Роман Злотников, Игорь Гринчевский

Американец. Путь на Север

© Злотников Р., Гринчевский И., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

* * *

Часть 1

«Гремевшие в истории державы»[1]

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, утро

Проснулся Алексей сам, без сигнала будильника, и некоторое время, глядя на залитый ярким солнечным светом паркет, гадал, что же приключилось. Версий было две: либо он все же забыл вчера поставить будильник, либо спал так крепко, что безбожно его игнорировал.

«В любом случае краснеть перед дедом придется! – успел уныло подумать он. – Да почему ж я все порчу-то! И накануне почему-то ухитрился с Леночкой поссориться! И где? На праздновании четырехсотлетия династии Романовых, чуть ли не в присутствии самого императора! А ведь хотел романтический ужин при свечах устроить… И нашел, из-за чего скандал устраивать, придурок! Про предков его она не так сказала, видите ли!»

«Так, а который все же час?» – подумал он и обвел взглядом спальню. Искать пришлось тщательно, спальня была не его, а дедова. Как и вся квартира, впрочем. Именно здесь он вчера и планировал устроить романтический ужин. А где ж еще? Квартира деда располагалась на Миллионной, и идти от Зимнего было буквально два шага!

Сюда же он и приплелся после окончательного, как ему казалось, разрыва с Леночкой. Жизнь выглядела лишенной всякого смысла, и он позвонил деду. Тот всегда был для Алексея несокрушимой скалой, опорой мироздания, командам которого послушна сама реальность. И дед не подвел ожиданий внука. Примчался, выслушал, велел не раскисать, а, напротив, быть готовым завтра идти на штурм. Просить у любимой прощения раз за разом, пока не простит. А главное – планировать разговор, вести его самому, а не оставлять на волю случая. А потом снова восхищаться Леночкой и снова просить прощения.

Дав такой наказ, дед собрался уходить по своим делам, но вдруг напоследок, немного помявшись, извлек из потайного сейфа невзрачную и потрепанную общую тетрадь. И велел внуку почитать перед встречей. Мол, родом гордишься? С любимой из-за этого поругался? Ну, так вот тебе мемуары твоего прапрадеда, основателя рода Воронцовых, легендарного Американца. Читай и знай, чем роду реально гордиться стоит, а что так, мелочь неважная…

Уже в дверях дед снова повторил, что мемуары подлинные, он сам давно, еще в детстве, в самой середине сороковых, лично видел, как Американец в этой тетрадке писал. Только вот читать эту тетрадку положено лишь членам рода. Да и то – не всем.

И ушел, напутствовав: читай, мол, Леша, да не засиживайся!

Алексей так и сделал. И удивился, потому что мемуары прапрадед отчего-то писал в виде какого-то фантастического романа. Мол, он пришелец из альтернативной реальности. Так и начал: «Зовут меня Юрий Воронцов, и хотя я известен как автор нескольких фантастических рассказов, то, что я пишу дальше, самая что ни на есть чистая правда. Родился я в 1976 году…»

Дальше книга повествовала о юности Американца, якобы прошедшей в вымышленном мире альтернативной реальности. Как он рос, как изучал химию и энергетику, как влюблялся и разочаровывался. Как постепенно стал настоящим «фанатом» всего американского – от учебников и фильмов, до образа жизни. И как, приехав в Америку по делам, перенесся в результате какого-то природного катаклизма из Нью-Йорка 2001 года в Нью-Йорк года 1895-го.

А затем начиналось, судя по всему, описание реальной биографии Американца, хоть и с деталями, мало кому известными. Пропускной пункт на острове Эллис, больше напоминающий современнику концлагерь, получение гражданства, быт нищего эмигранта, занимающегося электрификацией железной дороги Балтимор – Огайо, влюбленность в Мэри Мэйсон, дочку владельца строительного треста, и демонстрация своих умений руководству компании. В результате – пост помощника Ганса Манхарта, главного инженера строительства, и трудный путь наверх… И крах, полный крах «буквально в пяти минутах от успеха».

Фредди Морган, соискатель руки Мэри и ее дальний родственник, не только устроил пожар, в котором погибло изобретение Американца и его друг Виктор Суворов, но и сумел присвоить изобретение Американца. Мало этого, он убедил окружающих, что это Воронцов – подлец, пытавшийся присвоить изобретение Фредди. Все отвернулись от Юрия, родня Мэри отказала ему от дома, а сама девушка обручилась с Морганом.

Шок был убийственным, но, будто этого мало, Том О’Брайен, лидер банды громил-ирландцев, которому поручили выставить Воронцова из города, намяв ему напоследок бока, самочинно решил «немного расширить задание» и попытался повесить Американца, выдав это за самоубийство.

Предок сумел вырваться от них, но принял решение научиться навыкам самообороны. В Нью-Йорке, «столице эмигрантов», он начал новую жизнь. Вместе с аптекарем Тедом Джонсоном он создал партнерство, запатентовавшее и производящее стрептоцид и мази на его основе.

Вернее, не только производящее, но и вовсю применяющее по всему городу. В их бизнес были вовлечены представители всех беднейших кварталов многонационального Нью-Йорка – негры, китайцы, евреи и многие другие. Американец нашел себе новую любовь, а со старым китайцем Фань Вэем почти подружился.

Параллельно, исполняя данное себе самому обещание, он учился стрелять. Тут ему невероятно повезло, его учителем оказался ганфайтер Генри Хамбл, один из лучших, наверное, стрелков того времени.

Все это было изложено так захватывающе, что Алексей читал до четырех часов утра, практически не отрываясь. События, описанные в тетради, заканчивались на том, что Фредди Морган, испугавшись того, как замечательно Воронцов выучился стрелять, заподозрил его в попытках отомстить. И, пытаясь упредить, снова натравил на него ирландских громил. Однако Воронцов и Генри Хамбл при неожиданной поддержке Фань Вэя и еще нескольких бойцов-китайцев сумели уцелеть. Впоследствии, поскольку полиция обвинила в побоище именно их, Юрию и Генри пришлось податься в бега. Генри отправился куда-то на запад континента, а Воронцов был вынужден тайно покинуть страну своей мечты.

Суденышко, на котором он плыл, направлялось на Крит, поэтому его партнер Тэд Джонсон напоследок попросил Юрия заодно поискать на Крите Сарочку, сестру его жены Розы[2].

Да, чтиво было увлекательное, вот только дед велел не зачитываться, чтобы Леночку с самого утра искать. А Алексей так зачитался, что, похоже, будильника не услышал.

В этот момент безуспешно разыскиваемый им будильник, поставленный на половину десятого утра, весело затрещал. Оказывается, Алексей проснулся раньше времени!

Мимоходом подивившись чувству бодрости после неполных шести часов сна, Алексей вскочил и приступил к выполнению заветов деда. Завтрак, гигиена и сборы – все уложилось в полчаса. До Университетской набережной, где располагался филфак, идти было недалеко, так что такси Алексей решил не заказывать. А вот букет приобрел. Вдохновленный романом Американца, он купил в цветочном на углу огромный букет белых роз. Только не семнадцать, разумеется, а девятнадцать – по возрасту Леночки. И потом поспешил, улыбаясь понимающе-завистливым взглядам прохожих. Он вдруг поверил, что «все будет хорошо».

