Андреа Камиллери

Следы на песке

1

Он приоткрыл глаза и тут же зажмурился.

Уже давно с ним такое происходит: не хочется просыпаться, но не потому, что надо досмотреть что-то приятное – приятное снится все реже. А чтобы подольше оставаться в темном, глубоком и теплом колодце сна, на самом дне, где никто не сможет его отыскать.

Но он знал: сон уже ушел. И тогда, не открывая глаз, стал слушать шум моря.

В то утро море слегка шелестело, подобно листве, в мерном ритме, говорящем о спокойствии прибоя. День обещал быть погожим и безветренным.

Комиссар открыл глаза и посмотрел на часы. Семь утра. Приподнялся – и вспомнил, что видел сон, от которого в голове остались лишь разрозненные путаные картинки. Прекрасный предлог, чтобы еще немного потянуть с подъемом. Снова лег и прикрыл глаза, пытаясь восстановить последовательность рассыпавшихся кадров.



Рядом с ним по просторной, поросшей травой пустоши идет женщина; он понимает, что это Ливия, но это не она, хотя и с лицом Ливии: тело чересчур пышное, с необъятными бедрами, так что она с трудом передвигает ноги.

Он и сам ощущает усталость, будто после долгой прогулки, хоть и не помнит, сколько они уже в пути.

Он решается спросить:

– Далеко еще?

– Уже устал? Даже ребенок не устал бы так быстро! Мы почти пришли.

Голос не такой, как у Ливии: грубый и слишком резкий.

Еще шагов сто, и они оказываются перед распахнутыми коваными воротами. За воротами все та же травянистая пустошь.

Откуда и зачем здесь ворота, если, куда хватает глаз, не видно ни дороги, ни дома? Монтальбано хотел было спросить у женщины, но не стал, чтобы не слышать ее голоса.

Ему кажется нелепым проходить через ворота, которые никуда не ведут, и он делает шаг в сторону, чтобы обойти их.

– Нет! – восклицает женщина. – Что ты делаешь? Это запрещено! Господа могут рассердиться!

Резкий голос оглушил его. Какие еще господа?! Но Монтальбано подчиняется.

Едва они оказываются за воротами, пейзаж преображается: вместо пустоши – скаковое поле, ипподром с дорожками. Но зрителей нет, трибуны пусты.

И тут он замечает: вместо ботинок на нем сапоги со шпорами, костюм как у заправского жокея, под мышкой – хлыст.

Мадонна, да что им от него нужно? Он в жизни не ездил верхом! Может, разок, лет в десять: дядя тогда взял его с собой за город, где…

– Садись на меня, – раздается резкий голос.

Он оборачивается и смотрит на женщину.

Это уже не женщина, а почти что лошадь. Она стоит на четвереньках, но копыта на руках и на ногах не настоящие, а сделаны из кости и надеты наподобие тапочек.

На ней седло и удила.

– Садись верхом, ну же! – снова говорит женщина.

Он садится; та пускается вскачь, бешеным галопом. Тапатам, тапатам, тапатам…

– Стой! Стой!

Но та несется все быстрее. Тут он падает, левая нога застревает в стремени, кобыла ржет, нет, хохочет, хохочет, хохочет… Наконец кобыла со ржанием встает на дыбы, он выпутывается, и она скачет прочь.



Как ни старайся, больше ничего не вспомнить.

Комиссар открыл глаза, встал, подошел к окну, распахнул ставни.

Первое, что он увидел, была лошадь, неподвижно лежавшая на песке, завалившись на бок.

Сперва он зажмурился. Подумал, что все еще видит сон. Потом понял: лошадь на песке – настоящая.

С чего бы ей подыхать перед домом комиссара? Наверняка, падая, лошадь издала слабое ржание, и этого хватило, чтобы ему пригрезился сон о женщине-кобыле.

Он высунулся в окно, осмотрелся. Ни души. Рыбак, который каждое утро уплывает на лодке, превратился в черную точку на горизонте. На твердом влажном песке ближе к морю – следы копыт. Откуда идут, не видно.

А лошадь-то явилась издалека.

Комиссар быстро натянул штаны и рубашку, открыл дверь на веранду и вышел на пляж.

Подошел, пригляделся. Внутри все заклокотало:

– Подонки!

Животное было залито кровью, череп проломлен железным прутом, по всему телу – следы долгих жестоких побоев. Тут и там зияли глубокие рваные раны. Очевидно, истерзанной лошади удалось вырваться из рук мучителей и она скакала очертя голову, пока не выбилась из сил.

