— Баю-баюшки-баю, баю деточку мою, — механически произнесла старушка.

— Баю-баюшки-баю, только чудищ я убью, — пропел он в ответ.

— Моя деточка ляжет ли спать? — спросила старуха голосом ребенка, который наизусть читает любимое место из сказки.

— Змею раздавить и ей голову снять, тогда твоя деточка ляжет спать.

— Моя деточка, где ты бывал?

— Чтоб кур спасти, петуха убивал.

— Моя деточка, за чем ходил?

— За кровью роз, что в саду цветут, чтоб каждый помнил — ждет его суд.

Дермотт выжидающе посмотрел на старуху, как будто ритуальный обмен репликами был еще не завершен. Он наклонился к ней и громким шепотом подсказал:

— Что моя деточка делать станет?

— Что моя деточка делать станет? — повторила старуха таким же шепотом.

— Ворон на погибель станет сзывать, потом твоя деточка ляжет спать.

Она мечтательно провела пальцами по золотистым кудряшкам парика, как будто поправляя прическу. Ее воспаленная улыбка напомнила Гурни болезненную гримасу наркомана.

Дермотт тоже смотрел на нее. Это был неприятный взгляд, не подобающий сыну, кончик его языка гулял между губ как небольшой слизняк. Затем он моргнул и огляделся.

— Кажется, пора начинать, — оживленно произнес он. Он забрался на постель и перелез через ноги старухи к противоположному краю, где снял с сундука игрушечного гуся, затем откинулся на подушки рядом с матерью и посадил гуся на колени. — Почти все готово. — Радостный тон этого предупреждения был бы уместен, если бы говоривший расставлял свечки на именинном торте. Дермотт же с этими словами погрузил пистолет, не спуская палец с курка, в глубокий карман в спине гуся.

Господи, подумал Гурни. Неужели он вот так и застрелил Марка Меллери? Значит, вот откуда остатки гусиного пуха в крови! Неужели за мгновение до смерти Меллери видел перед собой чертову игрушку? Образ был настолько гротескным, что Гурни пришлось поперхнуться нервным смешком. Или это был спазм от страха? Как бы там ни было, а охватившее его чувство было резким и сильным. Он на своем веку повидал изрядно безумцев — садистов, сексуальных маньяков всех мастей, социопатов с ледорубами, даже каннибалов, но никогда прежде ему не приходилось разруливать такой сложносочиненный бред на расстоянии одного неправильного движения от пули в голове.

— Лейтенант Нардо, попрошу вас встать. Ваш выход. — Голос Дермотта был зловещим, ироничным, театральным.

Шепотом настолько тихим, что Гурни поначалу показалось — он ему мерещится, старуха начала бормотать: «Баю-баюшки-баю, баю-баюшки-баю». Звук был больше похож на капли воды, чем на человеческий голос.

Гурни смотрел, как Нардо разжимает сомкнутые руки, потягивается и хрустит пальцами. Он поднялся из лежачего положения с прытью человека в хорошей форме. Его взгляд скользнул со странной пары на кровати к Гурни и назад. Если что-то в происходящем и удивило его, он не подал виду. Из того, как он смотрел на гуся и руку Дермотта, впрочем, было ясно, что он понял, где находится пистолет.

Дермотт принялся гладить гуся свободной рукой.

— Последний вопрос, лейтенант, перед тем как мы начнем, касается ваших намерений. Собираетесь ли вы делать так, как я вам скажу?

— Разумеется.

— Надеюсь, что так и будет. Я дам вам несколько указаний, а вы должны в точности им следовать. Это ясно?

— Ясно.

— Если бы я был более недоверчивым человеком, я бы сейчас усомнился в серьезности ваших намерений. Надеюсь, вы способны оценить ситуацию. Давайте я выложу все свои карты, чтобы избежать непонимания. Я собираюсь вас убить. Этот вопрос не обсуждается. Единственное, что остается под вопросом, — это в какой именно момент я вас убью. Эта часть уравнения полностью зависит от вас. Я понятно излагаю?

— Вы меня убьете. Но я решаю когда, — повторил Нардо скучающим тоном, который, казалось, развеселил Дермотта.

— Все верно, лейтенант. Вы решаете когда. До определенной степени решаете, конечно, — в конечном-то итоге все кончится так, как должно. А до того момента вы можете оставаться в живых, если будете произносить и делать то, что я вам скажу. Это ясно?

— Да.

— Не забывайте, что в любой момент у вас остается выбор немедленно умереть, просто нарушив мои инструкции. Если вы будете им следовать, это продлит драгоценные минуты вашей жизни. Сопротивление их сократит. Что может быть проще?

Нардо уставился на него не мигая.

Гурни слегка отодвинул ноги назад, к ножкам стула, чтобы при удобном случае было легче броситься в сторону кровати. Он понимал, что накал страстей вот-вот приведет к взрыву.

Дермотт прекратил гладить гуся.

