Интересное семейство, подумал Зиганшин, разворачивая старинную салфетку с полустертой монограммой.

Лев Абрамович откупорил вино и разлил по бокалам, но быстро выяснилось, что все трое являются убежденными трезвенниками, и, оценив глазами и носом тонкий букет, бутылку убрали, но Мстислав Юрьевич то ли от целого дня, проведенного на крыше, то ли от хорошей компании будто охмелел и расслабился больше обычного.

Поэтому, когда Лев Абрамович завел речь о политике и стал осторожно прощупывать Зиганшина на предмет его убеждений, не отшутился, как всегда, а искренне сказал, что не считает нужным думать и говорить о том, чего не только не может изменить, но и о чем вообще не имеет целостного представления.

«Если уж на то пошло, – продолжал он, – мы, наверное, потому так неважно живем, что не видим разницы между мыслями, словами и действиями, хотя только последнее имеет значение. Можно иметь распрекрасные убеждения, но что в них толку, если ты лентяй и трус?»

Лев Абрамович добродушно возразил, что стержнем любого действия является мысль, которая формируется и передается через слово.

Можно было бы согласиться и переменить тему, но Зиганшин почему-то закусил удила и заявил, что нечего болтать да раздумывать, а надо быть просто порядочным человеком, вот и все. И жить по собственной воле, а не растворять свой мозг в кислоте того или иного общественного мнения. Вспомнил зачем-то «Капитанскую дочку», в которой, на его взгляд, был выведен эталон честного и самостоятельного человека, не задумывавшегося о всякой сиюминутной политической ерунде, но живущего по совести, отчего в сердце его находилось место и любви, и отваге, и милосердию.

С авторитетом Пушкина Лев Абрамович вынужденно согласился, и если бы на этом Зиганшин заткнулся, все кончилось бы хорошо. Но нет, ему вдруг понадобилось сообщить, что он носит погоны, значит, слуга режима, а не его критик, и обязан выполнять приказы власти, нравятся они ему или нет. «Приказ – это святое! – заявил он. – Четкое исполнение дурного приказа приносит больше пользы, чем дурное исполнение хорошего». После этой пафосной сентенции за столом повеяло холодком, и Зиганшин почел за лучшее уйти сразу после чая, сославшись на детей.



Несколько дней Лев Абрамович избегал «слугу режима», но, увидев, как Зиганшин возвращается из леса, отрекомендовался страстным грибником и попросил в следующий раз взять его с собой.

«Ага, такой я дурак, тебе грибные места показывать», – хмыкнул Мстислав Юрьевич и повел соседа в рощицу, где, конечно, грибы попадались, но не чаще, чем в среднем по лесу.

Дед появился экипированный в старую полевую форму и с серьезным финским ножом за поясом. Он ловко пробирался через бурелом и обнаружил чрезвычайно острый глаз, находя грибы там, где Зиганшин и не подумал бы нагнуться.

К концу похода Лев Абрамович начал, кажется, что-то подозревать, а тут еще Юра возьми и ляпни: «А что мы в посадки не пошли, там же намного больше грибов!»

Мстислав Юрьевич отвел глаза. Самое ужасное, что он не мог даже попенять племяннику за длинный язык – официально Юра поступил как хороший и добрый мальчик.

Промямлив что-то невразумительное, что в посадки далеко и все бы сильно устали, Зиганшин раздраженно подумал, что истинный, природный грибник никогда не попросит собрата открыть свои тайные уголки, а если уж не сможет устоять, то с пониманием отнесется к невинному обману.

«Насшибал полную корзину и будь доволен!» – решил он и не стал обещать соседу экскурсию в посадки.

Но совесть его все же слегка пощипывала, особенно когда, проходя мимо соседского дома, он видел крышу, так прекрасно залатанную им самим. Мог бы быть в глазах Льва Абрамовича героем и полубогом, а стал солдафоном и жлобом…

Обычно Зиганшин мало волновался, что о нем думают люди, а тут почему-то хотелось исправиться, и он позвал деда с внучкой за черникой.

Сначала все складывалось прекрасно, он вывел соседей на действительно роскошный черничник, где росла не только крупная и обильная, но и по-настоящему сладкая ягода.

Фрида со Львом Абрамовичем пришли в восторг, и, казалось, все недоразумения забыты, но тут Зиганшин достал свой комбайн…

Это был конец! Все! Точка! Убей он сейчас олененка, он не пал бы ниже в глазах деда и внучки.

Фрида сказала, что куст черники растет двадцать лет не затем, чтобы Зиганшин содрал с него все листья в одну минуту, и робкий тихий голос не смягчил суровости ее слов.

Он пытался доказать, что комбайн не такой браконьерский, как были раньше, а щадящий, финского производства, им можно пользоваться легально, и сейчас все ходят за ягодами с комбайнами, руками никто уже не собирает.

Фрида ожидаемо возразила, что если все будут прыгать с крыши, он разве тоже прыгнет? Зиганшин нахамил, мол, привык разговаривать как взрослые люди, а демагогические приемчики на уровне пятого класса на него не действуют.

Лев Абрамович ядовито поинтересовался с кочки, уж не Мстислав ли Юрьевич на днях призывал жить своим собственным умом? Или собственный ум нужен ему только затем, чтобы нахапать побольше, не считаясь с чужими интересами?

Черничник располагался недалеко от дома, но дорогу к нему запомнить было трудно, и без Зиганшина соседям сложно было бы выйти из леса, не рискуя заблудиться. А Зиганшин мстительно продолжал собирать ягоды своим комбайном. Дед с внучкой в гробовом молчании паслись неподалеку, причем оказалось потом, что Фрида руками собрала почти столько же, сколько Зиганшин своей техникой, только у нее черника оказалась гораздо чище.

Она несколько раз подкатывала с увещеваниями, но Зиганшин делал вид, будто не слышит, и в деревню они вернулись вместе, но врагами.

До полного бойкота не дошло, но здоровались теперь сквозь зубы, и Лев Абрамович запретил Зиганшину разворачиваться с использованием своей территории, так что ему приходилось доезжать до конца деревни. Потом дед сделал замечание, что Мстислав Юрьевич берет Найду в лес без намордника и поводка.

Зиганшин тоже хотел на чем-нибудь поймать вредного деда, но служба и заботы о детях все время отвлекали.



А теперь вот Лев Абрамович зачем-то явился в гости…

Накинув шерстяную кофту, Мстислав Юрьевич вышел на веранду, где сосед, утомившись ждать, нервно ходил из угла в угол.

– Простите, что так долго, но дети, сами понимаете. Чем обязан?

– Послушайте, Слава, вы же из органов?

– Да, – подтвердил Зиганшин, – из органов и систем. Пищеварительная, кровеносная, всякое такое.

– Я сюда не шутить пришел! – воскликнул Лев Абрамович, но быстро взял себя в руки. – Слава, послушайте, вы знаете, кто поселился в крайнем доме?

Мстислав Юрьевич покачал головой. Он вообще мало следил за деревенской общественной жизнью, сосредоточившись на собственных делах. Да, кажется, проезжая мимо крайнего дома, он с недавних пор стал замечать там какое-то шевеление, но не придал значения.