К одиннадцати он, полюбовавшись через реку видом Исаакиевского собора, нырнул во внутренний дворик филфака[3]. Теперь оставалось только ждать. Экзамен у Леночки начался в десять, входила она в числе первых, но без подготовки никогда не отвечала. Поэтому она должна была довольно скоро выйти сюда. Посидеть во дворике после экзамена было ее ритуалом. Если сдавала на «отлично», то она брала себе в автомате эспрессо и пломбир, если на «хорошо» – кофе по-ирландски и круассан, а на «удовлетворительно» она пока ни разу не сдавала. Так что и приметы не выработала. «И не собираюсь!» – весело говорила она по этому поводу.

Алексей улыбнулся… Сейчас он совершенно не понимал себя «вчерашнего». Нет, ну было бы из-за чего скандал устраивать!

Тут из двери появилась Леночка. Без ничего. Понурая… Подошла к «своей» скамеечке, не глядя по сторонам, присела… Раскрыла сумочку. Достала початую пачку сигарет и зажигалку. Что?! Она ж не курит! Ну… То есть не курила… Раньше…

Лена тем временем с третьей попытки прикурила, потом затянулась и закашлялась. Алексею безумно захотелось уйти отсюда. Он был зол на весь мир! На себя, что довел свою девушку до такого. На Лену, что она вдруг стала курить. На этот ненужный теперь букет… В порыве гнева он чуть было не выбросил букет в урну!

И тут вдруг явственно услышал дедово вчерашнее: «…Завтра ты с букетом должен к ней поехать да прощение вымаливать, ясно?» – и следом – свое беспомощное: «А вдруг?..»

И уже сам себе твердо ответил словами деда: «А чтобы не было этого «вдруг», ты ошибку сегодняшнюю повторять не должен. Будь готов ко всему. И в первую очередь – признавать неправоту свою да ею восхищаться! Понял?»

И решительно двинулся к своей, да, точно, совершенно точно, именно своей девушке. Ему оставалось шага четыре, когда она вдруг заметила его. Но не обрадовалась, а зло, по-черному, усмехнулась.

Алексей быстро сделал пару широких шагов и неожиданно опустился на колени.

– Леночка, ты прости меня, дурака! – попросил он. – Я полночи не спал, а понял, что ты для меня в этой жизни – все. Не смогу я без тебя!

Тут он неловко замолк. А потом, будто толкнули изнутри, торопливо, не давая ей ответить, продолжил:

– И вообще! Выходи лучше за меня замуж, а?



Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, день

Потом все было хорошо. Не красиво, как в романах, но хорошо. Они прогулялись по набережной до дворца Меншикова, в очередной раз подивились окнам с «лунным стеклом»[4] и двинулись обратно, потом по мосту перешли Неву и сели обедать в каком-то небольшом, но уютном ресторанчике на Невском. Все это время болтали обо всем и ни о чем.

С самого момента ссоры Лена то думала в панике: «Ой, дура я, дура, что ж я натворила, я ж без него не смогу!», – то злилась на него, что он ее, так сильно его любящую, променял на какую-то дутую славу предков. «За них заелся, а на нее плевать!» В этот момент ей овладевала черная злоба, а потом оставалась просто чернота, и все начиналось по кругу…

Теперь же, под влиянием его внимания, его готовности признать свои ошибки и принять ее… И, главное, после его предложения она начала успокаиваться, эти «качели» настроения отпускали ее.

В какой-то момент она вдруг серьезно посмотрела ему в глаза и сказала:

– А знаешь… Я ведь только сейчас сообразила, что наши дети тоже будут Воронцовыми. И я хотела бы, чтобы они тоже гордились своим родом.

Пользуясь тем, что сидели отдельно и никто не мог их видеть, они поцеловались. Потом еще раз. Третий поцелуй затянулся надолго… Алексей уже даже начал прикидывать, где тут искать такси и куда ехать, к деду или к себе, но Леночка вдруг решительно высвободилась из его объятий.

– Знаешь, милый, – сказала она, – мои родители ужасно старомодны. И о том, что их единственная дочурка собралась замуж, они должны узнать от тебя. Так что правильно будет, чтобы ты пришел и попросил моей руки. А если мы тут еще немного засидимся, то кончится тем, что мне придется звонить им с мобильного и рассказывать, что я осталась ночевать неизвестно где…

– Не неизвестно где, а у меня! – попробовал возразить Алексей. И продолжил с надеждой. – И почему «ночевать»? Вечер еще только начался…

Леночка остановила его поцелуем.

– Какой же ты у меня глупый! – сказала она и засмеялась. – Во-первых, если я пойду к тебе, мы не заметим, как ночь начнется. А во-вторых, надо же мне как-то намекнуть им, что стоит приготовить все для парадного обеда. Иначе, милый, твоя теща потом долго на тебя будет дуться!

Впрочем, разошлись они все равно часа через полтора.



Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, день

Вечером, рассказывая про все деду, Алексей криво улыбнулся:

– В романах да фильмах после такого либо на шею вешаются, либо целуются, либо посылают в сердцах… А она знаешь что сделала? Она встала, сигарету выкинула, а потом и говорит:

– Посмотрим еще! На твое поведение…

И пошла себе… А я – за ней. С букетом этим… Иду и не знаю, что сказать… От растерянности и ляпнул, мол, что, «курить ты на двойки будешь?»

– А она?

– А что она? Засмеялась… «Не угадал! – говорит. – Пятерка у меня… Просто кофе не хотелось…» И снова засмеялась… А потом и говорит, мол, раз предложение сделал, то веди в ресторан. И мы пошли… Потом уж разговорились… Нет, ну надо же! Мечтал предложение возле Зимнего сделать, торжественно и красиво! А получилось – наспех, на бегу, на какой-то скамеечке.

Дед улыбнулся.

– Похоже, у Воронцовых это семейная традиция. Я вот предложение в лаборатории сделал. Посреди эксперимента. И бабушка твоя колбу с какой-то вонючей дрянью расколотила. А Американец – тот и вовсе на пепелище в жены позвал. И вообще, раз все у тебя наладилось, то давай, выметайся к себе! Нечего деда из его квартиры выживать!

Алексей засобирался. А потом, вдруг вспомнив, подошел к письменному столу, достал тетрадь, исписанную Американцем, протянул деду и спросил:

– Деда, а продолжение дашь почитать? Ну, где про то, как Американец предложение делал?



Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, вечер

Выйдя от деда, Алексей неожиданно ощутил, что не прочь перекусить. Странно, если учесть, что он всего часа полтора назад покинул ресторан. Впрочем, там он больше пил и говорил, чем ел. Да и гуляли они немало. Опять же – от нервов аппетит усиливается.

