– Ее зовут Сара, – прошелестел он. – Ей всего двенадцать.

* * *

Элизабет разминулась с копами в двух милях за мостом, но не сбросила газ. Они пронеслись ей навстречу: два патрульных автомобиля и еще один без маркировки – она была готова поклясться, что Бекетта. Гнали они очень быстро – наверное, за восемьдесят на узкой дороге, – и Элизабет поняла, что едут они за Эдриеном. Для подобной гонки обязательно должна быть причина, но останавливаться и разворачиваться – не вариант. Ничего не имело значения, кроме адвоката.

Полуобернувшись назад, она наощупь нашла его руку.

– Держитесь, Фэрклот!

Но никакого ответа не последовало.

Пулей промчавшись через город, Элизабет на полной скорости влетела на больничную стоянку – лысые шины взвизгнули, когда машина перескочила через «лежачего полицейского» – и, клюнув носом, замерла у дверей приемного покоя. В ту же секунду Элизабет уже оказалась внутри, криком взывая о помощи. Материализовался доктор.

– В машине! По-моему, он умирает!

Доктор вызвал санитаров с каталкой, и старика водрузили на нее.

– Рассказывайте, что произошло.

– Какого-то рода травма. Точно не знаю.

– Имя-фамилия, возраст?

– Фэрклот Джонс. Восемьдесят девять, вроде. – Двери разъехались по сторонам. Каталка заклацала, когда они закатили его внутрь. – Не знаю его ближайших родственников или вообще с кем связываться в экстренных случаях.

– Аллергия? Какие лекарства сейчас принимает?

– Не знаю. Не в курсе.

– Мне нужны подробности о том, что случилось.

Врач вел себя спокойно и уверенно, Элизабет – наоборот.

– По-моему, его пытали.

– Пытали? Каким образом?

– Не знаю. Простите.

Шагая рядом с позвякивающей каталкой, врач что-то царапал в блокноте.

– Ну а вы?..

– Никто. – Они остановились перед вторыми раздвижными дверями. – Я ему никто.

Он не стал выяснять. Предстояло много чего сделать, было слишком много причин, по каким человек такого возраста мог умереть.

– В четвертую смотровую! – крикнул врач.

Элизабет лишь проводила их взглядом.

Вернувшись к машине, она пролезла за руль и ощутила, как медсестры смотрят ей вслед. Доктор, может, ее и не узнал, но вот остальные точно узнали. Это тоже попадет в газеты? «Ангел смерти». Подвергнутый пыткам адвокат. На миг это ее встревожило, но только на миг. Она вылезла из машины и опять зашла внутрь, обратившись к первой же медсестре у ближайшей регистрационной стойки.

– Мне нужно позвонить.

Медсестра, явно в ужасе, лишь ткнула пальцем.

Элизабет пересекла лоснящийся пол и сняла трубку с общего бесплатного телефона. Ее первым побуждением было позвонить Бекетту, но тот был на ферме Эдриена – она это знала. Так что вместо этого набрала номер Рэндольфа.

– Джеймс, это Лиз. – Обвела глазами дежурную медсестру и больничных охранников, которые, похоже, столь же нервничали. – Выкладывай, что происходит. Выкладывай абсолютно все.

* * *

Джеймс Рэндольф никогда не был ни мямлей, ни тормозом. Телефонный разговор занял меньше минуты, так что, когда Элизабет направилась на Бремблери-роуд, то уже знала про мрачное, темное подбрюшье церкви своего отца абсолютно все, что знал и Рэндольф. Это буквально перевернуло весь мир вверх ногами.

Новые жертвы, связанные одной и той же смертью.

Новые мертвые тела в том месте, в котором она научилась молиться.

Она увидела все, словно сама побывала там, но последние слова Рэндольфа нагнали на нее еще бо́льшую жуть.

«Весь мир ищет его, Лиз».

«Все, блин, до последнего постового».

