Раньше это ее пугало, а теперь помогало раскрывать тайны мужа. Его душа взывала к состраданию, заботе, к тому, чтобы найти безопасное место для каждой потерянной и испуганной души.
Орле захотелось, сильно захотелось отмотать время – чтобы она увидела это раньше. Не только то, что посягало на его сущность, но и сам его талант. Оглядываясь назад, она могла сказать с уверенностью: ее похвала была пустой. Он заслуживал большего.
Орла так и не смогла одарить его… всем. Как случилось, что она больше никогда не приготовит ему особенное блюдо, или не сотрет с его подбородка краску, пока они вместе принимают душ? Не займется с ним любовью – той, которую он заслужил, какую она дарила, отдаваясь во власть их союза? Они ведь старались вернуть себе былую раскрепощенность, которая прошла вместе с особыми красками первых дней их жизни. Теперь она поняла – вот как их брак стал таким серым.
Шоу приехал сюда, чтобы вернуть все цвета, которые они потеряли. И неважно, что еще он чувствовал в этом месте, главное – он обрел талант.
Нашел себя. И потерял все остальное.
Она отвернулась, пока дети бренчали на его гитарах, и тихо заплакала.
Они провели какое-то время, просматривая старые записи со стихами Шоу. Тайко особенно понравились глупые записки, которые никуда не вошли и из которых получались смешные рифмы. Когда дочь прикасалась к страницам, Орла видела: она читает между строк, вбирает в себя почерк отца. Иногда Шоу оставлял для нее записочки в коробке для обеда. Пока настроение не стало мрачным, Орла предложила перекусить, и вместе они побежали на кухню.
Уборка стала веселым занятием… на несколько минут. Прятки им наскучили. Орла научила их некоторым танцевальным движениям, и это было весело… тоже примерно час.
Отчаянно пытаясь найти новое занятие, Орла предложила детям охоту за сокровищами. Она все чаще стала думать о старике, который жил здесь раньше. Замечал ли он что-нибудь? Когда риелтор сказал им, что предыдущий жилец умер в доме, они предположили, что он был стар, но что, если тот человек, как и они сейчас, заперся из страха? Мог ли он умереть с голоду?
Вдруг он оставил подсказку?
Вместе с инструментами и книгами, которые они нашли в подвале, там была пара плотно запечатанных коробок. Она взяла их с собой, перерезала ленту и дала детям задание найти сокровища среди его бумаг. Пока они были заняты, Орла принесла из своей комнаты старые книги, включая книгу по местной истории, с наглядной, но недостаточно информативной фотографией, и просмотрела все еще раз. Может, старик собирал именно эти книги, потому что в каждой из них был кусочек головоломки?
Элеанор Куин сложила фотографии, которые нашла, в аккуратные стопки, но Тайко ныл, что коробки скучные и в них нет ничего интересного. Орла тоже ничего не нашла в книгах – одни были в ужасном состоянии, их страницы склеились от плесени, а другие – совершенно не по теме. Из того, что смогла понять Орла, автор был либо актуарием, либо юристом со страстью к грибам и птицам. Потом, когда дети уснут, она собиралась исследовать шкафы и ванную комнату наверху: может, там есть потайной отсек, место, где тот, кто терял рассудок, прятал свои самые мучительные тайны.
Несколько минут они сидели вместе, сгрудившись в кучу над стопкой старых фотографий. Орла не заметила никаких зацепок, хотя было несколько старых цветных и черно-белых фотографий, с изображенными на них частями гигантского хвойного дерева, которое возвышалось над поместьем.
– Посмотрите, какие пушистые ветки, – сказала Элеанор Куин.
Действительно, когда-то дерево с толстыми, крепкими ветками выглядело намного здоровее. По машинам на газоне Орла предположила, что фотографии были сняты в восьмидесятых – девяностых. Она засунула все обратно в коробки и отложила их в сторону, решив, что потом вернется и рассмотрит повнимательнее, на случай, если что-то упустила. Детям не хватало терпения, чтобы зацикливаться на каком-нибудь одном занятии надолго.
За ужином они ворчали – никому не нравился безвкусный, строго порционный ужин Орлы. Без новых развлечений и телевизора дети спорили о том, какой из DVD-дисков посмотреть. Они устали от игр. Элеанор Куин не находила утешения в книгах.
На следующее утро дети объединились единым фронтом, умоляя поиграть во дворе. Погода еще больше усложняла Орле дело: умеренная температура, чистое небо, свежий припорошенный снег, заманчивый пейзаж, манящий подобно витрине с пирожными в красивой глазури. Но она знала: Оно все еще опасно и только притворяется хорошим. «Нет» стало ее ответом на каждый вопрос.
По-прежнему желая найти дополнительную информацию, Орла уселась в некрасивое, но удобное кресло, которое притащила к двери, чтобы не дать детям сбежать, и перечитала целую главу книги по истории деревни Саранак-Лейк. Именно там они нашли фотографию с лечебным домом. Книга мучила ее, дразнила той первой зацепкой, но Орла не обнаружила больше ничего, что могло бы объяснить происходящее. Жаль, что Шоу не смог выйти в интернет, чтобы узнать больше.
Она не обращала внимания на детей, когда они огрызались, и не возражала, когда они решили устроить гонку по коридору наверху. Пока они топали над ней, Орла вернулась к фотографии лечебного дома и женщин, которые там когда-то останавливались. Внимательно осмотрела каждый сантиметр, чувствуя себя настоящим детективом, который прочесывает фото с места преступления. Могли ли эти женщины или другие, подобные, разрушать их жизни?