— Пожалуйста, поставьте ноги так, как они стояли раньше, — сказал он, не сводя глаз с Нардо. Гурни сделал, как ему велели, восхитившись про себя потрясающим боковым зрением Дермотта. — Если вы еще раз пошевелитесь, я убью вас обоих в ту же минуту. А теперь, лейтенант, — невозмутимо продолжил Дермотт, — слушайте внимательно свое задание. Вы — актер. Пьеса про Джима, его жену и ее сына. Пьеса короткая и простая, с бурной развязкой.

— Мне надо в туалет, — сказала женщина дребезжащим голосом, снова запустив пальцы в кудри парика.

— Все хорошо, дорогая, — сказал он, не глядя на нее. — Все будет хорошо. Все будет так, как должно было быть. — Дермотт слегка поправил положение гуся, как Гурни понял, чтобы получше прицелиться в Нардо. — Все готово?

Если бы яд из взгляда Нардо мог достичь Дермотта, тот был бы уже трижды мертв. Но он сидел, слегка изогнув уголок губ, и было неясно — улыбка это, гримаса или что-то другое.

— На этот раз я приму ваше молчание за знак согласия. Но должен предупредить. Если вы и дальше будете мешкать с ответами, я положу конец этой пьесе вместе с вашей жизнью. Это понятно?

— Да.

— Хорошо. Итак, занавес поднимается. Начинаем. Время года — поздняя осень. Время суток — поздний вечер, уже стемнело. Воздух тусклый, на земле лежит снег, скользко. Надо сказать, погода примерно как сегодня. У вас выходной. Вы провели весь день в местном баре, где пьянствовали со своими приятелями-алкашами. Именно так вы проводите все свои выходные. В начале пьесы вы как раз возвращаетесь домой. Вваливаетесь в спальню жены. У вас красное, злое лицо, мутный и тупой взгляд. В руке у бутылка виски. — Дермотт указал на бутылку виски «Четыре розы» на сундуке. — Возьмите бутылку, прямо сейчас.

Нардо сделал шаг и взял бутылку. Дермотт одобрительно кивнул.

— Вы тут же прикидываете, не сгодится ли она как оружие. Очень уместно. У вас мысли сходятся с вашим персонажем. Теперь вы стоите с этой бутылкой возле кровати, шатаясь из стороны в сторону. Вы злобно таращитесь на свою жену и ее маленького сына с игрушечным гусем. Затем обнажаете зубы, как бешеный пес. — Дермотт сделал паузу, изучая лицо Нардо. — Ну-ка обнажите зубы.

Нардо напряг и растянул губы. Гурни понимал, что выражение ярости на его лице ничуть не наигранно.

— Отлично! — похвалил Дермотт. — Идеально! У вас настоящий талант. Значит, вы стоите вот так, с налившимися кровью глазами, слюной на губах, и орете на жену: «Какого хрена он здесь делает?» И указываете при этом на меня. Моя мать отвечает: «Успокойся, Джим, он показывал мне и уте книжку со сказками». А ты говоришь: «Я что-то не вижу никакой книжки». А мама говорит: «Да вон же она, на тумбочке». Но ты одержим похабными мыслями, это видно по твоему озверевшему взгляду, они сочатся из тебя вместе с вонючим потом. Мама говорит: «Ты пьян, иди спать в другую комнату», — но ты начинаешь раздеваться. Я кричу тебе: «Убирайся!» Но ты продолжаешь раздеваться и в итоге стоишь, голый, и смотришь на нас. Меня тошнит от одного взгляда на тебя. Мама кричит, что ты ведешь себя отвратительно. А ты говоришь: «Это кто из нас отвратительный, а, грязная сука?» Затем ты разбиваешь бутылку о бортик кровати и бросаешься на нас как огромная обезьяна, сжимая разбитую бутылку. Комната наполняется тошнотворным запахом виски. Твое тело воняет. Ты снова обзываешь мою мать сукой. Ты…

— Как ее зовут? — спросил Нардо.

Дермотт моргнул.

— Это не важно.

— Нет, важно.

— Я сказал, не важно.

— Почему?

Этот вопрос, казалось, сбил Дермотта с толку.

— Ее имя не имеет значения, потому что ты никогда не называешь ее по имени. Ты обзываешь ее ужасными словами. Ты ее совсем не уважаешь. Может быть, ты так давно не звал ее по имени, что уже и не помнишь его.

— Но вам-то известно ее имя?

— Разумеется, известно. Это моя мать. Конечно, я знаю имя своей матери.

— И как же ее имя?

— Тебе не нужно его знать. Тебе плевать.

— И все-таки я хотел бы его услышать.

— Я не хочу, чтобы ее имя было в твоем грязном мозгу.

— Если я должен притвориться ее мужем, я должен знать, как ее зовут.

— Ты должен знать только то, что я хочу, чтобы ты знал.

— Я не могу играть эту роль, если я не знаю, кто эта женщина. Мне пофиг, что вы тут говорите, — но это нелогично, чтобы я не знал имени собственной жены.

Гурни не понимал, чего Нардо пытается добиться.