Речь шла про Эдриена, естественно. Новые тела на алтаре. Еще девять под церковью. Элизабет пришлось еще раз спросить себя, насколько она ему доверяет. Она твердила себе: да что за вопрос – он по-прежнему тот же самый человек, и ничего на самом деле не изменилось. Но, закрыв глаза, тут же видела лицо Престона и гадала, не молил ли тот хотя бы раз о пощаде.

«Все, блин, до последнего постового…»

Свернув на Бремблери-роуд, Элизабет убедилась, что пистолет по-прежнему рядом с ней на пассажирском сиденье. Пусть и не табельный «Глок», привычный и пристрелянный, но, когда она подъехала к старой бензоколонке и выбралась из машины, пистолет был при ней. Она твердила себе, что это простая мера предосторожности, но все же предохранитель будто сам собой сдвинулся под пальцем. Впереди – лишь тишина и темнота, неподвижные деревья и кусты, а еще серый автомобиль, почти полностью растворившийся в ночи на задах парковки. Эта автозаправочная станция считалась старой, даже когда Элизабет была еще ребенком, а теперь казалась чем-то просто-таки древним – чумазый куб на пустынной дороге, забытая всеми отметина на карте, пропахшая химикалиями, ржавчиной и гниющим деревом. Элизабет понимала, почему Эдриен выбрал ее, но подумала, что если дело дойдет до того, чтобы умереть, то старая бензоколонка ничуть не хуже любого другого места, какие ей довелось видеть. Может, она откроется с утра, а может, и нет. Может, тело останется лежать возле нее навсегда, а времена года будут сменять друг друга, пока кости и бетон не будут выглядеть просто очередной выщербиной на растрескавшемся тротуаре. Именно так это место и ощущалось. Словно бы тут в любой момент могло произойти что-то плохое. Как будто это наверняка произойдет.

– Эдриен?

Элизабет шагнула через осколки вдребезги разбитого стекла и валяющийся среди них кирпич туда, где сквозь щелку в одной из проржавевших дверей просачивалась узкая полоска света. Рядом увидела фомку и перекореженный металл. Замок был сломан.

– Эй!

Никто не ответил, но она услышала из-за двери шум льющейся воды. Открыв ее, увидела единственную лампочку над замызганной раковиной и металлическим зеркалом. Эдриен склонился над заляпанным фаянсом – мыл руки, с которых стекала красная вода. Костяшки у него опухли и были разбиты, и Элизабет ощутила, как ее желудок выворачивается наизнанку, когда он выковырял из-под кожи обломок зуба и бросил в раковину.

– Вот что тюрьма делает… Не я…

Она посмотрела, как он опять втирает мыло в порезы и попыталась поставить себя на его место. Как бы она сама дралась, если б каждый раз приходилось драться до смерти?

– Плакса не заслуживал того, что с ним произошло, – произнесла Элизабет.

– Знаю.

– Ты мог это остановить?

– Ты думаешь, я не пытался? – Он смотрел на нее в зеркало, и его лицо расплывалось на захватанном металле. – Он жив?

– Был жив, когда я его оставила.

Эдриен отвернулся, и ей показалось, что она различила в его лице что-то мягкое. Может, всего лишь намек. Проблеск.

– Что они от тебя хотели? Эти охранники?

– Ничего, о чем тебе стоило бы беспокоиться.

– Это не ответ.

– Это мои личные дела.

– А если Плакса умрет? Это тоже личное?

Он выпрямился и повернулся, и Элизабет впервые ощутила реальный страх. Нацеленные на нее глаза были такими карими, что казались совершенно черными, – такими глубокими, что за ними могла таиться полная пустота.

– Ты собираешься меня застрелить?

Элизабет опустила взгляд на забытый в руке пистолет. Он был направлен ему в грудь; палец не на спусковом крючке, но близко. Она сунула его за пояс.

– Нет, я не собираюсь в тебя стрелять.

– Тогда могу я немного побыть один?

Элизабет немного подумала, а потом решила уступить. Станет она ему помогать или нет – она и сама на самом деле не знала. Но время было неподходящим для того, чтобы копаться в себе или строить какие-то планы. Плакса умирал или уже умер, и как бы она ни желала знать, что у Эдриена на сердце, то, чего ей сейчас действительно хотелось, – это просто дышать, опять оказаться одной и горевать о том, что осталось в детстве.

