Юсси Адлер–Ольсен
Но однажды ему встретилось дело, которое пробило броню. В тот день его с Анкером и Харди послали в гнилой барак на немощеной, грязной улочке на Амагере,[1] где ждало очередное мертвое тело, в истории которого им предстояло разобраться.
Как обычно, одного из соседей насторожила вонь. Казалось бы, ничего особенного — просто одинокий пропойца испустил дух, лежа в собственном дерьме, но тут обнаружилось, что из головы у него торчит гвоздь, всаженный при помощи строительного пистолета. Из–за этого гвоздя делом занялся отдел убийств полиции Копенгагена.
Происшествие выпало на дежурство группы под началом Карла. В принципе, ни он сам, ни его помощники не возражали, хотя не обошлось без крепких выражений по поводу лишней нагрузки и медлительности других команд. Но кто же мог предвидеть фатальный исход этого выезда? Не прошло и пяти минут после того, как они вступили в полную трупной вони квартиру, как Анкер уже лежал на полу в луже крови, Харди сделал последний в жизни шаг, а в Карле навсегда погас огонек, без которого невозможно работать в отделе убийств.
2
2002 год
Газеты–сплетницы обожали вице–председателя Демократической партии Мерету Люнггор: за острые реплики с трибуны фолькетинга,[2] за полное отсутствие трепетной почтительности к премьер–министру и его подпевалам. За женскую прелесть — дразнящие глаза и очаровательные ямочки на щеках. За молодость и ранний успех, а главное, за то, что давала пищу для различных догадок: отчего такая талантливая и красивая женщина до сих пор ни разу не была замечена в обществе мужчины.
Мерета Люнггор поднимала тираж газет. Лесбиянка или нет, но она постоянно обеспечивала им стоящий материал.
И прекрасно это понимала.
— Почему ты не хочешь сходить куда–нибудь с Таге Баггесеном? — спросила ее секретарша. Обходя лужи, они на цыпочках пробирались к маленькой голубой «ауди» Мереты на стоянке во дворе Риксдага дворца Кристиансборг.[3] — Я–то знаю, многие рады были бы куда–нибудь тебя пригласить, а Баггесен вообще ума лишился. Сколько раз он подъезжал с приглашением? Наверное, ты уже потеряла счет записочкам на столе? Между прочим, он и сегодня одну принес. Мерета, дала бы ты ему хоть шанс!
— Если хочешь, можешь забрать его себе, — сказала Мерета, укладывая на заднее сиденье стопку папок. — Марианна, ну на что мне сдался докладчик по вопросам транспорта от радикалов–центристов, ты можешь сказать? Что я ему — объездная дорога в Хернинге,[4] что ли?
Мерета подняла взгляд и посмотрела на музей «Арсенал». Какой–то человек в белой куртке фотографировал здание. Может быть, он сфотографировал и ее? Мерета помотала головой. Ощущение, что за ней постоянно наблюдают, начинало ее раздражать. Просто паранойя какая–то! Надо что–то с этим делать.
— Таге Баггесену тридцать пять лет, и он чертовски симпатичный. Пару килограммчиков ему, пожалуй, не мешало бы сбросить, зато у него есть вилла в Вейбю. Да, кстати, в Ютландии тоже, а то и несколько. Чего тебе еще надо?
Взглянув на секретаршу, Мерета с сомнением покачала головой:
— Да, ему тридцать пять, а он живет у маменьки. Ты, похоже, от него совсем голову потеряла, так что бери его себе! Пожалуйста, он твой!
Взяв из рук секретарши еще одну стопку папок, она поместила их на заднее сиденье к остальным. Часы на приборной доске показывали 17.40. Она уже опаздывала.
— Твой голос на вечернем заседании был бы не лишним, — заметила Марианна, но Мерета лишь пожала плечами:
— Ничего, как–нибудь обойдутся без меня.
С самого начала своей работы в парламенте она договорилась с председателем группы демократов, что после восемнадцати часов будет свободна, если только не назначат заседание комитета или голосование.
— Без проблем, — ответил он тогда, прекрасно зная, сколько голосов привлекает Мерета.
А раз так, то и сейчас нечего волноваться.
— Ну, Мерета! Скажи уж, куда ты собралась? — снова спросила секретарша, шаловливо заглядывая ей в глаза. — Как его хоть зовут?
Мерета только улыбнулась и захлопнула дверцу. Пора, кажется, заменить Марианну Кох кем–нибудь другим.
3
2007 год
Начальник отдела по расследованию убийств Маркус Якобсен со стороны казался безалаберным человеком, но внешняя безалаберность нисколько не мешала ему работать. В его изощренном мозге все было аккуратно разложено по полочкам, а память не упускала ни одной детали, и даже спустя десять лет он без труда мог вспомнить любую мелочь.
Вот только суета, когда в помещение набивалась куча сотрудников, выводила его из равновесия. Они толклись тут, еле протискиваясь между раскладными столами и горами канцелярских папок, — просто светопреставление какое–то.
Он взял со стола свою щербатую кружку с портретом Шерлока Холмса и залпом допил остывший кофе, в десятый раз за утро вспоминая про полпачки сигарет в кармане. Черт бы побрал это проклятое распоряжение, из–за которого теперь даже во дворе нельзя устроить себе маленький перекур!
— Послушай! — обратился Маркус Якобсен к своему заместителю Ларсу Бьёрну, которого попросил задержаться после окончания совещания. — Если мы ничего не предпримем, то это дело об убийстве велосипедиста в парке Вальбю доведет нас до ручки.
Ларс Бьёрн кивнул.