Люди на фото выглядели настолько обреченными, настолько хрупкими, что было трудно представить их мучителями, даже в роли призраков. Она не знала, какие доказательства ищет, а их бледные лица не выражали ничего, кроме печали. Верили ли они, что это место их вылечит? Или знали, что их отправили сюда умирать? В особенности одна из них, самая младшая из группы, казалась слишком тощей для своей одежды. Когда Орла рассмотрела поближе, то поняла, что рука на зауженной талии – вовсе не жест, обозначающий желание позировать, а признак ослабленного состояния девушки. Она пыталась удержаться на ногах.
Вдохновленная новыми подсказками, Орла вскочила на ноги и бросилась в студию Шоу. Нашла его увеличительное стекло в верхнем ящике стола и вернулась к креслу и книге. Дерево даже без лупы, несомненно, было тем самым, которое стояло за их домом.
– Мама, можно съехать по лестнице?
– Нет.
– Можно сделать печенье?
– Нет.
Она услышала, как дети наверху фыркнули и через несколько секунд вернулись к гонкам. Орла позволила им, несмотря на то что шум действовал ей на нервы: может, это занятие их утомит, и они будут лучше спать ночью.
Орла водила лупой, разглядывая одежду людей на фотографии. Самодовольное выражение лица мужчины. Дым из каменного дымохода. Раньше она этого не замечала, но ветви лиственных деревьев были голыми: значит, было холоднее, чем она думала. Представляя себе целебный климат для больных туберкулезом, Орла автоматически рисовала в своем воображении весну или лето с ярким солнцем и теплой погодой. Но, возможно, пациенты оставались здесь круглый год. А может, они приехали после первых заморозков, когда в воздухе было меньше аллергенов?
Внезапно фотография наполнилась мелочами, которых она раньше не замечала. На входной двери висел венок. Люди, позировавшие для фото, стояли без верхней одежды, но мог ли быть уже декабрь? На нескольких женщинах были ожерелья с маленькими подвесками, которые под лупой становились крестиками. Тощая, самая болезненная на вид девушка держала в руке какую-то цепочку, но то, что на ней висело, было непохоже на крест. Изображение лишь сильнее расплывалось, когда Орла приближала лупу.
Заложив страницу пальцем, она схватила книгу и побежала на второй этаж.
– Я победил! – закричал Тайко, затаив дыхание, когда в коридоре появилась Орла.
– Можно одолжить твой микроскоп? – спросила она дочку.
Взволнованная тем, что появилось новое занятие, Элеанор Куин кинулась в свою комнату, брат побежал следом.
Они сидели на полу у кровати, пока Элеанор Куин настраивала свой детский микроскоп.
– На что будем смотреть? – спросила дочь.
– Мне нужно изучить эту фотографию. Вот тут. – Орла открыла книгу и указала на предмет в руке девушки. – Можешь настроить на это место?
– Конечно.
– Можно посмотреть? – спросил Тайко.
– После мамы, – ответила Орла, держа книгу ровно, пока дочка фокусировала изображение. Внезапно уверившись, что это имеет большое значение, она стала терять терпение, когда Элеанор Куин возилась с ручками. – Видно?
– Это ожерелье. Кажется.
– Ты видишь? Это было снято недалеко отсюда. Я уже рассказывала тебе – папа увидел дымоход, и мы нашли эту книгу. На нашем участке был лечебный дом, куда посылали людей, женщин, больных туберкулезом.
– Что такое туберк?.. – спросил Тайко.
– Это заболевание легких – оно затрудняет дыхание. – Орла наблюдала за Элеанор Куин, предполагая, что дочь может заметить какие-то не менее важные детали, возможно, даже за пределами фотографии.
Элеанор Куин убрала книгу из-под микроскопа и поднесла фотографию очень близко к лицу.
– Я хочу посмотреть! – взвизгнул Тайко.
– Через минутку, это важно. – Орла повернулась к дочери. – Что-нибудь есть? Чувствуешь что-нибудь знакомое?
– Может быть… только чуть-чуть… Я не знаю, мама. Возможно.
– Можешь сказать, что на цепочке?
Элеанор Куин подсунула книгу обратно под линзу:
– Не могу…
– Дай мне. Пожалуйста.
В ответ на нетерпеливость в голосе мамы Элеанор Куин отодвинулась и подпустила Орлу к окуляру. Орла завинтила фокус, пока изображение не стало ясным.
И охнула. Она была права – это был не крест, как на других женщинах.
– Что такое, мама? – спросила дочка, сгоря от любопытства.
– Звезда. В кругу. Это называется пентаграмма.
– Это что-то значит?
– Может быть.
Что-то древнее и невидимое коснулось лопаток, и Орла вздрогнула.
Молитвы Орлы о том, чтобы дети спокойно спали, остались без ответа. Тайко лежал на диване, пинался и кричал, вместо того чтобы почистить зубы. И хотя потом он настоял на том, чтобы спать в собственной постели, каждые пятнадцать минут выбегал, дабы потребовать что-нибудь: то воды, то найти пропавшую игрушку. Еще раз на горшок. Сказку. Еще раз помолиться за папу. Наконец он уснул со слезами на щеках.
Элеанор Куин не закатила истерику, но и спать ложиться не хотела. Вместо этого она засиделась допоздна и смотрела фильм. Орла сидела рядом с ней на диване, все еще сжимая книгу по истории. Иногда снова листая ее, но слишком отвлеченная, чтобы читать. И хотя она хотела сделать заметки о припасенных воспоминаниях о язычестве, друидизме и викке, единственное слово, которое Орла записала, было «природа». Она знала почти наверняка, что природа применима ко всем трем, как, возможно, и к пентаграмме.
Она рисовала звезду в круге. Снова и снова. С тех пор, как Орла опознала предмет в руке мертвой девушки, она почувствовала новое беспокойство. В комнате веяло паранойей, прохладой вопреки температуре на термостате, и она почти поверила, что увидела призрак девушки с фотографии.