Деревня, где жил Зиганшин, вообще была страшной глухоманью, хоть располагалась всего в часе с небольшим езды от Питера. От второстепенной дороги, связывающей райцентр с отдаленным поселком, отходило узкое разбитое шоссе, по которому не ходил уже никакой общественный транспорт, и требовалось преодолеть еще восемь километров или на машине или пешком, чтобы добраться до места. Еще дальше, через два километра, слава богу, находилась лесопилка, иначе зимой дорогу бы совсем заносило снегом.

Сама деревня представляла собой небольшую группу домов, расположенную по левую, если смотреть от города, сторону дороги, несколько поодаль от нее. А крайний дом находился по правую сторону, скрытый от посторонних взглядов разросшимися одичавшими яблонями.

Любящий уединение Зиганшин сначала хотел купить именно этот дом, много лет простоявший пустым, но ему сказали, что хозяин находится в местах лишения свободы, и Мстислав Юрьевич решил не осложнять себе жизнь сомнительной сделкой.

Теперь, видимо, домовладелец освободился.

– Это же прожженный уголовник! – воскликнул Лев Абрамович. – Слава, вы бы видели эту рожу!

– Рожа – не рожа, – протокольным голосом ответил Зиганшин, – а формально он отдал долг обществу и теперь волен жить, где хочет.

– Но это же я не знаю, что такое! – продолжал волноваться дед. – Он мне Фриду пугает! Девочка прибежала сама не своя… А у вас дети, между прочим!

– Я за ними слежу! – огрызнулся Зиганшин. – Знаете пословицу: держи дом на замке и не говори, что сосед – вор. Никогда нельзя оставаться беспечным, кто бы ни жил рядом с тобой.

– Нет, но это! Это же страшно и опасно. Поселилась какая-то сволочь, теперь шагу из дому не ступить! Как Фрида одна теперь пойдет на автобус? Слава, надо что-то делать!

Зиганшин пожал плечами:

– Что именно сделать? Нельзя же уничтожать всех плохих людей, чтобы хорошим жилось спокойнее? Это плохо. Не так плохо, конечно, как собирать чернику комбайном, но все же нехорошо.

– Я думал, вы серьезнее отнесетесь! – вскричал Лев Абрамович и заходил туда-сюда еще быстрее. – Он совершенный отморозок, он может натворить все, что угодно!

– Но официально он теперь такой же человек, как мы с вами, и имеет такие же права…

– И право приставать к моей внучке? Ладно он нас ограбит, черт с ним, но за Фриду я реально боюсь!

Зиганшин задумался, ничего не отвечая.

– Я понимаю, о чем вы сейчас думаете. Что я враждовал с вами по каким-то выдуманным поводам, а перед лицом настоящей опасности сразу прибежал просить помощи…

– Нет, – перебил Мстислав Юрьевич, – я думаю, что могу врезать вам новые замки. Дальше могу устроить Фриде водительские права, если у нее нет. Возьмите какую-нибудь развалюху, и пусть ездит хоть до Метельского, а там пересаживается на автобус. Все безопаснее, чем пешком идти. Разрешение на оружие тоже сделать могу, но не советую. Что еще? Собаку заведите. Лучше бы, конечно, щенка, но раз такая ситуация, можно уже обученную из питомника взять. Тут тоже готов посодействовать. Вот, пожалуй, все. И не надо мне сейчас этой риторики, что мы, менты, только честных граждан прессовать горазды, а против всякой сволочи от нас защиты не дождешься. Пока наш новый сосед ничего не натворит, у закона к нему претензий быть не может. Это даже хорошо, что он тут поселился.

– Не понял?

– Благодаря ему вы с Фридой примете адекватные меры безопасности. Злодеи, знаете ли, прежде чем напасть, не всегда поселяются по соседству.

Лев Абрамович пожал плечами и посетовал, как несправедливо, что из-за одной гниды теперь придется менять весь жизненный уклад.

– Возможно, он не такая уж и гнида, – предположил Зиганшин. – Просто по дурости все время попадался, а к вашей внучке привязывается, потому что ему нравится, что она пугается. Для подобных людей чужой страх – лучшая пища.

– Но Фриде от этого не легче!

– Согласен, – кивнул Зиганшин, – но, думается, ей не придется долго это выносить. Надо же ему на что-то жить, или работать, или воровать, а тут ни на одном, ни на другом поприще не преуспеешь.

– Вы думаете?

Зиганшин сказал, что не видит способа, как человек может прокормиться в их глуши. Разве что шарить в округе по домам дачников, но люди теперь редко оставляют на зиму что-то ценное в своих загородных резиденциях. А лезть к кому-то из постоянно живущих опасно, пришибут.

– Ваши бы слова да богу в уши! – воскликнул Лев Абрамович и ушел, не дав никакого ответа на сделанные Зиганшиным предложения относительно водительских прав для Фриды, замка и собаки.

От визита соседа осталось смутное беспокойство, и после обеда Мстислав Юрьевич, убедившись, что дети надежно закрылись в доме, поехал к участковому, жившему в соседней деревне.

Дорогой он думал, что легко давать советы по укреплению обороны, когда ты состоятельный человек, а беспомощному интеллигентному старику куда деваться? У Льва Абрамовича с Фридой даже нет забора, так, стоят по периметру участка разрозненные кусты черноплодки, символизирующие живую изгородь. Если уж они не смогли крышу покрыть, то на нормальный забор тем более не хватит средств, вздохнул Зиганшин. А если последуют его совету относительно машины, то смогут взять только жуткую рухлядь, которая заглохнет в самый неподходящий момент, так что Фрида окажется совершенно беззащитна.



Участковый перекапывал грядки и при виде Зиганшина с явным удовольствием отложил это занятие.

Мужчины сели на нижнюю перекладину ворот, участковый закурил, а Мстислав Юрьевич просто подставил лицо солнцу. Лето близилось к концу, и в воздухе разлилось светлое и горьковатое предчувствие осени.

Листья уже кое-где меняли цвет на золотой и красный, на клумбах распустились пышные осенние цветы, а ветви яблонь склонились к земле под тяжестью плодов.

Даже сигаретный дым, летевший прямо в нос, вдруг показался Зиганшину приятным.

Хотелось просто сидеть и ловить ускользающие мгновения лета.

– Не знаешь, что за мужик у нас поселился? – спросил он.

Участковый рассказал, Зиганшин присвистнул.

Он ожидал, что ему сообщат биографию обычной уголовной шушеры, а тут человек из пятидесяти прожитых лет почти половину провел в местах лишения свободы, и все за преступления против жизни. Последний срок Николай Реутов мотал за убийство и изнасилование.

Мстислав Юрьевич никогда не считал себя ханжой и полагал, путь к спасению открыт для всех, даже для убийц. Но только не для насильников.

А тут… Лев Абрамович волновался не зря, с подобным субъектом мог бы ужиться разве что Достоевский.

Участковый заверил Мстислава Юрьевича, что провел с Реутовым беседу в жестких тонах и собирается уделять ему особое внимание, ибо среди подотчетного контингента Николай как бриллиант в короне.

