Дэниел посмотрел на Перл, потом повернулся ко мне.

– Поговори с Абраном. Пусть вынесет этот вопрос на общее голосование. Сбавлять скорость, чтобы обойти шторм, или нет?

– Посреди зимы к Долине не подберешься. Время терять нельзя, – возразила я.

Отвернулась к палтусу и стала отпиливать ему голову.

– Майра, Абран никого другого не послушает.

– Не доверяю я тебе! – выпалила я.

Потом утерла лоб рукавом и устремила на Дэниела испытующий взгляд.

Между его бровями залегла морщинка. Губы поджаты. Мои слова явно задели его за живое.

– Не знаю как ты, а я хочу, чтобы мы приплыли в Долину целыми и невредимыми, – произнес Дэниел.

– Вот сам с Абраном и договаривайся, – бросила я и вернулась к работе.

Дэниел скрылся в кают-компании. На палубе воцарилась тишина: только волны накатывали на борт и мой нож отделял от рыбьего мяса чешую. Я поднялась, притащила ящик с солью и стала срезать спинной плавник.

Но постепенно голоса, доносившиеся из кают-компании, звучали все громче и громче. Один принадлежал Дэниелу, другой Абрану.

Я вытерла ладони о штаны и поспешила в кают-компанию. Дэниел и Абран стояли друг против друга. Их разделял стол. Марджан замерла рядом с кухонной занавеской. Пальцы сцеплены в замок, голова опущена. Лицо Абрана раскраснелось, руки сжаты в кулаки. Дэниел застыл неподвижно, как каменный.

– Если сбавим скорость, северные течения будут относить нас в сторону. А когда доплывем до Долины, из-за льдов к берегу не подойдем, – доказывал Абран.

– Я все понимаю, но выдержит ли «Седна» такую бурю – большой вопрос, – возразил Дэниел. – Время терять не хочется, но риск слишком велик. Дело того не стоит.

– Надо голосовать, – тихо проговорила Марджан.

Абран бросил на нее недобрый взгляд.

– Нет, не надо. Это мне решать.

– Я же не могу прокладывать курс через… – начал было Дэниел.

Абран стукнул кулаком по столу.

– Через что велю, через то и проложишь!

Абран отвернулся от стола и присел на край, подперев подбородок кулаком. Только тогда он заметил в дверях меня.

– Тоже пришла требовать, чтобы мы сбавили скорость? – спросил он.

Я поглядела на Дэниела, потом опять на Абрана. Оба меня обманывали. На обоих нельзя положиться.

Но Дэниел знает, о чем говорит. В погоде и течениях он разбирается. Если он прав, и шторм действительно предстоит мощный, запросто останемся без мачты или без грота.

Но что будет, если подплывем к Долине, когда зима окончательно вступит в свои права? К берегу не подойти, а запасы уже сейчас на исходе. Нет, нам обязательно надо встать на якорь и высадиться на твердую землю. С каждым днем все больше шансов, что Роу посадят на корабль-ферму. Всякий раз, когда всходит белая луна, дрейфующая в черном море, точно айсберг, сердце сжимается от дурных предчувствий.

Я представила, как Роу жилось в Долине, когда там разразилась эпидемия. Вот она завтракает в маленькой столовой: может, хлебом, а может, овсянкой. И вдруг – тревожные звуки. Жители деревни несутся во весь опор, постоянно оглядываясь на то, от чего бегают. Шум, крики, топот ног по твердой земле…

Наверное, Роу решила, что волна перехлестнула через горный склон и Долину вот-вот затопит.

А потом прямо перед ней в женщину вонзается стрела. Роу бросается бежать, на нее налетают люди. В воздухе висит запах крови, от него во рту у Роу металлический привкус. Может быть, она укрылась в церкви, где теперь работает салун, или в кирпичном домике, единственное окно которого выходит на колодец.

Роу присела на корточки под окном. Она тяжело дышит, кровь стучит в ушах. Она пытается унять сердцебиение. Наконец отваживается выглянуть в окно и видит, как два пирата сбрасывают труп в колодец. Труп с почерневшими конечностями, весь покрытый язвами.

А может быть, Роу в это время сидела в доме, скрытом в укромной горной расщелине, и ни о чем не подозревала. А когда вышла, глазам своим не поверила: полдеревни сожжено дотла, в воздухе висит тяжелый запах болезни.

Но как бы там ни было, теперь это не имеет значения. Главное, чтобы мы не опоздали.

У меня зачесалась губа. Я смахнула с лица рыбью чешую. На губах остался привкус крови. В глаза Дэниелу и Марджан я старалась не смотреть.

– Давайте заколотим окно кают-компании. Подготовимся к шторму, но паруса снимать не будем, – выговорила я.

Дэниел протяжно вздохнул. Когда отважилась на него взглянуть, его взгляд чуть не сбил меня с ног – столько в нем было разочарования.

– Держим курс на северо-восток, – кивнул Абран. – От маршрута не отклоняемся. Идем на всех парусах.

Абран вышел из каюты, Марджан скрылась за кухонной занавеской.

Я подошла к полкам и достала ведерко гвоздей. Руки подрагивали от волнения. Я вытащила пригоршню гвоздей. От ржавчины на ладонях остались оранжевые разводы.

Прежде чем выйти из кают-компании, Дэниел остановился возле меня.

– Плохой ты выбрала способ мне отомстить, – тихо произнес он.

– Ты сильно переоцениваешь свое влияние на мои решения, – буркнула я.

Дэниел снова вздохнул:

– Если придется, просто брошу плавучий якорь, и все. Абрана спрашивать не стану. Пусть меня лучше за борт выкинут, но кораблю затонуть не дам.



Дэниел вышел. От сильного ветра дверь мотало туда-сюда. У меня замерло сердце. Самодельные петли скрежетали. Я кинулась к двери и захлопнула ее поплотнее, но она все равно тряслась под моими ладонями.