– Я буду на улице, если понадоблюсь.

– Спасибо.

Она начала было закрывать дверь, но под конец придержала ее, подсматривая сквозь щелку, как Эдриен долго смотрит в зеркало, после чего опять намыливает руки, как бегущая из крана красная вода постепенно становится розовой и, наконец, чистой. Покончив с этим, он обхватил пальцами края раковины и все ниже наклонял голову, пока не застыл в полной неподвижности. Согнутый таким образом, Эдриен выглядел каким-то другим и при этом тем же самым – опасным, собранным и все же при этом почему-то прекрасным. Глупое слово – «прекрасным», – но это тоже шло из детства, так что она не стала сразу отбрасывать эту мысль. Он был прекрасен и загублен, был на каждый свой истерзанный дюйм загадкой. Как та церковь, подумалось ей, или сердце Плаксы, или душа обиженного ребенка. Но детство – это далеко не всегда хорошо, равно как и его уроки. Хорошее идет рука об руку с плохим, точно так же, как тьма со светом и слабость с силой. Не бывает ничего простого, ничто не существует в чистом виде; у всего есть свои секреты.

В чем секреты Эдриена?

Насколько они страшны?

Она понаблюдала за ним еще немножко, но не увидела никаких намеков на ответ в грязной комнате с металлическим зеркалом и тусклым зеленоватым светом. Может, он уже убил тех двоих на подъезде к своей старой ферме, просто застрелил и бросил там… Может, он хороший человек, а может, и нет…

Элизабет медлила, все надеясь разглядеть какой-то знак.

И отошла от двери, когда он начал потихоньку плакать.

* * *

Когда дверь открылась вновь, Элизабет стояла возле раздолбанных колонок перед разбитой витриной старой бензозаправочной станции, глядя, как где-то в миле от них на дороге растворяются в темноте красные габаритные огни.

– Ты как?

Вдали показалась еще одна машина, и Эдриен пожал плечами.

Она смотрела, как лучи приближающихся фар набирают силу, распухают, расплываются у него по лицу.

– Тебе нужно уезжать, – произнесла она. – Уезжать из города. Уезжать из округа.

– Из-за того, что только что произошло?

– Это еще не всё. Есть и кое-что более серьезное.

– В каком это смысле?

Элизабет рассказала ему об обнаружении еще одного тела на алтаре и о захоронениях под церковью. Это заняло некоторое время. И далось ему тяжело. Ей тоже.

– Тебя ищут, – закончила она. – Вот почему они поехали на ферму – чтобы арестовать тебя, если получится.

Эдриен помассировал большим пальцем сначала одну костяшку, потом другую; проделал то же самое с другой рукой.

– Захоронения старые?

– Пока непонятно, но это один из самых главных вопросов.

– А кого нашли на алтаре?

– Лорен Лестер. Я с ней как-то встречалась. Славная была девушка.

– Это имя мне ничего не говорит. – Эдриен с силой потер ладонями лицо. Он чувствовал себя каким-то онемелым, замороженным и опустошенным. С момента его освобождения убиты еще женщины. Под церковью нашли еще девять тел. – Этого просто не может быть!

– Тем не менее это есть.

– Но почему? Почему именно сейчас?

Элизабет ожидала, что сейчас он заговорит о сговоре и пивной банке, о том, что все это может быть частью какой-то замысловатой подставы. К ее облегчению, он вообще ничего не сказал. Все это было слишком масштабно для чего-то подобного. Слишком много трупов.

– А что с охранниками?

– Думаешь, я убил их?

– По-моему, ты встревожен.

Эдриен улыбнулся, поскольку «встревожен» было слишком незначительным словом.

– Я не стал их убивать.

– Мне надо поверить тебе на слово?

Она была такой маленькой на обочине дороги, но абсолютно непоколебимой, каким и должен быть любой хороший коп. Эдриен подошел к машине и открыл багажник. Там лежал Оливет.

