Юрий Яковлев
САМАНТА
Фантазия-быль
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Жила-была девочка
Сколько необыкновенных историй начинаются этими обыкновенными словами: жила-была девочка. Была похожа на своих подруг и мало чем отличалась от других девочек, живущих на свете. Но вот девочка совершила поступок, на который не каждая решится, и неожиданно ее жизнь вызвала общий интерес.
Всем вдруг стало любопытно, кто ее родители, как выглядит ее дом, кто ее любимый писатель и кем она собирается стать, когда вырастет, умеет ли она плавать, как звать ее лучшую подругу.
И когда люди получат ответ, у них появятся новые, куда более важные вопросы. Они захотят узнать ход ее мыслей, захотят понять, что привело девочку к поступку, который поразил всех. Не отступила ли она в трудную минуту?
Ведь от того, что жила-была эта девочка, что-то изменилось в жизни всех людей.
А потом, когда ее не станет, вместе с болью и горечью у людей снова появятся вопросы. Еще более трудные, проникновенные и вместе с тем грозные. Эти вопросы зазвучат на весь мир как обвинение. И кое-кому захочется, чтобы о девочке скорее забыли.
Но она жила, была, и от этого никуда не денешься, это невозможно забыть. А то, что не забывается, продолжает жить вечно.
Реквием
Кончалось лето. Августовское утро было свежим. И маленькие паучки-связисты тянули от дерева к дереву свои провода-паутинки, словно спешили передать по телефону известие о том, что лето кончается.
Серо-голубое небо было высоким, многоярусным, оно притягивало к себе, как на высоте притягивает земля. Когда задувал ветер — теплый, вполсилы, — шуршал сухой дождь пожелтевших листьев. И казалось, листья сыпались не с деревьев, а из глубин неба.
И вдруг удар.
Среди множества газетных сообщений маленькая заметка. Ее вполне можно было не заметить, пропустить. Но она попалась на глаза:
«Нью-Йорк. (ТАСС.) В аэропорту Оберн-Льюистон потерпел катастрофу самолет авиакомпании «Бар харбор эйрлайнз». Как сообщило агентство ЮПИ, находившиеся на борту восемь пассажиров и члены экипажа погибли. В их числе — 13-летняя американская школьница Саманта Смит и ее отец Артур Смит…»
Я прочел эти строки, и сердце сжалось…
Кончилось лето. Повеяло холодом. Небо стало низким и скучным, как потолок. Паутинки повисли, как сорванные провода. Мне показалось, что произошло стихийное бедствие вроде землетрясения или цунами. От Оберн-Льюистона — от эпицентра беды — стали расходиться волны по всей земле. Они мчались в будущее и возвращались в настоящее. Но не ослабевали — напротив, набирали силу.
Самолет летел из Бостона в Огасту, но был по неизвестным причинам направлен в аэропорт Льюистона, где взорвался при посадке в ночное время. Что это за неизвестные причины? Почему диспетчер дал вылет в непогоду? Почему изменили маршрут? Почему самолет вдруг взорвался? Сколько времени эти вопросы будут мучить людей! Найдут ли на них ответы?
Саманта. Моя Саманта. Она улыбалась мне с экрана телевизора, а я в ответ улыбался ей, я разговаривал с ней, рассказывал ей о своих маленьких друзьях, о внучке Насте, о льве Кинге, о собаке Айде. Я забывал, что мы с ней по разные стороны экрана и по разные стороны океана и обратной связи не было…
Была обратная связь! Мне казалось, что Саманта слышит меня в своем телевизионном Зазеркалье. Улыбается мне. Понимает меня. Известно, что читатели тянутся к полюбившимся писателям. Но никто не знает о том, как мучительно и вечно писатель тянется к своему читателю.
Саманта так и не открыла моих книг, но неожиданно стала моей героиней. Она завладела моим сердцем. Я просыпался с ее именем на устах и засыпал, думая о ней. Ах, тонкие провода-паутинки! Не выдержали страшного известия, сгорели.
Теперь мысль о Саманте неотступно следует за мной. Я иду по ее следам. Они еще не остыли, я чувствую их тепло. Я собираю все, что известно об американской девочке. Пытаюсь мысленно поставить себя на ее место и пережить то, что пережила она. Образ Саманты живет во мне, и я передаю его людям, чтобы каждый добавил к нему хоть толику своего тепла, ведь жизнь Саманты может быть продолжена только жизнью миллионов.
«И еще я боюсь, — говорила Саманта, — что следующий день будет последним днем Земли».
Земля осталась на месте — не стало Саманты.
Стрекоза
Я представляю себе Саманту бегущей по утреннему лужку, и высокая трава, как собака, трется о ее ногу. Каштановые, пахнущие солнцем волосы разметались от бега, спадают на лицо, и девочка встряхивает головой, чтобы отбросить их назад. Большие глаза наполнены небом, длинные реснички вздрагивают, как веточки. От частого дыхания рот полуоткрыт, два верхних зубика чуть крупнее остальных. Веснушки — след солнца.