Наверху закашлялся Тайко. Им повезло, что дети до сих пор здоровы. Но, судя по отходившей мокроте, удача могла им изменить. Когда приступ утих, Орла невольно подумала о девушке, которую кашель, вполне возможно, буквально привел к смерти.
Все, что она узнала, принесло только больше вопросов, а у нее не было других ресурсов для ответов, кроме собственного сбитого с толку мозга. Пентаграмма, насколько она знала, использовалась во многих религиях, но практиковалась ли в конце девятнадцатого века? Носила ли девушка ее в качестве украшения, или этот символ значил для нее нечто большее? По тому, как он свисал с ее руки, больше как четки, а не украшение, заставило Орлу думать, что эта веща была важна. И висела на ней неслучайно, в отличие от крестов на других женщинах.
Или, может быть, это ничего не значило.
Пока они не смогли сбежать, навсегда покинуть это место, Орла должна пытаться разгадать эту головоломку. Возможно, это было своего рода коротание времени и не сильно отличалось от выдуманных детьми игр; всем им требовалось какое-то занятие.
Орла хотела проговорить с Элеанор Куин всю ночь, но дочь ворчала каждый раз, когда Орла мешала ей смотреть фильм. В конце концов заиграла музыка, изображение исчезло, и Элеанор Куин нажала кнопку «стоп».
– Мы можем поговорить сейчас? – попросила Орла, жалея, что так отчаянно нуждалась в помощи девочки.
– О чем?
Может, Элеанор Куин просто переутомилась, но ее голос показался Орле раздраженным. Возможно, это было не лучшее время для разговора, но Орла не могла больше ждать.
– Мы долго сидим дома. Ты чувствуешь, что Оно уходит?
– Нет. Оно просто ждет. Это глупо. – Элеанор Куин хмыкнула и встала с дивана, собираясь подняться наверх.
– Что значит «ждет»? Элеанор Куин? – Орла подскочила и прыгнула вперед, чтобы преградить дочери путь.
– Не знаю. Но мы не можем просто сидеть дома вечно. Что мы делаем?
– Я думала, мы договорились…
– Ведь и так ясно: оно не хотело, чтобы мы уезжали. Это ты сказала, что мы не должны выходить из дома.
– Это было для вашей безопасности…
– Сколько еще? Здесь нечего делать.
Орла вздохнула. Элеанор Куин раздраженно топнула ногой по нижней ступеньке.
– Я просто боюсь, что мы… можем сделать что-то не так снаружи… что-то такое, что Ему не понравится. Внутри безопаснее, тебе не кажется? – аккуратно поинтересовалась Орла.
Элеанор Куин пожала плечами:
– Наверное. Только вряд ли Оно забудет, что мы здесь.
– Тогда что? Как ты думаешь, что мы должны сделать?
Месть за то, что спросила совета у ребенка, была такой же, какой она стала бы в подростковом возрасте: преувеличенное закатывание глаз. И опущенные плечи, будто говорящие «ты безнадежна». Тоном «ты слишком надоедливая, чтобы с тобой разговаривать».
– Я не зна-а-аю.
– Мы ведь договорились разобраться в этом вместе. Я знаю, что мы не можем оставаться в доме. И не собираюсь оставаться здесь навсегда, но мне нужно, чтобы ты сказала, когда будет безопасно. Ведь ты чувствуешь…
– Оно ждет. Это то, что я знаю. Оно… учится, видя, что мы делаем, а мы ничего не делаем.
– Я хотела, чтобы Оно потеряло интерес к нам… к тебе.
Но Орла вдруг поняла, что ее дочь права: настало время придумать план получше. Образ старика, слишком слабого, чтобы встать с постели, подстегнул ее.
– Завтра утром мы выйдем наружу. Осторожно. Не будем пытаться уйти, а просто… посмотрим, что ты почувствуешь. Ты к этому готова?
Орла видела, как бунтарство девочки сдувается, словно пузырь. Тогда Элеанор Куин стала просто уставшей. Маленькой и неуверенной.
– Да. Может, стоит попробовать с ним поговорить, – предложила она.
– Это хорошая идея, – ответила Орла. – Зададим несколько прямых вопросов? – Элеанор Куин кивнула. – Может, об этой девушке из книги?
Элеанор Куин пожала плечами, а потом снова кивнула. Голова опустилась к груди, и она поднялась по лестнице.
Нечестно, подумала Орла, для ее дочери – нести эту ношу. С ума сойти, что приходится обсуждать с беззащитным ребенком.
И хотя Орла не ожидала, что детям так быстро наскучит сидеть в доме, это время прошло не зря: ее больные мышцы чувствовали себя лучше. Теперь у нее было достаточно сил, чтобы встретить то, что будет дальше. Придумать новую тактику. Если уход оставался рискованным и маловероятным вариантом, то, возможно, выйти из дома и прислушаться – это лучший компромисс.
Спросить нечто – призрака – чего он хочет.
30
Она добавила молока в детскую овсянку – точнее, остатки молока. Еще один прекрасный день, в который Орле пришлось пообещать, что они выйдут на улицу после завтрака. Элеанор Куин не поднимала глаза от миски с хлопьями, и Орле стало интересно, не волнуется ли она из-за миссии, о которой они договорились накануне вечером. Орла даже не спросила у дочери, каково это – знать о том, что их преследует, угрожает их жизням. Должно быть, страшно. Но, может, Элеанор Куин затолкала этот страх в самые отдаленные уголки своего сознания? Что, если детская чувствительность губила ее, утягивая в пропасть безумия, как Шоу? Когда она чего-то не понимала…
Тайко щебетал песню, пока ел:
– Папа, папа, спит в снегу. Папа, папа, никуда я не уйду.
Дети сходили с ума. Это место продолжало их изматывать. В какой-то момент Орле придется взвесить все за и против: безопасность против вероятности того, что они превратятся в безумные копии былых себя. Затеряются в мыслях. Потеряются на леднике.
