Ру: Серьезно? Вы выросли в джунглях? Козетка – это от французского слова «козет», оно означает «легкая беседа»!
Джек: Э?
Юллан: Как можно знать, что такое козетка, и при этом называть гардеробную хобби-комнатой?
Ру: Потому что хобби-комнату выдумала какая-то гламурная блогерша, которая три года не могла просраться. А козетка – это настоящая мебель!
Юллан: Теперь вы понимаете, каково мне приходится? На протяжении трех месяцев в прошлом году она была одержима козетками и хотела стать столяром. Незадолго до этого она хотела быть инструктором по йоге, а потом – дилером в хедж-фонде.
Ру: Зачем ты преувеличиваешь? Я не хотела быть дилером.
Юллан: А кем же хотела?
Ру: Дей-трейдером.
Юллан: Они чем-то отличаются?
Ру: Не успела этого выяснить, я увлеклась сыроделием.
Джек: Я хотел бы вернуться к нашему вопросу.
Ру: Вид у вас усталый. Вы жуете язык, это вредно.
Джек: Я буду выглядеть менее усталым, если вы ответите на мой вопрос.
Юллан: Мы сидели на диване и ели пиццу. Это ответ на ваш вопрос.
Джек: Спасибо! Кто в тот момент находился в квартире?
Юллан: Мы, Эстель, Зара, Леннарт, Анна-Лена, Рогер. И грабитель.
Джек: А риелтор?
Юллан: Да, конечно.
Джек: Где в тот момент находилась риелтор?
Юллан: Вот прямо в тот момент?
Джек: Да.
Юллан: Я у вас вместо навигатора?
Джек: Я просто хотел подтверждения, что остальные тоже сидели за столом и ели пиццу.
Юллан: Думаю, да.
Джек: Вы уверены?
Юллан: Что вы ко мне пристали? Я беременна, нам всем угрожали пистолетом, у меня есть о чем подумать, я вам не воспитательница в детском саду, которая детей пересчитывает.
Ру: Это у вас конфеты?
Джек: Нет, жвачка.
Юллан: Хватит жрать!
Ру: Я просто спросила!
Юллан: Представляете, она на всех показах лезет в холодильник! Вы думаете, это нормально?
Джек: Меня это не касается.
Ру: Послушай, они сами хотят, чтобы покупатели осматривали холодильник. Всем понятно, это часть интерьера. Однажды я нашла там такос. А у меня такос в топ-три любимых блюд.
Юллан: Погоди, ты что их, ела?
Ру: Они для этого там и стояли.
Юллан: Ты ешь еду на показах квартир? Шутишь?
Ру: А что такого? Я ела курицу. Кажется. Все продукты похожи на курицу, когда полежат в холодильнике. Кроме черепахи. Я рассказывала, что я пробовала черепаху?
Юллан: Что? Замолчи, а то меня вырвет. Я серьезно.
Ру: Что значит «замолчи»? Ты же сама говорила, что у нас не должно быть друг от друга секретов.
Юллан: Говорила, но передумала. Кажется, мы уже достаточно друг о друге знаем.
Ру: А что такого в том, чтобы есть такос на просмотре квартиры?
Джек: Был бы очень признателен, если бы вы не втягивали меня в свои ссоры.
Юллан: Он тоже считает, что это отвратительно.
Ру: А вот и нет! Знаете, что на самом деле отвратительно? Юллан прячет сладости. Разве взрослые люди так поступают?
Юллан: Было дело, я прятала дорогой шоколад, потому что живу с троглодитом.
Ру: Неправда! Один раз она купила шоколад, который не содержит сахар, я видела. Шоколад без сахара! Его она тоже спрятала, как будто я такой адский социопат, который будет есть шоколад без сахара!
Юллан: В результате ты его съела.
Ру: Чтобы тебя проучить. А шоколад мне совсем не понравился.
Юллан: Так, я готова ответить на ваши вопросы.
Джек: Ура! Наконец-то мне повезло.
Юллан: Так вы будете задавать ваши вопросы?
Джек: Да, конечно. Вы помните, кто вместе с вами спускался по лестнице, когда преступник отпустил вас и вы покинули квартиру?
Юллан: Все заложники в полном составе.
Джек: Вы можете их пересчитать?
