Gaius Anonimus
Postquam Romam
Anno Domini 430–800
Ab imperatores castra ad Caroli Magni
A.D. MMXX
Гай Аноним
После Рима
430–800 по Рождеству
От «солдатских императоров» до Карла Великого
Р.Х. 2020
Дорогой читатель!
Acta Diurna с удовольствием представляет второй том работы Гая Анонима «После Рима». Сразу скажу, что книга первая, с точки зрения издателя, получила немалый успех — стартовый тираж разошелся практически мгновенно, менее чем за месяц, и нам пришлось срочно делать допечатку, чтобы удовлетворить спрос. Не может не радовать, что наш просветительский проект «AntiQitas» очень быстро обрел немалую популярность — старания нашего сплоченного коллектива, включающего не только авторов, но и художников, дизайнеров, редакторов и прочих бойцов невидимого издательского фронта, не прошли даром.
Мы стараемся браться за «непопулярные» исторические темы, и такой подход себя вполне оправдывает. Античный Рим, со времен эпохи Возрождения до нашего столетия включительно, вызывал интерес у читающей публики; из многочисленных книг мы многое знаем о Республике и ранней Империи, о Сулле и Марии, о Цицероне, Октавиане Августе или Антонии с Клеопатрой. Одна беда: внимание большинства авторов сосредоточивается на крайне узких отрезках римской истории, безусловно знаковых, но изрядно «затрепанных» в десятках и сотнях как историческо-документальных, так и художественных трудов. Одному только Юлию Цезарю посвящены бесчисленные исследования, на разный лад перепевающие биографию великого римского полководца и диктатора…
Мы размышляли примерно следующим образом: если спрос на условную «античность» не иссякает, то почему нельзя взяться за малоизвестные и затронутые лишь в специализированной научной литературе периоды истории Древнего мира? Отчего бы не изложить эти события понятным и доступным каждому читателю языком, не ударяясь в излишнюю академичность, которая способна отпугнуть неподготовленного читателя? Перед нами стоит не столь уж давний пример: массовая научно-популярная литература советского периода, ориентировавшаяся на все социальные слои — рабочих и инженеров, врачей и колхозников, студентов и военных. Главное, чтобы человек хотел расширить свой кругозор и стремился к знаниям, вроде бы необязательным в повседневной жизни, однако необходимым «для себя», для собственного удовольствия и развития.
Сказано — сделано. Концепция была принята, мы рискнули и получили качественную отдачу. Читателям понравилось. Вам стало интересно. Нашей же проблемой было не только опубликовать добротный литературный материал и достойно его оформить с эстетической стороны, но и выдержать демократичную цену, доступную для любого покупателя. Как кажется, оптимальный баланс найден: наши книги не стыдно поставить на полку, да и покупка никого не разорит.
Если первый том «После Рима» охватывал два с половиной столетия, предшествовавшие катастрофе Западной империи, то книга вторая переносит нас во времена, наступившие вслед за глобальным кризисом Средиземноморской цивилизации и гибелью античного мира. Волной накатили так называемые Темные века — термин не слишком корректный, но распространенный, — о которых в стандартном учебном курсе рассказывается в двух-трех скупых абзацах.
Гай Аноним восполняет пробел в наших знаниях, повествуя о становлении варварских королевств, эволюции христианской церкви, общественно-экономическом регрессе и прочих событиях, в итоге приведших к возникновению на обломках Западной Римской империи принципиально новой общности — Европы, объединенной не по государственному, а по религиозному идентификационному признаку.
Что ж, если не боитесь — вперед! С собой необходимо взять прежде всего добротное оружие: выжить в новом, чрезвычайно опасном и огрубевшем постримском мире можно, только применяя грубую физическую силу. Таковы реалии суровой и беспощадной эпохи, начавшейся после Рима.
Станислав Литвинов,
директор издательства Acta Diurna
Упадок Рима был естественным и неизбежным следствием чрезмерного величия. Процветание стало причиной кризиса; предпосылки распада умножались по мере увеличения масштабов завоеваний, и как только время или военные поражения расшатали искусственные опоры, изумительное сооружение рухнуло под тяжестью собственного веса.
Э. Гиббон
Предварение
По непреложному установлению природы расцвет всегда предшествует закату. Закат Римской империи начался сразу после ее наивысшего подъема по второй половине II века, когда завершился так называемый Римский климатический оптимум. Снижение влажности и похолодание вызвали в европейской части империи экономические трудности, а сопутствующие эпидемии существенно (на 7–10 процентов) сократили население.
Участившиеся удары варваров по границам и непрекращающийся конфликт с Персией до крайности обострили вопрос финансирования обороны. Императоры нашли деньги на армию, последовательно снижая содержание драгоценных металлов в монете, и это вызвало всеобъемлющий финансово-экономический кризис.
Экономический крах ускорил упадок социального, культурного и торгового развития Запада Римской империи. Города перестали расти, а численность населения во множестве городских поселений существенно сократилась. Восстановившая свое единство Римская империя смогла в IV веке компенсировать этот упадок лишь частично.
Из первой книги читатель знает, что Западная Римская империя к 420-м годам первого тысячелетия от Рождества Христова лишилась густонаселенных территорий юга Галлии и Испании с развитыми производством и сельским хозяйством. Центральной власти больше не подчинялись Британия, Германия, север Галлии и Арморика (Нормандский полуостров). Римское войско обескровил кризис начала V века, а элиты оказались бездарными и бездеятельными. Время Запада неумолимо истекало.
Напомним цепочку событий, приведших к столь печальным результатам. В 376 году огромная масса готов, спасаясь от нашествия гуннов, перешла Дунай и вторглась на римские земли. Вооруженное столкновение было неизбежным: 9 августа 378 года близ Адрианополя римляне были разбиты и потеряли цвет своей армии. Погиб император Валент. Это была катастрофа: отныне восточные провинции некому было защитить, они были разграблены готами, гуннами и другими мигрирующими племенами. Запад тоже остался без защиты, и в попытках отвести опасность империя допустила полную варваризацию армии. Власть в провинциях оказалась в руках варварских военачальников на римской службе.
Роковым для единства страны становится решение императора Феодосия I в. конце IV века разделить империю между сыновьями, Аркадием и Гонорием. Раздел на Западную и Восточную империи уничтожил целостность государства, остававшегося единым лишь на бумаге, а разделение финансовых систем предсказуемо ухудшило обороноспособность.
В 406–409 годах грянула новая беда: через Рейн и Дунай двинулись новые массы вандалов, свевов, готов и франков. В ходе этого кризиса армия Рима утратила 60 процентов живой силы, а в 410 году готы Алариха разграбили Рим, взяв много ценной добычи и пленников, в том числе сестру императора Галлу Плацидию. В том же 410 году император Гонорий направляет в главные города Британии рескрипт, который фактически признает, что римляне оставляют остров его судьбе — Альбион на столетия был потерян для европейской цивилизации…
Прошло еще несколько лет, и в 418 году император Гонорий вынужден разрешить готам поселиться в Аквитании на правах федератов.
Территории, отданные готам, могли прокормить ограниченное число людей. Оба императора понимали: если империю отрезать от зернового импорта, жить ей останется недолго. Следует любой ценой удержать средиземноморские порты Галлии и Испании, через которые шли поставки африканского зерна.
Эти события говорят о длительном и глубоком упадке Запада империи.
Ведущий признак упадка — деурбанизация. Жизнь города — снабжение пищей и водой, удаление отходов, поддержание правопорядка — требует немалых организационных трудов, которые по силам лишь обществам с развитым материальным производством, устойчивыми социальными иерархиями и определенной степенью сотрудничества социальных слоев. Историки считают степень урбанизации важным показателем развития государства. К V веку Римской империи было уже не под силу поддерживать жизнь в ранее многочисленных городах Запада. Сельская жизнь и сельские порядки захватывали все больше территорий, где прежде шла городская жизнь…
Второй показатель социального развития — грамотность населения. Но и здесь мы наблюдаем регресс Запада: число грамотных в западной части Римской империи к V веку снизилось, а число владеющих двумя основными языками культуры, латинским и греческим, снизилось критически. Языки античного мира замещались варварскими германскими диалектами.
Третий показатель — обороноспособность, а именно совокупность военных технологий, уровень развития военного дела, численность армии (зависящая от численности населения, готового и мотивированного взять в руки оружие), а также способность к организации и непрерывному снабжению всем необходимым огромных людских масс. Но и в этом принципиально важном вопросе наблюдался упадок: к V веку численность армии сократилась, легионеров обучали из рук вон плохо, да и сама армия теперь практически полностью состояла из наемников-варваров под руководством немногих офицеров-римлян. Единственной мотивацией этих солдат были деньги и возможность пограбить население, римское или вражеское, без разницы.
Пока римские власти держали руку на пульсе событий, им удавалось ограничить ущерб, нанесенный чужаками, а самих чужаков «приручить» землями, воинскими званиями и браками с отпрысками римской знати. Империи даже удалось наладить военное сотрудничество с вестготами. Одно время казалось, что Римское государство успешно трансформируется и обновляется, обретая новые силы.
Даже смута, внесенная союзом вандальских, аланских и свевских племен, поначалу не представлялась бедой. Захватчики вторглись через Рейн в 406–407 годах и за десятилетие прошли через Галлию, уничтожая все на своем пути, и захватили Испанию.
Пиренейский полуостров отделяет от Северной Африки Гибралтарский пролив. Его ширина в самой узкой части составляет всего четырнадцать километров — такое расстояние отделяло обосновавшихся в Испании вандалов от богатейших провинций Римской Африки, житницы Запада.
Утеря этих провинций означала бы прекращение снабжения оставшихся под властью империи европейских провинций, а, следовательно, и неминуемый крах.