— И надо же было Карлу Мёрку именно сейчас вернуться и забрать у нас четырех лучших следователей! Все им недовольны, а кому сыплются жалобы? — Ларс потыкал себя пальцем в грудь, словно ему одному приходилось разгребать чужое дерьмо. — Вечно опаздывает на работу, гоняет своих людей, роется в делах, не отвечает на вызовы, в его конторе царит хаос. Нам уже жаловались из судебно–медицинской лаборатории, а ведь они с ним только по телефону поговорили. Из судебно–медицинской лаборатории, ты понимаешь? Нет, с этим пора что–то делать! Что бы там ни пережил Карл, это нельзя так оставить. Иначе отдел не сможет нормально работать!
Представив себе Карла, Маркус приподнял брови. Вообще–то он хорошо относился к нему как к работнику, но этот вечно иронический взгляд и язвительные замечания кого хочешь могли довести до белого каления — Маркус знал это по собственному опыту.
— Да уж, в этом ты прав. Только Харди и Анкер и могли с ним договориться. Впрочем, они и сами были со странностями.
— Знаешь, Маркус, никто прямо этого не говорит, но вообще–то работать с Карлом — просто какое–то наказание. И не только сейчас это началось. Он не пригоден для работы в коллективе, где все друг от друга зависят. Почему ты вообще взял его сюда из Беллахоя?[5]
— Ларс, он был и есть потрясающий сыщик. — Маркус твердо посмотрел в глаза Бьёрну. — Вот почему.
— Ну да, ну да, я знаю, мы не можем просто взять и выставить его из отдела, тем более в нынешних обстоятельствах. Но тогда придется поискать какой–то другой выход.
— Он всего неделю как вышел с больничного, и мы должны дать ему шанс. Может быть, надо его поберечь и найти ему что–то полегче?
— Ты думаешь? В последние недели на нас свалилось столько новых дел, что я не знаю, как мы справимся. И некоторые из них, сам знаешь, особо сложные. Пожар на Америкавей — что это было: поджог или не поджог? Ограбление на Томгорсвей, когда был убит посетитель банка. Изнасилование и убийство в Торнбю, поножовщина с убийством в молодежной банде в районе Сюдхавн, убийство велосипедиста в парке Вальбю. Достаточно или продолжить? В придачу целая куча старых дел. Причем ко многим мы даже не нашли как подступиться. А тут такой начальник группы, как Мёрк! Нерасторопный, строптивый, всем недовольный, склочный, недоброжелательный с коллегами, он же вот–вот развалит весь отдел! Этот человек для всех нас прямо бельмо в глазу! Знаешь что, Маркус, пошли–ка ты его ко всем чертям, а сюда надо влить свежей крови. Я понимаю, что это жесткий подход, но вот тебе мое мнение.
Начальник отдела убийств кивнул. Во время совещания он обратил внимание на настроение подчиненных: они показались ему угрюмыми, злыми и уставшими. Понятное дело, никому не нравится, когда тебя топчут ногами!
Заместитель отвернулся к окну и, глядя на противоположную сторону улицы, сказал:
— По–моему, я могу предложить подходящее решение. Возможно, профсоюз начнет артачиться, но едва ли.
— Господи, Ларс! Не хватало мне только еще вступать в стычки с союзом! Если ты надумал понизить его в должности, они тотчас же за него вступятся.
— А мы спихнем его путем повышения!
— Ах вот как!
Для Маркуса настал момент, когда требовалось проявить осторожность. Заместитель — великолепный сыщик с огромным опытом, на его счету множество раскрытых дел, но в области кадровой политики ему еще многому предстоит учиться. Просто взять и выпихнуть человека, с понижением ли, с повышением, — так дела не делаются.
— Ты, значит, предлагаешь выпихнуть его наверх? И куда же? Кто, по–твоему, должен освободить для него место?
— Я знаю, ты сегодня не спал почти всю ночь, а затем все утро был занят этим проклятым убийством в Вальбю, поэтому не мог следить за новостями. Но разве ты не слышал, что происходило в последние часы в Кристиансборге?
Начальник отдела убийств помотал головой. На него действительно свалилась куча хлопот в связи с новым поворотом в деле об убийстве велосипедиста в парке Вальбю. До вчерашнего вечера у них имелась хорошая, надежная свидетельница, и было совершенно очевидно, что женщина рассказала еще далеко не все. Никто не сомневался, что расследование вот–вот перейдет в решающую фазу. И вдруг свидетельница замкнулась и замолчала как рыба. Кому–то из ее окружения, по–видимому, пригрозили — только этим можно было объяснить такую перемену. Они допрашивали ее до посинения, побеседовали с ее дочерьми и матерью, но никто ничего не пожелал сказать. Женщин явно запугали. Да, Маркусу действительно было в эту ночь не до сна, поэтому он не знал никаких новостей, кроме тех, что были вынесены в заголовки утренних газет.
— Что? Опять Датская партия?
— Она самая, — подтвердил заместитель. — Их докладчик по правовой политике снова выступила с предложением продлить соглашение о полиции и на этот раз получила большинство голосов. Оно принято, Маркус. Пив Вестергор добилась своего.
— Быть этого не может!
— Двадцать минут она резала с трибуны правду–матку, и правительственные партии ее, разумеется, поддержали, хотя для консерваторов это был нож острый.
— Ну и?..
— А как ты думаешь? Она привела четыре примера дел о тяжких преступлениях, положенных под сукно, которые, по ее мнению, общество не должно оставлять нераскрытыми. И в запасе у нее имелось еще много такого добра, скажу я тебе.
— Черт знает что! Неужели она думает, полиция по своей прихоти бросает такие дела нераскрытыми?
— Она намекала, что в делах определенного типа это может быть одной из причин.
— Ерунда! Какого такого типа эти дела?
— Среди прочего те, в которых речь идет о преступлениях, совершенных по отношению к представителям Датской партии и либералов. Имеются в виду дела, прогремевшие на всю страну.
— Да она просто ненормальная!
— Тебе так кажется? — Заместитель покачал головой. — Но это еще не все. Она назвала дела о пропавших детях, дела о политическом терроре и преступления, отличающиеся особой жестокостью.
