Николя Матье

И дети их после них

Оскару
Есть между ними такие, <…> о которых не осталось памяти, которые исчезли, как будто не существовали, и сделались как бы небывшими, и дети их после них. Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова, 44, 9.
Часть I. 1992

Smells Like Teen Spirit[1]

1

Антони стоял на берегу и смотрел прямо перед собой.

Воды озера лежали на одном уровне с солнцем и казались тяжелыми, как нефть. Временами карп или щука, проплывая близко от поверхности, морщили их бархат. Мальчик потянул носом. В воздухе стоял запах тины, слежавшейся от жары земли. Июль усыпал веснушками его уже широкую спину. На нем не было ничего, кроме старых футбольных трусов и поддельных очков «рей-бен». Жара стояла убийственная, но дело было не только в этом.

Антони только что исполнилось четырнадцать. На полдник он мог умять целый багет с «Веселой коровой». По ночам ему случалось иногда сочинять песни, лежа в наушниках. Родители у него были полный отстой. А осенью он пойдет в третий класс[2].

Его кузен – вот кто не парится. Подремывает себе, растянувшись на полотенце, красивом, купленном на рынке в Кальви в том году, когда они ездили в лагерь. Даже лежа он выглядит высоким. Все запросто дают ему двадцать два, а то и двадцать три года. Кстати, кузен с успехом использует это обманчивое впечатление о себе, чтобы ходить туда, где ему бывать не положено. В бары, кабаки, по девочкам.

Антони вытянул из засунутой в карман шортов пачки сигарету и спросил у кузена, не кажется ли, часом, и тому, что они тут скоро подохнут от скуки.

Кузен не пошевельнулся. Под кожей у него угадывался четкий рельеф мускулов. Время от времени, когда на складку у подмышки садилась муха, его кожа вздрагивала, как у коня, которого донимает слепень. Антони тоже хотелось быть таким – стройным, с накачанным торсом. Каждый вечер у себя в конуре он отжимался и качал пресс. Но он был другой. Всегда квадратный, массивный, как бифштекс. Как-то в школе классный надзиратель доставал его из-за порванного футбольного мяча. Антони предложил ему встретиться у выхода. Тот так и не пришел. Да и «рей-бены» у кузена настоящие.

Антони закурил сигарету и вздохнул. Кузен знает, чего хочет. Антони уже несколько дней уламывал его сходить на пляж «голозадых», хотя это было слишком оптимистичное название, потому что ничего особенного там не увидишь, кроме девиц топлес, да и то не факт. Но, как бы то ни было, идея побывать там прочно засела в голове у Антони.

– Ну давай сходим…

– Не-а, – буркнул в ответ кузен.

– Ну пожалуйста.

– Не сейчас. Купайся себе.

– Да, правда…

Антони уставился на воду своим странным печальным взглядом. Как бы лениво опущенное правое веко искажало его лицо, придавая ему постоянно угрюмое выражение. И тут облом. Как и с этой навалившейся на него жарой, с этим неуклюжим, словно обрубленным телом, с ногами сорок третьего размера, со всеми этими прыщами, то и дело выскакивавшими на физиономии. Купаться… Легко ему говорить, этому кузену. Антони сплюнул сквозь зубы.

За год до того утонул младший Колен. Четырнадцатого июля, нетрудно запомнить. В тот вечер на берегу озера и в леске собралось много местных – посмотреть праздничный салют. Жгли костры, устраивали барбекю. Как обычно, сразу после полуночи вспыхнула потасовка. Сначала солдатики из казармы не поделили что-то с арабами из «зоны»[3], а потом ввязались «головастики» из Энникура. В конце концов в драку полезли любители отдыха на природе, в основном молодежь, но были и семейные мужики, пузатые обгоревшие на солнце бельгийцы тоже не остались в стороне. На следующий день на месте драки нашли обрывки жирной бумаги, испачканные кровью дрова, кучу битых бутылок и даже «Оптимист», мини-яхту местного акваклуба, застрявшую в дереве; неслабо, да? Не нашли только младшего Колена.

А ведь тот весь вечер торчал на озере. Это было точно известно, потому что он пришел туда со своими корешами, которые потом все подтвердили. Ребята как ребята, ничего особенного, Арно, Александр или Себастьен, только-только окончили школу, у них даже водительских прав еще не было. Пришли они туда специально посмотреть на традиционную драку, сами ввязываться не собирались. Но в какой-то момент оказались в самой гуще. Дальше все было туманно. Несколько свидетелей заметили паренька, который казался раненым. Вспоминали футболку всю в крови, а еще рану в горле – черную, влажную дыру. В сумятице никто не взял на себя труд оказать ему помощь. Утром постель младшего Колена оказалась пустой.

В последующие дни префект полиции организовал поиски в окрестных лесах, а аквалангисты тем временем обследовали дно озера. Зеваки часами наблюдали за тем, как снует туда-сюда оранжевый «Зодиак». Аквалангисты плюхались в воду спиной, доносился далекий всплеск, и потом все долго ждали в мертвом молчании.

Говорили, что мать Колена в больнице, под транквилизаторами. Еще говорили, будто она повесилась. Или что видели, как она брела по улице в одной ночной рубашке. Отец Колена работал в муниципальной полиции. Он был охотник, а поскольку все, естественно, думали, что это дело рук арабов, была надежда, что он так или иначе сведет с ними счеты. Отец был тот самый коренастый тип, что сидел в лодке спасателей, подставив лысину палящему солнцу. Люди с берега наблюдали его неподвижность, его невыносимое спокойствие и медленно дозревавший череп. Его терпение всем казалось возмутительным. Людям хотелось, чтобы он что-то сделал, хотя бы пошевельнулся, надел фуражку.