Орла задумалась, не стоит ли поговорить с ними об Отто и о том, как ее семья пережила эту опустошительную потерю. Но что она могла сказать, что из этого вынесла? Ты просыпаешься и продолжаешь жить. Они и так этим занимались.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила она Тайко. – Я слышала, как ты кашлял ночью.
Вместо того чтобы ответить, он продолжал жевать, что-то напевая. Орла приложила тыльную сторону руки к его лбу: придется пересмотреть их план, если он заболел.
– Кажется, жара нет.
– Нет!
– Просто подавился ночью водичкой?
– Не-а. Я не кашлял, мама.
Может, он не помнил. А может… Она покачала головой: если бы это было так просто – заставить сверхъестественное исчезнуть. Теперь она еще и слышит то, чего нет? Вот она, цена одержимости девушкой из книги.
Орла оставила посуду отмокать в раковине, а Элеанор Куин поспорила с Тайко, кто сможет быстрее надеть снаряжение. Орла позволила им выбежать из дома первыми, пока сама застегивала на молнию куртку и поправляла шарф.
Тайко топтался по снегу, словно Годзилла, уничтожая одно здание за другим. Орла, держа руки в карманах, стояла на страже, глядя на Элеанор Куин: девочка рассматривала что-то, прислушивалась, не находя ничего такого, на чем можно было бы сосредоточиться. Затем бросилась дальше, во двор, слепила снежок и бросила его в Годзиллу.
– Ты портишь весь снег! – воскликнула Элеанор Куин.
Годзилла рычал и топал.
– Думаю, снега хватит на всех.
Орла пнула верхушку сугроба, обойдя детей. Она чувствовала себя тюремным охранником, боясь, что заключенные могут внезапно сбежать на волю. Ей так хотелось запрыгнуть в машину и отвезти детей куда-нибудь, уехать подальше отсюда, пусть у нее было только водительское удостоверение ученика. Как она могла так переживать и бояться водить машину? Как легко это звучало по сравнению с их нынешним положением. Орла хотела обнять родителей и заплакать. Снова стать ребенком, а не единственным взрослым, ответственным человеком, запертым в кошмаре вместе со своими детьми.
Элеанор Куин побрела к неутоптанному снегу у задней части дома.
– Не уходи далеко, дорогая.
Но либо дочь не слышала, либо ей было все равно. Орла зашагала к гаражу, откуда могла присматривать за ними обоими. Она подняла голову, но не смогла понять, на чем сосредоточиться. Где искать знаки, на небе? В стороне леса?
– Если ты слышишь… мы никуда не уйдем. Просто вышли, чтобы подышать свежим воздухом, – сказала она.
– С кем ты разговариваешь, мама? – спросил Тайко.
– Сама не знаю. Иногда здесь случается что-то запутанное… А может, мы сами все запутываем… что бы это ни было.
– Можно мне попробовать?
Орла хотела отказать, боясь, что Тайко может выпалить что-нибудь не то. Он потопал по снегу, чтобы встать рядом с ней, улыбаясь и размахивая руками.
– Да, только будь очень вежливым.
– Привет, мир! – крикнул Тайко в небо. – Привет, снег!
– Спасибо, что подарило нам еще один прекрасный день, – поддержала сына Орла. Хотя кричала не так громко, как Тайко, она проецировала свой голос в окружающий мир. – Мы никуда не идем. Видишь? Просто разминаем ноги, радуемся дню. Мы не всегда знаем, чего ты хочешь. Не понимаем. Я просто стараюсь защитить детей.
– У нас не осталось молока! – крикнул Тайко. – Ты можешь сделать так, чтобы у нас пошел дождь из молока?
– Это отличная идея, но я не знаю, умеет ли Оно…
– Мама? – Элеанор Куин стояла к ним спиной, на что-то указывая.
Орла подошла к ней. Тайко пошел следом.
– Что это?
Но все и так было понятно по точной траектории вытянутой руки дочки. Возвышавшееся дерево. Древняя сосна.
– Оно слушает, мама. – Ее страх смешивался с благоговением. – Оно слушает тебя.
«Дерево… Дело в дереве?» – Орлу распирало от волнения: часть головоломки прояснилась.
Взгляд Элеанор Куин стал стеклянным – то ли из-за сосредоточенности, то ли из-за… отчужденности.
– Оно здесь.
– Точно? – Но даже для Орлы это было логично. После их первого посещения участка на картинах Шоу стали появляться не окружающие холмы и не дом, а дерево.
– Я так думаю. Да. Где-то здесь. – Она побежала по глубокому снегу в сторону леса и гигантской сосны.
– Элеанор Куин, подожди! – Орла схватила Тайко за руку и помчалась за ней. – Нельзя вот так просто бежать в лес – ты можешь заблудиться!
Лес казался очень густым. Орла не могла забыть, как Шоу хотел пойти по следам своих ботинок, но они исчезли. Как и возвышавшееся дерево.
Элеанор Куин не замедлялась. Яркое небо выцвело под сенью тугих, голых ветвей и хвойных деревьев. Температура упала. Птицы перестали петь.
А может быть, это все воображение? Дети, по-видимому, совсем не боялись.
Тайко напевал песенки, даже когда Орла чуть ли не тащила его вперед, стараясь, чтобы красные лыжные штаны Элеанор Куин не пропали из поля зрения.
Ее взгляд был настолько прикован к дочери, что Орла не заметила, когда добралась до огромной сосны. Именно погруженность Элеанор Куин в себя, застывшая поза и разинутый рот заставили Орлу остановиться и внимательно присмотреться.