На девочке белая блузка с забавным пеликаном на груди и потертые замшевые шорты. На коленках ссадины едва зажили, покрылись корочкой, как сургучом.
Девочка гонится за стрекозой.
Стрекоза то взмывала вверх, то стремительно падала, и ее слюдянистые крылышки блестели на солнце. Она закладывала немыслимые виражи, словно маленьким самолетиком управлял отчаянный пилот.
В конце концов ей наскучило играть с девочкой — она поднялась на этаж выше и растворилась в воздушных потоках.
И тогда за рощей послышался дробный звук, похожий на треск мотоцикла, и из-за зеленой кущи вместо стрекозы выскользнул легкий спортивный самолетик. Глаза Саманты сразу загорелись, словно кто-то повернул выключатель. Девочка вспомнила, что у нее в руке сачок, и замахала им — хотела накрыть желтым колпачком огромную стрекозу.
А тем временем самолет опускался, и по траве уже пошли зеленые волны. Он летел так низко, что были видны блестящие крышки, ручки, разные винтики. Девочка решила, что с самолетом приключилось что-то неладное — он вот-вот выпадет из своей стихии и врежется в землю.
Но шасси благополучно коснулись земли, и самолет, неловко прыгая по кочкам, побежал по лужку. Его дробный грохот заглушил птиц и кузнечиков. Наконец он остановился, замер. Только крылья слегка покачивались.
Появление самолета нарушило привычный ход жизни луга. Цветы перестали пахнуть медом, а влажная трава утратила соленый дух морской воды. Все поглотил резкий запах бензина.
На крыло самолета из кабины выбрался худой парень в кепке с прозрачным целлофановым козырьком. Он осмотрелся, ладонью провел по лицу и тут заметил девочку.
— Хелло, герл! — крикнул он.
— Хелло! — Саманта рукой помахала незнакомцу.
Она сделала несколько шагов в сторону самолета и смогла получше рассмотреть пилота. Он был молод — почти мальчик, — но под нижней губой у него, как приклеенная, росла жидкая бородка.
— Я заблудился, — сказал парень и потрогал бороду.
— Разве в небе можно заблудиться? — удивилась девочка. — Ведь сверху все-все видно.
— Это так. Только на земле не написаны названия мест, — усмехнулся парень.
— Но у тебя есть карта!
— Я не смотрел на карту. Я гнался за рыжим! — ответил он и спрыгнул на землю. В красных кедах он напоминал девочке гуся… с бородой.
— За каким рыжим? — заинтересовалась девочка. — Он бежал по земле, а ты гнался по небу?
— Нет! Я воображал, что гонюсь за ним! И со злости не заметил, куда залетел. У меня кончается бензин. Где здесь поблизости колонка?
— В двух милях отсюда. — Девочка удивленно рассматривала незнакомца. — Только там самолеты не заправляют.
— За деньги и подводную лодку заправят, — отрезал бородатый.
Сперва парень, свалившийся с неба, заинтересовал девочку. Но его самоуверенность была неприятна ей. И отпала охота помогать ему. Напротив, захотелось чинить всяческие препятствия.
— У нас на колонке работают одни рыжие, — сказала Саманта. — Они не дадут тебе бензин, даже за деньги.
— Откуда они узнают, что я гонялся за рыжим? — воскликнул парень, и голос его сорвался, как бы дал петуха.
— Я им скажу!
Девочка с вызовом посмотрела на бородатого.
Коричневые глаза парня округлились.
— Это почему?
— Потому, что мой лучший друг — рыжий. Мы сидим с ним за одной партой. Дуглас — самый сильный парень в школе.
Девочка повернулась на пятке и зашагала прочь, размахивая сачком. Сачок ловил ветер и раздувался.
И тогда парень в кепке с целлофановым козырьком вскочил на крыло своего самолета и закричал вслед девочке:
— Этот рыжий на моих глазах обнимал мою сестру за плечи! У него и лицо рыжее — все в веснушках, и руки рыжие.
— Ей это не понравилось? — заинтересовалась девочка.
— В том-то и дело, что понравилось! А тебе бы понравилось?!
— Не знаю, — призналась девочка. — Может быть, она любит его?
Она произнесла эти слова и покраснела… И отвернулась, чтобы он не видел, как она покраснела. А парень закричал:
— Да! Да! Любит! Но она не должна любить такого рыжего!
Некоторое время девочка молчала, думала, как бы покрепче ответить. И, глядя через плечо, крикнула с вызовом:
— А может быть, я тоже когда-нибудь полюблю рыжего Дуга!
И тут парень взорвался.
— Все девчонки дуры! — закричал он. — Все девчонки не знают, что делают. Мне не нужна твоя колонка! Мне не нужен твой бензин. Долечу как-нибудь так! — И вдруг: — Как тебя зовут?
— Саманта! — ответила девочка.
— Я запомню твое имя! Я навсегда запомню твое имя, — закричал парень. — А меня зовут Руди. Рудольф Битеринг.
