем история собственно Руси. Ведь славяне жили не только на Руси, но и в Польше, и в Болгарии, и в Моравском княжестве (будущей Чехии). Все они получили славянскую азбуку. Поэтому разговор выходит за границы хронологии и географии Руси – и распространяется на весь славянский мир.

Важный факт: для раннего Средневековья письменность и принятие христианства – практически одно и то же. Два этих великих культурных явления всегда неразлучны. И дело вовсе не в том, что кто-то кого-то хотел научить писать: письменность, равно как и принятие определенной религии, – это в первую очередь знак политического господства. А без чего невозможно господство? – без материальных ресурсов, говоря современным языком – без денег.

Так что следует иметь в виду: вопросы духовности для средневекового человека (особенно для раннесредневекового) не существуют отдельно от чисто прагматических. В этом, безусловно, есть логика: если у какого-либо правителя не получается присваивать деньги и земли соседей, то, вероятно, либо боги у него недостаточно хороши, либо он недостаточно усердно им молится. Одним словом, с этим человеком что-то не так. А вот если, наоборот, ему сопутствует удача в грабительских походах, он ловко прибирает к рукам чужие земли и продает много рабов – значит, у него в отношениях с богами все в полном порядке. Совершенно очевидно, что боги на стороне такого человека.

Геополитическая ситуация в Европе в IX веке была следующей: существовало два гигантских полюса силы – Западная Римская империя и Восточная Римская империя. Так вот, Восточная Римская империя унаследовала от настоящей, единой Римской империи в некотором роде целостную традицию легитимности. То есть культурное и политическое развитие в ней продолжалось без перерыва, в то время как Западная Римская империя довольно скоро после распада единой на две части прекратила свое существование.

Однако к IX веку на ее территории уже существовало королевство франков – империя Карла Великого, и мало кого волновали некие хронологические пробелы в непрерывности развития и наследования императорского престола. Отчасти потому, что для «западно-римского» человека вообще не существовало такого понятия, как падение Римской империи. Причем неважно, был это урожденный итальянец или, допустим, вандал Стилихон, в свое время приехавший служить Риму, искренне считавший себя римским патрицием.

Надо сказать, что у всех варваров, рвущихся в Италию, цель была одна: стать приличными римскими гражданами и патрициями. Поэтому крах императорской власти для них ничего не значил: империя-то осталась! Неважно, что теперь в ней царят полнейший беспорядок, хаос и беззаконие: человек раннего Средневековья пребывал в абсолютной уверенности, что все в порядке, и главное дело его жизни – получить гражданство в этой стране обетованной.

В разделении Римской империи на две части и таилось зерно будущего религиозного конфликта. Ибо, несмотря на то что Византийская, восточная часть империи оставалась, говоря современным языком, более легитимной, именно на Западе находился город Рим, где сидел наместник святого апостола Петра – папа римский, считавшийся одним из важнейших христианских патриархов.

К тому времени уже давно сложилась так называемая пентархия, при которой основная власть в христианской церкви принадлежала главам пяти основных епископских престолов. Это патриархи Римский, Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский, и между ними существовала строгая иерархия. Естественно, ни о каком разделении на католическую и православную церкви никто еще не помышлял, все происходило согласно заветам Августина Блаженного, который говорил, что в догматах должно быть единообразие, в обрядах разнообразие, а в остальном – любовь. С любовью, правда, получалось хуже всего, зато все остальное имело место. Поэтому все церкви, так или иначе, различались, причем довольно сильно, именно в обрядовой части. Впрочем, до определенного момента это никого не беспокоило.

А вот в IX веке вдруг стало беспокоить, и весьма ощутимо. Константинополь, будучи центром Восточной Римской империи и «штаб-квартирой» Константинопольского патриархата, стал оспаривать у папы римского главенство над определенными территориями, на которые Западная церковь претендовала вполне основательно. Точнее, начала претендовать в описываемое время.

Дело в том, что папский престол изначально был зависим от константинопольских властей. Император по согласованию с патриархией утверждал римских понтификов – тогда еще и речи не было об избрании папы капитулом кардиналов. Обычно в Равенский экзархат присылали распоряжение, которое и решало судьбу римского престола. При этом и император, и патриарх, и папа ясно осознавали, что Рим – это «мать городов» всей империи, а местный епископ является наследником апостола Петра. То есть формально находится на первой ступени пентархии. Но лишь формально.

Все начало меняться с началом арабских завоеваний в VII веке. Рим в значительной мере остался без поддержки Константинополя, которому было чем заняться на собственных южных и восточных границах. С одной стороны, папы получили большую независимость, с другой – остались наедине с хаосом, который царил в Западной Европе. К VIII веку папский престол представлял собой печальное зрелище. Лангобарды с севера постоянно давили на Рим. Византийский император пытался привести папу к подчинению, но его войска в Равенне устраивали бунты. Вскоре папа из авторитетного члена пентархии по факту превратился в местного епископа, которого выбирала римская патрицианская община в сугубо собственных интересах.

Но все изменилось.

Это было связано с тем, что к IX веку Западная Римская империя снова набрала силу. Точнее, это было уже другое государство – империя Карла Великого, как мы помним, и он начал экспансию на север и восток. Таким образом, вскоре его войска оказались на границах Восточной Римской империи. И Карлу нужна была легитимация собственной власти, ведь, как мы помним, он утвердился на троне древних франкских Меровингов, будучи внуком королевского мажордома Карла Мартелла. Высшая легитимация могла быть в ту эпоху только религиозной. Так как Шарлемань претендовал на самостоятельный императорский титул, обратиться за освящением собственной короны в Константинополь он не мог физически. Следовательно, ему мог помочь только римский папа.

Карл Великий сокрушает королевство лангобардов, уничтожает Аварский каганат, обеспечивает папе полную военную безопасность и щедро снабжает средствами. Папа, со своей стороны, гарантирует Карлу и его наследникам законность их власти и поддержку со всех церковных кафедр. Начинается усиление папского престола, которое шло крайне неравномерно, но не останавливалось уже до конца Средневековья.

Западная империя после разгрома аваров входит в непосредственное соприкосновение с землями Восточной империи и, что более важно, с зоной интересов ее. В полный рост вставал конфликт интересов, в том числе и церковных. Ведь ни для кого не секрет, что вместе с армиями всегда идут священники. Кто будет крестить языческие земли, кому будут подчинены уже имеющиеся кафедры, самое главное: кто будет собирать церковные налоги в данных местностях?

Что же происходило в это время в Византии?

В 843 году совершилось торжество православия – праздник, который торжественно отмечается в первую неделю Великого поста по сей день. Свое начало праздник берет от победы над иконоборцами при вдовствующей императрице Феодоре и малолетнем (ему было тогда всего три года) императоре Михаиле III. Вкратце поясним суть конфликта с иконоборцами. Они утверждали, что поклонение иконам – это поклонение идолам. Нельзя молиться доске, что бы на ней ни было нарисовано.

В свою очередь иконопочитатели защищали прямо противоположную позицию. Борьба оказалась долгой и жестокой – и вышла в конце концов за пределы вероучительного поля. Часть византийской элиты примкнула к иконоборцам, прикрывая их идеологией свои вполне конкретные интересы, экономические и политические. Другая часть поддержала иконопочитателей. Ряд церковных соборов был отмечен столкновениями по этому поводу, но окончательная победа над иконоборцами была одержана в 843 году.

Избирается патриархом некто Игнатий, которому в жизни очень не повезло. При предыдущем правлении (при императоре Михаиле I Рангаве) во время одного из восстаний его оскопили. Сразу после этого он начал вести аскетический образ жизни и стал практически святым человеком, за что снискал любовь монашеской братии. Став в конце концов патриархом, он получил прямую поддержку папы римского. Это и привело к столкновению интересов: константинопольский император очень быстро понял, что иметь рядом с собой ставленника (или, по крайней мере, друга) папы римского – не самое разумное решение.

Точнее, понял это не сам император Михаил III, ведь не зря же он имеет прозвище Мефист, то есть пьяница! Понял это его дядя и по совместительству наставник Варда, брат его матери Феодоры. В 856 году дядя с племянником свергли соправительницу Михаила III Феодору и отправили ее в монастырь, а дальше каждый из них занялся тем, к чему больше лежала душа. Михаил III стал пьянствовать с удовольствием, а Варда – править от его имени. И, видимо, он оказался очень хорошим правителем: при нем вполне успешно развивались и военное дело, и науки. В частности, в Константинополе был открыт университет, во главе которого встал такой знаменитый философ, как Лев Математик.

Это время в Византии отмечено деятельностью многих просвещенных людей. Один из них – патриарх Фотий. Он не был монахом, делал блестящую чиновничью карьеру и вместе с тем являлся одним из образованнейших людей своего времени. Еще один известный исторический деятель – Константин Философ, будущий святитель славянский Кирилл. Вероятно, он был хорошо знаком с будущим патриархом.

Итак, свергли императрицу, которая поддерживала патриарха Игнатия. Его сразу же вынудили уйти в отставку, а вместо него за шесть дней возвели на патриарший престол провизантийски настроенного Фотия – блестящего политика, царедворца, философа и ученого. Потрясающий взлет: был мирянин – и за несколько дней прошел все этапы церковной карьеры от чтеца до архиепископа, а затем стал патриархом.

Реакция Рима была предсказуемой. В Византию была отправлена делегация представителей папы римского, в которую входили легаты Родоальд и Захария. Долгое время они провели в Константинополе, выясняя, может ли Фотий быть патриархом. В 859–861 годах два раза подряд пришлось собирать церковные соборы (так называемый Двукратный собор), на которых Фотий блестяще разбил своих римских коллег в религиозном диспуте. В результате они вернулись в Рим с благожелательным отношением к Фотию, после чего папа римский Николай I немедленно отлучил их от церкви. В 863 году был объявлен Латеранский собор, где Западная Римская церковь предала Фотия анафеме, то есть отлучила его от церкви.