Ничего, это не проблема, чем-чем, а всяческими местами, где можно вкусно перекусить, столица просто битком набита. Вот хоть сразу по выходе из дома. Напротив, прямо возле «Бани семьи Фань» – китайский ресторанчик «Дядюшка Джиань». А через подъезд от него – чудный армянский ресторанчик «У Карена»[5].

«Ну, и где перекусим?» – спросил сам себя Алексей, нерешительно переводя взгляд… Такая нерешительность вообще-то была ему несвойственна. Но сегодня он с полминуты не мог решить, чего ему хочется больше.

В конце концов остановил выбор на китайцах. Заодно, улыбнувшись, подумал, что с выбором имен героев предок себя не затруднял. И фамилию китайца взял с вывески напротив, и имя его внука.

«Небось и Карен вскоре всплывет!» – с улыбкой подумал он, сделав заказ и открывая рукопись Американца.



Нью-Йорк, 5 сентября, суббота, вечер

– С капитаном Костадисом все договорено, Юрий, так что ты не волнуйся.

– Да я и не волнуюсь, Тед, – ответил я совершенно искренне. Как ни странно, я действительно ни капли не волновался. – Просто хочу понять, что именно «все» договорено.

От этого простого вопроса Джонсон внезапно замялся.

– Ну же, Тед, расскажи мне! И не смущайся, это я создал проблемы, а не ты. – Тут я прервался, чтобы посмотреть на бумажку с надписью «разыскиваются» с изображениями меня и Генри Хамбла. – А ты только помогаешь мне их решить. И никто не виноват, если я поеду не первым классом. Так что давай, рассказывай!

– Понимаешь, капитан Костадис – он патриот Греции… – начал Тед и снова умолк. Похоже, что-то сильно смущало его законопослушную душу.

– Он патриот и?..

– Он тут ходил по разным грекам-эмигрантам и собирал деньги на помощь Криту. Я сначала не хотел, сам знаешь, своих я вывез, да и с деньгами не очень… Но потом… В общем, я подкинул ему четыре сотни, а заодно и попросил, чтобы тебя вывезли, раз он все равно оружие на Крит повезет…

– Подожди, так он что, «помощь» в виде оружия везет?

– Там сейчас резня началась. А население вооружено плохо. Что-то везут из Греции, но у них у самих проблемы… И капитан Костадис решил помочь. На свои деньги часть оружия закупил и у греков здешних еще насобирал…

– Ну и что дальше? – терпеливо спросил я.

– Но легально он его в груз вписывать не хочет, сам знаешь, эти «Великие Державы Европы» блокаду Крита организовали. Поэтому оружие вывезут на яхте, а в море перегрузят на пароход Костадиса. А возле Крита – наоборот. На лодки скинут и перевезут на берег. Вот и тебя с ним. Капитан настаивает, чтобы ты будто бы «зайцем» на пароход пробрался. А он тебя обнаружит. Ну, для экипажа «обнаружит». И будешь ты кочегаром весь путь отрабатывать! – снова поник Тед.

– Ну и что? – попытался утешить его я. – Кочегаром быть мне как-то приходилось уже. Правда, на паровозе, и всего пару дней…

– Вот! А тут почти месяц. Непросто это, Юра! – И Тед снова поник.

– Ничего, справлюсь!

И тут я засмеялся.

– Что смешного?

– Я подумал, что кочегарами обычно ставят только пассажиров четвертого класса. А четыреста долларов за такой билет дороговато. Наверное, мы поставим рекорд переплаты!

Тед засмеялся вместе со мной. Отсмеявшись, Тед робко продолжил:

– Юра, я все понимаю, тебе сейчас не до того… но если ты поищешь на Крите Сарочку[6], мы с Розой будем тебе по гроб жизни благодарны.

– Хорошо, а где искать-то? И кто ее жених, к которому она рвалась?

– Про жениха вообще никто ничего не знает. Не говорила она никому. Но жить он может только в Ханье. И найти Сарочку будет просто. Она в синагогу каждую субботу ходит. Город не очень большой, синагога там одна. Сара очень похожа на Розочку, только на пятнадцать лет моложе, так что узнать ее для тебя не должно быть сложно.

– Это, Тед, если там войны не будет. А сам говоришь, резня уже несколько раз начиналась. Пока плывем, всякое может случиться.

– Если там будет война, резня или просто усиленная блокада побережья флотами «держав», Костадис к Криту не пойдет. На этот случай у него другой вариант. Он оружие на небольшой островок сгрузит, в тайник контрабандистов. А сам пойдет, как по документам значится, в Стамбул. Так что или все будет нормально, и тогда найти Сарочку будет нетрудно, или тебя высадят в Стамбуле, и делай, что пожелаешь. Ну и пиши мне иногда. Я буду держать тебя в курсе, как дела. И сообщу, когда можно будет возвращаться.

– Напишу, разумеется! – улыбнулся я. – Мы с Фань Вэем оговорили способы. Ты извини, но меня все же полиция разыскивает… Да и семейка Мэйсон никак в покое не оставит… А за китайцами никто следить не станет. Поэтому весточки тебе я через них передавать стану. Через них же сможешь и отвечать. Согласен?

Тед уныло кивнул.

– И не грусти так, партнер! Может, и к лучшему для нас, что я отлучусь. Мы с тобой в рутину погрузились, ни на что больше времени не оставалось. А я вот пару дней тихо посидел, почитал газетки, и пришла мне в голову потрясающая идея! – утешил его я. И повторил, растягивая гласные: – Просто потря-я-а-са-а-ю-ющая!

Тед заинтересованно поднял голову.

– Пока ничего говорить не буду. Обдумать надо. Найти местечко потише, оборудовать лабораторию, поэкспериментировать… А потом уже и запускать! И выше голову, партнер! Мы с тобой еще будем миллионерами, вот увидишь!



Неподалеку от Балтимора, 5 сентября, суббота

Внимательный наблюдатель, окажись он на этой свадьбе, непременно отметил бы обилие полиции на подступах и вооруженных людей внутри. Удивила бы его и некоторая нервозность жениха и ближайших родственников брачующихся.

Впрочем, это совершенно не сказалось ни на длительности свадьбы, ни на ее пышности. Торжественная церковная церемония, прием подарков и поздравлений, потом – небольшое, человек на двести угощение, куда приглашены избранные, и большое застолье для остальных – на главной площади. Пригласили даже некоторых десятников со стройки.

Впрочем, один их десятников был приглашен и в святая святых – в кабинет Элайи. Не то чтобы Трою Мерфи не случалось там бывать прежде. Нет, такое событие случалось уже дважды. Но сейчас его впервые позвали для выволочки.

– Трой, мне всегда казалось, что Компания может положиться на тебя, – ровным голосом выговаривал Элайя.

– Вам правильно казалось, сэр! – глухо подтвердил Трой.

– Тогда почему, почему, скажи мне, Том уже второй раз делает совсем не то, что ему приказали? Почему он прямо нарушает инструкции? Какого дьявола он устроил перестрелку с этим Воронцовым прямо в центре Нью-Йорка? Ты знаешь, что мистеру Моргану теперь придется ехать на суд в Нью-Йорк, чтобы судья устанавливал меру его причастности к учиненному Томом погрому?!