Потом народ еще переволновался из-за того портрета, опубликованного в газете. На фотографии младший Колен получился каким-то нелепым, некрасивым, бледным, словом, как и должна выглядеть жертва. Вьющиеся на висках волосы, карие глаза, красная футболка. В статье говорилось, что он сдал выпускной экзамен с отметкой «очень хорошо». Достижение, учитывая его семейку. «Чего только не бывает», – сказал тогда отец Антони.

В общем, тело так и не нашли, и папаша Колен преспокойненько отправился к себе на работу. Жена его не повесилась – ничего такого. Только на таблетки подсела – и все.

В любом случае, Антони не имел ни малейшей охоты плавать в этом озере. Окурок с легким шипением коснулся поверхности воды. Он взглянул на небо и нахмурился от яркого света. На какой-то миг его веки сравнялись. Солнце стояло высоко, было, скорее всего, часа три. От курения на языке остался неприятный вкус. Нет, точно, время как будто остановилось. При этом новый учебный год надвигался со страшной скоростью.

– Твою мать…

Кузен приподнялся.

– Достал, однако…

– Серьезно, скучища. Ни фига не делать целыми днями.

– Да ладно тебе…

Кузен накинул полотенце на плечи, оседлал свой крутой велик, собрался ехать.

– Давай шевели копытами. Едем.

– Куда это?

– Пошевеливайся, говорю.

Антони засунул полотенце в старый рюкзак «Шевиньон», достал из кроссовки часы и быстро оделся. Он только успел поднять с земли свой «BMX», как кузен уже скрылся за поворотом огибавшей озеро дороги.

– Подожди, блин!

Антони липнул к нему с самого детства. Их матери в молодости тоже были неразлейвода. Девицы Мужель, как их называли. Долго они наводили шороху в танцевальных залах кантона, прежде чем обе выскочили замуж, потому что любовь! Элен, мать Антони, выбрала одного из сыновей Казати. Ирен повезло еще меньше. Как бы то ни было, девицы Мужель с мужьями, детьми-кузенами – обе семьи – это был один мир. Чтобы убедиться в этом, достаточно было понаблюдать их на свадьбах, похоронах, на Рождество.

Мужчины мало говорили, рано умирали. Женщины красили и перекрашивали волосы и смотрели на жизнь с оптимизмом, градус которого тем не менее постепенно понижался. Состарившись, они хранили память о своих мужьях, отдавших Богу душу, кто на работе, кто в кабаке, кто от силикоза, о сыновьях, погибших на дороге, не считая тех, кто попросту смылся. Ирен, мать кузена, принадлежала именно к этой категории брошенных жен. Поэтому кузен быстро повзрослел. В шестнадцать лет он умел стричь траву, водить машину, не имея прав, готовить жратву. Ему даже разрешалось курить у себя в комнате. Он был бесстрашным и уверенным в себе. Антони пошел бы за ним даже в ад. Зато предки с их образом жизни вызывали у него все меньше теплых чувств. Все у них было как-то мелко – и рост, и положение, и надежды, даже несчастья – широко распространенные и какие-то конъюнктурные. Они либо теряли работу, либо разводились, либо оказывались рогоносцами, либо заболевали раком. В целом они были нормальными, и все, что существовало вне их жизни, считали относительно недопустимым. Так и росли эти семьи на камнях злобы, в подземельях накопившегося горя, которое под действием рюмки «пастиса» могло в один миг вылиться в такой банкет, что мало не покажется. Антони все чаще и чаще смотрел на них свысока. И мечтал свалить подальше.



Вскоре они приехали к старым железнодорожным путям, и кузен оставил свой велик в бурьяне. Затем, присев на рельсы, он какое-то время смотрел на досуговый центр «Лео Лагранж», находившийся внизу, под самой насыпью. Лодочный ангар был открыт настежь. Вокруг – ни души. Антони бросил свой «BMX» и подошел к кузену.

– Никого, – сказал кузен. – Сейчас прихватим лодку и поедем.

– Ты уверен?

– Не вплавь же нам добираться.

И кузен прыгнул вниз и побежал по насыпи через колючие кустарники и бурьян. Антони не отставал. Ему было страшно, но здо́рово.

В ангаре они несколько секунд привыкали к полутьме. К металлической стойке было подвешено несколько лодчонок, один «Атлантис-42» и каноэ. На вешалках висели спасательные жилеты, сильно вонявшие плесенью. Через открытые настежь двери виднелись пляж, сверкающее озеро и плоский пейзаж – как будто киноэкран, повисший во влажном полумраке.

– Иди сюда, вот эту возьмем.

Слаженным движением они отцепили выбранное кузеном каноэ, затем подхватили весла. Перед тем как выйти из прохладного ангара, они немного помедлили. Там было хорошо. Вдали одинокий серфер под парусом вычерчивал светлые борозды на поверхности озера. Никто так и не появился. У Антони кружилась голова, как у пьяного, такое обычно бывало с ним перед какой-нибудь глупой выходкой, например, когда он тырил что-нибудь в супермаркете или гонял как сумасшедший на мотоцикле.

– Ну давай. Поехали, – сказал кузен.

Взвалив каноэ на плечи и взяв по веслу, они бросились наутек.