Часть I
Крах
Наше воображение так давно привыкло преувеличивать многочисленность варварских сонмищ, по-видимому, стремившихся с севера, что многим должна показаться невероятной незначительность тех военных сил, с которыми Гейзерих высадился на берегах Мавритании. Вандалы, в течение двадцати лет проникшие от берегов Эльбы до Атласских гор, соединились под верховною властью своего воинственного короля, и с такою же властью этот король царствовал над аланами, которые на глазах одного и того же поколения переселились из холодной Скифии в жгучий африканский климат. Возбужденные этой смелой экспедицией надежды привлекли под его знамена много готских удальцов, и немало доведенных до отчаянного положения провинциальных жителей попытались поправить свое расстроенное состояние таким же способом, каким оно было разорено. Э. Гиббон
Глава 1
Гейзерих Африканский
Пейзаж перед битвой за Африку
Наводить порядок в захваченной вандалами Испании в 422 году отправили армию из вестготов и римлян под командованием двух римских полководцев, Кастина и Бонифация.
Кампания чуть не сорвалась с самого начала: Бонифаций рассорился с Кастином и вместе со своими частями ушел в Африку. Оставшийся в Испании Кастин вначале одержал несколько побед, однако в 423 году умер император Гонорий, и на вакантный престол забрался очередной узурпатор, по имени Иоанн.
Кастин поддержал Иоанна, рванулся в Равенну и уже видел себя главнокомандующим армией Италии: должность не только почетная, но и перспективная — в конце концов Иоанн может покушать несвежих грибочков или случайно упасть на меч легионера. Жизнь узурпатора, как показывала практика минувших веков, крайне недолговечна, а ему на смену может прийти человек куда более достойный, опытный и, главное, обладающий поддержкой италийских легионов!
До Испании ли было Кастину, когда при императорском дворе конкуренты за должности, милости и власть начали очередную резню? Иоанн, в свою очередь, послал военачальника Флавия Аэция за подкреплением к гуннам.
Узнав о новых проблемах Рима, король вестготов Теодорих решил, что пришло его время, и попытался расширить земли вестготского королевства до выхода к Средиземному морю! Когда союзники-вестготы внезапно ударили римлянам в тыл, испанскую операцию пришлось свернуть. Последовало тяжелое поражение. Империя, не имея сил наказать предавших ее вестготов, предпочла сделать вид, что предательства просто не было.
Вандалы же, не теряя времени, захватили богатые регионы испанского юга, и прежде всего Бетику. Римская армия в это время подавляла очередное восстание багаудов в Галлии, с трудом сдерживая франков и бургундов. Если от претензий Теодориха империи удалось кое-как отбиться, то вандалов даже не пытались остановить.
С узурпатором Иоанном в 424 году покончили войска, срочно присланные из Константинополя, во главе с романизированным готом Ардавуром и его сыном Аспаром. Иоанна казнили за три дня до возвращения Аэция с 60-тысячным гуннским войском, которое вступило в сражение против Аспара. Узнав о провозглашении нового императора, Аэций покаялся и… был прощен. Гуннское войско богато одарили и отослали прочь, Аэций же был назначем magister militium Галлии.
Восточный император Феодосии II решил возвести на западный престол своего семилетнего двоюродного брата Валентиниана, сына Галлы Плацидии, о жизни которой мы подробно рассказали в книге первой. Мальчика провозгласили императором 23 октября 425 года, регентом при Валентиниане III стала его знаменитая мать, которая вновь обрела титул августы. Во внутренней политике она следовала старинной аксиоме, гласящей, что внутреннее единство империи важнее всего и что только общая солидарность римлян способна обеспечить победу над внешним врагом.
Галла Плацидия искусно поддерживала равновесие между военными и придворными кликами, не позволяя никому из амбициозных полководцев и политиков взять верх. Разумная тактика позволила ей сохранить трон для сына, однако не уберегла империю от новых гражданских войн.
Свары военачальников и придворных, выступления варваров и народные бунты были империи не в новинку. Но теперь, когда армия состояла из варварских наемников, налоговые поступления сильно сократились, а число врагов множилось, равновесие сил внутри и снаружи Западной Римской империи стало призрачным.
Было достаточно бросить на одну из чаш весов небольшой груз и…
Когда в 428 году умер король вандалов Гундерих[1], новым королем стал его незаконнорожденный брат со странным именем Гейзерих (в некоторых источниках Гензерих) — caesar-rix, «цезарь-король». Именно он уничтожил хрупкий баланс и нанес Западной Римской империи смертельный удар.
Движение и завоевания вандалов в IV–V веках
Нового рикса вандалов не интересовали должности и титулы, его нельзя было подкупить. Он не хотел служить империи, он желал диктовать, властвовать и показать всей обитаемой вселенной превосходство и доблесть вандальского народа. Завоевание Африки было самым логичным решением для вандалов и аланов, занявших Испанию: захватив африканские провинции, они получали богатое и стратегически безопасное владение вдалеке от европейских армий римлян и готов.
Об Африке думал еще Аларих, в конце 410 года двинув готское войско к Мессинскому проливу для переправы на Сицилию, откуда было проще перебросить армию на север Африки. Об Африке в 415 году грезил в Барцелоне Валия, преемник Атаульфа. О том, что захват африканских провинций лишает Западную Римскую империю львиной доли доходов, варвары если и не знали точно, то должны были догадываться: может быть, они и не умели читать, но искусством считать деньги владели не хуже цивилизованных римлян.
Когда вандалы в 406 году пересекли Рейн, они не ведали, где находится Испания, и, скорее всего, не подозревали о близости испанского южного побережья к Африке. Союз масштабных предприятий по перекрытию хлебного снабжения важнейших для Рима регионов Европы.
Вот как описывает сорокалетнего Гейзериха историк Иордан в книге об истории готов (Getica): «…был он невысокого роста и хромой из-за падения с лошади, скрытный, немногоречивый, презиравший роскошь, бурный в гневе, жадный до богатства, крайне дальновидный, когда надо было возмутить племена, готовый сеять семена раздора и возбуждать ненависть. Такой-то человек вошел… в империю в Африке; там он долго правил, получив, как говорится, власть от бога».
Забегая вперед, скажем: трижды Римская империя предпринимала крупные военные экспедиции в Северную Африку против вандалов — и трижды терпела неудачи вандалов (хасдингов и силингов), аланов и свевов в 406 году был очень хрупким: даже в 412 году они предпочли жить отдельно и поделили Испанию так, что каждое племя под водительством собственных лидеров поселилось в собственной провинции. Но к 429 году все варвары усвоили, что единственный путь к победе — объединение сил.
Гейзерих подошел к подготовке своего африканского плана основательно. На юге Испании вандалы задержались достаточно надолго, чтобы люди Гейзериха наладили связи с местными судовладельцами. Один из законов императора Феодосия I за попытку учить варваров искусству кораблестроения предписывал сжигать виновника живьем, но в Испании, куда уже не дотягивалась римские судебные органы, грозной кары ничуть не боялись — руки коротки.
В итоге у вандалов появился свой флот, и, овладев основами мореплавания, они даже «отрепетировали» грядущий поход в нападениях на Балеарские острова. Не исключено, что попутно германцы собирали сведения о силах Рима на африканском берегу, об их численности и расположении.
Так союз вандалов, свевов и аланов двинулся из Испании за сокровищами новых земель.
Не известно, сколько времени король вандалов вынашивал этот план и кто именно помогал ему готовить поход в Северную Африку. Некоторые историки полагают Гейзериха военным гением, самостоятельно спланировавшим морской переход и головокружительную операцию по захвату самой процветающей части Западной Римской империи, в сравнении с которой Италия выглядела нищей и разоренной бесчисленными войнами. Кроме прочего, в результате этой кампании Гейзерих отнял у империи крупнейший и важнейший порт Карфаген, создав идеальную базу для пиратских вылазок.
Переправа
В мае 429 года Гейзерих начал переправу своих людей из порта Тарифа (близ современного Гибралтара) в Африку. Как вандальскому королю удалось провести операцию по десантированию громадного войска, и где именно высадился десант, если у стен Гиппона Регия, где жил святой Августин, вандалы появились лишь через год, в 430 году?
Часть ответов на эти вопросы мы получим, выяснив численность вандальской армии, вместимость транспортных средств и их количество, а также силы вероятного противника вблизи от места высадки. Судя по успеху операции, у Гейзериха были неплохие штабисты и блестяще поставленная разведка. (К тому же его не отвлекали придворные интриги и обязанность угождать императорской семье и фаворитам.)
Общее количество находившихся в Испании вандалов оценивали в 50–70 тысяч человек, из них бойцов должно было насчитываться тысяч 20. Вместимость торговых и прочих судов, захваченных вандалами, не превышала 60–70 человек. Получается, что для одновременной высадки этой армии нужна была тысяча кораблей, но столь крупного флота у Гейзериха не было. Следовательно, флот был небольшим, но каждое из судов (которые, видимо, были реквизированы в испанских портах) совершило по нескольку рейсов.
Форсировать Средиземное море «одним прыжком» можно только в районе Гибралтара. От Тарифы до Танжера всего 62 километра, то есть парусное судно с десантом сумеет обернуться за сутки. Напрашивается вывод: Гейзерих, по всей видимости, собрал небольшой флот и отправил своих бойцов для захвата
плацдарма на ближайшем побережье близ Тингиса (Танжера) — то есть за пределами римской Африки, где профессиональных и многочисленных имперских войск не наблюдалось. Вслед за переправой передовых отрядов между Тарифой и Африкой начал постоянно курсировать сравнительно небольшой флот, перевозивший вооруженных мужчин, обозы с припасами и семьи захватчиков. Через несколько недель Гейзерих исполнил то, что не удалось готам: высадка германцев в Африке успешно состоялась.
Тингис (Танжер) вандалы выбрали не случайно. Этот город, столица римской провинции Мавретания Тингитана (и нынешнего Марокко), не входил в зону ответственности комита Африки. От центра римской Северной Африки ее отделяли 2000 километров и труднопроходимый горный хребет Эр-Риф.