– Мы очень расстроены, Трой! Твои подчиненные не исполняют приказов! – присоединился к выволочке дядюшка Билл. Помолчав, он веско добавил: – Встает вопрос, а за что Компания платит им деньги. И не только им. Ты понимаешь, Трой?

Трой молчал. Нет, ему было что сказать. Например, что именно особое отношение со стороны обоих Мэйсонов позволило Тому О’Брайену ослабить контроль. И что конфликт с этим Воронцовым не начался бы, если б они не предпочли закрыть глаза на то, что Фредди Морган, их молодой родственник, не только обокрал Воронцова, присвоив его изобретение, но и устроил пожар, в котором погиб друг этого русского. И что задания Тому они давали без участия Троя, поэтому он не может знать, нарушал ли Том приказы или делал что приказано, просто не справился.

Вот только сказать такое означало вылететь с работы. Поэтому сказал Мерфи совсем другое:

– Я так понимаю, сэр, сейчас важно, чтобы Том не вредил дальше. И давал правильные показания в полиции и в суде, не вздумав оклеветать достойных людей, верно?



Нью-Йорк, Манхэттен, 8 сентября, вторник, позднее утро

– Джентльмены! – С этими словами мистер Стоунбридж, владелец адвокатской конторы «Стоунбридж и парнеры», далеко не самой мелкой на Манхэттене, со значением оглядел присутствующих.

Тед Джонсон, лишь недавно ставший его клиентом, явно чувствовал себя не в своей тарелке. Хотя бизнес Теда существенно развился за полгода и ему все чаще выпадало выступать в роли босса, он еще не умел вести себя в соответствии с требованиями нового уровня. Проглядывал в нем недавний типичный представитель лоу-миддл класса. И ему явно было не слишком удобно в этой комнате, с ее мебелью из красного дерева, широкими окнами и обилием позолоты.

Впрочем, еще больше Теда подавляла троица, сидевшая по другую сторону стола. Вот те ничуть не стеснялись и имели вид настоящих хозяев жизни, миллионеров, за руку здоровающихся с президентами и губернаторами.

«Впрочем, – подумал про себя Стоунбридж, – все мы мастера делать крутой вид!»

К примеру, глядя на самого адвоката, можно было подумать, что в его контору миллионеры стоят длинными очередями. Так, пауза выдержана, внимание привлечено, надо продолжать.

– Джентльмены, позвольте представить вас друг другу. Мистер Джонсон, напротив вас – мистер Элайя Мэйсон. Несомненно, вы слышали о нем немало лестного от своего компаньона.

При этих словах Тед, который не так уж и много слышал о Мэйсонах, а лестного среди услышанного и вовсе не заметил, тем не менее кивнул.

– По правую руку от него – его дядя Уильям Мэйсон, исполняющий в семейной корпорации обязанности заместителя директора. Слева – Фред Морган, их молодой родственник.

При всем старании Тед не смог выдавить из себя привычное «рад знакомству». Во-первых, не его поля это были ягоды. А во-вторых, он был совсем не рад. Если бы ту сумятицу, что царила в его душе, выразить словами, получился бы микс из «Ну что ж вам дома-то не сиделось?» и «Проваливайте в ад, уроды, всем нам жизнь испортили!»

Однако сказать такое не позволяло ни воспитание, ни осторожность. Поэтому он просто привстал со стула, коротко и неловко поклонился, после чего поспешно плюхнулся обратно. Адвокат, дождавшись, пока он, поерзав в кресле, снова поднимет глаза, продолжил:

– Мистер Джонсон, эти джентльмены прибыли, чтобы разрешить недоразумение, случившееся с вашим недавним компаньоном. И заверяют, что ни они, ни их компания не имеют к этому решительно никакого отношения.

– Что?! – не удержавшись, выкрикнул Тед. – Недоразумение?! Не имеют отношения?! Да там половина задержанных работники их компании!

– Потерпите немного, и я все объясню!

Джонсон снова сник.

«Да, давить на него явно не стоит! – подумал про себя Стоунбридж. – Вот Генри Хамбл или китаец, те да, не спасовали бы на переговорах. И Воронцов этот, судя по всему, та еще штучка! Однако их присутствие здесь неуместно… Хм… Продолжать надо помягче…»

– Понимаете, Теодор, – мягко продолжил он, – к сожалению, имела место накладка. Как говорят у нас, эксцесс исполнителя. Мистер Мэйсон действительно заинтересовался делами вашего компаньона. И попросил пригласить его для беседы. Понимаете?

Тед коротко кивнул, чувствуя, что на самом деле он ничего не понимает.

– Его племянник, даже зная, где искать вашего компаньона, тем не менее не рискнул соваться в Бронкс. Очень криминальный район, знаете ли. Поэтому и попросил передать приглашение Тома О’Брайена. Однако тот тоже не решился идти в столь опасный район в одиночку и без оружия. Нет, я понимаю, вы здесь живете, но в Пенсильвании считают, что Бронкс довольно опасен для чужаков. Поэтому они пошли толпой и с оружием, правильно я излагаю, мистер Мэйсон?

Элайя Мэйсон в ответ согласно кивнул. Дядя Билл усмехнулся, ему явно понравилось изложение событий адвокатским языком. И даже молодой Морган кивнул, хотя его и не спрашивали.

– Хорошо, допустим! – выдавил из себя Тед. – Но в стрельбе обвинили моего компаньона и его тренера, Генри Хамбла. Хотя они не делали этого! Получается, ваши люди все же напали на них, сэр? – обратился он к Элайе.

– Стоп-стоп-стоп! – громко прервал начинающуюся перепалку адвокат. – Я ведь просил проявить терпение и дать мне все объяснить!

Убедившись, что все снова слушают его, он откашлялся и продолжил своим звучным, хорошо поставленным и тренированным для длинных публичных речей голосом:

– Итак, как я говорил, случилась именно накладка. Если бы вы, Теодор, посетили участок вместе со мной, вы бы знали, что мистера Хамбла незадолго до событий допрашивала полиция. Его подозревали в другом убийстве.

– Я это и так знаю! – негромко прокомментировал сказанное Тед.

– Тем более. Однако сегодня все стало ясно! В ходе расследования, а также при помощи показаний людей мистера Спаркса удалось выяснить Истину! – Слово «истина» адвокат привычно выделил голосом, произнося с торжественностью, более подходящей истинному имени Всевышнего. Парадокс, но адвокаты, эти прожженные циники и профессиональные лжецы, к слову «истина» относятся трепетно. И очень любят представлять себя ее жрецами.

– То убийство было совершено китайской бандой, так что подозрения с мистера Хамбла уже сняты. Более того, именно эта банда и напала на вашего компаньона и его тренера. Однако находившиеся рядом люди мистера Спаркса не прошли мимо и вмешались. И именно их вмешательство спасло жизнь вашему компаньону.