В досуговом центре «Лео Лагранж» тусовались безобидные в сущности ребята, которых родители пристраивали туда на время, пока не начнутся занятия в школе. Вместо того чтобы искать в городе проблем на свою задницу, они занимались конным спортом и катались на водных велосипедах. В самом конце устраивался праздник, все целовались по углам и пили втихомолку; самым наглым удавалось даже склеить вожатую. Правда, в общей куче всегда находилось несколько редких отморозков, деревенских шпанцов, выдрессированных отцовской плеткой. Если попадутся такие, дело может плохо кончиться. Антони старался об этом не думать. Каноэ было тяжеленное. Только бы до берега дотянуть, максимум тридцать метров. Лодка врезалась в плечо. Он стиснул зубы. Тут кузен зацепился ногой о корень, и нос каноэ резко дернулся. Антони, шедший сзади, споткнулся и почувствовал, как в ладонь вонзилось что-то твердое, вроде занозы или какого-то острия, торчавшего внутри. Стоя на коленях, он смотрел на пораненную ладонь. Из нее текла кровь. Кузен был уже на ногах.

– Давай, времени нету.

– Секунду. Я поранился.

Он поднес руку к губам. Рот наполнился вкусом крови.

– Скорее!

Послышались голоса. Они снова побежали трусцой, кое-как удерживая лодку и глядя под ноги. С разбегу они влетели в воду по пояс. Антони подумал о своих сигаретах и о лежавшем в рюкзаке плеере.

– Залезай! – сказал кузен, отталкивая лодку дальше от берега. – Быстро.

– Эй! – заорал кто-то позади них.

Голос был мужской. Потом раздались и другие крики, все ближе и ближе.

– Эй вы, а ну назад! Эй!

Антони с грехом пополам забрался в каноэ. Кузен толкнул лодку в последний раз и тоже вскарабкался внутрь. Позади них на берегу какой-то пацан в плавках и два инструктора надрывались что было сил.

– Греби. Поплыли. Давай!

Они не сразу, но приноровились и довольно скоро уже гребли – Антони с левого борта, кузен с правого. На берегу суетились и орали на все голоса мальчишки в крайней степени возбуждения. Инструкторы бросились в ангар и вынесли оттуда три каноэ.

К счастью, лодка кузенов разрезала водную гладь с ободряющей четкостью. Они плечами чувствовали сопротивление воды и испытывали пьянящее ощущение скорости под ногами. Антони увидел тонкую струйку крови, текущую вдоль предплечья. Он на секунду выпустил весло из рук.

– Ты как? – спросил кузен.

– Ничего.

– Уверен?

– Ага.

Падавшие к его ногам красные капли сложились в голову Микки-Мауса. На ладони зиял тонкий порез. Он поднес руку ко рту.

– Греби! – сказал кузен.

Преследователи, в том числе и взрослые, сидели в лодках по двое, по трое. Они были не так уж далеко, и Антони взялся за весло с удвоенной силой. Солнце билось о черную воду озера, разлетаясь на миллион белых осколков. Он чувствовал, как по лбу и по бокам у него струится пот. Майка на спине как будто намертво приклеилась к коже. На душе у него было неспокойно. А вдруг они вызвали легавых?

– Что делать будем?

– Они не погонятся за нами дальше.

– Ты в этом уверен?

– Греби, блин!

Через какое-то время кузен изменил направление и повел лодку вдоль берега. Так он надеялся скорее добраться до Стрелки – узкой полоски земли, разделявшей озеро на две части. Им бы только перевалить за этот мыс, и тогда на несколько минут они окажутся вне поля зрения преследователей.

– Смотри, – сказал кузен.

Отдыхающие на ближайших пляжах повскакивали, чтобы лучше видеть, и ободряли беглецов свистом и выкриками. Антони с кузеном обычно ходили купаться в одно и то же место, на более-менее доступный пляж, называвшийся среди местных Помойкой. Считалось, что где-то поблизости находится сточная труба, чем объяснялось спокойствие этого места даже в разгар сезона. На озере было немало и других пляжей. Пляж центра «Лео Лагранж» у них за спиной. Вон там дальше – пляж кемпинга. А за ним – американский пляж, где купались «головастики». По ту сторону Стрелки – акваклуб, самое классное место, с елками, белым песком, кабинами для переодевания и баром, прямо как на море.

– Есть, – сказал кузен, – приплыли.

Чуть дальше, метрах в ста справа от них очертания какой-то разрушенной хибары, принадлежавшей когда-то лесному ведомству, обозначали оконечность Стрелки. Они обернулись, чтобы оценить расстояние, отделявшее их от преследователей. Те остановились, и, судя по тому, что можно было увидеть, инструкторы горячо о чем-то спорили. Даже издали было понятно, что они нервничают и не могут найти общий язык. Кто-то для пущей убедительности даже вскочил на ноги, но его усадили на место. В конце концов они повернули назад к досуговому центру. Кузены обменялись улыбками, а Антони даже показал им палец – теперь, когда они отвернулись, можно.

– Что будем делать?

– А ты как думаешь?

– Теперь они точно позвонят в полицию.

– И что? Греби давай.

Они поплыли дальше вдоль берега, пробираясь через камыши. Был уже пятый час, и свет становился не таким слепящим. В сплетении листьев и ветвей на берегу раздавались какие-то звуки, кваканье. Антони, не отрываясь, смотрел на воду в надежде увидеть лягушку.

– Как твоя рука?

– Ничего. Скоро уже?

– Десять минут.

– Блин, офигеть как далеко.

– Я тебе говорил. А ты подумай о голых задницах.