Успел ли он понять, что от него требуется разыграть нападение пьяного Джимми Спинкса на Фелисити Спинкс, случившееся двадцать четыре года назад в этом доме? Дошло ли до него, что Грегори Дермотт, который год назад купил этот дом, по возрасту может оказаться сыном Джимми и Фелисити — восьмилетним мальчишкой, которого после трагедии забрала социальная служба? Понимал ли он, что старуха в кровати со шрамом на шее — почти наверняка Фелисити Спинкс, которую подросший сын забрал из заведения, куда ее определили после полученной травмы?

Надеялся ли Нардо изменить концовку «пьесы», назвав вещи своими именами? Пытался ли он просто отвлечь убийцу, надеясь что-то придумать? Или он действовал наугад и тянул время, стараясь как можно дальше отодвинуть то, что планировал Дермотт?

Была, впрочем, и другая вероятность. То, что делал Нардо, и то, как реагировал Дермотт, могло вообще не иметь никакого логического объяснения. Это могло быть примитивное противостояние вроде того, когда маленькие мальчики лупят друг друга пластиковыми совочками в песочнице, а разъяренные взрослые мужчины бьются насмерть в барах. С тяжелым сердцем Гурни пришлось признать, что эта догадка была не лучше всех прочих.

— Кажется тебе это логичным или нет — совершенно неважно, — сказал Дермотт, снова поправляя гуся и не отрывая взгляда от горла Нардо. — Твои мысли вообще не имеют значения. Давай раздевайся.

— Сперва скажи, как ее зовут.

— Ты должен раздеться, разбить бутылку о бортик и броситься на кровать как дикая обезьяна. Как тупое, вонючее, гадкое чудовище.

— Как ее зовут?

— Пора.

Гурни обратил внимание на едва заметное движение мускулов на предплечье Дермотта — это значило, что он напряг палец на курке.

— Скажи мне ее имя.

Гурни наконец понял, что происходит. Нардо положил на кон все — всю свою жизнь, — чтобы заставить противника ответить на этот вопрос. Дермотт в свою очередь был готов на все, чтобы сохранить контроль над ситуацией. Гурни не знал, понимает ли Нардо, насколько человек, которого он пытался сломить, одержим манией контроля. Ребекка Холденфилд, равно как и все, кто что-то смыслил в серийных убийцах, утверждала, что они добивались контроля любой ценой, шли на любой риск. Ощущение всемогущества и всеведения — вот в чем было их высшее наслаждение. Вставать на пути у этой мании без оружия в руках было самоубийством.

Непонимание этого обстоятельства поставило Нардо лицом к лицу со смертью, и на этот раз Гурни не мог спасти его, закричав, чтобы он подчинялся. Это была одноразовая тактика.

Жажда крови со скоростью грозового облака застилала Дермотту глаза. Гурни еще никогда не чувствовал себя настолько бессильным. Он не знал, как остановить палец, лежащий на курке.

И тогда он услышал голос, ясный и прохладный, как чистое серебро. Вне всяких сомнений, это был голос Мадлен, много лет назад произнесший эту фразу, когда Гурни бился над одним безнадежным делом и почти отчаялся:

— Из тупика всегда есть один выход.

Ну конечно, понял он. Это же до смешного очевидно. Надо просто развернуться и пойти в другую сторону.

Чтобы остановить человека, одержимого желанием контролировать ситуацию и готового на убийства, чтобы сохранить контроль, необходимо было пойти против собственных инстинктов. Слыша голос Мадлен в голове, он понял, что ему нужно сделать. Это было возмутительно, откровенно безответственно и с юридической точки зрения необратимо, если что-то пойдет не так. Но он знал, что это сработает.

— Давай, давай, Грегори! — закричал он. — Застрели его!

Возникло секундное замешательство, когда оба мужчины, казалось, пытались совладать с тем, что только что услышали, как будто необходимо было примириться с громом, раздавшимся среди ясного неба. Дермотт несколько отвлекся от Нардо, и гусь немного сдвинулся в сторону кресла, в котором сидел Гурни.

Губы Дермотта растянулись в мрачном подобии улыбки.

— Что вы говорите? — переспросил он подчеркнуто непринужденно, и Гурни услышал в его голосе неуверенность.

— Ты слышал, что я сказал, — ответил он. — Я сказал тебе пристрелить его.

— Ты… сказал… мне?..

Гурни нарочито нетерпеливо вздохнул:

— Ты тратишь мое время.

— Трачу время?.. Ты что о себе вообразил? — Гусь с револьвером сдвинулись чуть дальше в его направлении. Непринужденность исчезла.

Нардо смотрел на них широко открытыми глазами. Гурни не мог расшифровать смесь чувств, скрытую за удивлением. В этот момент, как будто Нардо требовал объяснений, Гурни повернулся к нему и пояснил самым будничным тоном:

— Грегори любит убивать мужчин, которые напоминают ему отца.

Из горла Дермотта вырвался сдавленный звук, похожий на застрявший крик. Гурни продолжал смотреть на Нардо.