– Зачем ты привез его сюда?

Он выволок охранника из багажника, бросил на асфальт. Элизабет встревожилась, но Эдриен и глазом не повел. Вытащил из-за пояса револьвер, опустился на корточки и смотрел, как Оливет таращится на ствол, будто пытаясь прочесть свое будущее. Эдриен тоже это понимал, эту завороженность.

– Я хотел убить его, – произнес он.

– Но не стал.

Краем глаза Эдриен заметил ее пистолет и улыбнулся – как же далеко она ушла от той испуганной девчонки, которой некогда была! Пистолет был вынут из кобуры, но пока опущен – наготове. Она сама была наготове.

– Ответь на один вопрос, – сказал Эдриен.

– Если ты отдашь мне револьвер.

– Люди, которые погибли в подвале. Разве они этого не заслуживали?

– Заслуживали.

– Ты чувствуешь сожаление?

– Нет.

– А если я тебе скажу, что здесь нет никакой разницы? – Он приставил ствол к груди Оливета и увидел, как Элизабет выросла рядом с ним.

– Я не могу позволить тебе его убить.

– Ты готова застрелить меня, чтобы спасти этого человека?

– Давай не будем пробовать это выяснить.

Эдриен изучил лицо Оливета – написанный на нем страх, синяки, ввалившиеся глаза. Вовсе не дочь спасла его тогда на ферме. Не синие мигалки, не сирены. Эдриен все равно успел бы убить его и благополучно скрыться. Даже теперь его палец чувствовал изгиб спускового крючка. Хотя все-таки существовала одна причина, и она до сих пор имела значение.

– Если б я хотел его убить, он уже давно был бы мертв.

Эдриен снял курок с боевого взвода и положил револьвер на землю. Элизабет наклонилась, чтобы подобрать его, но Эдриен все не сводил взгляда с Оливета; склонился ближе, так что их лица разделяли считаные дюймы.

– Я хочу, чтобы ты передал кое-что своему начальнику.

– Да. – Оливет попытался сглотнуть, но поперхнулся. – Что угодно.

– Передай начальнику, что ты жив только из-за Эли Лоуренса, но в следующий раз ни на что подобное пусть не рассчитывает. Скажи ему, что если я его увижу, то он лично за все ответит. Я отплачу ему тем же, что сделали со мной. Кровь за кровь. – Охранник кивнул, но Эдриен еще не закончил. – Дочка там, не дочка, но то же самое произойдет и с тобой. Все понял?

– Да. Господи, да!

Эдриен встал и изучил стойку Лиз, ее лицо. Ее пальцы по-прежнему до белизны сжимали рукоять пистолета, но это вполне можно было пережить. Важно было то, что она вообще до сих пор здесь, что она вернулась, хотя вполне могла не возвращаться, и что сейчас она проявляла сдержанность, какую не стал бы проявлять ни один другой коп на ее месте. Вроде бы, совсем незначительная мелочь в огромном мире, но в тусклом свете перед старой бензоколонкой Эдриен впервые за очень долгое время чувствовал себя не совсем одиноким – пусть и не в полном мире и покое, но и не окончательно уничтоженным. Ему хотелось, чтобы Лиз поняла это, чтобы знала, что кое-что для него значит и что это «кое-что» – не нечто совсем маленькое и чепуховое.

– У тебя есть вопросы, – произнес он. – Не уверен, что могу рассказать тебе абсолютно все, но попробую.

– Это было бы замечательно.

– Поедешь со мной?

– Что?

– Ты сама это сказала. Мне нужно отсюда уезжать.

– И куда мы направимся?

– Это секрет, – сказал он ей, и Лиз опустила взгляд на темнеющую дорогу. Секреты – вещь опасная; оба это прекрасно понимали. Но он не мог знать, что она тоже испытывает боль, что ее собственная жизнь тоже находится на распутье.

– Пожалуйста, – добавил Эдриен, и она посмотрела на него этими своими чистыми, полными невысказанных слов глазами. – Я так устал быть один!