Антони уже представлял себе это место как нечто вроде полки с порнофильмами в видеоклубе. Он иногда заглядывал туда тайком, замирая от страха и стараясь высмотреть все, что только можно, пока его не застукает кто-то из взрослых. Вообще говоря, ему все время хотелось рассматривать тела девчонок. В ящиках и под кроватью у него были припрятаны глянцевые журналы и видеокассеты, не говоря уже о бумажных носовых платках. Все его приятели в школе страдали той же болезнью. Они превращались из-за этого в полных дебилов. Если подумать, то большая часть драк объяснялась именно этим. Глянешь в коридор, в голову как ударит, и – раз! – уже сцепились, катаются по полу, обзывая друг друга на чем свет стоит. Некоторые умудрялись как-то выкручиваться с девчонками. А Антони только раз и целовался, на заднем сиденье автобуса. Но та телка даже не дала ему потрогать грудь. Он и бросил это дело. Жалко, ее звали Сандра, у нее были синие глаза и классная попка.

Поток его воспоминаний прервали донесшиеся из-за деревьев звуки моторов. Они с кузеном застыли. Звуки приближались. Антони без труда узнал «PW 50», задорные детские гоночные байки, принадлежавшие досуговому центру. Центр давно уже предлагал среди своих услуг занятия мотоспортом, что, кстати, и обеспечивало ему такую популярность, гораздо больше, чем игра в йокари или спортивное ориентирование.

– Они поехали в объезд по шоссе.

– Это за нами, можешь не сомневаться.

– Вообще-то им нас не видно.

И все же кузены не стали строить из себя героев. Притаившись в каноэ, они прислушивались с замиранием сердца.

– Футболку сними, – прошептал кузен.

– Чего?

– Футболку. Тебя за несколько километров видать.

Антони стянул через голову майку «Chicago Bulls» и подсунул себе под задницу. Пронзительный треск мотоциклов коршуном кружил у них над головой. Они молчали, неподвижно ожидая, что будет дальше. От гниющих на поверхности воды растений поднимался сладковатый запах. Он смешивался с запахом их пота, вызывая у них зуд нетерпения. При мысли о том, что кишело сейчас в этом почти болоте, Антони передернуло.

– Поздно будет, – сказал он.

– Заткнись…

В конце концов мотоциклы уехали, оставив после себя еле слышный треск. Ребята продолжили путь с осторожностью индейцев-сиу, миновали Стрелку, и им открылся вид на другую половину озера. По правому борту виднелся знаменитый нудистский пляж. Он был серый, закрытый со всех сторон берегом, так что с дороги к нему было не подойти, и почти пустой. Только метрах в тридцати от берега болталась моторная лодка. Короче говоря, полный облом.

– Блин, тут никого нет.

Антони чуть не плакал.

На самом деле на пляже отдыхали все же две девушки, но они были в купальниках, даже не топлес. Издали трудно было понять, красивые они или нет.

– Что будем делать?

– Ну, раз уж мы здесь…

При их приближении девицы засуетились. Теперь, когда их было лучше видно, стало ясно, что они совсем юные, подвижные, а главное – очень взволнованы. Та, что поменьше, вскочила, чтобы позвать кого-то из моторной лодки. Стоя в воде, она свистнула сквозь пальцы, очень громко, но безрезультатно. После чего быстро подбежала к своему полотенцу и буквально прилипла к подружке.

– Трусят, – проговорил Антони.

– А ты нет?

Кузены причалили, вытащили каноэ из воды и устроились на берегу. Что делать дальше, они не знали, а потому закурили. В сторону девиц они даже не взглянули, но ощущали тем не менее у себя за спиной их присутствие, непреодолимую глухую враждебность. Антони захотелось удрать. Но это было бы обидно – зря они, что ли, мучились? Как быть – непонятно.

Через несколько минут девицы перетащили свои вещи на другой конец пляжа. На самом деле они были классные: конские хвосты, ноги, попки, грудь – все просто супер. Они снова стали кричать что-то в сторону моторной лодки. Антони исподтишка подглядывал за ними. Ему было не по себе, что они так их переполошили.

– Это дочка Дюрюпта, – шепнул кузен.

– Которая?

– Маленькая, в белом купальнике.

– А другая кто?

Эту кузен не знал. Хотя не заметить такую было бы трудно. Она была словно нарисована одним росчерком, с головы до пят, точным, четким, а ее пышные волосы, завязанные высоко на макушке и рассыпающиеся по плечам, казались потрясающе тяжелыми. Купальник держался на бедрах за счет тесемок. Наверно, если их развязать, на коже останется четкий след. А уж попа была просто невероятная.

– Да уж… – согласился кузен, который иногда читал мысли.

В конце концов те, что сидели в лодке, отреагировали. Это была явно парочка, парень спортивного вида и его телка, блондинистая до противного. Они быстро привели себя в порядок, спортсмен дернул трос мотора, и лодка, взвыв как миксер, резко повернула на другой галс. В два счета они оказались на берегу. Спортсмен спросил у девиц, все ли в порядке, они ответили, что да. Блондинка же поглядывала на кузенов с таким видом, будто они въехали на мопеде к ней в спальню. Антони заметил, что на спортсмене были кроссовки «Найк Эйр» последней модели. Он даже не потрудился снять их перед тем, как прыгнуть в воду. Спортсмен подошел к ним, девчонки жались позади него. Чувствовалось, что его так и подмывает навести порядок. Кузен встал, не собираясь уступать. Антони тоже.

– Что вы здесь делаете?

– Ничего.

– Вам чего надо?

Ситуация принимала опасный оборот. Спортсмен был, конечно, ниже кузена ростом, но на вид наглый и агрессивный. Этот дела так не оставит. Антони уже сжал кулаки. Но кузен одним словом разрядил ситуацию:

– У вас бумажки не найдется?