Зиганшин слабо улыбнулся, как, наверное, улыбается врач, когда коллега рассказывает о перспективах лечения обнаруженного у него рака четвертой стадии.

Впрочем, участковый – мужик расторопный и дельный, может быть, есть у него какие-то методы держать Реутова в рамочках.



Вернувшись домой, Зиганшин переоделся в форму и поехал к дому Реутова. Проще было бы дойти пешком, но он решил, что на джипе будет солиднее.

Участок зарос высоким бурьяном, всюду торчали ржавые стебли конского щавеля, лишь от шоссе к дому была протоптана дорожка. Сам дом оттого, что в нем долго никто не жил, осел, чуть завалился набок и с маленькими подслеповатыми оконцами имел заброшенный вид. Баня и сарай почти исчезли в зарослях высокой крапивы, а сразу за забором высилась куча мусора – какие-то изогнутые ржавые кровати, кастрюли с прогнившим дном, куски толя и склизкие от старости доски.

Грустно было думать, что человек может жить в таком запустении.

Зиганшин два раза коротко нажал на клаксон. Дверь дома открылась, и к нему вышел хозяин.

Что ж, его внешность вполне соответствовала образу старого сидельца. Тощий сутулый мужик весь в морщинах, непромытый, одетый в какое-то рванье.

Но в деревне мало ли кто как одевается, главное – особый пустой и одновременно настороженно хищный взгляд, какого Зиганшин никогда не замечал ни у кого, кроме сидельцев.

Он вышел из машины. Увидев форму, Реутов инстинктивно отпрянул, и Мстислав Юрьевич шагнул к нему, дружелюбно улыбаясь.

– Добрый день, уважаемый! Слышал, вы наш новый сосед?

– Ага, начальник, – подтвердил Николай, обнаружив серьезную недостачу зубов и прокуренный сиплый голос.

– Вот и славно, – Зиганшин улыбнулся еще шире, – а я в доме под красной черепичной крышей. Заходите, если будет какая нужда.

Реутов нахмурился и ничего не сказал.

– Вот и познакомились. Надеюсь, мы с вами мирно уживемся, без всяких…

Мстислав Юрьевич хотел сказать «эксцессов», но осекся.

– Базару нет, начальник, – с жаром подтвердил Реутов.

На том и простились.

«Злобить его пока незачем, – размышлял Зиганшин, – а тем более раскидываться пустыми угрозами. Пока он не набедокурит, мы ничего не можем, разве что наркоты ему подкинуть. С другой стороны, он хоть и полный отморозок, все же должен понимать, что насиловать женщин под носом у подполковника полиции не самое разумное занятие. А может, тупо дать ему денег, чтобы свалил в город? Нет, не вариант. Он их в три дня пропьет и вернется, зато будет понимать наше бессилие, раз мы готовы откупаться».

* * *

Руслан проснулся, как от толчка. Днем удавалось ненадолго забыть, что Инги больше нет, но по ночам мысль о ее смерти безжалостно била, будто ножом, вырывала из сна, и сердце наполнялось тупой безнадежной тяжестью.

Прошел почти месяц после ее трагической гибели, а легче нисколько не становилось.

Он лежал тихо, с закрытыми глазами, стараясь не разбудить жену, но Лиза все равно почувствовала, что Руслан проснулся.

– Руслан, если тебе надо, иди, – шепнула она, зная его привычку по ночам пить в кухне чай, не зажигая света.

Первое время после операции он не поднимался ночью, боясь, что шумом от своих костылей перебудит весь дом, но Лиза с мамой уверяли, будто спят крепко и его ночные прогулки их совершенно не тревожат.

«Наверное, врут», – подумал Руслан, протягивая руку за костылями.

Он осторожно пробрался в кухню, зажег газ под чайником и, подумав, достал из тайника бутылку виски. Может быть, если выпить сто грамм, удастся заснуть хоть на три часа, до утра? У него теперь новая должность, будь она неладна, для которой нужна свежая голова.

Руслан мучительно тосковал, может быть, не по Инге, а по невозможности вернуться в прошлое и все исправить. Ему казалось, что Инга будет всегда, и впереди еще миллион лет на то, чтобы попросить у нее прощение и загладить свою подлость. А теперь придется всегда носить в себе тяжелый груз вины… Тут Руслан одергивал себя и заставлял думать не о собственных горестях, а о трудной и трагической судьбе, выпавшей на долю молодой женщины, бывшей когда-то его любовницей.

Потом понимал, что все его сетования и сожаления не способны ничего изменить и, может быть, так он делает только хуже Ингиной душе.

Руслан ходил в храм, но, странное дело, если после ампутации ноги благодаря церкви он обрел силу духа и желание жить, то сейчас молитвы ничуть не помогали.

В храме негодование, что жизнь так несправедливо обошлась с Ингой, только усиливалось, и он с мучительным стыдом думал, что сам был частью этой несправедливости.

За те три года, что они были любовниками, Инга рассказывала о себе скупо, да Руслан не сильно интересовался, но все же мог понять, что она родилась в семье холодных, живущих напоказ людей и с младенчества была приучена «соответствовать» и «заслуживать».

Вот и вышло, что красивая и талантливая девушка могла жить яркой и полнокровной жизнью, а вместо этого соответствовала и заслуживала, не зная, что не только не обязана любить, но еще сама может быть любима, как слепой не знает солнечного света. Будто еще в младенчестве ее закутали в некую полупроницаемую мембрану, через которую от нее к людям шло и тепло, и любовь, и помощь, и поддержка, а от людей к ней не поступало совершенно ничего. Так что Инга привыкла жить без обратной связи.

В юности Инга полюбила женатого мужчину, родила от него ребенка и несколько лет состояла в унизительном положении любовницы, но вскоре после того, как нашла в себе силы порвать эти отношения, сошлась с Русланом, что оказалось ничуть не лучше для нее.

Они познакомились, когда Инга пришла к ним в клинику на должность заведующей отделением хирургии кисти. Руслан заинтересовался красивой и энергичной девушкой, она тоже обратила внимание на молодого профессора, и между ними быстро завязался роман не роман, но что-то вроде того.

Руслан тогда был женат, и хоть психическое заболевание его супруги Оли делало брак формальностью, менять Руслан ничего не собирался. Наоборот, он запретил себе влюбляться в Ингу, не желая ненужных, как ему казалось, переживаний и проблем. Он с самого начала отношений создал себе стереотип, что они – два одиноких самостоятельных человека, которым ничего друг от друга не надо, кроме секса, и твердо следовал этому стереотипу, несмотря на то, что время шло и они становились ближе, хотел он этого или не хотел.

Руслан не желал знать, что Инга, может быть, любит его и хочет стать частью его жизни – наоборот, если он видел такие знаки, то хамски игнорировал их.

Потом он поступил совсем уж некрасиво. Ольга умерла, он опьянился свободой и захотел романтики, посчитав, что имеет на это право после долгих лет верности больной жене, если не физической, то хотя бы формальной. О том, что Инга шла вместе с ним этим путем, он не думал.

Руслан увлекся пустой и подлой девушкой, а Ингу выбросил из своей жизни, не задумываясь о том, как глубоко ее ранит. Она же ведь сильный самостоятельный человек и никогда не хотела от него ничего больше, чем еженедельные встречи в постели!..