Девочка так и не поняла, зачем этот Рудольф Битеринг собирается навсегда запомнить ее имя. Чтобы гоняться и за ней по небу до тех пор, пока не кончится бензин?
А Руди уже нырнул в кабину, с шумом задвинул прозрачный плексигласовый колпак. Затрещал мотор. Завертелся пропеллер. И самолетик, переваливаясь с боку на бок, как бы нехотя побежал по неровному полю. А потом незаметно отделился от земли и по невидимой лестнице стал взбираться в небо.
Он исчез, как до него исчезла стрекоза, — растворился в солнечных лучах.
И в это время со стороны городка потянулся странный, тревожный вой, словно множество сирен старались перекричать друг друга.
«Пожар? — подумала Саманта. — А может быть, другое бедствие?»
Девочка потерла заживающую коленку и побежала в сторону дома.
«Русские летят»
Когда усталая, в пыльных кедах Саманта вошла в город, никакого пожара не было, но город был пуст. Он был пуст, как бывает ночью, когда на улицах нет прохожих, а по мостовой не мчатся машины. Но если город уснул, то почему не горят фонари, а высоко в небе стоит солнце? Может быть, произошла ошибка, путаница: испортились сразу все часы, переменились программы телевидения, и люди уснули, приняв день за ночь?
Саманта шла, прижимаясь к стенам домов, чтобы быть незаметной. Ее охватил страх. Страх обычно приходит в темноте — сегодня ей стало страшно при свете дня. Она боялась, сама не зная чего. Пустоты?
Так девочка прошла еще два квартала и вдруг подумала: наверное, пока она ловила стрекоз, случилась какая-то беда и все жители покинули дома и умчались прочь из родного города. А как же папа и мама? Они наверняка остались дома и ждут ее, что бы ни произошло. Только бы дойти до дома, только бы дойти…
Саманта шла, вернее, кралась по пустому городу, и страх все сильнее овладевал ею. Чтобы отвлечься, она стала читать вывески, самые привычные: «Банк», «Бар», «Аптека»… Но они существуют для людей, а если некому заходить в банк, идти к ленчу в бар и спешить за лекарствами в аптеку, то все теряет смысл. И жизнь в пустом городе тоже теряет смысл.
И вдруг раздался свист. Девочка остановилась. Рядом приоткрылась дверь, оттуда высунулась рука и мгновенно втянула Саманту в подъезд. Дверь захлопнулась.
— Это я, — послышался в темноте приглушенный голос, но Саманта не узнала его, потому что, когда говорят шепотом, все голоса становятся похожими.
Зато она почувствовала знакомый, аппетитный запах свежих хамбургеров — булочек с вложенными в них котлетами. У нее потекли слюнки, и она узнала Дуга. После школы он разносил по городу хамбургеры — подрабатывал.
— Это ты, Дуг? — спросила Саманта.
— Это я, Саманта. На, поешь! — Маленький продавец булочек с котлетами вложил в руку девочке хамбургер.
— У меня нет с собой денег, — призналась Саманта.
— Ничего, — отозвался мальчик. — Ешь так! Бери!
— Я от страха забыла про голод, — призналась девочка и с удовольствием принялась есть хрустящую булочку с ароматной котлетой. — Скажи, Дуг, что здесь происходит?
— Взрослые играют в войну. Они объявили: «Русские летят» — и стали всех загонять в атомные убежища.
— Что этим русским надо? — вздохнула девочка.
— Не знаю, — признался Дуг. — У меня дядя ушел на войну, только не с русскими, а с вьетнамцами. Он был в командос. Дядя не вернулся. Но нам прислали его зеленый берет. И никто не победил.
— Но если война, кто-то должен победить?
— Лучше не воевать, — задумчиво произнес Дуг. — У дяди остались три дочки, мои кузины. Они не виноваты, что кто-то хотел воевать. Им живется плохо. Так плохо, словно их победили!
Дуг замолчал. И Саманта молчала. Ей было горько, словно не у Дуга, а у нее были три кузины и у них теперь вместо отца зеленый берет командос.
Ребята притихли и стали наблюдать за улицей в щелку приоткрытой двери. По камням прыгали воробышки, словно состязались в беге в мешке. В поле зрения показался человек в инвалидном кресле-каталке. Он с независимым видом катил по самой середине мостовой.
— Смотри, старый солдат Ральф! — воскликнул Дуг.
— Он не боится войны, — отозвалась Саманта.
— Тем более что война не настоящая, — усмехнулся Дуг.
— Он и настоящей не боится. Давай позовем его. — И, не дожидаясь согласия своего товарища, Саманта распахнула дверь и крикнула: — Мистер Ральф! Подгребайте к нам.
Кресло на колесах остановилось, сделало крутой поворот и оказалось рядом с детьми.
— О! Сэми! — воскликнул Ральф. — И ты, Дуг! Хорошая подобралась компания. Играете в войну?