Сначала никто не ответил. Антони стоял боком, наклонив голову, так он обычно прятал свой «печальный» глаз. Кузен показал им размокшую пачку сигаретной бумаги.

– Я уронил свои в воду.

– А у вас есть что покурить? – удивился спортсмен.

Кузен вытащил из кармана коробочку из-под пленки «Кодак» и погремел лежавшим внутри шариком шмали. Все вдруг сразу расслабились, особенно спортсмен, и незаметно для себя перемешались. У спортсмена оказалась бумага. Он крайне возбудился.

– Откуда у тебя это? Сейчас ведь ничего не достать.

– У меня еще и травка есть, – сказал кузен. – Вас это интересует?

Еще бы. Две недели назад парни из «зоны» напали на антикриминальную бригаду полиции, после чего легавые в отместку высадили целый десант в несколько квартир башни Дега, проявив при этом хорошую осведомленность. Рассказывали, что за решетку так или иначе попала чуть ли не половина семьи Мерием, и с тех пор травы во всем городе было не сыскать. А в разгар лета это полная засада.

Пришлось изыскивать другие каналы. «Головастики» стали мотаться в Маастрихт и обратно, а кузен придумал свою схему, задействовав бельгийцев из кемпинга. Ему повезло: эти два милых дружка с пирсингом, которые только и знали, что лопать экстази да слушать техно, приехали в Эйанж на две недели как бы в семейный отпуск. Благодаря им из Монса была налажена доставка голландского сканка и марокканского гаша, почти красного цвета, после которого хотелось сидеть, макая печеньки в теплое молоко, и смотреть фильмы с Мэг Райан. Кузен толкал все это в Граппе и окрестностях за двойную цену, по сотне за грамм. Клиенты, конечно, немного побухтели, но решили, что лучше раскошелиться, чем оставаться вообще ни с чем.

Вечером, когда Антони объезжал напоследок на велике свой квартал, через приоткрытые окна чердаков до него то и дело доносился специфический дух этого зелья. Забравшись под самую крышу, пацаны чуть старше его кайфовали, играя в «Street Fighter». А их папаши внизу, на первом этаже, смотрели тем временем по телику ток-шоу и потягивали пивко.

Кузен зажег самокрутку и протянул спортсмену, которого звали Алекс и который становился все симпатичнее. Следующим по очереди был Антони. Он несколько раз затянулся и пустил косяк дальше. Дочку Дюрюпта Антони знал – по имени. Ее отец был врач, а сама она слыла довольно отчаянной. Говорили, в частности, что как-то вечером в субботу она угробила папашин «BMW» третьей серии, что в общем-то неслабо для того, кто и прав-то не имеет. А еще она спала с парнями. Можно себе представить.

Зато вторая девица была совершенно не известная. К тому же она уселась совсем близко к нему. Так, что он разглядел веснушки, пушок на бедрах и капельку пота, сползавшую с пупка до самой резинки ее трусиков.

Кузен свернул сразу еще одну самокрутку, а Алекс купил у него на две сотни сканка. Все уже окончательно расслабились, еле ворочали языками и то и дело бессмысленно смеялись. Девчонки, у которых с собой оказались бутылки воды «Виттель», предложили попить.

– А мы ведь приехали посмотреть на девиц топлес.

– Ерунда это всё. Никто никогда здесь голым не купается.

– Может быть, раньше так было.

– Может, вы хотите, чтобы мы разделись?

Антони повернулся к своей соседке. Вопрос задала она. Необычная девчонка. На первый взгляд она производила впечатление пассивности, какого-то чуть ли не животного безразличия, посмотришь: какая-то грустная, рассеянная, как будто ждет поезд на перроне. И вместе с тем такая прикольная, нахальная, любит повеселиться. Впрочем, она неслабо кайфанула на первом косячке. И пахнет от нее здо́рово.

– Эй, слушайте!

Издали доносился рев мотора, тот же самый, что они слышали только что, с характерным переходом от резкого визга на высоких оборотах к утробному рычанию на низких.

– Это нас ищут.

– Кто?

– Да чуваки из центра.

– Ого, там в этом году крутые парни.

– Да?

– Пожары это их рук дело.

– Да нет, это «головастики».

– А чего это они вас ищут?

– Из-за каноэ. Мы сперли его в центре.

– Серьезно, так вот и сперли?

Они долго еще прикалывались, обкуренные, довольные, чувствуя себя в безопасности. Жара уже спала, и что-то сладкое, запах древесного угля, леса, сухих сосен щекотал им ноздри. Солнце склонялось к закату, заставив умолкнуть насекомых, и теперь был слышен лишь плеск воды в озере, дальний гул автомагистрали, да временами разрывали воздух хлопки двухтактных двигателей. Девушки надели футболки и сняли лифчики купальников. Под тканью угадывались их груди. Сами они не обращали на это никакого внимания, а ребята притворялись, что им тоже на это плевать. Антони в конце концов снял солнечные очки. В какой-то миг он перехватил взгляд своей соседки, которая очевидно пыталась понять, что это за кривая физиономия. В седьмом часу она начала проявлять признаки нетерпения. Наверняка ей пора было возвращаться домой, вот она и нервничала. Она сидела по-турецки почти вплотную к Антони, и ее колено в конце концов коснулось его ноги. Какие они все-таки нежные, эти девчонки, никак к этому не привыкнуть.

Ее звали Стефани Шоссуа.

Это было четырнадцатое лето Антони. Должно же когда-то это начаться.