— Проблема в том, что иногда его нужно к этому слегка подталкивать. Он как-то заигрывается в процессе. И к тому же временами ошибается. Ух ты, а что, это идея! — воскликнул он и оценивающе посмотрел на Дермотта, напряженно наблюдавшего за ним. — «Тот, кто заиграется, часто ошибается». Как тебе, Грегори? Может получиться новый стишок! — Он даже хотел подмигнуть ошарашенному убийце, но решил, что это будет перебор.

Дермотт смотрел на него с ненавистью, растерянностью и еще каким-то неясным чувством. Гурни надеялся, что в его уме зародилась куча вопросов, на которые человек, одержимый манией контроля, захочет узнать ответы, прежде чем убивать того, кто способен эти ответы дать. Реакция Дермотта его обнадежила.

— Я ошибаюсь?

Гурни уверенно кивнул:

— Частенько притом.

— Детектив, вы лжец. Я никогда не ошибаюсь.

— Неужели? А как это называется — невинные осечки?

Уже произнося это, он успел задуматься, могло ли это оказаться смертельной ошибкой. В любом случае пути к отступлению не оставалось. Кончики губ Дермотта едва заметно подрагивали. Откинувшись на подушках в противоестественно расслабленной позе, он выглядел так, будто смотрел на Гурни из логова в самом аду.

В действительности Гурни знал только про одну ошибку Дермотта — ошибку с чеком Карча, про которую наконец все понял всего четверть часа назад, когда взглянул на копию чека на столике. Но что, если заявить, что он знал про ошибку с самого начала? Какой эффект это может оказать на человека, который так отчаянно хочет верить, что все это время именно он контролировал ситуацию?

Слова Мадлен снова пришли ему на ум, но на этот раз фраза прозвучала наоборот. Если некуда отступать, мчи вперед очертя голову. Он повернулся к Нардо, как будто маньяка можно было спокойно игнорировать.

— Смешнее всего он ошибся, когда называл мне имена людей, которые отправили ему чеки. Среди имен значился Ричард Карч. А дело в том, что Карч прислал ему чек в конверте без обратного адреса, опознавательным было только имя «Р. Карч» на чеке, и подпись была такая же. Буква «Р» могла означать — Роберт, Ральф, Рандольф, Руперт и еще дюжину имен. Однако наш Грегори знал, что это именно Ричард, хотя утверждал, что незнаком с отправителем и ничего не знает о нем, кроме имени и адреса на чеке, который я видел в Созертоне. Я тогда сразу понял, что он врет. И причина была очевидной.

Нардо не выдержал:

— Вы знали?! Так какого черта вы не сказали нам, чтобы мы могли его повязать?

— Я знал, что он делает и зачем он это делает, и у меня не было причин его останавливать.

Нардо выглядел так, будто попал в незнакомую вселенную.

Резкий стук привлек внимание Гурни к кровати. Старуха постукивала серебряными башмачками, как Элли, которая засобиралась домой в Канзас. Гусь с револьвером был нацелен на Гурни. Дермотт старательно — по крайней мере, Гурни надеялся, что это потребовало старания, — делал вид, что его не задело откровение про Карча. Чеканя слова, он сказал:

— Не знаю, в какую игру вы сейчас играете, детектив, но я положу ей конец.

Гурни, призвав на помощь все свои скрытые актерские способности, попытался говорить с уверенностью человека, у которого за пазухой припрятан небольшой пулемет.

— Прежде чем угрожать, — негромко произнес он, — убедитесь, что хорошо понимаете положение вещей.

— Положение вещей? Я стреляю — вы умираете. Я стреляю снова — он умирает. Бабуины прорвутся сквозь дверь — они тоже умирают. Таково сейчас положение вещей.

Гурни закрыл глаза и оперся головой об стенку, глубоко вздохнув.

— Вы даже не представляете… — начал он, затем устало покачал головой. — Нет, конечно же не представляете. Откуда вам знать.

— Чего же я не представляю, детектив? — поинтересовался Дермотт, сделав издевательский напор на звании.

Гурни засмеялся. Это был нехороший смешок, который должен был вызвать у Дермотта вопросы, но он также отражал смятение, происходившее у Гурни в голове.

— Угадайте, скольких я убил, — прошептал он, в упор уставившись на Дермотта и отчаянно надеясь, что тот не поймет, что он просто тянет время, импровизируя на ходу, надеясь, что копы наконец-то заметят исчезновение Нардо. Черт побери, почему они до сих пор этого не заметили? Или заметили?.. Башмачки продолжали постукивать один о другой.

— Чертовы копы все время кого-то убивают, — отозвался Дермотт. — Мне-то что.

— Я не имею в виду людей вообще. Я имею в виду людей вроде Джимми Спинкса. Знаете, сколько таких я положил?

Дермотт моргнул:

— О чем вы?

— Об алкашах. Об избавлении мира от пьяных животных, об уничтожении гнусных отбросов.