— Весь город играет. А мы спрятались.
— От войны не спрячешься.
…Ральф был одет в неизменную, изрядно поношенную куртку. На голове лихо сидела военная фуражка. Он казался молодым, но его короткая щетина-борода отливала серебром. Словно он намылился, а побриться забыл. У него не было ног. Вернее, они были, но не действовали.
«Ноги мне заменили на войне, — горько усмехаясь, обычно говорил он. — Взяли крепкие, а вернули бывшие в употреблении, неподвижные».
Когда ему говорили: «Вы рано поседели!» — он отвечал: «Потому что поздно поумнел».
Он действительно на всю округу слыл мудрецом.
Но дети любили его не за мудрость, а за то, что он рассказывал сказки и дружил с ребятами на равных. Это взрослым людям редко удается.
Саманта внимательно посмотрела в глаза мистера Ральфа и спросила:
— Почему никто не хочет войны и все готовятся к войне?
Старый солдат не спеша раскурил свою трубку, которую ему на Эльбе подарил русский друг Иван, и задумчиво воскликнул:
— Война! Война! Я помню, как было страшно, когда я не узнал лес. Вчера это был прекрасный лес. А на другой день после обстрела лес стал калекой. Сломанные деревья, обгоревшие ветви, корни, черными спрутами застывшие над головой. Онемели птицы. Ослепли цветы.
— А люди? — спросила Саманта.
— Люди — как лес, — ответил старый солдат. — Я дерево из того леса.
Мистер Ральф любил рассуждать и каждый раз приходил к неожиданному выводу.
— Человек, если делает добро другому, непременно хочет, чтобы об этом знали все. Люди тщеславны. А вы, друзья мои, слыхали притчу о солдатской фляге? — спросил он и, не дожидаясь ответа, стал рассказывать: — Семеро солдат томились от жажды. И была у одного из них фляга с тремя глотками воды. Он пустил флягу по кругу. И все подносили флягу ко рту. Но когда фляга вернулась к хозяину, оказалось, что вода не тронута. Каждый хотел уступить эти три бесценных глотка товарищу… Настанет время, когда старая солдатская фляга пойдет по всему миру. И вернется нетронутой. Вот тогда и настанет вечный мир… Эй, Сэми! Как поживает твоя собака? Не принесла щенков? Я куплю у тебя щенка.
— Мистер Ральф, я подарю вам щенка.
— Дарить собаку нельзя. Я дам тебе доллар, а ты отсчитаешь мне пятьдесят центов сдачи. У тебя найдется пятьдесят центов?
Четыре ступеньки
Я вглядываюсь в даль и вижу деревянное крылечко Самантиного дома. Сюда долетают ветры с залива Мэн и веет прохладой от Великих озер, а рядом шумят сосны, словно рассказывают, что когда-то на этом месте стоял вигвам индейцев, горел костер и дымок, словно по винтовой лестнице, поднимался высоко в небо.
А рядом с первой ступенькой, совсем близко, растет невысокая елочка. Раз в году, зимней ночью, Санта-Клаус наряжает ее и кладет прямо на снег рождественский подарок.
Я вглядываюсь и вижу: на крыльце появился Артур — отец Саманты. Он высоченный, как баскетболист, и нога у него будь здоров. Глаза у папы глубоко посажены, и кажется, что он щурится, словно от солнца. Черты лица крупные, грубоватые и располагающие. Ветер, тот, что дует с залива Мэн, растрепал ему волосы, и на макушке появилось два мальчишечьих вихра. И пала старательно приглаживает их, но ничего не получается: они как на пружинках. Но, кроме вихров, в папе сохранилось еще что-то от мальчишки. Саманта это чувствует, и ей легко находить с папой общий язык. Временами он кажется ей очень, очень, очень высоким мальчишкой. А для других папа — джентльмен, степенный преподаватель Боудон-колледжа. Мистер Артур Смит.
Когда папа бывает строг, Саманте кажется, что он играет в строгого. Она улыбается, а папа сердится.
Папа постоял на крылечке. Потом по-спортивному развел руки в стороны и глубоко вздохнул. Он повторил это несколько раз, затем спустился и сел на вторую ступеньку.
— Посмотрим, что пишут в газетах, — сказал он и, как парус, развернул свежую газету.
И тут появилась мама — Джейн. Она на целую голову ниже папы. С ее коротко постриженными волосами ветер ничего не может поделать. Мама очень аккуратная и, прежде чем сесть, долго поправляет юбку. Она улыбается — сдержанно, с достоинством, истинная хозяйка дома. Весь вид ее говорит: мы должны поступать разумно.
— А где Сэми? — спрашивает мама.
— Я здесь!
Саманта выбегает на крыльцо, осматривается, и на лице ее появляется та неповторимая, заразительная улыбка, которая все время стоит у меня перед глазами.
Вся семья в сборе.
— Будем фотографироваться? — спрашивает Саманта. — Семейная фотография? Папа, опусти газету. А где фотограф?