Комит Тингитаны командовал силами в 5–7 тысяч бойцов. Эти подразделения были чем-то вроде полицейских частей и в основном обеспечивали порядок при передвижениях кочевников. Они всего лишь демонстрировали присутствие хоть каких-то римских вооруженных сил и не стали бы помехой для людей Гейзериха, прошедших с боями от Рейна до Испании. Высадке вандальского войска никто не мешал.
Иордан, а вслед за ним Прокопий Кесарийский полагали, что Гейзериха в Африку тайно позвал римский главнокомандующий в Африке, комит Бонифаций, пообещав ему две трети римской Африки. В закрепление договора Бонифаций якобы женился на вандалке Пелагее (это известно из письма святого Августина) и даже помог Гейзериху переправиться через Гибралтар.
Об истинности сведений Иордана свидетельствуют как по следующие события, так и поведение Бонифация. Чем, если не сговором с врагом, объяснить двухлетнее бездействие комита Африки? Ему было хорошо известно, что Мавретанию Тингитану оборонять нечем. То, что Тингис (Танжер) не подчинялся Бонифацию административно, вовсе не причина сидеть сложа руки. Даже если римский военачальник не воспрепятствовал атаке вандалов просто потому, что вначале ничего о ней не знал, отчего он потом медлил целых два года, наблюдая, как Гейзерих бодро продвигается по Африке, и даже дождался захвата варварами Гиппона Регия — крупного центра на побережье Алжира, совсем неподалеку от Карфагена?
Вандалы между тем никуда не спешили. Летом 429 года они двинулись на восток и за год покрыли расстояние около 2 тысяч километров до Гиппона Регия, выйдя на восточную границу Нумидии, которая пролегает примерно между Алжиром на западе и Тунисом на востоке.
Пока они идут, у нас есть время посмотреть, что представляла собой римская Африка, почему десант Гейзериха стал смертельным ударом для Западной Римской империи и что в это время происходило в Равенне, в Риме и Константинополе.
Сокровища Римской Африки
Долго считалось, что одна из главных причин падения Рима — упадок сельского хозяйства под грузом налогов. Люди в отчаянии бросали землю и уходили в города, поскольку фискальный режим делал обработку земли невыгодным занятием. На версию гибели аграрной отрасли ввиду перегруженности налогами работало и то, что Рим пытался прикрепить земледельцев к земле, чтобы они не могли бросать хозяйство.
Но все это относится исключительно к провинциям Запада. Самыми бедными территориями Римской империи в IV веке были Италия, Галлия Бельгика и Нижняя Германия, измученные гражданскими войнами, набегами и налогами. Проведенные в 1950-х годах археологические исследования Ближнего Востока и севера Африки буквально перевернули представления о поздней античности в тех краях.
Оказалось, что этот регион вполне процветал в конце III — начале IV века. Никакого упадка там не наблюдалось вплоть до двойной природной катастрофы VI века, крупнейшей в писаной истории человечества (о ней мы еще расскажем ниже). Напротив! В те времена население региона было куда многочисленнее, чем когда-либо в позднейшие эпохи, и постоянно росло (особенно в Нумидии, Бизацене и Проконсульской Африке). Объем аграрной продукции устойчиво возрастал, при этом сельское хозяйство кормило не только Африку, но и Европу, а зерновой экспорт увеличивался из года в год.
На Западе, в Галлии и Испании, варвары после смерти полководца Флавия Констанция в 421 году получили полную свободу грабежа, а Италия так и не восстановилась после двухлетнего пребывания готов Алариха. Отныне африканские провинции обеспечивали ⅔ потребности Рима в хлебе — и это при том, что в руках империи еще оставались такие житницы, как Сицилия и восточная Галлия.
Высадившись в Африке, вандалы по побережью направились на восток, в ту часть римской Африки, где сейчас располагаются Алжир, Тунис и Ливия. Тогда, в IV веке, это были высокоурбанизированные территории, где за счет сельского хозяйства и торговли процветало около шестисот городов. Финансовые потоки, проходившие через эти города, были таковы, что в этом ныне пустынном крае археологи нашли почти три десятка театров и больше римских триумфальных арок, чем в любой другой имперской провинции! А сколько руин еще не обнаружено…
Главным африканским портом был Карфаген. Тот самый Карфаген, что пять веков соперничал с Римом за господство над западом Средиземного моря. Тот Карфаген, который римляне в Третью Пуническую войну после трехлетней осады вспахали и засеяли солью, чтобы не допустить возрождения вражеской столицы. Но возрожденный при Юлии Цезаре «Новый город» и окружающие его сельские регионы кормили столицу империи и ее немалую армию!
Нам, привыкшим слышать о нищей и голодной Африке, странно читать об Африке как о кормилице Запада. Заметим, однако, что климат севера континента и тогда, и теперь был стабильным, а возможности сельскохозяйственного производства не изменились. Египет и по сей день орошается Нилом, а Магриб — то есть Тунис, Алжир и Марокко — состоит из пустынных земель, перемежающихся оазисами, и там, где выпадает больше 400 мм осадков в год, то есть на равнинах Алжира, в речных долинах Туниса и на западе Марокко, вполне можно выращивать пшеницу. В более засушливых регионах прекрасно растут оливы. Потенциал африканских земель лучше слов проиллюстрируют цифры: в Цезаревы времена Африку обязали отгружать в Рим 50 тысяч тонн зерна в год, а уже через столетие годовой африканский зерновой экспорт вырос до 500 тысяч тонн!
После падения Карфагена в 146 году до н. э. провинцией Африка управляли непосредственно из Рима, поделив территорию на округа. Земля этих округов считалась общественной, и часть ее сдавали в аренду римлянам-переселенцам, среди которых было много армейских ветеранов. Арендную плату брали зерном и другой продукцией. Рим старался облегчать условия аренды, чтобы земли не лежали втуне и чтобы с них платился налог — доход в казну прежде всего!
За время римского владычества в африканских провинциях построили более 19 тысяч километров дорог, что облегчало и управление, и оборону, и торговлю. На этих землях процветали и колонисты и местные жители, включая потомков карфагенян, ливиофиникийцев. Здесь издавна укоренились традиционные приемы ирригации, позволяющие эффективно использовать каждую каплю воды. На склонах холмов террасы удерживали воду и предотвращали эрозию, а системы распределения воды содержались в идеальном порядке. Работали с размахом — ведь многие технологии римляне получили в наследство от Карфагена и с присущей империи хозяйственностью были поставлены на службу Риму!
В IV веке оливковые рощи росли в Триполитании на 150 километров вглубь от побережья. Теперь там пустынные земли, где можно увидеть лишь заброшенные города да надписи вроде той, что сделана в древности в честь восьмидесятилетия человека, который за всю свою жизнь посадил и вырастил 4000 олив.
Не забудем и то, что к IV веку Рим создал мощное сословие крупных судовладельцев-навикуляриев, наделив их массой привилегий, налоговых и юридических. Судовладельцы были объединены в коллегии, и у коллегий были обязанности перед государством. Задачей этих объединений было обеспечение регулярного и стабильного мореплавания по всему Средиземному морю. Члены коллегий два года исполняли госзаказ по перевозкам, затем их сделки освобождались от налогов, а они сами — от общественных повинностей. Более того, когда наставало время обновить флот (никто не отменял износ кораблей, устаревание и аварийность), государство оказывало судовладельцам поддержку. Навикуляриев даже пожаловали всадническим достоинством!
Это была взаимовыгодная сделка. Развитие морского транспорта шло на пользу всей экономике Африки. Господдержка морского транспорта сокращала издержки, и в итоге африканские товары продавались по всему Средиземноморью: амфоры, столовая посуда, ткани, папирус, вина, оливковое масло и другие местные товары знала вся империя. Поэтому в провинциях римской Африки скопились изрядные капиталы.
Африку от кочевых племен юга защищали как традиционными методами римской дипломатии, так и военной силой. Без набегов, конечно, не обходилось, но в целом с кочевниками установились сравнительно мирные отношения. Стороны вели оживленную торговлю, от выгод которой выигрывали все. Такого ожесточения между варварами и римлянами, как на рейнских и дунайских рубежах, в Африке не было, отчего на границах с ливийскими кочевниками держали не более одного легиона плюс какое-то число вспомогательных сил.
Номады на зиму уводили стада на юг и возвращались летом, когда саванны близ Сахары пересыхали. Со временем кочевники стали наниматься на сезонные полевые работы, а товары, произведенные племенами, получили налоговые льготы. Выходило, что римская армия и укрепления были нужны больше для охраны посевов, которые пришельцы могли потравить своими стадами.
Порт Карфаген, плод давних завоеваний Рима, был великолепен. В мире нет и не было ничего подобного! От моря корабли шли по каналу к шестиугольной внешней гавани, а из нее такой же канал вел к круглой внутренней гавани на 200 торговых судов. Посредине внутренней гавани находился созданный еще финикийцами насыпной остров, на котором римляне возвели свой храм.
Со стороны внутренней гавани в центр стотысячного города вел бульвар с колоннадой. Карфаген, который в IV веке по населению превосходили только Рим и Константинополь, был богатейшим культурным и экономическим центром с правильной сетью городских улиц, на которых поддерживался рациональный, цивилизованный порядок. Город славился общественными зданиями: его украшали одеон и амфитеатр, театр и цирк на 70 тысяч мест для колесничных бегов, бани Антонина, дворец наместника, здания судов и городского самоуправления.
Однако следует помнить, что римский Карфаген был возведен буквально с нуля и по планировке практически не имел сходства с Карфагеном финикийским, стертым с лица земли столетия назад. Развалины, которые сейчас показывают туристам в тунисском Картаже, на 99 процентов римские.