Комиссар был вне себя: казалось, попади ему в руки один из истязателей, того постигла бы та же участь. Он пошел по следу.

Иногда цепочка следов прерывалась и вместо нее на песке виднелись отпечатки колен: бедное обессиленное животное припадало на передние ноги.

Спустя почти три четверти часа он наконец добрался до места истязания.

Песок здесь был истоптан и изрыт, подобно цирковой арене, и испещрен следами ботинок и копыт. Недалеко валялись лопнувшая длинная веревка, на которой держали лошадь, и три железных прута в пятнах засохшей крови. Комиссар попытался сосчитать разные отпечатки ботинок, но это оказалось непростым делом. Он предположил, что в истязании участвовали не более четырех человек. Еще двое стояли в сторонке и, покуривая, наблюдали за происходившим.



Вернувшись домой, комиссар позвонил в участок.

– Алё? Это…

– Катарелла, это Монтальбано.

– Ах, синьор комиссар, это вы! Что стряслось, синьор комиссар?

– На месте Ауджелло?

– Никак нет, еще в отсутствии он.

– Если есть Фацио, соедини меня с ним.

– Сиюмоментно, синьор комиссар.

Прошло меньше минуты.

– Слушаю, комиссар.

– Фацио, срочно приезжай ко мне в Маринеллу и захвати с собой Галло и Галлуццо, если они на месте.

– Что-то случилось?

– Да.

Комиссар оставил входную дверь незапертой и пошел прогуляться вдоль берега моря. Зверское убийство бедного животного всколыхнуло в нем волну глухой ярости. Он снова подошел к лошади. Присел на корточки, чтобы рассмотреть поближе. Ее били даже по брюху – наверное, когда вставала на дыбы. Монтальбано заметил, что одна из подков почти отвалилась. Он лег плашмя и дотянулся до нее рукой. Та держалась на одном гвозде, наполовину выпавшем из копыта. Подъехавшие тем временем Фацио, Галло и Галлуццо вышли на веранду и, увидев комиссара, спустились на пляж. Взглянув на лошадь, они не стали задавать вопросов.

Фацио бросил:

– Живет же такая мразь!

– Галло, сумеешь подогнать машину, а потом проехать вдоль моря? – спросил Монтальбано.

Галло самодовольно ухмыльнулся:

– Плевое дело, комиссар.

– Галлуццо, поезжай с ним. Проследите, откуда идут следы. Место, где избивали лошадь, найти несложно. Там железные пруты, окурки, может, что еще. Сами разберетесь. Аккуратно все соберите, я хочу, чтобы сняли отпечатки пальцев, взяли образцы ДНК – все, что нужно, чтобы узнать, кто эти мерзавцы.

– А потом что будем делать? Заявим на них в службу защиты животных? – спросил Фацио, садясь в машину.

– Думаешь, за этим ничего не стоит?

– Нет, не думаю. Просто решил сострить.

– По-моему, смешного тут мало. Почему они это сделали?

Лицо Фацио выражало сомнение.

– Возможно, это месть владельцу, комиссар.

– Возможно. И все?

– Нет. Есть еще одна версия, более вероятная. Я слышал…

– Что?

– Что с некоторых пор в Вигате проводят подпольные скачки.

– И ты думаешь, убийство лошади может быть следствием какого-то инцидента на скачках?

– А что еще думать? Нам остается только ждать того, к чему приведет это следствие, а оно наверняка к чему-нибудь приведет.

– Но если нам удастся это предотвратить, будет лучше, не так ли? – сказал Монтальбано.

– Конечно, но это будет нелегко.

– Ну, начнем с того, что, прежде чем убить лошадь, ее должны были похитить.

– Вы шутите, комиссар? Никто не заявит о пропаже коня. Это все равно что прийти к нам со словами: «Я один из устроителей подпольных скачек».

– Что, прибыльное дело?

– По слухам, там ставки на миллионы евро.

– А кто за всем этим стоит?

– Говорят, Микелино Престия.

– Кто это?

– Лет пятьдесят, немного не в себе. До прошлого года служил бухгалтером в строительной фирме.

– Думаю, такое не по зубам чокнутому счетоводу.

– Именно, комиссар. Престия – подставное лицо.

– И кого он прикрывает?

– Неизвестно.

– Постарайся разузнать.

– Постараюсь.



Они вошли в дом. Фацио направился на кухню готовить кофе, а Монтальбано позвонил в мэрию – сообщить о трупе лошади на пляже.