Глава 43

К обеду ветер усилился. Пока ели, он завывал вокруг кают-компании. Все сидели молча, уткнувшись в миски. Ближе к вечеру небо потемнело, линия горизонта исчезла. Казалось, и небо, и море стали плоскими, будто их расплющила гигантская рука. Я то и дело находила повод дотронуться до Перл: убирала волосы ей за ухо, поправляла рубашку. Эти нервные жесты лишний раз доказывали, что мое спокойствие – всего лишь видимость. Перл только отмахивалась. Даже воздух изменился, стал напряженным, будто туго натянутый канат. Пахло чем-то сладким и резким.

Марджан убирала продукты и кухонную утварь в шкафы и свободные ящики. И то и другое она заколачивала гвоздями. Дэниел обходил Абрана стороной, а Уэйн предложил нашему капитану идти по направлению ветра без парусов.

– Ну уж нет, опускать паруса и сливаться с волной пока рано. Поплывем сквозь шторм, – объявил Абран.

У меня по коже пробежал холодок. Я видела: после Сломанного Дерева Абрана распирало от желания кому-то что-то доказать, но такого безрассудства не ожидала.

Дэниел рифил грот. Стоило Абрану это заметить, и во взгляде вспыхнула ярость. Он бросился к Дэниелу и оттолкнул от паруса.

– Я сказал – полный вперед! – перекрикивая завывания ветра, рявкнул Абран.

Дэниел отпихнул его локтем и снова повернулся к гроту.

– Высажу! – взревел Абран.

Вздыбившаяся волна врезалась в «Седну». Нас закачало, как неваляшку. На палубу хлынул обжигающе холодный поток белой пены. Я побежала в кают-компанию, собрала все удочки в охапку и обмотала тросом. Перл вошла следом и потянула меня за рукав.

– Мама, мы утонем, – прохныкала она.

Я обернула другой конец веревки вокруг полки и затянула узел.

– Заверни мои крючки в эту тряпку и засунь на самое дно корзины, – велела я, протягивая ей кусок ткани.

– Опять не слушаешь! – Перл топнула ногой.

Я сунула ей охапку наживок.

– Их тоже убери.

Перл подчинилась, но ее губы сжались в тонкую нитку.

– Ненавижу тебя! – буркнула она.

Завывания ветра заглушали ее голос, но я разобрала.

Стиснув зубы, обернула трос вокруг полки, потом – вокруг ручек корзин и ведер.

– Может, шторма все-таки больше ненавидишь?

– Не хочу утонуть.

На лице Перл застыла мольба. Глаза круглые от страха. Она чуть подалась вперед, будто едва сдерживалась, чтобы не кинуться в мои объятия.

Я завязала узел, опустилась на колени и прижала дочку к груди. Исходивший от Перл нежный запах подействовал на меня успокаивающе.

– Не бойся. «Седна» не перевернется и не затонет. Дэниел знает, как провести корабль через шторм, – подбадривала я ее с уверенностью, которой не ощущала.

Я поцеловала кончики пальцев и прижала к ее губам. Перл слабо улыбнулась.

Тут в кают-компанию ворвался Абран. Хлопнув дверью, он рухнул на стул.

– Вот сукин сын! – буркнул он.

Уселся нога на ногу и запустил пальцы в волосы. Так и сидел, покачивая ногой и барабаня пальцами другой руки по столу. А когда посмотрел на меня, глаза у него были дикие, безумные. В них застыло что-то, похожее на удивление.

– Вода холодная, – ни с того ни с сего произнес Абран.

Я взяла Перл за руку. Мы вышли из кают-компании и направились к люку, ведущему в трюм. У кормы стоял Дэниел. Он зафиксировал руль так, что наш нос разреза́л волны. Небо стало почти черным, будто кто-то залил его чернилами. Над нами нависали тяжелые тучи. Перед кораблем вздымалась целая стена воды. Она неумолимо приближалась к носу «Седны», становясь все выше и выше. Как же нам преодолеть эту угрожающе черную стену? Я вцепилась в грот-мачту. Только бы нам с Перл удержаться на ногах! Вспомнилось, как мама смотрела на нависшую над ней волну, перед тем как та ее захлестнула.

Перл так крепко стиснула мою кисть, что руку обдало волной боли. Моя любовь к дочке вспыхнула ярче, проступила с ослепительной ясностью. Вот она, часть меня, которую ничто не изменит.

Сначала нас пробрал до костей холод. Потом палуба стала скользкой. Ноги разъезжались, будто на льду. Нас откинуло в сторону. Единственным нашим якорем была моя рука, отчаянно вцепившаяся в мачту. Тут ударила вторая волна и оторвала нас от мачты. Мы, отплевываясь, растянулись на палубе.

По палубе текли потоки пенившейся воды. «Седна» выпрямилась, потом снова качнулась, будто вот-вот упадет. Дэниел кинулся к нам. Схватил меня за руку и потащил нас с Перл в кают-компанию. Перл подпрыгнула и, обхватив ногами мою талию, спрятала лицо у меня на шее.

Вот наш корабль взлетел на другую волну. Нас швырнуло вперед. А потом «Седна» рухнула вниз. Корабль столкнулся с водой, и воздух расколол треск, заглушивший даже рев ветра и грохот волн.

Мы с Дэниелом и Перл не вошли, а упали в дверь кают-компании. С трудом поднялись на четвереньки.

Уэйн кричал Абрану, пытаясь перекрыть рев бури:

– В трюме течь по шву корпуса! Вода хлещет, а нас еще и болтает! Томас сейчас там, пытается заделать дыру, но…

Абран ни на кого не смотрел. Он не отрывал взгляд от палубы.

– Слишком поздно, – пробормотал он.

Дэниел встал.

– Полезай в трюм, помоги Томасу! – рявкнул он, обращаясь к Абрану.

Джесса держалась за живот. Ее рвало прямо в воду у нее под ногами. Уэйн схватил ее за руку и потащил к двери.

– Нужно бросить плавучий якорь, – сказал мне Дэниел, роясь в коробках на полках. – Черт! Хоть бы подписали их, что ли!