Кончики губ Дермотта снова задрожали. Одно было понятно: Гурни его заинтриговал. Но что дальше? Оставалось только продолжать эту игру. Другого выхода не было видно. Он продолжил, сочиняя слова на ходу:

— Однажды, когда я еще был новобранцем и служил на автовокзале Порт-Оторити, мне велели убрать бомжей от одного из выходов. Один отказался уходить. От него за километр разило виски. Я сказал ему убираться из помещения, а он, вместо того чтобы направиться к двери, попер на меня и достал из кармана ножик с зазубринами, каким обычно апельсины чистят. Двое свидетелей, видевшие стычку с эскалатора, сказали, что я застрелил его в порядке самообороны. — Он сделал паузу и улыбнулся. — Но это была неправда. Если бы я захотел, я мог бы скрутить его безо всякого труда. Но я выстрелил ему в лицо и размозжил его голову. Знаешь, зачем я это сделал, Грегори?

— Баю-баюшки-баю, — произнесла старуха, обгоняя ритм, в котором постукивала башмачками. Дермотт едва заметно приоткрыл рот, но молчал.

— Я это сделал, потому что он напомнил мне моего отца, — сказал Гурни, яростно повышая голос. — Напомнил отца в ту ночь, когда он разбил о голову моей матери заварной чайник в форме башки дурацкого клоуна.

— Не повезло тебе с отцом, — холодно отозвался Дермотт. — Но, знаешь, твоему сыну вообще-то тоже.

Это заявление уничтожило всякие сомнения насчет осведомленности Дермотта. В этот момент Гурни захотелось рискнуть получить пулю, лишь бы вцепиться ему в глотку.

Издевка усилилась — возможно, Дермотт почувствовал, что Гурни теряет самообладание.

— Хороший отец не даст четырехлетнему ребенку попасть под машину и не даст водителю безнаказанно уйти.

— Ах ты, дерьмо, — пробормотал Гурни.

Дермотт засмеялся от восторга:

— Фу, как вульгарно! А я-то начал было думать, что ты тоже поэт. Думал, мы можем продолжить обмениваться виршами. У меня даже готов стих. Как тебе? Послушай.



Сбившая машина бесследно унеслась,
А великий сыщик лицом ударил в грязь.
Матери мальчонки что сказать ты смог,
Когда в одиночку поднялся на порог?



Странный животный звук вырвался у Гурни из груди. Сдавленная ярость. Дермотт завороженно наблюдал.

Нардо тем временем ждал подходящего момента. Его мощная правая рука поднялась, описала дугу и со страшной силой опустила запечатанную бутылку «Четырех роз» на голову Дермотта. Дермотт успел заметить движение и стал перенаправлять револьвер в гусе на Нардо, но в этот момент Гурни рванулся вперед и упал на кровать, приземлившись грудью на гуся ровно в тот момент, когда тяжелое дно бутылки вонзилось в голову Дермотта. Револьвер выстрелил, наполняя воздух вокруг пухом. Пуля прошла под Гурни и попала в стену там, где он сидел, разбив настольную лампу, единственную в комнате. В темноте было слышно, как Нардо тяжело дышит сквозь сжатые зубы. Старуха негромко застонала дрожащим голосом, это было похоже на неуверенную колыбельную. Затем раздался оглушительный грохот, тяжелая железная дверь в комнату распахнулась, и на пороге выросла фигура огромного человека, а за ней — фигура поменьше.

— Стоять! — закричал великан.

Глава 52

Смерть перед рассветом

Поспела подмога. Запоздало, но это было к лучшему. Учитывая талант Дермотта все видеть наперед и его жажду «убить воронье», оставалась вероятность, что, пойди все по-другому, не только подоспевшие копы, но и Нардо с Гурни получили бы пулю в горло. На выстрелы сбежалось бы все остальное отделение, и Дермотт открыл бы вентиль, распыляя хлор и аммиак через пожарные брызгалки…

В сложившихся обстоятельствах главной жертвой, если не считать разбитую лампу и выбитую дверь, был сам Дермотт. Бутылка, запущенная ему в голову со всей исполинской яростью Нардо, ввергла его в подобие комы. Изогнутый осколок отскочил и вонзился в голову Гурни в районе линии волос.

— Мы слышали выстрел. Что случилось? — спросил запыхавшийся великан, силясь что-либо разглядеть в темноте.

— Все под контролем, Томми, — отозвался Нардо, но неровный голос выдавал его. В тусклом свете, сочившемся из подвала, Гурни узнал во втором силуэте офицера Пат с неестественно синими глазами. Держа наготове тяжелый пистолет и не сводя глаз с кровати, она прошла в дальний угол комнаты и включила лампу, стоявшую рядом с креслом, где до этого сидела старуха.

— Не возражаете, если я встану? — спросил Гурни, который все еще лежал на коленях Дермотта поверх гуся.

Большой Томми посмотрел на Нардо.

— Конечно, — сказал Нардо сквозь зубы. — Пусть встает.

Гурни осторожно слез с кровати и обнаружил, что по его лицу течет кровь. Возможно, именно вид крови помешал Нардо немедленно броситься на него за то, что несколько минут назад он подбивал безумного маньяка застрелить его.

— Господи, — пробормотал Томми, глядя на кровь.

Избыток адреналина не дал Гурни почувствовать боль. Он коснулся лица и удивился, что оно влажное, затем посмотрел на руку и удивился, что она красная.