Это означало, что он теперь не то что не мог быть патриархом – он даже не имел права ходить в церковь, так как больше не являлся христианином. Однако Фотий не растерялся, собрал собор и, в свою очередь, отлучил от церкви папу римского.

Константинополь поддержали восточные патриархи, стоящие во главе церквей в Антиохии, Иерусалиме и Александрии. На некоторое время проблему «замяли», но войска и дипломатические миссии Западной Римской империи к тому времени прочно обосновались на западных славянских землях. Это было вызвано образованием в тех краях первого мощного славянского образования IX века – Великоморавского княжества.

Франки, занятые в основном дележом империи Карла Великого, долго не могли победить это мощное – для своего времени и региона – славянское государство, однако на границах было неспокойно. Поэтому князь Ростислав, чтобы укрепить свое политическое положение, отправил в Константинополь посольство с просьбой прислать учителей, которые обратили бы его народ в христианство. Таким образом он планировал получить прямую поддержку Византии против агрессивного и беспокойного западного соседа.

Примерно в это же время, а именно в 860 году, Константинополь осаждает флот русов. Это известная история, связанная, видимо, с прибытием Аскольда и Дира. Атака была отбита (причем при прямом участии Фотия) и осада снята. Тогда же войско русов приняло христианство. Это был важный политический шаг, так как Фотию было абсолютно ясно, что вести военные действия сразу в нескольких направлениях почти невозможно.

Тем более когда один из противников – догосударственное образование (то есть русы). Подобного врага почти невозможно разбить, потому что, при отсутствии централизованной власти, племенные вожди постоянно будут сменять друг друга в этой войне, и она вполне может оказаться бесконечной. В конце концов кто-нибудь из уцелевших вождей доберется-таки до богатой Византии и разграбит ее.

Кроме этого, приходилось постоянно воевать с арабами, представлявшими большую опасность. Просто оградить себя от разнообразных варваров с помощью постов, специальных валов и линий Византия не могла, так как была все же не столь могущественным государством, как исходная Римская империя. Ее войска обладали гораздо более низкой мобилизационной способностью, нежели у предшественницы, поэтому поступать как прежние римляне византийцы уже не могли. К тому же Византия была вынуждена держать на своей западной границе вполне представительный воинский контингент, потому что юг Италии и Сицилия в то время находились под ее управлением. Это для западной части империи было настоящей костью в горле и могло в любой момент обернуться неприятными последствиями. В общем, гораздо разумнее было не воевать, а договариваться.

Фотий все это отлично понимал и, воспользовавшись удачным опытом крещения русов, согласился на предложение Ростислава. Он послал к нему знаменитую Великоморавскую миссию, в состав которой входили два брата: старший Мефодий и младший Константин (который через некоторое время стал в монашестве Кириллом).

Кто такие эти Константин и Мефодий, почему выбрали именно их? Судя по всему, Константин был лично знаком с Фотием, оба они происходили из Фессалоников и, видимо, вместе учились у Льва Математика. К тому же братья были славянами-македонцами – то есть умели говорить по-славянски (на македонском диалекте). Кстати, все диалекты славянского языка тогда были весьма похожи. Они различались примерно так же, как сейчас различаются русские говоры. Это значит, что любой македонец без проблем мог понять новгородского словена или моравского чеха. Кроме того, Константин и Мефодий были очень образованными людьми: в частности, нам известно из пространного жития Константина, что он знал пять языков и прозывался современниками Философом.

Вдобавок Константин уже имел довольно серьезный опыт участия в религиозном посольстве: он представлял Византию в составе миссии в Хазарском каганате. Некоторые ученые полагают, что уже в то время он начал работать над составлением славянской азбуки (вероятно, по личной инициативе).

Итак, оказавшись в 863 году в Моравии, за очень короткий промежуток времени, буквально за шесть лет, Константин и Мефодий успели перевести основные библейские книги и весь Литургический чин – то есть подробное описание того, как следует вести различные службы. Все священные тексты были перетолмачены на славянский язык! А ведь перед тем как браться за переводы, нужно сначала составить азбуку с грамматикой, разобраться во всех закономерностях языка… Скорее всего, работа действительно была начата несколько раньше собственно моравской миссии братьев.

Во время Хазарского посольства, проезжая через Крым, они вскрыли гробницу святого Климента Римского, знаменитого римского исповедника. И «обрели его мощи», что потом сыграло свою положительную роль. Несколько забегая вперед, скажем, что в какое-то время в Риме осознали: миссионерская деятельность двух братьев наносит вполне конкретный ущерб Западно-Римской церкви – а значит, и всей Западной Римской империи. Ведь Моравия входила в прямой круг интересов Западно-Римской церкви.

Одной из точек расхождения с Западной церковью стал сам факт перевода священных христианских текстов на славянский язык. Западная церковь придерживалась той точки зрения, что богослужение может вестись – и, соответственно, богослужебные книги могут писаться – только на трех языках, то есть на языках Священного Писания: еврейском, латыни и греческом. В переводах на другие языки не было ни практической, ни политической надобности. Общепринятым было рассуждение о том, что если бы Господь хотел, чтобы каждый понимал язык богослужения, он бы позаботился об этом. А уж если Библия написана на определенных языках, то, следовательно, такова Господня воля, против которой идти не надо. В конце концов, богослужебный язык должен оставаться прекрасным и таинственным, так что всем желающим разобраться в тонкостях откровения – прямая дорога в духовную семинарию.

В свою очередь, Константин с Мефодием, при полной поддержке патриарха Фотия, утверждали, что подобные рассуждения – не что иное, как «ересь триязычия». Ведь не существует никаких божественных указаний о том, что нельзя переводить священные книги на другие языки. Ни один Вселенский собор не запрещал подобные переводы. Что из этого следует? То, что переводить можно! Чем братья вполне успешно и занимались.

Здесь, правда, имеет место логическая нестыковка. Священное Писание в оригинале было написано на еврейском, арамейском и греческом языках. Что же касается текста Писания на латыни, то это был самый настоящий перевод! Однако к этому факту внимание общественности не привлекали – ведь папа римский все-таки римский, и с этим ничего не поделаешь. Таким образом, для латыни было сделано исключение, потому что на первый план здесь выходили политические соображения. Любая сильная держава, навязывая подчиненным народам свой язык, навязывает и свою культуру, и науку, и государственный строй, и даже нормы поведения. Поэтому, даже если человек не понимает по-латыни, он все равно будет слушать в храме литанию на этом языке.

Противостояние двух церквей привело к тому, что в 867 году Константин и Мефодий были вызваны в Рим для объяснения своей позиции и своих занятий. И вот оказалось, что они прибыли не с пустыми руками, а с мощами очень почитаемого святого – Климента Римского. Поэтому в Риме были вынуждены устроить братьям настоящий торжественный прием. При преемнике Николая I, папе римском Адриане II даже отслужили службы на новообретенных славянских книгах, которые привезли с собой Кирилл и Мефодий. Таким образом, в Риме славянский язык был наконец легитимизирован как один из языков богослужения, а перенесение мощей Климента в Рим стало важным политическим актом по примирению двух церквей.

Константин из Рима не вернулся, он умер в 869 году. Незадолго до этого он принял схиму под именем Кирилла. Мефодий же продолжил свою работу – правда, уже не в Моравии, которая к тому времени находилась под властью франков, а в Паннонии, тоже славянском государстве, у князя Коцела. Через некоторое время франки его пленили и посадили в тюрьму, где он просидел два с половиной года, несмотря на прямые приказы папы Адриана II.

В последние годы своей жизни Мефодий очень активно и плодотворно работал. При его участии было написано осуждение Филиокве. Поясним, что такое Филиокве. Это учение о двойном исхождении Духа Святого – не только от Отца, но и от Сына. Оно является неотъемлемой частью западного Символа веры. В восточном же, никейском Символе веры, выражающем точку зрения православия на данный вопрос, Святой Дух исходит только от Отца. Это двойное исхождение Духа Святого оказалось важнейшей причиной догматических расхождений между западным и восточным христианством. В частности, известны трактаты, обличающие учение о Филиокве, за авторством патриарха Фотия. Впрочем, сами западные христиане долго не принимали подобную формулу исхождения Святого Духа, не считая ее единственно возможной.

В конце концов, когда между Римом и Византией обозначились серьезные политические расхождения, потребовалось их идеологически оформить каким-либо образом. Учение о Филиокве сгодилось для этого как нельзя лучше, и в XI веке процесс, полный изматывающих распрей, завершился окончательным расколом церкви на Западную и Восточную.

Здесь мы подходим к основному закону взаимоотношений церкви и светского правительства: религия – это в первую очередь инструмент власти. Если церковь идет против власти, то власть легко перешагивает через любые ее постулаты. Если, конечно, эта власть достаточно могущественна.

Вернемся к моравской миссии Константина и Мефодия. Несмотря на политический провал в самой Моравии, она имела далеко идущие последствия. Правда, не у западных славян, а у южных – потому что многочисленные ученики Мефодия и Константина переместились прямиком в Болгарию.

Болгария – это еще один конгломерат славян, получивший свое название от племени булгар после развала Тюркского каганата. Сами булгары – тюркский народ, в свое время захвативший данные территории и поставивший во главе собственных правителей. Однако довольно быстро они ассимилировались со славянами, которых было подавляющее большинство. И славяне, и булгары тяготели к общению с Византией потому, что они находились на самой ее границе, и выбирать не приходилось. В IX веке, когда оказался разгромлен Аварский каганат и франки вышли на границу с Болгарией, началось долгожданное сближение местного населения с Византией.

С франками жителям Болгарии ужиться было трудно. Тому виной свойственные франкам агрессивность и склонность к широкой экспансии. В данной непростой ситуации очень пригодился такой инструмент, как восточное христианство. Повторим еще раз: если какой-либо из народов вдруг проявлял интерес к христианству восточного образца, то вовсе не потому, что хотел поверить во что-то возвышенное как-то по-особому, а потому, что рассчитывал на вполне конкретную поддержку Византийской империи. И наоборот: принимая латинский образец христианства, рассчитывали бы на поддержку Запада.