К нам подбежала Марджан и вытянула плавучий якорь из деревянного ящика. Он представлял собой ворох рваной парусины, за которой тянулся длинный трос. Плавучий якорь напоминал массивного, обтрепанного воздушного змея.

Корабль накренился вправо. Мы все заскользили по мокрой палубе. Я схватила Перл, она налетела на меня. Нас швырнуло об стену. Стол и стулья мотало по кают-компании вместе с нами. Их ножки царапали палубу с таким визгливым скрипом, что он прорывался даже сквозь рев бури.

Дэниел встал первым и, покачиваясь, добрался до Марджан. Взял у нее якорь.

– Веди Перл в трюм! – прокричал мне Дэниел.

Я закашлялась, выплевывая соленую воду, и похлопала Перл по спине, чтобы она последовала моему примеру.

Нельзя просто бросить плавучий якорь, и все. Сначала нужно опустить грот и лечь в дрейф. Дэниелу одному не справиться.

– Марджан, пожалуйста, отведи Перл в трюм, – попросила я.

Взяла Перл за плечи и хотела подтолкнуть к Марджан, но дочка развернулась и обхватила меня за талию.

– Не надо! – взвыла она. – Пойдем вместе!

– Я должна помочь Дэниелу, – возразила я, хотя грудь сдавило, будто обручем. – Ты там будешь не одна, а я скоро приду – обещаю.

Маленькое тельце Перл сотрясалось от рыданий. Я с трудом оторвала ее от себя.

– Пожалуйста, не бросай меня, – еле-еле выговорила сквозь слезы дочка.

– Марджан, я тебя очень прошу, – только и произнесла я.

Марджан взяла Перл на руки и вышла с ней из кают-компании. На секунду вспышка молнии осветила лицо дочки: несчастные глаза, волосы, от ветра и соленой воды стоявшие вокруг головы, как пух одуванчика… Казалось, Перл держалась из последних сил.

Мы с Дэниелом, скользя по палубе, кое-как добрались до кормы. От холодной мглы и завываний ветра в голове не осталось ни одной мысли. Ровный гул в ушах не стихал ни на секунду. Он будто исходил изнутри меня, а не снаружи. И вода, повсюду вода – дикая, неукротимая. Стремительная сила, сокрушающая все на своем пути. Меня охватила паника. Вспомнились те далекие дни, когда наводнения и шторма уничтожили все, что было мне знакомо. Машины переворачивались и врезались в дома. Старое дерево вырвало из земли с корнями, будто его выдернула гигантская рука. Ветер швырял птиц на заборы и стены.

Дэниел одной рукой вцепился в даунриггер, второй держал меня. Только благодаря этому нас не смыло за борт. Онемевшими, негнущимися пальцами я пыталась обмотать якорный канат вокруг кнехта. А перед носом корабля вздымалась новая волна. Вот уже оформился гребень. Наконец я затянула узел и перебросила плавучий якорь через планшир. Волна обрушилась на нас. Мы оба пригнулись. Нас захлестнули потоки воды.

Канат натянулся. Мы прижались к планширу. Корабль потащило в сторону. Он начал поворачиваться, пока не встал носом к волнам. Конечно, волна и сейчас может ударить нам в борт и опрокинуть нас, но я постаралась об этом не думать. Дэниел уже подбирался по мокрой палубе к грот-мачте.

Мы с Дэниелом взялись за блок и такелаж. Но Уэйн зарифил парус так плотно, что у нас никак не получалось его ослабить. Я все не могла разглядеть трос. Даже сама мачта казалась размытой тенью. Онемевшие пальцы снова и снова скользили по тросу, но толку никакого.

– Полезай в трюм! – прокричал Дэниел и оттолкнул меня в сторону.

– Мачту потеряем! – крикнула я в ответ, но Дэниел не услышал: в нас врезалась очередная волна. Одной рукой он обхватил меня за талию, второй вцепился в мачту. Нас обоих отнесло вправо, точно мы были тряпичными куклами. Ноги скользили по палубе, вода пенилась вокруг щиколоток.

Как только мы снова обрели равновесие, я отпихнула Дэниела локтем. Пальцы опять нащупали трос. Палуба выровнялась. Казалось, и ветер, и волны на секунду застыли, и весь наш крошечный мирок замер в тревожном ожидании. Перед нами росла новая стена воды, намного выше остальных. Такая же обрушилась на мою маму.

Дэниел схватил меня и понес, а скорее, поволок к люку. Поднял его и столкнул меня вниз. Прыгнул следом и с металлическим щелчком закрыл люк на задвижку. Но этот звук утонул в завываниях ветра и реве волн.

Глава 44

Я прижимала к себе Перл. Ее голова лежала у меня на груди. Я опустила подбородок ей на затылок. Перл свернулась калачиком. Она больше не дрожала. Все ее тело расслабилось, обмякло. Я несколько раз пыталась с ней заговорить, бормотала ободряющие слова, но Перл не отзывалась. Казалось, она укрылась в какой-то потайной комнате внутри себя, куда не впускала даже меня. Моя маленькая морячка, боящаяся моря.

Мы все собрались в общей спальне и сидели на койках, как на насестах. Томас и Уэйн заткнули дыру в трюме тряпками, а сверху заколотили досками. Под напором воды трещины в дереве распирало, доски раскалывались и стонали. Вода медленно растекалась у нас под ногами. «Седну» качало туда-сюда. Щепки плавали в воде, точно игрушечные кораблики. Их мотало из стороны в сторону, а потом выносило из каюты в коридор, и они скрывались из вида.

«Седна» снова и снова ухала вниз с гребня волны. Казалось, внутри черепа разносилось эхо. Наверху не смолкал треск. У нас на борту не хватит дерева на столько брусьев. Ото всех пахло по́том, одновременно и сладким, и соленым. Запах страха.

Сквозь иллюминатор вверху стены виднелись вспышки молний. Они на секунду выхватывали членов команды из темноты, а потом знакомые фигуры снова исчезали. Из-за этого казалось, будто я в каюте одна. Знакомое ощущение: неотступный страх, что я вот-вот буду похоронена в водяной могиле. Буду отчаянно хватать ртом воздух, но не смогу сделать ни единого вдоха.