— Это же откровенная погоня за голосами!
— А как же! Иначе она бы не выносила эти вопросы на заседание фолькетинга. Сейчас они занялись этим вместе — все партии собрались в Министерстве юстиции на переговоры. Принятые документы косяками летят в Министерство финансов. Если хочешь знать мое мнение, постановление будет принято в течение ближайших двух недель.
— И в чем же оно должно заключаться?
— В том, что будет создан новый отдел криминальной полиции. Она сама предложила назвать его отделом «Q»[6] в честь Датской партии. Не знаю, может быть, она пошутила, но так оно и будет. — Ларс кисло усмехнулся.
— А его назначение? То же самое?
— Да, на отдел возложены дела, «заслуживающие особого внимания», как они это назвали.
— Заслуживающие особого внимания, — повторил Маркус и кивнул. — Узнаю лихой стиль Пив Вестергор. Звучит впечатляюще. И кто же, скажи пожалуйста, будет определять, какие дела заслуживают этого внимания? Она что–нибудь такое говорила?
Заместитель только пожал плечами.
— Ну ладно! — кивнул шеф. — Нам снова поручено делать то, что мы делали и раньше. Ну а дальше что? Что это значит для нас?
— Этот отдел находится под патронатом государственной полиции, но чисто административно будет, по всей видимости, подчинен отделу убийств копенгагенской полиции.
Начальник отдела убийств от неожиданности так и разинул рот:
— Ну и дела! Что значит — «чисто административно»?
— Мы планируем бюджет и пишем отчеты. Предоставляем конторский персонал и помещение.
— Не понимаю! Это что ж — отдел копенгагенской полиции должен будет теперь заниматься еще и расследованием стародавних дел полицейского округа Йёрринга? Округа на это ни за что не пойдут. Они захотят иметь в отделе своих представителей.
— Это не предусмотрено. Предполагается, что новый отдел снимет с округов часть нагрузки, а не добавит им новых задач.
— То есть под крышей этого отдела будет создана еще и выездная бригада для расследования безнадежных дел? И все силами моих сотрудников? Ну уж нет! Не бывать этому!
— Погоди, Маркус, ты сперва выслушай! Речь идет только о том, чтобы изредка, в виде исключения, выделять на несколько часов двух–трех человек. Это же так, мелочь!
— Какая там мелочь!
— Ладно, если хочешь, давай я скажу все своими словами, согласен?
Начальник отдела только потер лоб. Разве он мог тут что–то поделать?
— Маркус! На это выделяются деньги. — Ларс сделал паузу и многозначительно посмотрел на начальника. — Не очень много, но достаточно, чтобы оплачивать одну штатную единицу и заодно перекачать в наш отдел два–три миллиона. Это дополнительное финансирование, которое нам ничего не будет стоить.
— Два–три миллиона? — Начальник подумал и кивнул. — Хорошо!
— Неплохо придумано? Мы молниеносно откроем новый отдел. Они ожидают, что мы встанем на дыбы, а мы и не подумаем. Мы выдвинем встречное предложение и составим бюджет без уточнения задач нового отдела, а затем назначим Карла Мёрка его руководителем. Руководить ему особенно не придется, потому что он будет единственным работником. Причем от всех остальных он будет отодвинут на безопасное расстояние, уж это я тебе обещаю.
Карл Мёрк во главе отдела «Q»! Маркус Якобсен представил себе эту картину. Отдел, который способен существовать на бюджет менее миллиона в год, включая разъезды, лабораторные исследования и все прочее. Если запросить для него пять миллионов в год, то за его счет отдел убийств можно увеличить на две следовательские группы. Пускай они преимущественно занимаются старыми делами. Может быть, не теми, которые поручены подразделению «Q», но чем–то в этом роде. Неопределенность, отсутствие четко прописанных задач — вот что тут главное. Гениально! Иначе не скажешь.
4
2007 год
Харди Хеннингсен был самым рослым из всех сотрудников, которые когда–либо работали в полицейской префектуре. Согласно документам воинского учета, его рост составлял два метра семь сантиметров, хотя, скорее всего, он был еще выше. При всех задержаниях первым выступал Харди: когда он зачитывал задержанному его права, тому приходилось задирать голову. Обычно это производило сильное впечатление.
В настоящий момент рост Харди из преимущества превратился в недостаток. У Карла создалось впечатление, что за все время пребывания в больнице тому ни разу не удалось расправить свои длинные ноги. Карл говорил сиделке, что надо бы убрать спинку в изножье кровати, но это, вероятно, было не в ее компетенции.
Харди не разговаривал. Телевизор у него работал сутками напролет, в палату заходили люди, но он ни на что не реагировал. С тех пор как его привезли в Хорнбэк, в клинику спинномозговых травм, он только лежал пластом и пытался как–то жить: жевать пищу, немного подвигать плечами. Все, что ниже шеи, ему не повиновалось, и во всем остальном его парализованное, непослушное тело зависело от манипуляций сиделки. Пока его подмывали, кололи иголками, меняли мешочки для испражнений, он мог лишь смотреть в потолок. И почти ничего не говорил.
— Сегодня, Харди, я первый день выхожу на службу, — сказал Карл, поправляя ему перину. — Работа над этим делом идет вовсю. Пока результатов еще нет, но они обязательно найдут тех, кто нас подстрелил.
Тяжелые веки Харди даже не дрогнули. Он не удостоил взглядом ни Карла, ни трескучий, пустопорожний репортаж о выселении обитателей Молодежного дома.[7] Казалось, ему все одинаково безразлично. В нем не осталось даже злости. Карл понимал его, как никто другой. Хотя он и не показывал этого при Харди, ему тоже было на все это совершенно наплевать. Абсолютно до лампочки, кто в них тогда стрелял. Какая разница? Мало ли на свете подонков!