В случае с Болгарией все было (впрочем, как всегда и везде) очень непросто. Тамошним царем тогда был некий Борис, представлявший собой уже четвертое поколение болгар на царстве. Борис, будучи обычным язычником, обратился к патриарху Фотию, попросил прислать учителей и объяснить подробности. Вскоре к нему была направлена миссия, состоявшая из византийских монахов. Монахи эти очень четко понимали свою задачу – как не столько религиозное, сколько серьезное политическое дело. Местным властям они решительно не подчинялись (какие разговоры могут быть с язычниками?), а последовательно проводили свою линию и насаждали новые правила жизни.

Неудивительно, что большинству жителей это активно не нравилось, но все понимали, что если уйдут греки, то немедленно придут точно такие же франки. И придется воевать или с теми, или с другими (а то и, не дай бог, со всеми сразу) – а на это вряд ли хватит сил. Однако как ни старались обе стороны прийти к взаимопониманию, получалось это у них плохо, и Борис попросил Фотия объяснить, что происходит, чего ждать и как следует себя вести христианину. В ответ Фотий написал Борису великолепно аргументированное письмо, которое можно считать одним из блестящих образцов риторического искусства того времени. Он не учел только одного: Борис не говорил по-гречески. И, что важно, просто не мог понять догматических сложностей христианства.

В общем, письмо Фотия не способствовало нормализации отношений. Поэтому, наблюдая крайнее недовольство собственных бояр и понимая свою беспомощность в данном вопросе, Борис обратился с теми же вопросами, с одной стороны, к Людовику II Немецкому, а с другой – к папе римскому. И папа римский Николай I оказался в данном случае более находчивым политиком, чем Фотий.

Хотя можно сказать, что ему отчасти повезло больше, чем Фотию: в этот раз царь Борис сформулировал 106 конкретных вопросов о христианстве. К примеру, таких: что делать, если ты христианин и тебе объявил войну христианский же государь? Что делать, если твой воин бежал с поля боя, а в Евангелии сказано «не убий», можно ли его казнить за предательство? Насколько строго нужно соблюдать пост? Можно ли теперь клясться на мече? И вообще, как могут сосуществовать христианство и раннефеодальное государство? Соответственно, Борис получил 106 конкретных ответов папы. В них не было ни слова про догматику, риторику и прочие отвлеченные понятия.

Получив внятные рекомендации, болгарский царь сделал выбор – и началась активнейшая франкская экспансия в его страну. Так что однажды в истории болгары имели реальный шанс стать католиками! Однако вскоре стало ясно, что свободы под франками для них вообще не предусмотрено, а предусмотрены разнообразные поборы в пользу католического Рима. К тому же богослужение должно было вестись исключительно на непонятном латинском языке. А самое главное – неожиданно обнаружилось, что с Фотием иметь дело предпочтительнее, потому что при отсутствии конкретных предписаний от него фактически можно было поступать по собственному усмотрению. Папа римский, наоборот, устанавливал совершенно жесткие рамки.

Оказалось, что не так-то просто принять правильное решение в такой ситуации: нужно было сделать очень серьезный шаг. Напомним, что для обычного человека раннего Средневековья не существовало вопроса об объективной реальности божественного начала. Для него гораздо более насущными были проблемы попроще: чей бог сильнее, под какой религией жить легче и безопаснее. Допустить нарушение самостоятельности своего государства Борис не мог – поэтому он снова обратился к Фотию.

В итоге в стране установилось христианство восточного образца (православия в современном понимании тогда еще не было). Принялись за миссионерскую работу ученики Константина и Мефодия. Среди них был великий святитель, ученый, философ, переводчик, богослов Климент Охридский. Борис, в свою очередь, ушел в монастырь, постригся в монахи, отрекся от царства, уступив престол своему сыну Симеону. Однако другой его сын, Василий, поднял восстание, заявив, что языческие идеалы ему гораздо ближе. Понятное дело, он защищал при этом не какую-то расплывчатую религиозную доктрину: язычество выступало в данном случае как идеологическое основание политических устремлений. То есть мы – язычники, и это наша страна. Почему мы восстаем против христиан? Да потому, что они другие, чужие нам. С ними враждовать надо, а не дружбу водить!

Как отреагировал на это бывший царь Борис? Он вышел из монастыря, расстригся, поймал Василия, выколол ему глаза и вернул на царство Симеона. После этого ни у кого вопросов не возникало. Всем стало ясно, что восточное христианство лучше западного и уж точно лучше язычества.

Вот на таком непростом историческом фоне и разворачивалось обретение славянской письменности. Рассмотрим поближе, что же конкретно изобрели Кирилл и Мефодий.

При составлении славянской азбуки они, конечно, опирались в основном на начертание греческих букв. Сразу же возникает закономерный вопрос: в таком случае какую азбуку они составили – кириллицу или глаголицу? Ведь каждому современному человеку оба этих названия известны как названия первых славянских азбук. Если рассуждать логически, то кириллицу должен был бы разработать Кирилл, то есть Константин. В таком случае кто автор глаголицы? Некий мифический Глагол? Но такого имени ни один источник не упоминает, а вот Мефодий в источниках фигурирует. Где же тогда «мефодица»? Вот какая интересная неразбериха получается.

На самом деле название «глаголица» образовано от слов «глагол» (речь, слово), «глаголати» (говорить). Однозначного ответа на вопрос, что было раньше: кириллица или глаголица, – до сих пор нет. Однако наиболее обоснованной считается версия, по которой глаголицу придумал именно Кирилл (то есть Константин). А уже позже была создана (скорее всего, его учеником Климентом Охридским) так называемая кириллица.

Начертания букв в глаголице категорически не похожи на всем известные современные славянские буквы. Все наши привычные буквы, безусловно, там присутствуют, только абсолютно неузнаваемы: кругленькие значки с очень красивыми перемычками. Есть основания предполагать, что ближайшим источником, именно в графическом плане, глаголического алфавита была грузинская христианская азбука «хуцури», которая, в свою очередь, была разработана на основе армянской христианской же азбуки. Рациональное зерно в этих рассуждениях есть: в обеих азбуках 43 буквы.

Если же рассматривать не внешний облик букв, а саму сущность славянской азбуки, то, действительно, глаголица построена на основе именно греческого алфавита. Правда, специфические греческие буквы, такие как «фита», вынесены в самый конец списка. Кроме того, в конце же нашлось место для особых славянских фонем, которых просто не существовало в греческом языке. Это, например, юс малый и юс большой. Все это разнообразие и дает в сумме 43 буквенных обозначения.

Что дает нам основания полагать, что кириллица младше глаголицы? Дело в том, в частности, что современная наука располагает определенным количеством палимпсестов. Что это такое? Это книга, на листах которой что-то уже было написано раньше, затем написанное почему-либо стерли (смыли) и написали поверх, заново, что-нибудь другое. Одна из причин, по которой это могло иметь место, – дороговизна пергамента.

Однако полностью прежние буквы стереть или смыть невозможно. Чернила впитываются во внутреннюю текстуру пергамента, и остатки надписей остаются заметными. А теперь – самое интересное: палимпсесты, в которых надписи на глаголице стерты, а сверху написан кириллический текст, существуют, а наоборот – нет. Отсюда следует наиболее логичный вывод: старшим алфавитом является глаголица. Если это действительно так, то кто ее мог придумать? Вполне очевидно, что участники той самой моравской миссии Кирилла и Мефодия.

В связи с этим уместно вспомнить свидетельство болгарского монаха, черноризца Храбра, жившего в X веке. Он является автором «Сказания о письменах», в котором, среди прочего, сообщает: «Прежде ведь славяне не имели букв, но по чертам и резам читали, ими же гадали, погаными будучи. Крестившись, римскими и греческими письменами пытались писать славянскую речь без устроения». Что это значит? Что первые попытки письма предпринимались славянами еще до миссии Кирилла и Мефодия.

В XI веке, в 1047 году, на старшинство кириллицы и глаголицы проливает свет новгородский священник, которого звали Упырь Лихой. Он писал, что переложил толкование к Библии с кириллицы. Однако она написана… кириллическим алфавитом! Возникает вопрос: с какой кириллицы он ее переложил? Можно предположить, что на самом деле священник имел в виду глаголицу.

Кстати, сами термины «кириллица» и «глаголица» очень поздние. Они примерно на двести лет «моложе» самой миссии Кирилла и Мефодия. То есть, видимо, именно под кириллицей изначально подразумевалась азбука, созданная Кириллом, то есть глаголица. Потом ее заменила более практичная кириллица, созданная Климентом Охридским. Как правильно называть эту азбуку: «климентица», «климовица»? Непонятностей здесь много, но с кириллицей все-таки дело обстоит яснее – потому что она создана на основе греческого унциала, торжественного шрифта. Он отличается от скорописи (для которой использовался шрифт минускул), предназначенной для повседневных записей. А унциал – это шрифт официальных документов, официальных богослужебных книг. Видимо, он оказался ближе и удобнее для нужд славянского языка.

Довольно скоро глаголица выходит из употребления практически везде и остается только в Хорватии – там ею пользовались вплоть до XVII века.

Вернемся к вопросу, имелись ли какие-либо азбуки у славян до христианского влияния. Как сообщает нам черноризец Храбр, «писали чертами и резами». Видимо, он имеет в виду некое руническое письмо. Всем известны знаменитые скандинавские руны, однако руны были у многих народов. Ими активно пользовались, например, хазары.

Уточним, что такое руны вообще. Это рубленые буквы – в самом деле черты и резы. Надписи на них довольно грубо вырезаны на поверхности. Такую специфическую форму написания диктовал сам материал – дерево, камень. На таких поверхностях изящно не напишешь. А уж потом, перекочевывая на бумагу, шрифт сохранял свои родовые черты, что и помогает классифицировать его как руны.