Я снова подумала о маме. Вспомнила, как корзина яблок выпала из ее рук. Неужели ее скелет теперь – дом для рыб и морских растений? А ребра – крыша для анемонов?

От ужаса меня пробила дрожь. «Нам ни за что не выбраться из этого шторма живыми», – пронеслось в голове. Значит, вот каким способом вода заберет нас. Я представила себя в океанской могиле. От подводного света кожа выглядит синей, волосы колышутся, словно водоросли, кораллы вырастают из костей. Новая часть нового мира.

«Пощади нас, – молилась я любому божеству, любому высшему существу, наделенному властью. – Прошу тебя, не дай нам затонуть». Лихорадочно пыталась сообразить, что предложить взамен. Сразу подумала о цели нашего плавания. О моем отчаянном желании добраться до Роу.

«Нет, – возразила самой себе я. – Что угодно, только не это».

Бросить поиски Роу значит окончательно признать то, чему я уже наполовину поверила. Что, бросив меня, Джейкоб поступил правильно. Что я и впрямь не в состоянии выжить в этом новом мире.

«Забирай что-нибудь другое, – попробовала я поторговаться с высшей силой. – Только не отнимай моего последнего ребенка».

Перл погладила одну из своих змей, свернувшуюся у нее на коленях. Я провела пальцем по длинному телу. Змеиная кожа оказалась на удивление мягкой. Змея отпрянула. Вспыхнула молния. Змея открыла глаза. Перл тоже. А потом все опять погрузилось в темноту.



В каюту проникал тусклый предзакатный свет. Некоторые задремали. Невольно уснули, чтобы во сне скрыться от этого ужаса. Раз ночь еще не наступила, значит шторм длился не так уж и долго. Я почти пожалела, что еще светло. Лучше бы получить передышку до утра и только тогда увидеть весь масштаб разрушений. Боялась, что сейчас мне этого зрелища не вынести.

Вода стояла в каюте на уровне фута. Теперь через пробоину проникала лишь тонкая струйка. Она просачивалась между досок, которыми заколотили дыру. Перл тряслась от холода. Я завернула ее в одеяло.

Мы молча вылезли из трюма. Да, мы выжили, но ни радости, ни благодарности не испытывали: только глубокое потрясение. В воздухе витал молчаливый вопрос: да, шторм мы преодолели, но сумеем ли выстоять в затишье после бури? Я понимала: худшее впереди. Дни после наводнений всякий раз оказывались более суровым испытанием, чем сами наводнения. Необходимость все восстанавливать – вот что выбивает почву из-под ног.

Окидывая взглядом палубу «Седны», я вспоминала городки в Небраске, которые сровняло с землей торнадо. Острые углы разрушенных зданий, мебель посреди улицы, слишком тяжелая, чтобы ее поднять, машина на дереве, дом без крыши.

Палуба была залита водой и усеяна мусором: обрывки канатов, куски дерева, гвозди и разорванный парус. Дверь кают-компании сорвало. Грот тоже. Но грот-мачта стояла на месте. Я облегченно вздохнула. Верхний рей, по-прежнему привязанный к грот-мачте, свесился за борт. Разорванный фок колыхался на ветру.

Даунриггер опрокинуло. В основании зияла трещина. Ни дать ни взять дерево, в которое ударила молния. Я обругала себя за то, что не догадалась заранее его снять. Ведь даунриггер будем чинить в последнюю очередь, и то если хватит материалов.

Я не хотела верить своим глазам. Пусть шторм окажется всего лишь сном. Сейчас моргну, и все опять будет в порядке. Тоска сжала сердце железной рукой, но я ей не поддалась. Нет времени горевать. Разве мы можем бросить все и предаться унынию, когда предстоит так много работы?

А вокруг простиралась спокойная морская гладь. Как будто ничего не случилось. Небо серое, а вода кажется как-то мягче, будто мир вычистили и отдраили, и теперь он дышит новой свежестью.

Томас первым нарушил молчание:

– Проверю, сколько у нас досок и дерева.

– Сегодня ничего отремонтировать не успеем, – возразил Абран.

– Надо хотя бы убрать с палубы мусор и понадежнее заделать дыру в трюме. Посмотрим, что из снастей еще можно использовать, – сказала я.

Мысленно велела себе собраться с духом. У нас один путь – вперед.

– Значит, до утра будем дрейфовать? – спросила Марджан.

В первый раз я услышала в ее голосе страх.

– Мы бросили плавучий якорь, – успокоил ее Дэниел. – Далеко он нам уплыть не даст, так что с курса собьемся несильно. К тому же у нас остался фок.

По тону Дэниела я поняла, что при навигации от одного фока пользы мало.

У меня сжалось сердце.

– Уэйн, проверь, цел ли руль, – попросила я.

Тот кивнул и, перебираясь через обломки, направился к корме.

– Парусины на новый грот хватит? – спросила Марджан.

– Только если он будет меньше старого, – ответил Томас.

Тут Перл не выдержала. Выпустила мою руку и отпрянула.

– Ты не послушала Дэниела! – уставившись в пол, выпалила она.

– Что, милая? – переспросила я. Села на корточки и попыталась заглянуть ей в глаза.

– Из-за тебя мы поплыли через шторм. Тебе на всех плевать! И на меня плевать. Тебя никто не волнует, только она. Быстрее в Долину! Быстрее в Долину! – нараспев передразнила Перл. – Ее руки сжались в два крошечных кулачка. Дочка подняла голову. Наши взгляды встретились. – Ненавижу тебя! – выкрикнула она мне в лицо.

Я ошеломленно застыла. Даже не нашлась с ответом. Так и сидела перед Перл на корточках. Все неловко переминались с ноги на ногу. По воде на палубе даже рябь пошла. Меня обжег острый стыд. Я вспомнила лица членов команды, когда они узнали, что я обманула их ради Роу. Казалось, их гнев и осуждение – твердые, осязаемые предметы, которые до сих пор со мной.