Он коротко кивнул сиделке, которая вошла с новой капельницей. В прошлый раз она попросила его выйти, пока будет приводить в порядок Харди. Тогда Карл не послушался, и, очевидно, она этого не забыла.
— Вы уже здесь? — неприветливо спросила она и посмотрела на часы.
— Мне удобнее заходить перед работой. Вы что–то имеете против?
Она снова взглянула на часы — поздновато, мол, на работу собираешься! Потом вынула из–под одеяла руку Харди и проверила катетер для капельницы на кисти.
Отворилась дверь, и в палату вошла женщина–физиотерапевт. Ей предстояла нелегкая работа.
Карл похлопал по простыне, под которой проступали очертания правой руки Харди.
— Здешние барышни жаждут побыть с тобою наедине, так что я убегаю. Завтра приду пораньше, и мы сможем поговорить. Держись молодцом!
Унося с собой больничный запах, Карл вышел в коридор и прислонился к стене. Рубашка прилипла к телу, и пятна под мышками расплылись еще шире. После той перестрелки ему не много было надо, чтобы утратить душевное равновесие.
Как обычно, Харди, Карл и Анкер прибыли к месту убийства раньше всех, облаченные в белые одноразовые спецовки с масками–респираторами, перчатками и шапочками, как это было предписано для подобных случаев. Тело старика с гвоздем в голове обнаружили всего полчаса назад. От полицейской префектуры сюда было рукой подать.
В тот раз с осмотром трупа пришлось подождать. Насколько было известно, начальник отдела убийств сидел на совещании у префекта полиции по вопросу структурной реформы, однако собирался присоединиться к ним как можно скорее, вместе с главным районным врачом. Никакие бюрократические мероприятия не могли помешать Маркусу Якобсену самолично явиться на место преступления.
— Вокруг дома техники вряд ли найдут что–то интересное, — сказал Анкер, ковырнув землю носком ботинка.
Почва была мокрая и рыхлая после ночного дождя.
Карл огляделся. Возле армейского барака, проданного военным ведомством в числе других таких же в шестидесятые годы, почти не видно было следов, кроме тех, что остались от деревянных башмаков соседа покойного. В свое время эти бараки, вероятно, были в отличном состоянии, но давно потеряли привлекательный вид: стропила просели, толь на крыше потрескался, в обшивке стен не осталось ни одной целой доски, а сырость довершила дело. Сгнила даже табличка на двери, на которой черным фломастером было написано «Георг Мадсен». Вдобавок ко всему прочему, из щелей несло трупным запахом. Не дом, а смрадная трущоба.
— Пойду потолкую с соседом, — сказал Анкер и направился к стоявшему в сторонке человеку, который терпеливо дожидался уже полчаса.
Веранда его домика отстояла от барака всего метров на пять. Когда барак снесут, вид из окна определенно станет лучше.
Харди легче всех переносил трупный запах: то ли оттого, что самая густая вонь на высоту его роста не поднималась, то ли обоняние у него было хуже, чем у остальных. На этот раз смрад стоял особенно жуткий.
— Черт знает что, до чего тут воняет! — бурчал Карл, надевая в коридоре пластиковые бахилы.
— Давай я открою окно, — предложил Харди и шагнул из тесной прихожей в боковую комнату.
Карл прошел вперед в крошечную гостиную. Сквозь опушенные жалюзи в нее почти не проникало света, однако и этого хватило, чтобы разглядеть сидящую в дальнем углу фигуру с зеленовато–серым лицом, сплошь покрытым сморщенными пузырями. Из носа спускалась струйка красноватой жидкости, рубашка чуть не лопалась на распухшем туловище. Глаза были словно из стеарина.
Надевая перчатки, Карл услышал за спиной голос Харди:
— Гвоздь в голове забит при помощи газового строительного пистолета. Он лежит рядом на столе. Там же электрическая отвертка на батарейках, она еще не разрядилась. Надо будет выяснить, сколько времени она выдерживает без подзарядки.
Они едва успели осмотреться в помещении, как к ним присоединился Анкер.
— Сосед переехал сюда шестнадцатого января, — сообщил он. — То есть всего десять дней тому назад. При нем покойный, — тут он махнул в сторону трупа и огляделся, — ни разу не показывался из дома. Сосед расположился посидеть на веранде, наслаждаясь результатами глобального изменения климата, и оттуда почувствовал запах. Бедняга пережил большое потрясение. Наверное, нужно попросить районного врача, чтобы заглянул к нему.
То, что случилось в следующий миг, Карл потом вспоминал очень смутно. Отчаявшись добиться четкого рассказа о событиях, его оставили в покое и решили, что он находился в бессознательном состоянии. Однако это было не так. На самом деле Карл помнил все даже слишком хорошо, только не хотел вдаваться в подробности.
Он услышал, что кто–то вошел через кухонную дверь, но не придал этому значения. Может, виновата была эта вонь, а может, он подумал, что пришли техники.
Спустя несколько минут он краем глаза заметил человека в красной клетчатой рубашке. Вошедший ворвался в комнату. Карл подумал, что надо выхватить пистолет, но рефлекс не сработал. Зато он ощутил ударные волны от выстрелов: первый поразил Харди в спину, и тот упал, опрокинув Карла и накрыв собой. Под тяжестью простреленного тела товарища у Карла хрустнул позвоночник и было сломано колено.
Затем грянули новые выстрелы: пули попали Анкеру в грудь и скользнули по виску Карла. Он с полной ясностью помнил, как лихорадочно дышал лежавший на нем Харди, чья кровь пропитала его костюм и смешалась на полу с собственной кровью Карла. И, глядя на двигающиеся перед его глазами ноги убийц, он все время думал, что надо достать пистолет.
Позади него на полу лежал Анкер и силился перевернуться. В маленькой комнатушке по другую сторону прихожей переговаривались убийцы. Через несколько секунд они вернулись в комнату. Карл слышал, как Анкер приказал им остановиться. Потом он узнал, что Анкер сумел выхватить пистолет.