Нам хорошо известно, что дохристианские народы пытались устроить свою письменность. Этим занимались и франки, и немцы, пытаясь записывать тексты на своих языках латинскими буквами, никак их не изменяя и не пытаясь приспособить под свою фонетику. Точно так же использовалась греческая азбука. Как только у славян появляются свои государства, возникает необходимость в устойчивой письменности. Что такое государство? В первую очередь это канцелярия. Государства без канцелярии не существует, так как в государстве обязательно должен быть учет и контроль. Иначе как налоги с населения собирать? А поскольку учета без письменной фиксации не бывает, славяне, скорее всего, пытались использовать какие-то буквы. Или латинские, или греческие. Отметим, что рун славянских не сохранилось вообще. Даже если они существовали, то нам об этом ничего не известно.

Существует несколько любопытных свидетельств современников.

В частности, Титмар Мерзебургский, описывая в конце X века святилище славян на Рюгене, сообщает: «Есть в округе редариев некий город, под названием Ридегост, треугольный и имеющий трое ворот. В городе нет ничего, кроме искусно сооруженного из дерева святилища, основанием которого служат рога различных животных. Снаружи, как это можно видеть, стены его украшают искусно вырезанные изображения различных богов и богинь. Внутри же стоят изготовленные вручную идолы, каждый с вырезанным именем, обряженные в шлемы и латы, что придает им страшный вид».

Мы не знаем, что представляли собой эти руны, которыми были вырезаны имена идолов, но нет никакого сомнения в том, что они существовали. Вспомним «черты и резы», упомянутые черноризцем Храбром. Вряд ли можно считать их полноценной письменностью – скорее всего, это специальные, священные знаки. Понятное дело, что писать книги такими знаками никому и в голову бы не пришло.

В «Пространном житии Константина Философа» говорится о русских письменах, которые он якобы выучил, пребывая в Корсуни. Там же он нашел Евангелие и Псалтирь, написанные русскими письменами, и человека, который сумел ему разъяснить их значение. Это свидетельство – источник массы исторических спекуляций.

В самом деле, что за письмо «изобрел» Константин, если он уже нашел две книги, фактически написанные русским языком? Значит ли это, что грамота уже была до его миссии, а он лишь ее распространитель и, так сказать, популяризатор?

Дело в том, что «Житие Константина» является очень важным и весьма распространенным памятником агиографической литературы Средневековья. Беда в том, что из примерно шестидесяти списков нет ни одного старше XV века. Да и восходят они к единому оригиналу середины XV столетия. То есть нельзя исключать элементарной ошибки, допущенной в ходе десятков итераций переписи книги, начиная с 860 года, когда она была составлена Климентом Охридским.

Дело в том, что «Проложное житие» специально выделяет четыре языка, известные Константину Философу: греческий, латынь, еврейский и сурский (то есть сирийский), помимо родного македонского. Ни о каком «русском» языке там и речи нет (да и странно было бы говорить о русском языке в XI столетии!).

Почти наверняка изначально в «Житии» имелись в виду письмена не «русские», а «сурские». На это указывает и тот момент «Жития», где говорится, что Константин «научился различать буквы гласные и согласные». Это типичная мета всех семитских языков – текст сплошь из согласных букв со значками огласовок. В самом деле, будь перед глазами философа любая европейская грамота, никаких специальных усилий для различия гласных и согласных не потребовалось бы.

Кроме того, наличие сразу Евангелия и Псалтири, написанных «русскими письменами», подразумевает давнюю письменную традицию (причем уже или христианскую, или хорошо с христианством знакомую). Но как возможна такая традиция, которая не оставила по себе ни единого памятника? Как минимум начертания бытового свойства должны были попадаться археологам за полтора века сбора материалов.

Сирийская же письменность, напротив, была важным языком религиозной литературы. В настоящее время мертвый, семитский язык еще в IX веке был вполне распространен. Сам Константин-Кирилл в Прогласе (предисловии) к переводу Евангелия вынужден был оправдываться: «Еже суть положили мужи… аште и неправоверьно». Как убедительно доказал А. Вайан, просветитель обращался к сирийскому переводу Евангелия, выполненному еретиками несторианами, откуда и необходимость оправдываться.

Почти не осталось сомнений, что никаких «русских писмен» Константин не видел, имея дело именно с сирийским языком и текстом. В «Житие» же закралась описка, впоследствии превратившаяся в общепринятый момент. В самом деле, во время широкого распространения «Жития» в XII–XV веках никого не удивило бы наличие и Евангелия и Псалтири на русском языке.

Однако существует также вероятность, что под этими «русскими письменами» подразумевались письмена готов, которых могли звать «русью» из-за сходства языков с русами-скандинавами… В общем, вопрос остается спорным. Хотя, конечно, если учесть, что готы прожили в Крыму до XVI столетия, теоретически возможен и такой вариант, то есть Константин читал перевод Библии, сделанный арианином Вульфилой, просветителем готов в V веке.

Важными сведениями интересующую нас тему дополняют сообщения арабских авторов. Например, ибн Фадлан, ездивший в Волжскую Булгарию в 922 году с посольством, пишет, в частности, о похоронах некоего знатного руса: «Потом они построили на месте этого корабля, который вытащили из реки, нечто подобное круглому холму. И водрузили в середине его большую деревяшку белого тополя или березы. Написали на ней имя умершего мужа и имя царя русов. И удалились». Именно написали. Правда, судя по этнографической принадлежности русов, как их описывает ибн Фадлан, это несомненные скандинавы. Скандинавы могли сделать надписи при помощи рун.

Также есть свидетельство ибн ан-Надима – это арабский писатель, тоже живший в X веке. Он является автором «Книги росписи известий об ученых и именах сочиненных ими книг» (987–988). В ней он сообщает следующее: «Русские письмена. Мне рассказывал один, на правдивость коего я полагаюсь, что один из царей горы Кабк [Кавказ] послал его к царю Русов; он утверждал, что они имеют письмена, вырезываемые на дереве. Он же показал мне кусок белого дерева, на котором были изображения, не знаю, были ли они слова, или отдельные буквы, подобно этому». Существуют его записи этих самых рун. Выглядят они очень похоже на… арабские буквы! Скорее всего, ибн ан-Надим пытался приспособить известный ему алфавит к записи тех неизвестных начертаний, которые он видел и совершенно не понимал. То, что у него получилось, не похоже ни на одни известные руны. Что это означает, никому не известно.

Кроме того, известно сообщение Мубарак-шаха Марварруди, персидского историка XIII века. Он писал так: «У хазар есть также письмо, которое происходит от письма русов, ветви румийцев, которая находится вблизи них, и употребляет это письмо. И они, хазары, называют румийцев русами». На самом деле он имеет в виду ромеев, то есть византийцев. Однако странно, что хазары называли византийцев русами. Видимо, к XIII веку в Персии уже все перепуталось. Но Мубарак-шах Марварруди сообщает, что «хазары пишут слева направо, и буквы не соединяются между собой. У них 21 буква». Очень сомнительное свидетельство! А. Зализняк считает, что речь идет вообще о кириллице и о тех русах, которые селились в пределах Хазарского каганата.

Аль-Масуди писал в своей знаменитой книге «Золотые копи и россыпи самоцветов»: «В славянских краях были здания, почитаемые ими. Между другими было у них одно здание на горе, о которой писали философы, что она одна из высоких гор в мире. Об этом здании существует рассказ о качестве его постройки. О расположении разнородных его камней и различных их цветах, об отверстиях, сделанных в верхней его части, о том, что построено в этих отверстиях для наблюдения над восходом солнца. О положенных туда драгоценных камнях и знаках, отмеченных в нем, которые указывают на будущие события и предостерегают от происшествий перед их осуществлением». Можно предположить, что имеется в виду какая-то обсерватория, но, опять же, археологам не известно ни одного подобного здания – даже приблизительно – ни в одной из славянских стран.

Подытожим: несмотря на большие неточности и откровенные темные места в свидетельствах арабских авторов, они тем не менее представляют собой ценный материал для исследователей. Получается, что какая-то система графической записи звуков у славян все-таки существовала – однако мы не знаем, как она выглядела. До нас не дошло ни единого памятника такого рода.

Говоря о знаках для записи (или обозначения, фиксации) священных понятий, нужно иметь в виду следующее. Для примитивного человека разница между идеей и вещью практически отсутствует. Потому что идея – это и есть вещь или действие. Ведь прежде чем появится вещь, должна появиться ее идея, то есть образ. Например, чтобы изготовить топор, надо сначала о нем подумать. Естественно, что идея (мысль) и вещь взаимосвязаны. Отсюда уже недалеко до осознания связи между мыслью и словом. Поэтому когда какой-нибудь мудрый человек берет в руки стило (палочку, камень) и на какой-нибудь поверхности пишет (выцарапывает, вырезает, вырубает) некие значки, то получается, что он буквально творит целый мир! И этот мир теперь умещается в нескольких значках: это, безусловно, самое настоящее магическое действо.

Возвращаемся к дохристианской письменности. Известен памятник «Киевское письмо», написанный в X веке на иврите и выданный Яакову бен Ханукке иудейской общиной Киева. В конце текста имеется некая подпись – совершенно ясно, что это руны. Однако славянские ли они или еще чьи-либо – неизвестно. Что они означают, понять невозможно. Перевода не существует до сих пор. Таким образом, все, что мы имеем, говоря о славянских дохристианских рунах, – это только разрозненные непонятные палочки и черточки. Это говорит о том, что, видимо, славянская руническая система если и существовала, то была крайне неразвита и, в силу скудного количества памятников, до нас просто не дошла. Остается надеяться, что со временем археологам удастся прояснить ситуацию.

Обратим свое внимание на глаголицу. Известно, что до Руси она практически не добралась: ее, конечно, использовали, но исключительно редко. В частности, уже в более-менее хорошо изученную историческую эпоху глаголицу могли использовать в качестве тайнописи. Ведь никто, кроме специально обученных людей, не мог ее понять. А вот что касается кириллицы, то, естественно, ее обширное применение напрямую связано с христианством. С X века, после так называемого «Владимирова крещения» Руси, у нас появляются надписи. В первую очередь, это, безусловно, надписи делового содержания. К примеру, знаменитая Гнездовская корчага X века, на которой кириллицей написано «Гороухща». Вероятно, это прозвище хозяина этой самой корчаги.