Многоязычный и многоцветный Карфаген был домом самых разных религий и культов. Кто только не жил в этом этнически пестром городе, и кто только не посещал его по торговым делам! Это не помешало Карфагену стать крупным центром латинской культуры, Африка была родиной множества латинских авторов. В Цирте родился, например, Марк Корнелий Фронтон, а в Карфагене — Апулей, который мало бывал в Италии и всю жизнь провел учителем риторики в маленьких африканских городках, завершив карьеру профессором в Карфагене. Грамматик Гай Сульпиций Аполлинарий, учитель Авла Геллия, переложивший Плавта и Теренция и откомментировавший Вергилия, тоже преподавал в Карфагене Латинская христианская литература начинается с переводов Библии, которые в Африке начали распространяться рано, еще до святого Иеронима (342–420 гг.). Остроумный карфагенянин Тертуллиан — пожалуй, старейший из дошедших до нас христианских писателей. Рядом с ним жили и творили епископ Карфагена Киприан и Арнобий. В Африке родился и классицист Лактанций, служивший государству в Никомедии и прозванный христианским Цицероном. Наконец, африканцем был сам Августин Гиппонский — блаженный Августин, который первым в европейской культуре ввел «я» в литературное произведение, христианский гений и один из отцов церкви, чьи сочинения для эпохи поздней античности имели то же значение, что труды Цицерона для классической эпохи. Аврелий Августин, завершив образование в Карфагене, решил остаться здесь для преподавательской деятельности…
Блаженный Августин скончается во время осады Гиппона вандалами. А 450 лет спустя сочинение Августина «О Граде Божием» вдохновит одного варварского короля на строительство царства Божия на земле.
Вандалы в Африке
В 430 году с прибытием в Африку войск Гейзериха опасность нависла не только над африканскими провинциями, но и над всей Западной империей. Впереди в двух тысячах километров лежали богатейшие Нумидия, Проконсульская Африка и Бизацена.
«Теперь, когда они находились в мирной и спокойной стране, являвшей взору цветущую землю, куда бы ни направлялись их вооруженные толпы, везде, нарушая священные законы, они производили ужасное опустошение, всех повергая в бегство огнем и мечом. И нисколько не пощадили они ни плодоносящих садов, ни того, что случайно скрыли горные пещеры или другие труднодоступные и удаленные места, потому что после перехода они питались этими запасами; и вот они снова и снова свирепствовали с такой жестокостью, что в результате их действий ни одно место не осталось не разоренным… Где случайно ворота во двор у достойного человека они находили запертыми, наперерыв ударами топора прорубали себе вход, чтобы тогда прямо объявить ему: как в лесу топоры разрубают на куски деревья, так и с твоими воротами, — секира и молот разрушили их… Одним, раскрыв им рты колами как рычагами, они лили в глотки зловонную грязь, чтобы те рассказали об имуществе, иным, чтобы допытаться, ревущим, терзали мышцы лиц и голеней; многим морскую воду, другим уксус и растопленное масло и многое другое столь же ужасное, так что тем, у кого рот уже считали наполненным, без жалости добавляли еще. Ни более слабый пол, ни осмотрительность знати, ни почтительность священников не смягчали жестокие души; но даже напротив, там усиливалась бешеная злоба, где они замечали уважение достойных людей…
...Почтенная старость и достойные уважения седины, которые убелили волосы головы подобно белоснежному руну, не снискали себе у чужеземцев никакого снисхождения. Но даже невинных детей, младенцев, насильно отнятых от материнской груди, ярость варваров разбивала о землю; других же, уже держащихся на ногах, они прогоняли прямо от родного порога»[2].
Поведение захватчиков мало отличалось от того, что творилось то в одной, то в другой провинции Западной Римской империи, куда приходили варвары. Но была и существенная разница: в Африке крупным и даже средним землевладельцам, в отличие от их собратьев в европейских провинциях, не удалось договориться с завоевателями. Их земли и имущество беспощадно конфисковали, а их самих в лучшем случае выставляли за порог.
Армия Бонифация, комита Африки, все же встретила вандалов на границах Нумидии и дала бой. Увы, римляне потерпели поражение, и Бонифаций отступил в Гиппон Регий. Этот город был оплотом лидеров ортодоксальной церкви, а епископ Аврелий Августин — их главой. Для Августина Гейзерих был еретиком и орудием дьявола, а уж Августин, один из отцов христианской церкви, хорошо разбирался в еретических воззрениях и деяниях!
Император Валентиниан III послал за гиппонским епископом, чтобы тот возглавил Вселенский собор в Эфесе, намеченный на 431 год. В осажденном городе Августин в ожидании спасения писал о проблемах сотворения мира, громил своим пером еретиков-пелагиан, меж тем вандалы занимались грабежами окрестных земель, а помощь все не шла. Когда посланец императора прибыл в Гиппон Регий, Августина уже не было в живых: он умер через три месяца после начала осады.
Гиппон Регий продержался 14 месяцев.
Наконец, на помощь Гиппону прибыли войска Константинополя. В точности неизвестно, что произошло после соединения сил Бонифация и командующего императорскими войсками Аспара. Скорее всего, силы Аспара были невелики и предназначались лишь для сдерживания вандалов и «демонстрации флага». Бонифацию же, судя по всему, и вовсе не было дела до вандалов, поскольку в 432 году он уже оказался в Италии. Его, мягко говоря, индифферентное отношение к высадке варваров и их продвижению по Африке делает версию сговора с вандалами почти доказанной…
Августин хотел быть похороненным в церкви Святого Стефана, рядом с останками первых христианских мучеников. Когда Гиппон сдался вандалам, несколько африканских епископов вывезли его останки в Кальяри на Сардинии и захоронили их в церкви Святого Сатурнина. Сардинию в VIII веке захватили мусульмане, в 723 году король лангобаров Лиутпранд выкупил мощи Августина и перевез их в Павию, в базилику Святого Петра, где в 1362 году поставили роскошное надгробие (некоторые полагают, что излишне роскошное) — Area di S. Agostino. В 1842 году останки святого Августина с согласия папы вновь перевезли в Алжир. Там они хранятся возле памятника Августину, который на развалинах Гиппона воздвигли французские епископы.
Гейзерих, взяв город в 431 году (его жителей Бонифаций успел эвакуировать), сделал Гиппон своей временной резиденцией и приставил к горлу Рима острый нож. Говорили, что вандалы сожгли город дотла, но сохранили все книги библиотеки и тем самым спасли для потомков наследие Августина.
Бонифаций же отплыл в Равенну — биться за власть.
Аспар завел переговоры с Гейзерихом. Дипломатические труды длились почти два года! Вандал, видимо, понимал уязвимость позиций Константинополя и не шел на уступки. Результат переговоров был признанием слабости империи: вандалы и аланы получали статус федератов, а также часть территории Мавретании и Нумидии, и в том числе города Калама и Ситифис. Империи оставались большая часть Нумидии, Проконсульская Африка и Бизацена.
Похоже, Гейзериха эти богатые провинции не заинтересовали просто за неимением достаточного числа воинов, способных контролировать столь обширные регионы…
В Константинополе хорошо осознавали недостаточность собственных сил и, видимо, сочли успехом даже эти унизительные результаты. Аспар в 434 году был удостоен консульства Запада. Вандальский же король по случаю своей победы приказал освободить одного из пленников, Маркиана (или Марциана). Рассказывали, будто Гейзериху было видение, что Маркиан станет императором, и он заставил пленника поклясться никогда не поднимать оружие против вандалов. Маркиан дал такое обещание.
Завоеванные вандалами земли были не особенно плодородны, однако с их переходом в руки варваров вандальская угроза нависла над стратегически важными для Римской империи главными источниками зерна и оливкового масла и над богатейшим регионом Карфагена.
Почему Рим и Константинополь упустили из виду эту угрозу? Почему не озаботились защитой Карфагена и, следовательно, важных морских путей? По недостатку ли ресурсов? В надежде ли на помощь Константинополя? Так или иначе, но с захвата африканских провинций вандалами началась агония Западной Римской империи, которую уже ничто не могло спасти.
Не будет преувеличением сказать, что сдачей Гиппона Регия в 431 году заканчивается история Западной Римской империи и начинается история варварской, неримской Европы.
Тайны императорского двора
После 425 года реальная власть над Западной Римской империей сосредоточилась в руках Галлы Плацидии. Будучи регентом при своем сыне, малолетнем Валентиниане III, она не доверяла своим военачальникам. Решительные командующие армиями опасны для трона, чему примером служит вся римская история. Аэцию мать малолетнего императора доверяла меньше всех. Плацидия помнила, как в 425 году была вынуждена простить ему поддержку узурпатора, потому что за плечами полководца стояло 60 тысяч гуннских мечей.
Аэций был угрозой: слишком популярен, слишком независим, слишком везуч и… слишком тесно связан с варварами. Посему Галла Плацидия старалась сеять рознь между своими полководцами и умело их ссорила, сохраняя таким образом более или менее устойчивое равновесие сил.
За власть в империи спорили три соперника, равные по титулу, — трое командующих армиями: Бонифаций, Феликс и Аэций. Баланс между этой троицей пошатнулся, когда в 429 году Аэций арестовал Феликса, прежнего magister militum, но «последний римлянин» по-прежнему не искал императорских милостей и богатств. Эта независимость наконец принесла ему некоторое доверие Галлы Плацидии, лояльность Константинополя, высший военный титул magister militum и должность младшего командующего центральной полевой армией Италии.
Военная верхушка тонула во взаимных интригах и кознях. В эти годы Аэций, например, сплел интригу, оклеветав Бонифация, и, не дожидаясь результата, отправился отвоевывать Галлию. Императрица, воспользовавшись отсутствием Аэция, призвала ко двору его врага из политических соображений — Бонифаций только что потерпел поражение от вандалов под Гиппоном Регием, значительно утратил авторитет как военачальник и, следовательно, не представлял опасности во главе армии.
Дадим слово Прокопию Кесарийскому, изложившему эту некрасивую историю в книге «Война с вандалами»:
«Когда Бонифаций оказался уже далеко, Аэций оклеветал его. Бонифаций-де хочет захватить власть над Ливией, отняв у нее и у василевса всю эту область. Он говорил Галле Плацидии, что ей самой нетрудно убедиться в этом: если она вызовет Бонифация в Рим, он ни в коем случае к ней не явится. Когда Плацидия это услышала, ей показалось, что Аэций говорит верно, и она так и поступала. Аэций же, предупредив ее, тайно написал Бонифацию, что мать василевса злоумышляет против него и хочет его погубить.