От такой трактовки событий Теодор Джонсон пришел в сильное замешательство. Он-то знал, что на самом деле как раз китайцы спасли его партнера и Генри Хамбла от нападения банды ирландцев. Засада была грамотной, численное преимущество – подавляющим, так что, несмотря на то что Генри великолепно стрелял и успел хорошо натаскать в этом деле Воронцова, без неожиданного вмешательства китайцев они, скорее всего, лежали бы на кладбище. Однако говорить об этом, как предупредил его Стоунбридж, было явно не время. И Тед молчал.

Видя затруднение Джонсона, мистер Стоунбридж решил помочь ему:

– Ну, сами подумайте, Теодор, разве могли бы ваш компаньон и его спутник самостоятельно отбиться от целой банды?

Тед, имевший по этому поводу конкретное мнение, отрицательно замотал головой.

– Ну вот! – обрадовался адвокат. – Вы понимаете!

– А могли ли они иметь контакты с членом китайской банды, закоренелым преступником, чей труп был найден на месте перестрелки?

Тед еще более решительно отверг такое предположение. О том, что в знакомстве с китайцами Воронцова и самого Теда не стоит сознаваться ни в коем случае, адвокат объяснил еще при первой их беседе.

– Видите! – еще больше обрадовался адвокат. – Значит, очевидно, что банда была китайской! Даже полиция с этим согласилась!

При этих словах дядя Билл снова усмехнулся, а Фред Морган недовольно поморщился.

– Этих достойных джентльменов, что помогли вашему компаньону, полиция уже выпустила, – «обрадовал» Теда Джонсона адвокат.

– А вашего компаньона и его спутника сняли с розыска, – продолжил он затем с хорошо изображенной радостью в голосе. – Недоразумение исчерпано! Они могут спокойно возвращаться к своим делам!

При этих словах воцарилось молчание. Воодушевления и радости никто не разделил. Потом, поморщившись, Тед недовольно сказал:

– Увы, мистер Стоунбридж, но поздно. Это «фатальное недоразумение», – тут он подпустил в голос яду, – и «эксцесс исполнителя», к сожалению, почти разрушили наш развивающийся бизнес. Очень уж уверенно полиция подозревала Воронцова и Хамбла, чтобы они, пусть и невиновные, желали с ней общаться. Так что сейчас я даже не знаю, как их известить, что все в порядке.

Хотя обращался он к адвокату, ответил ему Элайя Мэйсон:

– А вот об этом, мистер Джонсон, я предлагаю вам поговорить отдельно, за обедом. Мне очень жаль, что мое приглашение, пусть и невольно, привело к таким разрушительным последствиям для вас и мистера Воронцова. Поэтому я предлагаю вам пообедать с нами вместе. И за обедом мы обдумаем, можем ли мы как-то компенсировать причиненные неудобства.



Нью-Йорк, Манхэттен, 8 сентября, вторник, время обеденное

Почему он выбрал для общения с Джонсоном этот итальянский ресторанчик, Элайя Мэйсон и сам не смог бы объяснить. Итальянскую кухню он не любил, Джонсона о предпочтениях не спрашивал… Да и не сказать, чтобы очень уж дешево… Сытно, это да. Но просто набивать желудок – это как-то по-плебейски…

Впрочем, наверное, именно простота здешней кухни заставила его сделать такой выбор. Этот Джонсон явно чувствовал себя не в своей тарелке, и Элайя хотел создать ему условия попроще. Опять же, вина итальянцы к обеду подавали немало, кувшин холодного, только из подвала, белого вина выставили на стол даже до того, как подать меню.

«Да, это то, что нужно!» – согласился сам с собой Элайя. Пусть этот Джонсон выпьет и немного расслабится.

Джонсон же сидел и мучился. Обилие мучного его сильно смущало. Не любил он этого. И пить предпочитал в кругу семьи или с друзьями, причем не вино, а пиво или что покрепче. Но не скажешь же этим «шишкам», что тебе не нравится их выбор.

Обед начинался достаточно скомканно. Однако к десерту Тед постепенно разговорился.

– Понимаете, синтез лекарства я сейчас и без компаньона сделаю, – излагал он, – однако у нас основной бизнес был не в самом лекарстве, а в сети для его распространения. Юрий называл такую систему «франчайзинг»…

– Почему? – неожиданно спросил молодой Морган.

– Не знаю… – слегка удивленно ответил Тед, – я не спрашивал… Может, потому, что ее французы придумали?

Фред кивнул, и Тед, собравшись с мыслями, продолжил рассказ:

– У Юрия был настоящий талант по части переговоров. Он умел не только привлечь людей к распространению, но и контроль наладить, и обучение. Причем так, что люди не чувствовали себя обиженными недоверием… Это очень важно. С его уходом сеть, конечно, развивается, но… Это уже совсем не то.

– А в чем именно не то? – вроде бы даже участливо спросил Элайя.

– Скорость оборота упала почти в полтора раза. Понимаете, наши распространители берут мазь и порошок не за наличные. То есть не все за наличные. Но у них есть срок, для каждого свой. По истечении этого срока они обязаны рассчитаться. Пока отсрочка была небольшая, денег требовалось немного, и бизнес развивался быстро. А сейчас наши контрагенты говорят, что все изменилось, сроки оборота выросли, и нашему партнерству приходится вкладывать больше денег. Это плохо, потому что своих средств у нас мало, и надо либо тормозить бизнес, либо занимать у банка. А банковский заем – дело опасное. Чуть не повезет, и бизнес уже не твой, понимаете?

Дядя Билл кивнул и снова улыбнулся, на этот раз – с вполне уместной грустью и сочувствием.

– Разобраться же с тем, почему оборачиваемость упала, мне некогда, я на отчетности сижу да само лекарство варю… Вот и получается, что эта самая «роковая случайность», о которой вы говорите, поставила наш бизнес под угрозу.

– Эту проблему легко решить, мистер Джонсон! – с демонстративным дружелюбием сказал Элайя Мэйсон. Надо сказать, что не только его подчиненные, но даже компаньоны были бы удивлены таким теплым тоном «ледяного Мэйсона». В последние годы все его нечастые проявления теплоты и душевности доставались лишь Мэри и ее тете Саре.

– Дело в том, что не так давно я предлагал вашему компаньону выплатить компенсацию за его недооцененное участие в одном изобретении. Сумма компенсации достаточно велика и, думаю, поможет вам некоторое время финансировать бизнес.

– Но это же не мои деньги! – возмущенно сказал Тед. – Как вы, сэр, могли подумать, что я возьму чужое?

– Так ведь и бизнес не только ваш, – демонстрируя не меньшее дружелюбие, включился в разговор дядя Билл, – однако вы им управляете и за себя, и за компаньона, верно?

– На это у меня есть доверенность! – упрямо ответил Тед.

– Тем более! У вас есть доверенность от мистера Воронцова управлять его активами. А теперь будет еще поручение от меня отыскать мистера Воронцова и вручить ему пять тысяч долларов, о которых я писал ему ранее, но не успел передать. И вы, разумеется, сможете пока на время вложить одни активы Воронцова для поддержания других его активов. Что может вам помешать?