В ответ раздался еще один выстрел, и пол содрогнулся. Пуля попала Анкеру прямо в сердце.
Все кончилось очень быстро. Преступники выбежали в дверь черного хода, а Карл остался лежать неподвижно. И когда прибыл главный врач района, Карл не подавал признаков жизни. Впоследствии врач и начальник отдела убийств говорили, что в первый миг приняли его за мертвого.
Карл долго оставался в полуобморочном состоянии, в голове проносились отчаянные мысли. Медики проверили его пульс и уехали, забрав всех троих. Только в больнице он открыл глаза. Говорили, что у него был мертвый взгляд.
Все подумали, что это от шока, на самом же деле от стыда.
— С вами все в порядке? — спросил чей–то голос.
Карл оторвался от стенки и увидел рядом мужчину лет тридцати пяти в медицинском халате.
— Я только что побывал у Харди Хеннингсена.
— Харди. Да. Вы его родственник?
— Нет, коллега. Я был начальником Харди по следственной бригаде отдела убийств.
— А, понятно!
— Каков его прогноз? Харди встанет на ноги?
Лицо молодого врача приняло отстраненное выражение. Ответ был ясен: Карла не касается, как идут дела пациента.
— К сожалению, я не могу обсуждать положение больного ни с кем, кроме родственников. Вы должны понять.
Карл схватил врача за локоть:
— Я был с ним, когда это случилось. Вы это понимаете? Меня тоже ранили. Один из наших коллег погиб. Мы пережили это вместе, поэтому я хочу знать, встанет ли он на ноги? Вы можете мне это сказать?
— Извините. — Доктор вырвался и оттолкнул руку Карла. — Наверное, вы сумеете служебным путем получить сведения о состоянии Харди Хеннингсена, но я не имею права ничего рассказывать. Будем каждый делать свою работу.
Несмотря на молодость, он успел набраться солидных докторских манер: авторитетность в голосе, приподнятые брови. Ничего удивительного, но Карл тут же вспыхнул и с трудом сдержал желание врезать парню по башке. Вместо этого он схватил того за ворот и рывком притянул почти вплотную к себе.
— Выполнять свою работу! — прошипел он. — Чем надувать щеки, давай–ка лучше убери с лица эту самодовольную мещанскую мину, дружок! Ты меня понял?
Он так стиснул ворот доктора, что тот заметно занервничал.
— Если в двадцать два часа твоя дочь еще не вернется домой, как положено, то бежать и разыскивать ее отправимся мы, и когда твою жену изнасилуют или твой поганый бежевый «БМВ» пропадет со стоянки, опять прибежим мы. Все это — наша работа, и тебя утешать тоже нам. Ты слышишь меня, жучок зачуханный? Еще раз спрашиваю: встанет Харди на ноги?
Когда Карл наконец отпустил его ворот, доктор еще некоторое время пыхтел, пытаясь отдышаться.
— Я езжу на «мерседесе» и не женат, — пробурчал он потом.
До человека в белом халате дошло, в каком состоянии находится собеседник. Должно быть, в памяти всплыло что–то из курса психологии, затесавшегося между лекциями по анатомии. Наверняка его учили, что иногда юмор помогает разрядить ситуацию. Однако в случае с Карлом это не помогло.
— Поди к министру здравоохранения, ублюдок, там увидишь, как выглядит настоящее высокомерие, — бросил Карл, отталкивая доктора. — Тебе еще многому предстоит научиться.
На работе его уже поджидали сам начальник отдела убийств и Ларс Бьёрн. Это был тревожный сигнал, говоривший о том, что вопли обиженного доктора уже долетели до них, несмотря на толстые больничные стены. Карл бросил на старших коллег изучающий взгляд. Нет, пожалуй, больше похоже на то, что в их бюрократические мозги кто–то заронил очередную дурацкую идею. От него не ускользнул взгляд, которым они обменялись. Может, тут попахивает дружеской помощью товарищу, попавшему в трудную ситуацию? Уж не собираются ли они снова запихать его в больницу для бесед с психологом на тему правильного понимания и лечения посттравматического синдрома? Неужели его ожидает еще один специалист с проницательным взглядом, который полезет в потаенные мысли Карла, начнет копаться в сказанном и недосказанном? Зря стараются! Карл не собирался идти у них на поводу. Его проблема не из тех, которые решаются разговорами. Она давно уже назревала, и теперь чаша переполнилась.
А пошли они все подальше!
— Да, Карл, — произнес начальник отдела убийств, кивком указывая на пустующий стул. — Мы с Ларсом долго размышляли над твоей ситуацией, и, как нам кажется, мы с тобой во всех смыслах стоим на перепутье.
Это уже походило на увольнение! Карл забарабанил пальцами по столу и возвел глаза к потолку, стараясь не встречаться взглядом с начальником. Значит, решил уволить? Так просто не выйдет!
За окном над парком Тиволи клубились тучи, грозившие разразиться дождем. Если они уволят его, он сразу уйдет, не дожидаясь, когда сверху польет. Бегать к уполномоченному по правам с этим не стоит. Он отправится прямо в профсоюз на бульваре Ганса Христиана Андерсена. Увольнять хорошего работника через неделю после выхода с больничного, через два месяца после ранения, при котором он потерял двух товарищей из своей бригады, — этот номер у них не пройдет! Старейший в стране Союз полицейских покажет, что не зря существует столько лет.
— Я понимаю, Карл, для тебя это неожиданность. Тебе требуется перемена обстановки, и все будет устроено так, чтобы наилучшим образом использовать твой выдающийся талант сыщика. Мы решили повысить тебя в должности, сделав начальником нового отдела. Он будет называться отдел «Q». На него возлагается задача расследовать зависшие дела, представляющие особый общественный интерес. Которые требуют, так сказать, приоритетного внимания.