После его предательства судьба, кажется, решила, что с Инги достаточно. Жизнь ее переменилась, словно по волшебству. Она вышла замуж, родила второго ребенка, и личное счастье совпало с бурным карьерным ростом – Инга стала ректором медицинской академии.

Она расцвела, вся будто засветилась изнутри, и, встречая ее, Руслан думал, что этот чудесный свет был в ней всегда, просто суровая и судьба и долгая несчастливая жизнь пригасили его.

Почти год назад Руслан и Инга вместе попали в ДТП, он пытался уберечь ее – и действительно, молодая женщина почти не пострадала, а Руслан сильно покалечился, и впоследствии из-за осложнений пришлось отнять ногу.

Тогда он решил, что этим искупил свою вину перед Ингой, но чем больше проходило времени, тем менее героическим и значимым казался Руслану собственный поступок. Да, он пытался заслонить женщину, но кому, как не ему, опытному хирургу, знать, что в таких делах правит случайность, и трудно предвидеть, кто примет на себя главный удар. Руслан утешался только тем, что жизнь бывшей возлюбленной пошла на подъем и после трудной и несчастливой молодости Инге предстояла интересная яркая зрелость. Но в августе ректор медицинской академии Стрельникова стала жертвой серийного убийцы…



Руслан глотнул виски и закашлялся. Коллега нынешней жены Лизы, работающей следователем, Мстислав Зиганшин, звонил вчера, говорил, что убийцу вычислили и на днях возьмут.

Руслан долго не знал, что ответить, потом, спохватившись, поблагодарил Мстислава Юрьевича. Он не верил в возмездие, в то, что родным жертвы становится легче, если убийцу подвергают наказанию. Конечно, преступников надо ловить и изолировать, чтобы обеспечить людям безопасность, но знание, что маньяк пойман, нисколько не облегчит Руслану боль утраты.

Хорошо, что больше он уже никому не повредит, но все же лучше бы его поймали раньше, чтобы Инга осталась жива.

Зиганшин сказал, что раскрытие удалось благодаря помощи Руслана и Колдунова, но даже сознание собственной причастности к возмездию не помогало.

Больше всего хотелось вернуться в прошлое и все изменить. Как оно бы там дальше пошло, никто не знает, но Инга, скорее всего, не погибла бы.

И он бы не встретил Лизу…

Руслан познакомился с будущей женой на исходе зимы, когда его невезучий двоюродный брат Максимиллиан Голлербах попал в серьезную переделку, едва не закончившуюся обвинительным приговором. Лиза расследовала дело Макса, и только благодаря ей получилось установить истину. Руслан сначала просто восхищался этой молодой женщиной, но быстро почувствовал, что признательность переходит в нечто большее.

Тяжело заболев и перенеся ампутацию, Руслан принял решение расстаться с Лизой, но та не отступилась, и, наверное, только благодаря ей Руслан не впал в отчаяние и пережил превращение в инвалида настолько легко, насколько это вообще возможно.

К Лизе у него было не просто влечение и симпатия, с ней он впервые испытал сильное и спокойное чувство общности и понял, что означает выражение «муж и жена – плоть едина».

Руслан был счастлив, но понимал, что недостоин этого счастья и ничем его не заслужил. Если бы он только тогда остался с Ингой! Но думать о том, что могло бы быть, – самое бесполезное занятие на свете. Хотя думай не думай, а от горьких сожалений все равно не избавиться.

Он посмотрел на часы – половина четвертого. Надо идти спать, завтра назначены важные совещания. После смерти Инги профессор Колдунов какими-то титаническими усилиями, задействовав мощности, о которых Руслан боялся даже думать, устроил, что Руслана Волчеткина назначили на должность ректора. Мол, раз оперировать ты в полную силу не можешь, давай руководи.

Руслан отказывался, говорил, что критерием должно быть не отсутствие ноги, а наличие мозгов, и если в первом он абсолютно уверен, то во втором – не очень. Но наставник быстро сломил его сопротивление.

Ян Александрович Колдунов был одним из лучших хирургов города и, несмотря на то, что ему уже перевалило за шестьдесят, продолжал активно трудиться и не только много оперировал сам, но и ставил на крыло молодых докторов. Руслан отдавал себе отчет, что назначением обязан только блестящей репутации Яна Александровича и его обширным знакомствам, приобретенным за сорок лет самоотверженной работы. Колдунов поручился за него, значит, надо оправдать доверие.

Он принял должность, но потом стали мучить угрызения совести. Что-то очень подлое виделось Руслану в том, что он занял Ингино место, освободившееся именно в ту минуту, когда наступившая инвалидность поставила крест на его хирургической карьере.

С Колдуновым Руслан не мог об этом говорить и поделился с Зиганшиным, к которому чувствовал странную симпатию. Лиза призналась, что до недавнего времени терпеть не могла своего начальника криминального отдела, и они все время цапались из-за принципиальных разногласий и просто так. Но жизнь распорядилась так, что им пришлось действовать вместе, и корыстолюбивый бирюк Зиганшин раскрылся с неожиданной стороны, как-то незаметно для всех став и другом дома.

Во время того разговора Мстислав Юрьевич подумал, а потом сказал, что когда в бою убивают командира, солдаты не садятся бессильно рыдать, а продолжают наступление, и кто-то занимает место командира, даже если ему страшно и не совсем понятно, что делать.

«Пока жив, иди сражайся, а упадешь, когда убьют», – буркнул Зиганшин.

После этой встречи Руслан огляделся и обнаружил, что все занимаются своими делами. Даже Колдунов, бывший искренне привязан к Инге, после ее смерти продолжал жить как раньше.

А Руслан никак не хотел возвращаться к привычному ритму, может быть, надеялся, что его скорбь хоть немного поможет тени Инги удержаться среди живых…



На пороге кухни появилась Лиза, смешная и сонная в ситцевом халатике, накинутом поверх ночной рубашки. Она остановилась в дверях, с робкой улыбкой глядя на Руслана. Он не рассказывал Лизе о том, что несколько лет был любовником Инги, и очень не хотел, чтобы ей как-нибудь стороной стало все известно. Не потому, что боялся ее ревности, дело, в конце концов, прошлое, а стыдился своего предательства. Ему казалось, Лиза не сможет любить его, если узнает всю правду.

– Ты хочешь чаю? – спросил он угрюмо.

Лиза покачала головой.

– Тогда иди спать. Иди, Лиза, я хочу побыть один.

Лиза исчезла в темном коридоре, оставив Руслана один на один с чувством вины.

Жена думает, что он переживает из-за потери ноги, волнуется, справится ли с новым назначением, и готова всем сердцем поддержать его, а он замыкается в себе. Но разве он имеет право быть счастливым теперь?

Подумав, Волчеткин плеснул себе еще на полпальца. В объятиях Лизы он мог бы заснуть и без этого, и, наверное, она нашла бы какие-нибудь по-настоящему утешительные слова, от которых он чувствовал себя не таким скотом, как сейчас. Чувствовал бы не таким, а был бы еще большим!