Он утверждал, что есть у него и серьезное доказательство, а именно то, что очень скоро Бонифаций будет без всякой причины отозван в Рим. Вот что гласило письмо. Бонифаций не пренебрег тем, что было в нем написано, и когда вскоре явились к нему посланники, чтобы позвать его к василевсу, он отказался повиноваться василевсу и его матери, никому не сказав о предупреждении Аэция.
Услышав такой ответ, Плацидия стала считать Аэция в высшей степени преданным государю и начала обдумывать, как ей поступить с Бонифацием. Тот же, понимая, что не может противиться василевсу и в то же время, если он вернется в Рим, ему не ждать пощады, стал размышлять, как бы ему заключить, насколько возможно, соглашение с вандалами, которые, как было сказано раньше, поселились в Испании, недалеко от Ливии.
В это время Годигискл уже умер, и власть перешла к его сыновьям, Гонтарису, рожденному от законной его супруги, и Гизериху — его побочному сыну. Первый, однако, был еще мальчиком и не обладал большой мощью, Гизерих же прекрасно знал военное дело и был необыкновенным человеком. И вот Бонифаций, послав в Испанию самых близких своих людей, пришел к соглашению и с тем, и с другим сыном Годигискла с условием полного равенства, т. е. чтобы каждый из них, получив треть Ливии, самостоятельно управлял своими подданными; если же кто пойдет на них войной, они должны были общими силами отражать нападающих. На основании этого договора вандалы, перейдя через переправу в Гадире, прибыли в Ливию; впоследствии на их месте в Испании поселились визиготы.
В Риме друзья Бонифация, зная его характер и видя странность этого поступка, оказались очень удивлены тем, что Бонифаций захотел стать тираном; некоторые из них по приказу Плацидии отправились в Карфаген. Там, встретившись с Бонифацием, они увидели письмо Аэция и, услышав эту историю, со всей поспешностью вернулись в Рим и рассказали Плацидии, почему Бонифаций так поступил по отношению к ней. Она была поражена, но не причинила Аэцию никакого вреда, даже не упрекнула его за поступок, принесший вред царскому дому, поскольку он имел великую силу, а государство в это время было уже в очень тяжелом положении.
Друзьям же Бонифация она рассказала о данном ей Аэцием совете и клятвенно просила их, чтобы они, если возможно, убедили Бонифация вернуться на родину и не допустить, чтобы Римская держава лежала под пятою варваров. Когда Бонифаций узнал об этом, он раскаялся в своем поступке и в своем соглашении с варварами и стал умолять их, давая им тысячу обещаний, уйти из Ливии».
После этого в 432 году Бонифаций с Аэцием сцепились в непримиримой схватке. Они развязали гражданскую войну, и Бонифаций был смертельно ранен в одном из сражений. В итоге Аэций становится главнокомандующим и принимает титул патриция.
Главнокомандующий хорошо ориентировался в придворных раскладах, и его не страшили ледяные ветры вершин власти! После вторжения варваров и их расселения на территории империи начал действовать «римский плавильный котел», то есть интеграция и латинизация пришельцев, которые в конечном счете должны были привести к их романизации. В начале V века процесс переплавки варваров в римлян уже шел вовсю: в обеих частях Римской империи мы наблюдаем частые браки римских аристократов с племенной знатью пришельцев. Вот наиболее выдающиеся примеры таких брачных уз:
391 год — дочь римского военачальника Рихомера, франка по происхождению, становится супругой Валлии, брата Атаульфа;
419 год — римский военачальник Бонифаций женится на Пелагее, сестре вестготского короля Теодориха I, и в этом же году Аэций, женатый первым браком на дочери знатного гота, берет в жены родственницу Теодориха I, и внучку Фритигерна, победителя в битве при Адрианополе;
433 год — жена Аэция умирает, и он женится на овдовевшей по смерти Бонифация Пелагее, сестре Теодориха I;
435 год — восточноримский военачальник Аспар, среди предков которого были аланы и готы, женится на дочери остгота Триария.
Несомненно, в низших сословиях смешанные браки к этому времени уже не были редкостью. Казалось, еще немного, и сбудется мечта Алариха о римско-готской империи, о слиянии римской цивилизации с варварской силой…
Вместо этого начался политический раскол империи: армии федератов не считали себя римскими и, захватывая одну за другой западные провинции, образовывали обособленные королевства. Не было, не нашлось человека или группы людей, которые, подобно Диоклетиану с его сподвижниками, смогли бы воплотить проект такого же масштаба, а император Валентиниан III, сын Флавия Констанция и Галлы Плацидии, оказался одним из самых неудачливых правителей Римской империи.
Отвоевать Галлию!
Римская империя всю первую половину V века пыталась вернуть земли к северу от Луары, захваченные мятежниками-багаудами и франками. Наемная римская армия поредела, а надеяться на помощь вестготов было нельзя: на территории империи и без них хватало вооруженных группировок из пришлых варваров.
Хуже всего оказалось то, что варварам была хорошо известна изнанка придворной жизни Рима. Они знали, что римская элита не считала Аэция, в распоряжении которого были все армии империи, законным правителем. Выражая преданность императорской семье, двор радовался всякому военному успеху варваров лишь потому, что он ухудшал позиции Аэция! Положение империи и страдания ее населения элиту абсолютно не заботили. Где бьются двое, там выигрывает третий: вестготы, осевшие в Аквитании, долго пытались выйти к Средиземному морю и наконец захватили римский порт Нарбону.
Заключив в 434–435 годах мир с африканскими вандалами, пусть плохой и невыгодный, Римская империя получила передышку. Это сделали вовремя: в 436 году против Римской империи в Галлии выступила весьма странная по составу коалиция вестготов (на юго-востоке), бургундов, аланов и франков (на северо-востоке), а также бывших римских солдат во главе с Себастианом, командующим римской армией и зятем покойного Бонифация.
В этой ситуации Аэцию[3] оставалось одно: вновь обратиться к гуннам, которые, как мы помним, в 425 году уже сыграли важную роль в карьере полководца. Гунны вновь помогли: в обмен на часть территорий Паннонии они напали на королевство бургундов и опустошили его. Один из эпизодов этой войны 436 года с бургундами — гибель короля Гунтера — стал сюжетом пролога «Песни о Нибелунгах».
Историк Сальвиан, не склонный к эпической поэзии, в описании этого эпизода ужасается беспробудному пьянству бургундов, которых отрезвило лишь поражение. Тех протрезвевших, кто остался в живых, Аэций расселил близ Женевского озера. К 437 году он сумел разгромить багаудов, восстановив власть империи на северо-западе, а затем римляне умиротворили центральную Галлию. Аэций, кроме того, сумел оттеснить за Рейн франков и алеманов, вернул под контроль империи большую часть Испании. Но ему все это время приходилось учитывать ситуацию в Равенне и, таким образом, воевать на два фронта: против варваров и против императорского двора.
Однако все чудеса изобретательности, которые проявлял полководец в защите интересов империи, были эпизодами безнадежной игры. Едва гас один пожар, тут же вспыхивал другой: в 436 году восстали вестготы. Гунны и тут пришли на помощь — и германцы под их ударами отошли к Бурдигале (Бордо), но только в 437 или 439 году Аэций смог нанести этим «федератам Рима» решительный удар. Во главе гуннских частей он двинулся на Тулузу с севера, а с юга на вестготов шел полководец Литорий, который тоже вел за собой гуннских союзников.
Обе эти «римские» армии выбили вестготов из Нарбонны. Есть вероятность, что в походе Аэция лично участвовали гуннские вожди — братья Аттила и Бледа. Через тринадцать лет Аттила припомнит знакомые дороги, которыми гунны пойдут набегом на Галлию, а пока что войско Литория захватило Тулузу и предсказуемо устроило в городе жуткую резню. Сам Литорий погиб под мечами вестготских подкреплений, и тут к городу подоспело гуннское войско Аэция.
Завязались переговоры, которые от имени Аэция вел его былой соратник, римский аристократ по имени Авит, префект Галлии. Между прочим, в ходе этих переговоров выяснилось, что Аэций не оставляет попыток свергнуть своего тестя — короля вестготов Теодориха. Переворот не получился, зато Авит на пару с Пелагеей, женой Аэция, убедили выступить на стороне римлян одного из братьев вестготского короля и его племянника Рикимера (запомним это имя — вскоре Рикимер станет одним из самых активных могильщиков Западной Римской империи).
Ситуация складывалась к невыгоде Теодориха, и тот в итоге согласился на условия римлян, то есть на условия договора 418 года! К 439 году, через десять лет после начала конфликта, в Галлии воцарился недолгий и непрочный мир. Столько пролилось крови за эти двадцать лет, и все впустую…
Замирение было кратким. «Вдруг поднятое внезапным смятением варварство излило на тебя, Галлия, весь Север: за воинственным ругом в сопровождении гелона следует свирепый гепид; скира побуждает бургундион; вторгаются хун, беллонот, невр, бастарн, торинг, бруктер и франк, которого омывает своей волной заросший камышами Никер; скоро пал Геркинский лес, срубленный секирой на челны, и покрыл Рен (Рейн) судами; и уже наводящие ужас полчища Аттилы разлились по твоим полям, бет…» — выспренне ужасался епископ Клермона Сидоний Аполлинарий.
«Обороняйтесь самостоятельно»
Если Римской империи — пусть при огромном напряжении — удавалось выигрывать пограничные войны III–IV веков, то вторжения 405–409 годов через Рейн и Дунай показали, что Рим отныне вообще не контролирует события.