— Вот тебе на! — подумал вслух Карл и откинулся на спинку стула.
— Да, тебе придется тянуть этот отдел в одиночку, но кто, кроме тебя, с этим справится?
— Кто угодно! — отозвался Карл, глядя в стенку.
— Постарайся выслушать! У тебя был тяжелый период, и эта работа просто создана для тебя, — вмешался заместитель.
«Ты–то что в этом смыслишь, несчастный!» — подумал Карл.
— Ты будешь действовать полностью самостоятельно. Мы посоветуемся с начальниками округов и отберем некоторое количество дел, и ты сам будешь решать, каким из них нужно отдать предпочтение, в каком порядке ими заниматься и как планировать работу. Мы откроем тебе счет на затраты по разъездам, и отчет ты будешь подавать только раз в месяц, — добавил шеф.
— Начальники округов, говоришь? — Карл нахмурился.
— Да, это охватывает всю страну. Поэтому ты не можешь оставаться среди прежних коллег. Мы создали здесь же, при префектуре, новое отделение. Уже идет подготовка твоего рабочего помещения.
«Ловко они придумали, как избежать неприятных объяснений», — отметил Карл.
— Вот как! И где же, позвольте спросить, находится это рабочее помещение? — поинтересовался он вслух.
На улыбающемся лице шефа появилось смущенное выражение.
— Где твой кабинет? Ну, в настоящий момент он располагается в подвале, но в дальнейшем, надеюсь, положение улучшится. Нужно сперва посмотреть, как пойдет дело. Если появится мало–мальски приличный процент раскрываемости, тогда будет видно.
Карл снова устремил взгляд на облака. Значит, в подвале. То есть план состоит в том, чтобы расправиться с ним втихаря. Уморить его одиночеством, изолировать, как на необитаемом острове, чтобы он там впал в тоску и свихнулся. И какая разница, наверху или в подвале! Все равно он всегда будет делать все по–своему. Вот только сейчас он не мог поделать ровным счетом ничего.
— Кстати, как там Харди? — спросил шеф после затянувшейся паузы.
Карл перевел взгляд на начальника. За все это время тот впервые обратился к нему с вопросом.
5
2002 год
По вечерам Мерета принадлежала себе. Возвращаясь домой, она на каждом светофоре словно бы сбрасывала часть всего того, что не подходило к ее истинной жизни, протекавшей за тисами Маглебю. Очутившись за поворотом, за которым открывались дремлющие просторы Стевнса,[8] и переехав мост через речку Трюгтевельде, она ощутила себя другим человеком.
Уффе, как обычно, сидел на диване с остывшей чашкой чая на столике, озаренный светом телевизионного экрана, звук был включен на полную мощность. Поставив машину в гараж, Мерета направилась к задней двери и, проходя мимо окна, ясно увидела, как он там сидит — все тот же Уффе, тихий и неподвижный.
Скинув туфли на высоком каблуке, она оставила их в подсобном помещении, забросила портфель на высокую печь нефтяного отопления, повесила в прихожей пальто и отнесла бумаги в кабинет. Затем сняла брючный костюм от «Филиппы К.»,[9] сложила его на стул возле стиральной машины, сняла с вешалки халат и сунула ноги в домашние тапочки. Теперь все было как надо. Ей не требовалось, как некоторым, едва переступив порог, смывать с себя остатки рабочего дня под душем.
Порывшись в пластиковом пакете, Мерета достала с самого дна пачку конфет. Сунув одну в рот и повысив таким образом уровень сахара в крови, она ощутила готовность зайти в гостиную.
И только тогда крикнула:
— Привет, Уффе! Вот я и дома.
Всегда один и тот же ритуал. Она знала, что Уффе увидел свет фар, как только она выехала из–за холма, однако все должно идти своим чередом.
Она села напротив него и попыталась поймать его взгляд:
— Ау, приятель! Ну что? Смотришь новости и любуешься на Трину Сик?
Он сощурился так, что морщинки в уголках глаз разбежались до висков, но не оторвался от телевизора.
— Ишь ты, заядлый болельщик! — Она взяла его за руку, как всегда, теплую и вялую. — Но Лота Мейлиде тебе нравится больше. Думаешь, я не знаю?
На его лице стала медленно расплываться улыбка. Контакт был установлен. Да, где–то там, в глубине, жил прежний Уффе. И прекрасно знал, чего ему хочется в жизни больше всего.
Мерета повернулась к телевизору, и они вместе посмотрели последние два сюжета новостей. В первом речь шла о требовании Совета по питанию о введении запрета на промышленное производство трансжирных кислот, во втором — о провальной маркетинговой кампании, которую при поддержке государства проводила компания по производству мяса птицы. Обе темы были Мерете досконально известны: работа над ними стоила ей двух бессонных ночей.
Обернувшись к Уффе, она потрепала его за вихор; под волосами был заметен длинный шрам.
— Пошли, лентяй! Пора чего–нибудь поесть.
Ухватив свободной рукой одну из диванных подушек, она хлопнула его по затылку и не отстала, пока он не завизжал от хохота, отбиваясь руками и ногами. Тогда она отпустила его волосы, перепрыгнула через диван, будто горная коза, и помчалась на лестницу. Это был беспроигрышный прием. С громкими возгласами он, заливаясь хохотом от радости, кинулся за ней, наконец–то дав выход накопленной за время сидения энергии. Как два железнодорожных вагона, скрепленных стальным сцеплением, они с грохотом взлетели по ступенькам на второй этаж и ворвались в кухню. Скоро они устроятся перед телевизором и съедят то, что наготовила для них приходящая домработница. Вчера они смотрели мистера Бина, позавчера Чаплина. Сегодня снова на очереди мистер Бин. Коллекция видеодисков Мереты и Уффе в основном состояла из того, что любил смотреть Уффе. Обыкновенно, посидев перед телевизором полчаса, он засыпал. Когда это произойдет, она накроет его пледом и оставит спать на диване. Ночью он потом сам встанет и переберется в спальню. Там он возьмет ее за руку и, что–то пробормотав спросонья, устроится рядом с нею на двуспальной кровати. Когда он окончательно заснет, она под его посапывание включит свет и начнет готовиться к предстоящему дню.