2

Спрятав каноэ, ребята поехали обратно на великах через лес Пти-Фужере. Антони, как обычно, развлекался, выписывая зигзаги на прерывистой линии посреди шоссе. Эта его привычка бесила кузена. За несколько дней до того они ехали вот так же по берегу неподалеку от складов, и Антони столкнулся нос к носу с «Фольксвагеном»-комби. Тому мужику пришлось резко крутануть руль в сторону. Когда кузен спросил, что он, совсем того, Антони ответил, что ехал по правилам.

– По каким правилам? Ты ехал посередине дороги.

С Антони иногда можно просто спятить. Интересно, сам-то он нормальный?

Но сейчас дорога была пустынной, и ребята быстро крутили педали лицом к солнцу, а за ними гнались только их тени. После дневной жары леса вокруг с облегчением вздохнули, а закат словно начал обратный отсчет. Напоследок спортсмен Алекс предложил им одну штуку. Один его приятель устраивает грандиозную тусовку в доме своих предков. Антони с кузеном тоже могут прийти при желании, но, естественно, не с пустыми руками. Судя по всему, веселье намечалось в одном из больших домов с бассейном. Будет выпивка, девочки, музыка, ночное купание. Антони с кузеном сказали: «О’кей, там будет видно». Но как нелегко дался им этот равнодушный вид!

Дальше – хуже, потому что та самая тусовка проходила в Дремблуа. Все-таки сорок километров на велике туда и обратно. Разве что позаимствовать отцовскую «Ямаху-YZ». Она годами гниет под чехлом в гараже. Хотя об этом даже думать нельзя. Лобовое столкновение с «Фольксвагеном» – это ерунда. А вот когда дело заходило о его старике – тут Антони было не до шуток.

– Он же даже не заметит, делов-то, – уговаривал его кузен.

– Нет, слишком стремно, – отвечал Антони. – Попробуем на велике.

– Да брось ты! Уже семь часов, не успеем.

– Я правда не могу. Он меня уроет, если я возьму его мотоцикл. Ты его не знаешь.

На самом деле кузен знал его даже очень хорошо. Патрик Казати был неплохой мужик, но иногда отпечатка пальца на телике хватало, чтобы привести его в такое состояние, что стыдно было смотреть. Хуже всего было потом, когда он понимал, что произошло. От сознания собственной низости он каменел, смущался и, не умея извиняться, пытался получить прощение, говоря тихим голосом и предлагая вытереть посуду. Мать Антони несколько раз собирала вещи и сбега́ла к сестре. Когда она возвращалась, жизнь начиналась снова как ни в чем не бывало. Но все равно между ними оставалось что-то такое, непроницаемое, что не позволяло говорить о настоящей семейной жизни.

– Там будет твоя подружка, – не унимался кузен. – Надо ехать.

– Какая подружка?

– Да ладно тебе, сам знаешь.

– А-а-а…

Стеф уже была для него вроде мелодии, которая крутится, крутится в голове, доводя вас до сумасшествия. Жизнь Антони перевернулась с ног на голову. Вроде бы ничего не изменилось, а при этом все не так, как раньше. Он страдал; это было здо́рово.

– Клёвая телка, ничего не скажешь.

– Ага.

Кузен прикалывался. Он знал эту его хитрую физиономию, точно так же тот смотрел тогда, в пятом классе, когда Антони запал на Наташу Гласман, девчонку в кикерсах и с глазами разного цвета. Задетый за живое, Антони выпрямился на своем велике. Ему надо было куда-то девать всю эту энергию. Он поехал стоя, вихляясь из стороны в сторону, естественно, посередине дороги.



Кузен жил с матерью и сестрой в узком трехэтажном доме, зажатом с обеих сторон другими строениями, с геранью в окнах и облупившейся штукатуркой на фасаде. Подъехав к дверям, ребята бросили велосипеды на гравии и устремились внутрь. Мать кузена смотрела в гостиной «Форт Бойярд». У нее была привычка врубать телик на полную мощность. При таком звуке старец Фурра обретал величие пророка – довольно неожиданное. Услышав, как они бегом поднимаются по лестнице, она крикнула:

– Разуйтесь сначала!

Понятно, ведь на втором этаже ковровое покрытие. С лестничной площадки Антони заглянул в комнату Карины, сестры кузена. Через приоткрытую дверь он разглядел сидевшую на полу фигурку, вытянутые ноги в мини-шортах. Это была Ванесса. Тут же раздалось злобное шипение: «Сопля, задрот малолетний, вали отсюда!» Карине было восемнадцать, и она все время проводила со своей лучшей подругой, шестнадцатилетней Ванессой Леонар, сплетничая, ни фига не делая и воображая разные печальные любовные истории. Летом к этим занятиям добавлялось загорание с голыми сиськами в саду у Леонаров. Время от времени в сад неожиданно наведывался папаша Ванессы. Девчонки хихикали, но Ванесса считала, что это все же довольно-таки гнусно. Зато им было невдомек, что Антони, живший в том же коттеджном поселке, подглядывал иногда за ними из-за кустов бирючины. Вот змеюки, Антони до смешного их боялся. Он ретировался, не дожидаясь, пока они примутся за него всерьез и перейдут к физическому воздействию. Такое уже бывало. С ними шутки плохи.

Войдя к кузену, он сразу рухнул на кровать. Комната находилась под самой крышей, и, несмотря на наличие вентилятора, в ней было жарко, как в преисподней. На стенах – полки с видеокассетами, несколько фотографий из «Спасателей Малибу» и постер с Брюсом Ли. Плюс огромный телик в корпусе под дерево, видеомагнитофон с четырьмя головками, пустой аквариум, в котором недолгое время жил питон-неврастеник. По углам – грязные носки, мотожурналы, пустые пивные банки, бейсбольная бита. Кузен уже сворачивал косяк.