– Перл… – произнесла я и потянулась к ней. Хотела дотронуться до ее плеча, но дочка сбросила мою руку. – Перл, будь ты на ее месте…

– Но я не на ее месте! – Перл упрямо выпятила подбородок. Мрачно глядя на меня, она скрестила руки на груди. – Ты ее больше любишь.

– Это невозможно, – тихо возразила я.

Сердце рвалось на части. Что бы я ни делала, все не так. Чему я научила Перл? Заставила почувствовать себя ненужной?

Уэйн крикнул с кормы, что руль на месте.

– Надо вытащить рею из воды. Нас из-за нее развернуло, – произнес Томас.

Джесса вызвалась ему помочь. Дэниел вполголоса сказал что-то остальным. Кажется, велел проверить, что уцелело в кают-компании. Мимо нас проплыла дохлая рыбина. Все явно жалели меня и хотели дать нам с Перл возможность поговорить наедине.

– Пойду уточню наши координаты, – обратился ко мне Дэниел. Он говорил тихо и робко, будто извинялся.

Перл разжала кулаки и вскинула голову. Ее подбородок дрожал, глаза быстро моргали.

– Невозможно любить одну дочь больше, чем другую, – произнесла я. – Вся моя любовь принадлежит вам двоим. Нельзя отдавать ребенку больше или меньше – только все и сразу. Если бы я спасала тебя, Роу пришлось бы пройти через то же самое. Но вышло по-другому. – Я смахнула слезу со щеки. – Прости, что из-за меня мы попали в шторм.

– Ты меня никогда не слушаешь, – повторила Перл.

Я уловила в ее голосе интонации Джейкоба. Сколько раз он твердил мне то же самое? Я опустила взгляд и уставилась на залитую водой палубу. Как же я от всего этого устала! Делать выбор, брать на себя ответственность… На секунду захотелось погрузиться в морские глубины и скрыться от всех.

Перл шагнула ко мне и взяла меня за руку.

Я вздрогнула от ее прикосновения.

– Прости, – повторила я.

Искренне, от всей души.

Перл смахнула слезы тыльной стороной руки.

– Пойду покормлю Чарли, он голодный, – сказала она.

Я кивнула. Перл направилась обратно к трюму, спрыгнула в люк. Глядя ей вслед, я думала: как же она ошибается!

Душу разъедала горечь. Я хотела объяснить Перл: дело не в том, что я люблю Роу сильнее. Просто во мне скрываются мрачные, темные чувства, и они тоже направляют мои решения. Гнев, страх – они перемешиваются с любовью, и я не в силах отделить их от нее. Мои чувства – как море, сливающееся с небом. Не разглядишь, где заканчивается одно и начинается другое.

Перл никогда не поймет, что за бремя на мне лежит. Какой трудный выбор мне приходится делать изо дня в день. Мы живем бок о бок, но с таким же успехом могли бы обитать в разных мирах. Мы ничего друг о друге не знаем. Я скрываю от нее все так же, как моя мама скрывала от меня. А Перл? Какие у нее тайны? Что за темные потоки бурлят в ее душе, отравляют ее любовь, вырываются из глубоких расщелин, невидимых моему глазу?

Мимо меня проплыла рыбка, маленькая, серая, с раной на брюхе. По воде за ней тянулся кровавый след. Я схватила рыбу, и она забилась в моей руке. Трепетавшая чешуя переливалась на солнце.

Глава 45

Тем вечером мы выловили из моря рей и рассортировали все поврежденные снасти и утварь на две горки: что можно починить, а что нельзя. На следующий день я села на палубе и прислонилась к планширу. Займусь починкой фока. Марджан дала мне коробку с обрезками ткани, чтобы зашить дыры и прорехи.

Я размышляла, как же теперь рыбачить без даунриггера, но тут подошел Дэниел и сел рядом со мной. Я отодвинулась, продолжая класть стежки.

– Видел, ты с утра трески наловила, – начал разговор Дэниел.

Да уж, наловила: за четыре часа две рыбины. Нет, так дело не пойдет. Надо что-то придумать, а то урежут пайки, а они у нас и так небольшие.

– Томас с Уэйном почти закончили новый рей, – сообщил Дэниел. – Получился не хуже старого.

Я не ответила.

– Джесса кроит новый грот, – продолжил Дэниел. – Он, конечно, будет меньше старого. Намного меньше. Но плыть сможем.

– Надолго задержимся? – спросила я.

– Скажу так – когда придет время бросать якорь, течения будут сильнее, чем мы рассчитывали.

Я закусила губу и вдела нитку в иголку. Положила кусок парусины поверх прорехи и стала пришивать заплатку.

– Боишься, что за нами гонятся пираты? – спросила я.

Налетел порыв ветра, и парус облепил мне колени. Я выругалась. Дэниел наклонился ко мне и помог опять расстелить парус на палубе. Он двигался осторожно, будто после вспышки Перл я, по его мнению, нуждалась в особой заботе. А может быть, Дэниел понимал, как мне стыдно, что решилась плыть сквозь шторм. Этот стыд застрял у меня в горле, точно кусок пластика. Хочется вытолкнуть его наружу, но разве это возможно? Мой позор – как твердый предмет, который я случайно проглотила, и теперь он будет лежать у меня в желудке тяжелым грузом и переживет меня. Бывает, распорешь брюхо чайке, вынешь кишки, а в них мелкие, твердые куски пластика: постукивают друг о друга, а перевариться не могут.

– Немного боюсь, – ответил Дэниел. Разгладил складку и выпрямил парус. – Перед смертью мама все пела одну песню: «Будь у меня крылья, как у голубки Ноя, полетела бы через реку к тому, кого люблю я…»[10] – пропел Дэниел низким, чистым голосом. – Ей эту песню еще моя бабушка пела. А я-то был уверен, что это песня про моего отца. Про то, как мама по нему скучает.