Так повелось. И этот вечер и ночь пройдут так же. Потому что так нравится ее братику — милому, невинному мальчику. Бедному, бессловесному Уффе.
6
2007 год
На двери действительно обнаружилась медная табличка с надписью «Отдел Q», но сама дверь была снята с петель и прислонена к трубам центрального отопления, которые тянулись через длинные коридоры подвала. На полу закутка, по–видимому отведенного под кабинет Карла, еще стояли десять полупустых ведер с краской, распространяя резкий запах. Под потолком проходили трубки четырех люминесцентных ламп, через некоторое время вызывающих зверскую головную боль. Зато стены были превосходные — если только отвлечься от цвета, в который они были покрашены. Более всего он подошел бы стенам больницы в какой–нибудь восточноевропейской стране.
— Браво, Маркус Якобсен, — буркнул Карл и принялся осматривать свои владения.
Последние сто метров длинного коридора были ему незнакомы — туда он еще никогда не заглядывал. В том конце коридора, где располагался его кабинет, не было ни души — а также дневного света, или воздуха, или чего–либо еще, способного отвлечь от воспоминаний об «Архипелаге ГУЛАГ». И вообще эту кишку так и хотелось назвать гнилым отстойником.
Карл взглянул на два новеньких компьютера с ворохом проводов. Судя по всему, тут были две раздельные информационные сети: один компьютер подсоединен к внутренней сети, а другой к остальному миру. Он ласково похлопал по компьютеру номер два. Итак, сидя здесь, он может путешествовать по Интернету сколько вздумается. Никаких тебе стеснительных правил, обеспечивающих безопасность центральных серверов. Это уже кое–что! Он огляделся в поисках чего–нибудь такого, что можно использовать как пепельницу, и вытряхнул сигарету из пачки «Грён Сесиль». На пачке было написано: «Курение крайне опасно для вас и вашего окружения». Он снова огляделся: окружения особого не наблюдалось, а если пара мокриц околеет, не беда. Карл зажег сигарету и глубоко затянулся. Пожалуй, у должности начальника отдела есть свои преимущества!
— Дела мы тебе пришлем, — пообещал на прощание Маркус Якобсен, однако на столе и на полках не было ничего — ни одного листочка.
Вероятно, наверху сочли, что ему нужно время освоиться на новом месте, прежде чем погрузиться в бумаги. Но Карла это нисколько не волновало: ничего он не будет тут обустраивать, пока на него не снизойдет вдохновение.
Он пододвинул конторское кресло и уселся, положив вытянутые ноги на край стола. В такой позе он провел почти все время на больничном. Первые недели только смотрел перед собой, смолил сигареты и старался не вспоминать, как лежал, придавленный тяжестью большого тела Харди, а в ушах у него стояли предсмертные хрипы Анкера. Потом он принялся странствовать по Интернету — без всякой цели и плана, просто чтобы заглушить все мысли. Тем же он собирался заняться и теперь.
Карл взглянул на часы. Прежде чем идти домой, предстояло убить пять часов.
Жил Карл в Аллерёде — так хотела жена. Они переехали туда за несколько лет до того, как она от него ушла и поселилась в садовом домике в Ислеве. А тогда она посмотрела карту Зеландии и быстро вычислила: если хочешь чего–то особенного, нужно иметь толстый кошелек, а так лучше уж Аллерёд. Хорошенький городок, есть метро, вокруг поля, до леса можно дойти пешком, множество уютных магазинчиков, кинотеатр, театр, разные кружки, а ко всему прочему еще и парк Рённехольт. Жена была в восторге. Тут можно за доступную цену купить жилье в панельном таунхаусе, в котором хватит места для них с мужем и для ее сына, а в придачу получить право пользоваться теннисными кортами, бассейном и общественным центром, проводя жизнь в окружении хлебных полей, торфяников и множества добрых соседей. Потому что она прочла, будто в парке Рённехольт люди внимательны друг к другу. В то время Карлу это не казалось преимуществом: кто же поверит в такую чушь! Но впоследствии оказалось, что это действительно так. Без друзей из парка Рённехольт Карлу вообще пришел бы каюк в материальном и моральном смысле. Сперва от него ушла жена, но разводиться не захотела, а осталась жить в садовом домике. Потом она обзавелась любовником гораздо моложе себя и заодно дурной привычкой рассказывать о нем Карлу по телефону. Потом ее сын в самый разгар пубертатного возраста отказался жить с ней и вернулся к Карлу. И в довершение всего произошла перестрелка на Амагере, которая отняла у него последнее, за что он еще как–то держался: смысл жизни и хороших товарищей, которые с пониманием относились к нему, когда видели, что он встал не с той ноги. Нет, если бы не парк Рённехольт и люди, которые его там окружали, дело было бы совсем дрянь.
Вернувшись к себе и поставив велосипед в сарай возле кухни, Карл сразу понял, что двое других жильцов тоже дома. Мортен Холланд, снимавший у него комнату в подвале, по обыкновению на полную мощность включил оперу, а у пасынка на втором этаже из окна вырывался оглушительный грохот скачанного из Интернета тяжелого рока. Более уродливого звукового коллажа невозможно было бы отыскать в целом свете.
Вступив в этот ад, Карл раз–другой топнул, и звуки «Риголетто» в подвале тотчас же поутихли, словно приглушенные подушкой. Труднее было с мальчиком наверху. В три широких шага Карл поднялся по лестнице, без стука заглянул в дверь, не тратя зря времени на церемонии, и заорал что есть мочи:
— Сколько можно, Йеспер, это же черт знает что! Звуковыми волнами высадило два окна на Сосновой поляне. Платить за них будешь сам!