Синеглазая Пат без выражения посмотрела на него.

— Вызвать скорую? — спросила она у Нардо.

— Да, пусть приезжают, — отозвался тот, помедлив.

— Им тоже? — спросила она, кивнув на странную парочку на кровати. Ее взгляд привлекли серебряные башмачки. Она сощурилась, будто пытаясь прогнать обман зрения.

Помолчав, он выжал из себя брезгливое «да».

— Машины отозвать? — спросила она, поморщившись, очевидно поняв, что башмачки ей не пригрезились.

— Что? — переспросил он, снова помедлив. Он смотрел на осколки лампы и на пулевое отверстие в стене.

— Наши ребята патрулируют район на машинах и опрашивают соседей. Всех собрать?

Казалось, что решение дается ему с неожиданно большим трудом. Наконец он сказал:

— Да, собирайте.

— Хорошо, — отозвалась она и вышла из комнаты.

Большой Томми с откровенной неприязнью рассматривал рану на голове Дермотта. Бутылка от «Четырех роз» приземлилась на подушке между ним и старухой, чей кудрявый парик съехал набок, отчего ее голова казалась повернутой на пол-оборота.

Гурни рассматривал броскую этикетку на бутылке и наконец-то нашел ответ, который так долго искал. Он вспомнил слова Брюса Плюма о том, что Дермотт (он же мистер Сцилла) утверждал, будто видел четырех розовогрудых дубоносов, и зачем-то несколько раз подчеркнул цифру четыре. Гурни осенило, на что он таким образом намекал. «Четыре розы»! Как и подпись «Мистер и миссис Сцилла» в журнале посетителей, это сообщение было еще одной загадкой в его хитроумной игре по одурачиванию тупых злых копов. Поймайте меня, если сможете.

Минуту спустя Пат вернулась и деловито сообщила:

— Скорая едет. Все машины в пути. Опрос соседей отменен.

Она мрачно посмотрела на кровать. Старуха издавала странные звуки, одновременно напоминающие причитание и мычание. Дермотт лежал неподвижный и бледный.

— Он вообще жив? — спросила Пат без особого интереса.

— Понятия не имею, — отозвался Нардо. — Проверьте на всякий случай.

Она поджала губы, подошла к телу и пощупала пульс на шее.

— Да, живой. А с ней что?

— Это жена Джимми Спинкса. Ты слышала про Джимми Спинкса?

Она покачала головой:

— Кто это?

Он помедлил, потом сказал:

— Забудь.

Она пожала плечами, как будто забывать было естественной частью ее работы.

Нардо несколько раз глубоко вздохнул.

— Идите с Томми наверх, встаньте на входе. Теперь мы знаем, что это и есть сукин сын, который всех убил, так что придется по новой вызывать экспертов и просеивать весь этот чертов дом через сито.

Пат и Томми обменялись недовольными взглядами, но вышли из комнаты без разговоров. Проходя мимо Гурни, Томми произнес:

— У вас осколок из головы торчит.

Он произнес это так буднично, точно речь шла о пылинке на плече.

Нардо дождался, когда их шаги стихнут на лестнице, и только тогда заговорил.

— Отойдите от кровати, — сказал он, и голос его был нервным.

Гурни понимал, что на самом деле он хочет, чтобы он отошел подальше от оружия — револьвера Дермотта в разодранной игрушке, пистолета Нардо и тяжелой бутылки. Он спокойно отошел.

— Отлично, — произнес Нардо, явно стараясь держать себя в руках. — А теперь у вас есть один-единственный шанс все объяснить.

— Можно я сяду?

— Да можете хоть на уши встать! Объяснитесь, сейчас же.

Гурни сел на кресло рядом с разбитой лампой.

— Он собирался стрелять. Еще секунда — и у вас была бы пуля в горле. Или в голове. Или в сердце. Был только один способ его остановить.

— Вы не пытались его остановить. Вы сказали ему застрелить меня. — Нардо сжал кулаки так сильно, что костяшки побелели.

— Но он ведь этого не сделал.

— Но вы его к этому подталкивали.

— Иначе его было не остановить.

— Остановить? Вы спятили! — зарычал Нардо, уставившись на Гурни как бойцовский пес, готовый сорваться с цепи.

— Факт остается фактом: вы живы.

— То есть вы считаете, что я жив, потому что вы сказали ему меня пристрелить? Вы хоть сами понимаете, какой это бред?

— Серийные убийцы одержимы манией контроля — тотального. Для безумного Грегори было важно контролировать не только настоящее и будущее, но и прошлое. Сцена, которую он вас пытался заставить разыграть, — это повторение трагедии, которая произошла в этом доме двадцать четыре года назад, но с одним ключевым отличием. В то время маленький Грегори не мог остановить отца и защитить мать. Эта история навсегда изменила ее, и его тоже. Взрослый Грегори хотел отмотать пленку назад, чтобы все повторилось и он смог изменить финал. Он хотел, чтобы вы проделали все, как его отец, — до момента, когда тот замахнулся бутылкой. В ту секунду он собирался вас застрелить, чтобы избавиться от пьяного чудовища и спасти свою мать. Все его убийства были про это — попытки подчинить себе и уничтожить Джимми Спинкса, убивая других алкашей.