Дэниел замолчал. Я думала, больше он ничего не расскажет, но вскоре Дэниел продолжил:

– А потом я заметил, что, когда мама поет, глаз с меня не сводит. Однажды ночью дотронулась до моего лица. – Дэниел вытянул руку и коснулся моей щеки костяшками пальцев. – К тому времени она уже теряла зрение. Казалось, мама искала меня. Она все просила: «Не уходи, не уходи». Я пообещал, что не брошу ее, но мама не успокаивалась. Только когда она умерла, я понял, что она хотела мне сказать: «Не сдавайся». Она чувствовала, что внутри у меня все заледенело. Только холод и пустота. Мне казалось, я был с мамой до конца, а на самом деле не был.

Вдалеке послышались крики чаек. При звуке их голосов я испытала облегчение. Значит, на много миль вокруг море спокойное. Я завязала на нитке узелок и перегрызла ее зубами. Дэниел смотрел на меня. Я не сводила глаз с парусины, молча дожидаясь продолжения.

– Вот поэтому ты мне и понравилась, – произнес Дэниел так тихо, что я подалась к нему, иначе ни слова бы не разобрала. – Ты никогда не уходишь в себя. Даже на пару минут.

И тут я поняла, отчего с Дэниелом чувствую себя не в своей тарелке. Его добрые слова для меня – как вода для человека, которого мучает жажда. Если вовремя не сдержусь, с жадностью проглочу все до капли и попрошу еще. До сих пор я держалась на том, что жила одна и брала от мира как можно меньше. Порой самой не верилось, как мало мне надо. Только то, что необходимо для выживания, и почти ничего сверх этого. Я гордилась тем, сколько лишений могу вынести. Но жажда большего горела во мне, будто неугасимое пламя. Оставалось надеяться, что она никому не видна.

Обе наши головы склонились над парусиной. Дэниел прижимал парус к палубе, чтобы его не трепал ветер, я держала иглу и заплатку. Заметила единственную седую прядь на виске Дэниела. Она ему не идет: он выглядит слишком молодо. Ветер взметнул мои волосы. Перед лицом разыгралась целая темная буря. Я резко закинула волосы за спину. Оттого, что сидела рядом с Дэниелом и видела себя его глазами, сердце почему-то билось быстрее.

– Значит, Абран служил на корабле «Черной лилии»… – произнес Дэниел и вопросительно взглянул на меня.

Я сжала губы в тонкую нитку и едва заметно кивнула.

– Тогда, если они поплывут за нами, Джексон объявит команде, что их задача – наказать Абрана и захватить Долину. «Черной лилии» не помешает опорный пункт на севере. Так же Джексон объяснит свои действия командиру. Но его главная цель – я. Джексон дал клятву, а слово он держит.

Я крепко зажмурилась, потом снова открыла глаза. Даже думать не хотелось о том, что за нами погоня.

– Расскажи еще про Джексона, – попросила я.

– Он меня всегда защищал.

Дэниел вздохнул и посмотрел на меня. В его взгляде было столько боли, что у меня сжалось сердце.

– Однажды зимой мы катались на коньках на речке и я провалился под лед. Джексон прыгнул в холодную воду, вытащил меня, а потом развел на берегу костер, чтобы мы согрелись: до дома было идти целых две мили. Джексон велел мне держать руки и ноги поближе к огню, а сам все носил ветки и подбрасывал в костер. В результате Джексон потерял три пальца на ноге, а я отделался легким испугом. А ведь ему тогда и в голову не приходило, что можно поступить иначе. Такой уж он человек.

Я крепко затянула нитку. Шов на парусине сморщился и стал похож на шрам.

– Мы с братом с раннего детства соперничали. Я был маминым любимцем. Джексона это не особо смущало, но в ту ночь, когда он приплыл домой за нами, все изменилось. Джексон рассказал про «Черную лилию» и про то, как они собираются восстановить общество. Но до мамы дошли слухи, что биологическое оружие во время войны использовали с подачи Джексона. Из-за него половину Турции выкосило. Мама заявила, что теперь Джексон ей не сын.

Дэниел крепко стиснул челюсти и быстро заморгал. Я нервно сглотнула и опустила взгляд. Живо представила эту картину: вот семья сидит за кухонным столом, и мать отказывается от сына.

– И тогда Джексон сказал ей: «Знаешь, как твой драгоценный Дэниел добывал для тебя инсулин? Избивал людей, воровал у них. Выслеживал и бил, пока они не отдавали лекарство. Но это ничего, ему можно – он же твой любимчик. Что бы ни делал, все правильно». Мама велела Джексону убираться из ее дома. Никогда не забуду его лицо. Джексон хотел спасти нас, а ему указали на дверь. Шок, потрясение. Вряд ли я когда-нибудь испытывал столько боли, как он в тот момент.

Дэниел закрыл лицо руками. Парус затрепетал на ветру, будто сломанное крыло. Я опять прижала его к палубе.

– А потом Джексон угнал лодку и уплыл с инсулином, который я собрал для мамы. Понимаю, почему он так поступил, но простить не могу. Особенно теперь, когда вижу, что́ он творит. Я не в силах просто стоять в стороне.

– В тот день, в церкви, – начала я. – Ты ведь был в шаге от своей цели.

Я умолкла. Незаданный вопрос повис в воздухе.

– Раньше были только я и он, а теперь нет, – возразил Дэниел.

Я вспомнила, как растеряна и напугана была в тот день Перл. Меня захлестнула волна благодарности. Я сжала руку Дэниела, но от одного прикосновения меня будто ударило электрическим током. Я поспешно отдернула руку и вернулась к своим кривым швам.

Томас и Уэйн несли новый рей к грот-мачте, Дэниел поглядел на них.

– Майра, ты ведь до сих пор думаешь, будто ты одна против всего мира. Вот и прешь напролом: если понадобится, то и через шторм. Я найду способ доставить тебя в Долину, но ты должна мне доверять, – произнес Дэниел.

Я состроила гримасу, но сама понимала: выгляжу как капризный ребенок. Так ведут себя люди, когда они ошибаются, а прав кто-то другой, чему они на самом деле даже рады.

