Джилл Симс

Почему маму всё достало

Роне… снежной лавине
Gill Sims

WHY MUMMY DOESN’T GIVE A ****

The diary of an exhausted mum



Originally published in the English language by HarperCollins Publishers Ltd



© Gill Sims

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Январь

Среда, 3 января

Первый рабочий день после рождественских и новогодних праздников всегда дается с трудом. Мало того, что организм в шоке от резкой смены режима, и теперь утро для него начинается не в два часа дня с бокала белого вина и сыра вприкуску с шоколадными батончиками и конфетами, а как и положено – с нормального завтрака, так еще и сознание отказывается воспринимать себя взрослым человеком на ответственной работе, а одежда стала тесной за эти дни. А уж если после первого рабочего дня запланирован первый сеанс семейной психотерапии после, скажем так, «трудного» Рождества, то радости, конечно, вообще никакой.

Кристину мне порекомендовали как очень хорошего специалиста. Моя коллега Дебби из отдела кадров рассказывала, что Кристина спасла от развода семью сестры Дебби – и это после того, как зять десять лет изменял ее сестре с учительницей своих дочек-близняшек, а началось все это у них, когда девочки пошли в первый класс, и вылезло наружу, когда близняшки уже заканчивали школу, так еще этот извращенец, оказывается, любил измазаться клеем и обваляться в блестках, чтобы училка его отшлепала (отсюда у него такая страсть к учительнице начальных классов, у которой этого клея и блесток было завались), так что я подумала, что раз уж Кристине удалось как по мановению волшебной палочки такую передрягу разрешить, то наша с Саймоном размолвка будет для нее пустяковой задачей.

Да и к тому же у нас все было без особых заскоков. Ведь не изменял же он мне с женщиной, которой я дарила вино и кружки с надписью «Лучшему учителю на свете», а она, сидя напротив меня на родительском собрании, не внушала, как важно читать перед сном вместе с моими драгоценными деточками, в то время как у самой на прикроватном столике переливался всеми цветами любимых блесток член моего мужа, слепленный в натуральную величину из школьного пластилина, оставшегося от детских поделок на День матери. То есть я хочу сказать, что в этом контексте перепихон Саймона с какой-то знойной синьоритой во время командировки в Мадриде – не такая уж трагедия. В конце концов, все могло быть намного хуже, не так ли?

Это я и твердила сама себе всю дорогу: «Выше голову! Могло быть и хуже!» У него могла быть нездоровая тяга наряжаться в стиле старушки Энн Уиддекомб. Или он западал бы на кого-нибудь, одетого как Энн Уиддекомб (уж не знаю, что из этого хуже). Он мог бы пойти по стопам Идеального Папочки Идеальной Люси Аткинсон, который бросил Идеальную Мамочку Люси в подвешенном состоянии, когда переметнулся к Фионе Монтегю, лучшей подруге и подражательнице Идеальной Мамочки, и тем самым обрек Идеальную Мамочку на ежедневные встречи с Фионой Монтегю у школьных ворот (она мне никогда не нравилась, вся такая самодовольная, вечно лезет из кожи вон, чтобы произвести впечатление, – хотя ясно-понятно, что Идеальному Папочке нравилось, как Фиона старалась его впечатлить, с тех пор как они съехались, он сильно раздобрел на ее бесконечных капкейках, которыми она завалила свой инстаграм). Конечно, наши дети уже подросли и встречать их у ворот школы не нужно, так что сия участь меня в любом случае миновала. Да и капкейки Саймон не любит.

Хотя, с другой стороны, все было достаточно серьезно. Когда пару месяцев назад Саймон выдал эту новость, мне показалось, что меня ударили под дых. Реально, как будто из меня выпустили воздух. До сих пор не пойму, чем он руководствовался, когда решил признаться в измене. Он говорит, из чувства вины.

Я слышала, что люди говорили о какой-то «буре эмоций», но, честно признаться, до меня не доходило, что это такое, пока меня саму не стало швырять из ярости в отчаяние, а временами я готова была убить его, но потом на меня находило какое-то спокойствие, и я убеждала себя, что мы двое взрослых людей, проживших бок о бок почти четверть века, плюс-минус год-два, у нас двое взрослых детей, мы любим друг друга и сможем преодолеть эти временные трудности – а затем весь цикл эмоций повторялся снова. Мне было так плохо, что кусок в горло не лез, и я три дня ничего не ела, чего со мной раньше никогда не приключалось; обычно я безудержно заедала свой стресс всем чем только можно. Но не в этот раз. Я сбросила почти пять килограммов, так что нет худа без добра.

Спустя пару недель, в течение которых Саймон ходил с видом побитой собаки и повторял без конца, что он виноват, ярость во мне так и не утихла, все наши попытки обсудить ситуацию как взрослые люди заканчивались моими криками, что я поотрубаю ему яйца, если он еще раз вякнет, что тот случай ничего для него не значил, потому что если бы это было так, то какого черта он это сделал, и да, конечно, я поняла, что это был «просто секс», но может быть, уже хватит об этом говорить? – и в конце концов стало понятно, что мы зашли в тупик и нам потребуется профессиональная помощь.

Я услышала, как Дебби из отдела кадров расхваливала чудеса психотерапии Кристины (попутно она рассказывала о рождественских украшениях, которые можно самим смастерить из поделочной глины), и тут я, как бы между делом, попросила номер Кристины, «для подружки», конечно же, потому что нельзя посвящать Дебби в то, что впоследствии будет доведено до сведения всего офиса. Эта ее черта бывает полезна, если вы хотите, чтобы какой-нибудь слух разнесся со скоростью света, – просто скажите Дебби, что информация «строго конфиденциальна», и можете быть уверены на сто процентов, что к концу рабочего дня каждый сотрудник будет в курсе событий.

Саймон сначала не горел желанием идти к психотерапевту, его первой реакцией, как у всех британцев, было ворчание по поводу того, что «неприлично полоскать свое белье на людях» и «все эти модные веяния слишком уж нью-эйдж», но когда я сказала, что это может прекратить наши скандалы, он нехотя согласился попробовать. Вот так мы и оказались у психотерапевта.

Однако после первого сеанса Саймон на удивление проникся идеей. Я думаю, что ему пришлись по душе слова Кристины о том, что не в ее правилах обвинять кого-либо или судить, кто прав, кто виноват, ее роль заключается в том, чтобы способствовать нашему с ним диалогу и предоставить нам возможность обсудить все без осуждения. Саймону также весьма понравилось, что Кристина пресекала любое повышение тона, то есть мне не разрешалось орать на него, и он мог рассчитывать на час тишины в неделю.

Мне все происходящее у Кристины казалось сплошным надувательством. Я рассчитывала, что уж она-то будет обвинять, осуждать, корить Саймона за его непотребное поведение, встанет на мою сторону и вынесет такой вердикт, чтобы он смог сполна искупить свои грехи, и тогда мы бы смогли как-то жить дальше, ну после того, разумеется, как он возместит ущерб в супружеской версии общественных работ, – ну, не знаю, гладил бы до скончания лет все постельное белье, пожизненно менял туалетную бумагу, когда она заканчивается, но сначала его закуют в кандалы и выпорют, конечно. Как-то так.

Однако вместо того, чтобы сойтись во мнении, какой же мерзавец наш Саймон и что его ждет неминуемая расплата, прежде чем мы сможем двигаться дальше, Кристина повторяла что-то нейтральное, типа: «Ааа, мммм. А что Вы тогда почувствовали?»

На сегодняшнем сеансе все повторилось как обычно – Саймон был удивительно говорлив по поводу того, что же он тогда почувствовал, а особенно как он себя почувствовал с испанской синьоритой («Живым. Желанным. Как будто я нужен!»). Сформулировать, как я себя чувствовала, было не так легко…

– Хммммм. А как Вы, Эллен, себя почувствовали, когда Саймон так себя ощутил?

– Замечательно! Просто прекрасно! Абсолютно! – шипела я сквозь зубы, потому что Кристина не разрешала кричать и оскорблять, и, соответственно, я не могла заорать: «Ты был нужен мне, бесчувственный ты болван. Тебе хотелось чувствовать себя желанным – замечательно, а как насчет меня? Я ведь не побежала в койку с первым встречным? Я ведь помнила о супружеском обете, хоть и могла заняться сексом с кем угодно, стоило мне только пальцем поманить, но я ведь этого не делала, потому что Я НЕ ШЛЮХА, а теперь, оказывается, мне нужно тебя пожалеть? Простить за то, что для тебя вообще «ничего не значило», однако ж, чувствовал ты себя при этом живым и желанным. Кто ты после этого, СВООООООЛОЧЧЧЬ!»

Но Кристина на это сказала: «Я чувствую, что от Вас, Эллен, исходит гнев, много гнева».

– Что вы, – пыталась я отмахнуться. – Нет во мне никакого гнева!

– Я чувствую, что Вы сдерживаете в себе очень много гнева, Эллен. Не хотите поговорить об этом? – задумчиво говорила Кристина, а Саймон при этом многозначительно кивал, а у меня внутри все кипело, потому что, разумеется, это я привношу до фига гнева в этот сеанс психотерапии. Если бы не мой гнев, не моя боль и не мое отчаяние, то мы бы здесь и не оказались, и вообще-то вся затея была ради того, чтобы Кристина помогла мне чувствовать меньше гнева, а не больше, не так ли? Говорить мне, что я в гневе за мои же 70 фунтов в час? После первого сеанса я даже засомневалась, а не переквалифицироваться ли мне в психотерапевта, только не такого никчемного, как Кристина, а лучше, и вместо того, чтобы спрашивать: «И что Вы тогда почувствовали?» и увиливать от обвинений, я бы говорила: «Да уж, хреново, дальше некуда!» и «Муженек-то у Вас мудак!» У меня бы здорово получалось! Но Саймон заверил меня, что суть психотерапии не в этом, и уж если бы народу нужны были доморощенные советы, то такого добра завались бесплатно на сайте Mumsnet.

И тут во мне что-то перемкнуло. Может быть, мысль о той обуви, которую я могла бы накупить на 70 фунтов, но вместо этого заплатила их Кристине, чтобы услышать от нее, что я несколько разгневана.

– А Вас удивляет, что я в гневе? – огрызнулась я. – Ведь всегда все только для Саймона. Что Саймон хочет. Что Саймон чувствует. Что Саймону нужно. А кому важно, что я хочу? Кому есть дело до моих чувств? Кому нужны мои потребности? Никому! Все, чем мы здесь занимаемся, так это обсуждаем, что чувствует Саймон.

– Ну, вообще-то я все время спрашиваю Вас, что Вы чувствуете, а у Вас всегда один ответ «Замечательно», – мягко вставила Кристина.

– Так вот, совсем не замечательно! – зарычала я. – Мой муж переспал с другой, и мой брак трещит по швам. С чего Вы взяли, что у меня все замечательно?

– Но я так и не считаю, – ответила Кристина. – Вот поэтому я и спрашиваю Вас, что Вы чувствуете. Ведь это Вы все время твердите, что у Вас все замечательно, и отрицаете наличие гнева и печали. Продолжайте.

– Саймон говорит, что он чувствовал себя лишним и ненужным. А не приходило ему на ум, что я ощущала то же самое? И продолжаю чувствовать так же, только в миллион раз сильнее? Он нашел себе кого-то, кому он стал «нужен», получил свою дозу возбуждения, удовлетворения, горячего секса по-испански, а у меня что? Ничего. Ему досталось все удовольствие, а мне, значит, надо перетерпеть и жить дальше как ни в чем не бывало. А ведь я так и осталась с человеком, который меня даже не замечает, уж не говоря о том, что не хочет меня.

– Я замечаю тебя, – возразил Саймон.

– Нет, не замечаешь, – в сердцах отрезала я. – Ты на меня даже не смотришь, я присутствую, как старая мебель. Ты не замечаешь, как я выгляжу, чем я занимаюсь, и тебе все равно, что я чувствую.

– Мне не все равно, как ты выглядишь, – упорствовал Саймон.

– Как же! Что бы я ни надела, тебе все равно, ты никогда ничего не говоришь, ни разу комплимента от тебя не слышала. А когда я спрашиваю, как я выгляжу, ты даже не удосуживаешься поднять взгляд от планшета, просто бурчишь: «Нормально выглядишь» – и все.

– Но ты нормально выглядишь. Всегда выглядишь хорошо. Что ты хочешь от меня услышать?

– Саймон, «нормально выглядишь» означает, что ты выглядишь прилично, юбка не заправлена в трусы, в зубах не застрял шпинат, и в таком виде можно выйти из дома. Ты не замечаешь, сделала ли я укладку, надела ли новое платье, или с косметикой как-то постаралась. Ты заставляешь меня выпрашивать у тебя даже такую малость, как «нормально выглядишь»!

– Не думал, что это так для тебя важно. Извини. Больше не буду говорить «нормально выглядишь».

– Ну, так сделай мне сейчас комплимент. Давай. Скажи мне что-нибудь приятное.

– Очень хорошо, – выдавила из себя Кристина.

– Нууу, – Саймон задумался. – О, знаю. Ты готовишь лучшую лазанью, которую я когда-либо пробовал.

Я уставилась на него в изумлении.

– Лазанью? Правда? ЛАЗАНЬЮ? Это единственное, самое ЗАПОМИНАЮЩЕЕСЯ, что есть во мне? Долбанная ЛАЗАНЬЯ?

– Ну, ты застала меня врасплох, а про другие вещи, о которых я вспомнил, здесь говорить неудобно.

– Лазанья, значит. Вот к чему ты меня свел. Двадцать пять лет совместной жизни – и все благодаря лазанье? – громким стоном вырвалось у меня.

– Эллен, я хотела бы попросить Вас не повышать голоса, – промолвила Кристина отвратительно спокойным голосом.

– Ох уж простите, извините. Я не буду устраивать здесь сцен и биться в падучей. Но, Кристина, послушайте, Вы говорите мне, что я в гневе, а Вас не удивляет после таких его слов, почему я в гневе?

– Эллен, Вы же знаете, что я не принимаю ничью сторону. Ведь речь не обо мне, а о вас с Саймоном. Саймон, что Вы чувствуете, когда Эллен говорит, что Вы ее больше не замечаете?

– Я считаю, это лицемерие, потому что она тоже не замечает меня, – сердито бросил Саймон. – Она не знает, кто я, чего хочу от жизни, что мне интересно, что меня заводит…

– Видимо, если не лазанья, то испанские тапас, – вставила я.

– Эллен, я бы хотела попросить Вас не прерывать Саймона в очередной раз. Дайте ему высказаться, – сказала Кристина. У этой Кристины не забалуешь, она ведет свои сессии как чертова домомучительница. Совсем не удивлюсь, если в один прекрасный день она поставит меня в угол.

Саймон продолжал:

– Ты хочешь сохранить семью. Тебе не хочется, чтобы дети болтались между двумя домами на выходных, чтобы их знакомили с мачехой или отчимом, чтобы они были разменными пешками в шахматной партии родителей, как это было у тебя в детстве. И я уверен, что мы здесь только потому, что ты хочешь оградить от всего этого детей, а не потому, что ты жаждешь остаться со мной. Ты говоришь, что я тебя не замечаю. Ну так и ты тоже не замечаешь меня. Кто угодно может быть вместо меня. Анонимный персонаж, некий условный муж и отец детей, который нужен для склейки твоей жизни.

– Уж лучше, чем домработница, повариха и нянька в одном лице, за которую ты держишь меня, – накинулась я.

– Эллен, в последний раз предупреждаю, воздержитесь от того, чтобы перебивать Саймона, – сказала Кристина. – В следующий раз я буду вынуждена показать Вам желтую карточку.

Я в ярости уставилась на нее. В ее взгляде яду было тоже немало. Было ясно-понятно, что «желтая карточка» в мире взрослых – это то же самое, что поставить в угол ребенка. Саймону она никогда не угрожала желтой карточкой. Она явно симпатизировала ему больше, чем мне, и это было нечестно. Я уже была готова, что она как взрослая спустится на мой детский уровень, посмотрит строго мне в глаза и скажет, что при счете три я должна перестать баловаться и начать вести себя как следует.

– Я даже не уверен, любишь ли ты меня еще, Эллен, – с трагичным вздохом выдал Саймон. – И это вызывает у меня следующий вопрос: а люблю ли я тебя? Даже и не знаю.

Я открыла было рот, чтобы ответить ему – и пошла ты к черту Кристина со своей желтой карточкой, – как вдруг она встрепенулась: «Ах, это так важно, но, боюсь, что время на сегодня вышло!»

Так тебе, оказывается, можно перебивать других, да, Кристина?

В полной прострации я натянула на себя плащ, и мы покинули офис Кристины. На улице, от холодного ветра, который бился по щекам как рыба об лед, я пришла в себя.

– Так ты меня больше не любишь? – набросилась я на Саймона. – А зачем же тогда это все, если ты меня больше не любишь? Зачем ты меня через это заставил пройти?

– Не устраивай сцен, Эллен, не на улице! – резко сказал Саймон. – Пошли, – добавил он, подталкивая меня к бару рядом с офисом Кристины. – Зайдем, выпьем.

– Тебя реально беспокоит, что я закачу сцену на улице? И вообще надо возвращаться домой, там дети одни, – возразила я.

– Ничего, еще полчасика побудут одни. Нам надо поговорить.

– Мы уже вдоволь наговорились. Ты достаточно ясно высказался. О чем еще говорить?

– Я хочу сказать тебе еще кое-что.

Бар оказался довольно уютным. С милыми кабинками и атмосферной подсветкой, при любых других обстоятельствах моим первым желанием было бы заинстаграмить наш столик. Саймон взял мне бокал вина и сел рядом.

– Так дальше жить нельзя, – сказал он. – Ты терзаешь себя. Я так больше не могу.

– Ты не можешь? То есть человек, который должен быть всегда рядом со мной, который никогда не должен был причинять мне боль, хоть он фактически вырвал мне сердце и растоптал, бросает меня, потому что не может видеть, как мне больно, а мне нужно просто плюнуть и растереть? Ты мне изменил, сравнил меня с лазаньей, сказал, что не любишь меня, и что? Мне надлежит радоваться сейчас? Йуххууу! Мой муж, отец моих детей, меня больше не любит! Офигенно в моей жизни все сложилось! Уррааа!

– Пожалуйста, говори потише! – зашипел он. – Я не говорил, что не люблю тебя.

– Говорил.

– Нет, я сказал, что не уверен, что люблю. Не уверен также в том, что и ты меня любишь. Конечно, я люблю тебя, просто я не уверен, что все еще люблю тебя так же, как тогда. Я хочу сказать, что даже и не знаю, хочешь ли ты все еще быть моей женой, – печально заключил он.

– Ну, конечно же, хочу, – запротестовала я. – Я бы не согласилась на все это, если бы не хотела. А ты разве не хочешь спасти наш брак?

– Не знаю. Не знаю, чего хочу. Я знаю, что я несчастен, и был несчастен довольно долго, задолго до того, как все случилось. Я знаю, что не могу больше извиняться, и даже если бы хотел, мои извинения ничего не изменят. Я знаю, что не могу пытаться изменить прошлое, я могу только поменять будущее, но учитывая сложившуюся ситуацию, ты мне не позволишь это сделать, потому что ты застряла в прошлом. Поэтому, мне кажется, нам надо пожить какое-то время отдельно.

– Что, потянуло отдохнуть от нас на выходных? Очередная пассия?

– Нет, я имею в виду другое. Джефф с работы переезжает в Нью-Йорк на три месяца и не хочет, чтобы квартира пустовала в это время. Я предложил, что перееду к нему и присмотрю за хозяйством. Как раз у нас будет возможность побыть порознь, подумать, попытаться понять, чего мы действительно хотим. Я съеду к нему сегодня вечером. У меня была последняя надежда, что вечером у Кристины что-то произойдет, и ты начнешь выбираться из прошлого, но не случилось, поэтому надо что-то менять.

– Ты меня бросаешь? – выдавила я из себя. – После всего того, через что мне пришлось пройти, ты меня бросаешь? И ты это обставляешь такими истертыми клише, как «я тебя люблю, но не так, как прежде» и что «мне нужно время»? Не мог придумать что-нибудь оригинальнее? Господи, не хватает только фразы «моя жена меня не понимает».

– Вообще-то мне нужно время, и, да, мне нужно свое пространство. И ты не понимаешь, каково мне приходится. Я не могу оставаться с тобой, если на мне все время будет клеймо преступника, а в тебе клокочет неиссякаемый гнев. Это разрушает нас обоих.

– Ах, вот оно что. Отлично, ты забил хет-трик в матче «Как бросить свою жену». То есть ты просто уходишь, съезжаешь к Джеффу в его милую холостяцкую студию и будешь жить долго и счастливо, пока я тут собираю обломки своей разбитой жизни – в очередной раз? Только потому, что тебе, видишь ли, не по себе, что я так расстроена твоей изменой, а ты что? Будешь искать себя?

– Эллен, не передергивай, все не так.

Я залпом допила вино.

– Все именно так.

– Я просто хочу вновь обрести себя, понять, кто я такой, вот и все. Помимо того, что я отец и муж.

– Я скажу тебе, чего ты хочешь. Почувствовал свободу, вкусил запретного плода, а теперь еще захотелось, но только жена с детьми как ярмо на твоей шее висят. Да к тому же это ярмо с кандалами никак не заткнется, а то была бы паинькой, молча смотрела бы сквозь пальцы на то, как ты пытаешься на двух стульях усидеть. И поэтому ты выбираешь легкое решение, просто сваливаешь. Ты у нас снова холостой, а я у разбитого корыта и еще твоих детей буду дальше тянуть. Что ж, замечательно придумал. Просто замечательно. Раз уж ты так решил, давай – вперед, никто за тебя цепляться не будет. Если ты думал, что я буду сидеть здесь и умолять тебя остаться, то ты ошибаешься. Желаю счастья в личной жизни, Саймон. Хотя нет, не так. Пусть у тебя хрен отвалится. Прощай!

– Я не ухожу от тебя, мне просто нужно…

– Будь так любезен, проваливай. Вали туда, где ты больше «нужен».

– Эллен, ну пожалуйста…

Я вышла из бара с гордо поднятой головой и шла так до небольшой игровой площадки в парке за углом, где рухнула на лавочку и разрыдалась. Слава богу, было уже темно и на площадке не было малышни на качелях, которых бы испугала одинокая сумасшедшая тетя, рыдающая во весь голос. Сколько долгих часов провела я на таких лавочках, пока Питер и Джейн играли (и дрались) на площадке, морозила свой зад и думала: «Быстрей бы домой» – но ни разу мне не приходила мысль, что я вот так же буду сидеть на лавочке и обливаться слезами, потому что Саймон меня бросил. Я-то думала, что мы будем вместе с ним стариться. Никогда не представляла свое будущее без него.

Я вытерла слезы весьма подозрительной на вид салфеткой, которую отыскала в кармане плаща (когда дети были маленькими, к этой салфетке прилагались прилипшие надкушенные мармеладные мишки, которыми я бы закусила), и решила, что так тому и быть. Мне ни в чем нельзя было ни на кого положиться, в очередной раз. Хотя у Идеальной Мамочки Идеальной Люси Аткинсон должен быть номерок грамотного юриста по разводам.

Однако жаль, думала я про себя с превеликой досадой, что мне не вернуться в тот милый бар и не сделать несколько снимков для инстаграма, потому как этот бар навсегда стал «баром, где Саймон меня бросил». Если он собирался уходить от меня, мог бы сделать это в какой-нибудь забегаловке и не портить такое хорошее место. Эгоистичный ублюдок.

Апрель

Пятница, 6 апреля

Я проснулась в панике, с пересохшим ртом, с бешено колотящимся сердцем, в полной уверенности, что проспала будильник и что грузчики уже стоят под дверью. Их не было, естественно, потому что какие грузчики в 3:43 утра, но поскольку просыпалась я уже в шестой раз за ночь, то с каждым разом шансы проспать будильник увеличивались, как и моя паника. Да и сон урывками усугублял ситуацию, и снились мне какие-то ужасы, например, что грузчики приехали, а у меня ничего не готово и мы не можем никуда ехать, а еще приснился кошмар, что грузчики приехали, все аккуратно запаковано, и под моим четким руководством они все так дружно и гладко грузят, а я стою на лужайке перед этими двумя здоровыми бугаями, которые тащат в грузовик диван, и с ужасом понимаю, что я абсолютно голая, но все вокруг настолько любезны, что как будто не замечают этого, хотя наверняка грузчикам была нанесена пожизненная производственная травма от вида голой сорокапятилетней женщины с поникшими сиськами, которая настойчиво просит их обращаться аккуратнее с сервантом, потому как это семейная реликвия.

Но откуда взялся этот сервант в моем сне? У меня его больше нет. Сервант принадлежал бабушке Саймона, поэтому он его и забрал. По признанию самого Саймона, сервант ему не нравился, более того, Саймон испытывал к нему что-то типа беспричинного отвращения с тех самых пор, как я попыталась придать серванту шик потертости и выкрасила его в прелестный светло-желто-зеленоватый цвет, но я настаивала на справедливом разделе имущества, поэтому сервант достался Саймону. Конечно же, лишь из соображений справедливости я позволила Саймону забрать сервант, а никак из зловредной мстительности или садистского удовольствия от мысли, что при каждом взгляде на сервант Саймону будет не по себе, потому что сервант выбивается из минималистичного дизайна, который Саймон так стремился воплотить в своей новенькой квартирке, но от наследства бабушки избавиться было никак нельзя.

Когда Саймон объявил, что съезжает, дабы «предоставить нам немного пространства», я ушами не хлопала. Я наслушалась историй от друзей и коллег о подобных ситуациях, когда их супруги отчаливали, убеждая, что это они ненадолго, что им просто надо немного времени подумать. Они уходили «подумать», а через месяц общий банковский счет закрывался, в почтовом ящике лежало письмо от адвоката, а на пороге появлялся агент по недвижимости, который объявлял, что пришел провести оценку, то есть «немного времени подумать» было лишь хитрым предлогом, чтобы разъехаться с минимальной волокитой и максимальной финансовой выгодой для покидающей стороны.

Меня на этом не проведешь. На следующий же день я проверила банковский счет и увидела, что Саймон снял значительную сумму, – очевидно, для оплаты аренды квартиры Джеффа (оказалось, Джефф не предоставлял свои апартаменты безвозмездно, как пытался выставить дело Саймон), и, выслушав претензии Саймона, что общий счет предназначен для текущих расходов, я возразила, что это была его идея съехать жить в дорогущую квартиру и почему это я должна спонсировать его дурацкие решения, я позвонила агентам по недвижимости и юристам, сняла причитающуюся мне часть денег с общего счета и в целом запустила маховик. К сожалению, наш дом вырос в цене с тех пор, как мы его приобрели, и ни один из нас по отдельности не мог позволить себе выкупить вторую часть, посему дом надлежало выставить на продажу, под постоянное блеяние Саймона, что я тороплю события, а у него и в мыслях не было съезжать навсегда.

Я не ожидала, что добротные дома в районе с приличными школами уходят по рыночным ценам так быстро – настолько быстро, что мне самой оставалось не так много времени, чтобы найти жилье для себя и детей. И вот лежу я с широко открытыми глазами, пялюсь в потолок и вижу свое будущее, в котором я старею одна, без Саймона, в маленьком каменном домике, с увитой розами входной дверью. С другой стороны, это же я буду стареть в своем маленьком каменном домике с увитой розами дверью. Вот на чем надо фокусироваться – на плюсах, а не на минусах. Саймон всегда препирался со мной по поводу моей любви к простеньким деревенским домам, он мрачно ворчал о неэффективном отоплении, отсутствии двойных оконных рам, низких потолках (ну уж с низкими потолками будет проще отапливать дом, неизменно парировала я). Он цокал языком, тыкал во все недочеты в описаниях из брошюр «Дома мечты», которые я ему подсовывала, сокрушался по поводу гнили и ржавчины, сырости и ветхости, кричал, что это «бездонная денежная яма», в ответ на мои крики, что дом – это, прежде всего, характер и душа. У ДОМА ЕСТЬ ХАРАКТЕР И ДУША! Что по сравнению с ними какая-то плесень на стенах?

Как архитектор Саймон всегда козырял передо мной (простым «человеком за компом», как он называл мою работу) всяческими техническими терминами при описании дома, пугал стоимостью новой крыши (потому что, по его мнению, каждый дом, в который я влюблялась, нуждался в новой крыше, несмотря на то что уже в течение столетия у дома была исправно функционирующая крытая шифером крепкая крыша), и так, шаг за шагом, все мои мечты рассыпались под прессом его нудного практицизма.

Но теперь, в отсутствие Саймона, этого подлого нытика, разбившего не одну мою мечту о кухне с каменным полом и сводчатыми окнами, я наконец-таки нашла свой дом мечты, и сегодня мы туда переезжаем. Ну, ладно, может быть, это и не совсем Дом Моей Мечты. Моих финансов на него бы и не хватило, но не было бы счастья, да несчастье помогло: Луиза, теперь уже моя бывшая золовка, окончательно помешалась на феминизме и решила, что нанесет сокрушительный удар по патриархату, став лесбиянкой и переехав в женскую коммуну со своей новой подругой Изабель, тем самым наконец-то освободив дом, который она всеми правдами, неправдами и эмоциональным шантажом вынудила меня приобрести для нее несколько лет назад. Мое подспудное сопротивление насильному спонсорству вольного образа жизни Луизы, когда мне пришлось отстегнуть денег с единственного успешного финансового проекта, который у меня был тогда, а именно от продажи моего замечательного приложения «Почему мама хочет напиться», очевидно никак не способствовало нашему разводу с Саймоном, никоим образом. Но она съехала, ее (мой) дом продан, и денежное вливание от его продажи пошло на приобретение в ипотеку Дома, Отдаленно Похожего на Мечту, по не такой уж и грабительской ставке. Уррааа! Там будет волшебно. Если не замечать сырость. Да и любое сырое пятно можно спокойно закрасить. Да и времени ждать, пока на рынке появится сказочный домик, у меня не было, так что если и переезжать в дом с тремя отдельными комнатами для меня и разнополых детей и садовым участком для собаки, то придется уехать за несколько миль от города.

Тем не менее. У меня будет свой огород, и я буду выглядеть очаровательно в резиновых сапогах и прелестных платьишках в цветочек от Cath Kidston (хотя вряд ли это будут настоящие Cath Kidston, потому что они до чертиков дорогие, а я ведь теперь мать-одиночка, так что, скорее всего, это будет доступная паль с eBay). Решила, что заведу себе курочек-пеструшек породы суссекс, потому что название мне понравилось, и к тому же гугл говорит, что они очень общительные. Кому нужно человеческое общение, если у вас говорливые несушки? Остается лишь надеяться, что мой пес Джаджи не позарится на моих общительных курочек. Я уже его предупредила на этот счет, но он, как обычно, сделал вид «мне дела нет до твоих глупостей, женщина, я буду поступать так, как сочту нужным». К счастью, вопрос «Кому при разводе достанется Джаджи?» не стоял: Джаджи – мой пес, завела я его против воли Саймона, хоть впоследствии Саймон и полюбил его так же сильно, как и я. Но я бы скорее пожертвовала Питером или Джейн, но за опекунство над Джаджи я бы дралась до последней капли крови…

Питер и Джейн не разделяют моего восторга по поводу Грандиозного Переезда За Город. Хоть мы не так уж и сильно удаляемся от городской черты и все еще (едва-едва) остаемся в районе их школы, так что их психика не будет травмирована еще и сменой школы, вдобавок к тому, что они теперь из Неполной Семьи (так еще говорят? Неполная семья? Помню, как Трейси Барлоу из сериала «Улица коронации» ругалась со своей матерью Дэдри, когда та в очередной раз разводилась со своим мужем Кеном, что ей надоело жить в неполной семье, но там к воскресному эпизоду сериала все опять мирились, Дэдри снова сходилась с Кеном и все продолжалось вновь).

В остальном дети пребывали в некотором шоке от того, что им предстоит жить где-то в глуши, куда вечером не ходит общественный транспорт, и им будет трудно возвращаться домой после вечеринок и подростковых вписок. Подозреваю, что в свои пятнадцать лет Джейн уже втихаря накатывает Бакарди Бризерс или какое там еще подслащенное пойло употребляет сегодняшняя молодежь. Питеру только тринадцать, и я очень надеюсь, что у меня есть в запасе годик-два до того, как и он свернет на скользкую тропу морального разложения. Однако я все же питаю надежду, что вдруг они каким-то чудом скажут алкоголю «нет», ибо их мать в отношении к зеленому змию скорее послужит Зловещим Предупреждением, нежели Примером Для Подражания. Я пыталась усыпить их бдительность многочисленными заверениями, что буду по первой просьбе забирать их домой на машине, и радостно напоминала, что каждые вторые выходные они будут проводить в городе у отца, и потому: а) это уже его проблема и б) им будет легко и просто добираться к нему домой после вечеринок в сомнительных пабах, где наливают несовершеннолетним подросткам. Саймон присутствовал при этом моем заявлении и по одному его виду можно было с уверенностью сказать, что такая перспектива его не вдохновляла.

Тем временем он нашел свою квартиру мечты, минималистичную белую коробку, о которой грезил столько лет. Он пускал слюни каждый раз, когда видел в телепередаче «Истории дизайна» современные просторные кубические дома, а потом окидывал печальным взором нашу захламленную гостиную и издавал вздох отчаяния. Выбор его квартиры также был небесспорным, поскольку я настаивала, что он не может покупать себе лофт с открытой планировкой, потому что ЕГО ДЕТЯМ понадобится отдельное место для сна, когда они будут у него ночевать, – факт, едва ли доходивший до его сознания. В конце концов он с неохотой согласился на компромиссный вариант с одной большой спальней, одной маленькой комнатой, которую он намеревался перестроить под кабинет с местом для футона, на котором будет спать Джейн (а я и не знала, что футоны все еще в ходу, – я-то думала, что они сдулись еще в 90-е, как и мои когда-то стоящие торчком сиськи, да и вся моя молодость тоже), а еще, по оптимистической формулировке Саймона, «встроенным пеналом» для Питера, который Питер и я называли просто «шкафом». Кроме того, что его единственный сын и наследник будет почивать в шкафу два раза в месяц, в остальном, судя по фоткам, эта квартирка выглядела раздражающе милой, зато сервант там будет как седло на корове, так тебе и надо, Саймон!

Ну что же, пора вставать и выпить в тиши чашку чая, прежде чем начнется долгий и мучительный процесс по выманиванию двух подростков из их берлог. Отчасти я понимала, что было бы проще для всех не трогать их вообще, тогда грузчики могли бы спокойно загрузить их спящими в кроватях в грузовик, перевезти на новый адрес, разгрузить их там, и они бы просто проснулись на новом месте. Интересно, сколько времени они бы соображали, что находятся в другом доме? Справедливости ради надо сказать, что Питер заметил бы это только тогда, когда на автопилоте дошел бы до холодильника, готовый проглотить все его содержимое, и не обнаружил бы холодильник на привычном месте, и в эти самые важные для его выживания тридцать секунд отсрочки, отделяющие его от поглощения еды, его бы озарило.

Странное чувство, когда понимаешь, что просыпаешься в своем доме в последний раз. Таких «последних разов» было много за последние несколько дней. Некоторые разы были довольно печальными, как например, пожелание спокойной ночи детям в комнатах, где они выросли. На Питера и Джейн мои слезливые попытки подоткнуть одеяло перед сном не произвели впечатления, наоборот, им показалось это странным и они отослали меня прочь. Другие последние разы были менее печальными. Последний раз я поправила ковер, чтобы закрыть пятно на полу, которое осталось от едкого желудочного сока Джаджи, когда его вырвало в гостиной. Последний раз я стукнулась бедром об угол дурацкого кухонного шкафа. Последний раз я протираю столешницу с большим куском отодранной пленки, потому что туда воткнулся нож, брошенный Джейн в Питера за то, что он совершил нечто ужасающее, как-то не так на нее посмотрел или вроде того.

Но не время сейчас перебирать последние разы. Пришло время для вещей, происходящих впервые, для новых начинаний и свежих стартов! Надеюсь, Джаджи не сойдет с ума от резкой смены обстановки и приживется на новом месте.

Суббота, 7 апреля

Итак. Мы на месте. И я медленно, но верно привыкаю к хаосу и постепенно разгребаю горы, целые горы коробок!

Все, что произошло вчера, было… интересно. Как я и предполагала, Питера и Джейн было невозможно сдвинуть с кроватей. Когда они наконец встали, то принялись бесцельно бродить по дому, путаясь у всех под ногами, Питер даже попытался расчехлить что-то из еды, поскольку после завтрака опять проголодался, а Джейн стенала, что я разрушила ее жизнь, отсоединив вайфай в старом доме, и как это ПОНИМАТЬ, что в новом доме интернета не будет до понедельника, и почему это я не узнала, ловится ли в новом доме сигнал 4G, и ПОЧЕМУ Я ТАК С НЕЙ ПОСТУПАЮ. Тем временем Питер выдул все молоко, и я даже не смогла предложить грузчикам чашку нормального чая, поэтому мне пришлось отправить его в магазин за молоком, на что он заканючил, что ведь мы переезжаем, и это значит, что «нужно избавляться от лишних вещей, мам, а не приобретать еще», на что я прорычала, что если он сейчас же не оседлает свой велик и не метнется в магазин за молоком, то все его пожитки, включая игровые приставки, в аккуратно запакованном виде я сдам прямиком на благотворительность, и если он хотя бы еще один раз посмеет мне что-то вякнуть в ответ, то отправится по тому же адресу, хотя кому он там нахрен сдался. Все это время грузчики наблюдали за нашим препирательством без особых эмоций, пока, наконец, Питер не направился к двери, вздыхая и бормоча что-то типа «это у нее возрастное, переходный этап в жизни, не обращайте на нее внимания», на что грузчики понимающе заухмылялись. Говнюки солидарные.

Ну наконец-то, наконец-то все перенесено в грузовик, несмотря на мои полезные советы, в какой очередности что грузить, и рекомендации, куда и как поставить диван, чтобы влезло больше коробок. Под конец бригадир не выдержал и сказал: «Послушайте, дамочка, мы свою работу знаем. Каждый день кого-нибудь перевозим», – и я прикусила язык, внутренне чертыхаясь оттого, что он назвал меня дамочкой, я терпеть не могу такого фамильярного обращения со стороны незнакомцев (хотя признаю, что у него опыта погрузки вещей в грузовик будет больше, чем у меня), и не осмелилась ничего ответить, потому что велика была опасность, что они могут передумать перевозить такую недотрогу-феминистку и оставят меня посреди дороги со всем моим нажитым добром в огромных коробах и с двумя хмурыми подростками.

Итак, мы тронулись в путь. Я всю дорогу чирикала: «Разве не здорово, ребятки? Мы отправляемся в новое захватывающее приключение! Как же мы счастливо заживем в нашем новом доме, поверьте мне, уж я-то знаю!» – а дети корячились на заднем сиденье и скулили, что с ними поступили НЕСПРАВЕДЛИВО и не дали никому из них возможности сесть на переднее сиденье, потому что Джаджи их опередил (это его любимое место в машине – он обожает сидеть там и глядеть в окно на кошек), на что я отрезала, что они до этого ни разу мирно не могли решить, чья очередь там сидеть, и каждый раз развязывали Третью мировую войну из-за этого чертового сиденья, а потому не соизволят ли они уже ЗАТКНУТЬСЯ И МОЛЧА РАДОВАТЬСЯ, а не портить всем НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ, где все мы будем ОФИГЕННО СЧАСТЛИВЫ.

Когда мы свернули в последний раз с нашей улицы (ну, на самом деле вряд ли это был последний раз, потому что моя подруга Кэти оставалась жить на той же самой улице, и весьма вероятно, что я буду ее навещать, тем не менее чисто символически это считалось последним разом), на нее заворачивали новые жильцы, купившие наш дом. Я слегка поддала газу, чтобы они меня не увидели и не попытались остановить, чтобы предъявить претензии по поводу Смрада в комнате Питера. Уж как я ни чистила и ни скоблила дом, ни отмывала его на совесть (сказать по правде, сейчас он был вылизанным как никогда за все время, что мы там жили), уж сколько я ни отмывала шампунем ковролин, ни распрыскивала освежитель воздуха, ни жгла ароматических свечей – ничто в мире не могло вывести этот стойкий затхлый запах перебродивших Подростковых Феромонов в комнате Питера.

Когда потенциальные покупатели приходили осматривать дом, я открывала настежь окна, выпрыскивала весь баллончик освежителя воздуха в его комнату, чтобы хоть на время осмотра замаскировать эту вонь, но спустя полчаса она опять возвращалась и сгущалась в зловоние, отдававшее всеми вариациями грязных носков, потных маек, засохшей спермы и еще чего-то неуловимого, что можно описать только словом «Подросток», который к тому же без меры поливает себя ядреным дезодорантом Lynx. Видимо, в этом возрасте у мальчиков так должно быть, они обязаны источать миазмы, и не важно, как часто и подолгу они моются, насколько регулярно меняют постельное белье и полотенца, сколько дезодоранта выливают на каждую подмышку («Дорогой, ну правда, ну хватит уже, достаточно пшикнуть один раз туда и сюда, не нужно распылять тонны этих химикатов себе на подмышки и в радиусе метра от себя, нам уже дышать нечем из-за этого аромата разбитых подростковых грез и сексуальных фантазий») и насколько часто вы тайком заглядываете под его кровать в поисках возможного источника зловония в виде забытого затвердевшего задроченного носка. К счастью, такого ужаса я там не находила, полагаю, в том числе потому, что всегда оставляла у него в комнате упаковку бумажных салфеток для мужчин – хоть и была шокирована, когда узнала почему это Kleenex выпускает бумажные платочки мужского размера (я-то думала, наивная, что Kleenex считает мужчин сопливее, чем женщин).

Помню, как (давно, ОЧЕНЬ давно) в студенческом общежитии нашего университета можно было безошибочно сказать, что вы покинули женское крыло (приятно пахнущее муссом для волос Wella, ароматами духов Impulse и Exclamation) и вошли в мужское. Там стоял Этот Запах. Когда мы закончили учебу, университет затеял ремонт в общежитии (запланированный ремонт, а не потому что мы загадили помещение – мы не совсем загадили), то есть ремонт был капитальный. Однажды после ремонта я зашла кое-кого навестить и меня поразила свежесть краски на стенах, белизна потолков, современная перепланировка со смешанным проживанием без старомодного зонирования на женскую и мужскую территории, и тем не менее в бывшем мальчишеском коридоре в воздухе ВСЕ ЕЩЕ витал Тот Запах. Скорее всего, новым владельцам дома придется с этим смириться. Очень надеюсь, что у них тоже есть мальчишка-подросток, который впишется в ту комнату, и его родители просто примут тот Смрад за запах своего чада, а не за оставшийся в наследство шлейф от предыдущего жильца…

Как бы то ни было, встречи с новыми жильцами удалось благополучно избежать, и вот мы мчимся вперед, к новой жизни, под «I will survive» на полную громкость (а как иначе, «по-любасу», хоть Джейн неоднократно и просила меня не говорить «по-любасу», а еще не использовать «ЗБС», даже в шутку, чтобы не «отставать от молодежи»). Солнце светило ярко, птички чирикали громко – Все Как По Заказу.

Однако не проехали мы и километра, как солнце выключилось, птички заткнулись, небо затянулось тучами и полил дождь как из ведра. Только этого, конечно же, нам и не хватало.

Грузчики недвусмысленно давали понять, что разгружать вещи под проливным дождем им не улыбалось, они мрачно затаскивали коробки в дом, бубнили себе под нос ругательства, как будто это я вызвала дождь, как какая-нибудь спятившая ведьма, как будто мне самой хотелось, чтобы все мои вещи промокли до ниточки. Усложнило ситуацию и то, что в порыве возбуждения от перспективы переехать в уютный милый домик в деревне я совершено упустила такую деталь, как соразмерность габаритов моей мебели и дверных проемов в домике, так что было немало пыхтения и возни, когда бедняги-грузчики пытались втащить мою широчайшую королевскую двуспальную кровать по совсем не королевской лестнице на второй этаж, а уж впихнуть невпихуемый диван в дверь гостиной было и вовсе безобразным зрелищем. В какой-то момент бригадир заявил, что придется распилить диван на части, на что я отчеканила с металлом в голосе, что не далее как сегодня утром он заверял меня, какие они ЭКСПЕРТЫ в переездах, а потому не соблаговолит ли он собрать весь свой профессионализм в кучу, пошевелить мозгами и решить, как занести мебель в дом без распила мебели или дверей (в конце концов, мужик он или нет, где его природная смекалка и ГОДЫ тренировок по запихиванию разных предметов в разные места?). Диван миллиметр за миллиметром вручную втянули в гостиную, при этом глухой ропот грузчиков перерос в откровенный мат.

К несчастью, теперь, когда мебель предыдущих владельцев дома, так стратегически точно расставленная, была вынесена, а солнце не светило в окна, как это было во время осмотра дома, до меня стало доходить, что все те странности, которые я тогда приняла за деревенские причуды, скорее всего, были призваны замаскировать проблемные места, а то и просто беды этого дома. Он оказался намного темнее и сырее, чем я думала, а на потолке обнажились подозрительные разводы, которых я раньше не видела, что как бы намекало на то, что состояние крыши было далеко от идеального и надо было внимательно читать сопроводительные документы на дом, чего я, в своем слепом стремлении побыстрее переехать, вовремя не сделала.

Саймон предлагал поехать вместе осматривать дома, я же с апломбом отмела его предложение как совершенно лишнее, ибо я сама могла прекрасно справиться с поиском подходящего жилья, а он, уже в статусе бывшего мужа, для этого был совершенно не нужен. Саймон мягко и вполне резонно возразил, что как профессиональный архитектор просто хотел помочь полезным советом, не более того. Я же вновь отклонила его помощь на том основании, что этот развод стоит мне стольких сил и нервов, что я не позволю ему портить мне кровь еще и при выборе моего Дома Мечты. Пусть даже этот дом едва смахивает на мою мечту. Сейчас, стоя посреди дома, даже близко не похожего на Дом Мечты, я подумала, что, вероятно, поспешила и зря отказалась от его помощи.

Ну и что, подумала я. Все будет ХОРОШО! Надо просто мыслить позитивно, как я сама советовала Джейн, когда та скулила в ужасе от того, что у нее больше не будет встроенных шкафов, куда она могла зарядить все свои одежные баулы из New Look’а, ведь теперь ей придется довольствоваться нишей в стене с прибитой балкой для вешалок, которую я планировала завесить миленькой занавеской в цветочек.

– КАК я развешу всю одежду в этом углу? – визжала она. – Мать, так только в Советском Союзе жили, за занавеской, это же как за чертой бедности оказаться! Это насилие над человеком! Я буду жаловаться на тебя!

– Кому? Не думаю, что встроенные гардеробные и бесперебойный доступ в снэпчат значатся в правах ребенка ООН. Скорее там речь идет о праве на чистую питьевую воду и освобождение от работ в угольном забое. Да и зачем тебе гардероб, если ты ни разу в жизни ничего туда не вешала? У тебя же все стелется по полу, и я как-то не заметила разницы, что тогда, что сейчас.

– А чистая питьевая вода у нас хоть будет? – стенала Джейн. – Или ты сейчас нам объявишь, что воду надо будет из колодца таскать? Или того хуже, на реку за водой ходить? А может, нам повезло, и у нас стоит насос во дворе, и мы ведрами воду будем носить, чтобы раз в неделю, предварительно нагрев воду на огне, помыться в тазу и соскрести со своих мозолистых рук деревенский навоз? При свете керосиновой лампы? – скорбно причитала она.

– Ой, Джейн, не драматизируй, – сказала я как можно веселее. – У нас замечательная ванная комната, с настоящей ванной на ножках в виде львиных лап. И горячая вода там есть, и свет, все как надо. Ты, как всегда, все передергиваешь.

– Кто бы говорил, что я передергиваю! – завопила Джейн. – Я не передергиваю. Это ты вынудила папу оставить нас, потому что ты все время его доставала своими нападками, это ты разрушила нашу семью и заставила нас переехать в какую-то лачугу без канализации, все из-за тебя, и ты мне говоришь, что я передергиваю? Может, это ТЫ передергиваешь и тащишь нас в деревню без какой-либо веской причины, вместо того чтобы просто чуточку получше относиться к папе и НЕ БЫТЬ ТАКОЙ ВЕДЬМОЙ!

Я ответила, что канализация там ЕСТЬ, и уже собиралась сказать, что мы с Саймоном разводимся не только потому, что я им недовольна, и между нами случилось много чего, и детям этого не понять, как вдруг Питер, который поднимался вверх по лестнице, вдруг распластался на ней и заявил, что ПОМИРАЕТ С ГОЛОДУ.

– Ничего ты не помираешь, – сказала я на автомате. – Просто слегка проголодался.

– Я не могу найти ничего съестного, – мрачно сказал Питер. – Мам, ЕДЫ НЕТ вообще, типа совсем.

– А ты хорошо посмотрел? – спросила я. – Потому что на кухне одни только коробки с едой.

– А где тут кухня? – без особого энтузиазма спросил Питер. – Тут в каждой комнате одни коробки, откуда мне знать, какие коробки на кухне, если я не знаю, где кухня?

– А тебе не кажется, что кухня – это там, где раковина? – предположила я. – И холодильник? Эти приметы кухни никак тебя не надоумили?

Питер уставился на меня недоуменно.

– Ох, а я и не подумал, – ответил он.

Он побрел вниз в поисках провизии, но тут из ванной комнаты выскочила рассвирепевшая Джейн.

– А в другой ванной есть душ? – возмущенно спросила она.

– В какой другой ванной? – спросила я.

– Ну, здесь же должна быть вторая ванная, – продолжала она свои претензии.

– Нет, дорогуша, боюсь, что ванная здесь одна. В этом вся фишка оптимизации пространства. Ты переехала в домик поменьше. Само название говорит за себя, улавливаешь?

– Но ведь должна же быть вторая ванная комната. Как продолжение спальни. Не может же быть только одна ванная комната?

– Может, – заявила я.

Ее лицо исказилось.

– Но там нет душа, – заныла она. – Как я буду мыть голову?

– Ну, как-как, в ванне. Как веками все мылись, до того как американцы изобрели душ.

По правде говоря, я не уверена на все сто, что это американцы изобрели душ, но как-то это звучало в тему, потому что большинство других современных удобств – дело их рук. К счастью, Джейн была так расстроена, что ей не пришло в голову ставить под сомнение мое утверждение насчет американцев и душа, что уже было приятной новостью, поскольку ничего из того, что я говорила, никогда не принималось ею за факт.

– Я так не могу, – захныкала она. – Это невыносимо. Мне не три годика, когда хватало кружки воды, чтобы помыть голову. Это жестоко, мама. Ты уверена, что у тебя там в твоей спальне нет потайной ванной комнаты?

– Зачем я буду прятать от тебя ванную комнату? – удивленно спросила я (хотя, если честно, я бы и сама хотела, чтобы как по волшебству в этом маленьком коттедже, который можно в лучшем случае описать как «компактный и миниатюрный», откуда ни возьмись материализовались бы дополнительные комнаты, как в той детской книжке про детей с железной дороги, когда они поутру проснулись в новом доме, намного скромнее, чем их собственный, откуда они переехали накануне, и тем не менее обнаружили кучу новых комнат, а в одной из них был даже накрыт стол с угощением).

– Я не понимаю. Я перестала понимать тебя, мать моя, почему ты это все делаешь. Ты бросила папу, заставила нас переехать в эту глушь, и все, что я слышу от тебя, так это бесконечные умиления и восторги, как мы будем разводить кудахчущих кур. Я совсем не удивлюсь, если ты от меня скрываешь ванную комнату в своей спальне, с тебя станется, – с горечью заявила Джейн.

– Вот сейчас было обидно, – ответила я. – И я никого не бросала.

Я едва сдержалась, чтобы не выпалить: «Это ваш отец съехал от вас, если помнишь, а не я. Это ему потребовалось “отдельное место, чтобы подумать”, а не мне. Я же всегда с вами рядом». Но вовремя спохватилась, потому что эти самые слова звучали в моей голове голосом моей матери, когда она каждый раз напоминала, что это она жертва в отношениях с моим отцом, и я должна была всегда принимать ее сторону. Я не хотела, чтобы моя дочь видела меня жертвой, и как бы мне ни было мучительно больно, я никогда не скажу ничего, что заставило бы ее выбирать между Саймоном и мной. Я ничего не рассказывала детям о мисс Мадрид, чтобы им не приходилось выбирать, с кем они. От этой острой обиды у меня слезы навернулись на глазах, ведь как я ни старалась быть благородной и не влиять на детей, все было напрасно, и Джейн все больше злилась на меня, ненавидела и обвиняла во всем. К счастью, она выскочила из комнаты и помчалась искать, к чему еще придраться, не увидев моих предательских слез. Я утерла слезы и, всхлипнув, приказала себе: «Соберись, Сильная Независимая Женщина», как тут снизу раздался голодный рев Питера: «МАААМ, здесь ДВЕ комнаты с раковинами, которая из них кухня?»

Я поковыляла вниз, чтобы там, на месте, вкратце, как можно более простыми словами донести до сына мысль, что КУХНЯ – это большая комната с холодильником, шкафами и столом посередине, а маленькая, тесная и с одной раковиной – это БУФЕТНАЯ. Но за этим незамысловатым объяснением последовал экскурс в историю слова буфетная, в ходе которого Питер пришел к заключению, что «раз уж в старину это помещение предназначалось для складирования посуды и прочей утвари, то почему не называть эту комнатку КЛАДОВКА?», на что я пыталась возразить: «Ну, дорогой ты мой, это же старинный особняк, со своими причудами и прелестями, со своими особенностями, и потому у него буфетная, а не кладовка. Это же намного душевнее, понимаешь», – но Питер слушал в полнейшем непонимании и поглощал найденные чипсы, пригоршнями запихивая их себе в рот.

– Ладно, мам, – сказал он миролюбиво, – будем называть это буфетной, если тебе так больше нравится.

Такая легкая победа в буфетном баттле так меня озадачила, что он успел прикончить пачку Doritos до того, как я ее отобрала, а также немного задела, потому что мне показалось, что Питеру меня жалко (в старом доме все, кроме меня, называли буфет «большим шкафом» – несмотря на мои постоянные призывы называть его «буфетом», потому что мы же не рабочий класс, чтобы держать посуду просто в «большом шкафу»).

Под хруст чипсов, которые Питер самозабвенно перемалывал во рту, по лестнице чеканным шагом спустилась Джейн и заявила, что она намеревалась хотя бы принять ванну и где же взять полотенца в этом бедламе? Я предложила ей поучаствовать хоть немного в распаковке вещей, прежде чем намыливаться принимать ванну, она же холодно отрезала, что это не вариант, и без того жизнь ее уже разрушена. Я ей посоветовала проявить чуточку, самую малость, хоть КАПЕЛЮШЕЧКУ сознательности и принять как факт, что она переехала в новый дом, и тогда недостаток ванных, отсутствие душа и полотенец уже не будет так ее шокировать, на что мне ответом было закатывание глаз и презрительное фырканье. Ну что ж, мне еще повезло, что не удостоилась фразы типа «Мать, иди нах!»

Я все еще пытаюсь вспомнить, когда именно началась эта «мать». Когда Джейн только начала говорить, она звала меня «мами», что было очень мило, потом, когда ей было три с половиной годика, какой-то ребенок постарше в садике стал дразнить ее за «мами», и она стала звать меня «мама», как все дети вокруг. Потом это как-то незаметно сократилось до просто «мам», я и не помню, когда она перестала звать меня «мама», да и это было неважно, я не обращала внимания, просто «мам» было тоже норм, к тому же только в чрезвычайно пафосных семьях, где в качестве домашних животных держат пони по имени Тарквиний (да и отпрысков своих могут назвать также), обращение «мама» остается все еще в ходу и после достижения двенадцатилетнего возраста. Но я была не готова к тому дню, когда перестану быть просто «мамой» и стану «матерью», – обращение, используемое в мой адрес для излияния сарказма, отвращения, снисхождения или сочетания всего сразу. Стыдно, но я сама смутно припоминаю то время, когда обращалась к своей дорогой маме только «мать», в приблизительно таком же уничижительном тоне, а потому остается надеяться, что это лишь очередная «фаза» взросления и это пройдет. Хотя я уже устала мириться со всеми этими чертовыми «фазами» и ждать, когда же эти «фазы» уже закончатся нафиг и дети мои станут наконец культурными и ответственными членами общества.

Такое ощущение, что я слышу эту заезженную фразу про «такую фазу» последние лет пятнадцать. Ребенок не спит ночью – это фаза такая, это пройдет. Не признает горшок и ходит под себя – это такая фаза, это пройдет. Истерит на пару с маленьким братом – это пройдет. Перебирает еду на тарелке, огрызается, не слушается. В три года отказывается спать днем, а в тринадцать дрыхнет до обеда, и чтобы поднять его с кровати, нужно как минимум вставить в задницу гранату и выдернуть чеку, бесконечно слушает одну и ту же песню из «Холодного сердца», танцует дэббинг, неделями ходит по дому в трусах, потому что надеть штаны равносильно пыткам и насилию над детьми. Это все просто фазы такие. И когда только эти фазы закончатся? КОГДА? Я была поражена, что, когда все кому не лень лезли со своими непрошенными советами в мой развод («Да брось ты этого козла», «Надо сохранить семью ради детей», «Постарайся понять-простить», «Отбери у него все до последнего фунта», «Ну мужчины по-другому устроены», «Отрежь ты ему яйца»), никто из них мне не сказал, что трахаться с незнакомками в Мадриде – это, вероятно, просто «фаза такая», просто мне нужно подождать, когда у Саймона это пройдет.

– МАТЬ! – крик Джейн резко вернул меня с небес на грешную землю. – Ты мне полотенце найдешь или нет?

– Джейн, – начала я как можно спокойнее, – если тебе так уж приспичило мыться, то ищи полотенце сама. У меня других дел полно.

Питер с набитым чипсами ртом пытался промычать что-то и обдал Джейн фейерверком рыжих крошек изо рта.

– ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ! ОН ДЕБИЛ! МАТЬ, СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ СО СВОИМ СЫНОМ! – завизжала Джейн. – Пусть он проваливает, я не знаю, в сарай или куда-нибудь подальше.

Питер впопыхах все заглотал и прежде чем набить рот еще чем-то, заорал ей в ответ: «САМА иди в сарай! Курицы тебя там заждались! Бу-га-га!»

Джейн что-то кричала в ответ, Питер продолжал огрызаться, не забывая при этом набивать рот ароматизированной снедью с усилителями вкуса, я вышла из кухни в полнейшем отчаянии. Решила, что распакую свои книжки. Успокою нервы этим простым незатейливым способом. К тому же, как только книги встанут на полки, они закроют довольно большое и крайне подозрительное пятно на обоях в цветочек, которые выглядели так очаровательно выцветшими и винтажными несколько месяцев назад, а теперь смотрелись убого, как те комнаты перед ремонтом в «Квартирном вопросе». Может быть, размышляла я, расставляя книги, мне стоит отодрать эти обои и поэкспериментировать с планками и рейками, чтобы получилось что-то типа деревянных панелей в духе «Ремонта своими руками»?.. Потом мне в руки попались «Наездники», и я стала листать эту книжку, чтобы подбодрить себя, потому что героини Джилли Купер справлялись и с более отчаянными ситуациями, чем гулящие мужья и бесноватые тинейджеры, и для них не существовало ничего такого, чего нельзя было исправить стаканом водки с тоником и изящной остротой. Как раз на той странице, что я открыла, Джейк впервые оседлал Тори на конюшне, и я поймала себя на мысли, насколько толстой я буду выглядеть без одежды – наверно, очень толстой, и где-то на задворках сознания у меня зашевелился ужас от того, что если мне в будущем и посчастливится заняться сексом с кем-нибудь, то ведь мне придется раздеваться перед совершенно незнакомым человеком, и по сравнению с этим будущее без секса показалось более привлекательным, нежели с ним – в этот самый момент в комнату ворвалась мокрая и взъерошенная Джейн, шипя и фыркая, как ошпаренная кошка. Вскоре выяснилось, что все было абсолютно наоборот – с другого конца температурной шкалы, – то есть она не ошпарилась, а обморозилась, когда набрала себе полную ванну воды, плюхнулась туда, чтобы выскочить из нее как из проруби, потому что вода была ледяная, а не горячая.

– Ох, полагаю, что они просто отключили горячую воду на время, чтобы трубы не замерзли или еще что-нибудь, – пространно сказала я.

– На календаре АПРЕЛЬ месяц, мать, – обрубила Джейн. – Трубы не замерзают в апреле! Да и к тому же они съехали только вчера, как ты сказала. Зачем им отключать горячую воду за сутки до нашего приезда?

Я понятия не имела, но не собиралась признавать это перед Джейн. Вместо этого пошла заглянуть в котельную, хотя сама не понимала, что там делать, туда же потянулся Питер, говоря, что хочет посмотреть, может, он чем-нибудь поможет, если я разрешу ему взглянуть на бойлер. Уж и не знаю, хотел ли он на самом деле помочь, или это у него от отца, который всегда считал, что может сам все починить и отказывался вызывать мастеров, пока все сам окончательно не доломает.

– На ужин что? – требовательно спросила Джейн, пока я крутила все краны и нажимала на все кнопки, включая и выключая бойлер.

– Господи, откуда мне знать, я тут пытаюсь бойлер починить, – накинулась я на нее.

– Я просто спросила. Что, нас уже здесь и кормить не будут?

– Джейн, тебе пятнадцать лет, ты вполне можешь сама приготовить себе что-нибудь. Ты видишь, что я сейчас занята, я пытаюсь починить этот чертов бойлер.

– Можно я поеду к папе? Меня здесь все бесит, я хочу, чтобы ты отвезла меня к папе.

– Я не повезу тебя сейчас к отцу, потому что я занята бойлером, и если тебе приспичило ехать к нему прямо сейчас, то звони ему сама и пусть он приезжает за тобой сам.

– Он не отвечает на звонки. Тебе придется меня отвезти.

– Ничего мне не придется, я бойлер чиню.

– Ты НИКОГДА НИЧЕГО не делаешь ради меня. Если бы Питер попросил тебя отвезти его к папе, уж его бы ты сразу повезла.

– Я никого никуда не собираюсь везти. Это наш первый день в нашем новом доме, и было бы замечательно, если бы мы провели его здесь все вместе. А теперь, будь добра, дай мне сосредоточиться и починить этот бойлер. ОТОЙДИ, ПОЖАЛУЙСТА!

– Мам, а когда здесь вайфай подключат? Ты не можешь позвонить и узнать? – влез тут Питер.

– Я ПЫТАЮСЬ ЧИНИТЬ БОЙЛЕР!

– Тогда когда ты сможешь им позвонить?

Тут я с размаху захлопнула дверь буфетной и в изнеможении уткнулась головой в стенку бойлера. Вот я тут стою одна, пытаюсь тащить груз за двоих. Если бы Саймон был здесь, тогда он бы, по крайней мере, чертыхался над этим бойлером, а я бы хлопотала с детьми, удовлетворяла их бесконечные потребности в еде, передвижении, интернете. Когда в глазах защипало от набегающих слез, я напомнила себе, что Саймона тут нет, и я должна сама одолеть этот дурацкий бойлер. Я же вполне могу с этим справиться. Я взяла в руки отвертку и попыталась приладить ее к какому-нибудь месту на бойлере. Щипцы я не стала брать, потому как, по моему представлению, бойлеры относились к водопроводной системе и отвертка относилась туда же, и потому они должны были как-то срастись. Я была вполне удовлетворена своей логикой, но бойлер был к ней глух и не собирался реагировать. Наконец у меня возникла еще одна мысль – прежде чем звонить в аварийку и тратить на водопроводчика годовой бюджет Люксембурга, я пошла проверить баллон с керосином (газовое отопление до этой деревни еще не дошло), и при свете фонарика в телефоне я нашла на баллоне вентиль, который стоял в положении весьма похожем на «Выкл».

«Кто не рискует, тот не принимает ванну», – пробормотала я и, ударившись голенью о внезапно выступивший угол стены, развернула вентиль в другую сторону. Либо бойлер воспламенится к новой жизни, либо я спалю этот дом до основания. Я вернулась назад к бойлеру, по пути стукнув мизинец ноги о брошенный горшок с растением, доковыляла и увидела, что бойлер как был без признаков жизни, так и оставался. Я снова стала крутить все рычаги и нажимать все подряд кнопки, и вдруг, о чудо, после того как я нажала кнопку RESET, бойлер проснулся. У МЕНЯ ПОЛУЧИЛОСЬ! Я ПОЧИНИЛА ЭТОТ ХРЕНОВ БОЙЛЕР!

– МААААМ! – заорал Питер.

– МААААТЬ! – завопила Джейн.

Я распахнула дверь буфетной с видом триумфатора.

– Я ПОЧИНИЛА ЭТОТ БОЙЛЕР! – объявила я во всеуслышание, ожидая звуки фанфар и салют в двенадцать залпов. – Я была права, Джейн. Они просто его выключили. Снаружи дома!

Джейн хмыкнула: «Папа бы давным-давно уже догадался».

– Мужчина для этого не понадобился. Я починила все сама.

– Подумаешь. Можно мне поехать к Милли?

– НЕТ! Мы проведем этот вечер все вместе, у камина, я разведу огонь, и мы устроим пикничок перед камином.

– Разве не здорово? – говорила я позже, сидя с Джаджи у дымящего камина.

Джейн только фыркала, сидя у окна, где она отловила заблудший 4G.

– Вообще-то здорово, мам, – осторожно начал Питер, – но с вайфаем было бы еще лучше. Может, ты им позвонишь утром и спросишь, когда они подключат широкополосный интернет?

Огонь потух.

Джаджи зафырчал почти так же, как Джейн, и что-то подозрительно заскреблось под досками.

– Будет весело, – сказала я твердо. В конце концов, как говорят, если верить в свои силы, то все обязательно получится.

Суббота, 14 апреля

Мои первые выходные без детей. Справедливости ради надо сказать, что Саймон предлагал забрать детей на прошлых выходных, чтобы они не мешались под ногами, пока я разбираю вещи, но я полагала тогда, наивная, что дети уже достаточно большие и взрослые и будут помогать мне со всем хозяйством. Какая же я неизлечимая оптимистка…

Прошлая неделя слилась в одно сплошное мутное пятно, где я пыталась отыскать в этих бесконечных коробках хоть что-нибудь из одежды для офиса, на работе же время проходило за тем, что я наводила порядок у себя на столе, раскладывала все по полочкам и в целом наслаждалась порядком и чистотой рабочего пространства, зато вечером, вернувшись домой – в этот хаос, где дети целый день занимались чем угодно, только не делом (валялись, слонялись, ели-пили по всему дому, ведь это основное времяпровождение подростков после школы), – спотыкалась на каждом шагу и ругала их за беспорядок, который они, казалось, просто сеяли вокруг себя, собирала по всему дому оставленные ими тарелки и чашки, загружала грязную посуду в посудомойку, разражалась руганью по поводу молока, которое опять кончилось, потому что кто-то его выпил без остатка, потом погружалась в пучину этих нераспакованных коробок, поражалась их нескончаемости и недоумевала, откуда у меня столько скарба, желая только одного – лечь спать, потому что окончательно выбилась из сил.

Когда мы с Саймоном впервые съехались жить вместе, ВСЕ НАШИ С НИМ пожитки на двоих уместились на заднем сиденье его подержанного ржавого «Форда-Фиесты», да еще там место оставалось. Спустя двадцать лет совместной жизни нам уже было мало двух огромных грузовиков, чтобы развезти поделенное имущество, не считая того, сколько барахла мы выбросили, сколько бесчисленных сумок с вещами отдали в благотворительные лавки, так еще сами несколько раз отвозили кое-что на свалку. Оставшееся добро я паковала в спешке, швыряя в коробки все подряд и обещая себе, что разберу все тщательно уже на новом месте (от таких небрежных сборов даже у грузчиков поднялись от удивления брови, ведь им пришлось носить коробки, на которых были надписи «дерьмо из кухни», «общее дерьмо», а одну из последних коробок я просто подписала как «вообще непонятная хрень»), а это было труднее, чем я думала, потому что как можно взять и выбросить первый конверт, в который пеленали Джейн, – такой крошечный, поблекший и местами пожелтевший, у меня рука не поднялась от него избавиться.

А когда я вытащила на свет коробку с фотографиями, у меня даже комок в горле встал, я в родильном доме, держу на руках Джейн, она в том самом конверте, рядом стоит Саймон, весь светится от гордости. Это же самые последние настоящие фотографии, которые мы печатали, пока не купили цифровую камеру. Под коробкой с фотографиями лежали медицинские карты детей со всеми справками о прививках. Нужны ли эти справки? А вдруг в какой-то момент потребуется доказать, что они были привиты? Будет ли такой момент? Я отложила карты в ту кучу, куда складывала вещи, «которые могут пригодиться», и тут откопала первые пинетки Питера. Такие крохотулечки! Я помнила тот день, когда мы их купили. С того дня должна остаться фотография – я опять полезла в коробку с фотографиями, ну вот же он, полароидный снимок, сделанный в фирменном магазине Clarks, на нем Питер такой маленький, такой сердитый, такой насупившийся, вцепился в свое одеяльце, он-то не осознавал важность момента. А где это одеяльце сейчас может быть? Мы потом пошли с ним в парк, где он впервые сам своими ножками проковылял через всю игровую площадку, я же всю дорогу кудахтала над ним, как курица над цыпленком, чтобы поймать его вовремя, если он не дай бог упадет. Пинетки отправляются в кучу «еще пригодится». А это что такое? Шкатулка с выпавшими детскими зубами. Ну, это я, конечно же, выбрасывать не буду, хоть они там все перемешались и уже не разберешь, где чьи зубы.

На этом трогательном моменте в комнату зашла Джейн. Она взглянула на шкатулку, которую я с такой нежностью держала в руках, и сказала: «Мать ты ведь отдаешь себе отчет, что когда умрешь и нам придется убирать в твоем доме, будет просто отвратительно разбирать после тебя подобные вещи, как вот эта коробка, например, набитая человеческими зубами».

– Но это же твои зубы, – возразила я. – Я же не серийный маньяк, который коллекционирует зубы своих жертв. Это же ваши зубки, на память о вашем детстве.

Джейн выдала очередной свой фирменный фыр.

– Все равно это отвратительно, – не унималась она. – Если бы ты убивала людей, выдирала у них зубы на память, это было бы понятно. Но зачем ты хранишь наши зубы?

Когда-то давным-давно наступил волшебный момент, когда мы с Саймоном на цыпочках вошли в комнату Джейн, она уже заснула, вся такая хорошенькая, в своей модной пижамке, розовощекая, как ангелочек, и уже видела прекрасные сны о зубной фее и подарках, которые та ей приготовит на утро. Мы тихонечко, чтобы не разбудить, вытащили из-под ее подушки выпавший зубик, который она там спрятала для зубной феи, и положили вместо него монету в один фунт (новенькую и блестящую). Саймон и я еще долго стояли подле кроватки, взявшись за руки, в восторге и умилении смотрели на этого маленького человечка, плод нашей любви, на это чудо, которое сотворили вместе. Мы потом положили этот зубик в специально купленную для этого шкатулку и все поражались, как быстро растет наша девочка. Будет ли у нас с Саймоном еще шанс, когда мы с ним вместе будем делать что-либо ради детей?

Конечно, с годами стандарты качества неуклонно снижались – под подушку уже клали любой однофунтовик, какой бы старый и потертый он ни был, – а зачастую я и вовсе забывала, и когда рассерженный ребенок врывался в нашу спальню с жалобой на Зубную Фею, которая не выполняла свои обязательства, я спешно выискивала в кошельке монету, начинала нарочито «тщательно» шарить под подушкой и всегда «находила» там денежку, пеняя им на то, что они просто хорошо не посмотрели. К счастью, их всегда удавалось провести, и теперь я все время ругаю их, когда они не могут ничего найти, говорю им, что они просто хорошо не посмотрели. Но сейчас, когда я держу в руках эту мрачную коллекцию пожелтевших зубиков, на некоторых даже остались следы крови, потому что Питер иногда, в корыстных целях, не дожидался, чтобы само выпало, а просто брал и вытаскивал шатающийся зуб, сейчас на эту коробку действительно страшно смотреть. С другой стороны, а) признавать это перед Джейн я не стану, и б) мне стоило довольно многих усилий собрать всю эту коллекцию их зубов, и потому расставаться с ней просто так я была не готова. Вдруг эти зубы для чего-нибудь пригодятся?

– Для чего они могут пригодиться? – в ужасе воскликнула Джейн. – Мать, ты серьезно? Для чего конкретно тебе нужна коробка, набитая человеческими зубами? Ты планируешь заняться колдовством? Глаз тритона, хвост питона, зуб ребенка, клюв цыпленка? Вот поэтому ты заводишь куриц – все расхваливаешь их, какие они общительные, а на самом деле они тебе нужны, чтобы приносить жертву и гадать на их внутренностях, вымазавшись их кровью? Только без меня, я в этом участвовать не собираюсь. Если ты затеешь подобное, я сразу уеду жить к папе. Это уже чересчур, мать.

– Чего? – в полном замешательстве уставилась я на нее. – Какое отношение имеют детские зубы к жертвоприношениям сатанистов? Что ты из меня делаешь живодера? Никаких обрядов с закланием куриц я не собираюсь совершать. Да и самих куриц мы еще не завели, а ты меня уже обвиняешь в тайном желании их убивать!

И в этот самый момент явился Саймон собственной персоной, дабы забрать своих любимых детей.

– Папа, если мама станет сатанисткой и начнет резать куриц, я перееду жить к тебе, хорошо? – таким приветствием Джейн встретила отца.

– Эээмммм, привет, милая, – сказал Саймон. – С чего это твоей маме становиться сатанисткой?

– Не сатанистка я, – резко сказала я.

– Она собирает человеческие останки, – мрачно сказала Джейн.

– НИЧЕГО Я НЕ СОБИРАЮ! – заорала я.

Да уж, не так представляла я себе момент, когда Саймон впервые приедет навестить нас в моем новом доме. Разбирая вещи, я совсем забыла о времени, и вместо того, чтобы одеться элегантно и вместе с тем небрежно, накинуть кашемировый свитерок, натянуть сексуальные шузы и какую-нибудь коротенькую на грани приличия мини-юбку, которая не скрывала бы мои все еще приличные ноги, и встретить его, томно устроившись на диване в своей грациозной гостиной, я стою посреди дома, в котором произошел взрыв из коробок, в стоячих от грязи джинсах, потому что ранее утром выгуливала Джаджи и он меня забрызгал грязью с ног до головы, без макияжа, с немытой головой, судорожно вцепившись в шкатулку с зубами. Тем временем Саймон в поисках нового собственного стиля отошел от растянутых джемперов в сторону более дорогих вязаных кардиганов и даже, видимо, пытался отпустить что-то типа небрежной стильной щетины. А может, у него просто не было времени побриться. В любом случае, ему это шло. Сволочь. Я с ненавистью посмотрела на него.

– Понятно… – сказал он, мудро решив, что самое лучшее в этой ситуации просто игнорировать услышанное и вести себя как ни в чем не бывало. – Джейн, ты готова? А твой брат?

Джейн удивленно на него посмотрела.

– Готова? Что, типа прямо сейчас? Ну нет, мне нужно еще собраться. И откуда мне знать, что там Питер делает? Я не его мать.

Я вздохнула.

– Полагаю, тебе лучше пройти на кухню и подождать. Чаю будешь?

– А кофе нет?

– Сейчас посмотрю.

По крайней мере, на кухне было все распаковано и более-менее убрано. Я потянулась за банкой Nescafe, но Саймон меня остановил: «А нормального кофе нет? Ты же знаешь, я не пью растворимый».

Я заскрежетала зубами.

– Нет, Саймон. Нормального кофе нет, потому что у меня нет кофемашины, потому что я не пью кофе, и держу я дома растворимый кофе только на случай гостей, а предложила тебе чаю только из вежливости, потому что пытаюсь изо всех сил поддерживать хоть какие-то дружеские чувства между нами, хотя бы создавать их видимость, чтобы не травмировать эмоционально и не напрягать душевно наших детей, тем самым обрекая их на пожизненную психотерапию, потому что мы не смогли вести себя как подобает взрослым людям, но должна признаться, что у тебя превосходно получается все испортить, как бы я НЕ СТАРАЛАСЬ НАХРЕН ДЕРЖАТЬ СЕБЯ В РУКАХ!

– А ты что, кофе не пьешь? – спросил Саймон. – С каких это пор?

– Я не пила кофе с тех самых пор, как ходила беременная с Джейн, – ответила я. – Редко, ОЧЕНЬ редко, я могу выпить латте в кафе, но в остальное время я вообще не притрагиваюсь к кофе, потому что меня от него тошнит еще с первой беременности, выворачивает почище, чем в «Изгоняющем дьявола». Как это ты умудрился не заметить, что я не пью кофе все последние ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ?

– А как же тогда кофемашина, которую я тебе подарил на день рождения несколько лет назад?

– Это ты про тот подарок, когда я сказала: «Ммм, какой замечательный подарочек на мой день рождения ты сделал сам себе, ибо Я НЕ ПЬЮ КОФЕ!»

– Я думал, ты так пошутила. Поэтому ты отдала мне кофемашину?

– Да, Саймон, поэтому. Какой смысл захламлять свою кухню огромной блестящей никчемной кофемашиной, если Я КОФЕ НЕ ПЬЮ! Может, теперь до тебя доходит, почему мы разводимся?

– Из-за кофе?

– Нет, кофе – это просто метафора.

– Ты уверена, что лучше говорить метафорами?

– Нет, не уверена. В любом случае, этот вонючий кофе не единственное, что символизирует ту пропасть, которая легла между нами.

– Вон оно что, – сказал Саймон. – Тогда можно мне просто чаю?

– Да пошел ты! Пей что хочешь. Я пойду проверю, готовы ли твои дети к отъезду.

Наверху я постучала в комнату Питера, прислушалась на несколько секунд у двери и еще раз постучала. Я всегда боюсь, что войду в неподходящий момент и застану своего сына врасплох, после чего уже никогда не смогу смотреть на своего мальчика прежними глазами. Пока я там стояла под дверью, мысленно добавила в список покупок упаковку бумажных салфеток мужского размера. В конце концов я позвала: «Питер! Питер, папа приехал. Ты готов?»

Наконец Питер открыл дверь и уставился на меня непонимающе.

– Папа?

– Да, папа приехал.

– Папа? Приехал? Зачем?

– Чтобы забрать вас. Вы поедете к нему на эти выходные.

– ЭТИ выходные?

– Да.

– Типа СЕГОДНЯ?

– ДА.

– Но я не могу сегодня.

– Почему это?

– Потому что я сейчас дошел до важного места в игре, а у отца нет нормального компа.

– И что? Собирайся, ты едешь к нему.

– Можно взять с собой комп?

– НЕТ! Возьми с собой трусы и еще что-нибудь.

– Трусы? Зачем?

– ЧТОБЫ ТЫ ИХ ТАМ ПОМЕНЯЛ. ГОСПОДИБОЖЕМОЙ. ПРОСТО ВОЗЬМИ СМЕННУЮ ОДЕЖДУ.

– Так бы и сказала.

Тут я пошла стучать в комнату Джейн.

– Ты там готова? – крикнула я.

– Я крашусь, – крикнула в ответ Джейн. – Брови не могу никак накрасить.

Наконец, спустя ЧАС беготни от одной двери к другой, вверх-вниз по лестнице, моих криков, их визгов (и все это время Саймон преспокойно сидел на МОЕЙ кухне, за МОИМ столом, уминал МОЙ шоколад и никак не участвовал в сборе СВОИХ детей, чтобы провести с ними СВОЙ уикенд), я помахала им рукой на прощание.

Два дня. Целых два дня. Только я одна. Что делать? Я могла бы выйти на пробежку (ну уж НЕТ!). Может, почитать книжку по саморазвитию? Да где уж там, перво-наперво надо закончить распаковывать вещи и убраться в доме.

Как же тихо. Я открыла следующую коробку, в ней были DVD, среди которых я нашла диск с записью выпускного утренника в садике Джейн. Мне срочно потребовалось его пересмотреть, а потому понадобилось найти ноутбук с DVD-приводом. Глядя на этот утренник, я разрыдалась, как тогда, в тот самый день, когда она закончила садик и я плакала от мысли, что моя малышка уже так выросла и скоро пойдет в школу. Она была такая маленькая. В те далекие дни, когда они были маленькими, едва начали ходить, я думала, что они никогда не вырастут. Я была уверена, что они останутся маленькими навсегда, и бог свидетель, какими же длинными, нескончаемыми казались те дни, по сравнению с ними вечность была ничто. А потом, внезапно, когда я чуть отвернулась, они подросли – и на тебе! – стали совсем взрослыми.

Я глянула на часы. 14:41. Ах ты ж как быстро! Разве время не… должно тянуться бесконечно, когда тебе не надо метаться по дому, как бешеная собака? Годами я мечтала о таком моменте – чтобы не кружиться в погоне за собственным хвостом, чтобы было время только для себя, чтобы было место только для себя, чтобы была моя собственная комната или хотя бы возможность просто посидеть часочек дома наедине с собой, без потасовок и криков детей, что они хотят есть, требований, чтобы я ускорила интернет, или клянчанья моей кредитки, чтобы купить что-то по интернету, со слезными обещаниями вернуть деньги, которые я так никогда больше и не увижу. И вот наступило оно – время для себя, – а я прямо растерялась, что же мне делать с самой собой?

Пойду-ка я посплю, решила я. Прикорну на часок. Когда я в последний раз могла себе позволить заснуть днем? Ээээ, наверное, еще до рождения детей. Знаю, знаю, все говорят, что когда у вас маленькие дети, то вам нужно спать днем одновременно с ними, а тогда скажите, пожалуйста, где взять время, чтобы помыться, приготовить ужин, поставить стирку, оплатить счета, посмотреться в зеркало и увидеть отражение незнакомого лица с синяками под глазами, смахивающего на физиономию вашей матери? Вот именно, как раз тогда, когда малыш спит. А потому, наконец, после непрерывной пятнадцатилетней депривации сна я заслужила дневной сон. Быстро спать! Прямо сейчас!

Я устроилась с Джаджи на диване под уютным «одеялком» (господи, смогу ли я когда-нибудь нормально выражаться и говорить уже «одеяло» или же некоторые слова навсегда впечатались в мой мозг только в детском варианте? В равной степени я не могу удержаться от порыва засюсюкать «СМОТРИ! КОРОВКА! ЛОШАДКА! КАК КОРОВКА ГОВОРИТ? КОРОВКА ГОВОРИТ: “МУУУУУ!” КАК ЛОШАДКА ГОВОРИТ? ЛОШАДКА ГОВОРИТ: “ИГОГОООО!”» каждый раз, когда мы проезжаем поле с пасущимися животными), и мы приготовились сладко заснуть.

Чем больше я старалась заснуть, тем труднее было это сделать. Я глядела в потолок и думала, что будет, если я умру прямо сейчас? Кто меня обнаружит? Начнет ли Джаджи глодать мой труп к моменту, когда дети вернутся домой в воскресенье вечером? И его людоедские наклонности так шокируют и отвратят их, что они поспешат избавиться от Джаджи и отправят его подальше в какой-нибудь приют, где уже он сам помрет один-одинешенек, хоть собакам не возбраняется есть любое мясо, включая человечину. Мысль, что Джаджи обречен на одинокую смерть в холодном бетонном загоне, была просто невыносима, где уж тут уснуть.

Идея поспать была отброшена, и вместо этого я начала листать инстаграм.