Предположительно, одной из самых старых кириллических надписей на славянском языке (тоже относится к X веку) является надпись в доле меча из станицы Фощеватая, где написано «Людота коваль» (то есть кузнец). Правда, современные исследования клинка и надписи ставят под серьезное сомнение славянское происхождение оружия и славянскую же реконструкцию сильно поврежденного клейма.

Также известны несколько надписей на камнях. В 1912 году в Десятинной церкви в Киеве нашли свинцовую печать, на которой были изображены княжеские знаки. Оказалось, что это ранние знаки Рюриковичей в виде двузубца, частично окруженного кириллической надписью. Прочитать эту надпись непросто, так как, пролежав много времени в земле, она частично разрушилась, но, скорее всего, там написано имя Святослава – то есть Святослава Игоревича. И таких памятников у нас несколько десятков.

Собственно же книги на славянском языке, записанные кириллицей, в большом количестве появляются с XI века. Вполне возможно, что существовали и более ранние книги, но дошли до нас те, которые датируются одиннадцатым веком. Например, знаменитое Остромирово Евангелие, Изборник Святослава, Начальный летописный свод, Новгородская Псалтырь – которая написана на воске! Чуть позже создается Древнейший свод, из которого потом, в XII веке, вырастает «Повесть временных лет». Одним словом, ученые располагают довольно представительным объемом памятников славянской кириллической письменности.

Итак, что же дала нам славянская азбука? Безусловно, колоссальный культурный рост. Совсем недавно Русь была, чего греха таить, варварской, дописьменной – и вдруг, через болгарское посредство, благодаря ученикам Климента Охридского, ее жители получают вполне стройную систему письма. Старославянский язык (еще он называется церковнославянским) – близкий родственник средневекового болгарского и современного ему русского языка. Это значит, что отныне любой человек, в принципе владеющий письмом и чтением, мог прочитать любую книгу. Кроме того, ему была понятна церковная служба на родном языке.

Правда, не стоит забывать об одном серьезном диалектическом минусе, проистекающем из только что описанного нами плюса. Как только славяне получили понятную письменность на родном языке, они практически сразу оторвались от истоков этой самой письменности – то есть от греческой традиции. Поясним: до тех пор, пока одним из скрепляющих политических факторов являлось христианство, славяне были вынуждены следовать в его общепринятом русле. Ибо истоки православия – в Византии. Оторвавшись от греческих культурных корней и придя к собственной системе письма, славяне начали допускать искажения. Это легко можно объяснить, в частности, человеческим фактором: компьютеров не было, все книги переписывались от руки, и постепенно в богослужебные книги стали вкрадываться ошибки, искажающие изначальный греческий обряд.

Мало-помалу это привело к тому, что в начале XVI века, когда в Москву приехал Максим Грек, выяснилась неприятная вещь: в солидной столице европейского уровня нет ни одного человека, который в совершенстве знал бы классический греческий язык. Что это значило? Что никто не мог проверить богослужебные книги. Поэтому получалось, что разные списки одной и той же книги различались в подробностях – а все потому, что между датами их появления, допустим, лежало столетие. Или потому, что одна из копий была переписана в Новгороде, а другая в Суздале. Следовательно, и богослужение велось по-разному.

Подобный разнобой – проблема государственной важности, ведь религия всегда являлась одним из инструментов власти. Утрата контроля над подобным инструментом в любом случае очень опасна: это общеизвестный факт. Приведем пример из достаточно недавней истории: очередная проверка богослужебных книг, предпринятая в XVII веке при Алексее Михайловиче Тишайшем, привела к новому расколу церкви, уже изнутри: на старообрядцев и никониан.

Разночтения в богослужебных книгах были чреваты идеологическим напряжением. Ибо сразу возникал логичный вопрос: если существуют различные варианты обрядности, то какой же из них правильный? И если один правильный, а другой – нет, на каком основании и кому прихожане молились в таком случае? А если правильны оба варианта, то о каком Божьем откровении можно вести речь? И уж совсем страшное: а если оба варианта ошибочны?

Любому человеку, который глубоко знаком с христианской апологетикой и философией, понятно, что некоторые мелкие расхождения в обрядах на самом деле являются несущественными. До тех пор, пока не идут вразрез с догматами. Однако на первое место в данном вопросе выступили соображения политической стабильности.

Еще одним неприятным следствием получения собственной письменности стало выпадение славян из единого европейского культурного и научного пространства. Чем для тогдашней Европы была латынь? Языком культуры и науки. Конечно, в IX веке, когда славяне принимали крещение, еще никто не знал, что латынь будет языком науки: это случилось гораздо позже. По состоянию же на IX век невозможно было предсказать, какой из языков получит столь важную роль.

Греческий тоже имел полное право претендовать на данный статус, да и у славянского шансы были. Дело в том, что в то далекое время уровень развития народов был примерно одинаков, происходило активное становление раннефеодальных государств: кто-то справился с этим быстрее, кто-то отстал. Академия в Преславе, основанная Симеоном I Болгарским, была в ту пору центром культуры, который мало чем уступал Сорбонне или Ахену. Святитель Климент Охридский был очень известным человеком в церковных кругах, а значит, и в научных (в те времена это было равнозначно): его знали от Ирландии до Византии.

Итак, все крупные народы и их языки имели более-менее равные шансы, ощутимая разница еще не оформилась. Настоящая пропасть между носителями кириллицы и латиницы образовалась тогда, когда Европа, в силу определенных условий, шагнула на следующую ступень развития, в новую общественно-экономическую формацию – капитализм. Параллельно с образованием капитализма в Европе расцвела и современная наука. А славяне со своим прекрасным церковнославянским языком остались в феодальной изоляции, сильно отстав от просвещенного мира.

На этом можно поставить точку в нашей беседе про раннее Средневековье.

Глава 3. Норманнский вопрос

Данная проблема чрезвычайно богато описана в исторической науке. Поэтому сначала мы поговорим о том, как она была освещена в летописях и других древних источниках, а затем перейдем к знакомству с тем, что об этом думает современная нам история вот уже двести лет.

Норманнский (варяжский) вопрос серьезно тревожил многих, если быть совсем точными – с первой половины XVIII века. К сожалению, сразу же, с первых же даже не лет, а дней научного рассмотрения он перестал быть научным вопросом, превратившись в сугубо политический. Если подойти в данной проблеме непредвзято, то следует признать: она вряд ли стоит всех сломанных в свою честь копий. Без сомнения, она важна и интересна и до сих пор не решена окончательно, но безудержные столкновения мнений, эмоциональные баталии и кипящие по этому поводу страсти были совершенно не обязательны.

Какие качественные изменения должны произойти в популяции, чтобы она стала народом? Или, например, старый народ изменился настолько, чтобы стать новым народом? Или некая разрозненная группа людей соединилась настолько плотно, чтобы, опять же, стать новым народом?

Изменения в любом народе, в любой устойчивой группе людей происходят буквально каждый день. Просто они настолько незначительны, что мы их не замечаем. Приведем пример из окружающей жизни. Некий наш современник берет в жены, допустим, корейскую девушку. Таким образом, он чуть-чуть, но изменяет «организм» всего корейского народа, привнося в его жизнь, во-первых, новую генетическую линию, а во-вторых – крохотный кусочек иностранной (в данном случае – русской) культуры. Все это так или иначе передается потомству, трансформируется и вливается в общий поток этногенеза. Один раз – скорее всего, ничего существенного не произойдет, а через тысячу лет, если такие случаи будут не единичными, возможно, накопленные добавления со стороны приведут к серьезным изменениям.

Надо сказать, что подобные взаимодействия между народами могут происходить в самых разных условиях. Например, массированное вливание свежей крови в коренной народ, как неоднократно случалось во время Великого переселения народов: тогда все этносы перемешивались, будто в котле. Или, наоборот, возможна длительная консервация того или иного народа в труднодоступной местности (в горах Кавказа или на большом острове Австралия). Это может привести или к гомеостазу, то есть к «застыванию» в исходном положении, или к вырождению (технологическому или генетическому). Есть мнение, что на застывших в своем развитии племенах можно изучать устройство древних обществ.

Другие полагают, что подобные печальные вещи происходят в тех социальных группах, которые не смогли найти своего пути развития и были вынуждены остановиться в первобытном состоянии. Как бы то ни было, но если некая народность оказывается на многие века изолированной в специфических природных условиях, то она в принципе утрачивает необходимость развиваться: ведь и так отлично живется, нужно только соблюдать традиции! В результате есть огромная опасность полного вымирания подобной группы.

Какие еще причины могут приводить популяции в движение и заставлять развиваться? Это могут быть какая-нибудь катастрофа, мощная эпидемия, нашествие свирепых захватчиков. Но что конкретно должно произойти, чтобы ученые имели право сказать: с этого момента эти племена следует считать народом. Вопрос не так прост, как кажется на первый взгляд. Именно потому варяжский вопрос так важен для нас, что мы считаем себя русскими, а с варягами, кем бы они ни были (это уже тема отдельной беседы), понятия «Русь» и «русский» связаны напрямую.

Отсюда возникает второй вопрос: как связано название народа с его этнической сущностью? Мы знаем массу примеров терминологической путаницы. Один из самых наглядных примеров: Британия названа по имени бриттов, которых в V веке ассимилировали, перебили и выгнали оттуда саксы. При этом народ называется «англичане» – от имени тех же самых англосаксов, которые по сути немцы. Потом их завоевали нормандцы, и теперь в Британии далеко не все являются англосаксами, хотя нормандцы – это тоже немцы по крови (хотя, конечно, по культуре они к тому времени были стопроцентными французами). Или та же Болгария, названная по имени, естественно, булгар: после развала Тюркского каганата местные славяне получили название совершенно чуждого им тюркского народа.