– Я для тебя на что угодно готов, и, по глазам вижу, ты это знаешь, – проговорил Дэниел.

Он не сводил с меня глаз. Пришлось коротко кивнуть. Я вот-вот готова была сдаться. Трещины в моей крепостной стене становились все глубже и глубже. Я уставилась на руки Дэниела, державшие парус. На ладонях мозоли, по указательному пальцу тянется длинный шрам. Мне хотелось снова взять его за руку, но я положила ткань для заплатки поровнее, уколола иголкой палец и поднесла к губам, просто чтобы ощутить хоть какой-то вкус.



Больше недели мы с рассвета до заката трудились над восстановлением корабля. Но даже когда закончили ремонтные работы, нас не покидало чувство, будто что-то все равно сломано. Возможно, причина в изоляции: мы в первый раз так долго не встречали ни одного корабля. А из Сломанного Дерева отплыли месяц назад.

Томас помог мне найти старую фанеру и металлические прутья, чтобы укрепить даунриггер. Мы с Марджан прибили фанеру гвоздями у основания и проволокой примотали прутья к стержню.

– Проще заменить стержень, и все, – буркнула я.

Он сместился под моим весом.

– Давай забросим сеть. Посмотрим, какой вес он выдерживает, – предложила Марджан. – Проверим, на какую часть больше нагрузки, и привяжем туда еще прутьев.

Я прикрепила сеть к даунриггеру и забросила ее в море. Мы вдвоем сидели на палубе. На наших глазах даунриггер накренился влево. Марджан принесла кусок дерева. Я выпрямила стержень, и Марджан прибила дерево к основанию.

Мы снова сели. Стержень изогнулся под тяжестью рыбы, но выдержал. Мы обе молчали. Я думала о сне, который привиделся мне сегодня ночью. Я вздрогнула и проснулась, а Перл спокойно посапывала рядом. Мне приснилось, что все живые существа в океане вымерли, будто кто-то растворил в воде яд. А может быть, вся вода стала слишком горячей или слишком холодной и убила своих обитателей, ведь им некуда больше деваться. Вода вдруг стала не такой, как нужно, никто из морских существ не успел приспособиться к изменениям, поэтому рыбы сморщились и сотнями опустились на дно, одна поверх другой. Горы общих могилок под водой.

– А вдруг вся рыба переведется? – спросила я у Марджан. – Что-нибудь случится с водой, и рыба больше не сможет жить в океане? В последнее время ничего поймать не могу.

Лицо Марджан оставалось невозмутимым. Только на лбу и в уголках рта проступали едва заметные морщинки. Казалось, темные глаза Марджан ничего перед собой не видели, будто она витала где-то далеко. Вдруг мне захотелось побольше узнать о ней: события ее жизни, воспоминания. И не только о том, какие решения она принимала, но и том, что ей приходилось делать против воли.

– Ничего, как-нибудь и без рыбалки прокормимся, – ответила Марджан после минутной паузы.

Она сидела, скрестив ноги и сложив руки на коленях. Ее непрошибаемое спокойствие вывело меня из себя.

– Тебе легко говорить, – буркнула я, но сразу смутилась. – Извини, я…

– Хочешь сказать, что от меня никто не зависит? – спросила Марджан. Тон прозвучал холодно, но потом губы растянулись в слабой улыбке. – Да, в чем-то мне проще. А в чем-то – труднее.

Я зажмурилась и откинулась назад, опершись ладонями о палубу. Постаралась дышать как можно глубже, набрать в грудь побольше воздуха. Тяжесть душила меня.

– Извини, просто я иногда сама не знаю, что делаю. Пытаюсь спасти дочь, но в этом новом мире не могу уберечь ее от всех опасностей, – сказала я.

– Ни в этом, ни в любом другом, – ответила Марджан.

Она окинула взглядом палубу и посмотрела на Томаса. Стоя на штормтрапе, он прибивал небольшой металлический блок к новому главному рею. Когда Марджан снова повернулась ко мне, она будто стала как-то меньше, мягче. Солнце светило ей в глаза. Марджан прищурилась:

– Моя мама всегда говорила: мудрость рождается в муках. Но если я и нажила какую-то мудрость, то она родилась не из того, что со мной случилось, а из мук, которые я сама себе причинила.

– Это как?

– Когда утонула моя дочь… Я говорила, что ее вырвал из моих рук поток воды, но это неправда, – грустно улыбнулась Марджан. – Иногда мне хочется думать, что все так и было.

Она говорила нерешительно, с запинками. Эта робкая манера напомнила мне маму. Ритм ее речи созвучен ритму моря: то накатит, то отступит.

– Пока не закрылись школы, я работала учительницей. Преподавала математику и естественные науки. Говорят, учителя часто относятся к ученикам как к родным детям, а к родным детям – как к ученикам. Чужим отдаешь, своих учишь. А я всегда думала: «Ну, это точно не про меня». Но я ошибалась. Особенно давила на единственную дочь. Слишком много от нее требовала. Когда мы спасались от Шестилетнего потопа, некоторое время жили то в Канзасе, то в Оклахоме. Там мы подружились с другой семьей, где было два маленьких сына. Родители рыбачили, а мальчики им помогали: ныряли на мелководье за моллюсками. Они делили с нами пищу, а мы помогали им, чем могли. Мои сыновья ныряли вместе с сыновьями наших друзей, а дочка не хотела. Говорила, боится. Но я ей твердила: «Страху надо смотреть в лицо. Ты должна добывать еду для общего стола вместе со всеми остальными. Такая уж у нас теперь жизнь». Я велела ей тоже нырять за моллюсками.

Мое сердце забилось быстрее. Марджан уперлась руками в палубу между нами и широко расставила пальцы. Передо мной руки немолодой женщины с узловатыми суставами. Я попыталась не смотреть на них и вместо этого уставилась на палубу.

– Неделю спустя дети ныряли в старый дом за рыбой, и дочь там застряла. Так и не смогла выбраться. Мальчики думали, она уже вынырнула. Был момент… – Марджан снова прищурилась.