У старых грехов длинные тени, и теперь по всей его жизни будет тянуться черный след предательства.

* * *

Повернув с шоссе на разбитую дорогу, ведущую к дому, Зиганшин заметил впереди велосипедиста. По рыжим волосам и щуплой фигурке он опознал Фриду и ухмыльнулся, глядя на ее неуверенную, типично дамскую манеру езды. Одета девушка была в черные брючки и совершенно несуразную пеструю вязаную кофту. «Для полноты образа не хватает только белых шерстяных носочков на колготочки. Интересно, кто она по профессии? Библиотекарша или училка рисования, не иначе», – подумал Мстислав Юрьевич, тормозя.

На его предложение подвезти Фрида стала робко отнекиваться, но Зиганшин, не слушая, сложил ее допотопный «Аист» и засунул в багажник, немного рисуясь, что у него так ловко все выходит.

– Садитесь, Фрида, – он распахнул перед ней дверь джипа, – или вы боитесь, если я браконьер, то и с женщинами позволяю себе всякое?

Девушка смутилась и даже слегка покраснела, но, вместо того чтобы сесть, шагнула на обочину.

«Да, такую напугать много ума не надо, – хмыкнул Зиганшин, – может быть, этот придурок Реутов просто посмотрел не под тем углом, а дед погнал волну на ровном месте».

Стоял прекрасный вечер, теплый, но уже по-осеннему прозрачный. Листва на обступивших дорогу деревьях уже подернулась сильной и яркой желтизной, но трава на обочине еще оставалась сочной и зеленой. Сразу за небольшой насыпью начинался пруд с черной и неподвижной, как зеркало, водой, на поверхности которой лежали опавшие листья. Тянуло немного сыростью и тлением, и Зиганшин подумал, что именно в такие вечера человек не боится смерти.

Фрида вдруг потянулась вверх, и Мстислав Юрьевич увидел на ветке одинокое крепкое яблоко.

Он сорвал его, удивляясь, какое оно выросло большое, круглое, почти белое, словно светящееся изнутри.

– Мы с вами прямо как Адам и Ева, – сказал он, протягивая яблоко Фриде, – только змея не хватает. Но, думаю, если мы спустимся с дороги в лес, быстро его найдем.

Фрида молча села в машину.

Они съели яблоко, откусывая по очереди, и Зиганшин с наслаждением чувствовал во рту кисловатую мякоть.

Он спросил у Фриды, не страшно ли ей ехать одной. Время еще не позднее, но путь пролегает через безлюдные места, в случае опасности тут никого не дозовешься, особенно теперь, когда дачники в большинстве уже уехали в город.

– Страшно, – тихо призналась Фрида, – но делать нечего.

– Я каждое утро в полвосьмого стартую на работу и возвращаюсь примерно в это время, так что могу вас подхватывать, – сообщил Зиганшин. – Все-таки спокойнее, чем на велике.

Фрида робко улыбнулась и сказала, что и так уж они с дедом злоупотребили добротой Мстислава Юрьевича.

– Ну кто ж знал, что тут упырь такой поселится! Теперь мы, честные люди, должны сомкнуть свои ряды! – воскликнул Зиганшин и подумал, что может называться честным человеком только с большой натяжкой. Вздохнув, он насупился и замолчал.

– Ой, смотрите, какая рябина красная! – воскликнула Фрида.

Зиганшин притормозил, залюбовавшись старой рябиной. Тяжелые красные гроздья светились в лучах закатного солнца и в обрамлении золотистых листьев казались особенно нарядными.

– Хотите, нарву вам веток? – обрадовавшись смене темы, предложил Зиганшин.

– Нет, что вы! Пусть растут. Когда все листья опадут, эти ягоды долго еще будут напоминать о прошедшем лете.

– Да, будут, – согласился Зиганшин, и попутчики замолчали, поглощенные красотой открывшегося за поворотом леса во всем блеске начинающейся золотой осени.

Мстислав Юрьевич вдруг поймал себя на том, что тяжелый осадок на душе, вызванный волнениями сегодняшнего долгого дня, в обществе Фриды куда-то пропал, и вообще ему рядом с ней стало спокойно. Что было тому причиной, хороший вечер, или яблоко, чудом выросшее возле дороги, или сама девушка, он понять пока не мог. Мстислав Юрьевич покосился на свою спутницу, и она, уловив его взгляд, улыбнулась. «Ну и зубы все-таки, – вздохнул он, с грустью вспомнив о собственных мостах и коронках, – настоящая королева запруды могла бы быть. Просто Саджо и ее бобры… Как их там звали, Чикени и Чилеви вроде бы?»

Он с неожиданной ясностью вспомнил, как Наташа, сестра, читала ему эту книгу во время болезни, а он слушал с детским замиранием сердца. Автора звали Серая Сова, и он был настоящий индеец, стало быть, ерунды написать не мог.

Если бы мог, Мстислав Юрьевич поблагодарил бы Фриду за чудесное воспоминание, но не скажешь же: «Знаете, Фрида, ваши бобриные зубы напомнили мне кое-что хорошее».

Но сейчас, сидя в машине рядом с почти незнакомой девушкой, глядя на розовеющее закатное небо, он впервые подумал о погибшей сестре без мучительного и горького чувства.



Проводив Фриду до дверей, Зиганшин быстро ретировался, чтобы не видеться с Львом Абрамовичем. Все же политические разногласия у них слишком сильны, чтобы общий противник заставил их объединиться в прочный альянс. Так, холодный договор о взаимопомощи, не больше. Но тут появлялся еще один аспект…

С появлением Николая Реутова Зиганшин усилил меры безопасности для детей. Если раньше он разрешал им гулять на улице вместе с детьми дачников, то теперь запретил покидать участок. Уезжая, следил, чтобы Света закрыла за ним ворота, и на всякий случай взял с нее слово, что если они будут сидеть дома, то запрутся изнутри. Калитку на задах участка Мстислав Юрьевич запер на висячий замок, а ключ спрятал.

Он боялся, что Света с Юрой, как все нормальные дети, все равно станут убегать на улицу, но тут, слава богу, друзья их уехали в город, и нарушать запреты стало особенно незачем.

Лето кончалось, и вопрос школы встал во всей остроте. Юра шел в первый класс и пока не знал, чего ему хочется, а Света определенно боялась возвращаться в свою прежнюю школу. Наташа отдала ее в престижную гимназию, где учились в основном дети состоятельных родителей, и девочка среди них чувствовала себя не то чтобы изгоем, но третьим сортом.

Конечно, ситуацию можно было переломить, и директор не осмелился бы отказать в приеме Юре, но заставлять детей тратить каждый день по три часа на дорогу казалось Зиганшину неправильным. Кроме того, им бы пришлось торчать на продленке, ожидая его со службы. Служба начальника криминальной полиции такого рода, что иногда задерживаешься допоздна.

Он съездил в местную школу, расположенную в большой деревне за двенадцать километров от дома.

Школа располагалась в старой помещичьей усадьбе, и светлые широкие коридоры, высокие сводчатые потолки и невесть как сохранившаяся оранжерея произвели на Мстислава Юрьевича интригующее впечатление. «За такой школой и покурить приятно!» – ухмыльнулся он.