Хрестоматийный пример – Византия, которая на самом деле называлась Римской империей. Сами византийцы назывались ромеями, то есть римлянами, хотя по крови это были в основном греки или эллинизированные армяне, грузины и так далее.

Итак, слово «Русь». Все, кто хоть чуть-чуть знаком с лингвистикой, понимает, что Русь – слово не славянское. Для старославянского языка несвойственны окончания собственных славяноязычных этнонимов на – сь:

Это совершенно точно иноязычное заимствование, причем, скорее всего, из финно-угорских языков. Известно, что названия славянских племен заканчивались всегда на – яне или – ичи: поляне, древляне, радимичи, кривичи, дреговичи и т. д. А тут вдруг Русь. И вместе с ней – чудь, весь, емь, сумь (суоми).

Третий вопрос, который необходимо осветить: как соотносились в раннее Средневековье государство (так сказать, государственная надстройка над народом) и этнический состав населения (то есть люди, которые обслуживали эту надстройку)? Насколько они совпадали, всегда ли совпадали и насколько прочные были между ними субъектно-объектные отношения? Да и вообще – насколько они проистекали друг из друга. Допустим, имеется некое славянское государство. Будет ли его верхушка составлена из тех же самых славян, или нет? Вот, собственно, три основных вопроса, не ответив на которые решительно невозможно беседовать о том, «откуда есть пошла Русская земля».

Кстати, историко-географический контекст у «варяжского вопроса» был ох как непрост. Конечно, Великое переселение народов к тому времени (VIII–IX века) уже постепенно сошло на нет, однако регион продолжал оставаться весьма неспокойным. На крайнем юго-западе – Аварский каганат, сильно угнетавший славян (нелюбовь наших предков к аварам очень точно запечатлена в летописях). Развал Тюркского каганата привел к образованию четырех волн болгар: одни ушли на Дунай, другие – в Македонию, третьи – на Волгу, основав там Волжскую Булгарию, которая благополучно просуществовала до XIII века, пока не появились монголы. А четвертая волна ушла в Италию и безбедно жила у лангобардов (к слову, сами лангобарды родом из Швеции).

Хазарский каганат – те самые носители салтово-маяцкой культуры – являлся весьма неприятным соседом для всех. Те, у кого были силы (например, у Византии), пытались с ними договариваться. Напомним, что в политике договариваются только с теми, кого нельзя принудить. У разрозненных же славянских племен таких сил не было, поэтому стоит ли удивляться летописным сообщениям о том, что на юго-востоке племена безропотно платили дань хазарам, а на северо-западе – еще одним беспокойным соседям, скандинавам: их наше летописание называет варягами, или русью, собственно говоря. На западе же располагалась империя франков, которая не доставляла беспокойства только тем, кто не имел с ней непосредственных границ.

Скандинавия, как мы знаем, с 793 года стала чуть ли не в промышленных масштабах поставлять викингов, которые буквально поставили «на уши» всю Европу и часть Африки, добрались до Америки, а по некоторым источникам – и до Южной Америки. В летописях Киевской Руси викинги были известны как варяги. Отсюда и берет свое начало этот самый «варяжский вопрос», потому что все наше летописание того времени сходится на том, что варяги – это скандинавы.

Правда, остается непонятным, почему они названы по профессиональному признаку – варягами-русью, а не по этническому, как обычно. Ведь в состав варягов входили савионы-свеи (то есть шведы), геты-готы-готландцы, даны (датчане), нурманы (норвежцы). Почему же они все представлены варягами? Это как если бы человек, приехавший, например, в Финляндию, на вопрос «ты кто?» ответил бы не «я русский», а «я фотограф».

Итак, слово «варяг», как и «викинг», не имеет отношения к национальности. Здесь важно не забывать, что «варяги» – это очень поздний термин, который появляется только в первой трети XI века, и не в славянских, а в византийских источниках. В ранних славянских летописях данный термин не встречается. Однако принято считать, что «русь» – это старое самоназвание того конгломерата, который потом получил название варягов. Причем «русь» – это, несомненно, финно-угорское заимствование, которое потом перешло к славянам. Скорее всего, сами скандинавы называли себя немного по-другому, неким словом, которое финно-угры восприняли как «русь». Это доподлинно неизвестное слово, вероятно, происходит от слова «ропсман», то есть гребец. Так считает большинство выдающихся историков-лингвистов: Аарне, Томсон, Фасмер, Зализняк.

С финнами скандинавы познакомились значительно раньше, чем со славянами, еще в VI–VII веках, поэтому нет ничего удивительного в том, что слово «русь» пришло к нам через посредство именно финнов. «Ропсман» в финском языке превратился в «руотьси» (ruotsi) – собственно говоря, так шведы называются по-фински по сей день. К нам это слово перешло уже в виде искаженного «русь» вместе с искаженными же «чудь», «емь», «сумь», «весь» и т. д. Думается, что это тоже самоназвания неких профессиональных групп, ведь викинг – это в первую очередь гребец. Он проводил за веслом значительную часть своей жизни.

Что же получается? Приезжали скандинавы к финнам, и когда те спрашивали их: «Вы кто?», они говорили: «Мы гребцы».

Отсюда вопрос: что мешало им скрывать свою национальность, почему нельзя было честно отрекомендоваться, скажем, датчанами? Ответ может быть следующим: во-первых, если они могли назваться викингами (что, напомним, тоже обозначает не национальность, а род деятельности), то почему бы им не назваться гребцами? Во-вторых, в то время (в VIII–IX веках), а уж тем паче в более раннее, на территории, о которой мы ведем речь, не было никаких государств. Имелись те или иные племенные образования, абсолютно не совпадавшие с территорией Швеции, Норвегии или Дании. Поэтому принадлежность к собственному роду – или, чуть шире, племени – была гораздо важнее, чем принадлежность, например, к какой-либо территориальной общности. Это была глубоко догосударственная эпоха, поэтому в образовании самоназвания от профессии нет ничего особенного.

В самом деле, если вы, будучи древним скандинавом, приезжаете в подобную отдаленную местность, то довольно бессмысленно сообщать каким-то малознакомым или вообще незнакомым финнам, что вы происходите из рода какого-нибудь Гримы Харальдсона. Кто вообще такой этот Грима Харальдсон? А скажете: «Я гребец» – и все понятно. Или описывать какую-нибудь область, из которой ты приехал. Финны все равно не знают, где это, и, скорее всего, никогда не узнают.

Известно, что на Запад викинги ходили с вполне конкретной целью – грабежа, потому что там было чем поживиться. А вот в землях, где обитали финно-угры и славяне, было сложнее. Главную опасность представляли леса, родные для местных жителей и таящие непредсказуемые опасности для заморских гостей. Прежде чем ограбить, за этими местными жителями нужно было долго гоняться по буреломам, подвергаясь риску быть застреленным из-за каждого дерева или подхватить какую-нибудь неведомую лихорадку. Поэтому основным направлением варяжской политики в отношении славян было налаживание торговых путей транзитом через славянские земли на далекий Восток – к хазарам, в Багдад или Персию. Кстати, в Персию ходили в основном за дирхемами: в то время дирхем был своеобразной европейской резервной валютой.

Многие арабоязычные источники того времени отмечают тот факт, что славян регулярно продавали в рабство. Скорее всего, этой участи подвергались те славянские племена, которые жили на достаточном отдалении от торговых путей: к ним скандинавы относились в соответствии со своими завоевательскими традициями. А вот обитатели территорий, лежавших на пути варяжской коммерции, могли рассчитывать на достаточно мирное отношение. По крайней мере, с ними предпочитали напрямую не ссориться: себе в прямом смысле дороже выйдет.

Существовало два основных торговых пути. Первый – волжский, в Каспийское море: через Ладогу шли по Волхову, доходили до Волховских порогов, обходили их по волокам, а потом спускались вниз по Двине, затем снова по волокам переходили в Волгу и плыли дальше. Однако если начинались какие-либо конфликты с хазарами, данный путь оказывался перекрыт. С хазарами, как известно, воевать было весьма затруднительно – приходилось дружить, чтобы не потерять регулярных торговых связей. Интересный факт: когда в конце IX века князь Олег поссорился-таки с хазарами, начав собирать дань с тех племен, которые раньше контролировали хазары, поток в Европу серебра (а это был основной товар, который вывозили из Персии) прекратился почти на двадцать лет: хазары просто перестали пускать корабли через Волгу. Кстати, на данный момент насчитывается 23 сообщения арабских авторов о русах, и все они четко разделяют русов и славян.

Второй торговый путь лежал в Константинополь. Это так называемый путь «из варяг в греки»: не по Волге в Каспий, а по Днепру в Черное море и оттуда уже, непосредственно через Босфор и Дарданеллы, – в Средиземное море. Впрочем, чисто торговлей у русов-скандинавов дело все равно не ограничивалось: арабские авторы оставили много свидетельств о резне и погромах, регулярно учинявшихся северными мореплавателями с буйным темпераментом. Кстати, мусульмане писали о них с некоторым ужасом, потому что, по их словам, эти северные люди совершенно нецивилизованные, никогда не сдаются, предпочитая плену самоубийство.

Сохранился леденящий душу рассказ об одной из подобных схваток, в которой единственный оставшийся в живых, еще безусый юноша, залез на дерево, чтобы его не смогли достать, и резал себя ножом до тех пор, пока не упал на землю замертво. Впрочем, несмотря на то, что нередко подобные стычки с арабами заканчивались гибелью большей части экспедиции, основные их силы умудрялись возвращаться домой с добычей и пленными.

Переправлялись они по водным путям вполне определенным образом. Добираясь по Балтике, скажем, до Ладоги, они оставляли там свои драккары (корабли-драконы, суда океанского класса) – и пересаживались на местные моноксилы, однодревки. Вообще, большое заблуждение думать, будто моноксил – это лодочка, выдолбленная из одного ствола. То есть это, конечно, тоже будет моноксил, но в основном у подобных судов из одного ствола был сделан только киль, на который потом набивались дощечки, составлявшие борта. Эти плоскодонные суденышки могли ходить по рекам даже на мелководье. Поэтому там, где драккар и уж тем более кнорр, то есть большое грузовое судно, осаживались довольно глубоко, груз перебирали на несколько маленьких суденышек и на них уже отправлялись дальше. Понятно, что с такой логистикой со всеми подряд ссориться нельзя.