* * *

Они взяли машину Элизабет, поскольку копы уже обнаружили Престона, а серый автомобиль теперь был наверняка объявлен в розыск. Эдриен показал ей, как выбраться на шоссе, уходящее к востоку, и они в полном молчании покатили сквозь ночь – маленькие городки и поселки проскальзывали мимо, разделенные черной, плоской, топорщащейся соснами пустотой.

– Скажи мне, что я не сумасшедшая, – только раз пробормотала Элизабет.

– Может, разве что в хорошем смысле, – отозвался Эдриен, и это вроде подходило к ее собственным мыслям. Она совсем одна с человеком, который когда-то спас ей жизнь. Его разыскивают за убийство, а у нее сейчас ветер в волосах, и ничего более не имеет значения. Это натуральное сумасшествие, но подумалось, что так и надо. Всем остальным, кого она любила, сейчас никак не помочь. Ченнинг, Гидеону, Плаксе… Впереди у них тюрьма, или исцеление, или смерть, и Элизабет никак не может на это повлиять. Обстоятельства высосали из нее силу и оставили вот с этим человеком, на этом самом месте, состоящем из темноты, скорости и завывания ветра. Можно прикоснуться к этому моменту и человеку рядом с ней, только и всего. Ее собственные желания казались какими-то чужими и незнакомыми. Кто она – коп или беглец, жертва или что-то совсем новое, диковинное?

И как насчет этих чувств у нее в груди?

Элизабет отважилась скосить взгляд, но глаза Эдриена были закрыты, голова склонена набок, так что ветер поднимал его волосы и отбрасывал назад. На миг она ощутила связь, и это оно и было, решила Элизабет – то единственное, что она знала совершенно точно. У Эдриена была какая-то история, и она собиралась выслушать ее, узнать, что и почему и осталось ли хоть что-нибудь от того, что она когда-то считала любовью.

– Ну давай, рассказывай.

– Только не на ходу, – отозвался он. – Когда приедем.

– Ладно. – Элизабет нахмурилась, всем телом ощущая дорогу через руль, гул резины и сокращения старых пружин. – Тогда скажи мне одну правдивую вещь.

– Только одну? – В глазах у него промелькнуло веселье – короткая вспышка, которая тут же пропала.

– На данный момент и этого хватит.

– Разумно, – сказал Эдриен. – Я очень рад, что ты приехала.

– И это всё?

– Это полная правда.

Элизабет дала ему возможность насладиться моментом и молчанием, которое за этим последовало. То была его игра, и она согласилась вступить в нее. Завтра, в конце концов, будет полно времени для голоса разума. Хотя не сказать, чтобы они вели себя совсем уж неразумно. Держались подальше от основных дорог, призраками минуя один за другим маленькие городки и поселки. После последнего длинного отрезка пустынной дороги Эдриен произнес:

– Вот это сойдет.

Он имел в виду дешевый мотель, светящийся в ночи впереди. Элизабет замедлила ход, после чего свернула на стоянку и проехала мимо десятка старых автомобилей, тронутых дорожной пылью и красным неоновым светом. Здание мотеля было низкое и длинное, с пустым бетонным бассейном и зеленоватыми пятнами, просочившимися сквозь штукатурку.

– Что это вообще за город?

– А какая разница?

Они были на самом краю какого-то крошечного населенного пункта, но на прибрежных равнинах притаились сотни подобных городков – некоторые богатые и процветающие, но в основном удручающе бедные. Этот, похоже, относился к последним.

– Сними нам два отдельных номера. – Припарковавшись перед офисом, Элизабет извлекла из сумочки несколько банкнот, сунула Эдриену. – Попробуй где-нибудь на задах, желательно в дальнем конце. Скоро вернусь.

Эдриен взял деньги, но не двинулся с места. Влево уходил ряд бледно-голубых дверей. В десяти футах от них гудел и пощелкивал ледогенератор.

– А ты куда?

– Ты что, мне не доверяешь?

Он посмотрел на мотель, нахмурился.