Разумеется, Элайя не стал уточнять, что раньше предполагал выплатить эту сумму частями за пять лет, а не сразу.

– Ничто не мешает, – немного неуверенно протянул Тед.

– Видите, Теодор! Я счастлив, что эта сумма как раз поможет вам решить часть проблем, невольными виновниками которых мы стали. Мы вам помешали, мы же вам и поможем! А с компаньоном вы, уверен, рано или поздно свяжетесь. И договоритесь, как учесть этот вклад. Верно ведь?



Нью-Йорк, поезд на Балтимор, 8 сентября, вторник, вечер

Фред остался в Нью-Йорке с Мэри. Дальнейшая программа их медового месяца предполагала поездку к Ниагарскому водопаду. А Элайя с дядей возвращались в Балтимор.

В вагоне люкс купе были двухместные, так что поговорить и выпить они могли без помех.

– Все же жаль, что с этим Воронцовым у нас не сложилось… – задумчиво протянул Элайя, потягивая уже третий по счету стаканчик виски. – Талантливый он парень, что ни говори. Наладить за несколько месяцев неплохой бизнес, почти не имея денег, совершенно без связей и репутации – это дорогого стоит!

– Согласен, – кивнул Билл. – Но это вовсе не значит, что тебе стоило отчитывать Фредди перед его женой. И сравнивать их, отдавая предпочтение русскому.

Элайя помолчал. Ему редко делали замечания в последние годы. И обычно он заставлял тех, кто решился на такую дерзость, пожалеть об этом. Даже тех, кто формально был ему ровней. Дядя Билл рисковал и знал это. Тем не менее ответ прозвучал мягко:

– Согласен, не стоило. Это может испортить всю жизнь моей девочке…

– Не стоит волноваться, я думаю, они сейчас занялись тем, что выбивает из головы все мысли! – улыбнулся ему дядя.

– Да уж! – расхохотался Элайя, и неприятная тема была надолго забыта.



Нью-Йорк, Манхэттен, 8 сентября, вторник, поздний вечер

Если бы они могли увидеть, что в этот вечер творилось в номере для новобрачных, они не были бы так веселы. Нет, поначалу все шло согласно канонам. Прогулка с молодой женой, романтический ужин в номере – все прошло, как и предполагалось. Да и позже Фред не оставил молодую супругу разочарованной. Опыт у него был, здоровья хватало, так что он справился на «отлично».

Но вот позже, когда она притворилась задремавшей, втайне рассчитывая на продолжение, он выбрался в соседнюю комнату и зажег свет. Удивленная Мэри подождала немного, а потом заглянула в щелку. Оказалось, что он раздобыл стопку бумаги, карандаш и что-то сосредоточенно писал. То ли схему чертил, то ли расчеты проводил, то ли и то и другое попеременно.

Мэри обиженно насупилась. Муж променял ее на какие-то там расчеты в первую же неделю семейной жизни?! А что будет дальше?

Между тем Фредди, похоже, закончил со своими расчетами. Полюбовавшись на итог, он негромко сказал сам себе: «Дурак этот русский! Лекарства новые изобретал, секреты городил… Да этот его франчайзинг – сам по себе золотое дно!»

Потом налил порцию виски, выпил и двинулся в сторону спальни с протяжным, хоть и не очень громким: «Дорогая! Я соскучился-я-я!»

Мэри торопливо юркнула в постель. Промелькнула мысль притвориться крепко спящей, чтобы наказать мужа, но Мэри ее отогнала. И не пожалела.

«Еще неизвестно, кто остался бы наказан!» – подумала она удовлетворенно некоторое время спустя. С этой мыслью она заснула.

Из мемуаров Воронцова-Американца«…Пароход был маленький и неторопливый. Быть кочегаром на судне – означает работать на пределе сил почти все время. Ты переваливаешь уголь из бункера к топкам, потом закидываешь его в топку, после этого вытаскиваешь раскаленную золу, а уже остывшую – выкидываешь в море. Этот цикл бесконечен всю твою вахту. В полутьме, при плохой вентиляции, в пятидесятиградусную жару летним днем и в тридцатиградусную ночью… Прерваться во время вахты ты можешь только на то, чтобы глотнуть водички. После вахты ты торопливо глотаешь бурду, которую только и готовит корабельный кок, кое-как смываешь с себя часть копоти и валишься в черное забытье.
Такая работа требует привычки, и новичкам приходится трудно. Я был новичком во всех смыслах – и мне было особенно трудно. Пару раз мы вроде заходили в какие-то порты, но меня на берег не отпускали. Да я и не рвался. Остальные кочегары, машинисты и палубные матросы в это время торопливо просаживали часть заработка в портовых кабаках и борделях, но мне было не до того. В это время машины стояли, и я отсыпался. Тем более что вся тяжесть первой вахты после порта приходилась именно на меня. Остальные кочегары маялись похмельем. В общем, подумать о новом проекте в дороге, как я наивно собирался, не получилось.
Но все когда-то кончается, кончилось и мое путешествие. Невероятно буднично. Просто через час после того, как я в очередной раз погрузился в черный провал без сновидений, заменявший мне сон в последние недели, меня снова разбудили и погнали выгружать груз…»


Средиземное море, 27 сентября 1896 года, воскресенье

– Ну что, ты все еще недоволен нашим планом? – спросил капитан Костадис и окинул старпома угрюмым взглядом.

– Нашим? Помнится, сэр, вы приказали мне заткнуться и делать, что сказано. И не мешать вашим, сэр, великим идеям.

Капитана обращение на «вы» и «сэр» не обмануло. Напротив, оно многое сказало. Старпом был не только вторым офицером на судне, но и шурином Костадиса. Кроме того, он был и совладельцем. Правда, доля его была всего десять процентов, но и у самого капитана было лишь сорок пять. Оставшиеся сорок пять принадлежали Дукакису, критскому контрабандисту. Костадис с Дукакисом давно не ладили, поэтому, от того, кого поддержит старпом, зависело, кому определять политику компании. Старпом мог себе позволить не только обращаться на «ты» в неофициальной обстановке, но и говорить в глаза, что думает. По крайней мере, до тех пор, пока они у Дукакиса долю не выкупят.

И это «вы» лучше всего показывало, что в данный момент он недоволен.

– Подожди! – остановил Костадис старпома. – Ты забыл, что ли, что мы не просто так Дукакису оружие везем? Мы этим оружием его долю в судне выкупаем. Вместе выкупаем! На пару! – с нажимом повторил он. – У меня будет семьдесят пять процентов, но и твоя доля вырастет до двадцати пяти. И доходы вырастут. А раз у тебя доля, то и часть ответственности в плане – твоя.

Старпом промолчал.

– И потом, что тебе не нравится? «Патриотом» в Штатах был я. Я людей призывал деньгами скинуться. И еще сам добавил, чего не хватало… Но Дукакис эти винтовки и патроны втрое дороже примет. А учитывая, что больше половины денег не наши, то, считай, мы его долю за гроши выкупаем!