В старинном здании учиться гораздо интереснее, чем в типовой коробке, где воздух можно ножом резать уже после первого урока.

Для детей из отдаленных деревень ходил школьный автобус, на котором Света с Юрой могли бы приезжать домой сразу после уроков, но теперь, когда рядом поселился уголовник, Зиганшин боялся, чтобы они возвращались одни.

Заручившись согласием администрации обеих школ, он тем не менее тянул с решением, хоть до первого сентября оставалось всего несколько дней.

Дорогой он поделился с Фридой своими сомнениями, и она, робко улыбаясь, сказала, что думать тут нечего, ибо дедушка, Лев Абрамович, поступил в местную школу на должность учителя физики и рисования. Здесь работают сильные преподаватели, например, учительница русского и литературы не кто иная, как удалившаяся на покой профессор с филфака.

Для Льва Абрамовича, сказала Фрида, не составит никакого труда забирать с собой детей и следить, чтобы они вошли в дом без приключений.

«А я работаю сменами и всегда смогу покормить их обедом, если дома, – скромно добавила она. – Мы же одни остаемся зимовать, должны выручать друг друга».

Сказав это, Фрида сильно покраснела, и Зиганшин отвел глаза, чтобы не смущать ее еще больше.



За ужином они с детьми все еще раз обсудили и приняли решение учиться здесь. «Ладно, утром я буду отвозить их с Львом Абрамовичем, а возвращаются пускай на школьном автобусе. Старый гриб, конечно, не самая надежная защита, но я проведу с Реутовым еще парочку воспитательных бесед. Прорвемся как-нибудь! Сейчас я пойду в отпуск, будет время отладить «логистику», и проверить, как оно работает. Если засбоит, переведу в городскую школу и нагружу маму, пусть забирает их сразу после уроков, кормит обедом и ждет, пока я освобожусь», – решил Зиганшин и воспрял духом, как всегда, когда в голове у него созревал четкий и ясный план.

Он немного повозился в саду, и, когда перекапывал грядки после огурцов, в калитку постучался Лев Абрамович. Вместо приветствия вредный дед сразу заявил, что Слава слишком глубоко копает, на штык, а надо на полштыка. Иначе он переворачивает землю плодородным слоем вниз, что в следующем году отрицательно скажется на урожайности.

Зиганшин ничего не ответил, и Лев Абрамович, скорбно покачав головой, обещал присматривать за Светой с Юрой.

Читая между строк его речи, можно было понять, что ради безопасности детей Лев Абрамович готов поступиться принципами и снизойти до общения с солдафоном и браконьером.

Мстислав Юрьевич поблагодарил – и с силой загнал лопату в землю.



Оставшись один, он снова вспомнил богатый на события сегодняшний день и почувствовал, как возвращается тягостное чувство, названия которому он не мог определить.

Кажется, реализована изящная оперативная комбинация, задержан серийный убийца, это повод для радости, а не для тревоги, а вот поди ж ты…

Зиганшин переживал тем больше, что в принципе не был склонен к рефлексиям и не имел привычки до бесконечности переосмысливать раз принятое решение.

Около полутора лет назад в области объявился очередной серийный убийца. Зиганшин служил в городской полиции, к областникам отношения не имел, поэтому не вникал в подробности и знал только информацию, которая могла бы понадобиться ему в работе. Например, если бы этот маньяк в своей привычной манере совершил преступление на территории, подведомственной отделу Зиганшина, оперативники сразу бы поняли, с чем имеют дело.

Первой жертвой стала тридцатипятилетняя женщина, красивая, успешная и богатая. Такие редко становятся жертвами серийных убийц, поэтому обмотанную вокруг ее шеи новогоднюю гирлянду из тех, что называют «дождиками», сначала расценили как попытку запутать следствие и выдать преступление по личным или корыстным мотивам за деятельность маньяка.

Тело было найдено обнаженным, в нескольких метрах от проселочной дороги, не совсем в глухомани, но и не в оживленном месте. Движение по этой дороге такое вялое, что вполне можно успеть выбросить тело и сжечь машину, оставшись незамеченным.

Картина преступления вырисовывалась следующая: некто подсел к женщине в машину, оглушил ее ударом по голове, занял место водителя и привез свою жертву в безлюдную местность, съехал на обочину, где спокойно и с комфортом задушил бельевой веревкой, благо просторный салон нового «Мерседеса» не стеснял движений. Затем раздел тело, обмотал шею «дождиком» и выкинул из машины, которую поджег.

Как покинул место преступления, осталось непонятным. Может быть, прошел пешком пять километров до трассы и поймал попутку, или семь километров до железнодорожной станции, откуда уехал на электричке, или же у него был где-то рядом припрятан транспорт, следов которого опергруппе не удалось найти.

Ясно, зачем преступнику жечь автомобиль. Хоть из-за столба пламени от горящей машины тело будет быстро обнаружено, а не пролежит в листве неделю, а то и год, риск оправдан. Огонь уничтожит следы убийцы, которые тот обязательно оставил в машине. Какой-нибудь волосок на подголовнике сиденья может стоить ему свободы, зачем рисковать?

Но если поджог – вполне разумный поступок, то зачем вытаскивать тело, особенно если ты не хочешь выставить его напоказ в какой-нибудь адской инсталляции, как делают маньяки из мрачных скандинавских детективов (в своей практике Зиганшин такого пока, слава богу, не встречал)?

Гораздо проще и безопаснее сжечь тело вместе с машиной, а не выбрасывать его в канаву, небрежно маскируя ветками.

Наверное, решил областной следователь, это сделано специально, чтобы представить бытовое преступление как дело рук маньяка, и долго разрабатывал окружение покойной, и даже чуть не посадил мужа, но тут произошло убийство с точно таким же modus operandi[2]. Жертвой оказалась женщина близкого возраста, заведующая кафедрой химии университета. Ее обнаружили в другом районе области, много дальше от города, и в таком тихом месте, что прошло три дня, прежде чем местные жители вызвали полицию.

Вероятно, они видели и столб дыма, и потом обгоревший остов машины, но не сочли нужным на это как-то реагировать, пока водитель грузовика случайно не остановился по своим естественным надобностям именно в этом месте и не обнаружил труп с гирляндой на шее.

Пришлось признать, что действует серийный убийца, а поскольку его визитной карточкой был новогодний «дождик», то циничные оперативники присвоили злодею кодовое имя «Человек дождя».

Следователь оказался въедливым мужиком с незашоренным мышлением и еще некоторое время потратил на гипотезу, что вторая жертва тоже была убита по каким-то вполне человеческим мотивам, а преступник где-то услышал про обстоятельства первого преступления и решил повторить его. Но первая жертва происходила из влиятельной семьи, была замужем за известным в городе кардиологом, и семья сделала все, чтобы детали смерти молодой женщины не попали в СМИ.

Общих знакомых у жертв тоже не нашлось, зато они имели примерно один тип внешности и схожие жизненные обстоятельства.

Пришлось признать, что в области действует серийный убийца, нацеленный на женщин тридцати-сорока лет, стройных, светловолосых, ухоженных, уверенных в себе и преуспевших в жизни.