Все выглядело не совсем так, как в первый раз, когда они пришли посмотреть на сосну. На поблекшей коре появилось больше трещин… как на леднике. Хотя, возможно, ледник выглядел даже более живым. Трещины напоминали вентиляционные отверстия или жабры, которыми оно дышало. Дерево, тем не менее, все еще было в плохом состоянии. Оглянувшись вокруг, Орла увидела обломки верхних веток – сучки и куски древней коры, разбросанные по всему снегу. Она пыталась не произносить даже мысленно слово «умирает». Но отчасти была уверена: Оно знало. Знало о своей собственной надвигающейся смерти.
Могла ли сосна быть источником всех их бед?
Тайко отошел от нее, чтобы шлепнуть рукавицей по коре:
– Хорошее дерево!
– Не трогай! – воскликнула Орла, оттягивая его назад.
– Почему?
– Элеанор Куин, к нему не опасно прикасаться? Это… это Оно?
Девочка смотрела наверх.
– Я люблю это большущее дерево, – сказал Тайко. – Ему ведь миллион лет, да, Эле-Куин?
– Оно умирает, – сокрушенно ответила девочка.
– Думаю, ты права, – прошептала Орла, надеясь не расстроить сына. Не хотелось лишний раз поднимать эту тему при нем.
Держа Тайко за ручку, Орла тихонько подвела его поближе к сестре, пока та ходила вокруг дерева, присматриваясь и прислушиваясь. Дул легкий ветерок, и на поверхности снега танцевали закрученные узоры. Орле снова пришла в голову хореографическая нотация, следы птиц, письмо призраков на сеансах – сотни невидимых рук, пытающихся выразить свои желания… Чем дольше она смотрела, как появляются пиктограммы, тонкие линии, вытравленные на тонком слое снега, тем больше удивлялась…
– Бин? – позвала Орла, заставив дочь отвлечься от исследования. – Как думаешь, это что-нибудь значит? Может быть…
Призраки? Когда Элеанор Куин встала на колени, чтобы изучить возникающие узоры, Орла замолчала. Наконец девочка покачала головой:
– Это ни на что не похоже. Если только…
Она встала, протянув руку к дереву, и Орла инстинктивно схватила ее за куртку и потянула назад:
– Не стоит…
– Придется. Оно здесь… где-то здесь.
Орла не хотела подпускать ее так близко. Но за этим они и пришли. За ответами. И чем быстрее они узнают, с чем имеют дело, тем быстрее смогут уйти. Как слепой, читающий шрифт Брайля, Элеанор Куин водила рукой по стволу дерева. С любопытством желая узнать, каково это, Орла повторила за ней. Но все, что она чувствовала, это шероховатую кору. Хрупкую. Древнюю.
У ее ног уже заскучавший Тайко обводил палочкой таинственные тиснения. Может, это был просто ветер, который раздувал припорошенный снег, оставляя на своем пути оттиски.
– Ой. – Элеанор Куин вдруг испуганно отняла руку от коры.
– Что такое? Оно…
Дочка повернулась и посмотрела на Орлу, широко раскрыв глаза от удивления:
– Это… это не дерево. Это что-то внутри него.
– Что ты имеешь в виду?
Тело сковал страх. Орла ненавидела себя за то, что верила во все происходящее. И что позволяла – нет, поощряла – участие в этом дочери. Ей снова захотелось сбежать, прямо сейчас. Может, если провести их прямо мимо деревьев, получится добраться до дороги? Обойти дом и подъездную дорогу и броситься по бездорожью к ближайшему выходу с участка.
Но вместо этого она спросила:
– Что там, внутри?
– Мне кажется, оно живет здесь. Это не дерево, а… что-то другое.
– Что-то живет в дереве?
Как человеческие фигуры на картинах Шоу, выросшие в его деревьях? Что он чувствовал, знал, видел? Неужели перепутал образы, которые к нему приходили, с вдохновением для творчества, хотя должно было сложиться что-то иное?
Ее «я» из двадцать первого века боролось с желанием потянуться за не принимавшим сигнал телефоном. Ей хотелось загуглить «Древесные духи». Сущности, которые живут в старых деревьях? Злые лесные демоны? Что угодно, что сможет дать им ответ. Она была готова принять любую сверхъестественную возможность, если бы это помогло спасти детей. Помочь им уйти.
– Чего Оно от нас хочет? Оно тебе расскажет?
Орла отвернулась от дочери и посмотрела вверх. Ветви над ней были похожи на кости. Скудный завтрак поднялся к горлу от волнения. Из-за нервов ее так и подмывало захохотать, постучать по толстому дереву, как по дверке: «Есть кто дома?» Но она должна была держать себя в руках, осознавая, что за ней наблюдают дети. Как они до такого докатились?
– Почему ты не хочешь, чтобы мы ушли? – спросила она.
Если бы Орла поняла его цель, то смогла бы найти решение. Или, например, заключить сделку? Договориться?
Может, они были к этому близки.
Ядовитая мысль очернила ее кратковременный оптимизм: если бы Шоу принял то, что Оно хотело, если бы остался открыт для всего, что от него требовали, возможно, ничего бы не случилось… Он ошибочно полагал, что самоубийство спасет его семью, не понимая, что единственный способ спасти семью – это сдаться самому. И, возможно, после того, как он испугался, эта тварь нашла его недостойным и переключила все свое внимание на Элеанор Куин. Шоу сопротивлялся и отрицал. Это его и убило. Обвинять его в отрицании было лучше, чем винить себя.
На мгновение Орла его возненавидела. Это он был во всем виноват – в переезде, в западне, из которой они не могли убежать. Какой отец позволил бы своей маленькой дочке вступить в битвы, с которыми не мог справиться сам?
Свирепость собственных мыслей напугала ее. Конечно, она не могла ненавидела его, ведь муж не знал, чем обернется их жизнь. В ней говорили горе, голод, безумие. Но у нее не было времени на то, чтобы прислушиваться к своим чувствам – не тогда, когда верила, что они на верном пути. Нужно было понять, что дерево пыталось им сказать. И она обещала Элеанор Куин помочь.