— Гэри Сассек не был алкашом.

— Возможно, не был. Но Гэри Сассек уже работал в полиции во времена Джимми Спинкса, и Грегори мог узнать в нем приятеля отца. Может быть, они даже выпивали вместе. А то, что вы тоже в то время работали, сделало вас подходящей заменой самого отца — идеальным способом вернуться назад и изменить ход истории.

— Вы сказали ему застрелить меня! — не успокаивался Нардо, но, к облегчению Гурни, уверенности в его голосе поубавилось.

— Я сказал ему вас застрелить, потому что лучший способ остановить одержимого контролем убийцу, когда слово твое единственное оружие, — это заставить его усомниться, что именно он контролирует ситуацию. Часть фантазии о всемогуществе заключается в том, что именно он принимает все решения, что все зависит от него, а над ним ни у кого нет власти. Необходимо разрушить эту уверенность, обставив дело так, будто он делает именно то, чего вы от него хотите. Противостоять ему напрямую значит получить пулю. Молить о пощаде — тоже значит получить пулю. Но скажите ему, что это вы хотите, чтобы он поступил так, как собирался, — и происходит замыкание.

Нардо слушал так, будто старался найти в его повествовании слабые места.

— Вы говорили очень уж натурально. С такой ненавистью, будто и впрямь хотели, чтобы он меня прикончил.

— Если бы я звучал ненатурально, мы бы сейчас с вами не разговаривали.

Нардо сощурился:

— А как же насчет расстрела в Порт-Оторити?

— В каком смысле?

— Вы грохнули там какого-то бомжа, потому что он напоминал вашего пьющего папашу.

Гурни улыбнулся.

— Что здесь смешного?

— Две вещи. Во-первых, я никогда не работал в Порт-Оторити. Во-вторых, за двадцать пять лет в полиции я ни разу не стрелял из своего пистолета.

— То есть это все чушь собачья?

— Мой отец действительно пил, это… сложная тема. Он все равно что постоянно отсутствовал, даже когда был рядом. Но убийство какого-то случайного бедолаги не исправило бы ситуацию.

— Ну и какой был смысл гнать эту пургу?

— Смысл в том, что мы в результате имеем.

— Чего?..

— Господи, лейтенант, да я просто пытался отвлечь его и тянул время, чтобы вы успели что-нибудь сделать с помощью чертовой бутылки.

Нардо тупо уставился на него, будто информация перестала помещаться в его мозгу.

— А то, что мальчишку переехала машина, — тоже пурга?

— Нет. Это правда. Его звали Дэнни. — Голос Гурни стал хриплым.

— И водилу так и не поймали?

Гурни покачал головой.

— Никаких зацепок?

— Один очевидец сказал, что машина была красной «БМВ», что она весь вечер стояла напротив кабака, и когда из кабака к этой машине подошел хозяин, он был откровенно пьян.

Нардо задумался:

— И что, никто в баре не дал наводки?

— Его там никто не знал, он пришел впервые.

— Давно это было?

— Четырнадцать лет и восемь месяцев тому назад.

Они несколько минут помолчали, затем Гурни не спеша, тихим голосом продолжил:

— Я отвел его на детскую площадку в парке. По тротуару мимо шел голубь, и Дэнни пошел за ним. Я думал о своем, об убийстве, которое тогда расследовал. Голубь сошел с тротуара на дорогу, и Дэнни за ним погнался. Когда я понял, что происходит, было слишком поздно. Его сбили.

— У вас есть другие дети?

Гурни помедлил с ответом.

— С матерью Дэнни — нет.

Затем он закрыл глаза, и оба долгое время молчали. Нардо первым нарушил тишину:

— Значит, это Дермотт убил вашего приятеля, сомнений нет?

— Сомнений нет, — отозвался Гурни и поразился усталости, сквозившей в обоих голосах.

— И других он же?

— Похоже на то.

— Почему именно сейчас?

— В каком смысле?

— Зачем он так долго ждал?

— Ждал удобного момента, а может, вдохновения или прозрения. Я предполагаю, что он работал над какой-нибудь системой безопасности для большой базы данных медицинского страхования. И в какой-то момент решил написать программу, которая на основе этой базы создаст список людей, которые лечились от алкоголизма. Возможно, так все и началось. Думаю, открывшиеся возможности вскружили ему голову и он придумал схему — написать всему списку, чтобы вычислить тех, кому есть чего бояться. Эти люди выдали себя, отправив ему чек, и он принялся изводить их своими злобными виршами. В какой-то момент он забрал свою мать из центра, где за ней ухаживали после нападения.

— Но что он делал все эти годы, пока не появился здесь?

— Детство, вероятно, провел в интернате или у приемных родителей. Мог пойти по скользкой дорожке. Потом увлекся компьютерами — скорее всего, через игры, — и открыл в себе способности к этому делу, причем немалые. Вплоть до того, что окончил Массачусетский технологический институт.

— И в какой-то момент сменил имя?