– Хороши гроши, – угрюмо проворчал старпом. – Мне несколько лет работать надо, чтобы столько получить!

– Так это ж заем! – терпеливо урезонивал его Костадис. – Мы на его погашение те деньги отправим, что раньше Дукакису уходили. За пару лет как раз и погасим. Поэтому считай, что действительно задаром!

Старпом снова промолчал. Нет, против контрабанды вообще он, как и многие моряки, не возражал. Да и против контрабанды оружия возражал не слишком сильно. Его смущала только блокада побережья «державами». Ведь, если поймают, судно конфискуют, а ему и капитану светит турецкий суд. И возможно, смертная казнь. «За поддержку мятежников». Слишком высокая ставка.

– До Ханьи два дня осталось! Если проскользнем через блокаду нормально, то тогда я и оценю твой план, как гениальный! – сдаваясь, пробурчал он, отбросив церемонное «вы». – В общем, спроси меня в среду, ладно?

– А зачем ждать среды? – делано удивился капитан. – У нас же было договорено, что в случае проблем на Крит не идем, а сгружаем весь товар в тайник Дукакиса на том островке… Вот я лично проблемы уже вижу и решаю, что так мы и поступим! А сами пойдем в Стамбул, понятно?

– А вот теперь я готов выпить за твой гениальный план! – с широкой улыбкой ответил Костадису шурин.



Небольшой островок неподалеку от Крита, 29 сентября 1896 года, вторник

Отчего-то я был уверен, что контрабанду всегда сгружают ночью. Но когда меня позвали на палубу, едва-едва перевалило за полдень.

– Помогай сгружать! – скомандовал мне старпом.

Пришлось мне вместе с полудюжиной палубных матросов извлекать из трюма ящики с оружием, грузить их на шлюпку и везти на какой-то островок. Как только боцману казалось, что мы заскучали, он тут же взбадривал нас когда ревом, а когда и пудовым кулаком.

Когда все закончилось, шлюпку втянули обратно, а старпом шепотом пояснил мне:

– Блокада у острова очень плотная. Так что мы оружие в тайник перегрузили, его отсюда патриоты с Крита заберут, а сами идем в Стамбул. И тебя высадим там, понятно?

– Да уж понятно!

– Впрочем, если рвешься защищать свободу Крита, можешь прыгать за борт! – как будто пошутил он. – Наши патриоты добровольца всегда примут!

– Нет уж, благодарю! – так же вроде бы шутливо ответил я.

Тут вдалеке раздался звук сирены.

– Черт! Сторожевик! – Тут он повернулся ко мне: – Прыгай за борт, акулья требуха, если тебя тут поймают, нас всех троих повесят! Плыви на остров! – С этими словами он достал из кармана свой «кольт» и угрожающе направил в мою сторону: – Ну? Живо! Я кому сказал?!



Небольшой островок неподалеку от Крита, 29 сентября 1896 года, вторник, вечер

Я оглянулся. С одной стороны, мои револьверы так и лежали в карманах куртки. Не то чтобы это было очень удобно, но в другом месте их попросту сперли бы. Там же лежали и деньги, и моя старая заветная золлингеновская бритва.

А дальше что? Что увидит досмотровая группа со сторожевика, поднявшаяся на корабль – залитую кровью палубу с кучей трупов? И меня с дымящимися револьверами в руках… Ну ладно, уже не дымящимися – до сторожевика еще далеко. Но это ничего не меняет. Я хочу, чтобы кроме тех обвинений, что уже повесили на меня в Нью-Йорке, получить еще и обвинение в пиратстве?

И перестрелять к чертовой матери я успел бы не только старпома, но и трех матросиков, что готовы были вмешаться. А дальше что?

В общем, я прыгнул за борт и поплыл, прикрываясь, насколько можно, сначала бортом судна, а потом торчащими из воды скалами. Потом я тупо устал и все никак не мог выбраться на скалистый берег. А когда выбрался, сторожевик уже удалялся куда-то в компании суденышка Костадиса.

«Ну и черт с ними! – решил я. – Буду изображать Робинзона, пока «революционеры» не приплывут».

Насчет «революционеров» я не обольщался, помнил обмолвку Теда про «тайник контрабандистов». Ну да ладно… Прикинусь, что я идиот, решивший воевать за свободу Крита. Авось не зарежут и на острове не бросят. А мне бы только до берега добраться… И я настроился ждать.

И вот тут-то до меня дошло, что робинзонада у меня какая-то необеспеченная выходит. Воды на острове не было. Вообще. Еды тоже. Не было ни топлива, чтобы развести костер, ни спичек с собой, ни укрытия от непогоды. Так что, если контрабандисты не придут сегодня, то завтра, максимум послезавтра, я тут благополучно помру от жажды и ночного холода.

Тут как раз начал моросить мелкий дождик.

«Уже хорошо!» – решил я. И начал искать, нет ли тут углубления, в котором соберется лужа. Найдя, напился. Потом, оценив размеры лужи, понял, что протяну и денька три, если не замерзну…

Впрочем, винтовки все в деревянных ящиках, патроны тоже. Так что, если станет совсем худо, можно будет ящики разбить и пустить на топливо. Бумага есть, а поджечь ее можно порохом. А его подожгу капсюлем. Он же ведь как раз для этого предназначен, не правда ли? Патрон раскурочу и достану. Даже если с первого раза что-то не получится – патронов много, так что с какого-то раза обязательно получится. Поняв, что еще поживу, я успокоился и решил не спешить. Неизвестно, как контрабандисты отнесутся ко мне, если я их имущество попорчу.

Подумав еще немного, переставил ящики так, чтобы они образовали норку. Так, как дети домики строят. Ящики снизу, ящики по бокам и с тыльной стороны, ящики сверху. И узкая норка между ними.

Еще раз напившись впрок, я снял куртку и юркнул в эту щель. Потом укрылся. Благодать! Не дует, не холодно, и никто на вахту не гонит, можно спать вволю! Чем я и занялся.



Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, вечер

Тут принесли заказ, и Алексею пришлось отложить чтение. Как наставлял его дед: «Китайская кухня простая, сытная, но во время еды нельзя отвлекаться!»

Да и как тут отвлечешься? Баоцзы[7] надо есть, пока они не остыли. Иначе гадость получится. А перед тем стоит подготовить желудок чашкой-другой зеленого чая.

В детстве Алексея очень забавляла такая последовательность, «шиворот-навыворот», смеялся он тогда. Но дед настаивал, что именно в таком порядке и рекомендовал ему все есть хозяин этого ресторана дядюшка Джиань.