Как эти умные женщины оказались во власти Человека дождя, оставалось неясным. Почему позволили ему сесть к себе в машину? Были знакомы? Но анализ их звонков, эсэмэсок и профилей в соцсетях показал, что они ни с кем не контактировали в последние дни, кроме привычного окружения.

Тайный любовник? Приключение, такое острое, что даже телефонами решили не обмениваться, чтобы не спалиться перед своими половинами? Вариант, но вообще глупость. Никто ж не мешает записать любовника как какую-нибудь Олю Иванову.

И вообще, дамы такого уровня не знакомятся с кем попало, только в кругу друзей или по службе, и о появлении нового лица в их жизни должен был кто-нибудь знать.

Зиганшин не любил слишком глубоко погружаться в бездну человеческой жестокости, строго ограничивался той информацией, которая была ему необходима для службы, поэтому принял к сведению характеристики маньяка, посочувствовал областным коллегам, не имевшим перспективных зацепок для поимки серийника, и забыл про это дело.

Но тут маньяк снова дал о себе знать.



Очень может быть, Мстислав Юрьевич, погруженный в домашние заботы, и вовсе не узнал бы о третьей жертве, если бы не Руслан.

Муж Лизы Федоровой вдруг позвонил с просьбой о встрече, и почему-то обязательно на нейтральной территории, хотя начкрим, зная, как тяжело Руслану на костылях, готов был приехать к нему домой или на службу.

Зиганшин помнил, как Лиза помогала ему после гибели сестры, буквально удержала на краю пропасти, был ей благодарен и готов ради нее на многое.

Странно, он много лет проработал с ней в одном отделе, считая ленивой, глуповатой и занудной девушкой, и не имел ни малейшего желания сближаться, но, когда обстоятельства вынудили их предпринять совместное расследование, Мстислав Юрьевич понял, что Лиза не только очень хороший человек, но и прекрасный специалист. Может быть, не горит на службе, но излишний фанатизм в работе – это как фуражка: мужчину облагораживает, а на женщине выглядит неуместно.

Даже ее хобби, писательство (Федорова писала романы в стиле фэнтези под псевдонимом Лиза Шваб), теперь стало Зиганшину симпатично, и он снизошел даже до того, что подумывал прочесть в отпуске несколько Лизиных произведений.

Он не хотел признаваться себе, но, наверное, симпатия к Лизе чуть-чуть заполняла в его сердце огромную пустоту, образовавшуюся после гибели Наташи.

Они договорились увидеться в кафе, которое Зиганшин знал как тихое и безопасное в санитарном отношении.

Мстислав Юрьевич приехал первым и, увидев Руслана, ковыляющего к столику, чуть не онемел от удивления. Он виделся с Лизиным мужем всего несколько раз, но успел составить о нем впечатление как о жизнерадостном и стойком духом мужике, которого даже ампутация ноги выше колена не смогла вогнать в депрессию.

Теперь же к нему приближался сокрушенный, сломленный человек, так что Зиганшин испугался за Лизу, не случилось ли с ней чего-нибудь плохого.

Глухим голосом, отводя взгляд, Руслан сказал, что Инга, его начальница, вчера вечером найдена убитой. Он не возмущался, не требовал немедленно найти и покарать преступника, просто и по-деловому спросил Мстислава Юрьевича, нельзя ли сделать так, чтобы тело поскорее отдали родным? Муж, сказал он, совершенно раздавлен и не в состоянии заниматься похоронами, а у Лизы нет нужного административного ресурса, вот и получается, что кроме как Зиганшина и просить-то некого.

Потом Руслан признался, что несколько лет состоял Ингиным любовником, хотя Мстислав Юрьевич и сам уже понял это по его виду.

Они немного посидели молча. Зиганшин совсем недавно потерял сестру и знал, что никакие слова не способны утишить боль и тоску.

Он обещал помочь с похоронами и проследить, чтобы, если о связи Руслана с Ингой станет известно следствию, Лиза об этом не узнала. Подумав, сказал, что приложит все усилия к поимке преступника, и Руслан только поморщился в ответ, как от зубной боли.

Зиганшин отвез Руслана домой, а сам вернулся в отдел за информацией.

Инга Валерьевна Стрельникова стала третьей жертвой Человека дождя. Обстоятельства ее смерти несколько отличались от двух предыдущих случаев. Инга не водила машину, следовательно, преступник в этот раз воспользовался собственным транспортом. Молодая женщина ушла бегать, как делала это каждый вечер в течение многих лет. Наверное, она не боялась стать жертвой преступления: все же Петергоф довольно спокойное место, особенно летом, в девять часов вечера еще много гуляющих и безопасно почти как днем. Кроме того, она считала, что, будучи спортсменкой, способна убежать от любого злоумышленника.

Итак, уложив спать младшего сына и цыкнув на старшего, чтобы не заигрывался в компьютере, Инга надела спортивный костюм и отправилась на пробежку. Она устала за день и, возможно, осталась бы дома, но к мужу приехал бывший ученик, мужчинам хотелось поговорить запросто, а не развлекать хозяйку светской болтовней, поэтому Стрельникова проявила деликатность.

Друзья, естественно, увлеклись беседой, выпили, и Виктор Викторович только в двенадцатом часу спохватился, что жена еще не вернулась.

Сначала он не встревожился, решив, что она или увлеклась упражнениями, или забежала в круглосуточный гипермаркет и бродит там среди товаров. Позвонил на мобильный, но он оказался выключен. Тут Стрельникова кольнуло беспокойство, и они с другом выскочили на улицу.

Бестолково побегав по парку и покричав, мужчины наконец отправились в полицию. Там у Стрельникова с большим трудом приняли заявление об исчезновении человека и отправили его домой.

Поскольку пропала все же не местная алкашка тетя Маша, а высокопоставленная чиновница и образцовая мать семейства, выполнены были все необходимые действия, в том числе кинологический поиск, но безуспешно. Собака проследила путь женщины от дома через парк до шоссе, где Инга, очевидно, села в машину. Мобильник, скорее всего, покоился на дне ближайшего пруда, и распечатка звонков не дала никакой зацепки.

А в шесть утра поступило сообщение об обнаружении тела молодой женщины. На этот раз Человек дождя не стал завозить жертву в дебри, просто выкинул на обочину одной из второстепенных дорог, проехав двадцать километров от Петергофа.

Одежду Стрельниковой не нашли, вероятно, убийца забрал ее с собой. Хорошо, если оставил на память, это может потом послужить уликой, а если выкинул, то теперь уж не найдешь и следов преступника на ней не обнаружишь.

Новогодняя гирлянда на шее жертвы оказалась точно такой же, как в двух предыдущих случаях, поэтому сомнений в том, что действовал Человек дождя, у следствия не было, а то, что убийца отклонился от привычного образа действия, говорило о том, что ему важен не тип, а личность жертвы, следовательно, скорее всего, он был знаком с Ингой Валерьевной и имел что-то конкретно против нее.

Возможно, первые жертвы выбирались именно потому, что внешне, манерами и более чем успешной карьерой напоминали Стрельникову, просто убивать незнакомых женщин представлялось более безопасным, и наличие у них автомобиля упрощало дело.