Такое мальчишка уже слышал от Карла не раз, поэтому согнутая над клавиатурой спина даже не шелохнулась.
— Эй! — крикнул Карл ему в самое ухо. — Уменьши звук, или я перережу провод от модема!
Громкость чуть–чуть убавилась.
Внизу Мортен уже расставил на кухонном столе тарелки. Один из соседей по таунхаусу назвал его как–то суррогатной домохозяйкой, но это было неправильно. Мортен был не суррогатной, а самой лучшей из всех домохозяек, каких когда–либо доводилось встречать Карлу. Он делал все: ходил в магазин, стирал белье, готовил еду и убирал в доме, распевая при этом оперные арии. А еще платил за квартиру.
— Мортен, ты был сегодня в университете? — спросил Карл, заранее зная ответ.
Жильцу уже стукнуло тридцать три года, и последние тринадцать лет он прилежно занимался, изучая все, что угодно, кроме тех предметов, которые имели отношение к его трем специальным курсам. Результатом были поразительные познания во всех областях, кроме той, на изучение которой он получал государственное пособие и которая, как предполагалось, должна была впоследствии стать его профессией.
Мортен повернулся, отгородившись от Карла мощной жирной спиной, и злобным взглядом уставился в булькающую на огне кастрюлю.
— Я решил перейти на государствоведение.
Об этом он уже говорил, так что переход был вопросом времени.
— Черт возьми! Не лучше ли все–таки закончить сначала политологию?
— На политологии большинство голосует за правительственные партии, это не по мне. — Мортен бросил в кастрюлю щепотку соли и принялся мешать.
— Да ты–то откуда об этом знаешь? Ты же туда и не ходишь!
— Вчера я там был. Рассказал своей группе анекдот про Карину Йенсен.
— Подумаешь: политик начал на крайнем левом фланге и в конце концов перешел к либералам. Что тут такого уж страшного?
— Я сказал, что она служит примером того, как за высоколобой внешностью может скрываться совершенно низколобая личность. Они не смеялись.
Странностей у Мортена хватало. Это был вечный студент–переросток, почти бесполое существо с повадками старой девы. Его общественная деятельность ограничивалась замечаниями в адрес других посетителей магазинов по поводу их покупок или коротким обменом мнениями у прилавка с морожеными овощами насчет того, как лучше готовить шпинат — со сливками или без.
— Ну и что, что они не смеялись! Мало ли какая могла быть причина. Я ведь тоже не смеюсь, а я, если хочешь знать, не голосую за правительственные партии.
Карл покачал головой. Спорить с Мортеном было бесполезно. Но пока он прилично зарабатывает в пункте проката видеофильмов, не так уж и важно, учится он в университете или нет.
— Так ты говоришь — государствоведение? Муторная штука, наверное.
Мортен пожал плечами и кинул в кастрюлю несколько очищенных морковок. Он даже умолк ненадолго, что было для него очень необычно. Поэтому Карл сразу понял, в чем дело.
— Звонила Вигга, — выговорил наконец Мортен немного встревоженным голосом и тотчас же отодвинулся подальше.
В подобных случаях он обыкновенно добавлял: «Don\'t shoot me. I\'m only the piano player».[10] Но сейчас этих слов не последовало.
Карл воздержался от комментариев. Если Вигге что–то от него нужно, могла бы позвонить попозже, когда он придет с работы.
— Кажется, она замерзла, в садовом домике холодно, — осмелился предположить Мортен, помешивая в кастрюльке.
Карл обернулся. Из кастрюльки поднимался чертовски вкусный запах. Он давно уже не чувствовал такого хорошего аппетита.
— Замерзла, говоришь? Взяла бы да запихала в печку парочку своих откормленных любовников.
— О чем это вы? — послышалось с порога.
Йеспер открыл свою дверь, и от какофонии, что вырвалась из комнаты за его спиной, задрожали перегородки в коридоре.
Удивительно, что они вообще могли расслышать друг друга.
После трех дней, проведенных за лазанием по Интернету и глазением в пустую стену, Карл успел до миллиметра изучить расстояние до своего отстойника, зато давно уже не чувствовал себя таким выспавшимся, как сейчас. Поэтому, поднимаясь в отдел убийств, он бодро одолел четыреста пятьдесят две ступени между подвалом и хоромами третьего этажа, где располагались его прежние сослуживцы. Он собирался потребовать, чтобы в подвале наконец завершили ремонтные работы и навесили дверь кабинета, чтобы при желании ею можно было хлопнуть. А кроме того, он хотел осторожно напомнить коллегам о том, что ему до сих пор еще не передали папки с делами. Это, правда, не горит, однако он не хотел бы потерять работу, даже не успев к ней приступить.
Как он и ожидал, коллеги встретили его любопытными взглядами. Интересно же, стоит ли он на грани нервного срыва? Приобрел ли от пребывания в вечном мраке землистый цвет лица? Он готовился встретить вопросительные или злорадные взгляды, но для него все же стало неожиданностью, когда при его появлении по коридорам поднялось слаженное хлопанье всех дверей.
— Что это тут происходит? — спросил он у парня, которого раньше никогда здесь не встречал. Тот распаковывал привезенную мебель.
Парень протянул ему руку:
— Петер Вестервиг из участка Центрального района. Я буду работать в команде Вигго.
— В команде Вигго? Вигго Бринка? — удивился Карл. — Вигго — начальник оперативной группы? Значит, его назначили только вчера.
— Да. А кто ты? — Парень сам взял и пожал руку Карла.
Ответив коротким пожатием, Карл, ничего не сказав, стал осматриваться вокруг и обнаружил еще два незнакомых лица.
— Тоже из команды Вигго?
— Только тот, у окна.