Этот фотограф — я. Я смотрю сквозь время и пространство, отыскиваю маленький городок на севере Соединенных Штатов, дом на окраине, крылечко с четырьмя ступеньками. Моя мысль, вернее, мое чувство напряженно работает: ведь я должен запечатлеть не на пленку, а в своей памяти маленькую, обыкновенную, типичную американскую семью. Но ей суждено стать необыкновенной и нетипичной благодаря девочке, которая больше всего любит собак и ловко прыгает через резинку.
И еще мне известно, что она была великой фантазеркой.
Каждое утро Саманта распахивала дверь, раз, два, три, четыре — сбегала вниз по ступенькам и — в школу. В ней было столько энергии, что даже когда она не опаздывала, все равно бежала или шла вприпрыжку. За углом она махала рукой своему соседу — старому солдату Ральфу; он уже выехал на своей каталке и принимает парад идущих в школу.
— Эй, подруга, поторапливайся! — кричал он и тоже махал рукой.
А через два квартала с постоянством старого солдата Ральфа на углу стоял Дуг.
Каждый раз, встречая Саманту, он говорил:
— Какое совпадение! Мы снова случайно встретились!
Но Саманта знала — никаких случайностей не было. Ее верный друг всегда приходил пораньше и ждал ее. И дальше они шли вместе. А когда она опаздывала, он опаздывал с ней. За компанию.
— А знаешь, Сэми, мой дед был ковбоем, — рассказывал Дуг, шагая рядом и размахивая сумкой. — Ты думаешь, он скакал на необъезженном мустанге и стрелял сразу из двух пистолетов шестого калибра? Это только в кино ковбои похожи на веселых разбойников. Деду в то время было столько лет, сколько нам. И чтобы сесть на лошадь, он подводил ее к тумбе… Однажды в прериях его застигла страшная буря. Сперва полил дождь, а потом с неба посыпался град величиной с голубиное яйцо. А вокруг — ни жилья, ни деревца. Мой дед упал на землю, свернулся в комочек и стал ждать своей судьбы. И его бы прибило градом! Но одна корова подошла к нему, и он очутился под живой крышей — корова приняла на себя все удары града. Она спасала маленького ковбоя.
— Я знаю, коровы добрые. После школы я поступлю к папе в колледж, а потом буду лечить коров, — сказала Саманта.
— А в Мэриленде в одном городе при пожарной части жила корова. Она приносила пожарным удачу…
О! Он знал столько увлекательных историй, этот Дуг!
Черный ящик
В этот вечер Саманта рано сделала уроки и прилегла на любимый диван, у которого, кстати, было еще одно достоинство: напротив стоял телевизор — «черный ящик», как называл его папа.
Саманта потянулась к телевизору, раздался щелчок, и на экране появился ее старый знакомый — маленький инопланетянин Ити. У него большой рот и выпуклые глаза, что делало странного Ити похожим на лягушонка. Но он не имел к лягушкам никакого отношения — он был сам по себе, лягушки сами по себе.
Он выделывал разные трюки и развлекал Саманту. Он не хотел никого смешить, но у него все получалось смешно.
В конце передачи Ити — житель неизвестной сказочной планеты — улыбнулся, помахал рукой. И Саманта тоже улыбнулась и тоже помахала рукой…
И тогда началась война. Пляшущее пламя охватило экран телевизора, раздался грохот и вой. И в дыму, как призраки, возникали фигуры в комбинезонах, забрызганных темными пятнами камуфляжа Казалось, это было не обмундирование, а собственная шкура — пятнистая и шершавая. В глазах солдат застыла яростная пустота — они ничего не видели, шли напролом, вслепую, не разбирая дороги. Рты перекошены в крике. От солдат пахло дымом и огнем. Девочка почувствовала этот запах.
Маленький смешной человечек затерялся в памяти, а его голос замер в реве солдат, которые тоже казались выходцами с другой планеты, только не с доброй и занятной, а с чужой и дикой.
Они шли прямо на Саманту, наставив на нее черные глазки автоматов. Девочка глубже вдавилась в спинку старого дивана, словно отступила под натиском солдат-чудовищ.
С ревом промчались самолеты. И с холодным гулом завыли бомбы. Вой нарастал, вырывался из телевизора, и девочке казалось, что бомбы приближаются, что они пробьют крышу, второй этаж, потолок и взорвутся в комнате с зеленым ковром.
Саманта втянула в плечи голову и закрыла глаза.
А когда снова открыла, то увидела танки. Они ползли тяжелой, грохочущей лавиной. Длинные стволы орудий мерно покачивались. Танки тоже надвигались на Саманту. Они становились все больше, от их грохота гудела голова. Он уже заполнил всю комнату, и девочка морщилась от едкого запаха пережженной солярки, похожего на запах походного примуса. От железной поступи танков в буфете звенела посуда, стенные часы раскачивались вместе с маятником. Погасла люстра, скисло молоко… Лицо обжигало пламя… Еще мгновение — и танки разобьют стекло телевизора и ввалятся в комнату, все круша и ломая, оставляя на зеленом ковре глубокие рубчатые следы.