– У тебя очень хорошо получается, Бин. Это ведь не очень страшно, правда?
– Немножко. – Она снова протянула руку к стволу. – Я слышу его лучше. Оно начинает понятнее…
Та часть Орлы, которая насмотрелась фильмов ужасов, ожидала, что сейчас дочь широко раскроет глаза, а ее тело замрет, впитывая дьявольскую силу; другая часть Орлы, которой не терпелось побыстрее отсюда уйти, надеялась, что откроется канал понятной коммуникации: «Выполните этапы А и Б, и я вас освобожу».
Но, вернув руку на дерево, Элеанор Куин стала еще растеряннее.
– Что такое? – спросила Орла.
– Все кружится и кружится. Узоры, спирали. Я не знаю, что это значит.
Орла снова поглядела на отметины на снегу, теперь наполовину стертые каракулями Тайко. Это Элеанор Куин видела у себя в голове? Волнистые надписи? Это то, что дерево – или нечто жившее вместе с ним – пыталось объяснить любым способом, в надежде, что они смогут расшифровать послание?
– Узоры похожи на эти знаки? Их ты видишь в голове?
Как будто в ответ на ее слова налетел порыв ветра и стер завихрения на снегу. Тайко удивленно завопил, когда из его руки вылетела палка.
– Нет. Хватит меня отвлекать.
Голос дочки был еще более раздраженным, чем до этого. Может, Орла действительно ужасно мешала стараниям Бин?
Но затем плечики Элеанор Куин опустились, и вместе с этим на нее опустилась усталость.
– Прости, я просто пытаюсь найти… подсказки. Знаки. Мы можем попробовать в другой раз.
Орла осторожно отвела от дерева Элеанор Куин, отгоняя нахлынувшее разочарование.
– У тебя ведь получилось сдвинуться с мертвой точки, правда?
Элеанор прижалась к маме и кивнула. Орла крепко ее обняла. Кожа дочери выглядела такой тонкой, такой бледной, а сама девочка – такой маленькой и худой… Было сложно поверить, что она сможет защитить их всех от чего-то ужасного.
– Ты в порядке? Не надо было пробовать? – спросила Орла, в свою очередь желая стать щитом для нее. Какая мать, зная о миссии своей дочери, не предоставила бы ей защиту, в которой та нуждалась?
– Нет… мы должны попробовать.
– Прости. – Орла поцеловала ее в макушку. – Хотела бы я почувствовать Его, как ты, чтобы тебе вообще не пришлось эти заниматься.
– Знаю, мама.
Орла держала Элеанор Куин, пока они возвращались через лес – по четкой тропинке из следов, оставленных их обувью. Девочка заваливалась на бок, еле волоча ноги. Тайко пытался отскочить, поговорить с другими деревьями, но Орла держала руку на его куртке, чтобы сын не отходил больше чем на пару шагов.
– Побегаешь по двору, когда вернемся, ладно? Не здесь. – Она обратилась к дочери. – Ты в порядке?
– Да, просто… думаю.
– Все еще пытаешься Его услышать, да?
– Это важно.
– Я не хочу, чтобы ты переутомилась или… не зацикливайся…
– Это важно не только для нас. Это важно для Него.
Орла верила: она что-то нащупала, связанное с умершей девушкой и пентаграммой. Но что было в дереве? Элеанор Куин до сих пор называла его «Оно» – в этом не было ничего женского.
– Тем более не стоит зацикливаться. Элеанор Куин, мы не знаем, с чем имеем дело.
– Но чем быстрее я пойму… Я хочу домой!
– Мы едем домой? – спросил Тайко, полный энтузиазма.
– Мы возвращаемся в дом, а не в квартиру. Нам нельзя туда вернуться, помните? Но пока вы будете играть во дворе, я посмотрю, что можно сделать с гаражом. Мы не можем его так оставить, это опасно.
Она пыталась мысленно разложить все как колоду карт, перевернув рубашкой вниз, – чтобы был виден только безобидный рисунок, повторяющийся на обороте. Орла спрятала образ, где она откапывает машину. Спрятала образ, как отвозит детей в Питтсбург, к их лола и лоло. Вот бы добраться туда к Рождеству. Ее родители бы так удивились, но помогли бы смягчить травму от пережитого. Но она не стала озвучивать эту мысль, боясь разочаровать детей.
– Глядите! – охнул Тайко, когда они вышли из леса на поляну у дома.
Орла прикрыла глаза рукой, когда они вышли из тени деревьев. Во дворе образовалось скопление снежных рулонов. Некоторые были маленькие, высотой всего в фут, другие – размером с тюк сена, который они напоминали.
Тайко вырвался из ее хватки и побежал вперед на разведку, с еще большим интересом, чем в первый раз.
– Их так много, мама!
В самом деле. На этот раз феномен произвел на нее впечатление неестественного явления. Они сформировались в результате ветра, который дул в одном направлении. От дома. К тропинке, по которой они входили в лес. Настораживающе.
Порыв ветра – и все снежные рулоны поползли к ним.
Тайко закричал и помчался к маме.
Они стояли на месте и смотрели. Потом подул новый порыв ветра, и рулоны опять двинулись на них.
– Они нас схватят! – закричал сын.
Орла подняла впавшего в истерику Тайко на руки. Его не испугало ни северное сияние, ни гораздо более опасный снегопад. Но теперь он кричал – после каждого порыва ветра, который двигал эти рулоны.
– Тайко, дорогой, все в порядке… Это просто ветер.
Просто ветер и небольшой «подарок» от того, что управляло погодой и жило в гигантском дереве.
– Кажется… – Элеанор Куин прошла по полю снежных рулонов, – оно не пытается тебя напугать, а… Кажется, оно думает, что играет. Оно просто хочет играть!