Юллан: Конечно. Я, Ру, Эстель, Леннарт, Зара, Анна-Лена и Рогер.
Джек: А риелтор?
Юллан: Да-да, и риелтор.
Джек: Риелтор ведь была с вами?
Юллан: Это был последний вопрос?
Ру: Я хочу есть.
Глава 47
В каждой профессии существуют свои технические тонкости, непонятные тем, кто не в теме, есть свои инструменты и свой птичий язык. А уж в полицейском деле особенно, у них сленг все время меняется, старые полицейские отстают от жизни, а молодые выдумывают все новые словечки. Джим не знал, как называется эта хреновина. Он понимал только, что это специальное приспособление, которое позволяет звонить туда, где нет мобильной связи, и Джек очень радовался, что у них в участке есть такая штука. По Джиму, так Джек перебарщивал насчет этого драгоценного гаджета, но, так или иначе, они отправили его грабителю в самом конце истории, и оказалось, что, несмотря ни на что, это очень полезная штука. Вообще-то все придумал Джим, но он не стал этим гордиться. После того как заложников отпустили, на хреновину позвонил переговорщик, чтобы убедить грабителя добровольно сдаться. И тогда они услышали выстрел.
Джек, разумеется, подробно объяснял Джиму, что это за устройство, но Джим по-прежнему называл его «хреновина, которая ловит где угодно». Перед тем как отправить этот чудесный гаджет грабителю, Джек настойчиво просил Джима проследить, чтобы звонок был включен. Но он, конечно же, был выключен.
Джек осмотрелся вокруг.
– Папа, ты точно убедился, что звук включен, перед тем как посылать телефон грабителю?
– Ну да, естественно, – невозмутимо ответил Джим.
– То есть, если честно… звонок был выключен?
– Возможно, я забыл…
Джек потер ладонями лицо.
– Он мог быть в режиме вибрации?
– Да, вполне.
Джек провел рукой по столику, где лежал телефон, когда они ворвались в квартиру, – хлипкая трехногая конструкция была настоящим вызовом закону всемирного тяготения. Джек осмотрел место на полу, где был найден пистолет. Проследил взглядом за невидимой траекторией полета и подошел к зеленой шторе. Пуля сидела в стене.
– Преступник не застрелился, – тихо сказал Джек. – Когда произошел выстрел, его в квартире не было.
– Ничего не понимаю, – удивился Джим, но в его голосе звучала не злость, какую испытали бы многие отцы, а гордость, на которую способны отцы немногие. Джим любил, когда сын объяснял нечто, находящееся за границами его понимания, но в тот момент в голосе Джека не было ни капли удовлетворения.
– Телефон лежал на этом хлипком столике. Пистолет, по всей вероятности, лежал рядом. После того как заложники вышли из квартиры, телефон стал вибрировать. Столик зашатался, пистолет упал на пол и выстрелил. Пап, мы думали, что преступник застрелился, а его уже не было в квартире. Он ушел. Кровь… точнее, то, что мы приняли за кровь, разлили заранее.
Джим долго смотрел на сына. Потом почесал бороду.
– Знаешь что? С одной стороны, это самое хитрое преступление, что когда-либо…
Джек кивнул, потер шишку на лбу и закончил мысль отца:
– …а с другой стороны, тот, кто его совершил, полный идиот.
И по крайней мере один из них был прав.
Джек плюхнулся на диван, а Джим приземлился рядом так, словно его толкнули. Джек достал свою сумку, извлек оттуда протоколы допросов и, не говоря ни слова, разложил их на диване. Он еще раз перечитал все протоколы. Отложив последнюю страницу, он стал методично жевать язык, потому что у Джека стресс сидел там.
– Я идиот, – сказал Джек.
– Почему? – удивился Джим.
– Черт. Так-растак твою мать… я ИДИОТ! Пап, сколько людей находилось в квартире?
– Ты имеешь в виду покупателей?
– Нет, всего. Сколько всего людей находилось в квартире?
Джим стал с понимающим видом нести все, что приходит в голову:
– Так-так, давай посчитаем… семь покупателей. Или… н-да… Ру и Юллан, Рогер и Анна-Лена, Эстель – все, кто интересовался покупкой квартиры.
– То есть пять человек, – нетерпеливо кивнул Джек.