– Двадцать минут, – сказала Элизабет и дождалась, пока Эдриен не выберется из машины. А когда он ушел, поехала в город и обнаружила как раз то, что и ожидала увидеть: безмолвные улицы и потрепанные здания, каких-то парней, передающих друг другу бутылки в коричневых бумажных пакетах… Ресторанов не наблюдалось, так что она купила пива и кое-каких продуктов в мини-маркете, пропахшем жареной курятиной и сладким табаком. Забирая сдачу у женщины за прилавком, спросила:

– Что это за город?

Женщина ответила, и Элизабет мысленно представила себе карту. Обширное пустынное пространство где-то на полпути к побережью, кое-где перечерканное второстепенными шоссейками. Да, похоже.

– Что тут вообще есть?

– В смысле?

– Ну, не знаю… Колледж? Какая-то промышленность? Когда люди думают про это место, что первым делом приходит на ум?

– Да чтоб я знала. – Женщина зубами вытащила из пачки коричневую сигариллу. – Ничего тут в окру́ге особо нету – одни бедняки да болота.

* * *

Вернувшись в мотель, Элизабет вошла в вестибюль и справилась о номерах комнат у старика, работающего за стойкой.

– Это вы про того мужика со шрамами?

– Да.

Он оглядел ее с ног до головы, а потом пожал плечами, словно увидел достаточно.

– Девятнадцатый и двадцатый. По левой стороне, с задней стороны.

– Можно воспользоваться вашим телефоном?

– У меня во всех номерах телефоны.

– Я бы лучше позвонила отсюда.

– Межгород?

– Не исключено.

В глазах его промелькнул подозрительный огонек, так что она выложила на стойку десять долларов и проследила, как купюры немедленно исчезают.

– За десятку – пять минут.

Он подтолкнул к ней старый дисковый телефон и прошаркал в подсобку.

Набрав по памяти номер, Элизабет попала на коммутатор больницы.

– Я бы хотела справиться о состоянии пациента.

– Вы родственница?

Элизабет привычно разыграла полицейскую карту, назвав свою фамилию и номер значка, после чего объяснила женщине на коммутаторе, чего хочет.

– Мистер Джонс в реанимации. Минутку, пожалуйста.

В трубке щелкнуло, и дежурная медсестра отделения интенсивной терапии ответила на вопросы Элизабет. Фэрклот был жив, но в критическом состоянии.

– Инсульт, – сообщила она. – Тяжелый.

– Господи. Фэрклот… – У Элизабет защипало в глазах. – А когда все окончательно выяснится?

– Простите… Кто вы, напомните?

– Знакомая. Близкая знакомая.

– Ну, мы в любом случае ничего не узнаем по крайней мере до завтра. Но даже тогда будут скорее всего плохие новости, чем хорошие. Что еще вас интересует?

Элизабет замешкалась, поскольку было слишком больно за Фэрклота, а еще потому, что следующая часть была довольно скользкой.

– Мэм?

– Да, простите. Вы не знаете что-нибудь про человека, которого нашли избитым на обочине дороги к северу от города? Сорок с небольшим. Плотного телосложения. «Скорую» вызвал полицейский патруль, или они сами его привезли.

– Ах да! Все тут только про это и говорят.

– И что говорят?

Медсестра рассказала ей, и Элизабет даже не поняла, попрощалась ли с ней под конец. Повесила трубку, вышла в ночь и несколько долгих минут просто сидела в машине. Плакса до сих пор жив – лучшая из возможных новостей, – а вот Уильям Престон нет. Он провел час в операционной, а потом умер прямо на операционном столе – избитый до смерти, по словам медсестры, какой-то пока что неопознанной личностью.

«Но неопознанной – это ненадолго…»

Элизабет повернула ключ и ощутила горячий ветер у себя на шее.

Когда Оливет расскажет свою историю, этой личности недолго оставаться неопознанной…

* * *

Эдриен сидел на самом краешке кровати, выпрямив спину. Волновался, но не о каких-то нормальных вещах. Он был близок к тому, чтобы потерять ее – ту, что, помимо Плаксы Джонса, была единственным живым человеком, который на суде продолжал сохранять веру в него. С утра он первым делом искал ее лицо – в самом первом ряду, когда его вводили в зал, закованного в кандалы. И под конец дня тоже искал. Тот последний мимолетный взгляд, когда его уводили. Кивок, который говорил: «Да, я верю, что ты не убивал ее».