По морю добираться до мест назначения было бы все-таки ближе, и если скандинавы не пользовались морскими маршрутами, то, вероятно, были веские причины, заставлявшие плыть дольше и сложнее – по рекам, через волоки. Одной из таких причин могла быть необходимость огибать все побережье Франкской империи. У франков, скорее всего, не было флота в постоянной готовности, зато викингов они знали не как «родсман», а именно как «викинг», и иллюзий никаких не испытывали – наоборот, при любой возможности старались причинить тем неприятность.

На территориях же, по которым пролегали речные пути скандинавов, они, как мы уже отмечали, вели себя по-разному, в том числе и как мирные торговцы. Это подтверждает тот факт, что первые торгово-ремесленные поселения на нашей земле, выдающие вполне определенное скандинавское присутствие, появляются в VIII веке: например, Ладога. Там жили не только скандинавы, но и славяне (точнее, словене, то есть будущие новгородцы) и местные финно-угры.

Современники отмечали, что у многих викингов имелся не только широкий франкский клинок с большой канавкой (для военных нужд), но и хозяйственный инструмент – пилы и молотки для нужд строительных. Можно сделать вывод, что скандинавы занимались последовательной колонизацией славяно-финских земель – или, по крайней мере, внедрением в местный контингент.

Справедливости ради нужно упомянуть еще о нескольких версиях происхождения слова «русь». Одна из них была впервые высказана довольно давно, ее придерживался еще М.В. Ломоносов. Заключается эта версия в том, что «русь» – это исконно славянское слово, родственное некоему исходному праслову, которое отразилось в южном притоке Днепра, – Рось. А от «роси» уже рукой подать до россов и русов, ведь это фактически одно и то же слово. Так что никакого отношения к скандинавам «русь» не имеет и иметь не может: это исключительно наше, местное славянское самоназвание. Эту теорию, кстати, горячо поддерживал Б.А. Рыбаков, известный советский археолог, перу которого принадлежат замечательные книги «Ремесло Древней Руси» и «Язычество Древней Руси».

Есть, правда, в этой теории одно лингвистическое «но». Принимая ее на веру, мы сразу же делаемся заложниками современного написания слова «рось». А ведь в X–XI веках оно писалось совершенно по-другому: РЪСЬ. То есть наше привычное «о» было вовсе не «о», а сверхкраткий редуцированный гласный звук, отдаленно напоминающий «о». И современный мягкий знак тогда еще не был мягким знаком – он был похож, скорее, либо на очень короткое «е», либо на очень короткое «и» (то есть, опять же, был редуцированным гласным звуком). Все вместе звучало примерно как Росе.

И только в XII веке, когда произошло такое великое для русского языка событие, как падение редуцированных, когда в слабой (безударной) позиции «ъ» и «ь» окончательно превратились в современные твердый и мягкий знаки, а в сильной (ударной) позиции они наконец переросли в полнозвучные «о» и «е», – только тогда это слово стало звучать как «рось». Но то было в XII веке, когда Русь уже давным-давно сложилась.

Кроме того, почему-то местные жители этой самой Роси, по всем уже упомянутым лингвистическим законам, назывались порошане, а никак не росьцы, не русские и не русы. По этой самой Роси в описываемое время, то есть где-то около IX–XI веков, проходила граница со степными народами. Отсюда вывод: Рось не была никаким центром, который мог бы дать название окружающим территориям. Это была не более чем граница, окраинная территория.

М. Ломоносов был сторонником еще одной, достаточно экзотической теории. Он полагал, что слово «русы» может происходить от иранского «роксоланы», которых он считал прямыми предками русов. То есть рокс – рус. Однако здесь, опять же, стройным рассуждениям мешает пресловутый лингвистический вопрос. Допустим, что мы действительно являемся потомками неких ираноязычных народов и наш язык действительно развивался из их языков: стало быть, название «роксоланы» должно было трансформироваться в «русь». Но загвоздка состоит в следующем. Мы можем весьма достоверно объяснить, как, например, иноязычные «родс», «родсман», «рось» и прочие подобные варианты превратились в «русь»: все это просто испорченные слова из чужих языков. А вот если это было исконно наше слово, что логично вытекает из рассуждений Ломоносова, то оно должно было трансформироваться вместе со всем языком, по одним и тем же законам. Так какие же конкретно лингвистические процессы превратили роксолан в русь? Об этом никто не знает. Скорее всего, потому, что таких процессов просто не существует.

Если рассматривать все возможные варианты, связанные с географическими названиями, то существует, например, река Русса: теперь на ней стоит город Старая Русса. Теоретически существует вероятность, что это отражение исходного славянского названия, которое впоследствии распространилось на всю Русь. Но, опять же, где эта Русса? В IX веке, возможно, там было какое-нибудь маленькое поселение, далеко не центр мироздания. Вот город Ладога тогда действительно был центром мироздания, по крайней мере тамошнего, северо-западного, приильменского: во-первых, в нем жило много людей, во-вторых, он был торговым перекрестком различных культур. А вовсе не какая-то речушка, которая находилась вдалеке от основных исторических событий. К тому же мы не знаем, когда ее назвали Руссой: в VI ли веке или в XII? После знакомства местного населения с русами или до него? Нам не известно, что от чего здесь зависит: Русь от Русса – или Русса от Русь. К тому же это вполне может быть просто местное финно-угорское название, потому что в тех местах обитало много финно-угров.

Существует еще одна версия, которую высказывает замечательный советский и российский археолог, автор, исследователь славянского этногенеза Валентин Седов. Он выводит свои рассуждения из знаменитого «Баварского Географа», который на самом деле является вовсе не баварским, а швабским документом из Франкской империи. Датируется он примерно первой половиной IX века. В нем описываются племена, которые граничат с Франкской империей, в том числе и по Дунаю, – и описываются при этом очень любопытно. Все племена, которые находятся непосредственно на границе с империей франков, описаны очень подробно, с точными совпадениями с географическими данными из других источников, с интересными археологическими деталями.

А вот если племена располагаются чуть подальше от границы с Франкской империей, начинается страшная путаница: некоторые из них вообще невозможно идентифицировать, некоторые помещены явно не там, где должны бы быть, хотя их название может быть и знакомым. В общем, «Баварский Географ» – документ, имеющий ограниченную географическую достоверность. И одним из племен, которые в нем упоминаются, являются руццы (по-немецки написано ruzzi). В. Седов считал, что это и есть собственно название первого славянского племени – русы, потому что трансформация – цы в – сы могла иметь место.

Вполне возможно, что так оно и было. Может быть, эти русы действительно существовали, а не явились банальной ошибкой «Баварского Географа». Впрочем, даже если так и было на самом деле, то автор этого документа вполне мог назвать русами скандинавов, которые уже действовали в то время на Руси. Повторим: в славянских и финно-угорских землях скандинавы появлялись с VIII века, а «Географ» – документ, относящийся к веку девятому. Даже если принять сведения, содержащиеся в нем, за абсолютную истину, то эти самые «руццы» начисто выбиваются из славянского лингвистического контекста. Поэтому вряд ли можно считать данную версию достаточно основательной.

Подведем итоги по поводу различных версий о происхождении слова «русь». На данный момент из всех возможных гипотез версия о его скандинавских истоках справедливо считается наиболее достоверной. У нее есть конкретные, логически проверяемые основания и сильные аргументы.

Наиболее основательным является и лингвистическая теория скандинавского происхождения «руси». Финский этноним руотси, применяемый к скандинавским гребцам, идеально ложится в славянскую фонетику.

Слово «русь» недаром писалось после обретения письменности через юс большой «,» и ер «Ъ» – Р съ. Юс большой означал дифтонг «уо», ер – краткое редуцированное «е» или «и». Прямо перенять исходное финское руо-тс-и, как и скандинавское ро-пс-ман славяне VIII–X веков не могли физически, так как в славянском языке существовало воспрещение закрытого слога. Две согласные подряд наши далекие прадеды попросту не выговаривали.

Между согласными должна была возникнуть гласная, породив дополнительный слог, или, что куда вероятнее, два глухих сочетания «тс» или «пс» должны были привести к исчезновению одного из звуков, как лишнего.

Таким образом, «руо-тс-и» трансформировалось в «Р съ», которое звучало не как знакомое нам «русь», а как «руо-с-и». Аналогично трансформировалось слово «весь», происходящее от финского «вепс». То есть даже фонетически слова были не просто похожи, а почти идентичны. Только во второй половине XI – начале XII века с падением редуцированных слово приобрело знакомое звучание при, отметим, никак не изменившемся написании.

Естественно, с этой теорией можно не соглашаться, потому что во всем, что касается раннего Средневековья, мы просто не имеем однозначных ответов на многие вопросы. Поэтому любые рассуждения на подобные темы, даже самые аргументированные, будут включать в себя обязательный элемент допущения.

Теперь поговорим об этническом составе викингов – и постараемся представить себе в подробностях процесс подготовки к их очередной экспедиции. Допустим, имеется некий богатый человек, который хочет стать еще богаче. Скорее всего, таких людей несколько. Выделяются деньги, приглашаются мастера для строительства кораблей. Следующий этап – приглашаются все желающие поучаствовать в походе. Эти желающие немедленно собираются. В Норвегии, например, желающие обычно могли набежать максимум с трех окрестных гектаров, учитывая суровый ландшафт с фьордами и невысокую плотность населения. Поэтому участники похода, как правило, либо близкие родственники, либо очень хорошие знакомые.