Но после двух таких убийств преступник понял, что должен уничтожить своего настоящего врага, и рискнул.

В пользу этой версии говорило еще следующее обстоятельство: легко понять, что перед тобой успешная женщина, когда она, прекрасно и дорого одетая, ухоженная, с идеальной прической, садится на водительское место роскошной иномарки. Даже если ты ее лично не знаешь, поймешь, что дела этой дамы складываются превосходным образом.

Но вот бежит по парку Инга Стрельникова, разгоряченная, растрепанная, в старых разбитых кроссовках и сером спортивном костюме, по которому в сумерках непонятно, сколько он стоит.

Кто эта женщина? Ректор? Кассир из соседнего супермаркета? Домохозяйка? Да кто угодно!

Или следует предположить, что социальный фактор не влиял на выбор жертвы, убийцу привлекал только определенный тип внешности.

Но Зиганшин сам был неплохим спортсменом и знал, что на высоте тренировки у всех один тип внешности, называется «красный и потный».

Первая жертва была счастливо замужем, но на момент убийства муж ее находился в командировке за границей, вторая жила одна, поэтому заявления об их исчезновении поступили не сразу, и чем они занимались непосредственно перед похищением, установить не удалось. Но все в их окружении в один голос утверждали, что женщины не увлекались спортом, и ни за что, ни при каких обстоятельствах не отважились бы выйти на улицу, не приведя себя в безукоризненный вид.

Таким образом, ухоженность в двух первых случаях стала немаловажным критерием выбора жертвы, почему же убийца пренебрег ею с Ингой?

Взглянув на часы, Зиганшин подхватился и, в секунду собравшись, стартовал домой, к детям, но дорогой напряженно размышлял над информацией, которую ему по дружбе слил областной следак.

Интерес его был не вполне бескорыстным. Как уже говорилось, после смерти сестры Лиза сильно ему помогала, и душевной поддержкой, и всякими конкретными делами, так что мало-помалу он привязался к ней, как умел. Руслан тоже нравился Зиганшину, в сущности, эти двое остались единственными взрослыми людьми, с которыми он мог быть искренним и про которых знал, что им на него не наплевать.

Дело об убийстве ректора крупнейшего медицинского вуза не спустишь на тормозах, начальство будет выжимать результат, и, не имея реальных зацепок, начнешь гоняться за химерами. В частности, доложишь, какой ты умный и въедливый, узнал, что Руслан Романович Волчеткин состоял любовником жертвы, и затаил на нее злобу, и убил, предварительно задушив еще двух женщин для тренировки и для отвода глаз.

Потом, конечно, выяснится, что в момент гибели первой женщины Руслан лежал в реанимации после тяжелого ДТП, и непонятно, как ему удалось угнаться за Ингой на одной ноге, а тем более увезти ее за двадцать километров, если у него нет машины с ручным управлением или, на худой конец, с автоматической коробкой передач.

Все это выяснится, но прежде Волчеткину помотают нервы, а главное, вся грязь дойдет до Лизы.

А Зиганшин не хотел, чтобы Лизе было больно. Так что надо быстренько найти этого Человека дождя, пока следствие не додумается до чего не надо.

Толковых идей в голове не появлялось, но чтобы успокоить совесть, он решил съездить на место обнаружения тела.

Следователь, Леха Кныш, был человек умный, но бестолковый. Есть такие люди, вечно опаздывающие, срывающие важные встречи, обрушивающие чужие планы, и всегда этому находится оправдание, так что им и предъявить-то нечего. Перед носом подобного человека вечно образовываются ужасающие пробки, интернет у него в телефоне вырубается именно в ту секунду, когда ты просишь что-то поискать, курьер единственный раз в жизни заблудится, доставляя заказ именно к нему, но, что интересно, только когда заказ этот адресован кому-то из членов семьи, – а для него лично все приходит без приключений. Ни одна просьба к такому человеку не бывает выполнена, всегда мешает какой-то не зависящий от него фактор. То в принтере вдруг кончается бумага, и непонятно, где взять новую, то у человека ломается телефон именно за десять минут до того, как ему звонят с просьбой экстренно выйти на дежурство, то начальника не оказывается на месте…

Как человек на восемьдесят процентов состоит из воды, так общение с Лешей настолько же состояло из его объяснений, почему злая судьба не позволила ему сделать то или другое. При этом он был неизменно доброжелателен и открыт, гостеприимен, радушен и всегда готов услужить, излучая уверенность, что уж в этот-то раз все получится. Будь Леша чуть пособраннее, стал бы великолепным работником, но, не видя для себя перспектив служебного роста, он взял за жизненный принцип поговорку: «Лучше всех в колхозе работала лошадь, но председателем она так и не стала», и полностью расслабился. Живость ума и опыт позволяли ему держать раскрываемость на приличном уровне, чтобы руководство не гневалось, а больше Леша ничего не желал.

Если бы Кныш находился в подчинении Зиганшина, Мстислав Юрьевич сделал бы из него толкового сотрудника, как это случилось в свое время с Васей Шаларем.

Васька со своей южной хитростью поначалу решил прикидываться дурачком, рассудив, что с безмозглого спрос невелик. Он демонстрировал усердие, буквально ел глазами Зиганшина, с детским энтузиазмом брался за любое поручение, но выказывал исполнительность за гранью идиотизма, бомбардируя Мстислава Юрьевича уточняющими вопросами.

Первые дни Зиганшин искренне думал, что такой вот ему достался глупенький, но старательный опер, пока не раскусил тонкую стратегию: Шаларь просто ждал, когда Зиганшин поймет: чем возиться с идиотом, проще и быстрее сделать самому.

Что ж, начкрим тоже умел прикидываться. Он стал писать Шаларю подробнейшие инструкции, типа «если он то, то вы это, а если он это, то вы то», к неудовольствию других оперов, затягивал планерки, до тошноты объясняя Василию, что надо делать, лицемерно вздыхая, мол, человек новый, надо ему дать освоиться. Через две недели начальственной заботы и опеки он без всякого предупреждения вызвал Васю и сказал: «Или нормально работаешь, или пошел на хрен». Дальнейшая жизнь показала, что Шаларь выбрал первый вариант.

К сожалению, Леша Кныш был, во-первых, следователем, а во-вторых, подчинялся области, так что оставалось только принимать его как есть или не иметь с ним дела.

Поэтому Зиганшин удивился, когда Леха не только согласился побывать с ним на месте обнаружения тела, но еще и приехал без опоздания.



…Мстислав Юрьевич походил по обочине, ни на что особенно не надеясь, и вдруг острым глазом грибника выцепил в траве маленький черный параллелепипед.

Это оказалась флеш-карта. Леха задокументировал находку по всем правилам, тормознув автомобиль с семейной парой и заставив их выступить понятыми.

Зиганшин походил еще немного, но, как и думал, ничего больше не нашел, и они поехали к Лехе в отдел, где насели на компьютерщиков, чтобы аккуратненько открыть содержимое флешки перед тем, как отправить на дактилоскопическую и прочие экспертизы. Хотя после того, как флешка двое суток пролежала в мокрой траве, надежды на получение информации оставалось мало.