Порывы ветра становились сильнее и чаще, ускоряя движение снежных рулонов.
– Мама, помоги!
У Орлы не было другого выбора, кроме как побежать по сугробам к дому с напуганным сыном, сжавшимся у нее на руках.
Позади нее тревожно закричала Элеанор Куин.
– Милая? – Орла остановилась на крыльце, по-прежнему держа Тайко.
Позади нее Элеанор Куин пробивалась сквозь полосу препятствий и хаотичный ветер. Снежные рулоны перекатывались, набирая скорость, преследуя ее. Орла поставила Тайко на землю, готовая встретиться с загадкой природы лицом к лицу и помочь дочери. Но Элеанор Куин оказалась быстрее: она забежала на крыльцо, схватив маму за руку. Орла открыла дверь, и дети протиснулись в дом.
Снежные рулоны оказались у лестницы. Снежинки, испарявшиеся с их дугообразных форм, создавали иллюзию, будто они дышат. Пытаются отдышаться. Словно стая диких собак разных размеров, бдительных и голодных.
Они не дали бы ей уйти.
Орла хотела понять, как Оно это делало: преобразовывало ли оно землю или же их разум? Все, что они видели, казалось настоящим. Выглядело настоящим – настолько, что она перепутала мужа с белым медведем. Но как такое возможно? Ни у одного призрака не было бы столько власти над землей или людьми, верно? И что Оно пыталось сказать или сделать? Его отчаяние сейчас казалось очевидным, и не имея других доказательств, Орла предположила, что есть связь между Его поведением и ускорившимся увяданием гигантской сосны, где Оно «жило».
Стая снежных рулонов следила за каждым ее движением, пока она стояла на ступеньках. У них не было глаз, но Орла чувствовала, что они за ней наблюдают. Оценивают. Выжидают, чтобы наброситься, если она сделает что-то не так. Орла хотела накинуться на это чертово нечто, сделать хоть что-нибудь.
Вот и конец ее плану откопать машину и уехать отсюда. Слишком легко было представить, как это орда катится на нее, погребая под собой. Делает сиротами ее детей.
Нет, она понимала, что так нельзя.
– Хорошо. Мы стараемся. – Орла вытянула руки: «Стоп». И подняла их: «Мы не виноваты. Мы стараемся».
Снежные рулоны ждали, словно бесстрастная публика. Дожидались следующего акта…
Орла ушла со сцены и исчезла в доме.
31
Перед тем как уехать из города, Орла прочла книгу автора корейско-американского происхождения, который уехал в Пхеньян преподавать в элитной школе. Северная Корея была увлечением, которое они с Шоу разделяли; они смотрели все документальные фильмы, которые могли найти об этой скрытной, авторитарной нации. Молодежь подчинялась строгим правилам, ее заставляли, как мясо, проходить через мясорубку и становиться однородной массой. Даже их понятие дружбы приводило Орлу в ужас: «друзей» назначали, и они следили друг за другом. Но что насчет свободы воли? А как же любовь? Все было так по-оруэлловски – устранить язык, чтобы устранить мысли, вот только ничто не может навсегда подавить человеческие эмоции. Это потребовало бы, как в научной фантастике, хирургического удаления неотъемлемой части души.
Эта книга привела ее к другой, к сборнику рассказов, которые были вывезены контрабандой из страны. Именно в одной из историй Орла узнала, что существует наказание за неприкрытые слезы на публике. Подобные проявления повышенной тревожности считались доказательством оппозиционной настроенности человека: ни у одного жителя Северной Кореи, который по-настоящему любит свою страну, нет повода плакать. И не может быть никогда. Потеря контроля над своими эмоциями может означать изгнание. Или казнь.
Поскольку Орла провела всю следующую неделю взаперти с детьми, она узнала, насколько сложнее подавить эмоции, чем физическую боль – каждый день, весь день, а не только напоказ на час или два. Особенно сложными были эмоции, которые заставляли человека плакать или кричать, возмущаться или учащенно дышать. Что касалось ее, она опасалась неизвестных последствий, если ее поймают на инакомыслии. Изгнание, казнь.
Она заставляла себя поддерживать оптимистичный настрой ради Элеанор Куин и Тайко, в то время как все внутри было вверх дном. Орла волновалась, что проявление эмоций в итоге размотает ее, словно пряжу, а затем последует наказание. Пряжа разматывалась, опутывая предметы, а в центре было ничто.
Это Ничто ее пугало. Ничто – это была она, которая раскачивалась в углу с пустым взглядом, в то время как Элеанор Куин поджигала на себе футболку, пытаясь зажечь дровяную печь, в то время как Тайко до крови резал руки, пытаясь открыть последнюю банку спагетти.
Чтобы ничего не упустить, она заперла в себе ужас, горе, беспокойство, сожаление. Орла каждый день хвалила детей за то, что занимали себя, за то, что не жаловались. Тайко наконец-то слишком испугался, чтобы даже предлагать поиграть во дворе, а Орла притворилась, что это победа – больше никаких истерик в четырех стенах, будто он – взрослый мальчик, который рос в нормальных условиях.
Они придумали много игр, в которых зачастую надо было попасть в мишень скатанной парой носков. Орла вытащила из подвала пару пустых коробок и сделала картонное каноэ. Притворяясь, что они гребут на каноэ по таинственному океану, полному дружелюбных животных, они позабыли о заточении. Гостиная, теперь размером с три объединенных воображения, больше не казалась тесной. Они могли отправиться куда угодно, пока ее не существовало.