– Да, пять. Точно. Плюс Зара, которая непонятно что там делала. Леннарт, которого наняла Анна-Лена. Итого… раз, два, три, четыре, пять…
– Всего семь! – кивнул Джек.
– Плюс преступник, – прибавил Джим.
– Правильно. Плюс… риелтор.
– Плюс агент. Итого девять человек! – подытожил Джим, окрыленный своими математическими способностями.
– Пап, ты уверен? – вздохнул Джек.
Он долго смотрел на отца в ожидании, что тот поймет, но этого не случилось. Папа молчал. На Джека уставились два непонимающих глаза с выражением, знакомым с детства: так бывало уже много-много раз, когда они вместе смотрели фильм и в финале Джеку приходилось объяснять Джиму: «Пап, ну ты чего, этот лысый умер. Поэтому его мог видеть только маленький мальчик!» В ответ папа кричал: «Он что, был привидением? Как такое возможно? Мы ж его видели!»
А она – мать Джека и жена Джима – смеялась, боже, как она хохотала. Им так ее не хватало. Они до сих пор, быть может, понимают друг друга только благодаря ей, несмотря на то что ее больше нет.
После ее смерти Джим быстро состарился, сник и даже дышать стал не так глубоко, как раньше. В ту ночь, что он провел в больнице, жизнь предстала ему черной прорубью – руки разжались и отпустили острый ледяной край, он скользнул в темноту где-то внутри себя и в ярости прошептал Джеку: «Я пытался разговаривать с Богом, правда пытался, но что это за Бог такой, который допустил, чтобы пастор заболел такой болезнью? Она ничего, кроме добра, никогда не делала, что это за Бог такой, который послал ей эту болезнь?!»
Тогда Джек не смог ответить на этот вопрос. Не смог и потом. В ту ночь он молча сидел в приемном покое и обнимал папу до тех пор, пока их слезы не перемешались. На следующее утро они ненавидели солнце за то, что оно встало, не могли простить миру, что в нем все осталось на месте, как ни в чем не бывало.
Но когда пришло время, Джек, взрослый и уверенный в себе, встал, прошел через множество дверей и остановился у входа в ее палату. Гордый молодой человек с твердыми убеждениями, он был чужд малейшей религиозности, и мама ни разу в жизни его за это не упрекнула. Она служила пастором и всю жизнь получала нагоняи от верующих за недостаток веры, а от всех остальных – за чрезмерную религиозность. Она была с моряками в открытом плавании, с солдатами в пустыне, с убийцами в тюрьме, в больнице с грешниками и атеистами. Могла пропустить стаканчик и отмочить крепкую шутку, несмотря на свой статус. А когда спрашивали, что скажет на это Бог, всегда отвечала: «Мы с ним не во всем сходимся, но, думаю, он знает, что я делаю все, что от меня зависит. Думаю, он знает: я работаю на него, но служу людям». Когда ее просили сформулировать свое отношение к жизни, она цитировала Мартина Лютера: «Если бы я знала, что завтра наступит конец света, сегодня я посадила бы яблоню». Она могла сделать так, чтобы сын полюбил ее яблочный пирог, но веру – нельзя. В ту ночь, в тупике коридора, в тусклом свете ламп, в той самой больнице, где мама столько раз держала за руку умирающих, одинокий Джек встал на колени и попросил Бога не забирать его маму.
А когда Бог все же забрал ее, Джек подошел к постели и сжал ее руку так крепко, будто надеялся, что она проснется и отругает его за это. И безутешно прошептал: «Не волнуйся, мама, я позабочусь о папе».
Затем он позвонил сестре. Она, конечно, как всегда, обещала, что сделает все на свете. Единственное, что ей нужно, – это деньги на самолет. Само собой. Джек выслал ей деньги, но на похороны она не прилетела. Джим, разумеется, никогда не называл ее торчком или наркоманкой, хороший папа никогда не назовет так ребенка. Джим всегда говорил «она страдает от зависимости», так ему было легче. А Джек называл вещи своими именами и считал сестру наркоманкой. Сестра была на семь лет старше его, а когда ты маленький, старшая сестра становится кумиром. Когда она уехала из родительского дома, он не мог уехать с ней вместе; когда она искала себя, он не мог ей помочь; когда она пошла на дно, он не мог ее спасти.
И вот Джек и Джим остались одни. Всякий раз после ее звонков они посылали ей деньги, всякий раз она говорила, что приедет домой, вот только помогите деньгами на билет – в последний разочек. Ну, и еще немного на то, чтобы отдать долги. Ничего страшного, так, мелочи, сейчас она все уладит, вот только… разумеется, они знали, что давать денег не стоит. Это всегда известно наперед. Наркоманы злоупотребляют наркотиками, а их близкие злоупотребляют надеждой. Они тоже плотно сидят на крючке. Каждый раз, когда звонят с незнакомого номера, папа надеется, что это она, а ее брат с ужасом понимает, что уверен, будто на этот раз звонят, чтобы сообщить о ее смерти. У обоих одни и те же немые вопросы: какие из них полицейские, раз они не могут позаботиться о своей родной девочке? Что у них за семья, раз они не могут заставить ее помочь самой себе? Что это за Бог, который послал болезнь пастору, и что это за дочь, которая не приехала на похороны собственной матери?
Когда брат и сестра были маленькими и жили в родительском доме, однажды вечером Джек спросил у мамы, каково ей проводить последние часы у постели умирающих, держа их за руки и осознавая, что она не может спасти их. Мама поцеловала его в лоб и ответила: «Как можно съесть слона, дружочек?» Он ответил так, как отвечает ребенок, слышавший эту шутку тысячу раз: «По кусочку, мам». И в тысячный раз она рассмеялась, как всегда в ответ смеются родители. Затем крепко взяла его за руку и ответила: «Мы не можем изменить мир. Чаще всего мы не можем за раз изменить человека. Если только по кусочку. Поэтому мы помогаем, когда есть возможность. Спасаем тех, кого можно спасти. Делаем все, что от нас зависит. А затем ищем слова, чтобы… убедить себя: мы сделали все возможное. И продолжаем жить с тем, что имеем, пытаясь не потонуть».
Джек не смог помочь сестре. Не смог спасти человека на мосту. Тот, кто хотел прыгнуть, – прыгнул. Приходит новый день: пасторы и полицейские снова идут на работу.
Джек посмотрел на остатки того, что они приняли за кровь, перевел взгляд на дырку в стене, на маленький столик, где лежал телефон и на большой стол, где лежали коробки от пиццы.
Он перевел взгляд на Джима. Тот развел руки и беспомощно улыбнулся:
– Я сдаюсь. Ты гений, сынок. Что еще?
Джек кивнул на коробки из-под пиццы. Смахнул вихор с шишки на лбу. Еще раз перечислил всех:
– Рогер, Анна-Лена, Ру, Юллан, Эстель, Зара, Леннарт, грабитель, риелтор. Итого девять.
– Все правильно.
– Но на бумажке, в которую был завернут лайм, попавший мне в голову, было написано восемь имен.
На лице Джима отобразилось мыслительное усилие.
– Может, грабитель не любит пиццу?
– Может, и так.
– А ты что скажешь?
– Думаю, дело не в этом.
– А в чем?
Джек встал, убрал в сумку свидетельские показания. Пожевал язык.
– Риелтор до сих пор в участке?
– Ну да.
– Позвони туда и скажи, чтобы ее ни в коем случае не отпускали.
Лоб Джима покрылся такими глубокими морщинами, что в них запросто можно было уронить скрепку.
– Но… зачем, сынок? Что ты хочешь ска…
Джек не выдержал и перебил отца:
– Я думаю, что все это время в квартире было не девять человек, а восемь. Нас водят за нос! Черт побери, папа, неужели ты ничего не понял? Эта воровка и не думала прятаться, она на глазах у нас вышла из дома вместе со всеми заложниками!
Джек впервые назвал вещи своими именами.
Глава 48
Женщина с пистолетом одиноко сидела в прихожей. Голоса людей, которых она взяла в заложники, доносились словно из параллельной реальности. Между ней и остальными, между тем, кем она была утром, и тем, кем стала сейчас, пролегла бездна. Да, в квартире она была не одна, но никто в мире не мог разделить с ней последствия происшедшего, в том-то и заключается вселенское одиночество: на своем пути ты один. Как только все выйдут из дома и ступят на тротуар, они станут жертвами. А она – преступницей. Если полиция не пристрелит ее на месте, ее посадят в тюрьму на… она даже не представляла на сколько, – возможно, лет на десять, а то и больше. Она состарится в камере. Она никогда не увидит, как ее дочери научились плавать.
Девочки. Ее девочки. Мартышка и Лягушка. Они вырастут и тоже начнут врать. Она надеялась, что их папа, по крайней мере, научит их делать это с умом. Они будут говорить, что их мать умерла. Она медленно стянула больше не нужную балаклаву. Взрослому человеку не стоит питать иллюзий. Ей не уйти от полиции. Из-под шапки вывалились волосы – потные и всклокоченные. Она взвесила в руке пистолет, сжала его чуть сильнее. Морщины на лице стали чуть резче, костяшки пальцев на мгновение побелели, а указательный палец лег на спуск. Будь он настоящим, застрелилась бы она?
Ответить на собственный вопрос женщина не успела, потому что внезапно кто-то взял ее за руку. Не отобрал пистолет, а просто опустил ее руку вместе с ним. Перед нею стояла Зара и смотрела ей в глаза – без сострадания, без тревоги, но в то же время не отрывая руку от пистолета.
С того момента, как грабитель переступил порог, Зара пыталась ни о чем не думать. Вообще-то она постоянно избегала это делать; когда десять лет несешь свою боль, главное – овладеть этим навыком: не думать. Но теперь, при виде одинокой женщины с пистолетом в руке, что-то пробилось сквозь толстый панцирь. Вспомнился кабинет психолога и картина с женщиной на мосту; вспомнилось, как психолог, глядя на Зару, сказала: «Знаете, Зара, самое странное в страхе то, что мы пытаемся избавиться от хаоса с помощью хаоса. Оказавшись в отчаянном положении, мы не отступаем, а продолжаем двигаться вперед с еще большей скоростью. Мы строим свою жизнь на том месте, где другие разбились о стенку. Чем ближе к этой стенке мы сами, тем больше надеемся пройти сквозь нее. Чем она ближе, тем упрямее мы верим, что придут самые невероятные решения и чудесным образом спасут ситуацию, тогда как те, кто наблюдает за нами со стороны, ждут… удара».
Зара обвела кабинет взглядом и не увидела на стенах ни одного диплома о престижном образовании – как ни странно, настоящие обладатели этих дипломов хранят их в ящике письменного стола.
Зара спросила без тени презрения:
– Вы изучали разные теории устройства психики?
– Я изучила сотни теорий, – сказала психолог.
– В какую из них вы поверили?
– В ту, что гласит: если падаешь давно, то перестаешь видеть разницу между падением и полетом.
Зара гнала от себя все мысли, но эта все же пробилась наружу. Поэтому, стоя в прихожей, она накрыла руку грабителя своей рукой и сказала то, что женщина в ее положении может сказать преступнице на грани отчаяния. Всего лишь три слова:
– Не делайте глупостей.
Женщина посмотрела на нее глазами полными слез, в груди было пусто. Она не стала делать глупостей. И даже слегка улыбнулась. Этот миг явился неожиданным для них обеих. Зара повернулась и быстро зашагала к балкону, чувствуя что-то вроде отчаяния. Она достала из сумки наушники, вставила в уши и закрыла глаза.
Некоторое время спустя она первый раз в жизни ела пиццу. «Капричозу». Это тоже было весьма неожиданно. Ей понравилось.
Глава 49
Джек на ходу выпрыгнул из машины. Ворвавшись в участок, он помчался к комнате для допросов, где сидела риелтор, и рванул дверь с такой силой, что ударил себя точно по шишке на лбу. Джим, запыхавшись, бежал за ним следом, пытаясь успокоить сына, но это было бесполезно.
– Респект! Как дел… – завела было свою пластинку риелторша, но Джек гаркнул во все горло:
– Теперь я знаю, кто вы!!!
– Я не понимаю, о чем вы… – задохнулась риелторша.
– Джек, – пыхтя, попросил Джим и остановился на пороге, – успокойся, пожалуйста.
– Это вы!!! – Успокаиваться Джек вовсе не собирался.
– Я? – удивилась риелторша и, встретившись взглядом с Джеком, с облегчением и благодарностью отметила, что поблизости нет увесистого телефонного справочника.
Глаза Джека светились триумфом. Прислонившись к столу, он победоносно сжал в воздухе кулаки и прошипел:
– И как я только сразу не догадался? Никакого риелтора не было! Грабитель – это вы!
Глава 50
Каким надо быть идиотом, чтобы с самого начала не догадаться! Возможно, все дело в маме. Она хоть и сплачивала их с отцом, но иногда отвлекала от дела, а сегодня прямо поселилась в мыслях Джека и ни на мгновение не покидала их. После смерти она оставалась такой же несговорчивой, как и при жизни, – может, и был на свете более строптивый пастор, чем она, но уж точно один, черт побери, не больше. При жизни она вечно со всеми вздорила, а чаще всех, пожалуй, с сыном, и после смерти не угомонилась. Ведь самые бурные баталии у нас вспыхивают не с тем, кто на нас совершенно не похож, а совсем наоборот.
Она часто срывалась с места, когда в мире случались катаклизмы и миссии по спасению потерпевших скликали добровольцев. За это ее критиковали и в церкви, и в миру: одни за недостаток веры, другие – за избыток. Одни считали, что она вообще не должна помогать, другие – что должна, но в другом месте. Тому, кто сам ничего не делает, легко критиковать тех, кто пытается помочь. Однажды, угодив в разгар вооруженного мятежа на другом конце земли, она попыталась спасти истекающую кровью женщину, но в суматохе ее саму пырнули ножом в руку. Уже в больнице она раздобыла телефон и позвонила домой. Джим смотрел новости и ждал. Он терпеливо выслушал ее, как всегда, с радостью и облегчением оттого, что она жива, но когда Джек понял, что произошло, и дорвался до телефона, то заорал так, что телефон завибрировал: «Какого черта ты там забыла? Зачем надо рисковать жизнью? ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ДУМАЕШЬ О СВОЕЙ СЕМЬЕ?!!»
Мама поняла, что сын кричит потому, что боится и переживает за нее, поэтому ответила как всегда: «В гавани кораблю спокойнее, но не для того он строился».
На это Джек ответил словами, о которых сразу же пожалел: «Думаешь, Бог защитит тебя от ножа только потому, что ты пастор?»
Она сидела в больнице на другом конце света, но даже оттуда она почувствовала его безграничный ужас, и в ее шепоте были слезы, когда она ответила сыну: «Бог не может защитить от ножа, сынок. Для того он и создал людей – чтобы они сами защищали друг друга».
Спорить с этой упрямой женщиной было бесполезно; Джек ненавидел себя за то, что так восхищался ею. А Джим любил ее так, что перехватывало дыхание. После того случая она ездила по миру уже не так часто и не отправлялась в такие дальние путешествия. Потом она заболела, они потеряли ее, и в мире стало одним защитником меньше.
Когда произошел захват заложников, когда за день до Нового года Джек и Джим оказались на улице перед домом, где продавалась квартира, когда начальство распорядилось, чтобы они ждали стокгольмцев, оба подумали про нее: что бы сделала она на их месте. Когда Джек получил по лбу лаймом и увидел, что тот завернут в бумагу, на которой перечислены пиццы, отец с сыном поняли: лучшей возможности наладить контакт со злоумышленником не предвидится. Джек позвонил переговорщику. Тот, хотя и был стокгольмцем, дал добро:
– Да-да, конечно, доставка пиццы, это может положить начало переговорам. А как насчет бомбы на лестнице? – поинтересовался он.
– Никакой бомбы там нет! – упрямо заявил Джек.
– С гарантией??
– Зуб даю, гадом буду и могу добавить еще гарантий, каким научила меня мама, а она могла их дать с лихвой на все случаи жизни. Этот преступник не опасен. Он просто напуган.
– Откуда вы знаете?
– Будь он опасен и понимай, что ему грозит, он не стал бы заказывать для заложников пиццу и бросать в нас лаймом. Позвольте мне пойти поговорить с ним. Я могу… – Джек осекся. Он собирался сказать: «Я могу всех спасти». Вместо этого он сглотнул и сказал: – уладить это дело. Могу с ним договориться.
– Вы опросили всех соседей? – спросил переговорщик.
– Дом пуст, – заверил его Джек.
Переговорщик застрял в аварии за много миль до места, где произошел захват заложников, и даже полицейские автомобили не могли объехать пробку, поэтому он согласился на план Джека. Но потребовал, чтобы в квартиру был доставлен телефон и переговорщик мог держать связь с грабителем и договариваться об освобождении заложников. «И присвоить себе всю славу, когда дойдет до дела», – с горечью подумал Джек.
– У нас хороший телефон, – сказал Джек, потому что телефон и правда был очень хороший, тот самый, который Джим называл хреновиной, которая ловит даже «хрен знает где».
– Позвоню им после того, как они съедят пиццу, – с сытыми проще договориться, – сказал переговорщик таким тоном, будто этому его научили на специальных курсах переговорщиков.
– А если они не откроют нам дверь, когда мы принесем пиццу? – спросил Джек.
– Оставьте пиццу и телефон под дверью.
– Как мы тогда убедимся, что телефон попал в квартиру?
– А почему он не должен туда попасть?
– Вы думаете, грабитель в таком состоянии может принимать рациональные решения? Он в панике и может подумать, что телефон – это ловушка.
И тут Джима осенило. Он сам удивился, что ему пришла в голову такая блестящая идея.
– Мы подложим телефон в коробку с пиццей! – предложил он.
Джек раскрыв рот смотрел на отца. Наконец он кивнул и сказал переговорщику:
– Мы подложим телефон в коробку с пиццей.
– Да-да, неплохая идея, – согласился переговорщик.
– Это папа придумал, – с гордостью пояснил Джек.
Джим отвернулся, чтобы Джек не видел его смущения. Он стал гуглить ближайшие пиццерии, позвонил в одну из них и сделал не самый распространенный заказ: восемь пицц и форму разносчика с соответствующим логотипом. При этом Джим проговорился, что он полицейский. Владелец пиццерии на том конце провода следил за новостями в локальных медиа и был отнюдь не глуп, поэтому сделал хорошую скидку на пиццы, но за прокат спецодежды взвинтил цену в два раза. Джим сердито поинтересовался у владельца, не мистер ли он Скрудж собственной персоной, на что тот спокойно спросил, знакомы ли полицейскому понятия «спрос» и «предложение». Когда наконец привезли пиццы и спецодежду, Джек попытался отнять их у Джима, но тот не дал.
– Ты что это придумал? Туда пойду я! – решительно заявил Джек.
Джим потряс головой:
– Нет. Я по-прежнему думаю, что на лестнице может быть подложена бомба. Поэтому пойду я.
– Тем более! Почему пойдешь ты?! Я, черт побе… – начал Джек, но отец уперся.
– Ты ведь уверен, что нет там никакой бомбы, правда, сынок?
– Да!
– Ну вот. Значит, ничего страшного, если пойду я.
– Тебе сколько лет? Одиннадцать?
– А тебе?
Джек беспомощно хватал ртом воздух в поисках аргументов.
– Я не позволю тебе…
Но Джим уже переодевался – прямо посреди улицы, несмотря на мороз. Отец и сын посмотрели друг на друга.
– Мама никогда бы меня не простила, если бы я тебя отпустил, – сказал Джим, опустив взгляд.
– А меня она, по-твоему, простила бы, если бы я тебя отпустил? Ведь ты был ее мужем, – сказал Джек, обращаясь к стене.
Джим кивнул, посмотрев в небо.
– Но мамой она была твоей.
Да, иногда с этим стариком невозможно договориться.
Глава 51
Полицейский участок. Комната для допросов. Риелтор, бледная как мел. Перепуганная до смерти:
– Гра-гра-грабитель? Я-я-я? Как-как-как я мо-мо-мо…
Джек мерил комнату шагами, размахивал в воздухе руками, как дирижер невидимого оркестра, необычайно довольный самим собой.
– И как я только не догадался? Вы ведь не можете ничего. Вся ваша невнятная болтовня о квартире. Ну не может риелтор так плохо знать свое дело!
Риелтор, казалось, вот-вот заплачет.
– Послушайте, я делаю все, что могу. Знали бы вы, каково быть риелтором в условиях современного рынка!
Джек вперил в нее взгляд:
– Но вы не риелтор! Вы грабитель!
Риелторша в отчаянии посмотрела на стоявшего на пороге Джима в поисках поддержки. Но тот лишь развел руками с несчастным видом. Джек ударил по столу кулаками и яростно вытаращился на риелторшу.
– Как же я не догадался! Когда другие свидетели рассказывали о произошедшем, они вас ни разу не упомянули. Потому что вас там и не было. Признайтесь! Вы отвлекли нас, попросив салют, а потом прошли у нас перед носом вместе с остальными заложниками. Скажите, что это правда!
Глава 52
Правда? Правда почти всегда проще, чем нам кажется. Во всяком случае, мы на это надеемся, потому что чувствуем себя умнее, если можем просчитать все заранее. Это история про мост, про идиотов, про захват заложников и показ квартиры. Но помимо прочего, это история любви. И не одна.
Накануне захвата заложников Зара пришла к психологу раньше назначенного времени. Она, конечно же, никогда не опаздывала, но прийти в неположенный час для нее было крайне нехарактерно.
– Что-то случилось? – спросила Надя.
– В смысле? – невозмутимо переспросила Зара.
– Обычно вы не приходите заранее. Что-то не так?
– А разве это не ваша работа – разбираться, что не так?
Надя вздохнула:
– Я просто спросила.
– Это капуста кейл?
Надя посмотрела на пластиковый контейнер у себя на столе и кивнула.
– Я обедала.
Другим пациентам, возможно, показалось бы, что это упрек, но только не Заре.
– Значит, вы веган, – констатировала Зара.
Психолог прокашлялась, словно ее поймали с поличным.
– По-вашему, это плохо? Да, я веган, но можно ведь есть капусту и просто так.
Зара поморщилась:
– Это капуста, купленная в ресторане. Значит, у вас был выбор. Но вы взяли капусту.
– Так поступают только веганы?
– Могу предположить, что ваша экономическая стратегия объясняется нехваткой витаминов.
Надя улыбнулась:
– Вы презираете меня за то, что я веган, или за то, что я за это плачу?
– Вас можно презирать за многое другое.
Проглотив последний кусочек капусты, а вместе с ним и остатки самоуважения, Надя закрыла пластиковый контейнер и спросила:
– Как ваши дела, Зара? Мы не виделись целую неделю.
Зара промолчала и, отвернувшись, достала из сумки флакончик с антибактериальной жидкостью и аккуратно протерла руки. Затем осмотрела книжную полку и заявила:
– Для психолога у вас многовато книг на посторонние темы.
– О чем же, по-вашему, эти посторонние книги?
– Об идентичности. Поэтому вы веган.
– Можно быть веганом и по другим причинам.
– По каким же?
– Ради окружающей среды.
– Возможно. Но такие, как вы, становятся веганами, чтобы чувствовать себя хорошими. Кстати, поэтому у вас плохая осанка. Вам не хватает кальция.
Надя невольно сменила позу и как можно незаметнее выпрямила спину.
– Зара, вы платите мне за время. Вы платите… слишком большую цену за то, чтобы критиковать мою экономическую стратегию. Хотите об этом поговорить?
Зара, похоже, приняла услышанное к сведению, но продолжала рассматривать книжную полку.
– Возможно, в следующий раз.
– Я очень рада.
– Чему?
– Тому, что мы обсудим это в следующий раз.
Тогда Зара повернулась и посмотрела на Надю, чтобы оценить, насколько искренней была ее радость. Но, так и не сумев этого понять, вернулась на свое место, снова намазала руки антибактериальным гелем, посмотрела в окно за спиной Нади и стала считать окна в здании напротив. Затем сообщила:
– В отличие от остальных психологов вы не рекомендуете мне принимать антидепрессанты.
– Вы бывали у других психологов?
– Нет.
– Значит, это самоанализ?
Зара посмотрела на картину, висевшую на стене.
– Я понимаю, что вы не хотите выписывать мне снотворное, потому что боитесь, что я покончу с собой. Но почему бы вам тогда не назначить мне антидепрессанты?
Надя аккуратно свернула две неиспользованные салфетки и убрала их в ящик стола. Кивнула:
– Вы правы. Я не прописываю таблетки. Антидепрессанты гасят перепады настроения; при правильном приеме человек не испытывает тоски, но и особой радости тоже. – Надя изобразила ладонью волну. – Становится… ровным. Можно подумать, что человеку при этом не хватает взлетов, правда? Но все наоборот. Большинство пациентов, принимающих антидепрессанты, жалуются, что не могут плакать. Они смотрят грустный фильм со своими любимыми и хотят… чувствовать то же, что и они.
– Я не люблю кино, – сообщила Зара.