– Лошадь ваша?

– Нет.

– Давайте все проясним, уважаемый синьор.

– А я что, темню?

– Нет, но иногда человек говорит, что мертвое животное ему не принадлежит, чтобы не платить налог за вывоз трупа.

– Говорю вам, лошадь не моя.

– Допустим. Знаете, чья она?

– Нет.

– Допустим. Знаете, отчего она пала?

Монтальбано решил ничего больше не говорить.

– Не знаю, я увидел труп в окно.

– Так вы не присутствовали при смерти животного?

– Разумеется, нет.

– Допустим, – сказал чиновник. И принялся насвистывать арию из «Лючии ди Ламмермур».

Погребальная песнь лошади? Городские власти воздают последние почести?

– И? – спросил Монтальбано.

– Я размышлял, – отозвался чиновник.

– О чем тут размышлять?

– В чьем ведении находится вывоз трупа.

– Разве не в вашем?

– В нашем, если это статья 11, а если статья 23, то в ведении провинциальной санитарной службы.

– Слушайте, вы вроде до сих пор мне верили, и я прошу продолжать в том же духе. Либо вы вывозите труп в течение получаса, либо я вам…

– Да кто вы такой, простите?

– Комиссар Монтальбано.

Чиновник резко сменил тон:

– Это, несомненно, статья 11, синьор комиссар.

Монтальбано решил пошутить:

– Так, значит, за вывоз отвечаете вы?

– Однозначно.

– Точно?

Чиновник забеспокоился:

– А почему вы спрашиваете?..

– Не хотелось бы, чтобы местная санитарная служба решила, что вы неправы. Знаете, как бывает… Я за вас переживаю, не хотелось бы…

– Не беспокойтесь, синьор комиссар. Это статья 11. Через полчаса труп увезут, обещаем. Мое почтение.



Они выпили кофе на кухне, дожидаясь возвращения Галло и Галлуццо. Потом комиссар принял душ, побрился, переоделся, сняв испачканные штаны и рубашку, а когда вернулся в столовую, увидел Фацио – тот беседовал на террасе с двумя мужчинами, одетыми как космонавты, только что сошедшие с межпланетного корабля.

На пляже, возле того места, где он обнаружил труп лошади, стоял фургон «Фьорино», задние дверцы закрыты: наверняка уже погрузили.

– Комиссар, можете подойти на минутку? – позвал Фацио.

– Вот он я. Здравствуйте.

– Здравствуйте, – сказал один из «космонавтов».

Второй лишь бросил на него недобрый взгляд.

– Они не нашли труп, – встревоженно сказал Фацио.

– Как это… – поразился Монтальбано. – Он же был тут!

– Мы все осмотрели и ничего не нашли, – сказал тот, что пообщительнее.

– Это что, шутка? Повеселиться решили? – угрожающе спросил второй.

– Никто и не думал шутить, – сказал Фацио, начиная закипать. – И следи за языком.

Второй открыл было рот, чтобы ответить, но передумал.

Монтальбано спустился с веранды и пошел посмотреть на место, где лежала лошадь. Остальные двинулись за ним.

На песке виднелись следы пяти или шести пар ботинок и две параллельные полоски от колес тачки.

«Космонавты» тем временем залезли в фургон и уехали не попрощавшись.

– Ее увезли, пока мы пили кофе, – сказал комиссар. – Погрузили на тачку.

– Около Монтереале, примерно в трех километрах отсюда, с десяток лачуг, где живут мигранты, – сказал Фацио. – Сегодня устроят пирушку, наедятся конины.

В этот момент подъехала служебная машина.

– Мы собрали все, что смогли найти, – сказал Галлуццо.

– А что вы нашли?

– Три прута, кусок веревки, одиннадцать сигаретных окурков разных марок и пустую зажигалку «Бик».

– Давайте так, – сказал Монтальбано. – Ты, Галло, двигай к криминалистам с прутами и зажигалкой. А ты, Галлуццо, бери веревку и окурки и вези к нам в контору. Спасибо за все, увидимся в участке. Мне надо сделать пару звонков.

Галло замялся.

– Что такое?

– О чем просить экспертов?

– Чтобы сняли отпечатки пальцев.

Галло все еще медлил.

– А если спросят, что случилось? Что сказать? Что мы расследуем убийство лошади? Да меня выпрут пинками под зад!

– Скажи: случилась драка, есть пострадавшие, надо опознать нападавших.