Но это было очень давно, а теперь возникли новые проблемы. Оливет. Престон. Он видел, как она на него смотрела, на его окровавленные руки. Элизабет хотела, чтобы Эдриен оставался прежним. Но он не был прежним.

– Что мне делать?

Он разговаривал сам с собой, с комнатой, с призраком Эли Лоуренса. Никто не отвечал, так что он ждал, когда из-за оконного стекла донесется шум ее машины, и едва тот послышался, как Эли наконец заговорил.

«Стой в полный рост, парень, не опускай головы».

Эдриен прикрыл глаза, но по-прежнему продолжал ощущать комнату вокруг себя.

– Она видела, что я наделал.

«И что с того?»

– Ты сам знаешь, как она на меня смотрела.

«Ты – это только то, что сделала из тебя тюрьма. Ты ей это уже и сам говорил».

– А если она не верит?

«Убеди ее».

– Как?

Эли не ответил, но Эдриен знал, что он может сказать.

«Расскажи ей всю правду, сынок».

«Если она – это все, что у тебя осталось, расскажи ей абсолютно все».

Эдриен подумал, что в этих словах есть смысл, но не имел ни малейшего представления, как это сделать. Она может решить, что у него бред, или что он просто врет, или то и другое одновременно. Все это настолько отрывочно и свалено в одну кучу: то, что было на самом деле, и то, что он всего лишь себе вообразил. Как она вообще может поверить, что на протяжении долгих лет его часы без сна были во сто крат хуже любого ночного кошмара? Не сможет. Не поверит.

Через минуту она постучала в дверь.

– Надо же, ты вернулась! – Эдриен улыбнулся, пытаясь превратить эти слова в шутку, и отступил вбок, чтобы впустить ее.

Элизабет поставила пакет на комод, внутри звякнули бутылки. Что-то изменилось. Она стала какой-то зажатой, неподатливой.

– Что?

– Офицер Престон мертв.

– Это точно?

– Умер в операционной.

Эдриен попытался это осмыслить. Избиение было вызвано тем, что они сделали с Плаксой, прошлыми обидами и слепой яростью. Он не собирался убивать этого человека, но известие его особо и не печалило.

– Так ты меня прямо тут и арестуешь?

– В таком случае я пришла бы не одна.

– Тогда что?

– Дай мне свои руки.

Элизабет подступила ближе и взяла его за руки. Разбиты просто жутко, кожа во многих местах сорвана, но, по крайней мере, перестали кровить. Она держалась за скрюченные пальцы, разглядывала опухшие костяшки, сорванные ногти…

– Насчет Престона…

Элизабет помотала головой, останавливая его.

– Снимай рубашку.

Он пристыженно опустил взгляд.

– Все нормально. Давай. – Она отпустила его руки, и его пальцы неловко завозились с пуговицами. Элизабет не сводила глаз с его лица, а когда рубашка слезла с плеч, проводила его под лампу.

– Все нормально, – повторила она еще раз; но Эдриен вздрогнул, когда она коснулась первого шрама, провела пальцем по всей его длине, а потом дотронулась до второго. – Так много…

Он знал, что она найдет, если озаботится сосчитать – двадцать семь на груди и животе, и непонятно сколько еще на спине и на ногах. Когда она положила ему руки на бедра, попросил:

– Пожалуйста, не надо.

Но она гладила его, как ребенка, а потом повернула спиной к свету и проследила взглядом шрам, который сбегал от левой лопатки к правому бедру.

– Элизабет…

Она не спешила. Ее пальцы скользили по одному шраму, потом по другому – путешествие, маршрут которого петлял по его спине и которое оставляло его абсолютно голым в собственном сердце. Как давно его кто-нибудь касался, не причиняя боль? Как давно он в последний раз видел самую обычную доброту?