— Мама! — вырвалось у девочки. Но она не услышала собственного голоса. — Мама! — Призыв о помощи так и остался на губах.
И тут Саманте, моей маленькой умной Саманте пришла спасительная мысль. Преодолевая страх, заслоняясь рукой от танков, девочка соскользнула с дивана и нащупала выключатель. Раздался щелчок, и сразу не стало танков, утих грохот, перестало пахнуть дымом — экран телевизора погас. В комнате установилась тишина. Девочка провела тыльной стороной руки по лбу и облегченно вздохнула.
Она опустилась на диван и некоторое время сидела с закрытыми глазами. Девочка тяжело дышала. Лицо ее горело. Исчезли веснушки, словно она пробежала сквозь огонь.
«Неужели не существует выключатель, который может навсегда выключить атомные заряды, двигатели подводных лодок и летающих крепостей, сделает безобидными снаряды, остановит танки?.. — думала Саманта. — Может быть, можно найти такой прекрасный выключатель, который выключит войну, как только что выключил телевизор?!»
Погасший экран был похож на окно дома, в котором хозяева погасили свет и легли спать… А еще экран был похож на выпуклое голубоватое небо, созданное для птиц и облаков, для радуги и фейерверков. И для бумажного змея с большим хвостом и смешной рожицей.
…Змей летел над невысоким городом, он скользил рядом с коньками крыш, задевал хвостом за телевизионные антенны. Порой опускался и заглядывал в окна верхних этажей. В какой-то момент он зацепился за провод, повис вверх ногами и заглянул в окно Саманты.
— Здравствуй, Саманта.
— Здравствуй. Почему ты стоишь на голове?
— Потому, что у меня нет ничего, кроме головы. Еще я могу стоять на подбородке, но для этого мне нужно отцепиться. Ой, подул ветер. Прощай!
Смешная рожица исчезла в окне. Как птица, которая сядет на подоконник и неожиданно улетит.
И вдруг Саманта увидела бумажного змея. Он летел над домом напротив и был охвачен пламенем. Вместо хвоста за ним, как за горящим самолетом, тянулся шлейф черного дыма. А смешную рожицу исказила боль.
На крыше стоял человечек с другой планеты и качал головой.
И Саманта подумала, что кто-то опять включил войну.
Она открыла глаза. В комнате было темно, а сама она лежала на диване, зажав коленками озябшие руки. Папа и мама еще не пришли.
Девочка вздохнула и снова уснула.
Папа бесшумно вошел в комнату и остановился перед спящей дочерью. Он смотрел на загорелое плечо, с которого сползло одеяло, на прядку волос, которая упала на лоб, на густые длинные реснички, веснушки, похожие на семечки березы. Саманта лежала на боку, маленькая, хрупкая, нежная, а он стоял над ней, как великан — рослый, плечистый, большеногий. Он был вечным стражем, который охранял дочь от тревог и напастей.
А может быть, он пытался узнать тайны Самантиных снов? И его любящий, пытливый взгляд проникал в сплетение ресничек и видел то, что видит спящая дочь?
В последнее время папа был насторожен. Он чувствовал, что тревожный взрослый мир все глубже проникает в сознание Саманты. Она стала задумчивей. В доме реже слышался смех, реже звучала забавная песенка «Чат-тануга-чу-чу». Как помочь дочери преодолеть недетские мысли, как уберечь ее от тревог мира? Надо будет увезти ее летом на Великие озера!
— Арт, — послышалось за его плечом.
Папа оглянулся. В дверях стояла Джейн.
— Пора спать, Арт!
— Да, да, — пробормотал папа. — Она призналась мне — она боится, что следующий день будет последним днем Земли.
Он натянул одеяло на раскрытое плечо дочери и на цыпочках пошел прочь.
И вдруг Саманта вскрикнула, между ровными бровями на мгновение запала складочка, губы сжались.
Папа вернулся и большой рукой провел по мягким волосам Саманты.
Письмо президенту
Четыре ступеньки Самантиного дома вели в удивительный мир, где сосны шумели, как море, и горько пахло еловыми шишками. Белки, как птицы, перелетали с одной ветки на другую, а дятлы — неутомимые плотники — стучали клювами-топориками по гулким стволам. Когда начиналась гроза, молнии вспыхивали электрическим светом, словно суетливый фотограф делал снимки и вспышкой блица освещал темный мир.
Эти четыре ступеньки вели то в глубокие снежные сугробы, то в ворох опавших листьев, то к ручьям весеннего снеготава. Саманте казалось, что ее дом постоянно движется, а четыре ступеньки — ступеньки вагона, ночью мчащегося по разным странам. Как было бы скучно, если бы дом стоял на одном месте!
Нет, это не дом, это наша планета в постоянном движении, и все люди — путешественники.
И однажды Саманта подумала: поезд может остановиться. Кто-то рванет на себя красную ручку стоп-крана — и движение кончится.