— Может быть, когда ему исполнилось восемнадцать. Уверен, что для него невыносимо было носить фамилию отца. Я не удивлюсь, если окажется, что Дермотт — девичья фамилия Фелисити Спинкс.

Нардо презрительно скривил губы.

— Жаль, что вы не догадались пробить его по базе перемены имен в самом начале всей этой заварухи.

— Строго говоря, для этого не было повода. Но даже если бы мы это сделали, тот факт, что Дермотта раньше звали Спинксом, ничего не значил бы для тех, кто занимался делом Меллери.

Было видно, что Нардо старательно откладывает эту информацию на потом, чтобы поразмыслить над ней, когда в голове прояснится.

— Но зачем этот псих вообще решил вернуться в Вичерли?

— Наверное, потому что двадцать четыре года назад здесь напали на его мать. А может, его захватила идея переписать историю. Или узнал, что дом продается, и не смог устоять. Возможно, увидел в этом шанс поквитаться не только с алкоголиками, но и с полицейским управлением Вичерли. Вариантов много, и если он сам не захочет нам рассказать правду, мы ее так и не узнаем. А Фелисити Спинкс вряд ли нам что-то расскажет.

— Вряд ли, — согласился Нардо, но его явно мучило что-то еще. Он выглядел озабоченно.

— В чем дело? — спросил Гурни.

— Что? А, нет, ничего. Правда ничего. Я так, подумал… а вам действительно было не все равно, что кто-то убивает алкашей?

Он не знал, что ответить. Уместным вариантом было бы сказать, что он не вправе судить, кто из жертв был достоин смерти. Был еще циничный вариант: что искать разгадку для него было важнее, чем восстановить справедливость, игра была важнее человеческих судеб. В любом случае ему совершенно не хотелось обсуждать это с Нардо, но он чувствовал, что промолчать нельзя.

— Если вы хотите узнать, получал ли я удовольствие оттого, что кто-то символически мстил алкашу, сбившему моего сына, то ответ отрицательный.

— Вы так уверены?

— Я уверен.

Нардо недоверчиво посмотрел на него, затем пожал плечами. Казалось, ответ Гурни прозвучал для него неубедительно, но ни одному из них не хотелось продолжать этот разговор.

Было похоже, что вспыльчивый лейтенант сдулся. Остаток вечера был занят рутинным процессом определения приоритетов и подведения итогов расследования.

Гурни отвезли в больницу Вичерли вместе с Фелисити Спинкс (урожденной Дермотт) и Грегори Дермоттом (урожденным Спинкс). Пока Гурни осматривал вежливый ассистент врача, Дермотта, так и не пришедшего в сознание, повезли на томографию.

Сестра, которая занималась раной Гурни, стояла настолько близко, говорила с таким придыханием и обрабатывала рану с такой заботой, что в этом сквозил какой-то неуместный эротизм. Пойти на поводу у непрошеного возбуждения, учитывая обстоятельства, было бы сумасбродством, но он все же решил воспользоваться ее расположением. Он оставил ей свой номер и попросил перезвонить, если будут какие-то изменения в состоянии Дермотта. Он хотел быть в курсе событий и не был уверен, что Нардо будет его оповещать. Сестра с улыбкой согласилась, и затем неразговорчивый коп отвез Гурни назад к дому Дермотта.

По дороге он успел позвонить по экстренной линии Шеридану Клайну и оставить сообщение с перечислением основных событий. Затем он набрал свой домашний номер и оставил сообщение для Мадлен, избежав упоминаний о пуле, о бутылке, о крови и о наложении швов. Он гадал, не стоит ли она в этот момент рядом с телефоном, слушая сообщение, но не желая с ним говорить. Увы, он не обладал ее природной прозорливостью, и это осталось загадкой.

Когда они вернулись к дому Дермотта, прошло больше часа, и улица была забита машинами полиции Вичерли, округа и штата. Большой Томми и Пат с квадратным лицом дежурили на крыльце. Гурни отправили в маленькую комнату, где он впервые разговаривал с Нардо, который сейчас сидел за тем же столом. Два эксперта в комбинезонах и перчатках прошли мимо него и направились в подвал.

Нардо подтолкнул к Гурни желтый блокнот и ручку. Если в нем до сих пор и бурлили какие-то эмоции, они полностью растворились в навалившейся бумажной волоките.

— Присядьте. Нам нужно от вас заявление. Опишите все, начиная с момента прибытия сюда и причины своего визита. Дальше нужно перечислить все, что вы сделали, и все, что наблюдали. Желательно указывать время, как предполагаемое, так и точно известное. Заявление надо закончить вашей отправкой в больницу, если только в больнице не появилась какая-то дополнительная информация по делу. Вопросы есть?

В течение следующих сорока пяти минут Нардо то и дело выходил из комнаты, а Гурни исписал четыре разлинованных страницы мелким, отточенным почерком. На столе у дальней стены комнаты был настольный копировальный аппарат, и Гурни сделал две копии подписанного заявления для себя, прежде чем отдать оригинал Нардо.

Тот коротко сказал: