Как только хорват начал давить на нож у бедра Корта, Корт поднес острый как бритва край своего выкидного ножа к сонной артерии Броза.

– Ненадёжность и продажность этих господ вызывает оторопь. У меня одна книга так и называется – «Перелётная элита». Нас успокаивают – мол, где другую-то взять? Да и эту куда теперь девать? Но проблема радикальной смены элит связана не с жестоким волюнтаризмом того или иного руководителя, как это было, например, при Сталине. Дело в исторической необходимости. Сейчас Россия стоит перед той же проблемой смены элиты. А сложность вот в чём. Сталинская и брежневская элита были в основном номенклатурными. Если у кого-то и имелись нечестные накопления, то их приходилось, как Корейко, персонажу «Золотого телёнка», держать в чемодане, содержимым которого можно было полюбоваться, только запершись в вокзальном сортире. Лишаясь номенклатурного титула, даже богатый человек становился бессилен, как змея без передних «боевых» зубов. А у современных начальников, помимо номенклатурной власти, есть ещё и колоссальные средства – совершенно легальные, в основном на зарубежных счетах. Это – большая сила с «боевыми зубами». А если ещё вспомнить о том, что кто-то может эти счета заморозить…

Оба мужчины застыли в этом положении.

– Последнее время членам правительства, особенно экономического блока, стало модно участвовать в разного рода форумах, где они сидят «на панелях». Откуда в этих людях, которые называют себя «панельными персонами» такое мелкое самосознание? Это и Греф, и Орешкин, и Голикова… В российском понимании, работать на панели – это удел уличной проститутки.

«Я выпущу тебе кишки!» Сказал Броз.

– Про нелепость «панели» в нашей официозной лексике я говорил и писал неоднократно. Сказал про эту нелепость, выступая в Федеральном Собрании. Сенаторы дружно посмеялись, но ничего не изменилось. А чем не нравится хорошее русское слово «прения»? Напоминает о советской власти? А слово «спутник» о чём напоминает? Или, например, московское министерство образования публикует в Интернете объявление: «такого-то числа состоится мониторинг менторинга». А «обзор наставничества» чем вам плох? Такое впечатление, что эти люди просто упражняются, чтобы не забыть английский язык к тому моменту, когда нужно будет туда отъезжать.

«И тогда ты истечешь кровью прямо там, где лежишь!»

– Я добавлю, у них сегодня всё обозначается словом «продукт»: «банковский продукт», «программный продукт». Из последнего – «разработан новый пенсионный продукт». Для многих продукт – это что-то из еды. Ещё был «продукт отходов жизнедеятельности», или «го…но». Люди, которым за 30 могут подумать, что это банковское, пенсионное «г…но». Почему за этим никто не следит? Через слово – «локация», вместо «местоположение» или просто «место»? Где Министерство образования и та знаменитая дама-министр, которая считается патриоткой. И вдруг при ней этот самый «продукт» пышно процветает?

Корт повернул голову на звук движения и увидел, как Сондерс вскочил на ноги с того места, где он сидел и наблюдал за боем. Он бросился вперед, на ходу доставая пистолет, висевший у него на ноге. Корт оставил свою левую руку и лезвие своего ножа там, где они были, у шеи Броза, но он высвободил правую руку из захвата вокруг головы Броза и нанес удар по его правому бедру, поверх ножа, вонзившегося ему в поясницу. Меньше чем Сондерс успел сделать два прыжковых шага к месту драки, Корт выхватил свой пистолет SIG, взмахнул им вокруг себя и направил на Сондерса с расстояния десяти футов.

Англичанин остановился, поднял руки и замер на месте.

– Я думаю, что как раз Министерство образования к этому имеет наименьшее отношение. Есть Совет по русскому языку при президенте, есть институт русского языка, есть Академия наук, есть Общество русской словесности под эгидой Патриарха, есть Союз писателей. Почему бы не создать межведомственный Совет по языковым заимствованиям? С широкими рекомендательными полномочиями. Сегодня «неологизмы» порой вводят в речь люди, не знающие родного языка. Они не догадываются, что почти любому зарубежному слову можно найти адекватную замену, если не в активном, то в пассивном корневом запасе русского языка. Было бы желание, но мне кажется, многие чиновники даже не подозревают о существовании словаря Даля. Советы, которые наблюдают за состоянием национального языка, есть во всех странах. Но если российская элита убеждена в том, что её дети и внуки будут говорить по-английски, тогда что им до русского языка и его будущего? Панельная элита – одно слово!

А затем Ван Вик вернулся в комнату. «Что, твою мать, здесь происходит?»

– Возвращаясь к «панели». Ладно бы они чего-то бубнили, но они на этих панелях между собой грызутся. Уж на что Чубайс, притча во языцех, но даже он не выдержал и набросился на этих ничтожных людишек, которые сидят в правительстве. Обвинил, что нажимают на все педали «экономического автомобиля» одновременно. Где «минины и пожарские», которые должны выйти из глубины народа и прогнать этих бесов, которые превратили страну в полуколонию? Наш так называемый российский бизнес на 70 процентов нашей стране не принадлежит.

И Броз, и Джентри тяжело дышали, но ни один из них не убрал свое холодное оружие со смертельных позиций. Ван Вик крикнул: «Прекрати это! Уэйд! Броз!»

По-прежнему ни один мужчина не двигался. Суд считал Броза убийцей-психопатом; он не собирался ослаблять бдительность, пока мужчина приставлял к нему нож.

– У меня на этот счёт достаточно пессимистические прогнозы. Исторически наша государственность, а в её рамках и психология народа развивались таким образом, что наше сознание по сути – монархическое. Очень многое, если не всё зависит у нас от первого лица, которое олицетворяет собой и народ, и государство. Хотим мы этого, не хотим, у нас государство – это не парламент, не правительство, а Президент. Другими словами, суверен. Мы так устроены, нас так история устроила. И парадокс заключается вот в чём: как только наш народ начинает менять что-то сам, поднявшись на бунт, справедливый и назревший, то он сметает всё и плохое, и хорошее. Понятно, на развалинах, в которые превращается страна после массового «похода за хорошим», живётся народу ещё хуже, чем прежде, нужны десятилетия, чтобы восстановить хотя бы прежний уровень достатка, да и уровень свободы резко падает, ибо за «невиданными мятежами» следует неслыханный террор… Возможно, это выглядит наивно, но надежды у меня лишь на первое лицо. Только оно может включить механизм самоочищения и смены элиты без потрясений. Но, видно, пока заветный тумблер нащупать не получается или не хочется…

Ван Вик понял, что это была напряженная ситуация, которую нужно было распутать правильным образом. Руководитель группы сказал: «Все в порядке. Во-первых… Сондерс, отвернись и иди обратно к своему снаряжению. Делай это медленно, и Уэйд не выстрелит в тебя. Это верно, не так ли, Кило девять?»

– В вашей книге «Весёлая жизнь, или Секс в СССР» описывается время, когда было модно сходить в баню, там же бассейн с облупившейся плиткой, и девочки плавают. Это было развлечение для чиновников – называлось «секс в СССР». Скажите, сегодня та мода перекинулась на современных чиновников или сегодня в моде однополый секс? Не по причине извращённости, а так велит мировой тренд?

«Это верно», — сказал Корт сквозь затрудненное дыхание, его пистолет все еще был направлен в лицо британца.

1

Сондерс опустил руки, медленно отвернулся и вернулся туда, где он сидел.

«Правильно. Опусти пистолет, Уэйд. Подвиньте это ко мне».

В прошлую субботу в баре для одиноких Карл познакомился с девушкой, которой назначил свидание. Она была привлекательной, робкой и милой. Даже если бы у него завязался с ней роман, Карл знал, что он, как всегда, закончится через пару месяцев. Обычно женщины оставляли Райса, устав от его внезапных исчезновений, плохого настроения или неспособности проявить настоящие чувства. Как только женщине начинало хотеться чего-то постоянного, Карл тут же отступал. Секс без всяких обязательств был хорошим способом отвлечься хотя бы на короткое время от воспоминаний, которые прокрадывались в его голову.

Корт выполнил инструкции, но держал складной нож плотно прижатым к шее Броза.

Для первого свидания Карл всегда выбирал довольно дорогой вьетнамский ресторан рядом с Дюпонт-серкл. Он только что закончил производить впечатление на свою спутницу, сделав заказ на вьетнамском, когда в зал вошла Ванесса Уингейт под руку с мужчиной прямиком с модного подиума. Она была еще красивее, чем ему помнилось. Годы привнесли в юные черты Ванессы характер и превратили фигуру подростка в тело зрелой женщины.

Затем Ван Вик спросил: «Брунетти?»

Спутница Карла спрашивала, где он выучил вьетнамский. Они все задавали этот вопрос, поэтому он, вставая, смог выдать запрограммированный ответ.

Аргентинец сел на свой рюкзак возле окна. «Да, босс?»

– Извини меня, я на минутку, – сказал Карл. – Заметил старую подругу, которую много лет не видел.

«Ты втянул собаку в эту драку?»

Девушка проследила за его взглядом, улыбнулась и сказала:

«Нет, босс».

– Конечно, – хотя Карл понимал, что она недовольна. Впрочем, на полпути к столику Ванессы он уже забыл, что пришел сюда не один.

«Хорошо. Поднимите свое оружие. Пристрелите первого, кто не сделает так, как я им говорю».

За несколько секунд до того, как он подошел, Ванесса заметила пробирающегося сквозь толпу Карла. Они не виделись друг с другом после школы, и сначала она растерялась. Затем Карл разглядел удивление и то, на что рассчитывал, – широкую радостную улыбку.

Мужчина со сломанным носом потянулся за своим АК, прислоненным к стене. Он направил его на двух мужчин, лежащих вместе на полу в другом конце комнаты, затем снял предохранитель. «Хорошо».

– Бог мой! – воскликнула Ванесса. Ее спутник взглянул на нее, проследил за ее взглядом и увидел Карла.

Ван Вик сказал: «На счет три вы оба опустите оружие, распутаетесь и вернетесь к своему снаряжению. Раз. два. Брунетти, ты в порядке?»

– Ванесса, – сказал Карл, улыбаясь так же широко, как и его бывшая любовница.

«Да, босс».

– Что ты здесь делаешь?

«И третье».

– Я здесь живу. Ну, на самом деле в Виргинии. А ты здесь живешь или просто приехала ненадолго?

Корт со щелчком убрал свой складной нож, и Броз со слышимым лязгом уронил свой нож на пол рядом с собой. Оба мужчины поднялись на колени, не глядя друг на друга, а затем встали.

– Я живу в Джорджтауне.

Через несколько секунд их ножи были возвращены, Ван Вик пинком вернул пистолет Корта ему, и мужчины сели в противоположных концах комнаты.

– Ты не собираешься нас представить? – спросил спутник Ванессы, раздраженный тем, что его не вовлекают в разговор.

Руководитель южноафриканской группы сказал: «Это больше не повторится, или я начну убивать людей на благо миссии. Итак, я поднялся сюда, чтобы провести для вас повторную тренировку. Роты Башара и Чадли продвигаются к северным холмам; они прорвали там линии сопротивления. Командование батальона не может подключить авиацию SAA онлайн для атаки на FSA, пока они находятся в движении, поэтому они пытаются связаться с русскими.

– Прости. Боб Койл, а это Карл Райс, мой старый приятель.

«В любом случае, мы будем двигаться прямо на восток через пятнадцать миль, минуя холмы и оставаясь на шоссе. Есть город, который мы должны занять до наступления сумерек, чтобы занять позиции на ночь.»

– Рад познакомиться, Карл.

Сондерс спросил: «Что сегодня вечером?»

Излишне крепкое пожатие Боба ясно сказало Карлу, что перед ним самец, защищающий свою самку. Он позволил Койлу пометить свою территорию, смирившись с болезненным пожатием. Райс понимал, что спутник Ванессы хочет, чтобы он ушел, а ему вовсе не хотелось портить ей вечер.

Корт заметил, что Ван Вик бросил взгляд в его сторону, прежде чем сказать: «Похоже, готовится рейд. Это все, что я знаю».

– Слушай, я тут не один, – сказал Карл, – но мне хотелось бы встретиться с тобой, вспомнить старые времена. Как я могу с тобой связаться?

Руководитель группы вышел из комнаты, но Корт поднялся на ноги, схватил свою винтовку и последовал за ним в холл к лестнице, ведущей туда.

Койл надулся, когда Ванесса продиктовала Карлу номер своего телефона.

«Сэр?»

– Рад был познакомиться, Боб, – сказал Карл и вернулся за свой столик. Усевшись, он объяснил девушке, что Ванесса – его подруга по средней школе. Его спутница приняла это объяснение и снова спросила, где он выучил вьетнамский. Карл принялся занимать ее военными историями – преимущественно выдуманными, – но не мог перестать думать о Ванессе.

Южноафриканец обернулся на верхней площадке лестницы. «Не называйте меня сэром. Это босс, Ван Вик, или «привет, приятель».

2

«Верно, босс. Слушай, извини за то, что произошло там, сзади».

Ванесса сидела за тихим столиком в глубине бистро в нескольких кварталах от своего дома в Джорджтауне. На ней был кремовый брючный костюм и шелковая блузка, и выглядела она потрясающе. Карл, в серых брюках, синей рубашке и блейзере, с взлохмаченными волосами, напоминал скорее молодого юриста, чем военного.

Ван Вик ткнул пальцем в перчатке в лицо Корта. «У меня и так достаточно забот. Не позволяй этому случиться снова».

Когда он подошел к столику, Ванесса встала и обняла его, коротко и по-деловому. Так хозяйка вечеринки обнимает гостей, которых не очень хорошо знает. Карл догадался, что Ванесса оправилась от шока, который испытала при его появлении из ниоткуда, и вспомнила обстоятельства их расставания.

«Я не буду».

– Господи, ты великолепно выглядишь, – сказал он.

«Клосснер сказал мне, что ты хорош, но у тебя не так много опыта на темной стороне. Ты научишься… не любить это, но ты научишься это делать».

– Ты тоже. Все еще занимаешься своим карате?

Этот парень был так же потерян, как и остальные эти головорезы-убийцы, Корт мог видеть. Он сменил тему. «Вы сказали, что они пытались доставить русский воздух в горы?»

«Нет-нет! Просто не пускайте!»

«Это верно».

«Ты решил верно: нельзя уничтожать собственные корни».

– Вероятно, кто-то ради карьеры и ломает своё естественное половое влечение. Мне их жаль… Проблема, кстати, не такая уж и новая, если вспомнить гневное письмо Пушкина барону Геккерену, приёмному отцу Дантеса: тогда в высшем свете было принято усыновлять юных любовников. На самом деле, мой новый роман не о сексе в СССР. Это ироническое название, и за ним стоит знаменитая фраза на телемосте СССР—США конца 80-х годов. Наша советская труженица сказала, что секса в СССР нет… Все в студии, помню, засмеялись, и конец фразы потонул в хохоте. А ведь полностью фраза звучала примерно так: у нас секса в СССР нет, у нас в СССР любовь…

«Я говорю по-русски, если им понадобится кто-то в оперативном центре».

«Корни?» — машинально переспросил Ральф: он с отвращением и ужасом отгонял невольно возникшее в его воображении видение корчившегося на земле С\'каро и не сразу воспринял суть услышанного только что.

А ведь, вообще-то, она была права. Во времена моей советской молодости отношения между мужчиной и женщиной были бескорыстнее, в них гораздо меньше участвовали деньги, материальный интерес, хотя всякое случалось. Молодёжь любила стихи Андрея Вознесенского, который обличал расчётливую невесту: «выходит замуж молодость не за кого, за что, выходит замуж молодость, за модное манто…» Кстати, жена самого Вознесенского была значительно старше поэта.

Ван Вик, казалось, был удивлен этим, но сказал: «У SAA есть русские, внедренные в них, но у «ястребов» нет. Если «Ястребам» нужен российский воздух, им пришлось пройти через армию».

«Память. Память живущего — всегда продолжение памяти тех, кто жил раньше. Так у деревьев, так и у людей», — пояснил невидимый собеседник, которому общение, похоже, явно шло на пользу: он развивался чуть ли не с каждой минутой, и понимать его становилось все легче и легче.

«Может быть, я смогу связаться с ними напрямую по радио».

Блудила ли номенклатура? Полагаю, гораздо меньше, чем творческая интеллигенция и диссиденты. Некогда. Работали от темна до темна. Бывал ли я в номенклатурных банях? Бывал, но девушек ни разу там не заставал, увы. Как правило, там собирался мужской коллектив правильной ориентации. Пили, сознаюсь, много. И водка, и пиво, и вобла – всё это было, грешен…

«Да, но почему собственные»?

«Пойдем со мной», — приказал Ван Вик.

«Потому что у тебя с этим человеком общая память».

Я, кстати, описал в романе эпизод выездной учёбы, где как раз парни и девушки резвятся в общем бассейне. Для одной трепетной комсомолки, приехавшей осваивать премудрости организационной работы, это закончилось замужеством. Сегодня советские времена демонизируются, опошляются. Но ведь молодость – это всегда увлечения, романы, страсти… Что в этом плохого? Зов молодой плоти. А вот 1990-е годы прошли уже под знаком какого-то чудовищного блуда, причём, гордо выставленного на показ, чуть ли не в телеэфире… Вспомните, падение одного из наших генеральных прокуроров было связано именно с показом по телевизору купания в бассейне с наёмными наядами.

Корт вернулся, чтобы забрать свое снаряжение, затем последовал за Ван Виком, не взглянув и не сказав ни слова другим мужчинам.

Это было уже слишком: откуда кандианский Лес, пусть даже и разумный, мог знать о «Sunrise»? У Ральфа тревожно забилось сердце.

– С человеком, похожим на Генерального прокурора.

«Я не понимаю».

ГЛАВА 60

– Разумеется, похожим… Но такова была атмосфера афишированного дорогостоящего греха. В романе «Небо падших» я описываю этот разгул, когда у людей появились первые шальные деньги. Вчера ты был простым инженером, а сегодня у тебя чемодан зелени, за которую можно воплотить любую эротическую грёзу. Плохо это кончилось, старые семьи распались, новые, построенные на коммерческой основе, тоже оказались ненадёжными.

«Сейчас…»

После путешествия из Дамаска в глубь страны Корт, наконец, оказался примерно в двадцати пяти футах от того места, где он действительно хотел быть. Это был прогресс, да, но он также нашел это чертовски неприятным.

А что же касается однополых связей, то их намеренно сделали модными, и мы в этом смысле вернулись к Серебряному веку. Сейчас об этом особо не говорят, но искусство начала 20-го века эстетизировало гомосексуальные отношения. Вспомните Марину Цветаеву и Софью Парнок, Михаила Кузмина, других авторов Серебряного века. Это считалось признаком избранности, «голубая кровь». Кстати, в 1920-е однополая любовь в верхушке большевиков тоже не была редкостью. Иногда в зависимости от наклонностей руководителя «голубели» целые наркоматы.

Похоже, требовалось какое-то время. В ожидании ответа Ральф открыл глаза и невольно заморгал от света костра, показавшегося чересчур ярким.

Его привели на командный пункт батальона «Ястребы пустыни» на втором этаже здания управления нефтеперерабатывающим заводом, но его провели вдоль стены и отвели к станции связи за длинным столом в углу. Он стоял там с Ван Виком и несколькими капитанами и майорами «Ястребов пустыни», но в двадцати пяти футах от его правого плеча был открытый и поврежденный дверной проем в другую часть командного центра, и прямо в этой комнате была подробная карта, лежащая плашмя на большом столе. Суду показалось, что карта была размером с двуспальную кровать, и сотрудники милиции передвигались по ней, разговаривая друг с другом и по портативным рациям.

Замерший в своей любимой позе — обхватив колени руками и упершись в них подбородком — Тэн поднял голову и спокойно кивнул.

Часто пишут про половой ригоризм сталинской эпохи и про то, что он был навязан советскому искусству. Это правда, но не вся. Сначала-то была попытка сексуальной революции в «избяной Руси», разрушения традиционной семьи и половой морали. Это являлось важной частью программы «Мировой Коммуны». Огромным тиражом издавалась «Эротическая азбука» Сергея Меркулова, знаменитого скульптора, автора памятника Тимирязеву на Никитской площади. Эти картинки, где каждая буква состояла из мужских и женских голых тел, сплетённых в половые комбинации, в том числе и гомосексуальные, раздавались населению, в основном молодёжи, для борьбы с буржуазным ханжеством. Секс культивировали как вид спорта, а детей, мол, воспитает государство.

Он был уверен, что карта содержала секреты для всего, ради чего проводилась эта операция по обеспечению безопасности, и если, на самом деле, визит Аззама в Пальмиру был причиной операции, то Корт знал, что ему нужно найти путь в ту комнату.

Риу лежал на прежнем месте, дыша во сне ровно и глубоко.

– Получается, эта бацилла пришла на Запад из России? И рикошетом возвращается к нам?

Корт при каждом удобном случае украдкой поглядывал на стол, но со своей позиции он не мог разглядеть ни единой особенности карты.

«Мы не знаем, как объяснить, — снова вырвал разведчика из действительности „голос“ Леса, — смотри…»

– Нет, сначала она пришла в царскую империю с Запада. Вспомните антинигилистические романы Лескова. А после революции половая вседозволенность поддерживалась, даже насаждалась советским государством, точнее, частью правящей верхушки. Коллонтай, одна из высших советских чиновниц, пропагандировала и осуществляла в личной жизни теорию «стакана воды». То есть, удовлетворить сексуальные желания с новым партнером – то же самое, как выпить стакан холодной воды в жаркий день. Ничего предосудительного. Потом поняли, что с таким обществом, где все пьют «стаканы воды» со всеми, ничего путного не построить. Отсюда строгости в отношении «бытового разложения» с конца 1920-х. За бытовуху вычищали из партии на раз! А куда деваться? Страну захлестнула волна венерических болезней, семьи распадались, едва образовавшись, царила безотцовщина, безобразничали толпы беспризорников… Группа Сталина, кстати, с самого начала стояла за «традиционные ценности», и это, думаю, одна из причин её победы над троцкистами. Надоел людям разврат под серпом и молотом. Эротизм из искусства был выметен железной метлой. «Тёмные аллеи» в советской литературе начала 1930-х годов уже были невозможны, а в 1920-е были ещё возможны. Взялись и за однополые пристрастия, появилась жёсткая статья в Уголовном кодексе. А что ж вы хотите, если даже «за колоски» сажали!

Он стоял здесь, ожидая, пока радист, сидящий перед ним, наберет частоту российских ВВС, которая позволила бы ему напрямую связаться с российскими вооруженными силами. Это было странно, он должен был признать. Он собирался запросить, чтобы русские выслали воздушную поддержку для атаки отступающих сил Свободной сирийской армии. От этой мысли его затошнило, но он был в укрытии, и он не видел другого способа получить приглашение спуститься в эту комнату, где, как он знал, он мог бы найти ответы, которые искал.

И Ральф «увидел», как подхваченные ветром семена летят по воздуху, как падают затем на землю и, сначала совершенно потерявшиеся в пожухлой траве, вдруг прорастают, тянутся вверх…

– Книга «Быть русским в России» встраивается в ряд всех ваших книг, которые вышли за последние 30—40 лет. А вы не попробовали сменить жанр? Сегодня самый тиражный жанр в российской литературе – это политическая фантасмагория. Авторы, два знаменитых писателя, которых многие читают, это Виктор Пелевин и Владимир Сорокин. Было бы интересно почитать фантазии на тему отвязанных 20-х годов прошлого века.

Корт был в этой миссии до сих пор. Он сделал бы то, что должен был сделать, чтобы раздобыть информацию для FSA, которая могла бы нацелиться лично на Аззама.

Он не сомневался в том, что эта ночь будет непростой, однако даже отдаленно не мог себе представить, какой именно. Находившиеся под защитой Леса путники могли спать спокойно, ничего не опасаясь, однако разведчику было не сна. Ему не давала покоя картина, показанная Лесом.

Наконец, Ван Вик передал Суду длинный список инструкций, переданных сирийскими офицерами, стоявшими вокруг столика радиосвязи, которые сами поддерживали радиосвязь с двумя ротами, преследовавшими силы противника на севере. Когда Корт все записал, он взял рацию и включил микрофон. «Вызываю российские авиационные средства на этой частоте. Это батальонный центр тактических операций бригады «Пустынные ястребы».» Корт назвал кодовое имя командира подразделения «Ястребы», в соответствии с инструкциями сирийских офицеров, стоящих вокруг.

Трудно было себе представить, насколько разумные деревья разбирались в человеческих взаимоотношениях. И Ральф, который в первый момент воспринял все «увиденное» в чисто символическом, метафорическом смысле, теперь, по прошествии нескольких бессонных часов воспринимал все совершенно иначе.

– Интересно, но ещё интереснее написать честный, основанный на документах исторический роман о той эпохе. Все фантазии померкнут. Но это в профессиональном смысле гораздо труднее написать: нужен настоящий талант и колоссальный объём знаний. Кроме того, в жанре «альтернативной истории», антиутопии я начал работать раньше Пелевина и Сорокина. В 1993 году вышел мой скандальный «Демгородок», он и до сих пор переиздаётся. Я сконструировал там ситуацию, когда в постсоветской России взял власть и навёл порядок капитан атомной подводной лодки, прозванный благодарным народом «Избавителем Отечества» – ИО. В конце концов ему нашли невесту из рода Синеуса (брата Рюрика) и венчали на царство. А что? Чем не «транзит власти»? Роман имел большой резонанс, вызвал споры и, думаю, отчасти повлиял на Пелевина и Сорокина, тогда только формировавшихся. Возможно, я вернусь к этому жанру. Но есть принципиальная разница. Постмодернист, как правило, пишет на уровне достаточно поверхностной филологической игры, и даётся это ему легко. Мой же реалистический подход требует такого глубокого погружения и такой густоты текста, что расход творческой энергии просто несопоставим. Пелевин и Сорокин – писатели хорошие, спору нет, но у них действуют люди—символы. Нет характеров, а в литературе главное – характер. Возьмите «Гиперболоид инженера Гарина» Алексея Толстого, вроде, тоже фантастика, но там есть характеры, судьбы – и роман с волнением читается до сих пор. Лучшую фантастику пишут реалисты. Если я и возьмусь за такой сюжет (а он у меня давно созрел), то ждать результата придётся не один год…

«Отправляйте свой трафик, бригада ястребов», — последовал краткий ответ на русском.

Нет, даже сделавший несомненные успехи в постижении человека и его деятельности Лес, пожалуй, вряд ли настолько разбирался в общественной жизни и менталитете чуждых ему существ, чтобы оперировать сложными аллегориями. Его образ, несомненно, коренился в самой природе, и трактовку, конечно же, имел самую простую, естественную: «Sunrise» и прочие человеческие заморочки его не касались, а потому и понимать его следовало буквально, что означало…

– Мы, ваши читатели, – люди терпеливые. Подождём!

Корт просматривал карту перед собой, хотя это была не та карта, которую он хотел видеть. На столе, где была установлена рация, лежала ламинированная карта с пометками жирным карандашом, показывавшая эту командную позицию на нефтеперерабатывающем заводе, шоссе на севере и холмы дальше на север, где ССА отбивалась от двух рот ополченцев режима. Корт взглянул на карту и сказал: «У нас враг на открытом месте, он бежит на северо-восток. Запросите любые воздушные средства в этом районе для судебного преследования. Как скопировать?»

«Да ты прямо второй Карлос!»

«Аргументы недели», ноябрь 2019 г.

Ответа пришлось долго ждать, а когда он пришел, это был другой русский голос.

Тогда, двадцать с лишним лет назад, юный Михаэль воспринял слова инструктора как высшую оценку своим успехам. Однако сейчас это воспоминание, уколов ядовитой занозой, застряло где-то в груди, и вслед за ним из памяти одно за другим потянулись еще…

«Кто ведет вещание в этой сети?» — спросил русский.

Секс в СССР был!

«Второй Карлос — вот уж похвала всем похвалам!» — И отец (до сегодняшнего дня Ральф и не подозревал, что Харольд, возможно, вовсе не родной его отец) громко и нарочито весело засмеялся. Или это показалось Ральфу только сейчас…

Корт ответил: «Я офицер ЧВК по контракту в бригаде «Ястребы пустыни»». Корт повторил кодовые слова для командира подразделения.

– У Саши Чёрного есть строки:

Человеческая память — вещь непостижимая: то не можешь вспомнить целый день вертевшегося на языке слова, то никак не избавишься от надоедливой мелодии, а то вдруг как бы сами собой начинают всплывать подробности событий невероятной давности, причем, такие, на которые тогда, в прошлом, совсем не обратил внимания…

Наступила пауза. «Ты не араб».

Когда поэт, описывая даму,Начнёт: «Я шла по улице. В бока впился корсет»,Здесь «я» не понимай, конечно, прямо —Что, мол, под дамою скрывается поэт.Я истину тебе по-дружески открою:Поэт – мужчина. Даже с бородою.

Глаза матери. Непривычно тусклые, с набрякшими от слез сероватыми кругами… Хотя погибшего Карлоса оплакивала не только она…

«Это верно. Я канадец, служба безопасности Klossner Welt Ausbildungs.»

Разумеется, автора и его лирического героя никогда не следует отождествлять. Но в книге «Весёлая жизнь, или Секс в СССР» очень много совпадений с вашей биографией. Насколько она биографична?

За хрупкими стенами шалаша резким пронзительным криком одного из своих обитателей напомнил о себе непривычно безопасный ночной Тайг.

Еще одна пауза от русского. «У нас есть русский офицер, который немного говорит по-арабски. Свяжись с сирийцем по рации».

Ральф перевернулся на живот, через простреленное отверстие вгляделся в темноту. Она казалась бархатной и вместе с легким прохладным ветром, казалось, вливалась в нагретый костром и дыханием людей шалаш.

– На 95 процентов. К тому же повествование идёт от лица мужчины, а не дамы. Более того, до самой последней редакции все герои у меня выступали под своими реальными фамилиями, в том числе и сам автор. Но на последнем этапе я, показав рукопись другим участникам тех событий, убедился в том, что мой взгляд субъективен и даже порой неточен, не говоря уже о художественных домыслах. Тогда я решил прибегнуть к приёму, виртуозно использованному, тоже, правда, не впервые, Валентином Катаевым в манифесте «мовизма», предтече отечественного постмодернизма книге «Алмазный мой венец». Впрочем, есть одно принципиальное отличие «Венец» – это беллетризированные мемуары. «Весёлая жизнь…» – это роман-воспоминание, точнее, ретророман, о чём я и пишу в предисловии.

Корт перевел это для Ван Вика и добавил: «Очевидно, эти русские что-то имеют против канадцев».

«…А если не попадусь?» — «Тогда передай от меня привет своей матери…»

Он кивнул.

«Не делай так: ты становишься, совсем как он».

— «Я похож на С\'каро?» — «Когда смеешься вот так… издеваешься…»

– А ты в колледже играла в теннис, верно?

«До встречи… Михаэль. И постарайся подольше не попадаться…»

– Колледж был сто лет назад, Карл. Я же поступила туда в тот год, когда ты ушел на войну.

От дуновения вдруг встрепенувшегося ветра мелко-мелко затрепетали рваные края отверстия: поврежденные выстрелом и теперь беспомощно болтавшиеся, словно на ниточках, хвоинки отзывались на малейшее движение воздуха.

Последнее предложение Ванесса произнесла с оттенком горечи. Карл посмотрел ей в глаза:

Ральф глубоко вздохнул. Итак, именно Карлосу, который, оказывается, продолжал за ним следить, он обязан тем, что пистолет пробил дыру всего лишь в стене шалаша, а не в его собственной груди.

– Мне понравилось в армии, Вэн.

И С\'каро-Карлос — его отец…

– Это очевидно, если ты до сих пор там.

Теперь, когда Ральф уже в этом уверился, сразу возникло множество вопросов. Почему глава Серебряного Круга его отпустил: действительно развлекался или пытался помочь? Почему не дал выстрелить сейчас?

Карл быстро сменил тему:

Что он спасал: жизнь собственного сына или жизнь разведчика из «Sunrise», который был ему еще нужен? А знает ли он вообще, что Ральф — его сын: ведь это вполне могло оставаться для него тайной.

– Тогда расскажи мне в двадцати пяти словах или меньше, чем ты занималась все это время. Сколько это – двенадцать-тринадцать лет?

Вопросы, которых становилось отнюдь не меньше по мере того, как разведчик пересматривал в памяти события последних дней, упорно не давали заснуть, терзая своей неразрешенностью. О завтрашнем — нет, теперь уже о сегодняшнем — дне некогда было даже подумать.

– Вроде того. – Ванесса немного подумала. – Ну, самым главным, наверное, было мое замужество.

– Ты вышла за того парня в ресторане?

Наконец Ральф дошел до того, что ему стало все равно; навалившаяся усталость словно отодвинула казавшиеся еще недавно такими важными проблемы, и они вдруг представились совсем маленькими, незначительными. Он был жив, был в безопасности, и где-то очень далеко, за тысячи миль его ждала та, которая — Михаэль больше в этом не сомневался — его любила.

Ванесса рассмеялась:

* * *

– Да нет. Боб – юрист в конституционном комитете. Я работаю на конгрессмена. Встретила его примерно месяц назад на слушании.

— Значит, уже поздно, — задумчиво произнесла Анна, глядя на игравших невдалеке лошадей.

– Значит, сейчас ты не замужем?

— Поздно? — не поняла Амалия.

Ванесса вздохнула:

— Он с тобой прощался. — Анна как ни в чем не бывало покусывала травинку.

– Ничего не вышло. Впрочем, этого стоило ожидать – главным достоинством моего мужа было то, что генерал презирал его. Мы по инерции прожили несколько лет, но брак закончился, по сути, не успев и начаться.

Это спокойствие и эти травинки — сколько их было оборвано, обкусано и выброшено за то время, пока Амалия рассказывала! В общем, эти травинки начинали уже ее порядком раздражать…

– Ты сказала по телефону, что снова учишься.

— И вы так спокойно это говорите?

– Вечерами.

— Спокойно? — Анна повернулась. — Спокойна я буду, только когда увижу кого-нибудь из них в гробу. Вот тогда я смогу, наконец, наплакаться вдоволь, а потом спокойно ходить на его могилу.

– И что изучаешь?

Амалия посмотрела на нее, как на сумасшедшую.

– Законодательство. Как всякая разведенка после того, как брак рухнул.

— Тридцать два года назад, когда мне сказали, что Карлос не вернется, — с тем же хладнокровием продолжала Анна, — я билась в истерике. Потом вырос Михаэль, и я хоронила его по несколько раз в году. А теперь вот оказалось, что Карлос жив, а Михаэль примеряется, как бы половчее себя угробить. Думаешь, он всерьез опасался, что не сможет доставить в Центр важную информацию? — Анна нехорошо усмехнулась: — Сказал бы лучше, не мог утерпеть!

– Работать и учиться вечерами трудно?

— Что вы такое говорите? Он боялся, что его могут убить по дороге.

– Тяжеловато, но школа мне нравится.

— Боялся?! Да эти самоуверенные черти не боятся ничего! Можешь мне поверить: стоит им только вернуться чуть ли не с того света, как они уже начинают скучать и думают, как бы снова угодить в самое пекло. Он боялся… Не сомневайся: о своей смерти и о тех, кто их ждет, они думают в самую последнюю очередь. Имя ему не дает покоя — имя Карлоса…

– Так всегда было, – сказал Карл, – если не считать математику.

— Мне кажется, вы несправедливы.

Ванесса печально вздохнула:

Анна истерически засмеялась.

– Нуда, кроме математики. И что же ты делаешь в армии?

— У меня их было трое: Карлос просто жил, а Харольд и Михаэль, точно полоумные, все пытались до него дотянуться. И что? Харольд уже доигрался: он, как узнал, что с ним, оказывается, сделали в Канде, так с тех пор и не выходит из своей комнаты. Теперь не терпится Михаэлю… поскорее свернуть себе шею…

– Я преподаю языки в школе в Форт-Майерсе.

— Вы совсем в него не верите.

– В самом деле? И какие языки?

– Вьетнамский и тайский.

— Просто слишком хорошо знаю Карлоса: Михаэлю с ним не справиться. Карлос всегда был особенным: то, что мог он, не мог больше никто! Ему даже никто не смел завидовать… А сейчас все, как собаки, рвут его память на части… Михаэль, да простит тебя Господь, что ты натворил… Ему не справиться, но он не отступится. И когда они ухлопают друг друга… Боже, если бы кто-нибудь знал, как я ненавижу «Sunrise» — всю душу из меня вытащили, всю душу…

– Догадываюсь, где ты их выучил.

Сейчас Анна уже точно напоминала безумную: она говорила то громче, то тише; обращалась то к Амалии, то вообще неизвестно к кому, однако больше всего потрясало, что глаза ее были совершенно сухими — Анна и хотела, и не могла заплакать.

Карл, как он уже привык делать, отвечая на этот вопрос, опустил глаза.

«Так вот, значит, от чего пытался уберечь меня отец…»

– Во Вьетнаме мне порядком досталось. Когда я вернулся в страну, преподавание показалось мне привлекательным занятием. – Он улыбнулся. – И знаешь, я рад, что согласился. Мне нравится преподавать в языковой школе, и мне удалось установить хорошие контакты с некоторыми университетами. Я уйду на пенсию довольно молодым и тогда смогу преподавать в разных местах.

– Насколько и в чём вымышленный герой совпадает с вами? А в чём он на вас не похож?

Ван Вик переводил для офицеров «Ястребов пустыни», и один из них связался по радио с российскими воздушными силами.

— Михаэль вернется — я знаю.

– Жора Полуяков – это тридцатилетний Юра Поляков, увиденный глазами шестидесятилетнего Юрия Полякова, поседевшего и, смею думать, поумневшего. А поскольку я всегда относился к себе достаточно критично, то и мой герой далёк от идеала. Во всяком случае, ничего такого в его поведении, что может вызвать сегодня моральное осуждение, я от читателя не утаиваю. А отличается он от меня прежде всего тем, что я живой пока ещё человек, а он с самого начала художественный образ, и, надеюсь, проживёт подольше, чем я.

Суду показалось, что он только что исчерпал свою полезность. Был хороший шанс, что его собирались отправить обратно в комнату KWA наверху, потому что он был не нужен здесь.

— Да? — Анна странно улыбнулась. — Была бы у меня лучше дочка. Такая, как ты… — Она осторожно убрала волосы с лица Амалии и вдруг спросила: — Любишь его?

Он понял, что единственный способ узнать что-либо здесь, в командном центре, — это пройти в другую комнату и прямо к карте, поэтому он решил, что ему нужно рискнуть и сделать именно это.

– В основе книги лежит реальная история, связанная с исключением Владимира Солоухина из Союза писателей и партии. Почему эта история показалась вам так важна сегодня, что вы отдали три года для работы над ней? Кстати, а почему и зачем Солоухин у вас стал Ковригиным? Тут же невозможно избежать сравнений с Довлатовым, у которого в «Филиале» Ковригиным «зашифрован» Коржавин.

Амалия кивнула.

Ван Вик был занят с мейджорсом, и никто из других мужчин в комнате связи не заметил, как он ускользнул.

— Бедная девочка.

– Во-первых, из Союза писателей Солоухина исключать не собирались, только из партии. Во-вторых, сегодня идёт процесс откровенного переписывания истории советской литературы, когда творчеством, а также политическими акциями дюжины диссидентов и маргиналов, в основном западников, пытаются исчерпать всю сложность и многообразие отечественной словесности той поры. Что же касается русского духовного сопротивления, лидером которого был Солоухин, то это направление откровенно замалчивают. Недавно у какого-то литературоведа прочитал про «полузабытого Солоухина». Если он и полузабыт, то ангажированным литературоведением, а не читателями. В-третьих, мне хотелось рассказать правду о той оболганной эпохе позднего социализма. Что касается фамилии «Ковригин», то она довольно распространённая и частенько использовалась разными писателями задолго до Довлатова, вообще «редкими» фамилиями не утруждавшегося. Однако, думаю, ник «Ковригин» деревенщику Владимиру Солоухину больше подходит, нежели очевидному недеревенщику Науму Коржавину, чьи избы «горят и горят». К слову, явно симпатичные вам «определённые культурные круги» демонстративно не заметили недавнее столетие замечательного русского поэта Николая Тряпкина, между прочим, родоначальника отечественного рэпа. Зато столетие Александра Галича отметили с эпическим размахом. Тенденция, однако…

Корт вошел в комнату со столом с картами, как будто у него было полное право находиться там, и он оценил движение группы мужчин вокруг стола, чтобы занять позицию, откуда ему было лучше всего видно. Мужчины были заняты своим разговором; Корт не разобрал слов, но, похоже, это был какой-то спор.

Они немного помолчали.

– Вы подробно и обстоятельно описываете черты и детали быта той эпохи, которая уже давно прошла. Как вы думаете, нужно ли это сегодняшнему читателю? И если да, то зачем?

Он прошел через всю комнату и вошел в открытую дверь на дальней стороне. Здесь была маленькая пустая комната с окном, но выхода не было. Было бы неловко просто развернуться и вернуться по своим следам, но он был Серым Человеком; он знал, что справится с этим.

— Скажите, — первой заговорила Амалия. — Карлос… каким он был?

Корт развернулся и прошел прямо мимо карты, снова так, как будто он принадлежал ей, и направился обратно в радиорубку. Он провел возле карты меньше десяти секунд и смотрел на нее всего две или три.

– Интересное дело! Когда Яхина простодушно и неумело описывает муки татарского народа под пятой русского империализма в начале 20-го века, ей никто таких вопросов не задаёт: кому это интересно? Когда Водолазкин сочиняет мутное и мрачное фэнтэзи на тему сталинских репрессий, никому в голову не приходит спросить: зачем? Когда Варламов обращается в новом романе к тем же советским годам, что и я, критика восклицает: очень своевременная книга! Но стоит мне, грешному, обратиться к сегодняшнему дню, я сразу получаю в лоб обвинения в «конъюнктуре». А если я ухожу в прошлое, тут же готов новый вопрос: «Разве это интересно современным читателям?» Русский писатель сегодня чем-то похож на негра времён сегрегации, пытающегося прокатиться в автобусе для белых. Одно утешает: «Весёлая жизнь…» пять месяцев держится в лидерах продаж, а на презентациях книги в магазинах не хватает мест для всех желающих. Значит, читателям она интересна, а это – главное. Писатель, к вашему сведению, не тот, кто пишет, а тот, кого читают.

— Каким? — Анна пожала плечами. — Каким… Смешливым! — Она улыбнулась. — Не знаю… Иногда мне его очень сильно напоминал Михаэль.

Но он увидел то, что ему нужно было увидеть. На карте четко отображался город Пальмира и серия концентрических кругов. На картах были заметны различные обозначения подразделений, хотя Корт узнал не все подразделения.

— Мы были с ним вместе шесть часов…

– Кстати, говоря о реалиях и реальности вспоминается эпизод, в котором вы карикатурно изображаете Егора Гайдара в ресторане ЦДЛ. Правда ли, что эпизод списан с реальности? Как это выглядело в жизни? Что-нибудь вас связывает с этим человеком?

На дальнем Востоке расшифровать было легко, потому что эта часть карты была гораздо более подробной версией ламинированной карты меньшего размера, которую Корт видел на столе радиста. Корт не мог прочесть арабский шрифт, но он видел расположение позиции «Ястребов» на нефтеперерабатывающем заводе, а также на севере в горах.

— Вот как? Ну, если ты до сих пор его не забыла — значит, он действительно похож на своего отца…

– В романе немало сцен, списанных с натуры, в том числе и обед отца и сына Гайдаров в ЦДЛ. Сказать, что Егор Тимурович был человеком странным, ничего не сказать. Лично у меня он никогда не вызывал ничего, кроме брезгливой иронии, хотя в любой другой стране по итогам своей реформаторской деятельности, Гайдар оказался бы на скамье подсудимых. «Гайдаровские чтения» – это плевок в лицо всем униженным и обобранным в 1990-е. Но обед я описал почти точь-в-точь, даже слегка смягчил…

Суд также мог видеть, что к востоку от нефтеперерабатывающего завода вдоль шоссе находились еще два небольших городка.

Сейчас рядом с Амалией сидела словно совсем другая женщина: глаза из серых и бесцветных неожиданно стали ярко-голубыми, почти синими, даже морщины как будто разгладились.

К западу были обозначены другие подразделения, и из того, что Корт услышал в баре накануне вечером, САА обеспечивала внутреннюю линию обороны вокруг района Пальмиры.

– Неоднократно, читая различные книги, я ловил себя на мысли, что автор до конца не понял, что он на самом деле написал. Лично я в вашей книге увидел развенчание и обличение описываемой эпохи. Читая книгу, я не раз ловил себя на мысли: боже, как хорошо, что всё это кончилось. Что теперь нет никаких райкомов; никакие партийные чинуши никому не указывают, что и как надо писать; что нет никакого дефицита, что не надо ждать никаких заказов, чтоб получить что-то к праздничному столу; что в книжном магазине лежит в свободной продаже практически любая книга и так далее. Ставили ли вы такую цель, или так получилось само собой? Это время описано вами так, что мне бы жить там совершенно не хотелось. Но для вас оно чем-то любимо и значимо. Что в том времени для вас дорого? А если сравнить его с днём сегодняшним, что в сегодняшней жизни вам не нравится? Может быть, есть что-то хорошее в том времени, что оказалось утраченным сегодня?

— Смотри. — Она сняла висевший у нее на шее медальон, раскрыла его и протянула Амалии: — Вот Карлос. Ему здесь лет тридцать.

Внутри защитного кольца САА ядро всей карты не было нанесено вокруг самого города Пальмира, но вместо этого выглядело так, как будто это было примерно в миле или полутора милях от города. И ядро не было кругом… оно выглядело как очертания гантели, лежащей под углом 45 градусов. В центре всей карты, ядром, вокруг которого исходила гантель, была точка на шоссе М20, всего в миле или около того к востоку от восточной окраины города Пальмира.

— А сейчас? — Как и всегда, глядя на родственников своих знакомых, Амалия в первую очередь искала и мысленно отмечала сходство.

– Я не ставил перед собой задачу оправдать или осудить советские времена, а лишь хотел честно, но с учётом постсоветского опыта описать ту эпоху. Кстати, наша словесность поздние советские годы как-то проскочила, слишком стремительно закрутился маховик Истории, а писателю надо лет десять на осмысление «потерянного времени». Я, конечно, расставляю личностные акценты, но в целом моя версия той эпохи художественно объективна, потому-то и вы, человек явно антисоветский, находите в ней подтверждения своего понимания тех времён. Но хочу напомнить, что дефицит 1980-х сменился в 1990‐е для большинства откровенным нищенством. «Заказ» к Новому году, по-моему, это лучше, чем помойный бак. Разве нет? Да, теперь нет никаких райкомов, но есть районные администрации, где добиться защиты часто куда трудней, чем в райкомах КПСС. Да, «партийные чинуши» теперь не указывают, кому и как писать, это нынче делают премиальные жюри, кураторы фондов и распределители грантов. И куда как жёстче! Напишите роман, объективно, а не карикатурно показывающий «совок», и ваш текст не попадёт ни в один, даже самый длинный премиальный список. За этим строго следят. К вопросу о книжном изобилии. Оно, напомню, возникло ещё при Советской власти, в конце 1980-х с отменой цензуры и появлением кооперативных издательств. Ельцинская власть тут ни при чём. Я был участником того процесса и хорошо всё помню. Мой «Демгородок», кстати, запрещали уже при Ельцине. Впрочем, список запрещённых книг, именуемых экстремистскими, есть и сейчас. За ослушание строго наказывают. К примеру, Олег Платонов, замечательный издатель и директор института Русской цивилизации, несколько лет находится под следствием за выпуск в свет монографии о национальной политике Ивана Грозного. Что же касается советской эпохи, то я её люблю, как современник и человек, который смог в те годы самореализоваться. Недостатки? А сейчас их разве нет? Или молодёжь выходит на митинги и бузит только для сублимации половой энергии?

Корт понятия не имел, что находилось в центре этого кордона безопасности, но что бы это ни было, это касалось двух мест, расположенных близко друг к другу, и охраняемой зоны между ними. Очевидно, что фокус всей операции по обеспечению безопасности находился как к северу, так и к югу от шоссе к востоку от Пальмиры.

— Семьдесят четыре…

– Название книги напоминает известную фразу «В СССР секса нет». Я слышал, что вы имели какое-то к ней отношение. Вы были то ли редактором той программы, то ли её участником. Так ли это и как вам сейчас та программа вспоминается?

Это было ключевым. Он не мог просто позвонить Воланду и попросить его сообщить FSA, что Аззам будет в Пальмире в определенное время. ССА не смогло стереть с лица земли весь город. Но если в миле или около того к востоку от Пальмиры была какая-то российская база, и Аззам планировал посетить ее во вторник, то это могло представлять собой полезную разведданную. FSA может быть в состоянии послать ракетные расчеты достаточно близко, чтобы атаковать базу, или выставить зенитные расчеты для стрельбы с плеча по вертолету Аззама.

Амалия невольно вздрогнула. Она знала, грешно так думать, однако стоило Анне произнести это «семьдесят четыре», и улыбающийся с миниатюры черноволосый мужчина сразу словно перестал существовать.

– Да, конечно, название романа отсылает к этому известному слогану. Я, действительно, был на том знаменитом советско-американском телемосте, и хорошо его помню. Все обратили внимание только на первую половину фразы нашей соотечественницы, а вторая потонула в хохоте, спровоцированном умелым пропагандистом Познером. Полностью фраза звучала примерно так: «У нас в СССР секса нет. У нас в СССР – любовь». Несмотря на простодушие эти слова отражали реальность: в те времена у нас отношения между мужчиной и женщиной, в самом деле, были гораздо бескорыстнее… Почему? Это отдельный разговор. Но именно такой смысл я вкладывал в подзаголовок романа, но читатель поймёт подтекст, лишь дочитав последнюю главу.

Да, Корт теперь знал, «где». Что касается «когда», то это было где-то между завтрашним днем, то есть понедельником, когда должен был действовать кордон безопасности, и днем вторника, когда Аззам сказал Бьянке и Ясмин, что он вернется в Дамаск.

— А вот — Михаэль. — И Анна открыла медальон с другой стороны.

– Тема секса и весёлых мужских похождений налево является для вас одной из ключевых. В самых разных книгах вы уделяете ей большое внимание. Почему так происходит – это ваша личная склонность или вы понимаете, что таким способом можно привлечь читателя? Ваш герой много рассуждает на тему того, что «любовью к жене и влечением к прочим дамам в мужском мозгу ведают разные извилины, что женская плоть, принадлежащая тебе согласно паспорту, слишком быстро приедается». Интересно, а в эти моменты вы с ним совпадаете, или тут как у Саши Чёрного в начале беседы? А как, если не секрет, к таким писаниям относится ваша жена? Если бы я был психоаналитиком, и ко мне привели вас как пациента, то я, прочитав ваши книги, сказал, что тут срабатывает компенсаторный механизм. Похоже, что пациент Поляков зажат в реальной жизни какими-то обстоятельствами, окружением, женой или кем-то ещё, и поэтому даёт себе волю, отрывается и воплощает нереализованные мечты в книгах. Насколько справедлив был бы этот вывод? Признайтесь, авторитарная жена вас не зажимает, своим авторитетом дома не подавляет?

— Ой…

«Что» не было проверенной информацией. Это все еще были предположения о том, что в этой операции по обеспечению безопасности вообще участвовал Ахмед Аззам, но Корт провел много операций в своей карьере, используя менее надежные данные, чем те, которые ему удалось раздобыть и которые подтверждали его теорию, поэтому он был уверен, что президент приедет в этот район.

Интересно, почему так приятно видеть тех, кого мы любим, совсем маленькими? Амалия снова посмотрела на Карлоса. Господи, как жаль…

Корт отошел к рациям, позади Ван Вика, и сосредоточился на запоминании всей информации, которую он только что увидел. Размышляя над тем, что все это значит, он поднял глаза и был удивлен, увидев, что Ван Вик смотрит прямо на него.

– Не хочу вас огорчать, но секс – одна из ключевых тем для человечества вообще, таким вот затейливым способом оно размножается. Если бы Создатель предписал нам продолжать род воздушно-капельным путём, что ж, я бы истово описывал и этот процесс. Почему я часто пишу про адюльтер? Такова реальность. Увы, беззаконная страсть, как известно, может настичь даже преподавателя курса семейной этики. Литература призвана отражать все стороны человеческой жизни. Если же романист избегает «половой» темы, то он похож на астронома, не знающего о существовании комет. Однако есть одна проблема: литературная эротическая лексика русского языка бедновата. Выручают сравнения, метафоры, окказиональные неологизмы. В своё время вслед за героями моего «Апофегея» вся страна подхватила выражение «голосуем за мир», означавшее в контексте страстную близость. Давно замечено: только настоящий мастер умеет сочетать в прозе или поэзии волнующую откровенность с пристойностью. Вспомним классиков жанра – Набокова, Бунина… Но, думаю, если бы вы задали вопрос о «реакции жены» автору «Лолиты», он очень бы удивился и прервал интервью, сказав, что ему пора ловить бабочек. А суровый Бунин, сочинивший «Тёмные аллеи», заслышав про «компенсаторный механизм», полагаю, просто выставил бы вас из дому…

— Мы можем что-нибудь сделать?

«Килограмм девять! Будьте внимательны».

– А какая атмосфера у вас дома обычно?

— Нет. — Анна покачала головой. — Когда два камня катятся друг другу навстречу, лучше не становиться у них на дороге.

«Да, босс?»

– Замечательная. Я женат сорок четыре года. Дочь. Внук и внучка. Собака – риджбек. Три кошки. Сад. Огород. Баня.

— Я могу попробовать связаться с Карлосом и…

«Ты встал».

– Сейчас лето. Как вы обычно проводите это время года? Любите ли поездки на моря, курорты, дальние острова и так далее? Куда вы предпочитаете ездить, любимое место или курорт у вас имеется ли?

— Это опасно, — перебила Анна. — Можно сделать еще хуже… — И уже совсем другим тоном добавила: — Ладно, мне пора. Харольд там один — как бы чего-нибудь не случилось еще и с ним…

«Что?» — спросил я.

– Больше всего люблю сидеть в Переделкине. Много путешествуем по России, особенно любим – по нашим рекам. Ездим в Крым, на юг Испании. Постоянно бываю в провинции, чаще всего на премьерах моих пьес. Недавно летал в Иркутск: там поставили «Халам-бунду». Собираюсь в Рыбинск: там поставили «Золото партии». За границей тоже путешествуем, но к экзотическим видам отдыха я равнодушен. Лучше схожу за грибами.

Она подозвала лошадь и с удивительной для своего возраста легкостью вскочила в седло.

«Очевидно, русский плохо говорит по-арабски, так что ты снова у микрофона».

– Лето, к сожалению, скоро пройдёт, а осенью начнётся совсем другая жизнь. И в ноябре состоится фестиваль ваших пьес «Смотрины». Расскажите, как и что это будет?

— Если Михаэль вернется, родишь мне внучку? — без малейшего усилия удерживая гнедого, с улыбкой спросила Анна.

Корт взял рацию и снова начал говорить с русскими. Он посмотрел на Ван Вика снизу вверх. «Они говорят, что могут отправить пару Ми-24 на пару запусков с ракетами, но у них мало горючего. Примерно после двух заходов им придется уехать на дозаправку, и им потребуется час, чтобы вернуться».

– Это второй международный театральный фестиваль спектаклей, поставленных по моим пьесам. Первый с успехом прошёл в Москве в 2015 году. Кстати, сегодня в России есть лишь один авторский фестиваль здравствующего драматурга – «Смотрины». Нынешний, приуроченный к моему 65-летию, откроется 1 ноября в МХАТе имени Горького новой сценической версией моего романа «Грибной царь». Привезённые со всей страны спектакли по восьми моим пьесам будут играть на замечательной сцене нового театра «Вишнёвый сад», что рядом с метро «Сухаревская». А закроется фестиваль в Театре сатиры у Ширвиндта знаменитым «Чемоданчиком». Всех приглашаю и очень рад, что «Труд», с которым меня связывают давние творческие отношения, стал информационным партнёром «Смотрин».

«Она, наверное, сама его вырастила… Ну, конечно, он отзывается на малейшее движение — должно быть, очень нежные, неиспорченные губы…» Дочь Координатора сама обожала и всегда берегла лошадей — Анна сразу точно выросла в ее глазах.

Пока Ван Вик обсуждал это с сирийцами, Корт обдумывал эту информацию. Он быстро понял, что ему нужна эта информация. Он подсчитал, что время, необходимое для заправки Ми-24, составит до получаса, и уж точно не менее пятнадцати минут. Если бы российским ударным вертолетам пришлось лететь в обе стороны от холмов к северу от нефтеперерабатывающего завода к месту заправки, и они могли бы проделать весь путь, включая дозаправку, за час, Корт подумал, что существует значительная вероятность того, что это означало, что вокруг Пальмиры была организована российская операция по дозаправке, и, возможно, в «гантели» на карте в другой комнате.

— Постараюсь… — Амалия помахала рукой и еще долго смотрела туда, где скрылась одинокая всадница.

– Что ж, я рада за тебя.

Во всем этом не было ничего научного, но все косвенные улики продолжали указывать на российскую базу недалеко от шоссе к востоку от Пальмиры, и менее чем в двадцати пяти километрах от нынешнего местонахождения Суда.

«Если вернется… А если нет… Господи, да что за ужас такой… — Амалия попыталась мысленно представить себе лицо Карлоса. — Смешливый…»

– Ты счастлива, Вэн? – тихо спросил Карл.

Сирийский майор передал Суду лист с последними координатами концентрации вражеских сил, пытающихся сбежать с холмов. Он хотел, чтобы эти точные координаты были переданы российским вертолетам.

Одного изображения для телепатической связи, конечно, было недостаточно, но когда она глядела на портрет, в сознании отчетливо промелькнуло одно воспоминание. Все произошло настолько быстро, что Амалия запомнила лишь фрагмент: музыка, люди в карнавальных костюмах, высокий широкоплечий мужчина в маске…