Арахисового масла не осталось, как и хлеба. Мед на крекерах стал их новым любимым угощением. Они привыкли размачивать хлопья водой, хотя осталась всего половина коробки. Орла раздробила пакет замороженных овощей на три дня. Она подала их вместе с банкой разогретого куриного супа с лапшой, который разлила в три миски. Тайко не жаловался на лимскую фасоль, с которой когда-то предпочитал играть, а не есть. А Орла даже не думала снимать постельное белье и закидывать в стиральную машинку. Вода не была насущной проблемой, и электричество работало, но теперь предметы первой необходимости из их прежней жизни казались ненужной роскошью. Тем не менее Орла продолжала проверять оба мобильных телефона на наличие сигнала много раз на дню.
Они почти забросили второй этаж. Ванная была необходимостью, но никто не хотел оставаться один в комнате с дверью, как в тюремной камере. Орла стащила матрас по лестнице. Днем он подпирал входную дверь – все равно они никуда не ходили. А ночью она тащила его на середину комнаты и роняла. Тайко и Элеанор Куин приносили охапкой одеяла и подушки, и они спали, как щенки.
Часто, после того как Тайко засыпал, Орла и Элеанор Куин тихонько уходили на кухню, чтобы обсудить все, что Элеанор Куин ощущала в течение дня. Орла становилась официальным переводчиком, когда дочка видела лишь цвета, движения или ощущения. За эти дни они собрали рабочую теорию. И на солнцестояние, самую длинную ночь в году и один из самых древних священных праздников, планировали провести церемонию, во время которой надеялись раз и навсегда упокоить неугомонный дух.
Элеанор Куин продолжала описывать осязаемое облако страха. Орла все еще не до конца понимала природу сущности – было ли Оно едино с деревом? Древняя сосна и некое проявление Его духа? Или они были отдельными существами? На протяжении долгих лет она следила за Исландией, интерес к которой проявляла еще в девяностые годы с открытия группы Sugarcubes (и с тех пор ее любовь к Бьорк лишь выросла). А еще Орла была подписана на пару исландских блогеров. Она вспомнила, что те люди – а еще в Ирландии – привыкли верить, что камни в их стране – это дома духов. Детям не разрешалось карабкаться на такие камни, и никто не пытался убрать валуны со двора. Они с уважением относились к обитавшим рядом с ними эльфам и старались не нарушать их покой.
Кто-то из блогеров выкладывал статью, которая читалась как выдумка – о бригадире-строителе, которому приснился дух тех мест, где возводили новый аэропорт. Во сне существо тех земель попросило отложить строительство, чтобы его семья смогла найти новый дом. В современном мире это было неслыханно, но строительство не возобновилось до тех пор, пока бригадиру не приснилось, что духи благополучно ушли. И разве в Ирландии не оставляют до сих пор еду для эльфов? Такие истории звучали мило и безобидно, но, возможно, что-то подобное происходило на их земле, только с недовольным и навязчивым духом.
Чем дольше Орла об этом думала, тем правдоподобнее это казалось. Почему-то ведь людили верили в подобное?
И если зимнее солнцестояние имело большое значение для язычников и виккан, несмотря на то что римляне отобрали эти празднования, посвятив их дню рождения Христа, тем лучше. Орла не была уверена в языческой связи, но когда-то сюда приехала больная девушка с пентаграммой для душевного покоя. Не помешало бы использовать все инструменты в арсенале.
Они сошлись на том, что дерево умирало. Значило ли это, что сущность умирала тоже? Этого ли Оно хотело от семьи – чтобы кто-нибудь стал тому свидетелем? Очеловечить страх смерти в одиночестве было легко понять, так что это стало и причиной, и следствием их затруднительного положения, и решением. Орла представляла себе церемонию как действо, где держатся за руки у кровати умирающего любимого человека.
Элеанор Куин не стала возражать против ее интерпретации, поэтому накануне солнцестояния они окончательно доработали свой план. Они не могли просидеть с деревом всю долгую ночь – зима была в разгаре, и при таком долгом пребывании на холоде им точно грозило бы переохлаждение или обморожение. Тем не менее символизм был важен, и Орла посчитала, что с их стороны достаточно чутко и щедро было даже рисковать идти в темноту, учитывая, как крепко Оно держало их в страхе. Сколько Оно отняло. Накинулось ли Оно на них из страха перед неизвестным, перед вечным сном? Могут ли они даровать успокоение, упокоив это могущественное, разумное существо?
Орла запланировала разбудить детей в одиннадцать, чтобы составить дереву компанию в решающий полуночный час, на мосту между завершением самой длинной ночи в году и постепенным возрождением несущего жизнь солнца. Элеанор Куин подробно описала в своем блокноте на пружинке все, что им нужно было взять с собой.
– Все продумали? – спросила Орла.
Дочка кивнула. Они улыбались друг другу, разделяя одну и ту же мысль. Победа. Ему почти настал конец. Они отдадут Ему дань уважения, а потом… Орла подмигнула, зная, что Элеанор Куин достаточно умна, чтобы понять: «Потом мы сбежим». Были вещи, которые они договорились не озвучивать, чтобы дерево не думало, что его предают. В самом деле у них не было желания его предавать, обманывать или причинять вред. Они просто хотели – нуждались – оказаться подальше от этого места.
Орла собиралась отправить Элеанор Куин поспать пару часиков. Сама она сидела в неказистом клетчатом кресле, потягивая чай, заваренный из использованных много раз чайных пакетиков, малышами наблюдала за детьми на матрасе у ее ног. В течение дня, о котором она не позволяла себе думать как о последнем (чтобы не испортить план), она помогала детям делать короны из бумаги, такие, чтобы их можно было надеть на шапки. После того как они закончили их украшать, Орла нарезала полоски из разноцветного картона, а Тайко с Элеанор Куин склеили их в длинную гирлянду.
– Надо сделать ее очень-очень-очень длинной, – сказала Элеанор Куин, – иначе ее не хватит на всю длину.
– Это наша елка? – спросил Тайко.