– Вот блин…

– Ага…

– Чего делать будем?

– Не знаю.

Какое-то время они просто курили по очереди, ничего не делая, только думая. Вентилятор разгонял по комнате дым, а они, потные, с раздражением глядели друг на друга.

– В кои-то веки есть план на вечер.

– Ага, мой предок меня размажет, если я только дотронусь до его байка.

– А ты девчонку видел? Серьезно?

– Говорю тебе, нельзя.

Антони злился. Кузен умел достать.

– Чем ты рискуешь, в худшем случае? Серьезно, девять шансов из десяти, что он ничего никогда не заметит. Да она ему на хрен не нужна, эта рухлядь.

В этом была доля правды. Отец не хотел больше слышать об этом мотоцикле. Слишком много воспоминаний было с ним связано, мотоцикл напоминал ему о том, от чего он отказался когда-то, о чем-то, что походило на свободу. Правда, это ничего не меняло в том, что касалось запрета прикасаться к нему, даже наоборот. Антони машинально поднес руку к правому веку. В глаз попало немного дыма.

– Чего ты хочешь? – спросил кузен.

– То есть?

– Ты и с девчонкой-то никогда не был.

– Был!

– Ну да, конечно, это все та же история про заднее сиденье автобуса. И еще эта дочка Гласмана, ты два года парил нам мозги. А в результате ни хрена.

У Антони перехватило горло. Об этой девчонке он думал, не переставая, с первого класса средней школы до конца пятого. В классе он всегда старался держаться поближе к ней. На физкультуре все время искал ее глазами, и взгляд у него при этом был, как у побитой собаки. У него были кассеты, записанные в ее честь, собранные из песен, которые он слушал по радио: «Scorpions», Балавуан, Джонни. Он дошел даже до того, что стал крутиться у ее дома на велике. В результате он так и не решился спросить ее, не хочет ли она с ним гулять. В конце концов ее склеил Сирил Медране, сын препода по математике. Антони хотел набить ему морду, но ограничился тем, что стырил его рюкзак и выбросил в Энну. Теперь у него уже все прошло, она была просто сучка.

– Ладно…

Кузен сделал последнюю затяжку, затушил окурок и врубил «Мега-Драйв». Ну вот, приехали. Антони чуть не плакал.

– Ну блин…

Он вскочил с кровати, выбежал из комнаты и, прыгая через две ступеньки, одним махом спустился по лестнице. Хорошенькая перспектива – еще один вечер играть до посинения в «Ежа Соника», а кто-то в это время будет пить, клеить девчонок и целоваться с ними взасос. Лучше уж рискнуть. Он вскочил на велик и понесся прочь. Решено. В конце улицы он увидел кузину, которая возвращалась вместе с Ванессой от Дерша с сумками, набитыми бутылками с пивом. Он притормозил. Они стояли поперек дороги. Он слез с велосипеда.

– Ты куда?

– Спешишь?

– Эй, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Ванесса взяла его за подбородок. У них с кузиной были одинаковые прически: длинные волосы распущены, а одна прядь зачесана назад и заколота заколкой. Обе были в майках, мини-шортах, вьетнамках и пахли кокосовым маслом. На щиколотке у Ванессы поблескивала золотая цепочка. Антони заметил, что на кузине нет бюстгальтера. А размер у нее 95D. Он знал точно, потому что рылся у нее в комнате, когда ее не было дома.

– Ну так куда ты едешь? – снова спросила Ванесса, зажав ногами колесо велосипеда, чтобы не дать ему улизнуть.

– Домой.

– Уже?

– А что так?

– Выпить не хочешь?

– Куда это ты смотришь?

– Никуда…

Антони почувствовал, что краснеет. Он снова опустил глаза.

– Ну ты и извращенец. Показать, как я загорела?

И Ванесса показала ему более светлую кожу на бедре. Антони отступил назад, чтобы высвободить колесо.

– Мне надо ехать.

– Слушай, кончай. Что ты тут педика из себя строишь?

Кузина уже успела открыть бутылку и теперь потешалась у нее за спиной. Но она все-таки поспешила ему на помощь.

– Ладно, хватит. Оставь его в покое.

Она сделала еще глоток, на подбородке у нее блестело пиво. Антони снова попытался высвободиться, но Ванесса его не отпускала. Она стала кривляться.

– Антони.

Она протянула руку к его щеке, и мальчик почувствовал прикосновение ее ладони. Кожа у девушки была на удивление прохладной. Особенно кончики пальцев. Она улыбнулась ему. Он чувствовал себя полным дураком. Она расхохоталась.

– Ладно, катись!

Он рванул с места.

Спиной он ощущал их взгляды и при повороте на улицу Клеман-Адер даже не притормозил. Совершенно безлюдная в этот час улица круто спускалась к центру города. Небо на горизонте окрасилось в преувеличенно яркие цвета. Антони был как пьяный и, выпустив руль, раскинул руки. Его майка билась на ветру от бешеной скорости. На секунду он закрыл глаза, слушая свист ветра в ушах. Он несся как сумасшедший по полумертвому, странно скроенному городу, выстроенному на косогоре и под мостом. Его била дрожь, и он был до безобразия молодой.