Впрочем, как подумалось Алексею, может быть, Джиань учил не только деда, но и Американца? Вообще-то, Американец здорово в этой книжке завернул. Себя главным героем фантастического романа прописал, но ведь и реальных кусков биографии накидал немало. Про то, что Фредди Морган его изобретение украл, в семье все знают. Да и в мире многие с этим согласны. Портрет Генри Хамбла Алексей в Сети нашел, оказывается, этот ганфайтер сохранился в истории. Причем упоминалось его имя в основном в связи с Американцем. Опять же Крит… Алексей вспомнил позапрошлогоднюю поездку на Крит с дедом. Как раз в Ханью. Их семья давно тамошний колледж патронирует. И деньгами снабжает, и с учителями помогает… Вот и приходится ездить регулярно, в торжествах всяких участвовать.

Ладно, сначала надо все доесть. И заказать такси. После такого сытного ужина ехать на метро совсем не тянет. Вот в дороге и продолжим чтение…



Небольшой островок неподалеку от Крита, 30 сентября 1896 года, среда, ночь

Петр Дукакис долго колебался, плыть ли в эту ночь за оружием. С одной стороны, наблюдатели определенно докладывали, что Костадис достаточно долго дрейфовал неподалеку от островка с тайником и мог успеть разгрузить оружие. А оружие было нужно. Спрос был велик и на винтовки с патронами, что обещал Костадис, Дукакис уже заранее нашел покупателей, причем по цене вдвое выше. Учитывая, что платить не пришлось ни копейки – прекрасная сделка! Все равно из партнерства пришлось бы выходить. Ну не получалось у него нормально работать с этим чертовым Костадисом.

Но именно это Дукакиса и смущало. Костадис-то не сам уплыл, его сторожевик конвоировал. А ну как сдаст его, Дукакиса? Тут уж ему светит только быстрый суд да расправа… Но, подумав, Петр решил рискнуть. Оружие было нужно. Очень нужно! И не только ради денег. Людей ведь могли вырезать. Земляков, родственников, клиентов…

Поэтому Дукакис решил пойти сам. Вышли вечером, на закате подошли к островку, покрутились вокруг. Поблизости никого, ни турок, ни представителей «держав». Как стемнело, огни зажигать не стали, а выслали к островку шлюпку «на поводке». Поводок помогал контрабандистам на обратном пути найти кораблик Дукакиса без огней.

Когда впереди зачернел островок, выслали вперед пловца, чтобы помог мягко причалить. Возле тайника засветили потайную лампу. Да, ящики были на месте, как и оговорено.

«Грузим!» – знаком показал своим людям Дукакис. Здоровяк Георгий вместе с братом приподнял верхний ящик и… неожиданно выронил свой край. Ящик упал почти «стоймя», скользнул по ребру соседнего и провалился в странную «норку», зачем-то сделанную внутри груза.

Оттуда раздался дикий крик.

Из мемуаров Воронцова-Американца«Я пригрелся и уснул. Проголодаться не успел и поэтому был почти счастлив. Тем кошмарнее было пробуждение. Проснулся я от дикой боли в ноге и от неожиданности заорал. В ответ раздалось несколько не менее громких криков испуга. Повезло, что контрабандисты стрелять не стали! И второе везение – их главный, грек Дукакис, хоть как-то понимал английский. И потому мои объяснения, продавливаемые сквозь стоны, что я прибыл бороться за независимость Греции, были им отчасти поняты. Узнав же, что я русский, он почему-то совсем успокоился и пообещал, что не только доставит меня на остров, но еще и отведет к людям, которые меня примут.
Не сразу (сначала в несколько рейсов перевезли оружие), но меня доставили на его суденышко. Контрабандисты прекрасно владели ремеслом, так что, несмотря на темень, без особых проблем пристали к нужной точке критского берега и разгрузились. Я опять был последним.
Дукакис выделил мне еще несколько секунд и объяснил, что дает мне ослика и проводника. Проводник меня понять не сможет, но ему все объяснили, так что он приведет ослика туда, где мне дадут приют, потому что «это тоже русские, и они добрые люди». Ослика проводник заберет и вернет к Дукакису. Закончив объяснения, Дукакис растворился в темноте.
Проводником оказался паренек лет двенадцати. Со мной он, как и было обещано, не общался, зато много, хоть и тихо, говорил сам с собой и с осликом. Время от времени он что-то даже напевал…»


Крит, неподалеку от Ханьи, 30 сентября 1896 года, среда, раннее утро

С места разгрузки они ушли, когда небо начало светлеть. Самое лучшее время для того, чтобы не попасться. Ты уже можешь рассмотреть дорогу, но тебя увидеть можно только вблизи. Да и природа начинает просыпаться, так что звуки копыт слышны не так далеко, как ночью.

В общем, самое лучшее время. Патрокл вел в поводу ослика и время от времени весело напевал, настроение у него было чудесное. Хоть ему и не доверили везти оружие повстанцам, но зато поручили довести до места этого чудного чужеземца.

Патрокл время от времени принимался убеждать сам себя и ослика, что это ничуть не менее опасно, но даже более почетно. Ведь раз оружие прислали с человеком, значит, там, далеко за океаном, их борьбу ценят и поддерживают. И придут новые партии оружия и новые добровольцы. И он, Патрокл, оправдает свое имя, означающее «слава отца». Отец давно, почти десять лет назад, погиб в очередной попытке восстания. Поэтому Патрокла воспитали мать и дед. А дед очень гордился тем, что они – настоящие критяне, потомки древних жителей Крита. «Наша цивилизация уже была древней, когда в Афинах еще пасли коз, а про турок никто и не слышал!» – не раз повторял он мальчику в детстве. Единственное, что обижало Патрокла в поведении деда, это то, что маму, которая была из потомков венецианцев, дед недолюбливал и называл «оккупанткой»[8].

Но сейчас Патрокл впервые мог сделать что-то важное для свободы Крита. И то, что чужеземец получил увечье, мальчика не смущало. Ну, полежит немного, нога и пройдет, борьба-то не один месяц продлится!

* * *

Анна Валерьевна обожала утро. Любое утро! По утрам ее душа, казалось, пела. Поэтому она всегда просыпалась затемно, стараясь не пропустить волшебство рассвета, сполна насладиться им! Сегодняшнее же утро было достойно, по ее внутренней шкале, наивысшей оценки!

Сначала рассветные лучи подсветили вершины гор, и те факелами вспыхнули на фоне еще темноватого небосклона. Но лучи ползли все ниже, небо светлело, и вот в какой-то волшебный миг солнце освещало и морскую даль. В этот момент в душе Анны Валерьевны всегда наигрывала «Ода радости» Моцарта.

Наверное, сказалось влияние Митрофана Петровича[9], троюродного дяди мужа, известного мецената и ценителя музыки. По крайней мере, именно благодаря его «Беляевским пятницам» робкая тяга к музыке превратилась у Анны Валерьевны в привычку к любому событию или человеку искать музыкальное сопровождение.

Утро, когда в душе звучал Моцарт, она не хотела делить ни с кем. И для обоснования своего одиночества придумала и ввела в обычай «обходы поместья». Именно «придумала». Нет, конечно, Беляево, как и любое хозяйство, требовало хозяйского пригляда. Но утренний осмотр в этом смысле был всего лишь оправданием для одиночества.