Я сразу поняла: она опять вернулась в то место и время. Должно быть, помнит каждую мелкую подробность: даже как на поверхности воды играли солнечные блики.

– Этот момент стал началом моего отрицания, с которым я борюсь и по сей день. Говорят, отрицание – лишь этап, но только не для меня. Мне и сейчас трудно принять случившееся. Хочется верить, что дочка могла бы сейчас быть с нами, и все сложилось бы по-другому.

Я крепко зажмурилась. Вся спина взмокла от пота. Я хотела сглотнуть, но в горле пересохло. «Нет, – думала я. – Этого не должно было случиться. Только не с Марджан».

– Я сама ныряла за ее телом, потому что это я ее туда послала, – едва слышно продолжила Марджан. – В воде она была такой легкой… как перышко… Будто никогда не была живой маленькой девочкой. Будто она мне приснилась.

Марджан отвернулась. Солнце осветило ее черные волосы, придав им синеватый блеск.

– Поэтому, когда ты поставила под угрозу всех нас, лишь бы добраться до своей Роу, я подумала: ужасный поступок. И это правда. Но еще я подумала: а ведь она сейчас ломает саму себя. Мир ломает каждого, но когда ломаешь себя, такие раны заживают труднее всего.

– Ты ни в чем не виновата, – произнесла я.

– Иногда мне удается в это поверить…

Чайки ныряли в воду и, яростно хлопая крыльями, вытаскивали из моря рыбу. Трос, привязанный к сети, натянулся так сильно, что подрагивал, задевая планшир. Внутри меня что-то зашевелилось. Вены будто сдавливала какая-то тяжесть. Я должна выпустить ее наружу. Не в силах поглядеть на Марджан, я наклонилась вперед и уставилась на собственные руки.

– Когда Роу появилась на свет, у нее почти не было плеч – только два крошечных изгиба. Казалось, у нее еще скелет не оформился. Будто она не готова жить в этом мире, – с трудом произнесла я. Потерла шею, пытаясь убрать ком в горле. – Как? – спросила я хриплым голосом. – Как ты можешь жить дальше?

Марджан некоторое время молча смотрела на меня. Потом закусила губу и сощурилась так, что глаза превратились в две щелки.

– Приходится делать самое трудное. Самое невозможное. Снова и снова.

«Я бы так не смогла», – подумала я. Не смогла бы просто жить дальше, как она. Тут даунриггер жалобно застонал под тяжестью улова и наклонился к планширу. Казалось, вот-вот оторвется. Ни я, ни Марджан не спешили вытягивать сеть. Я быстро заморгала. Только бы не разреветься. Хотелось взять Марджан за руку, но я продолжала сидеть неподвижно. Путь к преодолению страданий не отмечен на карте. Только люди, которые проделали его до тебя, оставляют знаки и отметки для других, кто пойдет этой же дорогой.

Разговор с Марджан заставил меня вспомнить одну фразу, дед повторял ее снова и снова в дни, перед тем как уснул и не проснулся: «Из воды мы пришли, в воду и вернемся, наши легкие жаждут воздуха, но наши сердца бьются, как волны». Тогда эти слова вселяли грусть. От них веяло тяжелым предчувствием. Но теперь они действовали на меня успокаивающе. Вот он, пример настоящего мужества.

– Майра, тебе не рыба в море нужна, и даже не суша, – вздохнула Марджан. – Тебе нужна надежда. Ты ведь сама себя душишь.

Я посмотрела в ее темные глаза. Марджан упорно не отводила взгляд. Меня удивило, сколько в этих глазах отчаяния. Марджан всегда казалась такой уравновешенной, такой стойкой перед лицом невзгод, но, похоже, и в ее душе есть мрачные, темные глубины. Надежда и отчаяние всегда идут рука об руку, вдруг поняла я. Мое отчаяние родилось из того, что я видела и делала. Эти образы и эти поступки навсегда останутся со мной. Они как пламя в моей душе. А рядом будет надежда. Она не раздует пламя ярче, но и не потушит его.

Я вспомнила, как нашла повесившегося папу. Весь окоченевший, лицо покрыто пятнами. Тогда мне казалось слабостью хотеть от жизни большего, чем она в состоянии тебе дать. Надо довольствоваться тем, что есть, перебиваться, как можешь, думала я. Когда мы сняли его тело, на шее остался след от веревки. Он напоминал линию затопления во время наводнения, будто море дошло ему до подбородка и он устал держаться на плаву.

Глава 46

Понятия не имела, по каким правилам мы теперь жили. Поэтому однажды засиделась в кают-компании до поздней ночи, делая наживки при свете свечей. Новая фанерная дверь не подходила по размеру к проему и ритмично стучала о косяк каждый раз, когда волна качала корабль.

Я привязывала к крючкам дохлых насекомых и сплетала вместе нитки и куски ткани, чтобы они на вид тоже напоминали насекомых или червей. Нитки заканчивались. Я вспоминала, где можно стащить еще, и тут в кают-компанию заглянул Дэниел.

– Только Абрану не говори, – вполголоса попросила я.

Дэниел глянул на разложенные передо мной крючки и пожал плечами:

– Я и не собирался.

Дэниел сел рядом со мной. В сиянии свечей он выглядел старше и казался далеким. Впадины на его лице стали глубже, углы острее. Высокие скулы почти скрылись под бородой. Растительность на лице частично прятала его изможденный вид – почти, но не совсем. Молчаливый и неподвижный, Дэниел казался гостем из древних времен, о которых я даже не слышала.

– Далеко еще плыть? – спросила я.

– Примерно шестьсот миль на юго-запад.

Я резко втянула в себя воздух. Почти на месте! Думала, буду на седьмом небе от радости, но ощутила лишь непонятный трепет. Будто внутри мотыльки бьются, как о стекло банки.

– Что-то не так? – спросил Дэниел, дотрагиваясь до моей руки кончиками пальцев.

Я поспешно тряхнула головой, будто просыпаясь.