Эта мысль все чаще и чаще посещала девочку. Особенно ночью.
Саманта лежала с открытыми глазами и думала: неужели на целой планете не найдется человека, который бы знал дорогу к миру. Пусть придет такой человек. Пусть придет поскорей, пока не поздно.
Я представляю себе Саманту среди ночи.
Саманта проснулась и почувствовала, что не хочет спать. Обычно утром она любила поваляться хоть минутку, а сейчас прилив бодрости поднял ее, и она уже собралась соскочить с постели и бежать мыться, чистить зубы. Но ее насторожила тишина — за стенкой не слышно было тяжелых папиных шагов, не звучал мамин голос. Саманта села, свесила босые ноги и прислушалась.
С улицы долетело три глухих удара колокола — городские часы пробили время. Три часа? Саманта удивилась. В ее памяти всплыли стихи:
Час дневной — болтун.
Час ночной — молчун.
Утренний — разговорчивый,
Вечерний — несговорчивый.
«Я заблудилась во времени, — решила девочка. — Думала, что наступило утро, а оказалось — глухая ночь». Ею овладела невнятная тревога. Над домом с грохотом, как по рельсам, промчался самолет.
Саманта соскочила на пол и подошла к окну. Ночь была туманной. Не видно было ни звезд, ни неба, ни голубоватых крон сосен.
Час ночной действительно молчун — не с кем поговорить, все спят. Но зато хорошо думать, хорошо разговаривать самой с собой.
И тут тревога стала проявляться, как проявляются дома, деревья, небо, когда ночной туман рассеивается и наступает рассвет. Саманта вспомнила, как русский танк едва не разбил стекло телевизора и не ввалился в дом. Вспомнила искаженную рожицу бумажного змея и черный дым вместо хвоста… Стало страшно, захотелось крикнуть. Но у Саманты хватило сил сдержать крик. Она скрестила на груди руки, обняла себя за плечи и, как лунатик, стала ходить по комнате. И думать.
И вдруг девочку обожгла мысль, которая последнее время преследовала ее. Может быть, эта ночь последняя. Может быть, именно сейчас случится страшное, непоправимое: кто-то рванет красную ручку тормоза — поезд остановится, жизнь на Земле замрет. И уже не будет разговорчивого утра, болтливого дня, несговорчивого вечера… Почему русские хотят завоевать весь мир, хотят завоевать Америку?
Почему? Почему? Почему?
В сознании девочки произошло просветление. Она совершенно четко поняла, кому надо задать этот страшный, неразрешимый вопрос: почему? Саманта решительно подошла к столу. Зажгла свет. Вырвала из тетрадки листок, достала ручку. Села на краешек стула и вывела первые слова: «Мистер советский Президент…»
Строка полилась за строкой:
«Мне 10 лет. Я обеспокоена, будет ли война… Вы за войну или нет? Если вы против, пожалуйста, напишите, как вы собираетесь не допустить войны».
Саманта остановилась. Она тяжело дышала, словно не писала, а совершила большую пробежку. Но задерживаться было нельзя, каждое мгновение это могло произойти, и она, крепче сжав ручку, вывела на бумаге самый страшный вопрос: «Почему вы хотите завоевать весь мир или по крайней мере Соединенные Штаты?»
Она так погрузилась в свою трудную работу, что не заметила, как дверь отворилась и порог комнаты переступил папа, а за ним, кутаясь в халатик, маленькими шажками бесшумно вошла мама. Они встали за ее спиной. И не дыша следили за каждым словом, выходившим из-под ее пера. Только когда Саманта поставила точку и отложила ручку — почувствовала, что не одна в комнате, и оглянулась.
— Ты правильно поступила, дочь, — сказал папа. — Хотя неизвестно, чем это кончится.
— Не слишком ли опрометчиво? — спросила мама. — Впрочем, скорее всего, ты не дождешься ответа. Но пусть в Москве по крайней мере знают, что даже наши дети не хотят войны…
— Хорошо, что вы здесь, — тихо произнесла Саманта. — Хорошо, что вы знаете. Я завтра отправлю письмо. Если русский президент честный человек, он ответит, он напишет правду.
Я представляю себе раннее утро в маленьком американском городке, когда еще слышны голоса птиц, а вместо резкого запаха бензина и асфальта еще пахнет свежей травой и тополиной смолой. И городские люди на мгновение вспоминают, что существует небо, солнце, трава, а ветер возникает не от мчащихся машин, а от дыхания Великих озер.
Я вижу Саманту, мою дорогую Сэми, сбегающую по ступенькам крыльца, раз, два, три, четыре — до меня долетает стук ее каблучков.
На плече сумка с книжками. В руке голубой конверт. В конверте не просто листок бумаги, сложенный вчетверо, в нем — все ее надежды, начало какой-то очень важной, серьезной связи. Придет ли ответ? Или связь оборвется, как обрываются провода-паутинки в осеннем лесу?