Составляется экипаж – и вот он отправляется в грабительский поход… А теперь вместо норвегов представим себе шведов или датчан: картина будет примерно та же самая. Общие черты будут повторяться из экспедиции в экспедицию: люди, живущие бок о бок, принадлежащие к одному роду или нескольким близким родам, повязанные, кроме родства, кровью, тотемами, верованиями… Могут ли они, добравшись до Финляндии, взять в свою компанию какого-нибудь Пекку и Тойво? Или, достигнув славянского берега, пригласить в экипаж типичного Ивана? Теоретически возможно. Точных сведений об этом нет, но абсолютно достоверно известно, что они активно смешивались с аборигенами.

Сам поход от Балтики до Каспия или от Балтики до Средиземного моря в среднем занимал около трех месяцев в одну сторону. Поэтому караван мог быть снаряжен только один раз в год – чаще было просто не успеть. Кроме того, нужно было где-то жить в дороге. Имеются неоспоримые археологические доказательства сильнейшего скандинавского присутствия на Руси – и транзитом по вышеописанным торговым путям, и в Ладоге, и под Новгородом. Правда, на момент так называемого призвания варягов Новгорода еще не существовало, а было Рюриково городище (которое, конечно, тогда так не называлось – это его современное условное обозначение), расположенное примерно в двух километрах от Новгорода. В летописях и в документах более поздней эпохи оно называется просто «городище».

Так вот, при раскопках этого городища обнаружено очень много интересных находок, и среди них – большое количество вещей, абсолютно точно имевших отношение к скандинавам (в частности, подписанные их знаменитыми рунами). Эти вещи были найдены в самых крайних слоях Рюрикова городища. Из этого можно сделать вывод, что уже в самом начале существования данного поселения скандинавы в нем присутствовали. Что касается собственно Новгорода, то он возник примерно в первой трети X века, судя по раскопанным культурным слоям.

Далее – Ярославль, Тимеревский могильник, черниговские Шестовицы, Гнездово, территория современного Смоленска. Гнездово существует с IX века: тогда оно было еще не городом, а просто селищем, то есть неогражденным поселением. Это, кстати, тоже показательно: если нет ограды вокруг жилого пункта, значит, его обитателям некого бояться, никто не собирается их атаковать. Там тоже обнаружены следы скандинавского присутствия.

Отметим, что влияние скандинавов прослеживается вплоть до самого Крыма. В частности, на острове Березань найден памятный камень, датированный XI веком. На нем скандинавскими рунами начертана торжественная надпись в память о погребенном.

Кроме того, об активной деятельности на славянских землях выходцев с европейского Севера говорит огромное количество найденных монет и целых кладов. Упомянем знаменитый Петергофский клад, обнаруженный в 1941 году незадолго до всем известных событий и датированный IX веком: это коллекция из арабских и персидских монет. На дирхемах было много дополнительных, кустарным способом нацарапанных надписей на греческом, еврейском, хазарском и скандинавском языках. О чем говорит факт запрятывания в землю целой кучи серебра? Говоря современным языком, скандинавы устроили своеобразную банковскую ячейку в районе путей своего регулярного перемещения. Получается, что хозяин этой «ячейки» по какой-либо причине не вернулся за своим добром, благодаря чему мы получили бесценный материал для изучения. Вообще, любой клад – это, как правило, свидетельство не совсем безопасной обстановки в данной местности, подтверждение реальной угрозы потерять нажитое.

Не нужно думать, будто норманны (викинги, варяги – неважно, как их называть) пришли и чему-то научили местных жителей. По большому счету, они мало чему могли научить, ибо сами умели только воевать. У них не было своего государства. Это были люди, которые находились примерно на таком же уровне общественно-экономического развития, что и славяне.

Однако кое в чем скандинавы действительно преуспели. Они строили превосходные корабли. В связи с этим интересно ознакомиться с данными археологии, потому что одна из типичных форм скандинавского захоронения – это сожжение трупа в ладье. Подобный способ захоронения очень дорог, но тем не менее богатым покойникам нередко специально сооружались огромные полноразмерные ладьи, предназначенные исключительно для похоронного обряда. (Если мерить современными реалиями, то это все равно как если бы, скажем, президента США хоронили в авианосце.) Людей победнее хоронили, как правило, в вотивных (символических) кораблях несколько меньших размеров или только с фрагментом настоящего судна – например, с ладейным бортом. Об этом стоит сказать подробнее.

Для южноскандинавского погребального ритуала характерным было так называемое камерное захоронение, которое перекрывалось сверху бортом лодки (он легко определяется по наличию специальных корабельных заклепок). Камера с гробовиной, как правило, была заполнена камнями. Сверху устраивалась насыпь, затем – настил, а поверх него – борт лодки или вотивная лодочка, специально изготовленная. На верху всей этой конструкции разводился костер. Сгорая, деревянное сооружение обрушивалось вниз, вдребезги разнося не только уважаемого покойника, но и все вещи, которые там лежали. Поэтому, несмотря на то, что в подобных захоронениях содержалось много разнообразного инвентаря, исследовать его практически невозможно из-за столь варварского способа захоронения.

Интересно, что подобные захоронения встречаются у нас под Ладогой, в урочище Плакун. Многие из них заполнены, кроме всего прочего, еще и фризской керамикой, характерной, опять же, для южной части датского пограничья. Фризскую керамику ни с чем не спутаешь: это обычно черные лощеные кувшины характерной формы с серебряным орнаментом. Иногда встречается мнение, что такие захоронения могут принадлежать каким-либо славянским племенам – например, ободритам. Известно, что ободриты тоже хоронили в камерах, однако в их могилах нет обязательного для скандинавов элемента – борта лодки сверху. Камерное захоронение есть – борта лодки нет. Поэтому, если в захоронении наличествует столь специфическая деталь, как борт лодки, можно уверенно утверждать, что данная могила принадлежит скандинавам.

Кроме того, для славянских захоронений типичным был другой способ кремации: покойника сжигали где-либо в отдалении от подготовленной могилы. На кургане не разводили погребальный костер, прах собирали в специальную урну, а затем уже помещали ее в могилу. Скандинавы же, как правило, сжигали труп на месте, из-за чего потом все рушилось и ломалось.

Что характерно, находясь на славянской территории, скандинавы очень быстро перенимали особенности местной культуры. Об этом говорит тот факт, что многие, если не большинство, захоронения, точно идентифицируемые как скандинавские, в землях славян имеют определенные заимствованные черты. Поэтому нет ничего удивительного в том, что уже третье поколение известных по летописям скандинавских князей на славянских землях имеет чисто славянские имена. Вот, к примеру, Игорь и Ольга – несомненные скандинавы. После них идут Святослав, Вячеслав, другие – славы: подобные имена были очень популярны среди княжеской аристократии Руси.

Такая же ситуация происходила и с захоронениями. Сначала в могилах были полноценные ладьи, затем – вотивные уменьшенные модели, а впоследствии начали просто выкладывать некое подобие корабля из камней поверх захоронения. Думается, что и с религиозными воззрениями (в данном случае – языческими) дело обстояло примерно так же, то есть имело место стремительное перемешивание взаимодействующих культур. Кто такой язычник? Это человек, относящийся к религии предельно прагматично, предпочитающий иметь с богами чисто деловые отношения: я приношу тебе конкретную жертву, исполняю определенные ритуальные действия, а ты мне за это должен предоставить то, что я прошу.

Если же языческий бог нарушает «контракт» – не беда: в распоряжении язычника имеется не один десяток таких богов на выбор. Поэтому, когда Олег сотоварищи в 911 году составляет договор с Византией, известный нам из «Повести временных лет», несложно заметить, что они в этом договоре клянутся Перуном, а вовсе не родным Тором. Это понятно: ведь договор заключается далеко от отчего дома, на Черном море – Тор до него не достает. Впрочем, источник датируется XII веком, и мы никогда не узнаем точно, кем скандинавы клялись на самом деле.

Поскольку мы упомянули «Повесть временных лет», перейдем от скандинавских могил к древнерусским летописям. Не забудем, что «Повесть…», самая ранняя из дошедших до нас летописей, а также Новгородская летопись младшего извода, рассказывающая о тех же самых событиях, не являются самостоятельными памятниками. Первыми источниками, послужившими основой для создания указанных летописей, были Древнейшая летопись, созданная в 30-е годы XI века в Киеве, и Начальный свод, составленный там же в конце XI века. «Повесть…» же была написана Нестором уже в начале двенадцатого столетия.

Начинается «Повесть временных лет» с недатированной части, в которой описывается, как после Великого потопа сыновья Ноя поделили весь мир между собой. От Сима произошли семиты, от Хама – хамиты (африканцы), а от Иафета, соответственно, – яфетиды, то есть европейцы, в том числе и северные народы, такие как русь, славяне и пр. Летописец прекрасно понимал, что мы хоть и дальние, но все же родственники.

Надо иметь в виду, что хронология в «Повести…», как и во всем нашем летописании, ведется по византийскому образцу – от сотворения мира. То есть разница между современной (от Рождества Христова) эрой и эрой от сотворения мира составляет 5508 лет. Сложностей добавляет тот факт, что новый год в разные эпохи начинался в разные месяцы. Поэтому трудно сказать однозначно, когда был сотворен мир: то ли первого марта, то ли первого сентября. Поэтому если какое-либо событие не имеет точной даты, то нужно быть готовыми к возможному расхождению версий примерно в полтора года.

Еще один значительный повод для хронологических разногласий – это начало русского летописного летосчисления: первой зафиксированной в древнерусских источниках датой является 852 год – время воцарения Михаила III из Аморейской династии в Царьграде (Византия). Однако на самом деле его царствование началось в 842 году, и в этом серьезная ошибка летописца. Как видим, в древнерусских летописях даты могут произвольно смещаться на несколько лет, без какой-либо закономерности. Поэтому разумнее будет считать все даты, упоминаемые в «Повести временных лет» до Владимира Святого, весьма условными. Это не запротоколированное свидетельство, а всего лишь реконструкция событий, выполненная летописцем, так сказать, «задним числом», да еще с ошибкой в определении точки отсчета.