– Все нормально, Эдриен. – Элизабет в последний раз прикоснулась к нему, прохладные ладони плоско прильнули к коже. – Надевай обратно.

Он влез в рубашку – по мышцам спины еще кое-где пробегала дрожь.

– Не хочешь мне про это рассказать?

Она имела в виду шрамы, так что он сразу отвернулся, – не только из-за того, что история могла вызвать у нее сомнения, а потому, что этому его научила тюрьма. Не стучи. Не верь. Не разводи сопли. Элизабет вроде все понимала, сидя в узком креслице и подавшись вперед – глаза напряженные, но по-прежнему мягкие.

– Эти твои шрамы – не от драк в тюремном дворе.

Прозвучало это нисколько не как вопрос.

Эдриен сел на кровать так близко, что их колени почти соприкасались.

– Заточка – колющее оружие. Большинство же твоих шрамов – от длинных порезов каким-то острым лезвием. Это работа офицера Престона?

– Кое-что – да.

– И начальника тюрьмы.

И вновь это не было вопросом; и опять Эдриен не выдержал прямоты ее напряженного взгляда. Он никогда не упоминал начальника. На каком-то первобытном уровне. Даже охранники произносили его имя шепотом.

– Начальник тюрьмы пытал тебя.

– С чего ты взяла?

– Его инициалы вырезаны у тебя на спине в трех разных местах. – Она вгляделась в его лицо. Он упорно смотрел вниз, но ощутил внезапный прилив крови к лицу. – Ты про это не знал, так ведь?

Голова Эдриена двинулась, и Элизабет склонилась к нему так близко, что он ощутил ее дыхание.

– Чего они от тебя хотели?

– Они?

– Начальник тюрьмы. Врач. Двое охранников, о которых я знаю. Они пытали тебя. Чего они хотели?

У Эдриена кружилась голова. Она была так близко. Запах ее волос и кожи. Она была единственным человеком после Эли, кого его собственная судьба хоть как-то волновала, а Эли уже восемь лет как не было в живых. Это и вызывало у него головокружение. Правда. Женщина.

– Откуда ты все это знаешь?

– У тебя следы от веревки на обоих запястьях. Едва заметные, но кто знает, как они должны выглядеть, сразу поймет. Большинство порезов зашиты, так что врач тоже был замешан. Иначе ты мог бы дать знать об этом через тюремный медпункт. Позвонить. Передать сообщение. Что бы им ни было надо, они не хотели, чтобы ты общался с кем-то еще. – Элизабет взяла его правую руку в свои. – Сколько раз тебе ломали пальцы?

– Я не могу об этом говорить.

– Рубцы под ногтями – вот эти белые черточки. – Лиз прикоснулась к ногтю, руки ее были мягкими и нежными. – Я тебя не выдам, – добавила она. – Если ты доверишь мне какие-то секреты, я буду их хранить.

– Почему?

– Потому что я твой друг. И потому, что происходят более серьезные вещи. Начальник тюрьмы. Охранники. Что там еще ни творится, в этой проклятой тюрьме. Это не означает, что и остальные тебя сейчас не ищут – полиция штата, даже ФБР… Убить тюремного охранника – это все равно что убить копа. Все будет даже еще хуже, чем раньше. Ты не сможешь вернуться, никогда. Ты ведь и сам это знаешь, верно?

– Да.

– Не хочешь рассказать мне, что они делали?

– А шрамы недостаточно тебе рассказали?

– Можешь сказать мне, чего они хотели?

– Нет. – Эдриен решительно помотал головой и наконец встретился с ней взглядом. – Мне нужно тебе это показать.

24

Бекетт вернулся домой только в пять утра. Его жена спала, так что он на цыпочках прокрался в дом и разделся возле душа, пинком отправив в сторону загубленные ботинки и оставив одежду валяться бесформенной кучей. Зайдя в кабинку, позволил горячей воде смыть грязь, вонь и следы крови Уильяма Престона. За годы службы он вроде уже навидался резаных, битых и ломаных.