На углу Саманту поджидал Дуг.
— Понимаешь, я совершенно случайно… — начал было мальчик, но Саманта оборвала его:
— Да, да, я знаю, ты совершенно случайно очутился здесь. Я очень хорошо знаю это, Дуг! — Саманта улыбнулась, а потом лицо ее стало серьезным, и она обратилась к другу как к официальному лицу: — Дуглас Хилл! Ты умеешь хранить тайны?
— Ты же знаешь, Сэми: я — могила!
— И ты можешь дать клятву…
— Клянусь! — поспешно отозвался мальчик, боясь, что Саманта раздумает посвящать его в свою тайну.
Саманта приблизилась к Дугу и на одном дыхании сказала:
— Сегодня ночью я написала письмо русскому президенту. Если ты засмеешься, я повернусь и уйду.
Дуг не засмеялся. Он только смотрел на Саманту веселыми глазами, и девочка почувствовала, что ему очень хочется засмеяться.
— Почему твои глаза смеются? — строго спросила она.
— Потому что я вспомнил про бродягу, который решил жениться на английской королеве. «Половина дела сделана, — заявил он дружкам. — Я согласен. Осталось уговорить английскую королеву».
Саманта закусила нижнюю губу и сухо спросила:
— Какое отношение твоя дурацкая история имеет к этому письму? — Девочка подняла над головой конверт.
— О чем ты просишь русского президента? — вместо ответа поинтересовался Дуг, и его глаза перестали смеяться.
— Я ни о чем не прошу. Я спрашиваю его: за войну он или нет? Я видела в газете портрет русского президента. У него вполне человечные глаза.
— Но он может не ответить тебе.
Некоторое время девочка молчала. Потом вскинула голову и сказала:
— Не верить всегда проще, чем поверить.
Повернулась и застучала каблучками.
— Саманта, куда ты?
— В почтовую контору.
— Я с тобой! — Дуг сорвался с места и побежал за подружкой.
В конторе не было посетителей, и, сидя за барьером, девушка в больших очках увлеченно рассматривала журнал «Вог» — изучала новые фасоны. Увидев Саманту, девушка кивнула ей и спросила:
— Что у тебя?
— Письмо.
— Куда отправляешь?
— В Москву! — ответила Саманта и выжидательно посмотрела на девушку.
— В Москву? Это в нашем штате?
— Да нет же! — воскликнула Саманта.
— Еще Москва есть в Канзасе. Я сейчас посмотрю справочник. — Девушка раскрыла потрепанную книгу и стала называть штаты, в которых есть населенный пункт с названием Москва: — Айдахо, Охайо, Теннесси… Есть еще в Пенсильвании…
— Ей нужна другая Москва. Русская! — решительно сказал Дуг.
— Русская? — девушка удивленно посмотрела на Саманту. — Да, да, вспомнила! У русских тоже есть Москва. Это будет стоить сорок четыре цента! У тебя там родные?
Саманта покачала головой.
— Кому же ты пишешь… в Москву?
— Президенту! — за Саманту ответил Дуг.
Девушка от удивления даже сняла очки и посмотрела на Саманту так, словно увидела впервые.
— Президенту?! Однажды мой дедушка написал письмо губернатору штата, но ответа не получил.
— Я тоже, может быть, не получу, — сказала Саманта.
— Наверное. Лучше бы купила мороженого. Только деньги бросаешь на ветер. Ну, давай письмо.
Саманта протянула голубой конверт, девушка наклеила марку, поставила жирный штемпель и отсчитала сдачу с доллара.
Когда Саманта ушла, девушка еще долго смотрела ей вслед. А потом вздохнула и сама себе сказала-подумала вслух:
— Иногда выигрывают по автобусному билету. Вдруг и она выиграет?
Солнце с белыми лучами
Старый солдат Ральф рассказывал сказки. У него были любимые сказки, которые он рассказывал по нескольку раз. Но они не надоедали слушателям.
Его сказки отличались тем, что обычно в сказках речь шла о минувших временах, старый же солдат обращался к будущему. Он был скорее фантаст, чем сказочник.
— История эта произойдет лет через сто, а может быть, через двести. Дети, вроде вас с Дугом, прибегут однажды домой в страшном возбуждении и, перебивая друг друга, станут рассказывать матери:
— Мама, мы нашли странный цветок!
— Он растет за домом, около клена с красными листьями.
— Мы не знаем его названия. Белое колесико с желтой сердцевинкой.
— Вовсе нет! Он похож на маленькое солнце с белыми лучами. Ты не знаешь, что это за цветок?
Они все еще не могли отдышаться, а замолчать тоже не могли, им хотелось поскорей все высказать маме.
— Он пахнет корицей.
— Вовсе нет! Он пахнет солнцем.
— Солнцем? — Мама подняла брови, и глаза ее заблестели. — Я не знаю, как пахнет солнце. Разве можно понюхать солнце?
— Если наклониться пониже, можно. И на носу остается желтая пыльца. Смотри!