Оставшись один, он вернулся в дом, снял ботинки и носки, закатал штанины и снова вышел на пляж.

История с мигрантами, похитившими лошадь, чтобы съесть, представлялась ему неубедительной. Сколько времени они с Фацио оставались на кухне, пока пили кофе и беседовали? Максимум полчаса.

И за эти полчаса мигранты успели приметить лошадь, сбегать за три километра к своим лачугам, раздобыть тачку, вернуться, погрузить тушу и увезти?

Но это невозможно.

Разве только они увидели труп до того, как он открыл окно, а потом, когда вернулись с тачкой, заметили его возле лошади и спрятались неподалеку, выжидая.

Метрах в пятидесяти борозды от колес заворачивали в сторону растрескавшейся цементной площадки – комиссар всегда помнил ее такой, с тех пор как приехал в Маринеллу. С площадки рукой подать до шоссе.

– Минутку, – сказал он себе. – Пораскинем мозгами.

Конечно, мигрантам удобнее везти тачку по шоссе, да и быстрее, чем по песку. Но разве они стали бы выставляться напоказ всем проезжавшим машинам? А если бы они повстречали полицейских или карабинеров?

Их бы наверняка остановили, и пришлось бы отвечать на кучу вопросов. А то и до репатриации бы дело дошло.

Нет, они не дураки.

Тогда что же?

Есть другое объяснение.

Те, кто украл тушу, не мигранты, а свои ребята.

Зачем они утащили труп? Чтобы его никто не нашел.

Возможно, дело было так: лошади удалось вырваться, и кто-то погнался за ней, чтобы прикончить.

Но ему пришлось остановиться: на берегу были люди – возможно, утренние рыбаки; они могли стать опасными свидетелями. Он возвращается обратно и сообщает шефу. Тот решает, что лошадь надо убрать. И устраивает фокус с тачкой. А он, Монтальбано, вдруг проснулся и спутал ему карты.

Так что похитители туши и убийцы лошади – одни и те же люди.

Да, именно так все и было.

И конечно, на шоссе, за площадкой, стоял фургон, готовый забрать лошадь и тачку.

Нет, мигранты тут ни при чем.

2

Галлуццо положил на письменный стол комиссара большой пакет с веревкой и второй, поменьше, с окурками.

– Ты говоришь, там две марки?

– Да, комиссар, «Мальборо» и «Филип Моррис» с двойным фильтром.

Самые обычные. Он-то думал: вдруг редкая марка, которую в Вигате курят максимум человек пять.

– Забери, – сказал он Фацио. – И сохрани. Вдруг пригодится.

– Будем надеяться, – не слишком уверенно ответил Фацио.

Вдруг дверь кабинета распахнулась, словно от взрыва бомбы, с силой шарахнув о стену. В коридоре на полу растянулся Катарелла с двумя конвертами в руке.

– Я тут вам почту подносил, – сказал Катарелла, – да вот спотыкнулся.

Трое в кабинете, оправившись от испуга, переглянулись и поняли друг друга без слов: вариантов только два. Можно либо устроить Катарелле выволочку, либо сделать вид, что ничего не было. Не сговариваясь, они выбрали второе.

– Простите, что повторяюсь, но, по-моему, будет нелегко найти владельца, – сказал Фацио.

– Надо было хотя бы сфотографировать, – сказал Галлуццо.

– Разве лошадей не регистрируют, как автомобили? – спросил Монтальбано.

– Не знаю, – ответил Фацио. – Мы ведь не знаем даже, что это была за лошадь.

– В каком смысле?

– В том смысле, что не знаем, была ли эта лошадь упряжной, племенной, верховой, скаковой…

– Лошади мечутся, – подал голос Катарелла. Поскольку комиссар не предложил ему войти, он так и стоял на пороге с конвертами в руке.

Монтальбано, Фацио и Галлуццо, опешив, уставились на него.

– Что ты сказал? – спросил Монтальбано.

– Я?! Ничего я не говорил, – ответил Катарелла, испугавшись, что зря открыл рот.

– Ты же только что сказал! Что делают лошади?

– Я сказал, они мечутся, синьор комиссар.

– Где мечутся?

Катарелла растерялся.

– Где они там мечутся, когда мечутся, я вот и не знаю, синьор комиссар.

– Ладно, оставь уже почту и иди к себе.

Перепуганный Катарелла положил конверты на стол и вышел, опустив глаза.