Чтобы подстраховаться от сомнительной надежности отрядов федератов, правительство, оглянувшись на пример самообороны Трира в 350-х годах, попыталось справиться с вторжениями извне путем мобилизации местных групп самообороны. Затем в 391 году право использования армии против «бандитов» было даровано всем без исключения. А в 410 году император Гонорий уже инструктирует местные власти Британии самостоятельно организовать оборону против саксов: империя могла помочь острову разве что советами.
Фактически это была ситуация, знакомая нам по 1990-м годам XX века: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить!»
К середине V века, а во многих местах и ранее, по всей империи власть на местах перешла в руки правителей городов, крупных землевладельцев или варварских вождей с дружинами. Независимость свалилась на них неожиданно, когда имперские власти лишились силового превосходства. Крупные поместья давно обзавелись прочными стенами с башнями — предтечами средневековых замков. Магнаты вербовали частные дружины из местного населения или из варваров, снаряжали их и отражали налеты извне. Но теперь эти формирования из инструмента давления на соседей-землевладельцев и селян, а также обороны от случайных банд, превратились в средство выживания во враждебном окружении.
Выстроить систему массовой самообороны не получилось. Варварские предводители не всегда проявляли жестокость или враждебность к римлянам, и крупные землевладельцы все чаще пытались купить мир изъявлением покорности. Раз от центрального правительства больше не было толку, для сохранения статуса и богатства приходилось выбирать меньшее из зол и стараться поладить с чужаками.
Сальвиан Марсельский в середине V века писал:
«Самый цветущий город Галлии [Трир] варвары брали приступом не менее четырех раз… Однако разрушение не было самым главным злом, которое испытал город; избежавшие гибели были подавлены нищетой. Тот, кого миновала смерть, стонал под бременем бедности. Одни, израненные, влачили жалкую жизнь; другие, наполовину обгоревшие, долго чувствовали на себе жестокие последствия ожогов. Одни погибали от холода, другие от наготы; огромное число людей погибло от болезней или от суровых холодов. Таким образом, смерть являлась в тысяче различных видов… Тяжелый запах от гноившихся мертвых тел увеличивал смертность между живыми; смерть дышала смертью.
Но что же вызвало все эти бедствия? Трудно представить, до чего могут дойти подобные люди: несколько знатных, уцелевших во время разорения города, как бы спеша на помощь разоренным, стали хлопотать перед императорами о разрешении на открытие игр в цирке».
Вандальская Африка и вандальский флот
Вандалы, в отличие от других германских племен, пошли на полный разрыв с Римской империей. Договоры-то с римлянами они заключали, но исполнять не считали нужным. Если вестготский король Теодорих I с наследниками признавали себя подданными римского императора и старались сохранять хотя бы видимость подчиненности империи, то вандалы полностью отвергли возможность связей с ней, относились к римлянам крайне жестко и подвергали гонениям их веру.
Прогнав римских землевладельцев, Гейзерих отдал имущество и земли своим соплеменникам. Ни о какой «римской трети» не шло и речи: вандалы то официально конфисковывали земли у римских землевладельцев, то просто сгоняли их с обжитых мест, Многие богатые римляне подверглись жестоким репрессиям, погибли или стали рабами. Германские пришельцы жили на доходы от своих «колоний» и «имений» и не платили налогов, в отличие от местных жителей.
Вандалы изгнали из церквей ортодоксальный клир и отдали кафедры своим единоверцам-арианам. Гонение на ортодоксальную церковь было политически недальновидным поступком — новообразованное вандальское государство, сцепившись с церковью, испортило отношения с христианами-подданными, в том числе очень богатыми и влиятельными. Плохие отношения стали, в свою очередь, причиной нескольких гражданских войн, в которых уничтожалось имущество, терялись доходы, а авторитет ортодоксальной церкви, напротив, рос. (Через столетие Юстиниан развязал против вандальского королевства войну под предлогом освобождения ортодоксальных христиан от арианского гнета.)
Гладиаторские представления были запрещены: вандалы ненавидели римскую жажду крови и не одобряли римскую мораль, по которой сострадание считалось слабостью и пороком. Правда, они ничего не имели против крови ортодоксальных христиан и богатых римлян.
Удивительно то, что при всем неприятии вандалами Рима в вандальской системе государственного устройства не было никаких германских черт! В вандальской Африке установилось что-то вроде абсолютной монархии, которая покончила с остатками германского обычного права и германских институтов родового строя. Строго говоря, вандальский король воссоздал — разумеется, с поправками — систему государственного управления, которая существовала в Римской империи.
Монеты вандалов чеканились по римским образцам, латынь оставалась официальным языком (и языком межнационального общения в смешении вандалов, аланов, испанцев и один бог знает кого еще). Римские специалисты — агрономы, инженеры, архитекторы — пошли на службу к новым хозяевам. Но в целом горожане, в отличие от сельских жителей, относились к вандалам не слишком любезно.
Указы Гейзериха и его наследников составлялись на основе римского права и писались на латинском языке. Резиденцию Гейзериха в Карфагене сравнивали с дворцами римских императоров на Палатине. Право наследования королевской власти Гейзерих установил в соответствии с римским наследственным правом. Даже указ 484 года против ортодоксальных христиан канцелярия Гейзериха практически скопировала с закона 412 года императора Гонория против донатистов (приверженцев церковного течения, названного по имени карфагенского епископа Доната).
Удивительные свидетельства оставил нам Прокопий Кесарийский, описывая вандальские развлечения в Африке:
«... Из всех известных нам племен вандалы были самыми изнеженными… С того времени, как они завладели Ливией [Африкой], все вандалы ежедневно пользовались ваннами и самым изысканным столом, всем, что только самого лучшего и вкусного производит земля и море. Все они по большей части носили золотые украшения, одеваясь в мидийское платье, которое теперь называют шелковым, проводя время в театрах, на ипподромах и среди других удовольствий, особенно увлекаясь охотой. Они наслаждались хорошим пением и представлениями мимов; все удовольствия, которые ласкают слух и зрение, были у них весьма распространены. Иначе говоря, все, что у людей в области музыки и зрелищ считается наиболее привлекательным, было у них в ходу. Большинство из них жило в парках, богатых водой и деревьями, часто между собой устраивали они пиры и с большой страстью предавались всем радостям Венеры».
Заметим, что описанное сибаритство, граничащее с разнузданным гедонизмом, вполне сочетается с леденящим кровь рассказом Виктора Витенского о жестокостях вандалов в Африке, приведенным выше. Современные петербургские авторы В. Беньковский и Е. Хаецкая, в 1996 году написавшие роман «Атаульф» о древних германцах и тщательно исследовавшие предмет, замечают:
«Вандалы представляются людьми, падкими на экзотику, на все странное, необычное, красивое. К примеру, великолепной представляется мотивация разграбления Рима: месть за Карфаген! Какое дело, казалось бы, германцам до Карфагена, не говоря уж о том, что бедный Карфаген был разрушен за шестьсот лет до разграбления Рима Гейзерихом. Все равно что мстить республике Татарии за монголо-татарское иго. <…> В реконструкции В. Беньковского \"типичный вандал\" падок на экзотику, лукав, не столько отважен, сколько хитроумен, склонен к изящному, пронырлив и, в принципе, неудачлив»[4].
Даже сословный состав населения в королевстве вандалов остался прежним. Король и знать не вмешивались в экономическую и повседневную жизнь подданных. Очень скоро германские черты вандалов растворились в латинском море самых процветающих провинций империи. Римское влияние оказалось не под силу одолеть даже самым заклятым врагам государства.
В октябре 439 года в Рим пришло известие, что вандалы взяли Карфаген. Гейзерих приурочил свое нападение ко дню Консульских игр, когда все жители города собирались в цирке. Вандалы вошли в город, не встретив сопротивления, и первым делом запретили кровавые зрелища, при этом не тронув ни театральные пьесы, ни поэтические состязания — им это было любо и близко с сердцу.
Понятно, что, захватив Карфаген, вандалы обзавелись флотом, а морскую практику они постигли еще в последние годы пребывания в Испании Восточный император пробовал побороться с германцами на море, но против римского флота захватчики выставили карфагенский — то есть флот, создание которого профинансировала империя! Теперь западную часть Mare Nostrum контролировали варвары.
Чтобы предупредить высадку неприятеля в испанские и итальянские порты, Валентиниан III приказал привести в порядок оборонительные сооружения городов, пригрозил казнью укрывателям дезертиров и разрешил всему мужскому населению носить оружие. Эти меры не помогли. Гейзерих подготовил набег на Сицилию, захватил ее и ограбил.
Аэций в это время собирал наличные силы. Их у Запада, непрерывно воюющего уже более 30 лет и обедневшего людьми и золотом, было немного. Пришлось снова просить помощи Константинополя. А тем временем угроза ширилась: в Испании в 439 году свевы, которые несколько лет вели мирную жизнь, захватили Мериду в Лузитании, в 440 году пленили комита Цензония (он замещал на Иберийском полуострове Аэция), а в 441 году захватили Севилью, Бетику и Картахену. Оживились и мятежники-багауды, внезапно захватившие Тарраконскую Испанию.
Империя все же напряглась, поскребла по сусекам и направила на Иберийский полуостров наспех собранные войска. В надежде отбить Тарраконскую Испанию римляне повели наступление на багаудов. Полководец Вит с объединенными силами римлян и все тех же вестготов пошел на Картахену и в Бетику — и был разбит свевами.
Испанские доходы уплывали в руки варваров, когда-то мощный поток золота превратился в пересохший ручеек. Раны в теле империи ширились и углублялись, превращаясь в смертельную угрозу. Поделать с этим ничего было нельзя: ресурсов у империи становилось все меньше, наемные армии — все малочисленнее, а варваров оказалось слишком много!
Когда вандалы после набега покинули Сицилию, римляне начали готовить контрудар. На острове стала собираться объединенная армия Востока и Запада. Известно, что в перевозке людей, коней и припасов были заняты 1100 судов. Все было готово к атаке. Предполагалось, что корабли выйдут из гаваней в марте 441 года, как только закончатся зимние шторма, и отправятся на штурм Карфагена.
Сколь глубока историческая ирония! Спустя шестьсот лет после Пунических войн, Рим снова решился идти на Карфаген, только на этот раз захваченный варварами!
Огромный флот так и не вышел в море, а войска вернулись на места постоянного базирования. Более того, в 442 году Рим, не вступая в бой, подписывает договор с Гейзерихом, в котором официально признает его государство в составе отторгнутых от Рима богатейших Карфагена, Бизацены, Нумидии и части Сицилии. (Правда, Западная Римская империя вернула обе Мавретании и часть Нумидии, «дарованные» Гейзериху по договору 435 года.) Кроме того, Рим ради поставок африканского зерна соглашается на «пакт о ненападении», в котором признает Гейзериха своим союзником и другом. А чтобы упрочить эти узы (и в обмен на продолжение африканского экспорта), сына Гейзериха по имени Гунерих в 446 году обручают с Евдокией, дочерью императора Валентиниана III.
Договор был заключен очень вовремя, так как между вандалами и вестготским королевством намечался любопытный военно-политический союз против Рима. В 442 году король Теодорих ввиду этого альянса даже обручил свою дочь с Гунерихом. Такой союз стал бы роковым для обеих частей Римской империи, но теперь этот политический брак был расстроен — не без вмешательства Аэция, распустившего слух о том, что невеста хочет отравить вандальского короля, своего будущего свекра. Не нужную более и даже опасную вестготскую принцессу Гейзерих изуродовал, отрезав ей нос и уши, и отослал к отцу.
Впрочем, причиной грабительского и унизительного договора была вовсе не угроза альянса вандалов с вестготами. У Римской империи теперь не было другого выхода, потому что с востока надвигались гунны Аттилы. Об этом скупо сообщает Проспер Аквитанский: «Когда гунны свирепым грабежом стали опустошать Фракию и Иллирик, возвращается обратно для защиты восточных областей войско, которое находилось на Сицилии».
О, Аттила, великий мастер, создавший первую в истории рекламу! Там, где ступил мой конь, трава не растет. Сколько прекрасных идей ты дал бы нам для рекламы щелочи или инсектицида! Гений, отправлявший послами самых изувеченных, грязных, безобразных гуннов, чтобы они жрали при всех сырое мясо и люди думали, будто ты невежда и злодей, тогда как на самом деле, изучив до тонкостей греческую софистику, ты открыл раньше всех то искусство втирать очки, которое мы называем общественными отношениями. О ты, получивший honoris causa степень доктора рекламы! Дозволь и мне, от лица всех рекламщиков, положить бессмертника — нет, клеверу — в кормушку твоего коня, давшего миру больше, чем Буцефал, Россинант и Бабиека!
Алехо Карпентьер, «Весна священная»
Глава 2
Гунны идут…
Ужас перед гуннской империей Аттилы был невероятно велик. Впереди кочевой империи летели кровавые легенды, описывающие гуннов чудовищами, подобными адским созданиям. Внушаемый этими сказками страх действовал на противников не хуже стального оружия, при том что Западная Римская империя была неплохо знакома с дружинами гуннов, время от времени воевавших за плату в составе имперских войск. Множество племен, и в числе них весьма воинственные, бежали от гуннов, не пытаясь вступить в бой.
Конные варвары были грозными воинами. Незнакомые римлянам стремена позволяли всаднику прочно держаться в седле и свободно действовать обеими руками, а стрелы, выпущенные из мощного гуннского композитного лука с обратным выгибом, сохраняли свою смертоносность на расстоянии 150 метров. Гунны были практически неуязвимы, так как дальность их стрельбы не позволяла противнику приблизиться на расстояние удара.
Слухи о гуннах еще за 70 лет до описываемых событий услышал и передал нам Аммиан Марцеллин:
«Племя гуннов, о которых древние писатели осведомлены очень мало, обитает за Меотийским болотом в сторону Ледовитого океана и превосходит своей дикостью всякую меру. Так как при самом рождении на свет младенца ему глубоко прорезают щеки острым оружием, чтобы тем задержать своевременное появление волос на зарубцевавшихся надрезах, то они доживают до старости без бороды, безобразные, похожие на скопцов. Члены тела у них мускулистые и крепкие, шеи толстые, они имеют чудовищный и страшный вид, так что их можно принять за двуногих зверей, или уподобить тем грубо отесанным наподобие человека чурбанам, которые ставятся на краях мостов. При столь диком безобразии человеческого облика они так закалены, что не нуждаются ни в огне, ни в приспособленной ко вкусу человека пище; они питаются корнями диких трав и полусырым мясом всякого скота, которое они кладут на спины коней под свои бедра и дают ему немного попреть.
<...> Нет у них разницы между домашним платьем и выходной одеждой; один раз одетая на тело туника грязного цвета снимается или заменяется другой не раньше, чем она расползется в лохмотья от долговременного гниения. Голову покрывают они кривыми шапками, свои обросшие волосами ноги — козьими шкурами; обувь, которую они не выделывают ни на какой колодке, затрудняет их свободный шаг. Поэтому они не годятся для пешего сражения; зато они словно приросли к своим коням, выносливым, но безобразным на вид, и часто, сидя на них на женский манер, занимаются своими обычными занятиями. День и ночь проводят они на коне, занимаются куплей и продажей, едят и пьют и, склонившись на крутую шею коня, засыпают и спят так крепко, что даже видят сны. Когда приходится им совещаться о серьезных делах, то и совещание они ведут, сидя на конях.
<...> Легкие и подвижные, они вдруг специально рассеиваются и, не выстраиваясь в боевую линию, нападают то там, то здесь, производя страшное убийство. Вследствие их чрезвычайной быстроты никогда не приходилось видеть, чтобы они штурмовали укрепление или грабили вражеский лагерь. Они заслуживают того, чтобы признать их отменными воителями, потому что издали ведут бой стрелами, снабженными искусно сработанными наконечниками из кости, а сойдясь врукопашную с неприятелем, бьются с беззаветной отвагой мечами и, уклоняясь сами от удара, набрасывают на врага аркан, чтобы лишить его возможности усидеть на коне или уйти пешком»[5].
Римский историк, перемешав быль и небылицы, познакомил нас одним из первых примеров воздействия «связей с общественностью» — оружия массового поражения, которое безо всяких оснований считается изобретением Нового времени. Гунны умело пользовались тем, что их жуткая слава неслась, опережая войско, и подавляла волю их противников к сопротивлению настолько, что они часто даже не решались поднять оружие на свою защиту.
Так была заложена основа западноевропейского политического мифа о «восточной угрозе». Не Аларих, не Атаульф и не Гейзерих, подрубившие корни Римской империи, а именно Аттила стал черной легендой Запада, наводившей ужас на многие поколения и вошедшей в фольклор. В «Песни о Нибелунгах» жена гуннского вождя Ильдико превратилась в Кримхильду, а сам Аттила в Этцеля.
Впрочем, если от фольклора и, чего греха таить, пропаганды в стиле «исторической политики» перейти к фактам, «гуннский миф» развеивается как туман. В 430–440-х годах гунны прямо или косвенно участвуют во внутриполитической борьбе и усобицах Западной империи, но лишь как послушный инструмент, как наемники. Если они и действуют самостоятельно, то в строгом соответствии с «пожеланиями» правительства Равенны и Рима. Аттила изменил всё.
Империя в агонии
Как мы указывали в книге первой, Римской империей управлял разветвленный бюрократический аппарат, и его первой заботой была развитая налоговая система. Самым важным ее элементом был высокий земельный налог. Система была неэффективной, баснословно коррумпированной, оставляла огромный простор для злоупотреблений — и все же она успешно работала. Самую большую долю государственных расходов поглощала наемная армия (бюрократия по «аппетитам» занимала второе место, с большим отрывом). Собранные деньги и продукты регулярно переправлялись из богатых южных провинций в северные приграничные регионы, а также в Рим и Константинополь.
В конце IV века этой схеме ничто не угрожало, но кризис начала V века привел к тому, что в 430-е годы западная часть империи фактически начала дробиться на независимые королевства, и поступление налогов из множества провинций прекратилось. К тому же новая, уже германская, элита отличалась от своих римских предшественников, мятежных военачальников: те хотели денег, которые давала политическая власть, а германские вожди и короли желали владеть землями, как их соседи, римские аристократы.
Были ли у Запада в 430-х годах собственные армии?
Их почти не было, а войска федератов надежностью не отличались. Гунны как федераты оказались полезнее и эффективнее вестготов. Вспомним, что гуннские мечи стали тем аргументом, который в 426 году вынудил Галлу Плацидию простить Аэция, вначале занявшего сторону узурпатора Иоанна. К гуннам Аэций ушел и через несколько лет, чтобы в 432 году вернуться с войском и принять командование всей армией Западной Римской империи.
Сами гунны вряд ли были многочисленны. Приближавшиеся к границам империи неисчислимые армии Аттилы состояли по большей части из союзных ему племен готов, аланов, скиров, герулов и десятков других народов, включая славян.
Для Равенны гунны были наемниками. Однако Западу, чья казна была пуста, пришлось оплатить услуги гуннов, официально уступив им Паннонию — решение, немыслимое ранее! Поражение бургундскому королевству в 435 году тоже нанесло войско из гуннов, герулов, франков и аланов — конечно, под водительством Аэция. Восстали вестготы в 437–439 годах, и вновь на них идет гуннская армия Аэция.
Аэций вел безнадежную игру: он постоянно поднимал ставки, но, по мере того как империя теряла провинцию за провинцией, бремя, которое ложилось на оставшиеся ее части, становилось невыносимым.
Западная Римская империя попросту надорвалась под этим бременем.
Стратегический удар по Западу и по Востоку
В 432 году вождю гуннов по имени Руа (или Роас) Константинополь платил 350 фунтов, то есть 114 килограммов золота в год. Это была та «иностранная помощь», с помощью которой Рим издавна сеял раздоры между сопредельными королевствами, поддерживая нужных лидеров (сами гунны считали эти суммы данью). Вождю Руа наследовали двое племянников, Аттила и Бледа, с которыми мы познакомились в 439 году при штурме Нарбоны.
В 438 году на правом берегу Дуная у слияния с Моравой, близ города Марга, сошлись представители Восточной Римской империи и гуннов. Оба посольства явились на встречу верхом, и оба отказались спешиваться. Помимо согласования условий выдачи римских пленников и места проведения ярмарок гунны потребовали:
— чтобы Феодосии разорвал договоры со всеми варварами на Дунае;
— чтобы римляне не вступали в союзы с теми народами, которые воюют с гуннами;
— чтобы все гунны, служившие в армиях императора, были изгнаны из пределов империи;
— чтобы империя не смела помогать никакому племени, воюющему с гуннами;
— чтобы в год гуннам выплачивалось не 350 фунтов золота, а 700 фунтов;
— чтобы римляне перестали требовать выдачи пленных с гуннских территорий выдачи не будет.
Послы Феодосия II покорно приняли все пункты этого договора, а для укрепления взаимного доверия выдали двух знатных перебежчиков-гуннов. Как сообщает дипломат и историк Приск Панийский: «Варварам были выданы искавшие убежища у Римлян Унны. В числе их были дети Мамы и Атакама, происходящие из царского рода. В наказание за их бегство Унны, получив их, распяли в Фракийском замке Карее».
Зачем Аттиле понадобились перебежчики, и зачем требование их выдачи он включал практически в каждый «мирный» договор? Историки предполагают, что беглецы, которые были так ему необходимы, — это знатные люди, которые в перспективе могли бы претендовать на лидерство у гуннов. Большинство малозначительных вождей погибли в борьбе за власть или признали власть Аттилы и сошли со сцены. Прочие династические претенденты, в том числе потомки обоих братьев Руа и вероятные претенденты из других «королевских» родов, были, скорее всего, вырезаны вместе с потомками, о чем свидетельствует убийство Бледы.
Некоторым удалось бежать, и они представляли серьезную угрозу для власти Аттилы, так как в рядах гуннов у них оставалось немало скрытых сторонников. Вот их-то и требовал выдать Аттила. Выданных ждала казнь на колу, стандартная мера гуннского «короля», которую переводчик приведенного выше отрывка целомудренно назвал «распятием».
Данные послам инструкции Феодосия II — «мир во что бы то ни стало, мир любой ценой» — объяснить несложно. В 439 году было решено достраивать стены Константинополя так, чтобы они защищали город не только с суши, но и с моря. Но достройка требовала времени, и его следовало выиграть! К тому же Феодосии, вероятно, планировал африканский поход, так как видел
в Гейзерихе угрозу равно для Востока и для Запада. Золота у восточного императора было много, и это золото пустили на покупку драгоценного ресурса — времени.
Правительство Феодосия знало, что покупает не мир, а перемирие. И действительно, под каким-то незначительным предлогом гунны зимой 441 года переправились через Дунай и захватили форты у границы, включая военную базу римлян в Виминации. На все вопросы Константинополя гунны отвечали, что мстят «только за обиды, нанесенные им римлянами; ибо епископ Маргский, перешед в земли их, обыскивал царские кладовые», как писал дипломат и разведчик Приск Панийский, с которым мы вскоре познакомимся поближе.
Епископ испугался, что его выдадут гуннам, и, чтобы погасить конфликт, тайно перебежал к ним сам и в обмен на свою жизнь пообещал сдать город, стоявший на стратегически важном пути. Гунны согласились, дав «слово сделать ему много добра, если он исполнит свое обещание. С обеих сторон даны руки и клятвы в верности. Епископ возвратился в Римскую землю с многочисленною толпою варваров и поставил их в засаду против самого берега реки. Ночью по условленному знаку он поднял варваров, которые и завладели городом с его помощью. Марг был, таким образом, разорен, а могущество варваров возросло после того еще более». О судьбе епископа история ничего не сообщает, но предположительно она была незавидна.
К весне 441 года в Константинополе поняли, что откупиться от гуннов не удалось. Пришлось срочно отзывать подготовленные для карфагенской экспедиции легионы с Сицилии и возвращать на места расположения войска, временно взятые с Балкан для отвоевания Африки. Таким образом, удар гуннов, нанесенный в нужное время, хоть поначалу и не слишком значительный, стал стратегическим ударом по Римской империи, разом по Востоку и по Западу.
Затем гунны в 442 году осадили и взяли город Наисс (современный Ниш), и тут всем стало ясно, что баланс военной мощи серьезно нарушен. Отлично укрепленные Виминации и Наисс гунны захватили с применением осадной техники! Прежде за варварами такого не водилось: гунны были известны традицией побеждать в бою силами конных лучников, а вот умений строить и применять осадные орудия они ранее не проявляли.
Возможно, источником инженерного опыта гуннов была их служба под командованием Аэция, когда они воевали в Галлии с франками в 420-х годах, а в 439 году в составе армий Запада наблюдали за осадой Тулузы. Какими бы ни были истоки военного мастерства гуннов, теперь перед ними лежал свободный путь на Балканы и Пелопоннес.
Передвижения армий поздней античности были небыстрыми. Войска с Сицилии критически запаздывали. После падения Наисса в 442 году пришлось заключать мир на условиях гуннов, а те еще раз удвоили ежегодный платеж, который теперь составлял 1400 фунтов золота в год. Они осознали, что стричь имперскую овцу теперь не составляет ни малейших трудностей.
Римская империя — данник гуннов
Римская империя так ослабла, что даже объединенными силами Запада и Востока не могла воевать на два фронта одновременно — с вандалами и с гуннами. Последствия заключенного в 442 году нового договора с вандалами были настоящей катастрофой и для Западной Римской империи в целом.
Подвоз зерна в европейские порты продолжался, но налоговые поступления почти прекратились, потому что Бизацена и Проконсульская Африка были захвачены вандалами, а выплаты из Нумидии и Ситифенской Мавретании уменьшились на 80–90 процентов. Паннония частью лежала под гуннами, в Галлии хозяйничали бургунды и вестготы. Империя лишилась почти двух третей своей налоговой базы, а ее оборонные нужды не уменьшились, но существенно выросли.
Это был финансовый крах Запада. Денег нет, и взять их неоткуда.
Западная империя, две трети доходов тратившая на содержание армии, ответила введением режима жесткой экономии. Имперским чиновникам запретили налоговые откупы, всем без исключений сделали недоступной льготную аренду земель, в том числе церковных, и уничтожили все привилегии и права при начислении податей и сборов.
Землевладельцы начали проявлять нежелание платить налоги, а западному императору оставалось только увещевать их:
«Мы не сомневаемся: всем людям приходит на ум, что нет ничего более важного, чем подготовить многочисленную сильную армию… на случай, если для государства настанут трудные времена. Но из-за различных расходов мы не смогли провести соответствующие приготовления… кои должны явиться залогом всеобщей безопасности… и ни для тех, кто недавно дал присягу, поступив на военную службу, ни даже для закаленной в боях армии тех вспомоществований, что разоренные налогоплательщики выделяют с великим трудом, по-видимому, не хватает, и, судя по всему, из этого источника невозможно получить достаточно поступлений, чтобы одеть и прокормить [солдат]».
Пришлось урезать оборонные расходы и немного сократить армию — вероятно, за счет пограничников-лимитанов, от которых уже было немного толку. Тем не менее, как только римские войска вернулись с Сицилии, Восточная Римская империя заняла жесткую позицию. Выплату дани гуннам прекратили и занялись подготовкой войск, их пополнением и обеспечением. Восточную армию усилили набором малоазиатских разбойников-исавров, лагеря укрепили и отремонтировали, заготовили провизию и амуницию.
Эта внезапная активность объясняется просто. В 444 году в Равенне и Константинополе узнали, что Аттила убил своего старшего брата Бледу и что теперь ему принадлежала безраздельная власть над своим народом. В империи тут же решили, что у гуннов разгорелись внутренние свары, которыми было грех не воспользоваться, и что пришло время ответного удара.
Расчет оказался неверным. В 446–447 годах гунны разгромили две римские армии, а затем взяли и разрушили около ста городов Балкан и Пелопоннеса. Феофан Исповедник перечисляет взятые гуннами крупные города: «…Ратиарию, Нассу, Филиппополь, Аркадиополъ, Константию и множество других городов, и, разбивши полководцев римских, захватил бесчисленное множество пленных и добычи. Одержавши такие победы, он раздвинул свое владычество от одного моря до другого, от Понта до Каллиполя и Систа, покорил себе все города, кроме Адрианополя и Ираклеи, называвшейся прежде Перинфом, и уже приближался к крепости Афире».
Главное последствие этого похода в том, что из разрушенных Аттилой балканских городов навсегда ушла римская жизнь. Рима на Балканах больше не было.
Гунны пошли дальше, до Фермопил и Галлиполи, и теперь угрожали Константинополю.
Неизвестно, насколько успешным воином показал бы себя Аттила в столкновении с римскими войсками того времени, но шантажистом он был непревзойденным, да и в искусстве запугивания ему не было равных. Восточный император вновь уплатил за мир: он обязался немедленно отдать 6000 фунтов золота и каждый год выплачивать Аттиле еще по 2000 фунтов. Также август вновь повторил обязательство не брать на службу подданных Аттилы и не давать им убежище.
Скажем сразу: восточный император не скупился на обещания, но выполнять их не торопился. Он легко переиграл Аттилу. Гунн попросту не осознавал, насколько была богата Восточная Римская империя, и не понимал, что Константинополь откупается мелкими подачками, равными примерно годовому доходу крупного поместья.
Но отчего умное и осторожное правительство императора Феодосия II не снаряжает армию, чтобы выбить степняков с Балкан и Подунавья? Отчего предпочитает откупаться тоннами золота и велит послам терпеть унижения?
Новая стратегия Константинополя