3

Смех папаши Грандеманжа Антони узнал сразу. Соседи, должно быть, пили с предками аперитив на террасе. Он сделал крюк, чтобы к ним подъехать. Дом Казати был построен очень просто, вокруг не было ничего, только полузасохшая лужайка, шуршавшая под ногами, как мятая бумага. Отец, которому невмоготу уже было ухаживать за участком и косить траву, полностью перешел на гербициды. Теперь он мог со спокойной совестью смотреть по воскресеньям «Гран-при». Это было единственное или почти единственное, что радовало его сердце, не считая фильмов с Клинтом Иствудом и «Пушек острова Наварон». У Антони с отцом было мало общего, но их сближало хотя бы это: телик, механические виды спорта, фильмы про войну. Когда они сидели в полумраке гостиной, каждый в своем углу, это были моменты наибольшей близости, которую они себе позволяли.

В течение всей жизни родители Антони лелеяли мечту «построиться», заиметь «хижину», и худо-бедно у них это получилось. Через каких-то двадцать лет они выплатят кредит и станут полноправными домовладельцами. Стены из гипсокартона, двускатная крыша, как обычно строят в регионах, где полгода идут дожди. Электрическое отопление давало минимум тепла и огромные счета на оплату. А еще в доме были две спальни, встроенная кухня, кожаный диван и сервант с люневильской фаянсовой посудой[4]. Большей частью Антони чувствовал там себя дома.

– Гляди-ка, а вот и наш красавчик.

Эвелин Грандеманж первой заметила Антони. Она знала его еще совсем маленьким. Он даже первые шаги сделал на дорожке перед их домом.

– Как подумаю, что он сделал свой первый шаг на нашей дорожке…

Ее муж кивнул. Коттеджному поселку Ла Грапп исполнилось уже больше пятнадцати лет. Жили там как в деревне, или почти так. Отец Антони взглянул на часы.

– И где ты был?

Антони ответил, что провел весь день с кузеном.

– Я заезжал сегодня к Шмидтам, – сказал отец.

– Я там все закончил…

– Да, но ты забыл перчатки. Иди сюда, садись.

Взрослые сидели на складных стульях вокруг пластмассового садового столика. Все баловались пивком, и только Эвелин пила портвейн.

– От тебя пахнет тиной, – заметила Элен, мать Антони.

– Мы купались.

– Я думала, что ты брезгуешь. Смотри, покроешься весь прыщами. Там же полно сточных вод.

Отец заметил, что он от этого не умрет.

– Сходи лучше себе за стулом, – сказала мать.

Папаша Грандеманж похлопал себя ладонью по ляжке, в шутку предлагая Антони сесть к нему на колени.

– Давай, не стесняйся, не упадешь.

Это был двухметровый детина с огромными, жесткими, как деревяшки, ручищами, на которых недоставало трех фаланг. На охоту он ходил с особым ружьем, позволявшим ему нажимать на курок безымянным пальцем. К тому же он был неисправимый остряк, правда, над его остротами мало кто смеялся. Антони знал кучу людей, которые шутили вот так же, больше из вежливости.

– Я все равно не останусь.

– А куда это ты собрался?

Антони повернулся к отцу. Лицо у того вдруг стало жестким, матовая кожа натянулась. Красиво.

– Завтра же суббота, – ответил Антони.

– Да оставь ты его, у него каникулы.

Это вмешался сосед. Отец вздохнул. С Люком Грандеманжем они раньше работали вместе на складе Рекселя, сразу после остановки доменных печей. Они оказались среди первых, кто уволился по собственному желанию и переквалифицировался потом по программе переобучения в водителей автопогрузчиков. В то время такое решение показалось им правильным: катайся себе целый день на автокаре – как будто игра. А потом на Патрика Казати посыпались неприятности. В один день он лишился и водительских прав, и работы – по одной и той же причине. На права ему удалось пересдать после полугода административных заморочек и занятий в «Синем Кресте»[5]. А вот с работой в долине было трудно, и он в конце концов решил стать самому себе работодателем. Он купил грузовик «Ивеко», газонокосилку, инструменты и комбинезон с вышитой на нем собственной фамилией. Теперь он подрабатывал то там, то тут, главным образом неофициально. В хорошие месяцы ему удавалось заработать четыре-пять тысяч. Вместе с зарплатой Элен этого более-менее хватало на жизнь. Лето – горячая пора, и он привлек к работе Антони: подстригать лужайки, чистить бассейны. Особенно полезной его помощь оказывалась, когда Патрик был с похмелья. В то утро Антони как раз подстригал кусты у доктора Шмидта.

Отец выудил из стоящей у его ног сумки-холодильника бутылку пива, открыл ее и протянул Антони.

– Этому только бы из дома сбежать.

– Такой возраст, – философски заметил сосед.

Из-под футболки у него торчал живот – бледная, не слишком-то привлекательная масса. Он встал, уступая Антони свое место.

– Давай, присядь на две секунды. Расскажи что-нибудь.

– А ведь он еще вырос, правда? – сказала Эвелин.

Элен Казати тоже стала уговаривать его остаться, напомнив, что дом – это не отель и не ресторан. Каждая проходящая секунда отнимала у него частичку тусовки в Дремблуа.

– Что у тебя с рукой?

– Ничего.

– Ты ее продезинфицировал?

– Да говорю тебе, ерунда.

– Сходи себе за стулом, – сказал отец.

Антони взглянул на него. Он думал о байке. Он прошел на кухню. Мать пошла вместе с ним. Руку явно нужно обработать девяностоградусным спиртом и перевязать.

– Да не надо ничего, – сказал он.

– У меня кузен палец так потерял.

У матери всегда были наготове поучительные истории про то, как чье-то легкомыслие обернулось трагедией, как чья-то счастливая жизнь оборвалась из-за лейкемии, и все в таком духе. Такая у нее была жизненная философия.