В дверях на него чуть не налетел вбегавший в кабинет Мими Ауджелло:

– Простите за опоздание, мне пришлось заниматься малышом, он…

– Извинения приняты.

– А это что? – спросил Мими, увидев на столе веревку и окурки.

– Забили железными прутами лошадь, – сказал Монтальбано. И рассказал ему всю историю.

– Ты разбираешься в лошадях? – спросил в конце комиссар.

Мими рассмеялся:

– Да мне от одного их взгляда дурно делается!

– Есть во всем участке кто-нибудь, кто понимает в лошадях?

– По-моему, никого, – сказал Фацио.

– Тогда отложим это дело. Чем кончилась история с Пепе Риццо?

Это было дело, которым занимался Мими. Подозревали, что Пепе Риццо снабжает товаром всех «вукумпра»[1] провинции и может достать любую подделку – от «Ролексов» до поло с крокодилом, CD и DVD.

Мими нашел склад и получил у прокурора ордер на обыск.

Услышав вопрос комиссара, Ауджелло рассмеялся:

– Там была целая гора барахла, Сальво! Лейблы, ярлыки, метки – не отличить от оригинала! Сердце кровью обливалось…

– Замри! – велел ему комиссар.

Все ошарашенно уставились на него.

– Катарелла!

Крик был таким громким, что Фацио выронил из рук пакеты с вещдоками.

Катарелла мигом примчался, опять поскользнулся перед открытой дверью, но успел ухватиться за косяк.

– Катарелла, слушай сюда.

– Слушаю, синьор комиссар!

– Когда ты сказал, что лошади мечутся, ты имел в виду, что их метят?

– Именно так, точнехонько, синьор комиссар.

Вот почему негодяям было так важно забрать труп!

– Спасибо, можешь идти. Вы поняли?

– Нет, – сказал Ауджелло.

– Катарелла хотел сказать, что лошадям выжигают клеймо с инициалами владельца или конюшни. Наш конь, видимо, лежал на том боку, где было клеймо, потому-то я его и не увидел. Вернее, мне и в голову не пришло искать клеймо.

Фацио призадумался:

– Надо полагать, мигранты…

– …тут ни при чем, – закончил фразу Монтальбано. – Сегодня утром, когда вы уехали, я в этом убедился. Следы тачки не шли в сторону лачуг – через пятьдесят метров они повернули к шоссе. Где их наверняка ждал фургон.

– Я так понимаю, – вмешался Мими, – они лишили нас единственной зацепки.

– Так что выяснить имя владельца будет непросто, – заключил Фацио.

– Разве только случай поможет, – сказал Ауджелло.

Монтальбано замечал, что некоторое время назад Фацио утратил веру в себя и дела стали представляться ему неподъемно сложными. Похоже, и его настигла старость.

Однако они здорово ошиблись, решив, что узнать имя владельца будет непросто.



Комиссар обедал у Энцо, не удостаивая подаваемые блюда должным вниманием. Из головы не шла картинка простертого на песке изувеченного животного. И вдруг в голове возник вопрос, удививший его самого: «Конина – какова она на вкус? Никогда не пробовал. Говорят, сладковатая».

Съел он мало, а потому отказался от послеобеденной прогулки по молу. Вернулся в кабинет, где ждали бумаги на подпись.



В четыре часа зазвонил телефон.

– Синьор комиссар, к вам там одна синьора, вроде как задарма.

– Она что, не назвала себя?

– Назвала, синьор комиссар, Задарма, я вот сейчас только вам назвал.

– Ее так и зовут – Задарма?

– Точно так, синьор комиссар.

Задарма, ну и ну.

– Сказала, что ей нужно?

– Никак нет.

– Проводи ее к Фацио или Ауджелло.

– Нету их, синьор комиссар.

– Ладно, пусть заходит.

– Меня зовут Эстерман, Ракеле Эстерман, – представилась сорокалетняя высокая блондинка в жакете и джинсах. Распущенные волосы, длинные ноги, голубые глаза, крепкое мускулистое тело. В общем, в точности такая, какой можно себе представить валькирию.

– Садитесь, синьора.

Она села, закинув ногу на ногу. Странное дело, ее скрещенные ноги будто стали выглядеть еще длиннее.

– Слушаю вас.

– Я пришла заявить об исчезновении лошади.

Монтальбано подпрыгнул на стуле, но замаскировал это резкое движение, притворившись, что раскашлялся.

– Вижу, вы курите, – сказала Ракеле, указав на пепельницу и пачку сигарет на столе.

– Да, но, думаю, кашель…